С.М. Маркедонов «Пятидневная война»: итоги, уроки, последствия

С.М. Маркедонов
«Пятидневная война»: итоги, уроки, последствия
В августе 2008 года многолетний грузино-осетинский конфликт вылился в
«пятидневную войну». Это вооруженное противостояние между Грузией и Южной
Осетией стало третьим за 17 лет. Но если два предыдущих были по своему характеру
локальными военными противоборствами, то «пятидневная война» стала событием
международного масштаба. Достаточно сказать, что только в первые сутки войны в
Южной Осетии она трижды обсуждалась на заседаниях Совета безопасности ООН.
«Горячий август»–2008 серьезно изменил геополитический ландшафт не только Южного
Кавказа и всего постсоветского пространства в целом. Он поставил целый ряд
фундаментальных вопросов для всего мирового сообщества. Данный текст является
скромной попыткой понять, какие это вопросы и насколько они разрешимы в ближайшей
перспективе.
История СССР продолжается
Во-первых, драматическая (и моментами трагическая) борьба за этнополитическое
самоопределение Абхазии и Южной Осетии, завершившаяся формально-правовым
признанием независимости бывших грузинских автономий Россией, показала, что в
истории распада Советского Союза рано ставить последнюю точку. Прекращение
существования СССР как формально-юридический факт и исторический процесс распада
«империи Кремля» – не одно и то же. В декабре 1991 года с карты мира исчезло
государство, занимавшее одну шестую часть суши, но процесс распада советской
государственности только начался. Точно так же, как нельзя сводить распад Римской
империи к отречению Ромула Августула, Великую французскую революцию к взятию
Бастилии, а Октябрьскую революцию к перевороту 25 октября (по старому стилю), так и
распад СССР не был свиданием в Вискулях (или сессиями Верховных советов трех
славянских республик по ратификации Беловежских соглашений).
Данный тезис вовсе не является красивой метафорой или публицистическим
спецэффектом для усиления впечатления на читающую публику. Действительно, в 1991
году государство Советский Союз прекратило свое существование. Выросло уже целое
поколение, которое не жило в этой стране, следовательно, не имело советской
идентичности. Да и их старшие соотечественники (те, кто родился в начале 1980-х годов)
не успели вписаться в структуры советской повседневности, помнят ее больше по
рассказам родителей.
Однако политическое бытие новых независимых государств оказалось на долгие
годы в плену советских подходов и моделей. Союз ССР рассматривался как государство,
главными субъектами которого выступают не граждане, а социалистические нации.
Фактически же советское государство определило этнические группы в качестве главного
субъекта политики и государственного права. Не права отдельного человека, а права
наций рассматривались в качестве приоритетных. Этнические различия советских
граждан при этом были закреплены на территориальной основе. А потому при распаде
Советского Союза границы между новыми государствами (и сама государственность
новых образований) были признаны легитимными далеко не всеми. Отсюда и
вооруженные конфликты (их было семь). Первый «передел границ» был завершен в 19921997 гг. Сегодня создан прецедент пересмотра межреспубликанских границ как
межгосударственных. С признанием Абхазии и Южной Осетии на территории бывшего
СССР появились «частично признанные государства» (как Турецкая Республика
Северного Кипра, Сахарская Арабская Демократическая Республика, Тайвань). Однако
остаются еще два непризнанных государства Нагорный Карабах и Приднестровье,
ставшие следствием армяно-азербайджанского конфликта, а также противоборства
Молдовы и Приднестровской Молдавской Республики. Сами конфликты, упомянутые
выше, не разрешены. Более того, в 2007-2008 гг. в Нагорном Карабахе между армянской и
азербайджанской стороной увеличилось количество боевых столкновений и нарушений
условий перемирия 1994 года. Таким образом, 26 августа 2008 года (день, когда президент
РФ Дмитрий Медведев подписал Указ о признании независимости двух бывших
грузинских автономий) постсоветское пространство стало другим. Беловежские принципы
более не действуют, и в какой точке процесс самоопределения остановится, пока не ясно.
Практически все республики бывшего СССР имеют свои сепаратистские «скелеты в
шкафу» (Крым в Украине, Северный Казахстан). Естественно, распад любого государства
происходит в первую очередь не из-за внешнего воздействия, а в силу внутренних причин.
В этой связи предрекать распад России (из-за Северного Кавказа), Украины (из-за Крыма
или Донбасса) непродуктивно. Однако, признавая независимость двух грузинских
автономий, Москва пошла на определенные риски. Сегодня этнический сепаратизм на
Северном Кавказе переживает спад, гораздо более серьезной угрозой является исламский
радикализм (который чрезвычайно разнороден по идейно-политическим, социальным и
даже экономическим параметрам). Вместе с тем, консервация старых (имперских по
своим основам) управленческих моделей субъектами российского Юга потенциально
создает определенные угрозы.
Другой вопрос – обусловленность действий российского руководства. Сегодня
бессмысленно спорить о том, прав или неправ был российский президент, стремительно
реагируя на обращения двух палат Федерального собрания. Единожды приняв жесткое и
непопулярное внешнеполитическое решение (а оно является таковым, поскольку не
нашло отклика даже у союзников России в СНГ), государство не может отменить его без
риска понести большие, чем при его принятии, издержки. Решение от 26 августа 2008 года
исторически контекстуально. Указ Дмитрия Медведева был принят в конкретных
исторических условиях, и его не следует рассматривать, как вневременной акт. До тех пор
пока конфликты находились в замороженной стадии, РФ могла откладывать признание
Абхазии и Южной Осетии, несмотря на многочисленные референдумы и публичные
кампании в пользу такого выбора. Как только старые форматы мирного урегулирования
(равно как и статус-кво) были разрушены (притом, что Россия подключилась к процессу
«разморозки» позже, чем это начала делать Грузия), Москва выбрала путь формальноправового признания Абхазии и Южной Осетии. Как бы то ни было, процесс этнического
самоопределения, запушенный с распадом СССР и сформированный самой советской
моделью власти и управления, не завершен. До урегулирования этнополитических
конфликтов на территории бывшего Советского Союза его распад (как исторический
процесс) невозможно считать окончательно завершенным.
«Конец истории» ялтинско-потсдамского мира
Во-вторых, «пятидневная война», напротив, поставила точку в развитии другого
процессе (на этот раз общемирового, а не евразийского масштаба). Она показала
невозможность объективного (а главное, эффективного и легитимного) международного
арбитража. Но это – лишь следствие «конца истории» международного права. Точнее, его
ялтинско-потсдамской модели. Любое международное право исторично, оно возникает
как закрепление итогов определенного процесса (или события) глобального масштаба.
Большинство экспертов и политиков говорили о кризисе международного права с момента
завершения «холодной войны», объединения Германии, распада СССР и СФРЮ. Однако
события 1989-1991 гг. были только «началом конца». С признанием Косово и российским
ответом в виде признания независимости Абхазии и Южной Осетии ялтинскопотсдамская модель международного права окончательно перестала существовать как
легитимная и признаваемая всеми норма. Теперь отдельные центры силы могут вне общих
критериев и подходов признавать или не признавать международную правосубъектность
кого бы то ни было. В феврале 2008 года часть государств, входящих в ООН (среди
которых было и 3 постоянных члена Совета безопасности, США, Великобритания и
Франция), признала независимость бывшей автономии в составе Сербии. В августе 2008
года еще один постоянный член Совбеза ООН, а также член «ядерного клуба» Россия
признала суверенитет двух бывших автономий Грузии. При этом Россия демонстративно
отказывается признавать Косово, а США и страны Европейского Союза даже после
«горячего августа» не желают отказываться от принципа «территориальной целостности
Грузии». Таким образом, общие правила, стандарты и критерии не работают.
Политическая целесообразность становится главным мерилом мировой политики.
Естественно, все это не вчера началось. В 1991 году Хорватия, Словения, 15 республик
СССР были признаны в нарушение принципа территориальной целостности, в то время
как основой Дейтонских соглашений 1995 года по Боснии и Герцеговине стало
«единство» бывших республик СФРЮ. Начиная с 1999 года, принцип «неделимости»
бывших югославских республик стал нарушаться, итогом чего явилось признание
независимости Косово. В августе 2008 года Россия, как за полгода до того США и ЕС,
заявила о себе как о новом центре силы в мире, который может по собственному почину
признавать независимость тех или иных государств. «Пятидневная война» подвела черту
под процессом разрушения послевоенной модели мироустройства. Организация
Объединенных Наций сегодня формально функционирует, на международное право
ссылаются и США, и РФ. Однако в реальности оно превратилось в некий аналог
марксистско–ленинского обществознания советского периода. Тогда с помощью цитат из
«классиков» можно было доказать все, что угодно, порой взаимоисключающие тезисы.
Таким образом, перед главными игроками мировой политики встает задача выработки
новой модели мирового порядка. Иначе альтернативой этому будут «международные
джунгли» и решающая ставка на силу. То, что не одна Россия делает такие ставки,
является слабым утешением.
Россия и Запад: «холодная война» не предвидится
Выработка новых «правил игры» гораздо важнее, чем интенсивно обсуждаемая
изоляция России или ее возможная «самоизоляция». В этой связи третьим по значимости
результатом «пятидневной войны» является определение «красных линий» и
«пограничных ситуаций» в отношениях между Россией и Западом. Здесь необходимо
обозначить ряд фундаментальных тезисов. Война в Южной Осетии засвидетельствовала,
что «единый Запад» (единая политика Запада или «заговор Запада») – это не вполне
адекватная конструкция. Она действительно удобна для описания определенной
совокупности отношений между странами-членами НАТО или ЕС (или США с Европой)
и Россией. Но вместе с тем она не отражает той сложности, которая в реальности
существует в подходах ведущих (с точки зрения экономического потенциала и
политического влияния) стран мира и РФ. Если исходить из социально-экономических и
общественно-политических критериев, то Турция сегодня не может со всей
однозначностью быть причислена к Западу. В то же время, если полагаться на военнополитические параметры, то это важнейшая часть Западного мира, член НАТО, имеющий
контрольный пакет в ЗАО «Черное море» и вторую по численности армию среди
государств-членов Альянса.
«Пятидневная война» обозначила четкие различия в подходах всех ведущих
акторов Запада (США, НАТО, ЕС), а также внутренние разногласия между членами одной
и той же организации. Очевидны различия в подходах к нынешней кавказской
геополитике у таких членов ЕС, как Франция и Литва, или среди таких стран
Североатлантического Альянса, как Турция и Польша. И даже внутри «новой Европы»
позиции Чехии и Словакии были не идентичны подходам Эстонии, Латвии или Румынии.
Для США последовательная и безусловная поддержка Грузии была детерминирована
представлениями о геополитической роли Кавказа в стратегии продвижения американских
национальных интересов. Для США Кавказ – это часть (и тыловая зона) проекта
«Большой Ближний Восток». Таким образом, он воспринимается как территория
приложения силы, как геополитический плацдарм. В то же время для Евросоюза Южный
Кавказ – это часть Большого Черноморья (которое после вхождения в ЕС Болгарии и
Румынии воспринимается уже как часть Европы). Для ЕС регион имеет, прежде всего, не
военно-стратегическое значение. Он воспринимается как пространство для укоренения
европейских ценностей, а потому в подходах единой Европы доминирует ставка на
«мягкую безопасность». Отсюда и большая готовность к компромиссам и уступкам
Москве, отказ от введения санкций против России, стремление к пониманию мотивов
российского руководства. По итогам «пятидневной войны» Европейский Союз заметно
потеснил США на Южном Кавказе. Ранее участие ЕС ограничивалось форматом миссии
ОБСЕ в Южной Осетии (мониторинг режима прекращения огня) и посреднической
деятельностью миссии Специального представителя ЕС на Южном Кавказе. После
«горячего августа» Европейский Союз и особенно Франция (страна-председатель в ЕС во
втором полугодии 2008 года) сделал заявку на роль «честного брокера» в российскогрузинских отношениях. Именно Николя Саркози вместе с российским коллегой
Дмитрием Медведевым стал соавтором мирного плана по Южной Осетии. Он же взял на
себя роль посредника в переговорах между Москвой и Тбилиси по поводу вывода
российских войск из внутренних регионов Грузии (Гори, Поти, Сенаки) и размещению
европейских наблюдателей.
«Пятидневная война» повысила роль Турции на Кавказе. Анкара заявила о себе, как
о возможном арбитре и посреднике в разрешении конфликтов в регионе (в чем многие,
особенно в Армении, увидели призрак «возрождения османизма»). По итогам войны в
Южной Осетии была предложена «Кавказская платформа», претендующая, наряду с
проектами «Новое европейское добрососедство», «Черноморская синергия» и «Большой
Ближний Восток», на концептуальное «региональное строительство». Практически
параллельно с выдвижением «Платформы» состоялся исторический визит президента
Турецкой Республики Абдуллы Гюля в Ереван, что знаменовало собой начало армянотурецкого диалога на высшем уровне.
Гораздо более конструктивными и осторожными подходами по отношению к
Росси (в сравнении с США) отличалось, как это ни парадоксально прозвучит, и НАТО.
Таким образом, события «горячего августа» показали, что отождествлять
Североатлантический Альянс и США не следует. Все заявления и Генерального секретаря
этой организации Яапа де Хооп Схеффера, и споуксмена НАТО Джеймса Аппатурая были
выдержаны в гораздо более «политически корректном тоне», чем тезисы представителей
американского Госдепартамента. Для сравнения приведу только два примера. Во время
визита в Тбилиси 16 сентября 2008 года генсек НАТО заявил, что «судить Россию» – не
задача его организации, в то время как помощник заместителя Госсекретаря США Мэттью
Брайза (фактически куратор кавказской политики нынешней администрации) призвал
отказаться от сотрудничества с РФ в рамках Минской группы ОБСЕ по карабахскому
урегулированию до полного выполнения плана Медведева-Саркози. Между тем,
российская пропагандистская машина, не замечая позитивных месседжей со стороны
НАТО (позиции по Афганистану, например) фактически отождествила позицию всего
блока (далеко не пророссийскую, но все же не столь однозначную, как подходы
американцев) с взглядами лидеров США. Вообще в августе-сентябре 2008 года
российские дипломаты и политики вместо работы по «разделению Запада» увлеклись его
излишней демонизацией, чем объективно помогли Михаилу Саакашвили (отвлекая
внимание европейских политиков от агрессивных действий амбициозного грузинского
президента).
В любом случае условный «Запад» (в лице его разных стран, блоков и структур) не
готов к новой «холодной войне» с Россией. Более того, в случае признания Южного
Кавказа зоной «особых интересов» Москвы (что обусловлено в первую очередь
проблемами безопасности Юга России) Россия снизила бы свой ныне востребованный
антивестернизм. Сегодня новая «холодная война» невозможна. И это также один из
итогов «горячего августа». Между РФ и «Западом» нет идеологических разногласий
(Москва не экспортировала социализм в Южную Осетию и Абхазию и не защищала там
ничьи династические интересы). Есть существенные разночтения в понимании
национальных интересов, существуют также стереотипы и фобии прошлого. Однако есть
и гораздо более серьезные вызовы (ситуация в Афганистане и Центральной Азии,
проблема Ирана и КНДР, энергетика, международный терроризм), которые требуют
совместных усилий и которые не разрешаются в принципе без участия друг друга.
Все это дает слабые, но все же надежды на то, что поиск общих правил мирового
порядка начнется в ближайшем будущем.