А - Сыктывкарский Государственный Университет
advertisement
А.А. Павлов (Сыктывкарский ГУ) ВРЕМЯ ДЕКОНСТРУКЦИЙ: «ПАТРИЦИИ И ПЛЕБЕИ» Р.Е. МИТЧЕЛЛА Tempora mutantur et nos mutamur in illis. Перефразируя известное выражение, можно было бы сказать: «времена меняются и история меняется вместе с ними», а памятуя о том, что фраза адресована историкам – «времена меняются и история меняется вместе с нами». Жизнь, философия, политика неизменно влияют на восприятие истории и ее «писание», и как бы не хотелось античнику, человеку, как правило, по-хорошему консервативному, следующему традициям школы, сохранить свое представление об античности раз и на всегда определенным, ограниченным рамками чистой науки, античность всякий раз оказывается разной, а порой и исчезает вовсе в деконструкциях постмодерна. Философские дискуссии конца XX в., как когда-то конца XIX в., вновь остро поставили вопросы о существе истории («Что есть история?», «История создает историка или историк историю?», «Возможна ли подлинная реконструкция истории?»…), позволив, в очередной раз, говорить о кризисе истории. В этих построениях, утрачивая объективность знания, история стала «конструктом», а историк – ее «конструктором». Ранняя римская история, в силу позднего характера античной традиции, является несомненно очень удобным полигоном для реализации постмодернистских идей. Традиционно (еще с эпохи Луи де Бофора) являющаяся объектом гиперкритики (получившей свое новое «научное» обоснование в конце XIX в.), ранняя римская история оказалась и в конце XX в. объектом активной 32 деконструкции на Западе, особенно в немецкой и англоязычной историографии. Однако если деконструкции первой сохраняют в значительной мере черты гиперкритики отцов-основателей (Эд. Мейер, Б. Низе, Р. Вернера)1, то деконструкции последней более «тонки» и изощренны2. Одной из недавних работ, являющейся примером такой деконструкции раннеримской истории, является книга известного американского исследователя античности Р.Е. Митчелла «Патриции и плебеи. Происхождение римского государства»3. Отдельные интерпретации автора анализировались в отечественной историографии, вызывая, как правило, отторжение4, однако, несмотря на злободневность проблематики, его реконструкция в своей совокупности не рассматривалась и не вызвала дискуссии, на которую рассчитывал автор. Однако методологические основания и методические приемы, использованные автором в его реконструкции (а точнее деконструкции) архаического Рима, побуждают обратиться к концепции в целом, чтобы задаться вопросом «Quo vadimus?». Мы можем здесь лишь кратко представить концепцию автора, не вдаваясь в подробный ее анализ и проверку приводимых автором доказательств, однако надеемся, что данный сборник антиковедов может стать местом ее обсуждения. Проблема происхождения патрициев и плебеев, характера сословных различий, а вместе с тем конфликта сословий – одна из «вечных». Почти 200 лет прошло со дня издания «Римской истории» Нибура Б.Г.5, положившей начало дискуссии о происхождении патрициев и плебеев. За это время появилось огромное множество самых различных теорий и гипотез. Итоги дискуссий XIX – нач. XX вв. были подведены в фундаментальной монографии Й. Биндера (1909)6; позднее Ж-К. Ришар (1978)7 дополнил их анализом новых точек зрения, появившихся в XX в. 33 Однако выводы ни того, ни другого не завершили дискуссий, не стали сколько-нибудь однозначными и общепринятыми в науке, что вкупе с мало изменившейся за это время базой нарративных источников побуждает авторов искать новые исследовательские пути, связанные прежде всего с изменением отношения к самим источникам. Книга Р.Е. Митчелла мало напоминает штудии указанных предшественников. Следуя постмодернистской стилистике, это скорее «интригующее чтение», где главы составлены из небольших этюдов, не всегда четко связанных логически, а автор не столько реконструирует историю, сколько «творит» ее. В этом же ключе и название книги не вполне отражает цели и задачи автора, которые он раскрывает в предисловии (здесь же и основные выводы: театр, как известно, начинается с вешалки). А цель, ни много, ни мало, – пересмотр римской истории ab origine, дабы освободить ее от борьбы сословий8, опираясь на новое прочтение нарративных источников. Митчелл полагает, что хотя последние сохранили исторически достоверные детали, интерпретация последних в изложении авторов I в. до н.э. крайне риторична и мало достоверна9. Все семь глав книги оказываются тем самым подчиненными обоснованию заранее выдвинутого тезиса (об «освобождении») через реинтерпретацию всех основных институтов архаического Рима и, прежде всего, социальной его системы, характера сената, магистратуры (консулат, диктатура, претура, интеррегнум, плебейский и военный трибунат и др.), народных собраний, роли ряда жреческих коллегий (понтифики, салии, фециалы и др.), таких понятий как populus, plebs, patres, auspicia, gentes maiores et minores, patres et conscripti, lex, plebiscitum, etc. Основанием для всеобъемлющего пересмотра является провозглашаемый автором принцип отказа от 34 неаутентичных «интерпретаций» античных авторов в пользу сохранения истинных «деталей» как основания для новой реконструкции. Доводы Р.Е. Митчелла таковы. Древние (и современные) авторы укладывали известные им исторические детали архаического времени в прокрустово ложе борьбы сословий, дабы сделать их понятными для современников. Даже если бы Ливий опирался на Фабия Пиктора, а не на поздних анналистов, как принято считать, это не сделало бы его информацию более достоверной, ибо не существует доказательств надежности самого Пиктора. Краткость последнего, как и других старших анналистов, может лишь говорить о том, что их работы не содержали сложных интерпретаций, присущих Ливию и Дионисию Галикарнасскому. Вера в истинность существующей исторической схемы покоится на том, что она имелась у старших анналистов, однако в III в. до н.э., когда она складывалась, никто не мог иметь ясных представлений, что представляло собой римское общество в V в. до н.э. Имеющаяся схема – позднее изобретение. Римские авторы не имели реальной информации о том, что отличало patres от plebs и как эволюционировало государство, предполагая лишь, что богатые и власть имущие находились в постоянном конфликте с бедными и не наделенными властью. Кроме того, борьба в освещении Ливия и у современных авторов интерпретируется по-разному, что позволяет говорить, что она в большей мере плод современных авторов, чем древних10. Главной антитезой республиканского периода, по мнению автора, является не антитеза патриции и плебеи, а nobiles (кто занимал курульные должности и кого риторически называли «патриции») и homines novi (кто занимал плебейские должности). Несмотря на название книги («Патриции и плебеи…») и специальной главы («Плебс»), ни патриции, ни плебеи специально автором не 35 рассматриваются, поскольку это, так сказать, не существующие фантомы. Плебс – не особое, отличавшееся от патрициев сословие: «плебейские» имена зафиксированы в консулярных фастах ранней республики, имена некоторых царей, названия курий, триб, холмов Рима также «плебейские». На его взгляд, против борьбы патрициев и плебеев говорит в частности то, что ряд трибунов выступали на стороне патрициев, а патриции включались в состав трибуната. Автор отвергает позднее определение populus как совокупности патрициев и плебеев. «Populus» – это набранные для войны воины, позднее термин был распространен на всех внесенных в цензовые списки граждан. «Плебеи» – не дифференцированные (в соответствии с социальным или военным делением) граждане. Р.Е. Митчелл не отвергает конфликт как таковой, но считает, что скорее его следует рассматривать как конфликт между солдатами-гражданами и их аристократическими лидерами, основанием для чего могли быть несправедливое распределение добычи, некомпетентность, протекционизм. Различия причин в том или ином случае побуждали античную традицию именовать ее участников то как солдат, то как граждан, то как клиентов или как толпу. На место прежней схемы раннереспубликанской истории как борьбы патрициев и плебеев Р.Е. Митчелл по сути ставит новую, в основе которой военная необходимость, противостояние военного и гражданского начала, где победа плебса есть победа гражданского начала (городской власти и институтов) над военными. Отвергая сословный принцип, автор выстраивает новую схему формирования государства. Государство не образуется посредством трансформации родовых институтов в территориальные, городские. Gentes, curiae, tribus – не являлись родовыми институтами, как патриции 36 не являлись аристократией, основанной на принципах родства; не род, а индивид и семья должны быть ключом для понимания аристократии. Богатые «царские могилы» VIII-VII вв. до н.э. не имеют характер «гентильных», как то «патрицианских». Активный процесс градообразования (с 600 г. до н.э.) и одновременное исчезновение оружия в погребениях тесно связаны с переходом к гоплитской фаланге. Появление государства было прямым следствием институционализации гоплитской системы, как и появление гоплитской аристократии. Только этруски, а не Ромул, искусственно создали gentes, curiae, centuriae, tribus, предназначенные для набора необходимого числа гоплитов, впервые введя систему государственного управления. Числовая симметрия институтов лучше всего объясняется, если признать, что первоначально она была связана с военной системой (так число сто или триста сенаторов и их деление по декуриям указывает, что некогда оно было фиксированным и основанным на куриях, т.е. военных союзах). Этруски фактически основали город, введя новую военную систему, установившую важность военной элиты. Сопоставляя норманнскую и этрусскую системы, автор утверждает, что не имея четких представлений о количестве населения и его имущественной состоятельности, государство должно было иметь систему набора не связанную с цензом и местом проживания, позволяющую быстро собрать войско. Она была связана с ответственными перед центром лицами, которые обеспечивали набор необходимого числа воинов, товарищей (comites). Группа воинов составляла gens, несколько gentes составляли курию, а несколько курий – трибу. Имя рода не было собственно «родовым», а именем командира, поэтому Фабии это не члены рода, а члены войскового подразделения. Система, приписанная Сервию, продукт III в. до н.э. и правильнее считать, что 37 Сервий не заменял куриатную систему центуриатной, а ввел куриатную. Он выделил только один класс (pedites), и войско состояло из отрядов (gentiles), приводимых видными местными лидерами. Сервий был первым, кто потребовал предоставление фиксированного числа гоплитов от местных лидеров, но его армия не была основана на трибутных цензовых списках, поэтому традиция о создании им городских и сельских триб (чтобы облегчить набор) не может быть поддержана. Аристократы, появление которых стало следствием создания государственных институтов, это военные лидеры и жрецы локальных общин, вошедшие в царский сенат, но привилегии принадлежали индивидам в пределах семейств, а не gentes. Важную роль во всей реконструкции Р.Е. Митчелла играют III-II вв. до н.э., время смены «архаической модели» на «современную», тогда же меняется прежняя система набора войска. При наборе новичков накануне сражения при Каннах (216 г. до н.э.), впервые привели к присяге воинов римские трибуны, а лидеры локальных сил отошли на второй план. Этому предшествовало введение новых административных районов. После 241 г. до н.э. старые курии-трибы были заменены новыми 35 трибами, также скоординированными с центуриями, ставшими основанием для нового трибутного собрания и более точной цензовой информации, ставшей основой набора многочисленного войска. Вместе с тем, членство в gentes стало менее важным после сложения набора по территориальным единицам, как и в связи с закреплением цензовых списков граждан (после 225 г. до н.э.), влекущих ответственность перед государством, а не перед лидером gens. Противостояние военного и гражданского начал Р.Е. Митчелл пытается обосновать через противопоставление «военных» и «гражданских» магистратов, а также 38 «военного» и «гражданского» народных собраний. Основное внимание уделено однако только анализу плебейского трибуната, анализ других магистратур, как и собраний, дан скорее тезисно. Всех магистратов Р.Е. Митчелл делит на две группы: курульные и плебейские, в зависимости от места избрания и властных полномочий. Курульные магистраты выбирались в центуриатных собраниях и имели imperium и auspicia publica, «плебейские» же магистраты не имели imperium, будучи выбранными в куриатных (трибутных) собраниях без ауспиций, а поэтому первоначально не имели последних. Автор не перечисляет магистратуры, которые входят в разряд «плебейских» (т.е. гражданских), однако исходя из логики конструкции, это не только плебейские трибуны и плебейские эдилы, но и военные трибуны, квесторы, вероятно цензоры и др. Здесь стоит помнить, что согласно авторской реконструкции в Риме было только два собрания: куриатное (трибутное) и центуриатное; оба имели дореспубликанский характер и сосуществовали параллельно в изначально установленном правовом поле, о чем ниже. Согласно мнению автора, нельзя рассматривать консулов и трибунов как лидеров борющихся сословий патрициев и плебеев. Он отвергает традиционную интерпретацию преемства консулами царской власти в ее полноте: магистраты с imperium, на его взгляд, обладали чисто военной властью, и их власть была ограничена областью вне города. Lex curiata de imperio давал командирам военную власть, и их судебная и карательная власть до II в. до н.э. (только с этого времени, как считает Р.Е. Митчелл, можно говорить о судебной юрисдикции преторов, которые первоначально имели военный характер, а увеличение численности коллегии в период Второй пунической войны было связано с ростом военных 39 задач) распространялась только на внегородскую сферу. Высшей же властью в городе обладали плебейские трибуны. Изначально их число было 10, но первоначально вероятно существовала недифференцированная магистратура трибунов, включавшая военных и плебейских трибунов, а возможно и других лиц, связанных с трибами. Доказательством дореспубликанского характера плебейского трибуната является время избрания магистратуры (10 декабря). Первоначально консулы приступали к должностным обязанностям 15 марта и лишь в середине II в. до н.э. – 1 января, а поэтому время вступления трибунов в должность не было связано с функцией контроля за консулами, а скорее, с контролем цензовых списков и принятия солдатами военной присяги. Солдаты набирались из 10 курий и плебейские трибуны были куриатными должностными лицами, которые были неприкосновенны и наблюдали за регистрацией граждан в качестве солдат. Они решали споры о статусе и протоколировали классификацию солдат в соответствии с имевшимся имуществом. Трибуны защищали граждан (плебеев) во время набора, если он рассматривался несправедливым. Помощь и освобождение от набора предоставлялись по законным причинам. По мнению автора, трибуны всегда были официальными лицами общины и их полномочия оставались неизменными в течение всей республики (и деятельность Гракхов должно рассматривать в традиционном ключе). Плебейские трибуны были связаны с вопросами публичного права и особенно с делами о выполнении обязанностей гражданина по отношению к государству. Трибуны не касались вопросов частного или гражданского права, хотя контролировали, как другие выполняли обязанности в этой сфере. 40 По мнению автора всестороннее судебное влияние трибунов не связано с конфликтом сословий. Сферы судебных полномочий были четко разграничены: понтифики занимались частным судопроизводством (in iure), консулы судопроизводством только в сфере militiae11, а трибуны контролировали деятельность магистратов и вносили обвинения, наказуемые штрафом, в трибутное собрание (не компетентное принимать решения по уголовным делам), либо в центуриатное. Хотя они не могли его созывать, они могли потребовать от магистрата с империем «diem dicere», когда обвинение имело уголовный характер, для чего их власть распространялась на милю от померия. В соответствии с городской юрисдикцией, трибун мог арестовать гражданина, хотя и не мог его вызвать. Автор считает, что, занимаясь политически важными функциями (проведение плебисцитов, политическое судопроизводство), трибуны все же не были должностными лицами высокого ранга. Р.Е. Митчелл доказывает это тем, что из числа трибунов только 11 стали консулами до Второй пунической войны и 4 – после; трибунат был и остался должностью, которую традиционно держали юные аристократы12; ее редко исполняли дважды (ранние случаи ненадежны), – вероятно, для большинства это была первая в карьере (или единственная) публичная должность. В той же логике – слабости должности и отсутствия интереса к ней у аристократов – автор говорит об ограничениях, накладываемых на трибунов13. Оппозиция военного и гражданского (городского) начал отразилась и в системе римских собраний. Р.Е. Митчелл отвергает традиционную схему эволюции собраний от куриатных к центуриатным и позднее к трибутным (которые после 287 г. до н.э. фактически слились с concilium plebis), признавая существование 41 только двух собраний: куриатного (впоследствии трибутного) собрания граждан и центуриатного (собрания воинов). Comitia curiata, по его мнению, были единственно компетентными городскими собраниями в течение значительного времени республики (по куриям набирались солдаты, избирались сенаторы, плебейские трибуны). Курии были тесно связаны с трибами, поскольку набранные по куриям солдаты формировали три трибы солдат в соответствии с рангом (hastati, principes, triarii = Ramnes, Ticies, Luceres). Характер триб изменился в первые века республики, но связь с куриями всегда сохранялась (избрание плебейских трибунов после децемвирата в 449 г. до н.э. под руководством pontifex maximus, которые могли осуществлять контроль только за comitia curiata). Позднее куриатные собрания трансформировались в трибутные (избрание в них первого плебейского curio maximus в 209 г. до н.э.). Автор утверждает, что существовало только одно собрание по трибам, оно же было единственным законодательным органом, которое собиралось под председательством трибунов, центуриатные же собрания никогда законодательством не занимались. «Comitiatus maximus» (упоминаемое в XII таблицах) – это не центуриатное, а куриатное собрание (maximus сопоставимо с pontifex maximus, который председательствовал там, а также с curio maximus). Исходя из этой логики, автор объявляет сомнительными (сфабрикованными или неверно истолкованными традицией) все раннереспубликанские законы, инициированные не трибунами (законы Валериев о провокации, законы Валерия-Горация 449 г. до н.э., законы Публилия 339 г. до н.э., закон Петелия 313 г. до н.э., закон Гортензия 287 г. до н.э.). Ряд нетрибунских законов II-I в. до н.э. (из 50 известных только треть трибунские) Р.Е. Митчелл считает следствием фабрикации или 42 позднереспубликанского феномена, когда законы приписывались скорее видным личностям (imperiosi), поддержавшим их, чем фактически предложившим их. В противовес римской юридической традиции автор утверждает, что термины lex и plebiscitum (как и comitia и concilium) использовались в источниках взаимозаменяемо, а плебисцит всегда был основной формой законодательства. Еще одним важным элементом концепции Р.Е. Митчелла является его реконструкция «patres», ставшая отправной в отрицании феномена борьбы патрициев и плебеев14. Автор полагает, что patres не должны рассматриваться ни как предки патрициев, ни как патрицианские члены сената, ни как сенаторы в совокупности. Patres – это жрецы, автоматически наследующие места в сенате, тогда как сonscripti – члены сената, становившиеся таковыми на основании lectio censoria из числа занимавших курульные магистратуры. Не зря, на его взгляд, многие полномочия сената были связаны с культовой и религиозной практикой. Patres как жрецы в сенате, давали религиозную санкцию (auctoritas patrum) публичным мерам, которую нельзя рассматривать как «политическое вето, направленное на разрушение усилий плебеев». Это контроль соответствия публичных мер mos maiorum. К ним возвращались ауспиции магистратов на период interregnum и из них выбирались interreges, что доказывается автором на примере 6 интеррексов II-I вв. до н.э., а также тем, что интеррексы не давали присяги, вступая в должность (поскольку давали ее при вступлении в сан). Об автоматическом наследовании жрецами мест в сенате говорит случай (Liv. 27. 8. 4-10) от периода Второй пунической войны, когда великий понтифик Публий Лициний Красс обязал Гая Валерия Флакка стать flamen Dialis и тот потребовал место в сенате (поскольку фламины 43 имели ранее такое право, но оно вышло из употребления) вместе с курульным креслом и toga praetexta (toga praetexta носили и мальчики 12-17 лет, что, по мнению автора, также указывает на право посещать заседания сената и наследовать место отцов автоматически по их смерти: сыновья принадлежали, как и отцы, к ordo senatorius). Число patres в эпоху республики снижалось в силу наложенных на них обязательств: они были обособлены практиками брака, наследования и усыновления. Confarreatio была единственной юридической формой брака у древних римлян, присущей только жрецам (patres) и автоматически ведущей к manus (mariti). Церемония создавала особый вид семейства, дающий юридические привилегии детям. Обряд trinoctium был связан с религиозным запретом для жрецов (flamen Dialis) проводить более двух ночей вне брачной постели без обвинения в грехе. Уменьшение браков cum manu во II в. до н.э. автор связывает с уменьшением браков, заключаемых жрецами по confarreatio, что вело и к уменьшению patres. Стать членом семьи жрецов можно было и через усыновление: именно для этого существовали comitia calata. Через adrogatio человек, рожденный не в конфарреационном браке, мог стать сыном родителей находящихся в таковом и тем самым наследовать сан отца. Если отец усыновляемого был жив, то процедура происходила перед претором. Завещание в калатных комициях – параллель калатной adrogatio. Таким образом «патриции» – это рожденные отцом и матерью, женатыми по confarreatio; сан делает человека патрицием, т.е. одним из patres. С религиозными причинами, был связан и запрет законов XII таблиц на браки патрициев и плебеев15. Он не был политической инновацией с целью сдержать политическое продвижение плебса, а гарантировал религиозную чистоту жрецов. 44 Общее число жрецов, которые могли занимать автоматически места в сенате могло быть более ста, но с конца IV в. до н.э. шло устойчивое увеличение числа потенциальных сенаторов из эксмагистратов. После Канн (216 г. до н.э.) диктатор Фабий заполнил 177 вакансий в сенате, выбрав согласно honores (вместо отбора достойных членов всех ordines по куриям, согласно lex Ovinia). Тем самым рождение и наследование более не были достаточными или единственными критериями членства в сенате: сенат стал институтом, составленным из эксмагистратов, и превратился из органа религиозно ориентированного, в орган занятый политическими, военными, внешними вопросами. Весьма просто автор объясняет и давнюю загадку gentes maiores et minores: maiores – роды, которые занимали места maiores flamines, minores – занимавшие места minores flamines. В завершение работы автор останавливается на законе Гортензия, неверно, по мнению Митчелла, неверно интерпретированном поздней анналистикой. Он полагает, что Гортензий был не диктатором, а понтификом, а закон был не собственно законом, а понтификальным декретом, суть которого касалась изменения календарной практики (нундины стали днями, в которые было разрешено судопроизводство), что находилось в ведении понтификов. Как понтифик в интерпретациях античных юристов стал диктатором, внесшим популярный законопроект, автор не уточняет. Закрывая последнюю страницу, задаешься вопросом: «Возможна ли оценка подобной реконструкции?» Если возможна, то каковы ее критерии? Это должны быть критерии научной критики и проверка доказательности реконструкции, или только внутренней непротиворечивости концепции, наряду с глубиной чувств и эмоций, вызываемых, следуя терминологии Г. Гессе, 45 «игрой в бисер», демонстрируемой автором? Книга действительно порождает массу эмоций (не очень положительных), интригует «новизной» решений, однако как заметил Пиерпаоло Дзаморани, пыл читателя довольно быстро угасает16. Подходы автора к источникам в реальности мало отличаются от гиперкритических, изменилось лишь обоснование отказа от античной традиции. Однако, отказавшись от ее «интерпретаций», автор тут же отказывается и от «деталей», которые не укладываются в новую схему. Ряд развиваемых автором в работе идей (противостояние военного и гражданского начал, наследственный характер жреческих санов, признание гипертрофированности сословной борьбы в современной историографии и ряд других), несомненно, интересны, чего нельзя сказать о самой реконструкции и новой предлагаемой им схеме. Большинство авторских новаций противоречит материалу источников17. Однако, сам автор признает, что его интерпретация не базируется на источниках, хотя в то же время заявляет, что она «подтверждена тщательной экспертизой надежного материала, касающегося раннего Рима»18. Как уживаются эти два положения в одном предложении остается загадкой, которых, впрочем, читатель сможет найти немало в труде Р.Е. Митчелла. Когда, например, появляется плебейский трибунат (чего автор не касается)? Следуя схеме автора, он должен появиться вместе с консулатом, ведь автор не отрицает сосредоточения и военной и гражданской власти в руках царя, однако трибутные институты у автора зарождаются в царский период. Как и когда полномочия двух собраний оказались разделенными, если курии созданы при Сервии Туллии, по ним производится набор и они должны иметь характер военных собраний, которыми однако являются собрания по 46 центуриям, чье происхождение не рассмотрено? Как уживается признание эволюции римского общества и изменения парадигмы римской истории во II в. до н.э. с утверждением неизменного характера плебейского трибуната в течение всего периода его функционирования; признание плебейского трибуната официальной высшей городской магистратурой и утверждение автора о ее малозначительности; и т.д.? Автору не удается решить и свою главную цель: убедить читателя в отсутствии борьбы патрициев и плебеев. Автор постоянно оперирует информацией источников, относящихся к III-I в. до н.э., доказывая, что они ничего не говорят о подобном конфликте. Только никто, как известно, этого умолчания и не отрицает, но не потому, что подобного конфликта никогда не существовало, а потому что к этому времени он был уже разрешен. Очевидно, что читателю стоит ждать наплыва новых интерпретаций истории раннего Рима, что само по себе стоило бы только приветствовать. Только вот, поскольку наблюдается явный отказ от античной традиции, поймем ли мы, читая эти интерпретации, что речь идет об истории Рима? См., например: Дементьева В.В. Рецензия на книгу: Flach Dieter. Die Gesetze der fruheren romischen Republik: Text und Kommentar. Darmstadt, 1994 // IVS ANTIQVVM. Древнее право. 1999. № 2 (5). С. 215-220. 2 См., например: Смышляев А.Л. Народ, власть, закон в позднереспубликанском Риме (по поводу концепции Ф. Миллара) // FORUM ROMANUM. Доклады III международной конференции «Римское частное и публичное право: многовековой опыт развития европейского права». Ярославль-Москва, 25-30 июня 2003 г. / Отв. ред. В.В. Дементьева. М., 2003. С. 27-31. 3 Mitchell R.E. Patricians and Plebeians. The Origin of the Roman State. Ithaca&London, 1990. Книга состоит из семи глав, первая из которых является вводной («Определение понятий patres и plebs», с. 1-30), а последняя заключительной («Заключение: альтернативная 1 47 интерпретация», с. 221-254); остальные главы структурированы следующим образом: 2. «Происхождение государства» (с. 31-63), 3. «Сенат: общие положения» (с. 64-130), 4. Plebs (с. 131-167), 5. «Юрисдикция должностных лиц» (с. 168-190), 6. «Плебейские должностные лица в государственном механизме» (с. 191-220). 4 Так В.В. Дементьева, анализируя институт interregnum (Дементьева В.В. Римское республиканское междуцарствие как политический институт. М., 1998. C. 23, 78, 91, 126), аргументированно не согласилась с автором, что interreges избирались всегда из жрецов (С. 78), а также с тем, что наличие сана позволяло им не давать клятву при вступлении в должность (С. 91); Л.Л. Кофанов, анализируя деятельность преторов (Кофанов Л.Л. Характер преторского эдикта в Риме в IV-III вв. до н.э. // IVS ANTIQVVM. Древнее право. 2004. № 14. С. 60. прим. 1), отвергая мнение тех, кто считает, что деятельность преторов в IV-III вв. носила скорее военный, чем судебный характер, упоминает и работу Р.Е. Митчелла. 5 Niebuchr B.G. Römische Geschichte. Bd. I-II. Berlin, 1811-1812. 6 Binder J. Die Plebs. Leipzig, 1909. 7 Richard J-C. Les origines de la plèbe romaine. Rome, 1978. 8 Попытка, надо заметить, не новая, восходящая также к эпохе гиперкритики конца XIX в. Является ли данное «освобождение» проявлением политических воззрений автора или современных теорий формирования элит, чем занимался автор (Mitchell R.E. Aristocracy of the Roman Republic // The Rich, the Well Born, and the Powerful. Elites and Upper Classes in History / ed. F.C. Jaher. L., 1973. P. 27 ff.) – этот вопрос здесь мы оставляем в стороне. 9 Отношение автора к источникам определено во многом позициями, высказанными А. Момильяно, К.А. Раафлаубом, Ю. фон УнгернШтернбергом в сборнике «Social Straggles in archaic Rome» (L., 1986), в котором Р. Митчелл также принял участие, где впервые изложил свое понимание patres как жрецов и заявил намерение публикации книги (Mitchell R.E. The Definition of Patres and Plebs: An End to the Struggle of the Orders // Social Struggles in Archaic Rome / ed. K. Raaflaub. Berkeley and Los Angeles, 1986. P. 130-174). 10 Так хронологические пределы борьбы (494-287 гг. до н.э.) заданы современной историографией: у Ливия она начинается с созданием Ромулом патрициев и плебеев, а о ее завершении нигде не говорится (закон Гортензия как пик и конец борьбы – идея современная); патрицианско-плебейская борьба в традиции подобна конфликтам 48 между всадниками и сенаторами, популярами и оптиматами, где противоборствующие стороны никогда четко не оговариваются. 11 Для этого автору приходится реинтерпретировать характер provocatio, утверждая, что она никогда не использовалась для защиты от coercitio консула. 12 Трибуны первоначально могли только сидеть у дверей сената, созывать его, но до lex Atinia (149 или 102 гг. до н.э.) не были его членами, очевидно в силу своей молодости, как и префекты города. Возможно плебисцит Атиния требовал возрастного ценза (30 лет) для занятия трибуната, что давало им право на членство в сенате. 13 Трибуны были связаны с рядом ограничений, подобных ограничениям религиозных должностных лиц, освобождены от военной службы, им было запрещено ездить на лошади, покидать город, они должны были держать двери открытыми, а тело чистым. Их власть была ограничена областью в пределах мили от померия, считались sacrosancti (любой, кто нарушил бы клятву общины (lex sacrata) в его неприкосновенности, мог быть безнаказанно убит), избирались первоначально в куриатных собраниях под председательством великого понтифика. Запрет занимать трибунат при живом отце – курульном магистрате, был связан по мнению Р.Е. Митчелла с тем, чтобы избежать возможного конфликта интересов между плебейскими должностными лицами и судьями (курульными магистратами и patres), предотвращая ситуации, в которых отец и сын могли бы находиться в оппозиции или сговоре. 14 Основные ее идеи были изложены им еще в статье с характерным названием «Определение Patres и Plebs: конец борьбы сословий». См. прим. 9. 15 Позиция автора в отношении законов XII таблиц совершенно гиперкритична. Тезисно ее можно выразить следующим образом: cохранившиеся фрагменты законов не подтверждают утверждения Ливия, что они были сводом всего публичного и частного права; ни Ливий, ни кто другой, не рассматривали текст законов подробно и мало знали о тексте как и процессе его публикации; никогда XII таблиц не выставлялись в Риме публично, как не существовало и никакого утвержденного текста законов; до 200 г. до н.э. римляне не были обеспокоены исторической ценностью ранних юридических материалов; много приписанного XII таблицам не может восходить к V в. до н.э.; законы не были зафиксированы жрецами, они постоянно изменялись, в том числе интерпретацией и прошли несколько редакций; свод XII таблиц – современное создание. История второго 49 децемвирата сфабрикована, чтобы объяснить плебейскую оппозицию децемвирам, в связи с запретом браков между патрициями и плебеями; сфабрикован и закон Канулея, чтобы удалить этот запрет. 16 Zamorani P. Ancora sul problema dei patrizi e dei plebei in epoca repubblicana // SDHI. 1991/57. P. 302-334. 17 В частности, наличие двух собраний и монополия законодательной функции у трибутных; отказ признать полномочия domi у магистратов с империем; интерпретация «плебса» как «граждан» и т.д. 18 P. 254: «This interpretation is not found in the sources, but it is confirmed by a close examination of reliable material about early Rome». 50
