Анализ межгосударственного сотрудничества
advertisement
Цыганков П. А. Анализ межгосударственного сотрудничества: возможности социологического подхода 1 ОГЛАВЛЕНИЕ: 1. Теоретический статус проблемы межгосударственного сотрудничества в современной науке 2. Понятие и типы сотрудничества 3. Основные подходы к анализу сотрудничества в современных теориях международных отношений 4. Специфика социологического подхода 5. Основные направления социологического анализа международного сотрудничества 6. Социологический подход к международному сотрудничеству и постсоветский регион 2 1. Теоретический статус проблемы межгосударственного сотрудниче-ства в современной науке Было бы, по-видимому, большим преувеличением считать исследование проблемы межгосударственного сотрудничества новой отраслью международно-политической теории. Сотрудничество и конфликт издавна находятся в центре дискуссий между двумя основными конкурирующими парадигмами этой теории - либеральной и реалистической. Цикличность в выходе на передний план в исследовании международных отношений той или другой из этих проблем - конфликтов или сотрудничества - совпадают с периодами преобладания соответствующей парадигмы: влиятельность либерализма в 20-е годы сменяется уже в середине 30-х триумфом реализма, продолжавшемся вплоть до 70-х гг., когда его позиции, в свою очередь, были серьезно поколеблены[1]. И все же можно сказать, что исследование проблемы сотрудничества носило как бы вторичный, периферийный характер по отношению к проблеме конфликта. И если попытки консолидации усилий в области изучения последнего и создания конфликтологии как относительно самостоятельного направления в рамках теории международных отношений известны уже в 50-е годы, то этого нельзя сказать о проблеме межгосударственного сотрудничества. Исследования этой проблемы носили в основном разрозненный характер и касались главным образом военно-политических союзов и (начиная с 60-х годов) экономической помощи слаборазвитым странам. Еще одним направлением, постепенно выступающим на передний план, становится исследование интеграционных процессов, которые при всей их значимости, рассматривались как лишь один из типов межгосударственного сотрудничества[2]. Положение начинает меняться лишь с 80-х годов, когда изучение проблемы межгосударственного сотрудничества выходит из тени конфликтологии и приобретает относительно самостоятельный характер. Внимание ученых привлекают такие "малозначащие", с позиций прошлых лет, вопросы, как внутренние причины сотрудничества, стимулирующая или препятствующая роль в его развитии международной среды, пути, ведущие к сотрудничеству, его причины и следствия, его формы и типы[3]. Характерным для нового этапа в исследовании межгосударственного сотрудничества, наступившем в 90-е гг., стало его осмысление как одной из сторон переговоров (другая сторона которых представлена в этом случае в виде конфликта), в то время как в 80-е годы оно едва ли не отождествлялось с режимами. (Важным является и то, что дискуссия по проблемам международного сотрудничества все более заметно выходит за рамки межпарадигмального спора о его возможности или невозможности в условиях анархической международной среды[4]). Иначе 3 говоря, сегодня накоплен уже достаточно обширный материал, который позволяет говорить о необходимости систематизации исследований в области межгосударственного сотрудничества, подведении их промежуточных итогов и осмыслении задач и условий успеха дальнейшего научного поиска. В предлагаемой статье ставится цель показать, что важную роль в таком поиске призван сыграть социологический подход, что, естественно, не отрицает значения устоявшихся и, в этом отношении традиционных, подходов к исследованию межгосударственного сотрудничества. 2. Понятие и типы сотрудничества Анализируя современную литературу, посвященную межгосударственному сотрудничеству, Э. Милнер приходит к выводу о значительном продвижении в этой области за последнее десятилетие. При этом она особо выделяет два важнейших, с ее точки зрения, теоретических достижения. Во-первых, продолжающиеся и сегодня дискуссии не отменяют того факта, что в научном сообществе сформировалось согласие по поводу того, что следует понимать под межгосударственным сотрудничеством: вслед за Р. Кохейном многие ученые определяют сотрудничество как ситуацию "когда одни акторы регулируют свое поведение в соответствиии с фактическими или ожидаемыми предпочтениями других, через процесс [взаимной] координации политик"[5]. Иначе говоря, межгосударственное сотрудничество предполагает наличие трех элементов: общих целей государств-партнеров, ожидание ими выгод от ситуации и взаимный характер этих выгод. "Каждый актор не обязательно помогает другому, но делая это, он ожидает улучшения своей собствнной ситуации, что ведет к взаимной координации государственных политик"[6]. Такое понимание важно потому, что позволяет найти границы не только между сотрудничеством и соперничеством, или конфликтом, которые подразумевают линию поведения, имеющую целью уменьшить выгоду других, или направленную на то, чтобы помешать им удовлетворить их интересы. Оно дает возможность отличать сотрудничество от не-сотрудничества - как одностороннего поведения, в котором акторы не учитывают последствия своих действий для других, - а также от бездействия, если оно не уменьшает отрицательных последствий для политик каждой из других сторон[7]. Наличие консенсуса относительно содержания понятия "межгосударственное сотрудничество" дает возможность создания хотя бы первичной классификации кооперативных ситуаций. С этой точки зрения, могут быть выделены следующие типы межгосударственного сотрудничества: 4 переговоры, предметом которых является распределение выгод государств от их взаимодействия, (это одновременно и путь к сотрудничеству и показатель его существования (например, Токийский раунд ГАТТ, отмена тарифных барьеров); сознательное, достигнутое в результате обсуждения согласование политик (формальные договоры и соглашения о деятельности); неявное сотрудничество, осуществляющееся без прямых связей и/или формальных соглашений, не предполагающее заключения договоров (такое сотрудничество возникает из совпадающих ожиданий акторов); навязанное сотрудничество: более сильная сторона заставляет другую корректировать ее политику, но одновременно корректирует и свою собственную; создание специализированных институтов (например, институтов ООН), осуществляющих регламентации, экспертизы, субсидии. Второе важное достижение последних исследований в области межгосударственного сотрудничества, которое подчеркивает Э. Милнер, - это выработка гипотез об условиях, при которых сотрудничество между государствами становится наиболее вероятным. Хотя эти гипотезы и не составляют комплексной теории межгосударственного сотрудничества, они предлагают серию переменных, каждая из которых делают сотрудничество более вероятным, а их анализ и эмпирическая проверка способны продвинуть дело создания указанной теории и, следовательно, развитие теории международных отношений в целом. Милнер называет и анализирует шесть таких гипотез. Во-первых, это "гипотеза взаимности", основным содержанием которой является ожидание государствами выгод от сотрудничества и опасение потерь и даже наказаний в случае уклонения от него. Во-вторых, это "гипотеза о количестве акторов", с точки зрения которой перспективы сотрудничества возрастают с уменьшение числа взаимодействующих государств. В-третьих, это "гипотеза итерации", с позиций которой возможности вступления государств на путь сотрудничества связаны с длительностью их взаимодействия. В-четвертых, это "гипотеза о международных режимах" или, иначе говоря, о нормах, принципах и процедурах принятия решений, совокупность которых представляет собой центры межгосударственного сотрудничества. В-пятых, это "гипотеза эпистемических сообществ", т. е. той роли которую играют в развитии межгосударственного сотрудничества профессионалные эксперты, разделяющие общее понимание проблемы и пути ее решения. Наконец, в шестых, это "гипотеза ассиметрии силы", которая имеет сходство с так называемой гегемонистской теорией стабильности и с позиций которой сотрудничество является более вероятным, если в наличии имеется сильное и заинтересованное государство (гегемон). Основной недостаток указанных гипотез Э. Милнер усматривает в том, что они не уделяют внимания внутренним источникам межгосударственного сотрудничества (и в этом смысле ее 5 позиции близки к позициям некоторых представителей социологического подхода[8]). Однако, прежде, чем более подробно анализировать вклад последнего, стоит, хотя бы кратко, рассмотреть особенности исследования межгосударственного сотрудничества в рамках наиболее авторитетных в настоящее время теоретических парадигм. 3. Основные подходы к анализу сотрудничества в современных теориях международных отношений Гипотезы об условиях межгосударственного сотрудничества стали предметом дискуссии между двумя наиболее влиятельными направлениями в современной теории международных отношений - неолиберализмом и неореализмом[9]. Спор между ними касается следующих шести пунктов[10]. Первый из них касается природы и последствий анархичности международных отношений (отсутствия верховной власти и вытекающей из этого необходимости для каждого государства рассчитывать только на себя). Неореалисты считают, что анархия накладывает на поведение государств жесткие ограничения и принуждения. Для неолибералов эти ограничения и принуждения, хотя и существуют, но не являются непреодолимыми. Второй пункт касается содержания межгосударственного сотрудничества. Для неореалистов - это главным образом вопросы общей военной безопасности, тогда как для неолибералов - вопросы взаимных экономических выгод. Третий пункт затрагивает проблему абсолютных и относительных выгод от сотрудничества. Неолибералы считают, что движущей силой межгосударственного взаимодействия является достижение абсолютных выгод. С точки зрения неореалистов установить сотрудничество достаточно трудно даже тогда, когда все стороны могут достигнуть абсолютной выгоды, - поскольку ни одно государство не согласно на получение меньшей абсолютной выгоды, чем любое другое. Беспокойство, касающееся относительной прибыли, таким образом, вероятно, препятствует сотрудничеству. Перед лицом таких потенциальных проблем, как возможность обмана и девальвации преимуществ, государства стремятся к "справедливости" в распределении выгод от сотрудничества, которая рассматривается как сохранение баланса возможностей, существовавшего до сотрудничества. "Ни одна страна не допустит политических преимуществ другой, - пишет Джозеф Греко, - без ожидания (обоснованного или нет) получить взамен пропорциональные преимущества"[11]. Содержанием четвертого пункта является вопрос о приоритете государственных целей и, по сути, источников или причин сотрудничества государств. С этой точки зрения, для неореалистов, главное - это изучение проблем военной безопасности государств. Согласно же неолибералам, основной целью, которую преследуют государства, вступая в сотрудничество в мире, где существует возможность использования военной силы, является максимальное 6 экономическое процветание. Центральным для пятого пункта дискуссии стал вопрос о намерениях. Для неореалистов, поведение государств определяется, с одной стороны, системными принуждениями и ограничениями, а с другой - их реально существующими возможностями и способностями. Что касается намерений, то их неопределенность не позволяет использование их в качестве инструмента анализа, поэтому при анализе государственной политики ими вполне можно пренебречь. Напротив, неолибералы, не отрицая значения реальных возможностей, считают, что государственные намерения являются не менее важными, поэтому при изучении межгосударственного сотрудничества их следует анализировать и принимать во внимание[12]. Наконец, шестой пункт касается международных режимов. И неореалисты, и неолибералы отмечают их значение для сотрудничества. Но они расходятся в оценке их регулирующей роли: неореалисты считают, что их оппоненты преувеличивают важность международных режимов и институтов в смягчении принудительных эффектов международной системы для сотрудничества государств. Таким образом, дискуссия неореалистов и неолибералов выдвигает на передний план целый ряд важных вопросов, касающихся международного сотрудничества, и тем самым дает возможность осмыслить имеющиеся здесь проблемы. В то же время, как и вышеприведенные гипотезы об условиях сотрудничества, положения этой дискуссии нуждаются в дополнительной эмпирической проверке. Кроме того, дискуссия не внесла ожидаемого вклада в анализ проблемы межгосударственного сотрудничества, поскольку выявила серьезные внутренние слабости и ограниченности обеих участвующих в ней сторон - неореализма и неолиберализма. Резюмируя указанные слабости, Р. Пауэлл[13] подчеркивает три аспекта. Во-первых, ссылка на анархичность международной системы малоплодотворна, ибо она не проясняет вопрос о способах, имеющихся в распоряжении государств для достижения своих целей. Кроме того, следует согласиться с Р. Кохейном, который подчеркивает, что международная система всегда была анархичной, поэтому ссылки на анархию для объяснения международных изменений и, в частности, изменений в уровне межгосударственного сотрудничества и его институализации недостаточно. Во-вторых, в понимание межгосударственного сотрудничества мало нового внес и спор об относительных и абсолютных выгодах. В конечном итоге он превращается в спор о том, что следует считать выгодным для государства. Ключ к пониманию существа проблемы скрывается, по мнению Пауэлла, в том, что степень заинтересованности государства в относительных выгодах не является неизменной (и с этим согласны обе дискутирующие стороны). Но это 7 означает, что сотрудничество и заинтересованность в относительных выгодах могут изменяться одновременно, не обусловливая друг друга. В-третьих, существование режимов и институтов действительно делает возможной реализацию совместных выгод от межгосударственного сотрудничества. Однако некоторые из способов такой реализации дают больщую часть одному государству, некоторые - другому. Кроме того, существующий международный режим и распределение выгод могут не отражать имеющегося распределения силы. В итоге подобные ситуации способны порождать конфликты по поводу распределения выгод и даже стать потенциальной причиной гегемонистских войн. Сам Р. Пауэлл считает, что фундаментальное объяснение проблем межгосударственного сотрудничества скрыто в особенностях состояния международной стратегической среды. В результате теория международных отношений сталкивается с двумя нерешенными вопросами. Первый - действительно ди институты и режимы легко приспосабливаются к изменениям в распределении силы? И второй - какие факторы влияют на стабильность международного сотрудничества и на темпы приспособления режимов к происходящим изменениям? Можно добавить, что, в целом, для теории международных отношений остается во многом открытым и вопрос о характере и тенденциях изменений, происходящих в международной среде. Именно эти вопросы так или иначе обсуждаются в рамках социологического подхода к анализу межгосударственного сотрудничества. 4. Специфика социологического подхода Использование достижений социологии к анализу явлений мировой политики - сравнительно новое явление в развитии теории международных отношений. В американской литературе его возникновение может быть отнесено приблизительно к концу 70-х - началу 80-х годов. В европейской исследовательской традиции попытки его разработки наблюдаются несколько раньше. Во Франции социологическое направление в исследовании международных отношений заявляет о себе (в частности, работами Р. Арона, Г. Бутуля, Р. Боска и др.) уже в начале 60-х, хотя первые попытки в этом отношении были сделаны еще в 30-е годы (например, в работах Сиотиса). В Англии социологическое направление появляется (прежде всего, в работах М. Уайта) в конце 40-х. 8 Существо социологического подхода к анализу международных отношений, вероятно, удобнее всего передать путем его сравнения с двумя уже упоминавшимися выше крупными парадигмами международно-политического анализа - неореализмом и неолиберализмом. И неореализм и неолиберализм нередко именуют рационалистскими подходами, поскольку и тот, и другой ставят в центр своего рассмотрения рационального политика, руководствующегося не эмоциями, а расчетом в принятии политических решений. Для неореалистов это - расчет, определяемый соображениями власти (в первую очередь, баланс сил или угроз). Для неолибералов - соображениями материального благосостояния. Никаких иных факторов для неолибералов и неореалистов, по большому счету, не существует - есть только экономические и властные интересы. Борьба за реализацию этих интересов и связанную с этим максимизацию власти или богатства и определяет характер международно-политических явлений. Эти интересы представляются как раз и навсегда данные (или, по крайней мере, мало варьирующиеся), и потому проблема исследователя состоит лишь в том, чтобы вычислить, кто из акторов находится в наиболее выгодном положении и способен выбрать наиболее эффективную стратегию для реализации своих интересов[14]. Кроме того, представители обоих направлений склонны рассматривать внутреннюю и внешнюю политику как самостоятельные, раздельные сферы общественных отношений(хотя неореалибералы делают в этом отношении некоторые оговорки). Напротив, социологический подход подчеркивает значимость в международной политике ценностей (а не интересов), формируемых действием культурных норм и традиций. Опираясь на давно сформулированные в социологии и социальной психологии идеи, сторонники данного подхода доказывают, что интересы акторов не должны восприниматься как нечто данное. Внешнее окружение не должно представляться в качестве застывшей реальности, как это делается, например, в развиваемой неореалистами и неолибералами концепции международной анархии. Анархия, по словам одного из лидеров социологического направления в США, есть то, что из нее делают государства, а не то, что существует в виде объективной данности. Структуру международных отношений предлагается рассматривать как варьирующуюся в различных нормативных плоскостях, что ведет к вариациям в идентичностях акторов, а следовательно и в восприятии ими своих интересов[15]. Так же как и внешняя среда, эти интересы есть не что-то данное - они варьируются и конструируются (отсюда "конструктивизм" - одно из влиятельных направлений в рамках социологического подхода) в ходе взаимодействия акторов с внешним нормативным окружением. Если так, то процесс социального конструирования предпочтений акторов должен стать предметом эмпирического исследования, а не задаваться априорно[16]. 9 Наконец, представители социологического подхода - прежде всего в лице современной французской школы международных отношений, представленной в работах Б. Бади, Д. Биго, М.-К. Смутс и др., - настаивают на все более заметном стирании различий между внутренной и внешней политикой, на изменении в этой связи роли государства во взаимодействии с другими международными акторами и на радикальной трансформации таких основополагающих ранее понятий как суверенитет, территориальность и безопасность[17]. Как видно из вышесказанного, при своей относительной целостности, социологическая парадигма неоднородна и включает в себя целый ряд различных направлений[18]. Каждое из этих направлений трактует проблематику международного сотрудничества на свой лад. Нижеследующий раздел суммирует существо подходов, содержащихся в различных социологических направлениях анализа международного сотрудничества. 5. Основные направления социологического анализа международного сотрудничества С известной долей условности, современные социологические подходы к анализу международного сотрудничества могут быть разделены на четыре основные группы. Эти подходы подчеркивают, соответственно, значимость легитимности международных институтов ("британская школа"), международных культурных норм (конструктивизм), истории формирования международных акторов (исторический институционализм) и, наконец, роли новых международных акторов в стирании границ между внутренней и внешней политикой и изменении в этой связи всего пейзажа международной жизни (французская школа социологии международных отношений)[19]. Сторонники "британской школы", формирование которой связано, прежде всего, с именами Мартина Уайта и Хедли Булла, рассматривают межгосударственное сотрудничество как результат исторического укрепления "международного общества" и сопровождающих его нормативных структур. Международное общество видится ими именно как общество, в котором государственным акторам отводится центральная роль, а не как общество, вытесняющее государства с международной арены. Государства превалируют в определении действующих в международном обществе норм, а существование этих норм - результат сознательных и исторически длительных усилий государств по регуляции международной деятельности. Легитимость есть факт признания государствами наличия и действия международных норм, оказывающих важное воздействие на их поведение. 10 Весьма характерно, что международная анархия, наличие которой признается теоретиками "британской школы", понимается существенно иначе, нежели в неореализме - как отсутствие международного правительства, а не как отсутствие всяческой управляемости и легитимности в отношениях между нациями[20]. В развитие этой логики, Барри Бузан сформулировал понятие "зрелой анархии", принципиально отличающейся по прочности своих нормативных ограничений, накладываемых на деятельность государственных акторов[21]. Следующие два направления в анализе сотрудничества подчеркивают наличие и значимость международных норм как существующих относительно независимо от государственных усилий по их созданию и воспроизводству. Если для сторонников британской традиции нормы (и, соответственно, легитимность международного общества) проистекают из сознательных усилий государств, то для конструктивистов и исторических институционалистов международные нормы обладают мощным самодостаточным влиянием на государства. С точки зрения конструктивистов и исторических институционалистов, нормы не обязательно создаются при непосредственном участии государств и под их контролем и, следовательно, должны быть исследованы в этом качестве - как независимый от государства субстрат. На этом, однако, сходства конструктивистов и исторических институционалистов в критическом отношении к понятию международной легитимности завершаются. В своем понимании позитивного содержания норм, эти два подхода существенно различны. Конструктивисты убеждены, что нормы следует связывать не с политической по своему содержанию легитимностью, а с социальными процессами, развивающимися в международных отношениях, и с прочностью социальной ткани этих отношений. Государства могут и не отдавать себе сознательного отчета в существовании социальных норм, что отнюдь не отменяет их действия и значимости. Нормы неформальны, мобильны и пластичны, и международная политика есть результат постоянного взаимодействия и взаимопроникновения международных и национальных норм или самообразов (идентичностей) государств относительно их роли и статуса в мире. Мировая политика поэтому представляет собой реальность, постоянную чуть ли ни единственно в своей открытости переменам, а государства - единицы, вечно открытые переформулированию своих идентичностей под влиянием внешней среды. Международное сотрудничество, следовательно, должно рассматриваться как результат сходного социального воздействия внешней среды и вытекающего из этого сходства в разделяемых государствами национальных идентичностей. 11 Напротив, для исторических институционалистов сотрудничество - результат воздействия исторических социальных и политических факторов, как международных, так и внутренних. "Длинная тень истории" делает международные нормы гораздо более прочными в способности формировать у государственных акторов устойчивую национальную идентичность, нежели это видится конструктивистам. Государства институционалистов обладают гораздо более четким видением своей роли в мире, чем государства конструктивистского направления. Соответственно, в институциональной традиции сотрудничество государств есть нечто более устойчивое и долговечное, чем сотрудничество, анализируемое в рамках конструктивистского подхода. Конструктивисты рассматривают национальную идентичность и сотрудничество как гораздо более подвижную, подверженную изменениям реальность. Различия в интерпретации прочности и характера международного сотрудничества конструктивистами и институционалистами могут быть проиллюстрированы с помощью сопоставления их взглядов на государственный суверенитет. Институционалисты рассматривают суверенитет как нечто гораздо более устойчивое и неизменное, в известном смысле препятствующее существенному продвижению по пути к международному сотрудничеству. Распад империй и возникновение новых независимых государств, настойчивое укрепление нормы государственного суверенитета в мире - результат мощного воздействия социальной ткани международных отношений, возникшей с заключением Вестфальского мира и упрочившейся с распадом Европейской колониальной системы и традиционных империй в на протяжении 19-20 веков[22]. Напротив, для конструктивистов суверенитет - не есть некая объективно существующая данность, последовательно и неуклонно распространяющая свое воздействие в мире. Это - норма, распространяющаяся лишь постольку, поскольку этому способствует определенный тип международной системы. Такое распространение не является неуклонным и однолинейным, поскольку сам тип международной системы не является раз и навсегда предопределенным и может принципиально измениться, как это произошло недавно с распадом биполярной системы, сформированной Холодной Войной. Не является оно и однотипным: государственный суверенитет может представать в различных формах и обличиях[23]. Следовательно, для конструктивистов межгосударственное сотрудничество более легко достижимо (хотя, повидимому, и менее долговечно), ибо не стеснено по большому счету даже рамками государственного суверенитета. Оно достижимо даже там, где это казалось невозможным для институционалистов и может стать результатом взаимоадаптации идентичностей договаривающихся сторон[24]. 12 Что же касается представителей французской школы социологии международных отношений, то с их точки зрения принципиально важное значение для анализа сотрудничества государств имеет изучение тех сдвигов, которые происходят во взаимодействии государств и новых участников международных отношений. Межгосударственное сотрудничество, - подчеркивает, например, Бертран Бади, сегодня уже нельзя анализировать без учета тех изменений, которые отличают современность от Вестфальской системы международных отношений. В наши дни государство уже не только не единственный, но и не во всех отношениях господствующий актер международной сцены. Усиление взаимозависимости и процессы мондиализации имеют следствием появление фундаментально новых тенденций в мировой политике. Во-первых, происходит автономизация деятельности транснациональных акторов - этнических, религиозных, культурных, профессиональных и иных групп, мультинациональных фирм, представителей рыночных, коммуникативных, информационных, и миграционных потоков, а также диаспор, мафиозных кланов, выдающихся личностей, "частных" лиц и т.п. В этих условиях государственный суверенитет подрывается "расщеплением" лояльности индивида между тремя относительно самостоятельными сферами - государством, транснациональными и социо-культурными сетями. Во-вторых, формируемые многообразными процессами идентификации (этнической, религиозной, коммунитарной...) новые акторы все более успешно претендуют на свою собственную роль в международной жизни, стремясь оказывать влияние на ее структуру, на действующих лиц, на возникающие между ними конфликты. Важной особенностью происходящих перемен является то, что указанные процессы способствуют дестабилизации всей системы международных отношений, сложившейся в итоге Вестфальских договоров. При этом мощным источником дестабилизации становится заимствование государством методов и средств сотрудничества, присущих новым международным акторам. В поисках новых форм легитимности государство все чаще идет на замещение отношений гражданской солидарности рыночными отношениями, групповыми связями, транснациональной солидарностью. Делая все больше уступок групповой идентификации (и групповой исключительности), идя на уступки и компромиссы во взаимодействии с новыми акторами, государство активно способствует разрушению главных принципов, составляющих саму основу его легитимности: суверенитета, территориальности, политического представительства[25]. Таким образом, особенности межгосударственного сотрудничества в современных условиях не могут быть правильно поняты, если не учитывать и не подвергать анализу по крайней мере два фундаментальных обстоятельства: во-первых, то, что "чисто" межгосударственного 13 сотрудничества сегодня уже не существует, и во-вторых, то, что радикальное противопоставление внутренней и внешней политики и полное делегирование гражданами первой из них государству принадлежит прошлому[26]. Различия и эвристические возможности различных социологических направлений в исследовании межгосударственного сотрудничества, возможно, будут более наглядны в эмпирическом контексте постсоветского пространства. Демонстрация некоторых сильных и слабых сторон социологического подхода в сравнении с рационалистическими (неореализм и неолиберализм) подходами на примере постсоветского региона - цель следующего и завершающего раздела. 6. Социологический подход к международному сотрудничеству и постсоветский регион Неореалистские и неолиберальные подходы к сотрудничеству, несомненно, способны прояснить немало эмпирических вопросов, возникающих у исследователей постсоветского пространства. Например, последователи теории гегемонистского сотрудничества[27] будут правы, заметив, что неспособность и нежелание России выступить в роли гегемона-локомотива процессов экономического взаимодействия и интеграции помогает объяснить мощное действие центробежных тенденций в Евразии. В свою очередь, неолибералы справедливо укажут на наметившееся после 1994 года сближение среди ряда постсоветских государств, объясняя такое сближение сходством их экономических интересов. В последние два-три года даже Украина существенно скорректировала свое понимание независимости и стремится к налаживанию сотрудничества с Россией, не говоря уже о таких государствах, как Казахстан и Беларусь. В значительной мере тому способствовали подчеркивающиеся неолибералами различные факторы экономической взаимозависимости (торговая, инвестиционная, производственная, ресурсная). Тем не менее, и неореализм и неолиберализм далеки от того, чтобы исчерпывающе объяснить происходящие в постсоветском регионе события. Как объяснить, например, различия во внешнеэкономических ориентациях Украины и Казахстана, двух объективно сходных в отношении экономической и военной конкурентоспособности государств? Почему одно государство неизменно подчеркивает свою дистанцию в отношении к СНГ и стремится сотрудничать с пост-советскими государствами на двусторонней основе, в то время как другое настойчиво и на протяжении ряда лет выступает с многосторонними инициативами, остаивая идеи Евразийского союза? Ни неореалистские, ни неолиберальные подходы, игнорирующие анализ внутригосударственных процессов и политическое происхождение государств, не смогут 14 убедительно ответить на эти вопросы. В области безопасности системные объяснения, как "жесткие" (баланс сил и военно-экономических возможностей), так и более "мягкие" (баланс угроз), также столкнутся с проблемами интерпретации поведения бывших советских республик. Социологический подход способен пролить свет на некоторые важные загадки, касающиеся сотрудничества новых независимых государств как в области создания приемлемой системы безопасности, так и в экономической области. Этот подход хорошо схватывает особую природу постимперских государств, в основном игнорируемую как в неореалистских, так и в неолиберальных теориях. Новые независимые государства выбираются из-под имперских развалин и проходят через процесс государственного строительства. Это - фундаментальный по своей значимости процесс, переопределяющий саму концепцию общества, включая его национальные границы, национальную память и культурное восприятие внешнего мира[28]. В этой связи стоит присмотреться к духовно-психологическим измерениям новых независимых государств, таким как национальная память, идентичность, характер национального восприятия внешних угроз. Различия постимперских государств могут быть описаны, например, в зависимости от степени, в какой граждане этих государств идентифицируют себя с нацией как неимперским образованием. Национальная идентичность может быть сильнее, слабее или не существовать вообще, в зависимости от того, прошли ли массы людей через психологический процесс идентификации с нацией[29]. Сильная национальная идентичность подрывает институциональное наследие империи, расширяя тем самым имеющиеся у государства возможности выбора оптимальной стратегии международной адаптации. Бывшие советские республики могут различаться в своей экономической и военной политике в зависимости от их способности бросить вызов унаследованным от имперских времен институтам и взять под свой контроль процесс формирования национальной политики, т.е. в зависимости от силы их национальной идентичности[30]. Обладающие более сильной национальной идентичностью будут мобилизованы быстрее и будут более склонны поддержать государственные решения, направленные на защиту национальной независимости. Поэтому сильная национальная идентичность может рассматриваться государственными деятелями как дополнительный ресурс в поддержании их усилий по национальному строительству[31]. Анализ межгосударственного сотрудничества с точки зрения национальной идентичности государств может помочь ответить на ряд таких вопросов, прояснить которые не под силу рационалистским теориям. В области экономического сотрудничества одна из загадок, например, - почему Латвия и Беларусь, столь сходные в отношении их военной и 15 экономической конкурентоспособности, избрали принципиально различные стратегии внешнеэкономической ориентации - сравнительно легко разрешается, если обратиться к анализу их национальной идентичности. И в отношении опыта независимой государственности, и в оказании сопротивления проводившейся Москвой политике советизации, и в силе идентификации с "Западом", скорее чем с "Востоком" и Россией, Латвия (как и другие государства Балтии) радикально отличаются от Беларуси, что не могло не способствовать формированию политики экономической (как, впрочем, и военно-политической) интеграции в европейские структуры[32]. В области военно-политического сотрудничества, анализ национальной идентичности и политической истории новых независимых государств может помочь ответить на многочисленные вопросы, касающиеся выбора ими союзников на постсоветском пространстве и вне его. Выбор союзников обусловлен отнюдь не только наличием опасности военного вмешательства извне, как полагают реалисты, но и в значительной степени - определенной духовно-политической предрасположенностью нации к заключению союзов. Теория баланса угроз, - предложеная учеником Кеннета Уолца - модификация теории баланса власти[33], также едва ли достаточна как объяснение: ведь что такое анализ внешних угроз без рассмотрения культурных особенностей нации, их воспринимающих? Применительно к постсоветским республикам вопрос должен заключаться не только к том, что именно в нынешнем и прошлом поведении и исторической традиции России отталкивает от нее Украину, страны Балтии и ряд других государств, но и в том, каковы культурные особенности самих этих государств и как эти особенности помогают объяснить восприятие России как потенциального врага, а НАТО как потенциального союзника. Конечно, социологический подход далек от того, чтобы претендовать на разрешение всех встающих перед исследователями постсоветского пространства вопросами. Задача данного обзора состояла отнюдь не в том, чтобы поднять конструктивистские или историкоинституциональные подходы на пьедестал почета, ниспровергая при этом существующие неолиберальные и неореалистские теории. Каждый подход должен быть сформулирован как фальсифицируемый, настаивая на своей применимости там, где он работает и уступая свое место другим подходам, когда в этом есть необходимость. Только так, через фальсифицируемое формулирование новых теоретических подходов и их эмпирическую проверку и возможно подлинное приращение социального знания. Данный очерк стремился привлечь внимание к возможностям одного и пока еще неоцененного по достоинству теоретического подхода к анализу международного сотрудничества - социологического - и продемонстрировать 16 некоторые из заложенных в нем эвристических возможностей в сравнении с другими известными в международных отношениях подходами. -------------------------------------------------------------------------------* Опубликовано: <Общественные науки и современность>, 1999, № 1 [1] См. об этом: Stein A. Why Nations cooperate. Corn. Univ. Press, Ithaca, 1990, pp. ix-xi. [2] Из огромного массива литературы: Deutsch K. Political Community in the North Atlantic Area. Princeton, 1957; Haas E. The Uniting of Europe : Political, Social and Economic Forces, 1950-1957. London, 1958; Lindberg L. The Political Dynamics of European Economic Integration. London, 1963; Caporaso J. A. Theory and method in the study of international integration. International Organization, 1971, vol. 25; Keohane R. O. After Hegemony: Collaboration and Discord in the World Political Economy. Princeton, 1984; Keohane R. and Hoffman S. (ed.). The New European Community: Decisionmaking and Institutional Change. Boulder: Westview Press, 1991; Ruggie J. G. (ed.). Multilateralism Matters: The Theory and Praxis of International Form. N.Y., 1993; Pierson P. The Path of European integration: A historical analysis . Comparative Political Studies, vol. 29, 1996, ets. В данной связи стоит также отметить, что в последнее время в специальной литературе понятия <сотрудничество> и <интеграция> все чаще разводятся: если межгосударственное сотрудничество не идет дальше рамок, ограниченных суверенитетом, то интеграция, напротив, означает передачу части суверенитета <в общий котел> интегрирующихся государств. См. об этом: Kubicek P. Regionalism, Nationalism and Realpolitik in Сentral Asia. Europe-Asia Studies, 1997, vol. 49, n° 49, p. 653. [3] Haas E. Why collaborate? Issue-Linkage and International Regimes. Worlad Politics, 1980, volume 32; Krasner S. International Regimes. Ithaca, 1983; Keohane R. After Hegemony. Princeton, 1984; Grieco J. Anarchy and the Limits of Cooperation: A Realist Critique of the newest Liberal Institutionalism. International Organization, 1988, volume 42; Kratochwil F. Rules, Norms, and Decisions: On the Conditions of Practical and Legal Reasoning in International Relations and Domestic Affairs. Cambridge, 1989; Stein A. Why Nations cooperate. Itaca, 1990; Milner H. International 17 Theories of Cooperation: Strengths and Weaknesses, World Politics, 1992, volume 44; Hasenclever A., Mayer P., Rittberger V. Theories of International Regimes. Cambridge, 1997. [4] См. Powel R. Anarchy in international relations theory: the neorealist-neoliberal debate. International organization.Vol. 42, n° 2, 1994. [5] Milner H. International Theories of Cooperation: Strengths and Weaknesses, World Politics, 1992, volume 44, 467. [6] Ibidem. [7] Idid., p. 468. Merle M. Bilan des relations internationales. Paris, 1996, p. 48) [8] Например, французской школе социологии международных отношений, подробнее о которой будет сказано ниже. [9] Эти направления, возникшие во второй половине 70-х годов и продолжающие традиции спора между реалистами и идеалистами, объединяет подчеркивание значимости материальных (экономических и военно-политических) факторов в мировой политике (см. об этом далее). [10] См. об этом: Baldwin D. A. (ed.) Neorealism and Neoliberalism: The Contemporary Debate. N.Y., 1993, pp. 6-8; Smith S. 1995: The Self-Images of a Discipline: A Genealogy of International Relations Theory. In International Relations Theory Today. Ed. by Steve Smith and Ken Booth: Polity Press; Powell R. Anarchy in unternational relations theory: the neorealist-neoliberal debate. International organization.Vol. 42, n° 2, 1994. [11] Milner H. International Theories of Cooperation: Strengths and Weaknesses, World Politics, 1992, volume 44. [12] Battistella D. Le discours de l'int?r?t national. Politique ?trang?re et d?mocratie. Th?se pour le Doctorat en Science politique. Pr?sent?e et soutenue publiquement le 6 septembre 1995, p. 16). [13] Powell R. Anarchy in unternational relations theory: the neorealist-neoliberal debate. International organization.Vol. 42, n° 2, 1994, p. 18 [14] Keohane, Robert, ed. Neorealism and Its Critiques (NY: Columbia University Press, 1986); Baldwin, David A., ed. Neorealism and Neoliberalism: The Contemporary Debate (NY: Columbia University Press, 1993). [15 Alex Wendt, 'Anarchy is What States Make of It: The Social Construction of Power Politics', International Organization 46 (1992), 2, pp. 391-425; Alex Wendt, 'Identity and Structural Change in International Politics', in Yosef Lapid and Friedrich Kratochwil (eds.), The Return of Culture and Identity in International Relations Theory (Boulder: Lynne Rienner Publishers Inc, 1996). [16 Литература, посвященная анализу социального контекста формирования предпочтений, огромна и может быть прослежена, по крайней мере, к работам Макса Вебера. Среди других наиболее влиятельных источников нельзя не упомянуть следующие: Peter J. Berger and Thomas Luckmann. The Social Construction of Reality. A Treatise in the Sociology of Knowledge (N.Y.: Doubleday, 1966); James G. March and Johan P. Olsen, Rediscovering Institutions: The Organizational Basis of Politics (New York: Free Press, 1989). В международных отношениях социологические подходы недавно вернулись в форме изучения эффекта культурных норм на идентичность и поведение государств (См. особенно: Audie Klotz, Norms in International Relations. The Struggle Against Apartheid (Ithaca: Cornell University Press, 1995); Martha Finnemore, National Interests in International Society (Ithaca: Cornell University Press, 1996); Peter J. Katzenstein (ed.) Culture of National Security (Ithaca: Columbia University Press, 1996) [17] Badie B., Smouts M.-C. Le retournement du monde. Sociologie de la sc?ne internationale. Paris, 1992. [19] Hasenclever, A., P. Meyer, V. Rittberger, Theories of international regimes. Cambridge University Press, 1997, pp. 176-85). [20] Bull, Hedley. Anarchical Society. (NY: Columbia University Press, 1977). [21] См.: Buzan, Barry. People, States, and Fear. (New York: Columbia University Press, 1991). [22] Meyer, John at al. see Finnemore 96. 19 [23] Bierstaker, T. and S. Weber, eds. State Sovereignty as Social Construct. (Cambridge University Press, 1996). [24] (Sylvester, Christine. 1994. Empathetic Cooperation: A Feminist Method For IR. Millennium 23, 2, p. 317) [25] Badie B. Le jeu triangulaire. In Birnbaum P. (dir.). Sociologie des nationalismes. Paris. PUF, 1997. В развитие данной идеи Б. Бади подчеркнем: то, к чему способны приводить подобные компромиссы можно видеть на примере мало известного широкой общественности договора AMI (Accord multilat?ral sur l'investissement), переговоры по которому ведутся в рамках ОЭСР еще с 1995 года и текст которого на февраль 1998 года был готов на 90%. Речь идет о договоре, дающем мультинациоальным обществам право на прямое судебное преследование правительств за нанесение ущерба своим интересам и обязывающий государства выплачивать соответствующие компенсации за любую политику или публичная деятельность, которая имела бы следствием уменьшение их прибылей. Хотя, как и большинство международных договоров, АМИ устанавливает серию прав и обязанностей, он фундаментально отличается от других договоров: здесь за международными предприятиями и инвесторами резервируются права, а за правительствами - все обязательства. Более того, беспрецедентная инновация состоит в том, что вступившие в АМИ государства не могут выйти из договора в течение 20 лет, после чего он остается обязательным еще 15 последующих лет. Наконец, АМИ трансформирует исполнение власти во всем мире, подчиняя директивам мультинационалий множество функций, которые в настоящее время осуществляются государствами, включая применение международных договоров. АМИ дает частным предприятиям и инвесторам те же права и тот же статус, что и национальным правительствам в отношении применения его положений. (Подробнее об этом см.: Monde diplomatique, f?vrier 1998, p. 22). [26] Badie B. Le jeu triangulaire. In Birnbaum P. (dir.) Sociologie des nationalismes. Paris, PUF, 1997. [27] Kindleberger, Charles. The World in Depression 1929-1939 (Berkeley University Press, 1973) ? Keohane, Robert O. After Hegemony (Princeton University Press, 1984). [28] Valerie Bunce, 'Should Transitologists Be Grounded?' Slavic Review 54 (1995). 20 [29] William Bloom, Personal Identity, National Identity and International Relations (Сambridge University Press, 1990), p. 52. [30] Tsygankov, Andrei P. National Identity, Domestic Structures, and Foreign Economic Policies of the Ex-Soviet Republics: A Focused Comparison of Latvia and Belarus, 1991-1996. Paper presented at Annual Conventional of the International Studies Association, Minneapolis, March 1998. [31] Цыганков А. Современные политические режимы. Структура, типология, динамика. М, 1995. [32] См. подробнее: Tsygankov, A.P. National Identity. Op. Cit. [33] Walt, Stephen. The Origins of Alliances (Cornell University Press,1987); Walt, Stephen. Revolution and War (Cornell University Press, 1996). Цыганков П. А. Оле Холсти о принятии решений в кризисных ситуациях. // Социально-политический журнал, 1998, № 3). 21
