Смех Весны

Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Оглавление
Смех Весны .................................................................................................................................................. 1
Яблоки, мужчины и женщины ................................................................................................................... 2
Звонки........................................................................................................................................................... 2
Вечное воскресенье ..................................................................................................................................... 3
Завещание .................................................................................................................................................... 4
Семьи. Взаимоотношения. Трагедия? Стеклянная комната ................................................................... 6
Сказ про улита ............................................................................................................................................. 8
Красавица. Достопримечательность........................................................................................................ 10
Пес .............................................................................................................................................................. 12
Страх........................................................................................................................................................... 13
Маршрутка ................................................................................................................................................. 13
Блуждания или современная сказка, где не происходит ничего сказочного....................................... 15
Смех Весны
Был вечер слякотного дня. Слякоть, снег, вода, лед – прелесть! Великолепная
Питерская весна. В ней, как и в поэзии, есть многое… Валяются изодранные,
истоптанные лоскутья снега, украшенные черными бусинами грязи и коричневыми
дурнопахнущими розами. Темные плешины льда, красующиеся тут и там в обрамлении
песочной щетины. Веревки ручейков, связывающие обширные грязевые поляны и пятна
мокрого асфальта. Расписанные радугой масляных пленок узлы луж, в которых
путаешься, как в лабиринтах. Блестящие куски ледяного крошева. Плачущее небо, иногда
стряхивающее с серых ресниц песчинки снежинок. Крошечные проталины, укутанные
покрывалами склизких листьев. Танцующие люди, витиевато матерящиеся на неудачных
па. Весело хлюпающая обувь и вторящий ей нос. Набухающий авитаминоз, готовый
прорваться недельным больничным. Недостаток солнечного тепла и света, вечно
живущий в нас горемычных. Ночное настроение и светлые желания улететь куда-нибудь
на прозаичные Канары. Несмолкаемый каскад сравнений и рифм. Правда, рифмы не
культурные: вода – беда, больничный – горемычным, лед – скот, грязь – мразь… Но ведь
рифмы же! Несомненно, весна в Санкт-Петербурге – самая поэтичная в мире.
Измотанный брождением по слякоти забот, уставший от балансирования на лысинах
разговоров, я пробирался к дому. Парадный подъезд высовывал асфальтовый язык, но
язык прятался между щеками (остатками сугробов), утыкался в скользкую ледяную десну,
плавно перетекающую в губу полную воды. Я решил, что язык – это деликатес, и скромно
мял ногами щеки-сугробы. А немолодая, нехудая тетенька решила иначе. Она стояла
перед лужей и рассчитывала силы для прыжка через водную преграду и ледяное нёбо.
Прыжок удался, но нога все-таки скользнула (предательница) вперед, и тетя с завидной
гибкостью села почти на шпагат в воду. Все, что я ожидал услышать, смыло волной смеха
– женщина смеялась. Я прыгнул на асфальт, протянул ей ладонь. Она встала, практически
не отперевшись на мою руку, и прошествовала мимо меня.
Зашел за ней в парадную. Поднялся по ступеням и застыл с ключами в руках перед
своей дверью.
Страница памяти перелистнулась, открыв давно забытую фразу: «Человек, попавший
на виду у других в смешное и непочтенное положение, должен сам смеяться громче всех
над собой (1)». Какая простая и неестественная вещь… Насколько проще матюгнуться,
постанывая от боли и неловкости, и как сложно рассмеяться… Постоянно шлепаясь в
лужу повседневности, теряешь силы на барахтанье в необоснованной злобе, на цепляние
за сочувствие к себе и забываешь о цели… Жизнь зацикливается на попытках подняться и
не доходит до смеха поднявшегося… Эх, рассмеяться бы!
Я открыл дверь.
(1) – «Повесть о Ходже Насреддине» Леонид Соловьев.
1
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Яблоки, мужчины и женщины
«Ну почему самое красивое яблоко на яблоне обязательно червивое?! Может оно
изначально было самое вкусное, и гурман-червяк долго выбирал, пробовал и выбрал? Или
яблоко было самое обыкновенное, но ритмы грызения заставили плод быстрее созревать?
Интересно, а сорт яблока влияет на червивость? А может, просто эта яблоня заражена?
Или заражена эта земля?» - так думал Некто, собирающий яблоки.
«Он и Она были бы идеальной парой, если бы не было их: других мужчин и женщин.
Что нужно Ей и Ему? Они счастливы тем, что вместе. Только для Них это небо и солнце,
только для Них этот прозрачный ручей и это покрывало… Не надо прятаться, можно
строить на куске ткани немыслимые фигуры, занимаясь любовью. Это дерево тоже для
Них, если вдруг та темная тучка разрядиться дождем. Что еще Им нужно? Тихий разговор,
перемежаемый поцелуями, достраивающий философию Их счастья, Их гармонии. Еда?
Вот плоды на дереве!» - так думал Некто, надкусывающий яблоки.
Яблоки были червивы.
«Как было бы здорово, если бы рядом никого не было. Не было бы сотрудниц на
работе, которые грозят пальчиком и назидательно вещают, что мужчину нельзя портить,
его нужно держать в ежовых рукавицах и постоянно нагружать. Не было бы приятелей,
рассказывающих о том, сколько было у них женщин. Не было невест с обожанием
смотрящих на свидетеля. Не было мужей с врожденным «косоглазием». Не было подруг,
уезжающих в одинокий отпуск с сумочкой полной презервативов. Не было бы братьев и
сестер, которые врываются в жизнь двоих и говорят о чем-то ненужном. Не было бы пап и
мам, которые постигли этот мир и приводят формулы…»
Некто, сидящий под деревом, мечтал. На яблоне не осталось ни одного плода, все они,
надкусанные, валялись вокруг, и все они были червивы.
«Эта яблоня заражена. Эта земля заражена. Посыпать бы все это дустом», - подумал
Некто.
Звонки
Подчиненные часто рассматривают начальника, как хорошего или плохого.
Начальство же с этой стороны рассматривает себя редко. Солидность, строгость. Раз
начальник, значит, уже хорош.
Я стал начальником. Задолго до вступления в должность принялся наращивать пузико
– для солидности – и причесывать брови в сердитую сторону благо есть что причесывать.
Народ ко мне уже по-другому. То все «Феня, Феня», а здесь - «Афиноген Афиногенович».
Вообще, конечно, непривычно в начальствующей шкуре, особенно поначалу.
Ответственность больше, вышесидящие органы теребят сильнее да чаще. Соображаешь,
как провернуться, чтобы сверху звездюлей не насыпалось и внизу работа шла или хотя бы
видимость создавалась. На елку влезть и себя любимого не оцарапать.
Кричать пробовал. Сам изведешься, голос сорвешь, нервы накалены – хоть колбасу
жарь. А подчиненный в первый раз смолчит – покипит, во второй покипит – дулю за
спиной нарисует, в третий – дулю сложит и пошлет спокойно. Иммунитет выработал.
Дело не продвинешь и даже настроение у него не испортится. От крика выхлопа – ноль.
Работа с коллективом – сложная работа. Подход нужен, разумение. Эксперименты я
разные ставил, опыта набирался. Что получилось? Не знаю.
Опять звонят. Чего звонят? Прав ли я? Хороший ли я начальник?
А началось это так. Делаю внушение подчиненному, – парню молодому. Запил сынок,
меня не предупредил. Я ведь не зверь, понимаю: дело такое – молодое. Много чего
случиться может. Но ты позвони, скажи – прикрою, мне-то перед своим начальством
отчитываться надо. Он стоит глазами хлопает и вдруг спрашивает:
- И с того света тоже позвонить?
- Сейчас-то ты жив, палец не сломан, чтобы номер набрать. Звони. Я ведь многого не
прошу. Просто позвони.
2
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
- И с того света?
Как с ними, шутниками, разговаривать?
- Да, и с того света!
Вот и повелось от этого разговора, во внушениях на подобную тему, прибавлять:
- …Хоть откуда, хоть с того света, но звони!
Через некоторое время звонить начали. Поднимешь телефонную трубку, а там тишина.
Поаллёкаешь, положишь. Перезванивают. Поднимешь, помолчишь, дождешься гудков
коротких, - больше не беспокоят. Телефон в районе изменили, первые три цифры.
Продолжаются звонки. Мобильник купил. Звонят, молчат. Доперло до меня, что и железо
не вечное, народ же не железный – умирают. А внушения мои действуют. Мистический
бред. С того света звонят что ли?
Вот опять звонок. Звонки, звонки…А что если правда с того света? Иного реального
объяснения не вижу. Вот я и думаю: хороший я начальник или плохой? Может я не прав в
чем? Откуда всё же звоночки эти?
Вечное воскресенье
Упала осень. Придавила упадническим настроением, плохим самочувствием и
непроходящей усталостью. Осень – время падений: листопадов, дождепадов,
снегопадов…
Выбираюсь из промышленной зоны. Здесь и летом-то уныло, а осенью – туши свет.
Пытаясь не поскользнуться на серой слизи размазанной по дороге, совершаю
танцевальные движения, избегая ловушек луж, разбросанных здесь и там, выбрасываю
нелепые па. Бац. Время падений. Удачно, только руку испачкал.
Хорошо, что завтра суббота. Выходной. Последнее время приходилось иногда
работать и в субботу, и в воскресенье. А завтра… Что-то не складывается. Не может быть,
что сегодня пятница. Какой ужас! Сегодня четверг. Завтра опять на работу. Как я устал.
Постоянные авралы сжирают выходные и часы отдыха почти каждый день. Пятнадцать
месяцев без отпуска… Ладно, сегодня иду вовремя – праздник. Может, потому и кажется,
что завтра суббота. Зачем тебе такая работа? Ты же не любишь ее. Тебе до спазмов это
надоело, вырви! Нечем. И ты не умеешь отдыхать. Не можешь расслабиться. Ты
торопишься – жизнь коротка, нужно все успеть. Приходишь домой и пытаешься
заполнить дыры мира собственными мыслями, чувствами, эмоциями – ты это любишь.
Даже когда читаешь – работаешь, ищешь знаки подтверждения своих теорий. Чтение – это
развлечение, через получение информации, эмоций. Любое чисто развлекательное
мероприятие ты воспринимаешь как деградацию. Но вспомни свой отдых. Релаксация.
Разжижение мозгов. Когда мыслить уже нельзя, можно махнуть на все рукой, пороть с
умным лицом ерунду, выкаблучиваться до полного изнеможения. Ссать под себя.
Мучиться от похмелья и невозможности приняться за дело. Проклинать себя за то, что
потерял время.
Как быстро темнеет. Когда наступают сумерки, особенно остро ощущаешь свою
близорукость. Надо проверить зрение, наверное, опять садится.
Эти ступени на виадук меня всегда раздражали. Кажется, что они выше, чем везде.
Приходится задирать колени. Постоянно на них спотыкаешься. Как здесь высоко. Никогда
не видел, что здесь так высоко. Вытащить что ли руки из карманов? А то оступлюсь, за
перила зацепиться нечем. Что-то пролито…
Где мысли? Вот: «Где боль?» Почему нет боли? Я так долго падал. Почему мне не
подняться. Голоса. Кто-то идет. Надо позвать…
Похоже, завтра я все-таки отдыхаю.
И наступила длинная суббота.
А боль появилась.
3
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Я странно отношусь к боли. Беспокоит, иногда сильно. Инородные тела в моем
организме: насморк, першение, боль. Пошипишь на окружающих от внутреннего
дискомфорта – разрядился. Когда болит, отстраненно смотришь на себя – и
воспринимаешь свою боль легким отзвуком страдающего человека. Странно. Плохо, что с
болью не знаешь, как поступить. Когда чешется, можно почесать. А с болью как быть?
Хотя под гипсом не почешешь. Вот и сейчас, чешется – не почесать. Нормально.
Выздоравливаю.
Интересно, ты ждал субботы. Суббота получилась необыкновенно длинной. И что? На
что ты ее употребил? На бесполезное лежание выздоровления? С неохотой прочитал
полторы книги: «Про колобка» и «Про репку». Отдохнул? Выспался.
Ты льстил себе, что на работе незаменим. Незаменимых нет. И зачем же ты
надрывался? Зачем нужны были эти сверхурочные, выходы в выходные?
Прав ли ты в движениях и шебуршениях? В своем неумении отдыхать? Неуверенность
в своих силах. Неуверенность в своей правоте. Неуверенность. Может научится получать
чистое удовольствие? Другой порядок взаимодействия с миром. Жизнь на эмоциях с
отключенной головой. Как же это бывало противно, особенно на трезвую голову. Плыть
по реке смеха, когда не смешно, выдавливать слезы, когда плакать не хочешь. Может твои
эмоции мертвы? Чувства атрофировались? Голова жива. Почему ты так странно
относишься к боли? К жизни? Ты, вообще, странный.
Что ты так напрягся? Расслабься. Вдох, выдох.
И наступило вечное воскресенье.
Завещание
Будучи в здравом уме и твердой памяти все деньги потратил при жизни.
«Что у меня есть? Немного шмоток. Интеллектуальные изыски. Система видения
мира. Тело. С имуществом определились, теперь начнем распределять.
Если я правильно вспоминаю творение Вийона, то он завещал всё – всем. Да и не было
у него ни хрена. Потому и раздавал он небо, звезды и холмы… Он завещал систему
видения. Если хотите, я вам завещаю мою систему видения (найдете её в
интеллектуальных изысках). Еще раз всем – всё.
Вот вопрос: от чего отталкиваться в завещании, от желаний окружающих или от
собственных прихотей? Конечно, эго определяет. Последняя воля. Желательно, чтобы она
не очень напрягала окружающих, а то ведь не выполнят скоты.
Шмотки. Что не нужно, выбросить. Что нужно забирайте. За это не волнуюсь. Только
не подеритесь. Помните, что вещи – это не цель бытия.
Жилплощадь. Так как ребенок один – всё ему. Ему нужнее. Успею наколдовать еще
наследников? Коль буду жив – буду думать.
Интеллектуальные изыски. Ситуация такая же, как и с системой взглядов. Всем – всё.
Берите, если сможете взять. Разница в том, что изыски можно продать и получить доход.
Весь доход (права принадлежат мне и так будет всегда, даже после моей смерти) отдаю
тому из детей, внуков или правнуков и т. д., кто захочет открыть собственное дело.
Правда, для этого нужно продать эти самые интеллектуальные изыски. Материальных
ценностей не нажил. Что сделаешь!
Тело. Было бы неплохо работать и после смерти. Например, наглядным пособием –
скелетом в биологическом кабинете. Сладкие родственники (близкими вас не называю, вы
достаточно далеки), прошу отдать мое тело для нужд медицины, если конечно вас не
затруднит. Затруднит? Не хочу причинять вам беспокойства. Тогда так. Кремация. Желаю
стать дымом и пеплом; не хочу продолжать кормить червей. Опасаюсь проснуться в
закопанном гробу. Не хочу вторичной кончины от удушья. Смерть, предполагаю, –
удовольствие небольшое. Итак, решено, метод погребения – огонь.
Всегда был против сообществ, тем более, навязанных. Ненавижу поездки на
общественном транспорте, коммунальные квартиры, собрания. Даже многоквартирные
4
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
дома вызывают отрицательные эмоции, когда вспомнишь, что вокруг смежные квартиры
набиты квартирантами. Не хочу находиться в пронумерованном месте в сообществе
покойников. Ненавижу сообщества. Прошу мою урну разбить, мой прах развеять. Такова
моя последняя воля».
Эти строки из дневника врага я прочитал спустя месяцы после его похорон. Врага,
который был другом. Нечего не зная об этом негласном завещании, я следовал последней
воли усопшего.
Кто он был? Близкие в моменты ссор называли его долбанутым. Некоторые
утверждали, что у него течет крыша. Знакомые говорили об эксцентричности. Недруги
ставили штемпель – псих. Я не видел в нем отклонений от нормы – сам такой. Только он
был способнее и удачливее меня. У него все получалось. Стоило ему подумать, люди, не
имеющие к нему никакого отношения, начинали шевелиться, тащили рельсы, шпалы –
укладывали дорогу к его цели. Аварий не случалось. И всегда зеленый свет. Яркий пример
– это я. Чуть позже вы поймете, о чем я. Он не был соперником. Он катил по рельсам, я
продирался сквозь джунгли. Он недосягаем. Соперничать с ним не имело смысла. Для
меня он был врагом номер один. Его существование мне мешало. Я ощущал себя
неполноценным, как только думал о нем. А думал я о нем часто. Он был Бог. Теперь он
мертв.
Я отдыхал в Пятигорске у родственников. Мне нравился этот город. Мне нравилось,
что окна квартиры, где я жил, смотрели на Машук. Мне нравилось, что гора похожа на
огромную зеленую меховую шапку. Иногда в магазинах я ищу такую шапку моего
размера или хотя бы зеленый мех, но разочаровываюсь. Наверно, поэтому предпочитаю
кепки. Мне нравилось думать о том, какая должна быть голова, если шапка такая
большая, что это за голова, какие в ней могут быть мысли. Как жителю огромного
мегаполиса мне нравилось, что в любой конец города я могу дойти пешком за короткое
время. Меня удивляло присутствие городского транспорта и раздражало возросшее
количество машин за последнее несколько лет. Мне нравилось бродить в окрестностях
Машука. Мне нравилось заходить каждый день в галерею вод, смотреть на лица людей,
которые потребляют лечебные воды. Нравилось пить воду, которую можно пить, не
прибегая к активной мимике. Мне нравилось рано утром выискивать взглядом Эльбрус,
пока воздух не потерял прозрачности, пока чашка неба не стала по краям желто-серой.
Однако, марево чаще всего начиналось раньше, чем я просыпался. Мне нравился этот
город. Мне нравилось по нему гулять.
И вот однажды, гуляя по Пятигорску, я увидел его. Моего врага. Он шел передо мной.
Я знал, что это он. Быть узнанным и здороваться я не хотел, поэтому остановился,
закурил, постреливая взглядом ему в спину. Он споткнулся, прошел еще несколько шагов
и упал.
Я курил. Он оставался неподвижен. Я подошел. Ни дыхания, ни пульса. Он был мертв.
Приятно видеть смерть своего врага? Созерцание смерти вообще неприятно. Сразу
вспоминаешь, что все мы смертны. Я стоял над его телом и у меня родился план. Сделать
по-моему. Наперекор. Наперекосяк. Ты ожидал двухместной могилы в тихом месте, под
Питером, красивой стелы. Не дождешься. Похороню тебя я. По своему разумению. К тебе
не будут ходить толпы и читать на сером граните витиеватую эпитафию. Прежде всего,
надо выяснить, для чего он здесь и с кем. По сотовому я вызвал скорую. Обыскал его
карманы. В кармане банковская карта, шестьсот пятьдесят рублей с мелочью, листок с
адресом и телефоном в Пятигорске (скорее всего, где он сейчас остановился) и несколько
личных визиток. На визитках значилось, что он представляет станкостроительную фирму,
в сотый раз поменял специальность. Я набрал номер. После третьего звонка возник
мужской голос.
– Ало.
Я представился и спросил:
5
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
– Не остановился у Вас человек «Н»?
– Да, остановился, но в данный момент его нет, – получил я ответ.
Маховик моего плана завертелся.
– Теперь его вообще нет. Он умер.
– Как?!
– Взял и умер. Я его давний друг. Случайно стал свидетелем кончины.
– Он же полчаса назад ушел!
– Много ли времени нужно чтобы умереть? Он приехал с семьей?
– Нет. По работе. Я сослуживец. Его семья отдыхает в Сочи.
– Зайду к Вам вечером.
Я повесил трубку. Маховик набирал обороты. Получилось удачно.
Вечером того же дня я угадывал в темноте вершины Биштау из окон квартиры, где
останавливался мой враг, выслушивал от сослуживца возгласы непонимания и неверия по
поводу быстрых кончин, пил водку. В вещах усопшего мы нашли деньги, достаточные на
шикарные похороны. С родственниками связаться не удалось.
Через два дня состоялась кремация. Мы решили, что урну легче транспортировать, чем
тело. Отпевание обошли, никто не знал был ли крещен усопший. Я, надев траурную
маску, щедро раздавал пакеты с выпивкой и закуской тем, кто пришел, тем, кто помог.
Поминки без меня.
Получив урну с прахом, я не повез ее в Питер. Я подумал, что Чигемское ущелье
лучшее место для захоронения.
Это был прекрасный день. Небо затянули тучи, жары не было. Воздух мутный от влаги
гасил яркие краски. Небольшие луга под лучами солнца сверкающие цветами, были в
такой обстановке невыразительно серы. Я шел по тропинке, по которой обычно водили
экскурсии и впитывал в себя обстановку ущелья. Вдыхал тяжелый влажный воздух.
Улыбался от внутреннего умиротворения. Обрыв подкрался мне под ноги. Я остановился,
достал из сумки урну, выбросил в ущелье и пошел домой.
Пропажу урны я объяснил кражей вещей. Такова воля Божья. В благодарность о
заботах и в память о дружбе жена врага отдала мне его дневники. Я снова стал ослом. Я
часто перечитываю эти тетради. С обожанием и болью зависти. Как у него получалось
управлять миром? Я вглядываюсь в его почерк, пытаюсь разгадать его тайны, решаю, как
быть с тетрадью. Сжечь? Но он просит сжечь дневники после его смерти. Что делать?
Быть последовательным? Быть его другом? Что делать с этими тетрадями?!!
Семьи. Взаимоотношения. Трагедия? Стеклянная комната
Дверь открыл отец.
- Ты чего не бреешься?
Неплохое приветствие.
- Некогда.
Рукопожатие. Крепкая, шершавая рука.
- Пять минут не найти?
Трогаю подбородок. Двухнедельная щетинная. Борода? Нет еще.
- Пять умножить на четырнадцать – час десять. Время… Я написал стихотворение.
Запах алкоголя, согнутая работой спина, промытые внутренней дисциплиной мозги –
отец. Отец повернулся и ушел в свою комнату.
Я прошел на кухню. Мать разгадывает кроссворд.
- Привет.
- Привет.
- С работы?
- Да.
6
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
- Есть хочешь?
- Нет.
- Приедешь в выходные на дачу? Отцу надо помочь.
- Не знаю. Работаю. Я стихотворение написал.
- Приезжай.
- Хорошо.
Забота о муже, забота о детях, довольная самодостаточность, внутреннее
самодовольство – мать. Мать смотрит на часы.
- Сериал!
Уходит. Я ставлю кофе. Хочу ли я кофе? Беру сигареты отца. У меня сильный кашель,
и курить не хочу. В холодильнике? Нет. В тумбочке? Нет. А конечно, в навесной полке.
Ага, вот и водка. Рюмка. Я уже напился.
Загасить сигарету, выключить газовую плиту – кофе пить не буду. А рюмку, все-таки,
выпью. На посошок. Входит младший брат.
- Опять пьешь?
- Написал новое стихотворение.
- Купил новый альбом «Музы»… Компьютер здесь собирал человеку недавно. Блеск!
Последовательность технических решений, привязанность к музыкальным стилям –
брат.
- Брат, я пошел. Пока.
В коридоре натыкаюсь на телефон. Наизусть набираю номер. Гудок. Гудок. Голос в
трубке:
- Алле!
- Привет, Леша!
- Рад тебя слышать, ты вовремя. У меня сын родился.
- Поздравляю. А я стихотворение написал.
- Надо бы состыковаться. Ножки обмыть.
- Надо.
Молчание. Желание выпить, потрендеть, выплеснуть наболевшее на протвень моих
чувств и получить запах размышлений – это друг.
- Ну что, друг, созвонимся?
- Созвонимся.
Гудки. Рядом живет бабушка. Пойду к ней.
Улица. В этом маленьком микрорайоне живут все близкие… И родственники… И
даже друзья. Коробки домов, зажатые зелеными ладошками деревьев, узкие шершавые
языки дорожек, удивительно голубое небо своей глубиной не внушающее никакой
надежды.
Смотрю на небо и думаю: «Сейчас захлебнусь».
Обосанный подъезд, темная лестница.
- Здравствуй, бабушка.
- Внучек, проходи, мне тебя угостить нечем, только манная каша.
- Спасибо. Я сыт.
- Проходи.
- Я стихотворение написал.
- Может оладушек испечь?
- Я просто зашел. Как твое здоровье?
- Спина болит, ноги не ходят, глаза не видят, а так ничего.
Старческий горб нажитый преподаванием литературы, катарактические глаза
литературу видеть нехотящие – бабушка.
- Бабушка, я пойду? Надо тебе что-нибудь?
- Да, нет, ничего.
- Пока.
7
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Хочется ли идти в свою убогую комнату? Нет. Нет любви. Туман в будущем, нет
душевного равновесия. В этом микрорайоне живут только чужие люди. Нет
родственников, близких, друзей, похоже, только равнодушные и враги.
На мобильный лучше звонить с мобильного.
- Привет.
- Да.
- Не можешь говорить?
- Ты по делу?
- Да, я стихотворение написал.
- Давай, завтра на работе обсудим.
- Без проблем. Пока.
- Увидимся.
Желание быть нерасшифрованной, ожидание запоздавшего счастья, обожание
хорошего траха – любовница. «Любовница» - что это за слово? Стойкое ощущение, что
корня «любовь» в этом наборе букв нет – только половая связь. Домой. Больше всех на
свете я привязан к сыну и подруге. В этих словах непонятные корни и мои чувства.
- Где ты был? – это подруга.
- Привет. Как дела? – это сын.
- Я написал стихотворение…
- Нужно что-нибудь приготовить. Соберешь еду на завтра. А не пьян ли ты? – опять
подруга.
Внимательный взгляд. Многотонный напор одномерного характера, возможно,
ожидание запоздавшего счастья и желание быть нерасшифрованной – жена. Милая, я
здесь, неужели ты не видишь?
- Папа, а стихотворение про собачку?
- Знаешь, наверное, не совсем.
Мягкие светлые волосы, распахнутые любопытством глаза полные искренности,
обороты речи сложные для пятигодовалого ребенка – сын.
- Сын, я напишу тебе о собаке. О чем захочешь.
Зеркало в прихожей видит не только стены.
Непечатаемый поэт с гипертрофированным самомнением больной желанием быть
обласканным – это я. Я ухожу… За следующей…
Ужаснее всего, что я ничего не написал.
Сказ про улита
Жил был улит. Не какой-нибудь там особенный, а самый обыкновенный, в улитной
толпе – один из многих. Естественно, как сын своих родителей, перенял он от матери
глубокий карий цвет глаз и пышную темную копну волос на голове, а от отца – рыжие
усы и изумрудный цвет панциря – что, собственно, и характеризовало его внешность.
Имечко он носил простенькое, которое пришлось бы в пору любой улитке: Александр.
Александр был домоседом. Сидел в своем домике-панцире и перекапывал библиотеку
от первой буквы алфавита до последней, когда все закорючки последнего тома
утверждались в его сознании, процесс начинался в обратном порядке. Библиотека у него
была собрана отменная, и даже после пятого прочтения находились в ней перлы, над
которыми стоило задуматься, которые вдохновляли. Александр не был приверженцем
современной литературы, его раздражали словечки почерпнутые из сленга, ввернутые,
кстати и не кстати, каким-нибудь новомодным писакой, не нравились ему и сухость слога,
и отсутствие витиеватых метафор, да и сюжеты находил он не интересными, не
затрагивающими душу. Однако, были и исключения, произведения некоторых
современников он находил очень талантливыми, записывая их в свою библиотеку, а
авторов зачислял в «Орден Классиков». Пресытившись чтением, Александр иногда
погружался в прослушивание музыки (музыку он тоже любил музыкальную, так же как и
8
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
литературу – литературную) или выползал на работу, дабы заработать немного копеечек
на хлеб насущный или на пищу питающую разум.
Однако спокойное течение жизни Александра однажды было нарушено звонком во
входную дверь. Сканирование улицы через дверной глазок выявило присутствие лягуха,
одетого вполне прилично, даже с шиком, и с широчайшей улыбкой. На вопрос «Кто?»,
Александр был удостоен ответом: «К Вам счастье в дом стучится!» Как любой рядовой
улит Александр ожидал прихода счастья с минуты на минуту, поэтому безбоязненно
распахнул перед лягухом дверь.
- Здравствуйте, - заявил лягух. – Что вы знаете об аномалиях?
Александр ответил, что это уклонение от закономерности явлений…
- Вы совершенно правы! – воскликнул лягух, - вы очень просвещенный и умный улит,
и теперь вы имеете счастье узнать обо всем более подробно!
Жестикуляция лягуха была обширной, он как будто исполнял шаманский танец, лицо
же его цвело букетом мимических гримас, губы, глаза лоб, щеки претерпевали множество
трансформаций. В одно и тоже мгновение рот был то едва заметной точкой, то
раздавленной гусеницей, то извивающимся червяком. Глаза же больше всего походили на
плотоядное растение, в которое до приема пищи демонстрирует свои прекрасные
лепестки, но при наличии добычи схлопывается в невзрачный бутон.
«Вот у кого нужно учиться драматическим актерам мастерству движения и мимики», подумал Александр.
- Я хочу Вам предложить прекрасно оформленное издание «Аномальных Явлений».
Лягух с ловкостью фокусника извлек что-то бумажно-цветастое.
- Здесь вы можете обнаружить самые свежие новости потустороннего мира, множество
уникальных фотографий подтверждающих присутствие оного, здесь собраны
потрясающие факты, которые заставят Вас забыть скучную повседневность.
Лягух, пританцовывая, демонстрировал достоинства журнала.
Александр, чтобы избавиться от непрошенного гостя, надел на лицо маску
недовольства, изменил цвет глаз на злобно-красный, нахмурил усы и взъерошил волосы.
Этим, однако, он только усилил нападки лягуха.
- Вы еще не понимаете своего счастья! Вам на дом принесли популярнейшее издание,
каждую фотографию которого можно вмонтировать в золоченую рамку, и, поверьте, они
не меньше будут услаждать ваше зрение, чем полотна великих мастеров. Посмотрите, на
улыбку этой удивительной инопланетянки, она будоражит воображение, она сексапильна,
и много лучше улыбки вашей хваленой Анаконды.
Но теперь я хочу поговорить о цене… Услышав такую смешную сумму, Вы заплачете
от радости, Вы забьетесь в экстазе…
Александр решил, что самый простой способ избавиться от продавца – приобрести
товар. Улит купил журнал и был действительно счастлив, но не от того, что держал руках
«лучшее издание века» а от процесса захлопывания двери за надоедливым лягухом.
«Велика сила убеждения продающих пройдох», - пробурчал Александр, и поспешил
вынуться к повседневным делам, однако взгляд его зацепился за яркую обложку
«Аномального явления»… Явление, которое произошло позднее действительно
выбивалось из цветовой гаммы поступков улита: он засел за прочтение бульварной
газетенки, чего раньше не случалось.
Фу, какая гадость! – воскликнул он, просмотрев все от корки до корки. – Ни души…
ни мыслей…
Но внимание его все же привлек момент: «Редакция принимает для рассмотрения и,
возможно, печати рукописи, рисунки…»
Надо ли говорить, что улит пописывал иногда. Вдохновляясь скачкою фраз,
хитросплетениями сюжетов и прочими прелестями, почерпнутыми из книг и собственных
наблюдений, Александр не мог не взяться за перо, дабы реставрировать, упрочить, а
может и достроить здание литературы.
9
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Почувствовав себя просветленным, этаким Миссией в литературе, улит схватил один
из рассказов о этапе жизни человека, демона, домового (сказочных созданий) и поскакал
в редакцию.
Говорят, что улитки передвигаются медленно. Ничего подобного! Если на вас
поставить дом со всем накопленным за многие годы хламом, попробуйте передвигаться
быстрее. Если улит решится оставить на время своё жилище, то сравниться с ним в
скорости передвижения мало кто сможет. Комочек мышц, не дряблых, а постоянно
тренируемых передвижением тяжестей, скачет скорее курьерского, он похож на
каучуковый шарик.
Александр улит, которого старость еще не одарила букетом болезней и ломотой
суставов, был сама скорость. Однажды он задел гепарда… не гепардика, не гепардишку,
но гепардище… И что бы вы думали? Удрал наш улит. Если бы это чудище породы
кошачьих было чуть порасторопнее в движениях и ходе мыслей, и когти не впивались в
грунт настолько, что их приходилось с усилием выдергивать, может и получил бы
Александр хорошую взбучку. Однако гепард остался ни с чем и долго в злости шипел,
грыз землю, возмущаясь щелчком по носу, полученным от какой-то козявки.
Редактором «Аномальных Явлений» была очаровательная птичка с цветастым
оперением, длинный клюв её имел странную форму (боковые поверхности заточены
настолько, что могли бы зарезать крокодила, а не только рукопись, а окончание имело
форму круглой печати, на которой красовались надпись «Принято»), маленькие глазки
постоянно бегали…
Александр был любезно принят, рассказ его избеган вострыми глазками и изрезан в
лапшу, после чего глазки редактора застыли, затянулись маслянистой пленкой, и
лилейный голосок произнес:
- Хорошо, с юмором, но в рассказе нет ничего аномального.
Александр не стал возражать и понуро поскакал домой.
По дороге он вспомнил, что в Высшей Улитной Школе его любимым предметом было
«логическое обоснование поступков существ разного рода». Предположить, что
произведение, где появляются человек, демон и домовой, не аномально, он, естественно
не мог, поэтому течение его мыслей приобрело следующее русло: «Скорее всего, это
стандартная фраза отказа. Дабы не обидеть посетителя, было сказано «хорошо». Так как
эпитеты «трагично», «драматично» не подходят, то «юмором» пришлось в пору, тем более
что так оно и есть. Словесный штамп «не аномально» довершает композицию. Против
него не попрешь. Если «нам не подходит» - это слишком бедно, «не тот оттенок» слишком серо, то «не аномально» - гигантское ярко раскрашенное животное, один вид
которого приводит в трепет. Прекрасно! Все разложилось по полочкам».
Когда Александр заперся дома, настроение уже было в норме. Он весело скакал между
книг, радужно витал в лавинах музыки и бодро вещал:
«Чего я собственно хотел? Чтобы бульварная газетенка приняла оды возвышенного
слога?! Чтобы напомаженные удоды и пустобрехи лягухи перенапрягли свои умишки и
слегли в горячке?.. Не аномально, но гениально! Мои произведения, может, не все, в
основной массе, улитарны – они только для таких же улитов как я!!!»
Красавица. Достопримечательность
«В этом кра!-ю я единственная достопримечательность. Но не подлетайте ближе. Не
под-кра!-дывайтесь! Большое видится на расстоянии. Располагайтесь на о-кра!-де. Кра!сота? Какой о-кра!-с! Я у-кра!-шение кра!-я! Звезда о-кра!-ин!» - так, и никак иначе,
думала ворона, сидящая во дворике церкви на старой березе. Она важно преступала с
лапы на лапу, топорщила перья, поворачивалась разными баками, точила клюв о ветку,
деловито демонстрировала крылья и изредка сочно каркала – всячески выпендривалась
перед иностранными гостями. Птицы расселись на кованой чугунной ограде с
замысловатыми сказочными ветками и смотрели в сторону вороны. Они вели степенный
10
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
разговор, пользуясь западной речью. Вдруг они поднялись в воздух и перелетели к
помойке, находящейся в углу церковного двора.
«Кар!-аул! Кра!-беж! Кра!-жа!» – заорала ворона, она нырнула с ветки и, бешено
взмахивая крыльями, понеслась выгонять экскурсантов.
Кар!-а-кар!-ы кра!-бят кра!-м!
Она считала эту помойку своей собственностью, своей столовой. А столовая – это
священное место – храм!
Птицы сорвались и улетели. Ворона, свив круг почета, убедилась в отсутствии
покушающихся на имущество, вернулась на излюбленную ветку рядом с гнездом.
«Кар!-тавые иностранцы. Кар!-оеды!» - закричала она в сторону куда исчезли птицы и
погрузилась в свои думы.
Нет применения кра!-соте моей и уму ши-кар!-ному. Не ценит никто. Разве, что
иностранцы любуются! Но все норовят у-кра!-сть что-нибудь. О-кра!-нять надо! В Европу
бы! На вольные хлеба… В круиз! А то сидишь на о-кра!-ине. Ладно, хоть не У-кра!-ина, а
Россия. Все равно хочется в Кра!-иж. Кра!-иж, Кра!-иж! Кра!-сота. Ши-кар!-ность.
Чудесный кра!-й, столица кра!-сот. Клет-ка-р!-ешетчатая, высотная. Коа!-сотки. Кра!савцы. Кар!-мен! У-кра!-шения! Кар!-дебалет, и помой-ка-р!-оскошная!.. А Кра!-тай! Шикар!-но! Там чай кар!-каде. А кра!-соты Кра!-нстантинополя! А кар!-навалы Сицилии! А
кар!-ида! А ма-кар!-оны!
А здесь? Ску-ка-р!-адиоктивная! Смотреть не на что. Стены не кра!-шены. Церковь
называется! Купола не блестят. Здание – рухлядь. Когда строй-ка-р!-азвернется? Одно
утешение – столовая. Но сегодня кар!-ликовый кар!-авай на завтрак подали! Правда кар!па еще… У них еще кра!-сная и-кра! была! Не дали!
Поговорить не с кем. Птицы, не птицы, а кар!-икатуры. И не по-кар!-каешь по душам.
Одни кра!-чки да кра!-чи тупые. Вообще, в нашем кра!-ю все глупцы, даже в кар!-ты не с
кем сы-кра!-ть. Кар!-лики интеллектуальные.
Чокнутые еще. Отстой. Чего стоит эта чай-ка-р!-активная с яблочным именем
Джанотан и иностранной фамилией, которую в два приема не про-кар!-каешь. У нее
простужены мозги, наверное, надуло сквозняком от больших с-кар!-остей. Ха-ха-ха-кар!
Он ужасно кар!-веркает слова. Свистят, что он иностранец, но это пустой кар. Открыл
школу мастерства полета. Мастер. Кар!-касом не вышел… И-кар! Мне предлагал летать.
На хрена мне эта небесная кар!-усель, когда до столовой два взмаха крыла?
Опять звон подняли. Кар!-аул! Сколько можно?! Бьют свои головы чугунные кра!ской кра!-шенные. Что за музон? Недавно э-кар!-ус приезжал, вот там музыка! Дыг-дыгкар, дыч-дыг-пар! Кра!-сота! Кар!-ичневые парни! Групп-ка-р!-еальная!
А у нас? Кар!
Что за кар!-ма, что за судьба?!
Недавно попугай прилетал… Кар!-тавый… Зеленый. Любовался.
А вот бы попасть на э-кра!-н и получить золотого Ос-кар!-ра в Кар!-нах! Вот была бы
кар!-ма! А то о-кра!-няй столовую, смотри как бы кар!-авай не у-кра!-ли. Слетать, что ли к
пе-кар!-ю. Отходы у пе-кар!-ни ши-кар!-ные! Но кар!-оедов много… А может у-кра!-сть у
ле-кар!-я таблеток? Наклеваться кра!-сненьких! От них крышу сносит классно! И глаза изкра!-тся! Полечу у-кра!-ду!
Ворона снялась с места и медленно полетела к аптеке. Она не видела, как на ограду
села стайка залетных птиц. Одна из птиц вещала по-европейски остальным:
«Эта церковь построена в чю-тырнадцатом веке. Фью-никльный памятник русской
архитектуры. Фью-дивительно сохранившийся до наших времен, так сказать, сти-льный
каменный сти-х древности. Интересно, что колокола этой церкви приводятся в движение
машиной. Чу-до механики древности. Чу-до техники! Можно программировать несколько
мелодий, как на ваших мобильных телефонах, но там это происходит с помо-щью
механики. Чу-деса! На стене, за этой старой вороньей березой вы видите чу-десную
11
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
фреску. Ее пощадили и сти-хии и время! То, что фреска дошла до нас без реставрации –
чу-до! На ней вы видите святых…»
«Кар! Кар! – раздалось издалека. - Кар!-а-кар!-ы! Кра!-жа! Кар!-аул!!!»
Пес
Я служил на корабле «Тимошенко». Корабль специального назначения с развитой
связью. Связи у меня устоялись, я был связистом. «Тимошенко» ходил по морям и
океанам, бороздил Черное море, Мраморное, Средиземное, Красное и Индийский океан.
Благодаря службе на корабле побывал я в Европе, Африке, Азии. Между скучными
отстукиваниями сообщений пришлось побродить по многим городам.
Кто такой был Тимошенко, не знаю, но моя фамилия созвучна: Тимохин. Всю жизнь
меня и кликали по фамилии: Тим, Тима, Тимоха.
На корабле у меня был тезка. Пес. Черный, поджарый, с тонкими ногами, длинной
шерстью, карими ясными глазами, хвост крючком… Тоже звали Тимоха. Большой
сообразительный пес.
Я знал когда приходить на корабль, увольнительная была подписана до определенного
часа. Никто не подписывал увольнительную псу, но он знал, когда возвращаться.
«Тимошенко» входил в порт и Тимоха, по только что опущенному трапу, сбегал на
пристань. На корабле не вывешивали транспарантов о времени отплытия, может давали
гудок – не помню, но тезка из увольнения не опаздывал. Только что не было его и вот –
лежит на своем месте, под трапом. Замечал ли он нарастающую предпоходную суету, или
действительно капитан выписывал ему увольнительные – теперь судить трудно. Даже
когда стояли на рейде, Тимоха оказывался в первой шлюпке идущей на берег. Да, он
появлялся с оказией, ел, отдыхал, но заслышав что шлюпку снова спускают, рвался на
берег. Удивительный пес. Умница.
Однажды Тимоха заболел. Несколько дней ничего не ел, тяжело дыша валялся под
трапом, иногда вставал, шатаясь прогуливался и заваливался обратно, исходя пеной.
Подцепил ли он что-то тропическое или его укусил наш бешеный старпом, но встал
вопрос об усыплении. Мы возвращались домой, санитарная служба порта легко могла
поставить корабль на карантин. Никто не хотел после похода сидеть взаперти.
Черное море встретило хорошей погодой, отнюдь не черными волнами. Настроение,
правда, было мрачным. У смертного одра собрались матросы, старпом и врач. Врач
аргументировано доказывал необходимость решительного шага, старпом зло шутил, а
команда вяло бурчала… Все понимали, и давили жалость сапогом разумности до боли, до
комка в горле, до слез…
Тимоха с трудом встал, обвел сочащимися глазами понурых людей, шатаясь, прошел к
борту и шагнул в клюз. Так не стало Тимохи.
Я уже давно отслужил. Рыбья чешую отскочила – выросла шерсть. Я превратился в
сухопутную крысу. О морях и океанах вспоминалось все реже и реже, в основном, при
погружении в теплую ванну. Правда, изредка всплывали нездоровые желания: рвануть к
морю и хотя бы искупаться.
И вдруг, у меня выросли крылья и перья – я влюбился. Интересное состояние, как
будто вместо души у тебя шарик, надутый водородом. Я ласточкой нарезал небо на
открытки для любимой, чайкой чертил ее инициалы. Бабах! Водород взорвался, шарик
лопнул – она выбрала не меня. Вместо души – ноющая пустота.
Я плелся домой, и мне повстречался пес. Он еле держался на лапах, его штормило.
Шерсть на теле осталась кое-где клоками, розовая с серыми пятнами кожа в язвах и
царапинах. Из полураскрытой беззубой пасти вместе со слюной стекал язык,
единственный глаз лил слезы и боль.
Как я похож на этого пса. Кроме болезни и боли не осталось ничего. Даже если и
суждено поправиться, прежнего здоровья не будет никогда – штамп инвалидности не
12
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
вывести. Кроме того, всегда мучает ожидание усыпляющей инъекции… И тут я вспомнил
Тимоху.
Страх
Это похоже на белую комнату. В ней тепло светло. Теплый пол, отсутствие неба.
Стены почему-то холодные. Что это? Детство? Кто я? Человеческий детеныш? Щенок?
Червячок? Я стремлюсь из этой комнаты. Мне почему-то нужно отсюда выйти. Коридор
сужается. Обратно. К точке отсчета. Куда-то еще… Нельзя! Там опасность?
Ой! Что это? Другая комната… Такая же белая. С тем же теплом, желтком солнечного
света, спрятанным за отсутствием неба. Где небо? Что это за комната? Юность? Кто я?
Что происходит? Почему я стремлюсь? Почему комната выросла? Почему я не могу
попасть в ту комнату, в которой был когда-то? Почему я попадаю в этот белый
сужающийся коридор?!? Почему стены холодные? Мне страшно? Почему мне страшно?
Небо! Голубое, прекрасное… Серое, ненастное… Где я? Кто я? Понимание.
Понимание того, что ничего не понимаешь. Деревья… Дома… Стен нет!.. Спокойно.
Почему нет стен? Где холод? Вот. Вот он, я чувствую его, он во мне. А где свет? Где?! Где
я? Кто я? Почему я слышу только звуки? …
Что там? Еще одна комната? Страх. Страх, что комнат больше нет.
Маршрутка
С бутылочкой пива и томиком стихов он ехал после смены домой. Забившись в хвост
рыжего микроавтобуса, посасывал горлышко бутылки и пытался сосредоточиться на
стройных многоэтажках стихов.
Рядом длинный парень в аккуратной джинсе. Опрятно выбрит, коротенькая бородка
нелепо топорщится, блуждающий взгляд нашаривает чью юбку поднять. Вроде пьяный.
Напротив свободное сидение, а рядом сидит дядька с широкой заплывшей мордой,
высовывающейся из-за обширного рюкзака. Наверно, с дачи едет. В перпендикуляре
сидит девчонка со светлыми волосами, задранной ногой в белых брюках, заслонив лицо
раскладной трубкой. Симпатичная? Фигурка, судя по ноге, вроде ничего. На том же
перпендикуляре через проход восседает вертлявая тетенька, внимательно разглядывающая
мир и иногда поглядывающая в брошюру в цветастой обложке с много обещающим
названием из серии «юмористический детектив».
Вдоль входа в салон пустые сидения, чувствующие мир серым дерматином,
ожидающие попы пассажиров. Дальше миниатюрный водитель, не нашедший на свой
перпендикуляр попутчиков, слушающий громкие ритмичные шумы из радиоприемника с
признаками одноголосья. На зеркале, пялящемся на салон, болтается мягкая игрушка,
православный крестик и иконка. Водитель, перебивая шумы из динамиков, постоянно
выкрикивает: «Поехали! Никто не выходит на следующей остановке? Платить будем?
Кому выходить на конце следующего дома?» Он постоянно кивает головой, вероятно, в
такт четвертому цилиндру. Пьяный что ли?
Здания стихотворений при первом рассмотрении красивы, но они содержат жильцов,
которые неплохо выглядят, но ничего из себя не представляют. Толпа обывателей в
густонаселенном муравейнике. И это классика. Многие восхищаются этой туфтой. Что-то
не громко стукнуло. Вертлявая тетенька, завесив книжку на воздухе, обшарила салон.
- У Вас зажигалка упала! – сообщила она широкомордому дядьке с рюкзаком. Из-за
рюкзака высунулась лапа и нашла зажигалку.
За этими многоэтажными метафорами не видно смысла. Сказка «колобок» намного
поэтичнее и понятнее. Здесь же, черт знает что! Вроде, как знакомый язык, но доносящий
иностранную тарабарщину. Неужели нельзя писать проще и понятнее. Символ
громоздится на символ, заслоняя красоту и ясность, и обзывается, наверное, символизмом.
Какой у этой белокурой девицы противный голос! Даже не хочется увидеть ее лицо.
13
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
- Катенька, звонок по другой линии. Я тебе перезвоню, мама звонит, переключаюсь.
Алло! Здравствуй, мамочка! Как вы там отдыхаете? У меня все нормально. Я еду в
маршрутке. Сдала госэкзамены на четыре.
Все-таки интересно посмотреть на ее черты.
- Теперь вряд ли мне поставят за дипломную работу пять, зарежут. Накрылся красный
диплом. Я тебе люблю, мамочка. Нет, я ему не звонила. Да, мне тоже жутко неудобно.
Сейчас мне то одно, то другое. Я была у нее на дне рождения. Мы все обсудили. Свадьба
послезавтра. А дядя Володя звонил? Как у него дела? Мамочка, а как вы отдыхаете?
Нормально, да? Нет, я ему позвоню. Погода не очень. С утра дождик какой-то капал, а
сейчас солнышко. Нет. Нет. Нет. Мамочка я тебя люблю.
Мимо пролетали залитые солнцем многоэтажки, вырастающие из салата свежей
весенней зелени. Опа!. Да, что, блин, за водитель! Я чуть не вылетел в лобовое стекло
через голову длинного соседа. Где мой резиновый шлем? Здравствуйте, девушка! У Вас
красивые длинные ноги, и юбка почти отсутствует. Дерматин дождался хорошей попки.
Вы разве не в курсе, что девушки, когда садятся, ноги держат вместе, и не показывают
всем свои белые трусы? Сосед потерял голову под Вашей юбкой. Вы не чувствуете что у
Вас на трусах выросли глаза? А сиськи у Вас ничего. И лицо симпатичное. Так, что нам
говорит об этом поэзия? Ни хрена. Описание хаоса. Может действительно, так и надо?
Достаточно понять мировой хаос, и тогда такая поэзия станет доступнее? Формы хаоса не
содержат смысла. За этим нагромождением слов нет сюжета, одни образы. Мир.
Маршрутка. Какой все-таки противный голос у белокурой.
- Катенька, это я. Ну, рассказывай, как у тебя дела. Я в маршрутке. А что еще делать?
Мне мама звонила, я переключилась. Слушай, вчера укурилась в хлам. Приехала, а
девчонки уже ждут. Я вообще не курю. А здесь в первый раз. Мы поехали туда, туда, туда.
Оттянулись нормально. Я дома была в четыре, а у меня экзамен в девять. Мне в семь по
любому встать надо. А я только в четыре пришла. Будильника не слышала вообще.
Просыпаюсь, уже семь двадцать. А мне в восемь выходить, а я раскладная, п…ц!
Буду выходить, посмотрю ей в лицо. Ну, водила – гонщик! Так недолго и
кувыркнуться. Входит изрядно выпивший мужичок, короткая стрижка, лицо в шрамах,
юркие руки… Садится рядом с белотрусой. А маршрутка врезается в пробку. Впереди
длинный хвост, состоящий из автотранспорта. Опять надоедливый голос белокурой
курвы, разбивает никчемную поэзию. Когда же ты заткнешься? Это же мобильный,
платить надо! Дорого!
- А я варианты меньше девяти тысяч не рассматриваю. Если, конечно, ее муж
содержит, тогда ладно, можно и шесть.
Белотрусая подала голос:
- Остановите на следующей остановке!
- Не остановлю! – кричит водитель. – В объезд поеду. Пробка! Хочешь, счас выходи.
- В объезд? Хорошо. У девятого дома, шестая парадная, седьмой этаж.
- Ублюдок, б..! – возникает юркорукий мужичок.
Маршрутка ныряет во дворы и помойками, пешеходными тропинками, газонами режет
пространство.
- Ублюдок, б..! – опять замечает юркорукий.
Пробка не попадет под колеса. Объехали.
- О, как хорошо! – заявляет вертлявая.
- На остановке останови, - говорит юркорукий.
- Девятый дом! Чуть дальше… Здесь! - светится белотрусая. Маршрутка экстремально
тормозит.
- Ты козел, ублюдок! На х… так делать? Я бы десять минут в пробке поторчал! Я
водитель! Понял ты?! Б…! Я тоже работаю. На х… так делать?! Я, б…, тебе счас по е…
настучу.
14
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Белотрусая девица вытащила юркорукого и повела в девятый дом, показывать седьмой
этаж, а водитель отложил монтировку и, в такт киваниям головы, надавил на рычаг
скорости.
- Поехали!
Лобового стекла сейчас не будет. Я уже почти коснулся его своим мозгом. Все сильней
и сильней надоедал однопалый Бетховен, наигрывая на мобиле свой известный концерт.
Из-за рюкзака высунулась лапа с телефонной трубкой неимоверных размеров.
- Алле. Да, я еду в маршрутке, скоро буду! Что ты привязалась? Неужели не понятно?
Все! На х… пошла!
Стихотворение «Потоп». Ничего не понятно. Неужели у них такие мудреные души,
мозги, чувства? Почему, интересно, тогда не утонули все?
Не водитель, а летчик истребитель – такие виражи закладывает. Какая тут поэзия,
когда строки летают по салону, да еще за дорогой следить надо. Здравствуйте, дяденька,
засаленная рубашка, рваные сандалии, затертые джинсы.
- Алле, - говорит нововошедший в голосоприемник своего мобильника. - Ты приходи
завтра, к трем часам. Нет, напиваться не будем, послезавтра всем на работу. Сыну
четырнадцать лет. Приходи с семьей. Жду. Привет, Пух. Сыну четырнадцать лет. Паспорт
получает. Приходи. К трем часам. Не обижай его. Все, пока. Здорово, Леха! Выспался
уже? Говорю, выспался? Я тебя, жду завтра к трем часам. Не дай бог не придешь. Не
кидай меня! Я тебя знаю! Пока!
Бах родил на телефоне старую мелодию. Вертлявая закончила книгу. Нововошедший
наприглашал бухариков на день рождения к сыну. Длинный парень достал попсовый диск
и начал прослушивать его глазами. Широкомордый захрапел, уткнувшись в рюкзак.
Белокурва продолжала скрести воздух мерзким голосом. А он сказал: «Остановите здесь!»
«Где здесь?» - не понял водитель. «Прямо здесь», - ответил он. Микроавтобус резко
затормозил. Он, держась за горлышко недопитой бутылки, прошел по салону и вывалился
из маршрутки, так и не оглянувшись. Хлопнула дверь. На сером сидении остался лежать
томик стихов.
- Поехали! – воскликнул водитель, и микроавтобус продолжил свой путь.
Блуждания или современная сказка, где не происходит ничего сказочного
.
.
.
12.08. Люблю тебя, Петра творенье… – я не замечал течение улицы, не обращал
внимание на суетливость людей, их гримасы и движения, думал о Ней.
Спустя почти полтора месяца я появился в первый раз на месте нашей прошлой
встречи. Что ищу я? Ее? Себя? Самоуверенного кретина. Чудака не лишенного
оригинальности, который (вместо того чтобы как всякий, вычислив координаты ее
постели и оттанцевав всю ночь до всплеска утреннего света) сделал красивый жест:
избегнув поцелуев и объятий, смылся. Найти бы дурака, который не пытался… Который
по собственному желанию расстался с Ней. Который, движимый импульсом, назначил
свидание на месте расставания и не пришел. Да вот он… – я. Кто ж знал, что часть дома
может рухнуть на проходящего мимо, что кости человека сокрушимы, что контуры его
судьбы недолговечны. Кто знал, что фасады зданий города так же прочны, как плитка
шоколада, что человеческий скелет – песочное печенье, что Судьба – мороженое?! Меня
собрали, испекли заново и вот через сорок дней я стою на месте нашей первой встречи.
Вот она… Дурь! Надеяться на встречу… Где я?! Я не здесь. Расстались мы у Казанского –
там место нашей следующей встречи. Быстрей! Успеть бы!
Хромой солдат любви весь вечер ковылял по струне Невского от Аничкого моста до
Казанского собора и обратно в поисках себя вместе с Ней и оставался одиноким. К вечеру
от вибрации расстроенных чувств и многокилометровой увертюры болела голова, и ныли
15
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
только что затянувшиеся раны… Я надолго останавливался и вглядывался в протекающие
горизонтально лица людей и в лица зданий, текущих вертикально, с надеждой, что Она
появится, что Она опаздывает…
Почему я не оставил Ей своих координат, почему я Ее оставил тогда? Чертов
оригинал!!! Почему не записал Ее адреса?
С наступившими сумерками почувствовалось дыхание осени, и надежда на встречу
угасла закатным солнцем…
Черный костюм и ботинки, покрытые пылью. Белоснежная рубаха, вобравшая гарь –
лицо стало белее, от усталости и боли… Букет гвоздик увял, растрепался и украсил одну из
урн…
13.08. Утром проснулось решение искать. Но как? Компьютерные базы. Вычислить
энное количество жительниц Санкт-Петербурга. Сузить поиск возрастными рамками и
планомерно знакомиться… Дать объявления в газетах, по радио, телевидению… Она
далека от средств массовой информации. Сняться в рекламе – реклама на каждом шагу…
Нет, не хочу. Есть маршрут нашей прогулки, разговор… Судьба… она нас столкнула, она
и повенчает! Мороженое, песочное печенье, шоколад. Проклятый город! Помоги…
17.08. Ее нужно разыскать. Разгадать топографическую карту – это Ее Город, я не мог
ошибиться! Она тоже ищет меня – я чувствую резонанс душ.
17.08. Вечер. Как из написанного я буду вырезать неуклюжее, так и из Города
отсеивать дефектное, чтобы найти места пересечения наших путей… Души наши уже
пересеклись.
Почему я не оставил свой номер телефона, не взял Ее адрес?.. Таковы правила игры.
Есть наши имена, место встречи, разговор, настроение, отношения, разлука… долгая
разлука, которая уйдет – я должен Её найти.
25.08. Пройти от Аничкого моста по набережной Фонтанки до Мойки. Набережной
Мойки – до Дворцовой, затем к Адмиралтейству, встать у фонтана, вернуться к Невскому,
шагнуть опять до Мойки и, странной радугой мостов, разбавленной Фонарным и
Почтамтским, избегнув Поцелуев… По Глинки и Римского-Корсакого к каналу
Грибоедова петлять берегами, переходя все мосты – до Казанского… Собирать слова,
прилипшие к окнам, сдергивать эмоции, развешанные на фонарных столбах, и возвращать
всё на свои места…
3.09. Недалеко от моего места проживания построили Храм. Говорят, что он народился
во второй раз. Первая жизнь была растоптана походом безверия по России. Не знаю,
каким было его воплощение до перерыва в бытие, но сегодняшнее воплощение удивило.
Он еще не достроен, внутри ведутся работы, рядом действующая часовенка, ее лицо менее
подвижно, – настроения мало влияют на топорно срубленный облик. Храм, как хороший
актер. Любое веяние преображает его облик. Необыкновенный спектакль рождается при
кардинальных сменах погод, эмоций, эпох… Рядом живущие здания похожи на маски, у
них отсутствует лицевая мускулатура – безликие статуи, столбы. Мастерство архитектора,
наверное, и состоит в том, чтобы сделать живое здание, реагирующее на внешние
изменения. Прохожим лица эти надо знать. Помнить, чтобы уловить, отличать живые
лица от рожиц нарисованных Петей.
7.09. Зубрить Город… Заучивать вечер… Воспроизводить свидание, вспоминая слова,
эмоции, жесты, и кричать про себя: «Где же ты, Любимая?»
13.09. Блуждая по городу, слушая разговоры и отдельные слова, я думал о странности
слов. Свой – может быть местоимением, а может быть и глаголом, где «с» – приставка,
«вой» – корень. Стой – глагол повелительного наклонения и предлог с местоимением: с
той. Простой – прилагательное, простой – существительное и про с той… Я думал о
странностях… Она – о, на!
26.09. Время рассыпается на времена года… в этом Городе они легко делятся на
раннюю весну, собственно весну, летко, раннюю осень, золотую осень, позднюю осень и
зимищу с возвратами в позднюю осень…
16
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
27.09. Время рассыпается на отрезки: работа, поиск, сны о поиске и озарения без
привязки ко времени.
28.09. Заставить себя забыть маршрут и наматывать улицы спиралью, сворачивая
только направо и избегая пройденных улиц, выплакивая стихи о Городе и…
30.10. Я хотел рассчитать центр тяжести города. Пусть результат расчета будет
истинным центром, и, может, местом встречи. Но на тех картах, которые я рассматривал,
границ города не нашел. Сдается мне – Санкт-Петербург безграничен. Была одна карта,
где граница города светилась, местами убегала на белые поля – терялась… Поэтому
пришлось перечеркнуть все карты, сплюсовав левый верхний угол с правым нижним и
верхний правый с нижним левым. Центр масс утонул в Неве ниже Петропавловки.
1.11. Я хотел рассчитать центр масс (или все-таки тяжести?) метро. Зачем?!! Чтобы
скатываться от центра к центру? Решение оказалось правее площади Восстания, скорее на
Невском, рядышком с Бакунина. И что? Что есть центр? Что такое лицо? Лицо города…
ноги города, руки… душа…
2.11. Люди – кровь города. Метро – кровеносная артерия. Где ты, моя кровинка?!
23.11. Я ловил ее в метро. Стоял в переходе… Толпы людей омывали меня, как воды
омывают камешек. Я был готов, увидев Ее, принять энергию течения и быть
выброшенным на теплый песок слов: «Здравствуй, мне тебя не хватало». Но сильный
поток оказался сильнее. Взгляд знакомого сковырнул меня с места, соблазнив уютом
квартиры, неспешным разговором, легким ужином и веселой водой.
Утро я встретил голышом недалеко от метро «Автово», полулежа в горячей ванной, я
завис над землей вместе с пятым этажом хрущевки и четырехкомнатной квартирой,
похожей на кулак – одна комната большая, как ладонь, остальные помещения маленькие,
как согнутые пальцы. Капли из неплотно закрытого крана вели отсчет времени. Взгляд
мой упирался в стену, но мысль сочилась между атомами из замкнутого помещения к
простору улицы. Окна наблюдали, как сердятся тополя, не понимающие шуток ветра и
поэтому возмущенно потряхивающие узловатыми ветвями…
28.11. Каждое здание имеет свою позу. Современные штампованные здания – это
положение струнки. По струнке лежащий / стоящий / согнутый… А позы старых зданий?
Адмиралтейство… медитативная поза со взглядом в небеса. Казанский собор – вальяжно
развалившийся император. Исаакиевский собор – строго сидящая важная особа.
Мариинский дворец – гордый человек, стоящий на карачках. Правда, игрой настроения
изменяется отношение к фигуре (или лицу?). Хотя здания ранней постройки и несут
печати прикосновений души, дум, настроений автора, они созданы как функциональная
постройка – жилье, неважно кого, или… Может, от этого на лицах и позах зданий можно
уловить ущербность… отсутствие некоторых мышечных рефлексов и нескладность
фигуры… Нет, у Нее не ущербная фигура… А какова Ее поза сейчас, Ее мимика, Ее
настроение? Кто Она? Кто Она в данный момент? Зимнее утро? Или летний вечер?
29.11. Осень и зима идут с севера. Весна и лето – с юга. Утро и день наступают с
востока. Вечер и ночь приползают с запада.
11.12. Слышу музыку Города, слышу мелодии неба. Закрываю глаза и чувствую – нужно
идти туда… К зиме… на закат… Я искал настроения. Настроения Города, Ее… Она и Город –
единая шкала настроений. Так было при нашей первой встрече. Ее настроение должно быть
похоже на настроение Города. Если у Города весенний день, то и у нее… и у меня… В летнем
настроении я шел на юг, веяло вечером – сворачивал на запад, награждало утром – бежал на
восток, ошарашивало зимой – тащился на север… Чаще всего, вечернее настроение
возникало с утра, а зимнее – к вечеру… Она, как и я, не любит красный цвет, но в вечер
свидания настроение города было кровавым, цвет ее платья не диссонировал с окружающим
и привлек мое внимание – не оттолкнул. Я правильно искал, калейдоскопом настроений
просматривал город, пока эмоции не зашкалило на зимне-вечерней отметке. Я думал, что
Судьба манит меня за пределы Центра. Долгими размышлениями, неспешными шагами в
несчитанные часы – очнулся в тупике. Финский залив. Ночь.
17
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Можно топать дальше к Западу и Северу по снегу и льду, но найду ли я Ее там?! Будет
ли там таять мороженное? Зачем занесло меня в Сестрорецк? Чтобы сидеть в
гостеприимном отделении милиции, попивать пиво, травить анекдоты, вызывая ее облик?
Такие поиски никуда не годятся!
12.12. Когда влюбляешься – обостряются чувства и притупляются мозги. Закон. Закон
сохранения: если что-то обостряется – значит что-то тупится. Проект закона Конституции
Любви.
13.12. Странное сочетание слов: город растет. Может быть он толстеет? Приятнее
думать, что он изменяет пропорции. Он не может быть совершенным или несовершенным.
Она – совершенна, и если она располнеет… То станет для меня менее привлекательной?
Любовь и привычка сохранят доброе к ней отношение. Она не растет… А Город? Может
он все-таки полнеет, и у него появляются жировые прослойки?!
15.12. За сегодняшний день зима несколько раз поменяла настроение – сменила три
фазы. Утро было пушистым и добрым. Большие, мягкие хлопья неторопливо плыли к
земле… Днем запасы небесного хлопка закончились, небо поднялось, появились мутноголубые глаза просветов – ударил мороз. К вечеру подул колючий ветер, небесный купол
замерз, поднявшись еще выше, с него стали отшелушиваться чешуйки снежинок –
воздушная перхоть. Кое-где замерцали злые зрачки звезд, мороз усилился…
21.12. В замкнутых пространствах города виднее фазы погоды. Если на равнине
горизонты широки, и легкое просветление – лишь легкое просветление, а время года
остается неизменным, то в городе другие горизонты (они узки) и, набежавшая на солнце
тучка, как фаза времени года.
1.01. Прошлый год растаял – лужица непонятной консистенции и вкуса… Новый год –
розочка… из мороженого.
5.01. Улицы, занесенные снегом… Бело. Свежо. Чисто! Проклевывается утро.
Появляются первые прохожие: черные, серые, реже цветасто одетые люди, которые топчут
белоснежные простыни… Машины раскатывают колеи, обнажая убожество асфальта. Их
дыхание, движения перетасовывают белизну с грязью, зловонной гарью заполняют
пространство, пачкая настроение чистоты… Первые прохожие! Последний и есть первый –
ни люди, ни машины не спят. Некоторые из них отдыхают. Они постоянно наполняют город
грязью.
Свойство человеческой натуры. Человек состоит из грязи и чистоты, горечи и радости,
сладости и соли, белого и черного. Как бы город не хотел быть совершенным, мутные
потоки несовершенства человека: грязи, горечи, соли, черноты будут коптить небо,
пачкать фасады зданий, ложиться плевками и окурками на тротуары… А радость, чистота,
сладость, белизна – оседают произведениями искусства. Этими искрами, окнами в
незамутненное пространство я стремлюсь к Ней. Я найду Ее!
13.01. В метро! Окунаться в потоки крови, искать Ее в течении настроений!.. При
внимательном изучении расположений станций метро оказалось, что с севера на юг бежит
одна ветка – Московско-Петроградская, и то с большой натяжкой, хотя на участке от
Московской до Техноложки – почти. Кировско-Выборгская петляет пьяной вороной с
северо-востока на юго-запад, – настроение смены года, дня и ночи, – ветка, похожая на
птицу, как ее изображают дети, если, конечно, между станциями вычерчивать линию
лекалом. Две линии метро текут… их вектора приближаются на небольших участках к
вектору движения вечера, стремящегося к утру. Невско-Василеостровская непонятна по
форме, но близка по настроению движения к Кировско-Выборгской, с северо-запада на
юго-восток, смена дня и ночи, времен года. Правобережная линия ровнее всех бежит из
ночи в день… Ее контур – это часть контура женской фигуры, если смотреть из левого
верхнего угла карты: Площадь Александра Невского-Дыбенко – грудь, Садовая-Площадь
Александра Невского – ребрышки, Спортивная-Садовая – живот, Крестовский островСпортивная – бедро, Старая Деревня-Крестовский остров – часть ноги… Была бы моя
воля, я дописал бы Ее контур станциями метро… Я выткал бы Ее имя…
18
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
Возможно, кто-то наткнется на эти записи и в который раз удостоверится – пишет
сумасшедший. Да. Увидеть женскую грудь в схеме метро нормальному человеку
сложно… Попробуйте на карте города воссоздать… Метро – артерия, она… «Схема
метрополитена» под стеклом… то ли вид из гербария, то ли мертвый паук. Я верю, что
мороженое не будет таять!
25.01. Московско-Петроградская свистит от зимы до юга, Кировско-Выборгская –
летит от зимнего утра до летнего вечера, Невско-Василеостровская – шуршит с вечера до
летнего утра, Правобережная стремится от вечера зимы до почти утра – любое
направление, Роза Ветров. Выбирая смены настроения, ищи! Почувствуй, как изменяется
внешнее и кочуй со станции на станцию, а станций смены настроений – шесть… В метро
не видно настроения города. Прочь отсюда!
1.02. Обратно к разговору… Она… Она любит мороженое. Кафешки… Тихие
заведения, спокойные стены, сладкое и холодное… Даже если она не зайдет в это кафе, то
достаточно сесть напротив окна и смотреть…
7.03. Сдались мне эти поиски! Сесть спиной к дверям, окнам и увидеть реальные
возможности обрести успокоение. Они падки на грустные сказочные истории, веселые
мифы и живые легенды. Ты, как мастер чувствования настроения, создаешь ажурный
замок встречи, заставляя возможное счастье трепетать с ритмом стихов, написанных в
поисках… А утром, проснувшись, вспоминаешь, как зовут Судьбу, вспоминаешь, что эта
женщина, обнимающая тебя, не та, которую искал… Мне сказали, что этот цветок
червивый и хотели его выбросить, а я решил подарить тебе.
8.03. Что же мне подарить тебе? Не вопрос! Найти бы…
12.03. Кретин! Козел! Неужели и Она ждет меня в кафе, повернувшись спиной к
встрече? Или встреча состоялась? Дождался!!!
Почти 13. 03. Город – это сеть для меня: он сковывает движения, не давая пройти к
Любимой. Город – это драпировка для Нее: он скрывает Ее в потоках улиц, глотает зевом
парадных…
13.03. В литературе встречались подобные описания кретинизма. Как же зовут мою
Любимую? Не Дульсинея Тобосская? Почему одна встреча дала тебе право называть Ее
любимой, считать единственной и надеяться на встречу...
14.04. Как надоели игрища с Судьбой, которая показала мне возможность выиграть
карту-козырь, но она же ее спрятала в колоду. Партия все тянется и тянется, такое
впечатление, что карт в колоде не тридцать шесть и не полсотни, а много-много больше.
Когда же придет эта карта…
13.05. Карта-схема метро! Как она похожа на детскую фишечную игру! Срочно купить
игральные кубики. Правила игры просты: пройтись по всем струнам настроений – веткам
метро, согласно выпадающим на костях числам, начало – где угодно, завершение – на
любой конечной, после полного осмотра метрополитена.
15.05. Мне снился сон, что Город – это Она. Путешествую по Ней и не могу понять,
Она ли это… Чувствую, но не могу понять. Я внутри Ее, я слишком мал… Могу лишь
любить. Я кричу: «Люблю!» Может Она услышит внутренний голос, дрожание контуров
улиц, резонирующих от моего голоса. Люблю! Грянула гроза, молния раскалывает
сознание: «Так ли важно, услышит она меня или нет!» Крем-брюле тает…
16.05. Столица – это звучит гордо, но культурная столица – тоже не плохо. Любить
можно и маленький город с его узкими улочками и низенькими домами, обилием зелени
садов, частных дворов с цветниками, но…
Любовь, любовь… Разве важно, какой город ты любишь? Важно любить!!! Хотя с
людьми по-другому… Люди могут быть плохими, злыми… Одинаково.
17.05. Игра закончилась на станции метро «Проспект Просвещения». Я стоял на краю
платформы среди людей, ждал поезда, чтобы ехать к месту проживания, и потряхивал в
руке ненужные уже кубики. Плавно-ленивым взмахом я бросил вместе с надеждами
19
Андрей Демьяненко «Альбом рассказов»
игральные кубики на пути. Кто-то рядом зеркально повторил жест – меж рельсами четыре
кости раскатились. Крик родился от взрыва сердца, выплеснулся в воздух и громыхнул:
– Александра!
– Сергей! – отозвалось эхом.
Что-то случилось с миром: шоколад стал тверже алмаза, песочное печенье перестало
крошиться, мороженое – таять, и улыбнулось мне.
– Александра Петровна… даже если бы Вы были творением Сергея, я все равно любил
бы…
– Сергей… как долго я Вас искала.
.
.
.
13.06. Уже после нашей встречи с Александрой я верстал книгу «Экологическое
Законодательство РФ», где нашел ограничение распространению Петербурга в законе «О
территориальном устройстве Города». Мы с Сашей загорелись посчитать центр тяжести,
но… Центр тяжести – легкости – масс – … (и прочие центры) сгорели в поцелуе,
образовав иную точку отсчета: нашу… Точку отсчета Города – Страны – Мира –
Вселенной!..
20