ПРЕДИСЛОВИЕ - Кабардино-Балкарский государственный

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
КАБАРДИНО-БАЛКАРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
УНИВЕРСИТЕТ им. Х.М. БЕРБЕКОВА
З.М. Габуниа, Р. Гусман Тирадо
ИСТОРИЯ РОССИЙСКОГО
ЯЗЫКОЗНАНИЯ ХХ ВЕКА
Рекомендовано Редакционно-издательским советом
университета в качестве учебного пособия для магистрантов
направления 031000 «Филология» (Русский язык)
Нальчик 2007
УДК 316 (074.8)
ББК-80
Г-89
Рецензенты:
Аликаев Р.С., доктор филологических наук, профессор
Бижева З.Х., доктор филологических наук, профессор
Правикова Л.В., доктор филологических наук, профессор
Габуниа З.М., Р. Гусман Тирадо
Г-89 История российского языкознания ХХ века: Учебное пособие. – Нальчик:
Каб-Балк.ун-т, 2007. – 211 с.
В пособии представлена история российского языкознания ХХ века, отражающая один из самых сложных, противоречивых, но одновременно плодотворных периодов отечественного языкознания. Оно составлено по тематическим разделам, что позволяет проследить поступательный уровень развития
каждой области данной науки. В монографии специальное внимание уделяется
роли русской науки в изучении других языков.
Пособие адресуется студентам, магистрам, аспирантам, докторантам филологических факультетов, а также всем филологам, интересующимся историей
лингвистики.
УДК 316 (074.8)
ББК-80
ISBN 5-7558-0412-5
©Кабардино-Балкарский государственный университет, 2007
ISBN 5-7558-0412-5
4
Посвящаем 2007 году –
- Году русского языка
в мировом пространстве
5
ВВЕДЕНИЕ
ИСТОРИЯ ЯЗЫКОЗНАНИЯ КАК ПРЕДМЕТ НАУЧНЫХ ЗНАНИЙ
Каждое поколение научных исследователей
ищет и находит в истории науки отражение
научных течений своего времени. Двигаясь
вперед, наука не только создает новое, но
неизбежно переоценивает старое, пережитое.
Вернадский В.И.
Лингвистика нашего времени проявляет обостренный интерес к истории
науки. Под влиянием новых идей происходит не только переоценка и реорганизация накопленного в продолжение многих веков богатого фактического материала, но и более углубленное его понимание, сведение фактов в единую систему и т.д.
Для современного этапа развития науки наблюдается резкое ускорение
всех процессов, которые одновременно невозможно учесть.
Сверхвысокие скорости протекания современных процессов, по образному
выражению философа Г. Люббе, приводят «к прогрессирующей музеефикации
нашей цивилизации – быстрому старению нового под воздействием лавинообразного нарастания информационного потока» [Люббе 1994 (4): 95-96]. Особо следует
обратить внимание на то, что механизм усвоения и обработки исторических знаний
в современных сверхскоростных процессах в определенный отрезок времени может
повлиять отрицательно, пока не наступит период упорядочения, нормализации,
осмысления и фиксации научного результата и накопленного опыта.
Изучение лингвистических проблем в русском языкознании в начале ХХ века
проходило, как и в других областях научных знаний, в сложных условиях, так как
это было время принятия и усвоения языковедами новой технологии, методов и
принципов научного анализа современной эпохи. Однако при всей противоречиво6
сти общественной и научной ситуации русское языкознание не было в стороне от
общего развития мировой лингвистической науки.
Подобно истории других наук, история русского языкознания первой половины ХХ века предстает перед нами как история научных проблемных ситуаций, сменявших одна другую в ходе развития данной науки. Она характеризуется разработкой определенных как теоретических, так и практических вопросов, отчасти унаследованных от предшествовавших поколений исследователей,
отчасти же вставших перед наукой новых проблем.
Задача исследователя истории любой науки заключается в раскрытии логической природы нового направления данной науки и тем самым в установлении материальной природы нового открытия как определенной ступени в познании мира. Это
говорит о том, что исторический подход к науке предполагает, что нельзя отбрасывать ничего важного из прежних научных достижений, нужно обнаружить основу
теоретических идей и дать им определенное современное толкование. В полной мере
такое обоснование относится к языкознанию, развитие которого на протяжении тысячелетий не только имеет историко-познавательное значение, но, главным образом,
является источником постановки проблем в современном языкознании.
Задача истории языкознания состоит прежде всего в том, чтобы дать систематику и хронологизацию научных теорий и концепций внутри самой науки в процессе
ее развития. Такой подход дает возможность критически рассмотреть накопленные
знания и оценить имеющиеся достижения под углом зрения перспектив развития современной науки.
В то же время нередко обнаруживается, что многие мысли, казавшиеся
забытыми и устаревшими, можно трактовать сейчас уже по-новому, и они оказываются полезными современной науке. Вместе с тем, кажущиеся совершенно
новыми проблемы бывают давно поставленными в науке, только в другой терминологии и трактовке. Однако новое содержится в старом не в готовом для
использования виде – только вооруженный современными знаниями и по-
7
новому ориентированный исследователь способен усмотреть в стародавних
суждениях зародыши актуальных современных концепций.
Исторический анализ накопленных знаний показывает, что для дальнейшего
развития науки необходимы преемственность и непрерывность. Где бы и в какой
бы форме ни проявлялась эта научная непрерывность, можно заметить, что всякая
вновь возникающая концепция, школа, направление формируется на основе научной традиции в ее настоящем виде как результат творческого исследования нового
фактического материала и критической переоценки и переосмысления прежних достижений. Важно иметь в виду, что каждое данное состояние в развитии научных
знаний есть лишь фаза поступательного движения науки [Амирова, Ольховиков,
Рождественский 1976: 17[.
Вместе с тем, история науки – это исследование комплекса нерешенных
проблем и методов их решения, и как бы стремительно и разнопланово ни развивалась наука, каких бы выдающихся результатов ни достигла, она, в конечном счете, всегда опирается на опыт предшествующих поколений ученых, на
опыт традиций, прошлых знаний. В любом открытии не только гениальное прозрение, но и кропотливый труд множества предшественников и современников
открывателя. Обращение к истории науки обеспечивает не только преемственность, но и прогресс в развитии науки.
Даже при самых неблагоприятных условиях в науке не бывает полного
застоя, есть всегда внутренняя готовность к новым поискам, причем постоянно
накапливается много новых проблем, которые не решаются в рамках существующих научных парадигм. Современные проблемы языкознания, его методы и поиски, научные понятия и направления являются отчасти результатом
развития научной традиции. К сожалению, в современных теориях нередко не
проводится четкое разграничение между уже известным и действительно новым, отсутствует должная преемственность идей. В этих условиях необходимо
выявление динамики развития теоретической мысли прошлого, тем более история языкознания тесно связана с историей языка.
8
В связи с этим, как отмечает С.Д. Кацнельсон, обе науки (и с т о р и я
я з ы к о з н а н и я и т е о р и я я з ы к а – раз. наша) имеют дело с различными аспектами одного и того же объекта. Обе они вырастают на основе социально-исторического процесса познания языка. Но если теория языка главным образом интересуется результатами познавательного процесса и стремится упорядочить их, опираясь на объективные связи элементов языковой системы, то история языкознания поглощена изучением того же процесса в его становлении и
больше внимания уделяет возникновению научных направлений, заслугам отдельных ученых, борьбе мнений и школ, преемственности традиций и т.д. В
сущности, теория языка – это та же история языкознания, только не зависимая
от субъективного фактора и оценки и систематизированная по объективным
основаниям исследования; с другой стороны, это персонифицированная теория
языка, в которой каждое научное понятие и теоретическое положение снабжены определенным достижением с указанием лиц, связанных с их появлением в
науке [Кацнельсон 1980: 5].
Известно, что в науке для появления новых концепций и направлений
необходимы новые задачи и исследователи с новым мышлением, способные
преодолеть старые теоретические подходы и обнаружить концентрацию исторически конкретного опыта, необходимую ступень в развитии научной мысли.
Само познание, согласно И.Т. Касавину, даже рефлексирующее критическое и
отвергающее традицию (преемственность) как таковую, в практике своего объективного функционирования все же частично воспроизводит или пользуется
фрагментами традиции [Касавин 1990: 17].
Одновременно на каждом историческом этапе истории русского языкознания научные концепции и теоретические построения показывают степень
постижения языка как объекта познания и предмета исследования, а также
свою научную состоятельность в общем уровне научных знаний.
9
Без истории связь времен, идей, поколений, задач самой науки окажется
распавшейся, история познания окажется в вакууме заблуждений и необъяснимых фактов.
В этом аспекте прежде всего необходимо отметить, что русское языкознание представило совершенно новые, до этого не известные лингвистические
материалы языков народов России, которые оказывали влияние на последующее развитие как русской, так и европейской науки в целом. С этого периода
русское языкознание можно назвать поистине российским языкознанием. Расширяется тематика научных интересов, появляются новые научные направления: русское кавказоведение, русская тюркология, русское финно-угроведение,
параллельно – русская германистика, русская романистика и т.д.
С высоты современных достижений лингвистики можно дать оценку тому, что выдержало проверку временем и вошло в золотой фонд отечественной
лингвистики для развития следующего этапа языкознания.
Проблематика русского языкознания ХХ века чрезвычайно многообразна
и сложна. Наблюдается качественный сдвиг и в тематике исследований. В ходе
развития лингвистической науки история языкознания первой половины ХХ
века решает целый ряд теоретических проблем и показывает различные пути и методы исследования языка, объясняет связь между разными методами описания языка, указывает причины неодинаковых интерпретаций одних и тех же явлений в разных научных школах, направлениях, истоки различий в подходе анализа в соответствии с новыми задачами науки, определяет основные понятия и терминологический аппарат, предлагает определенную периодизацию, исходя из фундаментальных положений языкознания, устанавливает связь языкознания с другими науками,
в первую очередь с философией и культурой, демонстрируя полученные научные
знания в процессе их исторического развития. Принцип системности описания в
истории языкознания соответствует содержанию и развитию самих теоретических
знаний.
10
Кроме этого, историко-лингвистические исследования русистики позволили решить ряд дискуссионных проблем сравнительно-исторического языкознания, теории фонем и фонологии, типологии языков и языковых универсалий,
отношения языка и мышления, языковой семиотики, разработки проблем истории русского литературного языка, диалектологии, орфографии, орфоэпии,
грамматики. Таков неполный перечень проблем, оказавших огромное влияние
на формирование лингвистических течений всего ХХ века.
Одновременно стали актуальными проблемы издания словарей и учебных
пособий. В этом деле российские ученые проявили огромную инициативу, и на
первом этапе систематически стали выходить нормативные словари по орфографии, произношению и ударению.
В зависимости от разных подходов и разных методов применения в языковом анализе, история русского языкознания показывает, как менялась картина лингвистического мышления. Ведь любая новация может существовать
только как инновация, т.е. тогда, когда она впитана традицией, вошла в нее,
функционирует в ее составе [Нерознак 2001: 19].
Говоря о марровском периоде советской науки, В.П. Нерознак и В.Н. Базылев в предисловии к книге «Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания» (2001) отмечают, что сейчас мы сталкиваемся с тем, что имя
Н.Я. Марра ставится в один ряд с именами Дж. Фрэзэра и Л. Леви-Брюля (М.К.
Мамардашвили, А.М. Пятигорский, А.Л. Вассоевич). Ему же отводится одна из
ведущих ролей в становлении семиотики; в новейших исследованиях о языках
активного строя подтверждена мысль Марра о древности оборотов «у него
есть» в значении «он имеет»; в числе замечательных идей Марра, высказанных
еще в 1931 г., - различение двух типов языков, связанных с синтаксисом (VSO и
OSV). Школа Н.Я. Марра в лице его учеников и соратников (Н.Ф. Яковлева, О.М.
Фрейденберг и др.) положила начало реконструкции древнейших типов знаковых систем коммуникации, изучению соотношения звуковых и жестовых систем знаков, табу (Вяч.Вс. Иванов).
11
С начала 90-х годов имя Н.Я. Марра возвращается на страницы учебных
пособий для студентов наравне с именами А. Шлейхера, Г. Пауля и Ф. де Соссюра [Сумерки лингвистики 2001:19].
Идея семантики, идея различения категориального и речевого смысла,
схематическая закономерность «семантических примитивов» крайне актуальны
для современного языкознания. Еще в 30-е годы ХХ столетия Марром и его
учениками была выдвинута идея «семантических пучков» и построена схематическая закономерность «семантических рядов» [Габуниа, Гусман Тирадо
2003]. Это яркий факт того, когда научные знания отвергаются, но затем «добываются» вновь. В таких случаях, по нашему мнению, следует говорить об отсроченной востребованности научной парадигмы. Однако это не означает наше
стремление к модернизации идеи прошлого в свете сегодняшнего понимания
научных проблем. В результате, быть может, на путях поисков языкового
смысла в XXI веке появятся новые научные парадигмы с другими методами и
подходами и новый прорыв даст свои определенные результаты. Марровский
период языкознания - со своими внутренними противоречиями, а также новыми
позитивными уточнениями и дополнениями - постоянно присутствует на каждом этапе развития советского языкознания ХХ века.
Науке важен результат, достигнутый на определенном уровне развития
научных знаний, а не расхождения в общих взглядах представителей разных
лингвистических направлений. Со временем принципиальные разногласия могут решаться и в новой постановке вопроса, и в признании определенной точки
зрения на общий объект исследования и т.д. Данный принцип, как нам представляется, является более приемлемым для описания рассматриваемого сложного периода истории русской лингвистики ХХ века.
Предлагаемое читателю пособие по истории российского (русского) языкознания ХХ века ставит своей целью дать систематизированные, последовательные знания о развитии русистики советского периода, ознакомить будущих
филологов с теоретическими установками и особенностями ее масштабного
12
развития как целой научной системы, одновременно учитывая существовавшие
противоречия.
Как известно, в начале ХХ века освещение различных теоретических вопросов, ставивших перед собой разнообразные задачи и методики исследования, во многом было неодинаково, и, чтобы оценить эти достижения, нужна
перспектива времени, которая предполагает удаление от эпохи, в которой развивалось данное лингвистическое направление, чтобы проследить, что ценного
сохранилось для развития следующего этапа языкознания. Особое внимание
уделялось тем разделам второй части, которые авторам представлялись наиболее важными. В связи с этим предпринята попытка представить некоторые теоретико-методологические и практические особенности русистики в развитии
типологии и сравнительно-исторического языкознания, а также специфики русского структурализма в изучении фонологии, синтаксиса и других вопросов,
исходя из позитивных тенденций исследовательского направления.
Следует отметить, что в пособии специальное внимание уделяется вкладу
русской лингвистики в изучение других языков, становление их научных традиций, в частности, отдельными главами представлена роль русской лингвистики в кавказоведении, тюркологии, романистике, что вызвано стремлением
авторов осмыслить масштабность и своеобразие русской лингвистической
мысли ХХ века.
В пособие не включены материалы по истории лингвистических школ,
они выносятся для самостоятельной работы.
В книге учитывается традиция описания истории языкознания. В первую
очередь, это следующие работы: Ф.М. Березин. Русское языкознание конца XIX
– начала ХХ вв. - М., 1976; Т.А. Амирова, Б.А. Ольховиков, Ю.Д. Рождественский. Очерки по истории лингвистики. - М., 1976; В.М. Алпатов. История лингвистических учений. - М., 2001; З. Габуниа, Р. Гусман Тирадо. Кавказские языки: история и типология. - Гранада, 2000 и др. В то же время изложение текста
13
дается с позиций видения авторов. Пособие предназначено для студентов, магистров, аспирантов, докторантов филологических специальностей.
Авторы выражают благодарность рецензентам – докторам филологических наук Р.С. Аликаеву, З.Х.Бижевой, Л.В. Правиковой, а также коллегам и
друзьям за советы в процессе подготовки рукописи к печати.
Итак, сегодня русистика находится на подъеме. Она может решить любые
лингвистические задачи, которые вытекают из самого хода развития всей мировой лингвистической мысли. В перспективе не без основания может претендовать на роль одного из ведущих лидеров современной европейской лингвистической мысли.
14
ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РУСИСТИКИ ХХ ВЕКА
Общая характеристика
Разработка лингвистических проблем в русском языкознании в начале
ХХ века проходила, как и в других областях научных знаний, в сложных условиях, так как это было время принятия и усвоения языковедами новой методологии, методов и принципов научного анализа новой эпохи (марксизмаленинизма).
Однако при всей сложности и противоречивости общественной и научной
ситуации русское языкознание не было в стороне от общего развития мировой
лингвистической науки. Прежде всего, стал возможным рост кадров специалистов в области русского языка как языка межнационального общения народов
СССР. Приобщение всего населения страны к русскому языку, как одному из
мировых языков, создало исключительно благоприятные условия для развития
науки.
В истории лингвистики начала века наблюдается качественный сдвиг к
проблематике исследования. Это, в первую очередь, широкая разработка вопросов истории русского литературного языка, изучение русских диалектов и
говоров, поворот в сторону исследования синтаксиса, теоретических и практических проблем структурализма, классификации языков, типологии. Одновременно актуальные проблемы правописания, орфоэпии, грамматики, фразеологии потребовали составления и издания словарей и учебных пособий, и здесь
ученые-русисты проявили огромный исследовательский талант.
В это время работали уже известные лингвисты конца XIX века (Г.А.
Ильинский, А.М. Селищев, Д.Н. Ушаков, Н.Н. Дурново, А.М. Пешковский и
мн. др.), которые, сохраняя представления о языкознании как исторической
науке, стремились к системному описанию фактов, к выявлению общих закономерностей языка, критериев выделения и классификации единиц языка и др.
15
Одни из них, оставаясь на традиционных позициях, занимались изучением истории славянских языков (Селищев, Ильинский), другие – фонетикой, лексикой, синтаксисом (Ушаков, Дурново, Пешковский, Бодуэн де Куртенэ, Щерба и
др.).
Как известно, еще в конце XIX и в начале ХХ вв. в русском языкознании
сложились три школы – Казанская, Петербургская и Московская, но сохранились Московская (во главе с Ф.Ф. Фортунатовым) и Петербургская (во главе с
И.А. Бодуэном де Куртенэ, который перешел из Казани в Петербург).
После революции 1917 г. многие ученые по разным причинам покинули
Россию: Бодуэн де Куртенэ, В.К. Поржезинский, Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон,
Н.Н. Дурново, С. Карцевский и др. Поэтому в дальнейшем более устойчивыми
оказались традиции Московской школы, поддерживавшиеся в МГУ и других
московских вузах и научных центрах. Большинство известных исследователей
относились именно к этой школе: Д.Н. Ушаков, М.Н. Петерсон, А.М. Пешковский, Г.О. Винокур, Н.Ф. Яковлев, П.С. Кузнецов, Р.И. Аванесов, В.Н. Сидоров,
А.А. Реформатский. Многие из них были близки к Пражской школе и ее взглядам. Среди видных пражских лингвистов были эмигранты из России. Это Н.С.
Трубецкой, Р.О. Якобсон, Н.Н. Дурново, и с ними постоянно находились в контакте Г.О. Винокур, Н.Ф. Яковлев, Е.Д. Поливанов. Поэтому со всей уверенностью можно констатировать, что Пражская школа структурализма и ряд научных направлений русской лингвистики того времени имели единую основу.
Петербургская школа оказалась менее устойчивой и однородной. После
отъезда И.А. Бодуэна де Куртенэ – главы школы, ее возглавил Л.В. Щерба, в то
время уже во многом отошедший от взглядов своего учителя. Е.Д. Поливанов,
более близкий к взглядам своего учителя, уехал из Петербурга, затем его судьба
сложилась трагически – он был репрессирован. Из Петербургской школы ушел
и Виктор Владимирович Виноградов, который переехал в Москву и создал
свою научную школу. Он и его ученики занимались и сегодня с честью про-
16
должают заниматься преимущественно грамматикой, лексикой и историей русского языка.
При всех трудностях первой половины ХХ века большое внимание ученых было направлено на состояние современного русского языка, главное – на
его правописание. Реформа, которая была проведена в 1918 г., явилась самой
крупной после Петровской реформы 1708 г. в истории русского правописания.
В ее подготовке приняли участие самые крупные языковеды, среди которых
были Ф.Ф. Фортунатов и А.А. Шахматов.
Реформа 1918 г. устранила из русского правописания буквы, которые не
имели собственного звукового содержания; было отменено искусственное
написание некоторых грамматических форм, попавших в русскую письменность из церковно-славянского языка (например, окончание –аго в прилагательных и местоимениях, родительный падеж личного местоимения женского
рода 3-го лица –ея и др.), упрощены и приведены к единообразному виду написания тех или иных слов и их значащих составных частей (морфем), упразднена
буква ъ в конце слова и многое другое.
Все эти и другие преобразования, как известно, сыграли огромную роль в
облегчении распространения грамотности на русском языке. Кроме практической цели, реформа, уточняя и дополняя принципы орфографии, смогла в какой-то степени сблизить морфологическую структуру слова и произношение с
написанием. Однако все вопросы русской орфографии не были решены в связи
с тем, что, с одной стороны, ощущалась недостаточность теоретической базы, а
с другой – неизученность изменений некоторых норм речи. Проблема русской
орфографии обсуждалась в 1956 г. и продолжает обсуждаться и в современной
лингвистике – в 1998-2000 гг. Напечатано большое количество серьезных исследований по вопросам русской орфографии и пунктуации.
На первом этапе преобразований систематически стали выходить нормативные словари по орфографии, произношению и ударению.
17
В 20-е годы основную роль в развитии русского языкознания продолжали
играть Московский и Петербургский университеты.
Одновременно с конца 20-х годов главенствующее положение в развитии
советской лингвистики занимает марризм.
В 1922 г. академиком Н.Я. Марром создается Яфетический институт Академии наук, первоначально как институт для разработки «нового учения о языке» Н.Я. Марра, затем в 30-е годы институт функционировал как Институт языка и мышления им. Н.Я. Марра, в 1950 г. он был преобразован в Институт языкознания АН СССР (ныне РАН), а после войны – в 1946 г. от института отделился Институт русского языка АН СССР, ныне Институт русского языка РАН
имени В.В. Виноградова. При Марре некоторые направления русского языкознания были свернуты, т.к. считалось невозможным доказать существование
праязыка в сравнительно-историческом языкознании. Одновременно продолжались научные исследования для решения практических задач: разрабатывались алфавиты для бесписьменных народов и создавались описательные грамматики (Н.Ф. Яковлев, Е.Д. Поливанов, Д.И. Бубрих и др.). Марр ставил проблему языка в мировом масштабе и каждый отдельный язык рассматривал как
определенную стадию в едином языкотворческом процессе, выступая против
узкого европоцентризма традиционной лингвистической теории.
Марру и его ученикам языкознание обязано, с точки зрения типологического направления, изучением сравнения языков независимо от общности их
происхождения, поискам в области взаимоотношения языка и мышления, семантическим подходом к грамматическим явлениям и другим направлениям, в
современном языкознании ставшим перспективными направлениями русского
и мирового языкознания.
Работы Н.Я. Марра и его последователей в области «палеонтологии языка» основывались на выявлении так называемых четырех первоэлементов, состоявших из фонетических триплетов. В связи с этой проблемой известный современный академик Т.В. Гамкрелидзе отмечает, что «теория глоттогоническо18
го процесса крупнейшего ученого-лингвиста и филолога Н.Я. Марра, обладавшего своеобразной научной интуицией, позволяла ему порой приходить к совершенно неожиданным научным решениям. Так, например, Н.Я. Марр сводит
исторически возникшее многообразие языков именно к четырем (sic!) исходным элементам, состоящим, как это ни странно, из своеобразных звуковых
«троек» - бессмысленных последовательностей – сал, бер, йон, рош. Любой
текст произвольной длины на любом языке мира есть в конечном счете результат фонетического преобразования только этих исходных четырех, самих по
себе ничего не значащих элементов, скомбинированных в определенной линейной последовательности. Этим, по мнению Н.Я. Марра, и определяется единство глоттогонического процесса… Глоттогоническая теория Н.Я. Марра противоречит логике теоретической лингвистики и языковой эмпирии, и в этом
смысле она иррациональна. Но теория эта, представляющая своеобразную
структурную модель языка, весьма близкую к генетическому коду, не иррелевантна для науки и может служить иллюстрацией проявления в ученом интуитивных и неосознанных представлений о структуре генетического кода, очевидно, подсознательно скопированных им при создании оригинальной модели
языка» [Гамкрелидзе 1988: 7]. Можно добавить к сказанному, что такой подход
в последнее время находит продолжение в работах по лингвистической генетике.
Швейцарский лингвист по истории языкознания П. Серио находит идею
языкового смешения в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ как отражение теории
скрещения языков Н.Я. Марра и в докладе Н.С. Трубецкого 1937 г. на заседании Пражского лингвистического кружка «Мысли об индоевропейской проблеме», в котором он выдвинул теорию аллогенетического родства [Серио:
1995, 321-341].
Марровский период языкознания, со своими внутренними противоречиями, а также новыми позитивными уточнениями и дополнениями, постоянно
присутствует на каждом этапе развития советского языкознания ХХ века.
19
К числу языковедов, занимавшихся разработкой общетеоретических проблем языкознания первой половины ХХ века, принадлежит Лев Владимирович
Щерба (1880-1944), который является одним из основоположников исследования фонологической системы русского языка. Наряду с этим, особый интерес
представляют общелингвистические взгляды ученого, изложенные в работе «О
трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», опубликованной в 1931 г., где автор выдвигает понятия для характеристик, присущих
языку: «речевая деятельность», «языковая система», «языковой материал», как
трех аспектов языка, но отличающихся от соссюровского понятия языка, речи и
речевой деятельности.
По мысли Щербы, речевая деятельность – это процесс говорения и понимания. Речевая деятельность возможна благодаря наличию языковой системы,
т.е. словаря и грамматики, которые не даны в непосредственном опыте; в языковой системе он видел некую социальную ценность, объективно данную в
условиях жизни человеческой группы. Понятие языкового материала Щерба
воспринимал как совокупность всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной
группы. В его статье «Очередные проблемы языковедения» рассматриваются
принципы описания языков, построения описательных и нормативных грамматик и т.д.
Фонологическую концепцию Л. Щербы развивали его ученики М.И. Матусевич и Л.Р. Зиндер и их последователи. Много сделал в области изучения
фонетики современного русского языка Р.И. Аванесов.
Общетеоретические проблемы, в частности проблемы языкового развития
и причины языковых изменений, были поставлены в работах известного лингвиста Евгения Дмитриевича Поливанова (1891-1938). Продолжая традиции своего учителя И.А. Бодуэна де Куртенэ, он в современном состоянии языка
усматривал пережитки прошлого и некоторые зачатки будущего развития лингвистики, тем самым вскрывая причины языковых изменений. Эти причины он
20
находил не только во внутренних закономерностях функционирования речевого механизма, в развитии и изменении фонетического и морфологического
строя языка, но и в определенном влиянии на язык социально-экономических
факторов.
Е.Д. Поливанов считал, что не все языки находятся на одинаковом уровне
развития; он не был полным сторонником сознательного вмешательства в язык,
признавая вмешательство только в том случае, если оно не противоречит внутренним закономерностям развития языка, например, при составлении рациональной орфографии и графики и т.д. Большое внимание ученый уделял формированию литературной нормы языка, хотя в чисто лингвистическом отношении он признавал равноправие литературного языка и диалекта (ср.: диалекты
китайского языка), но социально, по его справедливой оценке, литературный
выше: литературный язык – это язык общенациональный, государственный, поэтому они и не равноправны. Известно, что он принимал активное участие в
дискуссии в выборе ташкентского диалекта как основы узбекского литературного языка.
Многие взгляды Поливанова в современном языковом строительстве, где
проблемы языка и общества принимают иной характер взаимоотношений, все
еще актуальны.
В те же 20-30-е годы публикуется множество работ как общетеоретического, так и прикладного характера. Особое внимание уделялось современной
русской грамматике. Были опубликованы труды А.А. Шахматова «Очерк современного русского литературного языка», «Синтаксис русского языка» под
ред. Е.С. Истриной, работа С.П. Обнорского «Именное склонение в современном русском языке», Л.А. Булаховского – «Курс русского литературного языка», в котором особенно интересны сведения об ударении в отдельных частях
речи, о словообразовании, о соотношении морфологии и синтаксиса.
Большое место в исследовании грамматического строя современного русского литературного языка занимают труды В.В. Виноградова (1895-1969),
21
прежде всего его «Современный русский язык»: вып. 1 «Введение в грамматическое учение о слове»; вып. 2 «Грамматическое учение о слове». В этих исследованиях ученого подводятся итоги грамматических работ предшествующего
времени, дается характеристика морфологических категорий современного русского языка, связанных с различными частями речи, представляется описание
сложного взаимодействия словоизменения со словообразовательными процессами, освещаются многие другие стороны грамматического строя.
Обилие фактического материала и наблюдений, многоплановость грамматической характеристики слова сделали труды В.В. Виноградова до сих пор
незаменимым пособием всех специалистов по грамматике современного русского языка. Им изучались также вопросы синтаксиса и истории его разработки, русской фразеологии как лингвистической дисциплины, оказавшие большое
влияние на дальнейшее изучение вопросов фразеологии и синтаксиса.
Необходимо отметить важность выхода в свет в конце 50-х годов двухтомной академической «Грамматики русского языка», которая сыграла и продолжает играть большую роль в разработке грамматического строя русского
языка. Она до сих пор является незаменимым справочником, и некоторые идеи,
заключенные в этой работе, позже нашли отражение в различных исследованиях и учебниках по русскому языку для высшей школы.
С 50-х годов выходят многочисленные теоретические работы, посвященные грамматике современного литературного языка. Многие из них заключают
в себе новые аспекты исследования. Появились работы по структурной и математической лингвистике С.К. Шаумяна, Т.П. Ломтева и др.
Русские языковеды немало внимания уделяли изучению лексического состава современного русского литературного языка, изменениям, происходившим в области лексики после Великой Октябрьской социалистической революции. Появился целый ряд работ О.С. Ахмановой, Л.С. Ковтун, Н.И. Толстого,
Ф.П. Филина, Б.А. Ларина, П.Я. Черных, О.М. Трубачева, А.И. Попова и др., в
которых
ставятся
вопросы
семантической
структуры
слова,
лексико22
семантических групп слов, границ слова, принципы общих закономерностей
развития русского языка. Наряду с этим начинаются публикации исследований,
в которых предпринимаются попытки дать общую картину состояния и развития лексики древнерусского языка и языка великорусской народности, установить лексические особенности древнерусских диалектов, лексические отличия
великорусского языка от лексики других восточнославянских языков, описать
лексику отдельных письменных памятников или тематических групп слов, проследить историю слов, источники заимствований и т.д. В этом отношении
большой интерес представляют работы: Б.А. Ларина «Вопросы образования восточнославянских языков», Ф.П. Филина «Лексика русского литературного
языка древнекиевской эпохи (по материалам летописей)», «Образование языка
восточных славян», П.Я. Черных «Очерк русской исторической лексикологии.
Древнерусский период», О.Н. Трубачева «Этимологические изыскания», А.И.
Попова «Из истории лексики языков Восточной Европы» и др.
Огромная работа методического характера была выполнена языковедамирусистами и при подготовке учебников и учебных пособий для учащихся русских и нерусских школ и различных учебных заведений.
Изучение истории русского языка велось в различных направлениях: подготовка вузовских курсов по исторической грамматике русского языка; исследование общих закономерностей развития русского языка, начиная со времен
его происхождения; разработка вопросов исторической фонетики, морфологии,
синтаксиса и лексики; публикация памятников письменности, подготовка словарей разных типов – исторических, этимологических, фразеологических, терминологических, многоязычных и др.
Значительно расширился круг работ по исторической фонетике русского
языка, разработки которой велись на основе изучения письменных памятников
и современных говоров. Различным явлениям исторической фонетики посвятили свои работы Р.И. Аванесов, В.И. Борковский, В.В. Виноградов, К.В. Горшкова, В.В. Иванов, П.С. Кузнецов, Б.А. Ларин, П.Я. Черных, В.Н. Сидоров, В.М.
23
Марков, В.В. Колесов, С.И. Катков и мн. др. Был подготовлен и опубликован
ряд значительных работ по исторической морфологии, которые явились образцом для западноевропейской лингвистики.
Впервые вышел в свет в полном виде подготовленный еще в дореволюционные годы, но не утративший своего значения труд А.А. Шахматова «Историческая морфология русского языка». Обилие материала, извлеченного из
древнерусских памятников и диалектных записей, замечания о происхождении
и развитии грамматических форм ставят эту работу в ряд классических произведений мирового языкознания. Значительным явлением в области исторической морфологии стали работы П.С. Кузнецова «Очерки исторической морфологии русского языка», «Очерки по истории морфологии праславянского языка», «Палеографический и лингвистический анализ новгородских берестяных
грамот». Появились работы Т.П. Ломтева «Сравнительно-историческая грамматика восточнославянских языков (морфология)», М.А. Соколовой «Очерки по
языку деловых памятников XVI века» и мн. др.
Первым крупным исследованием по историческому синтаксису русского
языка ХХ века является книга Е.С. Истриной «Синтаксические явления Синодального списка I Новгородской летописи», которая стала образцом описания
синтаксического строя отдельного памятника древнерусского языка, а вслед за
этой работой вышло двухтомное исследование В.И. Борковского «Синтаксис
древнерусских грамот», в котором дается анализ всей синтаксической системы
древнерусского языка по данным деловой письменности с широким привлечением материалов современных говоров.
Среди значительных изданий следует назвать книгу Т.П. Ломтева «Очерки по историческому синтаксису русского языка». К синтаксическим исследованиям следует добавить и работы, вышедшие уже с 70-х годов: А.Г. Руднева,
Э.И. Коротаевой, В.И. Кодухова, С.Я. Макаровой, П.В. Попова, К.А. Тимофеева, Е.Т. Черкасова, Г.А. Золотовой, В.С. Ломова и др.
24
В течение всего ХХ века велась систематическая работа по изучению истории русского литературного языка и языка художественной литературы, хотя
не в одинаковой степени интенсивно. Объектом глубокого анализа стали: возникновение литературного языка, периодизация его развития, его источники,
отношение к общенародной речи и диалектам, языковые стили, история русского национального литературного языка и место языка художественной литературы в общей языковой системе, правомерность самого понятия «литературный
язык» и многие другие проблемы. Среди исследований по этим проблемам выдающееся место занимают работы В.В. Виноградова. Еще в 1934 г. был издан
его труд «Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.», который и сегодня считается одним из лучших исследований по истории литературного языка нового времени. Его работы о языке Крылова, Дмитриева, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого и некоторых других писателей во многих отношениях стали образцом для работ о языке художественных
произведений, выполненных на стыке литературоведения и лингвистики. В результате научной деятельности выдающегося ученого появилась новая научная
дисциплина – лингвостилистика, которая успешно и многосторонне развивается в современной науке.
В это же время вышли также исследования А.А. Булаховского (1948 г.) по
истории русского литературного языка XIX века. Институт русского языка АН
СССР опубликовал в пяти томах «Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX века», а также систематические издания «Материалы и исследования по истории русского литературного языка» и др.
Изучение русских народных говоров велось в различных направлениях:
подготовка общих курсов русской диалектологии, развитие лингвистической
(ареальной) географии, исследование говоров и диалектной речи, составление
диалектологических словарей и т.д.
Первой работой, опубликованной по диалектологии в ХХ веке, была книга Е.Ф. Карского «Русская диалектология» (1924). Но самым значительным
25
трудом является «Русская диалектология» под редакцией Р.И. Аванесова и В.Г.
Орловой, изданная в 1964 г.
В середине 30-х годов начинается всестороннее изучение русских народных говоров методами лингвистической географии. В этом направлении накоплен огромный материал. Издано несколько атласов, на основании материалов
которых печатаются отдельные работы, но пока еще остается много нерешенных вопросов по ареальной лингвистике - взаимовлияние между родственными
и неродственными языками и их историко-лингвистическое обобщение.
Как видно, несмотря на трудности и противоречия в развитии языкознания, русистика в ХХ веке находилась на подъеме не только в области исследования русского языка, но также и в других научных направлениях. Круг языков,
явившихся объектом исследования русистики, расширился. В первую очередь это многочисленные языки СССР, а также языки зарубежных стран как в области типологии, так и в решении многих теоретических проблем лингвистики.
Русистика решала и сегодня решает вопросы, вытекающие из самого хода развития русского и мирового языкознания.
Несомненно, в работах разных ученых получили различное преломление
характерные особенности развития языкознания ХХ века, а также - в зависимости от конкретной тематики - индивидуальные интересы и лингвистические
направления, которые будут изложены ниже.
26
СТРУКТУРНАЯ ЛИНГВИСТИКА
В науке общепризнано, что русскому языкознанию принадлежит видное
место как в становлении, так и в развитии современной структурной лингвистики. Основы возникновения структурного языкознания были заложены в
научном наследии Московской (Ф.Ф. Фортунатов и его ученики) и Петербургской (И.А. Бодуэн де Куртенэ и его ученики) лингвистических школ.
Известно, что обе школы стремились к постановке методологических вопросов языкознания того времени: язык рассматривался как система, принцип
синхронного анализа становится основополагающим. Общим, что объединяет
все направления структурализма в единое, является следующее: язык – это
некая структура, система взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов,
свободная от всякого отношения к внеязыковой реальности. Язык должен
прежде всего изучаться в синхронной плоскости, и изучение языка должно вестись, исходя из его формы как системы отношений.
Грамматическая концепция Ф.Ф. Фортунатова оказала значительное влияние на становление структурализма. В этом плане большое значение имеет
подход ученого к определению формы слова, который заключается в том, что
«формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется…
способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова». Разные формы одного слова (падежные, временные, видовые и др.) противопоставлены друг другу и образуют
систему. Такое широкое понимание морфемного анализа содержится и в зарубежных направлениях структурализма. Но, в отличие от зарубежного структурализма, к фортунатовской концепции восходят строго морфологический подход к выделению частей речи, разграничение синтаксических и несинтаксических грамматических категорий и многое другое в теории грамматики.
Один из основоположников структурализма - датский ученый Л. Ельмслев писал, что «русская школа подошла ближе всего к практической реализа-
27
ции структуруалистских идей. Несмотря на то, что теории Фортунатова и его
учеников в некоторых пунктах вызывают критические замечания, им принадлежит заслуга в постановке проблемы существования чисто формальных категорий и в протесте против смешения грамматики с психологией и логикой.
Они, наконец, строго различали синхронию и диахронию… Теории этих известных лингвистов, так же как и их детальная и последовательная реализация
в определенной области, заслуживают внимания всех тех, кто интересуется
грамматикой» [Ельмслев 1960: 45]. Их последователи сохранили преемственную связь своих учителей. Для этого достаточно вспомнить замечания Р.О.
Якобсона о том, что структурализм ведет свое начало от «формализма» Ф.Ф.
Фортунатова, и высказывание Н.С. Трубецкого о том, что его фонологическая
концепция развивает идеи И.А. Бодуэна де Куртенэ и Л.В. Щербы.
В науке известно также, что у истоков становления концепций структурной лингвистики на Западе (в частности, в Пражской школе лингвистики) были
русские ученые-эмигранты Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон и С. Карцевский. В
дальнейшем ведущую роль в развитии структурной лингвистики в России сыграли: в области фонологии – Московская фонологическая школа, в области
грамматики – грамматическая концепция, в первый период представленная работами Н.Н. Дурново, А.М. Пешковского, Е.Д. Поливанова, М.Н.Петерсона,
оказавших огромное влияние в формализации методов лингвистического исследования. Так, например, для Е.Д. Поливанова были характерны стремление
к системному подходу и к выявлению причинно-следственных отношений в
языке, идеи возможности и необходимости сознательного вмешательства в
язык и языковую политику, попытки связать лингвистику с практикой. Отрыв
лингвистики от говорящего человека, свойственный большинству структуралистов, был неприемлем для него. Он никогда не ограничивался изучением языка
«в самом себе и для себя».
Е.Д. Поливанов, споря со структуралистами, которые сняли вопрос о
причинах языковых изменений, выдвигал более разработанную концепцию
28
причинно-следственных отношений в языковом развитии, и, как справедливо
он сам отмечал в своих публикациях, «на каждом отдельном этапе языкового
преемства происходят лишь частичные, относительно немногочисленные изменения, а принципиально значительные изменения мыслимы лишь как сумма из
многих небольших сдвигов, накопившихся за несколько веков или даже тысячелетий» и т.д. Указываются и другие факторы изменения [Поливанов 1968:
188].
Основной
задачей
представителей
так
называемого
«формально-
грамматического» направления явились: изучение языковой формы, поиски
объективных критериев разграничения, идентификации и классификации языковых фактов.
В развитии структурной фонологии роль русской лингвистики огромна.
Московская фонологическая школа (Н.Ф. Яковлев, П.С. Кузнецов, Р.И. Аванесов, А.А. Реформатский, В.Н. Сидоров, М.П. Сухотин) создала оригинальное
учение теории фонем, ставшей затем фонологической теорией в мировой
структурной лингвистике.
Структурное описание языка предполагает такой анализ реального текста,
который позволяет выделить обобщенные инвариантные единицы (схемы
предложения, морфемы, фонемы) и соотнести их с конкретными речевыми сегментами на основе строгих правил реализации.
Русистика внесла в разработку структурализма много нового и оригинального. Организовываются специальные центры исследования структурной
лингвистики, как, например, сектор структурной и прикладной лингвистики
Института языкознания АН СССР, сектор структурной типологии славянских
языков Института славяноведения АН СССР, сектор структурной лингвистики
Института русского языка АН СССР, сектор структурной типологии отдела
языков Института народов Азии АН СССР, кафедра структурной и математической лингвистики филологического факультета МГУ, группа изучения языка
структурными методами Ленинградского отделения Института языкознания
29
АН СССР, Лаборатория машинного перевода I МГПИИЯ им. М. Тореза, соответствующие кафедры и отделы в некоторых других учебных и научных учреждениях Москвы, Ленинграда, Киева, Минска и других городов.
В истории русской структурной лингвистики выделяются два основных
направления с отличными друг от друга представлениями о языковой структуре. Первое направление характеризуется пониманием языка как знаковой системы и вытекающим отсюда интересом к формальному анализу. Это направление, можно сказать, связано с традициями русского языкознания. Другое
направление, зародившееся в конце 50-х годов под влиянием идей Н. Хомского,
а также в итоге работ над созданием алгоритмов для машинного перевода, обусловлено пониманием языка как некоего механизма или устройства, способного
к порождению и пониманию речи. Реконструкция этого механизма осуществляется методом моделирования, то есть дедуктивным построением системы правил, которые можно проверить на практике.
Становление и изменение этих направлений легко проследить в любой
области языкознания, будь то структурная грамматика или фонология, структурная типология или семантика, диахроническое или синхронное исследование.
Первое направление, которое называют традиционным, или классическим, структурализмом, зародилось в фонологии, затем проникло в морфологию, позже – в синтаксис. В лексикологии и семантике структурная методика
начала применяться только в 60-70-е годы. Напротив, лингвистическое моделирование, в особенности создание порождающих моделей, началось с синтаксиса, распространилось затем в сферу морфологии, а уже в 70-80-е годы – моделирования лексики и семантики. Усиленный интерес к этому аспекту языка в
наше время определяется отчасти работами в области машинного перевода,
компьютерной и информационной техники и т.д.
Стоит отметить, что с каждым направлением структурализма связан свой
круг теоретических проблем и практических задач.
30
Основная задача традиционного структурализма заключается в разработке формальной методики исследования языка, направленной на выявление его
основных единиц, относящихся к разным уровням структуры, определение их
дифференциальных признаков, установление принципов их отождествления и
классификации и сведение их в общую систему.
Для исследований русских лингвистов характерны следующие особенности, отличающие их от некоторых течений зарубежного языкознания. Если для
американского дескриптивизма характерно стремление к простой регистрации
фактов и отказ от их содержательной интерпретации, то русистика стремится к
объяснению и трактовке языковых явлений, языковых значений. Русистика отказывается от чисто таксономического подхода к языку, и она видит конечную
цель своих исследований в проникновении в подлинный механизм всей языковой системы.
Такое построение системы лексических единиц в русистике началось еще
в трудах И.А. Бодуэна де Куртенэ. Большую роль в определении фонологических единиц сыграла и продолжительная дискуссия о фонеме между представителями Московской и Ленинградской (Петербургской) фонологических школ.
Московские фонологи выдвинули строго функциональное понятие фонемы,
обусловленное тождеством морфемы в составе слова. Ленинградская (Петербургская) школа, опирающаяся на учение Л.В. Щербы о звукотипах, отвлекается при установлении тождества фонемы от морфологических факторов. В 1936
г. С.И. Бернштейном была разработана оригинальная фонологическая концепция, которая синтезирует воззрения Московской и Ленинградской (Петербургской) школ на фонему. С.И. Бернштейн сформулировал три понятия фонемы,
методически разграниченные в соответствии с различием ступеней абстрагирования от звуковой субстанции.
Мысли С.И. Бернштейна оказали существенное воздействие на разработку проблем лингвистического анализа. Особенно важной в этом отношении бы-
31
ла его идея множественности структурных описаний одной и той же фонической данности, которая подтвердилась в последующих исследованиях ученых.
Своеобразная фонологическая концепция развивается в работах С.К.
Шаумяна. В согласии со своей общей методической теорией, С.К. Шаумян рассматривает фонемы как гипотетические единицы, относящиеся к уровню конструкторов и не заключающие в себе ничего физического, а звуки - как данные
в прямом наблюдении элементы, служащие физическим субстратом фонем.
В исследованиях по структурной фонологии русистика большое внимание уделяла синтагматическому и парадигматическому разграничению фонем и
проблеме бинарных оппозиций. Они показали, что дистрибутивные процедуры
в принципе не гарантируют адекватности структурного решения. Методика
описания фонологической системы языка по дифференциальным признакам
использовалась и совершенствовалась многими фонологами (Иванов и Топоров, 1960; Пиотровский, 1960; Елизаренкова и Топоров, 1965). Вместе с тем некоторые лингвисты подчеркивают отсутствие бинарности в строении моделируемого объекта и условность соответствующей терминологии, предложенной
Р.О. Якобсоном (Реформатский, 1961; Зиндер, Бондарко, 1960).
В области морфологии русистика использует, как известно, достаточно
богатый набор категорий и единиц. Среди них главная – морфема, введенная
И.А. Бодуэном де Куртенэ для обозначения значащего и как морфологически
неделимый компонент слова. В дальнейшем, по мере развития более точных
лингвистических методов, совершенствовались приемы морфемного анализа,
как, например, процедуры морфемной сегментации текста.
Более значимым для структурного языкознания явилось строгое разграничение единиц плана выражения и единиц плана содержания. Элементарную
единицу содержания, относящуюся к области грамматики, некоторые лингвисты обозначают термином «граммема». Под морфемой при этом имеется в виду
совокупность морфов, выражающих одно и то же связное сочетание граммем.
32
Особое развитие получила теория слова в работах А.И. Смирницкого.
Методы и принципы анализа, использованные им, сближают со структурализмом строгая логичность аргументации, точность в определении исходных лингвистических понятий, а также роль, отводимая в исследовании языковой форме.
Концепция слова опирается на понятия отдельности и тождества слова. Главным критерием разграничения слова и словосочетания служит, по мнению А.И.
Смирницкого, цельнооформленность слова в отличие от раздельнооформленности словосочетания. Внимание к формальной характеристике слова в трудах
В.В. Виноградова, А.И. Смирницкого и других русских языковедов способствовало тому, что позднее в исследованиях структуралистов слово продолжало
оставаться центральной единицей анализа. Специфика лучших структурных
работ заключается в том, что впервые была сделана попытка дать этим единицам и понятиям новые формальные определения.
В русистике вопрос о выделении основных единиц синтаксиса решается
противоречиво. Одни лингвисты до сих пор подразумевают под единицами
синтаксиса элементы, в терминах которых может быть дано описание синтаксических отношений в предложении, в то время как другие языковеды имеют в
виду элементы самих этих отношений.
В этом отношении Т.П. Ломтев предлагал рассматривать в качестве элементарной синтаксической единицы не саму словесную форму, а ее позицию в
предложении [Ломтев 1958], пытаясь таким путем произвести деморфологизацию единицы синтаксиса. Он отвлекается от структуры словоформы и считает
релевантной, с точки зрения синтаксиса, только занимаемую ею позицию.
Русистика, развивающая структурно-семантические методы в связи с созданием алгоритмов для машинного перевода, пользуется в качестве важнейшей синтаксической единицы понятием конфигурации. Этим термином обозначается набор формальных дифференциальных признаков, характеризующих
группу словосочетаний с тождественной связью между их элементами. Другое
определение дает этому термину А.А. Холодович, который называет конфигу33
рацией сочетание синтаксического ядра с его оптимальным окружением (то
есть окружением, выявляющим валентности ядра) [Холодович 1960].
Некоторые ученые-лингвисты стремятся к выделению чисто синтаксических единиц, полностью лишенных морфологизма. Такими единицами О.С.
Ахманова считает порядок слов и ритмико-интонационное членение предложения (1963). Так, в области фонологии и грамматики были два положения в построении лингвистических единиц. Одни языковеды трактуют их как инварианты, связанные отношениями репрезентации с группой альтернантов. Такая интерпретация особенно широко распространена в фонологии. Аналогичный подход к единицам знакового уровня приводит к определению единиц плана содержания (или функциональных единиц) от единиц плана выражения. В этом
случае инвариант связан со своими альтернантами уже отношениями манифестации. Другие языковеды рассматривают все основные лингвистические единицы (фонологические и грамматические) как конструкты, манифестирующиеся в некотором физическом субстрате.
Известно, что в структурализме наибольшие трудности представляет
применение формализованных методов к лексико-семантическому аспекту
языка. Структурная лексикология стала развиваться только в 50-е годы, в тот
период, когда стали распространяться новые веяния, связанные с моделированием языкового механизма. В результате этого некоторые задачи, типичные для
так называемого традиционного структурализма, рассматривались и решались
одновременно представителями обоих направлений.
В лексикологических исследованиях использовались приемы дистрибуции и трансформации, субституции и непосредственно составляющих. Эти
приемы использовались для разграничения значений слова. Их применение в
лексикологии опиралось на непосредственную связь между значением и синтаксическим характером слова. Метод трансформации, использующийся в
структурной лингвистике в связи с построением порождающих моделей, стал
также широко использоваться в эвристической технике.
34
Основные положения структурной лексикологии многосторонне разработаны Ю.Д. Апресяном. Они начинаются с разграничения значений слова («лексемы» - в терминологии автора) по формальным, главным образом синтаксическим, основаниям. Дифференциация значений производится при помощи двух
последовательно примененных процедур – метода дистрибуции с привлечением развернутых структурных формул и метода трансформации. Лексемы сводятся в разряды. Каждый разряд лексем обладает инвариантным значением, которое выделяется в их составе в качестве семантического компонента. Разложение означаемого на простейшие элементы происходит, таким образом, на завершающем этапе исследования и осуществляется по формальным признакам
[Апресян 1962]. В этом плане Ю.Д. Апресян определяет степень семантической
однородности дистрибутивных и трансформационных признаков, их относительный вес, а затем переходит к построению семантического пространства и
определению его свойств.
Некоторые вопросы единиц лексико-семантического уровня языка были
предложены представителями второго направления структурализма, занимавшимися созданием моделирования языкового механизма для создания его алгоритмов. Однако создание моделей языка возможно только после того, как о нем
добыта вся необходимая информация (в частности, о составляющих его структуру уровнях и их единицах). В этом смысле моделирование языковых структур
вобрало в себя значительную часть общей проблематики структурализма. Так,
например, идея о неоднозначности структурной интерпретации одних и тех же
языковых фактов была воспринята теорией моделирования, обосновавшей возможность создания многих моделей для анализа и синтеза одного и того же
объекта. Вместе с тем именно в теории моделирования была показана необходимость сравнительной оценки моделей и выдвинуты критерии выбора оптимального варианта модели.
Вместе с идеями моделирования в структурном языкознании появились
практические задачи, к числу которых относятся: разработка методов проверки
35
адекватности модели материалу, обоснование понятия объяснительной силы
модели, выделение признаков отмеченности предложений, развитие экономных
методов моделирования и др. Стоит отметить, что в русистике круг проблем
структурного языкознания не только расширился, но и существенно видоизменился. Так, например, особое место заняли объяснения законов функционирования языкового механизма.
Известно, что традиционный структурализм оперировал преимущественно индуктивными методами, а для последователей Н. Хомского характерна дедуктивная методика. Русистика, считая структурную лингвистику теоретической эмпирической наукой, полагает, что она должна последовательно опираться на гипотетико-дедуктивный метод, представляющий собой метод построения и использования дедуктивной системы гипотез, из которых затем выводятся утверждения об эмпирических фактах. С теорией моделирования, в
частности с порождающими грамматиками, связана идея С.К. Шаумяна о динамическом характере синхронии языка (Шаумян, 1962, 1965).
Многие проблемы структурной лингвистики получили новое освещение и
оригинальное решение в исследованиях И.А. Мельчука.
Моделирование стимулировало не только развитие теоретической мысли
ХХ века, но и помогло в разработке ряда вопросов, более близких к лингвистической практике, к описанию конкретных языков. Впервые лингвистами было
создано несколько оригинальных моделей как синтезирующего, так и аналитического типа, например, современная корпусная лингвистика и т.п.
Среди порождающих моделей можно отметить так называемую аппликативную модель С.К. Шаумяна, в основе которой – операция аппликации, при
помощи которой устанавливается связь между символами. Соединенные между
собой символы образуют комплексы, наборы упорядоченных элементов, последовательность записи которых несущественна. Эти комплексы в модели С.К.
Шаумяна отличаются от понятия цепочек в трансформационной грамматике Н.
Хомского.
36
С развитием теории машинного перевода и созданием алгоритмов различных языков связаны успехи в разработке автоматически действующих аналитических или распознающих моделей. Под анализом в данном случае имеется в виду переход от текста к его смыслу, выполняемый путем применения последовательности формализованных правил. Построение автоматических моделей языков, по мнению Мельчука, означало внесение в лингвистику идей и методов кибернетики [Мельчук 1960]. Наиболее детально разработан автоматический анализ русского синтаксиса и отчасти морфологии.
Известно, что особое место в русистике занимает проблематика структурной типологии как родственных, так и неродственных языков, продолжающая традицию типологических исследований.
Структурная типология отличается от неструктурной тем, что использует
в качестве основы для сравнения языковых систем категории, релевантные с
точки зрения структурной лингвистики (например, дифференциальные признаки), и осуществляет возможно более точное измерение различий между языками, пользуясь при этом структурными методами. Цель структурной типологии
родственных языков состоит в разработке общей или инвариантной модели
сравниваемых объектов. Задача типологических исследований неродственных
языков также ставится в плане создания языка-эталона или метаязыка, по отношению к которому определяется типологическая специфика каждого из
сравниваемых языков.
В этом направлении в русском языкознании типологические исследования оказались, таким образом, тесно связанными с очень характерным для современного языкознания методом трансформации, использующимся не для порождения речи, а для определения различий между языковыми системами, расстояние между которыми измеряется числом операций, необходимых для их
порождения.
В современном языкознании методы структурной типологии, направленные на измерение различий между языковыми системами или расстояниями
37
одной системы, в особенности трансформационный метод, становятся все более
универсальными. Они используются в компаративистике (для воссоздания языка-основы), в диалектологии (для построения наддиалектальной модели), в семантике, грамматике и фонологии (для построения универсальных метаязыков).
В разработке структурных методов в диахроническом исследовании русистика имела методически образцовые работы Е.Д. Поливанова по исторической фонологии ряда восточных языков, получившие широкое признание. На
смену реконструкции языковых форм и элементов к их структурной функции
приходят основные структурные единицы языка и включающие их системы.
Русские ученые являются авторами многих интересных диахронических
исследований. Среди них следует отметить работы Э.А. Макаева, М.М. Гухман,
М.И. Стеблина-Каменского, В.К. Журавлева и других.
Нужно отметить и ту большую работу, которую провели русские ученые
по структурному описанию древних языков. Так, они первыми создали структурные грамматики ряда древних языков, в частности санскрита (Вяч.Вс. Иванов и В.Н. Топоров, 1960) и хеттского языка (Вяч.Вс. Иванов, 1963). Имеется
также серия работ, дающих структурный анализ фрагментов фонологической
или грамматической системы древних языков.
Итак, структурная лингвистика в России развивалась (и отчасти продолжает развиваться) в рамках общего движения этого направления в языкознании
в целом. Истоки многих проблем находились не только за рубежом, но и в самой России. Именно в России возникла фонологическая теория, ставшая одной
из основополагающих теорий структурализма. Но даже тогда, когда русистика
воспринимала идеи и методы, зародившиеся в других странах, она вносила в их
разработку и применение много нового и специфического. Русское структурное
языкознание, как видно из вышеизложенного, обладает самостоятельными чертами. Его особенность - более прочная связь с традицией, стремление сохранить в своем арсенале лингвистические понятия, необходимость которых в
38
лингвистическом анализе неопровержимо доказаны лингвистической практикой. Другой особенностью развития структурализма в России является постоянное внимание к диахроническим исследованиям, а также к лексикосемантическому аспекту языка, который особое развитие получил в лингвистике конца ХХ века. Таким образом, структурная лингвистика России стала частью общей теории мирового языкознания.
39
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
В РУСИСТИКЕ ХХ ВЕКА
Особого внимания заслуживает развитие типологических исследований в
русском языкознании. Однако следует отметить, что до ХХ века типологические исследования не были объектом специального систематического самостоятельного научного направления. В то же время известно, что история становления и развития лингвистической типологии связана с изучением сравнительно-исторического языкознания XIX в. Основным объектом сравнительноисторического языкознания было сравнение языков или групп родственных
языков, поэтому типологическое сравнение языков тесно связано с классической компаративистикой и является одной из составляющих при сравнении
языковых систем в целом. Так, исследования морфологических типов языков
содержатся в трудах Ф.Ф. Фортунатова. Он следовал критериям морфологического строения слова в типологической классификации языков как результата
хронологической иерархии типов (языки изолирующие, агглютинирующие,
флективные). Формальные классы слов, по данным Фортунатова, не универсальны, не раз навсегда заданы, а различны в разных языках на разных этапах
их развития. Здесь впервые в фортунатовской школе лингвистики генетический
подход к реконструкции древнейшего состояния языка уступил место генетикотипологическому подходу к лингвистическому анализу.
А.А. Потебня также, восстанавливая черты древнего синтаксиса индоевропейских языков, выделил типологические особенности, присущие разным
этапам развития языков данной семьи, осмысливая их как ступени единого
процесса развития человеческого языка. Наибольший интерес представляют в
этом направлении работы И.А. Бодуэна де Куртенэ, посвященные сравнительной грамматике славянских языков, где автор предложил типологическую классификацию исследуемых языков на основе отношений долготы и краткости
гласных к характеру ударения. Им были выделены пять групп славянских язы40
ков: сербско-хорватский; словенский; русский, болгарский; чешский, словацкий; польский, кашубский, полабский, сербо-лужицкий. Бодуэн, наряду с типологией родственных языков, дает замечания, касающиеся возможности сравнительного изучения неродственных языков, наличия параллельных структурных
черт, не зависимых от генетической общности. Изучение общих черт у неродственных языков рассматривалось как задача общей грамматики.
Идеи Бодуэна де Куртенэ о характеристике языков по признаку долготы и
краткости звуков в славянских языках были развиты его учеником В.А. Богородицким применительно к тюркским языкам, связавшим сингармонизм тюркских языков с сингармонизмом японского языка, а другой ученик Бодуэна де
Куртенэ - Е.Д. Поливанов применил отмеченную им гармонию гласных к фонетическим явлениям узбекского языка.
Бодуэновская идея о том, что сопоставительное изучение языков, имеющее дело с определением сходств и различий между языками, может быть основано на выявлении общего сходства состояния и изменения совершенно
независимо от исторических или генеалогических связей. Как видно, четко выявляется подход Бодуэна де Куртенэ к выделению и сопоставлению в языках
целостных систем, определенных структурных отношений как в области фонетики, так и в области морфологии, в которых обнаруживаются функциональнотождественные общие черты. Именно такой интегрирующий подход наблюдается в современных направлениях типологического изучения языков.
При выявлении общих структурных черт в неродственных языках Бодуэн
де Куртенэ основное внимание уделяет фонетической типологии, выделяя ее
особое значение в развитии языкознания.
В ХХ веке отношение к типологическим исследованиям существенно изменилось, в частности в русистике. Эти изменения происходили по разным
направлениям, где были получены впервые определенные результаты.
Появились новые задачи в изучении типологии:
41
1. Лингвисты стремились построить типологические классификации
языков на основании уровневых признаков: морфологических, синтаксических, фонетических, лексических, семантических.
2. Способы выражения грамматического значения и деление языков по
типам фактически служили выявлению двух рядов понятий в типологии: понятия о типовых средствах языков (на уровне грамматики) и о
типологических классах языков (на уровне классификации.
3. В ХIХ в. сравнительно-исторические исследования велись в основном
при изучении индоевропеистики, а в ХХ в. исследования проводились
и на материале неиндоевропейских языков, которые показали, что
процедура генеалогических сближений и сопоставлений, разработанная в индоевропейской компаративистике, нуждается в пересмотре и
корректировке в применении ее к языкам неиндоевропейских семей, в
частности кавказских, тюркских и других языков. Сравнительноисторическое исследование языков неиндоевропейских семей поставило вопрос о типологических особенностях каждой из них. Н.С. Трубецкой сделал первую попытку выявления типологических особенностей кавказской языковой семьи, назвав ее «отличительные типологические признаки». Эти исследования выявили, что между генеалогическим и типологическим сравнением языков существуют новые точки
соприкосновения и противопоставления.
4. Новые данные по типологии привели к новым данным о типологическом развитии языков, и впервые И.И. Мещанинов в книге «Члены
предложения и части речи» описал особенности типологического развития языков, суть которых заключается в том, что грамматический
строй языков отражает развитие категорий мышления, или понятийных категорий, которые через синтаксические структуры трансформируются в морфологические категории.
42
Как видно, в первой половине ХХ века предмет типологии становится
предметом языковых сопоставлений и сравнений, в том числе и внутренних
языковых сравнений в пределах одного языка, поскольку в одном и том же языке обычно представлены различные способы выражения грамматических значений. Нужно сказать при этом, что теоретические работы Р. Якобсона во многом конкретизировали и обогатили типологию новыми данными. Его мысли,
высказанные на начальном этапе становления типологии, что генетический метод имеет дело с родством, ареальный – со сродством языков, а типологический
– с изоморфизмом (в отличие от родства и сродства, изоморфизм не связан обязательно ни с фактором времени, ни с фактором пространства, но может объединять различные состояния одного и того же языка или два состояния - как
одновременных, так и отдельных во времени - двух различных языков, причем
как языков, расположенных по соседству, так и находящихся на далеком расстоянии, как родственных, так и имеющих разное происхождение), оправдались
в дальнейших исследованиях и получили новое продолжение.
Итак, первый период типологических исследований, направленный на
теоретическое обоснование проблемы и включение разноструктурных языков
народов Советского Союза в орбиту лингвистических исследований, достиг
определенных результатов; в 30-50-е годы начинается активная разработка типологической проблематики. В это время типология рассматривается с разных
точек зрения, по-разному определяется предмет и соотношение методики типологических исследований с приемами структурного анализа, а также роль синхронии и диахронии в разработке типологии. Особо здесь следует отметить
Н.Я. Марра, И.И. Мещанинова, Н.Ф. Яковлева, Е.Д. Поливанова, С.Д. Кацнельсона, А.В. Десницкую, М.М. Гухман, В.М. Жирмунского, Б.А. Успенского, В.Н.
Топорова, В.З. Панфилова, Э.А. Макаева, Вяч.Вс. Иванова и др.
В наиболее ранних типологических построениях ХХ века в русском языкознании наблюдается теоретическое осмысление и обобщение принципиально
новой информации о языковых структурах, которую привнесли типологические
43
особенности неиндоевропейских языков СССР. Эти достижения связаны с Н.Я.
Марром и И.И. Мещаниновым. В связи с отсутствием у Марра строгой методики лингвистического анализа и нечеткости разграничения типологической и генетической общности (хотя теоретически Н.Я. Марр разграничивал типологическое и материальное родство и противопоставлял их друг другу), в практике
лингвистических исследований эти два плана смешивались с генетикостадиальными связями.
В современном языкознании в типологических построениях Н.Я. Марра
выделяются два аспекта рассмотрения языков: 1) стадиально-типологическая
стратификация языков, основанная на положении о единстве глоттогонического
процесса; 2) поиски универсалий, преимущественно на уровне семасиологии и
этимологии (палеонтологии – по терминологии Марра).
В ранних работах Н.Я. Марра обнаруживается связь с трехчленной морфологической классификацией В. Гумбольдта – аморфной, агглютинативной и
флективной. Эти три типа языков Марр рассматривал как три стадии единого
глоттогонического процесса, но вместе с тем он отмечал односторонность и поверхностность стадиальной характеристики языков, основанной только на морфологических признаках. Он вносит дополнительные, существенные поправки
в старую классификацию. Один какой-либо признак, по справедливому мнению
Н.Я. Марра, не может служить критерием выделения того или иного языкового
типа, необходимо наличие нескольких признаков, которые определяют ту или
иную стадию в совокупности: 1) аморфность, т.е. отсутствие морфологии, 2)
моносиллабизм (односложность слова), 3) синтетический строй, 4) отсутствие
(или плохая дифференцированность) частей речи и 5) полисемантизм, которому
отводится определенное хронологическое место в пластах диахронического
разреза всех языков мира. Эти новые мысли типологических характеристик
ученого получили затем развитие в работах И.И. Мещанинова при построении
совершенно новых стадиальных схем.
44
Н.Я. Марр отрицал существование «чистых» типов. Полистадиальность
первоначально выделяется как структурная особенность яфетических языков.
Положение это, несомненно, очень важно для типологических исследований,
так как оно ведет к принятию сосуществования в одном языке микросистем,
соотнесенных с разными, иногда диаметрально противоположными структурными типами. Последовательно и глубоко данное положение реализуется в работах И.И. Мещанинова, который не ограничился утверждением, что все намечаемые стадии окажутся безукоризненно выдержанными только в теоретических построениях, на практике же «чистых» стадиальных представителей не
окажется вовсе, но и превратил это положение в один из основных методологических принципов своего стадиального анализа.
Тем не менее, идеи Н.Я. Марра по этому комплексу проблем оказали известное влияние на последующие работы других советских языковедов, пытавшихся найти пережитки прошлого в индоевропейских языках (И.И. Мещанинов, С.Л. Быховская, С.Д. Кацнельсон, А.В. Десницкая, М.М. Гухман). В
этом плане следует отметить работу Р.С. Аликаева «М.М. Гухман и развитие
отечественной лингвистики». Автор, подробно анализируя содержание и задачи
исторической типологии, показывает соотношение лингвистических универсалий и типологических исследований [Аликаев 2006: 173], что очень важно для
современного языкознания.
Некоторые аспекты типологических исследований Н.Я. Марра были связаны также с поисками языковых универсалий; наиболее ярко это сказалось в
построении так называемых «семантических пучков», которые активно развиваются в лингвистике конца ХХ и начала XXI вв.
Как видно, влияние Н.Я. Марра на развитие типологических исследований 30-40-х годов отразилось прежде всего на понимании общих задач типологии.
В диахронной типологии этого периода характерно построение общих
стадиальных схем, основанное на стадиально-сравнительном анализе строевых
45
особенностей языков разных семей и разных типов, а также реконструкция доистории грамматического строя индоевропейских языков на основе типологических параллелей языков других семей.
Из наиболее оригинальных и значительных работ того времени следует
назвать «Новое учение о языке» и «Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения» И.И. Мещанинова. В отличие от
Н.Я.Марра, И.И. Мещанинов создает свою стадиальную схему на основе различий в построении предложения, выдвигая на первый план рассмотрение субъектно-предикативно-объектных связей, где выделяется, например: 1) позиция
падежа субъекта и объекта в языке: выделяется ли в парадигме падеж субъекта
или он совпадает с одним из косвенных падежей, имеется ли один универсальный падеж субъекта или падеж субъекта варьируется в зависимости от характера сказуемого, от типа глаголов, от всего содержания высказывания; 2) имеется
ли в языке специальный падеж прямого объекта или прямой и косвенный объекты не различаются, является ли падеж прямого объекта универсальным или
его употребление ограничено определенными условиями; 3) включает ли предикат показатели лица, числа, классные показатели, согласуется ли он только с
субъектом, только с объектом или с субъектом и объектом (полиперсонное
спряжение) и как реализуется это согласование; 4) отличается ли структурно
субъектно-объектно-предикативное словосочетание от словосочетаний непредикативного типа, противопоставлены ли глагольные и именные словосочетания и т.д. Масштабность такой постановки проблемы стадиальности является
очевидной уже в современных исследованиях, если добавить к перечню лингвистических категорий перечень языков, на материале которых И.И. Мещанинов строил свои стадиальные схемы, как, например, чукотский и юкагирский,
нивхский и эскимосский, абхазский и лезгинский, аварский и даргинский, лакский и рутульский языки и т.д. Из зарубежных языков – зулу и суахили, язык
американских индейцев, не считая французского, немецкого и т.д.
46
И.И. Мещанинов по справедливости считается одним из основателей синтаксической типологии в мировом языкознании наряду с С.Э. Сепиром. Он сосредотачивает свое внимание на едином процессе языкового развития, отдельно
выделяет строй предложения: посессивный, эргативный, аффективный, номинативный; каждый строй характеризуется по признаку типа конструкции.
В большей степени для развития синтаксической типологии важна была
сама идея о многообразии синтаксического строя языков и неуниверсальности
номинативного строя. В современной мировой лингвистике до настоящего времени сохраняется дискуссия о первичных свойствах номинатива и эргатива:
различие номинатива и эргатива – формальное или семантическое как различие
в языковом представлении о мире. Однако наибольшее значение имело выдвинутое И.И. Мещаниновым положение о понятийных категориях – это, по его
мнению, смысловые компоненты общего характера; они не описываются при
помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом
строе; этими категориями передаются в самом языке понятия, существующие в
данной общественной среде. Значит, они имеют языковое выражение и могут
быть как грамматическими, так и лексическими. К числу понятийных категорий относятся субъект и предикат, выявленные в синтаксической структуре
предложения, деление на мужчин и женщин, отражаемое в роде и классе.
Здесь необходимо отметить, что диахронические исследования этого периода были представлены по преимуществу работами германистов и романистов - С.Д. Кацнельсона, А.В. Десницкой, М.М. Гухман, В.М. Жирмунского.
Это связано с существовавшим положением об «архаичном характере» германских языков, сохранивших пережитки яфетического языкового типа. Идея эта
была в свое время поддержана Ф.Ф. Брауном, указавшим на наличие яфетического субстрата в германской языковой группе. Сама гипотеза перекликалась с
поисками, наметившимися и в зарубежном языкознании.
Идея об эргативном прошлом индоевропейских языков, предложенная Г.
Хушардтом и Уленбеком, как известно, была принята. Работы А. Мейе и его
47
школы выдвинули на первый план изучение реликтовых форм в качестве источника, позволяющего судить о древних структурных особенностях индоевропейских языков. Труды А.А. Потебни, дававшие новую интерпретацию древних
синтаксических моделей индоевропейских языков, способствовали развитию
типологических исследований в русистике и оказали значительное влияние на
отбор исследуемых категорий. Типологические построения языковедов на материале германских и, шире, индоевропейских языков оформлялись как бы на
стыке перекрещивающихся влияний Н.Я. Марра, позже - И.И. Мещанинова.
Пережиткам доминативного строя в германских языках были посвящены
работы С.Д. Кацнельсона и М.М. Гухман.
М.М. Гухман в диахронной типологии впервые различает структурную
диахронную и историко-функциональную типологию. В работе С.Д. Кацнельсона «Генезис номинативного предложения» структурное противопоставление
эргативного и номинативного компонентов предложения освещалось в связи с
анализом особенностей выделяемых им стадий мышления, «реликтовые» же
явления германских языков соотносились с эпохой перестройки эргативного
строя предложения в номинативный. В работе М.М. Гухман «Происхождение
строя готского глагола» анализируются залоговые и видовременные системы
готского языка; автор показывает пережитки синтаксических связей, характерных для эргативной конструкции в соотношении транзитивности и интранзитивности, действия и состояния, с одной стороны, и в залоговых (а частично и
видовременных) противопоставлениях – с другой.
В этой связи понятие «доминативный строй индоевропейских языков»
получает значительно более широкое толкование. Во многих работах появляется сближение историко-типологического и сравнительно-исторического аспектов рассмотрения грамматического строя индоевропейских языков (ср. работы
В.М. Жирмунского, А.В. Десницкой, М.М. Гухман, С.Д. Кацнельсона и др.).
В русистике применение синхронно-сопоставительного анализа к материалу неродственных языков связано с именем Е.Д. Поливанова. Сопоставитель48
ное рассмотрение фонетических систем в его курсах по общему языковедению,
специальное сопоставление строя узбекского и русского языков были интересны прежде всего методикой исследования. Типологическое осмысление получили в работах Е.Д. Поливанова и специфические особенности китайского и
японского языков; типологический подход обусловил и его трактовку такого
своеобразного построения, как инкорпорация. Хотя ученый не оставил специальной работы по типологии, во всех его исследованиях присутствовал типологический подход по конкретным языкам и в общелингвистических исследованиях.
Одновременно появляются работы, где используются факты языков разных типов для реконструкции древнейших этапов развития индоевропейской
языковой общности. Так, например, типологическая интерпретация индоевропейских согласных использовалась Вяч.Вс. Ивановым для реконструкции древнейшей системы индоевропейских ларингальных, а в дальнейшем вышла совместная капитальная работа по реконструкции индоевропейских языков
Вяч.Вс. Иванова и Т.Г. Гамкрелидзе.
В последующих научных исследованиях ученых стали выделяться разные
аспекты
типологии, как
синхронно-типологические, так и
диахронно-
типологические (В.Н. Топоров, Вяч.Вс. Иванов, Б.А. Серебренников, Э.А. Макаев, М.М. Гухман, С.Д. Кацнельсон, Г.А. Климов, В.Н. Ярцева и др.), и делались попытки определить тематику, методику и задачи направления. Появляется ряд работ, где рассматривается специфика типологического изучения как
родственных, так и неродственных языков, их соотношение с общей типологией; анализируется система приемов, используемая при исследовании явлений
разных уровней; устанавливается понятие единицы измерения типологического
сходства и различия. Однако до сих пор не выработан единый взгляд на сущность предмета типологии. Наука не располагает достаточным материалом для
разъяснения таких важных вопросов лингвистики, как, например, определение
предмета каждого раздела типологии. В разных научных центрах встречается
49
порой противопоставление сопоставительного и типологического методов, хотя
первый должен быть рассмотрен как составляющий; противопоставляют также
структурное и типологическое описание языков; встречаются сплошь и рядом
различные термины, не имеющие таких дифференциаций, как «типология»,
«структурная типология», «сравнительная типология», «ареальная типология»,
«характерология», «контрастивная лингвистика», «трансляционная грамматика», «интеграционное языкознание» и ряд других.
Можно констатировать, что при всем многообразии существующих
определений, как нам представляется, под типологией понимаются различные
виды сравнения систем языков. Генетические, типологические и ареальные
сравнения составляют три стороны единого процесса сравнения, одновременно
взаимно дополняя и взаимодействуя друг с другом.
Более основательный анализ предмета типологии дается во второй половине ХХ века в работах Б.А. Успенского, Р. Якобсона, Ю.В. Рождественского,
Г.А. Климова, В.Г. Гака, В. Скалички, Г.П. Мельникова и др., где в основе объединен ряд разделов типологии: типологическая классификация языков, лингвистические универсалии, язык-эталон, специально типологическая теория (выявление общих лингвистических понятий, применяемых в типологии). По справедливому утверждению Б.А. Успенского, «типология не имеет дело с ограниченным количеством языков. Сравнение, имеющее дело с заранее ограниченным количеством языков, хотелось бы отделить от типологии и называть как-то
иначе, например, «характерология» или «сопоставительное описание». Вообще
целесообразно считать, что число языков, составляющих предмет типологии,
принципиально бесконечно в том смысле, что мы не можем задать их списком»
[Успенский 1962: 309]. Все положения, которые способствовали развитию
лингвистической типологии, являются общими, и они в какой-то степени предопределили типологическую лингвистику конца ХХ века.
В течение трех последних десятилетий русистика достигла значительных
успехов. В мировой лингвистике появляется целый ряд научных исследований
50
по типологии разносистемных языков (Б.А. Серебренников, Ю.В. Рождественский, В.И. Абаев, В.Н. Ярцева, М.Д. Арутюнова, Г.А. Климов, А.С. Кубрякова,
Н.З. Гаджиева, У.А. Блягоз, М.Е. Алексеев, А.Г. Гюльмагомедов, Б. Комри,
М.А. Кумахов и мн. др.).
В последние годы большая работа проделана группой типологов во главе
с А.А. Холодовичем и В.С. Храковским. Их заслуга заключается в том, что они
разрабатывают типологические принципы синтаксического описания определенных лингвистических категорий, на основе которых организуется система
предложений и их структур с учетом семантических отношений различных типов. На этой основе ими описан ряд глагольных категорий, в том числе каузатив и залог, субъекто-объектные отношения в предложениях различных языковых систем. Все работы такого плана в дальнейшем могут быть унифицированы при описании систем языков мира.
В этом отношении интерес представляют определенные системы и модели ареальной типологии, которые «сопоставляют языки независимо от степени
их родства с целью определения в них общих элементов, образовавшихся в результате взаимного влияния самих языков и стоящих за ними культур или воздействия на них третьих языков. Объектом такого изучения являются языковые
союзы, заимствованные элементы, двуязычие» [Гак 1977: 6-7].
Ареальная типология достигла определенных результатов в изучении
диалектов и диалектных разграничений, в составлении диалектологических
карт, изучении распространения отдельных черт в системах родственных и неродственных языков, в определении места неологизмов и архаизмов в исследуемых языках, в теоретических основаниях изучения языков-субстратов, во взаимовлиянии различных языков и мн. др. Ареальной лингвистике в XXI веке
предстоят большие перспективы при решении как лингвоисторических, так и
типологических вопросов, а также очень важное и существенное в этом направлении - проблемы языкового союза, связанного с выявлением генезиса или
причин языковой особенности отдельных регионов и т.д. Это естественно, ибо
51
подлинно научное и многостороннее освещение ареальной лингвистики началось только во второй половине ХХ века. Если исходить из плана выражения и
плана содержания, лингвистическая типология изучалась, как уже сказано выше, на формальной и содержательной основе, каждая из которых имеет свои
определенные успехи: и на уровне морфологической, и фонологической, и синтаксической типологии.
Наряду с разработкой теоретических и практических проблем формальной типологии (например, определение формальных структур слов, словосочетаний, предложений; проблемы определения структуры сочетаемости разноразрядных слов в языках различных систем, формальные универсалии, типология
орфографии, орфоэпии и мн. др.), следует указать, что в формальной типологии
еще много нерешенных вопросов в области соотношения планов выражения
письменного и устного языка, терминологического обозначения единиц письменного языка (ср.: графема, графология, графемика и др.). Кроме того, сравнительный анализ играет большую роль при изучении графической системы различных языков в процессе преподавания иностранных (неродных) языков.
Типологическое изучение данного вопроса является актуальным, ибо в
настоящее время используются в разных ареалах различные алфавиты, почти
каждый из которых имеет свои собственные проблемы. Одновременно в России
встает вопрос унификации алфавитов различных малочисленных национальных
языков, языковых групп, языковых семей с учетом последних достижений
науки и техники. В задачу формальной типологии должны входить и вопросы
разработки графической системы искусственных языков международного общения и многое другое.
Что касается семантической типологии, она только набирает силу, является самой неразработанной и дискутируемой областью. Согласно А.А. Уфимцевой, «ни в одной другой лингвистической дисциплине нет такого большого
разнобоя в понятиях и терминах, как в семантике, под которую одинаково подводятся как соответственно языковые, онтологические, так и методологические,
52
гносеологические категории, как данные интуитивного знания, так и результаты речемыслительной деятельности» [Уфимцева 1962: 32]. Однако в последние
20 лет проводятся широкие исследования в области семантической типологии
по различным языковым типам, языковым универсалиям, группировке слов на
основе семантических признаков, созданию критериев определения семантических категорий. В этом плане следует выделить исследования Ю.С. Степанова,
Г.А. Климова, Н.Г. Арутюновой, В.А. Телия, А.С. Кубряковой, Н.Д. Шмелева,
В.С. Храковского, В.П. Нерознака и мн. др. Вопросы семантического анализа
исследуются в различных научных центрах России.
В дополнение к сказанному можно добавить, что к основным проблемам
современной семантической типологии можно отнести и определение семантических полей, категорий в системах родственных и неродственных языков
(времени, пространства, цветообозначения, вежливости, межкультурной коммуникации
и
др.),
разработку
принципов
составления
семантико-
сопоставительных словарей и тезаурусов, семантическую интерпретацию моделей предложения и многие другие аспекты.
Подводя некоторые итоги истории развития типологических исследований, еще раз следует подчеркнуть разносторонность представленных исследований. Однако наряду с этим обращает на себя внимание малочисленность типологических работ с широким охватом языков разных семей и типов; между
тем типология в конечном итоге должна служить установлению общих интегрирующих черт языков мира на основе последовательной систематизации тех
явлений, которые могут быть определены как универсалии. Это дело уже лингвистической типологии XXI века.
53
ПРОБЛЕМЫ ФОНЕТИКИ И ФОНОЛОГИИ
В РУССКОЙ ЛИНГВИСТИКЕ ХХ ВЕКА
Русская лингвистическая наука в области фонологии, сохранившая преемственность взглядов лингвистики XIХ века, прежде всего положений И.А.
Бодуэна де Куртенэ о фонеме, оказала огромное влияние на развитие фонологических исследований как в России, так и в зарубежной лингвистике, в частности на деятельность Пражского лингвистического кружка. Благодаря трудам
Бодуэна и его учеников языкознание уже с начала ХХ века располагало стройным учением о фонеме, послужившим основой для дальнейшего развития фонологической теории в целом и для конкретных исследований фонетики отдельных языков.
Бодуэн де Куртенэ, как известно, рассматривал фонему с разных точек
зрения: то как «подвижный компонент морфемы», то как «психический эквивалент звука речи», то как «языковую ценность, имеющую лингвистическую ценность только в составе морфем». В другом направлении взгляды Бодуэна де
Куртенэ на фонему были развиты его учеником Л.В. Щербой. В работе «Русские гласные в качественном и количественном отношении» (1912 г.) он впервые выдвигает мысль об оттенках фонемы и ее смыслоразличительной функции.
До конца 20-х годов специальных работ по теории фонемы опубликовано
не было. О фонеме говорилось либо в статьях общелингвистического характера, либо в пособиях, касаясь вопроса о фонеме, при этом основывались на ее
определении как словообразовательного средства, данном Л.В. Щербой в 1912
г. в статье «Русские гласные в качественном и количественном отношении».
Одним из первых, кто сделал первый шаг в этом направлении, был Н.Ф.
Яковлев. Он дал трактовку фонемы в морфологическом плане. Еще в 1923 г.
Николай Феофанович писал: не следует ли фонему «признать целиком обусловленной определенным соотношением звуковых и семантических элементов
54
к лексике и морфологии данного языка». В статье «Математическая формула
построения алфавитов» (1928 г.) Н.Ф. Яковлев четко выделил основную мысль,
что фонемы потому сознаются говорящими, что в языке, как в социально выработанной грамматической системе, эти звуки выполняют особую грамматическую функцию, что фонема есть общественно, следовательно, грамматически
выделенный звук. Ученый, наряду со смыслоразличительной функцией фонем,
способной различать значимые элементы языка, подчеркивал их социальную
природу, считая их социально выделяемыми в языке звуками.
Важно отметить, что Н.Ф. Яковлев указывал на необходимость выделения двух типов вариантов фонем:
а) фонемы, выполняющие смыслоразличительную функцию (твердость/мягкость в русском языке, пассивная/активная лабиализация в кавказских
языках);
б) комбинаторные варианты (сочетание фонем друг с другом) [Яковлев
1928:49].
Таким путем он и очищает фонему от психологизма.
Один из тех, кто оказал наибольшее влияние на развитие фонологических
исследований, ученик Л.В. Щербы – Е.Д. Поливанов.
В 1923 г. в изданном пособии «Лекции по введению в языкознание и общей фонетике» он писал, что «1) не все физиологические и физические различия между звуками имеют одну и ту же ценность для языка как средства общения и что 2) в разных языках ценность какого-либо различия между двумя звуками может быть различной» [Поливанов 1923: 47]. Большое значение имеют
исследования Поливанова в области истории фонологических систем, где он
различал конвергенционные (когда несколько фонем объединяются в одну) и
дивергенционные (когда фонема расщепляется на две или более частей) изменения и находил в них связанные между собой системные изменения, т.е. установил закон взаимозависимости конвергенций и дивергенций.
55
Функциональное понимание фонемы Л.В. Щерба подробно описывает в
работах «Фонетика французского языка» (1937) и «Очередные проблемы языковедения» (1945). В описании понятия нет психологических формулировок,
выделяется его социальный характер. Звуки речи ученый изучает с трех точек
зрения: физической (тембр, долгота, высота и т.д.), биологической (органы речи, участвующие в произнесении звука) и лингвистической (социальной), которая является определяющей. Щерба подчеркивал важность выделения таких
дифференциальных
признаков
фонем,
как
твердость/мягкость,
глу-
хость/звонкость и т.д., выделяемых путем противоположения одной фонемы
другой. Углубленное изучение фонемы привело к утверждению, что «каждая
фонема определяется прежде всего тем, что отличает ее от других фонем того
же языка. Благодаря этому все фонемы каждого данного языка образуют единую систему противоположностей, где каждый член определяется серией различных противоположений как отдельных фонем, так и их групп» [Щерба 1945:
155].
Основными положениями Щербы о фонеме в русской лингвистике считаются следующие:
1. Фонема – это кратчайшая единица языка, выделяемая в линейной цепи
звучания.
2. Фонема обладает смыслоразличительной функцией.
3. В фонеме выделяются оттенки, реально произносимые звуки, являющиеся тем общим, в котором реализуются фонемы (звуковые типы).
4. В фонеме выделяются дифференциальные признаки, описываемые с
помощью артикуляционной терминологии.
5. Фонема – это система противоположностей, находящихся в отношениях противопоставления.
6. Невозможность отрыва фонетики от фонологии.
7. Автономность фонетики от морфологии («антиморфематизация»).
56
Эти положения Л. Щербы легли в основу Ленинградской фонологической
школы, традиции которой нашли продолжение в работах М.И. Матусевича, Л.Р.
Зиндера, А.И. Гвоздева и их учеников – Л.В. Бондарко, Л.А. Вербицкой и в
других научных центрах СССР.
В дальнейшем подобную мысль высказал и развил выдающийся лингвист
Н.С. Трубецкой в Пражской лингвистической школе, положения которой легли
в основу европейского фонологического структурализма.
Как известно, иное понимание фонемы характеризует Московскую фонологическую школу, которая возникла в 20-х годах. Ее основатели – Н.Ф. Яковлев, Р.И. Аванесов, П.С. Кузнецов, А.А. Реформатский, В.Н. Сидоров, А.М.
Сухотин - первоначально опирались на идеи Бодуэна де Куртенэ казанского периода. Учение о понятии фонемы анализировалось с морфологической точки
зрения. Основные идеи Московской фонологической школы заключаются в
следующем:
1. Необходимость применения морфологического критерия при определении фонемного состава языка.
2. При характеристике фонологических противопоставлений нужно различать сильную позицию (позицию максимального различения) и слабую позицию (позицию возможной нейтрализации).
3. Различаются: основной вид фонемы (выявляющийся в сильной позиции), вариации, комбинаторно обусловленные модификацией фонем и
не ведущие к нейтрализации противопоставлений, и варианты, комбинаторно обусловленные модификацией в условиях нейтрализации.
Каждая вариация относится всегда к одной фонеме, вариант – к двум
фонемам.
4. Состав фонемы выявляется только в сильных позициях.
5. Фонемная принадлежность каждого звукового элемента морфемы
также выявляется только в сильной позиции.
57
6. Если какая-нибудь звуковая единица не может быть поставлена в
сильную позицию в данной морфеме, но ее нельзя отнести к какойлибо определенной фонеме, она является членом «гиперфонемы», т.е.
группы фонем, связанных между собой позиционными и комбинаторными чередованиями.
Важно отметить, что, согласно интерпретации Московской фонологической школы, построение модели языка возможно только при учете всех фонетических реализаций фонологических единиц. Поэтому они особое внимание
уделяют изучению звуковой материи языка методами экспериментальной фонетики.
Идеи Московской фонологической школы нашли применение в первую
очередь в теории письма – графике и орфографии, создании алфавитов, практической транскрипции и транслитерации. Известно, что Н.Ф. Яковлев неоднократно подчеркивал практическую целенаправленность фонологических изысканий для создания алфавита, а открытие фонемы позволяет научно обосновать
строго ограниченное небольшое количество букв для всякого практического
алфавита и большое количество знаков для целей фонетической транскрипции.
Эти положения развили в своей работе «Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка» Р.И. Аванесов и В.Н. Сидоров (1930), где авторы
определяют фонему как «звуковое качество, дифференцирующее морфемы
языка». Положения, выдвинутые Московской фонологической школой при анализе фонемы, используются и при изучении ударения, тонов, интонации, диэремы и т.д. Так, например, А.А. Реформатский разграничивает грамматический (относящийся к предложению) и фонетический (относящийся к фразе) аспекты интонации.
С 1952 г. на страницах «Известий АН СССР» началась дискуссия по вопросам фонологии, продолжавшаяся до конца 1953 г. Но в итоге участники
дискуссии приходят к общему мнению: фонема в щербовском (ленинградском)
определении и в определении московских фонологов – это разные понятия, от58
ражающие единицы разных уровней в системе языка: фонологического и фономорфологического. Они принимаются и представителями школы Щербы, последователями структурных направлений в лингвистике при их попытках моделировать соответствующие фонологические единицы (Зиндер, 1960; Ревзин,
1962; Успенский, 1964).
Как видно, для Ленинградской школы в центре внимания находится различие звуковых оболочек значимых единиц языка, а для Московской – тождество этих единиц. Поэтому некоторое расхождение между фонологическими
школами подтверждается особенно тогда, когда мы отталкиваемся от общих
теорий к их приложению при анализе языковых явлений. Идентификация фонем в Ленинградской школе опирается на фонетическую самотождественность,
а в Московской – на семиотическую самотождественность фонем как компонентов морфем.
Различие основных положений этих двух школ обнаруживается только
при установлении фонемного состава морфем или слов. Что же касается состава фонем языка в целом, то он всеми определяется по позициям максимального
различения; число фонем языка – это (и по Щербе и по теории Московской
школы) максимальное число противопоставленных в нем кратчайших звуковых
единиц.
Несовпадения в работах щербовской и московской школ объясняются
разным пониманием сущности фонемы. По этому поводу А.Р. Зиндер отмечает,
что если московские фонологи считают ы и i вариантами одной фонемы, а по
Щербе - это две разные фонемы, то это не потому, что первые считают фонему
элементом морфемы, а Л.В. Щерба считал ее автономной звуковой единицей.
Определяя фонематичность или нефонематичность соответствующего звукового различия, фонологи основываются на его противопоставленности в сильной
позиции. Различие же заключается только в подходе к анализируемому материалу, а именно в том, что, по Щербе, должны учитываться абсолютно в с е ф а к т ы языка, тогда как московские фонологи на основании различных критериев
59
производят отбор фактов и рассматривают только те, которые считают существенными.
В плане развития структуральных идей и применения математических методов в языковедении некоторые авторы рассматривали различные модели фонемы (Ревзин, 1962; Успенский, 1964; Белозеров, 1964).
Вместе с тем, наряду с общей теорией фонемы, языковеды изучали и многие другие проблемы фонологии, например, об оттенках (аллофонах, вариантах) фонемы. Л.В. Щерба и в «Фонетике французского языка» (1937) говорил
об основном (типичном) оттенке, отличающемся наименьшей зависимостью от
фонетического положения. Так как только он может быть произнесен изолированно, то при описании фонем практически имеют дело именно с ним, и его
условно называют «фонемой».
Известно, что Л.В. Щерба высказывал мысль о том, что наименьшей различительной единицей может быть и не отдельный звук, а слог. Это положение
было применено учениками ученого к китайскому языку еще в 1930 г., в отношении которого было предложено понятие «силлабемы» - единицы, не разлагающейся на отдельные звуки ввиду отсутствия внутри слога морфологических
границ. Впоследствии подтверждено, что в китайском языке «минимальной
значимой звуковой величиной» может быть только целый слог – «морфосиллабема».
Вопрос о фонологической членимости решается многими языковедами на
основании критерия морфологической делимости, выдвинутого Бодуэном. Монофонемность признается только тогда, когда внутри долгого гласного или согласного, а также между компонентами дифтонга или аффрикаты не проходит
морфологическая граница.
П.С. Кузнецов неоднократно подчеркивал фонологическую сущность ударения, его суперсегментарный характер, который указывал, что ударение не
может служить признаком, различающим фонемы, так как ударные и безударные гласные по условиям своего существования не могут противопоставляться
60
в одинаковых позициях [Кузнецов 1948]. Отсюда вывод о том, что безударные
гласные не могут представлять фонемы, противопоставленные ударным гласным.
Суперсегментный, просодический характер видит в фонологическом противопоставлении гласных и согласных С.К. Шаумян (1962). Это положение автор утверждает на основании того, что гласные и согласные не могут быть противопоставлены в одной и той же позиции в слоге.
Положение Н.С. Трубецкого о разграничительных сигналах нашло продолжение и в русистике. В последнее время появился ряд работ, посвященных
этой проблеме. Это работы М.В. Панова, где вводится новое понятие «диэрема», за которым, по мысли автора, стоит некая особая фонологическая разграничительная единица.
Ряд работ посвящен исследованию разграничительных средств в отдельных языках. Много интересных частных наблюдений сделано и на материале
русского языка (Гвоздев, Аванесов, Панов). В качестве признака границ слов в
тюркских языках рассматривается сингармонизм (Мельников).
С вопросом о разграничительных сигналах связана проблема фонетической структуры слова, анализу которой в лингвистике были посвящены специальные исследования на материале русского и английского языков. Фонетическая структура характеризуется как состоящая из четырех компонентов: 1) количество фонем слова и возможные сочетания их в различных частях слова; 2)
взаимное приспособление артикуляций, образующее определенную артикуляторную структуру; 3) силлабическая структура и 4) акцентноритмическая
структура.
В качестве акустических средств, характеризующих слово, указывается
интенсивность, длительность и спектр звуков, тогда как мелодика относится к
характеристике фразы [Златоустова 1962].
Развитию общефонетической теории Л.В. Щербы, несомненно, способствовало включение в орбиту исследования большого числа типологически и
61
генетически различающихся языков Советского Союза. В свою очередь, эта
теория оказывала влияние на многих лингвистов, описывавших и классифицировавших самые разнообразные звуки (Поливанов, Соколова, Дикушина, Расторгуева, Яковлев, Поцелуевский).
Развитие общефонетической теории опиралось в значительной мере на
многочисленные экспериментально-фонетические исследования. В русском
языкознании экспериментальная фонетика рассматривалась не как особая дисциплина, а только как совокупность методов. Теория фонемы Л.В. Щербы была
изложена им в экспериментально-фонетическом исследовании о русских гласных.
Экспериментально-фонетическая методика вначале применялась в основном в двух лабораториях: в Казанском университете под руководством В.А. Богородицкого и в Петроградском под руководством Л.В. Щербы.
Впервые начали разрабатывать исследования некоторых артикулярных
параметров по осциллографическим записям - это вибрация голосовых связок,
способ артикуляции и др. Поскольку эта методика позволяет получать и акустические характеристики звуков речи, она, несомненно, получила распространение в фонетике.
В экспериментально-фонетической методике произошли существенные
сдвиги. При изучении артикуляции звуков речи применялась и применяется
сейчас в основном пневматическая аппаратура (записи на кимографе) и палатография (Шараф, 1927; Богородицкий, 1930; Шор, 1930, 1935; Зиндер и Матусевич, 1937; Жгенти, 1947; Грузов, 1957; Чанков, 1957; Скалозуб, 1957 и 1963;
Прокопова, 1958). Кимографические записи использовались многими исследователями при определении длительности звуковых единиц и темпа речи (Богородицкий, 1930; Ахвледиани, 1937; Соколова, 1949 и 1953; Златоустова, 1954;
Зиндер, 1964).
Широкое распространение в последние десятилетия получили опыты с
искусственно преобразованной речью - так называемая «пересадка» звуков
62
(Дукельский, 1958), инверсионное прослушивание (Дукельский, 1962), искусственное преобразование спектров (Зиндер, Бондарко, Вербицкая, 1964).
В фонетике сонорная теория на материале русского языка развивалась
Р.И. Аванесовым (1956), сформулировавшим закон восходящей звучности, согласно которому начало слога определяется обязательным возрастанием звучности. По этой теории, слова, состоящие из одинаковых звуковых цепочек,
должны иметь однозначное слогоделение.
На сонорной теории слога строит исследования и Н.И. Жинкин (1958), который изучал физиологический и акустический механизм, регулирующий
громкость произнесения. По его данным, в произносительном аппарате имеется
специальный орган, выполняющий эту функцию, - глоточная трубка, сужение
которой предполагает наибольшую громкость, соответствующую вершине слога.
Л.В. Щерба в свое время предложил теорию слога (1937), которую называют теорией мускульного напряжения. Слогораздел, по этой теории, приходится на момент минимального напряжения, который обусловлен сильноначальным, сильноконечным или двухвершинным характером согласного. Это
определяется фонетическими закономерностями данного языка [Зиндер, 1979].
На материале русского языка теория слогоделения Щербы была подтверждена
многочисленными исследованиями Златоустовой (1962).
Первой работой по лингвистической теории интонации была работа А.М.
Пешковского «Интонация и грамматика» (1928), оказавшая в дальнейшем
большое влияние на многих авторов работ по вопросам интонации. Согласно
ей, «чем яснее выражено какое-либо синтетическое значение чисто грамматическими средствами, тем слабее может быть его интонационное выражение
(вплоть до полного исчезновения), и наоборот» [Пешковский 1928].
В последующих работах интенсивно разрабатывается тесная связь интонации со строем предложения, подчеркивается ее роль как выразителя эмоционально-волевой стороны речи. В фонетической природе интонации ее компо63
нентами считаются не только мелодика, но также интенсивность, тембр, темп
(Торсуев, Артемов, Блинов) и пауза (Гвоздев, Зиндер).
Фонетической природе интонации посвящены многочисленные исследования, большая часть которых вышла из лаборатории I МГПИИЯ. Первое экспериментальное исследование в этой области было построено как анализ двух
видов мелодического оформления односинтагменных предложений с указаниями на использование каждой формы мелодики в разных коммуникативных типах предложений. В дальнейшем новая техника эксперимента позволила включить в анализ, кроме мелодики и длительности, еще и интенсивность и тембральные изменения.
Особо широко стали применяться экспериментальные методы в изучении
фонологии в конце ХХ века. Кроме вышесказанного, применяются различные
методы изучения восприятия тех или иных звуковых явлений носителями языка, что особенно необходимо для фонологического анализа. Важные результаты
в экспериментальных исследованиях дает ЭВМ, данные которого используются
для проверки средства связи и для автоматического распознавания речи.
В последние годы большое внимание уделяется корпусной лингвистике.
Данные корпусной лингвистики используются при изучении диалектных особенностей произношения, фонетических сдвигов языка, текста и теории перевода и т.д.
64
ЛЕКСИКОЛОГИЯ. ФРАЗЕОЛОГИЯ. ЛЕКСИКОГРАФИЯ
Лексикология
Продолжая лучшие традиции русской лингвистической науки XIX века, в
ХХ веке активно развивались лексикологические исследования.
Известно, что в развитии лексикологии в XIX веке большую роль сыграли
труды А.А. Потебни, Ф.Ф. Фортунатова, М.М. Покровского. А.А. Потебня уже
в последней четверти XIX века многосторонне разработал общую теорию слова
как в аспекте формы, так и, в особенности, в плане содержания, представленную прежде всего многочисленными семантическими наблюдениями – языковое и внеязыковое значения слова, положения о семантических отношениях
слов, многозначность, изменчивость значений слов и т.д. Ф.Ф. Фортунатов изучал грамматическую природу слова. В работах М.М. Покровского впервые закладываются основы общей семасиологии, выявляются общие закономерности
развития значений слов.
И этот неослабевающий исследовательский интерес к слову, глубокая и
всесторонняя сущность его изучения продолжается в русской лингвистической
науке ХХ в. Обобщив опыт, накопленный предшествующими поколениями,
русское языкознание заложило основы лексикологии как самостоятельной отрасли лингвистики.
Проблема слова в языкознании сложна и многогранна. В истории русского языкознания слово рассматривалось в единстве лексических и грамматических значений в следующих его аспектах: типы лексических единиц, пути пополнения и развития словарного состава, структура словарного состава языка,
функционирование лексических единиц, лексикологические категории и др.
Много внимания было уделено общей, частной, исторической, сопоставительной и прикладной лексикологии. Основная проблематика лексикологических
исследований, как известно, была начата в трудах крупнейших языковедов
65
начала ХХ века: М.М. Покровского, А.М. Пешковского, Л.В. Щербы, Г.О. Винокура, А.И. Смирницкого и др., где слово изучается с точки зрения его внутренних языковых связей: с одной стороны, слово как обладающее морфологической целостностью, с другой – как основная структурная единица языка.
В начале ХХ века в русской лингвистике большое внимание уделялось
семантической природе слова (В.И. Абаев, Р.А. Будагов, Н.Ф. Яковлев и др.),
семантической палеонтологии (Н.Я. Марр и его ученики), социологическому
аспекту слова (Шор, Ф.П. Филин).
Начиная уже с 50-х годов, слово изучается с точки зрения его внутренних
языковых связей. Разрабатывается проблема лексико-семантического варьирования слова (В.В. Виноградов, А.И. Смирницкий, О.С. Ахманова), а также синонимические, антонимические отношения слов. Впервые наблюдается стремление к системному изучению лексики в синхронном (В.В. Виноградов, Д.Н.
Шмелев), в диахронном и сравнительном (Р.А. Будагов, А.А. Уфимцева, О.С.
Ахманова, К.А. Левковская и др.) планах.
Особое внимание уделяется разработке методов семантических исследований: изучению лексико-семантических групп слов, определению смысловой
структуры слова, контекстологическому анализу. Впервые науке предоставлены структурные и статистические методы применительно именно к лексике.
Это работы, в первую очередь, Ю.Д. Апресяна, Р.М. Фрумкиной и др. В это
время лексикологи уже располагают обширным по объему и разнообразным по
характеру исследовательским материалом разносистемных языков народов
СССР. Наблюдается связь общетеоретических исследований с решением практических задач, лексикографическая работа приобретает планомерный характер.
В исследованиях А.И. Смирницкого («Лексическое и грамматическое в
слове») рассматриваются вопросы лексико-семантического варьирования, характеризующие его «отдельность» и «тождество» в синхронном и диахронном
аспектах. Принимая слово как основную, центральную единицу языка, в кото66
рой взаимодействуют лексические и грамматические признаки, А.И. Смирницкий определил смысловую структуру слова, установил соотношение формы и
содержания в слове, выявил отличие слова от морфемы и словосочетания. К
числу признаков слова он относил выделяемость и цельность (т.е. то, что отличает слово от части слова, и то, что отличает слово от словосочетания). Ученый
наглядно демонстрирует: когда лексическое значение слова дополняется грамматическим значением, принадлежащим не конкретному слову, а разряду слов,
к которому принадлежит данное слово, тогда это слово выступает как словоформа, сочетающая в себе конкретное слово и его определенную грамматическую форму, и в результате слово получает оформленность.
По Смирницкому, грамматическая форма слова и грамматическая его
оформленность – не одно и то же, хотя они связаны между собой. Грамматически оформленным является каждое слово, хотя не всякое слово выступает в какой бы то ни было определенной грамматической форме. Грамматическая
оформленность слова определяется не только его грамматическим изменением,
системой его грамматических форм или его неизменяемостью, но и его грамматической сочетаемостью с другими словами, со словами определенных классов
и разрядов.
Здесь же А.И. Смирницкий разграничивает собственно-грамматические и
лексико-грамматические категории для выявления общего и особенного в
грамматическом изменении слов. На материале категорий рода прилагательных
(красивый, красивая, красивое) и существительных (окно, стена, дерево, кофе)
он показывает различие между собственно-грамматическими и лексикограмматическими категориями: род у прилагательных является собственнограмматической категорией, так как он противопоставляет грамматические
формы одного слова, а у существительных род – лексико-грамматическая категория, так как в ней противопоставляются различные слова, принадлежащие к
одному грамматическому классу.
67
Таким образом, слово в интерпретации А.И. Смирницкого выступает как
лексико-грамматическая единица языка. Признаки, характеризующие «отдельность» слова, определяют в исследованиях ученого самостоятельность и автономность слова как основной единицы языка. Кроме этого, по Смирницкому,
отличительной особенностью слова является также его «тождество», под которым он понимал воспроизводимость одного и того же слова в разных случаях
его употребления разными людьми. Следуя данной мысли, он заключает, что
тождество слова или его воспроизводимость является «необходимым условием
самого существования и функционирования языка как средства общения»
[Смирницкий 1955: 210]. Одновременно некоторые проблемы исторического
тождества ученый рассматривает в диахроническом аспекте, где прослеживается передача слова от поколения к поколению как в пределах одного языка, так и
при заимствовании слова другими языками, а также изменения значений слов в
разные исторические времена.
В теории общей лексикологии положение А.И. Смирницкого - разработка
вопроса лексико-семантического варьирования слова – внесло определенный
вклад, который, будучи сформулирован с учетом смысловой и формальной сторон словесного знака, дал толчок к разработке многих проблем: определение
смысловой
структуры
слова,
нахождение
малых
единиц
лексико-
семантического уровня, разграничение грамматического и лексического при
внутрисловном разграничении полисемантичного слова, изучение комплекса
вопросов, связанных со структурным подходом к лексике. Продолжением разработки этого круга вопросов в русистике явились работы, посвященные исследованию соотношения формы и содержания в слове, к которым в разное время
обращались О.С. Ахманова, В.А. Звегинцев, К.А. Левковская, Ю.Д. Апресян,
Р.А. Будагов и др.
Будагов в 1949 г. в работе «Задачи изучения лексики» выявил общие закономерности в развитии лексики того или иного языка, обусловленные системой языка и экстралингвистическими факторами, а в другой работе – «Типы
68
соответствий между значениями слов в родственных языках» - он на основе
функциональных и понятийных характеристик значений слов устанавливает
шесть видов соответствий в значениях слов в родственных языках по функциональным признакам и два типа – по понятийным признакам. При этом, сталкиваясь с трудностями определения семантических соответствий между родственными языками, автор учитывает соответствия как в синхронном, так и в
диахронном плане.
В этом ракурсе особо выделяются работы В.И. Абаева по проблемам лексической семантики (1948), в которых четко выслеживаются две основные
функции слова – познавательная и коммуникативная, раскрываются две противоборствующие тенденции – отождествление («смешение» - по терминологии
В.И. Абаева) и противопоставление (оппозиция). Автор считает, что семантическое содержание слова определяется не только тем, что оно означает, но и
тем, чему оно противопоставлено. Подобно тому, как фонологическая структура языка держится на противопоставлении одних звукопредставлений другим,
точно так же его семантическая структура определяется противопоставлением
одних слов-понятий другим.
Следует отметить, что значительную роль в становлении таких основных
семасиологических понятий, как понятие смысловой структуры и лексикосемантической системы, сыграли работы Л.А. Булаховского, Л.В. Щербы, В.В.
Виноградова и др.
В работе Леонида Арсеньевича Булаховского (1949) «Деэтимологизация в
русском языке» рассматривается разрыв смысловых связей этимологически
родственных слов, анализируются причины распада, сдвиги в значениях слов,
расхождения в стилистических сферах употребления слов, их морфологические
особенности. Заслуживает внимания в этом отношении статья известного ученого по этимологии Олега Николаевича Трубачева «Этимологические исследования и лексическая семантика», где автор прослеживает тесные связи этимологии с синхронической семантикой, лексикографической практикой, со слово69
образовательным аспектом языка. Этимологические исследования ученого показывают, что современные переносные значения слова нередко выступают как
основные, первичные и т.д. О.Н. Трубачев проблемы этимологии рассматривает
в тесной связи с историей культуры; он же поставил вопрос о групповой реконструкции совокупностей слов, объединенных общностью культурного фона, и
перешел к этимологизации терминов древних славянских ремесел.
Проблема знаковой природы слова, общелингвистическая ее проблематика, нацеленная на изучение сущностных характеристик слова, - одна из наиболее трудных и наименее изученных, стала разрабатываться в русской советской
лингвистике с 1934 г. под воздействием трудов крупнейшего психолога Л.С.
Выготского и продолжалась на стыке лингвистики и психологии. Итоги исследования словесного знака через призму речевой деятельности, как известно,
оказались очень плодотворными. Идеи Выготского, понимание языка как целенаправленной знаковой деятельности разрабатывались его последователями
А.Н. Леонтьевым, А.Р. Лурией и др.
Общеметодологические и теоретические вопросы о знаковой природе
языка и его онтологические свойства, особенности словесного знака, язык в сопоставлении со знаковыми системами иных типов, функциональные классификации знаков, отсутствие постоянного соответствия между типом означающего
и типом означаемого и др. представлены исследованиями А.Ф. Лосева, Ю.С.
Степанова, А.Н. Леонтьева, В.А. Звегинцева, Вяч.Вс. Иванова, Ю.Н. Караулова,
Г.В. Колшанского, Б.А. Серебренникова, В.М. Солнцева, В.З. Панфилова, А.А.
Уфимцевой, Н.Д. Арутюновой и другими. По многим теоретическим вопросам
языкового знака нет единого понимания, до сих пор продолжается дискуссия о
двусторонности/односторонности языкового знака. Так, сторонники односторонности языкового знака (В.М. Солнцев, В.З. Панфилов, Т.П. Ломтев, П.В.
Чесноков и др.) рассматривают знак как материальный предмет (звучание), социально используемый для указания на некоторое мыслительное содержание
(значение), который через посредство этого содержания (значения) может ука70
зывать на некоторую предметную область. То, на что указывает знак (означаемое), находится вне знака. В этом плане знак односторонен. С этой позиции
слово как единство звучания и значения не является знаком, знаком является
лишь звучание слова, а значение есть то, на что это звучание указывает.
Сторонники двусторонности языкового знака (Б.А. Серебренников, В.А.
Звегинцев, Ю.С. Степанов, В.Г. Гак, Н.А. Слюсарева, Н.Д. Арутюнова, А.А.
Уфимцева и др.) рассматривают знак как двустороннюю единицу языка, представляющую единство определенного мыслительного содержания (означаемого) и цепочки фонематически расчлененных звуков (означающего); только в
единстве и взаимосвязи двух сторон знаков обозначается и выражается определенная действительность.
Особо следует отметить интенсивное развитие во второй половине ХХ века логико-математического изучения знаковости естественного языка, которое
характеризуется применением методов логической формализации и математического моделирования языков с целью создания информационных данных о
языках, а также их программирования, автоматической обработки текста как
средства человеко-машинной коммуникации.
В русистике продолжается разработка вопросов, связанных с понятием
лексического значения (особенно с 60-х годов), где многообразие подходов
идет по двум основным положениям: 1) представляет ли собой лексическое
значение некую субстанцию или некое отношение; 2) является ли значение
внутренней стороной слова или внешней, т.е. является ли связь содержания и
звучания (означающего и означаемого) словесного знака органической или механической. Известно, что в русистике большее признание получило субстанциональное понимание значения слова как категория обобщения в процессе познания и закрепления его результатов в виде одного или нескольких значений
слова. Здесь основное внимание, как и следовало, уделяется вопросу соотношения значения и понятия. В одних работах эти понятия отождествляют, а в других – разграничивают их, противопоставляют одно другому как логическое и
71
лингвистическое (В.А. Звегинцев, С.А. Кацнельсон). Следуя вышесказанной
мысли, как показывает анализ, в одних работах лексическое значение определяется в зависимости только от экстралингвистических факторов, от референта, а
это, естественно, не раскрывает всей сущности лексического значения как категории конкретного языка, т.е. лексическое значение в таком понимании выносится за пределы языка. Наоборот, в других работах наблюдаем, что определение лексического значения слова связано с лексической системой языка, с особенностями его грамматической структуры (В.В. Виноградов, О.С. Ахманова,
В.А. Звегинцев, К.А. Левковская, Д.Н. Шмелев) и др. Так, изучение лексического значения слова, как категории исторически обусловленной и находящейся в
зависимости от системы языка в целом, дало исследователям возможность
определения типов лексических значений слова.
В последние годы наметившееся в лексикологии направление «Семантика
языка» сводит значение к отношению. В одном ряду ставятся понятия «смысл»,
«значение», «содержание», «информация». Некоторые исследователи, не различая разных подходов (семиотического и лингвистического), подменяют одно
другим, выдавая семантическую интерпретацию словесного знака за семиотическую и наоборот. Безусловно, при теоретической неразработанности и неразграниченности общей теории значения в семиотике и лингвистике бывает такое
смешение разных научных дисциплин. Но оба подхода в науке правомерны, если каждое направление видит свой объект и свои задачи исследования. В этом
отношении особого внимания заслуживает работа Ю.С. Степанова «О предпосылках лингвистической теории значения», где автор, разграничивая два возможных подхода к лексическому значению слова (семиотический и лингвистический), сопоставляет основные понятия в том и другом ряду. Впервые выделяются типы лексических значений соответственно трем уровням объекта: система, норма, речь. Представляется, что дальнейшее исследование лексического
значения в этом направлении станет довольно успешным.
72
Проблема полисемии слова, как одна из сущностных (главных) его характеристик, интенсивно разрабатывается в русистике, хотя до сих пор по многим
узловым вопросам продолжаются дискуссии, особенно когда встает вопрос о
подходе к полисемии как определенной смысловой структуре взаимосвязанных,
имеющих свою историю лексико-семантических вариантов слова.
В русистике в этом плане существуют две точки зрения. Одни ученые
(В.В. Виноградов, А.И. Смирницкий) представляют смысловую структуру слова, включающую различные типы значений как систему, в которой степень самостоятельности
и
сфера
употребительности
отдельных
лексико-
семантических вариантов находятся в зависимости от характера связи слова с
обозначаемым (прямые, переносные значения) и со словами, составляющими
семантический контекст. Другие исследователи (В.А. Звегинцев, Ю.С. Сорокин), исходя из общего значения, не признают за словесным знаком способности иметь несколько исторически сложившихся, закрепленных определенными
языковыми средствами значений, противопоставленных друг другу внутри слова и значениям других слов в системе лексики. Как видно, в этом аспекте наметился многоплановый анализ полисемии слова: определение ее смысловой
структуры, выделение разных типов значения; полисемия слов разных частей
речи, понятие семантического контекста и другие не менее важные вопросы
остаются еще проблемными.
Теоретически в изучении природы омонимов существуют различные понимания, особенно в определении их границы. Типы омонимов, отношение
омонимии к структуре языка в целом, соотношение полисемии и омонимии к
лексической системе и другие вопросы ждут своих будущих исследователей. В
итоге можно отметить, что все это происходит ввиду недостаточной разработанности самого понятия «единство слова», его словарных единиц, недостаточного разграничения понятий значения и употребления слова, лексикосемантического поля и т.д.
73
По такой же причине слабо изучается синонимия. Логически такого типа
анализа в будущем заслуживает понимание синонимии, степень взаимозаменяемости синонимичных единиц в контекстах, принципы анализа синонимии, дефиниции синонима и основания их классификации и т.д. По данному вопросу у
разных авторов различное толкование: семантическая тождественность целых
слов или отдельных значений поставлена в зависимость от языковых факторов
– степени взаимозаменяемости синонимичных единиц в контекстах, иначе говорить о синонимах можно в той мере, в какой в системе языка имеются словарные единицы с тождественной сочетаемостью (Ю.Д. Апресян, В.А. Звегинцев, Д.Н. Шмелев). Словом, большой круг вопросов до сих пор остается до
конца не исследованным. Однако следует отметить широкое и планомерное
изучение лексики за последние 20-30 лет в синхронном, диахронном, сравнительно-сопоставительном, когнитивном планах.
Общетеоретическим проблемам посвящен труд О.С. Ахмановой «Очерки
по общей и русской лексикологии» (1960), в котором впервые автором дается
стройная система синхронного подхода к словарному составу языка с нескольких сторон: 1) лексико-семантическое варьирование слова и омонимия как предел такого варьирования; 2) лексико-фразеологическое варьирование слова в
словосочетании и фразеологическая единица как предел такого варьирования;
3) фонетическое и морфологическое варьирование и синоним как предел такого
варьирования; стилистическая дифференциация слов.
Обобщающий характер носит также работа К.А. Левковской «Теория
слова, принципы ее построения и аспекты изучения лексического материала»
(1967).
В итоге можно констатировать, что исследование словарного состава русского литературного языка ведется с разных сторон: 1) систематическое описание словарного состава в определенные исторические периоды (Ф.П. Филин,
П.Я. Черных); 2) историческое изучение развития отдельных слов и групп слов
(В.В. Виноградов, Ф.П. Филин); 3) изучение закономерностей развития словар74
ного состава целых периодов (И.С. Ильинский, Ю.С. Сорокин; 4) обследование
отдельных семантических слоев лексики (В.В. Веселитский); 5) описание стилистической дифференциации лексики литературного языка (В.Д. Левин); 6)
семантические изменения лексики в советскую эпоху (М.В. Панов, Л.П. Крысин). Кроме этого, по сопоставительному и сравнительно-историческому изучению лексики различных языков появилось большое число работ Е.И. Истриной, А.И. Смирницкого, В.И. Абаева, Р.А. Будагова, Н.И. Фельдмана, А.А.
Шанского, В.Г. Гака, В.Н. Топорова, А.А. Уфимцевой, Н.А. Баскакова, Ю.Н.
Караулова, Н. Костомарова, Л.П. Крысина и мн. др. В этом кругу особо можно
отметить работы Б.А. Ларина «Из славяно-балтийских лексикологических сопоставлений», Ф.П. Филина «Образование языка восточных славян», М.М. Маковского «Исследования по ареальной лексике древнегерманских языков», Н.И.
Толстого «О некоторых возможностях лексико-семантической реконструкции
праславянских диалектов», В.Н. Топорова «Структурная лексикология», А.К.
Шагирова «Очерки по сравнительной лексикологии», Н.С. Чемоданова «Из
славяно-балтийских лексикологических сопоставлений» и др.
Лексикология как наука обогатилась новыми исследованиями по вопросам сущности лексического значения, смыслового содержания слова, понятия
лексической парадигматики и синтагматики. Это труды С.А. Кацнельсона
«Смысловое содержание слова, значение и обозначение», Д.Н. Шмелева
«Очерки по семасиологии русского языка», Р.А. Будагова «Сравнительносемасиологические исследования», а также методологические лексикологические исследования М.Д. Степанова, Н.И. Толстого, Э.М. Медниковой, В.Г. Гака
и др.
Какие бы трудности ни возникали, рассмотренные работы показывают,
что в самых разных аспектах русистика разрабатывала и разрабатывает проблемы лексики как в общетеоретическом, так и в прикладном плане с учетом
грамматических характеристик слова, используя новые методы лексикологических и семантических исследований.
75
Фразеология
Наряду с лексикологией, в русистике ХХ века успешно развивалась фразеология (идиоматика), предпосылки которой были заложены в трудах А.А.
Потебни, И.И. Срезневского, И.А. Бодуэна де Куртенэ, Ф.Ф. Фортунатова, А.А.
Шахматова и др.
Развитие фразеологии как особой лингвистической дисциплины в советский период связано с необходимостью в теоретическом обосновании семантических свойств устойчивых сочетаний, а также с развитием словарной работы
по составлению различных фразеологических словарей народов СССР.
В 1931 г. Е.Д. Поливанов впервые высказывает мысль о необходимости
выделения фразеологии в специальный раздел лингвистики, который занимался
бы изучением конкретной проблемы устойчивых словосочетаний. В то же время в работах А.А. Булаховского и С.И. Абакумова проблема предмета фразеологии рассматривается по признакам их семантической целостности.
Надо отметить вклад Александра Ивановича Ефимова (1909-1966) в развитие отечественной фразеологии, который определил два важных теоретических положения фразеологии – фразеологическое значение слова и фразеологическое окружение. В статьях «Фразеологическое новаторство СалтыковаЩедрина», «Из наблюдений над фразеологией Салтыкова-Щедрина» в качестве
основных особенностей идиом он выделяет устойчивость, неразложимость частей, иносказательность, многозначность; отдельно рассматривает стилистическое использование фразеологизмов, сближая фразеологию со стилистикой, т.е.
фразеологической стилистикой.
Несмотря на эти первые научные шаги в области изучения идиоматики,
выделение фразеологии в самостоятельный раздел лингвистики связано с именем В.В. Виноградова. В статье «Об основных типах фразеологических единиц
в русском языке» (1947) он определил общее теоретическое направление проблем фразеологии. Характеризуя фразеологическую теорию Виноградова, В.Н.
76
Телия выделяет следующие основные его положения: 1) фразеологические единицы – это словесные комплексы, противопоставленные «свободным» сочетаниям слов по признаку воспроизводимости в речи; 2) устойчивость фразеологических единиц является результатом их семантической спаянности, обусловливающей взаимосвязь компонентов или одностороннюю зависимость одного
компонента от другого; 3) задача фразеологии – исследование категорий словесных значений, которые лежат в основе различных процессов фразообразования в языке; 4) исследование семантической спаянности слов-компонентов
должно осуществляться на основе анализа значения целого в его отношении к
синтагматической связанности компонентов.
В основу классификации фразеологических единиц был положен семантический принцип, учитывающий семантическую спаянность фразообразующих компонентов. На основе этого выделяются три разряда фразеологических
единиц: фразеологические сращения, фразеологические единства, фразеологические сочетания, которые противопоставляются по признаку семантической
неделимости.
У В.В. Виноградова изучение устойчивых сочетаний слов было направлено в русло исследования проблематики категориально-семантических закономерностей фразообразования. Проблематика фразеологии приобрела теоретическое направление. Предложенные Виноградовым концепции явились новой
ступенью в развитии фразеологии.
В русистике в настоящее время существуют два направления в понимании фразеологии. Для первого направления характерно изучение всех возможных в данном языке словосочетаний, отличающихся своим своеобразием. Такая
традиция характерна для европеистики. Для второго направления объектом
фразеологии являются особые фразеологические единицы с иными, чем у словосочетания, признаками, обладающие определенной формой, своими особенностями употребления, своим содержанием - культурологическим, историческим и т.д., т.е. особые единицы языка. Как видно, имеется много нерешенных
77
вопросов, как в любой области, но главное – общее состояние разработки проблем фразеологии характеризуется широтой охвата материала разноструктурных языков.
Известно, что в конце 50-х годов в работах Б.А. Ларина и А.И. Смирницкого впервые был поставлен вопрос о структурной однородности фразеологизмов как единиц языка и об отграничении «собственно фразеологизмов» от сочетаний, образуемых синтагматически связанными, но парадигматически самостоятельными значениями слов. Особенно следует выделить идею А.И. Смирницкого разграничения с а м о г о х а р а к т е р а в о с п р о и з в о д и м о с т и устойчивых сочетаний слов.
Эти работы оказали существенное влияние на дальнейшее развитие фразеологии, хотя анализ языковой сущности идиоматичности не был всеми принят. Вопрос о единообразии единиц и объеме фразеологии был поставлен в связи с проблемой создания проспекта фразеологического словаря русского языка
С.И. Ожеговым (1957) и позднее А.И. Бабкиным (1964).
Лексикографический подход к проблеме фразеологии дал возможность
обращения исследователей к коммуникативно-функциональным свойствам
устойчивых сочетаний слов.
Постановка вопросов о структурной однородности единиц фразеологии и
о качественной дифференциации корпуса устойчивых сочетаний слов предопределила особое внимание фразеологов к фактам системной организации
языка, к типам лексико-синтаксических структур. Со второй половины ХХ века
наметилась весьма определенная тенденция выделить ядро фразеологического
состава конкретного языка на базе структурно-функциональных признаков
устойчивости сочетаний и отграничить на этой основе фразеологизмы как единицы языка от смежных и переходных явлений.
Отличительными признаками исследований по фразеологии являются попытки разработать методы исследования объектов фразеологии как лингвистической дисциплины, уточнить категориально-языковые свойства единиц фра78
зеологии, выявить признаки фразеологизмов и их структурные типы, а также
специфику единиц фразеологического состава того или иного языка и т.д. В
этой связи исследование проблем идиоматичности в морфологии и словообразовании, которое проводилось О.С. Ахмановой, М.М. Гухман, О.И. Москальской, и фразеологизации в синтаксисе - Н.Ю. Шведовой, Л.И. Ройзензоном и
Ю.Ю. Авалиани, Д.Н. Шмелевым, продиктовали постановку вопроса об отличии фразеологизмов как индивидуальных образований от моделей синтаксических структур. Таким образом, была определена необходимость выявления
специфичности признаков фразеологизмов как единиц языка. Для решения поставленных проблем существенное значение имеет также исследование Н.Н.
Амосовой «Принципы контекстологического анализа значений слов» (1963).
Соотношение неподвижных и подвижных элементов в составе устойчивых сочетаний слов в плане выявления языковых констант фразеологизмов на
фоне вариации их лексического состава и грамматического строения (Амосова,
1961, 1963; Архангельский, 1962, 1964; Шанский, 1963; Кунин, 1964) послужило также значительным импульсом для углубления проблематики фразеологии.
Один из ведущих фразеологов - В.Н. Телия в настоящее время из всей
сложной и многообразной проблематики фразеологии наиболее актуальными
выделяет следующие задачи: 1) изучение семантических отношений между
значением фразеологизма и значением его компонентов, включающее также задачу исследования компонентов в их сопоставлении со словами как структурными единицами языка; 2) выявление в составе структурного целого типов взаимосвязанности элементов, конституирующих устойчивое сочетание (внутрифразеологические связи); 3) анализ особенностей внешних фразеологических
связей как специфических признаков структурной целостности фразеологизмов; 4) определение специфики единиц фразеологии в сопоставлении с пограничными и переходными образованиями – моделями структур синтаксического
уровня, явлениями лексической синтагматики и грамматиколизованными соче-
79
таниями слов, а также выделяется культурологическая направленность фразеологизмов. И многие из этих проблем успешно решаются.
Появление в методах фразеологии идей уровневого анализа языка привело к постановке проблемы структуры устойчивых сочетаний слов как определенным образом упорядоченной совокупности константных («постоянных»)
элементов разных уровней. Эта проблема была поставлена В.Л. Архангельским
(1962, 1964), А.В. Куниным (1964) и др.
Несмотря на некоторые теоретические разногласия принципов описания
и интерпретации объектов фразеологии (Н.Н. Амосова, 1963; В.Л. Архангельский, 1964, А.В. Кунин,1964; И.И. Чернышева, 1964; М.Т. Тагиев, 1966; М.М.
Копыленко, 1967; В.Н. Телия, 1970-90), большинство фразеологов сходится,
тем не менее, в одном: предметом синхронной фразеологии является изучение
устойчивых сочетаний слов, прежде всего в плане их категориально-языковых
свойств, отражающих как внутренние системные связи единиц фразеологического состава, так и их внешние связи – с другими единицами языка.
При рассмотрении принципов определений основных свойств фразеологичности необходимо отметить статью И.А. Мельчука «О терминах «устойчивость» и «идиоматичность» (1960). Положив в основу определения синтагматически несвободных сочетаний слов принцип идентификации компонентов сочетаний с их смысловыми эквивалентами – словами, И.А. Мельчук пришел к заключению, что идиоматичность и устойчивость - независимые друг от друга,
хотя и не взаимоисключающие свойства фразеологизмов. При описании объектов фразеологии в терминах «устойчивость» и «идиоматичность» должны использоваться, соответственно, статистические оценки предсказуемости и идентификация по внутриязыковым переводным эквивалентам или же комплекс
критериев. Можно отметить, что значения терминов «устойчивость» и «идиоматичность» являются своего рода универсальными понятиями, «работающими» и при описании морфологических и синтаксических фразеологизмов.
80
Большим вкладом в общую теорию фразеологии явилась разработка
принципов исследования корпуса устойчивых сочетаний слов с позиций контекстологического анализа (Амосова, 1963). Основным положением контекстологического анализа является учение о единицах постоянного контекста как
особых структурах языка, отличающихся от единиц переменного контекста нетиповым характером значения хотя бы одного лексического компонента, реализующего данное значение только в одном и том же материально фиксированном окружении.
По Н.Н. Амосовой, конститутивными признаками единиц фразеологического состава языка являются одновременно: 1) семантическое преобразование
хотя бы одного из компонентов, выражающееся в нетиповом (единичном или
ослабленном) характере его значения, и 2) постоянный («материально один и
тот же») и единственно возможный для данного значения семантически реализуемого слова «указательный минимум» (другой компонент или компоненты
сочетания). Именно эта одновременно внутренняя и внешняя связанность компонентов создает, по мнению автора, «постоянный контекст» как особый вид
конкретных языковых единиц.
Уровневый анализ явился новым достижением в исследовании материала
фразеологии. В работах В.А. Архангельского, А.В. Кунина и других устойчивые сочетания слов стали рассматриваться как автономные структуры, конституируемые «постоянными» элементами четырех уровней (лексического, семантического, синтаксического и морфологического).
Применение комплексного приема исследования характерно для работ
А.А. Кунина, И.И. Чернышевой и др. Считая, что фразеологическую единицу
создает полное или частичное семантическое преобразование компонентов,
И.И. Чернышева в качестве основного признака фразеологичности сочетаний
выдвигает их воспроизводимость как следствие единичной сочетаемости компонентов, претерпевших полное или частичное семантическое изменение. Это
и обусловливает, по мнению автора, «немоделируемость» фразеологизмов как
81
их различительный признак. Весьма характерно, что И.И. Чернышева, подобно
В.Л. Архангельскому, для определения устойчивости единиц фразеологии, соотносимых по синтаксическому строению с предложениями и традиционно
определяемых как пословицы, крылатые слова и т.п., привлекает экстралингвистические критерии – иносказание, переосмысление и т.п. Использование комплексных критериев устойчивости сочетаний слов привело к установлению четырех типов устойчивых сочетаний – фразеологические единицы, фразеологизованные словосочетания, типовые конструкции и лексические единства, которые в основном всеми признаются.
При исследовании материала фразеологии шире применяются элементы
трансформационного анализа, а также статистические методы.
Приемы исследования фразеологического состава показывают, что одной
из главных причин расхождений во взглядах на предмет фразеологии является
различие в общетеоретических воззрениях исследователей. Но несмотря на то,
что необходимость изучения материала фразеологии в особом разделе лингвистики признается в настоящее время большинством ученых, фразеология, будучи по специфике своих объектов интердисциплинарным разделом лингвистики, испытывает непрестанное влияние идей и методов смежных дисциплин,
что видно в работах, изданных начиная с 80-х годов ХХ века.
Привнесение в определение единиц фразеологии тех или иных «смежных» критериев приводит к решению проблем фразеологии либо в лексикографическом (А.М. Бабкин), либо в лексико-синтагматическом (О.С. Ахманова,
И.А. Мельчук, М.М. Копыленко), либо в семасиологическом (В.А. Звегинцев,
Д.Н. Шмелев) планах. При исследовании проблем фразеологии используются
также традиции филологического подхода к устойчивым сочетаниям слов, восходящие к идеям Ф.И. Буслаева, И.И. Срезневского и А.А. Потебни (В.Л. Архангельский, Н.М. Шанский, И.И. Чернышева). Тем самым объем фразеологии,
равно как и ее границы, определяются различными исследователями поразному.
82
Расширение же объема фразеологии включением в него характерных для
данного языка лексических способов выражения заданного смысла (Д.Н. Шмелев, И.А. Мельчук, М.М. Копыленко) фактически расширяет задачи фразеологии за счет изучения специфики лексико-семантических средств данного конкретного языка.
В исследованиях по фразеологии большое внимание уделяется проблеме
классификации единиц. Наряду с основными принципами, лежащими в основе
классификации
-
семантическим
(В.В.
Виноградов),
функционально-
контекстологическим (В.Л. Архангельский), по обусловленности значения фразеологизмов их структурой, функцией в речи и типом зависимости компонентов (А.В. Кунин), по способам образования и характеру семантического преобразования сочетаний слов (И.И. Чернышева) и др., - используются также в качестве дополнительных критериев систематизации материала данные морфологической (по лексико-грамматическим признакам сочетаний) и синтаксической
(по типу строения) классификаций, а также принципы генетической, функционально-стилистической, социально- и территориально-стилевой и исторической
классификаций. Такая систематизация материала фразеологии имеет особую
ценность и, в общем, с 90-х годов не вызывает споров. Что касается классификации фразеологизмов по их структурно-языковым признакам, то здесь существуют значительные расхождения.
Как и в лексикологии, изучение проблемы системности фразеологического состава ведется в двух аспектах: 1) выявление форм организации фразеологизмов как единиц словаря и 2) попытки исследования корпуса единиц фразеологии как некоего взаимосвязанного и взаимообусловленного целого. Однако
вопрос о том, в какой мере и форме обнаруживается системная организация
фразеологического состава и существует ли особая фразеологическая система в
языке, еще не получил полного решения.
Особо следует отметить, что в современной лингвистике ведется большая
работа по описанию фразеологического состава языка в аспекте лингвокульту83
рологии и когнитологии, которая позволяет по-новому взглянуть на язык, на
его уровни с точки зрения отражения в нем национальной культуры, по-новому
подойти к раскрытию закономерностей развития языка, его содержательной
стороны и другие вопросы.
Вышеизложенное показывает, что русистика ХХ в. в изучении фразеологии сделала немало. Наиболее разработанными вопросами в анализе фразеологизмов как единиц словаря являются разграничение фразеологизмов по их номинативной или коммуникативной функциям, описание их типов и форм взаимодействия; распределение фразеологизмов по грамматическим классам – особенно лексического состава единиц фразеологии; типы семантических классов
фразеологизмов, синонимические и функционально-стилистические группы,
дифференциация единиц фразеологического состава языка и т.п. К области малоисследованных сфер фразеологии можно отнести этимологические и когнитивные аспекты, синтаксис фразеологии, фразеологическую норму в аспекте
культуры речи, фразеологию художественного текста и др.
Лексикография
Развитие русской лексикографии ХХ века связано с лексикографической
традицией XIX века, в первую очередь, с деятельностью выдающихся ученых
А.Х. Востокова, В.И. Даля, Я.И Грота. В XIX веке в России уже были словари
разных типов - исторические, иностранных слов, двуязычные и, что особенно
нужно выделить, толковые: Словарь церковнославянского и русского языка
(1867-68), Толковый словарь живого великорусского языка В.И. Даля (18631866), Словарь русского языка Я.И. Грота (1895, I том), в дальнейшем он выходил в шахматовской редакции уже в более расширенном виде, включая и
народную, и диалектную речь, т.е. по возможности было представлено полное
описание существующего словоупотребления в отличие от гротовского нормативно-литературного. В современном языкознании этот словарь представляет
ценность как по охвату лексического богатства русского языка, так и по тонко84
сти семантической разработки словарных статей. В дальнейшем работа над
этим словарем была продолжена организованной в 1922 г. при Академии наук
комиссией по составлению словаря русского языка под председательством В.М.
Истрина. Работа комиссии ограничивалась некоторым пополнением картотеки
по русскому литературному языку, собранной под руководством А.А. Шахматова, и подготовкой очередных выпусков словаря русского языка. И с 1924 г.
комиссия приступила к выпуску в печать новых томов. Редакторами отдельных
томов были такие известные ученые, как С.П. Обнорский, В.И. Чернышев, Л.В.
Щерба, Е.С. Истрина, П.Л. Маштаков.
Плодотворной оказалась лексикографическая работа в России в советское
время. Это было обусловлено, главным образом, необходимостью фиксировать
современный русский язык и другие языки на данном этапе развития общества,
закрепить языковые нормы младописьменных языков, расширить функции русского языка – языка межнационального и международного общения, многообразием переводческой деятельности и т.д., поэтому лексикографическая работа
превратилась в ведущую отрасль прикладного языкознания.
Теоретическая лексикография в России сформировалась в первой половине ХХ века. Первую научную типологию словарей создал Л.В. Щерба (1940).
В работе «Опыт общей теории лексикографии» ученый предложил шесть типов
противопоставлений словарей по их практическому использованию и целевой
установке. Исследователь, продолжая свои общелингвистические взгляды на
язык, в лексикографической теории различал активную грамматику (грамматику отправителя сообщения) и пассивную (грамматику получателя сообщения).
Он считал необходимым разграничивать активный и пассивный запас слов в
лексикографической практике. Активный запас используется в речи большинства носителей языка, а пассивный понятен лишь определенным носителям
языка. Л.В. Щерба, связывая типологию словарей с самим устройством лексической системы языка, считал, что словарь должен отражать объективированную «речевую деятельность» данного носителя языка в разных типах словарей.
85
По оценке ученого, основным словарем он считал толковый словарь академического типа (нормативно-системный), где «лежит единое (реальное) языковое
сознание определенного человеческого коллектива в определенный момент
времени» [Щерба 1974: 235].
В предисловии к русско-французскому словарю (1939) Л.В. Щерба преложил интересную идею о создании толковых иностранных словарей на родном языке лиц, которые пользуются ими: русские, например, должны составить
для себя французский толковый словарь с русским пояснительным текстом, а
немцы, англичане, узбеки и т.д. – толковые русские словари со своим пояснительным текстом. Необходимость таких словарей обусловлена многозначностью слова в языке, ведь и слова одного языка не просто соответствуют словам
другого языка, но и находятся с ним в весьма сложных отношениях. «Порусски, например, возможно сказать красивая картина, красивое дерево, а пофранцузски – un joli tableau, но un bel arbre. Такие словари, - пишет Л.В. Щерба, - дадут возможность читать и понимать иностранные книги (а поняв книгу,
всякий сумеет сам подобрать и слова для перевода, если он ему нужен), а также
познакомиться с истинной физиономией иностранных слов» [Щерба 1974: 307].
Такие словари даже в начале XXI века представляют особую актуальность и
необходимость.
Таким образом, теоретические проблемы русской лексикографии охватывают комплекс взаимосвязанных положений: разработка типологии словарей
новых типов; разработка макроструктуры словаря - отбор лексики, принцип ее
расположения и подачи, выделение омонимов, особенности включения в корпус словаря не собственно лексикографических материалов (иллюстрации, карты, статьи и др.); разработка микроструктуры словаря – отдельные словарные
статьи, фонетические и грамматические комментарии к слову, выделение значений, система помет, типы языковых иллюстраций, подача дополнительной
информации в зависимости от типа словаря и т.д.
86
Теоретические принципы лексикографии разрабатывались также в работах С.И. Ожегова (1900-1964). В статьях «О трех типах толковых словарей современного русского языка» (1952), «Вопросы лексикологии и лексикографии»
(1953) и др. автор пытался решить целый ряд важных вопросов теоретической
лексикографии, таких как определение границ современного языка, соотношение лексических единиц с языковой нормой, принципы отбора слов, место специальной терминологии в общих словарях и т.д.
Повышение общественного значения и роли лексикографии привело к
тому, что за ней упрочилось вполне самостоятельное и видное место среди других лингвистических дисциплин. Но существующие лексикографические работы не могли полностью удовлетворить потребности общества. Оно нуждалось
прежде всего в компактном нормативном словаре современного русского литературного языка с четкой грамматической, семантической и стилистической
характеристикой русской литературной лексики. Создание такого типа словаря
– дело сложное и трудоемкое. Но группа известных ученых-филологов (В.В.
Виноградов, Г.О. Винокур, Б.А. Ларин, С.И. Ожегов, Б.В. Томашевский) во
главе с Д.Н. Ушаковым с 1934 по 40-е гг. смогли издать четырехтомный Толковый словарь русского языка - как первый опыт популярного нормативного словаря современного литературного языка. В нем впервые в русской лексикографии последовательно применяется специальная система помет (составл. В.В.
Виноградовым), указывающих на стилистическую природу слова или отдельного его значения (книжное, торжественное, просторечное, вульгарное), на выразительные оттенки слов (ироническое, бранное, неодобрительное, шутливое,
презрительное и др.), на историческое происхождение (старинное, устарелое,
новое), на специальную сферу применения слова (научное, техническое, канцелярское, поэтическое и др.). Большую ценность представляют также и нормативные указания в словаре в области грамматической, произносительной и орфографической. На основе этого четырехтомного Толкового словаря одним из
его авторов – С.И. Ожеговым составлен однотомный «Толковый словарь рус87
ского языка», который переиздается и по сей день и имеет широкое использование в России и в странах, изучающих русский язык.
Одной из актуальнейших проблем общей и частной лексикографии считается проблема нормативности и ее соотношение с понятием «современной»
лексики. В этом отношении большой интерес представляет статья Ф.П. Филина
«О новом толковом словаре русского языка», где вводится понятие «переменной» и «постоянной» лексики. Постоянная лексика включает в себя словарь литературных произведений разных жанров и стилей XIX-ХХ вв., а переменная
устанавливается «на основе действующих речевых норм времени работы над
словарем» [Филин 1963: 257]. Разграничение этих двух видов, двух хронологических пластов лексики требует громадных усилий, но оно вместе с тем представляет более или менее объективные критерии понятия границ современного
языка. По мнению Ф.П. Филина, такой тип словаря должен включать в себя и
неправильные нормы употребления, в то же время надо всегда иметь в виду
особое общественно-культурное значение словаря – «быть высококачественным пособием для дальнейшего повышения культуры речи широких масс населения» [там же].
Большим подспорьем в словарной деятельности стал Словарь русского
литературного языка АН СССР, вышедший в 1957-1961 гг. под редакцией А.П.
Евгеньевой. В этом словаре показаны семантическое богатство и стилистическая выразительность русского языка, продемонстрированные в сотнях тысяч
цитат, извлеченных из огромного числа текстов, принадлежащих классической
и современной литературе. Очень важно отметить, что этот словарь открыл
возможность для работы над синонимическими, фразеологическими, омонимическими, стилистическими словарями. В это время большой размах приобрело
создание двуязычных словарей, в первую очередь – русско-национальных и
национально-русских. С 1960 г. появляются словари специальные - синонимов,
антонимов, фразеологические, терминологические, синтаксические, словообразовательные и т.д. В 1957 г. выходит Словарь языка Пушкина в четырех томах.
88
Постоянная работа ведется над словарями языка выдающихся русских писателей.
В 60-х годах в русской лексикографии возникло новое направление –
диалектная лексикография, представленная «Словарем русских народных говоров» под редакцией Ф.П. Филина. Наряду с этим во второй половине ХХ века
работа в области исторической лексикографии заметно оживилась. В Институте
русского языка создаются два исторических словаря русского языка: Словарь
древнерусского языка XI-XIV вв. под редакцией Р.И. Аванесова и Малый древнерусский словарь XI-XVII вв. под редакцией С.Г. Бархударова, в основе которых - картотека Древнерусского словаря Института русского языка им. В.В.
Виноградова АН России. В 1961 г. вышел словарь «Повести временных лет»
под редакцией О.В. Творогова. В области этимологии следует отметить «Этимологический словарь русского языка» П.Я. Черных, «Этимологические исследования по русскому языку» под редакцией Н.М. Шанского, «Этимологический
словарь славянских языков» Института русского языка под редакцией О.Н.
Трубачева. Особо стоит выделить 17-томный «Словарь современного русского
литературного языка» (1948-1965), который обеспечивает возможность исследовательской лексикографической работы, является, можно сказать, фундаментом для всех филологических работ.
Новым стимулом для развития лексикографии в России конца ХХ века
является использование компьютерной техники в лексикографической практике и разработка учеными переводных и других словарей разного ранга.
Из сказанного видно, какую значительную работу провела русистика в
лексикографической исследовательской работе и каких значительных успехов
достигла в области составления словарей. Кроме этого, в работе над словарями
ученые осознают культурную функцию, выполняемую лексикографией. Создание разного назначения словарей содействует широкому распространению русского языка во всем мире и вместе с тем распространению лексикографических
принципов русского языкознания.
89
ВОПРОСЫ РУССКОЙ ГРАММАТИКИ.
МОРФОЛОГИЯ. СЛОВООБРАЗОВАНИЕ. СИНТАКСИС
Грамматические исследования в начале ХХ века продолжили традиции
русских ученых А.А. Потебни, Ф.Ф. Фортунатова, И.А. Бодуэна де Куртенэ и
др. От А.А. Потебни были приняты синтаксические особенности русского языка в его историческом развитии, интерес к семантике слова, грамматическая
связь формы и значения, а фортунатовская школа оказала влияние на исследование формальных характеристик слова, словосочетания и предложения.
Как известно, в русской традиции слову всегда уделялось большое внимание. В советском русском языкознании ни одно грамматическое описание,
какими бы методами оно ни пользовалось, не обходится без обращения к роли
слова в системе грамматических отношений. Сам грамматический строй языка
определяется как неодноуровневая система, организуемая абстрактными грамматическими категориями в их отношении не только друг к другу, но и к определенным лексико-семантическим множествам и подмножествам.
Грамматика как строй языка представляет собой сложную организацию,
включающую в себя морфологию, словообразование и синтаксис. Эти подсистемы находятся в тесном взаимодействии и переплетении, не обходится без
обращения к их общим факторам.
В советской русистике грамматические традиции были в разных направлениях творчески развиты и обогащены. Грамматические системы Шахматова,
Пешковского, Щербы, Виноградова, труды Богородицкого, Винокура, Булаховского и др. продвинули далеко вперед русскую науку о языке и, в свою очередь,
послужили живым стимулом не только для конкретных изучений языкового
материала, но и для новых теоретических построений. Работы по структурной
лингвистике также открыли новую страницу в изучении русской грамматической системы. Языковые явления, не обозначенные формами языка, не исклю90
чались из сферы исследования. В центре внимания формальной грамматики,
как известно, находился анализ не частей речи как совокупности лексикограмматических характеристик определенных разрядов слов, а формальных
классов, вычленяемых по признаку наличия/отсутствия формы слова, без учета
семантического критерия и т.д.
Изучение морфологии
Наиболее последовательное и полное свое выражение морфологическая
концепция сторонников формального направления нашла в работах А.М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении» (1914), «Школьная и
научная грамматика» (1918), в трудах Н.Н. Дурново (1922-1926).
Предметом исследования формальной грамматики были формальные значения, т.е. те вносимые формой слова или словосочетания значения, которые
указывают на отношения основного значения слова к значениям других слов в
данном словосочетании или независимо от него. Формальная грамматика последовательно исключала из своего состава все явления, не обозначенные формами языка, и изучала только те значения, которые располагали звуковыми
средствами выражения. В центре внимания формальной грамматики находились также принципы разграничения формальных и лексических значений и
определения понятий формы слова и частей речи как грамматических разрядов
слов.
В русском языкознании ХХ века успешно разрабатывались как общие
проблемы, касающиеся принципов построения морфологии, ее места в грамматике, принципов классификации частей речи, так и частные проблемы, посвященные специфике отдельных грамматических категорий.
Формальное направление сыграло положительную роль в развитии науки
о грамматическом строе русского языка. Сторонниками этого направления были изучены формальные средства выражения грамматических отношений,
определены функции флексий в системе грамматической дифференциации раз91
ных типов слов, сделаны попытки построить строгие и четкие классификации
форм слов и их систем, а также самих слов на основании определяющих эти
слова признаков.
В 20-е годы в трудах М.Н. Петерсона «Очерки синтаксиса русского языка» и «Русский язык. Пособие для преподавателей» обозначился некоторый отход формального направления, выразившийся в совмещении узко формальной
классификации слов с лексико-грамматической в пределах одной и той же категории. Противоречивость и разноприродность этих классификаций – формальной, с одной стороны, и лексико-семантической, с другой – отчетливо проявились в обоих названных трудах, которые были подвергнуты критике как сторонниками формального направления (Н.Н. Дурново, А.М. Пешковский), так и
его противниками (В.В. Виноградов).
Среди проблем морфологии центральное место в системе А.А. Пешковского занимает проблема частей речи, которая построена на морфологическом
принципе, на учете формальных показателей слов. Определяя разряды слов по
их основным формам, ученый первоначально выделял семь частей речи – глагол, прилагательное, причастие, существительное, наречие, деепричастие, инфинитив. Первые четыре части, по утверждению Пешковского, обладают синтаксическими формами, а для трех последних характерны только несинтаксические формы. Как видно, ученый продолжает развивать фортунатовское учение о форме слова, вводя научное понятие синтаксических и несинтаксических
форм, а также понятие грамматической (формальной) категории, понимаемой
им как ряд образований, различающихся по своим формам, но одинаковых по
своему грамматическому значению (например, неси, вынь, гуляй и т.д.).
Самыми главными категориями А.М. Пешковский считал категории частей речи. Это дало ученому возможность представить ясную классификацию
грамматических классов слов и словосочетаний. Но отрыв от семантического
содержания слов при определении частей речи (учет только формальных показателей) не дал до конца четких принципов всей классификации.
92
В 1928 г. выходит в свет статья Л.В. Щербы «О частях речи в русском
языке», которая дала начало новому пониманию принципов классификации частей речи в русском языке.
В этой статье Л.В. Щерба высказал мнение, что из возможных классификаций слов приемлема только та, которая «настойчиво навязывается самой языковой системой». В основе такой классификации должно лежать лексическое
значение, или, вернее, то, под какую общую категорию (предмета, действия, состояния, признака) это лексическое значение подводится.
Далее Л.В. Щерба, в отличие от сторонников формального направления,
стремившихся к строгому разграничению лексического и формального в слове,
отстаивал мысль о единстве значения (смысла) и формы; он отмечает, что существование всякой грамматической категории обусловливается тесной, непрерывной связью ее смысла и всех ее формальных признаков. Это положение
ученого отвечало традициям Казанской и Петербургской лингвистических
школ, сторонники которых придерживались семасиологической точки зрения
на категорию частей речи. В начале 30-х годов именно эта точка зрения стала
господствующей. Как видно, Щерба следует принципам своего учителя Бодуэна де Куртенэ, который придерживался семасиологической точки зрения на
категорию частей речи. Семантико-морфологический принцип классификации
частей речи сыграл определенную роль в первой половине ХХ века.
Вместе с тем, в некоторых положениях Щербы о выделении частей речи
наблюдались противоречия. Известно, что к формальным критериям он относил такие, как изменяемость слов разных типов, окончания, фразовое ударение,
порядок слов, синтаксическую связь и др., т.е. формальная (морфологическая)
характеристика слова включала в себя и синтаксические, и фонетические, и
морфологические признаки. Так, например, учитывая только семантические
признаки, ученый приравнивал категорию наречий (формальную категорию) к
категории прилагательных, указывая на то, что значение наречий совпадает со
значением прилагательных на основании только значения. Он выделял особую
93
категорию количественных слов, включающих в себя и существительные, и
прилагательные, а также категорию состояния, которую он называл предикативными наречиями.
Большую роль в утверждении мысли Щербы сыграл «Синтаксис русского
языка» А.А. Шахматова (1952), где автор в вопросе о грамматических категориях исходит из синтаксических и семантических, а не морфологических оснований, а сама классификация частей речи строилась им на семасиологической
основе.
Намеченная Л.В. Щербой система частей речи, включившая в свой состав
и «новую» часть речи – категорию состояния, была развита и усовершенствована В.В. Виноградовым, который устанавливает четыре основных структурносемантических типа слов: 1) слова-названия с примыкающими к ним местоимениями, 2) служебные или связочные слова, 3) модальные слова и 4) междометия. Первые два разряда образуют систему грамматически оформленных частей
и частиц речи. Таким образом, в систему частей речи входят только слова, характеризующиеся номинативной (лексико-семантической) функцией или выступающие вместо слов этой функции. В характеристику слов, объединяющихся в одной части речи, входят степень номинативной самостоятельности, системы грамматических форм и характер синтаксического употребления, но, несмотря на это, категория состояния в русистике, как известно, не получила статуса части речи.
Наиболее полное и стройное выражение взгляды на грамматику, и в
первую очередь на морфологию как на грамматическое учение о слове, нашли в
трудах В.В. Виноградова «Современный русский язык» (1938) и «Русский язык.
Грамматическое учение о слове» (1947). В этих работах была дана грамматическая характеристика основных морфологических категорий современного русского языка, связанных с разными частями речи, отмечены связи процессов
словоизменения и словообразования.
94
В своих трудах В.В. Виноградов указывает, что выделение частей речи
должно основываться не только формальными признаками слов, но и их лексическими значениями, а также синтаксическими функциями и различиями в способе отражения действительности, т.е. модальностью. Известно, что Щерба
слова языка при описании частей речи делил на знаменательные и служебные, а
Виноградов в систему частей речи включал слова, обладающие номинативной
функцией, системами грамматических форм, и слова, отличающиеся характером синтаксического употребления. Исходя из такой позиции, Виноградов выделяет семь частей речи: имена (существительные, прилагательные, числительные), местоимения, глагол, наречие, категория состояния, частицы речи (частицы-связки, предлоги, союзы), междометия. Особую характеристику в этой
классификации занимают модальные слова, образующие, по определению Виноградова, особый структурно-семантический тип слов.
Предложенная В.В. Виноградовым система частей речи заняла прочное
место в грамматической науке. Она представлена во всех грамматических пособиях, руководствах и учебниках; отступления от этой системы наблюдаются
только в отношении категории состояния, не получившей признания как самостоятельной части речи. Категории состояния нет среди частей речи в академических грамматиках, в «Очерке грамматики русского литературного языка»
Р.А. Аванесова и В.Н. Сидорова, в «Курсе русского литературного языка» Л.А.
Булаховского.
Отсюда вытекает убеждение, что грамматическое учение о слове в истории изучения русской морфологии первой половины ХХ века было очень продуктивным. В отличие от формального направления, обращенного к морфологической классификации и систематизации языковых фактов, грамматическое
учение о слове обращено к изучению содержательной стороны грамматической
категории, к выявлению ее семантических возможностей.
С вопросами о частях речи тесно связаны проблемы формы слова и парадигмы как системы форм одного слова, которые долго дискутировались среди
95
ученых. По определению Н.Н. Дурново, форма слова – это звуковое выражение
отношения между понятиями, выраженными словами (1924). Среди форм слова
выделялись формы словоизменения (синтаксические) и словообразования (несинтаксические). Систему форм слова (парадигму) составляли только формы
словоизменения, формы словообразования относились к разным словам. Сторонники грамматического учения о слове определяли форму, исходя не из формальных признаков, а из выражаемого словом понятия. Границы парадигмы
слова сильно расширялись, в парадигму включались формы, образованные не
только с помощью флексий, но и формы, образованные с помощью суффиксов
и префиксов. Изменение слов по системе форм получило название формообразования, изучение которого и составляет основную задачу морфологии. Понятия формы слова и формообразования неоднократно обсуждались, и широкое
понимание формы слова не разделяется рядом русистов (в их числе П.С. Кузнецов, В.Н. Сидоров и некоторые другие).
Семасиологическая точка зрения на категорию частей речи определила
направление изучения отдельных грамматических категорий. В этом отношении наибольшей сложностью отличается разработка категории глагольного вида и залога. Видовые пары глаголов рассматриваются современной морфологией не как разные слова (формальная точка зрения), а как формы слова. В последнее время в разработке проблематики глагольного вида наблюдается
стремление по возможности формализовать видовые отношения, исключив из
понятия видовой пары такие пары глаголов, которые различаются не только
грамматически, но и лексически. В связи с плодотворными исследованиями
Ю.С. Маслова понятие чистых видовых пар глаголов все более сужается. Высказано мнение, что видовую пару составляют только глаголы, связанные отношением вторичной имперфективации.
Несмотря на многочисленные последующие исследования (И.П. Мучник,
Б.Н. Головин, А.В. Бондарко и, особенно, Ю.С. Маслов), проблему вида нельзя
считать решенной, поскольку еще не выработаны последовательные принципы
96
разграничения грамматических и лексических элементов и значений в пределах
этой категории не только в русистике, но и в славяноведении и в других языках.
Огромную роль в становлении и утверждении морфологической традиции в грамматике сыграли академические «Грамматика русского языка» (195254), «Грамматика современного русского литературного языка» (1970; 1980), в
которых представлен и обобщен большой фактический материал. Изучение
разных морфологических проблем, среди которых одно из первых мест занимает проблема выделения частей речи и их классификация, изучение отдельных
грамматических категорий, исследование типов словоизменения существительных и функций падежей, изучение лексико-грамматических соотношений, характеризующих формы единственного и множественного числа существительных и т.п., – весь этот круг вопросов в 50-е годы становится предметом исследования в многочисленных научных статьях, монографиях и диссертационных
работах.
Уже во второй половине ХХ века в русской лингвистической литературе
разрабатывались отдельные вопросы морфологии методами структурной лингвистики. Наибольший интерес здесь представляет работа А.А. Зализняка «Русское именное словоизменение» (1967). Это время характеризуется, кроме того,
развитием прикладной лингвистики - лингвистической обработки текста в связи с работой над машинным переводом и над информационной машинной и
лингвистической статистикой. Применение в работах, посвященных проблемам
русской морфологии, методов структурного анализа и развитие названных областей прикладной лингвистики возродили формальный анализ, но в крайних
его проявлениях - без обязательного учета синтаксического значения формы
слова.
Работы нового направления, которые составляют особую группу в современных грамматических исследованиях, характеризуют, во-первых, специфический аспект изучения языка (законам организации речевого материала – языку и мышлению, организации речи); во-вторых, использование классификаци97
онных схем, построенных на строго формальных основаниях; в-третьих, стремление изучать только синхронные, системные отношения в языке и их выражения.
В русской грамматической традиции - объединение в морфологии ряда
объектов, а главное, двух аспектов изучения грамматических категорий – их
значения и выражения, или плана содержания и плана выражения, способствовало тому, что в разные периоды в зависимости от общего направления грамматических исследований внимание лингвистов сосредоточивалось больше на сочетании двух аспектов исследования – значения и формы, хотя в разные моменты доминирующей оказывалась формальная организация языка.
Со второй половины ХХ века расширился круг исследований грамматических форм в плане их семантических возможностей и функций (функционально-семантические категории). Центральным для данного функционального
направления, развиваемого в работах А.В. Бондарко, является исследование
морфологических явлений как средства для передачи определенного содержания. Устанавливается общая схема «средство – цель», где грамматическое явление – это средство, а содержание, смысл высказывания – цель.
В основе концепции А.В. Бондарко, создателя школы функциональной
грамматики, лежат два взаимосвязанных положения: а) «анализ системы языковых средств, участвующих в реализации изучаемых функций; б) анализ семантических функций, реализуемых в высказывании, в речи» [Бондарко 1984: 5],
т.е., с одной стороны, исследуется, как мысль «ложится» в слово, с другой - как
слово может «вместить», выразить мысль.
В этом направлении в современной русистике существуют разнообразные
течения. Наиболее успешными можно считать работы, осуществляющие структурно-семантическое и функционально-семантическое изучение грамматического строя языка. Это работы В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, А.В. Бондарко, Д.Н. Шмелева, Ю.С. Маслова, М.М. Гухман, Е.В. Падучевой, Е.А. Земской,
В.В. Лопатина, Н.Д. Арутюновой и др.
98
Вместе с тем в современном русском языкознании в изучении морфологии существует много разночтений. Кроме вышеуказанного, нельзя считать
разрешенной проблему падежа существительного. До сих пор нет единого мнения по вопросу о том, к какому разделу грамматики – морфологии или синтаксису – следует отнести анализ функций падежных форм; не решен вопрос и о
наличии у падежной формы своего (морфологического) значения.
Другой круг проблем, находившийся в центре грамматического исследования, касается определения места морфологии, ее связи и разграничения со
словообразованием и синтаксисом. Формальной школой предполагалась тесная
связь морфологии и синтаксиса и относительная независимость словообразования. В отличие от формальной школы, грамматическое учение о слове, изучение форм слова не рассматривало словообразовательной его структуры. Формообразование и словообразование в пределах этого учения очень тесно связаны и не имеют четких принципов разграничения. Особенно это касается формообразования русского глагола, где видовые и залоговые соотношения выступают в объединении с соотношениями лексико-словообразовательными. Не
были четко разграничены и понятия морфологической и словообразовательной
структуры слова.
Изучение словообразования
В разработке проблем словообразования современного русского языка в
советскую эпоху широко использовались достижения дореволюционной лингвистической науки. В этом направлении методологическое значение имела
концепция И.А. Бодуэна де Куртенэ и его школы, согласно которой необходимо строго различать синхронный и исторический подходы, рассматривать явления современного языка прежде всего в аспекте продуктивности.
Ряд важнейших проблем словообразования был поднят в работах Н.В.
Крушевского (1883). Особо следует подчеркнуть его стремление изучать как
целые слова в системе материально и семантически связанных слов, так и связи
99
частей разных слов; установление этих связей способствует обособлению морфологических элементов слова. Ученым была предпринята первая в русской
науке попытка классификации разновидностей морфологических элементов
слова, рассмотрены возможности фонетического варьирования корней, суффиксов и префиксов. Его работы сохраняют большую ценность и в ХХ веке, в
особенности для изучения типологии словообразовательных значений.
Словообразовательная проблематика, как правило, не выделялась в общей морфологической проблематике. Границы словообразования и собственно
морфологии (словоизменения) понимались учеными по-разному. Так, А.М.
Пешковский во втором издании «Русского синтаксиса в научном освещении»
(1920) относил части речи к словообразовательным формам, придающим особый оттенок лексическому значению слова. Все способы словообразования он
включал в морфологию.
В грамматических курсах словообразовательный материал либо отсутствовал вообще, либо ему уделялось очень небольшое место в морфологическом разделе – в виде выборочного перечня отдельных словообразовательных
типов (например, Петерсон, 1925; Аванесов и Сидоров, 1945). Более полно словообразование отражено в «Русском литературном языке» Л.А. Булаховского
(1935), где оно выделено в особую главу, правда, тоже в рамках раздела «Морфология».
В конце 30-х годов появились отдельные исследования, посвященные некоторым конкретным вопросам словообразования.
Особо следует выделить статью Г.О. Винокура «Заметки по русскому
словообразованию» (1939), в которой изложены принципы словообразовательного анализа. Подчеркнув необходимость в практической работе различать
факты прошлого и настоящего, Г.О. Винокур выдвинул в качестве основного
критерия членимости слова наличие в языке соответствующей первичной основы, материально и семантически связанной с изучаемым словом. Исходя из этого, он изложил конкретные принципы установления первичной основы, глав100
ный из которых – учет при сопоставлении основ одновременно и материального и семантического фактора, т.е. выяснение тех действительных словообразовательных и лексических отношений, из которых складывается данная языковая система. Этот общий принцип предполагает анализ каждого индивидуального случая соотношений и установление на этой основе действительного состава аффиксов и их вариантов. Г.О. Винокур обратил внимание на тот факт,
что производящая основа может содержаться и не в свободном, а лишь в связанном с другими морфемами виде; он определил и специфику значения «связанных основ». Поскольку каждая производная основа, по мнению ученого, в
принципе делится на две морфемы, путем последовательного проведения двучленных сопоставлений выделяются все морфемы слова и иерархические взаимоотношения между ними.
Рассматривая конкретные словообразовательные типы (отглагольные
имена), Г.О. Винокур продемонстрировал много интересных приемов анализа
словообразовательных явлений, в частности – сопоставительный анализ синонимических «словообразовательных категорий», разных способов выражения
близких значений. При этом изучаются свойства производящих основ, выясняются стилистические свойства слов, относящихся к рассматриваемым типам,
указываются внеязыковые импульсы, способствующие возникновению тех или
иных производных слов.
Важное значение для разработки русского словообразования имели работы акад. В.В. Виноградова. В этих работах было обобщено все наиболее ценное, сказанное к тому времени о словообразовании в русской лингвистической
науке, поставлены и решены многие теоретические вопросы, определено место
словообразования в системе языка и среди других языковедческих дисциплин.
Полный перечень и характеристика аффиксальных типов русского именного словообразования впервые были даны в книге В.В. Виноградова «Современный русский язык» (1938). В основе словообразовательной концепции, отраженной в этой книге, лежит тезис о тесной связи словообразовательных ти101
пов с морфологическими: типы аффиксального именного словообразования систематизированы и рассмотрены в соответствии с морфологическими типами
(родовой принадлежностью и типами склонения) аффиксальных образований.
Эта концепция сохранена и в его книге «Русский язык» (1947).
В опубликованных в 1951-1952 гг. статьях В.В. Виноградова, посвященных проблемам словообразования, показана тесная связь словообразования как
с грамматикой, так и с лексикологией. Это проявляется, с одной стороны, в
общности многих собственно морфологических и словообразовательных
средств, в многообразных случаях взаимопроникновения грамматических и
словообразовательных категорий, в принадлежности аффиксальных словообразовательных типов к определенным словоизменительным парадигмам; с другой
же стороны, в том, что словообразование является важнейшей сферой пополнения словарного состава языка, сферой действия разнообразных семантических
процессов, в наличии среди словообразовательных типов узких лексикосемантических групп и в стилистической дифференциации типов.
Благодаря такой постановке вопроса о месте словообразования была выявлена его специфика как самостоятельного раздела, занимающего промежуточное положение между морфологией и лексикологией и имеющего свою собственную проблематику.
Большое значение имела также система способов русского словообразования В.В. Виноградова. Наряду с наиболее распространенными способами
«морфологического» словообразования (прежде всего аффиксального), были
указаны и другие способы – «морфолого-синтаксический» (явление перехода
слов и форм в другую часть речи), «лексико-синтаксический» («сращение» словосочетания в одно слово), «лексико-семантический» (развитие омонимов на
основе многозначности слова). Эта схема была использована в многочисленных
исследованиях и в учебной литературе.
102
В работах В.В. Виноградова того времени было обращено внимание также на проблему продуктивности словообразовательных типов и на проблему
омонимии и синонимии словообразовательных средств.
Логическим завершением изучения этих теоретических вопросов явилась
разработка русского словообразования в I томе академической «Грамматики
русского языка» и в курсе «Морфология русского языка» (1952). Теоретические
разделы о словообразовании основаны на работах В.В. Виноградова. Однако в
структуре этих грамматик сохранена старая традиция, согласно которой словообразование рассматривается в разделе морфологии при описании отдельных
частей речи. Словообразовательные типы систематизированы по семантикословообразовательным категориям. В описании словообразования в этих грамматиках подведен итог всех осуществленных к тому времени конкретных исследований. Оно является до сих пор наиболее полным описанием словообразования имен существительных и прилагательных русского языка. Глагольное
словообразование описано в этих грамматиках менее полно, да и собственно
словообразовательная проблематика в сфере глагола не была в них достаточно
отчетливо вычленена. Это относится прежде всего к «внутриглагольному» словообразованию, которое рассматривалось, главным образом, в связи с грамматическими категориями вида и залога. Вопрос о разграничении словообразовательных и собственно морфологических фактов остается актуальным для глагола и в настоящее время.
Выход в свет академической грамматики стимулировал, с одной стороны,
изучение конкретных вопросов словообразования в многочисленных диссертациях и статьях, а с другой стороны – стремление к более углубленному изучению и осмыслению собственно теоретических проблем. Для этого времени характерно интенсивное изучение разных типов словообразования, как именного
(Дементьев, 1959; Григорьев, 1955; Крылов, 1963 и др.), так и глагольного
(Земская, 1955; Головин, 1952 и др.). С конца 60-х начинается многоаспектное
изучение проблем словообразования.
103
Существенной особенностью последнего периода развития словообразования является появление исследований, в которых не только декларируется, но
и осуществляется системное изучение словообразовательных типов. Если
раньше работы Г.О. Винокура, явившиеся первым опытом сопоставительного
анализа, были посвящены отдельным словообразовательным типам, то в 70-х
годах предпринимаются описания развития и современного состояния словообразовательной системы целой категории слов (Земская, 1965; Кубрякова, 1965;
Соболева, 1972). Изучение словообразования как системы, т.е. совокупности
словообразовательных типов языка в их взаимоотношении и взаимодействии,
способствует выявлению тенденций развития этой системы, характерных для
определенного синхронного состояния.
Исследованиям последнего времени свойственно стремление четко выделять и разграничивать собственно языковые и внеязыковые, социальные причины изменений в словообразовании, определять путь развития того или иного
словообразовательного типа (см. «Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX в.», 1964; статьи в сборниках «Развитие современного русского языка», 1963; «Развитие грамматики и лексики современного
русского языка», 1964; «Развитие словообразования современного русского
языка», 1966; монография «Русский язык и советское общество», 1962).
Усиление внимания к синхронному изучению структуры слова привело к
теоретическому разграничению понятий «морфемный» (или «морфологический») и «словообразовательный анализ» (Арутюнова, 1961; Моисеев, 1960 и
др.).
В последнее время исследователей привлекают проблемы уточнения понятий словообразовательного типа и модели, идентификации словообразовательных средств, в частности в аспекте изучения явлений «морфемного шва» интерфиксации, «наложения» морфем, проблема синхронических критериев
производности, противопоставление производности, членимости и оформлен-
104
ности слов, главное – словообразовательная система той или иной категории
слов.
Все это позволяет говорить о словообразовании как о полностью утвердившейся научной дисциплине в русистике, имеющей свои задачи и свое содержание.
Изучение синтаксиса
В общем русле развития науки о грамматическом строе русского языка в
изучении его синтаксической системы многостороннее развитие получила
классическая традиция русской лингвистики. В первое десятилетие советского
языкознания влияние формально-грамматического направления сказывается и в
исследованиях в области синтаксиса. В этом направлении следует отметить
«Очерк синтаксиса русского языка» М.Н. Петерсона (1923), построенный на
описании форм словосочетаний как единственного объекта синтаксиса. Как и
Фортунатов, Петерсон рассматривал словосочетание как сочетание двух полных слов, устанавливал типы сочетаний по формам словоизменений без учета
их синтаксических особенностей, только на основе формально выраженных
признаков, т.е. его подход носил морфологический характер, в котором словосочетания различались по внешним признакам, без анализа их функций в составе речи. Поскольку у предложений нет внешних морфологических признаков, а синтаксические связи у Петерсона исключаются, делается вывод, что у
предложения нет постоянных признаков грамматического оформления предложения, кроме одного – интонации, хотя в дальнейшем, как известно, в «Лекциях по современному русскому литературному языку» (1941) предложение он
уже характеризует как слово или сочетание слов, представляющее законченное
смысловое и интонационное единство.
В таком же плане развивает свою мысль А.М. Пешковский в работе «Русский синтаксис в научном освещении» (1914). Учение о предложении у Пешковского выступает в качестве теоретической базы синтаксиса. Главным при105
знаком предложения ученый считал понятие сказуемости (предикативности). В
понятие сказуемости включал и интонацию как важнейший фактор образования
ритмико-мелодического строя предложения. В общеизвестной статье «Интонация и грамматика» (1928) он указывал на интонационную грамматику как особый отдел грамматики, делал упор на то, что интонация оформляет предложение, не придавая значения ее коммуникативной функции.
Выход в свет работ «Синтаксис русского языка» (1925) и «Очерк современного русского литературного языка» (1925) А.А. Шахматова, отказавшегося
от ориентации на сугубо формальное изучение грамматики, своим учением о
предложении как о словесном выражении акта психологической коммуникации
предложил принцип исследования синтаксического строя под углом зрения
единства языка и мышления. Автор также изложил свои взгляды на соотношение морфологии и синтаксиса, систематизировал виды односоставных предложений в русском языке, выделил вокативные предложения.
Созданная А.А. Шахматовым совершенно новая, сложная и стройная система позволила ему дать полное и строго систематизированное описание синтаксического строя русского языка в его разных формах - функциональных и
социальных разветвлениях, которого наука не знала ранее. Его учение о типах
связей, о двусоставных и односоставных предложениях, о членах предложения
открывало новые перспективы научных исследований.
Влияние шахматовской системы и метода охватило, по существу, все
грамматические работы 30-х и 40-х годов. Его идеи в разных направлениях развивались в трудах Л.В. Щербы, В.В. Виноградова, Л.А. Булаховского, А.Н.
Гвоздева и др. В этот период, особенно во второй половине 40-х годов, появляется много конкретных исследований, посвященных отдельным вопросам русского синтаксиса: изучаются разные типы предложений, синтаксис падежей,
виды синтаксических связей и др.
Большую роль в развитии грамматической теории сыграли и труды Л.В.
Щербы с его пониманием общих задач лингвистики. Щерба – автор учения о
106
пассивном и активном синтаксисе. В основе синтаксической системы ученого
лежит понятие синтагмы как фонетического единства, выражающего в процессе речи единое смысловое целое и состоящего из слова, словосочетания или
группы словосочетаний. Синтагмы объединяются во фразы, одночленные и
многочленные.
Позднее В.В. Виноградов создал новую систематизацию: в учении о
предложении им были найдены и определены основные категории предложения - предикативность, модальность, синтаксическое лицо, которые выделяют
предложение в тексте и отделяют язык от других семиотических систем. Известно, что до этого изучение структуры предложения в русском языкознании
ограничивалось исследованием морфолого-синтаксических отношений между
словами и словосочетаниями. В связи с этим следует отметить, что впервые в
работах ученого одной из основных категорий синтаксиса предложения стала
выступать категория модальности.
В то же время В.В. Виноградов, развивая идею М.Н. Петерсона и А.М.
Пешковского, выделяет одним их основных средств выражения модальности
(наряду с лексическими и морфологическими) интонацию, которая по-разному
проявляется в разных грамматических моделях предложения. Анализируя способы выражения модальных отношений, ученый обстоятельно характеризует
модальные формы и конструкции глаголов, к которым относятся формы времени и наклонений глаголов.
Впервые разработанная В.В. Виноградовым проблема модальности русского языка приобрела общелингвистический характер. В такой форме модальность не рассматривалась в теории синтаксиса. Он определил место словосочетания в синтаксической науке. Ф.Ф. Фортунатов и другие представители формальной грамматики XIX в. отождествляли словосочетание с предложением, и
в центре синтаксиса находилось словосочетание. У других русских языковедов
начала ХХ в. (А.А. Шахматов, Д.Н. Овсянико-Куликовский и др.) синтаксис
понимался как теория предложения и его членов. В связи с тем, что область
107
словосочетания не была определена, словосочетание не считалось синтаксической проблемой. В.В. Виноградов, рассматривая словосочетание как раздел
синтаксиса, определил объект его исследования, куда входят темы: 1) о способах образования разных типов словосочетаний; 2) о продуктивных и непродуктивных типах словосочетаний в данной системе языка - о свободных, связанных и неразрывных словосочетаниях; 3) о способах распространения словосочетаний и сцепления их друг с другом; 4) о функциях разных типов словосочетаний в структуре предложения; 5) о методах преобразования словосочетаний в
предложении; 6) о типичных свойствах сочетания слов в структуре предложения [Виноградов 1955: 145]. Определив сферу словосочетаний, он четко разграничил функции синтаксиса словосочетания и синтаксиса предложения, одновременно указывая на то, что словосочетание не является цельной единицей
языкового общения, хотя вступает в коммуникативный процесс в предложении
через предложение. Для словосочетания не характерны такие синтаксические
категории, как лицо, время, модальность. Словосочетание, как и слово, обладая
номинативным значением, включается в систему формоизменения. Словосочетанию не свойственна интонация сообщения.
В.В. Виноградов показал многообразие типов словосочетаний по грамматически главному слову, по семантическим классам, по свободной связи между
сочетающимися элементами, а также представил различные правила формирования словосочетаний. Соответственно, перед синтаксисом ставятся другие задачи. В статье «Основные вопросы синтаксиса предложения» (1955) выделяются некоторые особенности предложения в русском языке – интонация, сообщение, предикативность. Далее, раскрывая основную сущность рассматриваемых
понятий, автор обосновывает положение о взаимосвязи грамматики и фонетики, проявляющейся в том, что «главными интонационными средствами, выполняющими основные функции в организации предложения, являются ударение и
мелодика» [Виноградов 1955: 318], т.е. чисто фонетические средства.
108
Предикативность в этой статье В.В. Виноградов представляет как отнесение содержания предложения к действительности, которое конкретизируется в
синтаксической категории модальности (т.е. предикативность представлена как
носитель модальности). Глубокое изучение задач синтаксиса словосочетания и
синтаксиса предложения, а также определение содержания предикативности
привели ученого к наиболее правильному разделению грамматики на: 1) грамматическое учение о слове, 2) учение о словосочетании, 3) учение о предложении, 4) учение о сложном синтаксическом целом и о синтагмах как его составных частях. Данная концепция В.В. Виноградова получила широкое распространение в русистике, расширила синтаксическую теорию и способствовала ее
многоаспектному изучению.
Известно, что виноградовское понимание грамматики нашло свое отражение в академической «Грамматике русского языка» (т. 1, 1952; т.2, ч. 1 и 2),
1954). Идея В.В. Виноградова – предикативность как носитель модальности –
имела общесинтаксический характер. Так, А.И. Смирницкий в книге «Синтаксис английского языка» развивает мысль ученого на материале английского
языка о предикативности как носителе модальности, одновременно показывая
ее характерность и для всех европейских языков, хотя в решении по ряду частных синтаксических вопросов у Смирницкого и Виноградова встречаются разногласия. Смирницкий различал язык и речь, а предложение считал основной
единицей речи в сфере грамматики, а Виноградов к определению предложения,
словосочетания подходил с точки зрения языка, не разграничивая язык и речь.
Смирницкий, в свою очередь, не находил принципиальной разницы между
предложением и словосочетанием. Различие, на его взгляд, состояло в том, что
предложение характеризуется известным интонационным рисунком, на что
указывал и Виноградов.
Развитие синтаксической типологии в советском (российском) языкознании связано с именем И.И. Мещанинова. В его работах «Общее языкознание»
(1940), «Члены предложения и части речи» (1945), «Структура предложения»
109
(1963), «Глагол» (1965) и др. наблюдается прежде всего отказ от традиционного, построенного на материале индоевропейских языков понимания синтаксиса
как учения о словосочетании или учения о сочетании слов в предложении и о
соединении предложений. В его понимании синтаксис – это, главным образом,
учение о содержании предложения и его составных частях, о его формах. Использованные материалы разноструктурных языков – палеазиатских, тюркских,
кавказских - привели И.И. Мещанинова к определенному выводу, что не каждое словосочетание является синтаксическим, что в языках других структур целый ряд словосочетаний может носить черты лексического соединения. Далее,
развивая свою мысль, Мещанинов показывает, как синтаксически оформленное
в русском языке словосочетание синяя материя в нивхском языке оформлено
лексически одним словом - tãibos «синематерия», т.е. определяющее составляет
единое слово с определяемым. Поэтому в качестве составных частей предложения у И.И. Мещанинова выступают слова, а не словосочетания. Он основными
единицами языка считает слово и предложение, отмечая, что эти единицы
встречаются во всех известных языках. В соответствии с этим ученый и обращает основное внимание на анализ слова и предложения в их единстве, с их
особенностями и взаимосвязью. По определению И.И. Мещанинова, слово в
предложении оказывается носителем и лексических, и синтаксических свойств.
В то же время он указывает, что семантика слова и его синтаксическая функция
отличаются от семантики и синтаксической функции предложения тем, что семантика слова ограничивается понятием о предмете, а семантика предложения
передает действие или состояние этого предмета в объективной действительности. Это значит, что отдельное слово вне предложения носит оттенок отвлеченности, а в предложении оно приобретает конкретное значение. Но слова, участвующие в построении предложения, имеют равноправные положения. Каждое
слово выступает в предложении как носитель той или иной синтаксической
функции. В зависимости от того, каким членом предложения является слово по
своей синтаксической функции – главным или второстепенным, эти слова объ110
единяются в синтаксические группировки, характеризующиеся определенными
свойствами и находящиеся в определенных отношениях.
Под синтаксическими отношениями И.И. Мещанинов понимает отношения, которые выявляются в строе предложения между подлежащим и сказуемым, между подлежащим и его определением и т.д., т.е. установившиеся (используемые) в современном языкознании отношения - предикативные, объективные и атрибутивные, которые в итоге составляют предложение. И основная
синтаксическая концепция И.И. Мещанинова по существу строится на анализе
этих синтаксических отношений, встречающихся во всех языках, способов их
выражения. Выявленные им синтаксические отношения являются универсальными и имеют важнейшее общелингвистическое значение.
Исходя из существования во всех языках мира синтаксических отношений, он впервые предлагает синтаксическую классификацию языков по определенным структурам предложения. Если же предложение в том или ином языке
состоит из слов, то его строй, включающий в себя и форму и значение, тоже
может быть различным. И.И. Мещанинов выделил три основных строя такого
типа: посессивный (притяжательный), эргативный и номинативный.
При посессивном строе (отмеченном в алеутском языке, индейском) одинаковым образом обозначаются предикативное отношение (между субъектом и
предикатом) и притяжательное отношение (между обладателем и обладаемым),
части речи мало дифференцированы, глагольные формы образуются от именных основ. При эргативном строе (кавказские языки) по-разному строятся переходные и непереходные действия: субъект непереходного предложения
оформляется так же, как объект переходного, а субъект переходного иначе –
другим падежом. А при номинативном строе, характерном для индоевропейских языков, предложение имеет привычную структуру, где субъект обозначен
подлежащим, предикат – сказуемым, а объект – дополнением.
Предложенная Мещаниновым идея о многообразии синтаксического
строя языков и неуниверсальности номинативного строя имела в то время
111
большое значение для развития синтаксической типологии языков. Важным
было и противопоставление номинативного и эргативного строя, сохранившее
свою значимость в отечественной и мировой лингвистике до настоящего времени. Следует выделить также концепцию Мещанинова о понятийных категориях, где автор показывает языковые особенности семантики – наличие у нее
своих закономерностей, отличных от формальных, а также другие лексические
явления, такие как синонимия, амонимия и др.
Работы И.И. Мещанинова сыграли большую роль в освобождении русской лингвистики от строгого следования некоторым европейским стандартам.
В современной синтаксической типологии рассматриваемая проблема по типологии получила свое продолжение в исследованиях Г.А. Климова по различиям
номинативного и эргативного строя и др. Однако, несмотря на ряд серьезных
исследований, синтаксическая типология все еще остается малоизученной в
связи с трудностями охвата материала и недостаточной изученностью частных
синтаксических проблем, включая и синтаксическую семантику. Одной их
важнейших проблем лингвистики XXI в. станет, на наш взгляд, изучение вопросов общей типологии, которая должна получить многостороннее описание.
Одновременно следует отметить бурное развитие синтаксиса в 70-90-х
годах ХХ столетия, где изучение проблемы синтаксиса расширяется, синтаксические единицы рассматриваются в связи с семантикой, логикой, прагматикой,
историей коммуникации, когнитивной лингвистикой. В этом многообразии
проблем можно выделить исследования современных известных русистов, которые активно способствовали становлению и углубленному изучению синтаксиса. Это работы Т.П. Ломтева, Н.Ю. Шведовой, О.И. Москальской, Г.А. Золотовой, А.В. Бондарко, Н.А. Слюсаревой, И.И. Ковтуновой, В.А. Белошапковой,
Е.В. Падучевой, И.П. Распопова, Н.Д. Арутюновой, М.И. Черемисиной, А.М.
Ломова, Е. Петрухиной и мн. др.
Г.А. Золотова в «Очерке функционального синтаксиса» (1973), следуя
идеям своего учителя В.В. Виноградова и опираясь на принцип триединства 112
формы, значения и функции синтаксической единицы, представила новое решение проблемы словосочетания: она впервые связала критерии идентификации словосочетания как особой синтаксической единицы не только с разграничением присловных и неприсловных позиций, но и с функциональной классификацией синтаксем, а также соединила теорию предложения и классификацию
моделей предложения с уровнем слова и уровнем коммуникативного типа текста. А уже в книге «Коммуникативные аспекты русского синтаксиса» (в соавторстве, 1982) концепция функционального синтаксиса превращается в концепцию коммуникативной грамматики.
Результаты синтаксического анализа позволили по-новому взглянуть на
некоторые морфологические проблемы. На основании представленных аргументов в один узел соединены морфологические проблемы с проблемами конструктивного синтаксиса и синтаксиса текста. И это направление уже имеет последователей и активно развивается в лингвистике конца ХХ и начала XXI веков.
В последнее тридцатилетие ХХ века значительно продвинулось вперед
изучение строя сложного предложения. Пристальное внимание ученых к семантико-структурным свойствам разных типов сложного предложения, к порядку расположения их частей, к соотношению видоизмененных форм сказуемых, к конструктивной роли его элементов, к интонации – все это позволило
прийти к новому пониманию семантических и структурных свойств сложного
предложения (Поспелов, Падучева, Распопов, Всеволодова, Черемисина, Ломов, Гусман Тирадо и др.).
В лингвистической традиции русистики ХХ века особо стоит отметить
научно-педагогическую литературу, имеющую большую научную объяснительную силу и учитывающую ценный опыт лингвистических исследований как отечественных, так и зарубежных ученых. В этом плане вклад ученых Московского университета неоспорим, и в первую очередь это работы видных уче-
113
ных - Н.Ю. Шведовой, А.А. Реформатского, В.А. Белошапковой, Ю.В. Рождественского, К.В. Горшковой и др.
Итак, в результате серьезных исследований, в процессе которых одна
концепция сменяла другую, по-новому были поставлены и решены многие синтаксические проблемы.
Таким образом, подводя итоги этой главы, следует, прежде всего, подчеркнуть, что русская лингвистическая наука в изучении грамматического
строя языка проделала большой самостоятельный путь, и можно с уверенностью отметить ее позитивный вклад в мировую лингвистику.
114
РУССКАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ НАУКА В РАЗРАБОТКЕ
И СТАНОВЛЕНИИ КАВКАЗСКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Вклад русской лингвистической мысли в изучение кавказских языков –
тема, охватывающая продолжительный исторический период. Многие кавказские языки получили первое научное описание, первые грамматики и словари
благодаря русским ученым, сумевшим, кроме того, подготовить и первые национальные научные кадры. Не случайно и сегодня многие языковеды в своих исследованиях неизменно обращаются к работам видных русских ученых, заложивших основы кавказоведения, дополняя и уточняя их данные. Это служит
бесспорным подтверждением того факта, что исследования целого ряда русских кавказоведов явились фундаментом, на котором развивается современная
кавказская лингвистика, так что представить историю данной отрасли науки без
этого вклада практически невозможно. В настоящее время эти прогрессивные
традиции лингвистической науки характеризуются многообразием форм, получивших развитие уже в ХХ веке.
История изучения кавказских языков русскими учеными подразделяется
на два основных периода.
Первый период – дооктябрьский. Это начало подлинно научного изучения западнокавказских языков. Он связан с именем выдающегося ученогокавказоведа Петра Карловича Услара и его последователей. В его работах получили адекватное решение многие вопросы не только научно-теоретического,
но и практического характера, относящиеся прежде всего к формированию
письменности на этих языках. Кроме того, в исследованиях русских кавказоведов того времени закладывались основы исторического, сравнительноисторического, типологического и ареального изучения кавказских языков
наряду с разработкой методики научных исследований вообще, а также лингвопедагогических основ обучения и образования.
115
Второй период – послеоктябрьский, с началом которого развертывается
планомерное изучение кавказских языков. Лингвистическое кавказоведение
развивается на основе Ленинградского (Петербургского) и Московского, а в
дальнейшем и Тбилисского научных центров. Изучение истории послеоктябрьского кавказоведения позволяет условно выделить в его развитии три этапа.
I этап, охватывающий 20-40-е годы, можно охарактеризовать, с одной
стороны, как «марровский этап» развития кавказоведения и, с другой стороны,
как время разработки алфавитов, установления орфографических норм и создания словарей, подготовки национальных научных кадров, организации периодической печати и др.
II этап, границы которого определяются 50-70-ми годами, ознаменован
созданием первых нормативных грамматик, начавшимся исследованием лексики, этимологии и семантики. В это же время были заложены основы сравнительно-исторической фонологии кавказских языков, более систематическим
становится изучение их морфологического строя. Главным направлением деятельности русских ученых в эти годы явилась подготовка научных и научнопедагогических кадров, а также популяризация научных знаний.
В течение III этапа (с 70-х гг. и далее) постепенно происходит становление специальных лингвистических дисциплин. В центр внимания кавказоведов
выдвигаются проблемы частей речи, определения специфики синтаксического
строя кавказских языков, связываемого прежде всего с трудами И.И. Мещанинова. Наряду с исследованием традиционных проблем структуры кавказских
языков и разработкой их практических аспектов, выдвигаются оригинальные
идеи, связанные с письменными памятниками и ономастикой Западного Кавказа. Одновременно расширяются горизонты общелингвистических проблем, в
частности, проводятся углубленные лингвоэтнографические, исторические и
стилистические исследования, появляются работы по типологии кавказских
языков и др.
116
Наиболее значительный вклад в изучение языков Кавказа внес П.К.
Услар, создавший первые грамматические описания целого ряда северокавказских языков. Эти описания, равно как и многие работы по истории, этнографии,
фольклору, религии, обучению и образованию горцев, до сих пор не утратили
своей научной ценности, хотя и отражают лишь начальный период изучения
кавказских языков. Вопреки сложившемуся к тому времени в западноевропейской лингвистике мнению, что объектом сравнительного исследования могут
быть только классические языки, П.К. Услар обосновал в своих работах важность для сравнительного языковедения исследования кавказских языков,
утверждая, что сравнительное языкознание Гумбольдта «ждет приношений с
Кавказа».
К сожалению, общелингвистическая концепция П.К. Услара не заняла до
сих пор подобающего места в истории отечественного языкознания. Неоднозначность оценки лингвистических воззрений исследователя вызвана недостаточно адекватным пониманием отдельных его высказываний, а также отсутствием их всестороннего анализа.
В настоящее время многие общелингвистические идеи П.К. Услара вновь
приобретают свою актуальность в связи с появлением научных направлений,
по-новому осмысливающих лингвистические проблемы, пути решения которых
были намечены в свое время в его работах. Это относится, например, к понятию языкового союза, к его подходу к генеалогической и типологической классификации, к лингвопедагогическим концепциям и др. В свете современных
тенденций развития лингвистической мысли выдвигается на передний план
также историко-лингвистическое наследие ученого, ранее остававшееся до известной степени вне сферы внимания лингвистов.
Лингвистические работы П.К. Услара можно рассматривать в трех аспектах: во-первых, в связи с его лингвопедагогическими теориями, включающими
проблемы образования и обучения горцев, составление алфавитов для горских
языков Кавказа и т.п.; во-вторых, в связи с его общелингвистическими идеями,
117
в том числе получившими логическое завершение в учении о фонеме; втретьих, в связи с его грамматическими концепциями.
Деятельность ученого по изучению кавказских языков относится к тому
периоду, когда в европейском и русском языкознании происходил процесс становления и формирования сравнительного языкознания, развивалось сравнительно-историческое и типологическое изучение языков, что обусловило новое
понимание сущности языка. В это же время возникает славяноведение как самостоятельная область языкознания. Наука о языке приобретает многоаспектный характер. Общелингвистические концепции Услара, находившие практическое воплощение в кавказоведческих трудах, вписывались в круг проблем
русского и европейского языкознания XIX в.
Перед исследователем лингвистического наследия П.К. Услара неизменно встает достаточно сложный вопрос: опирались ли его описания горских языков Кавказа на единую общелингвистическую систему взглядов? Сложность
вопроса усугубляется, с одной стороны, отсутствием у П.К. Услара обобщающих трудов, в которых его теоретические позиции приобрели бы эксплицитный
характер, и, с другой стороны, некоторой «разбросанностью» его работ по различным, порой труднодоступным источникам, что усиливает впечатление о
фрагментарности общелингвистической концепции Услара.
Действительно, не все звенья лингвистической концепции ученогокавказоведа разработаны достаточно равномерно и последовательно. Он, несомненно, имел свою собственную, оригинальную точку зрения на основные вопросы теоретического языкознания того времени. Так, едва ли не ведущее место в теоретических воззрениях кавказоведа занимал взгляд на язык как на
наиболее надежный источник истории народа. Именно этот теоретический
принцип привел его к необходимости всестороннего и систематического изучения грамматической структуры бесписьменных языков - абхазского, черкесского, убыхского, чеченского, лакского и др., алфавиты которых были составлены
118
Усларом с максимальным учетом фонетических особенностей исследуемых
языков.
На фонетическом материале кавказских языков ученый поставил вопрос
о природе звука человеческой речи как лингвистической единицы. Это позволило кавказоведу одному из первых в 60-х годах XIX столетия выдвинуть идеи
о смыслоразличительной функции фонемы.
В результате анализа многих кавказских языков П.К. Услар впервые в
отечественном языкознании заметил, что в каждом конкретном языке при всем
кажущемся его звуковом многообразии существует лишь строго ограниченное
количество таких звуков, которые служат для различения слов этого языка. Автор отмечает наличие звуков двоякого рода: первые звучат и различают смысл,
отличая слова друг от друга, другие же, хотя и произносятся по-разному, смысла не различают. Неоднократно подчеркивая основную особенность звуков
первого рода, заключающуюся в способности дифференцировать смысл высказывания, Услар обратил внимание на то, что именно устойчивые «звукокачества» (в его терминологии) должны считаться основными звуковыми единицами языка, а не варианты «звукоколичества». Таким образом, наблюдения над
звуковым строем кавказских языков дали возможность ученому выдвинуть положение о непосредственной связи фонем («звукокачеств») со значением, с семантической стороной языка. На этом принципе строились и предложенные им
алфавиты нескольких кавказских языков.
Важно заметить, что мысль о звуках как о сущностях двоякого рода была
впоследствии развита И.А. Бодуэном де Куртенэ, что привело ученого к разграничению терминов «звук» и «фонема» в статье «Некоторые отделы сравнительной грамматики славянских языков» (1881), различие которых отражалось
также в паре терминов «дивергент» и «коррелятив». Как видим, идя, в отличие
от Услара, от исторических звуковых изменений, А.И. Бодуэн де Куртенэ пришел, в сущности, к тем же выводам, которые спустя многие годы приобрели
119
форму законченной фонологической теории в известной работе Н.С. Трубецкого.
Постоянно находились в сфере теоретических интересов П.К. Услара и
проблемы генетического родства кавказских языков, а также их генетической
классификации.
Вопрос о генеалогической классификации кавказских языков П.К. Услар
ставил в зависимость от изучения картвельских языков. Так, если генетическое
родство трех групп кавказских языков, в т.ч. абхазско-адыгской, нахской и дагестанской, представлялось по имеющимся в его распоряжении материалам достаточно бесспорным, то соответствующие материалы картвельских языков
П.К. Услар считал недостаточными. Таким образом, вопрос о родстве всех кавказских языков остался для Услара открытым. Надо сказать, что и в настоящее
время, несмотря на наличие довольно обширной литературы по данному вопросу, проблему генетического родства кавказских языков нельзя признать решенной.
Показательно, что одним из основных факторов в решении этой проблемы Услар считал создание сравнительного словаря всех кавказских языков. Эта
мечта ученого и сегодня не стала реальностью, в чем, видимо, можно усматривать одну из причин отсутствия решения проблемы родства кавказских языков.
Особое значение П.К Услар придавал показаниям грамматического строя сравниваемых языков, о чем свидетельствует, например, следующее его замечание:
«Без очерка грамматического строения грузинского языка, замышляемый мною
Caucaso Poliglote будет незамкнут».
Проблемы тематических связей кавказских языков исследовались Усларом в тесной связи с проблемами языковых контактов. Он считал весьма перспективным сравнение «влияния друг на друга соседних языков», результатом
чего могло быть установление тенденций к сближению (сродству) языков на
основе их взаимовлияния. В связи с возросшим интересом в современном языкознании к процессам не только дивергенции, но и конвергенции, высказыва120
ния Услара по данной проблематике приобретают особое значение. Более того,
известно, что явление смешения языков в значительной степени затрудняет генеалогическую классификацию, невозможную без дифференциации слоев различного происхождения, требующей новых методов и доказательств.
На стыке двух теоретических течений - русской лингвистической мысли,
с одной стороны, и идей западноевропейской лингвистики - с другой, у П.К.
Услара сложилось понимание языка как системы. Соответственно, в лингвистических исследованиях ученого наблюдается зарождение структурного подхода к типологическому анализу различных языков. Принципы системности и
историзма в трактовке языкового материала, получившие разноплановую характеристику в работах Услара, сыграли в дальнейшем важную роль в формировании типологии кавказских языков.
Описательные грамматики кавказских языков, весьма совершенные в методическом отношении и являющиеся, согласно справедливой оценке акад. А.
Шифнера, истинным украшением русской лингвистической науки своего времени, занимают особое место в исследованиях П.К. Услара. Эти работы, отличающиеся полнотой и четкостью изложения, не утратили своего научного значения в настоящее время, составляя, вместе с тем, целую эпоху в истории русского кавказоведения. Показательной в связи с этим является и оценка заслуг
Услара современниками: в 1863 г. за монографии «Абхазский язык» и «Чеченский язык» Петербургская Академия наук присуждает ему Демидовскую премию, а в 1868 г. он становится членом-корреспондентом Академии наук.
В развитии дореволюционного русского кавказоведения большую роль
сыграл замечательный русский кавказовед Лев Григорьевич Лопатинский. Особенно велики заслуги ученого в изучении западно-кавказских языков и фольклора, в организации периодических кавказоведческих изданий, в составлении
программ просветительской деятельности на Кавказе и составлении алфавитов.
Одним из наиболее значительных научных изданий не только в России, но и в
Европе было специальное издание - «Сборник материалов для описания мест121
ностей и племен Кавказа» (Тифлис, 1881-1915), руководство и редакцию которого возглавил Л.Г. Лопатинский.
Ученый исследовал в сравнительном плане фонетические и лексические
системы абхазского, убыхского и адыгского языков, однако наибольший интерес представляют его труды, посвященные вопросам кабардинского языка и его
истории. Основные произведения Л.Г. Лопатинского были опубликованы в 12м выпуске «Сборника» - это «Кабардинские предания, сказания и сказки, записанные по-русски» с этнографической картой Кабарды, статья «О народе адыге
вообще и кабардинцах в частности», «Краткая кабардинская грамматика» и
«Русско-кабардинский словарь», что вошло в первую часть отдела «Сборника»,
а также циклы нартского эпоса.
Составленная на русской графической основе «Краткая кабардинская
грамматика» Л.Г. Лопатинского явилась серьезным научным вкладом в дореволюционную кавказскую филологию. Благодаря этой работе кабардинский язык
стал достоянием науки. Являясь фактически первой наиболее обстоятельной
научной грамматикой кабардинского языка, эта работа не потеряла своей ценности и поныне.
Видное место среди филологических исследований Л.Г. Лопатинского
занимает его «Русско-кабардинский словарь». Ценность словаря заключается
прежде всего в том, что он с наибольшей из всех известных до него словарей
полнотой отражает лексику кабардино-черкесского языка, включая в себя более
9 тысяч русских слов и 7 тысяч кабардинских лексических единиц. Научная
значимость этого труда заключается в значительной степени и в том, что в нем
сохранилось множество кабардинских слов, которые на сегодняшний день уже
вышли из употребления, устарели или же фиксируются лишь в отдельных говорах.
Известно, что в конце XIX - начале ХХ вв. одним из крупнейших лингвистических центров России становится Петербург. Впервые на восточном факультете Петербургского университета при содействии А. Розена, Ал. Цагарели
122
и Н.Я. Марра образуется центр отечественного кавказоведения. Тем не менее,
лингвистическая специальность «кавказоведение», по оценке Г.А. Климова,
складывается по существу только в послереволюционное время на основе
научных центров, возникших в Петрограде-Ленинграде и Москве.
В Ленинградском научном центре, объединявшем кавказоведов Института
языка и мышления и Ленинградского университета, трудились Н.Я. Марр, И.И.
Мещанинов, С.Л. Быховская, А.Н. Генко, А.А. Бокарев, Г.Ф. Турчанинов и др., а
Московский лингвистический центр собрал в своих рядах сотрудников Академии
наук и Московского университета - Н.Ф. Яковлева, Н.С. Трубецкого (на начальном
этапе деятельности), Л.И. Жиркова, Е.А. Бокарева, Г.И. Сердюченко и др.
В первые годы ХХ века в СССР был осуществлен ряд мероприятий по
формированию и развитию младописьменных языков: разработка алфавитов,
установление орфографических норм; создание терминологических словарей
по разным отраслям; составление первых школьных грамматик; создание национально-русских и русско-национальных словарей и др. Лингвисты России,
участвуя в решении перечисленных задач и осуществляя просветительскую
миссию, способствовали развитию культуры и росту национальных кадров
Кавказа.
Построение письменности на основе русской графики, хотя и не
устраняло полностью всех трудностей, дало определенные положительные результаты: во-первых, оно уничтожало алфавитный разнобой, который существовал в школах различных кавказских народностей в обучении русскому и
родным языкам; во-вторых, облегчало как усвоение родного, так и изучение
русского языка; в-третьих, способствовало совершенствованию национальной
орфографии, распространению всеобщей грамотности, упорядочению делопроизводства, издательской деятельности, работы телеграфа и др. Более совершенное при таких условиях овладение русским языком способствует дальнейшей
углубленной подготовке национальных кадров в центральных учреждениях во
всех областях науки, техники и культуры.
123
С 1924 г. была проделана огромная работа по разработке и созданию описательных грамматик многих кавказских языков: аварского, даргинского, лезгинского, табасаранского (Л.И. Жирков), адыгейского, абхазского, кабардиночеркесского, чеченского (Н.Ф. Яковлев), абазинского, цахурского (А.Н. Генко),
кабардино-черкесского (Н.Г. Турчанинов), абазинского (Г.П. Сердюченко),
чамалинского (А.А. Бокарев), лакского (Г.Б. Муркелинский) и других языков.
Необходимость пересмотра теоретических позиций и выработки нового
подхода к языковому материалу особенно остро чувствовал один из крупнейших российских кавказоведов - Н.Я. Марр. Целый ряд его трудов с учетом проведенной в 50-х годах дискуссии о его философско-теоретических положениях
не могут не представлять интерес для понимания истории и языка кавказских
народов. Его работы вовлекают лингвистику в решение общеисторических
проблем, в которых языковой материал используется как источник, проливающий свет на различные этапы истории развития человеческого общества. Н.Я.
Марр подчеркивал необходимость комплексного изучения языков, обращая
внимание на их взаимодействие и взаимовлияние, на данные памятников материальной культуры, археологии и фольклора. Хотя многие его гипотезы не получили в дальнейшем подтверждения, отмеченные выше аспекты общей
направленности всей его исследовательской деятельности сохраняют свое значение и поныне. Возможно, многие заблуждения Н.Я. Марра объясняются
своеобразной трактовкой именно материала кавказских языков, весьма специфического как в отношении словопроизводства, так и в отношении фонетической и грамматической систем.
Интенсивную работу по изучению северокавказских языков Н.Я. Марр
продолжал до конца жизни. Объединив группу московских и ленинградских
исследователей языков Северного Кавказа, он ставит перед ними задачи, с одной стороны, подготовить местных ученых-специалистов в области исследования родных языков и, с другой стороны, продолжить сбор материалов по языкам, фольклору и материальной культуре народов Северного Кавказа.
124
И в тяжелые годы сталинщины российские ученые продолжали свою подвижническую деятельность по изучению языков малочисленных народов, популяризации научных знаний, подготовке преподавательских и научных кадров, пробуждая своими работами интерес к вопросам родного языка, фольклора, литературы и истории.
Возникновение и развитие целого ряда направлений в области общего и
сравнительно-типологического языкознания, археологии и истории Кавказа и
Юга России связано с именем академика И.И. Мещанинова, основная исследовательская работа которого была направлена на установление качественных
различий в структуре предложения различных языков, типологии синтаксиса
разносистемных языков, на выявление определяющих признаков посессивных,
эргативных и номинативных построений предложения в их последовательном
развитии.
Работы И.И. Мещанинова в области типологии синтаксических систем
внесли огромный вклад в разработку понятия структуры предложения в целом
и его отдельных конструкций, прежде всего эргативной. В сравнительнотипологических изысканиях лингвиста-теоретика, посвященных способам выражения субъектно-объектных отношений в языках разных систем, значительное место отводилось анализу материала кавказских языков. Именно на материале кавказских языков И.И. Мещанинов определил основные признаки трех
разновидностей эргативной конструкции предложения: глагольной (эргативность передается в словоформе глагола – по типу абхазского сказуемого), смешанной (отношения эргативности выражаются в словоформах как глагольного
сказуемого, так и в синтаксически связанных с ним имен – встречается в подавляющем большинстве кавказских языков) и именной (эргативность передается
в словоформах именных членов предложения, связанных с глаголом-сказуемым
– по типу лезгинского предложения).
Синтаксические построения кавказских языков, по Мещанинову, отражают такой характер выражения субъектно-объектных отношений, при кото125
ром вся обусловливаемая ими конструкция строится на противопоставлении
грамматического оформления субъекта переходного и непереходного действия.
В основе его анализа лежит рассмотрение членов предложения и их отношений
друг к другу, которые сводятся к трем типам конструкций: а) эргативной, б) дативной, в) номинативной. При более широком охвате исследуемых языков
структурное разнообразие конструкций предложения увеличивается: в аварском, например, противопоставляются пять форм построения предложения,
причем в условиях отсутствия четкой структурно-функциональной дифференциации глагольных аффиксов, как это имеет место в абхазско-адыгских языках.
И.И. Мещанинов был не только ученым-кавказоведом, но также и крупным организатором науки на Кавказе, осуществлявшим большую работу по организации исследований малочисленных бесписьменных и младописьменных
языков народов СССР. Много труда вложил он в подготовку национальных
кадров, в частности - по северокавказским языкам.
Одним из тех, кто всю свою научную деятельность посвятил Кавказу, его
истории, языку, культуре и просвещению, был Николай Феофанович Яковлев.
Он и его единомышленники – члены Московского лингвистического кружка откликались на самые злободневные вопросы своего времени, принимали участие в изучении бесписьменных языков, в проведении орфографической реформы, содействовали рождению отечественной школы кавказоведения. Результатом многочисленных экспедиций явилось множество лингвистических
трудов, практически каждый из которых становился в то время событием в кавказоведении. Изучение в этот период фонетической системы младописьменных
языков непременно связывается с именем Н.Ф. Яковлева.
Значительным вкладом Н.Ф. Яковлева-кавказоведа в языкознание являются его труды «Таблицы фонетики кабардинского языка» (1923), «Математическая формула построения алфавита» (1928), «Языки народов Кавказа» (1938),
«Краткая грамматика кабардино-черкесского языка» (1938), «Синтаксис чеченского литературного языка» (1940), «Грамматика адыгейского литературного
126
языка» в соавторстве с Д. Ашхамаф (1941), «Грамматика литературного кабардино-черкесского языка» (1948), «Фонетика абхазского языка» (1947), «Грамматика абхазского языка» (2004, впервые) и другие работы, касающиеся лингвистической проблематики Кавказа. Эти работы ученого сыграли значительную
роль не только в теории кавказоведения, но и в самой жизни бесписьменных
народов.
С выходом в свет брошюры Н.Ф. Яковлева «Таблицы фонетики кабардинского языка», содержавшей подробное описание звукового строя только одного языка, процесс языкового строительства в стране, реализовавшийся в создании письменности для 70 языков народов СССР, получил теоретическую
основу в виде теории фонем. Исключительную роль в утверждении научных
принципов построения алфавитных и орфографических систем для письменностей народов СССР сыграла обоснованная Н.Ф. Яковлевым «Математическая
формула построения алфавита» (опыт практического приложения лингвистической теории). Она дала возможность создателям конкретных национальных
письменностей находить наиболее экономичные способы передачи фонем на
письме. В то же время фонетические работы Н.Ф. Яковлева оказали существенное влияние и на разработку фонологии как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике. Целый ряд его теоретических положений нашел отражение в
фонологической концепции Н.С. Трубецкого.
Н.Ф. Яковлев впервые ввел в научный обиход кавказоведения фундаментальные понятия, легшие позднее в основу фонологии: понятия сильной и слабой позиции, понятие нейтрализации, дифференциальных и интегральных элементов фонем, корреляции фонем.
В решении тех или иных теоретических проблем ученый исходил из опыта лингвистического исследования абхазо-адыгских и нахских языков. Возглавляя алфавитную комиссию, он был сторонником принятия такой алфавитной
системы, которая не мешала бы одному народу приобщиться к культуре других
народов.
127
Грамматика Н.Ф. Яковлева «по существу является тем фундаментом, на
котором строятся труды едва ли не всех отечественных исследователей в этой
области» [Дешериев, Климов 1988].
Несмотря на некоторую дискуссионность отдельных положений в свете
современных воззрений, его тонкий анализ специфических синтаксических,
морфологических, семантических и фонетических явлений, широкий охват
фактического материала не только составляют определенный этап в развитии
кавказоведения, но и дают ориентиры дальнейшему всестороннему изучению
языков Кавказа в синхронном и диахронном аспектах. Вместе с тем, работы
Н.Ф. Яковлева не заняли еще своего заслуженного места в истории отечественного языкознания в результате долгих лет замалчивания после репрессий периода культа личности.
Велики заслуги в изучении северокавказских языков выдающегося русского кавказоведа Н.С. Трубецкого. С его именем в кавказоведении связана постановка ряда проблем общего, сравнительно-исторического и типологического
языкознания. На обширном лингвистическом материале ученый доказал родство северокавказских языков, установив основные фонетические соответствия
внутри каждой подгруппы и между ними, осуществив реконструкцию праязыкового инвентаря фонем. В результате сопоставления 100 словарных единиц,
относящихся к древнейшему лексическому фонду (местоимения, существительные, глаголы, числительные, прилагательные и отдельные показатели),
Н.С. Трубецкой вывел ряд регулярных звукосоответствий: так, правосточнокавказским звонким аффрикатам в западнокавказских языках соответствуют
звонкие спиранты, правосточнокавказским глухим спирантам – также глухие
спиранты, а слабым смычногортанным аффрикатам - в некоторых случаях
звонкие спиранты, а в других случаях – смычногортанные.
Выдвинутые Н.С. Трубецким положения, реализованные им в практике
сравнительно-исторического анализа, во многом развивали взгляды на проблемы родства кавказских языков П.К. Услара. Он писал, что для доказательства
128
языкового родства необходимо опираться на сравнительную грамматику кавказских языков, высказывая справедливые сомнения в наличии общекавказской
генетической общности: «…пока не установлены соответствия между картвельскими фонемами и фонемами северокавказских языков, мы не имеем права
говорить о кавказской языковой общности» [Трубецкой 1987].
Н.С. Трубецкой плодотворно работал над теорией языкового союза, объединяющей не только лингвистические, но и географические и культурноисторические исходные принципы. Осознавая, что сходство между языками
может быть обусловлено не только их генетическим родством, но и длительным соседством и параллельным развитием, он одним из первых признал необходимость и реализовал в своей исследовательской практике принцип комплексного подхода к изучению языка, объединяющего историко-генетический,
ареально-исторический и типологический аспекты. Благодаря этому ученому
удалось на материале кавказских языков показать новые возможности применения сравнительного метода.
С точки зрения общефилологической традиции подошел к исследованию
северокавказских языков А.Н. Генко, многие положения которого вошли в золотой фонд кавказоведения. Его в равной степени интересовали и конкретные
лингвистические факты, и теоретические проблемы языкознания и истории
языка, и практические вопросы создания этнографии Кавказа и Греции. Его перу принадлежит первая научная грамматика абазинского языка, концепция которой в настоящее время является общепризнанной. Эта грамматика, помимо
собственно грамматических, освещает и ряд проблем культурно-исторического
порядка. Так, прослеживая употребление термина «абаза» в историографии,
А.Н. Генко раскрывает его собирательное значение. Здесь же предлагается первая в кавказоведении сравнительная характеристика абазинских диалектов и
говоров. Эти проблемы рассматриваются в тесной связи с вопросом о взаимоотношении абхазского и абазинского языков.
129
Особую ценность - как для лингвистов, так и для историков - представляет исследование А.Н. Генко «О языке убыхов». Углубляя и дополняя существующие сведения об убыхах, определяя их генетическое и историческое место на карте Кавказа, автор на лексическом и историческом материале доказывает самостоятельность убыхского языка в ряду западнокавказских языков. Собранные А.Н. Генко материалы дают прекрасную возможность проследить
культурно-историческую эволюцию народов Кавказа, развитие языка, историю
топонимии, этнографию народов Кавказа и их взаимоотношения с другими
народами и странами.
В трех направлениях развивалась кавказоведческая деятельность Георгия
Федоровича Турчанинова, основные работы которого посвящены исследованию грамматической структуры языка, духовной культуры и эпиграфики. Открытием и изданием древних письменных памятников абхазо-адыгских народов ученый по существу открыл новую страницу в истории кавказоведения.
Самыми ранними из этих памятников являются фонетизированные силлабопиктограммы на двух серебряных сосудах знаменитого Майкопского кургана
середины III тысячелетия до н.э., самыми поздними – меты и именные клейма
гончарных мастеров IV-V вв. н.э. из Гагринского района Абхазии. Исследование этих памятников, отражающих письменность периода раннего рабовладельческого общества, связанного многими нитями с Ближним Востоком, особенно с древней Финикией, дает в руки ученым новые факты, свидетельствующие о путях исторического развития языков народов Кавказа.
В научной деятельности Г.Ф. Турчанинова видное место занимает исследование и популяризация наследия выдающегося кабардинского просветителя
Ш.Б. Ногма, определение исторического значения его научно-общественной
деятельности, его вклада в отечественную культуру как создателя азбуки и
грамматики. Ученый огромной эрудиции и широкого диапазона, Г.Ф. Турчанинов в своих трудах вскрывал и научно обосновывал далеко не самоочевидные
гипотезы, связанные с происхождением названия народов, населяющих Черно130
морское побережье Кавказа и т.п. Среди его учеников есть лингвисты, литературоведы, историки, представители едва ли не всех народов многоязычного Северного Кавказа.
На развитие национальных языков Северного Кавказа, на обеспечение
школ практической и научно-методической литературой была направлена деятельность Г.П. Сердюченко, занимавшегося орфографией, изданием учебников,
организацией преподавания.
Таким образом, заложив основы планомерного и разностороннего изучения кавказских языков, русская наука по существу дала начало новой отрасли –
кавказоведению. Оно оказало большое влияние на развитие общелингвистических концепций в области анализа синтаксических структур, логикосемантического анализа, на становление грамматических традиций отечественного языкознания, внесло свою лепту в теорию машинного и художественного
перевода. Исследования русских кавказоведов ранее неизвестных материалов
кавказских языков дали возможность лингвистам по-новому оценить многие
явления и процессы: применение сравнительно-исторической методики к материалу кавказских языков существенно изменило общую концепцию сравнительно-исторического языкознания, а наблюдения над кавказским лингвистическим ареалом стали, по существу, отправной точкой для создания ареального
языкознания. Таким образом, идеи российского кавказоведения оказались созвучными тем направлениям, которые сложились к тому времени в лингвистике
в целом и во многом предвосхитили последующее развитие лингвистической
мысли XXI века.
Исследования русских ученых-кавказоведов Г.А. Климова, С.М. Старостина, А.Е. Кибрика, М.Е. Алексеева обогащают общетеоретические достижения кавказского и общего языкознания. И центр лингвистической тяжести лежит на их плечах. В современном кавказоведении научные центры Российской
Академии наук – институты языкознания и востоковедения, а также Московский государственный университет успешно продолжают эту великую тради131
цию русского кавказоведения. Это позволяет надеяться, что русская кавказоведческая школа и в будущем обогатит российскую и мировую науку достижениями огромной научной значимости, чтобы «послужить краеугольным камнем
для дальнейших исследований».
132
РОЛЬ РУССКОЙ ЛИНГВИСТИКИ ХХ в.
В ИЗУЧЕНИИ ПРОБЛЕМ ТЮРКСКИХ ЯЗЫКОВ
Изучение тюркских языков в русском языкознании имеет давнюю традицию. Ранние контакты восточных славян с тюркскими племенами, возникшие
еще до образования в IX в. Киевской Руси, создали условия для изучения тюркских языков. Особенно интенсивно изучение тюркских языков началось во
время монголо-татарского нашествия в XIII-XV вв. и поддерживалось необходимостью сношений с Золотой Ордой. Это, безусловно, вызвало интерес к истории, этнографии, языкам тюркских народов, способствовало зарождению
научной тюркологии в России. Интенсивное и планомерное изучение тюркских
языков наблюдается при Петре I, тогда и началось собирание лингвистического
и этнографического материала. В этом плане особое значение имеют экспедиции, организованные в XVIII в. Петербургской Академией наук с целью изучения Сибири, Поволжья, Кавказа, Средней Азии, особенно Вторая академическая экспедиция 1769-74 гг., которая впоследствии издала четырехтомный
«Сравнительный словарь всех языков и наречий» (1790-91 гг.). Словарь включал слова из 279 языков Российского государства, в том числе лексический материал из 19 тюркских языков и диалектов, и вобрал в себя материалы из многочисленных рукописных словарей. Главным образом, это «Русско-татарский
словарь» С. Хальфина (1785), «Словарь Дамаскина» (1785) и др. Одновременно
в учебных заведениях Казани, Астрахани, Москвы, Омска, Тобольска впервые
вводится как учебная дисциплина татарский язык.
Постепенно русское языкознание вовлекает в круг своих интересов все
большее количество тюркских языков; углубление самих исследований сделало
тюркологию уже в середине XIX в. самостоятельной областью, и она была включена в орбиту научных исследований в сравнительно-историческом аспекте.
Вторая половина XIX в. считается новым этапом развития русской тюркологии, связанным с научной деятельностью В.В. Радлова. В это время расши133
ряется сфера изучения тюркских языков. В аспект лингвистических исследований были включены не только живые, но и мертвые древнетюркские языки.
Выдающийся ученый В.В. Радлов с 1859 г. работал над фундаментальным трудом «Опыт словаря тюркских наречий», объединенный в 4-х томах. Одновременно занимался изучением языков, фольклора, этнографии, археологии народов Алтая и Западной Сибири; в 1866 г. вышел первый том серии «Образцы
народной литературы северных тюркских племен»; в 1883 г. опубликована
«Сравнительная грамматика северных тюркских языков».
Значителен вклад В.В. Радлова в изучение памятников древнетюркской
письменности. Он издал серию работ «Древнетюркские надписи из Монголии»,
где содержатся тексты памятников, их перевод, словарь и грамматический
очерк. В этом направлении особое место занимают труды русских тюркологов
П.М. Мелиоранского, С.Е. Малова, А.Н. Самойловича, Н.Ф. Катанова.
История научной тюркологии тесно связана с центром преподавания
тюркских языков. В начале XIX в. они изучались в Петербургском и Казанском
университетах. Кафедру турецкого и татарского языков в Казанском университете с 1828 г. возглавил А.К. Казем-Бек, автор «Грамматики турецко-татарского
языка» (1839 г.). Эта кафедра долгие годы определяла лингвистические традиции русской тюркологии. Позднее руководили кафедрой И.Н. Березин, Г.А.
Ильминский. В Петербургском университете работали такие известные ученые,
как О.И. Сенковский, А.О. Мухлинский, В.Д. Смирнов, А.Н. Самойлович. А в
1855 г. в Петербургском университете был создан факультет восточных языков,
который расширил изучение тюркских языков, впоследствии, с 1920 г., преобразованный в Институт живых восточных языков, а в 1938 г. влившийся в Московский институт востоковедения. В 1943 г. было создано восточное отделение
на филологическом факультете МГУ, руководимое Н.К. Дмитриевым и в 1958
г. преобразованное в Институт стран Азии и Африки при МГУ.
Соответственно, русская тюркология к началу ХХ века, как сказано выше, достигла высокого уровня развития, благодаря чему она стала основным
134
источником научных сведений по тюркским языкам и для европейского языкознания.
Как отмечает А.Н. Кононов, тюркология в своих задачах и целях, в методах лингвистической работы и в самих теоретических концепциях, подобно
другим филологическим дисциплинам русского востоковедения, черпала идеи
из общего и русского языкознания. И эта научно-исследовательская традиция
продолжается в лингвистических трудах русской тюркологической школы советского периода, претерпевая определенные изменения.
Вместо эпизодического и разрозненного изучения отдельных грамматических явлений, как это имело место в дооктябрьской тюркологии, уже в ХХ
веке, в советское время, началось систематическое и планомерное изучение
различных тюркских языков. В результате этой работы в настоящее время тюркология располагает большим числом блестящих исследований как общего, так
и прикладного характера мирового уровня языкознания.
Важнейшие изменения произошли в представлениях и понятиях, относящихся ко всей грамматике в целом и ее дисциплинам - морфологии и синтаксису. Впервые в истории тюркология определилась в целостном виде, т.е. со
стороны формы и содержания, ее основных единиц - частей речи и других категорий. Определились также предмет и состав синтаксиса. Синтаксис, как самостоятельная дисциплина грамматики, в дореволюционной тюркологии не имел
ясных очертаний исследования. В единичных работах, относящихся к синтаксису или освещавших синтаксис подробнее, чем в других работах, учение о
предложении сводилось к начальным сведениям и составляло один из разделов,
большая часть которого, однако, была посвящена употреблению грамматических форм имени и глагола в предложении.
Изменение представлений о грамматике тюркских языков требовало также изменения методов ее изучения. С 30-х годов в советскую тюркологию трудами Н.К. Дмитриева и других начинает внедряться - сначала в морфологию, а
затем и в синтаксис - метод изучения грамматических явлений через анализ
135
грамматических категорий и их взаимно связанных комплексов - систем. Идея
такого метода, как известно, была изложена акад. А.А. Шахматовым в его учении о частях речи в русском языке. Модифицированный применительно к
тюркским языкам метод изучения по грамматическим категориям стал в тюркологии господствующим как в описании современного, так и исторического
состояния грамматики тюркских языков. При помощи указанного метода были
получены почти все первоначальные сведения о тюркских языках.
Прежде всего, надо отметить, что в это время бурное развитие получает
школьное и вузовское образование на местах, требовавшее создания школьных
учебников и вузовских курсов по языку; тем самым расширяются социальные
функции национальных языков. Этот фактор, роль которого полностью определилась с начала 30-х годов, продолжал оказывать все возрастающее влияние во
все последующее время.
Наряду с этим русская тюркология продолжала также составление общих
фонетико-грамматических описаний языков, при котором нередко освещались
важнейшие вопросы грамматики различных тюркских языков. Одновременно
проводилась активная научная работа в многочисленных тюркологических центрах нашей страны.
И сегодня можно выделить целый ряд грамматик по различным тюркским
языкам, составленных А.Н. Самойловичем (1925), В.А. Гордлевским (1928),
Е.Д. Поливановым (1926), Н.К. Дмитриевым (1940, 1948), А.К. Боровковым
(1935), А.Н. Кононовым (1941, 1956), А.П. Поцелуевским (1929), Н.А. Баскаковым (1940). Впоследствии молодые национальные кадры в новых тюркологических центрах первые научные мысли черпали часто с помощью этих грамматик,
находя в них основу для дальнейших исследований.
Обращаясь к теоретическим исследованиям по грамматике, к научным
достижениям в области индоевропейских флективных языков, советские тюркологи проявили особый интерес к теоретическому опыту дореволюционного
языкознания. Роль русского языкознания оказалась весьма существенной в
136
процессе развития и роста советской тюркологической школы, вступления ее в
пору своей теоретической зрелости в постановке и решении или разработке целого ряда кардинальных проблем тюркологии, в первую очередь - в области
грамматики.
Наиболее важный итог за истекшие десятилетия в области изучения
грамматики тюркских языков состоит в том, что были выяснены в деталях важнейшие особенности морфологии и синтаксиса тюркских языков, начато планомерное изучение их исторического развития. Многие морфологические и
синтаксические черты тюркских языков, в числе их и те, которые были предметом изучения в дореволюционной русской тюркологии, исследованы вновь.
Трудно найти вопросы грамматики, которые не были бы предметом иногда неоднократного специального изучения русских тюркологов. Одной из главных
по своему значению перед тюркологами встала проблема частей речи.
В дореволюционной тюркологии признавалось, что в лексических единицах, входящих в обширный разряд имен, формальной дифференциации имени
на существительное, прилагательное и наречие не существует, хотя, надо сказать, В.В. Радлов в своих «Altürkische Inschriften der Mongdei» в перечне частей
речи и словообразовательных аффиксов выделял как существительные, так и
прилагательные.
Традиционное определение на именные части давали в первых тюркологических работах послеоктябрьского времени. Е.Д. Поливанов в 1922 г. в представленных тезисах «О принципах построения турецкой грамматики» отмечал:
«Изменяемые части речи делятся, во-первых, на глаголы и на обширный класс
имен (куда войдут и прилагательные, и местоимения) на том основании, что
имена и спрягаются, и склоняются, но глаголы только спрягаются, а не склоняются…» И далее: «Такого различия, как между русскими существительными и
прилагательными (т.е. своеобразной системы склонения для каждой из этих частей речи), в турецком нет, прилагательные выделяются только как подкласс,
на основании таких признаков, как суффиксы сравнительной степени –рак и
137
образование интенсива» [1968: 12]. Близкую к этой точку зрения развивал и
А.Н. Самойлович (1925).
В середине 30-х годов А.К. Боровков предложил определение частей речи, в числе их именных, как разрядов основ, каждый из которых имеет свойственное ему значение предмета, признака и т.д., формальные показатели и
синтаксические функции. Подход А.К. Боровкова, предложенный в русле общих трактовок определения частей речи, в советском языкознании получил
признание и в настоящее время принимается большинством современных тюркологов.
В последующие годы предлагались другие теоретические решения для
дифференциальных признаков частей речи. Одни из них были ориентированы
главным образом на словообразовательные формы частей речи и частично на
синтаксические функции (И.А. Батманов, 1955). В других, при сохранении общей схемы А.К. Боровкова, была предложена дифференциация словообразовательных форм на лексико-семантические (собственно-словообразовательные
формы) и лексико-функциональные (формы частей речи) (Н.А. Баскаков, 1952).
В третьих была высказана мысль о грамматической интерпретации семантического признака, разном удельном весе указанных выше трех дифференциальных признаков в применении к различным частям речи (Э.В. Севортян, 1957).
Предлагались и другие сочетания указанных критериев.
Независимо от учения о частях речи в центре внимания российских тюркологов была проблема словообразования, представляющая собой отчасти ту
же проблему частей речи, но в ином аспекте. Интерес к словообразованию имел
своим источником ряд факторов, среди которых ведущими были насущная
необходимость сближения литературных языков с общенародной основой разговорных языков и создание лингвистической терминологии по старо- и младописьменным тюркским языкам.
Существенное значение для исследований по словообразованию имели,
как было отмечено выше, грамматики Е.Д. Поливанова, А.Н. Самойловича,
138
В.А. Гордлевского, Н.К. Дмитриева и других. Особое внимание в них уделялось
аффиксальному словообразованию.
Наряду с вопросом о способах словообразования в центр внимания тюркологов стали вопросы семантики, продуктивности, форм и состава словопроизводных аффиксов, основ словообразования и другие.
Уже в 40-50-е годы активно включаются в научно-исследовательскую работу национальные кадры, среди которых С.К. Кенесбаев, П.А. Азимов, Т.М.
Гарипова, В.М. Насилов, А.А. Юлдашев и многие другие, которые интенсивно
работали над многими проблемами словообразования.
Э.В. Севортяном был предложен способ изучения словообразовательных
явлений – по моделям, где рассматриваются значения аффиксов, их реализация
в зависимости от лексических разрядов основ словообразования, семантическое
строение производного слова и его отношение к исходной основе.
Близкие предложенной мысли высказывает Н.А. Баскаков, только с иной
интерпретацией форм именного и отглагольно-именного словообразования.
Наряду с этими, перед тюркологами встали другие вопросы в разработке аналитических форм словообразования, поскольку не было ясно, к какой сфере языка
следует отнести огромную массу фактов аналитического словообразования – к
синтаксису, лексике, морфологии; можно ли весь этот материал отнести к словообразованию или их надо классифицировать по-другому. Среди работ можно
выделить исследования С.К. Кенесбаева, Т.М. Гарипова, С. Джафарова и других, посвященных словообразованию в тюркских языках и отвечающих на многие вопросы.
В работах 50-х годов различные типы аналитических выражений с лексической функцией объединены в обширный отдел сложных слов (в смысле аналитических форм слова), куда вошли, с одной стороны, лексиколизованные
словосочетания (от устойчивых сочетаний до идиом) с разной спаянностью
компонентов, с другой – парные образования и составные глаголы. С этого
времени у большинства специалистов сложные слова подразделяются на обра139
зованные способом сочинения и способом подчинения. Последним охватываются все фразеологизмы, за словообразовательную форму которых принимаются формы свободных словосочетаний, от которых они происходят.
До этого первые сведения о сложных словах и их особенностях уже приводили в грамматиках А.Н. Самойловича и В.А. Гордлевского, в которых представлены основные типы сочетаний сложных слов. В это же время, т.е. в 1930
г., вышла специальная работа Н.К. Дмитриева о парных сочетаниях в башкирском языке, внесшая существенные теоретические положения в построении
сложных слов и их сочетаний; особое внимание уделяется сложным глаголам
аналитических образований, неоднородной природе этих образований и т.д. В
последующих исследованиях данная проблема получила дополнительные важные уточнения.
Разработка проблемы предложения, сложного и особенно сложноподчиненного предложения в русской тюркологии восходит к синтаксической традиции дооктябрьской тюркологии. Она берет свое начало с «Грамматики алтайского языка» (1869) и состоит в том, что глагольно-именные обороты со своим
субъектом в родительном либо в основном падеже рассматриваются в качестве
«полных» или «сокращенных» придаточных предложений, соответствующих
русским придаточным предложениям с относительной связью. Сочетания личного глагола с предшествующим деепричастием мыслится как переход от простого предложения к сложному.
Грамматики по тюркским языкам первой половины ХХ века (Гордлевский, 1928; Боровков, 1935) были построены по принципам традиционных
грамматик XIX века.
Впервые принципиально иная трактовка неличных оборотов была дана в
«Краткой учебной грамматике современного османо-турецкого языка» А.Н.
Самойловича (1925), который включал и отдел придаточных предложений,
наряду с аналитическими предложениями в лично-предикативной форме и с
союзом, также деепричастные и инфинитивные обороты со своим подлежащим
140
в основном падеже (= в данном случае именительному падежу), отличным от
подлежащего главного предложения. Все глагольно-именные обороты с субъектом в родительном или основном падеже А.Н. Самойлович отнес к распространенным членам простого предложения.
А.Н. Самойлович предложил свою теорию сложноподчиненного, соответственно, придаточного предложения в турецком языке. Он стал на строго
грамматическую точку зрения, специально подчеркнув в своем изложении
грамматическое понимание предложения и его основных членов и в обоснование своей точки зрения привлек то положение, что «в турецком синтаксисе
конструкция «подчинения» преобладает, сравнительно с русским синтаксисом,
над конструкцией «сочинения» как в отношении одного предложения, так и в
отношении сочетания отдельных предложений» (1925).
Учет подлежащего предложения как обязательной величины при анализе
придаточного (как и вообще любого) предложения после грамматики А.Н. Самойловича стал обязательным в дальнейшей разработке вопросов сложного
предложения и особенно сложноподчиненного предложения в тюркских языках.
Признание особой формы придаточного предложения в виде подлежащего (в основном падеже) + сказуемое в неличной форме составило принципиальное различие между позицией А.Н. Самойловича и Ж. Дени, который в своей
известной грамматике в качестве придаточных предложений признал лишь
предложения со сказуемым в личной форме, а все обороты с неличными формами глагола, в числе их и те, что имеют свое подлежащее, отнес к «мнимым
предложениям» (quasipropositions). В принципе такой же взгляд на придаточное
предложение и неличные обороты был высказан также И.А. Батмановым (1933,
1955), В.М. Насиловым (1940), С.С. Жиенбаевым (1945).
В начале 40-х годов в «Грамматике кумыкского языка» Н.К. Дмитриева и
в «Основах синтаксиса туркменского языка» А.П. Поцелуевского была предложена общая трактовка сложного, в частности, сложноподчиненного предложе141
ния в тюркских языках с особым вниманием к разным типам придаточных
предложений и синтаксическим конструкциям с неличными формами глагола.
Названными книгами в советской тюркологии начинается новое направление в области синтаксиса сложного предложения.
В 1948 г. Н.К. Дмитриев выступил с другой книгой - «Грамматика башкирского языка», в которой подвел итог своим исследованиям в области фонетики и грамматики тюркских языков, в том числе по основным вопросам сложноподчиненного и особенно придаточного предложения.
В соответствии со взглядами на предложения, Н.К. Дмитриев выдвинул
два признака придаточного предложения в тюркских языках: 1) относительно
логическая самостоятельность содержания придаточного предложения и 2) отдельно выраженное сказуемое в одной из выражающих сказуемность личных
форм глагола. Помимо названных, А.Н. Самойлович предложил - в качестве
дополнительного критерия – наличие собственного подлежащего, отличного от
подлежащего главного предложения. Эти признаки долго дискутировались, но
и сегодня нет единого решения вопроса.
Следует отметить, что А.П. Поцелуевский исходил из традиционного для
всей тюркологии взгляда на преобладание именной категории над глагольной в
истории тюркских языков и из именного характера древнетюрского предложения. Глагольно-именные обороты с логическим субъектом в родительном падеже А.П. Поцелуевский назвал «потенциальными предложениями». Он подчеркивал, что придаточное предложение с неличной формой сказуемого «в
грамматическом отношении рудиментарно, так как оно не имеет законченной и
согласованной формы» и что только следующая ступень придаточного предложения со сказуемым в личной форме «представляет собой законченное придаточное предложение, соответствующее логической завершенности выражаемого им суждения».
Указанные выше критерии определения придаточных предложений
нашли отражение уже в ряде академических грамматик по тюркским языкам во
142
второй половине ХХ века: «Современный казахский язык» (1962), «Туркменский язык» (1964), «Грамматика азербайджанского языка. Часть вторая. Синтаксис» (1959) и др.
Несмотря на возражения против функциональной классификации, все
тюркологи-синтаксисты, в их числе и те, кто в принципе возражал против
функционального критерия, следовали в классификации придаточных предложений функциональной, нередко параллельно с ней структурной (по формам
построения сложноподчиненного предложения и средствам связи его компонентов), которая, как известно, многообразно развивается в современной тюркологии.
Одним из результатов изучения сложного предложения на материале
многочисленных тюркских языков был вывод российских тюркологов о том,
что традиционная трактовка сложноподчиненного предложения как суммы
простых предложений иллюзорна, что на самом деле части сложного предложения, каждая в отдельности, не имеют смысловой и интонационной законченности, они в некоторой степени теряют свою самостоятельность; без придаточного главное предложение неполно и недосказано. Подчеркивается, что сложное предложение отличается от простого не сложностью мысли, а своим строением и т.д.
Изучение сложноподчиненного предложения вплотную подвело тюркологов к проблеме предложения в тюркских языках, так как стало очевидным,
что фундаментальное решение, например, вопроса о синтаксической природе
неличных оборотов, прямо зависит от основных свойств и характеристик предложения в тюркских языках.
Поэтому с 50-х годов начинается специальная разработка вопросов простого предложения, и эта тема продолжает и поныне занимать внимание отечественных тюркологов.
143
На первом этапе исследований анализ предложений основывался на понимании предложения как речевого выражения суждения, на признании параллелизма в строении того и другого.
В соответствии с логическим истолкованием предложения само предикативное (сказуемостное) отношение понималось довольно часто как отношение
членов суждения, а члены предложения – как члены суждения.
Признавая предложение со стороны содержания как выражение высказывания, многие русские тюркологи за основу предложения принимают предикативные отношения между подлежащим и сказуемым. Одни ученые (мнение
восходит к русской тюркологии XIX в.) рассматривают сказуемое как самый
важный член предложения, и это положение в современном языкознании является господствующим, хотя существует и другое мнение.
Основное содержание понятия предикативности в последние годы привлекает возрастающее внимание специалистов по тюркским языкам. Попрежнему у большинства тюркологов отношение подлежащего и сказуемого
считается как основа или ядро предикативности (сказуемости).
В последующих работах, следуя В.В. Виноградову, предикативность рассматривается как отношение содержания предложения высказывания к действительности (Закиев, 1954; Будагов, 1963).
Соответственно двум разным определениям предикативности различно
решается также вопрос о средствах и формах ее выражения.
Сторонники первого взгляда на предикативность основную синтаксическую форму ее выражения видят в порядке слов, морфологическую – в личнопредикативных показателях (М.Б. Балакаев, Э.В. Севортян). Другие представители данного направления указывают на категорию лица как средства предикативной связи слов.
Разногласия между тюркологами по вопросу о структурных типах предложений касались преимущественно классификационных признаков. Одни авторы исходили из способов выражения односоставного предложения (М.З. За144
киев, 1959), другие исследователи считали необходимым принимать во внимание также коммуникативные функции слов или словосочетаний в роли односоставного предложения, как это мы видим, например, в грамматике турецкого
языка А. Н. Кононова (1956). В этом направлении стоит выделить исследования
А.И. Ахматова по синтаксической конструкции предложения в балкарском
языке, которые сыграли существенную роль в развитии синтаксиса для всей
тюркологии.
Суммируя результаты исследований русской тюркологии в области изучения грамматики, необходимо указать, что исследователи неоднократно возвращались к проблеме строения слова, объединяющей в себе ряд узловых вопросов языковой структуры. В ходе различных грамматических исследований
наметилась общая тенденция к дальнейшей дифференциации аффиксальных
форм: специального выделения форм частей речи, внутреннего разграничения
словоизменительных аффиксов и др.
Однако в современной тюркологии пока нет общепринятого решения вопросов, относящихся к строению слова. Имеются различия в интерпретации
разных типов или конкретных групп аффиксов, их места в строении слова и т.д.
Так, в исследованиях Н.А. Баскакова внимание сосредоточено на неоднородности структуры слова в зависимости от его именного или глагольного характера,
а У.Б. Алиев и Э.В. Севортян предлагают принципы разграничения словообразовательных форм от словоизменительных, исходя из разных аспектов, и т.д.
Следовательно, рассмотренные положения русской тюркологической
школы явились концептуальной основой национального тюркского языкознания ХХ в. Все эти и другие проблемы тюркских языков в современном языкознании являются предметом научного интереса академических и вузовских
центров Москвы, Санкт-Петербурга и всех тюркоязычных республик. Исследования продолжаются, ставятся другие, более сложные теоретические проблемы
тюркского языкознания, отвечающие уровню мировой науки.
145
ИЗУЧЕНИЕ ВОПРОСОВ РОМАНИСТИКИ
В РУССКОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
Русские исследователи романских языков внесли определенный вклад в
разработку многих проблем романистики.
Известно, что в России научный интерес к романским языкам возникает
уже во второй половине XIX века в связи с изучением истории романских литератур. Впервые в Петербургском университете под руководством А.Н. Веселовского было организовано изучение старофранцузских, староиспанских и
староитальянских текстов. В это же время на романо-германских отделениях
университетов в Петербурге, Москве, Киеве и Харькове начали читаться курсы
введения в романское языкознание. В 1908 г. Д.К. Петров издал курс лекций
«Введение в романскую филологию», ректор Московского университета М.М.
Покровский ввел изучение народной латыни в Московском университете. Профессор А.И. Садов в 1917 г. издает книгу «Латинский язык в памятниках христианской письменности», в Киеве С.В. Савченко опубликовал «Происхождение романских языков» и т.д.
Но интенсивное развитие романистика получила в советский период. Основатель советской школы романистики В.Ф. Шишмарев впервые в русской
науке представил исследования «Очерки по истории языков Испании» (1941),
«Историческая морфология французского языка» (1952), «Книга для чтения по
истории французского языка» (1955); М.В. Сергиевский – «Историю французского языка» (1938), «Введение в романское языкознание» (1938), которые, по
сути дела, оказались инициаторами изучения живых романских языков и диалектов.
В центре внимания ученых-романистов становятся проблемы грамматики. Постановкой этих проблем русская романистика отличается от большинства
западных работ по романским языкам.
146
В русской романистике, начиная с 30-х годов ХХ века, стали разрабатываться методы морфемного анализа на материале французского языка К.А.
Ганшиной и М.Н. Петерсона (1947). Следует отметить, что в их исследованиях
впервые в романистике были даны основы морфемного анализа глагола. Авторам удалось отойти от традиционного этимологического принципа, и при морфемном анализе были дифференцированы понятия корня, основы, окончания,
внутренней флексии. Для отбора продуктивных морфемных форм исследователи исходили из анализов текстов художественной литературы и периодической
печати. При таком подходе к изучению языка был выявлен удельный вес морфологических способов выражения категориальных значений.
Методы морфемного анализа в работах по романским языкам связаны с
вопросом о природе сложных глагольных форм. До этого некоторые романисты
отрицали закономерность выделения сложных форм в глагольной системе романских языков. В парадигмы глаголов включались лишь формы, представляющие собой результат фонетического развития латинских глагольных форм,
или же формы романского образования, характеризующиеся слитностью своих
компонентов, - романское будущее время или условное наклонение. Сложные
формы приравнивались к устойчивым синтаксическим сочетаниям и не изучались в морфологии.
Большой вклад в изучение проблемы словосочетания романской филологии внесли русские ученые. Работа по вопросам словосочетания почти не велась в зарубежной, в частности испаноязычной, лингвистике на материале современных романских языков. К.А. Ганшина и М.Н. Петерсон в книге «Современный французский язык» дали синтаксическую и семантическую систематизацию видов свободных словосочетаний современного французского языка,
определили особенности способов выражения грамматических отношений, одновременно учитывая соотношение аналитических и синтаксических способов.
Впервые
давалась
классификация
словосочетаний
по
лексико-
морфологическому признаку – по частям речи. Этот способ давал возможность
147
классифицировать на основе единого критерия все виды словосочетаний и подводил к возможности изучать релевантные признаки частей речи на основе их
сочетаемости.
В связи с проблемой словосочетания возник вопрос о природе предикативных словосочетаний, которые некоторые исследователи относили к предложению. Этот спорный вопрос снимался сам собой, когда в основу классификации словосочетаний был положен критерий лексико-морфологической характеристики компонентов словосочетания (имя, глагол, местоимение).
Некоторые русские романисты при изучении словосочетаний, наряду с
лексико-грамматическим характером компонентов словосочетания, в качестве
критерия привлекают синтаксические отношения между компонентами: предикативные, объектные, определительные, аппозитивные, обстоятельственные
словосочетания. Этот критерий выделения типов словосочетания принимает
Р.А. Будагов («Этюды по синтаксису румынского языка», 1958).
Большое значение для развития теоретической грамматики современных
романских языков имело изучение системных отношений французского языка.
Понятие системы языка пронизывало работы русских лингвистов. Изучение системных отношений языка и характеристика структурных связей лексики, морфологии и синтаксиса способствовали уточнению методов описания отдельных
родственных языков.
Изучение функционирования системы языка стимулировало в советской
романистике постановку проблем сравнительно-сопоставительной и сравнительно-типологической грамматики как родственных, так и неродственных
языков. Большое место в советской романистике занимают исследования грамматической системы одного языка, в которых проводится выборочное сравнение с другими родственными и неродственными языками. Обычно для такого
сопоставления служат морфологические и синтаксические способы выражения
логических отношений, необходимых для любой коммуникации. Изучение си-
148
стемных отношений романских языков в течение последних десятилетий велось на материале отдельных частей речи или грамматических категорий.
Отличительной чертой русской романистики является внимание к проблемам формирования и развития национальных языков в романских странах
Европы и Америки. В монографиях Г.В. Степанова «Испанский язык в странах
Латинской Америки» (1963), «Типология языковых состояний и ситуаций в
странах романской речи» (1976), Р.А. Будагова «Проблемы изучения романских
литературных языков» (1961), «Литературные языки и языковые стили» (1967),
Е.А. Реферовской «Французский язык в Канаде» (1972), М.А. Бородиной «Современный литературный ретороманский язык Швейцарии» (1969) и др. история данных языков рассматривается в тесной связи с историей общества, с учетом функционирования диалектов и окружающих языков.
Российские романисты основное внимание уделяют изучению синтагматических отношений, реализация категорий имени изучается в синтаксических
группах подлежащего и дополнения. В основу изучения структуры глагола кладется структура группы сказуемого.
Изучению глагольных категорий посвящены многие работы, выходящие в
свет, начиная с 50-х годов ХХ в.
Е.А. Реферовская в ряде публикаций раскрывает функции сложных глагольных форм действительного и страдательного залогов. В соответствии с новейшими работами по научной грамматике французского языка, публикуемыми
за рубежом, автор доказывает продуктивность категорий вида в глаголе французского языка на разных ступенях его исторического развития. Итоги этих
изысканий обобщены в трудах по теоретической грамматике. Так, например,
Е.А. Реферовская и А.К. Васильева в ч.I «Теоретической грамматики современного французского языка» приходят к заключению, что вид в системе французского глагола имеет постоянные средства выражения. “Le trait caracteristique de
toutes les formes composees consiste en ce qu’elles designent toujours des actions
149
accomplies” отмечает, что характерной чертой всех сложных глагольных форм
является то, что эти формы всегда обозначают законченные действия.
Большое место в изучении грамматического строя современных романских языков занимают работы, посвященные изучению категории залога и
наклонения в структуре глагольных форм.
Проблема залога встала на очередь в итоге изучения местоименных глаголов как устойчивой категории, свойственной многим романским языкам.
Местоименные глаголы так же, как и конструкция «личная форма глагола
‘быть’ + пассивное причастие», были признаны русскими лингвистами постоянным средством выражения залоговых отношений в романских языках. Местоименные глаголы имеют постоянный формант, происходящий от возвратного местоимения, который придает действительным глаголам медиальное или, в
более редких случаях, пассивное значение.
Большинство французских лингвистов отрицало залог как морфологическую категорию глагола в романских языках. Показательна в этом отношении
точка зрения крупнейшего французского лингвиста Ф. Брюно, предметом исследования которого служил французский язык в его истории и в современном
состоянии. Ф. Брюно, исходя из положения о непосредственной связи морфологии латинского и французского языков, отрицает категорию залога в романских языках, и в частности во французском, на том основании, что латинский
синтетический пассив не сохранился ни в одном романском языке.
В работах ученых-романистов по-новому ставится проблема залога во
французском языке. Отказываясь от узко морфологической точки зрения, ряд
исследователей выделяют во французском языке три залога: действительный,
страдательный и взаимно-возвратный или возвратно-средний залог, совмещающий в одной форме три залоговых значения (Богомолова, 1948; Илия, 1955).
Исследование современных романских языков вскрыло новое качество
романских языков по сравнению с языком основы – латинским. Этим новым
150
качеством явилась местоименная форма глаголов, которая своим значением и
употреблением заменила древние латинские формы.
Изучение грамматических форм выражения категории модальности имело большое значение для развития теоретической грамматики романских языков, которая включает три основных вопроса в современной романистике: 1)
соотношение категории времени и категории модальности в семантической
структуре глагольных форм; 2) модальные категории, выражаемые формами
наклонения; 3) грамматические категории выделения наклонений. Эти проблемы, как в исследованиях самих романистов Европы, так и в исследованиях русских романистов, получают разное решение. Нет единого грамматического понятия данных проблем, поэтому вопрос остается открытым до сих пор.
Важнейшим результатом изучения романских языков в русистике является создание работ по сравнительно-сопоставительному анализу. Это работы
Г.В. Степанова, М.С. Гурычевой, Е.М. Вольф, А.В. Супрун и др.
В исследованиях Т.Б. Алисовой «Очерки синтаксиса современного итальянского языка» (1971), М.А. Бородиной и В.Г. Гака «К типологии и методике
историко-семантических исследований» (1979), Е.М. Вольфа «Грамматика и
семантика местоимений» (1974), его же «Грамматика и семантика прилагательного» (1978), Т.А. Репиной «Аналитизм романского имени» (1974), Н.А. Катагощиной
«Особенности
фонологической
системы
современных
иберо-
романских языков» (1970) рассматриваются вопросы фонетики, грамматики и
лексики романских языков в синхроническом и диахроническом аспектах с
точки зрения общих и специфических закономерностей развития теории романских языков для установления общероманского типа, отличающегося от других
индоевропейских языков.
Сопоставительное изучение родственных языков может быть плодотворным для постановки проблемы структурной общности романских языков (Н.Д.
Арутюнова, Е.М. Вольф, Р.Г. Пиотровский). Большое значение имеет для развития методов исследования изучение структурных типов предложений и вы151
деление их релевантных признаков. При изучении структуры предложения романских языков продуктивным оказывается метод противопоставления синтетических структур одного языка, различающихся между собой одним признаком.
Необходимо также заметить плодотворность работы русских романистов
по составлению теоретических и практических грамматик и словарей.
В этом направлении следует упомянуть учебники О.К. ВасильевойШведе, Г.В. Степанова, В.С. Виноградова, Т.Б. Алисовой, Е.Г. Голубевой, Б.А.
Никонова, А.К. Васильева и др. Основными центрами изучения романских языков в России являются Институт языкознания РАН, кафедры романских языков
филологических факультетов Московского, Санкт-Петербургского, Пятигорского, Воронежского и др. университетов.
Изучение романских языков особую масштабность приобрело с 60-70-х
годов ХХ века. Расширилась тематика изучаемых проблем, а во многих вузах
впервые активно включают романские языки в учебный план. Увеличилось
число ученых, занимающихся изучением испанской лингвистики. В этом отношении ученые Санкт-Петербургского университета целенаправленно работают
во всех областях испановедения.
Следует отметить исследование Т.А. Репиной «Сравнительная типология
романских языков» (1996), где на материале пяти языков – французского, испанского, итальянского, португальского, румынского – сопоставляются системы романских языков и вырабатываются критерии, позволяющие относить их к
единому типу языковой структуры. Отдельно рассматривается реакция близкородственных языков на противопоставление понятий «человек/вещь», «люди»
как нечленимая и членимая совокупность лиц, на различие людей по полу и
возрасту и др. На основе сравнения языковых структур и способов обозначения
разными родственными языками одних и тех же внеязыковых понятий и отношений для выяснения особенностей языкового отражения их носителями явлений реального мира автором выявлены некоторые новые, до сих пор не обра152
тившие на себя внимание расхождения сопоставляемых языков на уровне их
систем и способов языкового выражения. Вместе с тем, исследователь стремился показать, что за внешним различием языковых систем может скрываться
глубокое типологическое сходство структурного типа изучаемых языков. На
основании противопоставленности принципов организации и функционирования языковых систем ставится вопрос определения отнесения языка к синтетическому и аналитическому типу языковой структуры. При этом автор, анализируя именные и глагольные системы современных романских языков в сопоставлении друг с другом, приходит к выводу, что романские языки, при всех
расхождениях их систем и несмотря на наличие в них синтетических способов
выражения, представляют аналитический тип структуры.
По заключению автора, сравнительно-типологическое исследование может считаться объективным только тогда, когда каждый язык изучается независимо друг от друга, когда исследователь не переносит результаты, полученные
от рассмотрения материала одного языка как самостоятельной единицы, на
другой - одно из основных условий, обеспечивающих эффективность сравнительно-типологического исследования.
В 1965 г. Н.Д. Арутюнова издала работу «Трудности перевода с испанского языка на русский язык» (с практической направленностью), в которой
считает необходимым для перевода предложения с испанского языка на русский, прежде всего, суметь извлечь из него всю ту грамматическую информацию, которая в нем содержится, выявить ту модель, по которой оно построено.
Именно правильность анализа обеспечивает правильность понимания предложения и правильность его перевода. Особо выделяется тот материал, который
не находит себе прямой параллели в русском. Поэтому при переводе на русский
язык предложений, содержащих подобные черты структурных преобразований,
получают более конструктивный анализ. Предложенные ею рекомендации
представляют значительный вклад в переводческую деятельность.
153
В 1998 г. вышло учебное пособие О.К. Васильевой-Шведе, Г.В. Степанова «Теоретическая грамматика испанского языка» (синтаксис предложения), где
рассматриваются некоторые проблемы синтаксической теории современного
испанского языка. Авторы книги, используя достижения синтаксической науки
в разных ее ответвлениях и модификациях, предлагают новые аспекты изучения испанского синтаксиса. В рассматриваемом исследовании структура синтаксических описаний строится из синтаксиса частей речи, синтаксиса словосочетаний (синтагм), синтаксиса предложений, синтаксиса текста, которые отличаются от традиционного описания. Теоретические положения аргументируются современной художественной литературой Испании и Латинской Америки.
Таким образом, синтаксис испанского языка авторами представлен в разнообразных его конструкциях, что представляет несомненный интерес.
В итоге можно с уверенностью констатировать, что эти и многие другие
важные исследования российской лингвистики, посвященные изучению романских языков, откроют ученым-романистам России перспективу для дальнейших
научных изысканий в этой области.
154
НЕКОТОРЫЕ НАУЧНЫЕ ПОРТРЕТЫ
Н.Я. Марр и советское языкознание
(1864-1934)
Становление и развитие советского языкознания тесно связано с именем
академика Николая Яковлевича Марра – языковеда, филолога и историка древних цивилизаций, в научной деятельности которого ясно просматриваются два
периода: дореволюционный и послереволюционный.
Конец XIX века и начало XX века в отечественной науке относятся к периоду становления и развития русского востоковедения. В этот период в Петербурге с его многосторонними интересами расцветала ориенталистская школа мирового значения, представленная целой плеядой выдающихся ученых:
тюрколог В.В. Радлов, арабист В.Р. Розен, индологи С.Ф. Ольденбург и Ф.И.
Щербатский, иранисты К.Г. Залеман и В.А. Щуковский и многие другие. Среди
этих выдающихся ученых вырос крупнейший языковед, филолог и историк
Кавказа Н.Я. Марр, отличавшийся от всех творческой индивидуальностью, характером и темпераментом.
Справедливо считают, что Н.Я. Марр создал, в сущности, новую отрасль
кавказоведения – армяно-грузинскую филологию, понимаемую как единую
дисциплину, основанную на целостной исторической концепции об исконно
культурном единстве армянского и грузинского народов и их непрерывном
взаимодействии. Высокую научную оценку получили проводившиеся Марром
археологические раскопки в древней столице Армении Ани, грамматика древнеармянского языка, основные таблицы к грамматике древнегрузинского языка
с предварительным сообщением о родстве грузинского языка с семитскими
(есть, впрочем, все основания считать, что теория Марра о родстве грузинского
языка с семитскими так и не получила никакого развития и применения ни в
грузинском, ни в семитском языкознании).
155
Обращает на себя внимание гипотеза Марра о скрещенном характере армянского языка. Он устанавливает, что «в армянском языке мы не имеем чистого, точнее – целостного представителя индоевропейской семьи языков» [Марр
1909: 60], что в нем «имеется слой, противоборствующий арийскому, иногда
перевешивающий его» и что этот коренной слой «…есть пережиток языка первоначальных жителей Армении» [там же: 69].
Гипотеза Марра о том, что армянский язык формировался не на индоевропейском субстрате, сохраняет и сейчас свое значение, несмотря на ряд попыток ее оспорить. Однако сама универсализация идеи языкового скрещивания от
«яфетических элементов в языках Армении» к «яфетическим элементам в языках всего мира» привела, по существу, к отходу от лингвоисторических методов исследования, в результате чего автору не удалось доказать ни того, что
языки, которые он объединял под названием «яфетических», в действительности находятся в родстве между собой, ни того, что во множестве языков Европы и Азии действительно имеются отложения этой «яфетической речи».
Согласно концепции Н.Я. Марра, яфетические языки – не особая этнически и генетически характеризовавшаяся группа или семья, а особое состояние,
особый тип или стадия в развитии всех языков. Через эту стадию прошли будто
бы языки, которые ныне известны нам как индоевропейские, семитские, уралоалтайские и др. Эта идея стала зерном «нового учения о языке». Элементы, из
которых складывалось «новое учение о языке», были разнородны и во многом
противоречивы. Так, с первых дней научной деятельности Марра не покидал
вопрос так называемого «индоевропеизма». Если до него индоевропеистику обвиняли в том, что она неверно освещает историю одного конкретного языка, а
именно армянского, то Марр вообще отрицал «праязык», то есть возведение
родственных языков к единому первоначальному языку, результатом дифференциации которого они являются. По по мнению ученого, родство между языками возникает в процессе схождения, обезличения и смешения первоначально
разнородных языков. Общий закон развития языков у Марра постулирует эво156
люцию не от единства к множеству, а от множества к единству. Механически
перенося в область языка и языкознания понятия классов, классовой борьбы и
пр., он стал отрицать сравнительно-историческое языкознание как «буржуазное», «расистское», «колониалистское» и т.п., рассматривая индоевропейскую
семью типологически в аспекте создания новых хозяйственно-общественных
условий.
Как известно, в наследии Марра имеется множество псевдонаучных
лингвистических построений и методов. В то же время было бы неправильно
зачеркивать все, что им было сделано в разных областях языкознания. Прежде
всего представляется целесообразным различать два момента: постановку проблем, с одной стороны, и методы их разрешения – с другой. Марр был прежде
всего историком культуры в самом полном и широком значении этого слова. В
связи с этим он действительно важнейшие лингвистические, филологические,
исторические и археологические вопросы (например, о взаимоотношениях языка и мышления, о происхождении языка, о связи языка с историей) стал рассматривать широко, комплексно, в контексте всей истории народа и его культуры. Постоянный творческий поиск, щедрость и неистощимость идей в соединении с огромной эрудицией, широтой кругозора и разнообразием научных интересов влекли к нему людей и делали его центром притяжения для многих, не
только начинающих научных работников, но и зрелых ученых, не только языковедов, но и археологов, историков, этнографов и фольклористов.
Выдвигая на первый план исследований значение, Марр выражал основные тенденции советского научного мировоззрения. Краеугольным камнем
«нового учения» стал, как известно, тезис о том, что язык есть идеологическая
надстройка. Соответственно, на второй план был отодвинут факт коммуникативной функции языка. Из представления о языке как об идеологической
надстройке был сделан ряд выводов, на основании которых Н.Я. Марр сформулировал:
157
1. Учение о стадиальности. Поскольку язык на протяжении своего развития – от возникновения до нашего времени – отражает смену хозяйственных
и общественных форм, то в его развитии также можно выявить аналогичную
смену: «…так называемые семьи языков… представляют различные системы,
отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены
одной культуры другой одна система языков преображалась в другую» [Марр
1936: 107]. Таким образом, переход общества из одной формации в другую
должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, причем
эта смена языковых состояний сопровождается конкретной ломкой одной
структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы. Так, изолирующий строй языка являлся якобы отражением первобытнообщинной формации; агглютинирующий строй соответствовал, по мнению Марра
и его приверженцев, родовой организации общества, а флектирующие языки –
формациям классового общества.
Если утверждать, что агглютинация предшествует флексии, то придется
признать, что агглютинативные языки находятся на предшествующей ступени
развития, в отличие от флективных. Равным образом, если эргативную конструкцию считать предшествующей ступенью по сравнению с номинативной,
то языки эргативного строя следовало бы рассматривать как стоящие ступенью
ниже номинативных.
Ступенчатые переходы называются Н.Я. Марром стадиальными. Следовательно, стоя на позициях морфологической типологии, приходится признать
агглютинацию предшествующей флективности стадией, применение же синтаксической типологии приводит к выводу о стадиальных переходных от эргативности к номинативности. То, что для одних языков является фактом, может
не иметь места в других языках, которые могли идти в своем развитии иными
путями. Смена синтаксических систем, реально устанавливаемая на конкретном
материале, может служить лишь одним из путей дальнейших изменений.
158
2. Теория единства глоттогонического процесса. Поскольку в общественном развитии повсюду наблюдаются одни и те же закономерности, в силу
которых на смену одним формациям приходят другие (первобытнообщинный
строй, рабовладельческий, феодальный и т.д.), в развитии языка должно
наблюдаться повсюду такое же закономерное чередование. Иначе говоря, глоттогонический процесс является единым.
3. Учение Н.Я. Марра о классовости языка. Поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовость, язык, будучи надстройкой, также
является классовым.
Утверждая классовость языка, Марр принял за основу то, что на деле является весьма второстепенным, - известные отражения в языке классовых отношений. Все языки, согласно его взглядам, классовы и отражают в своей
структуре не только социальный, но даже политический строй: представители
разных классов говорят на разных языках. В своих лингвистических построениях Марр сделал много ошибок. При анализе «всеобщего родства языков» он неправомерно
отрицал
генетическое
родство
языков
и
сравнительно-
исторический метод их изучения.
Все эти положения ошибочны в том смысле, что не считаются с двойственной природой и функцией языка: с одной стороны, как орудия познания и
мысли, а с другой – как орудия коммуникации.
Е.Д. Поливанов, как известно, был яростным противником идей Н.Я.
Марра. Он первым открыто призвал к дискуссии о «яфетической теории», добился дискуссии и в ходе ее доказал несостоятельность «нового учения о языке». В то же время нужно отметить (об этом научная литература умалчивает),
что Поливанов высоко ценил конкретные труды Н.Я. Марра и отмечал, что «за
вычетом яфетической теории остается очень много материала, который делает
Марра великим ученым» [Поливанов 1968: 73].
По мнению В.З. Панфилова, «нельзя считать оправданным, что в ходе
критики «нового учения о языке» была отброшена и сама идея стадиального
159
развития языков, а также положение о наличии общих закономерностей и этапов в развитии всех языков, т.е. положение о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса. Это, конечно, не означает, что могут быть приняты те
конкретные схемы стадиального развития языков, которые в свое время предлагались представителями «нового учения о языке» и которые ими неоднократно пересматривались. Здесь речь идет лишь о самом принципе. Что же касается
конкретного решения данной проблемы, то в настоящее время для этого создались более благоприятные условия, во-первых, потому что сейчас предпринимаются серьезные усилия по изучению языка как системы с определением ее
ведущих звеньев, во-вторых, потому что за последние два десятилетия достаточно далеко продвинулось изучение языков различной типологии» [Панфилов
1977: 7].
Целый ряд работ Н.Я. Марра с учетом проведенной в 50-х годах дискуссии о его философско-теоретических положениях не может не представлять
огромного интереса для понимания истории языка кавказских народов. По
счастливой случайности, абхазскому языку было суждено оказаться в орбите
научных интересов академика, послужив базой в его исследованиях кавказского яфетического мира.
Изучение абхазского языка для Марра имело большое значение, поскольку данные этого языка, по его мнению, содействовали выяснению ряда общелингвистических вопросов, в том числе о месте абхазского языка среди других
яфетических, его взаимоотношениях с другими языками Кавказа. Этим вопросам он посвятил работу «К вопросу о положении абхазского языка среди яфетических». В работе ученый охватил весь лексический материал, собранный
Усларом, дополнив его материалом Чарая и собственными записями, проанализировал изданные сказки, пословицы и поговорки, выяснил ряд морфологических и наиболее сложных явлений абхазского языка, составил список абхазских
фамилий, мужских и женских имен, уделяя особое внимание точности записей.
160
Все это он делал «для разрешения целого ряда назревших исторических проблем по кавказскому краю».
Марр пришел к выводу, что все коренные языки Кавказа составляют одну
генетически родственную ветвь языков с другой ветвью языков и что в древнейшую еще пору яфетические языки стояли на той стадии развития, какой в
Европе достигли истершиеся индоевропейские языки, что тогда еще яфетическими языками был утрачен, например, грамматический род, образовательные элементы [Марр 1912: 20]. Рассматривая абхазский язык как напластование
двух слоев - яфетического и неяфетического, он был сторонником миграционной теории. Ученый полагал, что путь движений яфетических племен и народов
шел на Кавказ с юга. Эта позиция нашла отражение в его работах «История
термина абхаз» (1912) и «Из поездок в Сванетию» (1915).
Н.Я. Марр постепенно «выходит за рамки филологии и лингвистики, становясь и археологом, и этнографом, и фольклористом, вернее сказать, привлекая и археологию, и этнографию, и фольклор для освещения исторического
процесса по данным основной специализации - лингвистики. Оставаясь лингвистом, Н.Я. Марр тем самым выдвигает лингвистику на общую историческую
арену, обращает языковой материал в исторический источник, проливающий
свет на пройденные и идущие этапы истории развития человеческого общества» [Мещанинов 1935: 10].
Особый интерес представляет работа «Кавказоведение и абхазский язык»,
в которой Н.Я. Марр ставил вопрос комплексного изучения языков с учетом их
взаимодействия и взаимовлияния, с учетом памятников материальной культуры, археологии и фольклора [Марр 1933-36. Т.I: 60]. История человеческого
общества с присущими ей диалектическими изменениями включает сложнейшие моменты взаимодействия и напластования, получающие свое оформление
как в их внешнем облике, так и во внутреннем содержании изучаемого явления
- в языке, в материальном и духовном творчестве, что требует учета социальной
обусловленности их развития и перспективы.
161
Богатый лингвистический материал для дальнейших научных исследований содержат абхазско-русский словарь Н.Я. Марра и абхазская грамматика,
оставшаяся неизданной. Значительны заслуги ученого и в области семасиологии абхазского языка, в установлении исторических закономерностей в развитии значения слова.
Марр вел интенсивную работу по изучению северокавказских языков. Он
объединяет группу московских исследователей языков Северного Кавказа с целью, во-первых, подготовить местных ученых для исследования родных языков, во-вторых, умножить материалы по языку, фольклору и материальной
культуре Северного Кавказа.
К любому явлению академик подходил с исторической позиции, историзм для него - это главный принцип, хотя, как известно, в его наследии встречаем такие исторические теории, взгляды и отдельные положения, которые либо противоречат друг другу, либо полностью исключают друг друга.
Характеризуя особенности деятельности Н.Я. Марра в кавказоведении,
Г.А. Климов отмечает: «Представляется не случайным, в частности, что «новое
учение о языке» Н.Я. Марра отпочковалось от его первоначально кавказоведческой по содержанию «яфетической» теории, как обобщение исследований столь
благодатного в самых различных отношениях материала. Нe случайно и то обстоятельство, что необычная пестрота кавказского языкового материала явилась объектом самых фантастических гипотез в старой ориенталистике» [Климов 1967: 315]. Богатый лингвистический материал первым исследователям
горских языков Кавказа открывал непочатый край новых фактов, широкие перспективы для историко-лингвистических исследований. Такие особенности, как
богатейшая фонологическая система абхазо-адыгских языков, специфические
конструкции предложения с переходными и непереходными глаголами, сложные грамматические категории и др., дают возможность решения коренных вопросов теоретического характера, связанных со становлением фонологической
и морфологической структуры языка.
162
Придавая исключительно важное значение исследованию бесписьменных
языков в научных целях, Н.Я. Марр всегда относился к любому языку, культуре
с большим уважением и интересом: «В нашем Союзе ни один народ не может
быть объектом экспериментов, хотя бы и научных. Каждый народ призван быть
субъектом, независимым работником по научному исследованию своих культурных достижений в целях их продвижения вперед в уровень с общим социалистическим строительством» [Марр 1936: 12].
Значение кавказоведческих работ Марра состоит также в том, что они
вскрыли новые возможности использования кавказских языковых материалов,
возможности более широкие, чем те, что были у него.
Принципиальная ошибка была допущена ученым тогда, когда он поставил вопрос однозначно: либо типологическое, стадиальное развитие, либо генетическое родство. Генетическое родство между собой одной группы языков, а
не иной, по Марру, подрывало единство человечества. Не считаясь с предшествующей историей лингвистики, он вычеркнул сравнительное языкознание из
науки как метод исследования.
Заслуги Н.Я. Марра перед кавказоведением не будут отмечены по достоинству, если не сказать о деятельности ученого по подготовке кадров и созданию научных учреждений по кавказоведению.
В 1924 г. на учредительном съезде Ассоциации краеведческих организаций в Махачкале подчеркивалась необходимость «национализации» научных
изданий, необходимость установления теснейшей связи с местными работниками не только для приобщения их к интересам краеведения и вовлечения их
как пассивных сотрудников, но и для подготовки настоящих краеведов...
В 1925 г. в Сухуми по инициативе Н.Я. Марра создается Академия абхазского языка и литературы. Причиной ее организации была необходимость работы над языком коренного населения Абхазии, создания его национальной литературы, без которой немыслимо культурное возрождение абхазского языка. С
Академией связано не только имя Н.Я. Марра. Здесь сотрудничали И.И. Ме163
щанинов, Н.Ф. Яковлев, К.Д. Дондуа, А.Н. Генко и др. Академия не была обеспечена подготовленными научными кадрами, поэтому правительство Абхазии
принимает меры по удовлетворению нужд республики в соответствующих специалистах. Посылаются на учебу одаренные молодые люди местной национальности.
В 1930 г. Наркомпрос Абхазии принял постановление о преобразовании
Академии абхазского языка и литературы в Научно-исследовательский институт абхазского языка и литературы.
Достаточно назвать учеников академика Н.Я. Марра - И.А. Джавахишвили, А.Г. Шанидзе, И.А. Орбели, И.А. Кипшидзе и др., чтобы судить о значении
Марра в деле расцвета кавказоведческой науки в Грузии и Армении. В Ленинграде питомцами ученого были академик И.И. Мещанинов, К.Д. Дондуа, С.Л.
Быховская, Р.М. Шаумян, А.Н. Генко, Г.Ф. Турчанинов. В Москве под непосредственным влиянием Марра работали Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Б.В.
Миллер, Г.П. Сердюченко, И.К. Сусикьян и другие. Три крупнейших кавказоведческих центра нашей страны - Ленинградский, Московский и Тбилисский обязаны Марру своим возникновением и первыми шагами, подготовившими
почву для дальнейшего их развития и современного состояния.
В 1923 г. академик Марр вносит в Академию наук проект организации в
Москве Северо-Кавказского комитета Яфетического института, указывая, что
работы этого Комитета, помимо разработки теоретических вопросов яфетической теории, будут представлять существенный интерес для жизненных потребностей широких масс населения автономных республик Северного Кавказа,
где вопросы создания как письма для бесписьменных доселе яфетических языков, так и вообще технических средств просвещения на родном языке составляют необходимость всех местных культурно-просветительских и краеведческих центров. Комитет по изучению этнических и языковых культур
народов Северного Кавказа был огранизован при Наркомпросе РСФСР, в 1925
г. он был преобразован сначала в Комитет, а в 1926 г. - в Институт по изучению
164
этнических и национальных культур народов Советского Востока, который перешел вскоре в ведение ЦИК СССР. С этого момента во главе института становится академик Н.Я. Марр, вокруг которого группируется основное ядро института - Н.Ф. Яковлев, Л.И. Жирков, Е.И. Шиллинг, Н.Б. Бакланов, А.С. Башкиров, Н.К. Дмитриев, Б.В. Миллер, Г.П. Сердюченко.
В 1921-1922 гг. начинаются комплексные по своим задачам экспедиции
на Северный Кавказ: в Кабарду, Дагестан, Чечню, Адыгею, в Абхазию. Руководителем этих экспедиций являлся Н.Ф. Яковлев. С 1923 г. при Московском институте востоковедения печатаются труды московских кавказоведов. В связи с
возросшим интересом востоковедов к синокавказской теории любопытно, что
Марр впервые обратил внимание на этот вопрос.
С 1932 г. Институт народов Востока был переименован в Институт национальностей СССР, а в 1936 г. - в Институт языка и письменности народов
СССР с передачей его в Академию наук СССР. В 1943 г. он был реорганизован
в Московское отделение Института языка и мышления АН СССР.
С первых дней советской власти Н. Я. Марр ставит вопрос о необходимости подготовки национальных кадров для северокавказских горских народностей, определяет их в вузы, в аспирантуру и лично оказывает всяческое содействие в подготовке научных кадров. В этом плане большой интерес представляет книга воспоминаний и документов П.В. Мегрелидзе «У истоков абхазоведения» (1985), которая содержит документы о научных связях Н.Я. Марра с деятелями абхазской культуры и науки Д.И. Гулиа, А. М. Чочуа, а также об учениках Марра - А.К. Хашба и В.И. Кукба.
Много времени и сил отдал Н. Я. Марр составлению и введению нового
абхазского аналитического алфавита, работая над которым не раз ездил в командировку в Абхазию, принимал участие в работах комиссии Наркомпроса
Абхазии по выработке и уточнению представленного им проекта нового алфавита и т. д.
165
Работа ученого «Абхазский аналитический алфавит (к вопросу о реформах письма)» издана отдельной брошюрой Ленинградским Восточным институтом в 1926 г. После долгих дискуссий и возражений абхазский аналитический
алфавит был введен с 1926 г. (см. об этом Гулиа, 1964). После его введения работники просвещения стали жаловаться на трудность его изучения и требовать
его упрощения. Марр по этому вопросу пишет: «Что касается тех или иных частичных улучшений письма, в смысле удобств или простоты, конечно, они возможны, но, как и раньше, я остаюсь при том мнении, что эти улучшения должны быть внесены практикой и опытом после того, как система войдет в жизнь»
[Хашба 1972: 35]. Против аналитического алфавита Марра выступили Е.Д. Поливанов, Н.Ф. Яковлев, А.Н. Генко и др. В 1928 г. был поставлен, наконец, вопрос о замене яфетидологического письма новым латинизированным письмом
и был принят проект нового письма, предложенный Н.Д. Поливановым и исправленный С.Чанба, М.Хашба и Н.Ф. Яковлевым.
Академик Б.Б. Пиотровский, рассказывая о своих первых шагах в науке,
вспоминает о чутком отношении Марра к студентам, к их первым научным
изысканиям: «Мой первый студенческий реферат - о древнеегипетском термине
«железо», который Николай Яковлевич опубликовал в «Докладах Академии
наук СССР», ...решил дальнейшую судьбу» [Сидоровский 1989].
Таков был Марр как ученый, как общественный деятель, как человек. Его
идеи стимулируют дальнейшие исследования в области как общего языкознания, так и кавказоведения. Нельзя сказать, что Н.Я. Марр сам не сознавал слабых сторон своих теорий. Он был самым беспощадным критиком своих работ и
в последний период жизни не раз в печати отзывался критически о созданном
им «новом учении» и его перспективах. В последних его научных построениях
синтез преобладал над анализом, обобщения - над фактами.
И все же при всех своих ошибках Н.Я. Марр остается одной из ярких фигур русской и советской науки. Не только филологические и археологические
труды, ценность которых никто не оспаривает, но и увлечения периода «нового
166
учения о языке» говорят о его социальной и незаурядной научной индивидуальности. На всем протяжении своей научной деятельности он был прежде
всего творческой натурой.
Понять Н.Я. Марра периода «нового учения о языке» можно только в
контексте его эпохи. Вся его деятельность в этот период вытекала из горячего
желания послужить на своем участке делу революционного преобразования
жизни и науки. Его борьба с «индоевропеистикой», кажущаяся сейчас любому
филологу безумством, вдохновлялась тогда мыслью, что советское теоретическое языкознание должно идти своим самостоятельным путем, а не быть тенью
зарубежных теорий, порожденных другим общественным строем. Он живо сознавал, что новая общественность, которая создается в России, требует влить
новое содержание во все общественные науки, в том числе и в языкознание.
Этой задаче он и отдался со всей энергией и страстностью своей натуры. На
этом пути он оказался жертвой ошибок и заблуждений. Но в перспективе времени такие творческие натуры, как Марр, со всеми их ошибками займут более
высокое положение в истории науки. Об этом красноречиво говорят работы
ученых конца ХХ и начала XXI века.
И.И. Мещанинов и теоретические вопросы языкознания
(1883 – 1967)
С именем академика И.И. Мещанинова связано возникновение и развитие
ряда направлений в области общего и частного языкознания, археологии и истории Закавказья и юга России.
Принцип историзма является основополагающим для научных исследований И.И. Мещанинова как в области археологии, так и в области языкознания. Многие годы ученый вел широкое исследование в этих областях параллельно. С 1925 по 1931 гг. он участвовал в археологических экспедициях по
раскопкам Ольвии - центра античной колонизации Северного Причерноморья.
И.И. Мещанинов внес выдающийся вклад в освещение исторического прошло167
го Северного Причерноморья и Закавказья. В отличие от представителей предшествующей археологической школы, для него, как и для Н.Я. Марра, археологические исследования являлись одним из важнейших источников сведений об
историческом прошлом народов, а археология - одной из важнейших исторических дисциплин. Уже в этот период своей научной деятельности И.И. Мещанинов пришел к твердому убеждению, что археология, этнография, языкознание и
другие гуманитарные дисциплины должны тесно взаимодействовать друг с
другом, имея единую историческую установку. В частности, проводимые им в
широких масштабах археологические исследования районов Закавказья сочетались с изучением древнего клинописного урартского языка, или языка древнего
Вана.
Все последующие годы И.И. Мещанинов продолжал интенсивные исследования халдского языка параллельно с археологическими раскопками в районах Закавказья. Результаты этих исследований были представлены в многочисленных публикациях, из которых наиболее значительными являются монографии «Язык ванских клинописных надписей на основе яфетического языкознания» (1932) и «Язык ванской клинописи. Структура речи» (1935). Учитывая
принципиально новые результаты исследований немецкого востоковеда И.
Фридриха по халдскому языку, а также теоретические установки Н.Я. Марра о
развитии кавказских языков, Мещанинов в своих монографиях рассматривал
халдский язык в сопоставлении с другими кавказскими языками, устанавливая
типологические общности халдского языка с последними (наличие эргативной
конструкции предложения и другие синтаксические и морфологические особенности). Занятия урартским (халдским) языком ученый считал своей основной лингвистической деятельностью и вновь вернулся к его исследованию в
последние годы своей жизни, опубликовав описание грамматического строя
урартского языка (Мещанинов, 1958, 1962), и оставил в рукописи «Аннотированный словарь урартского языка».
168
Комплексные исследования И.И. Мещанинова по истории языка халдов
принесли ему международную известность и авторитет как крупнейшему специалисту в области востоковедения.
Как лингвист-теоретик И.И. Мещанинов впервые выступает в 1929 г. Он
занимается преимущественно сравнительно-типологическим сопоставлением
грамматических форм разносистемных языков. Наиболее значительное влияние
на развитие советского языкознания оказали исследования И.И. Мещанинова
по общей лингвистике. Основополагающим принципом при исследовании языка он, как и Н.Я. Марр, считал принцип историзма.
Лингвистическая концепция И.И. Мещанинова нашла отражение в таких
его работах, как «Новое учение о языке. Стадиальная типология» (1936), «Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения»
(1940), «Члены предложения и части речи» (1945), «Глагол» (1949) и другие.
Значительное место в научном творчестве ученого-исследователя занимала разработка проблем развития языка. По И.И. Мещанинову, язык, по своей
социальной природе, подчиняется законам исторического движения, выявляя
моменты диалектического хода развития. Развитие языков, как и всех явлений
исторического процесса, проходит эволюционно и трансформационно. Непрерывно идущие в языке изменения порождают эволюционные сдвиги, наблюдаемые в определенном периоде исторической жизни языка. Между этими периодами имеют место смены более радикальные. Количественное накопление
норм, противоречащих действующему строю, может привести к коренной ломке всей языковой структуры... Одна структура языка сменяется другой, образуя
в историческом разрезе переходы с одной ступени языкотворческого процесса
на другую. Тем самым устанавливаются в языке стадиальные переходы, смены
одной стадии другой [Мещанинов 1975: 324].
Идею коренных качественных изменений в процессе развития языков
И.И. Мещанинов воспринял от Н.Я. Марра. Эта идея сопровождалась у Марра
рядом ошибок, в частности представлением о развитии всех языков мира из че169
тырех первоначальных элементов, являвшихся названиями четырех яфетических племен. Палеонтологический анализ по четырем элементам подвергся
критике в ходе дискуссии по языкознанию в 1950 г. Перерабатывая идеи своего
учителя Н.Я. Марра, Мещанинов писал в одной из своих преддискуссионных
статей: «Палеонтологический анализ по упомянутым выше четырем элементам
отпал еще десять лет назад как не соответствующий основным положениям
этого анализа. Палеонтологический подход к языку предусматривает качественные в нем сдвиги. Этим последним должны были подвергнуться и изначальные корнеслова. В наступательном ходе исторического процесса они отражались в основе разросшегося состава слов. При таких условиях упомянутые
четыре элемента могли оказаться действующими только в определенном периоде человеческой речи» [Мещанинов 1947: 6]. И.И. Мещанинов отказался также от первоначально принятой им схемы стадиального развития языков (стадии
аморфная, аморфно-синтетическая, агглютинативная, флективная), предложенной Н.Я. Марром [Мещанинов 1931].
В течение всех последующих лет исследовательская работа И.И. Мещанинова была направлена на установление коренных качественных различий в
структуре предложения разных языков. Выявленные в этой связи
аморфные,
посессивные и эргативные конструкции предложения рассматривались как последовательные и общие для всех языков ступени в их стадиальном развитии.
Однако в языкознании стало ясно, что ни одна из названных выше конструкций
предложения не может рассматриваться как отдельный стадиальный признак и
что нет достаточных оснований рассматривать те или иные конкретные языки
как находящиеся на различных стадиях развития в зависимости от того, какая
из этих конструкций предложения им свойственна.
Признание неудовлетворенности разработкой конкретной схемы стадиального развития языков не свидетельствовало об отказе от самой идеи их стадиального развития и наличия общих закономерностей в их развитии. Разработка этой проблемы остается актуальной до настоящего времени, а идеями на170
личия общих закономерностей в развитии языков пронизаны типологические
исследования и на современном этапе (выявление универсальных свойств языка, использование типологических сопоставлений, ведущихся в синхронном
плане, в целях диахронического анализа и т. д.). Постановка проблемы стадиального развития языков являлась основой для фундаментальных исследований И.И. Мещанинова в области типологии языков.
Ученый создал новое направление в общем языкознании - типологическое исследование синтаксиса разносистемных языков. Это направление было
развито им в книгах «Члены предложения и части речи» (1945), «Глагол»
(1948), «Структура предложения» (1963), «Эргативная конструкция предложения в языках различных типов» (1967). В этих исследованиях И.И. Мещанинов,
с одной стороны, дает детальный анализ соответствующих языковых явлений в
их системных связях и взаимообусловленности, а с другой - описывает их
функциональные значения. Исследования направлены на выявление критериев
типологических сопоставлений, которые получили свое выражение в учении о
понятийных категориях.
Н.Я. Марр поставил проблему изучения формальной стороны языка, обратил внимание на особенности логических и грамматических категорий и взаимоотношения их в пределах данных языковых отношений: «...получается, что
один и тот же язык в отношении внешней типологии может сходиться с одной
группой языков, а в отношении словаря - с другой группой языков. Ясно, что
классификация должна учесть и эту сторону взаимоотношений» [Марр 1928:
60]. Но Марр не установил типовых закономерностей семантического развития
лексики, что впоследствии удалось сделать И.И. Мещанинову. В основу его исследований легли синтаксические противопоставления.
Согласно этой теории И.И. Мещанинова, языковые категории, получая
различные выражения в языке, притом не только в их грамматическом строе, но
и в лексике, являются тем общим, что объединяет языки самого различного
строя; при типологических исследованиях языков понятийные категории вы171
ступают как основание для их сопоставительного исследования. Разрабатывая
типологическую концепцию, ученый отмечал: «Эти понятия не описываются
при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом
строе. Те понятийные категории, которые получают в языке свою синтаксическую и морфологическую форму, становятся... грамматическими понятиями.
Субъект и предикат (логический) будут понятийными категориями. Они же,
выявляясь в синтаксическом строе предложения, становятся грамматическими
понятиями подлежащего и сказуемого» [Мещанинов 1945: 196].
Таким образом, используя идеи Н.Я. Марра о ведущей роли семантики,
И.И. Мещанинов создает учение о понятийных категориях, под которыми подразумеваются понятия, существующие в данной общественной среде
(поня-
тия субъекта, предиката, предметности, рода и т.д.). По мнению И.И. Мещанинова, понятийные категории встречаются во всех языках, носят универсальный характер, но различаются по внешнему выражению.
Работы ученого в области типологии синтаксических систем внесли
огромный вклад в разработку понятия структуры предложения и его различных
конструкций (прежде всего эргативной), в выявление сущности различных синтаксических связей в составе предложения, выражающих характер синтаксических конструкций в языках различной типологии, в разработку членов предложения и т.д.
В монографии И.И. Мещанинова «Номинативное и эргативное предложения» дается не только теоретическое освещение номинативной и эргативной
структур предложения, но и детальное описание их разновидностей, существующих в отдельно взятых языках, а также во всей совокупности исследуемых в
ней многочисленных языков. Высказанная им мысль о сочетании типологических исследований с выявлением языковых универсалий привлекает все более
пристальное внимание современных языковедов.
Автором исследуются наиболее общие смысловые отношения в составе
предложения языков различных типов. Это отношения субъекта и объекта к
172
действию, субъектно-объектные и атрибутивные отношения. Такие смысловые
отношения, имеющие в предложении общий характер, образуют своего рода
формальный состав предложения. В монографии на фактическом материале
многих языков показывается, что эти отношения имеют разный характер не
только в языках различного строя, но и в одном и том же языке. Дается также
подробное описание способов выражения этих отношений в составе предложения в языках номинативного и эргативного строя. В этой связи особое внимание уделяется таким синтаксическим приемам, как примыкание и инкорпорирование. В частности, И.И. Мещанинов приходит к выводу о том, что инкорпорирование следует рассматривать в качестве особого вида примыкания. Содержащаяся в монографии детальная характеристика структур номинативного и
эргативного предложения учитывает как синтаксические, так и различные морфологические особенности, связанные с выражением смысловых отношений. В
итоге синтаксическая и морфологическая классификации языков даются в их
неразрывной связи и единстве.
По мнению Мещанинова, языки в своем развитии проходят три синтаксические стадии в зависимости от грамматического оформления подлежащего в
предложении: пассивную, эргативную и активную. Основные категории синтаксиса в языках разных типов он предлагает изучать в связи с проблемой развития мышления и средств его языкового выражения.
Пассивную стадию представляют инкорпорирующие языки (языки американских индейцев, чукотский и др.), которые не различают слова и предложения: «Характерной особенностью мышления этой стадии, - пишет Мещанинов, - является коллективное восприятие, ведущее к объединению (обобщению)
существ и предметов по группам, каковым в лингвистической литературе
обычно присваивается наименование «классов» [Мещанинов 1935: 9]. В таком
состоянии логический субъект и объект сливаются в речи и представляются
пассивными, так как человеческое сознание якобы создает мифологический
субъект, действующий через человека.
173
На пассивной стадии глагол (основная категория языка) не знает переходности/непереходности действия, а словесный комплекс, представляя единое
целое, включает в свой состав различные части. Факты языка заставляют задумываться: либо наличие одинаковых конструкций, зафиксированных на пассивной стадии синтаксического развития и встречающихся в разносистемных языках, является общеязыковой традицией, либо это языковая случайность.
За пассивной стадией следовала эргативная стадия, синтаксический профиль которой определялся эргативной конструкцией. В этой конструкции, характерной для кавказских языков (грузинского, абхазского, адыгейского, лезгинского и др.), баскского и некоторых языков народов Азии и Америки, субъект действия стоит в эргативном падеже, а объект - в именительном.
В эргативной стадии, указывает Мещанинов, «ослабляется, а затем и вовсе исчезает инкорпорирование… и само реально действующее лицо, сначала
понимаемое лишь в роли выполнителя деяния, а затем осознание, как таковое
выносится наружу, утрачивая свое прежнее пассивное содержание и разбивая
фразу-слово на ее составные части. Выделяется логический субъект и его противоположность - объект» [Мещанинов 1935: 11]. И.И. Мещанинов отмечает
три разновидности эргативной конструкции предложения: глагольную (эргативность передается в словоформе глагола - по типу абхазского сказуемого),
смешанную (отношения эргативности выражаются в словоформах как глагольного сказуемого, так и синтаксически связанных с ним имен, встречающихся во
всех горских языках) и именную (эргативность передается в словоформах
именных членов предложения, связанных с глаголом - сказуемое, типа лезгинского).
Г.А. Климов по этому поводу отмечает: «В ряде отечественных исследований, в которых изучалась синтаксическая структура эргативных языков, довольно рано было обнаружено, что вместо единой номинативной конструкции
предложения, функционирующей в рамках номинативного строя, здесь выступает облигаторная корреляция двух различных моделей предложения - эрга174
тивной и абсолютной (во множестве работ, главным образом кавказоведческих,
последняя в течение длительного времени отождествлялась с номинативной).
Эти модели противопоставлялись друг другу как по составу входящих в них
членов предложения, так и по их морфологическому оформлению. Так, например, неоднократно подчеркивалось, что если эргативная конструкция обусловливается транзитивным глаголом-сказуемым и имеет в своем составе прямое
дополнение, то абсолютная организуется интранзитивным глаголом-сказуемым
и не может включать прямое дополнение, чем она одновременно отличается и
от номинативной конструкции предложения» [Климов 1981: 54].
Промежуточное положение этой стадии подтверждалось материалом
картвельских языков, в которых эргативная конструкция употребляется меньше
из-за развития синтаксической структуры в сторону сближения с индоевропейскими языками.
Наконец, последней стадией синтаксического развития является активная,
ведущим синтаксическим признаком которой можно назвать именительный падеж (номинатив) в качестве единственной формы подлежащего, вне зависимости от переходности/непереходности глагола. Номинативная конструкция, типичная для активной стадии, характеризует индоевропейские, финно-угорские
и семито-хамитские языки.
В то время идея проведения синтаксических исследований, построенных
на типологическом сопоставлении родственных и неродственных языков, была
новой для советского языкознания. Подобные синтаксические исследования
содействовали преодолению привычного для сравнительно-исторического языкознания сопоставления только родственных языков; впервые к сравнению стали привлекаться языки иных структурных типов - кавказские, палеоазиатские и
др. В силу этого И.И. Мещанинов может быть назван основоположником типологического изучения языков в советском языкознании. Кроме того, своими
трудами он способствовал включению в общетеоретические и сравнительно-
175
типологические исследования материала бесписьменных и малоизвестных языков народов Советского Союза.
Как видно, И.И. Мещанинов рассматривал историю языка как последовательную смену языковых систем, подчиненную определенным закономерностям. Он считал необходимым не только открыть и описать ту или иную систему, но и в итоге исследования определить отношения данной системы к предшествующей и последующей. И.И. Мещанинов справедливо полагал, что есть
языки, в которых развитие идет от эргативного строя к номинативному. Однако, следуя марровской теории о стадиях соответствия между уровнем развития
языка и мышления и обобщая эту тенденцию, он переносил ее на все языки, что
противоречит истинному положению вещей. Известны языки, в которых, напротив, развитие идет от номинативного строя к эргативному. Тем не менее, в
70-х годах Г.А. Климов выдвинул положение об общем направлении развития
структуры предложения от «активной» к эргативной и от последней - к номинативной, связывая этот процесс, как и И.И. Мещанинов, с развитием мышления
[Климов 1973; 1976: 9-10].
Основными единицами в строении каждого языка являются слово и предложение. Основной синтаксической группой выступает предикативная, показывающая существующие отношения между субъектом и предикатом. Они и передают соответствующее грамматическое выражение. Когда субъект выступает
отдельным членом предложения, он занимает в нем место подлежащего. Но он
же (субъект) в ряде языков включается в глагольную форму (личное спряжение). Такой глагол может и при отсутствии подлежащего передавать своей
грамматической формой как субъект, так и предикат. Глагол в таком его построении выступает сказуемым, но заключенное в нем выражение субъекта
подлежащим не является. Подлежащее и сказуемое относятся к числу грамматических категорий, тогда как субъект и предикат представляют собою понятия, передаваемые средствами языка.
176
Предикативные синтаксические группы в многочисленных предложениях
характеризуются рядом других синтаксических групп. И эта синтаксическая
группировка слов в каждом языке строго подчиняется его грамматическому
строю, в результате чего получается многообразие синтаксических схем, прибегающих к различным способам передачи синтаксических отношений между
словами в предложении. Общим для всех языков выступает выражение субъектно-предикативных отношений, хотя бы и заключенных в одном слове. Общим остается также и выражение атрибутивных отношений, которые во всех
языках занимают зависимое положение.
Исторический подход к изучаемому языку становится необходимым, когда имеется материал, свидетельствующий о пережитых им структурных изменениях, сохраняющих элементы преемственности. «Полностью усвоить действующий строй таких языков без учета их истории не представляется возможным. Но язык на каждом этапе (стадии) своего исторического продвижения
представляет стройную схему, все слагаемые которой находятся во взаимодействии, даже наблюдаемых процессах гибридизации и заимствований» [Мещанинов 1967: 8].
Прослеживание развития грамматической формы языка, образующей
языковую структуру, синтаксиса в его тесной связи с действующими нормами
морфологии, а также с особенностями фонетического строя и лексики является
необходимым условием при изучении действующего строя языка.
Определенные системы прослеживаются в способах построения слов и их
словоизменительной морфологии так же, как и в синтаксических конструкциях.
Внутри этих комплексов выделяются системы падежей, глагольных построений
и т.д. Все эти отдельные грамматические категории объединяются друг с другом, образуя разные синтаксические системы со своими разными сочетаниями
именного склонения, глагольного спряжения и аморфного построения сочетаемых слов. По И.И. Мещанинову, каждая такая система имеет свои правила и по
ним использyeт наличные в ее распоряжении грамматические формы. В одной
177
такой системе построения глагол может управлять падежами подлежащего (эргативная система), в другой - глагол согласован с подлежащим, стоящим в именительном падеже, прямое дополнение ставится в винительном падеже (номинативная система). Имеются языки, в которых именительный падеж оформляет
не только подлежащее, но и примыкающие определение и прямое дополнение
(самодийские языки). В некоторых прямое дополнение ставится в разных падежах (финские языки). Глагол в одних системах получает субъектно-объектные
показатели, в других - только субъектные, в некоторых языках он вовсе лишен
спряжения по лицам и т.д.
При выделении синтаксических систем учитывается весь комплекс входящих в состав каждой такой системы частей и выделяющих ее из числа других. Целостность синтаксической конструкции определяют приемы использования грамматических форм имен и глаголов, выражающих отношения между
словами в предложении. Именительный (абсолютный) падеж эргативного строя
предложения оказывается падежом этой конструкции и отличается по своему
использованию от именительного падежа номинативной конструкции самодийских языков и в эргативном строе предложения чукотско-камчатских языков. В
каждой такой системе выступает общая для нее схема, детализируемая по отдельным языкам.
Языки поддаются группировкам по общим для них морфологическим и
синтаксическим приемам построения предложения. Такими общими приемами
могут объединяться как родственные, по их генеалогической классификации,
так и неродственные языки; например, по синтаксическим системам сближаются индоевропейские и тюркские (номинативная конструкция), кавказские
и эскимосские (эргативная конструкция). Они различаются по морфологическим приёмам и образуют свои группировки по синтаксическим системам.
Синтаксическая система выделяет эргативную конструкцию с особым
грамматическим оформлением и синтаксическим положением ее главных членов, образующих предикативную группу.
178
Привлекая материалы языков различных систем, академик Мещанинов
проводит сравнение в структурах всего предложения. Выступая единицей с заключенным в нее определенным содержанием, предложение выделяется во
всех языках. Это дает основание для выработки общей характеристики особенностей его синтаксических конструкций.
В
исследованиях
И.И.
Мещанинова,
посвященных
сравнительно-
типологическому изучению структуры предложения и, прежде всего, субъектно-объектным отношениям в языках разных систем, привлекались материалы
кавказских языков, в том числе данные морфологии и синтаксиса языков абхазо-адыгской группы. Данные этих языков рассматриваются ученым как особо
важные и показательные для характеристики синтаксической силы глагола, выступающего, по его словам, в главном члене так называемой предикативной
группы (в сказуемом) и имеющего в своем составе формальные показатели не
только подлежащего, но также прямого, а в определенных случаях - и косвенного дополнения. В номинативном строе предложения каждый из его ведущих
членов управляет своим зависимым членом и получает свою грамматическую
форму по занимаемому им самим синтаксическому положению. В эргативной
конструкции те же главные члены предложения оказываются в ином положении. Они управляют зависимыми членами, но, выступая подлежащим и сказуемым, сами получают ими управляемую грамматическую форму [Мещанинов
1967: 33].
В эргативной конструкции предложения его главные члены не получают
самостоятельного положения ни в их синтаксической позиции, ни при их грамматическом оформлении. В основном синтаксическом построении сложного
предложения каждый из его членов, получающих ведущее значение (подлежащее, сказуемое и дополнение), может выступать со своими признаками, что в
пределах общей для них эргативной конструкции образует синтаксические
группы подлежащего, такие же группы сказуемого, прямого и даже косвенного
дополнения. Эта общая для всех языков схема построения предложения по179
лучает в эргативной конструкции свое особое направление, которое устанавливает грамматическое оформление своих членов не по их собственному положению в строении предложения, а по занимаемому в нем положению. Все члены
предложения, не только второстепенные, но и главные, имеют в этой синтаксической системе управляемую форму (кроме прямого дополнения).
Синтаксическая группа выделяется предикативным, объектным и атрибутивным содержанием. В эргативной системе выделяются по своим построениям
первые две. Предикативная группа придает субъекту в этой синтаксической системе изменяемую грамматическую форму, когда тот выступает подлежащим в
предложениях переходного и непереходного действия. Объектная группа выделяется только в словосочетаниях, где объект, выступая прямым дополнением,
сохраняет постоянную грамматическую форму. Он участвует в передаче переходного действия, связанного с субъектом, который получает управляемую падежную форму подлежащего. Атрибутивная группа передает признаки одного
из членов предложения и по его значению образует группы, связываемые с
подлежащим, сказуемым и дополнением.
Основная структура эргативной системы выступает в синтаксических построениях главных членов, включаемых в основу предикативной группы. Главные члены выделяются своим положением и грамматическим оформлением.
Они имеют в эргативном предложении управляемую форму. Субъект, выступая
членом предложения, получает грамматическую форму, зависящую не от него
самого, а от содержания передаваемого объектного и безобъектного действия.
Подлежащее ставится в разных падежах и вступает в синтаксические отношения, устанавливаемые эргативной конструкцией. Подлежащее и прямое дополнение, передавая свои отношения сказуемому, участвуют в грамматическом
оформлении глагола, который ставит подлежащее в управляемом им падеже.
Система управления главными членами выделяет структуру эргативного предложения с наличными в нем синтаксическими группами. В первый ряд несин-
180
таксических оборотов номинативной конструкции выдвигается построение
предикативной группы, члены которой не получают управляемых форм.
Из вышеизложенного вытекает, что Мещанинов определяет эргативную
конструкцию как цельную синтаксическую систему, противопоставляемую номинативной. Он считал, что эргативная конструкция не имеет ни винительного,
ни именительного падежей, свойственных номинативной конструкции предложения. В их роли здесь выступает так называемый абсолютный падеж [Мещанинов 1967: 7-9]. Данные абхазо-адыгских языков свидетельствуют о том, что,
являясь наиболее устойчивым элементом языка, морфология, ее система может
видоизменяться лишь в результате постепенных преобразований. А изменение
морфологического типа сопровождается параллельными изменениями предложения, что очень важно для сравнительно-типологических исследований. Факты абхазско-адыгских языков, где ведущая роль глагола в построении синтаксических конструкций выявляется особенно четко, имеют важное значение в
этом смысле для доказательства целесообразности применения метода внутренней реконструкции морфологической структуры, для реконструкции внутренних систем кавказских языков.
Прослеживая многообразие систем при типологической классификации в
разных языках, И.И. Мещанинов существенно расширил понятие эргативной
конструкции. Выделяемые им варианты эргативной конструкции проливают
свет на многие вопросы теоретической грамматики. Особого внимания в этом
отношении заслуживают новые мысли о специфике глагольного субъекта от
семантического содержания глагола. Благодаря исследованиям ученого под эргативным строем стали понимать обычно уже цельную систему явлений синтаксического и морфологического уровней. Опубликованные им в разное время
труды заложили основы синтаксической типологии как особого направления в
современном теоретическом языкознании. Актуальность типологических поисков, устанавливающих универсалии в грамматическом строе разнотипных язы-
181
ков, и возможности их самобытного выявления в отдельных языках теперь общепризнанны.
Огромной заслугой И.И. Мещанинова, вставшего после смерти Н.Я. Марра во главе советской лингвистической науки, было, пишет И.М. Дьяконов, вопервых, то, что, продолжая линию на исследование исторической типологии
языков, он прекратил бесплодные попытки «элементного анализа», а, вовторых, в еще большей степени то, что он возвратил возможность научной работы многим замечательным русским ученым, отстраненным от нее. Он сделал
много больше, чем от него ожидали. Однако он не дал возобновиться сравнительно-историческим исследованиям, опирающимся на идею языкового родства, хотя в эти годы без бурных обсуждений продолжались серьезные исследования в области сравнительно-исторической лингвистики [Дьяконов 1967:
180].
В лице И. И. Мещанинова сочетались качества крупного исследователя-теоретика и крупнейшего организатора науки. В течение длительного периода (1934-1950 гг.) он руководил Институтом языка и мышления АН СССР, а
с 1939 по 1950 гг. возглавлял советскую филологическую науку, будучи академиком-секретарем Отделения литературы и языка и членом Президиума АН
СССР. И.И. Мещанинов принимал активное участие в организации научных
исследований в национальных республиках. В течение ряда лет он руководил
Отделением общественных наук Азербайджанского филиала АН СССР, был
председателем Дагестанского филиала АН СССР.
Будучи директором Института языка и мышления и академикомсекретарем Отделения литературы и языка АН СССР, И.И. Мещанинов осуществлял большую работу по организации исследований бесписьменных и
младописьменных языков народов СССР, по созданию письменностей для ранее бесписьменных народов. Много сил и труда вложил ученый в подготовку
языковедческих кадров, в особенности - национальных научных работников.
182
Более 30 лет он преподавал в Ленинградском университете, вел преподавательскую работу в ряде вузов Кавказа и других союзных республик.
Н.С. Трубецкой и современная филология
(1890-1938)
Заслуги Николая Сергеевича Трубецкого перед русской и мировой наукой
огромны. Немногочисленные биографы ученого отмечают его необычайную
широту интересов уже в юношеском, отроческом возрасте, а затем в период
студенчества, сдачи магистерских экзаменов и в самом начале педагогической
деятельности в Московском университете.
С 1908 по 1912 гг. он учился на историко-филологическом факультете
этого университета, будучи сначала на философско-психологическом отделении, а с третьего семестра – на отделении языка и литературы; в 1913-14 гг., в
пору магистерской подготовки, он слушал вместе с Л. Блумфилдом и Л. Теньером лекции Бругмана, Лескина и других младограмматиков в Лейпциге, а с
1915 г. стал приват-доцентом и вел занятия по сравнительному языкознанию в
Московском университете. В 1933 г. Н.С. Трубецкой избран почетным членом
Финно-угорского общества.
Наследие Н.С. Трубецкого занимает особое место в формировании новых
направлений и концепций языкознания ХХ века, в обогащении и углублении
научного подхода к общефилологическим фактам и явлениям.
Николай Сергеевич, как один из идеологов и основателей Пражской
лингвистической школы, стал ведущим ученым послесоссюровского этапа
лингвистической науки.
Н.С. Трубецкой сделал множество блестящих открытий в науке ХХ в. - и
в лингвистике, и в истории, и в философии языка, и в литературоведении. Но
особого внимания заслуживают его работы по общей теории фонологии, прежде всего – в построении фонологической классификации гласных и в изучении
типологических систем гласных для языков мира.
183
В фонологию Трубецкой шел от диахронии, от исторической фонетики
славянских языков. Его исследования в области исторической фонетики славянских языков привели к мысли, что фонетическая эволюция приобретает
смысл, если используется для целесообразной перестройки системы. Многие
фонетические изменения вызваны потребностью к созданию устойчивости и к
соответствию структурным законам звуковой системы. Тем самым ученый
впервые выдвинул и обосновал фундаментальное положение исторической фонологии: причины изменения данного звука следует искать в фонологической
системе данного языка на данном этапе его развития.
Н.С. Трубецкой, где бы он нинаходился, развивал научные традиции русского языкознания. Известно, что идея разграничения звука и фонемы шла от
И.А. Бодуэна де Куртенэ и его Петербургской школы. Общее представление о
системном устройстве языка шло от Ф.Ф. Фортунатова и его Московской лингвистической школы.
И.А. Бодуэн де Куртенэ, обобщая опыт первых работ по экспериментальной фонетике, сформулировал положение о принципиальном несовпадении физической природы звуков с их значением в механизме языка. В 1870 г. он обосновал положение о необходимости строго разграничивать звук как физическую
субстанцию и фонему как элементарное «звукопредставление» и, соответственно, антропофонику и психофонетику.
Фонологический состав и его систему Трубецкой соотносит с языком, а
звуковую реализацию в речи он относит к фонетике. В его исследованиях подтверждается мысль о том, что системой может быть лишь система фонологическая, а не фонетическая. Такое разграничение – в интересах обеих наук, так как
обе науки должны применять различные методы: учение о звуках речи, имеющее дело с конкретными физическими явлениями, должно пользоваться методами естественных наук, а учение о звуках языка в противоположность этому –
чисто лингвистическими методами. Строгое разграничение фонетики и фонологии имело для Трубецкого принципиальное значение. Он считал, что понятие
184
оппозиции важнее понятия фонемы, ибо имеет общелингвистическое, общенаучное значение. Для него фонология – это основание обработки и апробации
«чисто лингвистических методов» исследования языка.
«Фонология, - писал Трубецкой, - как теория звуковых противопоставлений, и морфология, как теория формальных противопоставлений, представляют
собой две отрасли одной и той же науки, которая должна исследовать противопоставление лингвистических значимостей. Причем все отрасли этой науки
должны применять одинаковые методы исследования» [1960: 151]. Итак, другие части лингвистики получают единые методы исследования. Он определил
устройство фонологических оппозиций и корреляций, коррелятивных пар как
противопоставление
признакового
беспризнаковому
на
основе
нали-
чия/отсутствия соответствующего признака и т.д.
Трубецкой создал теорию нейтрализации. В центре внимания ученого –
парадигматика, оппозиции постоянные и нейтрализуемые. Последние нейтрализуются в позициях нейтрализации и сохраняются в позициях релевантности,
т.е. в синтагматическом состоянии. Этим он решил многие теоретические вопросы: парадигмофонолия (Пражской школы) и синтагмофономгия (Московской фонологической школы) объединены в целостную фонологическую концепцию – учение о противопоставлении смыслоразличительных ценностей и
способах позиционного этих противопоставления.
Общей теорией фонологии исследователь занимался до последних дней
своей жизни, особенно уточнением понятийного аппарата – оппозиции, корреляции, нейтрализации признака, архифонемы, фонологической позиции, принципов их классификации и т.д.
Следует также отметить, что с именем Н.С. Трубецкого связаны работы
по сравнительно-исторической фонетике и фонологии северокавказских языков.
Ученый на обширном лингвистическом материале показал родство северокавказских языков, установив основные фонетические соответствия внутри
185
каждой подгруппы, а также между подгруппами, осуществив реконструкцию
фонем праязыкового состояния. Последующее исследование языковых и словарных соответствий северокавказских языков показало цельность и достоверность его исследований, установило многое в его реконструкции.
Большое значение Н.С. Трубецкой придавал сравнительно-историческому
анализу языка. Выдвинутые им положения во многом схожи со взглядами П.К.
Услара в общем понимании возможностей сравнения языков.
В 1922 г. в работе «Латеральные согласные в северокавказских языках»
[1987: 233] Н.С. Трубецкой выступил против практики сближения кавказских
слов со словами самых разных языков без знаний фонетических соответствий
или же голословных рассуждений о структуре, о кавказском языковом типе и
т.д. Он считал, что все эти сближения и рассуждения не будут иметь никакой
научной ценности, «пока они не будут опираться на сравнительную грамматику
кавказских языков, построенную по принципам, которым должна следовать
всякая сравнительная грамматика любой языковой группы. Без такой сравнительной грамматики на кавказоведении всегда будет лежать печать дилетантизма, оставленная на нем многими учеными, нетерпеливо стремившимися разгадать все тайны и разрешить все темные проблемы исторической этнографии
Древнего Востока при помощи двух-трех слов, наудачу выхваченных из какоголибо из 37-ми кавказских языков. Все теории о родстве того или иного мертвого языка с «кавказскими языками» не имеют никакой ценности, но еще научно
не доказано родство между южно-кавказскими (так называемыми «картвельскими») и северокавказскими» [там же: 234]. Ученый подчеркивает, что для доказательства языкового родства необходимы прежде всего фонетические соответствия, их регулярность, обособление исключений, летальное сопоставление
грамматических форм.
Н.С. Трубецкой, как и П.К. Услар, сомневался в кавказской языковой
общности: «Пока не установлены соответствия между «картвельскими» фонемами и фонемами северокавказских языков, не имеем права говорить о кавказ186
ской языковой общности, и всякая теория, предполагающая эту общность данной, должна быть признана фантастической» [там же]. По Трубецкому, сравнительная грамматика кавказских языков не может быть создана, пока не будет
создана, с одной стороны, сравнительная грамматика картвельских, а с другой
стороны, северокавказских языков. Эти две сравнительные грамматики должны
создаваться независимо, и написание каждой из них должно представлять собой самостоятельную задачу. Лишь в этом случае будет получен ответ на вопрос, образуют ли «все кавказские языки действительно языковую семью». Для
того чтобы добиться успеха в этом направлении, необходимо начать со сравнительной фонетики, затем перейти к морфологии и синтаксису, точно так же, как
это делается при изучении всех прочих языковых семей мира. Следует отметить, что данная проблема в целом остается актуальной, поскольку сравнительная грамматика всех кавказских языков не составлена по сей день.
Северокавказские языки Н.С. Трубецкой подразделяет на две ветви:
I. Абхазо-керкетские, или западно-кавказские языки:
а) адыгский с двумя языками – адыгейским и кабардинским;
б) абхазский также с двумя языками – абхазским и абазинским;
в) убыхский.
II. Чечено-лезгинские, или восточно-кавказские языки, которые Н.С.
Трубецкой подразделяет на восемь групп:
а) чеченская группа, включающая в себя: собственно чеченский;
бацбийский, или тушский; ингушский;
б) аваро-андийская группа, включающая: аварский (важнейший язык
Дагестана, служащий в качестве основного для всего северо-запада
этого региона); андийский; ботлихский; годоберинский; каратинский; ахвахский; багвалинский; тиндинский; чамалинский; хваршинский; цезский, бежтинский;
в) лакский, или казикумухский;
г) арчинский;
187
д) даргинская группа, включающая: урахинский, акушинский, кайтагский, кубачинский;
е) группа самурских языков, которая объединяет: лезгинский, агульский, табасаранский, рутульский, цахурский, будухский, крызский;
ж) удинский;
з) хиналугский.
Создавая фонетическую транскрипцию для исследуемых языков, Н.С.
Трубецкой пользовался различными транскрипционными системами, поэтому
при чтении его работ возникают трудности в отождествлении тех или иных фонем. В то же время принципы, положенные им в основу научной транскрипции,
оказались очень плодотворными для кавказоведения и, в частности, были восприняты грузинской школой кавказоведения.
Анализируя особенности северокавказских фонем, ученый определяет
место латеральных спирантов и аффрикат в фонетической системе исследуемых языков. Латеральные спиранты представляют собой результат трения воздуха, проходящего через щель между боковым краем языка и прилегающей к
этому краю щекой; латеральные аффрикаты артикулируются посредством дорсального смыкания, за которым следует неполный латеральный взрыв, вызывающий такое же трение воздуха о боковой край языка и щеку и т.д. Указанные
фонемы, по данным Н.С. Трубецкого, встречаются в адыгском, убыхском,
бацбийской (тушском) и ингушском языках.
Путем реконструкции автор проводит сравнение всех подгрупп восточнокавказских языков.
На основании сравнения данных подгрупп Н.С. Трубецкой впервые в
лингвистике устанавливает возможные соответствия латеральных согласных:
глухим латеральным спирантам арчинского и аваро-андийских языков во всех
остальных чечено-лезгинских языках соответствуют глухие препалатальные
или велярные спиранты.
188
Формулируя основные контуры звуковых соответствий западнокавказских и восточнокавказских звуков, ученый показывает общий принцип соответствия латеральных: исторически восточным латеральным соответствуют исторически западнокавказские латеральные, а велярным – велярные. Автор подкрепляет свои выводы тем, что в тех случаях, когда арчинский и все авароандийские языки имеют глухие латеральные спиранты, все остальные кавказские языки обнаруживают глухие велярные или препалатальные спиранты (или
же шипящие). В силу этого, предполагает Н.С. Трубецкой, общекавказский
имел глухие велярные спиранты, которые были позднее латерализованы в аваро-андийском и в арчинском языках. На промежуточном этапе автор восстанавливал протоаваро-андийские глухие велярные спиранты, которые должны были
стать препалатальными, как в некоторых других дагестанских языках (табасаранском, рутульском и др.).
Из наблюдений Трубецкого видно, что латеральные согласные северокавказских языков часто изменяются в дорсальные (велярные, задневелярные, препалатальные) и, наоборот, глухие велярные спиранты превращаются в латеральные.
Таким образом, Н.С. Трубецкой увязывал кавказские латеральные только
с дорсальными (велярными, задневелярными, препалатальными) и предполагал
возможность объяснения кавказскими влияниями одной особенности армянской фонетики: переход классического армянского t в современный армянский
γ и отмечал, что «после всего, что мы установили для чечено-лезгинских языков, вполне естественно предположить, что класс. арм. t изменился в γ через
промежуточный этап звонкого латерального спиранта t и что это изменение
произошло под влиянием какого-то восточнокавказского языка – может быть,
агванского, без сомнения, родственного современным языкам Дагестана [там
же: 246].
Хотя не все соответствия западнокавказских и восточнокавказских латеральных согласных были установлены Н.С. Трубецким, он заложил основы
189
дальнейшей реконструкции, что позволило впоследствии другим ученым продолжить работу по выявлению звуковых соответствий (см. работы Е.А. Бокарева, 1961; Б.Х. Балкарова, 1970; Б.Б. Талибова; Б.К. Гигинейшвили, 1977; А.Е.
Кибрика, 1976; А.И. Абдокова, 1983; С.А. Старостина, 1987; М.А. Кумахова,
1981; А.К. Шагирова, 1977 и др.).
Научное творчество Н.С. Трубецкого не ограничивается чисто лингвистическими исследованиями, оно весьма многогранно. Его исследования в области общей филологии, истории культуры, этнологии, истории языка привели
к открытию нескольких новых научных направлений и дисциплин, которые
обогатили филологическую науку. Открывая новые горизонты в области комплексного исследования историко-филологических дисциплин, Трубецкой одновременно указывал на перспективные возможности, которые созвучны с современной гуманитарной наукой. Между тем многие его работы до последнего
времени не были предметом научного анализа. В этом плане особый интерес
представляет изданная в 1995 году работа Трубецкого по общегуманитарным
наукам «История. Язык. Культура».
В статье «Об истинном и ложном национализме» выдающийся ученый
проблему самопознания ставит как проблему нравственного долга всякой личности и указывает связь между самопознанием и практической жизнью частночеловеческой и многочеловеческой личности.
Автор пишет о том, что отношение человека к культуре своего народа
может быть довольно различно. У романогерманцев это отношение определяется особой психологией, которую можно назвать эгоцентрической. Здесь Трубецкой приводит мысли, высказанные им в его книге «Европа и человечество».
Он пишет: «…человек с ярко выраженной эгоцентрической психологией бессознательно считает себя центром вселенной… Поэтому всякая естественная
группа, к которой этот человек принадлежит, признается им, без доказательств,
самой совершенной. Его семья, его племя, его сословие, его раса кажутся ему
лучше всех остальных» [Трубецкой 1995: 6]. Романогерманцы, будучи насквозь
190
пропитаны этой психологией, всю оценку культур земного шара строят именно
на ней. Поэтому возможны два вида отношения к культуре: либо признание,
что высшей культурой мира является та, к которой принадлежит «оценивающий» субъект (немец, француз и т.д.), либо признание, что венцом совершенства является не только частная разновидность, но вся сумма родственных
культур, созданных всеми романо-германскими народами. Первый вид называется в Европе «узкий шовинизм», а второй – общий романо-германский шовинизм именуется «космополитизмом». Трубецкой отмечает, что негерманские
народы, воспринявшие европейскую культуру, обычно вместе с культурой воспринимают от романогерманцев и оценку этой культуры, поддаваясь обману
неправильных терминов «общечеловеческая цивилизация» и «космополитизм».
Благодаря этому, у таких народов оценка культуры строится уже не на эгоцентризме, а на некотором своеобразном «эксцентризме», точнее – на «европоцентризме». По мнению Трубецкого, долг всякого нероманогерманского народа
состоит в том, чтобы, во-первых, преодолеть всякий собственный эгоцентризм,
а, во-вторых, оградить себя от обмана «общечеловеческой цивилизации», от
стремления во что бы то ни стало быть «настоящим европейцем». Этот долг
ученый формулирует двумя афоризмами: «познай самого себя» и «будь самим
собой». Трубецкой справедливо утверждает, что борьба с собственным эгоцентризмом возможна лишь при самопознании. Он пишет: «Истинно самопознание
укажет человеку (или народу) его настоящее место в мире, покажет ему, что он
– не центр вселенной, не пуп земли» [там же: 115]. Внешним образом истинное
самопознание выражается в гармонически самобытной жизни и деятельности
данной личности. Для народа – это самобытная национальная культура.
Культура понимается Н.С. Трубецким как «исторически непрерывно меняющийся продукт коллективного творчества прошлых и современных поколений данной социальной среды, причем каждая отдельная культурная ценность
имеет целью удовлетворение определенных (материальных или духовных) потребностей всего данного социального целого или входящих в его состав инди191
видов» [Трубецкой 1995: 329]. Аргументы ученого просты и убедительны.
Культура какой-либо общественности всегда производит «нивелировку индивидуальных различий его членов». Понятно, что это усреднение должно и может происходить на основе общих для всех «членов» национальной или социальной общности потребностей. Сильно различаясь в стремлениях духовных,
люди общи в логике и материальных потребностях. Отсюда примат «логики,
рационалистической науки и материальной техники» над «религией, этикой и
эстетикой» в однородной общечеловеческой культуре неизбежен. Неизбежно и
следствие – духовная примитивизация и бессмысленное строительство «вавилонских башен» (последнее понимается автором предельно широко).
Таким образом, главный и основной грех современной ему европейской
цивилизации Н.С. Трубецкой видит в том, что она стремится во всем мире нивелировать и упразднить все индивидуальные национальные различия, ввести
повсюду единообразные формы быта, общественно-государственного устройства и одинаковые понятия.
Н.С. Трубецкой связывает так называемую общечеловеческую культуру
(или европейскую цивилизацию) с духовно-нравственным одичанием.
Совершенно иначе, по мнению автора, развивается культура, опирающаяся на национальный принцип. Только она стимулирует «духовно возвышающего человека ценности». Ведь идеальный аспект такой культуры органически,
«интимно» близок ее носителям.
Н.С. Трубецкого всегда интересовал смешанный характер языков и крупных языковых зон. В статье «Вавилонская башня и смешение языков» он описал механизм «дробления» языка (праязыка) на наречия, говоры и подговоры и
вхождения языка в семейства, внутри которых различаются ветви и подветви,
описал отношения языковых единиц, объединенных генетически, то есть восходящих исторически к диалектам некогда единого «праязыка» данной генетической группы (семейства, ветви, подветви и т.д. И далее автор отмечает: «Но
кроме такой генетической группировки, географически соседящие друг с дру192
гом языки часто группируются и независимо от своего происхождения. Случается, что несколько языков одной и той же географической и культурноисторической области обнаруживают черты специального сходства, несмотря
на то, что сходство это не обусловлено общим происхождением, а только продолжительным соседством и параллельным развитием. Для таких групп, основанных не на генетическом принципе, мы предлагаем название «языковых союзов» [Трубецкой 1995: 333]. Так, впервые автором сформулировано понятие
«языкового союза» и отмечена важность этого понятия и явления для сравнительного и общего языкознания и для этнической культурологии. Такие «языковые союзы» существуют не только между отдельными языками, но и между
языковыми семействами, то есть случается, что несколько семейств, генетически друг с другом не родственных, но распространенных в одной географической и культурно-исторической зоне, целым рядом общих черт объединяются в
«союз языковых семейств». Так, семейства угро-финско-самоедское (иначе
«уральское»), тюркское, монгольское и маньчжурское целым рядом общих черт
объединяются в один «союз урало-алтайских языковых семейств», несмотря на
то, что генетическое родство между всеми этими семействами современная
наука отрицает» [Трубецкой 1995: 333]. Автор пишет, что деление существительных на грамматические роды и способность корня при образовании форм
изменять, вставлять и выбрасывать корневую гласную (соберу – собрать – собирать – собор) объединяют семейства индоевропейское, семитское, хамитское
и северокавказское в «союз средиземноморских языковых семейств».
«Таким образом, - заключает Н.С. Трубецкой, - принимая во внимание
обе возможные группировки языков – генетическую (по семействам) и негенетическую (по союзам), - можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев,
как бы радужную» [Трубецкой 1995: 334]. Обнаруживая некоторую структурную, функционально-стратификационную и ситуативную изоморфность языка
и культуры, Трубецкой в то же время отмечает, что «распределение и взаимное
193
отношение культур не совпадает с группировкой языков». Носители языков не
только одного и того же семейства, но одной и той же ветви могут принадлежать к разным типам культур: примером, иллюстрирующим это положение, является народ венгерский (или мадьярский). Как известно, языковые родичи
венгров – вогулы и «остяки» (в северо-западной Сибири) – в культурном отношении не имеют с венграми «решительно ничего общего». И все же распределение и взаимные соотношения культур основаны, в общем, на тех же принципах, что и соотношения языков, с тою лишь разницей, что то, что в культуре
соответствует «семействам», имеет гораздо меньшее значение, чем то, что соответствует «союзам». Культуры отдельных соседних друг с другом народов
представляют всегда целый ряд черт, сходных между собой. Благодаря этому
среди этих культур обозначаются известные культурно-исторические «зоны»,
например, в Азии зоны мусульманской, индостанской, китайской, тихоокеанской, степной, арктической и т.д. культур. Границы всех этих зон взаимно перекрещиваются, так что образуются культуры смешанного или переходного типа. Отдельные народы и части народов специализируют данный культурный
тип, внося в него свои специфические индивидуальные особенности. В результате получается та же радужная сеть, единая и гармоничная в силу своей непрерывности и в то же время бесконечно многообразная в силу своей дифференцированности [Трубецкой 1995: 334].
Работа «Вавилонская башня и смешение языков» и введенное в ней понятие языкового союза положило в языкознании начало целой его отрасли, занимающейся языковыми союзами и связанной с ними ареалогией. У Трубецкого
язык выступает как факт истории и культуры, т.е. история языка есть история
культуры.
В настоящее время научные воззрения ученого в области взаимосвязи истории, языка и культуры имеют продолжение и характеризуются многообразием направлений форм анализа. Мысли, высказанные три четверти столетия то-
194
му назад выдающимся русским ученым Н.С. Трубецким в его работах, находят
отклик и обретают востребованность в наше время.
Н.Ф. Яковлев и вопросы общей и прикладной лингвистики
(1892-1974)
Николай Феофанович Яковлев вошел в историю отечественной науки и
культуры как специалист по теоретической и прикладной лингвистике и как
кавказовед. В 1916 году он окончил славяно-русское отделение историкофилологического факультета Московского университета. Молодой Яковлев
изучал русскую этнографию, фольклор, диалекты, часто бывал в экспедициях.
Отчеты, которые он сделал в Московской диалектологической комиссии и в
Московском лингвистическом кружке, обратили на себя внимание Д.Н. Ушакова, Н.Н. Дурново и других. Их поразила высокая профессиональная точность
диалектологических записей и глубина теоретического осмысления материала.
По рекомендации академика А.А. Шахматова с 1918 г. Н.Ф. Яковлев начал заниматься языками и этнографией народов Северного Кавказа. В 1921 году руководство Московского университета пригласило талантливого молодого лингвиста на преподавательскую работу по славяноведению, но Н.Ф. Яковлев, уже
занимаясь Кавказом, всю свою научно-исследовательскую работу направил в
русло кавказоведения. Начинается самый плодотворный период его научной
работы. Он практически ежегодно организовывал комплексные этнолингвистические экспедиции в Кабарду, Абхазию, Адыгею, Чечено-Ингушетию и Дагестан.
В 1925 г. на основе факультета общественных наук (ФОН) были созданы
два факультета - этнологический (в дальнейшем историко-этнологический) и
советского права. Этнологический факультет включал историческое, литературное, этнографическое отделения и отделение изобразительных искусств. Историческое отделение делилось на несколько направлений: а) восточных славян
(руководитель Б.М. Соколов), б) западных и южных славян (руководитель А.М.
195
Селищев), в) тюркское (руководитель В.А. Гордлевский), г) кавказское (руководитель Н.Ф. Яковлев), д) иранское (руководитель Л.И. Жирков). Кавказоведческий цикл носил историко-лингвистический характер. Здесь читались курсы
кавказских языков, освещалась их генеалогическая классификация и типологическая структура, предлагались лекции по истории и археологии Кавказа, изучались отношения Кавказа с Передней Азией и др.
Члены Московского лингвистического кружка, куда входил и Н.Ф. Яковлев, откликались на самые злободневные вопросы филологической науки и
истории того времени. Они принимали участие в перестройке преподавания
языка в советской школе, в проведении орфографической реформы, изучении
бесписьменных языков с целью создания для них письменности.
Ученому принадлежит особое место в разработке теоретических основ
фонологии. «Фонемы выделяются не потому, что они сознаются каждым отдельным говорящим, - писал Н.Ф. Яковлев, - но они потому и сознаются говорящими, что в языке эти звуки выполняют особую грамматическую роль.
Именно эта единица подлежит передаче на письме» [Яковлев 1923: 8]. Теория
фонем выдвинула ее создателя на «капитанский мостик» национального языкового строительства сначала в качестве ученого-эксперта в Главнауке Наркомпроса на научных заседаниях, а затем ведущим работником Научного совета
Всесоюзного Центрального Комитета нового алфавита при ЦИК СССР (19261937). Н.Ф. Яковлев возглавил дело научной разработки письменностей для
народов Северного Кавказа, Абхазии, для тюркских, финно-угорских, монгольских, тунгусо-манчжурских языков, а также для языков народностей советского
Крайнего Севера. Создание таких письменностей было необходимо в интересах
приобщения этносов к печатному слову в интересах образования и культуры, а
также для устранения графического барьера на пути овладения населением
национальных республик Союза русским языком как средством межнационального общения.
196
Созданный Яковлевым фонемный принцип письма позволил создать
письменности для 70 языков народов СССР. Исключительно большую роль в
утверждении научных принципов построения алфавитных и орфографических
систем для письменностей народов СССР сыграла работа ученого «Математическая формула построения алфавита (опыт практического приложения
лингвистической теории)». Она давала возможность создателям конкретных
национальных письменностей находить наиболее экономичные способы передачи фонем на письме.
Как известно, русские ученые, занимавшиеся изучением фонемы до Н.Ф.
Яковлева (Бодуэн де Куртенэ, Щерба и др.), объясняли фонему как звук, существующий в сознании говорящего. А Н.Ф. Яковлев доказывает, что фонема
прежде всего объективно существует в грамматическом строе языка, например,
в литературном языке (отражаясь также в его алфавите), и лишь в результате
этого - в сознании говорящих. На основании таких наблюдений профессор Н.Ф.
Яковлев делает очень важный вывод: физически различные звуки могут быть в
языке единой фонемой, и наоборот - физически совершенно одинаковые звуки
языка в отдельных случаях оказываются различными фонемами. Следовательно, фонема и физический звук - это совершенно различные явления. Здесь же
он объясняет происхождение и развитие фонемы, систему гласных и согласных
фонем, некоторые звуковые законы кабардино-черкесского языка и грамматики
и заканчивает работу изложением природы (характера) ударения в кабардиночеркесском языке. От практики к теории и от нее снова к практике - этим принципом он руководствуется в своих исследованиях. Основные положения теории
фонем Н.Ф. Яковлева вошли составной частью в фонологию, разработанную
позднее Н.С. Трубецким.
Многогранна деятельность Н.Ф. Яковлева. В связи с созданием научной
теории фонем ученый в 40-х годах впервые выдвинул ряд положений прикладной лингвистики, машинного перевода и формализации языка в определенных
целях. Его теория строится «на результатах не историко-сравнительного изуче197
ния языков, но на относительно недавно возникшей теории фонем как главе
вновь возникающей лингвистической дисциплины - так называемой «статической» или «синхронической» лингвистики, которую правильнее было бы
назвать «теорией грамматики» в научном смысле слова [Яковлев 1923:29].
В современном языкознании, когда речь идет о структуре или изменениях
языка, фонема является единицей, без которой адекватное описание языка невозможно. Между тем формированию фонологии предшествовала длительная
практика фонетических и лингвистических исследований. Н.Ф. Яковлев был
одним из первых, кто заложил основы создания общей теории письма, орфографии и графики, сформулировав принципы фонемологии, сыгравшей огромную роль в становлении фонологии XX века. Как известно, теория фонем зародилась в России. Для Н.Ф. Яковлева руководящим принципом служила теория
фонем, предложенная проф. И.А. Бодуэном де Куртенэ и развитая проф. Л.В.
Щербой. По этому поводу Н.Ф. Яковлев писал: «...хотя я не согласен с необходимостью того психологического обоснования этой теории, какое предлагается в указанных работах... Грубо говоря, продолжаю традиции П.К. Услара»
[Яковлев 1983: 128].
Услар, изучая кавказские языки, еще в 60-х годах XIX в. пришел к выводу, что есть звуковые особенности, позволяющие дифференцировать смысл высказывания, и есть такие, которые не влияют на смысл. Второй путь был связан
с требованиями сравнительно-исторических задач: изучение звукового строя
родственных языков и его изучение в истории данного языка. Для их решения
невозможно было ограничиться рамками антропофоники. И.А. Бодуэн де Куртенэ еще в 1870 г. сформулировал положение о принципиальном несовпадении
физической природы звуков с их значением в механизме языка и обосновал
необходимость строгого разграничения звука (фона) и фонемы, антропофоники
и психофонетики. В рамках психофонетики развивал учение о фонеме Л.В.
Щерба, подчеркивавший смыслоразличительную роль фонемы.
198
Исследователи фонологической теории Бодуэна де Куртенэ определили,
что фонема в его понимании, по существу, никогда не была реляционным понятием, хотя сам Бодуэн де Куртенэ говорил о фонетических противоположностях, дифференцирующих смысл. В 1881 г. фонема определяется им как сумма
обобщенных антропофонических свойств известной фонетической части слова,
неделимая при установлении коррелятивных связей в области одного языка и
корреспондентных связей в области нескольких языков. Нежелание признать
удовлетворительной обычную трактовку фонетических законов как перехода
одного звука в другой привело Бодуэна де Куртенэ к созданию достаточно
обоснованной и строгой теории чередований. Она предлагала удобное объяснение фонетических закономерностей в свете их использования на морфологическом уровне языка, давала возможность выявить различные этапы в фонетическом развитии языка - от возникновения микроскопических фонетических изменений, приводящих к морфологизации фонетических различий, и далее к
превращению их в традиционные чередования. Концепция Бодуэна де Куртенэ
- Щербы нашла благоприятный отклик у специалистов в области экспериментальной фонетики, явившейся эмпирической базой методики обучения орфоэпии как практического приложения учения о фонеме.
Вопрос определения фонемы давал некоторые основания для дальнейших
размышлений в весьма перспективном направлении: разложимость фонемы в
принципе могла привести к выделению некоторых составляющих фонемы. Сам
Бодуэн де Куртенэ таких выводов не сделал, однако некоторые его замечания и
наблюдения позволяют говорить о том, что он понимал, что одна фонема от
другой может отличаться разным количеством признаков. В одном месте он говорит о возможности, меняя по одной особенности, «пройти» весь состав звуков, а в другом месте говорится о падении некоторых различий у фонем и об
ослаблении или даже исчезновении способности дифференциации. Он отмечает, что оттенки фонем могут усиливаться до такой степени, что каждому из них
соответствует в языковом мышлении данного индивида особая фонема.
199
Н.Ф. Яковлев отмечает, что фонемы выделяются не потому, что они сознаются каждым отдельным говорящим, но потому и сознаются говорящим, что
в языке, как в социально выработанной грамматической системе, эти звуки выполняют особую грамматическую функцию. «Можно сказать вслед за Усларом,
что фонемы - это звуки, с помощью которых происходит различение слов в
языке. Точнее говоря, мы должны ясно представить себе, что фонемы - это социально выделяемые в языке звуки, и таких звуков в каждом языке существует
различное, но всегда строго ограниченное количество. И эти фонемы клались в
основу буквенного обозначения» [Яковлев 1928: 9].
Развивая мысли своих предшественников, Н.Ф. Яковлев решил «фонемологическую задачу»: фонему следует «признать целиком обусловленной определенным соотношением звуковых и семантических элементов в лексике и
морфологии данного языка как статической системы. Это позволило бы «фонемологии»... перенести теоретическую базу на почву собственно лингвистики, в
данном случае статической (синхронной)» [Яковлев 1923: 8]. Основной смысл
его метода заключается в том, что все минимальные единицы языка (слова и
морфемы) имеют определенное значение лишь в рамках языка, вне контекста
которого они превращаются в бессмысленное «бормотание», а звуковые атомы
языка как бы носят интернациональный характер. Если фонема - минимальная
единица данного языка, то и она должна получать лингвистическое содержание
лишь в рамках данного языка на данном этапе его развития. Вне контекста данного языка фонема, как и любая другая единица языка, остается просто физическим звуком.
Бодуэн де Куртенэ освободил звуковой «атом» языка от физикализма.
Щерба определил его лингвистическую функцию, не освободив от психологизма, Яковлев же освободил его от психологизма, превратив фонему в собственно
лингвистическую единицу, детерминируемую соотношениями с другими единицами данного языка. Н.Ф. Яковлев подчеркивал, что «главным базисом является место и роль отдельных звуковых моментов в системе «смысловых», т. е.
200
морфологических и лексических элементов языка, а собственно психофонетических наблюдений в области различения отдельных звуковых моментов доставляют сюда вспомогательный материал» [там же].
В работах Н.Ф. Яковлева мы встречаем определение таких понятий, как
сильная и слабая позиция, фонемные ряды, дифференциальные и интегральные
элементы, нейтрализация, корреляция и многое другое, на чем позже строилась
практическая и теоретическая фонология. Дальнейшие научные разработки фонологии коллегами ученого по Московскому университету убедительно показали, что фонема - явление физическое - действительно получает лингвистическое содержание лишь в системе данного языка на данном этапе его развития,
детерминируется местом и ролью в системе языка.
Н.Ф. Яковлеву принадлежит введение в научный обиход понятия слоговой фонемы («силлабофонемы»), необходимого в интерпретации фонологических систем моновокалического типа [Яковлев 1923: 67].
Его работы по теории фонемы оказали большое влияние на разработку
фонологии как у нас, так и в зарубежной лингвистике. М.В. Панов так оценивает значение трудов Н.Ф. Яковлева: «Строя теорию фонем без психолингвистики, Н.Ф. Яковлев прокладывал пути для новых фонологических теорий. После
него фонологи Пражской школы в 30-х годах и работники Московской фонологической школы заняли твердую антипсихологическую позицию» [Панов 1977:
246].
В работе «Математическая формула построения алфавита (опыт практического приложения лингвистической теории)» (1928) Н.Ф. Яковлев отмечает,
что решение вопроса о научном построении практического алфавита требует,
прежде всего, известного пересмотра положений теоретической фонетики. Характеризуя заслуги фонетистов бодуэновской школы, великого кавказоведа
П.К. Услара, проф. Л.В. Щербы, автор обстоятельно рассматривает функции
практического алфавита и научной транскрипции, отмечая, что в научной транскрипции исследователь выражает не только фонемы, но и варианты фонем, т.
201
е. звуковые оттенки, появляющиеся под влиянием смены соседних звуков. Таким образом, одна и та же фонема может включать в себя еще целый ряд звуковых оттенков, так называемых вариантов, различение которых необходимо для
научного познания фонетики, но совершенно излишне для практического
письма, а с другой стороны, в практическом письме необходимо выражать с
помощью особых букв или иным способом все существующие в данном языке
фонемы. Например, в русском языке существуют, с одной стороны, твердые н, л
и соответствующие мягкие н’, л’ (кон - конь, мел - мель); с другой стороны,
имеются также твердые к, г и мягкие к’, г’. Если исследовать эти звуки с физико-акустической точки зрения, то может оказаться, что акустическое различие в
обеих парах противопоставлений одинаково, хотя социальная роль твердости/мягкости здесь различна.
Таким образом, в каждом языке грамматически (социально) существуют
звуковые отличия двух категорий. Одна категория связана с различением
(смыслом) слов. Этот род звуков называется в грамматической науке «фонемами», проще можно было бы назвать их самостоятельными звуками языка. Для
образов фонем почти каждый язык использует какой-нибудь звуковой признак,
с помощью которого образуется целый ряд взаимно противопоставленных парных фонем, как гласных, так и согласных. Таков, например, в русском языке
признак твердости/мягкости согласных, таков же во многих тюркских языках
признак твердости/мягкости гласных, и, наконец, в кавказских языках встречается образование парных согласных фонем с помощью признаков пассивной/активной лабиализации (положение губ), надгортанного/подгортанного
выдыхания и т.п. Другой ряд звуковых отличий появляется в каждом языке исключительно в зависимости от смысла соседних звуков речи, т.е. исключительно в определенных сочетаниях фонем друг с другом. Этот ряд звуковых отличий называется в науке «комбинаторными» вариантами фонем, или звуковыми
оттенками фонем.
202
Система практического письма должна графически отражать все фонемы
данного языка - и только их. Это основное положение для создания практически применимых алфавитов.
На основе глубокого анализа фонологической системы Н.Ф. Яковлевым
создавались новые алфавиты и принципы построения орфографии каждого
языка. Ученый приходит от теоретической лингвистики к прикладной.
Как известно, Пражская лингвистическая школа признавала функциональной фонетической единицей фонему или архифонему. При составлении
орфографии фонемы передаются у пражцев особыми знаками, а архифонемы
всегда единообразно. У Н.Ф. Яковлева функциональной фонетической единицей является ряд позиционно чередующихся звуков, к этой идее позже присоединилась Московская фонологическая школа.
Мы коснулись здесь лишь основных фонетических проблем, над которыми работал Н.Ф. Яковлев. Почти по каждому, даже самому мелкому вопросу он
всегда имел свое оригинальное, научно обоснованное мнение.
Е.Д. Поливанов и новые страницы проблемы языкознания
(1891-1938)
Евгений Дмитриевич Поливанов принадлежит к числу самых талантливых учеников И.А. Бодуэна де Куртенэ. Окончил Петербургский университет
по специальности «общее языкознание». Занимался проблемами общего, восточного и тюркского языкознания, владел многими языками. За свою короткую жизнь он успел внести весомый вклад во многие области языкознания. В
20-30-е годы Е.Д. Поливанов вместе с Н.Ф. Яковлевым занимался проблемой
составления алфавитов для малочисленных языков.
Самое первое его лингвистическое увлечение - японский язык; еще в молодости несколько раз ездил в Японию, изучал особенности ударения в японском языке, так хорошо овладел японским, что впоследствии описал ряд диалектов японского языка. Им была издана грамматика японского языка с очер203
ком о японской фонологии. В течение 15 лет работал в Средней Азии, где изучал языки разных систем этого региона. Наряду с тюркскими (узбекским, казахским), он изучал еврейский (семитский), дунганский (китайской группы).
Соответственно, он написал грамматику китайского языка. Опубликовал много
исследований по русистике, по социолингвистике, по тюркологии и по сопоставительному языкознанию. Отдельной проблемой для него был опыт частной
методики преподавания русского языка узбекам.
Общетеоретические проблемы, в частности проблемы языкового развития
и строительства, были поставлены в его работах «Где лежат причины языковой
эволюции» (1931), «Круг очередных проблем лингвистики» (1929), «Революция
и литературные языки Союза ССР» (1931) и др. Многие рассматриваемые им
проблемы в вышеназванных работах и сегодня остаются актуальными.
Концепция социологии языка у Поливанова связана с объективной историей общества. Он, продолжая идеи своего учителя И.А. Бодуэна де Куртенэ, в
статье «Где лежат причины языковой эволюции» писал, что в современном состоянии языка мы находим пережитки прошлого и начатки развития языка, пытается вскрыть причины языковых изменений. Эти причины Поливанов усматривал не только во внутренних закономерностях функционирования речевого
механизма, в развитии и изменении фонетического и морфологического строя
языка, но и в определенном влиянии на язык социально-экономических факторов.
Изучению факторов языкового изменения Поливанов придавал настолько
большое значение, что предлагал выделить особую отрасль языкознания лингвистическую историологию, или учение об эволюции языка. Задачи теоретической лингвистики он видел в том, чтобы описывать язык как социальноисторический факт, изучать причинные связи между социально-экономическими и языковыми явлениями, разрабатывать вопросы языковой политики. Им был определен круг основных проблем, которые составляют содержание
204
социолингвистического направления в языкознании и которые сводятся к следующему:
а) определение языка как социально-исторического факта;
б) описание языков и диалектов с социологической точки зрения;
в) оценочный анализ данного языка как орудия общения (в этом случае,
как нам представляется, автор имел в виду язык этноса, язык межнационального общения и язык государства);
г) изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями;
д) оценочный анализ языка как средства борьбы за существование (по
всей вероятности, автор имел в виду и другие негосударственные языки на данной территории);
е) общая типологическая схема эволюции языка в связи с историей культур, а также признание конкретных этнических культур;
ж) прикладные вопросы социологической лингвистики: языковая политика.
В любой работе Поливанов стремился поставить теоретические вопросы
и дать им системный анализ. Концепция ученого о причинно-следственных отношениях в языковом развитии до сих пор не утратила своего значения. Отмечая объективное противоречие в развитии языка, он пишет о том, что для нормального функционирования язык должен иметь, с одной стороны, стабильный
характер, что в эволюции языка в виде общей нормы мы встречаемся с коллективным намерением подражать представителям копируемой языковой системы,
а не видоизменять ее, ибо в противном случае новому поколению грозила бы
утрата возможности пользоваться языком как средством коммуникации со
старшим поколением; с другой стороны, изменения, как известно, неизбежный
спутник языковой истории, и на протяжении более или менее значительного
ряда поколений они могут достигнуть чрезвычайно больших размеров. В обычных условиях на каждом отдельном этапе языкового преемства происходят
205
лишь частичные, относительно немногочисленные изменения, а принципиально
значительные изменения, по данным Е.Д. Поливанова, «мыслимы как сумма из
многих небольших сдвигов, накопившихся за несколько веков или даже тысячелетий». Характеризуя причины сдвигов, Поливанов выделяет положение о
стремлении к экономии трудовой энергии, т.е. «минимальной трате произносительной энергии, достаточной для достижения цели говорения», происходят
разные изменения: звуковая редукция, упрощение грамматических форм, замена нерегулярных форм на регулярные и др. аспекты.
Социально-экономические факторы, по автору, влияют на языковые изменения косвенно. По Поливанову, экономико-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, и отсюда вытекает и видоизменение отправных точек
его эволюции. Как известно, изменение социального субстрата может происходить по многим причинам: возникновение или частичное прекращение некоторых типов контактов между языками, распадение языкового коллектива или
объединение разноязычных коллективов (при изменении социального статуса
или национального состава населения вследствие миграции, изменения государственных границ, усвоения языка завоевателей, освоение литературного
языка носителями других диалектов и многих других причин). Одновременно
автор, говоря об изменениях в языках народов СССР после революции, указывает на то, что нет оснований говорить о «языковой революции», но, однако,
произошли значительные изменения в социальном субстрате: это, в первую
очередь, увеличение контингента носителей русского языка как языка межнационального общения и его изучение как общенационального языка СССР,
«ныне становящегося языком широчайших - и в территориальном, и в классовом, и в национальном смысле - масс, приобщающихся к советской культуре»,
и данная проблема в то время была значительной.
Одним из первых, кто принял идеи Бодуэна де Куртенэ о различной социальной ценности звуков языка, был Е.Д. Поливанов. Уже в первом теоретиче206
ском курсе «Лекции по введению в языкознание и общей фонетике» он отмечал, что 1) не все физиологические и физические различия между звуками
имеют одну и ту же ценность для языка как средства общения и что 2) в разных
языках ценность какого-либо различия между двумя звуками может быть различной, и автор показывает различие закрытости и открытости гласного в русском и французском языках. Поливанов называет фонемой «существующее в
данном языке представление звука, способное ассоциироваться со смысловыми
представлениями и дифференцировать слова» [Поливанов 1923: 147]. Он различает комбинаторные и факультативные оттенки (варианты фонем), устанавливая соотношение между ними, разработал теорию дивергенции (расщепление
одной фонемы на две) и конвергенции (совпадение двух фонем в одной), а также показал их взаимозависимость. Конвергенционные и дивергенционные
сдвиги всегда имеют характер скачка: некоторое поколение говорящих перестает осознавать некоторое различие или, наоборот, начинает его ощущать; никаких промежуточных ступеней здесь быть не может [там же: 149], но происходящие изменения считал системными, связанными между собой.
Работы Поливанова показывают, что он в каждой области лингвистики
имел свое собственное мнение как в общетеоретических, так и в частных вопросах. Так, в 1931 г. в статье «О фонетических признаках социальногрупповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка» впервые
высказал мысль о необходимости выделения фразеологии в специальный отдел
лингвистики, который занимался бы изучением индивидуальных значений конкретных словосочетаний. Он сделал попытку определить специфику единиц
фразеологии в аспекте полиморфности слова (1931), однако вопросами фразеологии он не занимался; его концепция, намного опережая свое время, оставалась в стороне вплоть до 60-70-х годов, когда вопрос о фразеологизмах как
структурных единицах языка становится одной из основных проблем языкознания. В 20-30-е годы он участвовал в разработке литературных норм языков и
составлении алфавитов для бесписьменных языков, так называемом «языковом
207
строительстве», был сторонником равноправия многочисленных и малочисленных языков, выступал за предоставление каждому гражданину права пользоваться своим родным языком, если он это считал нужным. Одновременно признавал, что не все языки страны находятся на одинаковом уровне развития, не
был полным сторонником сознательного вмешательства в язык; признавал
вмешательство только в том случае, если это не противоречит внутренним закономерностям развития языка, например, при составлении рациональной орфографии и графики можно достигнуть огромных успехов, но «декреты и циркуляры даже и опубликовались бы... ни один из них не имел бы буквально никакого результата, ... и именно потому, что родной язык выучивается (в основных своих элементах) в том возрасте, для которого не существует декретов и
циркуляров» [Поливанов 1968: 95]. Большое внимание уделял формированию
литературной нормы языка, хотя в чисто лингвистическом отношении он признавал равноправие литературного языка и диалекта (ср.: диалекты китайского
языка), но социально, по его справедливой оценке, литературный выше, литературный язык - это язык общенациональный, государственный, поэтому они и
не равноправны. Известно, что он принимал активное участие в дискуссии по
выбору ташкентского диалекта как основы узбекского литературного языка.
Многие взгляды Е.Д. Поливанова актуальны в современной социолингвистике, где проблемы языка и общества принимают иной характер взаимоотношений.
В. В. Виноградов и общие проблемы русистики
и теоретического языкознания
(1894-1969)
Выдающийся русский филолог, академик АН СССР Владимир Владимирович Виноградов сыграл огромную роль в развитии русской филологии ХХ
века. Окончил Петроградский историко-филологический институт и Петроградский археологический институт, ученик А.А. Шахматова.
208
В.В. Виноградов совмещал активную научную деятельность с государственной: директор Института языкознания АН СССР (1950-1954) и Института
русского языка АН СССР (1958-1968), ныне – им. В.В. Виноградова, академиксекретарь Отделения литературы и языка АН СССР (1950-1963), главный редактор журнала «Вопросы языкознания» (1952-1969) и другие должности.
Ученый занимался достаточно разнообразными проблемами русского и
общего языкознания. Исследования по морфологии, словообразованию, синтаксису, лексикологии, фразеологии, лексикографии, общему языкознанию, истории русского языкознания, языку и стилю писателей, стилистике, текстологии сделали труды Виноградова настольной книгой всех специалистов по филологии. Велик его вклад в лексикографическую работу: участвовал в составлении Толкового словаря под ред. Д.Н. Ушакова, в редактировании 4-томного и
17-томного академических словарей русского языка, руководил работой по составлению «Словаря языка А.С. Пушкина» и др.
Характеризуя историко-лингвистические труды и определяя значимость и
масштабность В.В. Виноградова в русском языкознании, академик Ю.В. Рождественский основные филологические концепции ученого распределил по
следующим разделам:
1. Центр лингвистической работы Виноградова - грамматика. Основные
работы – «Русский язык. Грамматическое учение о слове» и вышедшая под редакцией Виноградова академическая «Грамматика русского языка».
2. Язык писателей, теория и история русской художественной литературы: «О задачах стилистики», «Наблюдение над стилем Жития протопопа Аввакума», «Заметки о лексике Жития Саввы Освященного», «О стиле Карамзина в
его развитии», «Из наблюдений за языком и стилем Дмитриева», «Язык и стиль
басен Крылова», «Язык Пушкина. Пушкин и история русского литературного
языка», «Стиль Пушкина», «Стиль прозы Лермонтова», «Гоголь и натуральная
школа», «Эволюция русского натурализма. Гоголь и Достоевский», «Тургенев и
209
школа молодого Достоевского», «Достоевский и Лесков», «О теории художественной речи» и др.
3. Язык художественной литературы и стилистика: «О художественной прозе», «О языке художественной литературы», «Проблемы авторства и теория стилей», «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика», «Сюжет и стиль» и др.
4. История русского языка, русского литературного языка и языка русской художественной литературы: «Основные этапы истории русского языка»,
«Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка», «Проблемы исторического взаимодействия литературного языка и языка художественной литературы», «Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.». В работах этого цикла произведено разделение
предмета истории языка на структурные части, которые выделены по отношению к теории стиля, поэтике, риторике и истории художественной литературы.
5. История языка есть прежде всего история становления имен. К истории
языка примыкают этимологии разных слоев, как особый жанр описания текстовой истории слов. Сюда относятся теоретические работы по русской лексикографии и лексикологии, в которых особое место занимает учение о слове как о
лексеме.
6. Исследования по культуре русской речи, славистике, истории нормализации языка, среди которых выделяется книга «Великий русский язык».
7. Работы по истории языкознания, критике грамматических и лексикографических работ занимают особое место и т.д.
Все эти направления в воззрениях Виноградова имели собственную научную основу и понимание, призванные определить отношение языковедческих
проблем как целой области научной мысли к языку и его реальному объекту.
Велика роль В.В. Виноградова в освещении важных методологических
положений проблемы формирования и развитии литературных языков. Он специально изучал вопросы соотношения литературного языка и диалекта, связь
письменной и устно-разговорной разновидности литературной речи, выбор
210
диалектной основы литературного языка в историческом плане, условия стабилизации литературной нормы и роль писателей, грамматистов и лексикологов в
деле сознательного отбора вариативных языковых единиц. В работах ученого
были сформулированы важные критерии определения таких понятий, как «язык
литературы», «язык писателя» и взаимосвязь между ними.
Впервые наиболее полное законченное по своей целостности учение о
формах слова было дано В.В. Виноградовым. В «Грамматическом учении слова» слово изучается им с точки зрения его внутренних языковых связей: слово,
обладающее морфологической и семантической целостностью, рассматривается как основная структурная единица языка. Разрабатывается проблема лексико-семантического варьирования слова, изучаются синонимические и антонимические отношения слов.
По Виноградову, определение лексического значения слова становится в
зависимость от лексической системы языка, от особенностей его грамматической структуры. Лексическое значение понимается как обусловленное не только фактом соотнесенности его с данным понятием, но как зависящее от особенностей системы языка, специфики той части речи, к которой это слово принадлежит; лексическое значение определяется конкретными смысловыми связями
слова с синонимичными и антонимичными словами в системе лексики. Понимание слова как единства его различных форм (фонетических, морфологических, лексико-фразеологических, синтаксических) позволило ученому подойти
к полисемии не просто как к сумме ассоциативных связей слова, а как к определенной смысловой структуре взаимосвязанных, имеющих свою историю лексико-семантических вариантов слова. «Понятие формы слова, - писал Виноградов, - основано на осознании тождества слова при наличии дифференциальных
признаков его употребления» [Виноградов 1975:42], хотя вопросы полисемантизма в современном русском языкознании дискутируются в связи с другим не
менее важным и не более изученным фактом языка – омонимией. Однако ввиду
недостаточной разработанности понятия «единица слова» (особенно производ211
ных глаголов), а также разграничения понятий значения и употребления слова
исследователь сталкивается с большими трудностями при анализе материала.
Постановка и выделение фразеологии в самостоятельный раздел лингвистики явились результатом работ академика В.В. Виноградова.
Учитывая методологическую разницу «между исследованием фразеологических проблем применительно к речевой деятельности или к индивидуальному стилю и к системе языка в целом, хотя между этими областями происходит непрестанное взаимодействие», В.В. Виноградов свои исследования по
фразеологии проводил на основе категориально-семантических признаков сочетаний слов, обусловливающих их воспроизводимость как готовых образований.
Фразеологическая концепция Виноградова сводится к следующим положениям: 1) фразеологические единицы – это словесные комплексы, противопоставленные «свободным» сочетаниям слов по признаку воспроизводимости в
речи; 2) устойчивость фразеологических единиц является результатом их семантической спаянности, обусловливающей взаимосвязь компонентов или одностороннюю зависимость одного компонента от другого; 3) задача фразеологии – исследование категорий словесных значений, которые лежат в основе
различных процессов фразообразования в языке; 4) исследование семантической спаянности слов-компонентов должно осуществляться на основе анализа
значения целого в его отношении к синтагматической связанности компонентов.
Как видно, в основу классификации фразеологических единиц у В.В. Виноградова был положен семантический принцип – степень семантической спаянности фразообразующих компонентов. В результате выделяются три разряда
фразеологических единиц: «фразеологические сращения» - немотивированные
эквиваленты слов, «фразеологические единства» - мотивированные «потенциальные» эквиваленты слов, семантически аналитичные «фразеологические сочетания», спаянность которых основана на том, что один из компонентов имеет
212
либо особое («фразеологически связанное») значение, либо ограниченную сочетаемость; «сращения» и «единства» противопоставляются «сочетаниям» по
признаку семантической неделимости. Следовательно, Виноградовым был преодолен формализм фортунатовской школы, подходивший к проблеме фразеологии с позиций словосложения, и синтаксический подход его учителя А.А.
Шахматова, и стилистическая ориентация в трактовке «фразеологических
групп» Ш. Балли.
Безусловно, концепция В.В. Виноградова не могла решить все вопросы
для построения общей теории фразеологии, но она явилась основополагающей
в дальнейшем ее развитии. В связи с этим известный фразеолог В.Н. Телия отмечает, что основное значение трудов Виноградова по фразеологии в том, что
проблематика фразеологии была переведена из плана описательного в план
теоретического исследования законов сочетаемости слов и словесных значений
в особые лексико-семантические комплексы, отличные от образований, основанных на самостоятельной парадигматической противопоставленности словесных значений и синтагматической свободе их объединений.
Как отмечалось выше, одним из центральных вопросов языкознания в деятельности В.В. Виноградова был вопрос о морфологической классификации
слов, т.е. вопрос о частях речи, связанный с общей проблемой определения
принципов классификации грамматических явлений. При выделении частей речи известно, что основной линией было использование не одного, а целого ряда
критериев. Наибольшим признанием пользовались классификации, данные в
«Современном русском языке» В.В. Виноградова и в «Членах предложения и
частях речи» И.И. Мещанинова. Однако углубленное исследование по классификации грамматических разрядов слов привело не только к новому обоснованию и к новой характеристике уже давно установленных частей речи, но и к
выделению новых частей речи. В.В. Виноградов выделил две новые части речи:
категория состояния и модальные слова. Осмысление им этих разрядов как самостоятельных лексико-грамматических категорий слов основано на более
213
дифференцированном подходе к грамматической природе слова, сознательно
оперирующим целым рядом критериев при классификации слов. В середине 50х годов на страницах журнала «Вопросы языкознания» состоялась дискуссия
именно по проблеме допущения множества критериев при выделении частей
речи и равноправия или неравноправия этих критериев при выделении категории состояния и модальных слов в разных языках, которая не привела к единому мнению. В современном языкознании принципы выделения частей речи Виноградова являются общепризнанными, за исключением категории состояния.
Определив слово как систему форм и значений, он предложил деление
грамматики на: 1) грамматическое учение о слове, 2) учение о словосочетании,
3) учение о предложении, 4) учение о сложном синтаксическом целом, одновременно показывая значимость каждого аспекта в грамматической системе
языка: место словообразования в системе лингвистических дисциплин, связь
словообразования с грамматикой и лексикологией. Словосочетание считал единицей номинативного, предложение - коммуникативного уровня.
Исследуя грамматику, Виноградов обосновывает собственно грамматические системы. Опираясь на традиции описания грамматических систем прошлого, он видел в существовании языка сложный процесс. С одной стороны,
процесс создания нормативных грамматических, лексикологических, поэтических и других систем, с другой - это создание текстов писателями и пишущими
и говорящими на языке. Известно, что в последующем ученые вводят новые и
новые нормативные системы и их варианты, опираясь на старую традицию, одновременно согласуют старое и новое между собой в своих нормативных системах и тем нормализуют язык.
Между созданием текстов и созданием систем существует сложная внутренняя связь. Эта связь заключается в общих методах и идеях изучения языка, и
создатели строят свои тексты, опираясь на систему языка. Таким образом, следуя мысли Ю.В. Рождественского, сущность грамматической концепции Виноградова может быть определена так: текст - система и связь между текстом и
214
системой. Собственно, основой, обеспечивающей связь между текстом и системой, является слово, в котором реализуются разные планы отношений текста и системы в разных формах. Давая характеристику слова, Виноградов предлагает множество примеров (напр. ср.: Это своеобразный университет в миниатюре... миниатюрный...
миниатюрная живопись... миниатюрное личико...
Макет представлял в миниатюре внутренность старинного замка... Ребенок
есть тот же человек в миниатюре, которая все увеличивается [Лесков], или
же: жизнь человека - человеческая жизнь, переплет из сафьяна - сафьяновый
перепет... [Достоевский]). Как видно, примеры показывают, в каких взаимодействиях находятся части речи, их соотношения с формообразованием, семантическими рядами и синтаксической сочетаемостью.
Определение В.В. Виноградова в «Грамматическом учении о слове», что
форма слова есть его синтаксическая сочетаемость, определенная по отношению к синтагматическим и парадигматическим классам синтаксических единиц», в современных грамматических исследованиях еще более очевидно. Отправные грамматические положения Виноградова оказали влияние на построение описаний не только русского языка, но также и других языков, без учета
которых сегодня нельзя представить картину развития современной грамматической традиции.
Итак, лингвистическая концепция В.В. Виноградова, предполагающая
тесную связь понятийных и грамматических категорий, утверждающая трактовки языковых явлений из двухсторонней сущности языкового знака, дала
возможность для развития многих современных структурно-семантических исследований. Ученые, располагая достаточными знаниями идей Виноградова об
образе автора, вносят свой многосторонний вклад в продолжение изучения роли говорящей личности (т.е. человека) в построении речи «языковой личности»
(Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров), «образа говорящего» (Ю.В. Рождественский, Е.С. Яковлева), «образа автора» в теории коммуникации регистров (Г.А.
215
Золотова), «субъекта-индивида» и «временной инстанции субъекта» (Т.В.
Булыгин и А.Д. Шмелев) и мн. др.
216
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Подводя основные итоги достижений русской лингвистической мысли
ХХ века, мы хотели бы подчеркнуть, что исследования в русском языкознании
шли от изучения и описания отдельных лингвистических вопросов к общим
теоретическим проблемам. С этой точки зрения, особо следует выделить богатый материал синхронной и диахронной лингвистики, а также появившиеся новые научные положения, изучение и обобщение которых необходимо не только
для пополнения наших сведений по истории русского языкознания, но и для
оценки их влияния на последующее развитие русской и европейской науки о
языке.
Научно-теоретические исследования по русистике, с одной стороны, подпитывали общеязыковедческие интересы ученых, а с другой стороны, лингвистический материал русистов способствовал глубокому проникновению в конкретные языковые факты, которые эксплицитно оформлялись в виде соответствующей теории значительно позже в Пражской лингвистической школе и в
исследованиях американских дискриптологов. Русистика стимулировала выдвижение целой совокупности идей, сыгравших заметную роль в формировании общелингвистической проблематики. Это касается, в первую очередь, общих принципов построения фонем и теории фонологии, частей речи, типологии
синтаксических систем, системно-семантического анализа слова и др.
Авторы стремились осветить те страницы истории русской лингвистики,
которые имели позитивный характер и научное признание, не вдаваясь в долгие
дискуссии, порой остававшиеся невостребованными. А насколько авторам удалось охватить это существенное, судить читателю.
Появившиеся в последней четверти ХХ века работы русских исследователей по различным вопросам языкознания следует рассматривать как каче-
217
ственно новый этап в развитии русистики, предвосхищающей весьма важные
открытия в лингвистике XXI века.
Известно, что в исследовательской традиции русской лингвистики, как и
в других, были и поиски, и успехи, и фрагментарность, и ошибки, но не было
застоя исследовательской деятельности (ср.: чрезвычайное увлечение американским структурализмом без учета содержательной стороны, логикограмматический анализ, сужение лингвистических проблем и т.п.).
История ХХ века расширила и углубила исследовательские горизонты
лингвистики XXI века. Конец ХХ века высветил многие проблемы минувших
столетий и требует их решения уже в XXI веке.
Учитывая особенности истории развития русской лингвистики, необходимо, как нам представляется, обратить в XXI веке особое внимание на изучение и разработку следующих кардинальных проблем, отнюдь не уменьшая значения других:
1) сохранение преемственности существующей лингвистической традиции как связывающего звена между научным наследием и новым научным
творчеством;
2) проблемы номинации новых лингвистических понятий, систематизация и упорядочение новой современной терминологии: по определению В.В.
Колесова, «достигая вершин абстрактности в утверждении родовых терминов,
научные школы, соревнуясь друг с другом в терминотворчестве, в конце концов, прибегают к использованию иностранных слов, за которыми уже полностью исчезает всякая связь научного представления об объекте с реальным
предметом» [Колесов 2003: 402];
3) одной из важнейших задач лингвистики XXI века является подготовка
высококачественных словарей различного рода. Имеющиеся словари не всегда
удовлетворяют требованиям по давности своего издания, не отражают современный уровень научных знаний. Недостаточно специализированных словарей,
например, диалектных, ономастических, этимологических, тематических, тер218
минологических, культурологических, ассоциативных и других словарей разных типов;
4) продолжение инструментального исследования звукового строя русского языка, его диалектов и говоров для дальнейшего сопоставления с другими языками, чтобы получить дополнительные сведения о путях становления
отдельных славянских языков;
5) варианты и особенности существования русского литературного языка
на различных территориях мира;
6) особого внимания заслуживает стилистика художественного текста,
обеспечивающая разносторонность в понимании и интерпретации синтаксических фактов и языковой картины мира;
7) продолжение сравнительно-исторических, типологических, сравнительно-сопоставительных, когнитивных исследований по фонетике, грамматике, лексикологии, фразеологии, стилистике как родственных, так и неродственных языков, используя современные методы анализа, с одной стороны, для реконструкции праславянского лексикона, а с другой стороны, для установления
типологических универсалий, одновременно расширяя изучение проблем
функционально-коммуникативной лингвистики;
8) изучение вопросов конвергенции и дивергенции языков в связи с важностью при решении теоретических и практических проблем ареальной лингвистики, «языкового союза», а также при внутренней реконструкции и эволюции языковой системы;
9) проблемы социолингвистики. Типы взаимодействия языков как родственных, так и неродственных. Двуязычие и многоязычие. Бинарное образование в многоязычных социумах. Взаимодействие русского и родного языка и обратное (родного языка и русского); выработка модели выживания малочисленных языков и их сосуществование с многочисленными языками в XXI веке;
10) комплексное исследование языковой картины мира разнообразными
методами и множественностью интерпретаций, учитывающими данные языка,
219
философии, мифологии, археологии, этнологии, этнопсихологии, нейрофизиологии и других смежных наук, как приоритетное направление науки;
11) межъязыковое и межкультурное общение как новый тип коммуникации в современном мире, т.е. от типологии языков к типологии культур и цивилизаций, и другие аспекты.
Названные здесь проблемы не исчерпывают всего того многообразия
проблематики, что существует в изучении русского языкознания, а лишь указывают на некоторые первоочередные, по мнению авторов, вопросы научного
поиска.
Наука о языке находится в постоянном развитии. Разумеется, говорить о
том, что многие проблемы русистики последних трех-четырех десятилетий стали достоянием истории, по-видимому, еще рано. Но мы сознательно включили
в орбиту анализа некоторую часть работ, которые уже заявили о себе и стали
достоянием языкознания.
В конце хочется высказать убеждение, что русская лингвистическая
наука, объединяющая многие языковедческие центры мира по русистике, обогатит лингвистику XXI века и ее историю новыми научными достижениями.
220
ЛИТЕРАТУРА
Абаев В.И. Общегуманитарные аспекты теоретического языкознания // Изв.
АН СССР. ОЛЯ, XXXII, вып. 6, 1973.
Аванесов Р.И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вест.
МГУ, 1947, № 9.
Аксаков К.С. Полн. собр. соч. в 3-х т. – М., 1875.
Алексеев М.Е. Комментарий / Н.С. Трубецкой. Избранные труды по филологии. - М.: Прогресс, 1987.
Алиев У.Б. Синтаксис карачаево-балкарского языка. – Нальчик, 1987.
Аликаев Р.С. М.М. Гухман и развитие отечественной лингвистики // Русская
германистика. Ежегодник российского союза германистов. Т. II. – М., 2006.
Алисова Т.Б. Очерки синтаксиса современного итальянского языка. – М., 1971.
Алпатов В.М. История лингвистических учений. - М., 2001.
Алпатов В.М. О сопоставительном изучении лингвистических традиций (К постановке проблемы) // ВЯ. - 1990. - № 1.
Амирова Т.А., Ольховиков Б.А., Рождественский Ю.В. Очерки по истории
лингвистики. – М., 1976.
Амосова Н.Н. Принципы контекстологического анализа значений слов. – М.,
1963.
Андреева Л.А. Бодуэн де Куртенэ в Казани // Русский язык в школе. № 3. – М.,
1985.
Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. - М.,
1966.
Апресян Ю.Д. Проблемы структурной лингвистики. – М.,1962.
Апресян Ю.Д. Экспериментальные исследования русского глагола. – М.,1967.
Арутюнова Н.Д. Трудности перевода с испанского языка на русский язык. –
М., 1965.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М.: Языки русской культуры, 1999.
221
Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. – М., 1960.
Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. – М., 1966.
Ахматов И.Х. Синтаксис карачаево-балкарского языка. – Нальчик, 1983.
Балкаров Б.Х. Н.Ф. Яковлев как исследователь звукового строя адыгских языков // Яковлев и советское языкознание. – М., 1988.
Балкаров Б.Х. Фонетика кабардинского языка. – Нальчик, 1970.
Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. - М., 1955.
Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. – М., 1969.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1979.
Бенвенист Э. Общая лингвистика. - М., 1970.
Березин Ф.М. История русского языкознания. - М., 1980.
Березин Ф.М. История советского языкознания. Хрестоматия. – М., 1981.
Березин Ф.М. Русское языкознание конца XIX – начала XX вв. – М., 1976.
Березин Ф.М. Учение академика И.И. Мещанинова о синтаксических группах
// РЯНШ. – 1948 .- 6.
Бернштейн С.И. Грамматическая система А.А. Шахматова // РЯШ. – 5. - 1940.
Блумфилд. Язык. - М., 1960.
Блягоз З.У. Двуязычие и культура русской речи. – Майкоп, 1977.
Богатова Г.А. История слова как объект русской исторической лексикографии.
– М., 1984.
Богородицкий В.А. Лекции по общему языковедению. - Казань, 1907.
Богородицкий В.А. Очерки по языковедению и русскому языку. - Казань,
1910.
Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1-2. М., 1963.
Бодуэн де Куртенэ. Ученый. Учитель. Личность: Доклады науч.-практич. конф.
«Лингвистическое наследие И.А. Бодуэна де Куртенэ на исходе ХХ столетия» / Под ред. Т.М. Григорьевой. – Красноярск: Красноярский госуниверситет, 2000.
222
Бондарко А.В. Грамматическое значение и смысл. – Л., 1978.
Бондарко А.В. Теория морфологических категорий. – Л., 1976.
Бондарко А.В. Функциональная грамматика. – М., 1984.
Бондарко Л.В. Звуковой строй современного русского языка. – Л., 1977.
Бородина М.А. Современный литературный ретороманский язык Швейцарии.
– М., 1969.
Бубрих Д.В. О трудах А.А. Шахматова в области славянской акцентологии //
Изв. отд. русск. яз. и словесности, 1920. Т. XXV.
Будагов Р.А. Сравнительно-семасиологические исследования. Романские языки. – М., 1963.
Будде Е.Ф. Основы синтаксиса русского языка. - М., 1910.
Булаховский Л.А. Деэтимологизация в русском языке. – М., 1949.
Булаховский Л.А. Курс русского литературного языка. - Киев, 1952.
Булаховский Л.А. Лингвистическое наследие Потебни. - М., 1952.
Булич С.К. Очерк истории языкознания в России. – СПб, 1904.
Булич С.К. Фортунатов Ф.Ф. «Энциклопедический словарь Брокгауза - Эфрона», т. XXXVI. - СПб, 1902.
Буслаев Ф.И. О преподавании отечественного языка. - М., 1941.
Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. – М., 1937.
Вассоевич А.Л. Духовный мир народов классического Востока. - СПб, 1998.
Вербицкая Л.А. Трудности современного русского произношения и ударения.
– М.: Academia, 2005.
Виноградов В.В. Грамматическое учение о слове. - М., 1976.
Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса. - М., 1958.
Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М., 1975.
Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. - М., 1976.
Виноградов В.В. История русских лингвистических учений. - М., 1978.
223
Виноградов В.В. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке / Академик А.А. Шахматов. Труды комиссии по истории АН СССР, вып.
3. – М.-Л., 1947.
Виноградов В.В. Основные вопросы синтаксиса. – М., 1955.
Виноградов В.В. Русская наука о русском литературном языке. Ученые записки МГУ, 1946, т.3., кн. 1, вып. 106.
Виноградов В.В. Синтаксис русского языка академика Шахматова. Вопросы
синтаксиса современного русского языка. - М., 1950.
Виноградов В.В. Синтаксическая система проф. М.Н. Петерсона в ее развитии
// РЯШ, 1964, 5.
Виноградов В.В., Серебрянников Б.А. О задачах советского языкознания в
области исторического и сравнительно-исторического изучения языков. ВЯ, 1956, 2.
Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. – М., 1959.
Габуниа З.М. Вопросы типологии в трудах русских кавказоведов и их современное значение // Проблемы языковых контактов. - Грозный, 1989. - С. 96105.
Габуниа З.М. Лингвистическая традиция П.К. Услара, Н.Ф. Яковлева и Н.С.
Трубецкого в кавказоведении / Лингвистика на исходе ХХ века: итоги и перспективы. – М., 1996.
Габуниа З.М. Научные портреты кавказоведов-лингвистов. Из истории лингвистических учений. – Нальчик, 1991.
Габуниа З.М. Русское лингвистическое кавказоведение: Учеб. пособие. –
Нальчик, 1988.
Габуниа З.М. Теория фонем в трудах П.К. Услара и И.А. Бодуэна де Куртенэ //
Актуальные вопросы лексики и грамматики. - Черкесск, 1987. - С. 185-192.
Габуниа З.М., Р. Гусман Тирадо. Е.Д. Поливанов и современные проблемы
социолингвистики / Казанская лингвистическая школа: традиции и современность. - Казань, 2003.
224
Габуниа З.М., Р. Гусман Тирадо. О некоторых проблемах кавказоведения XXI
века // Дагестанский лингвистический сборник. Выпуск II// Москва: Академиа, 2003. - С. 28-33.
Гак В.Г. К типологии лингвистических номинаций. – М., 1977.
Гамкрелидзе Т.В. Якобсон и проблемы изоморфизма между генетическим кодом и семантическими системами // Вопросы языкознания, 1988, №3.
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейские языки и индоевропейцы.
Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. Ч. I-II. – Тбилиси, 1984.
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс., Толстой Н.И. Послесловие / Трубецкой
Н.С. Избранные труды по филологии. – М., 1987.
Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984.
Гюльмагомедов А.Г. Сопоставительное языкознание: Хрестоматийное учебное пособие. – Махачкала: ДГУ, 2004.
Десницкая А.В. К вопросу о взаимоотношении агглютинации и флексии // В
сб.: Морфологическая типология и проблема классификации языков. – М.Л., 1965.
Дешериев Ю.Д. Вклад Н.Ф. Яковлева в теорию грамматики (на материале нахских языков) / Яковлев и советское языкознание. – М., 1988.
Дешериев Ю.Д. Закономерности развития литературных языков народов СССР
в советскую эпоху. – М., 1976.
Дешериев Ю.Д., Климов Г.А. Предисловие / Яковлев и советское языкознание. – М., 1988.
Дондуа К.Д. Статьи по общему и кавказскому языкознанию. – Л., 1975.
Дурново Н.Н. Очерки истории русского языка. – М.-Л., 1924.
Дьяконов И.М. Эргативная конструкция и субъектно-объектные отношения /
Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. – Л.,
1967.
225
Ельмслев Л. Метод структурного анализа в лингвистике / Хрестоматия по истории языкознания XIX и XX вв. – М., 1956.
Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. Вып. I. - М.,
1960.
Есперсен О. Философия грамматики. – М., 1958.
Ефимов А.И. Из наблюдений над фразеологией Салтыкова-Щедрина // Ученые
зап. Пермского пед. ин-та, фак-т языков и литературы, вып. 9, 1946.
Жирмунский В.М. О синхронии и диахронии в языкознании // ВЯ, 1958, 5.
Жирмунский В.М. Общее и германское языкознание. Л., 1976.
Журавлев В.К. Диахроническая фонология. – М., 1986.
Зализняк А.А. Проблема словоизменения. – М., 1966.
Зализняк А.А. Русское именное словоизменение. – М., 1967.
Звегинцев В.А. История языкознания XIX и ХХ веков в очерках и извлечениях.
Ч. 1-2. - М., 1964-1965.
Звегинцев В.А. Теоретическая и прикладная лингвистика. – М., 1968.
Земская Е.А. Казанская лингвистическая школа проф. Бодуэна де Куртенэ //
РЯШ, 1951, 6.
Зиндер Л.Р. Общая фонетика. – М., 1979.
Зиндер Л.Р., Матусевич М.И. К истории учения о фонеме. - Л., 1953.
Златоустова Л.В. Научная деятельность В.А. Богородицкого. - Казань, 1961.
Златоустова Л.В. Фонетическая структура слова в потоке речи. – Казань: Издво Казанского ун-та, 1962.
Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. – М., 1982.
Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. – М., 1973.
Зубкова Л.Г. Из истории языкознания. Учебное пособие. - М., 1992.
Иванов Вяч.Вс. Комментарий / Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. – М., 1987.
Иванов Вяч.Вс. Лингвистические взгляды Е.Поливанова // ВЯ. 1954.
Иванов Вяч.Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. - М., 1976.
226
Исаев М.И. Социолингвистические проблемы языков народов СССР. – М.,
1982.
Касавин И.Т. Познание в мире традиции. – М., 1990.
Кацнельсон С.Д. Общее и типологическое языкознание. – Л., 1986.
Кацнельсон С.Д. Предисловие. Древний мир // История лингвистических учений. – Л., 1980.
Кацнельсон С.Д. Содержание слова, значение и обозначение. - М., 1965.
Кибрик А.Е. Грамматические концепции в языкознании XIX века // ВЯ. – 1988.
- 3.
Климов Г.А. Кавказские языки // Советское языкознание за 50 лет. – М.: Наука,
1967.
Климов Г.А. О некоторых задачах историко-типологических исследований //
ВЯ, 1976, № 5.
Климов Г.А. Очерк общей теории эргативности. – М., 1973.
Климов Г.А. Принципы контенсивной типологии. – М., 1983.
Климов Г.А. Типологические взаимоотношения кавказских языков / Введение
в кавказское языкознание. – М., 1986.
Климов Г.А. Типологические исследования в СССР. 20-40-е годы. – М.: Наука,
1981.
Климов Г.А., Алексеев М.Е. Типология кавказских языков. – М., 1980.
Колесов В.В. История русского языкознания. – Санкт-Петербургский университет, 2003.
Колшанский Г.В. Проблемы универсалий языка // Общее языкознание. Внутренняя структура языка. – М., 1972.
Кононов А.Н. История изучения тюркских языков в России. Дооктябрьский
период. – Л., 1960.
Кононов А.Н. Грамматика современного узбекского литературного языка. –
М.-Л., 1960.
227
Костомаров В.Г. Работы акад. М.М. Покровского в области лексикологии и
словообразования // Процессы развития в языке. - М., 1959.
Крушевский Н.В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984.
Крушевский Н.В. Очерк науки о языке. - Казань, 1883.
Кудрявский Н.В. Введение в языкознание. - Юрьев, 1918.
Кузнецов П.С. У истоков русской грамматической мысли. – М., 1948.
Кумахов М.А. Сравнительно-историческая фонетика адыгских (черкесских)
языков. – М., 1981.
Кумахов М.А. Типологическая характеристика слова в полисинтетических
языках Западного Кавказа / Лингвистическая типология и восточные языки.
– М., 1965.
Курилович Е. Очерки по лингвистике. - М., 1962.
Левковская К.А. Теория слова, принципы ее построения и аспекты изучения
лексического материала. – М., 1967.
Леонтьев А.А. Общелингвистические взгляды И.А. Бодуэна де Куртенэ. - М.,
1965.
Лингвистическая энциклопедия. - М., 1990.
Ломов А.М. Типология русского предложения. – Воронеж, 1994.
Ломтев Т.П. О грамматической форме слова в русском языке //Вестник Московского ун-та, серия 7. 1960. №4.
Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. – М., 1958.
Лопатинский Л.Г. Краткая кабардинская грамматика // СМОМПК. Вып 12.
Отд. II. Тифлис, 1891.
Лоя Я.В. История лингвистических учений. – М., 1968.
Люббе Г. В ногу со временем. О сокращении нашего пребывания в настоящем
// Вопросы философии. - М. - №4. - 1994.
Макаев Э.А. Понятие системы языков // Уч. зап. I МГПИИЯ. – М., 1957. Т.
XV.
Маковский М.М. Лингвистическая генетика. - М., 1992.
228
Макеева В.Н. История создания «Русской грамматики» М.В. Ломоносова. –
М.-Л., 1961.
Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. - М., 1997.
Марр Н.Я. Абхазский аналитический алфавит. К вопросу о реформе письма //
Труды яфетического семинара. I. – Л., 1936.
Марр Н.Я. К вопросу о положении абхазского языка среди яфетических //
МЯЯ. V. – СПб., 1912.
Марр Н.Я. Из поездок в Сванию // ХВ. Т. 4. Вып. I. 1915.
Марр Н.Я. История термина «абхаз» // Изв. АН СПб., 1912. – Л., 1936.
Марр Н.Я. К вопросу о ближайшем родстве армянского языка // ЗВОРАО. Т.
XIX. Вып. I. – М., 1909.
Марр Н.Я. Орудийный и исходный падежи в кабардинском и абхазском // ДАН
СССР. В. Л., 1938; ИР. Т. II. Л., 1936.
Марр Н.Я. Основные вопросы языкознания / Избранные работы в 5-ти т. Т. 2. –
Л., 1933-36.
Марр Н.Я. Яфетическая теория. – Баку, 1928.
Маслов Ю.С. Введение в языкознание. – М., 1987.
Мегрелидзе П.В. У истоков абхазоведения. – Сухум, 1985.
Медникова Э.М. Значение слова и методы его описания. – М., 1975.
Мейе А. Сравнительный метод в историческом языкознании. – М., 1954.
Мельчук И.А. Машинный перевод в лингвистике. – М., 1961.
Мельчук И.А. О терминах «устойчивость» и «идиоматичность». – М., 1960.
Мещанинов И.И. Задачи молодых кадров // Лингвист. Бюллетень студенческих научных кружков лингвистического ф-та ЛИФЛИ, 1935, № 1.
Мещанинов И.И. К вопросу о стадиальности в письме и языке // Изв. ГАИМК.
Т. VII. Вып. 5-6. - М., 1931.
Мещанинов И.И. Николай Яковлевич Марр // Советская этнография, 1935, №
1.
229
Мещанинов И.И. Новое учение о языке на современном этапе своего развития
// Учен.зап. КБНИИ. Т. 2. - Нальчик, 1947.
Мещанинов И.И. Общее языкознание. - М.-Л., 1975.
Мещанинов И.И. Основные грамматические формы эргативного строя предложения // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. - Л., 1967.
Мещанинов И.И. Понятийные категории в языке // Труды Военного ин-та иностр. языков, 1945, № 1.
Мещанинов И.И. Проблемы стадиальности в развитии языка // Проблемы развития языка, 1975.
Мещанинов И.И. Структура предложения. - М.-Л., 1963.
Мещанинов И.И. Фольклор и его значение // Абхазские сказки. - Сухуми,
1935.
Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - М.-Л., 1978.
Мещанинов И.И. Эргативная конструкция в языках различных типов. – Л.,
1967.
Мусшайоки А. Теория функционального синтаксиса. – М., 2006.
Нерознак В.П. Предисловие / Сумерки лингвистики // Из истории отечественного языкознания. – М., 2001.
Обнорский С.П. Именное склонение в современном русском языке. – М., 1931.
Ожегов С.И. Вопросы лексикологии и лексикографии. – М., 1953.
Панов М.В. Русская фонетика. – М., 1977.
Панов М.В. Фонетика современного русского языка. – М., 1979.
Панфилов В.З. Взаимоотношение языка и мышления. – М., 1971.
Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания. Гносеологические аспекты. – М., 1977.
Пауль Г. Принципы истории языка. - М., 1960.
Петерсон М.Н. Очерк синтаксиса русского языка. - М., 1923.
230
Петерсон М.Н. Ф.Ф. Фортунатов и Московская лингвистическая школа // Уч.
зап. МГУ, 1946, т.3, кн. 2, вып. 101.
Пешковский А.М. Интонация и грамматика. – М, 1928.
Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. – М., 1956.
Пиотровский Р.Г. Еще раз о дифференциальных признаках фонемы // ВЯ.
1960. №6.
Поливанов Е.Д. Лекции по введению в языкознание и общей фонетике. - М.,
1923.
Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. - М., 1968.
Потебня А.А. История русского языка. – Киев, 1981.
Потебня А.А. Мысль и язык. – Харьков, 1913.
Пражский лингвистический кружок. - М., 1967.
Рафаэль Гусман Тирадо. Генеративные сложноподчиненные предложения в
русском языке. – Воронеж, 1998.
Рафаэль Гусман Тирадо. Функциональная парадигма генеративных сложноподчиненных предложений в разносистемных языках. – Нальчик, 2006.
Рафаэль Гусман Тирадо, Габуниа З.М. К проблеме истории русского (российского) языкознания первой половины ХХ века / Вопросы романогерманской и русской филологии. – Пятигорск, 2005.
Репина Т.А. Сравнительная типология романских языков. – СПб, 1996.
Реферовской Е.А. Французский язык в Канаде. – М., 1972.
Реформатский А.А. Введение в языкознание. - М., 1961.
Реформатский А.А. Из истории отечественной фонологии. - М., 1970.
Реформатский А.А. Н.С. Трубецкой и его «Основы фонологии» / Н.С. Трубецкой. Основы фонологии. – М., 1960.
Рупосова Л.П. Формирование терминологии гуманитарных наук в русском литературном языке. – М., 1987.
Самойлович А.Н. Краткая учебная грамматика современного османотурецкого языка. – М., 1925.
231
Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М., 1993.
Сепир Э. Язык. - М.-Л., 1994.
Сергиевский М.В. Введение в романское языкознание. - М., 1938.
Сергиевский М.В. История французского языка. – М., 1938.
Серебрянников Б.А. Новые задачи в области изучения языков народов СССР /
Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания. Антология.
– М., 2001.
Серио П. Лингвистика и биология. У истоков структурализма: биологическая
дискуссия в России // Язык и наука конца ХХ века. – М., 1995.
Сидоровский Л. Дом, где всегда праздник // Комсомольская правда, 1989.
Скаличка В. Копенгагенский структурализм и Пражская школа / В.А. Звегинцев. История языкознания XIX-XX вв. в очерках и извлечениях. Ч. 2-я. – М.,
1960.
Смирницкий А.И. Значение слова // ВЯ. 1955. № 6.
Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. – М., 1954.
Советское языкознание за 50 лет. – М., 1967.
Соссюр Ф.Е. Труды по языкознанию. - М., 1977.
Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 1. – СПб,
1893.
Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. – М., 1959.
Срезневский И.И. Русское слово. – М., 1986.
Степанов Г.В. Испанский язык в странах Латинской Америки. – М., 1963.
Степанов Ю.С. Изменчивый «образ языка» в науке ХХ века // Язык и наука
конца ХХ века. – 1995.
Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. – М., 1975.
Степанов Ю.С. Язык и метод. - М., 1998.
Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания / Под ред.
В.П. Нерознака. М., 2001.
Супрун А.Е. Введение в славянскую филологию. – Минск, 1989.
232
Сусов И.П. История языкознания. – Тверь: Тверской гос. ун-т, 1999.
Тезисы Пражского лингвистического кружка. Пражский лингвистический
кружок. - М., 1967.
Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. – М.: Языки русской культуры, 1996.
Телия В.Н. Семантика идиом в функционально-параметрическом отображении
// Фразеология в машинном фонде русского языка. – М., 1990.
Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. - М., 1988.
Топоров В.Н. И.А. Бодуэн де Куртенэ и развитие филологии. - М., 1960.
Трубачев О.Н. Избранное. – М., 2003.
Трубецкой Н.С. Европа и человечество // Н.С. Трубецкой. История. Культура.
Язык. – М.: Прогресс, 1995.
Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. - М., 1987.
Трубецкой Н.С. Латеральные согласные в северокавказских языках. –
М.,
1987.
Трубецкой Н.С. Основы фонологии. - М., 1960.
Услар П.К. О колхах // ЗКОРГО. XIV. Вып. 2. Казань, 1891.
Услар П.К. О языках страны Кавказской // Вестник Европы, 1868, № 20.
Услар П.К. Характеристические особенности кавказских языков // ССКГ. Вып.
IX. Тифлис, 1876.
Успенский Б.А. Принципы структурной типологии. – М., 1962.
Уфимцева А.А. Опыт изучения лексики как системы. – М., 1962.
Филин Ф.П. О новом толковом словаре русского языка. – М., 1963.
Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды, т. I-II. - М., 1956.
Фрейденберг О.М. Воспоминания о Н.Я. Марре / Сумерки лингвистики. Из истории отечественного языкознания. Антология. – М., 2001.
Хашба А.К. Избранные работы. – Сухуми: Алашара, 1972.
Холодович А.А. Опыт теории подклассов слов // ВЯ. 1960, №1.
Хомский Н. Язык и мышление. - М., 1972.
233
Храковский В.С., Володин А.П. Семантика и типология императива. – Л.,
1986.
Чемоданов Н.С. Сравнительное языкознание в России. - М., 1956.
Черепанов М.В. Из истории Казанской лингвистической школы // Вопросы
теории и методики изучения русского языка. – Казань, 1960.
Шагиров А.К. Очерки по сравнительной лексикологии адыгских языков. –
Нальчик, 1962.
Шаумян С.К. Проблемы теоретической фонологии. – М., 1962.
Шаумян С.К. Структурная лингвистика. – М., 1965.
Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. – М.,
1925.
Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. – М., 1925.
Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. – М., 1960.
Шишмарев В.Ф. Очерки по истории языков Испании. – М., 1941.
Шишмарев В.Ф. Историческая морфология французского языка. – М., 1952.
Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. - М., 1957.
Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения. - Л., 1945.
Щерба Л.В. Русские гласные в качественном и количественном отношении. Л., 1912.
Щерба Л.В. Фонетика французского языка. - Л., 1937.
Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974.
Якобсон Р. Избранные работы. - М., 1985.
Якобсон Р. Типологические исследования и их вклад в сравнительноисторическое языкознание / Сб.: Новое в лингвистике. Вып. 3-й. – М., 1963.
Яковлев Н.Ф. Математическая формула построения алфавита. – М., 1928.
Яковлев Н.Ф. Принципы фонемологии // ВЯ, 1983, №6.
Яковлев Н.Ф. Таблица фонетики кабардинского языка. – М., 1923.
Яковлев Н.Ф. Фонетика кабардинского языка. – М., 1923.
234
ПРИМЕРНАЯ ТЕМАТИКА РЕФЕРАТОВ
Казанская лингвистическая школа и И.А. Бодуэн де Куртенэ.
Ленинградская (Петербургская) фонологическая школа.
Московская фонологическая школа.
Московская лингвистическая школа Ф.Ф. Фортунатова.
Русское языкознание в 30-40-е гг. ХХ века.
Структурная лингвистика в России и ее отличительные особенности.
Русские ученые Н.С. Трубецкой, Р.О. Якобсон, С.О. Карцевский и Пражская
лингвистическая школа.
Сравнительно-историческое языкознание как основной метод русского языкознания ХХ века.
Теория фонем в русском языкознании ХХ в. и ее мировое значение.
Теория фонем в концепциях И.А. Бодуэна де Куртенэ, Н.Ф. Яковлева, Н.С.
Трубецкого.
Типологическое языкознание в русистике ХХ века как новая научная парадигма.
История изучения синтаксической типологии в ХХ в.
Констрастивная лингвистика ХХ в.: состояние и перспективы. Этапы развития
контрастивной лингвистики.
В.В. Виноградов как историк языкознания.
Социолингвистические исследования в ХХ в. Язык и общество.
Роль русской науки в становлении других научных традиций (по выбору студента).
Роль Ф.Ф. Фортунатова в развитии формально-структурной лингвистики ХХ в.
Л.В. Щерба и его научные концепции в развитии языка. Язык и речь. Язык и
норма.
Ареальная лингвистика в ХХ в.
235
Социолингвистический подход к изучению языка. Проблемы изучения малочисленных языков в лингвистике ХХ в.
Лингвистическая семантика (в начале и в конце ХХ в.).
Е.Д. Поливанов и проблемы современного языкознания.
Этнолингвистика как новое научное направление второй половины ХХ в.
Типологические исследования Ю.В. Рождественского и их особенности.
Типологические исследования и их вклад в сравнительно-историческое языкознание.
В тематику рефератов вошли темы, которые полностью или частично не попали в пособие из-за объема.
Книга отпечатана тиражом 300 экземпляров в 2007 г. Нальчикским
полиграфическим участком ИПЦ КБГУ.
236
СОДЕРЖАНИЕ
Введение. История языкознания как предмет научных знаний …………
Основные проблемы русистики ХХ века. Общая характеристика ……...
Структурная лингвистика ………………………………………………….
Типологические исследования в русистике ХХ века …………………….
Проблемы фонетики и фонологии в русской лингвистике ХХ века ……
Лексикология. Фразеология. Лексикография …………………………….
Лексика …………………………………………………………...
Фразеология ………………………………………………………
Лексикология …………………………………………………….
Вопросы русской грамматики. Морфология. Словообразование. Синтаксис ……………………………………………………………………..
Изучение морфологии …………………………………………..
Изучение словообразования …………………………………….
Изучение синтаксиса …………………………………………….
Русская лингвистическая наука в разработке и становлении кавказского языкознания …………………………………………………………...
Роль русской лингвистики ХХ века в изучении проблем тюркских языков …………………………………………………………………………
Изучение вопросов романистики в русской лингвистике ……………….
Некоторые научные портреты ……………………………………………..
Н.Я. Марр и современное языкознание (1864-1934) …………..
И.И. Мещанинов и теоретические вопросы языкознания
(1883-1967) …………………………………………………….
Н.С. Трубецкой и современная филология (1890-1938) ………
Н.Ф. Яковлев и вопросы общей и прикладной лингвистики
(1892-1974) …………………………………………………….
Е.Д. Поливанов и новые страницы проблемы языкознания
(1894-1969) …………………………………………………….
В.В. Виноградов и общие проблемы русистики и теоретического языкознания (1894-1969) …………………………….
Вместо заключения …………………………………………………………
Литература …………………………………………………………………..
Примерная тематика рефератов ……………………………………………
4
13
25
38
52
63
63
74
83
88
89
97
103
113
131
144
153
153
165
181
193
201
206
215
219
233
237