Разновидность эдиповой триадной констелляции при
advertisement
Криста Роде-Дахзер «Разновидности эдиповой триадной констелляции при нарциссических и пограничных нарушениях». Примечание: следует различать «зрелый» эдипов комплекс и «стратегический». Первым термином обозначают отношения между достаточно хорошо структурированными индивидуумами в полностью развитой триаде. Второй термин характеризует отношения, типичные, прежде всего, для людей с нарциссическими и пограничными нарушениями. Для них характерны защиты эдипова и доэдипова периодов и сохранение диадной структуры. 1. Проблематика Нарциссические нарушения личности наряду с так называемыми пограничными расстройствами причисляются к доэдиповым нарушениям. Это означает, что этиологически значимые детские конфликты таких пациентов имеют корни в доэдиповой фаз е (на психосексуальной оси развития). Они попадают на период жизни с 1 по 3 год и, таким образом, формируют важнейшие психические структуры – прежде всего «я» и «самость»- которые поэтому особенно уязвимы. На этом основании диагноз «доэдипово нарушение» ча сто означает также недостаточное развитие структуры у пациента, нарушение в области «Я» или «Я-структурный дефицит». (Ср. напр. Blanck und Blanck, 1979, Rohde-Dachser, 1983). Открытым остаётся вопрос, каким образом дети, после такого раннего неблагоприятн ого влияния на их влечения и структурное развитие, смогли преодолеть эдипову фазу. Был ли им вообще доступен этот важный для развития шаг или нет, как считают многие в научных кругах. Если да, то как могли они, в итоге, столь мало оснащенные, противостоя ть эдиповым противоречиям. Возможно, данные конфликты протекали просто по -другому, чем у индивидов с меньшими решающими травмами в более ранних фазах развития? Можно ли предполагать, (как это делают Fenichel (1931), Lampl de Groot (1952), Loewald (1980), Lebovici (1982), Meissner (1985) и др.), что вид и размах доэдиповых нарушений определяют специфический модус эдиповых противоречий. Эти вопросы я и хочу исследовать. При этом я считаю важным выяснить как можно более точно, что аналитики имеют в виду, г оворя об “эдиповом периоде”,”эдипове комплексе” и “эдиповой триаде”. 2 2. Что означает ”эдипов комплекс”. Учение об эдипове комплексе как “центральном комплексе неврозов” считается неоспоримой частью психоаналитической теории ( ср. Sacks, 1985 Cremerius, 1986). Несмотря на это (или как раз по этой причине) дать точное определение этому явлению труднее, чем ожидалось. На собрании Американской психоаналитической ассоциации в Филадельфии (1983 год) наряду с другими темами обсуждался вопрос переосмысления э дипова комплекса. Симон сделал сравнение, заслужившее всеобщую поддержку: “Эдипов комплекс похож на двигающуюся и потому трудно доступную мишень: то, что она в себе скрывает, постоянно менялось за последние 70 -80 лет. Между тем, понятие является в такой с тепени объёмным и комплексным, что без его прояснения просто не обойтись (ср. Sacks, 1985, 203 с.). Сам Фрейд ни разу не систематизировал характеристики эдипова комплекса (ср. Laplanche und Pontalis, 1967, с. 352). Его высказывания по теме, разбросанные по всем трудам, были собраны Лапланшем и Понталисом и сформированы в следующее определение: “Эдипов комплекс – это организованнная система любовных и враждебных желаний, которые ребёнок испытывает по отношению к своим родителям. В своей так называемой пози тивной форме, комплекс проявляется точно как в известном мифе об Эдипе: в желании смерти сопернику – персоне одного с ребёнком пола - и сексуальн ом желании по отношению к персоне противоположного пола. В негативной форме комплекс проявляется наоборот – в любви к однополому родителю и ревностной ненависти к родителю другого пола. В действительности, обе формы сочетаются в различной степени в так называемом зрелом эдипове комплексе” (с. 351). Итак, здесь комплекс описан как конфликт влечений, который происходит из антагонизма желаний ребёнка по отношению к родителям. Дальше мы узнаём, что этот конфликт развивается в структуре из трёх персон - отец, мать, ребёнок. Но признаки этой структуры так же мало определены, как и психические особенности задействованных индивидов. В центре интересов однозначно находится динамика влечений. Лёвальд (1980) определяет эдипов комплекс как «психическую репрезентацию центральной, мотивированной влечениями, конфликтной триадной структуры из отношений ребёнка и родителей» (с. 337). По этой причине структурный (триадный) момент происходящего здесь намного ярче и выходит на передний план. Холь (1983) идёт ещё дальше и описывает эдипов комплекс почти исключительно с точки зрения структуры: 2 3 «По Фрейду, главный невротический кон фликт каждого индивида имеет начало там, где ребёнок в процессе своего развития должен перейди от диадных к триадным отношениям. Фрейд обозначает его как «эдипов комплекс» и рассматривает его отныне как базовый комплекс неврозов » (с. 78). Таким образом, структурно обусловленная конфликтная конструкция из трех человек (Loch, 1984) провозглашается организующим моментом эдиповой фазы. Чтобы достичь такой констелляции, ребёнок должен обладать известной степенью дифференциации психики, которая достигается, согласно господствующему научному мнению, примерно к концу третьего года жизни (ср. напр. Blanck und Blanck 1979 с.109). Этот временной отрезок совпадает с началом эдиповой фазы развития инстинктивных влечений. Поэтому их содержание отныне отражает преимущественно триадную картину мира ребёнка. Эти цитаты иллюстрируют предельно чётко, что объяснение эдипова комплекса в настоящее время колеблется между двумя полюсами: инстинктивно динамическим и структурным. При попытках избежать крайностей, зачастую незаметно теряется его связь с различными этапами человеческого развития. Похожий вывод сделал Штольце, который утверждает: «Трудности при понимании эдипова комплекса возникают в связи с переплетением двух проблем - существующих в рамках сексуального развит ия маленького ребёнка и проблем ранней дуальной связи мать -ребёнок (1976, с. 616). Так он точно определяет причину понятийной расплывчатости эдипова комплекса, которая давно не даёт покоя теоретикам психоанализа. Попытка лучше дифференцировать эти проб лемные области привела Абелина (1971), Ротманна (1978) и др. к созданию концепции «ранней триадизации» (или «доэдиповой триадизации»), которая, по мнению этих авторов, начинается примерно с 18 –го месяца жизни и предшествует эдиповой фазе. Под «ранней три адизацией» Абелин понимает травмирующую и одновременно структурирующую попытку ребёнка понять и интроецировть отношения между своими самыми важными объектами, матерью и отцом (1975, с. 293). При этом сексуальное содержание и соперничество не играют больш ой роли, как это происходит в более поздний эдипов период. Как и ранее упомянутые теории эдипова комплекса эта концепция базируется на идее о возникновении сначала дуальных отношений, которые через различные промежуточные ступени переходят в зрелые триадные отношения. В противоположность этому Мелани Кляйн постулирует очень раннее развитие эдипова комплекса (1927, с 7). По её мнению, 3 4 отвержение ребёнка через отнятие от материнской груди высвобождает эдиповы стремления в конце первого - начале второго года жизни (1927, с 7). Поэтому она говорит о «ранних стадиях эдипова комплекса», который как полная конфликтов триадная структура оформляется не позднее достижения ребёнком «депрессивной позиции» и затем накладывает отпечаток на всё его дальнейшее развитие. В своём труде (1945) Мелани Кляйн указывает на ещё более ранние истоки эдипова комплекса - время «паранояльно-шизоидной позиции», когда фантазийный мир ребёнка населяют одновременно желаемые и преследующие части объектов в форме материнской гуди и отцовского фаллоса. Эти «ранние стадии эдипова комплекса» следует отличать от понятия «триады», каковое возникает в работах Грина (1975), Лебовици (1982) и др. и которое в очень обобщённом виде относится к триадной структуре, возникающей в результате ран них процессов расщепления. Связанные с этим архаические представления о себе и об объекте помогают возникнуть первичной рудиментарной структуризации опыта на «приятное» и «неприятное», точнее «хорошее» и «плохое». Это обязательная ступенька человеческого развития (ср. Kernberg, 1975). У пограничных пациентов эти архаичные представления сохраняются, они могут воспринимать мать и отца как и в ранние годы – через призму эдиповых переживаний (ср. Green, с. 515). «Межд у тем, различия проводятся не по половому признак у или ф ункциям, которые позволяют существенно отличать объекты друг от друга. Отличие идёт в большей степени по двум критериям: есть хорошие или плохие объекты, а также есть состояния небытия (потери) или господствующего присутствия». ( Green, c 515, ср. также Rohde-Dachser. 1979, с. 131 ). Важно чётко разделить это пограничные представления с собственно эдиповым комплексом, при котором отношение к интернализованным объектам генитализируется. При этом объекты разделяются по половому и генерационному признакам. Совсем по-другому описывает эдипов комплекс Лакан, который не является сторонником доэдиповой фазы развития. У него комплекс – это, прежде всего, структура, которая с самого начала определят человеческое существование и предопределяет ег о судьбу (ср. Lang, 1973 с.211). Отцовское место здесь описывается через отсутствие, это «пустующее место», под знаком « nom du pere» (ср. Lang, 1973 с.10). Язык и фаллос выполняют одинаковую функцию. Они репрезентируют структурный третий элемент, который противопоставляет дуальным отношениям решительное «нет» (хотя он также способствует их обособлению) и, таким образом, способствует возникновению дистанции (ср. Lang, 1973 с.212). 4 5 3. Место нахождения После знакомства с многочисленными вариантами тракто вки эдипова комплекса со всеми вариациями и переплетениями невольно начинаешь формировать свои теоретические дефиниции. Я опишу сначала в двух словах понятие «эдиповой триадной констелляции. (структуры)» и потом в связи с ней определю различия между «зрелы м» и «стратегическим» эдиповым комплексом и, наконец, попробую причислить к одной из этих категорий нарциссические и пограничные расстройства. Под «триадной эдиповой констелляцией» я понимаю специфическую конфликтную форму детско-родительских отношений. Она проявляется в более или менее развитой триадной структуре, когда ребёнок воспринимает каким-либо образом родительские отношения в своей фантазии как сексуальные. Имеется в виду «фантазия о первичной сцене», с помощью которой специфическая эдипова триад ная констелляция отличается от других типов триады мать -отец-ребёнок. При этом я не упускаю из вида, что эдипов комплекс являет собой переплетение инстинктивных желаний и защитных структур (ср. напр. Friedman, 1966; Deleuze und Guattari, 1972; Rangell, 1972; Loewald, 1980; Fischer, 1986 ). Я в большей степени исхожу из того, что родительская составляющая эдипова конфликта отражается в фантазии о первичной сцене (ср. теорию о «идентификационной фантазии» Вольберга, 1973) и поэтому всегда при исследовании э той фантазии прямым или косвенным образом обнаруживает в ней своё присутствие. Далее я исхожу из того, что оформление первичной фантазии и связанных с ней инстинктивных желаний ребёнка существенно зависит от степени зрелости триадной структуры, а именно от степени психической зрелости ребёнка (по большому счёту, конечно, и от зрелости участвующих, родителей в том числе). Итак, эдипова триадная констелляция состоит из трёх основных элементов, которые находятся на разных уровнях и разнообразно влияют друг на друга. Это: а) степень развития триадной структуры, б) психический уровень участников, особенно ребёнка, в) собственно оформление детской первичной фантазии. Необходимо, в свою очередь, определить рамки, внутри которых можно будет в дальнейшем диффере нцировать формы триадной констелляции по качеству этих элементов и их комбинациям. Это, в первую очередь, различие между так называемым зрелым эдиповым комплексом и другими видами триадной констелляции, которые не заслуживают подобного определения. О «зрелом эдиповом комплексе» буду я говорить всегда в тех случаях, когда эдипов конфликт происходит в полно развившейся 5 6 стабильной триадной ситуации между индивидами, чьё психическое развитие достигло «самой сути» ( Blanck und Blanck, 1979) и происходит в области целых, амбивалентно переживаемых объектных отношениях. Под эдиповым конфликтом я понимаю противостояние ребёнка фантазируемой сексуальной связи между родителями и связанное с этим опытом чувство покинутости. Эдипов комплекс в таком виде является важной переходной стадией развития, во время которой ребёнок получает те идентификации и психические структуры, которые сделают для него возможным в течение его последующего взросления внутреннее и внешнее дистанцирование от своих инцестуозных объектов. Напротив, в тех случаях, при которых первичная фантазия развивается в рамках неполной триады, преимущественно в области частичных объектных отношений, то есть ещё до достижения «самой сути» отношений ( Blanck und Blanck, 1979), речь идёт о «незрелом» или «стратегическом» эдипове комплексе. Этот «стратегический» эдипов комплекс существенно отличается от «зрелого»: в первом случае мы имеем дело с такой ситуацией, когда я развитие ребёнка произошло не в следствие биологического созревания инстинктивных желаний. Развитие инстинктивных желаний (далее – инстинктов, примеч. перев.) и я -развитие происходят так, что ребёнок преодолевает эдипову ситуацию (в этих условиях особенно угрожающую) с помощью примитивных психических средств, которыми он располагает к этому времени. Можно ожидать, что эта ситуация спровоцирует регрессивный побег в доэдиповы диад ные отношения. Но если как раз эти доэдиповы отношения являлись и до сих пор являются травматичными для ребёнка, то можно предположить скорее «побег в будущее». Это означает, что ребёнок прощупывает возможность найти в эдиповой сцене возможности решения своих непреодолённых конфликтов, оставшихся от ранних периодов развития. При этом эдипов комплекс часто как бы встраивается в старый образ дуальных отношений, чтобы сохранить их и предохранить ребёнка от погружения в этот дуальный союз и тем самым от потери своего Я. Таким образом, создаётся структура, которая возмещает определённую нехватку и разочарование доэдипова периода, по меньшей мере, внешне. Ей надлежит также выполнять не только выше описанную оборонительную, но и нарциссическую репарационную функцию. В противоположность к так называемому «зрелому эдипову комплексу» здесь идёт речь всё-таки не о необходимой стадии человеческого развития, которая влечёт за собой по причине своей имманентной конфликтности прогрессивную трансформацию. Здесь идёт речь о фиксированном комплексе, состоящем из защитных и репарационных механизмов, который группируется вокруг первичной фантазии и имеет характер жёстко фиксированной стратегии выживания. Как мы позже 6 7 увидим, это характерная ситуация при пограничных и нарциссических нарушениях. В таких случаях я говорю о «стратегическом эдипове комплексе », чтобы сделать акцент на изменении ф ун кции. Одновременно я хотела бы чё тко обозначить, что здесь не идёт речь о предформе или «ранней » стадии функционирования эдипова комплекса. Эти термины связаны с более или менее линейным представлением о развитии от рождения до полного созревания эдиповой триадной констелляции, в таком виде, в каком она наблюдается в сл учае ненарушенного протекания психического созревания индивида также во время многочисленных переходных периодов. В противоположность тому в случае стратегического эдипова комплекса речь идет фиксированной психической стр укт уре, которая накладывается не на преодоление, а на сохранение. Можно также говорить о «псевдо -эдипове комплексе» как это часто и, без условно корректно, происходит. Я сама избегаю этого выражения, потому что, судя по моему опыт у, оно легко сбивает на то, чтобы серьезность эдиповых конфликтов представить безобидной и заранее трактовать конфликты как доэдиповы. Под этот контекст попадает также подмеченная Рангеллом склонность рассматривать тему «эдипов » - «доэдипов» с точки зрения дихотомии (1972, с. 7). В действительности, здесь никогда речь не идёт в контексте или/или, а напротив, о комплексном пересечении эдиповой и доэдиповой (исходящей из диад ных отношений) динамики. Вопрос, всё чаще обсуждаемый в послекохутовскую эру, можно ли в случае нарциссических и пограничных нарушений действительно говорить о структурном уровне развития или скорее о регрессивной защите против эдиповых противоречий (ср. Forman, 1981), затрагивает, в конечном счёте, мнимую проблему. Предположительно, к правде можно приблизиться, если принять к сведению, что конфликты при этих нарушениях личности множественно переплетаются. Недооснащённость Я ребёнка должна быть компенсирована при вступлении в эдипову фазу с помощью регрессивных манёвров. Они проходят в примитивном модусе, на который и способен ребёнок в это время. C большой вероятностью задействуются при этом те защитные механизмы , которые описали Кохут (1971 и 1977) и Кернберг (1975 и 1976) наряду с пограничным, точнее нарциссическим нарушением личности. Прежде всего, это расщепление, проекция и отрицание. Усиленное применение этих защит препятствует развитию эдипова комплекса, который мог бы быть преодолён и органично переработан ребёнком. В этом circulus vitiosus развивается “стратегический эдипов комплекс” , как голова двуликого Януса – с одновременно прогрессивным и регрессивным обликом. Это те теоретические предпосылки, в рамках которых я буду пытаться обозначить некоторые важные детали о формах и развитии эдиповой триадной констелляции при нарциссических и пограничных нарушениях. Описание ни в коем случае не претендует на завершённость, а скорее подтверждает точку зрения Рангеля, который 7 8 из различных комбинаций элементов эдипова комплекса конструирует геометрическое множество клинических картинок (1972, с.7). IV Полные и неполные триады. По нашим критериям, зрелый эдипов комплекс развивается внутри полной триады; неполные триады ведут, напротив, к образованию незрелого, так называемого «стратегического» эдипова комплекса. Кто знает, когда триада считается полной, тот точно знает критерии, относительно которых чётко и однозначно определяются отклонения. На этом основании я хочу описать в общих чертах условия, которые необходимы для определения триады полной. Триада тогда является полной и находится в равновесии 1 если: 1 три полюса структуры чётко дифференцированы друг от друга (это означает, что отец, мать и ребёнок должны воспринимать и переживать себя как отдельных друг от друга индивидуумов), 2 между всеми тремя полюсами (отец, мать, ребёнок) о существляются реципрокные отношения, 3 все участники одобряют эту ситуацию, 4 все три соотношения треугольника окрашены преимущественно позитивно 2 или имеют тенденцию к этому состоянию, 5 каждое из трёх соотношений ментально представляется каждым участнико м (это означает, что А фантазирует о связи Б и В, временно исключающей его самого, также Б фантазирует об А/В и В – об А/Б). Согласно нашим дефинициям, такая триада развивает «зрелый эдипов комплекс», если ребёнок воспринимает отношения между родителями ( противоположными полюсами треугольника) и таким образом их сексуально окрашивает, а также улавливает половые и генерационные различия (так называемая «фантазия о первичной сцене»). Итак, отсюда понятно, что не всякая система из трёх членов отвечает названным здесь условиям полной триады. Например, ребёнок, который непременно может различать разные объекты (папу, маму, сестёр и братьев) - пункт 1 – не должен всё-таки из-за этого различать отношения между этими объектами и иметь хоть в некоторой степени реалистичное представление о них (пункт 5; ср. к тому же пример о шпателе Винникота 1941, с. 45). Эрманн (1985) выразил недавно предположение, что интроецирование отношений между членами триады, если оно происходит до собственно эдипова опыта, не являе тся Под «состоянием равновесия» я наряду с Хайдером (1958) понимаю ситуацию, «в которой соотношения между величинами гармонично подходят друг другу; при этом нет потребности к изменению» (с 238) 2 По Хайдру, (1958, с. 240) триада находится в равновесии не только при позитивных соотношениях, но и если одно из них позитивно, а два других негативны. В нашем контексте это была бы ситуация, когда дуальная коалиция между ребёнком и одним из родителей заключается при противопоставлении её другому родителю и стабилизируется таким образом. Эта констелляция типична для развития пограничных и нарциссических нарушений. 1 8 9 завершённым. Особенно связь между родителями уступает значению на этой стадии развития отношений ребёнка с матерью и отцом по отдельности. «Несмотря на то, что она (связь между родителями) воспринимается, она занимает незначительное место в фиксации представления о взаимодействии в триаде. Типичные объектные отношения не имеют ещё на этой стадии устойчивой триадной структуры; это достигается, по -видимому, только с завершением формирования представлений о триадных связях и с возникновением эдипова комплекса. Структуру таковых взаимоотношений можно представить скорее в виде двух стеблей, в точке пересечения которых находится собственное Я, но чьи концы ещё не связаны крепко друг с другом. Отсутствующая связка – это интроецирование эдипова опыта стабильных, полных любви отношений между родителями (Роде -Дахзер с. 16). Чем более хрупким является треугольник в этом месте, тем легче удаётся ребёнку при вступлении в эдипову фазу отрицание фантазии о первичной сцене. Тем легче он остаётся в своем нарциссическом универсуме, из центра которого он может устанавливать, так сказать, дуальные отношения с различными объектами, не представляя себе собственно эдипова опыта. В нашей теории особенный интерес представляют те размышления, которые связаны с возможностью лояльных частичных отношений внутри триадной констелляции. При этом становится ясным, что такие лояльные связи, то есть ценимые всеми участниками (пункт 3), возможно представить только в плоскости амбивалентно переживаемых объектных отношений. Обращение с агрессией на этой ступени основательно отличается от способа, применяемого до достижения пограничного рубежа развития, то есть представления о себе и объектах категорично расщеплено на хорошее и плохое. Так Ротманн описывает, как маленькая девочка после ситуативного разочарования в матери временно отворачивается от неё и обращается к отцу. При этом мать консервируется как потенциально хороший объект, то есть мать не отщепляется как плохой объект и проективно не вытесняется, как это происходит на примитивном этапе развития. Мать остаётся косвенно вплетена в отношения ребёнка с отцом, так как партнёром по общению для ребёнка в этой констелляции является отец, который любит мать (и vice versa, ср. пункт 4). При этом становится ясным, что лояльные отношения между двумя полюсами триады в стабильной триадной констелляции возможны потому, что каждый полюс по причине реципрокности отношений (пункт 2) репрезентует косвенно и оба других. При таких обстоятельствах ребёнок знает, что он будет также сохранён в любви матери и отца друг к другу, если связь между ними обоими присутствует. Констелляция скреплена молчаливым согласием, что каждый может иметь связь с другим, и третий будет иметь к ней только такое косвенное отношение. 9 10 Там, где эта предпосылка отсутст вует, автономные частичные отношения неизбежно становятся «предательством»; треугольник рассыпается на конкурирующие друг с другом диады, которые постоянно угрожают третьему изгнанием. Соответственно, имеет значение, разыгрывается ли эдипов конфликт в стабильной триаде, в которой ребёнок с ревностью реагирует на временное исключение из отношений родителей, или в «объектном мире и мире собственного Я, которые определены примитивно расщепленными событиями, и заселены только двумя протагонистами» (Rotmann, 1978 с. 1107). Подобная ситуация характерна для пограничного развития. Часто такие дети наталкиваются в разгар своего психического развития на триадный запрет, исходящий от одного или обоих родителей и укрепляющий ребёнка в его нарциссическом праве на эксклюзивную диадную связь. Нередко встречаются родители, которые ведут ожесточённую борьбу за своего ребёнка и вынуждают его с помощью манипуляций к солидарности (ср. также Lidz. et all.,1957, которые обнаружили в развитии шизофреничных пациентов такую роди тельскую схизму –«marital schism»). V Предпосылки в структуре Я Прочность полной триады может образоваться только тогда, когда участники имеют соответственную Я -структуру. В особенности важно, чтобы ребёнок (и конечно же родители) перешагнули через пограничный рубеж развития (Blanck und Blanck, 1979) и тем самым покинули бы область частичных объектных отношений. Дальнейшие предпосылки имеют много общего с предыдущими описаниями зрелых объектных отношений в триаде, и поэтому я лишь коротко обозначу их. Чтобы уметь временно исключать мать или отца из диады с другим, ребёнок должен воспринимать себя в некоторой степени как отдельного индивида, обладать способностью быть одиноким, как в присутствии другого, так и без кого-либо (о связи этой способности и ф антазии о первичной сцене – см. Winnicott, 1958, с. 39). Любовные чувства ребёнка и связанные с ними связи с обоими родителями должны убедительно перевешивать ненависть. Только так ребёнок может противостоять порывам ненависти, не чувствуя себя уничтоженн ым ими или последующим затем кастрационным страхом. Такое распределение любви и ненависти возможно лишь после преодоления расщепления себя и объектов на «хорошее» и «плохое». Тогда ребёнок способен, в некоторой степени, к реалистичной идентификации. Пох ожие предпосылки для «зрелого эдипова комплекса» выделяет Киомпи (1982). Он рассматривает эдипов комплекс как 10 11 «динамик у, которая, как сегодня становится всё яснее, может только тогда протекать по п ути, описанному Фрейдом, если все участники – дети и родители достигают определённой степени зрелости. Это означает – они достигли значительной нарциссической консолидации и демаркации, так что настоящие «объективные» отношения одной относительно автономной личности с другой становятся вообще возможными » (с. 38). Отец также должен при этом быть выделен из первоначального туманного смешения всех партнёров ребёнка. Это становится возможным только после демаркации и противопоставления матери и ребёнка. Через этот демаркационный процесс выделяются протагонисты эдипова треугольника (Ciompi). Они ставят «балет из притяжения и отвержения, приближения и дистанцирования, симпатии и антипатии, включая соответствующие ощущения соперничества, ревности, вины, кастрации и предательства с одной стороны и выигрыша, утверж дения, целостности и удачи с другой» (Ciompi, с. 39). Кохут (1977) тоже называет определённые психические предпосылки, которые должны быть выполнены родителями, чтобы их ребёнок успешно справился с эдиповым комплексом. Решающим для него является способн ость родителей наряду со своими сексуальными и агрессивными импульсами на сексуальные желания и рьяное соперничество своих эдиповых детей переживать их развитие с гордостью и радостью (с. 240). Для этого требуется готовность, вообще выпустить ребёнка из д иады в автономию, тот взгляд на вещи, который находится в остром противоречии с триадным запретом при нарциссическом и пограничном развитии. Наоборот, обнаруживается, что неполные триады создают эдипову ситуацию, которая характеризуется триадным запретом и соответствующими ему конфликтами лояльности, частичными объектными отношениями и примитивными защитными операциями (расщепление, проекция и отрицание). Если ребёнку запрещают образовать целые и с этим в некоторой степени реалистичные репрезентации объектов, то доэдиповы примитивные представления в значительной степени сохраняют своё первоначальное значение. Им соответствуют более или менее архаичные конфигурации отношений, чья характерная асимметрия особо выделяется Штоком (1983, с.73). Соответственно потребностям младенца мир представляется сначала «захваченным всесильным образом матери, высокоидеализированной и угрожающей, который обладает большим притяжением. Образ отца является напротив слабым, отсутствующим или даже несуществующим и не имеет веса в сравнении с представлением о матери» (то же с. 74). По Малеру и др., рано или поздно в этот матриархальный мир вступает отец, который олицетворяет образ рыцаря. Он репрезентует внешний мир, взрывающий диаду мать-дитя, показывает пример, как можно безопасно оторваться от матери, не боится матери, да, он в состоянии 11 12 её победить. Возвышение отцовского образа соответствует раннему оформлению материнской картинки, от которой отец и должен теперь защищать и спасать. В этой поздней констелляции образ отца становится символом индивидуации, а образ матери – символом спасительного и заглатывающего чрева. Такие архаические, асимметрично расположенные представления об отце и матери консервируются в стратегическом эдипове комплексе. Они существенно участвуют в формировании фантазии о первичной сцене и во многом определяют её отчасти странный характер. VI Образование фантазии о первичной сцене при пограничных и нарциссических нарушениях. После нижеследующего, скорее формального размышления, я хотела бы обратиться к вопросу формирования фантазии ребёнка об автономных отношениях родителей - в нашем случае «фантазии о первичной сцене»- при пограничных и нарциссических нарушениях. При этом будет видно, что независимая сексуальная связь между родителями должна являт ь собой массивную угрозу как при пограничных, так и при нарциссических отклонениях. Потому что это подвергает сомнению живительные операции расщепления ребёнка, точно как и диадную иллюзию и её оборонительную грандиозность. При всём своём многообразии фантазии о первичной сцене всегда отражают эту угрозу, а также и защитные и репарационные модусы, специфические в каждом случае (Mentzos, 1982), с помощью которых ребёнок пытается противостоять этой угрозе. Я хочу чётче продемонстрировать это на примере т ипичного пограничного нарушения. 1. Эдипов комплекс и пограничное развитие. Кернберг (1975), рассуждая о пограничных личностях, выделяет характерное «загустение» доэдиповых и эдиповых конфликтов и раннее вступление в эдипову сцену под впечатлением массивных переживаний разочарования от первичного объекта любви. Надлежащая этому агрессия разочарования делает необходимым появление третьего, на кого ребёнок может переки нуть свою агрессию, чтобы таким образом защитить связь с первичным объектом. При этом первоначально не идёт речи об усвоении в любое время обратимой комплиментарной связи с третьим, которая могла бы временно предоставить ребёнку альтернативу разочаровывающ ему первичному объекту и на такой манер умерить и нейтрализовать фрустрационную ненависть (ср. Rotmann 1978). Третий вводится в этом типичном пограничном развитии, чтобы стабилизировать представление о 12 13 (частичных) объектах, как об «очень хороших» и «очень плохих». Расщепление должно защищать «хороший» объект от уничтожения «плохим». Третий – в нашем контексте эдипов соперник - становится проективной целью не только для эдиповой, но и для всей доэдиповой ненависти разочарования ребёнка. Согласно модусу расщеп ления, эта агрессия не тормозится параллельными либидинозными чувствами по отношению к третьему, чей образ становится воплощением зла. Настолько злой соперник становится, конечно, экстремально угрожающим. В этой ситуации ребёнок испытывает, соответственно , сильный страх кастрации. Страх помогает также тормозить инцестуозные желания, направленные на объект любви, а вовсе не конфликт между любовью и ненавистью, направленных на один объект. Кернберг (1975) описывает случаи, когда при таких обстоятельствах возникает представление об абсолютно злых сексуальных родителях, в резкой противоположности представлению об абсолютно добрых несексуальных родителях, которые обеспечивают ребёнку защиту и чувство безопасности. Также расщепление триады может протекать вертикально; тогда образ «плохого» связывается с присоединяющимся третьим. Этим одновременно создаётся фантазия о чудовище -отце, который угрожает не только ребёнку, но и матери, если отец к ней приближается. Первичная сцена перегружена при таком контексте садомазохистскими представлениями, в которых мать фантазируется жертвой отца, а сын – избранным рыцарем (иногда вплоть до тайно ощущаемой «миссии» убить отца). Девочке остаётся в этой ситуации, как правило, лишь мазохистски идентифицироваться с матерью, особенно с её ролью жертвы. А так как девочка одновременно не может и не должна либидинозно приблизиться к ненавидимому отцу, то она не имеет шансов идентифицироваться с ролью любящей женщины. Некоторые девочки сопротивляются мазохистской роли и навязываемой им «женской участи». Они предпочитают рискованное «фаллическое» решение и выступают защитницами матери, иногда как более хорошие её «любовники», на такой манер конкурируя с отцом. В некоторых случаях это ведёт к необычайно жертвенной карьере на службе матери, ценой которой является собственный автономный жизненный путь. Представление о том, что мать в первичной сцене является не только жертвой отца, но и относится к нему с любовью, угрожало бы разрушением единой системы защиты ребёнка и стало бы тогда воплощением «эдипова предательства». Как ожесточённо должно защищаться это иллюзорное здание, обнаруживается из моего опыта чаще у взрослых пограничных пациентов обоих полов. Они реагируют скорее депрессией или бредом, в котором вновь создают преследователя, чем требуемой от аналитика готовностью 13 14 перепроверить их фантазии о первичной сцене (в первую очередь образ отца) на соответствие реальности. Один мой пациент, о котором я подробно сообщала в другом месте ( RohdeDachser, 1979), и который демонст рировал типичное пограничное нарушение, рассказал завуалированное воспоминание, которое он отнёс к 8 году жизни. Тогда он был ужасно поражён картинкой из нацистской брошюры о «расовой чистоте»: На одной стороне сияющая «чистая » блондинка, на противоположн ой стороне черноволосый (предположительно еврейский) «развратник ». Подпись под композицией гласила: «Эти двое никогда не должны быть вместе!» Пациента странным образом явно впечатлила эта картинка, и воспоминание о ней не покидало его долгое время. Она б ыла для него «говорящей », хотя он не мог сказать, почему. Тот же пациент был в целом убеждён, что все женщины при совок уплении переживают мученические страдания, и что он рождён на этот свет, чтобы исправить пережит ую ими несправедливость. Как только он уз нал, что его жена вст упила в брак уже не будучи девственницей, ему тут же стало ясно, что она была изнасилована любовником. Дальнейшие рассказы жены ставили всё время эт у версию под сомнение. На это он реагировал всё более бредовыми измышлениями, убеждённы й, что он должен раз и навсегда причислить свою жен у к простит уткам, если она действительно добровольно вст упила в сексуальную связь с этим человеком. Одновременно у меня было впечатление, что в этих фантазиях он всё время заново создавал соперников, ч тобы вновь преследовать их со всей своей ненавистью. В действительности есть вынуждающие обстоятельства, чтобы такие триадные констелляции никогда не разрушались. Они защищают от поглощающей или убийственно фантазируемой диады с первичным объектом любви и одновременно прикрывают её от массивной фрустрационной ненависти ребёнка. Совместная угроза со стороны третьего всё прочнее спаивает мать и дитя; третий становится препятствием к разлуке и одновременно цементирующим раствором диады мать-ребёнок. Для либидинозного и нарциссического удовлетворения фантазия о первичной сцене часто развивается и драматизируется дальше. Мать и сын (реже мать и дочь) связаны регулярно фантазиями защиты: сын видит в матери свою защитницу против монстра-отца, особенно от его физических нападений (гомосексуальных и кастрирующих). Его задача, наоборот, - оградить мать от сексуальных (смертельных) атак отца. Сын должен «приглядывать» за матерью. В анализе тридцатилетнего, соответствующе травматизированного пациента, с так называемым «н еврозом страха» после продолжительного времени выявилось, что это собственно и было причиной, почему он не мог быть долго вдалеке от дома. Ребёнком он жил всё время в страхе, что в его отсутствие с матерью может сл учиться несчастье. Одновременно он выполнял поручение, не оставлять мать и отца без присмотра. Кроме того, бессознательно он боялся «снаружи », без материнской защиты, быть гомосексуально изнасилованным. Один раз ему приснилось, что он, прогуливаясь, он бросил взгляд сквозь городские ворота и 14 15 там увидел девочк у, с тяжёлой просверленной раной в области гениталий. Этот взгляд помешал ему во сне пройти сквозь ворота. То, что «заглядывание за ворота » как символ коит уса спровоцировало во сне вид пенетрированной, кровоточащей вагины, указывает отчётливо на сексуальные страхи подобных пациентов, которые не могли как следует идентифицироваться как мужчины с садистским чудовищем отцом. Часто драматичное форсирование позитивного эдипова комплекса и соответствующее представление о первичной сцене служат у пограничных пациентов не только защитой для расщепления, но и защитой для массивных гомосексуальных страхов (ср. Kernberg, 1975). Гомосексуальная угроза в этих случаях очень высока, так как пациент должен всеми средствами защитится от идентифика ции с чудовищем отцом, часто благодаря тотальной контридентификации с «не -отцом», то есть с его противоположностью – с «матерью». Тесно связанная с этим пассивная фемининная установка часто поддерживается матерью ещё до эдиповых конфликтов. Мать не позволя ет ребёнку отдалиться от неё и развить свою активность (ср. Masterson, 1976). Чтобы мать его любила, сын не должен походить на отца -монстра. Пассивное подчинение влечёт за собой для мальчика сильный кастрационный страх. Часто остаётся тоска по хорошему , сильному отцу, который защитит от матери и выведет из диады. При этом ищется мужской объект идентификации, часто в сексуальной форме. Гомосексуальное желание является в этом случае магическим желанием мужской идентификации через телесные прикосновения, т очнее сексуальное объединение с мужчиной. Однако бывают также случаи, где отец и сын заключают «мужской союз» против имеющего доэдиповы корни угрожающего образа матери, от которого и отец, и сын ощущают себя зависимыми. Как правело, отец понтифицирует сына и выдвигает его на роль отцовского спасителя от сильной матери, не имевшегося ранее. «От имени сына» отец может её тогда покинуть, приручить, завладеть ею и.т.д. В этой ситуации соответственные фантазии о первичной сцене служат в основном – в известных мне случаях – одновременно преодолению, подступом или примирению в сексуальном акте со сверхмощным образом матери. Часто они содержат картины насилия над связанными или иначе лишёнными неподвижности женщинами, фантазии изнасилования и др. Или наоборот, они символизируют мазохистское подчинение мужчины угрожающему образу, с которым безопасный сексуальный акт возможен лишь подобным способом. Таким же образом, союз отца и дочери, направленный против матери, сплачивается чаще благодаря совместному противо стоянию такому угрожающему материнскому образу. Хотя, такие союзы и производят впечатление эдиповой связи, в высшей степени 15 16 либидинозно окрашенной, в подобной констелляции отец является для девочки не столько первичным эдиповым объектом любви, сколько необходимым спасительным якорем от затягивающего водоворота материнско-дочерней диады. Чем теснее отношения дочери с матерью, тем опаснее для неё этот водоворот, тем сильнее страх перед воображаемой гибельной силой матери (ср. Grunberger, 1982), который всё больше подпитывается от проекции детской реактивной агрессивности. Девочка вынуждена тогда срочно создать и крепко удерживать идеализированную картинку отца, который является достаточно стойким, чтобы положить конец власти материнского образа. Данный образ имеет функции спасения жизни. Он отделён от реальности и выглядит в глазах окружающих как необычайно сильный эдипов союз отца и дочери. Но этот образ не может составить эдипову конкуренцию с архаичным представлением о матери, этакой богиней Кали. Месть Кали приравнена к смертному приговору. Для его предотвращения вводятся в действие гротескные жесты примирения и подчинения. Одна из моих пациенток была так тесно спаяна с матерью, что долгие годы после её смерти почти телесно ощущала, что м ать хочет «взять её к себе». В моменты пика таких кризисов ей снился часто её любовник (в других сл учаях скорее слабый и ненадёжный), как полная сил, мужской атрибутики фигура, которая преграждала ей п уть к окну или балкон у, когда она намеревалась покончить жизнь самоубийством. Когда этот мужчина во время особенно сильного кризиса вдруг неожиданно отст упил в сторон у, пациентка на время оказалась на грани психоза. Во сне из того времени место рядом на супружеском ложе оказалось п устым. Сзади появилась ж енская фигура, зак утанная в белые одежды, которая кивком позвала за собой. Пациентка послушалась, след уя вн утреннему прин уждению, пока женщина, наконец, не оглян улась и не показала своё скелетоподобное, перекошенное ненавистью лицо. Она олицетворяла для моей пациентки смерть, что инстинктивно связывалось с умершей матерью. Подобные “стратегические альянсы” можно найти , между прочим, и при нарциссических нарушениях. При всех индивидуальных различиях, в этих случаях они тоже служат защитой от архаически уг рожающего образа матери и от проецируемого на него чувства ненависти и желания раствориться, тесно переплетённых с регрессивной защитой эдиповой конкуренции, и в такой же степени убийственно фантазируемых инцестуозных желаний. Это основные темы, которые по сути одинаковы и у нарциссических, и у пограничных пациентов и потому всегда стереотипно возвращаются в сексуальных фантазиях обеих категорий. Среди доступного мне благодаря моей психотерапевтической и супервизорской деятельности опыта, я также могл а наблюдать различия, которые постоянно возникают в описаниях других 16 17 психоаналитических авторов и, похоже, служат прототипами для нарциссических нарушений. Прежде всего, идёт речь о вариантах отрицания первичной сцены и фантазии об эдиповой победе. 2. Роль фантазии о первичной сцене при нарциссических нарушениях личности. а) Отрицание первичной сцены. При нарциссических нарушениях личности первичная фантазия принимает совершенно другие формы, если она полностью не отрицается. Нарцисс и Эдип являются антиподами. Триадная структура требует по определению способности к компромиссу и временного отказа. В нарциссической диаде, напротив, или «всё» или «ничего», в худшем варианте при отсутствии границ. Соприкосновение с эдиповой сценой угрожает нарциссиче ской иллюзии, так же как и фантазии об уникальности и грандиозности, которую в абсолютной форме некоторые дети должны очень рано соорудить, защищаясь от уничтожающего чувства бессилия и осознания себя нелюбимым. Это часто ведёт к попытке вообще вытеснить триадную проблематику со всеми вытекающими последствиями из сознания. Нарциссические диадные отношения, наоборот, в сохранившейся форме переносятся на взаимодействие со многими людьми – получается, с эдиповыми родителями. Так возникает иллюзия «нарциссичес кой триады» (Grunberger, 1971), а именно иллюзия триадной группы, пронизанной абсолютной гармонией, как это изображается в христианской мифологии посредством «Святой Троицы» или «Святой семьи». Как я предполагаю, этому также служат некоторые ностальгическ ие представления об идеальной картинке «семьи», которой всё время приносится в жертву козёл отпущения, чтобы не ставить под сомнение основополагающую идею о возможности существования такой семьи вообще. При дальнейшем созревании мыслительного и воспри нимающего аппаратов ребёнка, такие нарциссические фантазии и категории отрицания держатся на плаву только благодаря массивному отрицанию реальности. Часто развитие событий ведёт к дальнейшим попыткам подгонки реальной ситуации к фантазиям, которые должны спасти нарциссические позиции перед лицом эдипова вызова. Главным здесь является обесценивание ребёнком автономных родительских отношений, которые он наблюдает, в особенности сексуального аспекта этих отношений. Происходит так, как будто бы ребёнок говорит сам себе: « Для моих родителей (моей мамы, моего папы) я являюсь самым важным человеком в этом мире, папа и мама остаются только вынужденно одни, то, чем они без меня занимаются 17 18 является неважным, безрадостным, всё это понарошку». В контексте эдипова конфликта обесценивается, прежде всего, сексуальность как ниточка, соединяющая родителей, и вместе с тем, конечно, обесценивается сексуальная привлекательность соперника. Итак, у пограничных пациентов место ненависти и страха, определяющих первичную сцену, занимают её вытеснение и обесценивание. Отец представляется импотентом, а мать – сексуально незаинтересованной. Никакой сексуальной тайны не существует. Одной моей пациентке, старшей в ряду братьев и сестёр, неизменно казалось в этой связи на протяжени и долгих лет анализа, что, если её родители и имели половую связь, то только четыре или пять раз – столько братьев и сестёр было в семье. При этом она умирала от сострадания к родителям, которые так мало пол учили от жизни. При этом её фантазии кружились вокруг вуайеристски представляемой первичной сцены. Возможное происхождение подобных мыслей оставалось всё же за пределами обсуждения. Такие пациенты обладают способностью, описанной Людерсом (1986) как необычная способность нарциссических личностей к метаморфозам, потому что иначе перенести невыносимые чувства невозможно. Всё, что может помешать игре или хотя бы обозначит её, воспринимается с агрессивностью и сбивает с толку. Фантазия, таким образом, оставаясь за кадром, может подвергаться любым бессознательным манипуляциям. Часто она преобразуется в идею эдиповой победы с типично тяжёлыми последствиями для дальнейшего развития личности. б) Фантазия об эдиповой победе Лишённые потенции родители в сочетании с обесцененной первичной сценой не являются се рьёзными эдиповыми соперниками, которые могут поставить под сомнение грандиозность ребёнка (к тому времени фаллическую) и желаемые им отношения, эксклюзивные в диадной связи. В такой ситуации ребёнку очень легко почувствовать себя лучшим любовником матер и (более успешной любовницей отца). Отдельные пациенты совершенно не желают вытеснить своего соперника, потому что уже добились своего (ср. Grueneberg). Место первичной фантазии занимают идеи о победе, в которой пациент оказывается на месте соперника. На первый взгляд, это не сулит опасности. На деле, соперник не должен покидать своего места, так как он является гарантом, что фантазия о победе не столкнётся с отрезвляющей реальностью, в которой ребёнок должен реализовать то, что ему не по силам: заменить матери (отцу) своим детским телом реального сексуального партнёра. С этой точки зрения «триумф» обернётся острейшим стыдом. Грюнбергер (1971) считает, что 18 19 кастрационные фантазии ребёнка, его идея, что «если бы я не должен был так бояться отца, то…!» предохраняет от невыносимого страдания, потому что « если бы мне и реально удалось вытеснить отца, то я бы не был в состоянии заменить его матери. В таком нарциссическом контексте фигура отца не только девальвируется, но и часто демонизируется, согласно лозунгу: «чем сильнее враг, тем больше чести!». Эдипова победа, таким образом, никогда не является окончательной, однако победа должна казаться возможной и маячить где-то на горизонте, действуя как стимул нарциссических инсценировок. Предположительно, та кое положение дел является причиной тому, что нарциссические личности вместо депрессивной реакции на потерю партнёра реагируют скорее страхом. Бреннер (1979) указывает на тот аспект, что депрессия является адекватной реакцией на произошедшее травматическое событие; страх, напротив, это аффект, которым индивид реагирует скорее на предстоящее событие. Пока в эдиповом контексте проявляется страх вместо горевания, ничего не потеряно. Некоторые пациенты, согласно моему опыту, упорно цепляются за этот аффект страха (кастрационного, в том числе), выступающего гарантом эдиповой надежды. Часто из этого следует также то, что после сексуального завоевания обязательно последует «борьба» во всевозможных вариантах: от внезапно разразившегося спора до вынашиваемых планов битвы против всех и вся. При этом главная задача не только в возможном восстановлении уверенности после сексуального акта путём агрессивного отстранения, но и бессознательно также в утверждении ощущения, что эдипов противник ещё доступен, что ситуация триады ещё актуальна и, то, что важнее всего – игра может прокручиваться сначала. Другие варианты «эдиповых победителей» описали Ротштайн (1979) и Ласки (1984). «Эдипов победитель» у Ласки – это человек, в детстве массивно перестимулированный родителем противоположного пола, что происходило в сочетании с успешным соперничеством с родителем одного с ним пола или с отсутствием соперничества. Однако, инцеста, как такового, дети не пережили (с.351). В противоположность к «зрелому эдипову комплексу» эта ситуация действует на развитие индивида совершенно дезорганизующе. У мужчин и женщин это влияние проявляется по-разному (см. там же). Так как эдипову победителю мужского пола недостаёт реального соперника, то он вынужден оживить грандиозно го доэдипова соперника, чтобы создать для себя препятствия (Ласки). При этом фигура отца увеличивается до угрожающих пропорций, в основе которых парадоксальным образом лежат не отцовские, а материнские характеристики (с. 356). «Молчание» соперника по пов оду инцестуозной ситуации рисуется в идеальном свете. Ребёнок сотворяет 19 20 и интернилизует картинку сильного, молчащего, ничего не сообщающего, загадочного, могущественного мужчины, чьи импульсы находятся под полным контролем (стр. 357, в переводе C.R-D.). Идеи об эдиповом торжестве не могут ни реализоваться, ни исчезнуть. Они остаются в сумеречной зоне, где нет различий между мыслью и действием, чтобы спасти утопию. Однако остаётся риск инцеста. Ценой «эдиповой победы» будет в большей или меньшей степени тот альная блокада спонтанных действий, которые могут соприкоснуться с фантазируемой деятельностью. Девочки предпочитают истерическое решение проблемы, при котором пассивно пережитый опыт преобразуется в активный. Победившая в эдиповом конфликте дочь станови тся женщиной, создающей повсюду сексуальную атмосферу, чтобы таким способом регулярно фрустрировать сексуальные желания, мобилизованные в окружающем поле. По мнению Ласки, женщина пытается неосознанно убедить себя и окружающих, что она держит опасную ситу ацию под контролем. Похожую функцию истерических инсценировок отмечает Ментцос (1980). Причём аспект «прощения» (примирения Сверх -Я, для которого задумана инсценировка) всё заметнее выступает на передний план. Сама я хочу возразить утверждению Ласки, что описанный им «эдипов победитель » с его постоянно стимулируемыми эдиповыми фантазиями и одновременно блокируемой спонтанностью (итак, это не «Дон Ж уан ») не надеется на многое и тем самым избегает больше разочарований, чем его «истерическая» подруга по несча стью. Связанное с этим белое пятно в специальной литературе можно объяснить тем, что фрустрированными «жертвами » здесь являются женщины, которые, по -видимому, менее склонны реагировать нарциссической обидой на предполагаемое сексуальное предложение, чтобы ы потом его ещё и литерат урно зафиксировать. Интересным в плане женско -мужской специфики мне кажется дифференциация частоты диагнозов: нарциссическое или пограничное нарушение, которая была предложена Хаакеном (1983). Женщины, согласно его статистике, чащ е находятся в пограничном состоянии, а мужчины имеют нарциссические нарушения. Хаакен объясняет это тем, что пограничные пациентки (генерально – все женщины в нашем обществе) чаще поощряются к регрессивному поведению в процессе социализации, чем мужчины. М ужчины поэтому склонны к нарциссической псевдо-автономии и связанным с ней неприятием всякого сотрудничества. Эта гипотеза кажется убедительной. Я осмелюсь также предположить, что матери, по крайней мере, бессознательно, ценят сыновей «выше», чем дочерей, которых легче подчиняют себе и злоупотребляют этим. Описанная в этом контексте Ротштайном эдипова победа (1979) могла бы подтвердить данн ую позицию. Ротштайн обнаружил довольно часто повторяющуюся нарциссическую конструкцию среди своих мужчин -пациентов, особо взрывоопасную и непонятную. Она характеризуется двумя факторами: 20 21 1. Отец воспринимался матерью как предатель. Во многих случаях он им и являлся. 2. Сыновья высоко ценились как нарциссические объекты до тех пор, пока они обещали ликвидировать нанесённую отцами рану. 3. Мать подкрепляла эдиповы желания ребёнка и сама активно сексуально соблазняла. 4. Во многих случаях отцы применяли жесткое телесное наказание при воспитании. Эта ситуация содержит в себе не только соответствующие чувства всемогущества и кастрационного страха, но и экзистенциональный страх, быть оставленным матерью, если перестать соответствовать её притязаниям. При таких условиях возникает потребность снова и снова доказывать победное превосходство над эдиповыми противниками, если это для сына единственная возможность убедить себя в материнской любви и признании. Ротштайн описывает «эдипово отреагирование» таких пациентов как вынужденную, но ставшую привлекательной реакцию на ситуацию нарциссической лабильности и поражения. Один мой пациент, например, не мог расстаться со своей фригидной подружкой, так как боялся, что с другим мужчиной она сможет получить оргазм. Он чувствовал, что не переживёт этот удар и стал временно суицидальным, когда подружка действительно начала отношения с другим. Мать этого пациента часто жаловалась на неспособность отца её адекватно сексуально стимулировать и отводила тем самым сын у роль субститута брака, не заботясь о его реальных детских потребностях. Другая пациентка декомпенсировалась при очень похожих обстоятел ьствах, а именно, когда её депрессивная мать после развода вновь сошлась с отцом. Эта молодая женщина замещает матери в своих фантазиях партнёра, причём долгие годы – мать разошлась почти сраз у после рождения дочери – и в ущерб своем у автономному опыт у пытается сделать мать счастливой. Точно так же, как и мой предыд ущий пациент она не смогла перенести раскоронование, которое было связано для неё с изгнанием с принадлежащего ей по праву места, единственного места. Другая версия эдипова отреагирования, стоящего на службе нарциссической рестит уции – это очень частый выбор объекта, описанный Фрейдом, по принципу «ущёрбного третьего» или же «спасителя », который не может противостоять женщинам, находящимся в беде. В большинстве случаев женщина должна страдать от другого мужчины, а рыцарь предложит ей себя в качестве л учшего партнёра. Эдипова триадная констелляция и сопутствующая ей эдипова победа вновь и вновь появляются на сцене в течение всей жизни, так как они являются важным источником нарциссического самоутверждения, источником, который никогда не утолит жажду, так как пациент никогда не увидит эмпатического отражения своих действительных потребностей и ценностей, своего существования и бытия независимо 21 22 от навязанных ему эдиповых переживаний. Тем сильнее защищаются и крепче выстраиваются те первичные фантазии, которые кажутся подходящими для стабилизации нарциссического костыля как единственного возможного. Кажется, что эти наблюдения можно обобщить и сказать, что для нарциссических пациентов бо лее важными по сравнению с пограничными пациентами являются фантазии о первичной сцене и паттерны поведения, связанные с ними. Они выполняют функцию возмущения помимо аспектов удовлетворения и защиты (ср. Battegay, 1977, с.126). Кроме того, эти фантазии и паттерны чаще отреагируются, причём чувства стыда и вины отсутствуют (ср. Lebovici). VII. Заключение. В данном исследовании шла речь о возможных разновидностях эдиповой триадной констелляции при нарциссических и пограничных нарушениях. Для этого имеет смысл разделение «зрелого» эдипова комплекса от «стратегического». Первый тип понимается как прообраз эдиповой констелляции, описанной Фрейдом, которая образуется в полностью развитой триаде между относительно хорошо структурированными индивидами. Такие индивиды продвинулись в своём развитии от диадных объектных отношений до эдиповой стадии и так же её преодолели, достигнув зрелых, автономных не инцестуозных объектных отношений. В основе нарциссических и пограничных нарушений, напротив, лежит «стра тегический» эдипов комплекс, который побуждает возникновение основной – защитной стратегии против эдиповых и доэдиповых переживаний. Данная структура служит скорее сохранению диадных отношений, чем их прогрессивной переработке для процесса дальнейшей ин дивидуации. Исходя из этого, целью каждой психоаналитической работы является преодоление стратегического комплекса (в зависимости от теоретических предпочтений благодаря работе с сопротивлением или со «структурным дефицитом») и его постепенная трансформ ация в «зрелый» эдипов комплекс, чья дальнейшая переработка происходит, по большей части, без особых проблем (ср. напр. Кохут, 1977). Несмотря на то, что большинство из известных мне психоаналитических терапий базируются на подобных концептуальных воззрениях и приводят таким образом к более или менее удачному завершению, я хотела бы обратить внимание на возможное предубеждение, что этот вид теории является неявным и в настоящее время подвергается горячим нападкам (ср., напр., Loewald, 1980 и Benjamin, 1985). Согласно этой теории, человеческое развитие происходит, по большому счёту, линейно от состояния растворения в первоначальном дуальном союзе к индивидуации, а потому и к 22 23 «отделению», где отношения между двумя автономными индивидами являются желаемой целью. Соответственно, современной индустриальной вере в прогресс, приближение цели ценится больше, чем начальная стадия и промежуточные ступени. Каждый шаг, приближающий к цели, является поэтому шагом вперёд, а отдаляющий от цели – шагом назад. Бенджамин (1985) критикует распространённое в психоанализе представление об “отделении и индивидуации”, “как будто бы настоящая активность, движение и полнокровная жизнь переживаются только теми, кто покидает гнездо” (с.23). По –другому смотрит на эту проблему Лёвальд, который призывает по-новому рассмотреть границы между архаичным и прогрессивным в мире души. (1980, с. 399) Для этого требуется скорее циркулярный, чем линейный образ мышления и, прежде всего, реабилитации той области человеческой жизни, которая именуется в нашей терминологии “ранней”, “архаичной” или “доэдиповой”. Иррациональная недифференцированность субъекта и объекта не является паталогией a priori, а является своего рода правдой (то же с. 397). В конце концов, речь идёт всего лишь об определён ном угле зрения. Стоит изменить его и взглянуть на эдипов комплекс и его последствия не с позиции пережившего его взрослого, а с позиции путника, ещё идущего по дороге жизни, и тогда речь пойдёт о поздних способах выражения архаической и всё же остающейся с нами навсегда жизненной проблеме. Перевод Пономарёвой Ольги 23
