открыть произведение в формате doc

ЕВГЕНИЙ ЗВЯГИН
ГОЛКОНДА
(поэма)
1.
Я вышел рано ― сумрачное небо
Редеющий вдали восход астральный
Выманивало из-за горизонта.
Обочина шоссе, роса на листьях,
Хруст гравия, пупырышки на коже
Прохладных плеч, шуршащих о рубашку,
Мякина тёплых ног и свежий запах,
Идущий от полей, ― творили утро.
(Заметь вдали пирамидальный тополь,
Да мазанку фарфоровую в поле,
Да мягкость очертаний ― и получишь
Зверино-нежный абрис Украины).
Итак, я шёл по утренней дороге,
И мой брезгливый глаз специалиста
Десятки соответствий отмечал,
И, умиротворённый, тёк обратно,
Туда, где рыжей кашицей мозгов
Нетленная ― облеплена ― сокрыта
Душа моя. Лукавый червячок,
Белей мучного, гадостней грибного,
Пытался к ней прорыться. Представлялось
Всё это так: кирку знакомый точит,
Зажав между колен. Тупое жало
Подслеповато-белого металла
Напильником дерёт, коряво дрочит,
Постыдно содрогаясь. На манер
Кривого члена ― рваное железо ―
Замшелый феррум, полный садким соком.
Спринцовкой протянув упругий рот
Его жена нервически ревнует ―
Трясёт гузном, щелястое лицо
Сложив капризно ― задирает ноги,
И звуками пытается привлечь
Изменщика ― унылым воркованьем.
― Нишкни, жена! ― гнусаво молвил муж, ―
Тебе придётся потерпеть немного,
Заткни мошну. Назавтра ― жадный путь
Расстелется ― и мы его протопчем.
Там ― за бугром ― разостлана Голконда.
Набьём скота и золота намоем
На пажитях неведомой страны!
Стоит весна. Я вышел рано утром
Без цели, на прогулку. Дольный ветер
Странноприимно обдавал интимом,
Невидимую комнату творя
Из воздуха. Вбить гвоздь, повесить шляпу,
За нитку дёрнув, погасить торшер ―
Таков был ряд моих ассоциаций,
Но нити света прострочили небо,
И я увидел Солнце. О, воспой,
Богиня Гнев, Богиня Радость, ―
Солнце!
Когда камлает, дуя на ладонь,
Покалывая ножичком запястье,
Отщипывая кончики ноздрей,
И созерцая их, ― шаман дрожащий;
Когда, во время засухи, жена,
Задрав сосцы, ободранная гневом
Прямых лучей, потрескавшейся кожей
Вбирает радостно ток светозарный,
И умирает в сладостной истоме,
Тогда ты возрождаешься. Заря
Тем временем освоила полнеба,
И мой холодный глаз заметил всё
В её хрустально-протяжённом свете:
Бледно-зелёный бархат тихих всходов,
Мышонка среди них, эмаль дороги,
Серебряно сверкавшей от росы
И исходившим лёгким паром, хату,
А рядом с ней ― декоративный дiд,
В брыле и при усах, смолящий люльку.
― Здорово, дед! Не поднесёшь напиться?
―Здорово, хлопец. Пей. Воды не жалко.
(Он не хотел казаться символичным
Седой старик в потёртых белых кедах,
Широких брюках, жёваной ковбойке,
Глядел спокойно, вскользь, без суеты).
― Куда идёшь? ― Того, старик, не знаю.
― Ну, Бог с тобой. ― Спасибо. ― Проходи.
Тем временем грибной, мучной, белесый,
Зловещий червь в мозгу отверстье рыл.
Всё это представлялось так: из щелей,
Из жалких нор, прогрызенных в бетоне,
Из глиняных трущоб и деревянных, ―
Ползли, стекали вдоль холмов, роились
Нагие существа. Они кричали
Нестройно, хрипло, высоко, картаво,
Надменно, жалко, тихо, вяло, хрипло:
Гренландия! Фуфландия! Голконда!
Тобаго! Трапезунд! Голконда! Там
Набьём скота и злат-сребра намоем!
Неслись. И каждый был вооружён:
Старинные подсвечники, лопаты,
Немецкие штыки, кривые сабли
Забытых запорожцев; кто-то пёр,
Пыхтя и отдуваясь, бюст Сократа,
Тараня всех, восставших на пути.
И впереди, сверкнув киркою гладкой,
Марш-марш трубя гунявым ртом, кривляясь,
Лягая в пах супругу на бегу,
Знакомый нёсся, жуткий предводитель
Жутчайшего из войск. Они неслись,
Не замечая, что сырое мясо
Их жалких тел ― вначале осторожно,
Мельчайшими лоскутьями, потом
Огромными ошмётками, кусками, ―
Валится наземь. Скоро красной кашей, ―
Зловонной, гнусной, глиняной, текучей, ―
Стал устлан путь безумный, и когда
Сбежали в поле, ― страшная колонна
Колонною сырых костей была:
Белесых, крупных, глухо дребезжащих...
2.
Устройство мозга знают все: скорлупку
У грецкого ореха расколоть,
Не поломав, достать ядро, и там
Четыре полушарья обнаружишь.
Два ― тотчас под язык, а два ― к глазам.
Вот полушарье мудрости ― оно
Искривлено довольно симпатично.
Вот мозжечок, друг пьяниц ― пропитай
Его вином, и сам начнёшь шататься.
Вот Творчество. Премилый бугорок:
Слегка нажми ― и попадёшь в Некрополь
Преславной Александро-Невской лавры:
Искусственный ты создал каучук!
Но что за диво? Только отнял палец ―
Бугор проткнуло изнутри... Скорей!
Подайте лупу! Вот ты где, червяк!
Какой же ты премилый! Ну и хват!
Усы! На щёчках ямки! Носик пипкой!
Поведай, друже, как тебя зовут?
― Меня зовут Фантазья. ― Вот так штука!
Фантазия... ― Фантазья, я сказал, ―
Промолвил червячок нежданным басом.
― Я важный господин. Без моего
На то рытья, на то соизволенья
Ты был бы рыба с тухлыми очами,
А не поэт, всезнайка и болтун!
Фантазья ― всё! Ты, смертный, ты ― ничто!
Я понял вас, молодчик. Рано утром
Ступил я на дорогу. Дольный день
Уже белел, как маков сок, когда
Я вышел к речке. Тихая вода
В текучих блёстках, гладкая, живая,
Нежнейших ив стояла в окруженьи,
Играя в тонких прорезях листвы,
Опушена со всех сторон, нагая,
Она подобна глазу средь ресниц,
И взгляд его был тонок, длинен, томен,
И я уснул, улегшись на траву.
Что ты, Голконда? Где твой азимут?
И что твои волы ― бренчат на лирах
Своих рогов альпийских? Что сирень
Твоих усадеб нежилых? Сияет
Она по-прежнему в ночи? Что тени
На белом камне мраморных купален ―
Всё так же неустойчиво легки?
А что твои бронзовики? Всё так же
Средь душного немеющего полдня
В невянущих купаются цветах?
Да, ты всё та же. Жаль, что лишь во сне
Я посетил тебя. Прощай и здравствуй.
Но вдруг внезапный скрежет за холмом
Послышался. Нестройный вопль и лязг.
И враз, ― зелёный гребень опрокинув,
Пылая глаз невыносимым светом,
Вернее ― дыр на месте глаз, долину
Заполнило чудовищное войско
Уродливых скелетов. Впереди
Знакомый нёсся, жадно доедая
Остатки мяса на своей груди...
― Голландия! Фуфландия! Зловонье
Заполнило окрестности. Цветы
В суставах смрадных становились златом,
И мрамор и сирень... Бронзовики
С тяжёлым стуком падали на землю ―
Тупые брошки. Было их, скелетов,
Шестьсот шестьдесят шесть. Я не считал,
И так меня тошнило. Проще ― сон
Мне подсказал число, и каждый ― гнусен...
Я вздрогнул и проснулся. День в расцвете.
Щека сомлела. Сладко ныл хребет.
Сухой листок смахнув с виска, я поднял
Глаза и среди прорезей листвы
Увидел склон зелёный Щековицы,
И Хоревицы хор, и ту улыбку,
Что Лыбедью зовётся, иль дорогой,
Иль милосердной, ласковой сестрой.
2 ― 5 мая 1972 г.,
г. Киев.