Монсон-92 - PolitPriklad
advertisement
П. Монсон ДВЕ ДОРОГИ К СОЦИАЛИЗМУ - ДВА ТУПИКА? © Некоммерческое Партнёрство «Редакция журнала ПОЛИС (Политические Исследования)» 1992 №1-2 Пер МОНСОН, профессор Отделения социологии Гетеборгского университета, Швеция. Мировое социалистическое движение подошло сейчас, в конце XX столетия, к поворотному пункту своей истории. Упадок и распад СССР — всего лишь заключительный этап процесса, начавшегося лет десять тому назад. События, происходившие в социалистических странах в 80-е годы, — сначала забастовочная волна в Польше, затем реформы Горбачева в Советском Союзе, студенческие волнения в Пекине, к концу десятилетия — падение коммунистических режимов в странах Восточной Европы, а теперь еще и демонтаж коммунистической системы власти в бывшем Советском Союзе после провалившегося путча, — изменили мир настолько, что уже можно сказать: одна эпоха в истории социализма, начавшаяся в 1917 г. первой успешной социалистической революцией, завершилась. Началась новая эпоха. Взяв власть у себя в стране в результате Октябрьской революции, большевики вышли на мировую политическую арену. К тому времени Россия была уже одной из самых крупных и влиятельных держав мира. Союз Советских Социалистических Республик долгое время оставался во враждебном окружении. Но постепенно он обретал союзников, а затем возглавил военно-политический блок. "Красная империя" все разрасталась: население ее составило треть населения мира. На протяжении последних шестидесяти лет СССР оказывался вовлеченным, прямо или косвенно, почти во все международные конфликты. Семь десятилетий он играл огромную роль в мировой политике; ясно, что и сейчас все, что происходит в этой стране, имеет исключительное значение для всего мира. Когда Горбачев летом 1991 г. предложил КПСС изменить свое название, переосмыслить стратегию движения к социализму, отказаться от прежней идеологии, стать равной среди других политических партий, не присваивая себе монополии на государственную власть, он тем самым провозгласил полный переворот в процессе, начатом непосредственно после Октябрьской революции. Одно из незначительных тогда течений в социалдемократическом движении превратилось в наиболее влиятельную силу. Была создана теория социализма и стратегия его построения: коллективизация сельского хозяйства, быстрое развитие тяжелой промышленности, основанное на принудительном труде, монополия (партии) на государственную власть и подчинение всех сфер жизни общества контролю жесткой идеологии, называемой "коммунизмом", — это имя присвоили себе большевики, придя к власти. Их вариант социализма стал образцом для развивающихся стран, где к власти пришли деятели коммунистической ориентации. Она стала эталоном и для стран Восточной Европы, где коммунизм был насажден "сверху" с помощью советских штыков. Будучи первым из отрядов мирового социалистического движения, оказавшимся у власти, ВКП(б) пользовалась огромным авторитетом среди коммунистов. Это и обусловило ее главенствующую идеологическую, политическую и экономическую роль в мировом коммунистическом движении, которое было представлено III Интернационалом. Можно спорить о том, что означали тогда понятия "коммунизм", "истинный марксизм", "ленинизм", "сталинизм" и "маоизм" для трети населения всего мира. Однако сейчас, когда становится все более очевидно, что данные модели социализма не выдержали проверки временем, возникает соблазн забыть, что 70 лет — лишь одна фаза в развитии социалистического движения; в эти годы существовала не только коммунистическая концепция социализма, не только коммунистическая теория и практика и не только КПСС играла существенную роль в мировой истории этих десятилетий. Другие социалистические течения — от ранних социалистов английской, американской и французской революций, утопистов, а также таких теоретиков социалистической мысли, как Прудон, Маркс, Энгельс, Лассаль и Бакунин, до деятелей рабочего движения и современной социал-демократии — тоже внесли свой вклад в развитие идей и практики социализма, ставшего за последние сто с лишним лет одной из трех главных политических и идеологических сил. Две другие — консерватизм и либерализм. Все три направления в ходе своего развития раскалывались на многочисленные фракции, меняли облик в зависимости от времени и места действия. Борьба классических идей консерватизма (общество — это организм, которым недопустимо манипулировать, поскольку он есть целое, не сводимое к сумме индивидов), либерализм (личность есть основа общества, ее свободы неприкосновенны и защищены законом, если не причиняют ущерба другой личности) и социализма (коллективная собственность на средства производства, солидарность с угнетенными и бедными, равноправие всех членов общества) составили основное идеологическое содержание последних полутора веков. Для многих развал мировой коммунистической системы знаменует конец целой исторической эпохи. Может создаться впечатление, что события последних лет лишили социалистическую идею и традицию будущего. Возникает вопрос: а с точки зрения исторической перспективы — закончилась ли только эра советского коммунизма или вся эпоха движения к социализму?; ознаменовалась ли мировая история глобальным, как считают некоторые энтузиасты, триумфом либерализма?; значит ли все происходящее, что капитализм и парламентская демократия победили во всемирном масштабе и что нас ожидает счастливое будущее в обществе благосостояния, под опекой либеральных политических партий?* Конечно, не все согласятся с такими выводами. В частности, лидеры до сих пор еще существующих социалистических государств—Китая, Северной Кореи, Вьетнама, Кубы. Для них события в СССР и странах Восточной Европы стали скорее результатом "отклонения" от истинного марксизма, нежели доказательством ошибочности коммунистических идеалов. Они полагают, что если бы у власти оказались идеологически выдержанные и твердые люди, было бы ясно, что все разговоры о "свободе" и "демократии" — всего лишь контрреволюционная пропаганда ЦРУ и империалистов. Даже в бывшем Союзе есть люди, которые рассуждают подобным образом; однако теория некоего "заговора" ничего не объясняет. По-моему, революции в Восточной Европе и многотысячные митинги протеста против переворота в России не являются следствием лишь "пропаганды". Было бы по меньшей мере не научно рассматривать события в бывших социалистических государствах с таких позиций. Однако в одном коммунистыконсерваторы правы: в "прежние времена", до гласности и перестройки, действительно казалось, что социалистическая система способна работать. По их логике, выход из кризиса лежит в возврате к жесткому авторитарному правлению. Возможно, какое-то время система и продержалась бы. Однако возврат к доперестроечному периоду не способен решить проблемы, присущие советской модели. Даже если лидерам оставшихся еще коммунистических государств и удастся сохранить диктат марксистско-ленинской идеологии, все равно логика экономического развития этих стран заставит их провести существенные реформы, допускающие рыночные отношения. Что и произошло уже, например, в Китае и Вьетнаме. Судя по опыту Китая, экономические реформы неизбежно приводят к требованиям политических перемен, а это, в свою очередь, включает в себя изменения в культуре и идеологии, т. е. ослабляет основы правящей идеологии. В других социалистических странах экономические реформы уже обеспечили народу большую политическую свободу. Следовательно, социалистическим государством, оставшимся верными избранному в прошлом курсу, так или иначе придется прибегнуть к собственным вариантам перестройки и гласности. * "Возможно, мы являемся свидетелями не только конца холодной войны или какого-то периода послевоенной истории, но и вообще конца истории как таковой, т. е. конца идеологической эволюции человечества и начала универсализации западной либеральной демократии как конечной формы"(1). Что касается западных социал-демократов, то и они не согласятся с выводом о конце социализма. Для них падение социалистических режимов стало лишним доказательством несостоятельности коммунизма, того самого, против которого они боролись еще со времен русской революции. Их собственная модель демократического социализма жива и по сей день, считают они. События на Востоке они рассматривают как победу демократического социализма над диктатурой. Социализм, с их точки зрения, не может быть построен против воли людей. Если проводить социалистические реформы без активной или хотя бы пассивной поддержки большинства населения, то диктатура неизбежна, а она столь же далека от социализма, как и фашизм. Впрочем, и социал-демократы Запада сталкиваются ныне с серьезными проблемами. Основная стратегия, направленная на осуществление концепции их социализма (а именно: поддерживая рационализацию капиталистической экономики, извлекать часть созданной добавленной стоимости и направлять ее на расширение обобществленного сектора), пришла в непримиримое противоречие с действительностью. Прежде всего стратегия социал-демократов может претворяться в жизнь лишь при условии успешного функционирования капиталистической экономики. Когда же возникают серьезные затруднения — вроде спада, вызванного перепроизводством товаров, за которым следует сокращение возможностей использовать созданную добавленную стоимость, то социалдемократам приходится поддерживать собственную национальную буржуазию. Это означает обеспечение роста прибыли предприятий за счет наемных трудящихся. В результате передовые секторы экономики обретают возможность извлекать сверхприбыли. Именно это произошло на Западе, когда возникли "свободные капиталы", стремящиеся осуществлять все более высокие прибыли. Растущая часть таких капиталов оказалась вложенной в непроизводительную сферу, т. е. пошла на скупку недвижимости, произведений искусства, спекуляцию ценными бумагами, акциями или перекочевала за границу. Основная доля полученных таким образом сверхприбылей не была инвестирована в производительный сектор экономики. Теперь, в 90-е годы, мы видим результаты. Часть такого рода "спекулятивного бизнеса" обанкротилась и некоторые крупные коммерческие банки потерпели серьезный ущерб. Простые же люди столкнулись с тем, что принято называть экономическим кризисом. Генерал Пиночет ввел в Чили неолиберальную экономику подобного типа, а президент Рейган в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании придали ей заманчивый облик. Но ведь и социал-демократы в странах, где они находились у власти, также использовали эту экономическую стратегию. Главной проблемой для западной социал-демократии на данном этапе стала их концепция пути к социализму, — т. е. развитие обобществленного сектора, включая здравоохранение, образование, социальное обеспечение и т. д., а также равное распределение таких благ независимо от доходов. Все это вступило в главное противоречие с реальной жизнью: ведь чтобы финансировать обобществленный сектор и повысить качество общественных служб, надо предоставить капиталистической экономике действовать беспрепятственно. Но это означает, что социал-демократам приходится сократить тот самый обобществленный сектор экономики, который имеет ключевое значение для всей социал-демократической стратегии социализма. Это и составляет сейчас главную проблему для социал-демократии. В ходе предвыборных кампаний они обещают не сокращать государственных расходов на социальные нужды "в той мере, как того требуют неолибералы". Вместе с тем они признают, что госсектор нуждается в "рационализации", т. е. в том, чтобы он функционировал лучше, а притом средств на него тратилось меньше. Для этого используются модели частных компаний с их организацией труда и дополнительными гарантиями. За последние пять лет их опыт стал активно внедряться в общественном секторе. Таким образом, во имя социализма в будущем социал-демократии приходится жертвовать социалистическими принципами ради конкретных целей. Заставить трудящихся и избирателей понять данный парадокс — нелегкая задача, стоящая перед социал-демократами*. * Шведские социал-демократы потерпели поражение на выборах в сентябре 1991 г. Третье течение в социалистическом движении, которое не считает эру социализма законченной, — так называемый революционный социализм. Его представители всегда были критически настроены как по отношению к марксизму-ленинизму, так и к социалдемократии. Течение состоит из многочисленных разрозненных революционаристских групп и партий — анархистов, свободных коммунистов, люксембургистов и появившихся в последние десятилетия еврокоммунистов. Некоторые из названных групп расходятся во взглядах даже с отцами-основателями социализма — Марксом, Энгельсом или Лениным. Многие из них считают, что падение коммунизма в Восточной Европе и России доказывает ошибочность пройденного ими пути. Но все еще остается немало людей, которые называют себя марксистами или даже ленинцами, а основную вину за неудачи возлагают на Сталина. Многие обвиняют также "бюрократию", своими задачами в борьбе за социализм они считают борьбу за рабочую демократию, за более свободное развитие печати, культуры и науки, В этом они видят выход из нынешнего кризиса социалистической системы (2). Но и они, критикуя коммунистов или социал-демократов, сами находятся в тупике как политическая сила. В рядах сторонников этого течения немало известных обществоведов и марксологов, давших в своих трудах блестящий анализ положения и развития социалистического и капиталистического миров. Однако их политическое место и влияние почти повсюду ограничивается позицией наблюдателей, аналитиков и комментаторов. Отсюда нередко утопический характер выводов и предложений. Не исключено, что программа построения социализма могла бы быть реализована в течение, скажем, столетия, но в нынешней ситуации у них нет реального ответа, что делать здесь и сейчас*. Основная проблема всех нынешних социалистических движений заключается в том, что реальной стратегии или даже утопической модели построения социалистического общества не существует. Само понятие социализма утратило четкий смысл. Когда не знаешь, куда идти, то не знаешь и дороги. Всем тем, кто не утратил интереса к судьбам социалистических идей, — их истории и будущего — нынешние события представляют огромный вызов. Сегодня, когда "первое в мире социалистическое государство" прекратило свое существование, когда стремительно идет "капитализация" ряда все еще остающихся социалистических государств, порождающая серьезные экономические, политические, идеологические и моральные проблемы, когда социал-демократия переживает глубокий стратегический кризис, а утопическая альтернатива наличествует только в теории, — нелегко найти хоть что-нибудь, за что социалисты могли бы уцепиться. В такой ситуации начинаешь понимать, почему пророки капитализма считают, что история завершилась полной победой капитализма над социализмом. В смутные времена всегда обращаются к авторитетам. Причем когда дело оборачивается плохо, их легче всего обвинить. Но ведь непреложный факт состоит в том, что, по словам такого авторитета (уже бывшего?), как Маркс, — сама мысль не творит мир. Только мысль, овладевшая массами, становится изменяющей мир материальной и социальной силой. Со многими идеями Маркса это уже произошло, хотя он к этому и не причастен (умер в 1883 г. ). Хорошо известно, что сам Маркс очень критически относился к современным ему "марксистам". Что бы он подумал о дальнейшем развитии событий, как отнесся бы к теории "марксизма", созданной в конце XIX столетия К. Каутским или Г. Плехановым и исправленной и дополненной Бернштейном и Р. Люксембург, одобрил ли ленинский вызов "ортодоксальному "марксизму" или "марксизм" Троцкого, Сталина или Мао? Вопрос, на который мы никогда не получим ответа. Это, в конце концов, не так уж и важно. Проблема заключается в том, чтобы не ждать ни от кого из выдающихся теоретиков социализма и марксизма прошлых эпох ответы на все вопросы наших дней. Для нас они остаются людьми своего времени, со своим опытом, теориями и программами, которые впоследствии были успешно осуществлены либо потерпели неудачу. Значит, из истории мы должны черпать метод, а не искать в книгах или высказываниях "великих людей" решения проблем нашего времени и рецептов на будущее. * Тому много примеров: группа вокруг журнала "New Left Review" в Англии (П. Андерсон, Р. Блекберн, Т. Джонс и др. ); социологи, историки и философы "франкфуртской школы"; в России к этому направлению я отношу Б. Кагарлицкого, получившего известность на Западе после публикации его работ. Разумеется, мы не должны игнорировать уроки истории. Наоборот! Историю нужно воспринимать во всей ее сложности; в нее включены и взгляды "великих" на экономические, политические и идеологические условия их времени. "Успех" теории Маркса в конце XIX столетия нельзя приписать какой-то якобы присущей ей "истинности". Успех этот стал возможен потому, что благодаря трудам Каутского и Плеханова, его идеи явились питательной средой для двух социальных движений, переживавших в то время политический и идеологический кризис. И германская социалдемократическая партия, и русское, революционное движение испытывали серьезные трудности в 1870-х — 80-х годах. Оба движения захлестнула полемика и раздоры многочисленных фракций. В этих условиях Каутский и Плеханов предложили проект новой стратегии, основанной на быстром развитии капитализма в Германии и России. Они представили марксизм как теорию, обосновывающую и обещающую успех социализма при условии неуклонного развития капитализма. Капитализм же в то время был на подъеме, особенно с середины 1890-х годов. Так что его достижения мыслились как успех и самой международной социал-демократии и ее идеологии — марксизма (3). "Ортодоксальный марксизм" вольно или невольно стал при этом идеологией тысяч людей, мечтавших о лучшей доле. В течение более чем десяти лет он оставался самым влиятельным, можно утверждать, доминирующим идеологическим движением в социализме. Существовали, конечно, и анархические группы, и другие течения, но социал-демократическое движение в самом деле было международным социалистическим марксистским движением, которое было объединено организационно и идеологически в Интернационал. Он сознавал свою силу, чему доказательством служили планы остановить мировую войну. "Армия социалистов" наступала и ширила свои ряды и ей оставалось только ждать подходящего момента, чтобы захватить власть. 4 августа 1914г. положение дел резко изменилось. После этой даты единое социалистическое движение перестало существовать. Оно раскололось не только по национальному, но и по программно-идеологическому признаку. Драматический день, однако, обнажил лишь то, что уже давно зрело внутри самого движения. В конце 1890-х годов в социал-демократической среде появились два "правых" крыла. В Германии это были "ревизионизм и реформизм", а в России — "экономизм". На рубеже XIX в., отчасти как ответ со стороны левых, возникает в Германии теория "стихийности", а в России — "большевизм". Таким образом, в международном социалистическом движении появилось, почти сразу же после распространения марксизма, по крайней мере пять фракций. Фракции стали результатом и выражением внутренних противоречий как в самой капиталистической системе, так и в "ортодоксальном марксизме". В капиталистической системе, с одной стороны, имеет место глубокий антагонизм между предпринимателями и рабочими (этому есть объяснение в марксистской теории эксплуатации); с другой — капиталисты и наемные работники тесно связаны друг с другом. Чтобы повысить уровень жизни рабочих, капиталистическое предприятие должно работать эффективно и получать прибыль. В раннем марксизме царил принцип выжидания, правое крыло опиралось на политическую парламентскую деятельность и/или на работу в профсоюзах, где это было возможно, с целью улучшения экономического и социального положения пролетариата. Если победа социализма неизбежна, рассуждали тогда правые социалисты, то почему бы нам не использовать время на укрепление наших организаций, улучшение жизни рабочего, расширение круга сторонников, борьбу за избирателя? Левые на это отвечали, что такая тактика — отказ от марксистской революционной линии, согласно которой пролетариат сам должен совершить социалистическую революцию. Р. Люксембург в Германии и В. Ленин в России были убеждены, что социалистическая революция станет результатом революционных действий. Каких? Их взгляды на характер революции расходились, но отвечали они на один и тот же вопрос: как совершить революцию, не ожидая, пока созреют условия для нее? "Центристы" в марксистском лагере не признавали возражений против ортодоксального марксизма ни справа, ни слева. Оба крыла — левее и правее, в свою очередь, оспаривали его главный тезис: об органической взаимосвязи между развитием капитализма и ростом социалистического рабочего движения. Казалось бы, политическая и идеологическая победа была одержана ортодоксальными марксистами и на местах, и на конгрессах II Интернационала. Но эта победа ортодоксального марксизма, его влияние в мире, его идеологическое единство были также и его слабостями. Уровни развития стран в то время, особенно Германии и России, и условиях в них различались настолько, что нечего было и думать о применении во всех странах единой тактики для завоевания масс. Раскол в социал-демократическом движении после 1914 г. привел к тому, что социалисты после войны в своих программах и тактике стали в большей степени учитывать особенности своих стран. Надо также признать, что и до войны международное социалдемократическое движение не было таким единым и однородным. Ведь решение некоторых социал-демократических партий поддержать свои правительства в войне стало лишь логическим следствием процессов, происходивших и ранее. Фактически влияние II Интернационала и его руководителей на национальные партии было всегда невелико. Лишь немногие партии выполняли решения центра. Большинство расценивало декреты Интернационала как попытку социал-демократов Германии навязать свою волю другим партиям (есть много общего между позицией Германии во II Интернационале и России — в III). Пять лет спустя стало очевидным, что центр с его ортодоксальным марксизмом недееспособен. Меньшевики и "люксембургисты" проиграли большевикам и реформистам. В революции большевики захватили в России власть и сумели ее удержать. В Германии же социал-демократии было предложено войти в правительство с целью избежать революции, аналогичной русской. Первое, что сделало новое социалдемократическое правительство в Германии, — подавило левый мятеж. Некогда единый, сильный международный пролетариат был окончательно расколот, и в итоге появилось два враждебных лагеря: русский коммунизм и современная западная социал-демократия. Вся последующая история социалистического движения вплоть до сегодняшних дней являет собой трагическую летопись расколов и вражды. В целом можно сказать, что русский вариант коммунизма был более успешным в неразвитых и малоразвитых странах, а в условиях индустриально развитых стран оказалась удачной современная социалдемократическая модель. Ясно почему: русская модель появилась и развивалась в стране, которая в целом была аграрной, поэтому в концепции построения социализма упор делался на развитие тяжелой промышленности и инфраструктуры. Для стран, следовавших за СССР, социализм олицетворялся в быстрой индустриализации за счет сельского хозяйства (и, как сейчас стало очевидно, за счет окружающей среды). Социалдемократическая модель оформилась в условиях глубокого кризиса коммунистической системы 1920-х годов, который и положил начало развитию социальных государств современного Запада. Политическими средствами построения социализма по русской модели стали авторитарная власть, однопартийная система и пятилетний экономический план. Модель могла работать только в условиях принудительного труда большинства населения, ценой огромных жертв (это оправдывалось марксистско-ленинской идеологией). Но вот процесс первоначального накопления закончился. Принятая модель оказалась статичной и косной. Попытки Хрущева реформировать советское общество привели к его смещению Брежневым. Это означало: попыткам выработать более "прогрессивную" форму коммунизма был положен конец. Что было потом — хорошо известно. Повышение цен на нефть, постоянно возраставший экспорт "черного золота" позволили СССР протянуть на искусственном дыхании до момента прихода к власти Горбачева. Отсюда ведет отсчет процесс, приведший к краху. История поставила Россию на место. Для социал-демократии на Западе начало 1930-х годов было столь же решающим, что и для России. Раскол капиталистической системы в конце 20-х годов показался многим долгожданной гибелью капитализма. Ненависть и страх к Советскому Союзу заставили социал-демократов искать альтернативную модель построения социализма. Основу для нее они нашли у Дж. Кейнса, в его идее о том, чтобы государство во время экономических спадов брало на себя заботу о безработных и стариках, дабы стимулировать покупательную способность населения. Вместо того, чтобы вытаскивать экономику из кризиса, как это обычно предлагали экономисты, Кейнс утверждал, что денежные дотации (людям) сыграют роль локомотива. Если спрос на товары и услуги возрастет, капиталистам обеспечены прибыли, и они получают возможность снова делать вклады в производство. В свою очередь увеличивается количество рабочих мест и — следовательно — растут покупательная способность и спрос. Таким образом, "порочный круг" экономики превращается в "благоприятствующий" ей. Данная экономическая теория помогла тогда социал-демократии найти выход из трудного положения. Вместо того, чтобы просто примириться с существованием капиталистической экономики либо согласиться, что социализм не построить без политической диктатуры и пятилетнего плана, социал-демократы смогли выработать свою собственную стратегию, опорой которой стало парламентское большинство: "Голосуйте за нас, и мы дадим вам пособие по безработице, пособие на детей и пенсию старикам". Социал-демократы сформулировали трехэтапную стратегию: от политической демократии, завоеванной после первой мировой войны, к социальной демократии 30-х и 40-х годов и, наконец, к достижению экономической демократии, которую многие социалдемократические партии попытались осуществить в 1960-е —70-е годы. Шведские социал-демократы были первыми, кто на выборах выступил с этой программой. В 1932 г., через 4 года после своего поражения, они с ней победили на выборах, получили большинство в парламенте и сформировали первое социал-демократическое правительство. С тех пор экономическая теория Кейнса стала основой современной их социальной политики, по крайней мере вплоть до 80-х годов. Но они не были единственными, кто так или иначе использовал подобную экономическую модель. К ней обращались Рузвельт с его знаменитым "новым курсом" и, как ни странно, Гитлер. Позднее эта теория, предусматривающая активную финансовую политику, социальные реформы, большие ассигнования в обобществленный сектор, стала существенной частью основы современного социального государства. Вплоть до 80-х годов, когда неолибералы начали сокращать ассигнования на социальные программы, различия между социал-демократами и либералами перестали носить принципиальный характер: вопрос был лишь в размерах сокращений. Консерваторы всегда стремились урезать государственные ассигнования, и на выборах они получали обычно меньшее число голосов. Ситуация изменилась в период "правой волны" в 80-е годы. Обозначившийся кризис стратегии социал-демократов стал одновременно и кризисом модели современного государства благосостояния. Проблема здесь заключается не только в идеологии, но и в самой действительности. Как ни парадоксально, кризис социалдемократического пути к социализму есть в то же время и кризис капиталистической системы. Понять, почему это так, очень трудно, и особенно сейчас, когда либерализм и капитализм как будто одержали всемирную победу. Но если рассматривать капитализм в историческом контексте, легко увидеть, что его главная тенденция к обобществлению производительных сил (а именно ее Маркс считал наиболее мощной в развитии капиталистической системы) достигла в настоящее время поворотного пункта. Но все дело в том, что суть процесса обобществления понимают глубоко ошибочно — и ошибка исходит от двух доминирующих течений в социализме. Понятие "обобществление" ("социализация") буквально означает следующее: в процессе развития нечто становится частью общества, входит в него. Когда мы говорим о социализации ребенка, то понимаем под этим, что он в результате многих социальных и психологических процессов становится частью общества. Между тем в словаре коммунистов и социал-демократов понятие обобществление, "социализация" трактуется как собственность на средства производства, т. е. когда средства производства переходят из частных рук к государству. В истории капитализма легко прослеживается основное противоречие, о котором говорил Маркс: между непрерывным, объективным процессом обобществления производительных сил и продолжающей сохраняться частной собственностью на средства производства* Коммунисты и социал-демократы считают, что это основное противоречие следует решать с помощью перехода к государству права собственности на средства производства. Но ведь коммунистического государства как подлинного народно-демократического государства не существовало и не существует (хоть они сами себя так называли). Наоборот, коммунистическое государство воздвиглось над гражданским обществом*, подчинило его себе и играло роль тюремщика при нем. Поэтому средства производства в подобной ситуации не были обобществлены в истинном значении этого слова. Собственность на них была узурпирована государством и его аппаратом, породившими типичную для социалистических стран классовую структуру. В результате рабочие утратили всякий стимул к труду и повышению его производительности. Можно сказать, что "сверхотчуждение" стало нормой при социализме. Место экономических стимулов, характерных для капиталистического производства, заняли идеологические, которые всегда играли при социализме ведущую роль или, вернее, лишь претендовали на нее. Все разговоры о "социалистическом соревновании", "героях труда" и т. д. были ничем иным, как попыткой заменить основной механизм капиталистической системы лозунгами социалистической идеологии. Естественно, из этого ничего не вышло. Даже в так называемом социалистическом обществе человек не может жить и работать, питаясь одними словами и верой в идеалы. Таким образом ключевое противоречие коммунистических государств состояло не в том, что они были "слишком" социалистическими, а в том, напротив, что в них было мало социалистического. В советской модели в действительности никогда не было ничего похожего на социалистический способ производства. Причин тому несколько. Прежде всего — и это самое существенное — первая победившая революция, объявившая себя социалистической, произошла в такой стране как Россия. Когда революционеры провозглашают себя "социалистами" или "коммунистами", легко поддаться соблазну и поверить, что они изменят старый социальный порядок. Но после переворота в октябре 1917 г. новое государство в России должно было, во имя выживания, вступить в гражданскую войну. Из-за катастрофической ситуации с продовольствием оно вынуждено было прибегнуть к рыночным механизмам (нэп); затем, после смерти своего основателя, оно оказалось перед острейшим кризисом собственных идеологических оснований и внутрипартийным расколом, который закончился победой одной из фракций. Из-за всех таких передряг Россия во многом была отброшена назад. Прежний строй, в том числе самодержавная, централизованная власть, жесткий контроль тайной полиции над гражданским обществом, идеологическое единообразие — все это осталось, изменилось лишь идеологическое содержание старых форм. Получилась странная мешанина: с одной стороны — старая российская структура и культура, а с другой — новая, устремленная в будущее социалистическая идеология. И данный исторический феномен получил название Союз Советских Социалистических Республик! Прежде всего это обернулось трагедией для многих поколений людей. Что касается мировой истории, то для нее стало очень важным следующее обстоятельство: модель, выросшая на очень специфической исторической почве из ее собственной социальной структуры, была вырвана из конкретных исторических условий и превращена в историческую абстракцию под названием "коммунизм". Международное коммунистическое движение сложилось таким образом, что советские руководители получили возможность пропагандировать или насаждать свою модель, проповедуя при этом идеи "пролетарского интернационализма". Не важно, верили ли они сами в то, что говорили. Важно было то, что в результате диктата и пропаганды правители одной из сверхдержав сумели подчинить себе практически все компартии мира и использовать их в своей внешней политике. * Автор исходит из представления о том, что в прошлом Российской империи уже существовало гражданское общество. — Ред. В течение долгих лет не было возможности поставить под вопрос правомерность советской модели, саму возможность ее использования в других странах, с иной социальной структурой, культурой, в других исторических условиях. Ведь ясно же в самом деле, что невозможно "пересадить" историю России, скажем, на английскую почву — вот, мол, вам и готовый социализм в Англии. Это все равно что "пересадить" шведскую модель, например, в Марокко. Развитие понятий "социализм" и "коммунизм" шло как бы по опрокинутой параболе. Сперва это были отвлеченные идеи, нереализованные абстракции. Но после победы большевиков и распространения советской модели "социализм" был осуществлен в нескольких странах, хотя многие и понимали; что никакого "реального социализма" нет и в помине. Ход истории затем привел к тому, что эти понятия вновь абстрагировались от действительности. Теперь уже лишь советская система и ее идеология ассоциировались с абстрактной концепцией социализма. Поэтому сейчас многие сочли, что с исчезновением советской модели исчезла и сама концепция социализма. Они рассуждают так: если в СССР действительно был осуществлен социализм, пришел конец и социализму. Между тем существует и другая концепция социализма, ее сформулировал еще в конце XIX в. известный социал-демократ Эдуард Бернштейн. Подвергнув "ревизии" ортодоксальный марксизм, он выдвинул свое понимание социализма как "повышения уровня жизни рабочих и бедняков". Для Бернштейна социализм означал не столько уничтожение враждебного пролетариату класса и обобществление средств производства, сколько такое общество, в котором царит более справедливое распределение общественного продукта. Социал-демократы, таким образом, должны были добиваться создания эффективной экономики, чтобы было что распределять. Бернштейн перенес акцент в трактовке социализма из области производства в область распределения, а это значило, по его мысли, что обобществление средств производства — менее важное дело, чем обобществление результатов производства. Для Бернштейна, как и для современной социал-демократии, "социализм" означает планомерное и непрерывное улучшение социального положения пролетариата и неимущих слоев населения ("движение — все, цель — ничто"). Социализм, как его понимают сегодняшние социал-демократы, — процесс, который не имеет конца. Нет и не может быть социалистического общества, построенного раз и навсегда. Социализм — это бесконечная дорога, которую можно постоянно улучшать, но нельзя довести до вершины. Вот почему социал-демократы принимают капиталистическую систему и парламентскую демократию. Когда они находятся у власти, они ведут общество по социалистическому пути, но когда они ее теряют, то переходят в оппозицию, чтобы бороться за возврат вновь на прежний путь. Это вечное движение, потому что в обществе всегда найдутся проблемы, требующие решения. В понимании коммунистов социализм есть решительное изменение самих основ общества, создание качественно нового социального порядка, в котором нет места институтам досоциалистических формаций. Эти представления опираются на знаменитые идеи из предисловия Маркса к его "Критике политической экономии", где утверждается, что социализм вводит совершенно иной способ производства по сравнению с капитализмом. Ссылкой на них узаконивались также упразднение демократии, однопартийная система, насилие над народом: следовало бороться с "реставраторами капитализма", пытающимися "повернуть вспять колесо истории". Уничтожение врагов не считалось преступлением, так как оно диктовалось исполнением "законов истории". Социал-демократы не делают трагедии из поражения на демократических выборах, ибо всегда имеют шанс победить в будущем. Они не мыслят категориями "способов производства". Ведь согласно их концепции, социализм в той или иной степени уже существует. Не всюду и не в полной мере, но в виде отдельных элементов и институтов. Социализм для них — это "солидарность", "забота о бедных и обездоленных", "равные возможности", "человеческое существование", где все думают друг о друге. Такая утопия может быть осуществима, но не сразу, а шаг за шагом, в чём и состоит глубокий смысл принципа социал-демократии — "движение — все, цель — ничто". *** Два пути к социализму, коммунистический и социал-демократический, как я попытался показать, глубоко различны по своей сути. И именно эти различия сделали коммунистов и социал-демократов "главными врагами", а некогда единое социалистическое движение превратилось в XX в, во враждующий лагерь. А причина — в несходстве исторических условий, социальных структур, культур в то время, когда в России и на Западе формировалось понимание принципов социализма. Пока социализм воспринимался как утопия, мечта, национальные особенности не имели решающего значения. Социализм представлялся неким раем, в котором все различия между людьми исчезнут. Вначале социалистическое рабочее движение было интернациональным по духу. "Пролетарии всех стран" должны были объединиться в борьбе за построение социалистического общества, где все будут равны независимо от классового происхождения, расовой принадлежности и уровня культуры. Предполагалось также, что социализм следовало проповедовать неверующим. Эта "мессианская" черта досталась в наследство движению еще со времен английской революции XVII в. Французская революция внесла в практику социализма элементы насилия, принуждения и террора. Первые социалисты-утописты — Сен-Симон, Фурье, Оуэн и другие — вписали в учение о социализме понятия "государственное планирование", "научный подход". В работах Маркса все эти понятия предшественников присутствуют; он синтезировал их, пополнив социалистическую доктрину идей об особом социальном классе — пролетариате, который способен осуществить утопическую мечту. Анализ капиталистического общества, его происхождения, структуры и законов развития, проделанный Марксом, дал Энгельсу основание провозгласить, что социализм из утопии превратился в науку. Когда в марксистском движении произошел раскол (вследствие того, что для различных стран необходимо было выработать неодинаковые концепции), появилось понятие "внутренний враг". Было расколото также и рабочее движение. В итоге возникли два социалистических течения — восточное и западное. Во время холодной войны они противостояли друг другу. Социалистический словарь пополнился еще одним понятием — "враг мира". И наконец, теперь, после провала социализма в Восточной Европе, появилось понятие "крах". Итак, социализм проделал путь от мечты до краха. Теперь он стоит, быть может, перед самым серьезным испытанием. С одной стороны, он всегда был чем-то вроде отдушины для социальных низов, для "всех наших" против "тех, кто наверху". С другой же стороны, когда социализм начал осуществляться в восточных странах и, медленнее, в некоторых западных, он сам стал частью высших структур "верхов". Это означает, что социалисты стремились не только изменить общественный строй, но и в известной мере его сохранить. В результате в социалистическом движении закрепляется консервативный элемент. Вот почему протест молодежи Запада был всегда направлен в том числе и против социал-демократических партий, а радикализация масс на Востоке приняла резко антисоциалистический характер. Революции в Восточной Европе представляют собой, таким образом, причудливую смесь народного протеста против существующих режимов и традиционных социалистических требований свободы слова, повышения жизненного уровня простых людей и т, п. Будущее социализма зависит от двух решающих обстоятельств. Во-первых, сможет ли он вновь выполнять свою важнейшую функцию — критику капиталистического общества (напомню, почти все теоретические работы Маркса начинались со слова "критика", а позитивного описания будущего социалистического общества в его работах почти нет). Теперь, когда бывшие социалистические государства возвращаются к частной собственности, свободному рынку и прибыли, роль критики для социализма могла бы иметь важное значение для его будущего. Отчасти такую роль уже играет упоминавшееся мною третье течение в современном социализме; впрочем, критика сама по себе не может стать организующей основой массового общественного движения. Сегодня особенно актуально создание новой социалистической идеологии для обездоленных. Падение социалистических режимов на Востоке не отменяет неравноправия и классового характера современного общества. Оно лишь изменяет его структуру так, что многие бывшие высокопоставленные коммунисты и в будущем смогут войти в новый правящий класс, но уже в условиях нового экономического порядка. Социалистической идеологии предстоит трудная задача — отказаться от понятий "диктатура" и "вожди"; стать вновь тем, чем она была в конце XIX и в начале XX в.: идеологией людей, мечтающих и борющихся за лучшую жизнь, за более совершенное устройство общества. Парадокс социализма в эпоху с 1917 по 1991 г. заключается в том, что он из противника существующего порядка превратился в консерватора, т. е. его охранителя. Если у социализма есть шанс стать заметной политической силой в XXI в., то для этого он должен вернуться к своей изначальной роли оппозиционера, но одновременно переосмыслить историческое отличие начала XX от начала XXI в. Мир, безусловно, сильно изменился за последнее столетие, но бесклассового общества построить так нигде и не удалось. Экономикой и обществом по-прежнему управляют "законы движения капитала", и по-прежнему "идеалы просвещения" стоят на повестке дня. Будущее социализма зависит от того, насколько его приверженцы окажутся в состоянии усвоить уроки истории. А пока известные нам концепции социализма зашли в глухой тупик. Это очевидно не только для коммунистов, но и для социал-демократов, которым все чаще приходится уступать на выборах правым. Мировая капиталистическая система оказалась более сильной, долговечной и жизнеспособной, чем могли себе представить почти все теоретики социализма. Новые теоретики наступающего века должны отнестись к этому факту со всей серьезностью; им следует учесть все достижения капиталистической цивилизации, и прежде всего ее уважение к правам личности. Социализм будущего должен в огромной степени опереться на идеологию индивидуализма, которая в настоящее время составляет основу поступательного общественного развития, важнейший момент в жизни любой цивилизованной страны. Иными словами, будущий теоретический социализм должен найти верный баланс между коллективным и личным началами. Только на этом пути социализм станет реальной силой нового времени. 1. См. Fukuyama F, Have We Reached the End of History. — "National Interest", 1989, summer. 2. CM. Mandel E. Beyond Perestroika: the Future of Gorbachev's URSS. L., 1989. 3. Этот процесс подробно рассмотрен в моей книге: Manson P. From Marx to Marxism: A Study of Karl Marx and the Early Development of Marxism. Gothenburg, 1987. © Некоммерческое Партнёрство «Редакция журнала ПОЛИС (Политические Исследования)»
