Иван Ситников, Окаянная голова ()

ОКАЯННАЯ ГОЛОВА
Постоялый двор приютился рядом с узкой проселочной дорогой, покрытой, словно
мягким ковром, густым слоем бурой пыли. Солнце уже опустило ресницы к горизонту и в
воздухе повеяло вечерней прохладой.
- Запрягай быстрее. – Отставной офицер в потертом мундире, торопливо расхаживал
вокруг кибитки.
- Ваше благородие, - пожилой возница с опаской покосился на офицера, - поздно уже.
Темняет. Да и туман поднимается. А места здесь сами знаете, какие. Доброму человеку в
ночь ехать никак нельзя.
Офицер побагровел. Острые усики встопорщились, глаза начали бешено вращаться.
- Я тебе, холуй, сейчас покажу, как со штабс-капитаном разговаривать! Дурь то из
башки всю выбью, чтобы благородному званию перечить не смел! Запрягай, сказал! Дело
у меня спешное.
Возница вздохнул, почесал затылок.
- Покормить бы животину надо. Овса сыпануть, - неуверенно сказал он.
- Некогда, – вздернулся офицер. – Скоро совсем темно будет.
- Так ведь, не ногами конь, брюхом везет.
Скрипнула потемневшая от времени дверь постоялого двора, и на пороге появился
тучный недовольный хозяин.
- Успеете ваше благородие. Здесь езды верст пятнадцать всего.
Он вздохнул и потоптался на месте.
- Хотя лучше бы вам с утра отправиться. Дорога она вещь такая… Мало ли чего.
Офицер лишь категорично мотнул головой.
- Ну, дело ваше. А то перекусили бы, чем Бог послал, пока Матвей овса коню сыпанет.
- Дело говоришь, - смягчился офицер, - у меня с утра синя пороху во рту не было.
Он направился к дому, на ходу достав из заплечного мешка кошель с деньгами.
- И чтобы через пятнадцать минут был готов, - бросил он через плечо недовольному
Матвею.
- Ночка за ночкой не слезаешь с кочки, - пробормотал себе под нос возница, и пошел к
амбару, прихватив по дороге старое ведро.
Офицер зашел в общую залу постоялого двора и уселся на жалобно скрипнувшую
лавку. К видавшему виды столу, в мгновение ока подбежал половой, суетливый и
вертлявый до такой степени, что невозможно было определить не только его возраст, но
даже и выражение лица. Протерев грязной тряпкой стол, он услужливо согнулся в
полупоклоне.
- Чего изволите-с?
Офицер жадно втянул воздух, принюхиваясь к аромату, доносившемуся из кухни.
Ноздри его расширились и затрепетали, будто у собаки почуявшей запах мяса.
- Неси, что есть, да побыстрее!
Половой мелко закивал и исчез, а уже через минуту, на столе перед офицером стояли
ароматные щи, сосиски с капустой, мозги с горошком, а чуть поодаль, на дальнем конце
стола призывно ждала своего часа жареная пулярка.
Когда трапеза подошла к концу, и насытившийся офицер плеснул в стакан наливочки, в
дверях постоялого двора появился еще один посетитель. Лет сорока, в дорогом синем
суконном кафтане с косым воротом, он оглядел залу и направился прямиком к столу
разглядывающего его офицера.
- Антон Ильич, - представился он, протянув руку.
Офицер, нехотя привстал, внимательно посмотрел на мясистый нос нового знакомого,
его обвисшие толстые щеки и прямо таки выдающийся живот.
- Сергей Платонович, - наконец представился офицер, - штабс-капитан восемнадцатого
уланского полка в отставке.
Антон Ильич присел напротив офицера и благодушно зевнул.
- Слыхал, вы в Ивановку путь держите? Может, возьмете и меня в попутчики? Бричка
вишь сломалась, ось полетела, так может, пока кучер ее чинит, я с вами доберусь? А в
деревне у меня можете и остановиться.
- Так вы помещик Изместьев? Из Ивановки? – офицер удивленно приподнял бровь. –
Так ведь я как раз к вам путь и держу. Дельце у меня к вам есть, Антон Ильич.
Помещик улыбнулся.
- Кто бы сомневался, Сергей Платонович. Не вы первый.
Он повернулся, ища взглядом полового.
- Человек, винца нам хорошего! Да только не этой скверной наливки, которой вы
гостей потчуете.
Слуга засуетился, и через миг на столе красовалась бутылочка хереса.
- Доброму вину, такова и укупорка, - нравоучительно поднял палец помещик.
- Это точно, - кивнул офицер. – Как у нас в полку говаривали: пей вино, да не брагу,
люби девку, а не бабу.
Через полчаса новые знакомые, слегка покачиваясь, вышли на улицу.
- Эй! Матвей, или как там тебя, - крикнул офицер, - готов ехать?
Возница хмуро топтался на месте.
- Извольте, ваше благородие.
- Позвольте, я вам помогу, Антон Ильич, - офицер подсадил грузного помещика и
вслед за ним запрыгнул в кибитку.
***
Непринужденный разговор развалившихся в кибитке господ изредка прерывался
жалостливым скрипом колес.
- Неужели, правда, это, Антон Ильич? И прямо золота можно пудов десять просить?
- Изволите сомневаться, любезный Сергей Платонович? Или держите меня за
облыжника какого? Обманом барыша не наторгуешь! Я вам так скажу, главное все честь
по чести сделать. Без надувательства, тогда и желание исполнится. А что нечисть здесь
бродит, так она честным людям зла не чинит.
Офицер призадумался. Почесал худыми пальцами острый подбородок, покосился на
возницу и наклонился к уху помещика:
- То есть, коли я заколдованную табакерку, из копытного рога, добуду и мертвякам
принесу, то мне и золота отвалят? И ничего худого не сделают?
- От мертвого худа не бывает, а от живого и добра редко увидишь, - зевнув,
пробормотал помещик. – Сам я табакерку достать не могу, заклятие на роду нашем. А
нечистая сила в лабаз тоже сунуться не может, поскольку освятил его священник
местный, уже лет десять назад. Поэтому и нужен пришлый человек – отчаянный.
Он задумался и добавил.
- Отчаянный, храбрый, но к тому же и подлый. С окаянной головой. Чистому человеку
та вещица в руки нейдет, а нечисть и близко к лабазу подойти не может. Вот сколько ко
мне уже людей приезжало, а все какие-то благородные попадались. Так и уходили ни с
чем.
- Сдается мне, Антон Ильич, хотите вы меня обидеть? Никак на лице моем написано,
что я низкий и бесчестный?
Помещик лишь похлопал попутчика по плечу.
- Да полно вам, Сергей Платонович обижаться. Чай не на государевом приеме. А ежели
вы такой честный и благородный, то прикажите поворачивать обратно. Все равно у вас
ничего не выйдет.
Офицер молча покусывал губу и разглядывал ухмыляющегося помещика.
- Ладно, - наконец подал он голос, - чего уж греха таить. В святые угодники я точно не
гожусь.
Неожиданно лошадь жалобно заржала и встала, как вкопанная. Помещик встрепенулся.
- Сергей Платонович, дорогой, есть пистоль?
Офицер отчаянно оглядывался по сторонам, тщетно пытаясь хоть что-то разглядеть в
непроглядной тьме.
- Стреляй по кустам! Бог виноватого сыщет! – запричитал помещик.
- Да нет у меня оружия никакого, - огрызнулся офицер, испуганно пялясь в ночной лес.
Неподалеку в темноте мелькнули два красных огонька. Раздался громкий рык.
- Гони, ирод. – Прикрикнул на застывшего возницу помещик. – Привалился к облучку,
как свинья к корыту.
Очнувшись от наваждения, возница дернулся, схватил вожжи и начал судорожно их
дергать.
- Н-но, давай родимая, - почти умолял он испуганное животное.
Наконец лошадь захрипела и, что есть мочи, рванула вперед. Повозка летела вслед за
обезумевшим животным, подпрыгивая на ухабах и колдобинах. Казалось еще немного, и
она перевернется. Но, Бог миловал, а уже через несколько минут лесная чащоба
закончилась и в ярком свете луны показались господские поля, вслед за которыми
тянулись редкой вереницей убогие крестьянские домики.
- Слава Богу, вот и Ивановка, - перевел дух помещик.
***
Ужинать сели уже за полночь. Разбуженная дворня зажгла свечи и накрыла стол.
- Давай сперва по водочке дерябнем. – Антон Ильич придвинул к себе рюмки. – Моя
Анисья знатное белое винцо делает. Как выпьешь, так даже за душу берет!
Офицер кивнул, залпом опрокинул стопку и, тут же, сморщившись, потянулся за
закуской.
- Что, не пошла? – улыбнулся Антон Ильич. – Как говорится, первую перхотою, а
третью охотою. Давай, свет мой, Сергей Платонович, закусывай, голубчик.
Офицер не заставил себя долго упрашивать и с жадностью принялся за еду. Холодный
борщ с плавающим поверху жиром особого аппетита не вызывал, но в животе после
пережитых треволнений призывно урчало.
Хозяин тоже отхлебнул из тарелки, поморщился и посмотрел на гостя.
- Ложка-то узка, таскает по три куска: надо ее развести, чтобы таскала по шести.
Анисья! – крикнул он.
Раздался топот босых ног и кухарка Анисья, закутанная в платок появилась в дверях.
- Ты, что ж, думаешь, раз время позднее, то мы эту гадость есть будем? А ну неси нам
чего-нибудь стоящее…
«Стоящим» оказались: жареные грибочки, подрумянившийся бараний бок и
запеченный в тесте тетерев. Ночник просверкал до зари. Спать легли уже на рассвете.
***
Ближе к вечеру следующего дня, Антон Ильич давал указания гостю.
- Вот он, тот самый лабаз, - рассказывал помещик, показывая офицеру, покосившийся
сарай, стоящий на отшибе, к которому от дома вела заросшая бурьяном тропинка.
- Внутри, ничего интересного, - помещик с усилием отворил скособоченную дверь. –
Так, хлам разный. Но вот это место особенное.
Он, разбросал ногой валявшееся повсюду сено и подвел гостя к пяточку земли
посредине сарая.
- В полночь, здесь огонек появляется. Будто светляк крупный светит. Вот, как
появится, надо сразу копать. Заступ вона стоит, к стене прислонен. Если признает тебя
амулет, то в руки дастся. А возле лабаза я телегу запряженную поставлю. Выйдешь и
езжай в лес по проселочной дороге. Увидишь поляну, жарками усыпанную, слезай и жди.
Офицер, как зачарованный слушал помещика. Обхватив плечи руками, он покачивался
из стороны в сторону и о чем-то мрачно размышлял.
- Антон Ильич, а живой то я вернусь?
- Вернешься, Сергей Платонович, у нечисти все по совести, не то, что у людей. Успокоил офицера, хозяин. – И не забудь золота взять. Пудов десять проси. Но, чур,
уговор - половина награды моя.
- Слушай, Антон Ильич, а не боишься, что я душегубом окажусь? И, за это самое
золота, тебя жизни лишу? – глаза офицера недобро сверкнули.
Хозяин лишь пожал плечами.
- Нет, не боюсь. Не из корысти собака кусает, из лихости. А лихости в тебе, Сергей
Платоныч, уж прости, ни на грош.
***
Ближе к полуночи, офицер уже изрядно подкрепленный белым хлебным винцом
Анисьи, подошел к лабазу. Ночь, как назло выдалась ненастная, бурная. Да, в общем-то, и
весь день, начиная с обеда, дождило. Офицер, поёживаясь от пронизывающего покосного
ветра, зашел в лабаз. Строение, еще при свете поражавшее своей удручающей ветхостью,
сейчас казалось старым прогнившим склепом. Тлетворный запах, сочился отовсюду, а
тихое шуршание крыс, заставляло офицера каждый раз вздрагивать. Достав из кармана
пахитоску, офицер закурил. Клубы дыма образовывали в сыром помещении причудливые
узоры, превращаясь, то в сказочных зверей то, сворачиваясь в клубки, как невиданные
доселе змеи. Сердце мерно колотилось в груди офицера, руки заметно подрагивали, но
решительно стиснутые зубы говорили о неустрашимой решимости. Долго ждать ему не
пришлось. Свечение он заметил почти сразу. Убедившись, что чуть видимый огонек,
пробивающийся из земли, ему не примерещился, офицер, не долго думая, схватил заступ
и начал копать. Комья земли отлетали в сторону, несмотря на холодную ночь, офицер
покрылся испариной, и вот, откинув в сторону очередной пласт земли, он увидел то, что
искал. Проклятая табакерка из копытного рога ярко светилась в темноте. Офицер присел
на корточки и долго рассматривал желанную вещь. Затем осторожно, словно боясь
обжечься, протянул руку и подрагивающими пальцами взял заветную табакерку. Она
сияла и переливалась огнем, казалось, еще секунда и обожжет руку, но внутреннее пламя
не жгло, а лишь холодило.
Опомнившись, офицер крепко сжал в руке ледяную табакерку и выскочил на улицу.
Антон Ильич из окна дома видел, как от лабаза к запряженной телеге метнулась тень.
Теперь оставалось только ждать….
***
К дому офицер подъехал уже на рассвете. Дождь прекратился, но туман затянул
окрестности белой пеленой. Ввалившись в гостиную мокрый и озябший, офицер дрожал
всем телом, глаза его лихорадочно бегали, руки измазанные землей нервно теребили ворот
куртки.
- Сергей Платонович, голубчик, - метнулся ему навстречу хозяин. – Жив? И золотишко
привез.
Офицер ничего не ответил, только посторонился и кивком указал помещику на дверь.
Антон Ильич, как был в халате и тапочках на босу ногу, так и выскочил на улицу. Возле
террасы стояла телега, нагруженная мешками.
- Получилось! – завопил от радости помещик. Он начал приплясывать на месте, не
замечая, что залез в большую лужу и с ног до головы обляпался грязью. Офицер
безучастно наблюдал за хозяином, привалившись плечом к влажным перилам. В глазах
его мелькнул холодный алчный огонек. Он неторопливо подошел к заступу лежавшему
возле крыльца, поднял его и, неловко примериваясь для удара, шагнул к Антону Ильичу.
Помещик так ничего и не заметил. Он стоял, вцепившись руками в ближайший мешок,
обнимал его и крепко прижимал к груди, чувствуя в своих объятиях богатство, славу…
весь мир! Офицер размахнулся и опустил железный наконечник на затылок помещику.
Раздался едва слышный хруст. Тело Антона Ильича обмякло и медленно сползло в грязь.
- Это ты, верно, заметил… - пробормотал офицер. - От мертвого худа не бывает, а от
живого добра не увидишь.
Он еще с минуту потоптался на месте, затем, оттолкнув от телеги распластавшееся в
грязи тело, взял лошадь под уздцы и направился прочь.