Повседневная топография и взаимодействие: на примере
advertisement
Повседневная топография1 и взаимодействие: на примере деревенского случая Сафонова Т.В. В деревне есть вещь, с которой без стеснения можно обратиться к незнакомому человеку, — это просьба объяснить дорогу. Не исключено, что подобный публичный этикет — наследство изолированного общинного порядка и имеет под собой вполне прагматическую основу. Ведь расспросы могут стать началом знакомства. Вопрос, как куда пройти, обнаруживает, что человек здесь впервые и местности не знает, можно спросить, откуда он и какими судьбами, к кому приехал. Первыми начинать такой расспрос не принято2. А вот если незнакомец нуждается в вашем топографическом знании, то это упрощает общение и создает перспективу для обмена услугами, местный показывает дорогу, чужестранец удовлетворяет любопытство и рассказывает о том, что там за пределами знакомых окрестностей. Знание конкретное, прикладное и рутинное обменивается на общее, увлекательное и необычное. Именно в таком отношении подобное повседневное знание местности себя обнаруживает: когда на горизонте появляется человек, который им не обладает, в отличие от членов группы, постоянно проживающих в данном уголке земли, которые ходят по всем этим тропкам и дорожкам с детства. Резонно задаться вопросами, а что же происходит с этим знанием, когда в группе чужак не появляется (то есть когда оно является фоновым, само собой разумеющимся и незаметным для каждого члена группы и насколько разным объемом этого знания обладают разные члены группы, влияет ли это на обстоятельства их взаимодействия. Подобная задача требует особой осторожности, так как исследователь либо чужак, и в его присутствии разворачивается сценарий из первого абзаца, либо член группы, но тогда встает проблема, связанная с рутинным характером топографического знания. В данном исследовании автор решила попробовать скомбинировать два взгляда. Пользуясь ролью чужака в деревне, получить от жителей их конкретное топографическое знание, а также попытаться реконструировать сюжеты, связанные с использованием этого знания в повседневной жизни. Гендерная специфика авторского опыта определила выбор Термин повседневная топография обозначает сферу повседневного знания о поверхности и взаимном расположении отдельных пунктов местности, также может обозначаться как этнотопография по аналогии с этноботаникой и этнозоологией. 2 Вторгаться с расспросами в жизнь другого неблизкого человека первым нельзя, также как нельзя первым без приглашения войти на крыльцо дома яканов, филлипинских мусульман, населяющих остов Базилан. Этот этикетный порядок описан в статье Чарльза Фрейка «Как войти в дом Якан» и уподоблен своеобразной игре, в которой приглашения хозяина и передвижения гостя от одной зоны внутри дома к другой напоминают поочередные ходы. Frake C. 1975. How to Enter a Yakan House, in M. Sanches and B.G. Blount, eds. Sociocultural Dimensions of Language Use. N.Y. p. 25-40 1 1 информантов, ими стали женщины. Среди шести информантов были как дачницы, так и постоянные жительницы деревни, так как изначальная гипотеза исследования предполагала, что, так как они обладают разным опытом деревенской жизни, их знания о местности также будут различаться. Но на полевом этапе стало совершенно ясно, что провести четкую черту между дачницами и постоянными жительницами практически невозможно. Так как часть дачниц имела в детстве опыт постоянной жизни в деревне, а некоторые местные жительницы, наоборот, приехали из города и остались. Это обстоятельство стало причиной отказа от первоначальной гипотезы о различном объеме и качестве топографического знания в этих группах. Все методы сбора полевой информации были направлены на эксплуатацию роли чужого. Само топографическое знание опроблематизировалось в ходе экскурсий и совместных с информантами, так называемых, пространственных практик. К последним относятся всякие практики, основанные, в частности, на повседневном топографическом знании, иными словами, все самостоятельные вылазки из дома., начиная от похода в лес и заканчивая выходом в магазин или на речку полоскать бельё. История приобретения топографического знания описывался информантами в неструктурированных биографических интервью. Автор в свою очередь старалась отплатить информантам за эти услуги, чем могла, в силу способностей развлекая их рассказами о других местах и людях. Правда, подобные услуги сильно обесценил телевизор, предоставляющий разнообразные сведения в большем объеме, так что приходилось перебирать ягоды и чистить грибы. Последнее не сильно препятствовало ходу интервью, скорее даже наоборот. Так же я просила моих собеседниц иллюстрировать рассказ планом знакомых им мест. Эти планы, которые в психологии принято называть когнитивными картами, также стали материалом для исследования, так как представляли собой своеобразный документ нашего взаимодействия, «оттиск» повседневного топографического знания информантов. Феномен повседневного топографического знания связан с так называемым чувством места.3 Последнее появляется, если люди различают в беспрерывном и абстрактном пространстве ограниченное, идентифицируемое, осмысленное, носящее имя и важное место, которое становится достопримечательным. Исследованием того, что именно позволяет людям отличать какое-либо строение или площадь от незаметного заднего плана, занимался Кевин Линч. Способам создания визуального образа окружающего городского пространства посвящена его, теперь уже классическая, книга 3 Gieryn, Thomas F. 2000. A Space for Place in Sociology. Annual Review of Sociology, 26: 463-96 2 «Образ города»4. В исследованиях ментальных (когнитивных) карт, то есть того, как люди изображают и размещают места на самостоятельно выполненной карте, утверждается, что места располагают прежде всего вдоль дорог (прямых улиц) или вокруг перекрестков (транспортных развязок), а границами служат естественные преграды (береговые линии, фасады домов)5. Связь биографического контекста и способа изображения мест на когнитивной карте, этническое и культурное разнообразие ментального картирования, все эти вопросы также бурно исследовались, особенно в девяностые годы 6. Основным объектом исследований восприятия и знаний об окружающем пространстве был город. Сельское повседневное знание местности интересовало, пожалуй, только антропологов, которые исследовали карты туземцев. Статус и место такого знания в жизни жителей современной деревни не столь популярная тема и в отечественной литературе 7. Если описывать деревню Миголощи, в которой проводилось исследование, то сразу в глаза бросается вот что: в самой деревне есть две части. Та, которая, по всей видимости, более старая, начинается за улицей Денисова и не граничит ни с лесом, ни с озером. Вторая часть построена не более двадцати лет назад, состоит из типовых домов, граничит с лесом. Здесь почти нет больших деревьев, а лес местами круто начинается прямо за домами, практически без всякого кустарника. В самом конце деревни, если идти по ней от асфальтовой дороги, с крутого обрыва видно озеро, за лесочком рядом с ним располагаются небольшие холмы, единственное открытое поблизости место, так как дальше начинается густой сосновый бор. Все большие тропинки и дороги в лес неминуемо проходят через странные заброшенные здания. Раньше это были крупные хозяйственные постройки, относящиеся к местному гиганту, совхозу Лесной, но теперь все это хозяйство запущено и воплощает собой настоящие ландшафты упадка. Здесь стоят огромные коровники, без окон и дверей, с полуразобранной крышей, бетонные козырьки торчат прямо из земли (бывшие силосные ямы), рядом с почившими автомастерскими огромное количество останков разной сельхозтехники. В этих местах редко задерживаются прохожие, и даже молодежь не освоила руины для своих игр и тусовок, что следует из девственной нетронутости стен без надписей и отсутствия кострищ. Если пройти по любой дорожке, ведущей из Миголощей в лес, то мы встретимся неизбежно с Lynch, K. 2000 (1960). The Image of the City. Cambridge, MA: MIT Press. Также по данному вопросу смотри Milgram S., Greenwald J., Kessler S., McKenna W., Wares J. 1972. A psychological map of New York. American Scientist 60: 194-200 5 Downs R.M., Stea D., eds. 1973. Image and Environment. Chicago; Aldine; Peponis J., Zimring C., Choi Y. K. 1990. Finding the building in the wayfinding. Environmental Behavior 22: 555-90 6 обзор исследований можно найти в статье Kitchin R.M. 1994. Cognitive maps: What are they and why study them? Journal of Environment Psychology 14: 1-19 4 3 маленькой, но свалкой. Практически любая вещь, брошенная рядом с тропинкой, смотрится как мусор, и эти нагромождения неизменно напоминают, что мы пересекаем некую ничейную территорию, ответственность за которую никто на себя не возьмет. Похоже, что мы переходим из одних владений в другие. Таким образом, граница между природой и человеком очерчена здесь достаточно четко. Суть этой границы – естественное неорганизованное нечеловеческое состояние искусственного человеческого барахла – неизбежна на стыке двух миров, человеческого и природного. Мишель де Серто, говоря о границах в своих «Пространственных историях»8, говорит, что они по большей части состоят из пустого, с функциональной точки зрения, пространства, нейтрального по отношению к разграниченным пространствам. Что может быть нейтральней свалки и для природы и для человека, здесь оба хозяина пространств теряются. Из слов информантов следует, что на уровне практик существует три основных зоны: деревня, место, где живут и ведут хозяйство; окрестности, к которым относятся как свалки и ландшафты упадка в виде хозяйственных развалин, так и живописные берега деревенского озера, здесь же расположены все достопримечательности; лес, куда ходят за грибами и ягодами. Практики, исполняемые в деревнях по соседству и в их окрестностях, в отдаленных лесах и на озерах, уже не являются столь же повседневными и обыденными, пребывание там скорее событие, запоминающееся само по себе, нежели рутина. Хорошее знание леса само собой предполагает знание окрестностей и деревни. Экспертами в повседневной топографии, таким образом, выступают те лица, которые обладают самыми полными знаниями о лесе, который окружает деревню. Именно поэтому нас здесь будет интересовать, прежде всего, лес и знания, с ним связанные, а также ход взаимодействия людей в лесу. Любовь и страх перед лесом: типы знатоков Респонденты описывали свое отношение к лесу в основном с помощью двух категорий: любви и страха. В процессе расспросов оказалось, что за любовью к лесу стоит способность наслаждаться эстетикой природы, а также получать удовольствие, испытывать потребность в периодических выходах в лес. Под страхом подразумевается отсутствие уверенности в своих знаниях о лесе, страх заблудиться или страх перед неожиданной встречей с животным. Из различных комбинаций страха и любви объектом подобного интереса стал маленький город в статье Т. Тимофеевой "Психологическая карта Ангарска" // Байкальская Сибирь: фрагменты социокультурной карты. Альманах-исследование/ под ред. Рожанского М. Иркутск: Иркутский государственный университет, 2002. Вып. 4. стр. 123-127 8 de Certeau M. 1984. The Practice of Everyday Life. Berkeley: University of California Press. P. 122-127 7 4 складывается четыре типа знатока леса. Наличие или отсутствие восторженных чувств по поводу леса можно охарактеризовать как увлеченность или же холодность того, кто осваивает лесное пространство. Знание местности и уверенность в лесу и, как следствие, отсутствие страха перед лесом, характерны для, так называемого, экспертного знания. Таким образом, мы получаем небольшую классификацию, состоящую из увлеченных экспертов, увлеченных дилетантов, холодных экспертов и холодных дилетантов. Интересно, что чувства, которые вызывал лес у респондентов, до некоторой степени соотносились с их опытом города и деревни на протяжении всего жизненного пути, а также с положением в социальной структуре деревни в данный момент. Хорошо интегрированная в сообщество местная жительница9 не очень сильно любит лес, по крайней мере, не испытывает к нему какие-то особенно восторженные чувства. Но она очень хорошо лес знает и при необходимости не испугается отправиться за ягодами одна, то есть ее вполне можно отнести к разряду холодных экспертов. Между тем она с восторгом рассказывала о лесе ее детства и молодости, том лесе, который рос вокруг ее старой деревни, судя по всему, в те годы она была очень увлеченным экспертом. А вот дачница10, бабушка которой была лесничихой и брала ее вместе с собой на работу, любит и знает местный лес, ее можно назвать увлеченным экспертом прямо сейчас. При этом важно, что она практически совершенно не интегрирована в местное сообщество. Авторитетная особа, которая работает библиотекарем11, с нескрываемой брезгливостью говорит о лесе, который не вызывает в ней никакой любви, и никакими специфическими знаниями о нем она также не владеет. Пожалуй, здесь можно смело говорить о её холодном дилетантизме. Наш последний пример относится к фигуре увлеченного дилетанта, коим можно назвать одну еще достаточно молодую хозяйку, у которой уже девять лет жизни в деревне за плечами. Но она выросла не здесь, а в Петербурге, в Миголощи приезжала только на лето12. После знакомства с завидным женихом и замужества она перебралась в Миголощи навсегда, но пока что еще не обзавелась ни крупным хозяйством, ни тесными связями с остальными жительницами деревни. Ровесницы не могут ей простить, что она отбила первого на деревне парня, а для сближения с женщинами постарше не хватает опыта и общего стиля жизни13. Наша последняя героиня очень любит лес, страшно сокрушается, что из-за того, что дети еще которая выросла в деревне неподалеку, училась в Миголощах в интернате, а потом переехала сюда жить, вышла замуж и ведет достаточно большое хозяйство, с поросенком и коровой, а также работает в школе учительницей. 10 она с детских лет проводила в Миголощах каждое лето. 11 и дружит с первыми леди деревни, а именно работницами администрации. практически все деревенские женщины приходят поболтать к ней в библиотеку. Держит корову. 12 при чем здесь у нее нет своих корней, в отличие от многих местных дачников 13 хозяйка без коровы все-таки не считается полноценной хозяйкой 9 5 очень маленькие, она не может часто туда ходить. Вместе с тем, она боится леса, не очень хорошо его знает и особенно страшится встречи с дикими животными. Отношение к лесу на протяжении жизни может не раз меняться, как может и поменяться место в социальной структуре деревни. Так, например, поре детства и безответственности свойственна любовь к лесу и постепенный переход от дилетантизма к экспертному знанию. Переезд из города в деревню сопровождается подобным процессом своеобразной ресоциализации. Но изменение отношения к лесу может измениться и под действием прочих внешних условий, таких, например, как рост популярности городского образа жизни, отказ от идеи изоляции деревни от города. Карты и экскурсии: разрешение на использование знаний В ходе интервьюирования постепенно менялись наши роли, так как полученное мною знание местной топографии от информантов быстро превысило рамки услуги, описанной в начале статьи. По мере того, как информанты раскрывали свои секреты, а также становилась ясна степень их компетентности, определялась и моя роль. Постепенно я из чужака превращалась в потенциального пользователя полученными знаниями, и на некоторое, пусть и не долгое, время становилась членом группы, состоящей из жителей деревни Миголощи. В этих новых условиях перед информантами, по всей видимости, стояло две задачи. С одной стороны, предоставить мне достаточно информации, чтобы их экспертная оценка не подверглась сомнению, а с другой, не переборщить, так, чтобы в итоге мой статус как начинающего и неопытного знатока места не изменился. Можно предположить, что повседневное топографическое знание служит этим же целям и в ходе других обычных взаимодействий, только в менее выраженном виде. По всей видимости, столь чистый случай, когда статус участников взаимодействия, зависит только от топографического знания, которым они обладают, представляют более менее две ситуации. В первой, довольно искусственной, оказалась я, вторая разворачивается непосредственно в лесу, где маршрут и все действия сторон зависят от самого опытного и знающего. Подобная параллель с ситуацией, вполне жизненной, позволяет нам сделать некоторые выводы о характере повседневного топографического знания на основании столь искусственного и редкого взаимодействия, которое развернулось между мной и моими информантами. Описание приемов картографирования, к которым прибегали мои респонденты, позволит приблизиться к особенностям обыденного топографического знания. Сразу можно сказать, что никто из респондентов не видел профессиональной топографической карты деревни Миголощи, в чем они признавались и о чем сокрушались, так как 6 предполагали, что это серьезно облегчило бы выполнение поставленной перед ними задачи. Все они, следуя уже классическому алгоритму, описанному еще Милгрэмом, начинали с изображения озера, упорно помещая его на верху листа, над деревней. Между тем на всех профессиональных топографических картах озеро всегда расположено снизу, так как находится на юге от деревни. Заимствования условных обозначений также шло скорее из наблюдений и повседневной жизни, нежели из геодезического картографирования. Так, например, автобусную остановку изображали с помощью буквы «А» в кружочке, именно такой символ был нарисован на самой автобусной остановке. Никто не пытался обозначать высоты или характер рельефа, скорее интересовали общие очертания и контуры объектов. Старались заполнять информацией все пространство предложенного листа формата А-4, при этом сильно искажали масштабы и соотношения, так что «на самом деле» (то есть на профессиональной топографической карте) изображенные объекты скорее находились бы в рамках некоего воображаемого эллипса или круга, нежели прямоугольника. Стремление заполнить весь лист могло быть продиктовано желанием не оставить сомнений в объеме своих знаний о местности, а полученный эффект можно отнести к феноменологии восприятия, возможно здесь сыграла свою роль идея горизонта. Карты сильно отличались в зависимости от того, какой тип знатока их рисовал. Таким образом, можно говорить о связи между чувствами, которые испытывают респонденты по отношению к лесу, и способом, каким они обозначают на карте свои топографические познания. Все информанты изображали зоны, которые находились на границе их уверенного знания и полного незнания. Соответственно, смещался центр так называемой «очевидной пустоты» на карте, то есть ареал тех объектов, изображение которых не требуется из-за очевидности, по мнению автора рисунка. Например, женщина, отдыхавшая в Миголощах первый год, привязанная к дому из-за больного внука, которому требовался постоянный уход, изобразила на рисунке очень подробно этот дом, в котором она жила, даже его окна, но за пределы одной улицы карта не простиралась. И наоборот, информант, с детства бывавшая в деревне, ограничилась при изображении последней лишь слабым контуром в центре рисунка, посвятив все свое внимание окрестностям и разным лесным местам. На рисунках профессиональных знатоков, по нашей классификации, деревня не изображается, игнорируются даже основные объекты окрестностей. Карты дилетантов, наоборот, в основном посвящены деревне, элементы окрестностей ограничивают карты. Сдержанные и холодные знатоки старались наносить на карты все известные им топонимы и воздерживались от излишних комментариев. Карты увлеченных знатоков девственно чисты, на них нет никаких названий, но 7 диктофонная запись сохранила огромное количество разнообразных комментариев и воспоминаний, связанных с изображаемыми объектами. Стратегия составления карты также отличалась в зависимости от объема знаний. Чем меньше были эти знания, тем больше женщины старались рисовать скорее маршруты, двигаясь от собственного дома, как отправной точки. Сравнительно небольшой участок, который они брались изображать, позволял охватить все важные объекты, постепенно нанося их на карту по ходу маршрута в магазин, на автобусную остановку, в гости к бабушке и прочее. Чем меньше был масштаб карты, тем сложнее это удавалось, да и характер изображаемых объектов был другим, например, участок леса или озеро в лесу, точную дорогу к которому изобразить – очень сложное и кропотливое дело. В таком случае объекты появлялись на карте как на радиолокаторе, следуя по кругу за воображаемым лучом, исходящим из центра14. Экскурсии были посвящены двум темам: легитимации своего права на знание и инструкции по его использованию. С помощью первого мне давали понять, что собеседник имеет некоторые права на локальное топографическое знание по праву рождения в данных местах, благодаря опыту или связям с местными признанными знатоками (например, лесниками). Описание истории деревенской застройки, которая разворачивалась на глазах у информантов, в частности, играло важную роль в легитимации всего остального топографического знания. К инструкциям относились довольно четкие советы о том, куда мне стоит ходить, а куда нет. Естественно, все ограничения объяснялись моей же пользой, в риторической форме для меня выделялись участки, огороженные канавами, речками и прочими ориентирами, на которых шанс заблудиться был сведен к минимуму. Надо отметить, что эти участки соответствовали, так называемым, детским местам, то есть туда отпускали моих информантов в детстве, и туда же они сами отпускают своих детей. Так проходила моя постепенная топографическая ресоциализация, и мое положение относительно обладания знанием приравнивалось к положению детей. Люди в лесу: власть знающего В лесу власть обладателя топографического знания резко увеличивается, так как на него ложится ответственность за принятие решений, куда идти. При принятии подобных решений необходимым навыком является способность ориентироваться в лесу. Успешное похожие результаты были получены исследователями Линдэ и Лабов, которые просили жителей НьюЙорка описать свои квартиры. Полученные описания представляли собой либо словесную карту (констатацию локализаций комнат), либо путь (движения респондента по квартире). Linde C., Labov W. 1985. Spatial networks as a site for the study of language and thought. Language 51: 924-39 14 8 ориентирование основывается на построении и запоминании образа места. Эту идею высказал еще Кэвин Линч, также он описал основные элементы, с помощью которых эти образы создаются15. Несмотря на то, что его исследование относилось к городскому пространству, все эти элементы, очевидно, также участвуют в создании образа лесного места. К таким элементам относятся путь (тропа), край (например, леса), участок, перекресток и ориентир (landmark). Умение из разного соотношения этих элементов составлять цельный образ места и лежит в основе хорошей ориентировки. Подобная способность приобретается в ходе постоянной практики, так как лес имеет тенденцию сильно изменяться, поэтому ориентировочные образы надо постоянно освежать и подтверждать. Чем дальше заходит экспедиция, тем для меньшего количества участников местность остается узнаваемой, соответственно, тем более возрастает власть того, кто все еще остается знатоком этих далеких маршрутов. Проявление компетентности в такой ситуации откладывает отпечаток и на дальнейшее взаимодействие уже вне леса, так создается топографическая репутация знатока. Можно сделать вывод, что дальние походы играют на руку знающим и опытным, поддерживая их репутацию и власть. Правда, излишне частые такие вылазки, в компании неопытных, помогают также последним, так как с практикой приходит навык ориентировки, а вместе с полученным знанием растет и статус. Повсеместную идею о том, что чем дальше идти в лес, тем лучше там грибы и ягоды, в таком контексте можно рассматривать как идеологему знающих. Эта аксиома заставляет людей стремиться в даль, что поддерживает власть знающих. Поскольку демонстрация повседневного топографического знания неотъемлемо связана с процессом его передачи, чем большему количеству людей это знание будет продемонстрировано, тем меньшей ценностью оно будет обладать. Чтобы не обесценить таким образом этот багаж, необходимо правильно подбирать тех, с кем собственно эти вылазки можно совершать. Наиболее предпочтительная компания – это собственные дети или близкие. С одной стороны, знание остается в семье и передается младшим, с другой – при случае можно сообщить всем как далеко вы ходили и сколько всего набрали, что хорошо для топографической репутации. Еще одним плюсом в этой ситуации является то, что отношения с близкими ясны и понятны, и власть знающего непосредственно на месте оспорена быть не может. Если же взаимодействующие вовлечены в другие отношения вне леса, например, знаток маршрута находится в подчинении у неопытного, власть последнего в лесу не будет столь очевидна. И ценность повседневного топографического знания также подвергнется девальвации. В частности, неразбериха в моих статусных Lynch, K. 2000 (1960). The Image of the City. Cambridge, MA: MIT Press, об элементах образа см. гл. III (p. 46-90), об основах ориентирования – Appendice A (p. 123-139) 15 9 отношениях с информантами, а также отсутствие близкой родственной связи, сказались на том факте, что никто из них не взял меня с собой в далекий лесной поход. Еще одним способом разрешить проблему демонстрации и обесценивания топографического знания, является организация десанта. В том случае, когда вылазка происходит пешком, все участники похода могут запомнить передвижение и ориентиры, а вот если участников на место забрасывают с помощью различной техники, трактора, мотоцикла или машины, в этом случае главный тот, кто управляет средством транспорта и знает дорогу. Причем его власть не ослабевает при повторных десантах. Так происходит подмена власти топографического знания как такового властью управления техникой. Особенно это хорошо видно на отношениях между полами. Практически всей движущейся техникой в деревне управляют мужчины. Все крупные и дальние заезды в лес проходят под полным их контролем, женщины в данной ситуации выступают лишь как сборщицы. Самостоятельно повторить такие вылазки они не могут, и их собственное топографическое знание обесценивается. Кроме этого «лишние» и не оправданные прагматическими целями походы женщин в лес не одобряются в принципе. Считается, что такая бессмысленная трата времени может серьезно повредить ведению хозяйства. Следовательно, женщины лишены возможности практически осваивать лес и приобретать навык ориентировки. Но эта ситуация скорее касается местных жительниц, так как дачницы, не обремененные крупным хозяйством, достаточно спокойно и часто ходят в лес, так что некоторые мужчины из деревни признают их более полное и подробное топографическое знание. Таким образом, повседневное топографическое знание играет важную роль в межличностной коммуникации, а также служит источником поддержания и подкрепления властных отношений, изначально не вытекающих из распределения этого знания. Список литературы: de Certeau M. 1984. The Practice of Everyday Life. Berkeley: University of California Press Downs R.M., Stea D., eds. 1973. Image and Environment. Chicago; Aldine Frake C. 1975. How to Enter a Yakan House, in M. Sanches and B.G. Blount, eds. Sociocultural Dimensions of Language Use. N.Y. p. 25-40 Gieryn, Thomas F. 2000. A Space for Place in Sociology. Annual Review of Sociology, 26: 46396 10 Kitchin R.M. 1994. Cognitive maps: What are they and why study them? Journal of Environment Psychology 14: 1-19 Linde C., Labov W. 1985. Spatial networks as a site for the study of language and thought. Language 51: 924-39 Lynch, K. 2000 (1960). The Image of the City. Cambridge, MA: MIT Press Milgram S., Greenwald J., Kessler S., McKenna W., Wares J. 1972. A psychological map of New York. American Scientist 60: 194-200 Peponis J., Zimring C., Choi Y. K. 1990. Finding the building in the wayfinding. Environmental Behavior 22: 555-90 Тимофеева, Т. "Психологическая карта Ангарска" // Байкальская Сибирь: фрагменты социокультурной карты. Альманах-исследование/ под ред. Рожанского М. Иркутск: Иркутский государственный университет, 2002. Вып. 4. стр. 123-127 11
