«Се аз, Кузьма Иванов сын Колесников, дал сие письмо жене

Ольга Кошелева
«Не ходя к правильному суду…»
Практика развода в повседневности петровского времени
Исследователей развода в России как правило интересовал вопрос о
том, как семейный конфликт решался через суд. В данном докладе я ставлю
иной вопрос – как семейный конфликт, дошедший до расставания супругов,
решался без посещения суда, самостоятельным образом. Отсюда – название
«Не ходя к правильному суду…» (имеется в виду церковное «правило», т.е.
церковное законодательство, а если точнее, - Кормчая книга, которая
содержала правила о расторжении брака). Тем не менее, такая постановка
вопроса также решается в основном через использование документов
судебного делопроизводства, однако с концентрацией исследовательского
внимания на других аспектах и деталях.
В последнее время обращение к документам судебного
делопроизводства значительно расширило проблемное поле исторических
исследований о разводах по сравнению с трудами, опиравшимися только на
семейное церковное право (последние с достаточной полнотой приведены в
монографии М.К.Цатуровой. Три века русского развода. М., 2011).
Благодаря использованию судебных документов стали известны многие
ранее невидимые стороны российской повседневной жизни XVIII столетия,
в их числе чрезвычайная распространенность двоебрачия (об этом см.
прилагаемую в рассылке статью Robin Bisha. 2003 г.).
Далеко не все россияне, желавшие разорвать брачные узы, обращались
в церковный суд, который разводы не поощрял. Находился другой путь
решения проблемы, который и приводил в конечном итоге к
распространенности двоебрачия, поскольку не ограничивал причин для
развода. Этот путь – составление так называемых «разводных писем»1,
которые супруги по собственной инициативе давали друг другу, освобождая
партнера по браку от брачных уз. (Тексты этих «писем» см. ниже).
Практика распространения развода «гражданским путем» через
разводное письмо историками права рассматривается как одна из причин
«признания брака недействительным» (имеется в виду второй брак при
живом супруге), т.е. с точки зрения властей (см. книгу М.К. Цатуровой).
В ином ракурсе «гражданский развод» видится с точки зрения истории
повседневности. Он представляет собой образец повседневной практики, не
связанной с государственным регламентированием жизни подданных и
направленной на решения их собственных насущных проблем. Именно
подобные практики (к таковым, например, можно также отнести
добровольную благотворительность, частное ученичество, кредит, судебные
поединки, бегство и др.) являются одним из объектов той области
«Письмом» на языке рассматриваемого времени называли «документ», а
личное послание называлось «грамоткой»).
1
1
социальной истории, которым занимается истории повседневности. В таких
областях социальной действительности производство письменных
источников скудно, поэтому исследователям трудно их уловить. Напротив,
нормативы поведения, отраженные в законодательных памятниках и
бюрократическом делопроизводстве, четко и многократно описаны и сами
просятся историкам в руки. Если официально составленные сделки и
договоры (т.е. записанные в приказах и канцеляриях в записные книги)
сохранились и оказались доступны исследователям, то договоры,
заключенные без намерения объявлять их властям, хранились в личных
архивах и утрачивались вместе с уходом из жизни их владельцев. До нас
дошли лишь немногие из них. Подобная диспропорция источниковой базы
создает соответствующий сдвиг и в наших представлениях о прошлом: ведь в
повседневной жизни люди обычно действуют, исходя не из законодательных
установлений, а из реальной жизненной необходимости, при этом не
афишируя ее. Так получается и в истории развода – исследование судебных
дел о разводах приводит к выводу о том, что он был чрезвычайно затруднен
и совершался крайне редко. Однако дела по доносам о двоебрачии (в первую
очередь на священников, совершавших таинство без соответствующей
проверки) показывают, что «гражданский развод» был весьма распространен,
что он являлся «нормальным исключением».
Рассмотренные в докладе три разводных «письма» петровского
времени позволяют зримо представить этот феномен. Недавнее исследование
М.К. Цатуровой, обнаружившей еще несколько подобных «писем» второй
половины XVIII столетия, показывает устойчивость данной практики,
несмотря на ее незаконность (см. текст М.К. Цатуровой в приложенной
литературе).
Указанные «письма» представляют особый интерес в качестве
соглашений, которые заключались между людьми на доверии, на основе
моральных обязательств (что не исключает и имеющиеся случаи написания
подобных писем под давлением одной из сторон). Два из трех
рассмотренных «разводных писем» определенно носят черты такого
добровольного соглашения. Все «письма» удалось рассмотреть в контексте
тех жизненных ситуаций, которые их породили. Сами по себе «разводные
письма» Колесникова, Рыбникова и Выморкова не являются сделанной мной
архивной находкой – они и ранее цитировались в нескольких исторических
трудах, но без какого-либо акцента на их значении. Новой в данном случае
является оценка их значимости для «истории снизу» как свидетельство
договорной практики разрешения сложных конфликтов помимо
официальных судебных инстанций и вопреки церковной догматике брачного
таинства. На примере «разводных писем» возможно показать, что обыватели
не просто игнорировали церковные установления (что подчеркивается в
статье Р.Биша), но и создавали свои правила жизни и действовали согласно
им. Умение строить жизнь на договорных началах, на доверии, а не на
вражде и обмане, свидетельствует о характере развития общества (в том
числе и «гражданского общества»). О том, сколь оно было свойственно
2
повседневной жизни российского населения XVIII в., возможно судить лишь
по незначительному количеству свидетельств. В их число, безусловно,
входят «разводные письма».
Практика написания «разводных писем» раскрывает еще несколько
важных социальных феноменов. Вероятно, традиция составления разводного
«письма» образовалась из казуса ухода супругов в монастырь, при которой
они легально давали друг другу «свободные» письма. С точки зрения
функционирования церковных правовых норм «письма» являются
очевидным свидетельством того, что письменное церковное право,
определявшее причины, по которым мог быть осуществлен развод
(прелюбодейство супруги, психическая невменяемость и др.), далеко не
полностью регулировало действия людей в этой области. Они сами находили
причины для развода. С точки зрения судебной практики наличие в судных
делах «разводных писем», которые иногда приносили сами истцы, и то, что
их «заверяли» своей подписью духовные отцы, говорит о том, что и
церковные власти отчасти принимали во внимание «разводные письма». Но,
одновременно, они пытались с практикой «гражданских разводов» бороться.
С точки зрения организации семейной жизни, написание «письма»
свидетельствует об ответственности, которую ощущали некоторые мужья,
оставляя по разным причинам в одиночестве своих жен. Они давали им
шансы снова выйти замуж. Хотя та свобода, которую получала жена в
результате выдачи ей мужем разводного «письма», являлась сомнительной,
ее ситуация была все же лучше и определеннее, чем положение тех жен,
которые оказались просто покинутыми, и мужья которых находились
неизвестно где.
Тексты разводных (или роспускных, отпускных) писем петровского
времени.
«Се аз, Кузьма Иванов сын Колесников, дал сие письмо жене своей Агафье
Елисеевой дочери, ежели похощет она итти замуж за другого, и я, Кузьма
Иванов сын Колесников, в том сие письмо даю на все четыре стороны, и при
сем письме свидетели…» (1718 г.)
«720 года августа в 1 день. Санкт Питербурхский житель, что напреж сего
был вологжанин посадской человек Иван Алексеев сын Рыбников, узнав свое
прегрешение пред Богом и моим государем во время бытности моей в
Вологде, явился по оговору в татьбе и ныне содержуся под арестом в
Надворном суде, а вседневного пропитания себе не имею, того ради признаю
по совести своей, что с женою своею уже жить по должности не свободен, а
которая дщерь наша при ней ныне живет, и последняя пожитки мои у дочери
моей, ей, жене моей, не брать, а имянно — Божия милосердия четыре образа
на окладе и вызолочены. И за своею я причиною жену свою Параскеву
3
Васильеву дочь от житья свобождаю, и где похочет — живет, и ежели
пожелает паки восприяти законного брака датца, на произволение в чем я
сим своеручным письмом обязуюся. А сие писмо для уверения писал Иван
Алексеев сын Рыбников своею рукой».
«Я, Степан, Осипов сын, Выморков, отпущаю жену свою на волю, как
похощет, хотя и замуж пойдет, я не искатель, а я хочу так жить, а свидетель
тому всевидящее око». (1722 гг.).
«Я, нижеподписавшийся, даю супруге… бракоразводное письмо, что мы по
известной ей, яко бывшей моей супруге и мне причинам…положили с
нашего общего с нею … согласия оной (брак) разрушить, с тем, чтобы как ей,
так и мне одному от другого быть во всю нашу оставшуюся жизнь свободну,
не препятствуя один другому вперед избрать по склонности другую
партию… и вступиь в супружество. А как мы при сем нашем общем
разрушении брака… сделали полный расчет и каждый свое к себе
возвратили, то как ей, графине Воронцовой по смерти моей от наследиков не
искать… равномерно по тому же и мне ни при жизни ея, ни по смерти от ея
наследников седьмой части не искать и по рядной возвращения ея имения не
требовать и рядную совсем уничтожить. В чем в уверение я ей при
свидетельстве избранных по общей нашей просьбе и согласию господах…
гр.Р.Л.Воронцове и кН. А.М.Голицине, даю сие письмо, получив от нея
другое к себе в равной сему моему силе» (Посл. четв. XVIII в. Цит. по:
Цатурова М.К. Указ.соч. с.203).
4