О. Духнич

http://olga.psycom.info/182/
О.Е. Духнич
ДИСКУРС И НАРРАТИВ
ДИСКУРС и многообразие его определений
Дебора Шифрин [Schiffrin 1994: 20—43] выделяет три основных подхода к
трактовке этого понятия [ср.: Brown, Yule 1983; Stubbs 1983; Macdonell 1986; Crusius 1989;
Burton 1980; Maingueneau e. a. 1992; Nunan 1993; van Dijk 1997b; 1997a].
Первый подход, осуществляемый с позиций формально или структурно
ориентированной лингвистики, определяет дискурс просто как «язык выше уровня
предложения или словосочетания» — «language above the sentence or above the clause»
[Stubbs 1983: 1; ср.: Schiffrin 1994: 23; Steiner, Veltman 1988; Stenström 1994: xi и др.]. «Под
дискурсом, следовательно, будут пониматься два или несколько предложений,
находящихся друг с другом в смысловой связи» [Звегинцев 1976: 170] — критерий
смысловой связности вносит заметную поправку, но сохраняет общую тенденцию.
Многие разнообразные формально-структурные лингвистические школы
объединяет сосредоточенность на анализе функций одних элементов языка и «дискурса»
по отношению к другим в ущерб изучению функций этих элементов по отношению к
внешнему контексту. Формалисты обычно строят иерархию составляющих «целое»
единиц, типов отношений между ними и правил их конфигурации. Но чрезмерно высокий
уровень абстракции подобных моделей затрудняет их применение к анализу
естественного общения.
Второй подход дает функциональное определение дискурса как всякого
«употребления языка»: «the study of discourse is the study of any aspect of language use»
[Fasold 1990:65]; «the analysis of discourse, is necessarily, the analysis of language in use»
[Brown, Yule 1983: 1; ср.: Schiffrin 1994: 31]. Этот подход предполагает обусловленность
анализа функций дискурса изучением функций языка в широком социокультурном
контексте. Здесь принципиально допустимыми могут быть как этический, так и эмический
подходы. В первом случае анализ идет от выделения ряда функций (например, по Р. О.
Якобсону) и соотнесения форм дискурса (высказываний и их компонентов) с той или иной
функцией. Во втором случае исследованию подлежит весь спектр функций (не
определяемых априорно) конкретных форм и элементов дискурса.
Д. Шифрин предлагает и третий вариант определения, подчеркивающий
взаимодействие формы и функции: «дискурс как высказывания» [discourse as utterances —
Schiffrin 1994: 39—41; ср.: Clark 1992: xiii; Renkema 1993: 1; Drew 1995: 65]. Это
определение подразумевает, что дискурс является не примитивным набором
изолированных единиц языковой структуры «больше предложения», а целостной
совокупностью функционально организованных, контекстуализованных единиц
употребления языка. В этом случае вызывают затруднение различия подходов к
определению высказывания [ср.: Арутюнова 1976: 43; Бенвенист 1974: 312; Леонтьев
1979; Бахтин 1979: 263; Степанов 1981:
 Дискурс есть способ говорения, который придает значение определенному
жизненному опыту на основе определенной точки зрения.
 Дискурс – есть фрагмент речи.
Это простое, но очень емкое определение содержит два основных посыла:
1) Дискурс есть фрагмент, а следовательно он не имеет конечности, завершенности
и единственной значимости (фрагменты мы можем произвольно подставлять в любые
рисунки);
2) Дискурс есть фрагмент речи, следовательно эту речь кто-то говорит, она
существует где-то, где она актуальна, есть или были те кто ее слушал и\или в ней
участвовал посредством данного дискурса. Таким образом, дискурс способен
свидетельствовать о речи, говорить о ней, либо её отражать.
Когда мы говорим о дискурсе с точки зрения постструктурализма, в логике
постмодерна мы также говорим о дискурсивной практике, то есть целостном процессе
выражения дискурса. Дискурс есть не только что мы говорим, но и как мы говорим.
Дискурсивная практика это некоторое поле? в котором отражаются условия, в которых
живет говорящий. Иными словами дискурс порождается особыми условиями – законами
социума, его ценностями, верованиями, его представлениями. Поэтому именно дискурс
М. Фуко выбрал главным объектом изучения в своей археологии знания, это наиболее
тонкая лакмусовая бумажка для процесса истории. Почему в одну эпоху могли
существовать одни тексты и не могли существовать другие? Могли существовать одни
описания и представления и не было других. Все это возвращает нас к дискурсами, к тому,
что связывает людей одной эпохи (например, в Средневековье людей связывал дискурс о
том, что земля плоская, что над нами царство Божие, а под нами юдоль Дьявола, любым
вашим научным изысканиям просто бы не поверили, их не было в дискурсе). Дискурс –
это их общее место и оно гораздо важнее общей территории, происхождения, статуса, эта
та начальная стадия, которая предполагает взаимопонимание.
Отличие взглядов на дискурс в эпоху классическую и эпоху постмодерна является
для нас наиболее важным, особенно в отношении различения между нарративом и
дискурсом. Для классического понимания дискурс являлся носителем смысла, устным
высказыванием доносящим смысл.
Для неклассического периода дискурс это, прежде всего, полисемантическое,
бессмысленное, в конечном счете, образование, отличительной чертой которого
становится нонсенс, чепуха, то что открыто для любого смысла. Таким образом, дискурс
становится лишь формой, которая отражает принципы рациональности определенной
культуры или эпохи.
Функции дискурса
1. Дискурс является формой выражения, следствием и базой для построения знания
в определенной эпохе или определенной культуре – мы знаем ровно столько и ровно так,
сколько способны говорить о том, что знаем (например, умение врача хорошо лечить,
зависит от его способности как можно более удачно описать заболевание как феномен.
Шаман мог назвать духов, что овладели Вашим телом, современный врач – с точностью
описать структуру вируса и способы его нейтрализации).
2. Дискурс формирует субъектов, задавая характер их идентичностей, но, не давая
самой идентичности как таковой (я не потому рассуждаю о себе как повар (модник,
революционер), что я есть и являюсь поваром (модником, революционером), но для того
чтобы поверить самому что я повар(модник, революционер), потому что повара (модники
революционеры) говорят так, и моя речь, мой дискурс должны быть похожими на их.
3. Определяет русла возможной речи и образует языковые игры. Дискурс создает и
реализует социальные отношения.
4. Дискурс смешивает границы и порождает процессуальность вопреки конечности
объекта, в которой кто говорит и что говорит не суть важно - (одно дело реальный борщ,
другое – дискурс о борще, который порождаемый и расширяемый нами, - о борще мы
можем говорить дольше, чем существует само это блюдо)
5. Дискурс создает возможности для нарративов-повествований.
6. Дискурс есть власть – потому что мы не можем говорить о том, о чем в обществе
и культуре говорить не принято (кто сможет сказать что младенец – это 3х
килограммовый кусок свежего парного мяса? В культуре так не принято говорить, думать
и воображать о младенцах!).
Властная функция дискурса состоит в том, что из всего пространства объектов
реальности, доминирующие дискурсы означивают одни и не означивают другие, или же
формы означения имеют конечный ряд. В результате утрачивается возможность говорить
\ замечать или помышлять о чем-либо не вошедшем в дискурс (это не вошедшее мы
называем извращением или перверсией). Смысл, который якобы имеет дискурс, это еще
одна ловушка власти, ибо смысл есть в таком случае сама власть, которая посредством
воротец и уловок дискурса направляет говорящего к единственно возможному дискурсу,
единственно возможному смыслу (возьмите любую статью в газете, по ходу рассказа, в
ней много всяких смыслов, но автор принуждает нас видеть и сводить все к одному из
них). Поэтому единственным способом исследования дискурса Фуко видит так
называемое "правило внешнего", которое заключается в том, чтобы идти не от дискурса. к
его якобы наличествующему внутреннему смыслу, а от проявлений дискурса. — к
условиям его возможности. То есть, мы в анализе задаем себе вопрос - не что значит,
какой смысл имеет дискурс, а почему именно этот дискурс существует здесь и сейчас, как
он есть.
Дискурс и идентичность
Идентичность говорящего размывается в дискурсе, поскольку дискурсом не
говорит никто, он лишен субъектности и занимает место самого субъекта в тех жизненных
практиках, для которых он является специфичным (фрагменты речи возлюбленного).
Хорошим примером дискурса является постоянно бегущая строка беспрерывным
новостей. Никто не будет смотреть ее дольше 5 мин, ее бесконечность как и
бесконечность дискурса запрещает всякий смысл.
У Б.Заходера: "Не знаю сам, своими ли словами // Я излагаю сказанное Вами, //
Или — еще не сказанное Вами // Я выражаю Вашими словами"). В процессуальности Д
(здесь и далее Д = дискурс) феномен Я теряет свою определенность, оказавшись всецело
зависимым от того, что Фуко обозначил как "порядок Д.": "я есть то, что я есть, благодаря
контексту, в котором нахожусь" (Х.Л.Хикс).
В этом отношении дискурс интересен для нас как феномен общества. Когда мы
изучаем текущий дискурс Крыма относительно какой-либо сферы, то все субъекты
которые говорят об этой сфере доносят до нас дискурс. И мы можем работать с ним
спокойно отрешившись от их субъективного начала. Анализируя дискурсивную практику
как таковую, мы сталкиваемся с необходимостью выделить параметры анализа дискурса,
опять таки не восходя к поиску его смысла, а обращаясь к его возможности здесь и сейчас
или там и тогда:
1. Открытость дискурса к трансформации (изменения, флуктуации одного дискурса
с позиции множества субъектов)
2. Экспрессивная ценность дискурса его потенциальная возможность выразить в
своей сфере актуальное знание в полноте
3. Семиотические механизмы производства смыслов и их трансформации
4. Легитимирующий метадискурс
5.Дескриптивные и прескриптивные стратегии созидания дискурса (от противного,
от страшного, от любовного, от телесного)
6. Нормы символики и метафорики, ключевые метафоры дискурса.
НАРРАТИВ
Два инициальных толкования нарратива
1) Нарратив – то что отличается от дискурса наличием структуры, наличием
повествователя, опосредующего отношения героев и открытого им реального мира.
2) Второе понятие сформировалось в структуралистской нарратологии –
решающим является не признак структуры коммуникации в тексте, а признак структуры
повествующего. Такие тесты излагают историю, которая в свою очередь имеет события.
Событие это всегда изменение внешней или внутренней ситуации персонажа.
3) Все тексты мы можем разделить а описательные («Мороз и солнце, день
чудесный) и нарративные (те, в которых что-то происходит, но не что-то констатируется).
Ключевым основание нарратива является событие.
Для того чтобы событие свершилось в тексте, и текс можно было считать
нарративом, должны быть удовлетворены следующие условия:
1. Субъект изменения должен быть идентичным
2. Содержания нарративного высказывания должны быть совместимы
3. Сказуемые должны образовывать контраст
4. Факты должны находится в хронологическом порядке
5. Фактичность или реальность – событие должно произойти в фиктивном мире
одного желания субъекта недостаточно
6. Результативность события – изменение, образующее событие должно быть
совершено до конца.
Событийность имеет градацию
7. Релевантность изменения – тривиальные изменения события не образуют
8. Непредсказуемость – событийность изменения повышается по мере его
непредсказуемости и неожиданности
9. Консекутивность – какие изменеия в мышлении и в жизни человека могут нсти
события
10. Необратимость – событийность повышается при необратимости
11. Неповторяемость – повторимые изменения события не рождают.
Нарратив, человек и его идентичность
M. Heidegger, P. Ricoeur, M. Merlau-Ponty полагали подлинное человеческое бытие
как бытие говорящее, направленное на понимание, и объясняющее себя в отношении к
миру. Повествование выступает первичной формой его манифестации. «Только в той или
иной форме повествования – повествования на тему повседневной жизни, исторического
повествования, связанного с вымыслом, - жизнь обретает единство и может быть
рассказана» [23, 41]. Собственное существование обретает в истории-рассказе
целостность упорядоченность и временную протяженность, становится идентичным,
доступным для себя и другого. При этом идентичность, по мнению Y. Habermas,
выступает в бытии не как фиксируемая реальность, а как длящаяся проблемность,
постоянно побуждающая к объяснению.
«Авторство» человека на собственную личность существенно ограничено – он не
знает целого, которое творит, поэтому самотождественность может быть реализована
только в пространстве отношений с Другим, где она получает подтверждение.
«Соответственно, моя идентичность, а именно моя концепция меня самого, как автономно
действующего и полностью индивидуализированного существа, может быть устойчивой
лишь в том случае, если я получу подобное подтверждение и как вообще личность, и как
эта индивидуальная личность» [19, 301]. Таким образом, создание и реализация
идентичности личности – это постоянное «простраивание» Я из иллюзий и представлений
относительно себя самого, постоянно же предъявляемое на «опознание» в пространство
отношений с социальным Другим посредством рассказа, направленного уловить и
фиксировать ускользающее Я. Значимые для личности идентичности изменяют этот
рассказ, вплетая в него новые смыслы и содержания. В современном гуманитарном
знании подлежащий анализу рассказ субъекта определяется как нарратив.
Нарратив или наррация представляет собой повествование, или, более широко,
фрагмент дискурса, созданный представить определенную последовательность событий,
связанных между собой [41, 246]. Для личного нарратива такая последовательность
событий — это события жизни, а сам личный нарратив — жизнеописание, ведущееся от
первого лица.
1. Рассказывая личный нарратив, субъект конструирует в его пространстве особую
нарративную идентичность личности, которая служит моделью для изучения системы
идентичности личности.
2. В процессе наррации, психическая реальность субъекта и реальность текста
становятся тождественными друг другу.
3. Нарративная идентичность конструируется как феномен бытия личности, не
отделимый от жизненного процесса.
4. В нарративной идентичности представлены наиболее значимые для личности
идентичности в полноте взаимных связей и отношений, обладающие качественной
определенностью.
5. Личный нарратив вписан в нарратив этноса и культуры, позволяет выявить
этнические и культурные детерминанты нарративной идентичности.