Третьего глаза

Олег Ернев
ТРЕТИЙ
ГЛАЗ
Комедия
Действующие лица:
Кондаков
Надежда Аркадьевна
Вера
Силаев
Комната с выходом на балкон. За столом
сидит Кондаков, скорбно обхватив голову
руками. Перед ним – толстый томик стихов
Пушкина. Он его перелистывает.
КОНДАКОВ. И может быть, на мой закат
печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
Перелистывает.
И горько плачу я и горько слезы
лью,
Но строк печальных не смываю.
Да. Это он про меня.
Перелистывает.
Пора, мой друг, пора!
Покоя сердце просит.
Действительно, пора! Спасибо, Александр
Сергеевич. Можно сказать, утешил на
прощание. Уж если такие гении уходят из
жизни, встречая пулю, то, что говорить о
нас, грешных. Мужчина не должен умирать в
постели: либо на войне, либо – пуля в лоб.
Из груди его доносятся приглушённые
рыдания. Он захлопывает томик, сует его в
большой нагрудный карман роскошного
бухарского халата. Вытирает слёзы. Взгляд
его выражает целеустремлённость и
решительность. Вынимает из ящичка стола
пистолет и коробочку с патронами к нему.
Положил на стол рядом с бутылкой
шампанского и открытой банкой красной икры.
Берёт ручку, листок бумаги, пишет. Написав,
читает:
- В моей смерти прошу никого не винить.
Умираю, потому что все кругом – воры и
жулики.
Подавил, прорвавшееся было рыданье.
- Сейчас бы выскочить на балкон и заорать
на всю планету: "Люди! Какие вы все
жулики!" Так ведь не выскочишь и не
заорёшь: балкон третий год на одном гвозде
болтается, и никому до этого нет дела. Нико-му! А ведь третий этаж... Да что балкон:
дом того и гляди развалится.
Налил шампанское в бокал, выпил.
- Уходить из жизни надо красиво!
Намазывает икру на булку. Вдруг что-то
увидел в банке, брезгливо рассматривает,
морщится. Подцепляет ножом инородный
предмет, рассматривает его в лупу.
- Ничего не понимаю. Улитка что ли? Или
мокрица какая? Нет, кажется, всё-таки
улитка. Да, улитка. Вон и панцирь.
Брезгливо отшвыривает предмет с вилки на
пол.
- Фу, гадость! Чуть не съел. Вот и попробуй
уйти красиво. В банку с икрой каких-то
улиток натолкали. Вот ведь написано: высший
сорт, свежесолёная. Про улиток ничего не
сказано. Это же надо, жульё! И ещё хотят,
чтобы я после этого жил! Вот сами живите и
терпите все это, а меня – увольте.
Бросает банку в урну. Вдруг, передумав,
достаёт её из урны, держит в руках, ползает
по полу с лупой в поисках выброшенного
предмета, находит, насаживает его на вилку
и уже с вилки отправляет обратно в банку.
Банку тщательно закрывает и бросает в урну.
- Не буду загрязнять... планету.
Вытер полотенцем руки. Снял халат,
аккуратно повесил его на вешалку. Взял
пистолет.
- Ну вот, теперь можно и начинать.
Вернее... кончать.
Вертит пистолет в руках, пробует, как
действует курок. Достаёт из коробки патрон,
загоняет в патронник. Несколько раз глубоко
вздохнул. Подносит пистолет к сердцу.
Пауза. Кладёт пистолет на стол. Снимает
рубашку, ладонью прощупывает, где сердце.
- Ничего не слышу. Совсем пульса нет.
промахнёшься.
Ещё
Достаёт из ящика фонендоскоп, концы его
вдевает в уши. Приставляет мембрану к
области сердца.
- Нет. Ничего.
Вынимает из клетки птичку. Держа её в
кулаке, приставляет к ней мембрану. Сердце
птички оглушительно грохочет.
Приставляет к своему сердцу - мёртвая
тишина. Отправляет птичку в клетку.
- Ничего не понимаю, где сердце?
Опускает воронку ниже к животу. Слабое
биение. Ещё ниже - биение нарастает.
- Ага, вот оно. Вот-вот-вот.
Опускает мембрану вниз к ноге. Биение всё
сильнее. Скидывает ботинок. Мощные удары
сердца.
- Испугалось сердечко-то. В пятки ушло. Что
ж, значит сюда и стрелять? А в какую? В
левую или в правую? В правую.
Целится в пятку. Шум сердца мгновенно
стихает.
- Господи! Куда же оно опять подевалось?
Ищет воронкой фонендоскопа. Сердце грохочет
в груди.
- Вернулось. Буду бить сюда. Сердце у меня
какое... блуждающее. Как, комета. Ох, опять
пропало. Что ж я так и буду за ним
гоняться?
Положил пистолет, достал птичку, поцеловал
ее в клюв и выпустил в окно, бросил
фонендоскоп. Зашагал по комнате, делая
гимнастику для пальцев.
- Нервы, нервы никуда не годятся. С такими
нервами как пить дать промахнёшься. А надо
в десятку. А то ведь не поверят. Скажут:
нарочно представление разыграл. Надо в
голову. Полчерепа - фьють! И моментальная
смерть. Только вот затылок... затылка
жалко. Женщинам почему-то мой затылок
нравился. Они говорили: лоб у тебя обычный,
невыразительный, а вот затылок… затылок
хорош. (Пытается рассмотреть в зеркало свой
затылок). Не знаю, что они в нём нашли, но
раз говорят… впрочем, мне и лоб мой
нравится. Нормальный лоб, высокий. Я бы
даже сказал, интеллектуальный. Глупые эти
женщины.
Снова взял пистолет, рассматривает его
составные части.
- Итак, нажимаем на собачку. Хм-м, что в
ней такого собачьего? Кто это придумал? На
хвост похоже. Так бы и назвал: хвост.
Нажимаем на хвост и... Бр-р-р!
(Отбрасывает пистолет). Как бы так
застрелиться, как бы нечаянно, чтобы не
знать об этом. А что если?
Достаёт тиски, фломастер, бечёвку, линейку.
Прикрепляет тиски к столу, зажимает в них
пистолет, взводит курок,
стреляет. Внимательно изучает след на стене
от пули. Ставит под дыркой у стены
вращающийся табурет и, вращая, поднимает
его до нужного уровня... Делает
соответствующие измерения. Рисует на лбу
фломастером круг. На пистолет устанавливает
оптический звуковой прибор, который даёт
сигнал в тот момент, когда дуло пистолета
точно совмещено с центром круга на лбу.
Привязывает к спусковому крючку шнур,
перекидывает его через ролик таким образом,
что конец шнура оказывается рядом с
табуретом. Заряжает пистолет.
- Вот теперь другое дело. Я хожу по
комнате, потом как бы невзначай, сажусь на
этот табурет и говорю: "Да, кстати, а что
это такое? Шнур какой-то. Дёрнуть что ли?"
Дёргаю. Выстрел, и я благополучно отхожу в
иной мир. Ну, приступим.
Встаёт с табурета, начинает ходить по
комнате, насвистывая какой-то незатейливый
мотивчик. Садится на табурет, ёрзает на
нём, совмещая нарисованную на лбу мишень с
оптическим прицелом.
Звучит сигнал. Он нагибается за концом
шнура. Сигнал перестаёт звучать.
- Ах, ты, сбил. Надо сначала
шнур...
Совмещает мишень с прицелом. Звучит сигнал.
- Да кстати... а что это такое?
(С "удивлением" рассматривает шнур)
- Шнур какой-то! Дёрнуть что ли? Ну, дёргай
же, чёрт бы тебя побрал! Не дёргается, нет.
Вскакивает с табурета, бодро ходит по
комнате, напевает, заводя себя, бросается
на табурет, хватает шнур, совмещает. Звучит
сигнал.
- Кстати, а это что такое? Шнур какой-то.
Дёрнуть что ли? Нет, не могу, не дёргается.
Сам не могу. Да и почему я сам должен
стреляться?! Они меня довели до такого
состояния, а сами хотят чистенькими
остаться? Не выйдет! Идея! Вот что я
сделаю.
Берёт большой лист бумаги, пишет на нем:
"ДРУЗЬЯ, ПОМОГИТЕ!!!".
Вешает плакат с наружной стороны двери.
Привязывает свободный конец шнура к ручке
входной двери, которая открывается наружу.
Таким образом, открывающаяся дверь
натягивает шнур и происходит выстрел.
Кондаков садится на стул, совмещает мишень,
дожидается сигнала. Сидит, затаив
дыхание, держит голову прямо. Пауза.
- Ну, давай, коммуналка, давай. Ты же
всегда чуешь, когда что-нибудь особенное
происходит.
В коридоре раздаются шаги. Кондаков
напрягся. Шаги всё ближе. Остановились у
двери. Видимо, человек читал надпись.
Кондаков зажмурился. Но... шаги стали
удаляться. Кондаков открыл глаза. Шаги
снова стали приближаться. Подошли к самой
двери. Кондаков зажмурился. Снова стали
удаляться. Открыл глаза.
- Вот садисты.
Шаги снова стали приближаться. Зажмурился.
Сигнал пипикал.
Шаги снова удаляются. Нервы Кондакова не
выдерживают. В бешенстве он срывается со
стула, бежит к двери. Распахивает
её. Выстрел. Мгновенно захлопнул дверь.
- Проклятье, забыл!
Подбежал к стене, разглядывает второй след
от пули.
- Точно бы в лоб.
Стук в дверь. Бросился на стул, поёрзал,
совместил, приготовился умереть.
- Войдите.
Дверь открывается. Выстрела не последовало,
поскольку Кондаков забыл перезарядить
пистолет. В комнату вплывает
улыбающаяся жизнерадостная Надежда
Аркадьевна. Прикрыв рукой лоб, Кондаков
неуклюже пытается загородить собой своё
хитроумное устройство.
КОНДАКОВ. Надежда Аркадьевна, я... вы...
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Видела. Читала. Вы же
знаете, Серафим Степанович, помогать другим
- моя миссия. Соседи - это
святое дело.
КОНДАКОВ. Спасибо. Тогда… выйдите,
пожалуйста, за дверь. Постойте там минуту,
потом постучите, я вам крикну: "войдите", и
вы войдёте. И… миссия выполнена. Только
обязательно постучите, чтобы я был готов к
миссии.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Поняла. А... зачем?
КОНДАКОВ (выпроваживая её). Войдёте и
узнаете. Я приготовил вам сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (озаряясь блаженством).
Мне? Сюрприз! Как это мило с вашей стороны,
голубчик.
КОНДАКОВ. Пустяки.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (Погрозив пальцем). Вы,
мужчины, такие проказники. Небось, чтонибудь эротическое?
КОНДАКОВ. О, более чем!
Крайне заинтригованная, Надежда Аркадьевна
исчезает за дверью. Кондаков перезаряжает
пистолет, бросается к табурету. У самого
табурета поскользнулся на отстрелянной
гильзе, грохнулся на пол. В это же
мгновение раздался выстрел. Это Надежда
Аркадьевна, не в силах сдержать
любопытства, тихонько приоткрыла дверь,
чтобы поглядеть на сюрприз. Пауза. Кондаков
лежит на полу. Надежда
Аркадьевна входит в комнату.
КОНДАКОВ (с плохо скрытым раздражением).
Что вы наделали? Вы испортили себе сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну, простите, Серафим
Степанович. Мы, женщины, такие любопытные.
Что это у вас стрельнуло?
КОНДАКОВ (прикрыв лоб ладонью). Это? А это
я... гвозди в стенку заколачиваю.
АННА АРКАДЬЕВНА. Пистолетом?
КОНДАКОВ. Ну да. Вы же знаете, какие у нас
стены. Молотком не загонишь.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (с завистью). Так,
может, вы и мне забьете, раз у вас такой
пистолет имеется. А то мне картины не
повесить в комнате. Уж больно картины
хороши.
Картины есть, а мужчины в доме нет. А без
мужчин, вы же знаете, голубчик... Без
мужчин в доме… (Помогает подняться с пола
Кондакову). Я хотела Силаева попросить. Так
ведь он же трезвым никогда не
бывает...
КОНДАКОВ. Хорошо, я вам после позабиваю. А
сейчас вы, пожалуйста, выйдите....
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (огорчённо). А сюрприз?
КОНДАКОВ. Вот выйдите, постучите, я крикну,
и вы войдёте. Будет вам и сюр и приз - всё
вместе.
Надежда Аркадьевна выходит за дверь.
Кондаков перезаряжает пистолет. Усаживается
на стул, совмещает
мишень, закрывает
глаза, напрягается, прибор сигналит.
КОНДАКОВ. Входите.
Тишина. Никого.
КОНДАКОВ (кричит). Входите! Уже можно!
За дверью раздаётся пронзительный женский
вопль. Вслед за ним - грохот падающего
тела. Кондаков вскочил, опрометью бросился
к двери, открыл её. Выстрел. Ударив себя по
голове и посылая проклятия в адрес своего
склероза, скрывается за дверью. Через
некоторое время возвращается, волоча
безжизненно повисшее в его руках Надежду
Аркадьевну, которая в полубессознательном
состоянии. Сажает её на табурет, легонько
хлопает её по щекам, приводя ее в чувство.
КОНДАКОВ. Что с вами случилось, Надежда
Аркадьевна?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (махнув в сторону двери,
слабым голосом). Там... в коридоре...
Страшное... ужасное...чудище…
КОНДАКОВ. Силаев, наверное.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. На четырёх ногах.
КОНДАКОВ. Совсем опустился человек, уже на
четвереньках ползает.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Да нет же, это крыса.
Такой страшный зверь... (Дико вопит и
отшатывается от Кондакова)
КОНДАКОВ. Что? Что такое, Надежда
Аркадьевна? Успокойтесь, это я, Серафим
Степаныч.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (тыча пальцем в его лоб,
переходя на интимный шёпот). Круг. Круг на
вашем лбу! Я вас правильно поняла? Это...
символ? Для духовности?
КОНДАКОВ (пощупав лоб). Это? Да... для
духовности. А как вы догадались?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну, это не трудно. Я
сама практикую медитацию. А скажите,
Серафим Степанович, это ведь у вас...
Изображение Третьего глаза?
КОНДАКОВ (теряя терпение). Да. Это – Третий
глаз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Так Вы – наш человек? Я
сама так поступаю при медитации. Свами
Рубимахудра советует подобную практику,
чтобы Третьему глазу легче было открыться.
Ведь при духовном совершенствовании, когда
Вы достигаете высшей степени, Третий глаз
открывается, и тогда...
КОНДАКОВ. Что тогда?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Тогда человек обладает
страшной силой. Он может всё.
КОНДАКОВ (недоверчиво). Всё?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Практически всё.
КОНДАКОВ. Даже застрелиться?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (укоризненно). Ну, это
ему ни к чему. Это из области вульгарного.
Но застрелить, не прибегая к оружию - да.
Воспламенить взглядом предметы. Взорвать
силой мысли, например, бензоколонку,
газопровод или разрушить дом. Скажу вам по
секрету: я стою на пороге величайшего
открытия...
КОНДАКОВ (мрачно). А я закрытия.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (вдохновенно). Открытия
Третьего глаза.
КОНДАКОВ (ещё мрачнее). А я закрытия первых
двух.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Но если Ваш Третий глаз
откроется раньше, чем мой, запомните: с
этой духовной силой надо быть крайне
осторожным. Нельзя никого ненавидеть.
Энергия должна быть направлена только на
созидание.
КОНДАКОВ. Я понял.
АННА АРКАДЬЕВНА. Стоит о человеке плохо
подумать, и вы его испепелите. Помните,
Серафим Степанович, что вы - избраны Богом.
Ваша жизнь принадлежит всем нам. Богу и
нам. Нам и Богу! (Удаляется)
Кондаков стоит некоторое время,
задумавшись. Видимо, сказанное произвело на
него некоторое впечатление.
дверь.
Резкий стук в
КОНДАКОВ. Минуту!
Перезаряжает пистолет, бросается на стул,
поёрзал, совместил, всё, что надо
запипикало.
Войдите!
Молчание. Вытирает обильно льющийся пот.
Войдите, чёрт бы вас побрал!
Снова стук в дверь. Вскакивает, бежит к
двери открывать. Но у самой двери вспомнил,
отвязал шнур от дверной ручки, открыл
дверь. На пороге - молодая, очень
привлекательная девушка, статная, яркая,
улыбающаяся. В руках у нее толстая
папка с документами, она смотрит в них,
затем на Кондакова.
ВЕРА. Здравствуйте. Кондаков Серафим
Степанович – вы?
КОНДАКОВ (на секунду опешил, потом
опомнился. С некоторым раздражением). Я же
кричал Вам: «Войдите!» Почему Вы не вошли?
ВЕРА. Читала надпись на Вашей двери.
Так это вы?
КОНДАКОВ. Ну, я. А в чём, собственно, дело?
ВЕРА. А в том, что мы те самые друзья,
которые помогают.
КОНДАКОВ. Вы?
ВЕРА. Мы. И я в том числе. Я являюсь
представителем депутатов местного
муниципального образования номер сто
двадцать …
КОНДАКОВ (перебивая). А-а…, чиновнички
пожаловали.
ВЕРА. Не пожаловали, а реагируем на ваши
письма с просьбой починить ваш балкон
(Деловито заглядывает в бумаги и читает).
От вас поступило три письма в наше
муниципальное образование, два письма в
отдел охраны памятников, три письма в
Комитет городского хозяйства, одно письмо в
Службу Президента и одно…самому Президенту.
КОНДАКОВ. И что Президент? Прочитал мое
письмо?
ВЕРА. Мы точно прочитали. И вот я здесь. С
Президентом Вы, Серафим Степаныч
погорячились. Можно было бы и не обременять
жалобами государственного человека.
КОНДАКОВ. Ничего не погорячился. Вас,
чиновников иначе не пробьёшь.
Пока либо сосулька на голову не свалится,
либо…
Кондаков встал, нервно зашагал по комнате,
раскидывая мебель.
ВЕРА. Ну, успокойтесь, успокойтесь. Вот мы
уже здесь. Пишите вы хорошо, тут у нас
много Ваших писем. И по поводу вырубленных
деревьев, и по поводу украденных
архитектурных ценностей.
КОНДАКОВ. Знаете, как душа болит. Сколько
уже потеряли. Вон с Дома на Карповке Орла
сняли и так и не вернули. По всей Карповке
деревья вырубили и хоть бы одно посадили.
Так пни двадцать лет и торчат, как гнилые
зубы. Где хоть одна Екатерининская улица?
Где хоть бы один Елизаветинский переулок?
Где хоть одна улочка великого Столыпина?
Где памятники Александрам, Павлам? Где
памятники Расстрелли, Клодту, Воронихину
Кваренги? Зато вон они улицы: Диктатуры
пролетариата, Комиссариата,
Пролеткульта,памятники новейшим убийцам,
жуликам и ворам. Это в культурной столице!
Постеснялись бы так называть. Эх!
Чиновнички! А в Москве что делается?
Бандитов Япончиков на Ваганьковском
кладбище хоронят! Это рядом с Есениным,
Высоцким! Давайте теперь своих гениев
выкапывать и на свалку, чтобы места
освободить япончикам, каким-то дедам
хасанам. Давайте, выкапывайте!!!
ВЕРА. Успокойтесь, Серафим Степанович. Вы
сейчас всю мебель разломаете. Я, между
прочим, только вторую неделю работаю на
этом месте и хочу сделать всё, что от меня
зависит …
КОНДАКОВ (опять перебивая, саркастически).
Значит, вы еще не прожжённая чиновница, еще
что-то даже сделать хотите… Вы
петербурженка?
ВЕРА (растерянно). Нет, я из…
КОНДАКОВ. Из какого-нибудь Урюпинска.
ВЕРА. Не угадали. Из Сердечного.
КОНДАКОВ. Что это такое?
ВЕРА. Поселок такой на Севере. Люди там
очень сердечные живут. Так и назвали –
Сердечное.
КОНДАКОВ. Неужели где-то еще сердечные люди
остались?
ВЕРА. Конечно. И много.
КОНДАКОВ. Да. Вы симпатичная. Как Ваше имя?
ВЕРА. Вера.
КОНДАКОВ. Вы очень симпатичная, Вера.
Наверное, и впрямь сердечная. Сколько я
ходил, просил, говорил, что на головы
прохожим рухнет. Умолял. Никому дела не
было. А теперь, когда... теперь… Не нужно
балкона. Ничего не нужно.
ВЕРА. Теперь, значит, пусть рухнет?
КОНДАКОВ. Да теперь пусть хоть весь мир
рухнет, наплевать.
ВЕРА (увидев открытую бутылку шампанского и
недопитый фужер с шампанским).
Как это наплевать?
КОНДАКОВ.- А так. Пусть рухнет, а я буду
сидеть и попивать шампанское.
ВЕРА (возмущенно). Попивать?
КОНДАКОВ. Да буду сидеть и попивать.
ВЕРА. Не будете попивать
КОНДАКОВ. Почему это не буду? Мое, между
прочим, шампанское. Буду сидеть и попивать.
ВЕРА. А я говорю - не будете. Ставьте вот
здесь свою подпись. Я спущусь за рабочими,
они сейчас внизу оборудование
устанавливают, и мы будем варить ваш
балкон.
КОНДАКОВ. Идите и варите обед. А я буду
попивать шампанское.
Демонстративно берет бокал и пытается его
выпить. Девушка отбирает у него бокал.
ВЕРА. Не будете вы пить шампанское.
КОНДАКОВ. Слушайте… Что это вы себе
позволяете?
ВЕРА. То, что надо, то и позволяю. Нечего
быть равнодушным. Нельзя никогда терять
надежду.
КОНДАКОВ. Кто вам сказал, что я ее потерял?
ВЕРА. Я вижу.
КОНДАКОВ. Ничего вы не видите
ВЕРА. Я вижу, потому что я заочно учусь на
психолога и вижу, что вы готовы сдаться.
КОНДАКОВ. Сдаться?
ВЕРА. Да. Сдаться.
КОНДАКОВ. Ха-ха!
ВЕРА. Ничего не ха-ха.
КОНДАКОВ. А я говорю: ха-ха-ха!
ВЕРА. И нечего хохотать. У вас на лбу
огромный синяк, вы ударились лбом?
КОНДАКОВ. Да, я ударился лбом
ВЕРА. У вас, возможно, легкое сотрясение…
КОНДАКОВ. Тяжелое у меня сотрясение.
Большое, огромное.
ВЕРА. Ну, вот видите, и вы в отчаянии. Но
не надо отчаиваться… Вы приняли какиенибудь меры?
КОНДАКОВ. Да, принял.
ВЕРА. Какие?
КОНДАКОВ. Радикальные. И вы сейчас мне
поможете.
ВЕРА. Охотно. Я для этого и здесь.
КОНДАКОВ (ещё более заинтересовываясь
девушкой). Как вы сказали вас зовут, Вера?
ВЕРА. Вера.
КОНДАКОВ. Красивое имя, символичное.
ВЕРА. Да. У вас тоже имя красивое. Редкое.
Серафим. И шестикрылый Серафим на перепутье
мне явился…
КОНДАКОВ (удивлённо). О, Пушкина цитируете?
Знаете Пушкина?
ВЕРА. Обожаю. Первые две главы Онегина
наизусть выучила.
КОНДАКОВ. Да вы настойчивая.
ВЕРА. Вы, судя по письмам, тоже.
КОНДАКОВ. Это правда - настойчивый! Вы
сейчас в этом убедитесь. Я все довожу до
конца.
ВЕРА. Я тоже. Поставьте подпись, и я
вернусь с рабочими.
КОНДАКОВ. Давайте.
Кондаков расписывается в документах.
Вера исчезает. Кондаков подходит к своему
устройству
КОНДАКОВ. Ох уж эти женщины! Как отвлекают.
Ещё немного и решимости не хватит. Ну, нет.
Она сказала, что я решительный. Потом как
жить с презрением к самому себе? Нет уж:
назвался груздем, полезай в... ящик.
Проверяет, заряжен ли пистолет. Стоя спиной
к двери не видит, как та открывается и в
комнату осторожно, на цыпочках вплывает
Надежда Аркадьевна. Как тень, прошмыгнув
мимо Кондакова, садится на табурет, сидит в
торжественной позе. На
лбу у неё нарисован живописно раскрашенный
третий глаз.
Кондаков проверив заряд, возится с ручкой
двери, привязывая шнур. Готово.
Поворачивается, чтобы пойти к табурету,
видит Надежду Аркадьевну, застывает в
испуге.
КОНДАКОВ. Что... с вами, Надежда
Аркадьевна.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Третий глаз, голубчик.
Как и у вас. Он у меня уже заморгал.
КОНДАКОВ. Как заморгал?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Там, внутри лба. Вотвот откроется.
КОНДАКОВ (с искажённой гримасой) Встаньте,
пожалуйста, с этой табуретки.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Не могу. Я
сосредоточена.
КОНДАКОВ. Встаньте, ради всех святых. Это
опасно!
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Сама знаю. Во мне всё
бурлит, вскипает, я чувствую, что сейчас
взорвусь, как триста тонн тротила. О, этот
чувственный цунами!
КОНДАКОВ. Чувственный? Вы же говорили
духовный?
НАДЕЖДА АРКАДБЕВНА. Сублимация, мой
дорогой, Серафим Степаныч. Сейчас энергия
сублимируется, потом трансформируется…
Дверь незаметно открывается. Выстрел.
Пошатываясь, входит пьяненький Силаев.
СИЛАЕВ. Серпаныч, рюмку не нальешь? Или
взаймы?
КОНДАКОВ. Силаев. Ты почему без стука? Ты
мне все испортил. Разве не видишь, у меня
дама.
Склонился над Надеждой Аркадьевной. Силаев,
окинув взглядом комнату, наткнулся на
бутылку с шампанским. Подкрадывается к ней.
Хотел было взять бутылку, но передумал.
Берет бокал и выпивает. Аккуратно ставит
бокал на место.
Пардон. Все понял. Чужому счастью не мешаю…
Любовь – превыше алкоголя.
Гордо удаляется, ударившись об косяк и чуть
не рухнув. Дверь захлопывается. Напряжённая
пауза. Надежда Аркадьевна сидит в кресле с
откинутой назад головой.
Прямо посередине глаза, там, где зрачок тёмная, величиной со зрачок, дырочка.
Кондаков, не смея вздохнуть, смотрит на
сидящую без движения соседку.
КОНДАКОВ. Надежда Аркадьевна. (Молчание).
Надежда... Аркадьевна. (Немая сцена)
Надежда... Ар...
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. (С торжествующим
воплем) Эврика! Мой третий глаз открылся.
Пистолетик ваш сам выстрелил. Свершилось. Я
достигла совершенства.
Встаёт, прямо держа голову, словно у неё на
макушке кувшин, идёт к двери, бормоча:
«Свершилось! Сам выстрелил! Энергия
потекла!» (Исчезает за дверью)
КОНДАКОВ (Рассматривает дырку от последнего
выстрела, делает замеры). Ёлы-палы, чуть не
убил соседку. Хорошо, что
на голову ниже меня. Этот чёртов зрачок у
неё на лбу... Показалось - дырка от пули.
Перезаряжает пистолет. Входит Вера.
КОНДАКОВ. Вера? Вы не ушли?
ВЕРА (изумлённо). Так ведь рабочие.
КОНДАКОВ. Что рабочие?
ВЕРА. Они сейчас под вашим балконом
закончат сварку и к вам поднимутся.
КОНДАКОВ. Ах да. Совсем забыл. Хорошо.
Только вот что, Вера, вы сейчас, раз вы у
нас такая сердечная, снова выйдите, потом
постучите, и когда я скажу: «Войдите» входите, ладно? (Смотрит на девушку с
интересом). Признайтесь, мужу изменяете?
ВЕРА. Да что у Вас всё какие-то подозрения?
Почему у вас негативное отношение к людям?
Во-первых, мужа у меня нет, а во-вторых,
если бы был, на то он и муж. С чего бы мне
ему изменять? Мужа надо любить. Верно?
КОНДАКОВ. Верно.
ВЕРА. Жалеть надо. Особенно у нас. Вы же
вымираете, как мамонты.(Вздохнув) В
Петербурге, кстати, по последним
статистическим данным, вас намного меньше,
чем нас.
КОНДАКОВ. Это статистика?
ВЕРА. Да.
КОНДАКОВ (хмуро). Она не верна?
ВЕРА. Почему это?
КОНДАКОВ. Потому что скоро на одного станет
меньше. Эх, Вера, красивая Вы девушка, а
мужа нет.
ВЕРА. Смешной вы, право, странный. Как
будто мужья в магазинах продаются. Пошла на
склад, выбрала...
Там, откуда я приехала, нас таких
незамужних, стада целые…
КОНДАКОВ. Оно и видно, что вы с пастбищ.
Такая красавица. А тебя балкон варить!
ВЕРА. Да не меня. Там мужчины…
КОНДАКОВ. Ну да всё равно. Эх, ручки- то…
(внимательно разглядывает руки девушки).
Красивые руки. Перстами лёгкими, как сон…
Разве они созданы для того, чтобы… ходить
по квартирам да балконы проверять.
Перстеньки на них с алмазами да рубинами
просятся.
(Вдруг помрачнев А что заставило
помрачнеть? ). Перстеньки? Алмазы? А потом
вы этими ручками в алмазах и рубинах нам за
горло и душу из нас вытряхивать. Нет,
больше не куплюсь на эти милые мордашки. К
чертовой матери! Вот что, Вера.
Выйдите, постойте за дверью и... и потом
входите. Когда позову. И можете варить,
бетонировать, заколачивать…
Вера неуверенно покидает комнату, по пути
несколько раз оглянувшись.
КОНДАКОВ (стоит задумавшись). Как она на
меня смотрела. Есть ведь ещё на свете
девушки, которые умеют ТАК смотреть. А
фигура! А волосы! (Сосредоточен на ее
образе и оттого рассеян).Зря я ее обидел.
Ну, да ладно. Что уж теперь. Итак,
последний патрон.
(Ищет патрон в коробочке).
Где патрон? (Трясёт пустую коробку).
Должно быть шесть штук. Я стрелял всего:
раз, два, три... пять раз. Ровно пять.
Значит должен быть шестой. Вот же на
коробке написано: шесть патронов. Тульский
оружейный завод. Вот и укладчик
зафиксирован: Амосова Н. Н. Чтоб тебе,
Амосова Н.Н. застрелиться моим недоложенным
патроном. Мне-то, мне-то теперь чем
стреляться? Пальцем? Всё. Не хочу с таким
народом стреляться. Буду жить назло жуликам
и ворам. (Бросается демонтировать свою
систему).
Сначала нас разоряют, потом доводят до
самоубийства. Хватит. Будем жить и
возрождаться. Права Надежда Аркадьевна: я
должен жить. Моя жизнь принадлежит...
народу… Вон какие девушки рядом ходят. А
как смотрят? А как смущаются! Им и так
мужчин не хватает, а я чуть было не… Дурак,
чуть было не погиб. Спасибо жуликам патрон не доложили. Спасибо вам, дорогие
жулики и воры! Низкий вам поклон. От вас
тоже какая-то польза. Ну вот. Буду учиться
жить, любить и быть сердечным. Хочу жить и
любить. Господи, какое это счастье
- жить!
Выбегает на балкон, кричит на весь город: «
Жить! Жить и лю....ю...ю....» Голос его
уносится вниз, потом грохот и тишина. Дверь
открывается. Входит Вера.
ВЕРА. Серафим Степа…, это я. Уже можно?
(Озирается, никого не видит).
Странно. Где же вы? (Выглядывает на балкон,
возвращается) Не поняла: что там
приваривать? Балкон-то где? Балкона и в
помине нет. Серафим Степанович, куда вы
спрятались?
Вытаскивает мобильный. Но не успевает
позвонить, как входит Силаев.
СИЛАЕВ.
Пардон.
мешаем.
бутылку
Пардон. Хозяин… Серпаныч. (Вере).
Все понял. Чужому счастью не
Любовь превыше всего. (Смотрит на
шампанского). Мне разрешили.
Наливает в стакан, красивым жестом подносит
стакан ко рту, выпивает, театрально
кланяется и исчезает, бормоча: «Любовь
превыше всего!»
ВЕРА (звонит). Алло, Василий? Где вы? Что?
Что??? Мансурова вытаскиваете? Откуда
вытаскиваете? Из-под балкона?! Как
придавило? Когда? Только что? Но он жив?
Слава Богу. Вызывайте скорую. Сейчас!
Спущусь к вам.
Входит Кондаков. Пошатывается. Держится
руками за стены. Одежда вымазана,
порвана. Возбуждённо что-то бормочет. В
возбуждении не замечает Веры, которая
смотрит на него изумлённо, не понимая, что
происходит. Кондаков сбрасывает грязную
одежду. Взгляд его безумно-вдохновенный.
Видно, что в его сознании произошло
радикальное изменение.
КОНДАКОВ. Господи, да как же мне теперь в
тебя не верить?!
Всё сделать, чтобы застрелиться - и
остаться в живых!
Грохнуться с третьего этажа на асфальт и
попасть в какой-то мусор, в какие-то
коробки! Спасибо тебе, Силаев, что выбросил
мусор под мой балкон. Спасибо тебе,
родненький. Есть что-то хорошее в русских
людях. Хорошо, что они патроны не
докладывают и мусор под окнами оставляют. А
еще говорят умом Россию не понять. Да все
понятно. (Вынимает из ящика пистолет,
рассматривает его с новой точки зрения). А
ведь стоило нажать на этот... на этот
хвост, на этот крючочек и... Но ОН (с
умилением смотрит в потолок) защитил.
(Истово крестится). И вот: все косточки
целы, ножки, ручки - вот они. И ни одной
царапинки! Всё при мне. Чтобы я мог тебе
кланяться, Господи!
(Бухается на колени с пистолетом в руке,
принимается истово биться лбом об пол)
Господи, верую! Господи, верую! Верую!
Верую, Господи!
Некоторое время слышны только его
восклицания и крепкие удары лбом об пол.
Вера не может оторваться от этого зрелища,
смотрит некоторое время на Кондакова с
раскрытым ртом, в глазах её появляется
испуг, понимает, что она здесь лишняя и
пора оставить хозяина одного. На цыпочках
старается покинуть комнату, каблук попадает
в расщелину вспученного паркета, она
падает.
КОНДАКОВ (резко обернувшись на звук, увидев
эту картину, грозно).
Стоять! (Тычет в девушку пистолетом) Ни с
места. Вот ты-то мне и нужна, Вера. С тебято я и начну!
ВЕРА (прикрываясь папками).
Я... нет.... не надо... пожалуйста. Я…
хотела, как лучше. Не убивайте.
КОНДАКОВ. Придется. Жаль, (откровенно
любуется ею). Такая красавица и… и
чиновница. Чиновницу мы убьем.
ВЕРА. Это временно. Я учусь, я буду
психологом.
КОНДАКОВ. А психолога оставим. Чиновник,
Вера, это не профессия. Но какая же ты
красивая девушка, Вера. Как ты мне
нравишься, просто сил нет.
ВЕРА. Серафим Степаныч. Вы… это… пистолет
уберите.
КОНДАКОВ. Не бойтесь, Вера, он не заряжен.
ВЕРА. Вы тоже мне очень нравитесь, но
только…
КОНДАКОВ. Что? Что только?
ВЕРА. Только вы, простите, в трусах смешно
смотритесь. В трусах и с пистолетом. И
(расхохоталась) с синяком на лбу.
КОНДАКОВ (Набрасывает на себя халат,
проникновенно). Это не синяк, Верочка. Это
– Третий глаз. И он у меня открылся. Когда
я в мусорные коробки упал. Где же ты раньше
была, Вера? Разве б я стал с такой девушкой
стреляться? Влюбился я в тебя, вот что,
сердечная ты моя.
ВЕРА. Так я... Да вы мне с самого начала
понравились Мне нравятся такие чудные. А
вы… женаты?
КОНДАКОВ. Нет, Вера, я не женат.
ВЕРА. Такой видный мужчина с красивым лбом…
и неженатый…
КОНДАКОВ. Вам нравится мой лоб?
ВЕРА. Высокий, интеллектуальный. Волевой
подбородок. В глазах – воля и
решительность. Обожаю интеллектуалов.
КОНДАКОВ. По-вашему, я интеллектуал?
ВЕРА. А разве нет? Как Вы за Петербург
болеете, за его разрушающиеся памятники…
Нам академики пишут и Вы.
КОНДАКОВ. Милая ты моя! Подумать только, а
ведь я чуть было не застрелился из вот
этого дурацкого пистолета.
ВЕРА. Ой! Да что вы. Уберите.
КОНДАКОВ. Да он не заряжен. Одного патрона
не хватило. А то бы вот так…
Дурачась, приставляет к сердцу пистолет,
нажимает на курок. Выстрел. Кондаков
замертво падает на пол. Немая сцена.
ВЕРА. Ой, что же вы наделали, Серафим
Степаныч? Вы что, застрелились? (Молчание).
Да скажите же что-нибудь!
Тормошит его изо всех сил.
КОНДАКОВ (открыв глаза). Заряжен.
ВЕРА. Что?
КОНДАКОВ. Он, оказывается, был заряжен, я
со счета сбился.
ВЕРА. Вы ранены?
КОНДАКОВ. В самое сердце.
ВЕРА. Нет, правда?
КОНДАКОВ. Правда.
ВЕРА. Ну, Серафим Степаныч. Если в сердце…
как же вы …разговариваете… и на меня
смотрите?
КОНДАКОВ. Повезло, Верочка, повезло. Вы не
поверите, но Пушкин спас.
ВЕРА. Пушкин?
КОНДАКОВ. Да. Александр Сергеевич. Наше
все. В том числе и спасение от пули.
Вынимает из кармана халата томик Пушкина.
Целует его.
Небольшая дырочка, но томик цел. Видите? И
вы будете рассказывать мне сказки про
электронные книги? Вы будете мне втюхивать
какие-то дурацкие ридеры?! Книга! Книга! И
только книга! Ничто её не заменит.
Хватает Веру, заваливает ее на себя,
целует. Дверь открывается. На цыпочках
входит Силаев. Подкрадывается к бутылке,
наливает бокал, выпивает и так же бесшумно
удаляется.
В комнату вбегает возбуждённая Надежда
Аркадьевна. Мечется по комнате.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Спрячьте меня, молодые
люди! Спрячьте скорее!
КОНДАКОВ. Что случилось, Надежда
Аркадьевна?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Случилось то, что...
(шёпотом) Вы же знаете, Серафим Степанович,
что у меня открылся третий глаз.
КОНДАКОВ. У меня тоже.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Ну вот. Потекла
колоссальная энергия и... Теперь меня
заберёт полиция.
КОНДАКОВ. С чего бы это ей вас забирать?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Как это с чего? Я одна
во всем виновата.
КОНДАКОВ. Вы?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Я. Точнее, моя энергия.
Увидела под своим окном
Силаева. Дай, думаю, сосредоточусь на нём,
попробую вылечить его своей энергией от
алкоголизма. Напряглась, сосредоточилась,
ну как здесь у вас, когда пистолетик ваш
сам выстрелил. Но видимо, я еще не
научилась управлять энергией, она
материализовалась, ударила в другое место.
Что-то рухнуло, грохнуло, вскрикнуло. (Вой
сирены за окном. Надежда Аркадьевна
выглядывает во двор) Ой! Ой, мамочка
родная!!! Скорая и МЧС. Ой, смотрите! И это
все я!
У Веры звонит мобильный.
ВЕРА. Алло, ой, чуть не забыла. Подъехали?
Спускаюсь. Что? Что вы говорите? Еще два? А
Мансуров? Жив? (Надежде Аркадьевне и
Кондакову) Еще два балкона рухнули. Ваш дом
разваливается.
КОНДАКОВ. Ну и превосходно. Свершилось! Это
значит, что нас, наконец-то, переселят.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Правда?
КОНДАКОВ. Тридцать лет мы ждали этого
переселения. Новые квартиры. Новая жизнь!
Спасибо Вам, Надежда Аркадьевна, за Вашу
разрушительную энергию.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Да я хотела
посозидать.
КОНДАКОВ. Диалектика, Надежда Аркадьевна,
диалектику никто не отменял: созидание
через разрушение.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Так меня не посадят?
За балконы?
КОНДАКОВ. А никто не узнает. Мы с Верой про
вашу молнию... мы ни слова. Даже под
пытками. Правда, Вера?
ВЕРА. Ну, если не очень больно пытать
будут.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (бросается их обнимать).
О, какие люди! Какие чудные, милые люди!
Какая восхитительная страна! Да вот что,
Серафим Степанович, - но это строго между
нами – я ведь начинаю работу над четвёртым
глазом.
КОНДАКОВ (крайне заинтересованный). Что вы
говорите? А где... он... э-э-э...?
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. В районе пупочного
центра. (Увидев пистолет). А вы мне в новой
квартире своим пистолетиком
гвозди позабиваете? Нет, я бы конечно,
могла бы и своей энергией, но вы же видите,
какая она у меня неуправляемая.
КОНДАКОВ. Обещаю. Гвозди забью. А Вам
обязательно над Силаевым надо поработать.
Ведь у него жена только полгода назад
умерла, ему тяжело пережить утрату.
Спивается человек. На вас вся надежда.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Скажу Вам по секрету,
Серафим Степаныч, я над ним уже вовсю
тружусь. Он умнейший человек, какие труды
по ботанике писал…
И у меня уже есть успехи. Эдуард Иванович
уже водку совсем не пьёт, он предпочитает
шампанское. Завтра мы с ним идем в
оранжереи. Орхидеями любоваться.
Кондаков наливает в бокалы шампанское.
КОНДАКОВ. Ну вот, Вера, ты и сотворила
сразу два чуда. Предел мечтаний - новая
квартира.
ВЕРА. А второе?
КОНДАКОВ (глядя на нее с любовью). А
второе? А второе - это новая дружная семья.
ВЕРА (осторожно дотронувшись рукой до его
лба, с нежностью).
Ну, точно - лбом ударились. Эх, почаще бы
люди так лбами ударялись!
Пригубляют шампанское. Усиливающийся вой
сирен Скорой помощи, МЧС и, на всякий
случай, пожарных автомобилей.
Поставив бокалы на стол, все трое увлеченно
смотрят в окно. Входит Силаев с букетиком
цветов в руках. Видя, что никто на него не
обращает внимания, берёт бутылку, выпивает
остатки прямо из горлышка. Потом опустошает
бокалы. Вставляет букетик в пустую бутылку,
и, сделав красивый благодарственный жест,
тихонько удаляется, бормоча: «Любовь,
господа, превыше всего. Любовь – превыше
алкоголя».