Ð¾Ñ Ñ‹Ð» - Суть Времени — Саратов
advertisement
Могло ли не быть революции 17-го? Ретроспективно обернемся к периоду народовольчества. П.А.Кропоткин:"Во всех городах, во всех концах Петербурга возникали кружки саморазвития. Здесь тщательно изучали труды философов, экономистов и молодой школы русских историков. Чтение сопровождалось бесконечными спорами. Целью всех этих чтений и споров было разрешить великий вопрос, стоявший перед молодежью: каким путем может она быть наиболее полезна народу? И постепенно она приходила к выводу, что существует лишь один путь. Нужно идти в народ и жить его жизнью. Молодые люди отправлялись поэтому в деревню как врачи, фельдшеры, народные учителя, волостные писаря. Чтобы еще ближе соприкоснуться с народом, многие пошли в чернорабочие, кузнецы, дровосеки. Девушки сдавали экзамены на народных учительниц, фельдшериц, акушерок и сотнями шли в деревню, где беззаветно посвящали себя служению беднейшей части народа. У всех их не было никакой еще мысли о революции, о насильственном переустройстве общества по определенному плану. Они просто желали обучить народ грамоте, просветить его, помочь ему каким-нибудь образом выбраться из тьмы и нищеты и в то же время узнать у самого народа, каков его идеал лучшей социальной жизни". «Процесс 193-х». С 1837 по 1877 было арестовано около 4000 «ходебщиков в народ». Еще до суда многие были сосланы в административном порядке (идиома «места не столь отдаленные». Выражение из российского законодательства до 1917 г., в котором это выражение фигурировало в качестве официального термина. По закону, ссылка в Сибирь была двух видов, что соответствовало более тяжелому и менее тяжелому виду наказания: первое заключалось в направление преступника «в отдаленные места Сибири», второе — «в не столь отдаленные места Сибири»). И когда начали готовить судебный процесс, выяснилось, что жандармские власти, к негодованию даже К. П. Победоносцева, «нахватали по невежеству, по самовластию, по низкому усердию множество людей совершенно даром». Из многочисленной массы арестованных были привлечены к дознанию 770, а к следствию (после нового отбора) – 265 человек. В результате, следствие затянулось на 3,5 года. А тем временем подследственные находились в тюремных казематах, некоторые из них теряли здоровье и умирали (к началу процесса 43 из них скончались, 12 – покончили с собой и 38 – сошли с ума). Процесс получил широкую огласку не только в России, но и за границей; произошло несколько скандалов, связанных со слабостью доказательной базы и обвинениями в необъективности суда. Например, корреспондент «Таймс» демонстративно уехал после второго дня суда, заявив: «Я присутствую здесь вот уже два дня и слышу пока только, что один прочитал Лассаля, другой вёз с собой в вагоне „Капитал“ Маркса, третий просто передал какую-то книгу своему товарищу». В итоге суд приговорил 28 человек к каторге от 3 до 10 лет, 36 — к ссылке, более 30 человек — к менее тяжёлым формам наказания. Остальные были оправданы (или освобождены от наказания ввиду продолжительности нахождения в предварительном заключении), но Александр II санкционировал административную высылку для 80 человек из оправданных судом. 20 февраля 1880 г было совершено покушение на графа Лорис-Меликова (по сути военного диктатора-«сегуна»). Около двух часов дня 20 февраля граф Лорис-Меликов возвращался домой после похорон графини Протасовой. Карета главного начальника Верховной распорядительной комиссии остановилась на углу Большой Морской и Почтамтской — у дома, где квартировал граф. Городовые, стоявшие у подъезда, замерли и взяли под козырек. Михаил Тариелович уже поднялся было на крыльцо, как вдруг, "какой-то человек, оборванный, грязно одетый, подскочил с правой стороны к графу и, уперев револьвером в правый бок графа, ближе к бедру, выстрелил и тотчас уронил пистолет из рук. Граф... ни на секунду не теряя присутствия духа, сбросил шинель и соскочил на тротуар, чтобы схватить преступника". Но того уже взяли: взятие, натурально, сопровождалось избиением. Граф направился в дом, пошутив с народом, что его пули не берут. Стрелял народоволец Ипполит Млодецкий. Следствие было завершено в тот же день 20 февраля, а уже 22 февраля Млодецкий был повешен. Накануне писатель Всеволод Гаршин обратился к Л-М: "Ваше сиятельство, простите преступника! В Вашей власти не убить его человеческую жизнь... Помните... что не виселицами и не каторгами, не кинжалами, револьверами и динамитом изменяются идеи, ложные и истинные, но примерами нравственного самоотречения. Простите человека, убивавшего Вас! Этим Вы казните, вернее скажу — положите начало казни идеи, его пославшей на смерть и убийство, этим же Вы совершенно убьете нравственную силу людей, вложивших в его руку револьвер, направленный вчера против Вашей честной груди". Лорис-Меликов отнесся к Гаршину чрезвычайно ласково. Но помилование Молодецкого не было утверждено. Ф.М.Достоевский: "Я был свидетелем казни. Народу собралось до 50 000 человек." "Голос", 23 февраля: "Сотни скамеек, табуреток, ящиков, бочек и лестниц образовали своего рода каре вокруг войска... За места платили от 50 к. до 10 руб.; места даже перекупались... И.Млодецкий: "Я умираю за вас!" Н.И.Смирнова-Сазонова: "...Пришел Достоевский.. Говорит, что на казни Млодецкого народ глумился и кричал... Большой эффект произвело то, что Млодецкий поцеловал крест. Со всех сторон стали говорить: «Поцеловал! Крест поцеловал!» Александр II: "Млодецкий повешен в 11 ч. на Семеновском плацу — все в порядке" Цесаревич Александр: "Вот это дело и энергично!" Граф Н.П.Игнатьев:"Большое стеснение печати и развитие полицейских мер, заставит только недовольство уйти глубже и может настолько обострить положение, что власть сочтет себя вынужденною на уступки, но уступки отвоеванные будут роковыми. ...Для того чтобы не делать никаких уступок и вместе с тем оживить страну, поднять ее дух, у Верховной власти выход один - стать на исторический путь общения с землей, созвать Собор от всей Земли Русской. Собор примирит все противоречия". Листок Народной Воли,№1, 1880: "Характерную иллюстрацию к системе Лориса могут составить политические процессы последнего времени. Здесь мы находим и бессердечную жестокость, иногда маскируемую дешевым великодушием и стремление внести разделение в среду самой партии. С 21-го февраля в Киеве начались два политических процесса. Едва ли возможно представить более возмутительные убийства: Розовский казнен в сущности за то, что у него найден литографированный листок какой-то программы и Некрасовский «Пир на весь мир». Лозинский погиб за одну революционную прокламацию. Казнь происходила 5-го марта, т-е в самый разгар царствования Лориса. 24-го марта был процесс в Харькове. Нужно сказать, что дело это старое-престарое и тянется с 76-го года. Подсудимые занимались невиннейшей пропагандой, и дело было столь ничтожно, что даже в те времена его предполагалось порешить административным порядком. Главный подсудимый, Ястремский, был выпущен на поруки и бежал за границу. Потом в 78 году он добровольно отдался в руки правительства, рассчитывая на ничтожность ответственности. Несомненно, что если бы дело разбиралось в 77—78 году,—никто из подсудимых не попал бы дальше поселения. При Лорисе вышло иначе. Несколько человек поплатилось 10-летней каторгой, а некоторые еще высочайше помилованы (студ. Ванчаков, Чугуевец и Судейкин). Нарочно раздуют дело так, что, кажется, подсудимым мало и виселицы, а потом — «милость»: каторга; тогда как, если бы действовать без милости, но хоть сколько-нибудь добросовестно, то и под арест не за что было бы посадить. Это—система Лориса. http://narovol.narod.ru/visel.htm Т.е. на свидетельствах современников вполне очевидно, что Власть выбрала путь грубой силы, репрессий и казней. Свидетельства из книги С.Г. Кара-Мурзы «Гражданская война 1918-1920. Урок для XXI века»: http://militera.lib.ru/research/kara-murza/04.html В «Очерках русской смуты» А. И. Деникин описывает свою поездку инкогнито по России после Февраля 1917 г. Он говорит о «ненависти, накопленной в течение столетий»: Теперь я увидел яснее подлинную жизнь и ужаснулся. Прежде всего — разлитая повсюду безбрежная ненависть — и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже неодушевленным предметам — признакам некоторой культуры, чужой или недоступной толпе. Эти его рассуждения сами проникнуты расизмом, ненавистью к «толпе», якобы отрицающей недоступную ей культуру. (Причем стоит учесть, что сам Деникин – выходец из крестьян. Его отец был отдан помещиком в рекруты и после 22 лет службы смог выслужиться в офицеры. Семья Деникиных жила бедно и существовала на пенсию отца в размере 36 рублей в месяц. – Щ.) И вот свидетельства как копилась эта ненависть в среде крестьянства, составлявшего около 90 % населения РИ. Из показаний народовольца Желябова: «Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю... Я верю в истину и справедливость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без дела мертва есть, и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных и слабых и если нужно, то за них и пострадать… Я помню, как позднею ночью моя тетя Люба (швея) прибежала в наш дом и, рыдая, повалилась дедушке в ноги. Я видел распущенные косы, изорванное платье, слышал слова ее: «тятенька, миленький тятенька, спасите». Меня тотчас увели и заперли в боковой комнате. Слыша рыдания любимой тетки, я плакал и бился в дверь, крича: «за что мою тетю обижают?» Скоро послышались мужские голоса. Люди пришли взять Любу в барскую горницу. Голоса удалились. Что происходило там, я не знаю. Про меня забыли. Истомленный, я уснул. На утро бабушка украдкой отирала слезы; дедушки не оказалось дома. По словам, бабушки, он ушел в город мне гостинцев купить. Напрасно в тот день сидели мы с бабушкой на горе, над почтовой дорогой. Обыкновенно, увидав высокую фигуру дедушки и шапку на палке, я бежал ему навстречу версты за две от горы. Дедушка брал меня на руки и, подойдя к бабушке, оставлял меня и делал привал. На этот раз его не было двое суток; возвратился он какой-то особенный. Впоследствии из разговоров старших я узнал, что помещик изнасиловал тетю, что дедушка ходил искать суда и воротился ни с чем, так как помещик в то же утро был в городе. Я был малым ребенком и решил, как выросту, убить Лоренцова. Обет этот я помнил и был под гнетом его до 12 лет. Намерение мое было поколеблено словами матери: «все они собаки— мучители». Отец готов был идти на компромиссы, но мать никогда... Она и теперь дышит к ним такой же ненавистью». С.Г. К-М: «Мой дед был казак-бедняк из Семиречья, у него было семеро детей. Мать рассказывала, что старшим приходилось работать с отцом в поле уже с 5–6 лет. Детский организм не выдерживает длительного труда, даже если он кажется не таким уж тяжелым — целый день присматривать за младшими, пока мать в поле. К концу дня дети навзрыд плакали просто от усталости — и отец их плакал над ними. Так же было дело и с их сверстниками на соседних полях. Это постоянное горе крестьян подготовило их к гражданской войне — изменить это положение стало их нравственным и даже религиозным долгом». Мой дед был казак-бедняк из Семиречья, у него было семеро детей. Мать рассказывала, что старшим приходилось работать с отцом в поле уже с 5–6 лет. Детский организм не выдерживает длительного труда, даже если он кажется не таким уж тяжелым — целый день присматривать за младшими, пока мать в поле. К концу дня дети навзрыд плакали просто от усталости — и отец их плакал над ними. Так же было дело и с их сверстниками на соседних полях. Это постоянное горе крестьян подготовило их к гражданской войне — изменить это положение стало их нравственным и даже религиозным долгом. Он же: «Последние тридцать лет я с весны до глубокой осени живу в деревне. Как резко изменилась жизнь деревенских детей с разрушением колхозно-совхозной системы, которую так ненавидели и демократы, и антисоветские патриоты. Дети колхозников имели время быть детьми — играли, учились, бегали на речку и чувствовали себя в надежном гнезде. Теперь я вижу сыновей фермера, которому повезло забрать из совхоза два старых трактора (на конец 1999 г. в расчете на 100 фермерских хозяйств в РФ имелось 76 тракторов). Сыновья-подростки работают до темноты. Взрослые, чтобы «подкрепить силы», дают 12-летнему мальчику водки, и он едет на тракторе пьяный. Старый трактор часто глохнет, а мальчик, с трудом двигаясь, никак не может его завести. Пусть новые «хозяева жизни» не надеются, что этот мальчик, когда вырастет, не припомнит им своего детства. А если не он, так его сын». Информация по Саратовской губернии. О барщине у князей Голициных: «Маяла эта барщина не только души «тяглыя», но и подростков и даже ребятишек 6-7 лет, все работали, да еще каждодневно; для своей работы оставалась только ночка темная, да праздничек воскресенья Христова». С особой горечью рассказывали крестьяне о дранье дубового коренья, надсмотрщики следили, чтобы кору драли только зубами и ногтями, отчего у многих крестьян на деснах образовывались раны и на них накидывались черви». Детский труд применялся не только в с. Голицино (нынешнее село Урицкое), но и повсюду в губернии. Барщинные крестьяне в Саратовской губернии составляли 67 % крепостных. Работа на помещика отнимала у них столько времени, что они очень часто не имели возможности обрабатывать свои нищенские наделы. Издевательству над крепостными крестьянами со стороны помещиков и их управляющих не было предела. Не имела предела и нравственная разнузданность помещиков. Нередко помещики отбирали всех крестьянских девушек во двор и девичью. А также покупали их для «забавы» в других селеньях. По воспоминаниям священника: «В имении Ник. Ив-ч Бахметьев был настоящим петухом, и до женитьбы и после, вся женская половина, от мала до стара, была его курами». Пойдет он, бывало, вечером по саду, полюбоваться благоденствием своих крестьян, остановится против какой-нибудь избы и легонько постучит в окно. Стук этот был хорошо известен всем, но особый ужас наводил на юных дев и молодых женщин. Лишь постучит барин и самая красивая из семьи тотчас выходила к нему на бесчестье. Если же чуть замешкается, то навлечет жестокую кару на себя и своих близких. И женихов Бахметьев подбирал своим бывшим наложницам по собственному усмотрению, не спрашивая на то их согласия. При этом он девушку из состоятельного дома непременно назначал бедняку или совсем нищему «для уравнения состояния». А красавицу всегда выдавал замуж за неказистого. «Это непременно так надо для улучшения племя, говаривал он, – какие выйдут дети, когда женится урод на уроде». ( Евгенист! – Щ.) Был случай, когда священник трижды отказывался венчать невесту, заявляющую в рыданье, что она удавится или утопится, если ее повенчают с этим женихом. Непокорную уводили на барский двор и нещадно секли до тех пор, пока она не смирилась. Не уступали в разнузданности помещикам и управляющие. Управляющий имениями князя Кочубея Витвицкий кроме несчетного числа крестьянских жен, принудил к сожительству 317 крестьянских девушек, причем многие из них были в возрасте 12-13 лет. Принуждение достигалось жестоким преследованием не только самих девушек, но и их семейств. При обыске у Витвицкого были обнаружены груды колодок, кандалов, нагаек и других орудий пыток. Многих крестьян он отдавал в рекруты для того, чтобы легче было пользоваться их женами, дочерьми и сестрами. Взято с форума «Мои Лысые Горы», «История от В. Николаева» http://www.lysyegory.ru/raion/new-history/6-krestjane-byt-socialnoe-polozhenie-i-borba-za-svoi-prava.html Неудивительно, что крестьяне (крестьянин – этимологически означает христианин, просторечное - хрестьянин) воспринимали буржуазию и помещиков, как каких-то совершенно иных, чуждых людей, лишь формально исповедующих одну с ними веру. Вот пример должного евангельского отношения к ближнему: «Что пользы братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли вера его спасти его? Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания. А кто- нибудь из вас скажет им: «идете с миром, грейтесь и питайтесь» Но не даст им потребного для тела: что пользы? Так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе» (Послание ап. Иакова 2,14-17) Участвуя в выборах во II Государственную Думу в 1907 г. и наблюдая политику дворянства, русский философ и священник С. Н. Булгаков писал: Ах, это сословие! Было оно в оные времена очагом русской культуры, не понимать этого значения русского дворянства значило бы совершать акт исторической неблагодарности, но теперь это — политический труп, своим разложением отравляющий атмосферу. Слово ЛНТ. В своем очерке «Стыдно» в 1995г. он подчеркнул именно моральное падение монархии и дворянства: «В то время как высшие правящие классы так огрубели и нравственно понизились, что ввели в закон сечение и спокойно рассуждают о нем, в крестьянском сословии произошло такое повышение умственного и нравственного уровня, что употребление телесного наказания представляется людям из этого сословия не только физической, но и нравственной пыткой. Я слышал и читал про случаи самоубийства крестьян, приговоренных к розгам. И не могу не верить этому, потому что сам видел, как самый обыкновенный молодой крестьянин при одном упоминании на волостном суде о возможности совершения над ним телесного наказания побледнел как полотно и лишился голоса. Знаю я тоже, как знакомый мне почтенный, пожилой крестьянин, приговоренный к розгам за то, что он, как обыкновенно, поругался со старостой, не обратив внимания на то, что староста был при знаке, был приведен в волостное правление и оттуда в сарай, в котором приводятся в исполнение наказания. Пришел сторож с розгами; крестьянину ведено было раздеться. - Пармен Ермилыч, ведь у меня сын женатый, - дрожа всем телом, сказал крестьянин, обращаясь к старшине. - Разве нельзя без этого? Ведь грех это. - Начальство, Петрович... я бы рад, а что делать? - отвечал смущенный старшина. Как рассказывал мне присутствовавший писарь, у всех тряслись руки, и все не смели смотреть в глаза друг другу, чувствуя, что они делают что-то ужасное. И вот этих-то людей считают необходимым и, вероятно, полезным для кого-то, как животных, сечь розгами ». В статье «О голоде» ЛНТ пишет: Употребляемый почти всеми хлеб с лебедой, — с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, — хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, — и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные... Чем дальше в глубь Богородицкого уезда и ближе к Ефремовскому, тем положение хуже и хуже... Хлеб почти у всех с лебедой. Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она несъедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют. Здесь бедные дворы доедали уже последнее в сентябре. Но и это не худшие деревни. Вот большая деревня Ефремовского уезда. Из 70-ти дворов есть 10, которые кормятся еще своим. И вот уже из его пронзительного письма 1908г. «Не могу молчать»: "Семь смертных приговоров: два в Петербурге, один в Москве, два в Пензе, два в Риге. Четыре казни: две в Херсоне, одна в Вильне, одна в Одессе". И это в каждой газете. И это продолжается не неделю, не месяц, не год, а годы. И происходит это в России, в той России, в которой народ считает всякого преступника несчастным и в которой до самого последнего времени по закону не было смертной казни. Помню, как гордился я этим когда-то перед европейцами, и вот второй, третий год неперестающие казни, казни, казни. Беру нынешнюю газету. Нынче, 9 мая, что-то ужасное. В газете стоят короткие слова: "Сегодня в Херсоне на Стрельбицком поле казнены через повешение 12 крестьян за разбойное нападение на усадьбу землевладельца в Елисаветградском уезде". 12 человек из тех самых людей, трудами которых мы живем, тех самых, которых мы всеми силами развращали и развращаем, двенадцать таких людей задушены веревками теми самыми людьми, которых они кормят, и одевают» Неисчерпаемый социологический материал дают письма того времени. Из письма помещика от 6 июня 1906 г., перлюстрированное полицией (что это как не свидетельство тотального недоверия, даже к представителям привилегированных сословий? - Щ). «А дела-то дрянь! Прямо выхода, кроме драки, не видно. Народ озверел. Все эти забастовки и аграрные беспорядки, по-моему, создались на почве зависти к сытому и богатому со стороны голодного и бедного. Это такое движение, которое не поддается убеждению, а разрешается битвой и победой. Впрочем, что же — война так война. Только противно видеть, что поднялись самые подлые страсти. Бедность, голод и т. д. вовсе не от того, что у крестьян мало земли или плохо платят за работу, а от неумения работать, от необразованности и лени». Вновь из «Писем» А.Н. Энгельгарда о «неумеющем работать мужике»: «А между тем мы видим, что этот мужик в страду, в покос работает по двадцати часов в день, убивается на работе, худеет, чернеет с лица» Так что социальное высокомерие, как назвал это явление СЕ, появилось отнюдь не вчера, а гораздо раньше. Волнения крестьян 1902–1903 гг., а затем революция 1905–1907 гг. больнее всего ударили по семьям 30–40 тыс. помещиков. Около 15% поместий были сожжены, значительную часть (около 1/3) земли в районах, охваченных волнениями, помещикам пришлось продать. Профессор социологии Манчестерского универсситета, историк-крестьяновед Теодор Шанин пишет: Массовые разрушения поместий не были к тому времени ни «бездумным бунтом», ни актом вандализма. По всей территории, охваченной жакерией, крестьяне заявляли, что их цель — навсегда «выкурить» помещиков и сделать так, чтобы дворянские земли были оставлены крестьянам для владения и обработки. Попытки деятелей дворянства восстановить давно уже иллюзорные патриархальные отношения с крестьянами полностью провалились. Попытки представить выступления крестьян следствием подстрекательской работы интеллигенции, масонов, эсеров, большевиков и т. д. были несостоятельны и в то время, и тем более сегодня, когда те события хорошо изучены. «Страшны не книжки, а то, что есть нечего ни тебе, ни скотине», — ответил в 1902 г. на суде по поводу «беспорядков» один сельский староста. Это основа, первый фактор, а второй фактор - это наличие у всего крестьянства России «молекулярной» неуничтожимой и всепроникающей организационной структуры, которая стала механизмом революции — сельской общины. Как сами крестьяне определяли свое положение в обществе наглядно видно из следующих свидетельств: В приговоре крестьян дер. Стопино Владимирской губ. во II Госдуму в июне 1907 г. сказана вещь, которая к этому времени стала совершенно очевидной практически для всего крестьянства, и оно не нуждалось для ее понимания ни в какой политической агитации: Горький опыт жизни убеждал нас, что правительство, века угнетавшее народ, правительство, видевшее и желавшее видеть в нас послушную платежную скотину, ничего для нас сделать не может. … Правительство, состоящее из дворян и чиновников, не знавшее нужд народа, не может вывести измученную родину на путь права и законности. В прошении крестьян Квашенкино-Горского общества Лужского уезда Петербургской губ. во II Госдуму в январе 1907 г. говорится: Наделены мы были по выходе на волю по три десятины на душу…. Население выросло до того, что в настоящее время уже на душу не приходится и полдесятины. Население положительно бедствует и бедствует единственно потому, что земли нет; нет ее не только для пашни, а даже под необходимые для хозяйства постройки А собрание крестьян четырех волостей Волоколамского уезда Московской губ. в наказе, посланном в Трудовую группу I Госдумы в мае 1906 г., так обобщило представление о положении крестьянства: Земля вся нами окуплена потом и кровью в течение нескольких столетий. Ее обрабатывали мы в эпоху крепостного права и за работу получали побои и ссылки и тем обогащали помещиков. Если предъявить теперь им иск по 5 коп. на день за человека за все крепостное время, то у них не хватит расплатиться с народом всех земель и лесов и всего их имущества. Кроме того, в течение сорока лет уплачиваем мы баснословную аренду за землю от 20 до 60 руб. за десятину в лето, благодаря ложному закону 61-го года, по которому мы получили свободу с малым наделом земли, почему все трудовое крестьянство и осталось разоренным, полуголодным народом, а у тунеядцев помещиков образовались колоссальные богатства Приговор волостного схода Муравьевской волости Ярославской губ. в I Госдуму (июнь 1906 г.) гласил: Мы признаем землю Божьей, которой должен пользоваться тот, кто ее работает; оградите переход земли в одни руки, ибо будет то же, что и теперь, — ловкие люди будут скупать для притеснения трудового крестьянства: по нашему убеждению частной собственности на землю допустить невозможно. Сход крестьян дер. Куниловой Тверской губ. писал: Если Государственная дума не облегчит нас от злых врагов-помещиков, то придется нам, крестьянам, все земледельческие орудия перековать на военные штыки и на другие военные орудия и напомнить 1812 год, в котором наши предки защищали свою родину от врагов французов, а нам от злых кровопийных помещиков. Крестьяне четко определили свое отношение к помещикам как классовому врагу. С середины 90-х годов XIX века «миры» крестьян и помещиков стали быстро расходиться к двум разным полюсам жизнеустройства: крестьянство становилось все более «общинным», а помещики — все более капиталистами. Крестьяне строили «хозяйство ради жизни» с ориентацией на самообеспечение, а помещики — «хозяйство ради прибыли». Напряженность между двумя этими полюсами приобретала не только экономический, но и мировоззренческий характер, имеющий даже религиозные корни. Историки приводят показательные сравнения России и Пруссии: немецкие крестьяне, в отличие от русских, не испытывали к своему помещику-юнкеру острой неприязни, его страсть к наживе была оправдана общей для них протестантской этикой. (И земля при этом – не более, чем одно из средств извлечения прибыли. В русском же архетипе сознания земля – священна и сакральна. В дохристианские времена – это Мать-сыра земля, «тяги земные» в сумочке Микулы Селяниновича, которую не смог поднять сам Святогор. В Псалтыри (одной из немногих доступных и любимых в крестьянстве книг), в псалме 23 говорится: «Господня земля и что наполняет ее, вселенная и все живущее в ней». В советское время А. Ахматова выразила это отношение в коротких и емких стихах: В заветных ладанках не носим на груди, О ней стихи навзрыд не сочиняем, Наш горький сон она не бередит, Не кажется обетованным раем. Не делаем ее в душе своей Предметом купли и продажи, Хворая, бедствуя, немотствуя на ней, О ней не вспоминаем даже. Да, для нас это грязь на калошах, Да, для нас это хруст на зубах. И мы мелем, и месим, и крошим Тот ни в чем не замешанный прах. Но ложимся в нее и становимся ею, Оттого и зовем так свободно - своею. Т.е. если земля Господня (или еще ранее – Мать), то ее купля-продажа глубоко противозаконна, греховна и кощунственна. А как мы помним – задачей аграрной реформы Столыпина было именно введение земли в широкий товарно-денежный оборот, сделать землю предметом-купли-продажи. Резюме: Предпосылками революции и вовлеченность в нее самого многочисленного класса – крестьянства выделяю следущие: 1. Восприятие крестьянами помещиков, как совершенно враждебных и чуждых им людей. 2. Метафизически противоположные отношения к земле: «Господня земля» и «предмет купли-продажи».
