Третья жена. Роман - Екатеринбургское отделение Союза

ТРЕТЬЯ ЖЕНА
Роман
Глава первая
10
Она появилась в АО «Мистраль» где-то за месяц до того, как
он ее увидел. В течение этого месяца они встречались каждый
день (за исключением выходных) да не по одному разу ─ гденибудь на лестнице, в столовой или на входе-выходе, ─ и все
это время Артём Егорович, проходя мимо, в упор не замечал ее.
Но однажды пристальный взгляд женщины
привлек к себе
его внимание, и на какой-то миг взгляды их встретились. Ему
показалось, что женщина едва уловимо кивнула, и он на ходу
ответил ей вежливым кивком, после чего эта женщина вновь
перестала для него существовать. Он не запомнил ни ее лица,
ни прически, ни как была одета.
Вечером того же дня по дороге домой ─ Артём Егорович
обычно ходил после работы пешком, не любил давиться в
городском транспорте ─ он
почувствовал на себе чей-то
пристальный взгляд, однако, оглядевшись по сторонам, не
увидел среди прохожих ни одного знакомого лица. Между тем,
это ощущение, будто кто-то следит за ним,
не покидало
Артёма Егоровича на протяжении всего последующего пути до
дома. А подойдя к подъезду, уже взявшись за ручку двери, он
словно бы увидел прямо перед собой неотрывно смотрящие на
него глаза.
Но едва за его спиной захлопнулась
железная дверь
подъезда, как наваждение пропало.
На другой день, опять случайно повстречавшись в здании
фирмы с той женщиной, он сразу ее узнал, едва ощутив на себе
2
взгляд ее пепельно-серых дымчатыхглаз, и не то чтобы увидел,
а скорее почувствовал скользнувшую по ее губам улыбку.
Этим вечером, по дороге домой, он опять ощущал на себе ее
пристальный взгляд, и уже сомневался в его принадлежности.
Но самой женщины нигде поблизости не было видно.
Глава вторая
С Таней, своей второй женой, он прожил
семнадцать лет.
Жили душа в душу, почти не разлучаясь: работали в одном
отделе, отпуски и выходные проводили всегда вместе, и им
не было скучно вдвоем.
Ну, понятно, случались размолвки, но всё так, по мелочам.
Лишь однажды, всего лишь однажды,
на первом году их
совместной жизни, случилось нечто из ряда вон выходящее, и
Артём Егорович в припадке бессильного отчаяния выбежал из
дому. Но через пару часов вернулся, и инцидент был улажен,
да не просто улажен ─ навсегда забыт. А что забыто, того и
не было.
Зато они часто и с неизменным удовольствием вспоминали
свое
фантасмагорическое знакомство теплым солнечным
вечером 28 августа 1978 года. К тому времени почти год
миновал с тех пор, как Артём Егорович развелся с первой женой
Зинаидой, и холостая жизнь ему порядком наскучила. Однако,
обжегшись раз на молоке, он целый год дул на воду и новую
семью заводить не спешил.
В тот вечер он зашел после работы в магазин спорттоваров,
купил пружинный эспандер, затем направился в книжный за
картой Франции, которая, по словам продавщицы, вот-вот
должна была поступить в продажу: вскоре ему предстояла
долгожданная туристическая поездка в эту страну ─ уже и
анкету заполнил, и заручился согласием парткома.
Был час пик. Двигаясь неспешной походкой в
толчее
прохожих, думая о каких-то своих служебных делах и не глядя
по сторонам, он вздрогнул от внезапного взвыва клаксона, к
которому присоединился еще один заполошный сигнал, а там
еще, еще… И вот уже все простанство главного городского
проспекта огласилось суматошным воем клаксонов и визгом
тормозов.
Прохожие прихлынули к краю тротуара, и Артём Егорович,
оказавшийся у поребрика, увидел такую картину. По широкой
проезжей части
проспекта,
наперерез густому потоку
рвавшихся на зеленый свет машин шла убыстренным летящим
шагом женщина в ярко-красном платье. Светло-русая волна
волос мерно колыхалась за ее плечами. Она шла, широко и
3
плавно помахивая правой рукой и, похоже, не обращала
никакого внимания на машины, которые круто тормозили
и
застывали как вкопанные. Из окон машин высовывались головы
с широко раскрытыми и что-то орущими ртами.
Проезжая часть на этой стороне улицы много ниже тротуара,
и женщина, благополучно завершив смертельный номер, стала
взбегать по ступенькам на тротуар, но на последней ступеньке
споткнулась и спланировала прямо на
Артёма Егоровича,
который успел ухватить ее за руки, и женщина утвердилась на
ногах, не коснувшись коленями поребрика.
В следующие мгновения они оба очутились в тесном кольце
зевак, и Артём Егорович ─ откуда только взялось, сам потом
удивлялся ─ крикнул зевакам: «Вы что, не видите: киносьемка
идет! Освободите проход!». И потянул женщину за собой. Возле
универмага
оглянулся и, не увидев преследования, с
облегченной улыбкой поинтересовался:
─ Как чувствуете себя после неудавшегося самоубийства?
Она рассмеялась:
─ А что, было похоже?
─ Уж не знаю, как это еще можно назвать.
Она вдруг посерьезнела и тяжело вздохнула:
─ Теперь бы как-то до дому дойти…
─ А в чем проблема?
─ Боюсь, ─ смущенно призналась она. ─ Вдруг поджидает
меня…
─ Кто? ─ спросил Артём Егорович и тоже смутился: ─
Извините…
─ Да тот тип, ─ досадливо тряхнула головой. ─ Шла с
работы домой, а он… И откуда взялся!.. Ухватил под руку и
начал городить всякую чушь. Будто мы
встречались в какомто санатории! Я сказала, что вижу его впервые, пытаюсь
высвободить руку, а он не отпускает, прямо мертвой хваткой
вцепился. Идите, говорит, спокойно, я вас не обижу… А глаза
пустые, водянистые, без всякого выражения. Жуткие глаза! Что
делать? Не вести же его к дому. Дошли до проспекта,
остановились перед светофором, и… В общем, я укусила его за
руку! Он завопил и отцепился. Вот и всё…
─ И вы ─ прямо под машины.
─ А что было делать?
Артём Егорович слушал и смотрел на ее разрумянившееся от
волнения смугловатое лицо, почти без косметики, разве что губы
слегка подкрашены. Ярко-синие глаза светились изнутри…
кисти рук как у девочки, небольшие, с красивыми розовыми, без
лака, коротко и аккуратно подстриженными
ногтями…
Туфельки на низком каблучке тоже подросткового размера.
Лет двадцать семь…
4
─ За вами
никто не шел. Видимо, этот тип не такой
сумасшедший. ─ сказал Артём Егорович, однако поступил так,
как на его месте поступил бы каждый холостой мужчина его
возраста (тридцать четыре): предложил немного проводить
попавшую в переплет даму.
А дама поступила так, как на ее месте поступила бы далеко не
каждая молодая женщина: разрешила незнакомому мужчине
проводить ее до самого дома.
С тех пор они не расставались.
Но с турпоездкой во Францию
пришлось погодить,
поскольку Таня работала на «почтовом ящике», то есть была
невыездной. И хотя Артему Егоровичу удалось перетащить ее
в свой сугубо миролюбивый проектный институт,
несколько
лет она еще находилась на «карантине», и они
проводили
свои отпуска на родной земле, о чем потом, спустя многие
годы, «после всех заграниц», ничуть не жалели, а, напротив,
вспоминали с особой теплотой и Ялту, и круиз на теплоходе по
Черному морю, и путешествие «дикарями» по Старой
Грузинской дороге, и озеро Байкал, и Алтай…
Артём Егорович серьезно увлекался шахматами, был
завсегдатаем городского шахматного клуба,
имел первую
категорию, участвовал в престижных турнирах и были у него
шансы стать кандидатом в мастера. Таня же до их встречи
играла в шахматы эпизодически, по настроению, не отказывалась
при случае сразиться с таким же, как она, любителем, нередко
выигрывала, однако теорией шахмат
не интересовалась и
белыми с завидным упрямством начинала игру ходом е2 ─е4.
Чуть ли не с первых дней супружеской жизни она ринулась в
бой за обладание семейной шахматной короной. В результате в
первом матче из двадцати четырех партий лишь две ей удалось
свести в ничью, остальные были безнадежно проиграны. Артём
Егорович, отметив у жены определенные способности,
посоветовал ей начать
с азов: проштудировать хотя бы
«Учебник шахматной игры» Ласкера, с которого начинал когдато, еще в школьные года, и сам Артём Егорович.
«Ай, да
зачем! ─ отмахнулась Таня. ─ Я хочу просто играть!». Артём
Егорович терпеливо
пояснил, что
ему, опытному бойцу,
хотелось бы иметь перед собой более сильного противника. «То
есть тебе скучно со мной играть?» ─ спросила напрямик Таня.
«Да, любовь моя, ты все верно поняла», ─ честно ответил Артём
Егорович. Таня обиделась, и ушла в другую комнату.
А
следующим вечером Артём Егорович, вернувшись
поздно
из шахматного клуба, где проводил сеанс
одновременной игры, увидел жену за доской и с учебником
Ласкера перед глазами. «Через месяц вызову тебя на новый матч,
5
─ пообещала Таня с самым серьезным видом. ─ И посмотрим,
так ли уж тебе будет скучно».
Она тоже стала посещать шахматный клуб, записалась на
турнир начинающих и заняла почетное третье место. Через
какое-то время ей предложили сыграть на первенство района
среди женщин, и там она тоже заняла третье место.
Теперь Артём Егорович охотно играл с нею, и бывало, что
Таня обыгрывала мужа, а он, потерпев поражение, озадаченно
потирал затылок.
Она готовилась сыграть на первенство города, но к началу
соревнований была уже на третьем месяце беременности
и
чувствовала себя неважно, поэтому они с Артёмом Егоровичем
решили не искушать судьбу, и от участия в столь серьезных
соревнованиях ей пришлось отказаться.
Глава третья
Артём Егорович не имел привычки задерживаться в отделе
после звонка. И своих подчиненных приучил к тому же. Точно
по часам, вместе с коллегами, покинул он и в этот вечер свой
отдел и спустился вниз, к выходу. Однако выйти из здания сразу
не удалось: на улице хлестал внезапно разразившийся ливень,
по тротуару мимо подъезда и по обочине проезжей части
неслись пенистые потоки мутной воды, сверкали молнии и
оглушительно грохотал гром. Народу в вестибюле столпилось
столько, что стояли впритирку.
Артём Егорович решил подняться обратно в отдел и
переждать непогоду. Уже стал выбираться и тут, совсем близко,
увидел знакомые дымчатые глаза.
─ Не хотите подышать озоном? ─ спросила женщина, словно
они были давно и хорошо знакомы. Не дожидаясь ответа, она
устремилась к дверям.
Он последовал за ней.
─ Сплошной восторг! ─ сказала она, выглянув на улицу.
─ Согласен, ─ покивал Артём Егорович, искоса взглядывая
на женщину. ─ Если
не стоять под проливным дождем, ─
добавил он.
─ А почему бы и нет? ─ возразила она. ─ Представляю… О,
смотрите, уже светлеет! Сейчас закончится.
И действительно, меньше чем через минуту ливень перешел
в небольшой дождик.
Она достала из сумки и вручила ему зонтик:
─ Нам ведь в одну сторону.
«Вот даже как!...»
─ Мы же с вами в одном доме живем, ─ пояснила женщина.
─ Только в разных корпусах. Мы по утрам встречались.
6
─ Да-да…
─ Наш троллейбус! ─ она ухватила его за руку, и они
припустили к остановке.
Троллейбус был переполнен, Артём Егорович помог своей
попутчице протолкнуться в салон, а сам оказался зажатым в
дверях. Пока он не высвободился, поднявшись на вторую
ступеньку, троллейбус не двигался с места, а за это время его
новую знакомую оттеснили в середину салона, чему он был
только рад, решив на следующей остановке
выйти и
продолжить свой путь пешком.
Но почему-то не вышел.
От конечной остановки до их корпусов было рукой подать.
Артём Егорович сопроводил женщину до ее подъезда, и за то
короткое время, пока шли, они успели обменяться лишь
несколькими общими фразами. Расставание
тоже было
предельно коротким:
─ Всего доброго!
─ И вам всего!
Она прижала ключ к замочному гнезду домофона,
и как
только запикало,
Артём Егорович поспешил
отворить
тяжелую стальную дверь. Женщина, поблагодарив его,
проворно бочком скользнула в подъезд. На площадке первого
этажа она обернулась и, прощально махнув рукой, крикнула:
─ Кстати, я ─ Регина!
Пока дверь медленно закрывалась, еще были слышны
бегущие вверх по лестнице легкие шажки.
Глава четвертая
Он долго смотрел на большую цветную фотографию Тани,
висевшую над компьютерным столом, вглядывался в густосиние широко раскрытые глаза и в солнечную улыбку.
Артём
Егорович сфотографировал ее в пригородном леске, среди берез
и сосен. В тот момент, когда щелкнул затвор аппарата, на щеку
ей, возле носа, сел комар. Этого комара на фотографии не видно,
но он навсегда запечатлелся в памяти Артёма Егоровича.
У нее были маленькие породистые руки с красивыми
розовыми блестящими ногтями, никогда, как и густые, слегка
вьющиеся светлорусые волосы, не бывавшие в косметических
салонах. Она сама себя подстригала и сама себе делала нехитрый
маникюр. Да все, все у нее было на удивление естественнокрасиво ─ и душа, и лицо, и руки, и стройная фигура с
маленькими, аккуратными как у девочки ступнями. И при такой
ее редкостной для нынешнего времени естественной красоте, у
Артёма Егоровича за все годы супружеской жизни не было
7
поводов ревновать жену к другим мужчинам. Она его иногда
ревновала, а он её ─ нет. Он
верил ей безоглядно на
протяжении всей их совместной жизни и сам даже в помыслах,
даже после ее смерти, за четыре года одиночества, ни разу не
изменил ей с другой женщиной.
А этой ночью ему привиделся удивительный сон.
Незнакомая комната в обычной малогабаритной квартире.
Застеленный ковром диван, на диване сидит вразвалку
он,
Артём Егорович собственной персоной и с довольной улыбкой
кому-то, не вошедшему в «кадр», но сидящему рядом, беззвучно
как в немом кино, что-то говорит. И пока он говорит, маленькая
теплая женская рука гладит его по плечу, по щеке, прижимается
ладошкой к губам, и Артем Егорович целует эту ладошку.
А
где-то за стеной ─ звук приглушенный ─ женский голос поет;
«Я встретил вас…»
«Господи, хорошо-то как!» ─ подумал Артём Егорович. И
еще полумал: «Танюшка поймет меня».
Когда проснулся ─ уже было утро ─ женский голос
еще
пел под гитару романс Булахова.
Весь день Артём Егорович находился под впечатлением
этого сна. Поначалу он решил, что гладившая его рука
принадлежала Танюшке, которая временами являлась ему во сне.
Но почему-то в этот раз она скрывалась «за кадром»,
не
заговорила с ним, как обычно, а лишь протянула руку, словно
из-за кулисы маленького домашнего театра,
И ладошку
прижала к его губам
уж больно торопливо,
словно бы
украдкой И это: «Господи, хорошо-то как!.. Танюшка поймет
меня…» Это что же, рука была не Танюшкина? Чья жее тогда?
Ерунда полная! Не мог, не мог он даже во сне вот так,
благодушествуя, развалясь на диване, сидеть в обнимку с
неизвестной женщиной. Притом, в
чужой, совершенно
незнакомой комнате, в которой наяву ─ он может поклясться чем
угодно ─ никогда не бывал.
Обуреваемый такими мыслями, в конце рабочего дня он
спустился в нижний вестибюль и уже направлялся к выходу на
улицу, как услышал знакомый голос:
─ Добрый вечер, Артём Егорович!
Вездесущая Регина. Наверняка подкарауливала. Вот еще не
было печали!
─ Здравствуйте, ─ сухо проговорил он и первым вышел из
здания. Впрочем, придержав перед дамой тяжелые двери.
─ Не хотите пройтись пешком? ─ спросила Регина. ─ Такая
чудесная погода…
Артём Егорович не ожидал столь крутого поворота и сразу
не нашелся что сказать. Но погода в самом деле была чудесная:
солнце, белые яркие облака, ласковый прохладный ветерок.
8
Регина не преминула воспользоваться
заминкой, и уже
подхватила его под руку.
«Вон даже как! ─ подосадовал
он, искоса глянув на
спутницу. ─ Надо кончать с этим… Немедленно… ─ и бросил
в ее сторону еще один косой быстрый взгляд. ─ Вроде
симпатичная, молодая.
И чего прицепилась к старику?.. Нет, в
самом деле!.. Скажу: женат, куча детей ─ мигом отлипнет»…
─ Вы совсем не слушаете меня! ─ укоризненно покачивая
головой, проговорила Регина. ─ А я-то стараюсь, разливаюсь
соловьем!..
─ Простите… Задумался. День выдался тяжелый, проблем
выше крыши.
─ Ну понятно, ведь вы трудоголик, о вас все так говорят. О
чем же еще вы можете думать, как не о работе.
─ Вот именно, что же еще обо мне можно сказать… ─
пробурчал он сердито себе под нос.
─ И вас совсем не интересуют женщины.
─ А это никого не касается! ─ отрезал он. ─ Вас, кстати,
тоже.
─ И вы озабочены тем, как бы от меня поскорее отвязаться,
─ понятливо покивала Регина.
Артем Егорович промолчал, а про себя подумал: «Вот и
умница!»
─ Спасибо за добрые слова! ─ с усмешкой молвила Регина.
─ Разве я что-то сказал?
─ Подумали.
─ Что я подумал?
─ Сами
знаете! ─ и неожиданно заговорила другим,
мечтательным тоном: ─ А
помните нашу с вами первую
встречу? Самую первую…
─ Ну, как же: вы поднимались по лестнице, а я спускался.
─ Это когда же?
─ Дня два назад.
─ Так это была, наверное, уже семьдесят седьмая наша
встреча! А самая-самая первая?.. Не помните. Так вот: четыре
недели назад, приблизительно в полвосьмого утра. Я ехала в
битком набитом душном троллейбусе оформляться на работу в
наш с вами «Мистраль». Вы вошли в троллейбус на кольце,
когда были еще свободные места. Устроились недалеко от входа,
возле окна и читали какой-то журнал. Я тоже вошла на кольце,
но в самый последний момент, когда в троллейбусе уже было не
протолкнуться. Через две остановки, даже не поглядев на меня,
вы уступили мне место. Наверное, в поле вашего зрения
оказались мои ноги, и вы, как истинный рыцарь…
─ Что-то не припомню…
9
─ Понятно, не помните.
Хотя и находите меня
симпатичной.
─ С чего вы взяли? Извините, но…─ Артём Егорович не
находил подходящих слов.
─ …но вы так думаете!.. ─ завершила женщина фразу.
─ Что я думаю, этого вы знать никак не можете. Однако вы
наверняка уверены, что все вокруг, в том числе и я, считают вас
симпатичной…
Регина игриво улыбнулась:
─ Но в отношении вас не ошиблась?
─ Угадали, не стану лукавить, ─ снизошел Артём Егорович.
Его начал забавлять такой разговор. Тем не менее,
продолжать его в том же духе он не собирался. И вообще… «На
ближайшей остановке сядем в троллейбус, ─ твердо решил он.
Нога заболела. Ушиб недавно. Споткнулся и ушиб колено.
─ Ну, давайте подъедем, вон как раз переход, ─ сказала
Регина. ─ Надеюсь, ничего серьезного?
─ Что вы имеете ввиду? ─ Спросил Артём Егорович.\
─ Ваше колено, ─ сказала Регина. ─ Что, сильно болит?
─ Да с чего вы взяли?
─ Мне показалось… Показалось, что вы начали
прихрамывать. Думаете, в троллейбусе будет лучше? Тряска,
давка…
─ Вы фантазерка, ─ смеясь сказал Артём Егорович.
И они пошли дальше. Под руку. Регина о чем-то говорила, а
Артём Егорович, время от времени поддакивая, думал о своем
и не заметил, как подошли к ее подъезду.
Ключи уже были в руке, дверь запикала, и Регина сама,
напрягшись, отворила ее.
А дальше произошло что-то такое, чему Артём Егорович
долго не находил объяснения.
─ Входите! ─ сказала Регина, отступив в сторону и
пропуская его вперед.
Артем Егорович, ни слова не говоря, шагнул в подъезд.
Он остался у Регины, они рано легли, но уснули только под
утро и проспали до полудня, одновременно открыв глаза.
Регина улыбнулась и, крепко прижавшись к нему, шепнула
на ухо;
─ Тёмочка, я люблю тебя.
Он подумал о Танюшке, и на сердце защемило.
─ Зачем я тебе такой старый? ─ спросил он.
Регина разжала объятия, прихмурила брови и, глядя ему в
глаза, шлепнула ладошкой по плечу:
─ Не говори так! Я знаю, сколько тебе. Но ты мой мужчина,
я поняла это сразу, как только увидела тебя тогда в
троллейбусе. Ты уступил мне место, но тут же позорно
10
ретировался и стал проталкиваться к передним дверям. Ни разу
не обернулся, ни разу не взглянул на меня. А я на другой день
после работы
опять села с тобой в один троллейбус и потом
прошла до
твоего дома, который оказался рядом с моим.
Увидела, в какой подъезд ты вошел и вычислила твои окна. С
тех пор каждый вечер с наступлением темноты я выходила на
прогулку. Смотрела, как ты раскрывал окно, чтобы подышать
свежим воздухом. Ты не догадывался о том, что за тобой
установлено наружное наблюдение, а я больше не могла жить,
не видя тебя каждый день. Хотя бы несколько минут! Однажды
ты за весь вечер ни разу не подошел к окну, и я всю ночь не
могла уснуть. Хорошо, что следующий день был выходным, а то
уснула бы на работе.
─ Ну, а если бы оказалось, что у меня есть женщина?
─ Ты имеешь в виду земную женщину?
─ Какую же еще?
─ Ну, мало ли… Не хочу об этом думать. А может, это тоже
судьба? Что ты до сих пор не женился, ведь после Тани столько
времени прошло…
«И про Танюшку знает. Наверняка завела на меня досье».
─ Таня по-прежнему со мной, она ─ часть моей жизни,
часть меня самого, и так будет, покуда я жив… ─ напрямик
высказался Артём Егорович.
─ Понятно, почему ты не женишься, ─ грустно покивала
Регина. ─ Ты можешь предложить другой женщине только
какой-нибудь крошечный уголок в своем сердце, а это ее вряд
ли устроит.
Артём Егорович промолчал.
─ Какой ты, однако! ─ вздохнула Регина. ─ Ну что ж, я ведь
сразу поняла, что в твоем сердце нет для меня места.
─ Хотя мы
как бы уже и… не чужие,
─ улыбнулся
Артём Егорович.
─ Да. Как бы.
─ Танюшка всегда будет со мной, ─ повторил он. ─ Так что
вот… Нужен ли тебе такой мужчина?
─ А куда, скажи, мне деваться, если ты ─ моя судьба! ─
проговорила Регина с придыханием, почти неслышно, словно
от избытка чувств у нее вдруг пропал голос. ─ Я люблю тебя
такого, какой ты есть! Ведь это же не от нас зависит… Ладно, не
буду!.. А что касается твоей Тани… ─ Она помолчала,
прижвшись губами к плечу Артёма Егоровича. ─ Понимаешь,
Твои чувства к ней только возвышают тебя в моих глазах!
Если б ты знал, как я счастлива только оттого, что наконец-то
ты вот он, совсем близко. Ближе некуда!
─ Но не пора ли вылезать из постели?
─ сказал Артём
Егорович.
11
Она прижалась щекой к его щеке и прошептала:
─ Сегодня же выходной.. Куда спешить?
─ Увы, меня ждет дома работа.
─ Которую нельзя отложить на завтра?
─ Завтра я тоже буду работать.
─ У тебя что, нет выходных дней?
─ Иногда случаются, ─ улыбнулся Артём Егорович и
повторил: ─ Иногда случаются.
─ Но мы ведь будем встречаться?
─ А куда денешься, ─ сказал он. ─ После всего, что ты мне
наговорила, у меня язык не повернется сказать «нет».
─ И после всего, что уже было?
─ Можно и так сказать.
─ Мне так хочется еще поговорить с тобой. Скажи ты часто
влюблялся до того, как женился на Зине?
«А про Зину откуда знает?»
─ Влюблялся, как без этого. Несколько раз, однако
безответно.
─ Расскажи о своей первой любви!
─ Извини, но в данный момент и на этом ложе я не могу
говорить с тобой о других женщинах. Это было бы кощунством
по отношению к тебе.
─ И даже о Тане не можешь говорить?
─ О ней тем более.
─ Но ведь ты все равно о ней думаешь! Ведь думаешь?
Впрочем,
на данном этапе наших отношений
вполне
допустимо, чтобы ты одновременно думал о нас обеих.
─ Пойду сполоснусь под душем, ─ сказал Артем Егорович.
─ Ну хорошо, наберусь терпения и подожду до завтрашнего
вечера.
И еще вот что… Ты дашь мне почитать Танины
рассказы?
─ Да, конечно! ─ сказал Артём Егорович. ─ Мне будет
приятно, если ты их прочитаешь.
Сразу после завтрака он распрощался с Региной и отправился
на свою квартиру.
Сварив кофе и усевшись за компьютерный стол, углубился в
свои мысли.
Подумать было о чем. Регина, по ее словам, влюбилась
с
первого взгляда, так что с ней все ясно. А он-то? С ним-то что
случилось? С какой радости он-то, и глазом не успев моргнуть,
оказался в ее постели? Ведь на аркане она его не тащила, сам
пришел, да и сейчас, если честно, не мог бы сказать, что очень
уж сожалеет о проведенной с нею ночи. Но он не скрывает от
Регины, что до сих пор не может забыть свою Танюшку, а
Регина, по крайней мере на словах, принимает это как данность.
12
Возможно, они будут время от времени
встречаться, но не
более того.
А каким образом она узнала, что Танюшка писала
рассказы? Он ей не говорил об этом.
И Зину не называл по
имени да и вообще давно уже не вспоминал о ней. Неужели во
сне проговорился?
Впрочем, в отделе, которым он руководит, все всё про него
знают…
Все это ему не нравилось. И наведение справок, и «негласный
надзор», в чем она сама призналась.
После мучительных раздумий он решил, что встретится с
Региной в следующий раз только для того, чтобы разойтись похорошему. Он никогда не сможет ее полюбить, а потому… Ну,
как-нибудь поделикатнее
выразиться. Деликатно, однако
твердо. Развязать узел, пока не затянулся. Чтобы не пришлось
его потом разрубать, а это всегда бывает очень больно обеим
сторонам.
Да ведь он русским языком сказал ей, что Танюшка всегда
будет с ним, в его сердце.
Другая после таких
слов
повернулась бы и пошла своей дорогой. Ну, выдала бы чтонибудь такое напоследок. А эта… Завтра же ─ нет, в
понедельник, на нейтральной территории, После того, как он не
подумав брякнул, что они с Региной уже как бы и «не чужие»…
Но тем не менее. Лучше поздно, чем никогда.
Глава пятая
Роды у Танюшки проходили
тяжело, врачам пришлось
прибегнуть к кесареву сечению, но ребенка спасти не удалось.
Таня впала в
тяжелую депрессию. Отсидев дома по
больничному листу, она взяла очередной отпуск, а затем еще
месяц без содержания. Но улучшения в ее состоянии не
происходило.
Артём Егорович покупал билеты в театры и на концерты
приезжих знаменитостей. А как-то, прикинув все возможности,
предложил махнуть на Гавайские острова. Лететь на Гавайи
Таня решительно отказалась. А. на спектаклях и
концертах
сидела со
скукой на лице. Все ей было безразлично.
Книги, для которых она прежде всегда находила свободное
время она давно не брала в руки. В шахматы даже с мужем
теперь отказывалась играть. Телевизор, который и прежде не
баловала своим вниманием, теперь и вовсе не включала, а когда
какую-нибудь передачу хотел посмотреть муж,
уходила в
другую комнату, усаживалась в кресло и молча смотрела в одну
точку.
13
Если днем, в отсутствие мужа кто-то звонил по телефону,
она, даже не выслушав, кто звонит и кому, сердито сообщала:
«Нет дома!» и бросала трубку…
Ее давняя, самая близкая подруга врач-терапевт Ира
Полушина, вернувшись из отпуска, позвонила,
чтобы
договориться о встрече, но не успела и рта раскрыть, как
получила стандартное «Нет дома!»
Конечно, тут же
перезвонила, однако Таня больше не брала трубку. Почувствовав
неладное, Ира связалась с Артёмом Егоровичем и решительно
заявила, что Тане надо немедленно показаться специалисту. Она
знала, что у подруги в школьные годы было что-то не в порядке с
психикой. Знал об этом и Артём Егорович.
─ У нас
в клинике консультирует прекрасный врачпсихиатр, профессор, я поговорю с ним, ─ пообещала Ира.
Артём Егорович попросил немного обождать с
профессором: надо подготовить Танюшку.
Они с Таней тогда только-только познакомились, еще были
на «вы», и он первый раз пригласил ее в театр, а после спектакля
проводил домой. Жила она недалеко от театра, на
улице,
которая
полого взбегала по склону холма, а затем так же
полого спускалась вниз.
На вершине холма стояла высокая
длинношеяя, видная издалека церковь с облупленной
штукатуркой и маленькими не по росту, тусклыми, тронутыми
ржавчиной куполами. В те времена в этой церкви располагался
краеведческий музей.
─ Скелет в шкафу, ─ сказала Таня, когда они проходили
мимо церкви.
─ Что? ─ не понял Артём Егорович.
─ Да там, внутри церкви, стоит скелет мамонта. Большой
такой, черный. Когда я была первоклассницей, мы ходили в
этот музей на экскурсию. Почему-то учительница сразу подвела
нас к скелету мамонта. И только я подошла поближе, только
глянула, как вдруг потеряла сознание.
Очнулась
на
больничной койке. Врачи, правда, не нашли
ничего
серьезного, но я потом долго, чуть ли не до седьмого класса,
панически боялась этого мамонта. Он снился мне по ночам, и я
не ложилась спать без света. Даже днем
обходила музей
сторонойПри одной мысли о черном скелете меня охватывал
жуткий страх, от которого зубы начинали выбивать чечетку. А
я, между прочим, не трусиха, никогда не боялась ни темноты,
ни высоты, ни мышей, ни змей, ни злых собак, ни привидений…
─ А как твои одноклассники, им не было страшно? ─ спросил
Артём Егорович.
─ Не знаю. Я никого не расспрашивала. И вообще никому о
своих страхах не говорила. Ни подружкам, ни врачам, ни
родителям. Стыдно было рассказывать такое о себе.
14
─ Даже матери?
─ Ну, она тут же поговорила бы о моих проблемах с папой,
папа посоветовался бы со своим приятелем-психиатром, а сын
психиатра был моим одноклассником… Зато теперь я ничего и
никого не боюсь. Ну, разве только маньяков. Даже в клетку со
львом, наверное, могла бы войти, будь такая необходимость.
─ В таком случае, ─ сказал Артём Егорович, ─ желаю тебе
никогда не встречаться с маньяками.
─ Увижу ─ обязательно обойду стороной! ─ смеясь
пообещала Таня.
Нет, не собирался он ее вести к психиатру, хоть даже и к
профессору. Однажды в студенческую пору стараниями
участковой врачихи, которой пожаловался на плохой сон, он
имел удовольствие познакомиться с профессором-психиатром,
дебелой женщиной лет пятидесяти. Она сразу взяла быка за рога:
«Кофе употребляете?». Артём Егорович не стал кривить душой:
«Да, по утрам». ─ «Сколько раз в день?» ─ «Утром одну
чашечку». «И сколько же
кофе насыпаете вы в эту свою
чашечку?» ─ «Две чайных ложки с верхом». ─ «Смотрите-ка,
даже с верхом!» «По-вашему, это много?» ─ спросил Артём. И
тут она, грозно сверкнув очами, перешла на повышенный тон:
«Ну, довольно притворяться, молодой человек! Вы же
кофеинист, и я не хуже вас знаю вашу норму: двухсотграммовая
пачка на стакан!» ─ после чего, обратившись к участковой
врачихе, предложила направить Артёма на обследование в
наркологический диспансер. Он, конечно, никуда не пошел. А
теперь и Танюшку на растерзание психиатрам не отдаст. Хотя
понимал, что ей надо как-то лечиться.
Ира Полушина звонила каждый день да не по одному разу,
требовала определиться,
она уже имела со своим
распрекрасным профессором предварительный разговор. Артём
Егорович тянул с ответом до тех пор, пока….
Да, пока не случилось чудо. Именно так. Иначе нельзя это
назвать.
Однажды вечером, придя
с работы домой, он застал
Танюшку сидящей по обыкновению в кресле, но на лице ее не
было всегдашнего выражения хмурого безразличия Танюшка
смотрела на мужа живыми глазами и с улыбкой. Не веря
собственным глазам, он подбежал к ней, опустился на колени и
прижал ее ладони к своему лицу.
С ее колен с шелестом соскользнул толстый журнал и с
упал на паркет, рядом со стопкой других журналов.
─ Ты… читала? ─ спросил Артём Егорович.
Таня кивнула:
─ Ты знаешь… Такое странное чувство… Будто стоит взять
бумагу и ручку, и я бы сама написала рассказ.
15
От волнения у Артёма Егоровича перехватило горло.
─ Немного погодя… ─ пообещала Танюшка. ─ Он у меня в
голове уже есть.
Глаза ее лихорадочно блестели.
─ И о чем твой рассказ? ─ спросил Артём Егорович.
─ Пока не скажу, ─ и с губ ее сорвался не понравившийся
ему, какой-то дурашливый смешок.
Радость, захлестнувшая его при виде вдруг ожившей жены,
внезапно сменилась тревожным чувством. За все время их
совместной жизни, она никогда не высказывала подобных
желаний и, сколько знал Артём Егорович, ее литературное
творчество завершилось написанием сочинения при поступлении
в вуз. Дневников она не вела, письма писать не любила.
И очень не
понравился Артёму Егоровичу этот
лихорадочный блеск ее глаз и этот смешок. Насколько он знал,
так блестят глаза у… Но он даже подумать он не мог, что его
Танюшка настолько больна.
Никаких преждевременных
выводов. Надо подождать.
─ Что ж, остается сесть и написать, ─ с трудом выдавил
Артём Егорович. ─ За столом или здесь, в кресле будешь писать?
─ За стол сяду, ─ сказала Таня. ─ Но ты ведь голоден.
─ Немного, ─ через силу улыбнулся он. ─ Сейчас я чтонибудь соображу, вместе поедим.
─ Я гречневую кашу сварила. Она в микроволновке.
С некоторых пор, приходя с работы, он кормил ее чуть ли не
насильно ─ сама она , наверное, могла бы сутками ничего не
есть.
Артём Егорович поспешил на кухню, чтобы удостовериться
в том, что каша ─ не плод ее больного воображения. А когда
открыл дверку микроволновки и увидел почти наполовину
опорожненный глинный горшочек с кашей, сразу отлегло от
сердца. Немного поев, он с подостывшим горшочком в руках
поспешил к Танюшке, сказать, что каша потрясающе вкусная.
Она сидела за своим письменным столиком, спиной к двери,
что-то писала и, похоже, не слышала, как он вошел в комнату,
но когда он на цыпочках, вытянув голову, стал приближаться,
резко обернулась и замахала на него руками:
─ Пожалуйста, не мешай!
─ Как успехи? ─ спросил Артём Егорович.
─ Колоссальные! ─ проговорила она, смеясь и смущаясь. ─
Начать да кончить.
─ Может, скажешь, о чем пишешь?
Хихикнув, покрутила головой:
─ Потерпи. А сейчас закрой дверь с той стороны и не входи,
пока не позову.
16
Артём Егорович послушно вышел и прикрыл за собой дверь.
Присев за свой стол, посмотрел на часы и прикинул, как долго
может продлиться ожидание. Час, полтора? Как убить время?
Чем заняться, чтобы не думать
о том, что будет, когда
Танюшкка позовет его и покажет написанное. Спросит: «Ну, и
как?» Ему придется что-то говорить, и она, конечно же, с первых
слов все поймет, потому что врать он не умеет…
Он прождал два часа, но Танюшка не выходила из спальни.
Может, уснула? Он подошел к двери и тихонько приоткрыл ее.
Танюшка сидела за столом и писала.
─ Таню-у-у!.. ─ позвал Артём Егорович.
Она отмахнулась, не повернув головы:
─ Тёмчик, ну подожди еще!
─ Сколько? ─ спросил он.
─ Ну, не знаю!.. Да, вот: свари, пожалуйста, кофе! Покрепче.
─ Таню-уш, Бог с тобой, на ночь-то глядя!
─ Тёмчик, мне надо!
─ Ну, хорошо…
Еще минут через сорок он снова к ней заглянул. Она сидела,
уронив голову на стол, на исписанные и исчерканные листы
бумаги. Но только он приблизился, как она вскинула голову и
быстро прикрыла листы руками:
─ Не смотри, прошу тебя!
Она писала
три дня, с утра и до глубокой ночи, и все это
время не разрешала мужу подходить к своему столику. Но
выглядела она неплохо, ела с аппетитом и во время перерывов
ежду писанием охотно разгваривала с мужем ─ о чем угодно,
кроме того, о чем писала.
А на четвертый день, пока муж был на работе, она отнесла
свой рассказ в редакцию местного журнала и лично вручила
рукопись главному редактору. Тот бесстрастно прогулялся
взглядом по первой странице, мельком глянул на последнюю и
попросил Татьяну заглянуть в редакцию недельки через две. А
лучше позвонить в отдел прозы, где
и будет самым
внимательным образом рассмотрен ее рассказ.
─ Да прочтите сами, сейчас!.. ─ простодушно и пылко
потребовала Татьяна. ─ Каких-то семь страничек, говорить не о
чем…
Однако главный редактор был непреклонен, и она покинула
редакцию, думая о нем нехорошо. Никуда звонить она не
собиралась и сожалела лишь о том, что уходя не забрала
рукопись.
Дома она все рассказала мужу, и он пожурил ее за то, что не
показала ему рассказ, прежде чем пошла в редакцию.
─ Боялась, что тебе не понравится, ─ призналась она. ─ А
тогда…
17
─ Ну, даже если бы и не понравился, ─ развел руками Артём
Егорович. ─ Что с того? Разве я не могу ошибиться?
─ Я тогда не пошла бы ни в какую редакцию, ─ сказала Таня.
─ Я б тогда… просто сожгла бы эти бумажки. Как Гоголь сжег
«Мертвые души»… Да это, может и к луч…
Она не договорила, потому что муж ее вдруг рассмеялся.
─ Не вижу ничего смешного, ─ обиделась Таня.
─ Ну как же не смешно: говоришь, что сожгла бы рассказ,
если б он мне не понравился. Но ведь я
когда-то так и
поступил со своей повестью. Потому что она не понравилась
редактору. Разве не смешно?
У Тани округлились глаза:
─ Ты? Повесть? Написал и сжег? Держите меня двое!.. ─ и
уже сама расхохоталась. ─ Вот никогда бы не подумала?
─ Что я мог сжечь свою повесть?
─ Нет, что ты написал ее.
И Артём Егорович поведал ей, как, будучи студентом,
работал во время летних каникул вместе с однокурсниками в
отстающем колхозе. Помогали сельчанам строить коровник.
Навидался всякого и, вернувшись домой, решил по свежим
впечатлениям написать о том, что видел.
Писал
ночами, а на лекциях клевал носом. Перед
экзаменационной сессией отнес рукопись
в редакцию
альманаха, где ее месяца через три прочитали и провели с
автором душеспасительную беседу, из которой следовало, что он
весьма способный молодой человек и непременно должен
писать дальше, но эту повесть печатать нельзя, потому что… В
общем, нельзя. Два месяца изнурительного труда обернулись не
только жирным крестом на
повести, но еще и побочными
потерями: переэкзаменовкой по сопромату и обидными
проигрышами в институтском шахматном турнире.
Попрощавшись со словоохотливым редактором,
Артём
Егорович решил пройтись пешком и по дороге определиться:
стоит ли возиться с повестью дальше.
«Не те у вас герои,
которые нужны сегодняшнему нашему читателю, ─ сказал
редактор. ─ Не верится, что такие духовно ущербные люди
способны совершать трудовые подвиги…»
Проходя через
какой-то двор, Артём Егорович увидел в его глубине, за
гаражами, клубы черного дыма и отблески пламени. Подумал:
гаражи горят, и поспешил туда: мало ли что. Горел мусор возле
помойки. Вот и кстати, подумал. Вытащил из сумки рукопись,
бросил в огонь. Спокойно, без малейшей жалости смотрел, как
листы сворачивались и чернели, как ветер раздувал пепел. Да и
потом никогда не жалел об этом: каждому свое.
18
─ А сейчас разговариваю с тобой и думаю: может, и не так
уж плоха была моя повесть? Может, зря сжег? Вот бы прочесть
ее сейчас: время-то другое и мерки, значит, другие…
Через две недели Таня все же позвонила в редакцию. В
отдел прозы. Молодой голос, когда она назвала свою фамилию,
обрадовано воскликнул:
─ Ага!.. ─ и сообщил, что рассказ прочитан и что мнение, в
общем-то, хорошее, но… ─ Хотелось бы представить вас
читателям более солидной публикацией. У вас наверняка есть
еще рассказы, покажите нам те, которые вы сами считаете
лучшими. И желательно побыстрее…
Договорились, что недели через две она принесет еще
несколько рассказов.
Домой летела как на крыльях. Позвонила мужу на работу и
сначала коротко выпалила:
─ Тёмчик, им понравился
рассказ! Пойдешь домой ─
прихвати по пути хорошего вина.
─ Непременно! ─ вскричал Артём Егорович.
Они оба любили красное сухое. В те годы еще, обежав парутройку гастрономов,
можно было наткнуться на болгарское
«каберне».
─ Ты рад за меня? ─ спросила затем Таня.
─ И за тебя, и за себя.
─ Но ты даже не спрашиваешь, когда они меня напечатают!
─ Когда же? ─ поинтересовался Артём Егорович и поймал
себя на мысли, что более всего рад, конечно же, тому, что его
Танюшка наверняка теперь окончательно выздоровеет.
Но когда дома, накрывая на стол, она рассказала о разговоре
с сотрудником журнала, Артём Егорович не на шутку
встревожился: если Танюшка больше ничего не представит в
журнал, а у нее, конечно же, ничего нет за душой, то
единственный ее рассказ могут и не напечатать. Как она это
перенесет? Не впадет ли снова в депрессию? Положение прямотаки пиковое, шутка сказать: выложить на стол редактору через
какую-нибудь неделю несколько готовых рассказов…
─ Наливай же вино! ─ нетерпеливо потребовала Таня. ─ И
давай спокойно поговорим, ничего еще не потеряно.
─
Давай за твой рассказ. Чтоб его напечатали как можно
скорее.
─ Но его не напечатают, если я не напишу чего-нибудь еще,
─ сказала Таня, держа рюмку в руке. ─ Поэтому предлагаю
выпить и за этот рассказ и за следующий! ─ и
отпила глоток
вина.
─ Танюш, ты себе даже представить не можешь, как я хотел
бы, чтоб у тебя в папке через неделю оказалось что-нибудь еще,
─ сказал он. ─ Поэтому прошу тебя, не очень расстраиваться,
19
если твой рассказ напечатают не через две недели, а, скажем,
через полгода или даже через год, когда у тебя будет что еще
показать редактору, кроме одного-единственного рассказа. Я
уверен, что будет. Пускай не так скоро, как нам с тобой хочется
но ты напишешь еще много чего, не только рассказы, но и
повести, а может даже и романы, и тебя будут
печатать,
печатать, печатать… Но за неделю…
─ Что делать! ─ развела Таня руками. ─ Я хочу, чтобы меня
напечатали сейчас. Я не смогу ждать целых полгода. Поэтому
придется написать. И я уже знаю, о чем буду писать. Правда, у
меня такое чувство,
будто я добровольно отправила себя в
рабство.
Артём Егорович ушам не поверил, когда меньше чем через
неделю она прочитала ему два новых коротких рассказа. И что
более всего его поразило: они ему понравились даже больше,
чем первый.
─ Все, больше не могу, выдохлась! ─ призналась Таня. ─ С
завтрашнего дня ─ только шахматы, ужасно по ним
соскучилась.
Однако за последующие два вечера и две ночи она написала
еще рассказ.
А через несколько дней после того, как она отнесла их в
журнал, ей позвонил уже знакомый редактор и сообщил, что все
четыре рассказа поставлены в номер.
─ Подумать только! ─ снова поразился Артём Егорович. ─
Сколько талантов в тебе было зарыто!
─ А того больше погибло, ─ заскромничала Танюшка. ─ Я
могла бы стать неплохим художником, Когда-то
ходила в
студию при Дворце пионеров.
И в музыкальной школе
преподаватели считали меня очень способной. Так что вот…
Когда-нибудь проснешься утром оттого, что кто-то в соседней
комнате играет «Лунную сонату». Изумительно играет! Ты
подбежишь к двери, глянешь и глазам не поверишь… Тёма, а
почему у нас нет инструмента?
─ Купим! ─ пообещал Артём Егорович.
Но пока что купили по случаю более необходимую вещь ─
портативную пишущую машинку.
Глава шестая
Артём Егорович смотрел тоскливыми глазами на Танюшку,
словно ждал, что она подскажет, как ему теперь быть. Но
Танюшка продолжала смотреть на него с лучезарной улыбкой и
молчала.
Эта ее фотография была сделана в те дни, когда вышла из
печати книжка альманаха с
рассказами. Уже вскоре ее
20
пригласили ─ всего лишь с четырьмя
рассказами ─ на
Всесоюзное совещание молодых литераторов, и с трибуны этого
совещания ее похвалил тогдашний маститый писатель, а один из
рассказов перепечатала российская литературная газета.
Вернулась она домой окрыленная и сразу же засела за повесть.
Споткнулась на третьей главе.
Как ни билась ─ дальше
дело не шло. Тогда она отложила повесть и взялась за роман.
Главный герой, очень похожий на ее мужа, в первой главе
выписался легко и обещал стать интересной личностью. Но во
второй главе действие застопорилось, и пошли многословные
разговоры. В довершение всего, появившаяся в начале третьей
главы главная героиня (очень похожая на Таню),
никак не
вписывалась в ткань повести. Опять третья глава…
─ Может, тебе стоит вернуться к рассказам? ─ осторожно
посоветовал муж. ─ А повесть с романом
пускай пока
полежат.
─ Пожалуй, ты прав, ─ согласилась Танюшка. ─ Знаешь, я
бы сейчас поиграла на пианино. Вчера вечером, когда ты был в
шахматном клубе, по телику транслировали фортепианный
концерт из Московской консерватории. Я слушала знаменитых
пианистов, вспоминала музыкальную семилетку и в какой-то
момент, закрыв глаза, увидела себя за инструментом. Увидела,
как мои пальцы бегают по клавишам.
И так захотелось
разучить какую-нибудь вещь. Почему у нас нет пианино?
─ Танюш, в чем проблема? Давай купим.
И на другой же день они купили пианино. Теперь Танюшка
все вечера стала проводить за инструментом. Вспоминала
основательно призабытые пьесы, которые когда-то разучивала,
а Артём Егорович, сидя за шахматной доской, слушал ее игру и
вспоминал, как вскоре после их бракосочетания Танюшка
вызвала его, перворазрядника, без пяти минут кандидата в
мастера, на матч за обладание семейной шахматной короной.
Желание Тани всерьез заняться музыкой Артем Егорович
воспринял за мимолетную прихоть и, тем не менее, пошел
навстречу, решив, что музыка никак не помешает ей, в конце
концов, чем-то по-настоящему увлечься. Все может случиться
Может, в один прекрасный момент она вернется к своей повести
или роману с какими-то новыми идеями, и у нее откроется
второе дыхание. А то захочет продолжить путь к шахматному
Олимпу. Во всяком случае, Артём Егорович не сомневался в
том, что его Танюшка личность незаурядная, способная на
многое. И она еще покажет себя, когда найдет свое истинное
призвание. А покуда пускай ищет, поезд еще не ушел (ей тогда
было слегка за тридцать).
21
Но уж никак он не ожидал того, что его Танюшка ввяжется в
политику.
На дворе
были восьмидесятые, вторая их половина.
Перестройка. Горбачев. Свободные выборы. Жаркие дебаты из
Большого Кремлевского дворца напрямую транслировались по
телевидению. Возвращаясь с работы домой, Таня усаживалась с
бутербродами перед экраном и часами слушала речи депутатов,
пытаясь разобраться в шумной неразберихе невиданного дотоле
действа и определиться со своими симпатиями и антипатиями .
Она стала бывать на митингах и даже выступала в поддержку
«своих».
И вот в один прекрасный день Артём Егорович узнал, что его
жена дала согласие баллотироваться на очередных выборах в
Верховный Совет в качестве независимого кандидата. Мало
сказать, что он этому далеко не обрадовался. Сам он всю жизнь
старался держаться подальше от политики, как и от коллег,
любивших почесать языки о происходивших в стране переменах.
Зная упрямый характер жены, он даже не пытался ее образумить.
Меж ними возник негласный уговор: они никогда не говорили
меж собой о политике, и если она включала телевизор, чтобы
послушать очередную серию дебатов, Артём Егорович молча
уходил в другую комнату.
По мере приближения выборов в его душе нарастало
беспокойство. Он видел, что жена все более отдаляется от него,
еще немного и у них может не оказаться никаких общих
интересов, она уже не будет для него прежней «совсем своей»
Танюшкой, с которой они всегда, ну почти всегда прекрасно
понимали друг друга. Нехорошее предчувствие пугало его, а по
ночам, когда не спалось, вгоняло в смертную тоску. Но он не
знал, как предотвратить надвигавшуюся беду.
И опять случилось чудо: его Танюшка проиграла выборы,
после чего ей предложили работать помощником одного из
депутатов, но этот депутат ей решительно не нравился, и она
отказалась, заявив
мужу, к его неописуемой радости, что
политика сплошное дерьмо.
Оказавшись не у дел, она
опять
все вечера стала
просиживать за пианино, с завидным упорством принялась
разучивать «Лунную сонату», однако бетховенские ноты под ее
пальцами звучали совсем не так, как хотелось бы, и Таня не на
шутку расстраивалась. Артём Егорович осторожно советовал ей
на какое-то время отложить «Лунную», а разучить что-нибудь
попроще, но Таня мотала головой и, смаргивая злые слезы,
упрямо твердила:
─ Нет, я должна, должна!..»
22
И
продолжала, нервничая и злясь, играть каждый вечер
допоздна, пока кто-то из соседей не принимался выстукивать
железками по батарее незатейливую мелодию колыбельной
песенки: «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни…»
Тем временем их проектный институт преобразовался в
акционерное общество «Мистраль», а отдел Артёма Егоровича,
целиком перешел на разработку компьютерных программ,
потребность в которых росла не по дням, а по часам.
Пока шло освоение
нового дела, Артёму Егоровичу
приходилось спать не более трех-четырех часов, поскольку даже
опытным специалистам, В работе отдела было много неувязок,
сбоев, а подчас и чисто человеческих конфликтов. Даже опытные
инженеры, в особенности пожилые, привыкшие к ватманским
листам и громоздким кульманам, не могли сразу переключиться
на компьютеры, испытывали неосознанный страх, наподобие
водобоязни, перед чересчур умными машинами.
Что же до Тани, то она одной из первых в отделе, пройдя
специальные курсы, стала выполнять конструкторскую работу
на компьютере.
И дома, глядя на мужа,
тоже стала
засиживаться за работой до глубокой ночи.
Сначала она просто считала своим долгом помогать мужу, но
постепенно, по мере того, как работа в отделе налаживалась, все
чаще, приходя домой, усаживалась за компьютерный стол и
самостоятельно возилась с
программами. Когда Артём
Егорович интересовался, чем она столь упорно занимается, Таня,
пожимая плечами, говорила:
─ Да так, ковыряюсь.
А когда он, подсев с рядышком,
пытался всмотреться в
выведенные на экран расчеты и формулы, она поспешно
сворачивала файл и, погладив мужа по щеке, просила пока
воздержаться от излишнего любопытства.
─ Да что за секреты такие? ─ шутливо возмущался Артём
Егорович. ─ В конце концов, я же твой начальник, могу и
поитересоваться, чем занимаются мои подчиненные.
В ответ последовала отмашка:
─ Начальник ты там, в отделе.
─ Ну, положим,
дома я просто твой старший, более
опытный товарищ, который по доброте душевной рад оказать
тебе посильную помощь.
─ Премного благодарна, но пока помощь не требуется.
─ Ага: пока! Это вселяет надежду. Значит, когда-нибудь…
─ Обязательно! В свое время, ─ лаконично обещала Таня и,
чмокнув мужа, велела ему отойти подальше от ее монитора.
И вот спустя какое-то время
она показала мужу то, что
«наковыряла». Артём Егорович просмотрел диски с чертежами,
расчетами и графиками и в который раз подивился на свою жену:
23
без чьей-либо помощи она составила принципиально новую
программу, которая, конечно, была еще сыровата, но теперь они
уже вдвоем занялись ее доводкой, работая до глубокой ночи.
Артём Егорович с Таней наверное могли бы считать себя
счастливыми людьми, если бы не диагноз врачей, такой же
безжалостный, как самый суровый приговор суда: Таня больше
не могда иметь детей.
Глава седьмая
Какое-то время они с Региной «просто» встречались. проводя
вместе по нескольку часов, а когда целые сутки, и Артем
Егорович не заметил, как
встречи стали
привычными.
Суббота сделалась «их»
днем (они так и говорили: «наша
суббота»), и он нередко ловил себя на подсчете дней, а то даже
и часов, остающихся до наступления этих субботних суток,
которые
подобно шагреневой коже с каждой неделей
становились все короче и короче, несмотря на то, что длились
они с вечера пятницы и до утра понедельника.
Регина оказалась интересной собеседницей,
одно
удовольствие было ходить с ней на выставки живописи, где она
превращалась для Артёма Егоровича в заправского гида. Или
после театра слушать ее рассуждения об увиденном спектакле.
Последние годы Артём Егорович совсем не бывал в театрах и
теперь, к своему огорчению, не узнавал старые добрые
спектакли. давно когда-то виденные спектакли. Регине тоже не
нравилась модерновая постановка
пьес классиков, и это
неприятие новых веяний в искусстве их в какой-то мере
сближало.
Однажды за субботним утренним кофе Регина поведала
Артёму Егоровичу о своих бывших мужьях. Она тоже дважды
состояла в браке. Первый ее муж, инженер, оказался
первостатейным бабником, Два раза простила, а потом подала
на развод и никакие мольбы на коленях не разжалобили ее
сердца.
Когда вышла замуж за Виктора, все женщины их круга
завидовали ей, да как было не завидовать: и собой мужчина
видный, и с положением ─ успешный адвокат, от клиентов отбоя
не было, ─ и по части женского пола был на редкость
порядочным, за три года совместной жизни у Регины ни разу не
возникало на этот счет каких бы то ни было подозрений.
─ Не пил, не курил и в карты не играл ─ ну, что еще бабе
надо! Я часто ходила на судебные процессы, проходившие с его
участием, мне ужасно нравились его защитительные речи, и я
гордилась тем, что мой муж почти всегда выигрывал дела. Когда
после оглашения приговора оправданный благодарно жал ему
24
руку, а если это была женщина, то и со слезами на глазах
целовала его, мне тоже хотелось тут же, прямо в зале суда,
подбежать к нему и крепко расцеловать…
─ И подбегала?
─ Нет, я это делала дома, от всей души. Пока поглубже не
сунула нос в его кухню. Однажды судили студента, который
подозревался в убийстве своей однокурсницы, находившейся на
четвертом месяце беременности. Студент был из богатой семьи,
а родители девушки ─ провинциальные учителя. Все факты
говорили против студента. Этакий нагловатый хлюпик, мне он
сразу не понравился: говорил про убитую девушку всякие
гадости, а вину за ее убийство они с моим мужем пытались
свалить на его однокурсника, который в эту девушку тоже был
влюблен. Но совсем незадолго до оглашения обвинительного
заключения он сказал, что хочет сделать заявление, и тут вдруг
мой муж
попросил у судьи разрешения переговорить с
подзащитным с глазу на глаз, после чего тот отказался делать
заявление, а мой муж произнес
блестящую защитительную
речь и подсудимый был оправдан «ввиду его непричастности к
убийству». Дружка же его задержали прямо в зале суда.
Дома я сказала мужу, что до самого последнего момента
была убеждена в виновности студента. И спросила, что за
заявление собирался сделать подсудимый. Муж как-то странно
усмехнулся: «Решил в убийстве признаться.
Даже не
посоветовался со мной. Нервы сдали, обычное дело, Посиди-ка
за решеткой несколько месяцев, пока идет следствие, и все это
время допросы, допросы, допросы. Тут не то, что нервы, вообще
рехнуться можно».
А в другой раз, когда судили махрового бандита за грабеж с
жестоким убийством, и муж вот так же из кожи лез вон,
доказывая, что его подзащитный не имеет к убийству никакого
отношения, я уже целиком
была на стороне прокурора и
свидетелей обвинения. Суд приговорил бандита к двадцати
годам колонии строгого режима, и я потом напрямик спросила
мужа, верит ли он сам в невиновность своего подзащитного. На
что муж ответил: «Я адвокат и обязан был его защищать. Это
мой долг. А верю я или нет в его невиновность, ─ мое личное
дело». ─ «Но ты этого зверя не защищал, ты его выгораживал
самым беспардонным образом, ─ сказала я. ─ Ему положено
было сидеть в тюрьме, а ты все делал для того, чтобы он не
угодил за решетку, чтобы он потом еще кого-нибудь зарезал и
ограбил… Ты считаешь, что в этом и состоит твой долг?» ─ «В
соответствии с законом, ─ ответил муж. ─ По закону каждый
подсудимый ─ а до вынесения приговора никто не имеет права
называть его преступником ─ имеет право на защитника. На
адвоката. И долг адвоката защищать его всеми законными
25
способами». ─ «Вот именно, защищатьзаконными способами,
искать смягчающие обстоятельства, если они есть, но никак не
выгораживать. У него руки по локти в крови, а ты ведь изо всех
сил помогал ему выйти сухим из воды», ─ сказала я. ─ «Чтобы
он не вышел сухим из воды ─ на это есть прокурор, который
должен доказывать вину подсудимого, ─ сказал муж. ─ Сегодня
как раз такой случай: прокурор, что называется, положил меня
на обе лопатки, убедительно доказав, что мой подзащитный
действительно убил и ограбил и не заслуживает снисхождения».
─ «А ты как будто с самого начала не догадывался, кто есть на
самом деле твой подзащитный и чего он заслуживает! Не
отрицай этого, ведь все равно не поверю». ─ «Допустим, не
только догадывался, но и знал. После того, как досконально
изучил уголовное дело. Но моим долгом было его защищать».
«И тебе не было противно? ─ спросила я. ─ И совесть твоя
спокойна. Теперь ее ничто не мучит?» Муж на это с
раздражением ответил, что мы с ним разговариваем на разных
языках, а потому и не понимаем друг друга. «Каждый должен
заниматься своим делом. Ты ─ технарь, вот и рисуй чертежи,
составляй программы, а юриспруденцию оставь мне. Я же не
заглядываю в твой компьютер, не подсказываю, где в твоих
чертежах что не так». ─ «Потому что ты равнодушен к технике,
─ парировала я. ─ А юриспруденция меня очень даже
интересует, с некоторых пор она сделалась моим хобби». ─ «Что
весьма печально, ибо сказано одним умным человеком: беда,
коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник»,
─ проговорил муж и хотел уйти в другую комнату, но тут меня
вдруг осенило: «Послушай, Витя, ведь ты знал, что ту девушку
убил
твой подзащитный, а вовсе не его друг. И убийца
неожиданно для тебя решил признать свою вину, но ты заткнул
ему рот, потому что был уверен, что сумеешь переиграть того
мямлю-прокурора, который по бумажке читал свою заранее
написанную речь!..
Добившись опрвдания убийцы, ─ браво!
─ ты тем самым отправил за решетку ни в чем неповинного
парня, его друга, который сидит там до сих пор в ожидании
нового суда, в справедливость которого, благодаря тебе, я уже не
верю…» Как сейчас вижу застывшее лицо мужа. «Регина, ─
проговорил он
своим красивым, хорошо поставленным
голосом, ─ прошу тебя больше ни-ког-да не присутствовать на
процессах, в которых я участвую». Таким вот образом наша
супружеская жизнь дала трещину, которая со временем
становилась все шире и глубже. Муж становился все более
неприятен мне. и в один прекрасный день мы тихо и мирно
развелись.
На прощанье он купил мне квартиру, которую я
поменяла вот на эту, да еще у меня осталась машина, тоже его
подарок, на день рождения…
26
─ Ты не говорила, что у тебя есть машина.
─ Теперь знаешь. Ее надо поскорее продать, и купим
другую. Больше у меня от этого человека ничего не останется ─
ни вещей, ни фотографий.
─ Даже фотографий?
─ Ни единой. Сегодня
последний раз вспомнила его. И
больше его не будет в моей памяти. Ни его самого, ни наших с
ним общих знакомых. И ты тоже забудь навсегда о том, что я
когда-то за кем-то была замужем. Ты ─ мой первый мужчина, ─
и широко улыбнулась: ─ Надеюсь, возражений не последует?
─ А там что, пустота? ─ Артем Егорович указал большим
пальцем себе за спину ─ Сколько вы с ним прожили?
─ Почти четыре года. Да с какой стати пустота? ─ энергично
возразила Регина. ─ Вокруг меня люди, и ты рядом, совсем
близко…
─ Но ты ведь почти четыре года прожила с этим человеком, у
вас были общие друзья, знакомые, и вдруг вычеркнуть их всех
из своей памяти. Как это можно? Ведь это все равно, как если
бы ты эти четыре года жила среди чужих, совершенно
незнакомых тебе людей.
Регина снова улыбнулась и смазала его пальцем по щеке.
─ Там будешь ты. Мы с тобой вместе там будем.
─ Но не четыре же года мы с тобой знакомы!
─ А почему бы и нет? Почему бы нам с тобой не в
вообразить, что мы познакомились четыре года назад. Никто же
нас за это не осудит, никто за руку не поймает, ведь никто об
этом, кроме нас с тобой, ни знать, ни догадываться не будет. К
тому времени и Тани не было, и эти четыре года я тоже была
свободна.
Артём Егорович покачал головой:
─ Танюшка все эти годы была со мной. И сейчас она со
мной.
─ Как бы с тобой, незримо для всех, кроме тебя. Но я
чувствую ее присутствие, когда она является к тебе и
оказывается поблизости. И я тоже была рядом с тобой все эти
годы, но ты этого не чувствовал.…
Знаешь, я почему-то
уверена, что Таня поняла бы тебя, если бы… Если бы ты сделал
мне предложение, ведь мы уже давно живем как муж и жена.
Пускай и не каждый день. Во всяком случае, я не представляю
себе, как бы я жила теперь без тебя.
Конечно, ты можешь
сказать, что штампик в паспорте не более чем
пустая
формальность…
Её глаза, темно-серые, большие и яркие, придвинулись так
близко, что он ничего больше не видел, кроме ее глаз.
─ Нет, не скажу, ─ сказал он.
27
После этого разговора прошло совсем немного времени, и
Регина стала его третьей женой.
Через четыре года после
смерти Тани.
Глава восьмая
Таня не могла иметь детей, однако судьба снова улыбнулась
им с Артёмом Егоровичем: Маша, младшая Танина сестра,
выйдя замуж, родила прелестную девочку.
Она
преподавала математику в колледже, прекрасно
готовила, была чистоплотна во всех отношениях ─ и дома был
полный порядок, и с мужчинами, сколько
известно Артёму
Егоровичу, не позволяла себе ничего такого, что могло бросить
тень на ее репутацию порядочной женщины. Внешне она чемто походила на Таню ─ глазами, стройной легкой, необычайно
пластичной, как у балерины, фигурой, цветом волос, крепким,
звонким голосом. Но характеры и склонности у них были на
удивление непохожие. Когда Артёму Егоровичу приходилось
встречаться с ней, он неизменно мучился оттого, что не знал, о
чем с ней говорить: книг она не читала, классическую музыку не
любила, живописью не интересовалась, и вообще каких-то
серьезных, с точки зрения Артёма Егоровича, увлечений у нее не
было. Зато она знала всех киноартистов, знала всех безголосых ─
опять же с субъективной точки зрения Артёма Егоровича ─
звезд эстрады и все свободное от работы и домашних дел время
проводила за телевизором.
Но вот ведь парадокс: ее как магнитом тянуло именно к
«культурным» мужчинам. И замуж она вышла за музыканта,
игравшего в филармоническом оркестре на флейте-пикколо. От
которого и родила Аленку. Но прожила она с ним менее трех
лет.
По словам Маши, жить с
флейтистом, да еще в
однокомнатной квартире, было смертной мукой: кроме музыки
ничем больше не интересовался, часами напролет только и
делал, что высвистывал свои партии.
«Ребенку спать надо, а он все свистит и свистит ─ жаловалась
Маша сестре. ─ Да хоть бы раз что-нибудь путное сыграл!».
Вскоре после развода бывший муж уехал в Москву, а еще
спустя несколько лет Артём Егорович с Танюшкой слушали и
смотрели его по телевизору: в каком-то праздничном концерте в
он исполнил на своей флейте «Полонез» Огинского. Но в
человеческом плане, видимо, тот еще был тип: уехал и с тех пор
не звонил и не писал. Однако Маша его и в столице достала ─
разузнала адрес и затребовала алименты через суд. После этого
она еще два раза пыталась устроить свою личную жизнь ─ с
художником и
балетным танцовщиком. И опять неудачно:
художник вскоре после «вступления» с Машей в гражданский
28
брак вернулся к прежней жене, а танцовщика она заподозрила в
нездоровом интересе к дочери и послала, как она выразилась, «на
три буквы».
В такой неблагополучной семье и росла Аленка. Маша с
нею и мужем-флейтистом первое время жили в другом конце
города, но затем Таня случайно узнала, что одна пожилая пара из
соседнего подъезда не прочь переехать поближе к своим детям
именно в тот район, где проживало Машино семейство, и они с
Артёмом Егоровичем приложили все усилия , чтобы такой обмен
состоялся. С тех пор почти все выходные Аленка проводила у
тетки с дядей, которых нередко по рассеянности называла мамой
и папой.
Это было для Таня с мужем поистине золотое время, почти
весь свой досуг они посвящали племяннице: много гуляли на
воздухе,
читали ей вслух книжки, а когда девочка сама
научилась бегло читать, по вечерам все усаживались рядышком
и при настольной лампе читали что-нибудь по очереди. Стихи
Аленка запоминала чуть ли не с первого прочтения и еще до
того, как пошла в школу, знала их невероятное количество.
Ради справедливости следует сказать, что частая смена
«пап» влияла на ее развитие далеко не в худшую сторону. Она
хорошо рисовала, любила танцевать. Ей не было еще шести
лет, когда она по секрету призналась тетушке, что очень хочет
научиться играть на флейте. Таня как-то сводила ее в
филармонию, на концерт Моцарта для флейты и видела на
протяжении всего концерта, с каким напряженным волнением
девочка слушала музыку, а по дороге домой Аленка опять
сказала, что очень хотела бы научиться играть на флейте. Тане
и Артёму Егоровичу стоило больших трудов уговорить Машу,
чтобы та записала Аленку в музыкальную школу. Маша сначала
ни в какую: школа с классом духовых инструментов находилась
далеко, туда
троллейбусом надо добираться. Но Таня
договорилась с пенсионеркой, проживавшей в их подъезде, и та
согласилась ─ за деньги, разумеется, но Маше об этом не
сказали. ─ сопровождать девочку в музыкальную школу.
Аленка росла, переходила из класса в класс, в обеих школах ,
и в общеобразовательной, и в музыкальной, была на хорошем
счету, и все шло прекрасно до тех пор, пока Аленка не вступила
в переломный возраст, и у нее не переменился характер. Прежде
спокойная, общительная, мягкая в обращении, она стала
скрытной, раздражительной и крайне обидчивой, не терпела
малейших замечаний, а тем более критики в свой адрес, стала
покрикивать на свою мать и даже учителя жаловались на ее
грубость. Только с тетей и дядей отношения оставались почти
такими же, как и прежде, а в чем-то и теплее: теперь она
постоянно звала их мамой и папой, но бывать стала у них далеко
29
не каждые выходные и перестала доверять им свои девичьи
тайны. Они не знали, с кем она теперь дружит и где проводит
вечера, без спросу уходя из материнского дома (в то время еще
не было сотовых телефонов). И когда она чересчур долго где-то
задерживалась, они мало сказать что волновались, а прямо-таки
не находили себе места. С Машей говорить было бесполезно.
«Ай, да все они в этом возрасте такие! ─ отмахивалась она. ─ Не
на цепь же ее сажать».
Тем вечером Таня с мужем как обычно сидели за
компьютерами, и часов в десять вечера решили справиться,
дома ли «дочка».
Трубку взяла Маша.
Голос недовольный, на фоне
суматошного гвалта. Какое-то шоу.
─ Ой, Тань, подожди! Перезвони минут через пятнадцать!
─ Да мне Аленку, не тебя!
─ Нет ее!
─ Как ─ нет? Где ж она?
─ Не знаю! Перезвони попозже!
─ Погоди!.. ─ Но трубка уже брошена.
─ Что там? ─ поинтересовался из соседней комнаты Артём
Егорович.
─ Ты подумай: одиннадцатый час, а Аленки дома нет! И эта
ничего не знает, уткнулась в ящик и все ей до лампочки.
─ Мужа ей надо хорошего, ─ уже не впервые предложил
свое решение Машиной проблемы Артём Егорович.
─ Мне как-то сейчас не до шуток, ─ укоризненно сверкнула
глазами Таня. ─ Позвоню-ка Свете…
Но и лучшая Аленкина подружка ничего толком не знала: она
сразу после уроков пошла к зубному врачу, а Аленка вроде как
домой собиралась.
Таня
принялась обзванивать одноклассников Алены,
позвонила, несмотря на поздний час, ее классной
руководительнице. Но никто
не мог
сказать, куда пошла
Алена после уроков. В половине одиннадцатого Таня снова
позвонила Маше. Аленка домой не приходила. Таня
проинформировала ее о своих телефонных разговорах с
одноклассниками Аленки и классной руководительницей и
сказала, что не знает, что и думать.
Но не прошло и
после разговора с сестрой,
телефон
зазвонил, громко и требовательно. Таня вся так и обмерла,
подбежала к телефону, протянула руку и отдернула.
─ Тёма, поговори ты! Я боюсь...
Он взял трубку:
─ Да-да!.. ─ послушал с недоумением на лице. ─ Кто это?..
Говорите же! .. – и Тане, прикрыв трубку ладонью: ─ Кто-то
дышит и молчит! ─ и снова в трубку: ─ Вы будете говорить?..
30
Что?!. Ах, это ты… Да погоди, погоди!.. Тебе кто-то позвонил?..
Нет? Ну, напугала ты нас!.. Раньше-то времени зачем такое
предполагать! Ладно… Ладно…─ и опустил трубку. ─ Она в
истерике.
─ Надо в милицию позвонить, ─ сказала Таня и тут же
набрала 02, сообщила дежурному приметы Аленки.
Пока никаких происшествий с девочками, похожими на
Аленку, и ее возраста в городе не было зарегистрировано.
─ Надо сходить к Маше, ─ сказал Артем Егорович.
─ Да, конечно, ─ кивнула Таня и, вставая, обронила
вскользь: ─ Хотя я тоже где-то на грани…
─ Так, может, я один схожу?
─ Нет, ─ мотнула головой Таня.
Сидеть и смотреть, как Маша заламывает руки и слушать
всхлипы и причитания было свыше всяких сил..
Надо было что-то делать. Все равно ─ что.
И Таня
вытащила мужа и сестру на улицу, предложив осмотреть все
дорожки, которые ведут от «английской» школы, где училась
Аленка, к ее дому: «Может,
найдем какой-нибудь след. ─
платочек, заколку…» Хотя и сама не верила в это. Однако и
Артём Егорович, и Маша ухватились за эту идею.
Ночь была безлунная, черная, но Артём Егорович
предусмотрительно прихватил с собой налобный фонарик на
диодах, который давал достаточно яркий и далекий свет.
От дома до «английской» школы
самое большее около
четверти часа неспешной ходьбы
обочиной парка ─ по
дорожке, а скорее тропе, в которую после возведения забора
превратилась прежняя аллея По одну сторону тропы стояли
голенастые сосны с разросшимся понизу, на всем ее протяжении,
густым колючим, почти непроходимым кустарником, А по
другую сторону, тесно прижимаясь к ней, тянулся высокий и
глухой дощатый забор, отгораживавший парк от строительной
площадки Возможно, за этим забором и велись
какие-то
работы, однако сейчас, среди ночи, там царила мертвая тишина.
Шли гуськом, пригибаясь и прикрывая
глаза от веток,
нависавших над дорожкой. Артём Егорович высвечивал кусты
и тропу фонариком. Ничего, кроме банок и бутылок из-под пива,
окурков, мятых коробочек из-под сигарет и клочков
упаковочного целлофана, в глаза не бросилось.
Где-то на середине тропы забор отворачивал вправо под
прямым углом, а тропа, опять обратившись в гравийную
дорожку, шла через заболоченный пустырь дальше, к шоссе, на
другой стороне которого в тусклом свете автомашин призрачно
белела школа в окружении жилых многоэтажек.
31
Ее тело было обнаружено при свете наступившего утра
случайным прохожим, который завернул за угол забора по малой
нужде и увидел в кустах мертвую девочку. Метрах в пятидесяти
от тропы, по которой прошли ночью Артём Егорович с Таней и
Машей.
Там же, на огороженной территории
валялась
тяжелая сумка, набитая учебниками и тетрадями. Аленка была
задушена, после чего убийца удовлетворил свою похоть.
Прокуратура оперативно завела уголовное дело, началось
расследование. Прошла неделя, другая. Все было глухо:
милицейские работники отделывались общими словами.
Дескать, работаем, не мешайте. На Машу страшно было
смотреть, да и Таня на себя стала не похожа: лицом потемнела,
в глазах
появился уже знакомый Артёму Егоровичу сухой
лихорадочный блеск. И никогда-то не отличавшаяся
многоречивостью,
теперь она свой разговорный лексикон
сократила чуть ли не до двух слов: «да» и «нет».
После гибели Аленки ей вспомнился когда-то прочитанный в
детективной книжке эпизод о том, как одного кровавого
маньяка задержали с поличным при помощи «подсадной утки»:
молоденькая сотрудница милиции, соответствующим образом
принарядившись, под присмотром оперативников стала
прогуливаться по лесной дороге в том районе, где совершались
нападения на женщин, и маньяк клюнул на приманку. В этой же
книжке говорилось и о том, что маньяки падки на яркие цвета
одежды. И Аленка в тот злополучный день тоже была в яркокрасном свитере.
Ничего не сказав мужу, Таня в один прекрасный день
отправилась в милицию и, представ перед
начальником
райотдела, предложила свою помощь в раскрытии преступления.
В качестве «подсадной утки». Ну и, конечно, получила
вежливый отказ, подслащенный еще и заверениями в том, что…
Короче говоря, после недолгих раздумий и мучительных
сомнений Таня решила сама начать охоту на неизвестного ей
насильника и убийцу. Был ли он маньяком, этого она не знала.
Но почему-то была совершенно уверена в том, что, увидев его,
тотчас узнает.
Приготовления к операции много времени не потребовали: и
яркая оранжевая куртка с глубокими боковыми карманами
нашлась, и оружие для возможной самообороны ─ отвертка с
достаточно длинным стержнем.
И вот в один из выходных, после непременного утреннего
кофе и завтрака она дождалась, пока муж, усевшись за
компьютер, не ушел с головой в свои расчеты, поцеловав его и
сказав, что пройдется по магазинам, поищет удобные туфли для
32
работы, старые уже пора было выбрасывать, спокойно вышла из
квартиры.
Спокойно прошла она и до школы, но едва перешла через
шоссе и ступила на роковую дорожку, увидела далеко впереди
идущего навстречу мужчину, как сердце забилось учащенно,
внутри все напряглось. Быстро оглянувшись, шагах в двадцати
позади себя увидела пожилую женщину с белым пакетом в руке
и невольно придержала шаг. Пропустив женщину вперед, пошла
следом. Тем временем мужчина приблизился. Невысокий,
худощавый, лет сорока, во рту сигарета, в руке сумка-портфель
на «молниях». Прошел мимо, не взглянув на Таню. А уже
навстречу молодая мамаша катила детскую коляску.
Но затем дорожка опустела и как раз тогда, когда Таня
приблизилась к забору, за которым нашли Аленку. Прибавила
шагу, еще, еще,
не переставая то и дело оглядываться. Но
дорожка как вымерла. Может, и Аленка вот так же, вдруг совсем
одна оказалась здесь, а убийца вышел из-за угла с улыбчивым
лицом, что-то спросил. Аленка могла и не испугаться, ответить
ему, и какое-то время они могли идти рядом, каких-нибудь
десять-пятнадцать шагов …
Выйдя из парка на оживленную улицу, Таня решила, что с
нее хватит. Не ее дело искать убийцу. Но увидев, как с тротуара
на ту дорожку свернула молодая пара, прошла за ними до
школы, а потом уже и одна, преодолевая страх, ходила
прогулочным шагом из конца в конец полукилометровой
дорожки, стараясь запоминать лица мужчин, которые изредка
встречались на ее пути. А в иные моменты, заслышав за
спиной шаги и дыхание пошедшего на обгон мужчины, она
невольно сжимала в кармане рукоять отвертки, хотя не
представляла себе, как и в какой момент сможет воспользоваться
этим оружием.
Домой она вернулась часа через два, заскочив по пути в
обувной магазин за колготками. Артём Егорович все еще сидел
за компьютером.
─ Купила, что хотела? ─ обернувшись спросил он.
─ Да, конечно. И немного погуляла в парке. Сейчас чтонибудь приготовлю. Спагетти годятся?
─ Валяй. Только ради Бога не пересоли!
─ Я позову тебя и сам посолишь.
На следующий день, в воскресенье, муж решил устроить
себе выходной, и они провели этот день вместе ─ после завтрака
погуляли в парке, вечером послушали музыку, почитали. А в
понедельник Артём Егорович уведомил жену, что задержится
на работе ─ надо было обсудить с заказчиком кое-какие вопросы
и составить договор
─ и Таня решила воспользоваться
благоприятной ситуацией: не заходя после работы домой, сразу
33
отправилась «на охоту». На ней поверх красного вязаного платья
был серебристо-голубой жакет, а на голове тоже красный
вязаный берет.
Когда она ступила на ту жуткую тропу, осеннее солнце еще
проблескивало из-за стволов сосен, но уже вскоре скрылось за
крышами домов, и небо на закатной стороне окрасилось в
лилово-розовый цвет. А там и сумерки стали сгущаться, дорожка
обезлюдела. Таня решила пройтись последний раз и ─ домой.
Ноги сами несли ее к пустырю, где пока еще было светло,
откуда была видна школа, но забору, казалось, не было конца. А
тут еще кустарник, будь он неладен. Ветки хлестали по лицу,
норовили выколоть глаза.
До пустыря оставалось не больше полусотни метров, когда
из-за угла забора на дорожку вышел и направился ей навстречу
крупный мужчина в камуфляжной куртке и надвинутой на глаза
кепке. В первый момент Таня даже вздохнула с облегчением:
какая-никакая живая душа, но когда расстояние между ними
сократилось, и она разглядела под козырьком фуражки темное
угрюмое лицо с глубоко посаженными глазами и словно
приклеенной к этому лицу плотоядной улыбкой, то так и
обмерла: он!
Потом даже не могла вспомнить: то ли еще
продолжала по инерции двигаться навстречу, то ли застыла на
месте как кролик перед удавом. Пришла в себя оттого, что
услышала за спиной шаги. Еще немного и мимо нее, навстречу
«убийце»,
быстро прошел другой мужчина, которого она
узнала: работал мастером в жилуправлении. Анатолий. Не так
давно приходил в подъезд вместе со слесарями, которые должны
были сменить пришедший в негодность «стояк». Вежливый
такой, обходил квартиры и выслушивал жалобы жильцов.
Не помня себя, Таня припустила за ним следом, позвала
сдавленным голосом:
─ Послушайте, мастер !.. Можно вас на минутку?.
Приостановился.
─ Извините, тороплюсь… ─ и двинулся дальше.
─ Я не задержу вас, ─ она пошла рядом, приноравливаясь к
его пружинистой походке. ─ В нашем подъезде водопроводные
трубы гудят. Открываешь холодный кран, и начинается…
─ Так уж утром. Позвоните в жилуправление, сделайте
заявку, завтра же и придет слесарь, ─ сказал он, не повернув
головы, и сильно прибавил шагу.
Когда она сама не своя вернулась с «охоты», муж был дома.
Встретил ее в прихожей, принял жакет и берет. Спросил:
─ Чем-то расстроена?
─ Хуже, ─ ответила она, решив по дороге, что не станет
больше врать. ─ Что у нас в баре?
34
Прошли в комнату. Артём Егорович достал из бара вино.
Таня вымыла яблоко и разрезала на четыре части. Уселись в
кресла, выпили по рюмке, и Таня все рассказала мужу.
Несколько раз он прерывал ее одним и тем же с чувством
проговоренным восклицанием: «С ума сошла!..»
─ Ты когда-то сказала, что никого и ничего не боишься, ─
вспомнил он. ─ Никого, кроме маньяков.
─ Мне показалось, что я преодолела свой страх, но когда
увидела этого монстра… Я бы, наверное, даже крикнуть не
смогла, так перепугалась.
─ Но ты не можешь пойти в милицию и заявить, что видела
убийцу Аленки, ведь ты не знаешь примет настоящего убийцы,
да и никто их до сих пор не знает, ─ рассудил Артём Егорович.
─ Он наверняка прятался за углом забора и следил за мной, ─
возразила Таня. ─ И потому так неожиданно возник.
─ Этого мало, ─ покачал головой Артём Егорович. ─ Это
лишь твои предположения.
─ Нет, надо было, чтоб он и меня задушил! ─ в сердцах
выкрикнула Таня. ─ Я предлагала ментам свою помощь.
Сказали, что обойдутся без меня. Наверняка до сих пор и
пальцем не пошевелили. Еще немного подождут и закроют
Аленкино дело. Баба с возу ─ кобыле легче.
─ Ты не говорила мне, что ходила в милицию.
─ Не говорила. Зачем? Заранее знала твою реакцию: «Только
через мой труп!»
─ Да, скорее всего так и было бы .
─ Но ведь ты меня знаешь.
─ И ты меня тоже.
─ Можешь успокоиться: я сделала что могла и больше
никуда не пойду, ─ она небрежно кивнула на бутылку: ─ Убери,
и давай пожуем чего-нибудь. В холодильнике, кажется, есть
ветчина и сыр.
─ Посиди, я нарежу, ─ сказал Артём Егорович, вставая.
Больше они не возвращались к этому разговору.
Таня прожила еще месяц и двенадцать дней. Все это время
с ее лица почти не сходило выражение задумчивости и печали.
По ночам она часто плакала. И
однажды под утро у нее
насовсем остановилось сердце.
А убийца Аленки так и не был найден.
Глава девятая
Артём Егорович поставил исходящие пряным ароматом
чашечки на столик, опустился в кресло напротив Регины и
снял пробу.
─ По-моему, чуть пожиже вчерашнего.
35
Регина поднесла свою чашечку к губам и, сделав маленький
глоток, почмокала-посмаковала, щурясь на Артёма Егоровича
смеющимися блестящими глазами.
─ А по-моему,
он бесподобен. Как и вчера. Как и
позавчера, и позапозавчера…
До встречи с Артёмом Егоровичем она, по ее словам, «на
дух не переносила» крепкий черный кофе, он казался ей
невозможно горьким. Однако Артёму Егоровичу не составило
большого труда, чтобы научить жену правильно его пить, и
Регина, как прилежная ученица, в точности следуя наставлениям
«учителя», прониклась прелестями этого волшебного напитка.
Артем Егорович полагал, что ни в одном ресторане ни за
какие деньги не подадут такой кофе, какой он варит каждое
утро вот уже более тридцати лет. Крепкий, насыщенный
божественным вкусом и ароматом и с непременной шоколадносливочной пеночкой. Варка кофе для него была таким же
священнодействием, как, наверное, для китайцев чайная
церемония: ничто не должно отвлекать внимания в эти минуты:
едва вода (чуть больше четверти стакана, с кусочком рафинада)
начнет закипать в турке, её надо быстро снять с огня, всыпать
две чайных ложки (с верхом) свежемолотого кофе, поставить
турку на слабый огонь, дождаться первых признаков закипания,
энергично помешать ложечкой, после чего густая кремовая
пена
подобно лаве в просыпающемся вулкане,
лениво
ворочаясь и шипя начнет стремительно подыматься шапкой к
горловине турки, и тут надо успеть, не пролив ни капли,
выплеснуть содержимое турки вместе с пенкой и взвихренной
кофейной гущей
в красивую маленькую чашечку. Еще
минуты две-три кофе должно потомиться под пенкой, и тогда
при каждом крошечном глотке его благоухание растечется по
всему телу и будет
ощущаться еще долго после того, как в
чашечке не останется ничего, кроме гущи.
На столике стояла на блюдечке еще одна, пустая, кофейная
чашечка с нежно-розовыми лепестками и золотым ободком.
Артём Егорович пил кофе из толстостенной керамической
чашечки без золота и каких-либо узоров. Зато кофейная пара
Регины была красоты неописуемой.
Когда Регина впервые переступила порог квартиры мужа и
увидела на столике Танину чашечку, то долго вертела ее в
руках и, в конце концов, не захотела с нею расстаться.
─ Какая прелесть! ─ сказала она мужу. ─ А можно, я буду
пить кофе из нее? Ведь я законная наследница твоей Танюшки!
Разве не так?
─ Н-ну да, разумеется… ─ с некоторым промедлением
согласился Артём Егорович и, отметив про себя, что Регина с
36
этой чашечкой чем-то похожа стала на Танюшку, подумал:
«Только бы не разбила», как-никак реликвия».
Однако Регина
поставила Танину чашечку на прежнее
место и, едва уловимо погрустнев, проговорила:
─ Пускай стоит. А то вдруг разобью нечаянно, все же
реликвия, жаль будет.
А на другой день, отпустив мужа после работы домой,
зашла в универмаг и купила очень дорогую кофейную пару.
─ Случайно увидела и не смогла оторвать глаз, ─ сказала
она дома мужу. ─ Такая прелесть, такая прелесть! Тебе
нравится?
Артем Егорович подумал, что все к лучшему.
─ У тебя
прекрасный вкус! ─ он осторожно прихватил
пальцами купленную Региной чашечку, перевернул, поглядел на
донце и заключил: ─ Не будь клейма здешнего фарфорового
завода, можно было бы подумать, что эту пару кто-то когда-то
изъял из старинного императорского сервиза.
По будням, когда надо было спешить на работу, они с
Региной ограничивались
порцией кофе. В выходные же,
когда нет нужды поминутно поглядывать на часы. посиделки
затягивались, и Артём Егорович варил вторую порцию, а то и
третью.
И как-то за кофейным столиком между ними завязался весьма
озадачивший Артёма Егоровича разговор .
─ Тёмчик, а ты помнишь нашу коллективную вылазку за
грибами? ─ с серьезным видом спросила Регина.
─ Какую вылазку? ─ спросил Артём Егорович.
─ Как это какую? Позапрошлым летом!...
─ Позапрошлым летом? Да ведь ты же тогда в «Мистрале»
не работала!..
─ На двух «Икарусах», ─ не слушая его, продолжала Регина.
─ Было больше ста человек с корзинами.
Да как ты мог
забыть? Куда-то в сторону Малюгино ездили. Там еще был
какой-то артиллерийский полигон за колючей проволокой, мы
шли по лесистой обочине
этого полигона, всей оравой, а
грибов том леске ─ ну, помнишь? ─ ступить было некуда, и все
белые, ядреные, без единого червячка…
─ Ренчик, кончай мистификацию! ─ Взмолился Артём
Егорович. ─ Что это на тебя нашло?
─ Забыл, все забыл! ─ удрученно помотала головой Регина.
─ Напряги, напряги же свою память! Вспомни, как мы с тобой
потом целую неделю жарили это боровички… ─ говоря это
Регина продолжала смотреть на него
с самым серьезным
видом, а Артём Егорович вдруг стал вспоминать…
И всплыли в памяти грибы, белые, ядреные!
Правда, все
было не так. И не позапрошлым летом, а давным-давно, более
37
тридцати лет тому назад, в его студенческую пору, Регина тогда
под стол пешком ходила.
Он проходил двухмесячные сборы в военных лагерях,
лейтенант запаса, командир взвода, состоявшего из таких же
запасников, как и он сам. Однажды средь ночи их подняли по
тревоге и направили марш-броском куда-то к черту на кулички,
километров за двадцать от расположения лагерного городка.
Шли часов пять, если не больше, походным шагом, в тяжелых
кирзовых сапожищах, со скатками через плечо, при оружии. На
рассвете муляжными гранатами и холостыми снарядами отбили
танковую атаку, а затем продолжили марш-бросок. Где-то там
был артиллерийский полигон. И где-то там, в лесочке, он и его
солдаты пинали сапогами и давили грибы, которых было
видимо-невидимо. Море грибов! И все белые, красавцы как на
подбор…
Он не рассказывал об этом Регине, сам только сейчас
вспомнил. Но что за чертовщина: такое чувство, будто и в
самом деле они с Региной и другими сотрудниками фирмы не
так давно снова побывали в тех местах. Собрали полную корзину
грибов, а по возвращении домой жарили их на кухне…
─ А помнишь, как меня укусила в автобусе собака?
─ Какая собака, в каком автобусе?
─ Странно: его жену укусила собака, а он не помнит!
─ Может, хватит, а? Не могу я помнить то, чего не было.
─ Было, не было… Ну, сам подумай: что такое память? Не
более чем образы, которые хранятся в нашем сознании или в
подсознании. Почти так же хранятся в системном блоке твои
компьютерные программы. Когда хочешь что-то увидеть на
дисплее ─ щелкаешь мышью. А когда надо что-то вспомнить,
то напрягаешь память, и можешь вспомнить свою Таню или
другого человека, с которым когда-то встречался или видел на
портрете. И даже
что-то такое, чего на самом деле не было,
но что ты когда-то нарисовал в воображении картинка с тех пор
хранится в твоей памяти. Хотя ты можешь и не догадываться об
этом.
─ Но при этом я знаю, что со мной было на самом деле в
моей жизни, а что является плодом воображения.
─ У меня такое чувство, что я ничего не придумывала. Ведь
ты не отрицашь, что полигон был на самом деле? И колючая
проволока, и белые грибы, которые ты пинал. Так много их
было, что некуда было ступить.
─ Но ведь ты ничего этого не могда видеть своими глазами!
─ Артём Егорович, не знал, что и думать.
─ А вот видела! И не могла понять, почему ты был в
гимнастерке с погонами и в больших солдатских сапогах… А
на голове ─ пилотка со значком.
38
─ Ты понимаешь, мне даже страшно становится, ─ признался
Артём Егорович. ─ Это же какая-т чертовщина. Или я начинаю
сходить с ума?
─ Неужели ты такой впечатлительный? Вот не думала! Ну,
может, мне все это во сне привиделось или это было игрой
воображения, я ведь с детства слыла невозможной фантазеркой.
Но отчего же с ума-то сходить? Давай тогда прекратим этот
разговор.
─ В том-то и дело, что тебе это не приснилось, ─ подавленно
проговорил Артём Егорович. ─ Я же говорю: все это было, было
на самом деле, только очень давно,
когда ты играла
погремушкой и агукала. Ядреные белые грибы росли на обочине
артиллерийского полигона, а я и мои солдаты пинали их
сапогами…
─ Это правда страшно, ─ прошептала Регина.—Но я видела
тебя там. В гимнастерке с погонами и в пилотке. И автомат у
тебя был. На ремне.
─ Ты тогда под стол пешком ходила.
─ Может, ты мне рассказывал что-то такое?
─ Да говорю же: сам только сейчас вспомнил!
─ И коллективной вылазки на «Икарусах» тоже, что ли, не
было? И собака меня не кусала?
─ Не знаю, ─ беспомощно развел руками Артём Егорович. ─
Может, и кусала тебя собака, и вылазка за грибами была, но ты
тогда
не работала в «Мистрале», и мы с тобой
не были
знакомы.
─ Да как же не были! Ведь уже почти четыре года
мы с
тобой вместе работаем, ─ с серьезным видом проговорила
Регина.
─ В то время у тебя
был другой муж, адвокат. ─
безжалостно напомнил Артём Егорович.
─ Не выдумывай! ─ сердито мотнула головой Регина. ─ Не
знаю я никакого адвоката. И никогда не знала. Ты
единственный мой мужчина. Какой муж, какой адвокат, да Бог с
тобой! Тёмчик, милый, уж не захворал ли ты? ─ она потрогала
его лоб.
─ Да у тебя самой, похоже, белая горячка! ─ парировал
Артём Егорович. ─ Возьми паспорт и посмотри, когда мы
поженились!
Регина досадливо передернула плечами:
─ Что такое паспорт! Бумажка с печатями и штампами, не
более
того.
Чистая
формальность
при
деловых
взаимоотношениях с незнакомыми людьми, которым по долгу
службы необходимо удостовериться в том, что я это я. А мне
самой нет нужды заглядывать в паспорт, когда я размышляю о
своей жизни. Я вижу её такой, какой хочу видеть. Никаких
39
адвокатов в ней не было и нет. Ты и только ты, а не кто-то
другой
был и остаешься моим
мужем на протяжении
последних четырех лет. Все это время я тебя безумно любила и
люблю сейчас. А ты меня не любишь, но тебе со мной удобно.
Тебе со мной только удобно, а я без тебя не смогу жить, если ты
почему-либо исчезнешь из моей жизни…
Она смотрела на него в упор своими дымчатыми, совершенно
черными в эти минуты глазами.
Почему бы, в самом деле, не пойти навстречу маленькой
прихоти самого близкого тебе
человека? ─ подумал он.
Самого близкого на земле, уточнил он. Если она так хочет. У
нее эти четыре года прошли впустую, и у него тоже. Может, она
и права: надо заполнить пустоту
хотя бы при помощи
воображения.
Вообразить, что он любит Регину, ему, разумеется, не под
силу. Но почему бы не допустить, что они с Региной и в самом
деле встретились четыре года назад? Хотя сразу после гибели
Танюшки у них с Региной
не могло возникнуть вообще
никаких отношений, ведь он тогда в упор не видел женщин.
Наверное, полгода прошло, не меньше, пока он не пришел в
себя…
─ Ну, конечно же, я понимаю! ─ покивала Регина. ─ Ведь
на тебя было страшно смотреть в эти первые полгода: лицо без
кровинки, глаза пустые, с почти черными, будто
припорошенными угольной пылью подглазицами. И горбился
как старик… Как больной, одинокий, уставший от жизни
старик. Ты ни с кем не общался…
─ Между прочим, в те годы ко мне часто приходил Акимов,
которого ты никогда не видела и ничего о нем не знаешь,
потому что я тебе о нем не рассказывал…
─ Ну, как же, я прекрасно помню его! ─ оживилась Регина.
─ Вы
играли в шахматы, и его звали… ─ она вгляделась в
глаза мужа. ─ Виктором Ивановичем?
─ Да, Виктором Ивановичем… Но послушай…
─ Он донимал тебя разговорами о политике, поносил
тогдашнюю власть и…
─ Откуда ты все это знаешь? ─ отстолбенело уставился на
жену Артём Егорович. ─ Я тебе
про Акимова ничего не
говорил, как-то не пришлось…
─ Вы играли в шахматы за маленьким столиком у окна, за
тем самым, который и теперь стоит в твоей квартире. Вы
играли, а я сидела на вот этом зеленом ужасно неудобном
диване в глубине комнаты и читала. Я так старалась не мешать
вам, что вы меня не видели и не слышали, пока мы все вместе не
садились пить чай. Кофе Акимов не пил, опасался за сердце,
40
кофе мы с тобой
пили, как и теперь пьем, всегда только
вдвоем, каждое утро…
─ Послушай, Ренуль, и в самом деле можно подумать, что
ты была тогда со мной! ─ потрясенно прошептал Артём
Егорович.
─ Да, я была с тобой! ─ энергично покивала Регина. ─
Правда, мы тогда находились в разных измерениях.
─ Подумать только! ─ усмехнулся Артём Егорович.
─ Тебе необходимо было перейти из своего измерения в мое,
и тогда…
─ Как просто!
─ Для тебя это, как оказалось, большого труда не составило:
всего-то и понадобилось немногим более двух суток.
─ А почему ты-то не могла перейти в мое измерение? ─
решил поддержать игру Артём Егорович.
─ Как раз туда и смотался некий адвокат, который украл у
меня четыре года жизни и не понес за это никакого наказания.
Если бы я перешла в твое измерение, он не дал бы мне там
спокойно жить. А ты продолжал бы при встречах в упор не
замечать меня. И еще… Там осталась Зина, твоя первая жена.
Ты ее давно вычеркнул из своей жизни, но она-то о тебе
постоянно вспоминает и желает тебе зла. Не скажу, что мне это
было бы приятно. И как хорошо, что мы с тобой уже целых три
с половиной года находимся в одном измерении! ─ говоря это,
Регина пристально смотрела на него своими дымчатыми глазами,
которые оказались так близко, что, кроме них, он ничего больше
не видел.
─ Да, целых три с половиной года, ─ согласился Артём
Егорович, неожиданно почувствовав неодолимую дремоту.
Так сидя в кресле и заснул, а когда пробудился, Регины рядом
не было. Но он не сразу обратил внимание на ее отсутствие, так
как первые минуты пробуждения как бы заново просматривал
только что привидевшееся во сне и запечатлевшееся
во всех
деталях.
Это был еще один удивительный сон. Люди с полными
корзинами грибов усаживались в большой желтый автобус. Чуть
подальше на лесной дороге стоял другой «Икарус». Они с
Региной одними из последних поднялись в салон, где уже почти
не оставалось свободных мест. Регина что-то высмотрела на
задней площадке и, передав мужу свою корзинку, устремилась
туда. Артём Егорович с двумя корзинками стал пробираться
следом. Он слышал, как Регина попросила кого-то поставить
свою корзину на колени, а в ответ
гавкнула собака, и
одновременно Регина вскрикнула.
Когда Артём Егорович
прошел, наконец, к задней площадке, Регина с искаженным от
боли лицом сжимала ладонью одной руки пальцы другой. «Что
41
случилось?» ─ встревоженно спросил Артём Егорович. И тут
проснулся.
Сунув ноги в шлепанцы, он прошел на кухню. Регина
помешивала в кастрюльке борщ, который успела сварить, пока
он спал. На сковородке шкворчали котлеты, а на столе стояла
тарелка со свежими, посыпанными зеленым луком огурцами и
помидорами.
─ Мне кажется, что я еще сплю…─ сказал Артём Егорович.
─ И что тебе снится? ─ спросила Регина, кинув быстрый
взгляд на мужа.
─ Ты говорила, что тебя однажды укусила собака…
Регина закрыла кастрюльку крышкой и завернула газ.
─ Ну да, в тот день, когда мы ездили за грибами.
─ В автобусе, ─ подсказал Артём Егорович.
─ Ну да, я попросила Семыкина убрать с сиденья корзину с
грибами, чтобы и ты мог сесть. А его собака у него в ногах
сидела. Такая здоровенная, серая с черными подпалинами
овчарка! Я машинально дотронулась до его корзины, и тут эта
зверюга меня
цапнула за пальцы. Хорошо еще, что не
прокусила, только следы от зубов остались… Борщ готов,
погляди, какой красивый! ─ она взяла прихватку и приподняла
крышку кастрюльки. ─ Ах, ты только погляди!
─ Произведение искусства! ─ задумчиво покивал Артём
Егорович, усаживаясь за стол и продолжая размышлять об
увиденном во сне и о том, что рассказала сейчас Регина.
Он отказывался что-либо понимать. До сей минуты он мог
принимать или не принимать слова Регины насчет того,
что
они познакомились три с половиной года назад. Это была всего
лишь игра, не более. Но сейчас Регина прямо наяву словно бы
вошла в его сон, и ее рассказ о том, как ее укусила собака,
органично сплелся с тем, что он сам видел во сне. Было такое
чувство, словно этот сон был вовсе не сном, а обрывочным
воспоминанием
о
каком-то забытом эпизоде, имевшем,
оказывается, место в прошедшей жизни, когда они с Региной
еще не могли быть знакомы. Но получается так, что были?
Получается так. Вопреки здравому смыслу… Но пока лучше не
думать об этом. Принять как данность…
Регина поставила перед ним тарелку с борщом, налила себе и
уселась напротив, глядя на Артёма Егоровича.
─ О чем задумался, Тёмочка? ─ спросила она.
─ А?.. Да так, пустяки…
─ Но, глядя на тебя, можно подумать, что ты пытаешься
разгадать тайну Бермудского треугольника.
Артём Егорович улыбнулся:
─ Что-то вроде. Такое же бесполезное занятие.
42
─ Отчего же бесполезное? Ведь ты думал о чем-то таком,
что тебя выводит из душевного равновесия.
─ И ты знаешь, о чем именно я думал?
─ Ты решил не ломать понапрасну голову над тем, что не
подвластно рассудку. Принять это как данность… Ну, что,
угадала?
─ Рен, я опять не знаю, что думать. Ты прямо читаешь мои
мысли. А пару часов назад ты говорила о моей первой жене и
моем давно умершем шахматном партнере Акимове так, словно
давно их знала…
─ Ну да, как будто и в самом деле знала. А что тебя
тревожит?
Артём Егорович и потер ладонью макушку.
─ Не знаю, как это сказать… Чтоб ты меня поняла… До
чего вкусный борщ! .
─ Давай налью еще!
Но Артём Егорович, приложив руку к животу, помотал
головой:
─ Сыт, сыт!.. ─ и продолжил свою мысль: ─ Вот что я тебе
скажу: ты не могла знать ни имени моей первой жены, ни имени
Акимова, ни того, что Танюшка писала рассказы. Но ты как-то
все это смогла узнать…
─ Ну да, от неизвестного ни мне, ни тебе осведомителя! От
кого же еще?
─ По крайней мере,, не от меня.
─ Тёма, клянусь: я сама не знаю, как все это узнала… Но ты
мне не веришь!
─ Разумеется, нет! Даже если ты и
способна угадывать
чужие мысли, уж никак не могло тебе прийти в голову то, что
я и сам давно успел позабыть. Не могла ты прочитать мысли,
которых у меня в голове не было..
─ Да ничего я нарочно не стараюсь угадывать, это, видимо,
как-то само собой произошло! Ну правда же!
─ И с собакой все вышло само собой…
─ Нет, собаку и поездку за грибами я придумала.
─ Но белые грибы я на самом деле когда-то пинал сапогами.
И артиллерийский полигон ты не придумала, он тоже был на
самом деле… ─ Артём Егорович тяжко вздохнул.
─ Ты очень огорчен? ─ Регина присела к нему на колени и,
обняв обеими руками, прижалась щекой к его щеке. ─ Между
прочим, мне это все тоже не нравится.
─ Давай пока закончим этот разговор, ─ сказал Артём
Егорович.
Регина быстро откинула голову и поглядела ему в глаза.
─ Погоди минутку!.. ─ она убежала в спальню и, вернувшись
через минуту, снова уютно устроилась на коленях у мужа.
43
─ Ты что-то еще хотел сказать, ─ промурлыкала она
─ Да, хотел предложить погулять... ─ сказал Артём
Егорович. ─ А то у меня от твоих милых сюрпризов голова
разболелась.
Регина разжала кулак, в котором оказалась туго свернутая
бумажка.
─ Вот, прочитай! ─ велела она мужу.
Артем Егорович развернул бумажку и увидел написанные
губной помадой слова: «В самом деле, пошли погуляем, и голова
перестанет болеть!»
─ Так-так… ─ обронил он, нахмурившись. ─ Вот это
сюрприз! И давно у тебя открылся такой талант?
Регина смущенно улыбнулась:
─ Как видишь, и у меня тоже под твоим чутким руководством
открываются кое-какие таланты. До встречи с тобой я ничего
подобного за собой не замечала. Ты можешь не верить, но это
так: пока только с тобой у меня это бывает, ни с кем больше.
─ С чем я себя и поздравляю, ─ усмешливо обронил Артём
Егорович.
Прошло несколько месяцев. Артём Егорович постепенно
привыкал ─ а куда денешься? ─ к тому, что живет бок о бок с
женщиной, которая свободно читает его мысли. Привыкание
шло трудно, он не мог не испытывать душевного дискомфорта
оттого, что жена в буквальном смысле видит его насквозь, и в
иные минуты даже подумывал о разводе, но как-то вскользь,
мимолетно, поскольку во всем остальном Регина как жена его
вполне устраивала: у нее был спокойный характер, она никогда
ни на что не жаловалась, ни на плохое самочувствие, ни на
усталость, ни на свое начальство, никогда не просила мужа
помогать ей в каких-то домашних делах, при всем при том в
квартире
всегда было чисто, белье было постирано и
выглажено, Вечером они обычно вместе возвращались домой с
работы, Артём Егорович садился за шахматы ─ рабирал одну
из партий, сыгранных на каком-нибудь последнем чемпионате, а
когда, закончив разбор, укладывал фигуры в коробку, Регина уже
ждала его на кухне с ужином, после чего он либо уходил на свою
квартиру и допоздна работал
за компьютером, либо они, к
обоюдному удовольствию, проводили вечер вместе.
Но вот как-то ему опять приснился весьма необычный сон,
похожий на фрагмент, выхваченный из какого-то фильмабоевика. В этом сне они с Региной скакали во весь опор на
взмыленных лошадях, спасаясь от погони, и
перед самым
пробуждением Артём Егорович, холодея от ужаса, увидел, как
лошадь Регины споткнулась обо что-то, и Регина вылетела из
седла через голову лошади как из пращи.
44
─ Ты маленькая хулиганка! ─ сердито укорил Артём
Егорович жену, пробудившись в холодном поту..
─ Не такая уж и маленькая, ─ ответила Регина, только что
вышедшая из ванной комнаты. ─ Всего на чуть-чуть пониже
тебя. Но что случилось? Что я такое натворила?
─ Судя по тому, что я сейчас видел во сне, интеллект у
тебя как у семилетнего сорванца. Это во-первых…
─ Стоп! ─ Регина закрыла ему рот ладошкой. ─ Во-первых,
хотелось бы знать, что ты там увидел.
Артем Егорович мягко отвел ее руку от своего лица.
─ Мне почему-то кажется, что ты это и сама прекрасно
знаешь, ─ проговорил он все тем же сердитым голосом.
─ Ты что, решил, что я наслала тебе этот сон? ─ ахнула
Регина.
─ А кто еще мог? ─ спросил Артем Егорович. ─ Когданибудь доведешь меня до инфаркта своими ужастиками.
─ Но я правда тут не при чем! ─ заверила мужа Регина. ─ Я и
не знаю, как это делается.
─ Но ведь мысли мои читаешь!
─ Это совсем другое.
─ Но тоже, говоришь, у тебя это как бы само собой
получается. Может, и тут…
Регина прикусила губу, сдвинула брови.
─ А может, и тебе все это тоже как бы само собой
прснилось! Не допускаешь такого?
─ Если и могу допустить, то с минимальной долей
вероятности, ─ сказал Артём Егорович и махнул рукой: ─
Ладно, отложим расследование до следующего раза.
После этого разговора, казалось бы, ничего не изменилось в
их отношениях. Как обычно, по утрам пили кофе, в выходные
дни ходили в театр или на выставки. В день рождения Тани
съездили на кладбище, прибрали и ее могилу и Аленкину,
посадили рассаду
цветов, выращенную Региной на
подоконнике. Потом Регина отошла в сторонку, на некоторое
время оставив мужа наедине с прежней женой, которая,
лучезарно улыбаясь, смотрела на него с овальной фотографии на
белом мраморном памятнике..
Глава десятая
После похорон Танюшки Артём Егорович взял очередной
отпуск и весь месяц провел в полном одиночестве, почти никуда
не отлучаясь из дома, не включая ни телевизор, ни радио, не
читая газет, не отвечая на телефонные звонки, ни с кем не
видясь, кроме бывшей Танюшкиной подруги Ирины, принявшей
45
на себя вместе со своим мужем все хлопоты по похоронам да и
после похорон не оставлявшей Артёма Егоровича без внимания.
Из дому он выходил только за продуктами, остальное же
время просиживал за компьютером, раскладывая пасьянсы ─
это всё, чем он покуда мог заниматься. Даже к шахматам не
тянуло. Однажды, не зная, куда деться от накатившей тоски,
выпил полбутылки коньяка, но от этого на душе стало еще
тоскливей и больше подобных экспериментов не повторял.
К тому времени уже разменяв шестой десяток, Артём
Егорович
даже мысли не допускал такой, что когда-нибудь
свяжет себя узами нового брака.
Первое время Ирина звонила ему каждое утро, справлялась
о самочувствии. Иногда, предварительно позвонив, заходила
проведать его, предлагала что-нибудь постирать или что-нибудь
из еды приготовить, но он всякий раз говорил, что от нечего
делать сам все постирал, и еды у него навалом.
Она подолгу могла сидеть в кресле и что-нибудь
рассказывать, не заботясь о том, интересно это ему или нет.
Артём Егорович молча слушал, не зная, как прекратить поток
словоизвержений, а тем более выпроводить гостью из дому, что
ему очень хотелось бы сделать.
Но однажды она спросила:
─ Тёма, ты хотел бы, чтоб я у тебя сегодня осталась?
─ А как муж на это посмотрит? ─ удивленно вскинув брови, в
свою очередь спросил Артём Егорович.
─ С мужем я сама разберусь, ─ сказала она, вспыхнув. ─
Тебе необходимо сейчас женское тепло, ты выглядишь совсем
больным. Ну, нельзя же доводить себя до такого состояния, тебе
еще жить и жить.
─ Ты со мной как врач разговариваешь или как женщина? ─
спросил Артём Егорович.
─ Я и то и другое, ─ ответила Ирина.
─ Врач мне не требуется, сказал Артём Егорович. ─ Я
совершенно здоров. А женщина у меня есть.
─ Вот как! ─ Ирина привскочила с кресла. ─ Уже? Быстро же
ты!..
─ Я давно ее любил, ─ сказал Артём Егорович.
Ирина вытаращила глаза:
─ Нет, правда, что ли? Или врешь?
─ Правда, ─ вздохнул Артём Егорович.
─ Ну и ну!.. ─ с горестным вздохом помотала головой Ирина.
─ Уж не сестрица ли Танина?
Артём Егорович вышел в прихожую и вернулся с шубкой:
─ Позволь за тобой поухаживать.
─ Нет уж, не позволю! ─ Ирина выхватила шубку и выбежала
в прихожую.
46
Артём Егорович вышел следом ─ попрощаться и
поблагодарить за все, что она сделала для него. Но Ирина не
стала его слушать.
─ Разумеется, между нами все кончено, ─ проговорила она
уходя.
Когда отпуск кончился, Артём Егорович
продолжал
работать в АО «Мистраль». Программы, которые создавались
в недрах его отдела, пользовались все большим спросом среди
потребителей. Благодаря солидной прибыли, поступавшей от
продажи программ, АО успешно держалось на плаву даже в
самый пик дефолта 1998 года.
Вставал он и в будние дни и по выходным в половине
седьмого, делал небольшую, но энергичную разминку, принимал
холодный
душ, затем отправлялся на пробежку, а по
возвращении ставил в микроволновку
глиняный котелок с
водой и какой-нибудь крупой. Пока каша варилась,
не
торопясь пил кофе.
Когда жива была Танюшка, кофе был неизменно хорош.
Теперь сплошь и рядом Артём Егорович находит его вовсе
никуда не годным и бывало, что после первого пробного глотка
выплескивал его в раковину.
На работе он
со всеми сотрудниками был неизменно
вежлив, выдержан, внимателен. В том числе и с женщинами. Но
если с мужчинами мог и о футболе поговорить, и сыграть во
время перерыва блиц-партию в шахматы, то его общение с
женщинами никогда не выходило за пределы служебных рамок.
Впрочем, так было и раньше, при жизни Тани. И все женщины
его круга знали, что к нему бесполезно подбивать бабки, тем
более, что он не употреблял спиртного и никогда не оставался
на междусобойчики, которые в каждом коллективе испокон веку
устраиваются по разным поводам.
Знала это и Маша и все-таки решилась по истечении
полугодового траура прийти к нему в один из вечеров. Без
звонка, но с тортом,
салатом-оливье собственного
приготовления и бутылкой дорогого французского вина ( она-то
знала, что в узком домашнем кругу он не прочь был пропустить
стаканчик красного сухого).
Артём Егорович встретил свояченицу предельно вежливо,
пригласил за стол, долго с интересом разглядывал бутылку.
прочитал в переводе с французского все надписи на этикетках.
Налив вино в фужеры и полюбовавшись его игрой, предложил
тост за Машино здоровье.
─ Великолепное вино, ─ сказал он, отпив из фужера больше
половины, а отведав
торта, сказал, что Маша просто
кудесница.
47
Маша смотрела на него своими ясными темно-карими,
глазами, и лицо ее заливал румянец, то ли от похвалы, то ли от
волнения, ведь неспроста пришла, и Артем Егорович сразу это
понял. Наверняка нелегко было ей решиться на этот визит. Она
смотрела на Артёма Егоровича и с замиранием сердца ждала, что
он еще ей скажет, подбросит ли какую-никакую зацепочку,
малюсенький намек, чтоб можно было как бы невзначай выйти
на разговор, к которому готовилась, надо полагать, долго и
трудно.
Но разговор не состоялся. В последний момент, когда уже
вышли в прихожую, Маша робко потянулась к нему губами,
возможно в надежде на то, что он по родственному, да хотя
бы просто из приличия ответит на ее поцелуй.
Но он не поцеловал ее. Даже руки не пожал. Он все понял,
едва увидев ее на пороге своей квартиры. Более того, последнее
время у него было такое чувство, что она непременно придет к
нему с тяжелым для него разговором. Он ждал такого разговора,
и это ему было неприятно.
Вскоре после своего визита к Артёму Егоровичу Маша в
четвертый раз вышла замуж, теперь за военного, продала
квартиру и уехала с мужем в какой-то дальний гарнизон. С тех
пор Артём Егорович потерял ее из виду.
Ему часто снилась Таня, такою же, какой была при жизни. А
двенадцатого числа каждого месяца ─ в день ее рождения, и
двадцать четвертого, в день рождения Аленки, ─ в любую
погоду он ездил на кладбище с небольшими букетами живых
цветов, подолгу сидел на скамеечке и шепотом разговаривал с
ними обеими. Больше никто ему не был нужен.
Но когда однажды, возвращаясь с работы, он извлек из
почтового ящика письмо от
своего давнего соперника по
шахматным баталиям Виктора Ивановича Акимова, то
неожиданно почувствовал в груди приятную теплоту. После
кончины Тани они ни разу не встречались, да и прежде не было
между ними каких-либо приятельских отношений, только
соперничество за шахматной доской, а вот однако же…
Акимов сообщал, что не так давно умерла от рака его жена, и
он теперь совсем один, ни родных, ни друзей, уже два года как
на пенсии, по дурости уволился с работы, а теперь обратно не
берут, не нужен. И
шахматный клуб в городе закрыли,
бедному старику совсем некуда податься, скука несусветная,
хоть ложись да помирай.
Акимов предложил встретиться и сыграть по старой памяти
партиёшку-другую. И Артём Егорович
в тот же день
позвонил по указанному в письме номеру телефона.
48
Акимов был лет на десять старше Артёма Егоровича, но
выглядел не по возрасту молодо благодаря худощавой стройной
фигуре, аккуратной бородке и совсем небольшой проседи в
густых темных волосах. Только вокруг печальных иконописных
глаз было много морщин, да голос звучал слабо и глухо.
Первым делом Артём Егорович предложил гостю кофе,
однако Акимов заявил, что от кофе он уже давно отказался.
─ За сердчишко опасаюсь, ─ пояснил он.
─ Есть проблемы? ─ спросил Артём Егорович.
─ Пока нет, но нервы теперь постоянно на пределе, все
может случиться, так что лучше заранее поберечься, ─ ответил
Акимов.
Сели играть. Где-то в середине партии Акимов, у которого на
доске образовалась выигрышная позиция, вдруг спросил:
─ Вам не страшно?
У Артёма Егоровича в голове уже был спасительный ход
конем, и он с улыбкой ответил:
─ Еще как! Терпеть не могу проигрывать.
─ Я не об этом, ─
очень тихо, с досадливой отмашкой
проговорил
Акимов, глядя на Артёма Егоровича своими
печальными глазами. ─ Я про страну. Ведь в пропасть катимся.
─ и повторил вопрос: ─ Вам не страшно?
Артём Егорович
─ Да вы знаете, я как-то…
─ А я не могу равнодушно на все это смотреть! ─ выкрикнул
Акимов и закашлялся. ─ Просто удивляюсь, как другие…
могут… ─ попытался продолжить он, превозмогая кашель и
руками помогая себе
говорить, но вынужден был сделать
передышку.
Продолжили игру. Артёму Егоровичу все же удалось свести
партию вничью. Пока расставлялись фигуры для новой партии,
Акимов спросил:
─ Как вы относитесь к Ельцину?
─ Как к суровой необходимости, ─ с усмешкой ответил
Артём Егорович.
─ Но вы, надеюсь, не голосовали за него на последних
выборах?
─ У нас ведь, кажется, выборы тайные, ─ уклонился от
ответа. Артём Егорович. ─ Виктор Иванович, ваш ход!
Какое-то время Акимов играл молча, насупив брови, лишь
иногда, дотронувшись до какой-либо фигуры и раздумав этой
фигурой ходить, ронял обязательное в таких случаях:
«Поправляю».Нахохлившись и сжимая голову ладонями,
подолгу обдумывал складывающиеся на доске позиции. Вдруг он
вскинул голову, потер ладонью лоб и просипел с глубоким
вздохом:
49
─ Не повезло мне, должен признаться…
─ Да с чего вы взяли, Виктор Иваныч? ─ не согласился
Артём Егорович. ─ У вас положение куда лучше моего. Или я
чего-то не вижу…
Акимов поморщился.
─ Я о другом. Я думал, что мы с вами единомышленники. А
вы за Ельцина голосовали.
─ Ах, да бросьте, Виктор Иваныч! ─ отмахнулся Артём
Егорович. ─ Мы же, в конце концов, не на митинге. Ходите,
сделайте милость!
Акимов передвинул пешку и сокрушенно покачал головой:
─ Не понимаю, не понимаю!.. ─ и, глядя на Артёма
Егоровича осуждающе, выдержал долгую паузу. Должно быть
ждал, что тот спросит, чего именно он, Акимов, не понимает.
Но Артём Егорович ни о чем не спрашивал, в голове у него
рождалась блестящая комбинация, и он, глядя на доску,
рассчитывал варианты.
Не дождавшись вопроса, Акимов все-таки решил прояснить
свою мысль до конца:
─ Вы, конечно, не можете не понимать, что Ельцин ─
преступник. А вы, насколько я вас знаю, честный и порядочн ый
человек. И голосуете за своего антипода. Неужели вы его так
боитесь?
─ Так-так-так!.. ─ нараспев произнес Артём Егорович,
передвигая белого слона на d3 и не отрывая глаз от доски. ─ Ваш
ход, Виктор Иваныч!
Акимов с обиженным видом вернулся к игре и, с минуту
подумав, взял незащищенного коня партнера своей засидевшейся
в засаде ладьей. Через четыре хода
получил мат и в
расстроенных чувствах собрался уходить. Артём Егорович не
стал его задерживать, лишь сказал на прощанье:
─ Заходите как-нибудь еще, Виктор Иванович.
Спускаясь по лестнице, Акимов, не повернув головы, что-то
просипел в ответ. Хлопнувшая внизу дверь заглушила его голос.
Недели две он не давал о себе знать, и Артём Егорович
решил, что он больше не придет. И хорошо, если не придет. Но
когда он все же позвонил и сказал, что жаждет реванша, Артём
Егорович почувствовал, как в груди разлилось приятное тепло, и
он вынужден был признаться себе в том, что ждал этого звонка с
нетерпением.
Акимов явился точно в оговоренное время и прямо с порога
спросил:
─ Слышали новость?
─ Нет, я сегодня еще не включал телевизор, ─ ответил Артём
Егорович. ─ Проходите, Виктор Иваныч. Как насчет чая?
Тот решительно замотал головой:
50
─ Ни под каким видом! Нервы на пределе. Даже не знаю,
как буду играть.
Губы у него дрожали, глаза лихорадочно блестели да так и
норовили выкатиться из орбит.
─ Что такое случилось? ─ обеспокоился Артём Егорович.
─ Это ж надо додуматься! Ельцин прочит Кириенку в
премьер-министры! Мальчишку! Да что же
это делается в
стране?
─ Виктор Иванович, полноте вам! ─
попытался его
успокаивать Артём Егорович. ─ Вот уж есть отчего
расстраиваться!
─ Это все, конец! ─ обреченно просипел Акимов.
─ Может, валерьянки выпьете? Где-то у меня была…
─ Не поможет, ─ помотал головой Акимов, усаживаясь за
доску, на которой Артём Егорович загодя, в ожидании партнера,
расставил фигуры. ─ Даже не знаю, как буду играть. Вы как-то
спокойно отнеслись… Эх, будь у меня автомат, я бы очередями,
очередями!..
─ Однако у вас нет автомата ─ уже неплохо, ─ улыбнулся
Артём Егорович.
─ Зато бандиты вооружены до зубов. До чего же мы
докатились… Деградируем по всем направлениям. А все оттого,
что государством теперь правит мелкота. Крупномасштабные
фигуры остались в прошлом, а прошлое напрочь вымарано из
нашей истории. Нет у нас теперь прошлого! А как жить без
него? Кто мы без него? Как будто и не было Великой нашей
революции! Как будто и не было того, чем мы когда-то
гордились, чем жили и что клялись вечно хранить в памяти.
─ Другое время, другие люди, и взгляды на жизнь теперь у
этих новых людей другие, ─ рассудил Артём Егорович. ─ Но
вы-то сами, надо полагать, прекрасно помните все то, о чем
сокрушаетесь.
Ту же революцию. Помните, конечно же, и
Ленина со Сталиным, и всех большевистских вождей, которые
когда-то правили страной.
Артём Егорович подумал, что и сам он только памятью и
живет. Памятью о Танюшке и Аленке. О родителях старшем
своем брате, которого видел только на фотографии ─ он умер за
два года до рождения Артёма Егоровича, ─ но о котором часто
думает с теплотой и нежностью. Только памятью и работой.
Больше ничего, никакой жизни и никаких интересов у него нет.
Но об этом он, конечно, говорить Акимову не стал.
─ А вот черта-с-два! ─ злорадно просипел Акимов, сложив
пальцы в кукиш, но направил его не на собеседника, а куда-то в
сторону. ─ Говорю же: нет у нас памяти! Беспамятные мы. И я, и
вы в том числе, не только ваши так называемые новые люди…
51
─ Да себя-то вы, на каком основании к беспамятным
причисляете? ─ спросил он.
─ Недопонимаете! ─ огорчился Акимов. ─ Но если хотите,
скажу перо себя особо: сейчас, когда времени девать некуда,
только тем и занят, что пытаюсь вернуть в свою пустую память
хоть что-то из того, что когда-то было для меня всем. Но уже
ничего нет. Ничего! Вы можете это понять? Все либо загажено и
смердит, либо перекрашено до неузнаваемости. Колчак, с
которым мой дед воевал и остался без ноги, уже герой! Деникин
─ патриот. Кровавого Николашку мы свергли, а он теперь
святой! А Ленин и Сталин ─ враги народа! Как мне жить с этим,
а?
─ Но жить надо, ─ сказал Артём Егорович. Ничего другого в
голову не пришло.
─ А зачем? ─ спросил Акимов. ─ Чего ждать?
─ Просто жить.
─ Зачем? Вот вы тоже один как перст на земле. Вы знаете,
зачем живете?
─ Философский вопрос, на него так вот сразу не ответишь.
Ну, допустим, мне нравится моя работа.
─Да как кому-то может нравиться батрачить на хозяина! ─
вскричал фальцетом Акимов. ─ До чего дожили!
─ До хозяина мне нет дела, он от моей работы имеет только
прибыль, а я ею живу.
─ Знаете что? ─ просипел Акимов, вставая. ─ А вот я больше
к вам не приду! Мне неинтересно с вами! Всего хорошего!,
Артём Егорович взглянул на шахматную доску с
неоконченной партией..
─ Вынужден буду записать вам поражение, Виктор Иванович.
─ сказал он. ─ Уж не обессудьте.
С тех пор они больше не виделись.
Умер Акимов в трамвае, от сердечного приступа. Ехал на
митинг, созванный коммунистами в годовщину Октябрьской
революции.
Глава одиннадцатая
Вариант, который Регина нашла,
у Артёма Егоровича
особых возражений не вызвал: трехкомнатная квартира
добротной довоенной постройки,
две комнаты выходили на
тихую, обсаженную молодыми липами улицу. Правда, пятый,
последний этаж. И без лифта. Но это как раз и не плохо ─ над
головой не будет соседей.
52
─ Маленькая комната, что-то около четырнадцати квадратов,
с окнами во двор, так и просится под твой кабинет, другая,
побольше, под спальню и мой уголок, а в самой большой
устроим гостиную, ─ выложила она свои соображения тоном,
который свидетельствовал о том, что сделанный ею выбор для
нее самой был окончательным. ─ В субботу съездим ─ сам
посмотришь.
Артёму Егоровичу и квартира, и район понравились,
и
комната,
которую Регина предложила ему под кабинет, а
будущая их спальня, даже при полном отсутствии мебели, если
не считать
скрипучего стула,
поражала воображение
художественной росписью стен: прежний хозяин квартиры,
молодой художник, скопировал на них цветной гуашью
знаменитые гравюры
Хиросигэ, изображавшие японских
красавиц в кимоно и изысканных позах.
─ Никогда не думала, что буду жить среди такой роскоши, ─
сказала Регина.
Он подумал, что Танюшке, когда она в следующий раз явится
к нему во сне, наверняка будет неуютно в одной компании с
этими экзотическими красотками. Но что поделаешь, копии и
правда хороши, не смывать же их.
─ Тебя они не смущают? ─ Спросил Артём Егорович как бы
между прочим.
─ Только радуют, ─ ответила Регина.
─ Ну, и ладненько, ─ покивал Артём Егорович.
У него было такое чувство, что, расставшись со своей старой
квартирой, он неизбежно отдалится от Танюшки. Но в тот день
он еще не знал и почему-то даже не предчувствовал, какая
непоправимая беда ждала его уже совсем скоро..
Первым рейсом решили перевезти то, что находилось в
квартире Артёма Егоровича, а вещи Регины ─ на другой день,
поскольку новые хозяева ее квартиры не торопили с переездом.
Артём Егорович собрал все Танины фотографии и негативные
пленки, на которых она была запечатлена, магнитоленты и
компакт-диски с ее голосом, письма, рукописи и черновики ее
рассказов, все оставшиеся после нее экземпляры альманаха с ее
рассказами, отдельно упаковал ее портрет со стены, уложил в
картонную коробку и хорошо перевязал шпагатом,
для
верности еще и скотчем обмотав. Сначала он намеревался
перевезти эту коробку в багажнике или на заднем сиденье
легковой машины, которую они с Региной собирались нанять
для себя на время переезда, но в последний момент подумал, что
не стоит выставлять эту коробку на глаза Регине, которая уж
непременно поинтересуется ее содержимым, а потом когданибудь захочет кое-что посмотреть-почитать. А зачем? И при
53
погрузке вещей Артём Егорович незаметно пристроил заветную
коробку в фургоне среди других похожих коробок с книгами,
папками и оргтехникой.
Однако того, что затем случилось, он, конечно же,
предвидеть не мог.
Когда фургон с вещами, коробками и узлами остановился у
их нового дома, задком к подъезду, и водитель с грузчиком
раскрыли
створы фургона, Регина поднялась в квартиру
принимать скарб, а к Артёму Егоровичу откуда ни возьмись
подошли трое подростков ─ двое парней лет пятнадцати и
девица немного постарше их ─ и предложили свою помощь.
Артем Егорович прикинул: картонных коробок с книгами
папками, оргтехникой, посудой
не меньше трех десятков, а
грузчик с водителем подряжались только на тяжелую мебель,
мелочевку на пятый этаж надо было таскать
самому (дом
пятиэтажный, в нем не было лифта. И он согласился, ударили
по рукам, и работа закипела. Ребята бегом таскали наверх книги
и коробки, а грузчик с водителем, кряхтя и чертыхаясь, ─
пианино, диван и два книжных шкафа. Незадолго до завершения
разгрузки ─ уже было темно ─ девица подошла за расчетом.
Сказала, что парни проголодались, и она должна их накормить, а
прежде сбегать в супермаркет, находившийся неподалеку, через
два дома. Фонарь над подъездом не горел, и Артем Егорович
расплачивался с девицей при свете автомобильных фар.
Получив деньги, девица тут же исчезла. А из подъезда вышли
водитель с грузчиком
─ Ну, все, поехали! ─ сказал водитель.
─ Там еще что-то осталось , ─ Артём Егорович кивнул на
фургон.
Водитель принес из бардачка фонарик, осветил нутро
фургона. Две коробки.
─ Ну, так ребята мигом унесут, ─ и поставил коробки на
крыльцо.
Вскоре и ребята спустились вниз. Огляделись.
─ А Верка где?
─ В магазин побежала, ─ сказал Артём Егорович. ─ Велела
вам домой к ней идти. Забросьте это, ─ он кивком указал на
коробки, ─ и спасибо за работу.
Парни переглянулись.
─ Нет, погодите, ─ сказал один. ─ Это еще зачем мы к ней
пойдем?
─ Дескать вы проголодались, хочет покормить. Я с ней
расплатился.
─ Нет, погоди, дядя!.. ─ в один голос воскликнули парни.
И тут выяснилось, что они знать не знают, где эта девица
живет, час назад ее впервые увидели возле супермаркета.
54
Вытряхивали из карманов последние копейки,
надеясь
наскрести на пиво, а тут она и подгребла:
есть, мол, клёвая
халтурка. Вот, привела их. А они только и знают, от нее же
самой, что ее Веркой зовут.
─ Мы так не договаривались! ─ и парни потребовали, чтоб
Артём Егорович дошел сейчас с ними до супермаркета, Верка
поди еще там, и подтвердил бы, что отдал ей их кровные.
Артему Егоровичу не хотелось никуда идти. Понимая, что
сплоховал, он компенсировал ребятам, что они недополучили,
и, прихватив оставшиеся на крыльце коробки, поднялся в свою
новую квартиру, где его дожидалась Регина, пребывавшая в
некотором расстройстве.
─ Кое-чего, по-моему, не хватает, ─ сказала она. ─ Не вижу
твоего компьютера.
Артем Егорович с недобрым предчувствием стал
перекладывать
сваленные в беспорядке на полу будущей
спальни коробки, высматривая ту, заветную,
с Танюшкиным
архивом.
─ Ну что, не видно?
─ Чего не видно?.. ─ рассеянно обронил Артем Егорович,
принимаясь во второй раз перекладывать с места на место
коробки и не видя той, заветной, помеченной зеленым
крестиком.
─ Было тридцать две коробки, у меня записано. ─ сказала
Регина. ─ А здесь
двадцать девять. Не хватает трех. Двух
фирменных с компьютером и монитором, а что в третьей ─
сейчас трудно сказать, это ж все коробки надо потрошить…
Неужели ребята?.. Ты там, внизу, хорошо смотрел, никуда не
отходил?
Артём Егорович долго молчал. Лицо у него сделалось
землисто-серым, глаза глубоко ввалились и смотрели из глубины
глазниц так, словно его резали по живому.
Регина все поняла и, ни о чем не спрашивая, тихонько
поглаживала руку мужа.
Наконец, он разлепил губы:
─ Мне надо побыть одному.
─ Побудь, ─ прошелестела Регина.
В комнате, предназначавшейся для его кабинета, покуда не
было никакой обстановки, кроме единственного, оставленного
прежними хозяевами стула с продавленным сиденьем.
Артём Егорович опустился на него и, обхватив плечи
руками, уставился невидящим взглядом в голую стену перед
собой.
Тихо скрипнула дверь, прошелестели по полу легкие шаги,
прошелестели губы:
─ Темочка, я нашла валерьянку…
55
Он послушно выпил из стакана, и Регина удалилась,
неслышно прикрыв за собою дверь.
Артём Егорович продолжал сидеть неподвижно, в то время
как сердце больно сжималось от сознания невозвратимости
потери, которую ничто на свете не могло ему возместить. Он
второй раз потерял Танюшку и теперь, как ему казалось,
окончательно. Ничего не осталось! Ни одной ее фотографии,
кроме той, что на памятнике. Ни ее голоса, ни единого
написанного ее рукой слова. И некого в этом винить. Только
себя. Если бы он… А, к черту это дурацкое «если»!
И тут вдруг он ее увидел. Вот она, прямо перед глазами,
совсем живая! Что-то говорит, но слов не слышно. Неважно! Он
ее увидел! Где же это?.. Да в скверике же, недалеко от их дома…
Упирается рукой в ствол березы… И он вспомнил ее слова,
сказанные в ту минуту, когда он наводил на резкость: «Мы же
опоздаем!». Куда-то они собирались пойти в тот вечер…
И вот уже нет перед глазами Танюшки. Вдруг исчезла.
Опять перед ним голая выцветшая стена с разлохмаченными
понизу, у
плинтуса, обоями. Но ведь
только что видел!
Пускай в воображении, но видел же! И, конечно, она
не
исчезла совсем. Она где-то внутри его мозга, и, значит, он
непременно увидит ее опять!
Артём Егорович как-то сразу успокоился и, посидев еще
минуту-другую в одиночестве, вернулся к Регине, которая в
ожидании его успела принести из магазина колбасы, сыру и
бутылку вина.
─ Слава Богу, ты в порядке, ─ спросила она, вглядываясь в
его бледное лицо.
─ Да, ─ ответил Артём Егорович.
─ Ну, и хорошо! А компьютер купим.
─ Да-да, ─ согласился Артём Егорович, разглядывая этикетку
на бутылке. ─ «Бордо». Хорошее вино.
─ Надо обмыть нашу новую квартиру.
─ Давай обмоем.
─ И поедем на старую квартиру, попрощаемся с ней.
Этой ночью он, дождавшись, пока Регина не уснула, пытался
снова увидеть в воображении Танюшку, и это ему удалось: она
прочитала ему свой новый рассказ. Он не запомнил названия. И
о чем был рассказ, тоже не запомнил, но, в конце концов, это
неважно, главное ─ он видел ее, и они даже о чем-то говорили, а
потом обнялись и прильнули губами друг к другу.
Глава двенадцатая
56
Свой первый совместный отпуск они решили провести за
границей. Регина давно мечтала побывать во Франции либо в
Италии.
Артём же Егорович уже повидал эти страны и
предпочел бы съездить в Англию либо в Испанию, однако
пошел навстречу желанию жены да и вообще непрочь
был
снова повидать Париж с Марселем, либо Рим с Венецией.
─ Это ведь здорово, что ты был во Франции! ─ сказала
Регина. ─ Будешь моим личным гидом.
Артём Егорович рассказывал ей о своих заграничных
впечатлениях, о том, как иной раз им с Танюшкой случалось,
чтобы побольше увидеть, тайком уходить по вечерам, после
ужина, из гостиницы. Хотя в те времена было строжайше
запрещено отлучаться куда бы то ни было без своей группы.
Первый раз они решились на такое как раз во Франции, в
Париже.
Экскурсия к Триумфальной
арке
не
предусматривалась планом поездки, и в последний вечер перед
возвращением домой Таня заявила мужу, что перестанет уважать
и себя и его, если они покинут Францию, не прогулявшись по
Елисейским полям и не сфотографируются на фоне
Триумфальной арки, как свободные люди, и пускай эти потом
делают с ними что хотят.
Муж
пытался ее отговаривать, но она сказала: «Тогда я
пойду одна!». Таня
не была многословной. И где-то около
девяти вечера они тайком выскользнули из гостиницы.
Начавшийся по закону подлости дождик не остановил их. И
они были на полпути к цели, когда на сапоге у Тани разошлась
«молния». Артём Егорович подергал язычок замочка, пытаясь
сдвинуть его книзу, чтобы затем снова подтянуть кверху, такую
операцию он уже проделывал этим утром перед экскурсией на
кладбище Пер-Лашез и в музей-квартиру Ленина. Тогда
получилось. Однако на этот раз он, видимо, дернул слишком
резко, а, может, сработал все тот же закон подлости: язычок
отломился, и замочек намертво застрял в верхнем положении, а
«молния» по всей длине осталась расстегнутой.
О том, чтобы продолжать прогулку, Артём Егорович
и
думать не мог: не идти же Танюшке на Елисейские поля в таком
неприглядном виде. К тому же дождь не переставал, скорее бы
добежать до гостиницы.
«Мы с тобой когда-нибудь еще
приедем в Париж, ─ заверил Артём Егорович жену, ─ И тогда в
первый же день пойдем к Триумфальной арке…».
Какое-то время они стояли молча под дождем, не двигаясь с
места. «А может, другого раза не будет? ─ сказала Таня. ─ В
конце концов, не побьют же меня французы камнями!..», ─ и
потянула мужа за руку туда, где, пока еще не видная им, «тяжело
вздымалась посреди огромной, безграничной площади
расплывчатая, отливающая серебром громада Триумфальной
57
арки». Именно такой, как описал ее Ремарк, они и увидели ее в
тот тусклый дождливый вечер. Постояв у могилы Неизвестного
солдата, полюбовавшись на украшавщие арку барельефы, они
неспеша прошлись по залитым огнями Елисейским полям в
сторону площади Согласия, откуда
вернулись в гостиницу,
счастливо не попавшись на глаза ни руководителю группы, ни
человеку-инкогнито., состоявшему в группе под видом туриста.
─ Мне все больше нравится твоя Танюшка, ─ сказала Регина.
─ И я сейчас подумала, что если с моим сапогом случится чтото подобное, я поступлю точно так же. Пойду по Парижу с гордо
поднятой головой в расстегнутом сапоге.
─ Ты будешь восхитительна, ─ смеясь сказал Артём
Егорович.
Разговор этот происходил в один из выходных дней за
кофейным столиком, они никуда не торопились, и Артём
Егорович вспомнил еще один забавный случай, произошедший
по прибытии их с Таней в Рим, где из аэропорта туристов
подвезли к маленькой гостиничке минут за сорок до обеда.
Хозяин гостинички ─ говорили, что он какой-то граф ─
встретил советских туристов очень любезно, тут же всех
разместили по номерам. А был полдень, южное солнце палило
нещадно, и после утомительной дороги
захотелось
сполоснуться под душем.
Таня первая зашла в просторную
туалетную комнату, где помимо душа, умывальника и унитаза
были и биде, и джакузи, а душ находился в дальнем углу, в
кабинке, которая задергивалась пленочной занавеской.
Пока Таня плескалась, Артём Егорович в ожидании своей
очереди сидел в одних трусах на кровати,
рассматривал
купленную в аэропорту карту Рима, и, прислушиваясь к шуму
льющейся из душа воды, поминутно поглядывал на часы. В
какой-то момент он
боковым зрением уловил
странное
движение на
полу,
перед дверью в туалетную комнату.
Присмотрелся и оторопел: по паркетному полу, быстро
увеличиваясь в размерах, растекалась лужа.
Артём Егорович вскочил как ужаленный,
босиком
прошлепал по луже, распахнул дверь да так и застыл в ужасе: в
туалетной комнате весь пол был под водой. А за матовой
занавеской вовсю шумел душ, и Таня как ни в чем не бывало
принимала водные процедуры.
─ Пото-о-оп! ─ во всю глотку завопил Артём Егорович,
подбегая по воде к кабинке, возле которой
воды было по
щиколотку.
Отдернув занавеску, завернул краны.
До сбора на обед оставалось минут двадцать.
─ Неси полотенца! ─ распорядилась Таня.
58
Она в чем мать родила выпрыгнула
из кабинки и,
оступившись, шлепнулась на залитый водою пол, однако
Артём Егорович этого не видел: до потолка вздымая
фонтаны брызг, он в этот момент вбегал в комнату. Лужа
уже подползла под кровати. И о ужас: лежавшие на кроватях
полотенца, вернее полотенчики, оказались совсем крошечными,
чуть больше носовых платков.
─ Отт твою!.. ─ схватив одно
полотенце, Таня,
прихрамывая и болезненно морщась, стала «откачивать» воду,
разлившуюся по всей туалетной: без устали мочила полотенчико
и отжимала в джакузи. Мочила и отжимала…
А Артём Егорович мочил другое полотенчико в комнате и
бегал отжимать его к унитазу. Без передышки, обливаясь потом,
словно танцуя вприсядку, они откачивали воду до тех пор, пока
лужа из жилой комнаты не ушла обратно в туалетную. После
этого Таня вытерла насухо паркет в комнате, быстренько
оделась, подкрасила губы,
и они спустились вниз, где уже
собралась вся группа.
Артём Егорович честно во всем признался руководителю
группы, тот, побледнев и выматерившись свирепым шепотом,
тут же поставил в известность о случившемся гида-итальянца,
однако гид, до конца не дослушав, вежливо отмахнулся:
─ Какой-нибудь засор в сливной канализации, здесь такое
сплошь и рядом бывает. Не берите в голову.
Регина
на протяжении всего этого смешного рассказа
напряженно вглядывалась в глаза мужа и вдруг вскрикнула,
лицо ее исказилось как от сильной боли.
─ Что с тобой? ─ перепугался Артём Егорович.
─ Упала… ─ сказала она и потерла колено ладонью. , . ─
Подвернула ногу, когда выскакивала из душевой кабинки и
шлепнулась в лужу … ─ И вдруг расхохоталась: ─ Видел бы
ты свое лицо в ту минуту, когда наш руководитель разговаривал
с гидом. Оно было такое задумчивое!.. ─ Регина снова
вгляделась в лицо мужа: ─ Ну, не сердись, я не знаю как это
получилось…
─ Я тебе не говорил, что Танюшка подвернула ногу, ты
никак не могла этого знать.
─ Как же не могла, если это было! ─ Там ведь, ты помнишь,
была эта дурацкая ступенька: кабинка душа возвышалась над
полом. Ты так орал, когда закручивал краны и потом бежал по
воде, что я совсем забыла про эту ступеньку…
Артём Егорович оторопело уставился на нее:
─ Кто забыл про ступеньку?
─ Ну, как бы я сама… Когда увидела…
─ Послушай, Таня действительно тогда упала. Но ведь я тебе
об этом не говорил.
59
─ Конечно, она действительно подвернула ногу, иначе как
бы я…
─ Ты даже вскрикнула.
─ Так ведь мне больно было! Пока мы с тобой откачивали
воду, я чуть не плакала. Мы пошли обедать в ресторан, который
находился в двух кварталах от гостиницы, на другой стороне
улицы… И на первом этаже ресторана пришлось пробираться
мимо столов, уставленных только что приготовленными яствами.
Я прошла впритирку с противнем, на котором возлежали
рядышком два румяных жареных поросеночка. И какой запах
стоял… Но нас ждал другой обед, на втором этаже, куда мы
поднялись по узенькой и скрипучей деревянной лестнице…
─ Скажи, пожалуйста… Все хочу спросить: у тебя с прежним
твоим мужем было что-то подобное?
─ О ком ты говоришь?
─ О некоем адвокате. Кажется, Виктором его звали?
─ Что-то ты такое говоришь, Тёмчик!.. Моим мужем был
адвокат? Виктор? Ты меня с кем-то путаешь.
─ Ну, прости. Совсем забыл: он ведь теперь обитает в другом
измерении.
Регина порывисто пересела к нему на колени, обвила его шею
руками и прижалась щекой к его щеке.
─ Тёмочка, я тебя люблю. Очень-очень.
Он промолчал. Она продолжала говорить:
─ Когда-нибудь и ты меня полюбишь, когда еще не будет
поздно. Человек быстро ко всему привыкает. В свое время
привыкал к огню, потом к электричеству, потом к радиоволнам,
потом стал привыкать к атомной и водородной бомбе.
Привыкнешь и ты к жене-ведьме. Я же добрая ведьма, зла тебе не
желаю… Как эта твоя Зина.
─ Она давно уже не моя, ─ поморщился Артём Егорович. ─
Она тоже в другом измерении, и я не понимаю, зачем ты ее
поминаешь. Уже не первый раз.
─ Нечаянно вырвалось.
Глава тринадцатая
В начале осени они отправились в свое первое путешествие.
Во Францию, и Регина пожелала, чтобы они хотя бы на пару
дней сняли номер в том самом отеле, где когда-то живали
Артём Егорович с Таней. К несчастью (как выяснится позднее),
как раз и тот номер, 51-й, оказался свободным.
60
Пока они с Региной поднимались в тесной даже для двоих,
обитой пунцовым плюшем кабинке лифта, Артём Егорович
старался не показывать накатившего на него волнения, но как
только вошли в номер, нервы не выдержали, и он, присев на
большую двуспальную кровать, закрыл лицо руками и тихо,
почти неслышно разрыдался. Регина опустилась рядом и, пока он
не успокоился, молча целовала его мокрое лицо.
Потом они посидели в гостиничном кафе, после чего ─ был
чудесный теплый вечер ─ прогулялись по Большим бульварам
до Оперы, свернули на бульвар Капуцинов и вскоре оказались на
площади Согласия, откуда прошлись по Елисейским полям до
Триумфальной арки.
За последующие две недели, до возвращения в Россию, они
осмотрели все известные им достопримечательности Парижа (в
Лувре провели полный день), побывали в Версале, Марселе и
Ницце, и за все это время, как бы по молчаливому уговору, ни
слова не было сказано о прежнем посещении Артёмом
Егоровичем Парижа.
Сам он, разумеется, то и дело вспоминал свою Танюшку, и
был момент, когда он чуть было не рассказал Регине об одном
смешном случае, но удержался ─ из опасения, как бы вслед за
смехом опять у него из глаз не хлынули слезы.
Это случилось на следующее утро по приезде в Париж, когда
они с Таней, проснувшись после бурно проведенной ночи ─ ну,
как иначе, это же была их первая ночь в Париже, городе любви!
─ обнаружили, что
пододеяльник располосован вдоль и
поперек.
Артём Егорович схватился было за голову: не
избежать скандала, но Таня машинально потянула пальцами
ткань, и та порвалась легко, беззвучно, как влажная бумага.
─ Она же гнилая!
Оставили все как есть и пошли завтракать, затем сразу на
экскурсии, в Лувр и в Дом Инвалидов. А когда перед обедом
поднялись к себе в номер, постель была аккуратно заправлена, и
на одеяло был надет другой, достаточно прочный пододеяльник,
во всяком случае еще две «египетские» ночи, пока Артём
Егорович с Таней находились в Париже, он выдержал стойко.
Но вот какой сюрприз ожидал Артёма Егоровича вскоре
после возвращения из заграницы домой. Сперва ему приснилось,
как они с Региной, проснувшись утром в том парижском отеле,
обнаружили, что их пододеяльник изодран в клочья. Но ведь не
было в этот раз ничего подобного, и хотя у них с Региной ночи в
том отеле тоже были бурные, и страсти кипели ключом, только
не рвался у них с Региной пододеяльник. Отчего же во сне-то
порвался?
Когда Артём Егорович проснулся, Регина еще сладко спала, и
он не стал ее будить. Взволнованный и рассерженный, а можно
61
даже сказать, что и разгневанный, лежа на спине и заложив руки
за голову, он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь извлечь из
нее в первозданном виде тот эпизод с рваным пододеяльником,
но как ни старался, так и не смог ничего вспомнить. Вообще
ничего из той поездки, как будто они с Танюшкой и не были во
Франции. Всюду была Регина, только Регина.
Вот они в Лувре, стоят перед застекленной в ящике Моной
Лизой, вот Регина отходит в сторону, а рядом с Артёмом
Егоровичем оказывается гид мсье Ришар, тот самый, который
когда-то давно сопровождал группу, в составе которой они с
Танюшкой совершали турпоездку во Францию. Лет
восемнадцать назад.. Вот и знакомые лица других туристовземляков, из той самой группы. Только самой Танюшки нигде не
видать. «Скажите, в этом зале есть какое-нибудь полотно
Рафаэля?» ─ спросил Артем Егорович гида. Тот ответил, что в
этом зале Рафаэля нет. Оторвавшись от Моны Лизы, Артём
Егорович медленно двинулся вдоль стены, вглядываясь в
картины. Тут к нему подошла Регина, заторопила: «Мы же
отстанем от группы! Пошли
догоним своих!»
Но он уже
увидел, шагах в десяти от Моны Лизы, небольшую, висевшую
очень низко картину Рафаэля. «Смотри-ка! ─ сказал он Регине. ─
Я как чувствовал!»
Но на самом-то деле он это Танюшке когда-то давно
сказал, а не Регине. А когда они нынче с Региной, выстояв
огромную очередь, вошли в Лувр, он, разумеется, уже знал, где
находится эта картина Рафаэля, и сразу, никого ни о чем не
спрашивая, показал ее Регине. И никакого гида у них в этот раз
не было, и от «своей» группы они не могли оторваться,
поскольку никакой группы тоже не было.
Смежив глаза, он попытался вспомнить, как они с Таней шли
под моросящим дождиком к Триумфальной арке, и опять увидел
Регину вместо Тани. Увидел, как
шли они с Региной по
бульвару, и недалеко от
церкви святого Августина у нее
разошлась «молния» на сапоге… Но ведь не проходили они с
Региной мимо этой церкви, а шли к Триумфальной арке мимо
Оперы, через площадь Согласия! И на всем пути обе «молнии»
на сапогах у Регины были в полном порядке. И дождя не было в
помине.
Артёму Егоровичу стало душно, и он уже хотел откинуть
край одеяла, собираясь выбраться из теплой постели и выйти на
балкон, однако в этот момент Регина повернулась к нему, чемуто улыбнулась спросонок и положила ладонь на его плечо. Он
остался в постели, притворился спящим, от волнения забыв о
тем, что его жена ведьма, и притворяться перед нею бесполезно.
Он стал вспоминать свою первую встречу с Таней. Как она
переходила на красный свет через широкий проспект перед
62
носом у рычавших, набиравших скорость машин.
И опять
вместо Танюшки увидел Регину. Как она шла наперерез
машинам, а машины тормозили с пронзительным визгом,
оглашая сигналами окрестное пространство, и круто замирали
на месте, пропуская ее перед собой и едва не утыкаясь в нее
сверкаюшщими бамперами. А Регина
шла себе и шла,
помахивая рукой…
Регина, наконец, затормошила его:
─ Доброе утро, милый!
─ Доброе утро, свет в моем окошке, ─ сдержанным
ироничным тоном ответил Артём Егорович.
─ Давно проснулся?
─ С полчаса как.
И больше ни о чем не спросила.
Артём Егорович сбросил ноги с кровати и поднялся.
Потянулся, немного побоксировал.
─ Пойду приму душ.
А после душа сразу пошел на кухню варить кофе.
Уселись в кресла, сняли пробу. Регина нашла, что кофе
превосходен, Артём же Егорович после первого небольшого
глотка, подержав кофе во рту, поморщился, а после второго
окончательно вывел:
─ Пустоват.
─ Темочка, ты не в настроении, ─ привстав с кресла, она
погладила его по голове.
Артём Егорович дернул головой.
─ И ты, разумеется, знаешь причину.
Регина не стала отпираться:
─ Конечно, знаю: вспомнил Париж и расстроился…
─ Договаривай, ─ потребовал Артём Егорович. ─ Ты ведь
еще что-то хотела сказать.
─ Хотела, ─ не стала отпираться Регина. ─ Но удержалась.
Решила, что будет только хуже, если назвать вещи своим
именами.
Артём Егорович резко отодвинул ребром ладони блюдце, так
что стоявшая на нем чашечка с кофейной гущей подпрыгнула,
отлетела к краю стола и, со звоном срикошетив, описав дугу,
упала на паркетный пол, обратившись в затейливый цветок с
лепестками из кофейной гущи и тычинками из черепков.
Регина не проронила ни слова, она вся словно оцепенела.
─ Извини, ─ сказал Артём Егорович, но коль скоро ты не
желаешь называть вещи своими именами, я волен предполагать
что угодно.
─ Кажется, я знаю, что ты предполагаешь, ─ отвернув голову
к окну, проговорила Регина. ─ Но я тут не причем. Могу только
посочувствовать тебе. Хотя были моменты, когда я готова была
63
возненавидеть тебя. Ведь ты там, в Париже, ни на минуту не
расставался со своей Танюшкой. Я не могла больше так…
─ Чего ты не могла? ─ спросил Артём Егорович.
─ Жить втроем. Видит Бог, у меня к твоей Тане были самые
добрые чувства, и я старалась относиться к ней, как относилась
бы к своей покойной сестре. Да, ты честно с самого начала
предупредил меня, что для тебя твоя Танюшка не умерла, и что
ты по-прежнему ее любишь и всегда будешь любить. Я ни разу
ни единым словом не дала тебе понять, что мне это, мягко
говоря, не совсем приятно.
Да, ты никогда не клялся мне в
любви. Но я думала, что моя любовь и время залечат твои
сердечные раны, и все станет на свои места: Таня останется в
прошлой жизни, а в этой я буду твоей единственной женой…
─ Ты все преувеличиваешь, ─ сказал Артём Егорович. ─
Ревнуешь к женщине, которую ты никогда при ее жизни не
видела и которая для тебя попросту не существует. Не понимаю,
как можно…
─ Еще как существует, и ты это прекрасно знаешь. Потому
что… Там, в Париже, она всюду была рядом с тобой, а я так…
сбоку припека. Ты куда чаще разговаривал с ней, чем со мной.
Да что там!..
─ Ну, было! Вспоминал, как мы с Танюшкой…
─ …вечером пили мартини в кафе на Плас Пигалль, а днем на
Монмартре Таня позировала уличному художнику, и он за пять
минут нарисовал ее портрет, который ей не понравился, и она его
потом порвала.
─ От тебя ничего не скроешь…
─ А уж в гостиничном-то номере!.. Меня там словно и не
было, даже когда… Когда вы с ней занимались любовью, а
меня ты
трахал. Ты не меня, а ее ласкал, нашептывая ей
совершенно замечательные слова. Ей, а не мне.
Меня в это
время ты не видел, глаза у тебя всегда в такие минуты были
закрыты. Меня ты просто трахал…
─ Не надо было нам заезжать в эту гостиницу, но ведь ты же
сама настояла, ─ слабо оправдывался Артем Егорович. ─ А там
на меня, конечно, нахлынули воспоминания. Я ничего не мог с
собой поделать,
─ И потом они, эти воспоминания, всю дорогу не отпускали
тебя. Я хотя и была рядом с тобой, но для тебя меня как бы и не
было…
Каждый день, каждый час, каждую минуту я
чувствовала себя сторонней, третьей лишней. Хотя нет, уж
никак не лишней: поскольку твоя Танюшка бесплотна, то я
была для тебя чем-то вроде ее телесной оболочки. Потому-то ты
всегда и закрываешь глаза, когда ласкаешь мое тело… Когда
меня трахаешь. Меня ты только трахаешь, а с ней ─ как это? ─
сливаешься в экстазе!.. Но я ничего такого, о чем ты сейчас
64
думаешь, не делала. Даже не знаю, когда с тобой все это
стряслось.
─ Хочешь сказать, что Танюшка сама вдруг исчезла из моей
памяти, а ты совершенно случайно заняла ее место?
─ Не знаю, ничего не знаю! Могу только умозрительно
строить догадки, но ни тебе, ни мне от этого легче не станет.
Артём Егорович хотел сказать, что все было не совсем так,
как она себе представляет, но только махнул рукой и отвел
взгляд в сторону.
Регина смотрела на него с горькой насмешкой:
─ Ну да, врать ни к чему, ведь ты знаешь, что я ничего не
выдумываю.
─ Знаю, ─ понурив голову, согласился Артём Егорович. ─
Но я ничего не мог с собой поделать.
Теперь Танюшки нет, и я не знаю, как буду жить дальше.
Мне ее всегда будет не хватать. Верни мне ее…
─ Не могу, ─ тихо молвила Регина.
─ Не можешь или не хочешь? ─ спросил Артём Егорович и
удрученно помотал головой: ─ Ну как можно ревновать меня к
женщине, которой давно нет в живых!
─ Тем не менее ты к ней относился как к живой.
─ Ты это знала с первой нашей встречи и тем не менее
согласилась стать моей женой, ─ сказал Артём Егорович. ─ Ну
да, ты надеялась, что со временем я забуду Танюшку.
─ И вовсе нет! Я совсем не хотела, чтоб ты ее забыл, но
никак не думала, что мне совсем не найдется места в твоем
сердце.
Прижав локти к животу и подперев кулачками щеки, Регина
долго смотрела на мужа неподвижными глазами.
─ Все это ты и сам прекрасно понимаешь! ─ наконец, с
горечью выдавила она. ─ Не понимаешь только одного: как это
все тяжело и унизительно для меня.
Нет, я не лишняя,
отнюдь. Я тебе даже очень нужна. Тебе нужно мое живое тело,
именно через него, прикасаясь ко мне, лаская меня с закрытыми
глазами, ты и ощущал свою давно умершую жену как бы живой
женщиной. В такие минуты
меня, Регины, твоей
здравствующей жены, как таковой для тебя не было…
─ Поверь, я не хотел тебя унизить…
─ Только потому что в минуты общения со своей Танюшкой
ты обо мне напрочь забывал, я для тебя в эти минуты
не
существовала, тогда как вы оба постоянно были у меня перед
глазами. Я, отнюдь того не желая, как бы подглядывала за вами в
замочную скважину и, вдобавок ко всему, ты меня в это самое
время еще и насиловал.
─ И потому ты решила навсегда избавить меня от Танюшки.
65
─ Поверь: я ничего не делала! Я могу только угадывать твои
мысли и желания, могу представлять в образах то, что
происходит в твоей душе, могу, наконец, проживать вместе с
тобой то, что ты мне рассказываешь, вслух или мысленно ─ без
разницы…
─ Регина, верни мне ее! ─ сдавленным шепотом попросил
Артём Егорович.—Ну, хочешь, на коленях буду умолять тебя? ─
он в самом деле упал на колени. ─ Регина, верни мне ее!
─ Ну, не могу, не могу я ничего такого, я же не волшебница!
– со всхлипом выкрикнула Регина.
Она опустилась рядом с ним на пол. Обхватила его шею
руками и, слизывая с
его щек слезы, стала быстро
приговаривать:
─ Прости меня, но ─ я правда не могу ничего такого..
Понимаю, тебе сейчас больно. Очень больно. И мне тоже. Но
все равно мы нужны друг другу, мы не можем друг без друга, я
тебя очень-очень люблю и надо искать какое-то решение…
─ Я сейчас не в состоянии говорить об этом с тобой., ─ сказал
Артём Егорович. ─ Мне надо побыть одному.
Регина машинально взяла лежавшую на столике газету с
программой телепередач и пробежала по ней глазами.
─ О, сегодня ведь по «культуре»
«Дядя Ваня» со
Смоктуновским! ─ словно и не было тяжелого разговора. ─ В
семь тридцать. Посмотрим?..
Артем Егорович вздохнул.
─ Я пока посижу в кабинете. ─ сказал он.
Регина задумчиво-печально покивала:
─ Посиди… Это ведь не надолго?
─ Нет, ─ сказал Артём Егорович и ушел, оставив дверь
приотворенной.
Глава четырнадцатая
Как же понимал он Виктора Ивановича Акимова, своего
бывшего, теперь уже покойного партнера по шахматам, который
горестно сокрушался о том, что у него отняли память,
переписав наново историю страны, в которой он родился, жил и
которую любил всем сердцем ─ Советского Союза. Раньше
Артём Егорович не понимал, а теперь, когда у него тоже
отняли память о самом дорогом, что было в его в жизни, этот
зануда Акимов, который только досаждал ему своим постоянным
нытьем, вдруг обрел в его глазах ореол мученика и стал как бы
собратом по несчастью. Если бы Акимов чудесным образом
воскрес и заглянул этими днями к Артёму Егоровичу «на
партийку», у них и теперь, возможно, как и прежде, не нашлось
66
бы общих тем для разговоров. Кроме шахмат. Артём Егорович
отмалчивался бы, как прежде, в ответ на гневные тирады
партнера, и Акимову тоже ни в малой степени не интересно
было бы знать что-то о личной жизни Артёма Егоровича, он мог
рассуждать и сокрушаться только в масштабах страны, которую
потерял. Тем не менее, Артёму Егоровичу сейчас была близка
и понятна тоска Акимова, она один к одному проецировалась на
его собственную тоску.
«Как жить без памяти?» ─ горестно причитал когда-то
Акимов.
«Как жить без памяти?» ─ вопиет теперь
все существо
Артёма Егоровича.
Масштабы разные, да: на одной чаше весов великая страна,
каковою был СССР, а на другой ─ женщина, одна из жительниц
когда-то великой страны. Но для кого-то его Танюшка одна из
многих миллионов женщин, а для Артёма Егоровича она была
всем ─ страной, жизнью, вселенной.
Умом он не мог понять, каким образом Танюшка исчезла из
его памяти. И не просто исчезла, а словно бы по мановению
волшебной палочки обратилась в его памяти как бы в Регину. И,
не было у него прямых доказательств причастности Регины к
этой его новой беде. Но Регина была
заинтересована в
устранении соперницы. Поэтому Артём Егорович допускал, что
она, обладая
необычными способностями, в существовании
которых он лично не раз убеждался, все же как-то
могла
воздействовать на мозговые центры, которые управляют его
памятью. И далеко не факт, что она ему показала все свои
карты. Было у Артёма Егоровича такое подозрение, что и в её
постели он на другой день после знакомства оказался, а потом
и женился на ней скорее всего под каким-то психическим
воздействием с ее стороны.
Регина наверняка не понимает, что наделала, какую
непоправимую ошибку совершила. Как в сказке Иван-царевич
сжег лягушиную шкурку, из которой вышла прекрасная царевна,
сжег в надежде, что царевна больше
не сможет опять
превратиться в лягушку, так и Регина: лишая мужа памяти о его
Танюшке, видимо рассчитывала на то, что он теперь весь без
остатка будет принадлежать только ей одной, Регине..
Но Танюшка осталась в его сердце полновластной хозяйкой, а
Регине как не было в нем места, так и теперь нет... И никогда
уже не будет.
Нет слов, сам он тоже хорош: в минуты страсти совсем не
думал о том, каково Регине было видеть то, что она видела в
его черепной коробке. Видеть
и продолжать любить его.
Редкостно самоотверженная натура, другой на его месте почел
бы за счастье быть мужем такой женщины, а он… Он, видимо,
67
ненормальный. Своего рода извращенец. Ему следовало бы
показаться психиатру. Позвонить Ирине, и она, презрев
прежнюю обиду, охотно устроит ему консультацию у лучшего в
городе специалиста. Шутка.
Он не представлял
себе, как
им с Региной теперь жить
вместе.
«Скажи: разве я плохая тебе жена? Разве мы плохо с тобой
жили?... Ну, скажи: разве плохо мы жили?»
Регина не просто хорошая, она прекрасная жена, если не
считать того, что она ведьма. Безответно любящая и оттого
несчастная ведьма, с которой несмотря ни на что ему было
хорошо. Вернее, удобно. Но все, что было ─ было до того. А
что будет теперь, об этом не хотелось думать.
Ну, а тогда чего он сидит тут, в своем кабинете, в своей
келье, как сыч? Чего выжидает? Еще будет время обо всем
подумать.
В комнате
у Регины темно и тихо. Может, плачет…
Пойти…
Она сидела неподвижно перед темным экраном телевизора.
─ Спишь? ─ шепотом спросил Артём Егорович.
Она не пошевелилась.
─ Нет, ─ шепотом, чуть слышно. ─ Тебя ждала. Включи,
пожалуйста, свет.
─ Если хочешь, можем посмотреть спектакль. Или…
И вдруг лицо ее прояснилось:
─ Ой, Тёмочка, да ты читаешь мои мысли: ведь только
подумала!
Он читает ее мысли, как бы не так. Он лишь подумал о том,
что неплохо бы сейчас им пойти прогуляться,
но, как это
сплошь и рядом бывало, сказать вслух не успел.
Глава пятнадцатая
Они долго гуляли в этот вечер ─ ушли за окружную дорогу, в
лесной массив и бродили там по протоптанным в снегу
тропинкам, среди громадных сосен, опушенных выпавшим в
минувшую ночь обильным снегом, радуясь пощипывающему за
нос морозцу и старательно избегая в разговоре щекотливых тем.
Когда пауза слишком затянулась, Регина неожиданно
толкнула мужа плечом, и он, не удержавшись на ногах, полетел в
сугроб. С трудом, под смех и радостное повизгиванье жены
выбравшись из глубокого снега, он погнался за Региной и в
свою очередь толкнул ее в снег. А она не спешила вставать.
Раскинув руки, нежилась на снегу как на перине, постанывая от
удовольствия, пока муж не подал ей руку. Но в тот момент,
68
когда ее ноги коснулись тропинки, а выпрямленное туловище
оставалось еще в наклонном положении, она изо всех сил
рывком подалась назад.
Муж, не удержав равновесия,
повалился вместе с нею, и они барахтались, хохоча и кидая друг
в друга сыпучим снегом, на время забыв о недавнем неприятном
разговоре.
А по дороге домой Артём Егорович опять впал в глубокую
задумчивость, и Регина, для которой не было секрета в том, о
чем он в эти минуты думает, тоже притихла.
Дома Артём Егорович, наскоро поужинав, прилег в кабинете
отдохнуть и гновенно уснул. Регина решила его не тревожить и
оставила до утра на диване, только сняла носки, подсунула под
голову подушку и укрыла одеялом.
Он никогда не храпел и не разговаривал во время сна, и
Регина страшно перепугалась, когда среди ночи проснулась от
львиного рыка, доносившегося в спальню из кабинета через
распахнутую настежь дверь. Кинулась к мужу, но, пока в
темноте ощупью добралась до настольной лампы, рык внезапно
прекратился, но она еще сильнее перепугалась, увидев в косом
пучке света искаженное до неузнаваемости лицо мужа с
судорожно открытым в мучительной попытке что-то сказать
ртом.
─ Тёмочка, Тёмочка, что с тобой? Тебе плохо? ─ Регина с
силой потрясла мужа за плечи,
он открыл глаза и тут же
заслонил их рукой от яркого света.
Он все еще не мог ничего сказать, из кривившегося в
мучительноц гримасе.рта вылетало что-то нечленораздельное.
Но вот взгляд его сделался осмысленным и сумрачно уперся в
Регину. Тыча в нее пальцем, с трудом выговорил:
─ Ты?.. Зачем?..
Регина уже все поняла, и ее охватил неописуемый ужас.
─ Тёмочка, не я! Ей-Богу, не я!.. ─ надрывным шепотом
прокричала она. Перекрестившись и уткнувшись головой ему в
грудь, заплакала навзрыд.
Он лежал неподвижно и молчал.
─ Не веришь… ─ убито проговорила она сквозь рыдания,
вздрагивая всем телом.
Он молчал.
─ Я никогда тебе не врала! ─ В отчаянии вскричала она. ─
Теперь-то почему не веришь?
Он приподнял голову и прорычал:
─ Уй-ди!
─ Темочка, клянусь: это не я!
─ Выключи свет и уходи! ─ Снова прорычал он и отвернулся
к стене.
69
Глава шестнадцатая
Навряд ли она сделала это со зла, решил он позднее, по
зрелом размышлении. Скорее всего, из чисто женского
любопытства залезла куда ей не следовалосовать свой нос.
Залезла, не думая о последствиях. Как ребенок, захотевший
поиграть со спичками.
Больше никто не мог знать, что
хранилось за семью
печатями в самых дальних закоулках его памяти. И о чем он сам
никогда не вспоминал, словно того, что там, за семью печатями
хранилось, никогда и не было.
Регина. Только она могла. Только
она могла туда
проникнуть и увидеть то, что он так боялся когда-нибудь
увидеть вновь, весь этот кошмар, единственное пятно на
светлом облике Танюшки. Пятно, которого как бы и не было,
пока туда не залезла Регина,. И наверняка Регина любовалась
этим кошмаром, Даже, может, ехидно посмеивалась, хотя до сих
пор он не замечал в ней склонностей к ехидству.
А может, и ей не до смеха было, когда она смотрела на это.
Может, и ужаснулась. Да скорее всего. Наверняка она не
ожидала увидеть ничего подобного, ведь с ней же случилась
истерика, когда он проснулся и зарычал на нее...
Ему хотелось хотя бы немного оправдать Регину.. Но жить с
ведьмой он больше не сможет, это противоестественно.
Хорошо, что у нее командировка. За эти дни, пока ее не
будет рядом, он решит, как быть дальше. Хотя главное для себя
он уже решил, останется лишь пройти через формальности и
неизбежные, крайне неприятные для них обоих объяснения.
Она наверняка будет возражать против развода. Но к этому он
уже и теперь готов. Это надо будет пережить. Дадут им три
месяца на раздумья. Уж как-нибудь.
.
.
Глава семнадцатая
Нет, то была не Танюшка, то была какая-то другая женщина,
похожая на нее и неизвестно откуда взявшаяся.. Потому что
такой, какою была в тот вечер эта женщина, он свою Танюшку
никогда ни до, ни после этого не видел.
Все кончено. Может, и жизнь тоже.. Ничего не осталось,
ради чего стоило бы жить. Работа? Ну да, после смерти Танюшки
он только работой и спасался, погружаясь в нее с головой. И
еще он жил памятью о Танюшке. Радостным предвкушением
светлых, похожих на явь сновидений, когда они встречались,
пусть и виртуально, пусть на короткое время…
70
Уже давно Танюшка не приходит к нему, словно бы и там
она умерла, а в памяти остался только этот мерзкий сон.
Вот, опять закрутился!..
Артём Егорович
заморгал, затряс-закрутил головой, но
наваждение не пропадало. Напротив, выстраивалось в том
порядке, в каком все когда-то давно происходило наяву. Или в
бреду? Хотелось бы так думать…
Глава восемнадцатая
…Понедельник 11 сентября 1978 года. Они с Танюшкой
взяли на работе отгул, собрались пойти в ЗАГС. Подать
заявление. Они уже две недели жили неразлучно, и у Артёма
Егоровича
было такое светлое настроение,
каким оно,
наверное, еще никогда не было. Наконец-то он нашел свое
счастье. То же самое о себе говорила и Танюшка.
Однако этим утром она проснулась с задумчивым лицом, и
когда они сели пить кофе, оно у нее оставалось все таким же
задумчивым и печальным
─ Танюш, тебе нездоровится? ─ спросил Артём Егорович.
─ Все в порядке, ─ ответила она. ─ Но я должна кое-что
сказать тебе.
─ Что случилось? ─ с тревогой спросил он.
─ Не теперь, реньше, когда я тебя еще не знала, ─ тихо
обронила она. ─ Не знаю, как ты к этому отнесешься, но сама
себя я до сих пор не простила и навряд ли когда прощу.
Артем Егорович крепко обнял ее и поцеловал.
─ Говори же, сейчас мы
во всем разберемся, и ты
убедишься в том, что не так страшен черт, как его малюют.
─ Все-таки приготовься к худшему, ты и представить себе
не можешь, какая я на самом деле низкая тварь.
─ Танюш, я протестую! Это нечестно: ничего еще не
рассказала, а уже льешь на меня из ушата холодную воду. Бр-р!...
Рассказывай по порядку и без комментариев.
─ Все расскажу, иначе нельзя… Когда я училась на третьем
курсе, то влюбилась в одного чело… В общем, он был уже
дипломником. Высокий, красивый, очень похожий на… Ну,
неважно!..
Я понимала, что не пара ему, но все-таки
влюбилась. Можешь себе представить, как я страдала, когда
видела его с другими девушками. Они у него были одна другой
красивее. Я понимала, что так оно все и должно быть. Но сердцу
не прикажешь…
─ И ты решила…
─ Ничего не решила! Я глазам и ушам своим не поверила,
когда в один прекрасный день мы встретились в коридоре
71
института, и он остановился. А я… Я прошла мимо, чувствуя
затылком его взгляд и только в конце коридора оглянулась и
увидела, что он все стоит и смотрит на меня.
Но на другой день, когда мы опять встретились, и он опять
остановился, я тоже остановилась, и мы познакомились. Нечего
и говорить, что я была на седьмом небе. Когда Игорь предложил
встретиться после занятий, ─ согласилась не раздумывая. В этот
вечер долго гуляли по городу, посидели в кафе и потом опять
ходили по улицам. Он много говорил о… Ну, неважно о чем, это
к дальнейшему не имеет никакого отношения. Встречая своих
знакомых ребят, он представлял меня им как свою подругу. А
на другой день привел к себе на съемную благоустроенную
квартиру. Представляешь: я пошла к нему не говоря ни слова. Он
уже был моим принцем, а я готова была стать его рабыней, что
совсем не в моем характере, но вот такая любовь…
Квартира была двухкомнатная, в одной комнате проживал он,
в другой ─ хозяйка, пожилая одинокая женщина, которой в тот
вечер дома не оказалось. Игорь сказал, что она часто ходит по
гостям, и к ней тоже приходят по вечерем ее одинокие
сверстницы. Короче говоря, в этот вечер он признался мне в
любви, говорил красиво, я купалась в его словах и уже для
себя решила…
─ Ну, понятно, что было дальше, ─ сказал Артём Егорович. ─
И если это все, то будем считать вопрос исчерпанным. Главное,
что ты жива и здорова. У всех была первая любовь, и я рад, что у
тебя она тоже была такая красивая. Если ты по этому Игорю
больше не сохнешь…
─ Нет, не сохну, ─ обреченно молвила Таня. ─ Но до самого
главного я еще не дошла.
─ Ребенок?
─ Нет, что ты! У нас
вообще ничего такого, о чем ты
думаешь, не было и в помине. Он сказал, что его будущая жена
должна пойти под венец во всей первозданной чистоте, и что
мы обязательно
будем венчаться в церкви. А его отец был
какой-то большой партийной шишкой, поэтому венчаться нам
придется тайно. Романтика, да? Но потерпи еще немного.
Выпили мы за наше будущее счастье по рюмочке портвейна,
закусили по-студенчески конфетками, и он проводил меня,
первозданно чистую, до дома, поцеловал ручку и сказал, что три
дня его не будет в городе: дескать возьмет академический
отпуск, чтобы съездить в Омск к родителям и что, не откладывая
дела в долгий ящик, он поговорить с ними о предстоящей
женитьбе.
─ Уже интересно, ─ вставил Артём Егорович. ─ Родители,
конечно, были против?
72
─ Судя по его словам и сияющему виду, они были в восторге.
Он в этот же вечер, как вернулся из Омска,, повел меня в
общежитие к своим друзьям-однокурсникам, представил уже
своей невестой. Мы, конечно, прихватили с собой шампанское,
фрукты, конфеты. Для меня это было продолжением сказки. Ктото даже крикнул «горько!». Но Игорь сказал : «Свадьба будет
через два месяца, и я вас всех приглашаю, а пока споем наши
студенческие! Веня, твой выход!». Как Веня пел! А мы все ему
тихонько подпевали. Представляешь: электрический свет
выключили, только свечка горит, и мы сидим кружком… И
еще три дня прошли как в тумане, а потом…
─ Ясно: через три дня он сказал…
─ Да ничего тебе еще не может быть ясно! Ведь прошу:
потерпи! В общем, на четвертый день случилась беда. Убили
Сашу Полторанина, однокурсника Игоря, он в тот вечер вместе с
нами пил шампанское и подпевал Вене. Труп его Веня же и
обнаружил, когда под утро возвращался в общежитие после
свидания со своей девушкой. Я на первой перемене побежала к
Игорю на мехфак. На нем лица не было. Мы ушли с лекций, и
Игорь привел меня к себе на квартиру. Хозяйка на этот раз была
дома, Игорь поздоровался с ней, когда она выглянула из своей
комнаты, но меня никак не представил, и она, ни о чем не
спросив, захлопнула дверь. Игорь свою дверь тоже плотно
прикрыл и, взяв меня за руки, сообщил замогильным шепотом:
«Веньку арестовали!..» ─ «Не может быть! ─ закричала я. ─ Не
может быть, чтобы он убил!» ─ «Я тоже думаю, что убийца не
он, а кто-то другой. ─ сказал Игорь. ─ Но выводы будет делать
следователь, потом состоится суд… Многие видели, как Венька
с Полтораниным вчера поссорились». Из-за девчонки, чуть до
драки не дошло, уже сцепились, но их разняли. Потом, ближе к
ночи, видать, вышли в скверик поговорить по-мужски, вот и…
«Может, и не случайно именно Венька обнаружил ночью труп и
позвонил в милицию»,— сказал Игорь. «Зачем бы он стал
звонить в милицию, если б сам убил парня?» ─ засомневалась я.
«Вообще-то да, непонятно, ─ сказал Игорь ─ Поэтому не будем
пока строить догадок, ведь мы с тобой ничего не знаем. И
вообще пока никто ничего точно не знает, даже, может быть, и
следователи ни к каким выводам еще не пришли. Подождем.
Авось Веньку скоро выпустят, и он все сам расскажет. Может,
он ночью и впрямь у своей девчонки был, а на труп наткнулся по
дороге, когда возвращался в общежитие. Ну и, конечно, в таком
случае логично, что он позвонил в милицию, ─ тут Игорь
немного помолчал, а потом добавил: ─ Если девчонка
подтвердит, что он всю ночь был с ней, то его наверняка
отпустят». Я сказала: «Хоть бы все хорошо для Венечки
кончилось!» А Игорь грустно так: «Для него кончится, для
73
других только начнется». ─ «Для кого ─ других?» ─ спросила я.
«Для его друзей, ─ сказал Игорь. ─ Всех по очереди будут
допрашивать: когда последний раз видел убитого? где был
вчерашней ночью? И еще много о чем спросят». ─ «Что, и тебя
тоже будут допрашивать?» ─ ужаснулась я. «Всех
друзей
Полторанина, ─ повторил он. ─ А с особым пристрастием тех,
кто встречался с ним незадолго до его гибели. Вчера мы с ним
были на лекциях ─ это само собой, но еще и вечером, часа,
может, за два, за три до я забегал по своим делам в общежитие,
и Полторанин попросил у меня пятерку взаймы. Но это было при
свидетелях и в другое время. А вот доказать, что всю эту ночь я
провел дома и в момент убийства на месте преступления не
находился, будет трудненько: никто не сможет этого
подтвердить». ─ «А твоя квартирная хозяйка?» ─ «Понимаешь,
по закону подлости ее этой ночью не было дома. Опять, видно, у
какой-нибудь подружки за беседушкой сладку водочку пила. Я,
правда, сквозь сон слышал, как она вернулась домой. Где-то,
может, часа в два, но вылезать из постели очень уж не хотелось.
Если бы знать. А утром, когда уходил в институт, она еще
дрыхала и тоже видеть меня не могла». ─ «И что теперь?» ─
спросила я. Он пожал плечами: «Жду. С минуты на минуту за
мной придут. Будут допрашивать. Может, даже не один раз.
Возьмут отпечатки пальцев, а пока суд да дело ─ придется
посидеть в клетке. В каждом милицейском отделении имеются
клетки, в которые запихивают подозреваемых до выяснения всех
обстоятельств». ─ «Что же делать? ─ спросила я. ─ Ведь ты ни
в чем не виноват!..» ─ «Не виноват, а поди докажи, что ты не
верблюд. Если меня этой ночью не было дома, то я, по мнению
следователей, вполне мог находиться на месте преступления
именно тогда, когда оно совершилось. А если мог, то
следователям ничего не стоит доказать, что я действительно там
находился. А раз находился, то мог и убить… Самое обидное,
что
неприятности, которые, видимо, меня ожидают, могут
произойти из-за сущего пустяка: стоило мне ночью, когда
хозяйка вернулась домой, выглянуть из своей комнаты и
перекинуться с нею парой слов ─ все, она потом подтвердила бы
мое железное алиби, то есть подтвердила бы, что я этой ночью
был дома, в таком случае меня допрашивали бы уже только как
свидетеля, и разговор со мной был бы предельно коротким. В
тот же день мы с тобой могли бы отнести заявление в ЗАГС»…
─ И тут его будто бы осенило… ─
вставил Артём
Егорович, но Таня не дала ему договорить.
─ Нет,
это мне в голову пришла блестящая, в кавычках,
идея. С его подачи, как потом я поняла. Вот уж действительно,
на что только не пойдет влюбленная по уши дурочка ради
благополучия своего принца. «Да ведь я могу подтвердить твое
74
алиби!» ─ вскричала я. «Каким же это образом?» ─ как-то так
даже небрежно,
с подчеркнутым безразличием спросил он.
И я изложила ему свой план, а пока говорила, грудь мою так и
распирало восторгом: «Почему я не могла провести эту ночь с
тобой, в твоей комнате? Так и скажи следователю, а я подтвержу.
Этого
достаточно, чтобы тебя не посадили в клетку?» ─
«Вполне, ─ покивал Игорь, не выразив никакой радости, и
пояснил: ─ Понимаешь, Танечка, настоящий мужчина не может
допустить, чтобы его любимая девушка жертвовала ради него
своей репутцией. В общем,
я ничего такого говорить
следователю не буду». ─ «Будешь! ─ решительно заявила я. ─
Не то сама пойду в милицию и скажу, что провела с тобой всю
ночь!» ─ «А я скажу, что ты
меня выгораживаешь и буду
упорно твердить, что был дома один». ─ «Тебе так хочется в
клетку?» ─ спросила я. «Я не хочу, чтобы о тебе потом плохо
думали. Что ты еще до свадьбы ночевала у меня». ─ «Но ведь
на самом-то деле все не так» ─ с жаром возражала я, но он не
хотел меня слушать: «Кому ты станешь это доказывать? Твои
косточки будут перемывать за твоей спиной, и ты знать об этом
ничего не будешь. А я, понимаешь, так воспитан, что не могу
допустить, чтобы моя невеста пошла под венец с подмоченной
репутацией. По мне лучше клетка». ─ «Нет, я этого не допущу!
─ твердила я. ─ Если ты не виноват, ты не должен страдать за
других. И если тебя мой вариант не устраивает, предложи свой,
но в клетке сидеть ты не будешь!».
И тут меня опять осенило: «Почему мы той ночью должны
были непременно сидеть взаперти? Кто нам мешал просто гулять
по улицам? Хоть до петухов? Годится?» ─ «Более чем! ─
возликовал он. ─ Танька, ты гений! И как все просто! Значит,
так: если сегодня не будет допроса, мы с тобой часиков в десять
отправимся на прогулку, будем любоваться красотами ночного
города. А ты постарайся запоминать улицы, по которым мы
будем прогуливаться, и все, что на этих улицах увидим
приметного…Только ни на минуту не забывай, что мы гуляли с
тобой вчерашней ночью. А сегодня мы будем как бы
припоминать, что интересного могли видеть вчера».
Мы гуляли часов до трех утра, и тогда я думала, что эти
часы на всю жизнь останутся для меня
самым дорогим
воспоминанием…
─ Так что же случилось? ─ спросил Артём Егорович.
─ Много чего, и не поглядывай, пожалуйста, на часы.
─ Может, сделаем перерыв? Съездим в ЗАГС, достойно
отметим это событие, и тогда уж на сон грядущий… Пока я в
твоем рассказе не вижу ничего такого, что помешало бы нам
вступить в законный брак.
75
─ Не уверена, что, дослушав мою исповедь до конца,
ты
захочешь назвать меня своей женой. Поэтому позволь мне
закончить мой горестный рассказ.
─ Все так серьезно?
─ Более чем. А, пожалуй, незачем дальше вдаваться в
подробности. Достаточно сказать, что особа, которую ты до этой
минуты еще продолжаешь считать своей невестой, совершила
тяжкий грех, который ей не искупить до конца жизни.
─ Оттого, что Игорю хотела помочь?
─ Ты уже что-то понял?
─ Да, кажется, понял. Но ты ведь не могла знать, что он с
самого начала методично готовил тебя к тому, чтобы ты
подтвердила его алиби.
─ Зато я прекрасно знала, что нельзя лгать. Однако солгала. И
не один раз: сначала следователю, потом на суде.
─ И в результате?..
─ В результате твоя невеста, если ты еще считаешь меня
таковой, имеет за плечами судимость за дачу ложных показаний.
Год отсидки условно. Но это не самое страшное, потому что
справедливо. Самое страшное то, что Венечка, ни в чем не
повинный мальчик, после моих лживых показаний провел в
клетке еще почти целый год. Спасибо адвокату, не то он вышел
бы на свободу
аж через десять лет. Адвокат Вене
замечательный попался, сумел доказать, что Венечка никого не
убивал
─ А Игорь?
─ Десять лет. Не хочу о нем больше! И вообще кончим этот
разговор, я все сказала. Теперь тебе надо побыть одному. Если
не возражаешь, я посижу в спальне.
─ Посидим здесь, ─ сказал Артём Егорович. ─ Я бы выпил
еще чашечку кофе, но воздержусь: адреналина, чувствую, и без
того с избытком, ─ он взял ее руку и нащупал пульс. ─ У тебя
зашкаливает.
Таня отдернула руку и бросила на Артёма Егоровича полный
горькой укоризны и муки взгляд.
─ Тебе доставляет удовольствие меня терзать. Если ты еще
не решил…
─ Танюш… ─ он опять потянулся к ее руке, но Таня успела
убрать обе руки за спину.
─ Ради Бога, сиди спокойно! ─ прикрикнула она на него.
─ И ты
тоже не дергайся, ─ сказал он. ─
Я тебя
внимательно слушал, теперь ты меня послушай. А я вот что
скажу: ты сама себя наказала похлеще всякого суда. Передо
мной же ты ни в чем не виновата, поэтому сейчас мы с тобой
отправимся прямехонько в ЗАГС. Потом выпьем по рюмочке
76
и поклянемся друг другу, что в этот вечер не будем говорить ни
о чем таком, что может испортить нам хорошее настроение.
─ Ты это серьезно? Про ЗАГС и прочее?..
─ Такими вещами не шутят. Дай руку! ─ Таня протянула
руку, он заключил ее маленькую теплую кисть в свои ладони и
сказал, глядя ей в глаза: ─ Танюш,
ну все: посидели,
поговорили и будет, не то опоздаем!
Одевайся, прихвати
паспорт и флаг тебе в руку!
Таня вылезла из кресла и постояла словно бы
в
нерешительности, с видимым усилием растянула губы в улыбку,
но неожиданно лицо ее сморщилось, уголки губ повело книзу и,
закрыв лицо ладонями, она разрыдалась.
─ Танюш, успокойся! Ну, пожалуйста! ─ приговаривал Артём
Егорович, целуя ее мокрое лицо. ─ Самое лучшее, что мы можем
сделать ─ это навсегда забыть все кошмары и никогда о них не
вспоминать, они с этой минуты остались где-то позади, за
пределами видимости и слышимости. Будем считать, что этого
никогда не было. До сих пор у нас с тобой все было чудесно.
Так будет и дальше, а сейчас тебе надо успокоиться и больше
не думать ни о чем плохом…
Однако Таню продолжали сотрясать рыдания. Артём
Егорович предложил ей выпить валерьянки, но она даже не
отняла рук от лица. Тогда он на руках перенес ее из кресла на
диван, сам сел рядом, обнял, прижал к себе, и так они просидели,
наверное, не меньше часа.
Потом Таня высвободилась из его объятий, убежала в
ванную, и там долго шумела вода.
В ЗАГС он вошли уже около четырех вечера, а после всех
формальностей
купили в гастрономе полдюжины готовых
котлет, банку тушеной капусты с грибами (больше на полках
ничего подходящего случаю не было) и бутылку какого-то
портвейна. И дома под негромкую музыку (у Артёма Егоровича
нашелся даже «Свадебный марш» Мендельсона) выпили по
рюмочке.
Артём Егорович думал, что все благополучно обошлось.
Увы!
Глава девятнадцатая
Когда-то был у него приятель Леша Степанов. Они учились
в одной школе, но сблизились позднее, спустя года два или три
после того, как Артём Егорович кончил политехнический. Леша
был на два года моложе и заканчивал медицинский.
Если бы они спустя столько лет после окончания школы
встретились где-нибудь в центре города, в толпе прохожих, то,
77
вполне возможно, могли бы и не узнать друг друга, а если бы
даже и узнали, то в лучшем случае обменялись бы легкими
кивками и пошли дальше каждый своей дорогой, поскольку за
всю предшествующую жизнь, ни в школе, ни после нее, у них не
было повода хотя бы однажды о чем-нибудь поговорить друг с
другом. Во всяком случае, Артём Егорович не помнил такого.
Но вот однажды рано поутру он вышел из дому, чтобы
сделать пробежку, и увидел возле подъезда нового дворника с
большими граблями, которыми тот собирал в кучи палую листву.
Дворник был молод, и лицо его показалось (всего лишь
показалось!) Артёму Егоровичу знакомым, и само собой как-то
так вышло, что Артём Егорович,
проходя мимо,
поздоровался, приостановился и спросил:
─ Случайно не студент?
Тот огладил Артёма Егоровича узнающим взглядом и вдруг
заулыбался:
─ А ты случайно не старый знакомый Анны Карениной?
Анна Николаевна Каренина была школьной маТёматичкой.
─ Да что ты! ─ радостно завопил Артём Егорович. ─ Вот это
да! Я и смотрю… Ну, здравствуй, здравствуй! ─ И
они
обменялись рукопожатиями прямо как закадычные друзья после
долгой разлуки.
─ Какими судьбами? ─ спросил Артём Егорович.
─ Жить-то надо, ─ сказал Леша, продолжая работать
граблями. ─ Зарплата не бог весть какая, но все не одна стипа, а
главное ─ комнатешку дали, дворник нынче фигура, ему
положено, да и женился я недавно… ─ Он кивнул в сторону
второго подъезда: ─ Тринадцатая квартира. Так что теперь мы
соседи.
Пока Артёму Егоровичу не пришло время отправляться на
работу, а Леше в мединститут. они успели немного поговорить
─ о школе, об учителях, о школьных «знаменитостях». Артём
Егорович даже махнул рукой на пробежку, а Леша решил
пропустить первую пару.
Расставаясь, договорились встретиться тем же вечером.
Немного, правда, поприпирались: Леша зазывал Артёма
Егоровича к себе в гости, непременно хотел познакомить с
женой, а тот настоял на том, чтобы для начала они встретились
чисто по-мужски, у него дома, а уж в следующий раз…
И когда в следующий раз ─ через два или три дня ─ он
переступил порог
крошечной квартирки в полуподвальном
этаже соседнего подъезда, то там, кроме Лешиной жены Вали,
как бы случайно оказалась и ее подруга Зина, ставшая вскоре
первой женой Артёма Егоровича.
Валя и Зина в то время вместе заканчивали пединститут, а
подругами были еще с детского садика. У Леши с Артёмом
78
Егоровичем тоже сложились весьма неплохие отношения,
характерами они как нельзя лучше подходили друг к другу: оба
были трудоголиками, каждый умел ценить и свое время и время
другого, а потому встречались не так часто, но когда
встречались, им всегда было о чем поговорить. Ну, а праздники
и другие знаменательные даты они всегда отмечали вчетвером.
Первые час-полтора сидели вместе за столом, а затем, немного
потанцевав с мужчинами, женщины оставляли их одних и
уходили секретничать на кухню.
Поначалу Артёма Егоровича подкупила в ней мягкая,
спокойная
манера общения в сочетании с удивительно
приятным бархатистым, прямо-таки завораживающим голосом и
такой же приятной белозубой улыбкой. Шикарные пшеничного
цвета волосы, светло-голубые глаза, стройная фигура ─ мечта
поэта да и только!
Но потом оказалось, что этим своим негромким
завораживающим голосом она могла и какую - нибудь гадость
сказать мужу и даже послать куда-нибудь ─ либо в…, либо на…
Спокойно, с улыбочкой и ледяным взглядом. Первые три года ─
никаких детей, надо самим пожить. И к сексу тоже с самого
начала отнеслась как к повинности: отдавалась всегда с видом
мученицы, не отвечая ни на поцелуи, ни на ласки, а по
окончании «сеанса» (ее словечко) говорила чудным своим
голоском: «Ну все, убирайся!». Он обижался, однако Зина лишь
улыбалась в ответ. Со временем «сеансы» становились все более
редкими, а с какого-то момента и вовсе прекратились по
причине того, что Артём Егорович потерял мужскую силу. Зина
ничуть не огорчилась и стала ласково называть его «мой
Старичок».
В конце первого года супружеской жизни Артём Егорович
подал на развод. Зина не стала скандалить, только помянула чьюто мать, а затем коротко объявила, что развода не даст. Но их
все-таки развели, поскольку не было детей. Какое-то время
понадобилось на размен жилплощади, после чего Артём
Егорович перебрался в однокомнатную квартирку на соседней
улице, а Зина вскоре уехала в Крым, к престарелой тетке, у
которой в Гурзуфе был свой дом.
С четой Степановых отношения тоже прекратились.. Валя,
кровно обидевшись за подругу, заявила мужу (по Лешиной
смягченной транскрипции), что Артёма видеть не желает «этого
паршивца».
С Лешей они иногда перезванивались, Артём Егорович знал,
что тот успешно кончил мединститут и, уволившись из
дворников, поступил в ординатуру, по окончании которой стал
работать хирургом в центральной городской больнице.
79
Проживали Степановы в это время уже в общежитии медиков,
где им выделили отдельную комнату.
И вот неожиданный сюрприз: однажды Леша позвонил
Артёму Егоровичу и
пригласил его и Таню на свое
тридцатилетие, которое Степановы решили отметить в
ресторане, заказав в отдельном небольшом банкетном зале стол
на двадцать персон.
По правде сказать, Артём Егорович не
обрадовался
приглашению.
─ Валентина не против? ─ осторожно спросил он в надежде,
что Леша начнет мяться, и тогда можно будет быстренько
придумать какой-нибудь предлог для отказа...
Однако Леша бодро заверил его в том, что Валя уже не
сердится, а напротив, все чаще заговаривает о возобновлении
дружеских отношений.
─ И, между прочим, очень хотела бы познакомиться с твоей
новой женой, ─ сказал Леша и добавил: ─ А для тебя будет
особый сюрприз, пока не скажу какой…
.Сюрприз
оказался более чем приятным: среди
приглашенных оказалась их школьная маТёматичка Анна
Николаевна Каренина. Ну конечно, тут же кинулись друг другу в
объятия, Анна Николаевна даже прослезилась.
И Валя, вопреки опасениям, была как с Артёмом Егоровичем,
так и с его «новой» женой сама любезность. Улучив момент, она
шепнула Артёму Егоровичу: «Я восхищена!». И потом, когда
начались танцы, и Таню увели в круг (он в это время оживленно
разговаривал с Анной Николаевной) снова подошла и снова
шепнула: «Все восхищены твоей Таней!». Анна Николаевна
услышала и подтвердила: «Она в самом деле прелесть, твоя Таня,
я так рада за тебя!»
И тут сама Таня, веселая, возбужденная подскочила к ним:
─ Анна Николаевна, позвольте мне с мужем потанцевать!
─ Да конечно, конечно, голубки, идите танцуйте, а я
полюбуюсь на вас…
Играл маленький живой оркестрик: пианино, скрипка и
флейта.
─ Я бал-лдею, ─ сказала Таня. ─ Поч-чти как в Венеции.
В Венеции, на площади святого Марка, поздним вечером
играл такой же маленький оркестрик, а они сидели неподалеку
за столиком, потихоньку тянули жиденький кофе и заворожено
слушали.
─ Только ты больше не пей, ─ попросил жену Артём
Егорович.
─ Да я по чуть-чуть! Они все такие милые и мне так
хорошо…
80
─ И незачем больше пить, если хорошо, ─ сказал Артём
Егорович.
Едва музыка смолкла, как к ним подошел один из Лешиных
коллег-медиков и галантно попросил у Артёма Егоровича
разрешения пригласить Таню на следующий танец.
Артём
Егорович не успел слова молвить, как оркестрик снова заиграл,
и медик, подхватив Таню под ручку, потянул ее на танцевальный
пятачок. А рядом с Артёмом Егоровичем оказалась Валя:
─ Тряхнем стариной?
─ С удовольствием!
─ Но сначала я хотела бы выпить за твою прелестную
половину, ─ сказала Валя и налила по полной рюмке коньяка. ─
За ваше счастье!
А когда стали танцевать, завела такой разговор:
─ Почему ты не спрашиваешь про Зину? Хотя бы ради
приличия.
─ Как раз и хотел спросить, ты опередила меня, ─ слукавил
Артём Егорович. ─ Ну, и как она поживает? Замуж не вышла?
─ Представь себе, что вышла! Родила девочку и очень
счастлива. Передать ей привет от тебя?
─ Передай, что я за нее очень рад.
В этот момент Артём Егорович увидел, что Танюшка уже
сидит за столом с тем самым медиком, с которым только что
танцевала, и они чокаются полными рюмками. Артёма
Егоровича они не видели, зато ему отлично было видно, как
медик, что-то шепнул Танюшке на ухо. Она повернула голову в
направлении его взгляда, и в этот момент медик выплеснул
содержимое своей рюмки под стол, затем показал ей пустую
рюмку, что-то сказал, смеясь и покачивая головой, и Танюшка
отпила вина, после чего медик проворно наполнил снова обе
рюмки.
Артём Егорович подошел к ним, наклонился к Танюшке:
─ Пошли, ненаглядная моя, потанцуем… ─ при этом увидел
и
лужу под столом, и прочитал
на этикетке бутылки:
«Бенедектин», 40 градусов. ─ Вставай, родная!..
Но Таня не захотела вставать:
─ Подожди, милый, у нас с Петей интересный разговор!..
И тут к Артёму Егоровичу подошли Леша с Анной
Карениной.
─ Тёмочка, Таня, Леша, как я рада была увидеть вас, вы такие
чудесные, такие красивые! ─ растроганно проговорила Анна
Николаевна, обнимая и целуя по очереди всех троих. ─ Но, к
сожалению, вынуждена попрощаться с вами: за мной приехал
сын…
─ Проводим к машине! ─ шепнул Леша Артёму Егоровичу. ─
и они вышли вместе с Анной Николаевной на улицу, а там, возле
81
«копейки», за рулем которой сидел ее сын, еще сколько-то минут
прощались с нею.
Когда вернулись в банкетный зал, Таня сидела за столом
уже с другим медиком. Он что-то говорил ей, держа рюмку в
руке, а она, опустив голову и облокотившись о стол, ерошила
пальцами волосы.
Подойдя ближе, Артём Егорович
выразительным жестом дал медику понять, что он тут лишний, а
Леше тихонько сказал:
─ Нам пора домой.
Наклонившись к Тане, то же самое шепнул на ухо ей.
Таня вскинула голову, глянула на мужа осоловелыми глазами
и вдруг расхохоталась.
─ Т-ты п-посмотри на них! ─ небрежным махом она обвела
вокруг себя рукой, в которой держала рюмку, и все содержимое
рюмки выплеснулось на стол. ─ Такие все положительные,
биографии без единого пятнышка! Боже мой!
Такие
чистенькие…
─ Танюш… ─ он взял ее за руку.
Она выдернула руку.
─ Куда ты меня тянешь?
─ Золотце, пора домой…
Она дернула головой:
─ У, какой ты! Я с тобой разговариваю, а ты совсем меня не
слушаешь. ─ Вот чего они смеются?
Оркестрик смолк, танцы прекратились, а все приглашенные
стояли чуть поодаль полукругом и с интересом слушали, что она
говорила ─ громко, неожиданно окрепшим голосом:
─ Да, у меня судимость, я
преступница! Но зачем же
смеяться? Можно просто отвернуться в знак презрения. Я
понимаю… Потому что сама себя презираю. И ты, Тёмочка,
тоже. Презираешь меня, хотя делаешь вид, что ничего не было.
Но я же все понимаю… Несмываемый позор!.. Ой, какая же я
гадина, кто бы только знал!... Тёмочка, прогони меня!..
─ Танюш, пошли домой!..
─ Нет, родной мой, я уже все решила. Я недостойна тебя. Я
гадкая, мерзкая сволочь. Бедный Венечка!...
Артём Егорович встретился взглядом с Валей, в ее глазах
было неприкрытое злорадство.
─ Танюш…
─ А-аставь меня, я прокаженная! Таким, как ты, нельзя ко
мне прикасаться…Таким чистеньким, таким положительным…
…Потом она громко рыдала, валялась на полу и рвала на себе
волосы и платье, а Артём Егорович, Леша и еще один медик,
рыжий бугай с волосатыми руками, вынесли ее, барахтающуюся
и визжащую на улицу. Пока Леша с медиком держали ее, Артём
Егорович договорился с водителем проходившей мимо машины,
82
и он отвез их с Таней домой, даже помог за дополнительную
мзду поднять ее на четвертый этаж. Правда, к этомй моменту она
приутихла,
только все норовила опуститься на ступеньки
лестницы и, жалобно повизгивая, что-то невнятно бормотала.
Дома Артём Егорович уложил ее на кровать прямо в смятом и
изодранном платье, посидел рядом, пока она не уснула, а затем
тихо покинул квартиру.
Он долго ходил быстрыми шагами по улицам, размышляя о
случившемся. Он был совершенно подавлен, и сердце его
больно сжималось от жалости к Тане. Винил себя за то, что не
уследил за ней, хотя не было
повода опасаться чего-либо
такого, потому что его Танюшка до этой паршивой вечеринки
вообще не пила вина ─ ни дома, ни в гостях, если не считать
символической рюмочки красного сухого или шампанского по
каким-то особым случаям.. Артем Егорович иногда любил
высосать и рюмочку хорошего коньяка или плеснуть его немного
в кофе.
Танюшка же коньяк вообще не переносила, как с
детства не переносила она рыбий жир и вареный лук.
В этот раз он налил ей рюмочку «Бычьей крови», и ей этой
рюмочки хватило бы на весь вечер, но кто-то потом, пока он
разговаривал с сидевшей через два стола от них Анной
Николаевной, убрал с их стола сухое вино и поставил
сорокаградусный сладкий и ароматный ликер. Наверняка тот
медик, который первым подсел к ней. Или сама же Валентина,
которая наверняка заранее задумала таким вот
образом
отомстить за свою подругу. Да наверняка она и срежессировала
все это действо от начала и до конца. А эти так называемые
медики с ее подачи намеренно спаивали Танюшку.
Какая
мерзость! А уж как рада была Валентина, когда они втроем
тащили Танюшку к выходу из ресторана! Теперь осталось только
позвонить подружке в Крым и подробно все расписать. Вот уж
позлорадствуют! Может, уже, и позвонила, там ведь, в Крыму.
еще «детское» время…
«Да Бог с ними! ─ подумал Артём Егорович. ─ Пускай
злорадствуют. Об этом ли надо думать? И вообще зачем я здесь,
а не дома? Танюшка одна. Может, проснулась. Может, ей
плохо…»
Внезапно накатившая тревога погнала его к дому. Как-то
незаметно он сильно отдалился от дома и теперь все убыстрял
шаги, а по лестнице на свой этаж поднимался прямо-таки бегом.
Было около часу ночи, когда он влетел в квартиру и, не
раздеваясь, не сняв обуви, прошел в спальню. Свет там не стал
включать. Таня, как он оставил ее, так и продолжала спать в
порванном платье и колготках. Артём Егорович наклонился,
прислушался к ее дыханию и осторожно, чтобы не разбудить,
83
дотронулся губами до ее горячей щеки. Танюшка вздрогнула, но
не проснулась, только невнятно что-то пробормотала.
В квартире было жарко. После недолгих раздумий он стянул
с нее колготки и трусики, хотел снять платье, но тут она открыла
глаза и, поглядев на мужа вполне осмысленно, спросила:
─ Почему ты не спишь? Сколько времени? ─ увидев на себе
платье, удивилась: ─ Как это я?..
Он помог ей снять платье, расстегнул лифчик.
─ Как чувствуешь себя?
Пожала плечами:
─ Голова тяжелая. Спать хочу… А как это я прямо в платье
завалилась? Где мы были? Даже не помню, как домой
вернулись.
─ Мы в ресторане были.
─ Ах да, вспомнила! Мы танцевали с тобой, и ты говорил, что
я самая красивая из всех женщин, какие там были… А потом ты
куда-то
ушел, и больше я ничего не помню…
Когда мы
приехали домой? И почему я легла спать в платье? Неужели
была пьяна?
─ Да нет, ты совсем ничего не пила. Тебе отчего-то вдруг
стало плохо. Чем-то, может, отравилась, тебя сильно тошнило. Я
на попутной машине отвез тебя домой и уложил в постель.
Хотел снять платье, но нечаянно порвал его и решил не дорывать
окончательно. Хотел вызвать неотложку, но ты уже спала…
─ Выходит, мне все это во сне привиделось?
─ Что тебе привиделось?
─ Шум, крики, кто-то меня куда-то тащил, а я вырывалась и
чуть ли даже не кусалась…
─ Наверное приснилось. К огда я тебя на руках выносил из
ресторана, ты была без сознания. Только в машине очнулась, но
меня не узнала, всю дорогу что-то невнятно и очень быстро
говорила. Как будто на каком-то совсем незнакомом языке, я ни
слова не мог разобрать.
─ Как ты думаешь, что это было? Если была пьяна, то
почему так быстро протрезвела?
─ Ты не была пьяна.
─ Кстати, который час?
─ Минут двадцать второго.
─ А домой мы когда вернулись?
─ Около одиннадцати.
─ Я что, так мало спала! А голова совсем не кружится и
говорю нормально.
─ Сейчас ты в полном порядке, ─ подтвердил Артём
Егорович, нисколько не покривив душой.
─ Тогда что это было?
Артём Егорович развел руками:
84
─ Ума не приложу. Могу только дать совет: тебе надо
показаться врачу.
─ Я же проходила обследование. Сдавала анализы. Ничего же
серьезного не нашли.
─ А аритмия?
─ Ерунда! Я уж и забыла про нее. Разве что иногда вот тут, ─
она приложила палец к ямке между ключицами. ─ Словно
мышка потопчется… И сердце на какую-то секундочку замрет.
Но никакой боли нет.
─ Сегодня же позвоню Ирине, чтоб записала тебя на прием
к кардиологу. Тебе необходимо основательно обследоваться.
Шутка ли: ни с того, ни с сего потерять сознакние. Знаешь, как я
испугался!
Артём Егорович настоял на своем, и Таня хотя со скрипом,
но все же согласилась лечь в больницу на новое обследование. У
нее обнаружилась не просто аритмия сердца, а очень опасная
мерцательная аритмия: подключенная
аппаратура
зафиксировала в течение одних только суток неоднократную
остановку сердца продолжительностью аж до пяти секунд.
Пришлось ей еще некоторое время полежать в больнице.
Вроде как подлечили. По крайней мере, все последующие годы
она старалась не думать про свою мерцательную аритмию, а
когда кто-то интересовался ее здоровьем, неизменно отвечала:
«На все сто!»
До самой смерти она так ничего и не ведала о безобразной
сцене у Степановых.
И Артём Егорович не вспомнил бы сейчас об этом, если бы не
увидел во сне, как они с Лешей несли крутившуюся жгутом в их
руках, вопившую благим матом Танюшку,
и
ощеренное
гримасой злорадства лицо Валентины.
Эта жуткая картина, от которой кровь стыла в жилах, снова и
снова прокручивалась и прокручивалась у него перед глазами.
Вскочив на ноги, он кинулся к двери ─ поговорить, еще раз
с
Региной! ─ Но перед самой дверью остановился, затем
отступил назад и опустился в кресло перед компьютерным
столом.
Прикрыл глаза.
Ничего.
Сплошной мрак.
Глава двадцатая
Регина повернула к нему неузнаваемо чужое лицо с
агрессивно вздернутым носом и, пока Артём Егорович
85
приближался, молча и выжидательно смотрела на него своими
дымчатыми глазами.
Он присел рядом на кровать.
─ Ну что, довольна? Теперь ты все про меня знаешь.
Она мотнула головой, как если бы челка на лбу мешала ей
видеть мужа:
─ Напрасно думаешь, что это мои проделки.
─ Чьи же еще? Может, само выскочило?
─ Не знаю. Может, и... ─ она умолкла, не докончив фразы.
Лицо ее словно бы окаменело. И вдруг по-бабьи жалостливо
протянула: ─ Ой-ё-ёй!.. Вон оно что! И поэтому ты... Но я не…
Артём Егорович вскочил как ужаленный.
─
Хватит представляться, все ты знала и видела! ─ в
бешенстве заорал он.
─ Да я только сейчас…
Но он не слушал ее и продолжал орать:
─ Хватит! Еще будешь тут!.. Никогда она не врала!.. Какая
мерзость! ─ и убежал к себе в кабинет.
Больше они не разговаривали друг с другом. Ни в этот
вечер, ни
на следующий день. Встречаясь, здоровались
вежливыми молчаливыми кивками ─ и только. А на третий день
утром, когда он, проснувшись под утро, проходил чрез спальню
в туалет, то первое, что бросилось ему в глаза в ярком свете
полной луны, бившем в окно сквозь тюль, была аккуратно
заправленная кровать. В прихожей на вешалке не было шубки. А
возвращаясь через спальню в кабинет, увидел на журнальном
столике, стоявшем у изголовья кровати, записку:
«Тёма, улетаю в командировку. В 8 утра. Звонить не буду ─
говорить пока не о чем, прежде разберись с собой. Регина».
Прочитал и вздохнул с облегчением. Десять суток на
раздумья. Прекрасно. В общем-то он все уже решил, и эти десять
суток нужны ему лишь для того, чтобы к возвращению Регины
окончательно утвердиться в своем решении и подыскать
необходимые для такого случая слова.
Глава двадцать первая
Кофе.
Пробежка.
Холодный душ.
Легкий завтрак.
Пешком на работу.
Полное спокойствие, никаких переживаний и посторонних
мыслей. Все мысли только о работе. В отделе полный порядок,
86
но дел у начальника всегда выше головы, и это как раз то, что
нужно для поддержания душевного равновесия.
Домой после работы тоже пешком. Мысли уже о завтрашнем
дне. О завтрашнем дне без Регины. Она где-то там, на краю
земли. Далеко. Словно ее нет совсем. И не было никогда.
Придя домой, Артём Егорович сразу, не отдохнув, только
сполоснулся под душем, уселся за компьютер. Поработав часа
два, быстренько сварил кашу из овсяных хлопьев, после каши
съел яблоко и ─ опять за работу. Около одиннадцати выключил
компьютер,
лежа почитал некий «культовый» роман «Метро
2033», оказавшийся в качестве подарка в купленной недавно
электронной книге,
и вскоре уснул, Ничего в эту ночь не
приснилось. Вот так бы и всю оставшуюся жизнь. Промельком.
Второе утро.
Кофе. Пробежка. Душ. Завтрак. Пешком на работу.
Вечером принесли телеграмму: «Благополучно приземлились
Петропавловске. Регина».
«Приземлились». Тем лучше.
Душ, компьютер, каша, яблоко, компьютер, полтаблетки
нембутала, «культовый» роман и спокойный беспробудный сон.
Третий день. Четвертый…
А пятый и шестой ─ выходные,
потому работал дома,
просидел за компьютером с раннего утра и до позднего вечера.
«Уведомлений» с Камчатки больше не было. И прекрасно.
В самое ближайшее время (но не сейчас и не сегодня!) он
должен основательно продумать предстоявший разговор с
Региной: с чего начать и чем кончить. Впрочем, чем этот
разговор кончится, он знал, поскольку в своем решении попрежнему
был
непоколебим:
дальнейшее
совместное
проживание невозможно.
Психологическая несовместимость ─ так можно сказать. И
незачем особо голову ломать ─ ситуация предельно простая и
ясная.
Все. Точка.
Хотя нет: еще суд. Три месяца для примирения. По Закону.
Зачем? Зачем мириться, если налицо психологическая
несовместимость?
Ладно, три месяца не тридцать лет, уж как-нибудь…
Вечер седьмого дня тянулся мучительно долго. Из-за того,
что погас монитор компьютера. Несколько раз перезагрузил ─
никакого результата. Надо вызывать мастера. Не дай Бог, если в
сервисный центр придется везти, это надолго. Не иначе как
сработал закон подлости: ни позже, ни раньше, а именно теперь.
87
Как убить время? Это что-то новое: он не помнит, чтобы
когда-нибудь раньше ему приходилось этим заниматься: убивать
время. Ужасно!
Взял книгу, прочитал полстранички и отложил. Включил
телевизор. Какие-то дебаты: орут, перебивают друг друга,
слушают только самих себя ─ ничего понять невозможно, да и
катись они!.. По другой программе опять орут, все так же истово
перебивая друг друга, но уже другие. По третьей ─
американский боевик, По четвертой ─ «концерт» Задорнова, в
который раз гонит им же самим затёртые до дыр остроты.
Артём Егорович выключил телевизор. Послушать музыку.
Нет, не сейчас, не лежит душа и к музыке… Заложил сцепленные
руки за голову, потянулся.
Как ни медленно тянулось время, а все же наступил час,
когда надо было укладываться спать.
Однако сна ─ ни в одном глазу.
Полтаблетки нембутала, очередная безуспешная попытка
вчитаться в «культовый» роман, и минут через сорок рот стало
сводить зевотой, а глаза начали слипаться.
Во сне он ничего не видел, но, проснувшись среди ночи,
почувствовал, как защемило сердце. Обычно такое случалось,
когда думалось о Танюшке. Но сейчас о ней он не думал. И
тем более о Регине. Ни о чем и ни о ком.
Теперь долго не уснуть Такая в жизни драма. Течет вода из
крана, забытого заткнуть. Однако не смертельно. Вот только
сердце все щемит и щемит. И на душе становится все тревожнее.
Уснул под утро. Пришлось отказаться от пробежки и
завтрака. Только кофе и ─ бегом на троллейбус.
Войдя к себе в отдел, увидел сидевшую подле его стола,
лицом к двери, незнакомую женщину в черной шубке и белом
вязаном берете. На вид лет тридцати пяти.
─ Вы ─ Суздалев? ─ хмуро спросила она.
─ Да, он самый. Чем могу быть полезен?
─ Я Елькина, Наталья Евгеньевна, ─ представилась дама. ─
Мой муж
в настоящее время должен был находиться на
Камчатке…
─ Почему должен был находиться? ─ спросил Артем
Егорович. ─ Командировка у них наверняка еще не кончилась.
─ Вы давно разговаривали с женой? ─ спросила Елькина.
─ Перед ее отъездом, ─ ответил Артём Егорович и увидел
широко раскрывшиеся в изумлении необычайно красивые
фиалковые глаза
─ Как?! ─ вскрикнула Елькина. ─ Перед отъездом?!.. А… А
когда вы последний раз по телефону-то с ней разговаривали?
Артем Егорович вынужден был признаться, что телефонного
разговора у него с Камчаткой не было. И тут же сообразил, как
88
дико, должно быть, прозвучало его признание в ушах женщины,
которая, конечно же, не из простого любопытства явилась к
нему, определенно не из простого любопытства…
─ Мой муж второй день не звонит, и его телефон не
отвечает, ─ замогильным голосом проговорила Елькина. ─ Но
теперь, кажется, что-то проясняется… ─ и, уперев в Артёма
Егоровича вдруг увлажнившиеся глаза,
напрямик, без
приличествующего «извините, но…», спросила: ─ Вы, видимо,
в конфликте с женой? Учитывая разницу в возрасте… Если бы я
знала… Молчите? Вам что, нечего сказать! Ну,
теперь я,
кажется, все поняла: они уже давно, видимо, снюхались, ваша
жена с моим мужем, и нарочно придумали эту командировку, а я,
дура, ни о чем и не догадывалась! Ведь
таким ласковым
прикидывался последнее время, мне и в голову не приходило
подозревать его …
Артём Егорович только развел руками:
─ Боюсь, ничем не смогу вам помочь, вот только…
─ Естественно! ─ с язвительной насмешкой бросила ему
Елькина, поднявшись со стула и поправив обеими руками берет.
─ Вы, кажется, еще что-то хотели сказать? Извините, прервала
вас…
─ Только одно: Регина не при чем, ─ сказал Артем Егорович.
─ Если у вашего мужа роман, то наверняка не с ней.
─ Вот даже как! ─ изумленно воскликнула Егорова. ─ Вы так
уверены в своей жене?
─ У меня нет оснований думать о ней плохо, ─ ответил Артём
Егорович. ─ А вам…
─ …При том, что у вас с женой конфликт, и вы столько
времени не звоните друг другу?
Артем Егорович направил указательный палец на потолок:
─ Вы с Загоскиным говорили?
Загоскин ─ начальник отдела, в котором работали Регина с
Елькиным.
─ От него и пришла к вам! ─ отмахнулась Елькина. ─ Он
тоже ничего не знает. Обещал связаться с заказчиками. Может,
уже связался. Пойду сейчас опять к нему. Если что узнаю,
сообщу вам, ─ и быстро вышла.
Сердце
неожиданно
забилось
толчками,
рука
непроизвольно прижалась к груди.
Теперь он знал, отчего ночью щемило в груди. И сейчас опять
щемит. Возможно они с Елькиным попали в какую-то историю.
Если и Елькин не звонит домой, значит, у них при себе нет
телефонов. Потеряли? Оба вдруг?
И вообще, что ли, там
поблизости нет никаких телефонов? Может, летели на объект
вертолетом и… И теперь где-нибудь на заснеженной поляне или
89
в лесу, по пояс в снегу, на пронизывающем ветру… В лучшем
случае…
Он решил, не дожидаясь Елькиной, подняться к Загоскину,
и на лестнице встретил ее. Она прошла мимо, как бы не заметив
Артёма Егоровича, а когда он ее окликнул ─ не обернулась.
Определенно, что-то стряслось. Ноги сразу сделались ватными,
он еле передвигал ими, когда входил к Загоскину.
Но ничего страшного там, на Камчатке, не случилось.
Загоскин уже успел созвониться с заказчиком, и тот сказал, что
Елькин ему только что звонил, и они договорились о встрече
Испытания прибора (Загоскин не стал уточнять, что это за
прибор) прошли успешно.
А жена Елькина от Загоскина звонила еще к себе домой.
Судя по репликам, ее муж только что разговаривал по телефону
с дочерью. Что сказала дочь матери, Загоскин не слышал, зато
видел, как лицо Елькиной перекосилось от ярости, и она
крикнула в трубку, прежде чем швырнуть ее на стол: «Ноги его
не будет
в моем доме! Так и скажи, если посмеет еще
позвонить!» После чего выпалила несколько слов (Загоскин не
стал их повторять) по адресу Регины и
убежала, хлопнув
дверью. Загоскин ничего больше не добавил, а Артём Егорович
ни о чем больше не спрашивал. Главное,
жива. И сразу
отпустило. К себе в отдел он спускался по лестнице чуть не
бегом. А в отделе ему сказали, что минуту назад звонил его
сотовый телефон, который оставался лежать на столе.
Едва
Артем Егорович глянул на дисплей, как у него
перехватило дыхание.
Забрав с собой телефон, спустился на первый этаж, прошел
по коридору к торцовому окну, где не было видно ни души, и
соединился с Региной.
─ Ренуль, здравствуй!
─ Привет…
─ Жива-здорова?
─ Да.
─ Прекрасно! Когда вернешься? Я соскучился. Очень.
─ Через два дня должны вылететь. Но как будет погода...
Короткая пауза.
─ Алло! ─ прокричал в трубку Артём Егорович. ─ Ты что-то
сказала?
─ Что через два дня должны вылететь. И что жива-здорова.
─ Понял! Позвони перед отлетом, встречу в аэропорту.
В трубке повисла более длительная пауза.
─ Не надо в аэропорт. Будь дома.
Коротко и ясно.
─ Понял…
Гудки.
90
.
.
Глава двадцать вторая
.
.
Время как будто остановилось. Но ничего другого не
остается, как только ждать. Ждать и надеяться… На что?
Он даже не спросил, каким рейсом «они» вылетают. И она не
сказала. Может, еще позвонит. Ждать и надеяться…
Он не узнавал себя.
Оказывается, он
ждет возвращения жены, с которой еще
вчера ─ нет, еще какой-нибудь час назад ─ безоговорочно
намерен был разводиться. А теперь ему не по себе от мысли,
что по возвращении домой, она поведет разговор таким же
сухим и холодным тоном, каким только что говорила по
телефону, односложно отвечая на вопросы и ни о чем не
спрашивая. Ему было не по себе от этого дважды повторенного,
во множественном числе, «должны вылететь»… И от
высказанного в категорической форме «жди дома!»…
Что ж, она в своем праве. Он ведь ясно дал понять, что все
кончено. В тот вечер, за два дня до ее командировки. Когда он,
наорав на нее, ушел к себе в кабинет, хлопнув дверью.
Что же случилось сегодня? Почему сегодня-то он ждет ее с
таким душевным трепетом? Вот именно: с душевным трепетом,
чего прежде не бывало и в помине. Неужели только из-за того,
что на горизонте появился соперник, которого Регина знает
давно и который моложе Артёма Егоровича. Намного моложе…
И, может быть, уже давно что-то такое назревало, но до сих пор
он не думал ни о чем таком, потому что еще вчера… Нет,
еще час назад ему было совершенно безразлично, как они
встретятся и каким тоном будет говорить Регина.
Он был в смятении.
Она сказала: «Жди дома!». Значит, придет. Домой. Может
быть, только заскочит ненадолго. Чтобы сказать несколько
прощальных слов, забрать самое необходимое и
уйти
насовсем.
А есть ли куда «им» уйти? Может, Регина и не сразу уйдет,
а какое-то
время
поживет в одной квартире со
своим
«бывшим». Такое бывает. И тогда каждое утро и каждый вечер,
хотя бы еще несколько дней, он сможет ее видеть. Живьем… И
будет мысленно говорить ей слова, которых она давно ждала от
него, но так и не дождалась. Теперь услышит, и кто знает…
Он каждое утро будет варить кофе на двоих. «По
умолчанию»… Может, когда и присядет на минуточку в кресло,
напротив своего «бывшего»...
91
«Бывший». От этого слова несет могилой. Почти то же , что
умерший.
Опять защемило сердце, Да еще как! Уже не щемит, а ломит,
прямо спасу нет…
Глава двадцать третья
Сердце болело на протяжении всего того невозможно
медлительного времени, пока «они», завершив свои
командировочные дела, не сели в самолет и пока самолет
летел, пока приземлялся. Пока «они» мчались в такси, и пока во
двор дома, одышливо пыхтя на скользкой от наледи дороге, не
въехала машина и не остановилась перед подъездом.
Прильнув к кухонному окну (заранее продышав в наледи
глазок), Артём Егорович видел, как Регина выходила из этой
сверкающей никелем и лаком машины с небольшой сумкой в
руке, а Елькин (лица не видно, да кто еще, если не он!),
оставшись на заднем сиденье,
помахал рукой, прежде чем
захлопнуть дверцу. Регина тоже махнула рукой, но головы не
повернула в
сторону отъезжавшей машины. Как бы
отмахнулась.
Потом, после гулкого хлопка подъездной двери,
он
прислушивался к ее шагам на лестнице, вначале едва
различимым, то и дело замиравшим и словно растворявшимся в
воздухе, а затем все более отчетливым и все приближающимся,
приближающимся, приближающимся…
Позвонит или откроет своим ключом? Почел за лучшее не
загадывать. Ждал, замерев у двери. Почти не дыша.
Звонок ударил по ушам как колокол!
Рывком отлепился от двери. С трудом переводя дыхание,
непослушной рукой повернул ключ.
И вошла…
С замороженным лицом.
Поздоровалась. Так же холодно и сухо, как по телефону.
Отступил, пропуская ее, глаза их встретились, и на какие-то
мгновения лицо ее оживилось, с губ спорхнула смущенная
улыбка. но тут же исчезла, и от ее лица вновь пахнуло насквозь
пронизывающим холодом.
Опустила сумку на пол, закрыла лицо руками. Не отнимая
рук, глухо, проговорила:
─ Самолет… опоздал..
─Да. ─ только и мог выговорить он, помогая ей снять шубку.
И посунулся обнять.
Она мягко отстранила его холодными как ледышки руками,
обронив совсем тихо, но он услышал:
92
─ Надо поговорить. Свари кофе, а я пока… ─ и зашла в
комнату, притворив за собой дверь.
На кухне он смолол зерна, налил в турку воды и поставил
на огонь. Он тоже весь словно заледенел, но сердце уже не
болело. Когда вода стала закипать, всыпал в турку кофе ─ две
чайных ложки с верхом ─ и прикрутил огонь до самого слабого.
Когда кофе начал закипать, быстро помешал его ложечкой.
Густая сливочно-шоколадная пенка заворочалась подобно лаве
в просыпающемся вулкане и в следующий миг
с шипеньем
устремилась к устью турки. Артём Егорович
виртуозно
выплеснул кофе вместе с пенкой и взвихренной гущей в
чашечку,
но тут произошло что-то непонятное. Щедро
разрисованная многоцветной эмалью и золотом Регинина
чашечка, описав над краем стола траекторию, полетела на пол.
Артем Егорович попытался поймать ее на лету, но пальцы,
скользнув по глазури, только придали чашечке ускорение.
Подавленно поглядев на черепки, Артём Егорович сложил
их
на блюдечко, а блюдечко
сунул на прежнее место в
шкаф.
Сварил другой кофе в своей керамической чашечке.
Регина
сидела за столиком в кресле, сосредоточенная,
молчаливая, хмурила брови и не смотрела на своего «бывшего».
Артём
Егорович
поставил
перед
нею
кофе,
сел, как в прежние дни, напротив и ждал, что она скажет. Вот
сейчас, после первых слов, все и определится. Если скажет, что
полюбила Елькина, так тому и быть. Только не представлял,
как будет жить дальше. И будет ли жить. Если она так скажет.
─ Сам-то что? ─ спросила она, отводя ложечкой пенку от
края и не подымая глаз.
─ Мне хватит, ─ сказал он. ─ Я уже пил сегодня.
Регина понятливо кивнула и, быстро взглянув на него,
улыбнулась дрожащей улыбкой.
─ Да и разговор, я думаю, будет короткий, ─ добавил он.
─Тёма, все куда серьезней, чем ты думаешь, ─ еле слышно
прошелестели ее губы.
«Предполагаю», ─ подумал он.
─ Нет, все не так, как ты предполагаешь. Я не люблю его.
«Э… Что?»
─ Я не люблю его, ─ громче повторила Регина.
«Даже если ты с ним спала, это уже неважно!» ─ чуть ли не с
восторгом подумал Артём Егорович.
─ Но вот это-то как раз и случилось, ─ почти совсем
неслышно, одними губами вымолвила она.
Но он разобрал каждое слово.
─ Будем считать, что этого не было, ─ сказал он.
─ Но это было, Тёма.
93
─ Потому что я был идиотом. Так что мы квиты.
─ Но дай мне досказать. Там, на краю земли, тебя какое-то
время не было в моей памяти. А он был рядом.
Порядочный,
давно вздыхавший по мне симпатичный мужчина. В общем, я
решила, что
моя любовь к тебе от начала до конца была
придумана мной. Ты же знаешь, я мастерица на всякого рода
фантазии…
« Дальше не надо!» ─ хотел попросить Артём Егорович.
─ Нет, надо! ─ сказала Регина и продолжала: ─ Я тогда
подумала: а ведь меня еще никто из мужчин не любил понастоящему, так, как мне виделось в мечтах. И никто
не
говорил таких слов, какими щедро осыпал меня Елькин. Ты ведь
знаешь: я не могла обмануться, он действительно любил и до
сих пор любит меня.
─ А я был идиотом.
─ …В тот вечер мы
оказались вдвоем в гостиничном
номере (трое его соседей ушли в ресторан), а я уже готова была
кинуться ему навстречу. И кинулась… ─ она замолчала и
вгляделась в глаза Артема Егоровича. ─ Ты, видимо, еще не
понял до конца… Даже не сердишься, а мог бы и поколотить
меня.
─ Это ты ничего не понимаешь, ─ сказал он. ─ Ты вернулась,
ты рядом и… живая. Как я могу на тебя сердиться!
─ Я была с ним в постели, но… Но мои глаза были закрыты,
я его не видела и не чувствовала, со мной в эти минуты был ты.
Прямо перед глазами и весь во мне!
Я сказала Елькину, что
никогда не смогу разлюбить тебя, и больше у нас с ним ничего
не было… Но не признаться тебе в своем грехе и дальше врать я
не могла, потому что я правда никогда тебе не врала. Теперь я
все сказала, и тебе судить меня…
─ Какой же это грех! ─ решительно возразил Артём
Егорович. ─ Ведь
ты была свободна, я собирался подать на
развод. А теперь ты вернулась, и за что же мне судить тебя?
Это я был идиотом!
─ Господи, как я завидовала твоей Танюшке! Это ж надо
так любить свою жену, чтобы и через несколько лет после ее
смерти оставаться равнодушным к женщине, которая…
─ Я же сказал, что был идиотом!
─ …которая не устраивает его только тем, что она ведьма…
─ Ну, и что же, что ведьма? ─ возразил Артём Егорович.
Во-первых, ты добрая ведьма. А кроме того, мне уже нечего
скрывать от тебя, ты все про меня знаешь.
«Я люблю ее! ─
думал он. ─ Так бы и смотрел на нее
круглые сутки!»
─ Если б ты знал, как
долго я ждала этих
слов! ─
растроганно проговорила Регина.
94
─ Каких слов? ─ не понял Артём Егорович. ─ Что ты
добрая ведьма?
─ Что ты меня любишь и готов смотреть на меня круглые
сутки.
«Ну вот! ─ огорчился Артём Егорович. ─ Только хотел
сказать, а она уже…»
Регина
протянула к нему руки, что-то беззвучно
проговорила, и он хотел встать ей навстречу, хотел заключить в
объятия, но не смог пошевелиться.
Глава двадцать четветая
Онн не сразу сообразил, где находится. Кажется, в кабинете,
на диване. В обнимку с подушкой.
─ Ренуль! ─ позвал он, и не услышал ни ответа Регины,
ни собственного голоса…
Поднявшись на ноги, побрел в спальню, почему-то уже загодя
зная, что нет
там ни
Регины, ни каких-либо следов ее
пребывания.
Ни в спальне, ни в гостиной. В прихожей
сиротливо висела только его собственная дубленка…
Заглянул на кухню и с порога увидел, что на полу, куда вчера
упала красивая Регинина чашечка с кофе, линолеум блестит
первозданной чистотой. Отворил дверку кухонного шкафа и
убедился в том, что чашечка стоит на блюдечке. Целехонькая.
А такой хороший был сон, так славно поговорили, и все
помнится в подробностях, как если бы все происходило наяву: и
машина, въехавшая во двор, и разбитая чашка, и признание
Регины…
А телефонный разговор с ней ─ во сне был он или наяву?
Голова шла кругом: где сон, а где явь?
Тут он вдруг опять на какое-то время отключился и, опять
открыв глаза, увидел Регину в чем-то белом. На голове у нее
тоже что-то белое. А позади нее какой-то мужчина, но не
Елькин, и тоже весь в белом. Он что-то тихо говорит Регине, а
она смотрит на Артёма Егоровича и словно бы не слышит, что
говорит ей мужчина.
Артем Егорович хочет спросить, кто этот мужчина и что он
ей говорит, но не может произнести ни слова.
Регина повернула голову к мужчине и что-то негромко ему
сказала. Тот кивнул и исчез.
─ Это твой врач, ─ сказала Регина. ─ Мы с тобой скоро
вернемся домой.
«Вместе?» ─ хотел спросить он.
─ Ну, конечно! ─ сказала Регина. – Я тебя сама буду лечить.
«Я разбил твою чашку».
95
─ Я видела, ─ покивала Регина. ─ Ну, ничего, буду пить
кофе из твоей, мне она даже больше нравится. А тебе купим
другую.
Рядом с Региной опять возник врач, и Регина ему сказала:
─ Завтра заберу домой.
─ Как хотите, ─ сказал врач. ─ Мы сделали все, что могли.
─ Дома ему будет лучше, ─ возразила Регина, поднеся к лицу
платочек. ─ Я его вылечу.
«Вылечит, ─ подумал Артем Егорович. ─ Она же ведьма»