Смех — дело серьезное Николай МАТУКОВСКИЙ

Смех — дело серьезное Николай МАТУКОВСКИЙ
...Однажды я попросил ответить на вопросы шутливой анкеты:
— Основные занятия в твоей жизни?
— Сатира.
— Хобби?
— Сатира.
— Главные черты твоего характера?
— Скандалист и бузотер. Не люблю спокойных и покой!
— Главный смысл твоей жизни?
— Хочу, чтобы человек был Человеком!
— Масштаб действия?
— Планета Земля.
— Что ты более всего любишь?
— Добро в человеке.
— Главное твое желание?
— Жить на грешной земле, среди грешных своих героев, пока все они не
станут святыми!..
И хоть анкета была шутливой, в этих ответах весь Андрей — вся его человеческая и писательская философия, все его мечты и желания. «Жить на
грешной земле, среди грешных своих героев». Не могу поверить, что я
сейчас пишу воспоминания об... Андрее Макаёнке. Пишу за его столом,
который он отдал мне незадолго до переезда на новую квартиру. За стеклом
книжной полки большой снимок, сделанный мною у него на даче недели за
две до... Это самый последний снимок Андрея Макаёнка. Возле снимка две
его ручки, которыми он написал самые последние свои строчки и крохотная
бутылочка коньяка, который он так и не успел допить. Эти вещи я взял с его
стола, когда самого Андрея уже не было.
Смотрю на этот снимок, на эти вещи и не могу поверить, что его нет.
Хожу на кладбище возле памятника (который мне, искренне говоря, не
нравится) и не верю!.. Мне все время кажется, что это его очередная шутка,
на которые он был большой мастер. Вот и теперь захотел поиздеваться над
нами, посмотреть, как мы будем относиться к нему, отсутствующему, что
будем писать и говорить, кто был подлинным его другом, а сам выйдет из
каменного леса и такое скажет!..
Особенно близко сошлись мы с ним в то время, когда он одиноко жил на
старой даче (которая потом сгорела). Особенно запомнились поездки к нему
зимой. Приходилось далеко в лесу бросать машину и идти по целине — ни
единого человеческого следа! За окном сугробы, заснеженные высокие
сосны, видны хлопотливые синицы, которых он подкармливал. Сидим,
говорим обо всем — литературе, театре, знакомых писателях, актерах. В
карман за словом он не лез и каждому давал точную и справедливую оценку.
Несколько раз приезжал к нему брать «официальное» интервью для газеты.
Одно из них осталось на пленке, и я часто его слушаю. Такое впечатление,
как будто сегодня записал его на пленку. Поскольку в такие минуты он
говорил «специально для газеты», то был излишне серьезен и почти не
шутил, как обычно. Это был уже совсем иной Макаёнок, не такой, каким мы
его привыкли слышать и видеть.
— Андрей Егорович, все-таки хочу докопаться, почему ты избрал
именно сатиру? Ты же писал и стихи, и рассказы...
— Потому, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым! Ну,
вот и я, если не смеясь, то... улыбаясь, расстаюсь со своим прошлым... Смех
— это, брат, один из самых мощных и сильных ускорителей
человеческого прогресса. Больно? Правильно! Сатира воздействует без
наркоза, но боль, которую она наносит организму,— исцеляющая боль. Не
все, далеко не все понимают, что сатира — горькое, очень горькое
лекарство. Пожалуй, никакой другой жанр не может соревноваться с
сатирой в силе воздействия на человека. Скажи, ну, что может быть страшнее
для зла, чем то обстоятельство, что оно уже распознано и публично, в
присутствии сотен, тысяч людей осмеяно? Не случайно великий Гоголь
сказал, что смеха боится даже тот, кто уже ничего и никого не боится.
Вспомни Городничего из «Ревизора»...
Ты знаешь, какое самое страшное наказание у туземцев Тасмании? Не знаешь? Виновника заставляют сесть на самый нижний сук дерева, вокруг
дерева собираются все его соплеменники, показывают на него пальцем и...
смеются. Чем не театр сатиры? А в Западной Африке племя ашанти, у
которого существует ежегодный ритуал «апо». Во время его можно высмеять
и оскорблять каждого. Даже вождя и главного жреца. И представляешь —
никакой обиды! Неужели мы хуже тех туземцев? Даже сама постановка
вопроса смешная и нелепая... Эскимосы Гренландии решают все распри
между собой в словесном поединке. Бьют в барабан, поют что-то вроде
наших припевок, обмениваются острыми и колючими насмешками — чья
более остра и более остроумна. Вот и я бью в свой барабан. Стараюсь
сильней и чтоб было смешнее. Не всегда получается.
И потом уже серьезно, без тени улыбки (понимал, что говорил «для
газеты») добавил:
— Социальное
предназначение
нашей
сатиры — утверждать
положительное через отрицание... Чем ярче светит солнце, тем более
заметными делаются разные тени, пятна и пятнышки. Сатира, если ты
желаешь знать,— показатель нашего оптимизма, общественного здоровья.
Понимаешь, когда мы позволяем себе смеяться, шутить над собственными
недостатками, значит, мы сильные и здоровые, значит, глубоко верим в свои
принципы, идеалы, верим в своих людей. Сатира — это барометр...
Где, в какой капиталистической державе сатирик чувствует такую общественную и государственную (!) поддержку, как у нас?.. Ювенала за его сатиру
выслали в Египет. Рабле дважды спасал свою жизнь бегством. Мольер после
«Тартюфа» спас свою жизнь на коленях перед королем. За голову Свифта
была назначена премия в 300 фунтов стерлингов. Вольтера дважды бросали в
Бастилию, и окончил он свою жизнь на чужбине. Сидели в тюрьме за сатиру
Домье и Дефо. Причем Дефо трижды стоял возле позорного столба. Трижды!
За слово! За сатиру! Имя Шандора Петефи в «черном списке» полиции шло
вторым, следом за Карлом Марксом. Как, хватит фактов о «наградах»
сатириков?
— Зато у нас сатирик Андрей Макаёнок — и народный писатель, и
депутат Верховного Совета БССР, и... орден в юбилейный день...
Он подхватил:
— А сатирик Кондрат Крапива даже Герой Социалистического Труда!
Это же также поддержка сатиры!.. Но сейчас я хочу сказать тебе о другом...
На партийных съездах или на пленумах, когда заходит речь о литературе, о
ее влиянии на человека, на общество, обязательно подчеркивают
необходимость всех форм критики и самокритики... Ты бываешь на
заседаниях Совмина, Пленумах ЦК и обкомов... Ты слышал, какая там
критика? Нам, сатирикам, еще расти до ее уровня...
Он не любил, когда с ним молчаливо соглашались, или, как он говорил,
показывали фигу в кармане. Конечно, он любил союзников,
единомышленников, но хотел иметь честных оппонентов. Я это знал, потому
подбросил «колкость»:
— Послушать тебя, так можно подумать, что у нас нет людей, которые
— если дать им волю — не сделали б с современным сатириком то, что
когда-то выделывали с Рабле или Дефо?
Он искренне засмеялся:
— Ну, волков бояться — в лес не ходить! Такая уж у нас, брат,
профессия. Обижаться не на кого — сами выбирали.
— Нет, давай, Андрей Егорович, без шуток... Почему эти «волки» все же
попадаются? Их не должно быть, но они есть. Разве тебе не доставалось от
них?
Он стал серьезным и сказал после размышления:
— Думаю, что эта настороженность к сатире и сатирикам идет от
неправильного понимания функций искусства вообще. Многие желают
видеть в каждом произведении искусства инструкцию — делай то и не делай
этого, люби то, а не другое. А у искусства же совсем иное предназначение.
Драматург (а за ним и театр) привлекает общественное внимание к решению
проблем, апеллируя к нашему сознанию, к совести, к чувствам. Он не решает
проблем и решить их не может. Он указывает на них пальцем и призывает:
смотри, понимай, думай! Думай, что делать с тем, что отжило свой век, но
сойти со сцены добровольно не хочет. Даже Карл Маркс был за комедию. Он
говорил, что история проходит через множество фазисов, когда несет в
могилу устаревшую форму жизни. Последний фазис всемирноисторической формы есть комедия. Понимаешь, комедия!
— Согласен. Но почему тогда так часто встречаются и зрители и даже
критики, которые, посмотрев сатирическую комедию, категорически
заявляют: в жизни так не бывает!
— Понимаешь... многие люди (а критики что, не люди?) не понимают
природы искусства, которая держится на «преувеличении и заострении».
Помнишь, как отбивается Победоносиков? «Слишком все сгущено»,— это
Победоносиков.—«Неловко все-таки... Отражен, судя по всему,
ответственный товарищ, и как-то его представили в таком свете да еще
назвали «Главначпупс». Не бывает у нас таких, неестественно, нежизненно,
непохоже!..» Если идти по такому пути, мы должны не признать и
бессмертную фразу «Редкая птица долетит до середины Днепра...» Что это,
если не гипербола? Но мы принимаем ее. Или вот еще такое: «Я помню
чудное мгновенье: передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как
гений чистой красоты». Гипербола, от которой звенят все струны в душе...
Гипербола, заострение, гротеск (а иногда, возможно, и фарс) — соль
комического, соль сатиры. Подчеркивая, обостряя одну из сторон
комедийного характера, автор тем самым выражает свои отношения к герою.
С точки зрения жизненного правдоподобия такой, как главначпупс, в
природе не существует. А сколько бюрократов узнали себя в нем, благодаря
гиперболе, гротеску!
— А как ты относишься к спорам драматургов и критиков о
соотношении «положительного» и «отрицательного» в сатирической
комедии?
— Думаю, что тут вообще нет предмета для споров, поскольку в
искусстве нет и не может быть застывших канонов, пропорций и готовых
рецептов. Искусство — всегда
открытие.
Если
мы
возьмем
положительное и отрицательное в среднеарифметической пропорции,
тогда... на одного носителя зла придется (как в жизни), девять или
десять носителей добра, то есть людей честных, принципиальных,
умных. При таких условиях всякая попытка носителя зла развить
свою деятельность была бы сразу пресечена. За завязкой сразу последовала
бы развязка и никакой комедии не получилось бы. Кажется, об этом говорил
еще Кондрат Крапива.
Судить об обществе по одному произведению искусства, тем более
сатирическому, нельзя. Любое произведение, даже самое талантливое,
раскрывает одно явление.
— Отсюда можно сделать вывод, что возможна комедия, в которой все
действующие лица отрицательные.
— Безусловно! Главное в сатирической комедии не «арифметика», не
«правильные» соотношения «положительных» и «отрицательных» героев,
а позиция автора (затем позиция режиссера, театра в целом). Во имя чего
написана пьеса! Что она отрицает и что защищает? Никто всерьез не станет
доказывать нам, что «Баня» В. Маяковского... пропагандирует бюрократизм
только потому, что главное
лицо
ее — бюрократ
Победоносиков!
Главный
герой
сатирической
комедии — это смех, смех, который
уничтожает зло и возвышает человека. Он также утверждает
коммунистические идеалы. Несколько утрируя сущность дела, можно
сказать: если А. Салынский в своих пьесах воспевает Добро, то я в своих
пьесах его защищаю.
— Я согласен с тобой, Андрей Егорович, но хочу заметить, что далеко
не всякую сатиру можно приветствовать и поддерживать...
— Известно, не всякую! В последнее время у нас появилось много
псевдокомедий, комедий-пустышек. К сожалению, они, как правило,
сделаны людьми опытными в драматургии, ремесленнически грамотно.
Но, судя по ним, социализму мешают только нерасторопные
официанты, грубиянки-продавщицы, молодые жены старых мужей,
тещи,
водопроводчики-пьяницы,
длинноволосые юнцы и девушки с
разрезами в юбках до пояса. О, если бы это было так! Мы, сатирики, смогли
бы переквалифицироваться в писателей «положительных», Нет, я не
против юмора и улыбки. Но комедия — я в этом твердо убежден - должна
нести большую мысль, а не просто щекотать нервы обывателю. Театр - это
всегда трибуна, всегда вечевой колокол, всегда чистилище. Всегда ли мы,
драматурги, помним это? Всегда ли понимаем, что
театр — это «учитель
жизни», своеобразный университет, где человек учится быть человеком?
Каждый вечер тысячи людей приходят послушать и посмотреть спектакль.
А имеем ли мы, драматурги, право отбирать у тысяч людей три часа
вечернего времени, три часа их... жизни? Что мы им предлагаем? Какие
мысли и проблемы?.. Современный человек, умный и требовательный, не
имеет нужды в прописных истинах. Чтоб дать максимум того, что он требует,
драматургу нужно в десять, в сто раз больше знать, чем зрителю. Вот о чем я
думаю, когда кладу перед собой чистый лист бумаги...
И это было сказано не ради красного словца. Мы заканчивали свой
разговор о сатире и юморе в тот вечер, когда смотрели телефильм, сценарий
которого по «Павлинке» написал Андрей Егорович. Не существует в природе
более острых и обидных слов, сказанных в тот вечер Андреем Макаёнком...
Андрею Макаёнку, которого укоряли как сценариста...
В 1982 году Андрея Макаенка не стало: его догнала война. Во время
известного керченского десанта он был ранен множеством осколков, которые
так остались в нем навсегда. Один из них оторвался и дошел вместе с
тромбом до сердца.
Вот смотрю на фотографию и никак не могу поверить, что его нет.