28 Процесс

«Процесс» Ф. Кафки: проблема вины и особенности построения сюжета.
«Процесс» («П») Кафка писал в период с августа 1914 по январь 1915 года. Роман не был
завершен. Опубликован Максом Бродеом, его близким другом и душеприказчиком, в 1925 году,
через год после смерти Кафки.
Проблема вины - центральная в этом романе, посвященном герою, который при
невыясненных обстоятельствах попадает под суд, подвергается процессу и приговаривается к
смерти.
Композиция:
Роман разделен на главы, связь между которыми не всегда очевидна. Стройность
изложения сюжетной линии разрушается к концу романа, эпизоды начинают носить все более
оторванный, фрагментарный характер.
А. Белобратов называет «Процесс» романом-фрагментом. Это связано, во-первых,
непосредственно с тем видом, в который Кафка приводит рукопись романа: после того как
писатель убедил себя в том, что роман не состоялся и завершить его не удасться, «несколько
тетрадей с рукописным текстом, имеющим отношение к «Процессу», Кафка разъял на отдельные
части (в соответствии с главами и фрагментами глав) <…> Каждую из законченных глав Кафка
снабдил титульным листом с обозначением содержания». Таким образом, рукопись романа
представляла собой разделенные по конвертам фрагменты романа. Текст имел завершенную
рамку - первую и заключительную главы, но в нем недоставало еще нескольких стадий
таинственного процесса. (Согласно рукописи, Кафка, начав писть роман, сразу написал первую и
последнюю главы) А по мнению Макса Брода « в соответствии с устно высказанным намерением
автора процесс никогда не предполагалось довести до высшей судебной инстанции, роман в
определенном смысле оказывался вообще незавершимым, то есть его можно было продолжать
infinitum».
К лит. источникам романа можно отнести «Преступление и насказание», которое Кафка ценил.
Роман Кафки «Процесс» параболичен, в литературоведении он имеет множество интерпретаций религиозно-нравственную, социально-политическую и личностно-биографическую, но не сводим
ни к одной из них.
Автобииографический подтекст: непосредственным толчком к началу работы послужил,
видимо, разрыв его первой помолвки с Фелицей Бауэр, после которого она же со своей подругой
учинили над Кафкой «суд».
«Процесс» также можно рассматривать как символ социально-политических взаимоотношений
человека и «системы», говорится, что Кафка в своих произведениях предвидел ужасы будущих
тоталитарных систем, в процессе написания романа он также пишет рассказ «В исправительной
колонии», где главной темой также является вина и наказание.
Религиозно-нравственных трактовок существует множество, о основная предложена Брод.
Односторонне интерпретировав Кафку с позиций иудаистской религии, положил начало традиции
сопоставления «Процесса» с ветхозаветной историей Иова: «Чист я, без порока, невинен я, и нет
во мне неправды; а Он нашел обвинение против меня и считает меня своим противником» (Иов
33:9-10) Брод считал, что справедливость Божьего умысла, который в романе представлен
Законом, находится вне понимания простого смертного Йозефа К. Исповедуя сомнительный тезис о
скрытой, но всепроникающей позитивности имманентной творчеству Кафки, Брод видит причину
гибели Йозефа К. в его строптивости, в нежелании усомниться в собственной непогрешимости и
признать возможность справедливости высшего суда - но все же «намек на доброе» присутствует и
здесь: в финальном монологе героя видны проблески раскаяния. Брод видит в связи «Процесса» с
историей Иова серьезность дидактического замысла писателя.
Притча «У врат закона» является ядром романа, она служит символическим выражением
его сюжета и в какой-то мере проясняет положение К. и выражаемые автором отношения закона и
истины, служит как бы для передачи герою условной авторской позиции. Притчу рассказывает
капеллан в главе «В соборе» Толкования же этой притчи капелланом отнюдь не делают понятнее
ее смысл, а, наоборот, еще более затемняют его, так как приводят лишь видимые доказательства
и, в общем, рассматривает аспекты не ключевые для раскрытия смысла притчи. Не так важно,
находится ли поселянин в подчинении у привратника или наоборот, видел ли привратник недра
закона и в состоянии ли он после смерти просителя закрыть ворота, - главной является идея
абсолютного и беспрекословного подчинения букве закона, и даже не букве, а некоторой,
возможно даже сомнительной мелкой сошке. Закон как некий иерархичный институт, который
внушает страх и покорность людям здесь вполне опредмечен, в то время как именно так, но
образно мыслиться закон и в самом романе. Вторая идея - идея подчинения человека - также
перекликается с романом: что герой романа, что притчи - оба они не в силах никак повлиять на
закон, на то, что предписано, но в отличие от героя романа, который, хоть и безрезультатно, но
пытается повлиять на ход событий своего процесса в некоторой высшей инстанции, поселянин же
даже не пытается попробовать воспользоваться возможностью проникнуть в ворота Закона. Но, по
сути, и Йозеф К. ни в чем не прекословит тем, кто имеет отношение к его процессу, следуя любым
советам, он, однако, ничуть не приближается к разрешению своего дела, находящегося еще в
самых низших инстанциях, - и разве же он многим в таком раскладе отличается от просителя,
покорно севшего на скамеечку, как ему посоветовал привратник? Впоследствии, когда Йозефа
поедут на казнь, он воспримет это как что-то само собой разумеющееся, не будет протестовать, а
воспримет все как должное. Так, в целом эта притча отражает идею бесполезности борьбы
человека с законом, который у Кафки выступает как неотвратимое зло, во имя иллюзорной
справедливости. Эти три понятия - зло, справедливость и закон - тесно переплетаются в системе
образа мироустройства Кафки. Мотив власти встречается в его произведениях повсеместно, и
всегда это власть безличная, недоступная, равнодушная и безжалостная по отношению к герою, а
ее служители предстают как объекты, восприятие которых, как, впрочем, и других персонажей,
дается лишь через призму сознания персонажа, что лишает читателя всякой возможности хоть
отдаленно представить себе мотивировку их действий.
Пролема вины
Карельский: Йозеф К., конечно, «не сделал ничего дурного», как констатируется в первой же
фразе, но все развитие сюжета - «процесса» - строится на том, что герой постепенно начинает и в
самом деле ощущать за собой некую вину. И в этом не только внушение «системы», процесс
постепенно оказывается еще и судом человека над самим собой, и этот второй процесс
заканчивается, в отличие от первого, от суда «системы», четким и недвусмысленным приговором:
«Как собака, - сказал он так, как будто этому позору суждено было пережить его». По концепции
Карельского вина - это слабость воли, недостаток достоинства, не позволивший Йозефу выхватить
нож из рук своих палачей и самому вонзить его в себя - «снять с властей всю работу». Этот
последний всплеск человеческой гордости есть следствие глубокой бытийной вины. Она - в
роковой отгороженности от жизни, в неумении слиться с ней или противостоять ее вызову. Йозеф
был причастен лишь внешней суете жзни, глубин же бытия он панически боялся и отстранял их от
себя. Вина Йозефа в том, что он слабый человек и не взял на себя ответственность за себя.
Но, внимание! У Павловой другая концепция: на протяжении романа происходит как бы два
процесса: один - внешне-формальный, то есть судебная волокита, все перипетии видимого
«следствия», которое приводит к приговору и к физической смерти героя. Другой процесс
происходит внутри Йозефа, и это процесс морального освобождения, который достигает своего
апогея в момент казни. Йозеф понимает, что ему все время мешало его же собственное упрямство,
его нежелание подчиняться закону, навязанному сверху,он обретает внутреннюю свободу, он
впервые обращается к богу как носителю высшей справедливости.
Важнейшей является финальная сцена. В ней Йозеф К., столько сил потративший на то, чтобы
доказать свою невиновность, смиряется, даже признает свою неправоту: «Неужто и сейчас я
покажу, что процесс, длившийся целый год ничему меня не научил?» Йозеф К встает на строну
своих обвинителей: «Всегда мне хотелось хватать жизнь в двадцать рук, но далеко не всегда с
похвальной целью. И это было неправильно.» - в этих словах слышится самообвинение: сознавая,
что его дела не всегда имели благую цель, он начинает мыслить с позиции новой морали, той
неведомой морали осудившего его общества. К., так долго старавшийся доказать свою
невиновность, сознает, что его поведение было неправильно и называет себя «тупым упрямцем».
Он является таковым по отношению к той устрашающей и неприступной мифологизированной
бюрократической машине, с которой не смысла тягаться никому. К. обретает свою свободу в том,
что видит свое предназначение в исполнении своего последнего долга перед властями и
обществом: «Он вдруг осознал всю бессмысленность сопротивления. Ничего не будет героического
в том, что он вдруг начнет сопротивляться…Единственное, что я могу сейчас сделать - это
сохранить до конца ясность ума и суждения» К, сам объясняет себе свою неправоту и сам выносит
себе приговор: «Я благодарен что мне в спутники даны эти полунемые, бесчувственные люди, и
что мне предоставлено самому сказать себе все, что нужно (курсив мой -М. З.). Как это ни
парадоксально, именно в полном и сознательном закрепощении и подчинении собственного
сознания К. обретает внутреннюю свободу, свободу в гармонии с Системой. В том, чтобы схватить
нож и вонзить его в себя, К. видит «свой долг». Надежда у Йозефа К. выражена в его последних
жестах - он протягивает в руки в сторону неизвестного незнакомца, проявившегося в окне. Здесь,
пожалуй, впервые в романе появляется намек на Бога: за то, что К. не смог исполнить свой
последний долг, отвечает «тот, кто отказал ему в последней капле нужной для этого силы«. В
сдавшемся К, все еще живет жажда жизни, которая должна иметь аргументы в свое оправдание.
Перед своей смертью К. винит судью, который не смог ему помочь и даже не представил
аудиенции, и этот судья - бог. Его разлад с сущим миром он сгладил подчинением воле властей,
но осталось непонимание воли всевышнего, его душевный, метафизический конфликт так и
остался неразрешен.