Гносеология религиозного сознания и теория богопознания
advertisement
Лекция 3. Гносеология религиозного сознания и теория богопознания. План лекции: Религиозная вера как психологический феномен. Религиозный опыт. Психология религиозного культа и общения. Религиозная медитация. 3. Психология религиозных групп и индивида. 4. Религиозная личность и ее типы. 5. Место психологии религии в системе теории религии. 1. 2. 1. Религиозная вера как психологический феномен Религиозная вера, в отличие от суждений науки, не требует обоснования, доказательства, проверки и подтверждения посредством соотнесения с реальной действительностью. Она поддерживается не доводами разума и не фактами, подтверждающими ее. Она поддерживается силой традиции и “социальным соглашением”. В отличие от философии, которая рассматривает веру в рамках процесса познания, соотнося ее с понятиями истины, знания, разума, в психологии вера рассматривается “операционально” — как выражение доверия индивида к тем или иным фактам и высказываниям. Верую - щий убежден в том, что источником его верований является божественное откровение. Вера в самом широком смысле слова, вне связи с религиозностью, является субъективно-психологической основой человеческой деятельности. Деятельность всегда сопряжена с необходимостью выбора определенной линии поведения, всегда или почти всегда существует не одна, но несколько возможностей действия. Выбор сопряжен с оценкой ситуации, и такая оценка нередко затрудняется отсутствием достаточно веских данных, неполнотой знания. В таких случаях приходится принимать решение, признав истинным какое-то суждение, не имея для того достаточно веских оснований. И. Кант, например, различал объективные основания от субъективных. Субъективным основанием принятия какого-то суждения в качестве истинного является вера, т. е. субъективная убежденность личности в истинности этого высказывания. В русском языке существует одно слово “вера” для обозначения двух различающихся между собой “актов”. В одном случае речь идет о том, что человек сознает недостаточную убедительность, недостаточную обоснованность своего суждения. Когда человек говорит больному, которому предстоит сложная операция, “я верю, что все будет хорошо”, то он говорит так не случайно. И если это человек, который отвечает за свои слова, то по-другому он сказать не может. Он не может сказать: “Я знаю, что все будет хорошо”, —потому что на самом-то деле он не знает и знать не может и отдает себе в этом отчет. “Верю” здесь означает — я только верю, но определенно не знаю. Надеюсь и хочу, чтобы было так, но не знаю, как будет. Он может сказать: “Я знаю, что будет сделано все необходимое”, - потому что это он как раз может знать (квалификацию врача, обеспеченность медикаментами и т. п.). Правда, и в этом случае он может не располагать необходимой информацией, и тогда он должен также сказать: “Я верю, будет сделано все необходимое”. Это — ситуация, когда речь идет о “предмете”, который в принципе можно знать, и если эта возможность знать реализована или человек убежден, что она реализована, он говорит: “Я знаю”. Если же она не реализована, если человек не обладает знаниями или убежден, что не обладает ими, он говорит: “Я верю”. Вера в данном случае означает менее сильную убежденность, чем та, которая опирается на знание. Вера в данном случае — выражение субъективного убеждения: “Я не знаю, почему это так, но я верю, что это так”; “Я хотел бы знать, что будет со мной, но я не знаю и все же верю, что все будет хорошо”; “Конечно, было бы лучше знать точно, но все же что-то мне подсказывает, что действовать нужно так-то и так-то”. Это вера-предположение. Человек, обладающий убеждением, покоящимся на такой вере, хотел бы, чтобы оно по возможности было подкреплено знанием, чтобы его вера перерастала в знание. Иная ситуация, когда человек убежден, верит, что он знает, как обстоит дело, какое надо принять решение, каким должен быть следующий ход. Вера и в этом случае — субъективное убеждение, но убеждение на основе внутренней уверенности в адекватности основания для такой уверенности. Эта вера — больше, чем то знание, которое требует еще подтверждения и проверки, это — вера, покоящаяся на очевидности. Эта ситуация усугубляется тогда, когда речь идет о “предмете”, в принципе недоступном для познания в обычном смысле слова. В таком случае вера становится “верованием” — принятием в качестве истинного суждения на основании единственно лишь внутренней субъективной убежденности в его истинности. Такую веру Гегель в свое время считал принадлежностью “наивного образа мышления”, которое еще не умеет отличать истину от того, что воспринимается как истина, от субъективного ощущения достоверности. Мы все хорошо знаем, замечал по этому поводу Гегель, что люди самым “достоверным образом знали” и “знают” много такого, что от этого еще не делается истинным: когда критерием истины считается очевидность, когда она сводится к внутренней уверенности и только, то очень часто и легко суеверие предстает в качестве истины. Вернемся теперь к приведенному выше примеру. Если человек говорит в той первой ситуации “я верю — все будет хорошо”, то именно потому, что он говорит “я верю”, т. е. психологически, “операционально” этот акт не есть акт религиозной веры, не есть выражение религиозности данного человека. Это суждение не есть религиозное верование. Если же человек находит все же возможным в этой ситуации сказать “я знаю — все будет хорошо” только потому, что он решается претендовать на совсем особое знание — знание того, чего знать нельзя, невозможно, знание, которое подразумевает, что человеку дан дар провидения будущего, или же оно ему открыто кем-то всеведущим, то такое суждение и есть суждение-верование, в котором выражается психологический механизм религиозности: вера получает специфически религиозную форму выражения, становится верованием. Благодаря этому механизму верующий человек получает возможность испытывать доверие к тому, к чему он отнесся бы крайне недоверчиво, руководствуясь здравым смыслом или критериями научного мышления. Религиозная вера как психологический феномен, как проявление религиозности существует в виде религиозных верований, которые не обязательно связаны с “религиозным знанием”, но обязательно — с внутренней уверенностью в приобщении к “тайне”; переживанием того, что невозможное стало возможным. Такая вера является переживанием, для которого, в отличие от интеллектуального акта, логика и доказательства не нужны. 2. Религиозный опыт. Психология религиозного культа и общения. Религиозная медитация Между церковным учением, “религиозным знанием” как институциональным предписанием религиозной веры и непосредственной религиозностью, переживанием (или отрицанием) чувства соприкосновения с богом, стоит религиозный опыт: медитация, экстаз, мистические видения. ГЛ v-» и В какой мере они являются элементами и свидетельствами внутренней духовной жизни? Трудности изучения религиозного опыта связаны с невозможностью полноценного перевода внутренних переживаний личности на язык научных понятий или даже обыденного общения. Долгое время всю информацию исследователи черпали из письменных и устных свидетельств субъектов религиозного опыта (у Джемса — это наиболее религиозно одаренные люди). Но эти свидетельства чаще всего облекаются в формы, предписанные религиозной традицией. Вместо уникального личностного опыта исследователь имеет дело с неким стандартноусредненным. Однако данные массовых опросов или попытки экспериментального физиологического исследования экстатических и тому подобных состояний дают также достаточно бедные сведения. Так, большое внимание в 60-е годы привлекли запрещенные позднее опыты с псилобицином — вызывание мистических переживаний с помощью токсических средств. Собственно, давно известен тот факт, что с помощью наркотиков можно вызвать состояния и ощущения, которые могут быть выражены в понятиях религиозно-мистических. Этот факт решено было экспериментально проверить. Опыт был точно описан. В интервью выявлялись переживания специально отобранной группы студентов- теологов, получивших определенную порцию псилобицина. Было подтверждено, что с помощью наркотических средств можно получить мистические переживания, аналогичные тем, которые достигаются обычной, принятой в религиях “техникой” достижения экстаза. Эти данные вызвали бурную дискуссию на тему “религия и наркотики”— относительно того, можно ли считать “настоящими” мистические и религиозные переживания, вызванные наркотиками. Следует отметить, что в современной психологии религии нередко религиозный опыт интерпретируется как следствие внушения, депривации, эмоционального шока, как интеллектуальная игра или признак инфантильной зависимости. Психологические исследования религиозного опыта при всей их ограниченности позволили провести различие между объяснением и простым описанием религиозной жизни как внутреннего контакта с божественным, первичной формой которого в такого рода описаниях, в том числе и с теологических позиций, считается религиозное переживание. Основной его формой считается видение — прозрение, озарение, постижение, связанные часто с “явлениями” особого рода, например (особенно часто у ве- рующих-католиков) явления Богоматери. К мистическим формам переживания, встречи с богом относится также экстаз, вызываемый нередко внешними средствами (опьянение, шаманские камлания), обозначающий состояние, в котором человек частично или полностью перестает контролировать свои поступки и им полностью овладевают “божественные силы”, т. е. он становится инструментом в их руках. В пророческой религиозности это также вера как обозначение состояния человека, полностью вручающего себя богу, переживание полной покорности и отдачи ему. Такого рода описания религиозного опыта, свидетельства ощущений тех, кто его пережил, психология религии рассматривает не как объяснение, а как то, что подлежит объяснению, т. е. этот внутренний опыт субъекта религиозного переживания не может быть интерпретирован простым его воспроизведением в тех или иных понятиях на языке теологии или психологии как воспоминание “увиденного”, как результат “встречи”, когда вместо объяснения того, что происходит в переживании СС 99 этой встречи , она принимается просто за некую данность. При изучении религиозного поведения имеют в виду и такие внешние проявления, как частота посещения церкви, регулярность соблюдения религиозных ритуалов, следование моральным предписаниям, чтение священных книг. Речь идет здесь именно о поведенческих аспектах религиозности, а не вообще о влиянии религии на деятельность человека в различных сферах его жизни. Религиозность человека внешне выражается прежде всего в его специфически религиозных действиях. Однако трудность заключается в том, что посещение церкви, например, нельзя автоматически, само по себе, интерпретировать как свидетельство религиозности индивида. И все же так поступают многие социологи, которые безоговорочно считают посещаемость церкви важнейшим “измерением” состояния, уровня религиозности. Между тем посещаемость церквей может быть продиктована не психологическими мотивами, религиозными переживаниями и потребностями, а внерелигиозными, например социальными, причинами. То же самое относится к другим параметрам и количественным показателям религиозного поведения; поддающееся измерению “внешнее” благочестие не является само по себе надежным свидетельством религиозности, оно может быть весьма поверхностным. Картина религиозной активности, конечно, важна, но она требует серьезного анализа и глубокой интерпретации с учетом дополнительных данных. Казалось бы, то, что свыше 90% взрослого населения США утвердительно отвечает на вопрос “Верите ли вы в Бога?”, можно рассматривать как показатель высокого уровня религиозности в стране. Между тем американские исследователи Демерат и Хаймонд предполагают, что высокий процент позитивных ответов на вопрос о вере в Бога в ходе опросов общественного мнения может лишь означать, что постороннему человеку многие отвечают так, чтобы просто отделаться или чтобы избежать пятна нонконформиста: в США многие не хотели бы прослыть “атеистами” и не чувствуют себя обязанными глумиться публично над неверием, хотя на самом деле являются неверующими. Аналогично этому оказалось, что в бывшем Советском Союзе существовала определенная группа верующих, скрывавших свою религиозность и обнаруживших ее, когда отпали причины опасаться того, что приверженность религии может повлечь за собой неприятные последствия. В то же время возможны, как мы видели, такие условия, которые стимулируют показную религиозность. Психология религии рассматривает в качестве одного из важнейших факторов, формирующих религиозность индивида, религиозную общину. Она представляет собой особую социальную группу, в рамках которой людей объединяют отправление религиозного культа, общность верований. Индивидуальная религиозность питается извне, через механизмы социального влияния — такие, как традиции, институты, обычаи, привычки. В этом ряду стоит и религиозная община. Религиозность как массовое явление нуждается в социальной опоре, без нее религиозные мотивы поведения ослабевают и затухают. Это относится к такому, например, показателю религиозности, как посещение церкви, участие в соблюдении обрядов, участие в богослужении. Жизнь в общине способствует соблюдению определенных норм поведения. Люди чаще посещают церковь, когда находят в этом поддержку со стороны тех, с кем постоянно общаются. Если они не получают такой поддержки или она уменьшается, может возникнуть конфликтная ситуация: люди, посещающие церковь, испытывают чувство одиночества, изоляции. Один из вопросов, стоящих в центре социально-психологических исследований, — вопрос о том, как влияет религиозность на социально значимое поведение людей, считающих себя верующими, и прежде всего каковы психологические последствия вовлеченности индивида в религиозную общину. Как уже отмечалось, дать однозначный ответ на вопрос о социальных и политических ориентациях “религиозной личности” Вообще невозможно, поскольку они зависят от множества факторов не только конфессионального порядка, но и социально-демографического. Что касается психологических последствий вовлеченности индивида в религиозную общину, то важнейшим является создание и поддержание устойчивой социально-психологической идентичности личности, ее внутреннего равновесия. В значительной мере это обеспечивается свойствами религиозной общины, функционирующей в качестве малой группы. Она может быть довольно различной по численности, но в таких пределах, чтобы обеспечивались постоянные и устойчивые контакты между ее членами. Эти контакты предполагают возникновение межличностных отношений, таких, как симпатия или антипатия, дружба или вражда, в любом случае — взаимная заинтересованность, общие интересы, общность веры. Существуют религиозные общины без фиксированного членства, когда состав группы лиц, посещающих богослужения, при наличии какого-то постоянного ядра все же меняется довольно значительно (таков православный приход), и с твердо фиксированным членством: стабильное ядро общины составляет ее большинство, а переменная — меньшинство (таковы общины баптистов, адвентистов и многие другие; в типологии религиозных организаций они обозначаются как “секты”). Религиозная община оказывает повседневное и заметное влияние на ее членов, удовлетворяет потребности в общении, в моральной и материальной поддержке (чувство опоры), в утешении. Социальное значение таким образом организованной религиозной жизни заключается в том, что она поддерживает общение и взаимодействие в микромире, который обеспечивает определенную степень общности взглядов (консенсус значения) и сплоченности. И это несмотря на очевидный упадок институционально организованной религии в западном мире. Больше того, в значительной мере поиском “душевного комфорта” объясняется сегодня такой феномен, как новые религиозные движения, часто с коммунитарными формами жизни последователей. 3. Религиозная личность и ее типы На ранних этапах психологического анализа религии бытовали представления о верующем , религиозной личности как догматической, нетерпимой, ограниченной, социально пассивной, склонной к конформизму. Некоторые американские исследователи, занимающиеся социальной психологией религии, приходят к выводам о связи между религиозностью и политической консервативностью, зараженностью расовыми предрассудками, нетерпимостью и фанатизмом. При такой постановке вопроса влияние религии на личность усматривают в том, (,(, 99 и что “религия прививает верующим систему ценностных ориентации”, которая ставит на первое место пропагандируемые религией иллюзорные, вытекающие из веры в сверхъестественное, ценности, такие, как Бог, спасение в загробной жизни и т. д. Это означает, что в глазах верующего земная жизнь лишается значения и главной целью своей жизни он считает спасение в загробном мире. Существует немало работ, в которых определенные личностные характеристики связываются с конкретными вероисповеданиями. Другим вариантом той же самой постановки вопроса — “религия прививает верующему систему ценностных ориентации” — являются исследования, в которых предпринимаются попытки доказать, что религиозность способствует альтруистическому, просоциальному поведению. Существуют также исследования, преимущественно психоаналитического направления, в которых источником глубокой религиозности объявляется психопатология. В последнее время утверждается мнение, что попытки подтвердить гипотезу о влиянии религии как самостоятельного, отдельного фактора на поведение не дали содержательных результатов. Оказалось, что общее наиме«. *^99 (.(. 99 нование религиозный , верующий прилагается к множеству разных, подчас взаимно исключающих друг друга видов поведения, идей, идеалов и пр. Этот вывод подтверждается тем доводом, что большинство людей не выбирает себе религию сознательно, а усваивает ее в процессе воспитания, следуя тому, что внушалось им в детстве, прежде всего в семье. Для тех, кто избрал свою религию сознательно, совершая действительно религиозный выбор, чаще всего первостепенное значение имело созвучие избираемой веры сложившимся общим мировоззренческим и социальным установкам. В таких случаях воспринятые личностью религиозные доктрины или привлекательные для нее особенности культа оказывают большее влияние на религиозный выбор, чем лежащие в основе психологии личности внутренние процессы мотивации. Можно констатировать, что попытки доказать существование прямых связей, линейной зависимости между религией и личностью, ее характеристиками, адаптивностью или душевным здоровьем закончились неудачей. Иначе они закончиться не могли потому, что влияние любой религии на личность в нормальных, обычных условиях жизни опосредовано многочисленными социальными влияниями. Религия всегда существует в конкретном социальном контексте, питаясь культурой и исторической традицией. К тому же религиозная личность немыслима вне определенных, достаточно тесных контактов с другими членами религиозной общины, о чем будет еще сказано в заключительном параграфе этой главы. Психологию религии интересуют те различия в религиозности, которые касаются личностного смысла религии для того или иного верующего, религиозного человека. В работах 60-х годов Оллпорт предложил социальнопсихологическую типологию религиозных личностей, выделив два основных типа. К первому он отнес людей, для которых религия — лишь способ достижения жизненных целей, внешних по отношению к самой религии. Посещение церкви, участие в деятельности религиозных общин, внешнее благочестие — все это для них средство продемонстрировать свою социальную респектабельность, лояльность по отношению к общепринятому образу жизни. Для некоторых верующих этого типа религия является ценностью по другим соображениям: дает утешение, обеспечивает душевный комфорт, способствует преодолению отрицательных переживаний. В основе такого понимания религии в обоих его вариантах лежит представление о том, что смысл и ценность религии определяются ее функциональной полезностью. Таковы широко распространенные, стереотипные утверждения о том, что “религия нужна”, потому что способствует нравственному оздоровлению общества, разрешению конфликтов и т. д. Это тип религиозных людей, чья религиозность определяется Оллпортом как “внешняя”. Второй тип представляют религиозные личности, для которых религия — самостоятельная и конечная ценность. Нерелигиозные интересы, потребности имеют для них второстепенное значение. Субъективно такой тип религиозности избавляет личность от тревог, страхов, забот, дает ощущение свободы и радости, они живут в мире, где все люди братья, и им самим ничто не мешает любить и сострадать всем людям, хотя именно этот тип объективно наиболее жестко связан рамками вероучения, догматизирующими мышление, лишающими его критической способности. “Внешняя” же ориентация может отрицательно влиять на душевное здоровье личности, способствуя возникновению неврозов. Однако попытки использовать эту типологию для установления корреляций между типами религиозной ориентации и нравственными установками и социальным поведением не дали результатов. Отсюда — новое направление в психологии религии, которое отказывается от поисков самостоятельных психологических корней религии и направляет внимание на ее социально-психологические механизмы и последствия. Это направление, сегодня весьма влиятельное, по-новому ставит саму проблему критериев общественной ценности религии в современном мире и вносит определенные коррективы в разработку проблемы формирования религиозности, не выделяя этот процесс в специальный предмет исследования, но рассматривая его как один из аспектов эмоционального, нравственного и интеллектуального созревания ребенка. Это изменение в подходах к пониманию формирования религиозности подтверждает традиционное представление о решающей роли семьи в религиозном (или безрелигиозном) воспитании ребенка. Подтверждает потому, что семья как раз и представляет собой такой социальный организм, в котором ребенок не просто подвергается тому или иному “влиянию” — религиозному, эстетическому и прочему, но живет всей полнотой жизни, в которой воедино связаны ее эмоциональные, нравственные, физические, интеллектуальные, эстетические аспекты. Этот подход, рассматривающий религию в контексте социокультурных процессов, а не как некую самостоятельную психологическую данность, вообще способствует стиранию былого резкого разграничения людей по признаку религиозности, когда наличие или отсутствие веры в бога рассматривалось как решающий критерий человеческих качеств личности. То, что одинаково присуще людям как религиозным, так и нерелигиозным, гораздо более существенно, чем то, что их различает. И это относится к конфессиональным различиям. Социально-психологическая интерпретация религии дает возможность выявить важный аспект религиозности, связанный с тем, что поведение человека определяется влиянием культурных “образцов”. Эта возможность появляется благодаря тому, что современная психология религии преодолевает как традиционный подход — редукцию, сведение религиозности к чисто психологическому феномену, проявлению индивидуальной психологии, — так и сведение религии к социальной механике, игнорирующей в религии ее собственно психологическую компоненту. Такой подход все же и сегодня достаточно распространен. Его наиболее наглядно демонстрирует трактовка религии в “поведенческой психологии” Б. Ф. Скиннера. Основываясь на опытах с животными. Скиннер разработал теорию “управляемого поведения”. Поведением можно управлять, каким-либо образом поощряя нужный образ действий и тем самым формируя весь репертуар человеческого поведения. В работе “По ту сторону свободы” Скиннер определяет религию как “социальную систему усиления”, которая управляет человеческим поведением с помощью “вербальных” усилителей. Эффективность религиозного управления поведением держится на воображаемом, мнимом контакте со сверхъестественным, от которого зависит вечное блаженство или вечное мучение, в будущем ожидающее человека в зависимости от избираемой им линии поведения. Техника управления поведением заключается в определении того, что нужно делать и чего не нужно делать. Социальная группа делает это с помощью различения того, что “хорошо” и что “плохо”; государство — устанавливая, что “законно” и что “незаконно”; нужное поведение в религии обозначается как “богоугодное” в отличие от “греховного”; традиционное описание “неба” и “преисподней”, рая и ада и есть, по Скиннеру, используемые религией “усилители” — позитивный и негативный. Отличие религии от других социальных “усилителей” (экономических стимулов, системы воспитания и др.) в том, что она вводит в качестве стимула представление о том, что наступит только после смерти. Власть религиозных инстанций зависит от того, насколько эффективно действуют соответствующие вербальные “усилители”. На поддержание их действенности направлены религиозная проповедь, воспитание, в которых “усилители”, выраженные в словах “рай”, “ад”, “благочестие”, “грех”, сочетаются с другими, в особенности относящимися к таким важнейшим сферам, как мораль и государство. Религиозное управление, по мнению Скиннера, может осуществляться одним человеком, например в первобытно-родовом обществе, если он доказывает с помощью магических обрядов свою способность приносить счастье или несчастье другим, или же жреческим сословием, церковной иерархией, если они представляют достаточно убедительные доказательства своей способности оказывать нужное им влияние на существующий порядок вещей и ход событий. В психологии религии в качестве основного и наиболее плодотворного направления изучения религии утвердился сегодня ее социальнопсихологический анализ, преодолевающий обе крайности — сведение религии к индивидуальной психологии, как это было у У. Джемса, и бихевиористский подход в духе Скиннера. На смену им приходит анализ религии в рамках решения проблемы осмысленности человеческой жизни как проблемы социокультурной. Психологический аспект этой проблемы разработан австрийским психологом В. Франклом в учении о смысле жизни, в контексте которого предлагается и соответствующая интерпретация религии. Франкл занимался не просто теоретической разработкой проблемы смысла, но и тем, что он назвал логотерапией, т. е. оказанием практической помощи людям, страдающим “смыслоутратой”. Франкл полагает, что в недавнем прошлом, во времена Фрейда, человек страдал главным образом от комплекса неполноценности, от скрытых, непонятных ему желаний и тревог. Психоаналитик, проникая сквозь сны, фантазии, ассоциации в эти желания и тревоги, помогает пациенту справиться с ними, связывая их с моральными проблемами, выступая в качестве врачевателя души. Проблема в том, полагает Франкл, что никто не может дать нам единственный смысл, который мы можем найти в нашей жизни, в нашей ситуации. Мы сами, каждый из нас в отдельности должен отыскать тот единственный смысл, который кроется в жизни каждого как в уникальной, неповторимой ситуации. Личностью делает человека стремление к реализации уникального смысла своей жизни. Нахождение смысла — вопрос не познания, а призвания. Не человек ставит вопрос о смысле своей жизни, а жизнь ставит перед нами этот вопрос, и человеку приходится отвечать на него ежедневно, ежечасно, отвечать не словами, а действиями. Искать готовый и годный на все случаи жизни ответ — это все равно, что спрашивать у чемпиона мира по W __ ТЛ W шахматам, какой ход в шахматах он считает лучшим. В каждой позиции — это свой ход. Каждая ситуация несет в себе свой смысл, разный для разных людей, и для каждого он является единственным. Смысл не задан нам, мы не можем выбрать себе смысл, мы можем выбрать себе лишь призвание, деятельность, в которой мы обретаем смысл. Это не значит, что в поисках смысла человек лишен всяких ориентиров. Такими ориентирами являются ценности — смысловые универсалии, как их называет Франкл. Ценности — понятия, в которых кристаллизовался опыт, обобщающий типичные ситуации, с которыми человечеству пришлось сталкиваться в своей истории. Смысл жизни человеческой личности всегда связан с обществом, в нем человек вырабатывает и обретает ценностные ориентации — то, что обобщает возможные пути, посредством которых человек может сделать свою жизнь осмысленной. Существуют три группы ценностей: то, что мы даем обществу (ценности творчества); то, что мы берем от мира (переживание ценностей); и, наконец, позиция, которую мы занимаем по отношению к судьбе, к тому, что выпадает на долю каждого и что он уже не может изменить, но как-то должен принять. Франкл уверен, что человек способен бросить вызов самым тяжелым условиям. Он видит цель человеческой жизни не в том, чтобы реализовать заложенные в человеке потенции, реализовать себя, а в том, чтобы сделать то, что нужно в данной ситуации, в данный момент. Иными словами, задача заключается в том, чтобы каждый раз стремиться не к возможному, а к должному. Поэтому истинной проблемой для человека остается проблема ценностей; ему необходимо решить, какая из существующих, открытых перед ним возможностей достойна реализации. Это проблема нашей свободы и нашей ответственности. Фундаментальное положение теории Франкла: совесть и ответственность присущи и религиозным, и нерелигиозным людям. Различие между ними только в том, что нерелигиозный человек не задается вопросом о “высшей инстанции”, помимо совести, перед которой он несет ответственность за реализацию смысла своей жизни. Для человека же религиозного этой инстанцией является бог. Бог для Франкла — это тот собеседник во внутреннем диалоге, к которому обращены наши самые сокровенные мысли. Тем самым бог как “психологическая величина” — это персонализированная совесть, совесть, представляемая в качестве особой личности. Это и есть “подсознательный бог”, таящийся в каждом человеке. В каждом — поскольку у каждого человека существует глубинное стремление к общению с таким “собеседником”, как совесть, хотя у некоторых оно может быть отнесено далеко на периферию его жизненных интересов. Психология имеет дело с этим богом. Она оставляет открытым вопрос о существовании трансцендентного бога институализированной религии. Религиозность, на том уровне рассмотрения, который избирает Франкл, означает поиск человеком смысла жизни, обращение к голосу совести. В этом смысле все люди религиозны, только религиозность одних проявляется на осознанном уровне, у других — на бессознательном. Но это религиозность, в рамках которой “бог” воплощен в человеческой совести, а искомый смысл — ценность заключена в том мире, в котором мы живем. Таким образом, Франкл видит в религии психологический феномен, который может выражаться либо в институализированной религии — ее он обозначает понятием “теизм”, — либо вне ее. С этой точки зрения, понятие о боге не обязательно должно быть теистичным. Психология дает ему операциональное определение: бог— это партнер в наших самых интимных разговорах с самими собой. Франкл полагает, что такое определение позволяет избежать дихотомии “теизм—атеизм”. На уровне психологически рассматриваемой религиозности снимается противопоставление теистического и атеистического мировоззрения. Различие появится только тогда, когда один человек начинает настаивать, что его разговоры с собой — это только разговоры с собой, а другой религиозный человек интерпретирует их как реальный диалог с кем-то еще. Представление о совести и даже метасмысле, т, е. о боге, полагает Франкл, не обязательно теистично. Это больше вопрос наименования. По существу же, совесть коренится в дологическом познании бытия, она коренится в глубинах бессознательного. Подобно этому существует и доморальное постижение ценности, которое предшествует любой разрабатываемой на сознательном уровне системе морали. Совесть интуитивно постигает то, что задним числом уже потом рационализируется. (Так же, как совесть, дологична и любовь.) Совесть — вот та инстанция, перед которой мы несем ответственность. Религия использует многочисленные “психотехнические” приемы: внушение, подражание, эмоциональное заражение, ритмические повторы в богослужении, посты и другие способы, вызывающие экстаз. Одна из психологических потребностей человека — потребность в том, чтобы высказать наболевшее, облегчить душу, открывшись другому человеку. Религиозный способ удовлетворения этой потребности — исповедь. Католическая и православная церковь видят в ней “таинство”, т. е. важнейший обряд, через который верующий получает “божественную благодать”. Для человека нелегко решиться открыть душу другому, трудно найти человека, который вызывал бы доверие. Церковь предлагает готовую форму, професи ГЛ XJ сионального исповедника, гарантирует тайну исповеди. В своей основе это психологический процесс, который может функционировать только на основе соответствующей потребности, свойственной человеку вне зависимости от его отношения к религии. Наряду с упомянутыми средствами психологического утешения и преодоления отрицательных эмоций важную роль играет медитация (от лат. meditatio — размышление). Цель медитации — достижение глубокой сосредоточенности, состояния отрешенности от внешних обстоятельств и собственных переживаний, повседневных забот. Приемы и способы медитации были разработаны прежде всего в восточных религиях (в индуизме, буддизме) и использовались в качестве составной части культовых действий. Сегодня она используется в медицине, в педагогической деятельности. Таким образом, на психологическом уровне религия сводится к функционированию систем, которые сами по себе не являются специфически религиозными (катарсис, исповедь, медитация), но обеспечивают возможность психотерапевтического воздействия и для религии. 4. Место психологии религии в системе теории религии Психология религии занимает чрезвычайно важное место в теории религии. С одной стороны, психология религии - это эмпирическая наука, имеющая дело с описанием психологических фактов в сфере религии, явлениями религиозности в конкретной жизнедеятельности людей. В качестве эмпирической науки психология религии выступает фундаментом для социологии, феноменологии и философии религии. С другой стороны, в современной психологии религии сложились значительные теоретические концепции, базирующиеся на той или иной философскорелигиоведческой или социолого-религиоведческой концепции. Теоретическая психология религии оперирует такими понятиями и категориями как «религиозная вера», «религиозная личность», «религиозное поведение». В психологии религии эти понятия приобретают устойчивое и ясное значение, выступая базой для прикладных исследований и для обобщений в философии религии и социологии религии. I.4 Основные концепции в религиоведении Гегелевская схема. Когда в XVIII—XIX веках западная наука становилась чуждой религиозности, она попробовала рассмотреть и веру в Бога не изнутри, как это делали древние христианские мыслители, но извне. Религия превратилась для ученых в объект исследования, в «форму общественного сознания». ХIХ век большей частью разделял учение великого германского философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770—1831) на природу религиозного. Гегель предположил, что вера в «сверхъестественное» является характерным для ранних стадий развития человека способом познания себя и внешнего мира. Не понимая сущности окружающей действительности, человек сначала наделяет личными чертами естественные природные силы и пытается вступить с ними в отношения власти и подчинения, подобно тому, как он вступает в отношения с иными людьми. С помощью даровжертв он пытается задабривать духов природы, с помощью специальных приемов, «тайных знаний», подчинять этих духов себе. Этот, первый этап религиозности Гегель назвал «колдовство». На втором этапе развития человечества (религиозного) возрастает ощущение величия этих духовных сил. Человек убеждается, что властвовать над ними он не может, что сами духи властвуют над ним. Указав на разницу между «колдовством» и религией и установив их временную последовательность, Гегель предполагал, что религия будет развиваться до полноты постижения человеком Духа, до такого состояния, когда философское и религиозное постижения мира вполне соединятся[13]. Большинство учеников Гегеля сделало вывод, что религия не может быть окончательным состоянием человеческого сознания. Людвиг Фейербах (1804-1872) высказывал убеждение, что так же как колдовство сменилось верой в Бога, так же и сама вера в Бога уступит место вере в человека, а любовь к Богу — любви к человеку, как к абсолютной ценности. Французский мыслитель Огюст Конт (1798—1857) полагал, что религия промежуточное состояние ума человечества в его движении к полноте познания, научному познанию. Подобным образом определяли место религии и основатели марксизма. Идеи Огюста Конта, Людвига Фейербаха, Карла Маркса о судьбе религии приобрели большую популярность. Крупнейший британский ученый-религиовед сэр Джеймс Джордж Фрезер (1854—1941) принял схему происхождения религии из магии в своей знаменитой работе «Золотая ветвь». Магией он стал называть то явление, которое Гегель определял как колдовство. Дж. Фрезер пытался объяснить современные великие религии выявлением в них древних магических оснований. Герберт Спенсер (1820—1903) соглашаясь с той же, идущей от Гегеля, схемой исторического развития религиозности от магии к науке через религию, объяснял само зарождение магии почитанием умерших великих предков. Крупнейший английский антрополог и этнограф сэр Эдвард Бёрнетт Тайлор (1832— 1917). Он также полагал, что человек сам придумал себе религию. В своем фундаментальном исследовании «Первобытная культура», сделал предположение, что религиозность возникла, очень давно, так как в настоящее время нет ни одного племени, стоящего на дорелигиозном уровне развития. Религия, по его мнению, возникла в результате анализа древним человеком сходных «пограничных» явлений сна, обморока, смерти. Этот, первый период религиозности, Тайлор называл анимизмом. Социолог Макс Вебер (1864—1920), также был убежден, что религия возникла из попытки овладеть силами природы, на что у первобытного человека еще не было реальных возможностей. Такое же утилитарное значение, видел в религии французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858—1917). В работе «Элементарные формы религиозной жизни» (1912) он доказывал, что религия — это примитивная идеология, создаваемая самим обществом для своего сохранения и развития. В начале XX века антропологами и палеоантропологами было собрано большое число фактов, доказывавших, что нет сообществ, где отсутствовали бы представления о Боге — Творце мира[14]. Все новые данные заставили серьезных исследователей отказаться от схем развития религии подобных «анимизму—политеизму— монотеизму», или «магия—религия—наука». О дорелигиозном человеческом обществе больше не говорили нигде, за исключением стран с коммунистической идеологией. Концепция прамонотеизма. Впервые в сжатом виде она была формулирована шотландским литератором и ученым Эндрю Лэнгом (1844-1912) в его работе «Становление религии». Однако в наиболее полной форме она была изложена католическим пастором В. Шмидтом (1868-1954), который посвятил обоснованию этой концепции 12-ти томную работу «Происхождение идеи Бога». Суть теории «прамонотеизма» сводится к тому, что за всем многообразием существующих верований, в том числе верований «диких народов», можно обнаружить остатки древнейшей веры в единого Бога-Творца. Именно она предшествовала всем формам религии, и лишь впоследствии к ней примешались загрязнившие ее элементы. Для подтверждения этой теории В. Шмидт привлек огромный массив исторических, этнологических и лингвистических фактов[15]. ейденская школа. Одна из крупнейших религиоведческих школ Запада, так называемая Лейденская школа (журнал — Numen), организованная в старинном нидерландском городе Лейдене. К ней принадлежат такие ученые как: крупнейший ассириолог А. Лео Оппенхейм, С. Мовинкель. Не интересуясь степенью объективности, подлинности религиозных устремлений, это направление исследуют с большой тщательностью формы религиозной жизни, будучи уверенными, что суть религиозного существования или непознаваема в принципе, или вовсе отсутствует. Теистическая школа. Последователи этого направления признавали реальность Бога, как объекта религиозных стремлений. Основоположник, в научном религиоведении, лютеранский богослов и философ священник Фридрих Шлейермахер (1768—1834) в «Речах о религии» объяснял веру «чувством полной зависимости» человека от обстоятельств жизни, а, в конечном счете, от Творца. Все зависит от Бога, но эта зависимость выражается в общей связи природы, а не в Откровении или благодати, ибо Бог не есть личность. В начале XX века идеи Шлейермахера развивали видный американский религиевед Джеймс Уильям, немецкие ученые Макс Мюллер и Рудольф Отто, лютеранский епископ Упсалы — швед Натан Содерблом. Их подход к религиоведению часто именуют историко-феноменологическим, ибо задачей теистической школы является изучение проявлений божественного в истории человечества. Рудольф Отто предположил, что религия возникает от благоговения перед святыней, перед Богом, может быть даже не сознаваемым, которому предстоит человек. Эдвин Оливер Джеймс и С. Брэндон в книге «Человек и его судьба» предположил, что религия возникает от переживания факта собственной смертности. Крупнейший историк религии нашего времени, Мирча Элиаде (1907— 1986), является продолжателем более ранних направлений теистического религиоведения. В университетах Чикаго им была основана историко-феноменологическая школа изучения религий, ныне ставшая господствующим теоретическим направлением этой науки. Ее главный периодический орган — журнал «The History of Religions». M. Элиаде был убежден, что «любое религиозное празднество, любое установление богослужебного порядка представляют собой воспроизведение священных событий, которые имели место во «время оно», в начале бытия»[16]. Современные реалии в религиоведении таковы, что уже нигде, кроме стран с коммунистической идеологией, не занимается ни доказательством бытия Божия, ни разоблачением обманов «церковников». Оно вышло из тупика неразрешимого «основного вопроса философии», разработав ряд методов анализа, которого придерживаются сейчас все уважающие себя ученые. Религиозный феномен исследуется сам по себе в системе его собственной логики, принимается как реальность постольку, поскольку в него верят не исследователи, а исследуемые. По мнению А.Зубова: «Данные полевой этнографии и археологии разрушили красивые теоретические конструкции религиоведов — гегельянцев. Почти не осталось приверженцев и у популярной в 1920-е годы теории Эмиля Дюркгейма. Те религиоведы, которые не приемлют для себя объективность бытия Божия, предпочитают ныне быть не воинствующими безбожниками, а агностикамиэмпириками, отдав сторонникам историко-феноменологической школы общую теорию происхождения и существования религии»[17]. В этом исследовании приемлемыми религиоведческими концепциями для нас являются теория прамонотеизма и отчасти методология историкофеноменологической школы. I.5 Социально-когнетивная теория Человек с глубокой древности использует символы. До появления письменности это был единственный невербальный источник передачи информации. Благодаря единству природы нас и наших предков мы можем понимать дошедшие до нас древние символические изображения. Социально-когнетивная теория появилась в 60-е годы, ее автором является Альберт Бандура. Частным следствием этой теории, является способность человеческого социума к символизации абстрактных понятий. Символы возникают, живут и изменяются по определенным законам. Эта теория выделяет следующие когнитивные способности человека: символизация, саморегуляция, саморефлексия, замещение. Тема 9. Христианская философия античности и средневековья 1. Возникновение христианства и его значение в истории мировой культуры. 2. Вера и разум: антитеза и синтез. Понятие религиозной философии. Откровение и его толкование. 3. Патристика: основные проблемы и представители. 4. Средневековая схоластика. Фома Аквинский. Темы докладов 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. Неоплатонизм и раннее христианство. Учение Плотина о Едином, Уме и Космической Душе. Филон Александрийский: рождение экзегетики. Дионисий Ареопагит о путях богопознания. Теория и практика богопознания в византийской культуре. Умозрение в красках: русская икона, ее смысл. Доказательства бытия Бога в схоластической философии. Литература Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. – М.: Наука, 1977. Боргош Ю. Фома Аквинский. - М.: Мысль, 1975. Бонавентура Д. О возвращении наук к теологии. Путеводитель души к Богу // Вопросы философии. - 1993.- № 8. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. – Ростов-на-Дону, 1992. Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии.- М., 1979. Мейендорф И. Введение в святоотеческое богословие. - М., 1989. Неретина С. Верующий разум. - Архангельск, 1995. Палама Гр. Триады в защиту священно-безмолвствующих. - М., 1995. Плотин. Сочинения. - СПб, 1995. Соколов В.В. Средневековая философия. - М.: Высш.шк., 1979. Тема 10. “Исповедь” Аврелия Августина 1. Жанр "Исповеди", его философское значение. 2. Этические, онтологические и гносеологические проблемы, решаемые в "Исповеди". 3. Онтология зла, снятие манихейского дуализма (по 7 и 8-й книгам). 4. Учение о времени (по 11-й книге), творении и смысле истории (по 12 и 13-й книгам). 5. Учение о памяти и знании (по 10-й книге). Литература Августин Аврелий. Исповедь.- М.: Ренессанс, 1991(1998). Марру А.-И. Св. Августин и августинианство. - СПб, 1999. Неретина С. Верующий разум. - Архангельск, 1995. Уваров М. Архитектоника исповедального жанра. - СПб, 1998. Тертуллиан К.С. Избранные сочинения. - М.: Прогресс, 1994. Трубецкой Е.Н. Умозрение в красках // Три очерка о русской иконе. - М., 1991. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии.- М., 1994. Тема 14. Трактат И.Канта “Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки” Основные вопросы 1. Цель трактата. 2. Кант о состоянии метафизики. 3. Кант о значении философии Юма. 4. Различие между аналитическими и синтетическими суждениями. 5. Главный трансцендентальный вопрос. 6. Кант о сущности пространства и времени и возможности чистой математики. 7. Как возможно чистое естествознание? 8. Кант об идеях разума. 9. Мир: антиномии чистого разума и их значение. 10. Кант о сущности и бессмертии души. 11. Кант о бытии Бога. 12. Как возможна метафизика в качестве науки? Вопросы по отдельным разделам Предисловие В каком состоянии находится метафизика? Является ли метафизика наукой? Может ли метафизика исчезнуть? Почему необходимо исследовать вопрос о возможности метафизики? В чём заключается значение философии Юма? Как Юм повлиял на Канта? Как Кант решил “проблему Юма”? Какова главная задача работы? В чём состоит новизна “критики чистого разума”? Предварительные замечания об отличительных чертах всякого метафизического познания §1. - Чем науки отличаются друг от друга? -Каков источник метафизического познания? -Чем метафизическое познание отличается от математического? §2. - Чем различаются аналитические и синтетические суждения? -Каков принцип аналитических суждений? -Назовите три вида синтетических суждений. -Почему математические суждения – априорные? -Почему математические суждения – синтетические? -Какие примеры приводит здесь Кант? -Что Кант называет “конструированием понятий”? -Чем различаются взгляды Юма и Канта на сущность математики? -Из каких суждений состоит метафизика? Пролегомены. Общий вопрос: как возможно познание из чистого разума? §5. - Как формулируется “главный трансцендентальный вопрос” (“истинная проблема”)? -Как называется философия, дающая ответ на этот вопрос? -На какие вопросы разделяется главный трансцендентальный вопрос? -Для чего необходимо выяснить условия возможности математики и чистого естествознания? Как возможна чистая математика? §6. - Что такое “аподиктическая достоверность”? -Почему эмпирическое познание не может быть аподиктическим? §7. - Чем отличается интуитивное познание от дискурсивного? -Что такое “чистое созерцание”? §8. - Чем созерцание отличается от понятия? §9. - В каком случае созерцание может предшествовать предмету? §10. - Что такое пространство и время? §11. - Почему возможна чистая математика? -Что мы познаём в чистой математике? §12. - Почему пространство имеет только три измерения? -Можно ли доказать, что всякую линию в пространстве можно вести до бесконечности? -Что такое “трансцендентальная дедукция” пространства и времени? §13. - Что доказывает пример с правой и левой рукой? Примечание 1. - Почему геометрия имеет объективную значимость, т.е. описывает реально существующие предметы опыта? Примечание 2. - Какие свойства вещей принадлежат им самим, а какие – лишь их явлениям? -Можно ли считать Канта идеалистом? Примечание 3. - Чем различаются “явление” и “видимость”? -Что такое “трансцендентальная идеальность” пространства и времени? Как возможно чистое естествознание? §14. - Существует ли “природа” сама по себе? §15. - Есть ли всеобщие законы природы? -Что такое “чистое естествознание”? §16. - Что такое “природа” (в “материальном” смысле)? §17. - Что в природе “формально”? -В чём состоит различие между исследованием условий возможности вещей природы и исследованием условий возможности опыта относительно вещей природы? §18. - Чем отличаются суждения восприятия от суждений опыта? -Что такое “объективность” суждений? §19. - Что сообщает суждениям объективность (общезначимость)? -Примеры “суждений восприятия”? §20. - Что содержит в себе “опыт”? -Что такое “чистое априорное понятие рассудка”? -Как суждение восприятия превращается в суждение опыта (пример)? §21. - Назовите четыре группы видов суждений. -Назовите чистые рассудочные понятия (категории). -Назовите четыре группы всеобщих законов природы (основоположений естествознания). §22. - Почему без чистых рассудочных понятий опыт невозможен? §23. - Как возможно чистое естествознание? §24. - Что такое аксиомы созерцания и антиципации восприятия? §25. - Почему без понятий субстанции, причины и взаимодействия опыт невозможен? -Что Кант называет “настоящими законами природы”? §26. - Каким образом (методом) можно узнать всеобщие законы природы? -Каким условием ограничены все основоположения чистого естествознания? §27-28. - Как Кант разрешил сомнение Юма? §29. – Почему опыт невозможен без категории причинности? §30. - Какой областью ограничивается всё априорное синтетическое познание? §32. - Что такое “ноумен”? §33. - Почему в разуме возникает стремление применять категории за пределами опыта (трансцендентно)? §34,35. - Возможно ли априорное (умозрительное) познание вещей самих по себе? 36. Как возможна сама природа?§ - Как возможна природа в материальном отношении? - Как возможна природа в формальном отношении? - Как можно познать природу в целом? - Что является основанием законов природы? - Что значит: “рассудок предписывает законы природе”? §37,38. - В чём смысл приводимых Кантом примеров (хорды в окружности, конические сечения, закон тяготения)? §39. Приложение к чистому естествознанию: О системе категорий. - Чем “агрегат” отличается от системы? - Какие категории нашёл Аристотель? - Как Канту удалось найти все категории? - Каково основание систематизации категорий? - Что такое “предикабилии”? - Какова функция категорий в познании? - Возможна ли метафизика в старом значении этого слова? - Изменяется ли сам рассудок? - Как возможна метафизика вообще? §40. - Что такое “идея разума”? §41,42. - Чем категории рассудка отличаются от идей разума? §43. - Каким образом можно найти все идеи разума? - Назовите три идеи разума. §44. - Применяются ли идеи в эмпирическом познании? - Как связаны друг с другом рассудок и разум? - Познаёт ли разум какие-либо объекты? §45. Предварительное замечание к диалектике чистого разума. - Почему возникает диалектика? - Почему рассудок стремится выйти за пределы опыта? - В чём заключается “иллюзия” чистого разума? §46. Психологическая идея. - Что такое “сущее” (“сама вещь”, “индивид”)? - Что такое “я”? - Почему “сама вещь” (само сущее) недостижима? §47. - Почему невозможно доказать “постоянство” души самой по себе как субстанции? §48. - Почему невозможно доказательство “загробной жизни”? §49. - В каком смысле “существуют” тела вне нас и в каком смысле “существую” я сам? §50. Космологическая идея. - Что значит, что “мир” – это идея? §51. - Почему антиномий именно четыре? - Назовите антиномии. §52. - Почему возникает противоречие? - В каком случае два противоречащих друг другу положения оба могут быть ложными? - Как разрешаются две первые антиномии? §53. - Как разрешаются две динамические антиномии? - Чем свободная причинность отличается от природной? - Свободно ли действует Бог? - При каком условии можно совместить необходимость природы и свободу поступков? - На каком основании мы можем признать человека свободным? - В чём заключается свобода человека? - Какое значение для свободы и необходимости имеет время? §54. - Почему антиномии доказывают справедливость трансцендентального идеализма? §55. Теологическая идея. - В чём заключается “диалектическая обманчивость” идеи Бога? - Можно ли доказать бытие Бога? §56. Общее примечание к трансцендентальным идеям. - Почему в метафизике, в отличие от физики, всё может быть понятно? - Существуют ли предметы идей? - Какова функция идей в познании? Заключение: Об определении границ чистого разума. §57. - В чём состоит различие между границей и пределом? - Имеют ли математика и физика границы? - Каковы пределы научного познания? - Почему разум стремится выйти за пределы науки? - Что такое “граница чистого разума”? - В чём заключается отличие деизма от теизма? - Как следует мыслить Бога? - Что такое “символический антропоморфизм”? §58. - Что такое “познание по аналогии”? - Есть ли Бог, по Канту? - Можно ли определить Бога как “субстанцию”? - Является ли Бог “причиной” мира? - Обладает ли Бог “разумом”? - Что означает принцип “как если бы”? - Можно ли объяснить что-либо в мире действием (волей) Бога? §59. - Что такое “пограничное понятие”? - Что такое “естественная теология”? §60. - Каково практическое (нравственное) значение идей? - Разрешение общего вопроса пролегомен: как возможна метафизика в смысле науки? - В каком состоянии находится метафизика? - Можно ли обойтись без всякой метафизики? - Для чего нужна критика разума? - Допустимы ли в метафизике гипотезы? - Допустима ли в метафизике опора на “здравый смысл”? Литература Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука // Соч.: В 6 т. – М., 1964. - Т.4/1. Кант И. Критика чистого разума // Соч.: В 6 т. – М., 1964. – Т.3. - (Предисловие ко второму изданию и Введение) Юм Д. Исследование о человеческом познании // Соч.: В 2т. – М., 1965. - Т.2. Асмус В.Ф. Иммануил Кант. – М.: Наука, 1973. Гулыга А.В. Кант. – М.: Молодая гвардия, 1977. Гулыга А.В. Немецкая классическая философия. – М., 1986. Тема 6. Диалог Платона “Теэтет” 1. 2. 3. 4. 5. 6. Платон о познавательных способностях души. Общий план диалога. Постановка проблемы. Знание частное и общее. Знание и чувственное восприятие. Знание и “правильное мнение”. Сущность знания. Критерий истины. Литература Платон. Теэтет // Соч.: В 4 т.- М., 1993. - Т.2. Тема 5. Диалог Платона “Федон” 1. Общий план диалога. Основные проблемы. 2. Душа и тело. 3. Четыре доказательства бессмертия души: а) аргумент первый: взаимопереход противоположностей; б) аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения человека; в) аргумент третий: самотождество идеи души; г) аргумент четвертый: теория души как эйдоса (идеи) жизни. 4. Этические выводы из учения о душе. Литература Платон. Федон // Соч.: В 4 т.- М., 1993. - Т.2. Лосев А.Ф. История античной эстетики. – М.: Искусство, 1974. – (Т.3. Высокая классика: Платон). Асмус В.Ф. Платон. – М.: Мысль, 1969. О православно - христианском миропонимании 1. Социальный аспект В нашу кризисную эпоху, когда развеиваются рационалистические и иррационалистические мифы о человеке и обществе, объектом пристального внимания у нас вновь становится человек, в очередной раз "оказавшийся" сложнее, чем это представлялось в социологии. В XX в. была сделана грандиозная по своим масштабам попытка как бы вновь открытую идею развития, эволюционизма приложить к "венцу творения" - человеку - образу и подобию Божию и, более того, повлиять на дальнейшее развитие человека в соответствии со сконструированной целевой функцией - "общего блага". Ожидаемый результат представлялся близким и легко достижимым, столь очевидной казалась зависимость "характеристик" человека от природной и общественной среды. Возник соблазн - редуцировать, "свести" человека не только к периодической системе элементов Д.И. Менделеева или к дарвинистской обезьяне, но и к его же собственным человеческим (общественным) отношениям, а затем вновь дедуцировать, "вывести" человека (уже более правильного) из них же, рассматривая его как часть целого (общества). Возник соблазн создать некий надобщественный "блок управления" обществом, которое будет "выводить" не просто человека, у которого "обнаружилось" много недостатков, а нового, "исправленного" человека, лучше прежнего. То есть возникла идея взять на себя (при помощи науки, конечно) функции сверхчеловеческие, божественные по радикальному переустройству этого несовершенного мира. В такой программе органически сочетались три "неорганические" идеи: рационализм, редукционизм и эволюционизм, с его новой систематикой[2]. В основе этих идей лежит мировоззренческая парадигма: 'часть - целое', характерная для Нового времени. Согласно такому подходу весь мир рассматривается как большой (сколь угодно сложный) механизм с соответствующей "методологией" обращения с ним. Предполагалось, что любая сложность может быть сведена к простым основополагающим составляющим. Утратившее мистическую связь с Бытием человеческое сознание единственной достоверной реальностью признало самое себя (cogito ergo sum). Началось отрицание любой предзаданности (априорности), а значит, - и любого предзаданного смысла (ценности). Теперь смысл должен был быть не обретен, а создан, сконструирован[3] самим человеком, вдруг обнаружившим себя совершенно одиноким в пустом мироздании. Космологический аспект смысла Бытия (логос) был утрачен. Религия начала казаться иллюзией, а философия стала постепенно превращаться в экономическую социологию или, попросту говоря, приживалку "позитивных" наук. То, что еще прилично выглядело на бумаге, в жизни привело к систематической вражде против самого Бытия, которое было "взято под подозрение" (Н.А. Бердяев). Духовность, объявленная чем-то второстепенным, быстро была сведена со "второго" на последнее место; а далее, согласно внутренней логике редукционизма, началась борьба (уже бессознательная, поскольку в материализм это никак не вписывалось) против самого "материального базиса" (также подлежащего редуцированию, ставшему принципом), в чем окончательно и проявилась богоборческая, мироотрицающая (отрицался 'старый' Божий мир) природа такого подхода. В конце концов, началась война против самой материи. Применение материализма в социальной сфере привело к разрушению самих основ человеческого существования. Материя в виде товаров почти исчезла. Из 'базиса' посыпались гайки. Скрытое осознание ложности такого подхода привело к социальной шизофрении и мировоззренческому нигилизму, заменившему древний "умеренный" скептицизм и новый агностицизм. А ожидание подлинного смысла, который еще только должен возникнуть в будущем, в сочетании с нигилизмом, обесценило настоящее и привело к своеобразному рукотворному эсхатологизму[4]. Пророческое предостережение Ф.М. Достоевского XX-му веку о новой Вавилонской башне (прозвучавшее в "Легенде о Великом инквизиторе") осталось услышанным и понятым очень немногими. На практике идеология эволюционизма, "строительства" привела к действительному редукционизму. Эфемерный, искусственный синтез привел к фактическому распаду. Потребовался грандиозный историко-метафизический эксперимент тоталитаризма, приведший к гибели миллионов людей и разрушению почти всех сфер жизнедеятельности общества[5], чтобы положить начало избавлению от рационалистических иллюзий, от идей прогрессизма, распространившихся в сознании людей XX в., то есть от утопии построения на земле Царства Божия без Бога. Выяснилось, что рационалистический монизм, стремление полностью детерминировать жизнь, игнорирование ее неуловимой (для ratio) глубины порождают "дух небытия" (Н.А. Бердяев), ведут к смерти, что чисто теоретически предвидеть было почти невозможно. Парадокс рационализма состоит в необходимости осознания своей же методологической ограниченности. (С этой точки зрения плюрализм можно представить как форму самоограничения рационализма, всегда тяготеющего к монизму.) \Оказалось, что и социальная сфера имеет свои законы, не такие, как представлялось просвещенческо-социологическому рационализму. Важнейший из них - это признание (как ни трудно это для самодовлеющего рассудка) границы, далее которой недопустимы никакое манипулирование и вторжение, кроме Божественного. Эта граница - образ и подобие Божие в человеке, а на языке философии - личное достоинство и свобода человека[6]. 2. Христианская антропология Только такое понимание человека (как созданного по образу и подобию Божию) подводит твердое основание под известное положение, что на социальном уровне человек - это цель, а не средство для достижения даже самых возвышенных целей. Человек не есть "продукт" чего-либо, иначе он был бы неизбежно вторичен. Выше человека только Бог, его Создатель, что исключает возможность какого-либо редукционизма, ибо редукционизма к Богу быть не может, как не может быть редукции низшего к высшему. В Библии не содержится какого-либо определенного социального учения, что вовсе не означает ее асоциальности; Библия лишь показывает главное - человеческую личность в ее отношении к Богу и к людям, ее путь и ответственность. Все же остальное 'приложится' (Мф. 6, 33). "Были бы братья, будет и братство", - говорит старец Зосима у Ф.М. Достоевского. Основанием для подлинного единства может быть только свободное единение людей на глубинном уровне (в Боге), осознанном ими как их духовное первородство[7]. Божественный же промысл - не исключает эволюции как элемента развития биологического ("...да произведет вода... и земля душу живую по роду ее..." - Быт. 1, 20-24) и социальнонравственного ("да любите друг друга" - Ин. 13, 34, то есть возрастайте в любви). Во время написания Библии еще не просматривалась угроза посягательства тоталитаризма на человеческое бытие, в степени ранее не известной в истории. Хотя в словах Христа: 'Кесарево кесарю, а Божие Богу' (Мф. 22, 21), и апостола Петра: 'Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам' (Дн. 5, 29) - и можно услышать отдаленное предостережение против тоталитаризма. Христианство обнаруживает сакральное, богоподобное, непостижимое одним лишь разумом в человеке, помогая и на социальном уровне определить, соответственно, сферу социальной апофатики (определенную методологическую недетерминированность общественных структур), основанной на доверии к человеку как творению Божию. На мировоззренческом уровне это обозначается понятием "свободы совести", предполагающем деидеологизацию общества (равноправие различных мировоззрений, как ни сомнительно это звучит с религиозной точки зрения, претендующей на абсолютность)[8]. Определяется, таким образом, граница не столько рационализму как таковому (свободе мысли), сколько его практическим "приложениям", когда монизм и детерминизм, свойственные ему, становятся оправданием насилия 'пользы ради'. В основе ложных социологических схем лежит, таким образом, ложная редукционистская антропология. 3. Воображение как трансцендирование Не ограничиваясь констатацией иррационального (точнее: внерационального) аспекта человеческой воли, так ярко прозвучавшего в современной философии и литературе[9], постоянно "мешающего" попыткам внедрения в жизнь неапофатических (тотальных) моделей "наилучшего" общественного устройства, попытаемся взглянуть на человека с точки зрения "естественного" разума, поставить вопрос о нем в более общей форме: принадлежит ли человек как микрокосм, как "венец творения" только этому миру или же его интенция способна трансцендировать за его пределы? Описывается ли этот выход за границы естественного (как бы ни было трудно их определить, даже если и не говорить о чудесах как исключении из природно-дискурсивной необходимости) только в терминах психологии (понимаемой в номиналистическом смысле), и тогда его в онтологическом смысле собственно и нет (есть лишь воображение), или же он имеет качественно иной (онтологический) характер, и тогда он все-таки есть?[10]. Вообще говоря, нет никаких метафизических (на что указывает и сам термин) предпосылок для установления (априори) каких-либо пределов многообразию мира как таковому, для отрицания возможности онтологически иного (а может быть, и внеонтологического вообще), принципиально не поддающегося никаким нашим последовательным определениям и измерениям сверхъестественного мира (в традиционном смысле необъективируемого)[11]. На это обычно бодро возражают, что не всем человеческим представлениям есть соответствие в действительности[12]. Но ведь весь вопрос-то в том, что понимать под действительностью? Относительно недавнее радикальное "разделение" Универсума на бытие и мышление (которое стало пониматься преимущественно в номиналистическом смысле), как и всякое распадение, есть умирание, отступление от глубинных основ Бытия. Это разделение, вытеснив древнюю интуицию о целостности мира, тождестве бытия и мышления[13], породило изощренную, часто аксиологически нейтральную, субъект-объектную гносеологию (в известной степени преодоленную позже в экзистенциализме), ищущую, в основном, ответ на вопрос "как?", а не "зачем?". Понятия "ценности", "смысла" были субъективированы и психологизированы, утратив, таким образом, какую-либо связь с Бытием, которое стало пониматься как отвлеченно-чуждый объект. Категорическое умозрительное отрицание чего-либо[14], всегда имплицитно связанное с умозрительными же определенными ограничениями, внутренне противоречиво, если производится без указания этих границ[15]. Это было бы более понятным со стороны физикаэкспериментатора[16], чем со стороны философа, имеющего дело преимущественно с реальностью иного рода, которая, несомненно, коррелируя с природной и психической реальностями, изучаемыми позитивными науками, полностью, однако, ими не определяется[17]. Философская рефлексия, да и вообще мышление, также были бы невозможны без способности мысли преодолевать самое себя, так как само "осознание означает трансцендирование за пределы того что осознается"[18]. Психологически близкий нам феномен воображения, в этом отношении, до сих пор, кажется, не получил достаточного осмысления в онтологическом аспекте, хотя многие философы и указывают на исключительную его важность. Имманентизм сам себе полагает границы, основываясь, в основном, на позитивистском принципе предметной объективируемости, утверждая движение и развитие без "внешней" цели (самодвижение) и, в конечном итоге, - философский релятивизм, относя, при этом, этику к области психологии. А неискоренимая потребность человеческой интенции (хотя бы только в воображении) переступать любые границы[19] в своем же, пусть и не до конца осознанном стремлении к Абсолюту[20] (даже и при мировоззренческом отрицании его), приводит, будучи замкнутой на самое себя, к тому, что на богословском языке называется антропоцентризмом и человекобожием[21]. Таким образом, вопрос не решается простым "перенесением" цели "извне" - "внутрь" человека, как это пыталось сделать новое антропоцентрическое мировоззрение. Углубляясь и в самое себя, человек может совершить "переход", ощутить иную глубинную реальность[22], "миры иные" (Ф.М. Достоевский). Не случайно вопрос о "переходе" становится одной из парадигм современного философского мышления. 4. Необъективируемость (неопределимость) первоосновы Бытия. Антиномизм. Принципиальная необъективируемость, непредметность (в гносеологическом измерении апофатизм) первоосновы бытия, о которой говорится во многих религиях, у философов и богословов (Платон, Плотин, Прокл, Дионисий Ареопагит, св. Максим Исповедник, св. Григорий Палама, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, В.Н. Лосский) и указание на которую составляет правду иррационализма, может найти для современного, позитивистически настроенного сознания определенную, на уровне антропологии, аналогию в обратно пропорциональной зависимости между степенью определимости характеристик человека и их аксиологической значимостью (вес, например, легче измерить, чем - совесть). Человеческая личность, как предел этой значимости, оказывается принципиально неопределимой, а значит, и ни с кем не сравнимой. В христианской метафизике не только утверждается наличие сверхъестественного, но и само понятие Иного, Другого доводится до своего предела, что обозначается терминами: "нетварное" (Бог), соотносительно с "тварным" (миром)[23]. Это оказывается возможным благодаря Библейскому учению о творении мира "из ничего" (см.: 2 Мак. 7, 28), не встречающемуся в других религиях, которые в силу одного этого склонны к пантеизму или симметричному дуализму. Важность этого положения трудно преувеличить, так как только при таком понимании Бытия возможно высоконапряженное метафизическое поле, побуждающее движение, по сравнению с которым любое "самодвижение" оказывается просто чем-то неконцептуализированным, так как слово 'само' ничего не объясняет. Несомненно как то, что мистический опыт переживания сверхъестественного во многих религиях имеет много общего (например, в катафатическо-апофатической "метафизике света"[24]), так и то, что ментальные метафизические установки (догмы) не могут не влиять на предельные результаты этого опыта, которые, в свою очередь, влияют на эти представления. Возникает, таким образом, труднейший вопрос догматико-философского осмысления существования двух онтологически абсолютно разных реальностей и возможности их взаимодействия при монистическо-теистической картине мира в целом[25]. 5. Троичность Христианский теизм также является глубоко антиномическим, т.е. включающим в себя некоторую множественность (троичность), что, как и попытки догматической концептуализации взаимодействия двух природ, не позволило провести до конца упрощенный философский монизм в Православии, привело к формированию богословами (в основном, "великими каппадокийцами": св. Василием Великим, св. Григорием Богословом, св. Григорием Нисским) антиномически утонченной православной триадологии[26]. Конечно, человеческому рассудку проще было бы представлять Абсолютное - Бога в виде Монады, но тогда возникает проблема осмысления взаимодействия ее с миром. Вопрос о множественности в Божестве оказывается тесно связанным с вопросом о взаимодействии Его с миром. В унитарианизме, например, такой Монадой представляется Бог-Отец, а Сын и Св. Дух являются только Его силами (динамическое монархианство). Очевидно, что если такая схема и может (да и то только на первый взгляд!) удовлетворить космологии, то ни в коем случае сотериологии[27], которая оказывается без Спасителя. Первой попыткой осмысления возможности преодоления онтологической пропасти между Богом и миром (нетварным и тварным) явилась субординационистская триадология христианских апологетов (св. Иустин, Ориген), согласно которой Второе Лицо Пресвятой Троицы - Логос (характерно употребление именно этого греческого термина) и Св. Дух обладают не такой степенью Божественности, как Бог-Отец. Такая триадология сформировалась под влиянием античной космологии с ее принципом иерархизма, и проявление Логоса вовне (как смысло- и формообразующего принципа) связывалось с сотворением мира. Так, Афинагор (II в.) говорил о Логосе как о Божественной идее и энергии, "ибо по Нему и через Него все сотворено"[28]. Космологизм апологетов проявлялся и в том, что не всегда разделялись принцип предвечных рождения Сына и исхождения Св. Духа (как непрерывного действия Божественной сущности) и принцип творчества - сотворения мира (как прерывного действия Божественной воли - мир имеет начало). Динамическое начало в Пресвятой Троице относилось, в основном, к Божественной икономии (промыслительной деятельности Бога о мире), а не к внутрибожественной жизни. То есть Троица онтологическая (самодостаточная) представлялась подчас апологетами преимущественно по образу Троицы икономической (проявляющейся вовне), а умаление, в результате этого, Второго и Третьего Лиц Пресвятой Троицы (как посредников) приводило к ущербу в сотериологии. Динамическое понимание Лиц Пресвятой Троицы при параллельном развитии собственно триадологии (важнейшим триадологическим догматом явилась формула о единосущности Отца и Сына, вошедшая в Символ Веры, принятый на Первом Вселенском соборе, 325 г.) сохранилось и у последующих богословов. По учению св. Григория Нисского (IV в.): "Источник Силы есть Отец, Сила же Отчая - Сын, а Дух Силы - Дух Святой". Св. Василий Великий (IV в.): "Сын являет в Себе всего Отца, как воссиявший от всей Славы Его", чем подчеркивается "энергетический" характер (слава, сияние) явления Отца чрез Сына. Св. Григорий Богослов (IV в.): "Мне кажется, что Сын именуется Словом... и потому, что являет Отца. Можно было бы также сказать, что Он относится к Отцу как определение к определяемому. Ибо "логос" означает также "определение", и тот, "кто знает Сына, знает и Отца" (Ин. 14, 7). Итак, Сын есть... выражение природы Отца, ибо всякое порождение есть... определение родившего. Наконец, если под "логосом" понимать причину сущности каждой вещи, то мы не ошибаемся, именуя так Сына. Ибо разве может существовать что-нибудь, что стоит не Логосом?"[29]. Св. Григорий Палама (XIV в.): "Не только Единородный Сын Божий, но и Св. Дух называется у святых энергией или силой ...ибо и Бог называется силой у Великого Дионисия (Ареопагита)"[30]. Замечательна эта преемственность проходящей через века православной богословской традиции. (Цитаты можно было бы умножать). Потребовалось немало времени, чтобы преодолеть широко распространившееся арианство, окончательно избавиться от субординационизма и прийти к представлению о равночестности (равном достоинстве, единосущности) Лиц - ипостасей Святой Троицы, но динамическиэнергийное понимание Троичности, развитое апологетами, навсегда вошло в Православное богословие. Именно развитие св. Григорием Паламой концепции "Божественной энергии", соответствующей единой Божественной сущности Святой Троицы (чему способствовал исихастический опыт пребывания монахов в Фаворском Свете Преображения Христова), позволило в большей степени (уже на онтологическом уровне) догматически осмыслить и совместить православную космологию (основной задачей которой является осмысление взаимодействия Бога и мира) с православной сотериологией (основная задача которой осмысление полноты спасения). Проявительная энергийная деятельность Святой Троицы не исключает равночестности Лиц, осуществляющих полноту спасения, не предполагает какой-либо третьей, промежуточной природы, казалось бы необходимой для посредничества, и не обязательно связана с сотворением мира и икономией, ибо по мысли св. Григория Паламы "нет сущности без энергии". Представление же о Божестве как неподвижном Абсолюте более свойственно философии, чем религии. Христианское мировоззрение, будучи персоналистическим теизмом, не ограничивается признанием сверхъестественного начала бытия, но исповедует его личностный характер, что углубляет древнее учение о микрокосме (человеке) и макрокосме (Вселенной). Было бы contradictio in adjecto, если бы макрокосм не обладал бы каким-либо свойством микрокосма, в том числе и личностностью[31]. Именно этот пункт часто представляет "камень преткновения" для современного сознания, для которого непременным условием истинности знания является его объективность, понимаемая в смысле безличностности. В христианстве же истина явлена не в форме 'что', а в форме 'кто'. 6. Боговоплощение Воплощение Второго Лица Пресвятой Троицы в Богочеловеке Иисусе Христе есть высшее Откровение, в котором трансцендентное личностно (!) сочетается с имманентным, нетварное - с тварным, и обнаружившаяся глубина и сокровенность души человеческой оказывается усыновленной Богу. Как пишет С.Н. Булгаков: "Богочеловечество есть жизненное отождествление Божественного и человеческого при всей непреложности различия между ними"[32]. Личность человеческая перестает сознавать себя чем-то случайным, "заброшенным", получает новый (необычайно высокий!) онтологический и личностный статус, впервые по-настоящему осознает самое себя. Сын Божий стал человеком, "чтобы почтить плоть и именно смертную плоть, чтобы высокомерные духи не смели считать и думать, что они честнее человека, что они могут обожиться вследствие своей бесплотности и кажущегося бессмертия..."[33]. Ни в одной религии человек не рассматривается так высоко, как в христианстве, и только в христианстве раскрывается тайна конкретного. Откровение, "благая весть" обращены вместе с тем прямо к сердцу человека, его совести, определяя тем самым действие Божие в душе человеческой (христианскую катафатику). Господь, еще в эпоху Ветхого Завета, говорил через пророков: "...вложу законы Мои в мысли их и напишу их на сердцах их..." (цит. по: Евр. 8, 10), "... сотворите новое сердце и новый дух..." (Иезек. 18, 31). Иисус Христос не спрашивает апостола Петра, согласен ли он с Его учением, а - любит ли он Его? (Ин. 21, 15-17), как и ранее говорил, что "верующий в Него имеет жизнь вечную" (Ин. 6, 40). Истина представлена не в форме 'что', а в форме 'кто' (Ин.14,6: Я есть путь, истина и жизнь). В этом - острый персонализм Евангелия, опередивший на века соответствующую философию персонализма. Эта прямая обращенность христианства к глубинной сущности человека (обозначаемой в Библии словом "сердце"), что выражается в самом понятии Откровения, не позволяет, строго говоря, определить христианство как одну из религий, так как само понятие религии как связи предполагает некое опосредование. Как сказал один теолог XX в., христианство есть кризис всех религий. В любом учении есть теоретическая, а значит, в определенной степени, условная сторона. Рациональное, теоретическое, само по себе, всегда относительно, несмотря на свою логическую "безусловность", есть концепт, а не цель, которая (в религии) стяжается всей полнотой человеческой природы. Христианское понимание целостнее, глубже 'религии', и на последней глубине, благодаря Боговочеловечению, оказывается личностное начало, новое открытие образа и подобия Божия. И "какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?" (Мф. 16, 26). Когда человек встречается с Богом, начинается другое - безусловное таинство Встречи... Так апостол Петр раскаялся в своем отступничестве[34], заплакал от одного взгляда Христа (см.: Лк. 22, 61-62). Мы можем лишь попытаться представить себе этот проникающий человеческую душу взгляд. Вся полнота человеческого существования в его предельном трагизме, одиночестве, предстоянии смерти и даже богооставленности ("Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" - восклицает Он на кресте - Мф. 27, 46) была воспринята Сыном Божиим в Его вочеловечении, своеобразном кенозисе (умалении, с греч.), крестных муках и смерти. Воскресением (во плоти) Христа из мертвых, Его вознесением, возвращением с человеческой преображенной плотью (!) к Богу-Отцу (что радикально отличает христианство от всех религий, в которых, самое большее, было лишь предчувствие подлинного Воскресения) завершается огненная мистерия нашего спасения. Из всех возможных путей избран самый тяжкий, а значит, самый универсальный (включающий в себя все другие пути). Не остается неисцеленной муки, преодолевается последняя граница смерть, открывается Бесконечное... Чтобы спастись, сказал один богослов, надо целовать раскаленное железо Креста. Впрочем, Бог не попускает искушения сверх сил человеческих (см.: 1Кор. 10, 13.), и иногда достаточно малого дела - 'луковки'[35]. В Воскресении Христовом жизнь окончательно побеждает смерть, добро побеждает зло. Воскресение во плоти обнимает собою - как и простертые всему миру руки Христа на кресте - всю полноту бытия, не только духовного, но и материального. Космологическое понимание Воскресения характерно для Православия, где главный праздник - Пасха (прохождение, с евр.), знаменующая в христианском смысле "переход" к новому преображенному бытию. Библейское учение о творении мира "из ничего" (как парадигма несводимости, нередуцируемости) имеет фундаментальное значение и для понимания таких тесно взаимосвязанных понятий, как "свобода" и "личностность", как до конца не сводимых ни к психофизической природе человека, ни к какой-либо прикладной функциональности. Эта принципиальная несводимость предполагает абсолютный разрыв в причинно-следственной гомогенности, предполагает совершенно новое творческое начало[36]. В уникальности личностного начала, в невозможности его редуцирования можно увидеть и серьезный довод в пользу его бессмертия[37], ибо смерть есть распад, редукционизм. Антиномизм личностности приобретает предельный характер, объединяющий возможное потенциально-бесконечное будущее бытие и фактическую актуальность смертности. Возможность "заболеть" метафизическим небытием для личности остается, ибо она не абсолютно независима, что полагает предел и ее свободе. Свобода и личностность находят свое утверждение, новую глубину и наивысшее выражение в Личности Иисуса Христа, Боговочеловечение Которого сопоставимо, по мнению св. Максима Исповедника, по своей метафизической значимости с сотворением мира. 7. Христология Вопрос о совместимости и взаимодействии двух природ (нетварной и тварной) приобрел необычайную остроту, когда развитие церковной жизни потребовало богословского развития христологии, более глубокого осмысления основополагающего положения христианского вероучения о Боговочеловечении Сына Божия. Вновь возник вопрос (уже на уровне христологии): каким образом две природы - истинно Божественная и истинно человеческая (без каких-либо промежуточных иерархических градаций) - могут сочетаться в едином Лице Иисуса Христа? В рамках естественного философского монизма этот центральный христологический вопрос, ставший поистине "камнем преткновения" для рационалистического сознания и породивший почти все христианские ереси, не мог получить разрешения. Догматическое определение об образе сочетания двух природ в едином Лице Иисуса Христа (неслиянно, нераздельно, неразлучно, неизменно), данное на IV Вселенском Соборе (Халкидон, 451 г.), оказалось чисто апофатическим, выходящим за рамки философии как таковой[38]. Все ереси в той или иной форме отрицали возможность преображения твари в "новую тварь" (См.: Кор. 5, 17), обожение[39], а значит, в конечном итоге, и полноту спасения, подчас понимая его только в спиритуалистическом смысле. В каждую историческую эпоху Церковь неустанно заботилась о том, чтобы показать христианам возможность реального богообщения, обожения, понимаемого не только в нравственном смысле, но и в онтологическом. Ведь согласно христианскому учению, спасению подлежит не только душа, но и человеческое тело[40]. Отрицание подлинного богообщения всегда начиналось с размывания центрального утверждения христианства: "Слово стало плотью" (Ин. 1, 14), с отрицания полноты Боговочеловечения ("в Нем обитает вся полнота Божества телесно" - Колос. 2, 9), то есть того, что опрокидывало традиционную философскую парадигму, казалось "безумием для эллинов" (1 Кор. 1, 23). Самая возможность обожения неразрывно связана с Боговоплощением, ибо именно в Едином Лице Иисуса Христа сочетаются две природы: Божественная и человеческая, истинный Бог и истинный человек. Именно Богочеловечество Иисуса Христа явилось основой нашего спасения. Можно сказать, что все богословие было ответом на вопрос Христа к апостолам: "А вы за Кого почитаете Меня?" (Лк. 9, 20), вопрос, который до сих пор звучит перед совестью каждого человека. И Церковь борется с гностиками, отрицавшими реальность Боговоплощения, ибо "Бог стал человеком, чтобы мы обожились" - говорится у св. отцов. Церковь утверждает в Символе Веры догмат единосущности Сына Божия и Бога-Отца против ариан (Первый Вселенский Собор, 325г., Никея). Ибо именно Сын Божий открывает нам путь к единению с Богом, и если Он не той же сущности, что и Отец, если Он не Истинный Бог, то и наше обожение и спасение невозможно. Церковь осуждает учение несториан (III Вселенский Собор, Ефес, 431 г.), чтобы разрушить средостение, которым в Самом Христе хотели отделить человека от Бога, разделив Его личность на две: Божественную и человеческую. Церковь восстает против учения Аполлинария[41] (II Вселенский Собор, Константинополь, 381 г.) и монофизитов (Халкидонский Собор), чтобы показать, что поскольку истинная природа человека во всей ее полноте была воспринята Сыном Божиим при Воплощении, постольку и наша человеческая природа, во всей ее целостности и полноте, может преобразиться и войти в единение с Богом, соделаться "причастницей Божеского естества" (2 Петр. 1,4). Церковь борется с монофелитством[42] на VI Вселенском Соборе (Константинополь, 680 г.), ибо вне единства двух воль во Христе, соответствующим двум природам, невозможно обожение, необходимым условием которого является свободная интенция человека. Церковь торжествует в борьбе за иконопочитание (VII Вселенский Собор, Никея, 787 г.), утверждая возможность отражения Божественных реальностей в материальной сфере (реалистический символизм), что также стало возможным благодаря Боговоплощению[43]. Оказалось, что христологический догмат имеет и большое методологическое значение, ибо естественное соприкасается со сверхъестественным не только в средоточии этого сочетания Лице Господа Иисуса Христа, но и в церковных таинствах, церковной жизни и, в определенной степени, в жизни вообще[44]. Во Христе Абсолютное личностно во всей полноте (см.: Кол. 2,9) соединилось с относительным, вследствие чего наиболее глубокое онтологическое обоснование этики возможно только в христианстве. Православная догматика, сложившаяся в эпоху Вселенских Соборов, в конечном итоге, утверждала одно: возможность богоуподобления, единения с Богом, без какого-либо обезличивания, смешения и пантеистического "растворения" в Божестве. 8. Учение о сущности и энергиях Божиих Учение о сущности и энергиях Божиих, развитое св. Григорием Паламой в контексте религиознофилософского мышления своей исторической эпохи, используя несколько иную терминологию, вызванную особенностями спора с калабрийским монахом Варлаамом[45] о природе Фаворского Света, утверждает то же самое - возможность обожения. Хотя термины "сущность" и "энергия" - и именно в том смысле, какой они имеют у св. Григория - встречаются в православном богословии задолго до него, только в XIV в, они и обозначаемые ими реальности становятся объектом специального богословского изучения. Предстояло осмыслить природу Богочеловеческого взаимодействия в широком смысле, его динамизм, образ взаимодействия Бога и мира вообще. В Варлаамистской ереси, типологически сходной с западным аверроизмом, отрицание возможности обожения происходило уже не на уровне христологии, а в несколько "натурализованной" форме через отрицание нетварности Божественной энергии. Ибо выяснилось, что если Божественная энергия имеет тварный характер, то она, в сущности, ничем не отличается от тварной энергии тварной природы, и, таким образом, тварный мир становится замкнутым в себе, закрытым для Божественной благодати, то есть для Бога. Варлаам, подобно многим еретикам, был "строгим" монотеистом, и, подобно тому как "Великих каппадокийцев" обвиняли в тритеизме из-за их учения о троичности Божества, обвинял св. Григория в двубожии за то, что тот утверждал, что Божественная энергия это Сам Бог. Этот вопрос имел принципиальное значение, и Церковь еще раз, преодолев рационализм, уповающий только на очевидное, утвердила реальность присутствия Божия в этом мире, реальность обожения, приняв православное учение о сущности и энергиях Божиих и внеся его (1368 г.) в имеющий вероучительное значение Синодик Православия[46]. "Бог не только в трех ипостасях, Он еще и всемогущий", - говорится в определениях Константинопольского собора 1351 г. То есть Бог, как всемогущий, может динамически преодолевать онтологическую пропасть между тварной и нетварной природами. Паламитские соборы (1341, 1347, 1351), по сути дела, предостерегают от номинализма и будущего деизма. В лице Варлаама статический "чистый" эссенциализм, рационалистически упрощенные субъект-объектные онтология и гносеология потерпели поражение[47]. Православие утверждает принципиальную открытость мира Божественной благодати, что исключает механическо-редукционистский подход к действительности. Антиномический дуализм тварного и нетварного, антиномически преодолевается (и не преодолевается, так как дуализм 'тварного' и 'нетварного' все же остается) нетварной Божественной энергией, обладающей свойством Божественной полноты (неумаляемости)[48], чем и обусловливается возможность бесконечного преображения твари и человека, его обожения и спасения, которое начинается уже в этом мире. Человеку, как созданному по образу и подобию Божию, открывается ничем не ограниченная (даже смертью) возможность восхождения и даже богоуподобления[49]. Итак, трансцендентность Божественной сущности, согласно православному учению, "выше" трансцендентности в мировоззренческих системах, не знающих творения ex nihilo (из ничего), не знающих абсолютного противоположения тварного нетварному. А имманентность динамического присутствия Божия (нетварные энергии) в мире больше, чем при безличной эманатическиоднородной имманентности пантеизма, не знающего никаких скачков и вообще жизненного драматизма[50]. 9. Кризис онтологии Современный кризис онтологического принципа может иметь разные причины. Это и утрата представления о жизни как иерархической системе ценностей, с соответствующим пониманием смысла жизни как служения высшей цели, исчезновение стремления внутренне привести себя в некое соответствие с этой системой ценностей[51] (того, что в православной аскетике именуется "умным деланием"). Это и своеобразная "исчерпанность" онтологического принципа в философии, его кажущаяся отвлеченность и даже некоторая от него усталость, вследствие постоянного обращения духа философа горе[52]. Это и неприятие "ипостазирования" как кажущегося интеллектуального произвола, и, наконец, формирование каких-то новых, еще в значительной степени неосознанных, субъект-объектных отношений, ведущих к скатыванию к бессильной имманентности, калейдоскопическому ускорению-исчезновению времени (время перестает быть "подвижным образом вечности" - Платон), к исчезновению дистанции без обретения Бога[53]. Современный человек хочет в пределе ощущать все в любом месте и в каждый момент. Основной же причиной представляется утрата чувства глубинности Бытия (пусть и изменившего в сознании людей свою структуру), неизбежно приводящая к секуляризации сознания, к его переориентации, образно говоря, с вертикали на горизонталь. Религиозная онтология также стала казаться чрезмерно отвлеченной, внешней для человека, что, в свою очередь, привело к протесту против онтологизма как такового. Попытки переосмыслить изнутри современную ситуацию человека в мире привели наиболее чутких и глубоких мыслителей как бы к новому открытию христианства на экзистенциальном уровне, как отвечающего самым глубинным запросам человеческой личности. В целом, стало возможным говорить о христианском экзистенциализме, хотя как религиозный опыт он, mutatis mutandis к истории, существовал всегда, а в XIV в. получил в определенной степени и концептуальное выражение в богословии св. Григория Паламы, где, наряду с апофатическим учением о сущности Божией, содержится и катафатическое учение об образе ее существования на антропологическо-персоналистическом уровне. Учение же о преображающих нетварных энергиях, как форме этого существования, предполагает принципиальную открытость человеческого бытия Богу, что является важнейшим принципом и религиозного экзистенциализма. Можно сказать, что христианский экзистенциализм с его обостренным вниманием к человеку, как динамическая задача, вполне укладывается в православное учение об обожении (если не понимать последнее исключительно в онтологическо-эссенциальном смысле), обогащая его современными красками, раскрывая сущность человека в его способности к трансцендированию не только 'по вертикали', но и в глубину каждого момента жизни. После великой эпохи экзистенциализма традиционный онтологизм, конечно, не мог остаться прежним. Возможно, что и самая экзистенциальная напряженность новой философии произошла благодаря "снятию" отвлеченного трансцендентализма. Устранение принципа трансцендентности из философии, однако, несмотря на кажущуюся приближенность к "самой" жизни, приводит, в конечном итоге, к утрате цели движения, без которой любая "интенциональность" неизбежно сводится к психологизму и философскому релятивизму, приводит к позитивистическому дроблению философии на так называемые аналитические направления (одно из которых привело даже к образованию в 60-е годы за рубежом лингвистико-аналитической религиозной апологетики), к окончательному исчезновению философии как жизненной позиции, к ситуации, когда перед любым "измом" можно ставить очередной 'пост'. Стремление же к Абсолютному в душе человеческой остается, что может порождать тупиковые ситуации[54]. Традиционная органика целостного мировоззрения сегодня утрачена, но, может быть, действительно, 'в существе своем единство жизни (и потому единство истории) есть единство интенциональное, а не единство субстанциональное, единство подвижное и становящееся, а не предсуществующее и не "натуральное"[55]. Возможно также, что предстоит мучительное освоение сознанием принципа прерывности, так трагически ярко проявившегося в XX в. Христианская парадигма оказалась концептуально емкой, способной вместить в себя как древнюю, так и новейшую философии, особенно экзистенциализм[56]. Более того, христианство способствовало развитию персонализма, дав обостренное ощущение человеческой личности[57]. 10. Православие и современность В принципе, все подлежит переосмыслению в свете христианства. Возможно, что эта 'абсолютная религия' (Гегель) еще раз раскроет себя на философском уровне, соответствующем современному "неорганическому" сознанию, напряженно сочетающему в себе позитивистские и экзистенциальные элементы. Но апофатическая "область" (Богу Богово), определяющая открытость человека Богу, останется вечным "камнем преткновения" для рассудка, имманентно претендующего на тотальность. Православное богословие, развиваясь в определенном историко-культурном русле, естественно реципировало понятийный аппарат греческой, а затем и развившейся из нее европейской философии, основными полярными принципами которой являлись онтологизм и новейший экзистенциализм, что и придало этому богословию соответствующий характер. Сталкиваясь на концептуальном уровне с антиномиями, оно не пыталось их сгладить, удовлетворяя естественной потребности человеческого ума, а даже, наоборот, доводило их .до предельных противоположений, находя в этих антиномиях указание на тайну Божию. Можно, конечно, гипотетически предполагать возможность выражения христианской истины и в другой, не византийской понятийной системе, но фактическая реальность Воскресения Христова, благовестие о котором составляло суть апостольской проповеди, навсегда останется, для верующего сердца, откровением о потрясающих полноте и глубине жизненного начала. Христианство оказалось тождественным человеческой природе во всей ее часто мучительной сложности ("душа человека по природе христианка", но 'христианами не рождаются, но становятся' - говорится в раннехристианской литературе), вновь открыло замысел Божий о человеке, ставя перед ним задачу осмысления и актуализации этого замысла. Христианская антропология признает глубокую поврежденность человеческой природы, как следствия Грехопадения (не изменившего, однако, замысла Божия о человеке), и образ исцеления предполагается в ней соответствующий уровню, на котором произошло это повреждение (т.е. на уровне богообщения). Это, конечно, не исключает признания значительного влияния и социальной среды на человека. Но социальные болезни следует лечить социальными же средствами, без посягательства на человеческую душу. Сейчас, может быть, как никогда в нашей истории остра необходимость осознания границ в уровнях нашего поврежденного, потерявшего (после Грехопадения) целостность бытия. 'Кесарю кесарево, а Божие Богу...' Посягательство на недозволенное в одном случае привело к инквизиции, а в другом - к этатизму. И на социальном уровне возникает вопрос о соотношении двух начал: Божественного и человеческого, Церкви, как Богочеловеческого организма, и человеческого социума вообще, Церкви и общества, Церкви и государства, а в светской плоскости - государства и общества. Из единственности Истины следует, что ничто не может быть вне этой Истины, что все сферы жизни должны определиться в соответствии с нею (о чем много писал В.С.Соловьев). Отсюда соблазн превратить государство в Церковь (что именовалось в религиозно-философской литературе теократией). С другой стороны, это определение может быть только свободным, а значит оно в принципе может и не осуществиться, и Истина, таким образом, в этом мире может и не возобладать. Таким образом, и на общественном уровне (если не понимать христианство только как религию личного спасения, а Церковь только как монастырь, что было бы экклезиологическим монофизитством) возникает соответствующая антиномия: необходимости (Истины) и - свободы (человека), не дающей никаких гарантий. Вопрос об умозрительном определении соотношения общественно-церковных реальностей, соответствующих крайним терминам этой антиномии, не так уж сложен. Другое дело практика, часто заходящая в тупик. Ведь теории, часто намеренно, не учитывают многих факторов. Мистически же эта антиномия разрешается во Христе: "Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8, 31-32). Исторически развитие человеческого общества пошло в цивилизованном мире преимущественно по пути отделения Церкви от государства (не от общества!). От государства также должны быть отделены любые идеологии и партии. И действительно, Истина не может быть принудительной. Государство не должно превращать себя в Церковь и строить Царство Божие на земле, оно призвано лишь создавать условия людям для их достойного существования. Непостижимость Божества имеет свой коррелят в творении, в том числе и на социальном уровне. Ученые со своей стороны приходят к тому же выводу: "Возможность планомерного развития общества - заблуждение, чреватое трагическими последствиями"[58]. Сложность управления системой находится в экспоненциальной зависимости от ее сложности, что окончательно развеивает рационалистическую утопию тотальной управляемости. Максимум, что люди могут определить, это направленность своей деятельности и соответственно - недеятельности. Социальная инженерия не менее опасна, чем генная. Сказать, что сейчас сложное время - это почти ничего не сказать. Сегодня на рубеже тысячелетий обострился чрезвычайно болезненный и непредрешаемый процесс смены мировоззренческой парадигмы, лежащей в основе всей современной культуры и самого образа жизни. Вспоминаются слова Христа: "Ныне суд (кризис) миру этому" (Ин. 12, 31). Возможно ли сейчас представления о мире как органическом целом, несмотря на страшные катастрофические процессы XX века, покажет будущее, что ни в малейшей степени не снимает с нас, как средоточия тварного мира, вселенской ответственности. Глубинное динамическое начало жизни нашло сильнейшее выражение у Ф.М.Достоевского, видевшего возможность просветления и преображения этого начала только во Христе, показавшего "онтологическую значительность человека" (С.Л.Франк), его укорененность в "мирах иных", давшего своим антиномическим творчеством мощный импульс русской религиозной философии. Этой философии с ее основополагающими идеями конкретной метафизики, соборности, не тоталитарного всеединства (В.С.Соловьев), с ее социальной отзывчивостью свойственна глубокая интуиция жизненной целостности, персонализма (Н.Бердяев), возможности преображения мира, в том числе и социального (С.Л.Франк, Г.П.Федотов), вообще причастности глубинным истокам Бытия. К сожалению, эти идеи пока не восприняты современным российским Православием, как и общественным сознанием. Не случаен, конечно, и интерес к богословию 'онтологической энергетики' св.Григория Паламы у многих авторов нашего столетия, вообще к богословию духовного Ренессанса в Византии XIV в. (в России - эпоха преподобных Сергия Радонежского и Андрея Рублева), богословию, живоносный дух которого оказался в определенной степени созвучным русскому религиозно-философскому ренессансу XX в. Целостная (а значит - религиозная) антропология не возможна и без космологии, современная проблемность которой, конечно, не способствует традиционному органическому мировоззрению. С другой стороны, современный антропный космологический принцип с его явным телеологизмом отражает возрастающую тенденцию к осмыслению макрокосмоса через микрокосм (человека). Несомненно, что и сегодня насущно необходимо выработать уважение к человеку, как носителю образа и подобия Божия, как исходной ценности тварного мира. Без ориентации на углубленное осмысление человека как сотаинника Божия, его Создателя, как показал исторический опыт, другие задачи, в том числе самые утилитарные, не решаются, ибо человеческая природа неделима. Сегодня права и свободы человека (в основе которых лежит свобода совести, мировоззрения) только начинают признаваться (с большим трудом и с периодическими откатами назад) исходной ценностью в нашем обществе. Но безмерность и тоска свободы, ее апофатизм, нуждаются в Том, Кто сказал: "Я есть Путь, Истина и Жизнь". Игумен Вениамин (Новик) http://www.sunhome.ru/philosophy/1259/p10 34. Традиционные доказательства бытия Бога Автор: Scientist | 10.07.2010 | 9:09 | В рубриках: Религия Философское обоснование существования Бога представляет собой ряд аргументов, демонстрирующих реальное бытие Бога, проясняющих основания, на которых верующий заявляет, что Бог существует. Можно выделить три типа доказательств: 1. Онтологическое 2. Космологическое 3. Телеологическое Онтологическое доказательство Онтологическое доказательство бытия Божия называется внутренним доказательством, т. к. заимствуются из нашего внутреннего опыта, в отличие от внешних, т. е. заимствованных из внешнего опыта, доказательств космологического и телеологического. Значение внутренних доказательств чрезвычайно важно, так как без них не имели бы силы доказательства внешние. Не будь первых, не было бы потрачено столько сил на вторые. Не будь у нас в сознании идеи Бога и внутренней убежденности в Его реальности, вместе с огромным практически важным нравственным значением этого убеждения, мы не имели бы импульса к тщательным доказательствам бытия Божия во внешнем опыте. Онтологическое доказательство было выдвинуто Августином, к-рый утверждал, будто у всех людей имеется понятие о боге как о совершенном существе. Но понятно не может возникнуть, если нет совершенного существа в действительности. Следовательно, бог существует. В средние века это доказательство отстаивал Ансельм Кентерберийский. В свое наиболее известной форме оно было разработано Ансельмом Кентерберийским Онтологическое доказательство бытия Божия впервые было сформулировано в XI веке западным ученым богословом архиепископом Ансельмом Кентерберийским, который разработал систему априорного и апостериорного доказательства бытия Бога. Его априорное доказательство позднее и будет названо онтологическим. Апостериорное доказательство, это доказательство бытия Бога на основе опыта, на основе чувственного восприятия природы (т.е. внешнего мира), ее анализа и последующих выводов. К нему можно отнести космологическое и телеологическое доказательства. Сам Ансельм его не считал главным, отдавая предпочтение априорному доказательству. Ансельм не считает Бога не плодом своего ума, а полученным при помощи высшего вдохновения. Основная мысль этого доказательства заключается в том, что в присущей нам идее высшего, всесовершенного и бесконечного существа необходимо включается и идея о реальности этого существа, ибо всесовершенное не может быть не реальным. И если Его идея есть в нашей субъективной голове, значить она должна существовать и вне нее, иначе откуда ей там взяться, кто-то должен ее туда поместить. Таким образом, онтологическое доказательство может быть окончательно сформулировано так: из того, что в духе человеческом существует идея о существе, которое с полнотой совершенств соединяет и реальное бытие, необходимо следует, что существо это должно существовать не в уме только, но и на самом деле. Космологическое доказательство Космологическое доказательство бытия Божия одно из самых древних и в простой наглядной форме нередко встречается в Священном Писании, часто указывает на творение как на очевидное свидетельство о бытии Творца мира: «Небеса проповедуют славу Божию и о делах рук Его вещает твердь» (Пс. 18, 2), «Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). «Космологическое доказательство» бытия Бога было разработано еще древними (в частности, Аристотелем), но воспринято и христианскими теологами, и чаще всего встречается в следующем виде: каждая вещь в мире и все, вся Вселенная в целом имеет причину своего существования, но продолжать эту последовательность, цепочку причин до бесконечности нельзя – где-то должна быть Первопричина, которая уже не обусловливается никакой иной. Космологическое доказательство обычно опирается на два логических закона: закон причинности и закон достаточного основания. Первый требует признания первопричины мира, а второй утверждает, что ничто, кроме высочайшей премирной причины, не может быть признано на достаточном основании истинною первопричиною мира. Все в мире имеет свою причину. Каждая причина, в свою очередь, является следствием другой причины. При этом все в мире имеет причину своего бытия вне себя. Ничто не самобытно. Поэтому и весь мир, как целое, тоже не самобытен и должен иметь причину своего бытия, причем эта причина должна быть вне этого мира. Такой причиной может быть только премирное высочайшее Существо – Бог. Телеологическое доказательство Телеология (от греч. telos, род.п. teleos цель, завершение) учение о конечных причинах мира, целесообразности его устройства. Следующее «телеологическое» (от греч. «телос» – исполнение, результат) доказательство бытия Бога в общем виде известно со времен античности, когда Аристотель впервые заметил наличие в организме некоторых животных и в природе явно выраженных целесообразностей Наблюдения за явлениями природы, живыми или косными, подталкивают наш ум к индуктивному выводу об удивительной целесообразности всего существующего, так что мир предстает пред нами подобно единой книге, в которой все знаки-вещи взаимоувязаны; но многие сочетания знаков нам сегодня непонятны, и многое в этой книге для нас остается тайной. Телеологическое доказательство бытия Божия сводится к утверждению необходимости из целесообразности устройства мира сделать заключение о бытии Разумного Существа, устраивающего эту целесообразность. Наблюдаемый нами мир порожден высшей целевой причиной. Только Создатель знает конечные цели Своего творения, но не люди. Вместе с тем, глядя на мир и удивляясь ему, люди догадываются о сверхразумной природе конечных целей мироздания. Если космологическое доказательство сосредотачивается на исследовании первопричины мира, то телеологическое интересуется по преимуществу конечной целью. Оно рассматривает мир не как только нечто существующее и нуждающееся в объяснении своего возникновения, но как нечто цельное, гармоничное, художественное, стройное, целесообразное, указывающее на мудрость Виновника этой целесообразности. В древней философии многие философы признавали (например, Сократ и Платон, а прежде их еще и Анаксагор) телеологическое доказательство как одно из самых сильных и убедительных аргументов в защиту существования Высшего Разума. Вообще же телеологическое доказательство называется по преимуществу библейским, так как Священное Писание часто обращается к целесообразному устройству мира как наглядному доказательству мудрости Творца. В средневековье, например, Аквинат в своей Сумме теологии доказывает, что все тела, подчиняющиеся законам природы, ведут себя целесообразно, даже если они лишены сознания. Но нечто, лишенное сознания, не может стремиться к цели, если его не направляет некто, наделенный разумом. Следовательно, все вещи в мире в целом направляет сверхразум, Бог. Одно из пяти доказательств Фомы Аквинского – от целесообразности вещей к целеполагающей причине. 35. Модели связи Бога и мира Автор: Scientist | 10.07.2010 | 9:09 | В рубриках: Религия Существует три основные модели связи бога и мира: - пантеизм - панентеизм - теизм Основа данной классификации – вопрос «из чего сотворен мир» Пантеизм (от греч. pan все и theos бог; бог во всем) растворяет Бога во второй природе , в физическом мире. Термин пантеист был введен английским философом Дж.Толандом в 1705 г., а термин пантеизм его противником нидерландским теологом Й. Фаем в 1709 г. Само же учение, обозначенное словом пантеизм, существует с незапамятных времен и в первую очередь присуще многим восточным религиям, например, индуизму. Расцвет пантеизма в Западной Европе относится к ХVIначалу ХVII вв. Так, Дж. Бруно полагал, что природа есть не что иное, как Бог в вещах; Бог единственная и собственная (внутренняя) сущность физического мира. Существует две основные формы пантеизма: - теомонистический пантеизм наделяет существованием только Бога, лишая мир самостоятельного бытия - физиомонистический пантеизм, согласно которому существует только мир, природа, которую сторонники этого направления называют Богом, тем самым лишая Бога самостоятельного существования Бог пантеистов лишен личностных свойств и трактуется как вечный мировой дух, скрытый в каждой вещи и в каждом живом существе. Он не гневается, не радуется, не говорит и совечен физическому универсуму. Его не представляют развоплощенным и имеющим бытие до всякого материального существования. Пантеист мыслит природу творящую в форме некой активной сущности, скрытой под телесной оболочкой явления, а само явление как природу сотворенную . Можно назвать такую модель взаимосвязи сущности и явления моделью ореха: сущность есть ядро ореха, а явление оболочка, скорлупа, фанерон. Тогда существо творения заключается в откровении, вскрытии ранее скрытого, выявлении сокровенного. Считается, что мир не происходит из ничего , а проистекает из безличностного Бога как вечной сущности. Коль скоро Бог непосредственно находится в каждом из нас, то мы можем знать о Нем прямо, без всяких посредников (Писания, церкви, священников, обрядности, логических доказательств и т.п.). Модель ореха так или иначе заимствована некоторыми методологами, размышляющими над природой человеческого творчества и заключающими, что суть всякого творчества заключается в откровении, открытии. При таком понимании творчество не есть созидание чего-то нового, но представляет собой обнаружение уже существующей сущностной реальности, объективного закона природы. Творчество аналогично раскалыванию ореха, когда добираются до его ядра. Эта модель творчества не универсальна и преимущественно годится для объяснения особенностей научной деятельности: вершиной творчества ученого обычно считается открытие фундаментального закона природы, растворенного в многообразии явлений и предопределяющего их. Таким образом, пантеизм утверждает, что Бог во всем, Бог и природа тождественны, то есть Бог создал мир из своей субстанции, Он растворен в физическом мире, а значит и не может стоять вопрос о моменте создания мира, так как если Бог вечен, то и мир тоже. Панентеизм. Промежуточной между пантеизмом и теизмом является идея панентеизма (от греч. pan en theos все в боге). Согласно этому учению сотворенный мир целиком пребывает в Боге, но Бог не полностью растворен в мире, то есть Бог имеет также и такое содержание, которое выходит за пределы мира и трансцендентно миру. Графически это можно изобразить так: в большом круге ( Бог ) находится малый круг ( мир ), причем малый круг ни одной своей точкой не выходит за пределы большого круга. Согласно панентеизму, Бог обладает личностным бытием. Немецкий философ К. Краузе, который ввел в 1828 г. термин панентеизм, стремился преодолеть логические трудности пантеизма путем синтеза пантеизма и теизма. Пантеизм подрывает идею Бога как Творца, имеющего бытие до Своих творений. Как уже говорилось, согласно учению пантеизма, Бог совечен созидаемому Им миру, что парадоксально. Вторая трудность пантеизма вытекающие из идеи эманации выводы о том, что Бог обязан непрерывно и в каждое мгновение истекать в мир, строя его из Себя и постоянно расходуя на него Свое содержание, а также о том, что мир уже выстроен в течение вечности во всем его многообразии, но Богу приходится снова и снова строить его. Возникает ли при этом в мире нечто принципиально новое, или эманация Бога только сохраняет прежнее творение? Невозможность прервать эманацию предполагает ограничение свободы Бога. Вместе с тем пантеизм отказывает в свободе воли и человеку, предопределяя все его действия проявлением Бога. В учении панентеизма говорится о несовпадении личностной и творящей сущности Бога; сотворенная природа не воплощает в своих специфических (физических) законах всей Полноты Бытия, первозаконов Творения. Любой фрагмент физического мира подчиняется законам двоякого рода законам творящим и законам сотворенным. Творимая природа представляет собой продукт двух сущностей, и такую модель связи сущности и явления можно назвать моделью кентавра. При таком понимании явление есть как бы общая оболочка, под которой взаимно отражаются две разные сущности. Светская философия и методология выводят из этой модели особую теорию творчества человека. Творчество видится как процесс целенаправленного изменения субъектом спонтанных естественных процессов, в результате чего из двух разных качеств образуется новое качество, эмерджент. В этом смысле новое уникальное пересечение разных старых сущностей, итог изобретения, эксперимента, комбинации. Ход эксперимента зависит не только от субъекта, но и от неожиданностей естественного процесса. Например, поисковый эксперимент может иметь много направлений и предполагает свободу выбора. Творчество, понимаемое в духе панентеизма, это не столько открытие того, что уже существует, сколько свободное конструирование, изобретение. Модель кентавра прежде всего отвечает делу инженерии, и именно ее кладут в основание ряда теорий изобретательства и рационализации. Теизм. Термин теизм впервые был употреблен английским философом Р. Кедвортом (1617-1688 гг.), обозначившим этим понятием древнюю религиозную традицию. В теизме Бог понимается как совершенно отделенное от творимого Им мира бесконечное бытие и Абсолютная Личность. Мир не истекает из Бога и не находится в Нем, но творится из ничего, ex nihilo, безо всяких наличных предпосылок. Идея творения из ничего, альтернативная идее порождения или создания из чего-либо, является нетривиальной и вряд ли проистекает из рутинного человеческого опыта. Благодаря трансцендентности Бога сотворенной природе Его творчество всегда ново, то есть порождает то, чего в принципе никогда не было. Физические вещи создаются не из уже заданного материального субстрата, их источник находится за пределами Вселенной. О создании из ничего можно принять только волевое решение, от которого не требуется быть согласованным с нынешними законами природы (сохранения энергии, роста энтропии и пр.). Более того, свободное сотворение из ничего противоречит законам физики, идеям неизбежности и рока. А. С. Хомяков отмечал, что в языке религии свобода выражается творением, а необходимость рождением. Бог творит мир Словом (Логосом), Абсолютным Желанием или Абсолютной Волей. Сила творения из ничего заключена в энергии Абсолютного Духа. Графически модель теизма легко представить себе в виде двух окружностей, соприкасающихся только в одной точке. Одна окружность Бог , вторая мир , а точка пересечения между ними избранный проявитель Бога, посланник Бога. В христианстве это Богочеловек Иисус Христос, в исламе череда пророков, завершающаяся Мохаммедом. 32. Религиозная мораль и ее особенности Автор: Scientist | 10.07.2010 | 8:08 | В рубриках: Религия Религиозная мораль представляет собой совокупность нравственных понятий, принципов, этических норм, складывающихся под непосредственным влиянием религиозного мировоззрения. Религиозная мораль находит свое выражение в своеобразных представлениях и понятиях о нравственном и безнравственном, в совокупности определенных моральных норм (например, заповедях), в специфических религиозно-нравственных чувствах (христианская любовь совесть и т.п.) и некоторых волевых качествах верующего человека (терпение, покорность и пр.), а также в системах нравственного богословия и теологической этики. Все вместе перечисленные элементы составляют религиозное нравственное сознание. Особенности религиозной морали включают рад аспектов: 1. Главной особенностью религиозной морали является то, что ее основные положения ставятся в обязательную связь с догматами вероучения. Так как “богооткровенные” догматы христианского вероучения считаются неизменными, основные нормы христианской морали, в их отвлеченном содержании, также отличаются относительной устойчивостью, сохраняют свою силу в каждом новом поколении верующих людей. В этом заключается консервативность религиозной морали. 2. Другой особенностью религиозной морали, вытекающей из ее связи с догматами вероучения, является то, что в ней есть такие нравственные наставления, которые невозможно найти в системах нерелигиозной морали. Таково, например, христианское учение о страдании-благе, о всепрощении, о любви к врагам и другие положения, находящиеся в противоречии с насущными интересами реальной жизни людей. 3. Утверждая, что нравственность имеет сверхъестественное, божественное происхождение, проповедники всех религий провозглашают тем самым вечность и неизменность своих моральных установлений, их вневременной характер. С традиционной религиозной точки зрения мораль дарована человеку свыше, она приобретает значение богоданной, ее основные нормы и понятия зафиксированы в священных книгах, и для верующих людей мораль предстает как свод вечных и неизменных повелений или же таких императивов, которым люди должны неукоснительно следовать. 4. Религиозная же мораль способна существовать вечно, так как в отличие от нерелигиозной, она направлена не на материалистический рай на земле для одного-двух поколений, а в вечность. Религиозная мораль исходит из надчеловеческих, божественных императивов. 5. Несмотря на то, что в религии нашли свое отражение и конкретно-исторические условия ее формирования, специфическим способом освящающие некоторые реальные стороны бытия людей, религиозные моральные нормы носят универсальный характер для верующего, независимо от того, в каких исторических условиях он проживает, то есть они универсальны во времени, они могут дать ответы на вечные вопросы. 6. К сильным сторонам религиозной морали и этики можно отнести внешнюю простоту ответов на самые сложные нравственные проблемы, твердое обеспечение критериев нравственных ценностей, идеалов и требований, их своеобразную целостность и упорядоченность. Готовые, уже имеющиеся в системе религиозной морали ответы на основные вопросы нравственной жизни способны вызвать определенную эмоциональнопсихологическую умиротворенность этического сознания людей. 7. 8. Однако не одна религиозная норма морали не является общечеловеческой, так как она всегда в той или иной мере отражается конкретные условия общественной жизни, в которых проходило ее становление. Нормы нравственности могут быть различными в разных религиозных системах. Это объясняется прежде всего тем, что складывались они в разных странах, у разных народов, на разных этапах общественного развития. Несмотря на всю кажущуюся автономность религиозной морали, она тесно связана с общественной системой морали. Взаимопроникновение религиозных и светских норм происходит, несмотря на всю консервативность религии. Религия не может полностью обособиться от общества, так как она является его неотъемлемой составной частью, а значит и испытает его влияние, но и общество не может отказаться от всех тех норм которые вносит него религия. 9. Отсюда важным отличительным свойством религиозной морали и нравственности от всех остальных является четкое осознание их целей. Только в монотеистической религии человек может объяснить, почему он придерживается именно такого типа поведения и мировоззрения, а не другого. Только религиозная мораль может объяснить разумно, почему ведение безнравственного образа жизни является порочным. Таким образом, только в религии четко обозначается смысл морали. Этика, мораль и нравственность нужны для того, чтобы заслужить довольство Бога, который взамен этого вознаграждает людей, как в земной жизни, так и после смерти – в жизни вечной. Иными словами, данные концепции призывают человека «не потерять», а обрести себя, наполнить свое земное существование нравственным смыслом. 10. При этом религиозная мораль строится на вполне конкретных постулатах, нарушение которых приводит к разрыву отношений с Богом. Сильной стороной религиозной морали является постановка проблемы нравственной ответственности человека за совершенные деяния. Человек, как существо духовное, должен быть мотивирован высшими, вне человеческими и эсхатологическими понятиями для воздержания от совершения греховных (преступных) деяний. Закон можно обойти, но в этом случае человек, воспитавший в себе духовность, применит все эти понятия к окружающим, и они не пострадают от его действий. Великодушие, бескорыстие, благородство, сострадание – все это понятия, которые невозможно описать ни одним законом. Существенная особенность религиозной морали – «удвоение» нравственных обязанностей. Основные установки религиозной морали ориентируют человека на два объекта, на две группы ценностей: «земные» и «небесные», человеческие и сверхчеловеческие. При этом земные реалии человеческого существования, нравственные обязанности людей друг .перед другом и обществом оказываются подчинены задачам религиозного служения. 3 3. Религия и искусство: сходство и различия религиозного и художественного способа освоения действительности Автор: Scientist | 10.07.2010 | 8:08 | В рубриках: Религия Сходства: 1. Искусство как и религия – одна из форм общественного сознания, важнейшая составная часть духовной культуры; особый род духовного освоения, познания действительности во всем богатстве ее проявлений, так или иначе связанных с человеком 2. Искусство как и религия возникает на самых ранних стадиях развития общества и постепенно становится мощным орудием осознания мира, великим средством духовного формирования человека. 3. Религия и искусство – это специфический способ отражения действительности. 4. Как и религия искусство выполняет мировоззренческую функции, познает мир посредством образного мышления. Действительность предстает целостно, сущность выступает в богатстве своих чувственных проявлений, единичных и уникальных. Одновременно «великое» искусство как и религия глубоко проникает в сущность рассматриваемых явлений, раскрывая их истинную природу. 5. Все сказанное делает искусство и религию мощным фактором развития человеческой личности. 6. Сила искусства и религии -в доходчивости, в его эмоционально-психологическом воздействии 7. Колммуникативную функцию выполняет и искусство и религия 8. Отмечая общие моменты, свойственные религии и искусству, нельзя не сказать об особой роли эмоциональных процессов в этих формах общественного сознания. Как эстетическое, так и религиозное отношение к мифу необходимо включают в себя определенные чувства и переживания. При этом общим является присутствие эмоциональных процессов, без которых Невозможны ни искусство, ни религия 9. Религия и искусство схожи тем, что и та и другая пытается создать законченную целостную картину мира, но религия в отличие от искусства всегда базируется на вере в сверхъестественное, тогда как искусство этого не предполагает. 10. Художественное сознание как и религиозное не ставит себе целью давать какую-либо специальную информацию о частных отраслях общественной практики и выявлять их закономерности, такие, как физические, экономические и др. Их предметом является все, что есть интересного для человека в жизни. 11. Важной стороной искусства и религии является отношение к жизненному, духовнопрактическому опыту человека. Отражая и познавая его, оно в то же время расширяет и обогащает этот опыт. Границы непосредственного опыта в искусстве и религии раздвигаются. Искусство и религия обращено не только в настоящее, но и в прошлое и будущее, в мир фантастики и мечты 12. Во взаимодействии с искусством религия обращается к духовной жизни человека и посвоему интерпретирует смысл и цели человеческого бытия. 13. Искусство и религия отражают мир в форме художественных образов, постигают истину интуитивно, путем озарения. Они немыслимы без эмоционального отношения к миру, без развитой образности, фантазии. Но искусство имеет более широкие возможности образного отражения мира, выходящие за пределы религиозного сознания 14 И религия, и искусство возвышают нас и пробуждают в нас стремления к идеальному миру. Но если эстетическое чувство стремится преимущественно к художественному изображению идеального мира, то религиозное чувство жаждет живого общения с Богом – источником всякого совершенства. 15. Общим в религии и искусстве является то обстоятельство, что они стремятся высказывать идеи не в отвлеченной форме (как, например, в философии и науке), а в конкретном образном выражении. 16. В религии, как и в искусстве, чистая идея облекается в соответствующий ей чистый и вместе прекрасный покров образа, благодаря чему заставляет и все душевно-телесные чувства человека соучаствовать в духовном созерцании идеи. Догматические и нравственные понятия Церковь не только облекает в высокохудожественные словесные образы и прекрасную музыкальную одежду церковных песнопений, но и символизирует их в благолепии обрядовых форм богослужения. Если ни одна из древних религий не была чужда символики, то совершеннейшая христианская религия являет собой исключительную по глубине и неисчерпаемую по разнообразию и богатству сокровищницу символических образов, немым языком «тайны будущего века», молчания, выражающих невидимое в видимом. Отношение религии и искусства не есть ни отношение противоречия, ни отношение тождества. Между ними существует родство и своеобразная взаимопомощь, хотя в некоторых случаях они могут и противостоять друг другу. Различия 1. Искусство как особая специфическая отрасль духовного производства осваивает действительность эстетически. В своей эстетической оценке действительности искусство исходит из определенного эстетического идеала, хотя сам по себе он может осознаваться или не осознаваться. В основе этого идеала лежит понимание прекрасного и производных от него других эстетических категорий. Эстетический подход отличает искусство и от религии, которая, как и искусство, также является особым типом духовно-практического освоения мира. Но в основе религии лежит не эстетика, а вера в священное, в сверхъестественное, в Бога. В то же время нравственная ориентированность религии была и остается причиной тесной связи искусства с религией на всем протяжении его исторического развития. 2. Эстетическое чувство под влиянием созерцания художественного произведения или красот природы создает лишь безотчетный порыв нашей души к высшему миру; религиозное же чувство открывает нашей душе возможность живого общения с Богом через молитву и Таинства. 3. Любые художественные образы, сколь бы фантастичны они ни были, выступают всегда лишь как особые средства и приемы более глубокого понимания реальных человеческих характеров и судеб. Это принципиальное отличие художественной фантазии от религиозной. Всякая религиозная фантазия стремится выдать свои продукты за реальность. Продукты человеческой фантазии, результаты деятельности человеческого воображения превращаются в религии в самостоятельные существа, в особые объекты. Религия не может существовать без веры в реальность сверхъестественного. Искусство в этом плане принципиально отличается от религии. При всем разнообразии и богатстве художественной фантазии искусство никогда не претендует на подмену действительности своими произведениями. Искусство отражает действительность, оценивает ее с определенных позиций, но оно не рассматривается и не может рассматриваться как сама действительность. фантазия в искусстве есть способ освоения действительности, в то время как фантазия в религии есть способ ухода от действительности, есть способ замены реального мира миром иллюзорным, призрачным признание реальности сверхъестественного является важнейшим признаком, позволяющим отделить религию от искусства. С этим признаком связан и второй — наличие в религии системы иллюзорно-практических действий, с помощью которой верующие пытаются воздействовать на сверхъестественное. Эта система называется культом. 5. Сходство между эстетическими и религиозными чувствами затрагивает в основном форму протекания эмоциональных процессов. Что же касается их содержания, их направленности, то между эстетическими и религиозными переживаниями существуют коренные, принципиальные различия. Эстетические чувства направлены на реальные объекты: явления природы, предметы труда и бытового обихода, людей, наконец, произведения искусства – картины, статуи, романы, стихотворения, кинофильмы и т. п. Во всех этих случаях эстетическое чувство возникает в процессе эстетического освоения человеком объективного мира. И способствует более глубокому познанию объективного мира, людей, человеческих взаимоотношений и характеров. 6. Религиозные чувства всегда направлены на сверхъестественные, т. е. иллюзорные, реально не существующие объекты: бога, духа и т. п. В некоторых случаях объектом религиозных чувств может стать и реальный предмет или человек (например, „чудотворная икона» или „святой» у православных, римский папа у католиков и т. п.). Но при этом религиозные чувства направлены на сверхъестественные свойства этого объекта (способность „творить чудеса») либо на его связь со сверхъестественным, богом. 31. Религия и мораль. Автор: Scientist | 10.07.2010 | 7:07 | В рубриках: Религия нормы религии и морали относятся к одной и той же группе норм. Однако в пределах одной и той же группы могут быть существенные отличия. Религиею (от religare – привязывать, укреплять) называется живой духовный союз человека с Богом; этот союз состоит в том, что Бог открывает человеку свою сущность и свою волю (отсюда «откровение»), а человек, вступая в этот союз и пребывая в общении с Божеством, делает волю Божию – своею нормою и отдает свои силы на ее осуществление. Понятно, что религиозный человек, воспринимая волю Божию в виде правил поведения, видит в Божестве – установителя этих заповедей. Порядок этого установления состоит в том, что человек, признав (по тем или другим признакам) некоторые из своих душевных переживаний посланными от Бога, а то, что через них познается – состоявшимся откровением Божественным (уверовав) , пытается придать воспринятому форму мысли (учение) и выразить в словах (писание и предание); в христианских исповеданиях верность этого мысленного формулирования и словесного выражения проверялась и утверждалась обычно на собраниях верующих (вселенские соборы). Естественно, что нормы религиозного характера предписывают что-нибудь только тем, кто принадлежит к этому исповеданию и, участвуя в церкви (т.е. организованном союзе людей, признавших данное откровение) , приемлет ее учение. При этом, по учению большинства религиозных союзов, к исповеданию и церкви могут принадлежать и такие люди, которые сами, непосредственно не имели откровения, но веруют, приняв его от других людей, почитаемых за пророческий дар и святость. Таким образом нормы религии основываются иногда на признании авторитетности других людей. То, что предписывают эти нормы, является во всех зрелых и развитых религиях известным внутренним душевным поведением или деланием причем нередко устанавливается, в каких именно внешних поступках, движениях и словах (обряд) должно выражаться благочестивое настроение души. Иногда люди упускают из вида, что обряд предписывается религией только в качестве естественного выражения действительного внутреннего отношения души к Божеству, и тогда религиозность вырождается в ханжество и лицемерие. Наконец религиозная норма имеет свою санкцию. Нарушитель ее чувствует себя стоящим перед лицом Божия гнева и, может быть, наказания; к этому может присоединиться налагаемое церковной властью покаяние, или эпитимия, или даже исключение из союза верующих. Нормы морали отличаются от норм религии в некоторых существенных отношениях. В установлении нравственных правил человек является предоставленным себе и своей совести. Эти правила основываются на самостоятельном и свободном убеждении, которые каждый из нас должен выносить, обдумать и формулировать. Понятно, что такого убеждения никто ни у кого заимствовать не может; даже внешним авторитетом норма морали не может быть установлена, потому что единственным авторитетом здесь является голос совести, живущий в глубине каждой души. Это значит, что человек, слагая свои нравственные убеждения и устанавливая нормы морали, не может руководиться личной прихотью и произволом, но должен поставить пред своею совестью вопрос о том, что есть самое лучшее, совершенное и праведное в личном поведении и в отношении человека к человеку. Указания совести надлежит затем высказать в форме грамматического предложения и логического суждения, которое и выразит основную моральную норму поведения; распространение этого правила на отдельные стороны внутренней и внешней жизни даст возможность составить подчиненные нормы морали. Так, напр., каждому из нас без особого труда удастся признать и формулировать норму: «относись ко всякому человеку с тою любовью, которою ты обычно любишь самого себя»; такое перенесение жизненного центра тяжести со своего благополучия на других людей породит, с одной стороны, требования бескорыстия, самоотвержения и скромности в отношении к себе, с другой стороны – правила, предписывающие доброжелательство, уважение, щедрость, доверие и т.д. по отношению к другим. Итак, нормы морали каждый человек должен установить для себя сам. Другие, в частности родители и воспитатели, могут ему, правда, помочь в раскрытии и осмыслении голоса совести, но до признания и убеждения каждый из нас должен дорасти сам. Это не значит, что у каждого человека могут быть свои особые воззрения на добро и зло, причем каждый про себя будет прав. Нет, различные понимания морали бывают у людей потому, что они или не знают верного пути к совести, или же не хотят им идти; нередко они ошибаются, принимая «житейскую пользу» за нравственное добро, или не решаясь поставить перед совестью правильный вопрос о самом лучшем; или же они, совсем не обращаясь к ее авторитетному голосу, придумывают что-нибудь от себя. При правильном же исследовании голос совести покажет всем людям одно и то же, и это выражали иногда так: совесть есть голос Божий, звучащий одинаково в каждой душе, но требующий от нее особого внимания и самодеятельной работы над ее убеждениями. Таков порядок установления моральных норм. Понятно, что норма морали связывает только того человека, который ее признал; она предполагает добровольное согласие и признание, и если кто-нибудь соблюдает ее по чужому приказанию, из покорности или страха, то она теряет свой моральный характер. Это не значит, конечно, что всякий, кто не захочет признать ее, может делать, что ему заблагорассудится: произвол его окажется ограниченным нормами другого характера – теми нормами права, которые связывают каждого гражданина, а также теми, которые установлены распоряжениями его ближайшего начальства (напр., воспитателей). Но это значит, что нравственная жизнь возможна только для того, кто имеет действительное, искреннее желание стать лучше; каждого человека можно и должно свободно убедить в том, что существует внутренний закон добра и что это есть закон любви; и наконец, что если он его не соблюдает, то он всегда будет неправ. Но принудительно – нормою морали нельзя связать никого. Далее, эта норма предписывает всегда известное внутреннее отношение ко всему живому, и в особенности к человеку, и в виде естественного последствия или выражения этого настроения души,– внешнее поведение, согласное с ним. Нравственные правила всегда начинают с душевной глубины и требуют прежде всего внутренней доброты. Это не значит, что они удовлетворяются ею и большего не требуют; недаром говорится, что «ад вымощен добрыми желаниями». Но это означает, что нравственные правила никогда не предписывают внешних поступков или внешнего поведения независимо от того душевного настроения, которым они сопровождаются. Нравственный поступок всегда подготовляется в глубине души, как бы вырастает из нее, и внешнее проявление человека всегда является в таких случаях лишь зрелым плодом внутренней доброты. Наконец норма морали имеет свою санкцию в виде живого укора совести. Тонко развитая и глубоко чувствующая душа испытывает этот укор часто и явственно. Он выражается в известном каждому из нас внутреннем недовольстве своим поступком или даже всею своею жизнью: человек сознает свою неправоту и чувствует, что он и должен и может жить и действовать иначе; это и вызывает в нем чувство вины. Задача человека в том, чтобы не заглушать в себе укор совести и чувство нравственной вины, но приучить себя относиться со вниманием к этому укору и тем воспитать в себе чувство нравственной ответственности. После всего сказанного понятно, каково взаимное отношение норм религии и норм морали. Они отличаются, во-первых, по тому авторитету, который устанавливает правило (в религии – воля Божия, в морали – голос совести); во-вторых, по тому порядку, в котором правило формулируется (в религии – соборное изложение откровения, данного избранным людям, в морали – самостоятельное восприятие и формулирование голоса совести, данного каждому); в-третьих, по санкции (в религии – гнев и суд Божий над грешником, в морали – укор совести и чувство вины). В то же время нормы религии и нормы морали имеют сходство: во-первых, в том, что они требуют всеобщего признания, но связуют только тех, кто их добровольно признал (в религии – уверовал, в морали – убедился); во-вторых, в том, что они предписывают известное поведение, вырастающее из глубины души. При этом верующие обычно подразумевают, что норма религиозная, являясь выражением воли Божией, не отменяет и не изменяет голос совести, но придает ему особую силу и дополняет его требования – новыми. Вот почему религия иногда поглощает мораль. 29.Теология и религиозная философия. Автор: Scientist | 10.07.2010 | 7:07 | В рубриках: Религия Широкий объем понятия «религиозная философия», позволяющий включать в него самый разнородный спектр явлений религиозно направленных опытов философского творчества. Возможность обозначать в качестве «религиозного философа» субъекта философской деятельности, занимающегося философскими штудиями как таковыми, специально проблемами философии религии или и теми и другими (1) при личной эксплицированной конфессиональности (как Ж. Маритэн), (2) при личной неэксплицированной конфессиональности (как К.Ясперс), (3) при иллюзиях относительно своей эксплицированной конфессиональности (как М. Бубер), (4) при личной эксплицированной внеконфессиональности (как А. Уайтхед или Ч. Хартсхорн). Наличие «промежуточных» фигур (в истории русской мысли В. Соловьев, ранний о.П. Флоренский, Н. Бердяев и другие). Итог: «религиозная философия» – все феномены религиозного философского дискурса за рамками формата теологии. Возможность охвата понятием «религиозная философия» деятельности подавляющего большинства мусульманских и иудейских и всех буддийских, джайнских и индуистских мыслителей Полемика Ф. ван Стеенбергена с Э. Жильсоном по вопросу: правомерно ли говорить о наличии «христианской философии» помимо «философов-христиан»? Аргументы в пользу положительного решения вопроса (от религиозно-культурного контекста) и отрицательного (от внеконфессиональной природы философского дискурса и его дохристианского происхождения) Реальная, хотя и сложная возможность плодотворного совмещения теологической и философской деятельностей при условии осознавания нетождественности самих этих деятельностей. Целесообразность в этом случае осознавания иллюзорности «внеконфессиональной теологии», ограниченности «конфессиональной философии», равно как и необходимости конфессиональности личной. 29. Теология и религиозная философия Когда мы проводим между философией религии как философским религиоведением и теологией, то мы имеем в виду прежде всего различие в в подходах к той тематике, которая образует, на наш взгляд, ядро предметной сферы философского религиоведения – религиозного отношения. Теология при обращении ко всякой проблематике, во-первых, исходит из бесспорности бытия Бога, а во-вторых, всегда так или иначе, ориентируется на содержание библейского текста. Соответственно и религиозное отношение, когда оно становится предметом рассмотрения в теологии, воспринимается как отношение к Богу, чье реальное существование есть несомненная и бесспорная данность. А содержание Библии, где речь идет об отношении человека к Богу, полагается в качестве нормативного. Такое отношение можно описывать и стремиться понять, но сама правомерность этого отношения во всех его аспектах также не подлежит сомнению. Понимание философии религии как религиоведения предполагает четкое осознание отличия философии и религии. Это отличие заключается, прежде всего, в исследовательской дистанции, реализуемой как опредмечивание. Даже те философские исследования религиозного отношения, что нацелены на решение сугубо оправдательных задач, соблюдают эту дистанцию, прежде всего в методологическом плане. Это вовсе не значит, что философия религии как философское религиоведение ставит под сомнение существование Бога или содержание Библейского текста. Философское религиоведение как бы «отвлекается» от этого. Отношение к Богу, к божественной реальности есть реальное отношение для верующих, но философия религии дистанцируется от этого отношения в том смысле, что считает себя вправе не только описать, эксплицировать его, но и подвергнуть поправке. В результате тот или иной момент, аспект религиозного отношения может получить оправдание или вопрос остается отрытым. А значит получает оправдание или остается под вопросом инкорпорированное в религиозное отношение, присущее религиозному сознанию знание, прежде всего, разумеется, верование в бытие Бога. 26. Язык и религия Автор: Scientist | 10.07.2010 | 6:06 | В рубриках: Религия В научной среде существуют споры есть ли у религии свой язык или нет? Разные авторы придерживаются разных позиций. С одной стороны, у религии существует свой собственный язык и терминология, которая больше нигде не встречается, с другой стороны, человек всегда мыслит в языковых категориях, мышление всегда сопряжено с языком, таким образом, религиозный язык выступает в качестве одной из составляющей языковой системы вообще, а значит, не обладает самостоятельностью С точки зрения семиотики (науки о знаках), язык и религия – это две самобытные знаковые системы, обладающие своим содержанием и своим способом передачи этого содержания. С точки зрения философии, язык и религия – это две формы общественного сознания в ряду таких других форм отображения мира в сознании людей, как искусство, мораль, право, повседневное (или обыденное) сознание, науки и технологии и др. По характеру своего содержания язык и религия занимают в ряду других форм общественного сознания крайние точки: это полярные противоположности. Язык заключает в себе самую простую, элементарную картину мира; религия – самую сложную, при этом в содержание религии входят компоненты разной психической природы (чувственно-наглядной, логической, эмоциональной, интуитивной, трансцендентной). Язык выступает как предпосылка и универсальная форма, оболочка всех других форм общественного сознания; религия – как универсальное содержание, исторически первый источник, из которого развилось все последующее содержание общественного сознания. Можно сказать, что язык – это универсальное средство, техника общения; религия – это универсальные смыслы, транслируемые в общении, заветные смыслы, самые важные для человека и общества. Несмотря на полярную противоположность планов содержания языка и религии, между ними существуют сложные взаимосвязи – в силу их глубокой укорененности в сознании человека, укорененности, восходящей к истокам человеческого в человеке. => Религиозно-конфессиональные факторы играли (и играют!) выдающуюся роль в судьбах языков и, шире, в истории человеческой коммуникации. Это понятно, если принять во внимание только что сказанное: религия – это заветные для человечества смыслы. => Труднее увидеть и объяснить обратную зависимость – религии от языка. Конечно, эта зависимость не такая прямая и определенная, как конфессиональный фактор в истории литературных языков. Однако парадоксальным образом «заветные смыслы» оказывались как бы неотделимыми от тех слов, на которых они впервые были сказаны. Это создавало внутреннюю и «множественную», едва ли не с каждым словом связанную, зависимость «заветных смыслов» от своей языковой формы. Поэтому в истории религий вопросы языка часто приобретали жизненную важность. Перевод Писания на новые языки нередко приводил не к распространению учения, а к его видоизменению. Потребность в новых переводах или новых толкованиях могла оказаться и проявлением и фактором различных еретических и диссидентских движений. Драматизм и парадоксальность связи языка и религии в том, что язык, будучи «всего лишь» коммуникативной техникой, оказывался способным быть предпосылкой (одной из предпосылок) и формой проявления религиозных противоречий, что, в конечном счете, вело к изменениям в содержании «заветных смыслов». В основе этой связи языка и религии лежит не случайность или недоразумение архаического сознания. Дело в том, что религия – это область повышенного внимания к слову. Религия мыслится верующими как с в я з ь между высшей и вечной сущностью (Абсолютом, Богом, богами) и людьми. Эта связь состоит в том, что Абсолют с о о б щ и л людям самое главное знание и между Абсолютом и людьми установился своего рода д о г о в о р: люди стремятся жить, руководствуясь главным знанием, полученным от Бога, и надеясь на его помощь, поддержку, награду свыше, в том числе в некоторых религиях – надеясь на иную, вечную жизнь. В самых разных религиях в круг ключевых значений входят понятия, связанные с передачей информации: Откровение, слово Бога, заповедь, завет, пророчество, благая весть, вестник, посланник, пророк, Священное Знание… История религий состоит в движении и изменении некоторой специальной информации – в ее территориальном распространении или сокращении, в ее той или иной трансляции – передаче, пересказе, переводе, перетолковании, разъяснении. Именно в сфере религии впервые, но во весь рост встала проблема понимания – т.е. та проблема, ради которой существует филология. Во взаимоотношениях языка и религии есть своя логика, свои парадоксы и драматизм, заключенные в соединении понятий «стихия» и «культура» – стихия культуры . Стихия – от той глубины человеческого, в которую уходят корни языка и религии. Культура – потому что в религии и языке коренятся все начала человеческой культуры. Язык религии 1. Религиозное мышление движимо страстным интересом к условиям связи с сакральным миром, поэтому оно оперирует не столько «объективными значениями», сколько «экзистенциальными смыслами». Знание Бога – это не эпистема Божественного самобытия (такой предмет вообще непостижим), а вера в благодать Божью, дарованную всем тварям. Верующие чаше говорят не об Абсолюте как таковом, а о Его витальной значимости для людей. В этом смысле язык религии можно назвать «храмом Абсолюта». Совместно с языком хозяйства язык религии образует лингвистический фундамент общественной жизни, придает личному бытию трансцендентный смысл, обусловливает стратегические ценностные ориентации индивидов. Язык религии есть материальная оболочка религиозного мышления, непосредственная действительность религиозной мысли в ее знаково-символических воплощениях – в формах устных и письменных сакральных текстов, а также речеоперативных действий с ними. Мыслить можно только те религиозные предметы, которые уже зафиксированы языком религии. Религиозные термины главным образом обозначают четыре группы ценностей: а) абсолютную ценность (Бог); б) ценности предельных целей (Царство Божие, бессмертие души, рай); в) земные средства достижения этих целей (религия, церковь, вера, культ); г) ценности повседневной жизни, сакрализованные религией. Мир как целое или любая его важная часть мысленно раздваивается в религиозном сознании на воспринимаемые предметызнаки и сверхчувственные значения этих знаков. 2. Религиозные символы сопряжены с сакральными идеалами и организуют язык религии. Символы в теологии и философии – это такие предельные «вершины», с высот которых универсум всякий раз по-новому обозревается и проблематизируется теоретическим разумом. Бытийное и когнитивное в них синкретически слиты. Символ «вообще» есть образ, раскрывающий скрытый смысл, а религиозный символ – это явление абсолютных тайн. Когда тог или иной обозначенный предмет наделяется особо ценным смыслом, то умственное оперирование знаком этого предмета начинает выходить за рамки привычного рационального мышления и становится уже мышлением символическим. Знаки могущества, величия и непостижимости несут на себе отпечатки сакральности, с ними ассоциируются образцы (идеалы), табу и страсти обладания. 3. Идея бесконечного неразрывно связана с природой человека, поэтому для всего ограниченного наш ум ищет первоначала и первообразы в бесконечном. Именно символика бесконечного придает смысл всему конечному, через нее Абсолют получает свою акцидентальную видимость и кажимость. Религиозная символика ориентирована на ценности добра и зла, сакрализует творящие и разрушительные силы. Символ, связывая верующего с Божеством, опосредует отношение между абсолютным и относительным. Теоретическое объяснение пропорции абсолютного и относительного в символе зависит от характера символизации абсолютной реальности, а также от веры в Абсолют и в истинность признаваемой картины мира. Символизации подлежит не только творящая мощь Абсолюта, но и разрушительная сила хаоса, бездны, тьмы. Если о тайне подлинного добра говорят вечно, то и страдают от сознания усиливающейся зловредности хаоса тоже неопределенно долго.Каждый отдельный символ, как маяк, по-своему ориентирует и направляет религиозный опыт, а единая система символов позволяет верующим преодолевать ощущение потока жизни как иррационального хаоса. 4. В религии Божество сакрализуется и эмоционально переживается а в философии Абсолют исследуется предметно – как универсум, проявляющийся в единстве всех его многообразных свойств и отношений. Различают символы первого, второго и третьего порядков. Религиозный символ третьего порядка наделен трансцендентным смыслом, нераздельно слитым с образом, но не тождественным ему. Такой символ не поддается рассудочной дешифровке и требует вживания в него. В философии и науке символизация основывается на отстраненной аналитической позиции внешнего сравнения и сопоставления. В мифе и религии символизируемое непосредственно включено в наше переживание. Религиозные символы служат важным условием генерирования такого рода экзистенциальных переживаний. Вместе с тем в любом символе ощущается нечто недоступное однозначному рациональному истолкованию, и поэтому невозможно исчерпывающе объяснить ни один священный символ. 5. Существуют два сорта религиозных высказываний – о трансцендентных событиях («Вначале Бог создал небо и землю») и о фактах («Земля была безвидна и пустынна»). Первые не подлежат научным оценкам, а вторые вполне проверяемы научными критериями. В языке религии различают вероисповедальные утверждения, имеющие смысловой характер, и несмысловые высказывания, к числу которых относятся религиозные перформативы. (не описывают нечто существующее и не являются истинными или ложными, а заключают в себе творческое намерение создать что-нибудь, выражают просьбу, эмоцию или волю). 6. Конфессиональные языки относятся к числу авторизованных полуискусственных наречий. У их истоков стоят великие пророки. В них преображается обыденные значения этнического языка, удаляется от обиходной речи, наделяется атрибутикой совершенства и вечности. Язык религии крайне многозначен, избыточен, неточен, полон аналогий и метафор. Поэтому религиозное мышление есть «темная мудрость»: а) с одной стороны, оно судит о вещах бесконечных и трансцендентных, таит в себе бездну смыслов, невыразимую глубину и мудрость; б) с другой стороны, религиозная мысль, по сути, неопределенна, а кредо и принципы разных конфессий плохо соизмеримы между собой. 7. Конфессиональная литература складывается постепенно: записывается устно проповедуемое учение, признается канон, затем он, далее он дополняется и складывается теолгия с оформленными нормами. 8. Иудеохристиане объявляют общечеловеческий праязык божественным по происхождению: в начале было творящее Слово Божье, затем Адам присвоил истинные имена всем творениям. С тех пор живет вера в слитность слова и предмета; в слове – его морфемах, звучании, написании, смысле и значении – до сих пор ищут разгадку всех тайных сущностей мира и человека. Узнать настоящее имя предмета – значит овладеть сутью предмета. Гносеология. Аристотель тоже различает гносеологию в 2-е ступени: 1. чувственные познания; 2. рациональное познание, им же и был Аристотель. ^ Аристотель в познании предполагал 4-е ступени: 1. опыт – сохранение чувственных данных в памяти; 2. искусство – умение, навык, ремесло (на основе опыта); 3. знание – знание естественных причин в природе; 4. мудрость – это знание высших причин и основ бытия. Греко-римский период: 1. эпикуреизм (эту школу основал Эпикур); 2. стоицизм. Эпикуреизм - основатель Эпикур 4 - в. до н.э. Эпикур: греческий философ, основал школу в Африки, которая называлась «Райский сад». Эпикур интересовался политикой. Его девиз был “Проживи незаметно”. У Эпикура было более 300 сочинений, но полностью их не кто никогда не видел, до нас дошли только фрагменты. ^ Философия Эпикура. Учение о бытие: Эпикур разделяет анатомические учения Демокрита (весь мир – это движение мельчайших частиц – сателлитов (атомов)). Признаёт чувственное развитие первостепенным: ”Чувства нас никогда не обманывают”. Его самое известное сочинениеэто “Этика: учение о достижении человеческого счастья”. Высшим благом он читал наслаждение – это начало и цель жизни, большое значение он уделял телесным удовольствиям. Среди удовольствий он говорил и о духовных потребностях: человеческой дружбе, чтению книг, стихов. Лекция № 4 (26.09.01) Стоицизм. Философская школа в 4 в д.н.э. Основатель Зенон из г.Гития. Стал самым распространённым в эпоху Древнего Рима и связан с именем ^ Луций Анней Сенека ((6-3)г.г.-66г.д.н.э) Писатель драматург, блистательный адвокат. У него был воспитанник Нерон, будущий император Рима. Став Императором Нерон щедро задарил Сенека, но позже обвинил его в заговоре. Сенека предвидел это, т.к. Нерон казнил всех своих родственников, и покончил с собой. Сочинения. Нравственная философия. Нравственные письма к Луцелию(его друг), нет темы которой не затронул бы Сэнека в своих письмах. Фатализм - мировозрение. Всё должно совершиться, так как предписано судьбой. Впервые судьба рассматривается с философской точки зрения. Т.е. судьба это неумолимый закон, которого избежать невозможно "Судьбы ведут того, кто хочет и тащат тех, кто сопротивляются" Он считал, что величайшее благо жизни в том что есть смерть. Прибегать к смерти также постыдно, как и убегать. Сенеко допускает убийство в том случае, когда жизнь потеряла смысл, и потеряла жизненное равновесие. Был сторонником космополитизма, т.е. всеобщее братство людей. Сенеко гуманно говорил о рабах. О том, что они тоже люди. Говорил о любви к ближнему. ^ Средневековая Философия с 1- 15. 476г - поднятие Рима от нашествия варваров. Эпоха началась с 1 века, как с начала христианства. Позднее происходит раскол христианства. Христианская церковь в Риме стала называться католической, а в Константинополе - ортодоксальной, т.е. православной. Философия феодализма: 1. Теоцентризм 2. Креационизм - творить 3. Провиденциализм - править, управлять. Бог правит созданным им миром и судьбами человека. Эпоха патристики 1-6 в. аплогетика 1-3 в. классическая патристика 4-6 в. Эпоха схоластики 6 - 15 в. ранняя схоластика 6 - 12 в. зрелая схоластика 13 в. поздняя схоластика 14 - 15 в. Эпоха Патристики - философия отцов церкви. аплогетика - защита христианства. аплогеты - защитники (последователи) Древние отцы церкви защищавшие христианство от власть имущих язычников. В аплогетике можно выделить две тенденции: ^ Примирительная тенденция - осуществлялась сближение с античной философией. Представители: 1. Юстин считал, что греческая философия находиться в гармонии с христианским учением . 2. Климент Александрийский тоже пытался примирить античность и христианство. Он считал что все античные Философы кроме Эпикура были предшественниками хр-ва теология Фил-ия Конкретные науки Климент впервые сформулировал проблему соотношения веры и знания. 1. С одной стороны вера первей знания т.к. всё основано на вере, "вера это фундамент" 2. Но с другой стороны не бывает веры без знания, "как дом без фундамента" Конфонционная. Христианство и античная философия не примеримы. ^ Татиан Считает, что Эллейская культура считается неприемлемой для христианства и её надо уничтожать. Тертулиан Считал, что языческая и греческая культуры должны быть отвергнуты христианством. Также говорил о превосходстве веры над знанием. "Credo quia absurdum est" - "Верую ибо это абсурдно" Если какие-либо бииблейские утверждения кажутся абсурдными то это не означает, что они действительно абсурдны, а скорее наоборот. Эти положения скрывают тайны не доступные разума, но заслуживающие веры. Чем больше абсурдней кажутся утверждения тем оно больше содержит божественную истину. Гносеология Августина: Августин различает чувственное и рациональное познание. С помощью чувств мы познаем предметы внешнего мира, но есть особый класс предметов (вечные истины) составляющие аксиомы математики и логики, этические и эстетические понятия (добра, справедливости, любви, гармонии). Они находятся в душе человека, они прирожденны с рождения. Их можно познать с помощью разума или божественного озарения. Он выдвинул теорию Божественной иллюминации: глубочайшие тайны постигаются человеком только божественным познанием. Смысл: впервые в процесс познания Августин вводит Бога.
