Работа выполнена на кафедре теории языка и перевода

Работа выполнена на кафедре теории языка и перевода Тверского
государственного университета.
Научный руководитель
Официальные оппоненты:
доктор филологических наук, профессор
М.Л. Макаров
доктор филологических наук, профессор
В.И. Карасик
кандидат филологических наук, доцент
М.В. Оборина
Ведущая организация
Сибирский федеральный университет
Защита состоится «21 » июня 2011 г. в 14 час. 30 мин. на заседании
диссертационного совета Д 212.263.03 в Тверском государственном университете по адресу: Россия, 170100, г. Тверь, ул. Желябова, д.33, зал заседаний.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета по адресу: Россия, 170100, г. Тверь, ул.
Володарского, 42.
Отзывы можно направлять по адресу: Россия, 170100, г. Тверь, ул.
Желябова, 33, ученому секретарю.
Автореферат разослан «19» мая 2011 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Д 212.263.03
кандидат филологических наук, доцент
В.Н. Маскадыня
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Реферируемое исследование посвящено дискурсивному конструированию опыта межкультурной коммуникации в биографическом нарративе
(на примере «Хожения за три моря» Афанасия Никитина). Выбор материала исследования не случаен: неоднократно становясь объектом исследования исторической и литературоведческой наук, «Хожение за три моря»
(далее «Хожение»), написанное во второй половине XV века, все еще остается определенной загадкой для современного читателя. Попытки заполнить лакуны в понимании этого средневекового текста привели к
осознанию нового угла зрения на поставленные в нем вопросы. Инструментарий теории межкультурной коммуникации открыл оригинальные пути подхода к «Хожению» и его возможные интерпретации в качестве
описания опыта межкультурной коммуникации в терминах культурной и
религиозной идентичности и ее сохранения, культурного шока, аккультурации, оппозиции «свой – чужой» и ее воплощении средствами текста.
Кроме того, «Хожение» представляет собой краеведческий интерес.
Актуальность настоящего исследования обусловлена его включенностью в контекст современных работ в отечественной и зарубежной
лингвистике и смежных гуманитарных дисциплинах, посвященных выявлению и изучению дискурсивного конструирования, с одной стороны, и
описания опыта межкультурной коммуникации, с другой. В современной
лингвистике данные темы с разной степенью эксплицированности поднимались в лингвокультурологии, этнопсихолингвистике, дискурс-анализе,
лингвистике текста, поэтике нарратива и т.д.
Объектом диссертационного исследования является дискурс межкультурной коммуникации в литературном нарративе. Предметом же выступает моделирование дискурса межкультурной коммуникации на
материале «Хожения».
Цель работы заключается в рассмотрении семантических, синтаксических и прагматических средств описания опыта межкультурной коммуникации в тексте «Хожения за три моря». Для осуществления данной цели
нами поставлено несколько задач.
1. Систематизировать существующие в различных отраслях лингвистики модели и категории анализа нарратива.
2. Рассмотреть сложившиеся в современной науке теоретические
представления о релевантных для данной темы аспектах межкультурной коммуникации
3. Обобщить существующие подходы к анализу текста «Хожения» и
другим памятникам письменности того времени, аналогичным по
жанру.
3
4. Выделить в данном тексте элементы, представляющие в полидискурсивной динамике знакомство нарратора с культурно новыми
реалиями.
5. Выявить стратегии конструирования нарратором образа «чужого»
в инокультурной среде и трансформацию этого образа в образ
«другого».
6. Проследить способы конструирования нарратором своей культурной и религиозной идентичности на протяжении всего повествования.
Материалом исследования послужил текст «Хожения за три моря»
Афанасия Никитина, уникальный памятник русской средневековой словесности. За основу взят вариант транскрипции «Хожения», представленный в Софийской летописи, перевод С.Н. Кистерева. В отдельных случаях
приходилось сверяться с факсимильным изображением оригинала. Работа
производилась по изданию «Хожения», осуществленному в Архивном отделе Тверской области (Хожение за три моря. – Тверь. – 2003. – 166 с., ил.)
Наряду с общенаучными методами исследования использовалась
совокупность лингвокультурологических методик и методик дискурсанализа, центральным компонентом которого служит комплексный анализ
лингвистических аспектов конструирования опыта межкультурной коммуникации в нарративном памятнике русской словесности. Применялись
также комплексный теоретический анализ, методы наблюдения, сравнения
и синтеза, метод сопоставительного анализа данных и метод моделирования; циклично использовались индуктивный и дедуктивный методы.
В результате проведенного исследования сформулированы и выносятся на защиту следующие положения.
1. «Хожение за три моря» Афанасия Никитина является уникальным
текстовым воплощением раннего опыта межкультурной коммуникации, что позволяет рассматривать его с использованием категориального аппарата нарратологии, дискурс-анализа и теории
межкультурной коммуникации.
2. Сложность исследуемого материала обусловливает необходимость его описания на междисциплинарном уровне, что в свою
очередь создает предпосылки для получения нового научного
знания, релевантного для широкого круга гуманитарных дисциплин.
3. Лингвистический анализ памятника позволяет содержательно
наполнить традиционные для современной теории межкультурной коммуникации категории идентичности, этноцентризма, аккультурации, культурного шока и т.д.
4. В нарратологической структуре «Хожения» выявлены три пласта:
нарративный, итеративный и перформативный, а также способы
их многоуровневого взаимодействия.
4
5. Маркирование ситуаций межкультурного взаимодействия в нарративе происходит посредством наделения фрагмента текста событийностью.
6. Особым средством конструирования опыта межкультурной коммуникации является переключение языкового кода и общий полилингвизм памятника.
Методологической основой исследования стали теоретические положения работ по нарратологии Ю.М. Лотмана, В.И. Тюпы, Б.В. Дубина,
Д.Б. Гудкова, В. Шмида, Д. Кавелти, У. Эко, работ по литературоведению
Н.С. Трубецкого, Н.В. Водовозова, А.М. Осипова, В.А. Александрова и
Н.М. Гольдберга, исследования в области межкультурной коммуникации
(Бергельсон 2004; Грейдина 1999; Грушевицкая, Попков, Садохин 2002;
Карасик 2002; Клюканов 1999, Леонтович 2002; Тузлукова, Богуславская
2002; Шмелев 2004; Ф. Хинненкамп 1994; У. Харт 1996; Тер-Минасова
2004; Халеева 1999), а также принципы дискурс-анализа, представленные в
работах М. Л. Макарова, В. И. Миловидова, Р. В. Черкасова и др.
Научная новизна исследования определяется применением комплексного дискурс-анализа и теории межкультурной коммуникации к памятнику русской литературы XV века. Теория межкультурной
коммуникации как самостоятельная дисциплина преимущественно сосредоточена на ситуациях взаимодействия культур в современности и обосновании возможных стратегий разрешения межкультурных несоответствий и
даже конфликтов. Описания ранних опытов межкультурной коммуникации
фактически никогда не были предметом ее рассмотрения.
Теоретическая значимость исследования заключается в содержательном наполнении традиционных для межкультурной коммуникации категорий идентичности, аккультурации, культурного шока; в углублении
теории нарратива при комплексном подходе к нарратологической структуре художественных нарративных текстов. Полученные результаты уточняют теорию дискурса в аспекте моделирования опыта межкультурного
общения.
Практическая ценность настоящей работы определяется возможностью применения ее результатов в широком диапазоне общих и специальных курсов по лингвистике текста, теории дискурса, нарратологии,
межкультурной коммуникации, литературоведению и русской средневековой литературе; особый интерес данное исследование может представлять
для историков и краеведов. Разработанная комплексная методика анализа
может применяться в дальнейших межкультурных исследованиях с разными целями.
Апробация основных положений диссертации на разных этапах состоялась на 10-ой Международной научно-практической конференции
«Языковой дискурс в социальной практике» (Тверь, 2010), научной конфе-
5
ренции Terra Linguae (Тверь, 2011), на заседаниях кафедры теории языка и
перевода Тверского государственного университета.
По теме диссертационного исследования опубликовано 7 статей общим объемом 2,4 п.л.
Структура диссертации определяется спецификой поставленных
задач, характером объекта и предмета изучения. Диссертационная работа
состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении обосновывается выбор темы исследования, ее актуальность, научная новизна, теоретическая значимость и практическая ценность, определяются объект и предмет исследования, описывается
теоретическая и эмпирическая база настоящей работы, формулируются
цель и задачи данной диссертации, определяются методы исследования.
В главе 1 «Межкультурная коммуникация глазами современной
науки» предпринята попытка классифицировать и систематизировать существующие подходы к определению понятия «межкультурная коммуникация», которое является относительно новым в контексте академических
дисциплин и объединяет теоретические и практические наработки сразу
нескольких наук. Исследования межкультурной коммуникации давно перестало быть принадлежностью исключительно "узкой" сферы иностранных языков и распространилось на всю область междисциплинарного
гуманитарного знания, в которую входят философия, социология, культурная антропология, лингвострановедение, этнолингвистика, лингвокультурология,
психолингвистикя,
социолингвистика,
этносемантика,
дискурсивный анализ, межъязыковая прагматика, методика преподавания
иностранного языка и др. Своим возникновением теория межкультурной
коммуникации обязана практической необходимости искать «корни проблем», возникающих во время общения представителей различных культур, научиться облегчать или решать эти проблемы и производить их
«профилактику». Таким образом, отчетливо вырисовывается научная специфика межкультурных исследований: она состоит в создании связи между теорией и социальной практикой, цель которой заключается в
спецификации и решении конкретных проблем межличностного взаимодействия представителей различных культур.
Идея направить исследование как бы по обратному пути (попытка не
решить будущие проблемы, а описать опыт межкультурной коммуникации, связанный с событиями, произошедшими много веков назад) пока является новой. Однако она не бессмысленна. Описание событий прошлого с
позиций современной науки дает возможность, во-первых, раскрыть новые
функции исторического документа, и, во-вторых, проверить справедливость теоретических выкладок науки на примере опыта коммуникации не
6
просто представителей разных культур, но еще и существенно удаленных
от современного исследователя хронологически.
На начальных этапах возникновения, связанных с деятельностью Э.
Холла (50-е годы XX века), межкультурная коммуникация (далее МК) понималась в контексте познания влияния культуры на коммуникацию. Э.
Холл определил, что это взаимовлияние характеризуется следующими
факторами:
а) имеет место сдвиг от одно-культурного фокуса к би-культурному
сопоставлению,
б) понятие культуры с макроуровня может переходить к микроуровню,
в) обозначена связь культуры с коммуникативным процессом,
г) установлена роль культуры во влиянии на человеческое поведение.
Однако попытка дефинирования МК только через понятия культуры
и коммуникации представляет собой большую проблему в силу высокой
разработанности понятия «культура» и, напротив, довольно слабой концептуализации коммуникации, особенно в отечественной науке, при том
что дистанция между западной и отечественной школами препятствует заимствованию западного толкования (Толстикова-Маст, Кейтон 2002) и
адаптации западных моделей теории коммуникации (Матьяш 2002).
Наметившийся в связи с этим дефиниционный кризис становится
ощутимым уже в 70-х годах XX века. Во многих обобщающих работах по
МК отечественных авторов (Бергельсон 2004; Грушевицкая, Попков, Садохин 2002; Клюканов 1999; Леонтович 2002; Матьяш 2002; Тузлукова,
Богуславская 2002, др.) приводятся отдельные аспекты исследований, однако общим является и мнение, что эти исследования еще далеки от интеграции. Необходимость интеграции остро ощущается современными
авторами, поэтому в последнее время все активней становится тенденция
реализации интегрирующего подхода в исследованиях по межкультурной
коммуникации.
В диалектической парадигме в числе первых отметим работы И.Э.
Клюканова, которые системно концептуализируют МК. Суть заключается
в следующем. Позитивистский подход к коммуникации как линеарный/механистический покрывает большое количество тем, но при этом не
во всем может вскрыть суть межкультурной коммуникации через четкие
принципы. Не устраняя ценности этого подхода, теория МК может быть
дополнена системным подходом (холизмом теории общих систем). В системном подходе коммуникация понимается как целостный интерактивный процесс между культурами. Задача такого подхода – не
изолированное использование принципов МК (ценностей культур, власти
и т.п.), а связное видение роли культурных переменных в процессах межкультурных взаимодействий. Такой подход обладает большей эпистемоло7
гической ценностью, экспланаторностью и гуманистической ориентированностью, результаты исследования легко трансформируются в прикладные отрасли (Klyukanov 1998).
Еще одним примером интегративности служит работа Р.Сколлон и
С.Сколлон «Межкультурная коммуникация: дискурсивный подход» (2001),
где «межкультурная коммуникация понимается как весь спектр коммуникации (-ций) через границы групп или дискурсивных систем, начиная от
наиболее широко включающих в себя групп – культурных групп до коммуникации между мужчинами и женщинами или коллегами разных возрастов». Авторы утверждают, что каждый из нас является членом
одновременно многих различных дискурсивных систем, поскольку фактически любая профессиональная коммуникация – это коммуникация через
границы, разделяющие нас в разные дискурсивные группы или системы
дискурса.
В итоге отметим, что становление новой парадигмы МК все более
очевидно. Так, по мнению Н.Д.Гальсковой и Н.И.Гез (2004), межкультурная парадигма является онтологией современного языкового образования.
В условиях МК формируется вторичная языковая личность (Карасик 2002;
Караулов 1987; Халеева 1999), которая обладает способностью реализовать себя в рамках диалога культур.
На рис.1 отображена динамика развития подходов к коммуникации и
к МК, в основе которой среди прочих лежат объективно-научные причины.
20-30-е годы XX века: социологический подход: роль коммуникации для общества?
Социологические и психологические методы
40-50-е годы XX века: информационно-технический подход: как происходит коммуникация? Математические методы. Возникновение МК
70-е годы XX века: «коммуникативный поворот» в лингвистике. Функциональное,
прагматическое, коммуникативное описание языка
нач. XXI в: интегративные методики, в т.ч. дискурсивные
…
Рис.1
Глава 2 «Литературный нарратив: текст и дискурс» посвящена
решению целого ряда теоретических и практических задач: определение
8
литературного нарратива и его трактовка с позиций авторской и читательской дискурсии; рассмотрение системы подходов к «Хожению за три моря» Афанасия Никитина, в том числе с позиций нарратологического
подхода; изучение номинации субъектов общения в древнерусском тексте
и динамики опыта межкультурной коммуникации Афанасия Никитина.
Сегодня ни у кого не вызывает сомнений, что текст, тем более
текст художественный, как объект изучения настолько сложен, что
исчерпывающе описать и объяснить его с помощью какой-то одной модели — задача, практически невыполнимая. На настоящем этапе научного знания наибольшим эвристическим потенциалом обладает модель
текста, опирающаяся на понятие «дискурс». Современные парадигмы гуманитарного знания, в рамках которых разрабатываются теории дискурса,
рассматривают разные аспекты этого понятия: 1) как коммуникативнопрагматической стратегии текстообразования; 2) как зоны формирования
и фиксации значений, признаваемых в каком-либо дискурсном поле истинными (Филлипс, Йоргенсен 2004); 3) как
когнитивнокоммуникативного события, включающее адресанта и адресата высказывания, само высказывание, а также условия его порождения и восприятия («речь, погруженная в жизнь») (Арутюнова 2000).
Необходимая в современных условиях интегративная модель дискурса понимает его как творческое претворение автономными субъектами
сверхличного (коллективного)
опыта определенного способа
текстообразующего освоения мира. Сверхличный опыт интериоризуется, становясь для участников дискурса личностно значимым.
Особое место в динамическом пространстве дискурса занимает
текст. Текст зависит от субъектов дискурса: его содержательная полнота или целостность формируется в процессе интеракции автора и читателя. В силу временной и пространственной разобщенности последних
дискурсия каждого из них протекает в режиме автокоммуникации. Создавая текст, автор исходит из своих представлений об адресате создаваемого им текста: для него это не реальное лицо (лица), а некий идеальный
образ или, если пользоваться выражением У. Эко, «образцовый читатель». Осуществляя свою, авторскую, дискурсию, продуктом которой
является текст, автор закладывает в него интерпретационную программу для реального читателя. При этом он исходит из своих собственных
представлений об адресате и его внутреннем мире.
Таким образом, текст представляет собой «некое синтактикосемантико-прагматическое устройство, чья предвидимая интерпретация
есть часть самого процесса его создания» (Эко 2005). Модель текста как
«свернутого дискурса» принимает во внимание «эмпирически наличные
моменты» литературно-художественной коммуникации, а именно:
«внешнее материальное произведение и психический процесс творчества и восприятия» (Бахтин 1975), а также их взаимодействие. В.И.
9
Тюпа проводит аналогию литературного произведения «со всяким феноменом, обладающим «телом» (упорядоченностью знакового материала)
и «личностью» (уникальным смыслом своего присутствия в мире)» (Тюпа 2001).
Литературный нарратив как дискурс представляет собой своеобразную, отличную от других стратегию текстообразующего освоения
мира. Литературный нарратив как текст является осуществлением этой
стратегии, обнаруживающей себя в его специфических свойствах. Нарративность как особый способ текстообразования можно определить как
специфическую стратегию текстообразующего способа представления
мира или фрагмента мира в виде сюжетно-повествовательных высказываний, в основе которых лежит некая история (фабула, интрига), преломленная сквозь призму определенной (определенных) точки (точек)
зрения.
Современные нарративные типологии исходят из следующих критериев нарративности:
1) критерия выявленности повествователя в текста;
2) критерия повествовательной перспективы, связанного со степенью охвата повествователем
повествуемого
мира (неограниченная/ограниченная повествовательная перспектива);
3) критерий модуса, предполагающего разграничение субъектов
восприятия и речи, которые совпадают в том случае, если повествующая и
повествуемая инстанции идентичны и тождественны, но различаются,
если повествующая и повествуемая инстанции не идентичны.
Анализ литературного нарратива с опорой на теорию дискурса
направлен на выявление в каждом повествовательном тексте тех его параметров и компонентов, которые служат «встрече двух версий единого смысла» (Тюпа 2001), т.е. дискурсивизации текста, в процессе которой
и происходит интеракция автора и читателя в поле текста.
В поле исследования попадает «Хожение за три моря» тверского
купца Афанасия Никитина, которое является выдающимся произведением
средневековой русской литературы второй половины XV века и среди других памятников древнерусской словесности стоит немного особняком. В
отличие от известных на Руси с XII века произведений жанра «хожений по
святым землям», которые произведение Афанасия Никитина отчасти
напоминало, оно не было фиксированным рассказом о паломничестве в
христианскую землю. Путешествие, датируемое 1468–1474 годами, предположительно являлось поездкой в Индию по торговым делам. Сохранившийся в семи списках текст «Хожения» оставляет без ответа многие
вопросы, касающиеся личности Афанасия Никитина, рода его занятий, цели путешествия, формы и содержания его путевых заметок. До последнего
времени ученые пытались дать ответ на этот вопрос в рамках двух подхо-
10
дов: исторического и литературоведческого; нами используется нарратологический подход (см. рис. 2).
как исторический документ XV
века: кем был Афанасий Никитин? с какой целью он ходил в
Индию?
как памятник средневековой русской
литературы: считать ли «Хожение за три
моря» путевыми записками или произведением, законченным целиком на обратном пути из Индии?
литературоведческий подход
исторический подход
как биографический нарратив: какими средствами
текста Афанасий описывает свой опыт? что попадает
в его поле зрения?
нарратологический подход
Рис. 2
Анализ, проведенный в диссертационном исследовании, показывает,
что «Хожение» не раз попадало в эпицентр исследований ученых из разных областей знания. Исходя из того, насколько точки зрения на текст
«Хожения» порой разнятся, можно делать вывод о комплексности и многоуровневости этого древнерусского текста, рассматриваемого в рамках
исторической и литературоведческой наук. Однако наше исследование
охватывает другую, не исследованную ранее его ипостась: текст «Хожения» рассмотрен как нарративное повествование, дающее одно из первых
письменных описаний опыта межкультурной коммуникации на Руси.
Нарратологический анализ структуры «Хожения» отталкивается от
центрального понятия нарратологии «событие». Событие как одно из основополагающих понятий нарратологии изначально заключает в себе возможность двоякого понимания его сути. М.М. Бахтин в начале 1970-х
годов писал о разнице между событием, о котором рассказано в произведении, и событием самого рассказывания. Они происходят в разные времена и в разных местах, и в то же время они неразрывно объединены в
едином сложном событии, «которое мы можем обозначить как произведение в его событийной полноте» (Бахтин 1975). Таким образом, предметом
нарратологии является не отдельно «рассказываемое событие» (референтное) или «событие рассказывания» (коммуникативное), а скорее их соположение, соотнесенность. Именно единством данных полюсов наррации
11
объясняется тот факт, что нарративный дискурс не распадается на отдельно историю и дискурсию.
В зависимости от большей или меньшей событийности изменений,
которые претерпевает субъект в результате своих действий, можно сказать,
что нарратив может строиться в рамках одной из трех стратегий: нарративной, перформативной или итеративной. В статье «Очерк современной
нарратологии» В. Тюпа указывает на существование помимо чистой нарративности двух пограничных явлений, иных модальностей текстообразования, которые в совокупности представляют собой следующую картину:
1) перформативные высказывания, то есть высказывания с сильно
редуцированной референтной событийностью, которые, будучи непосредственными речевыми действиями, а не сообщениями о действиях, являют
собой автореферентные дискурсы. К перформативам относится широкий
круг анарративных речевых жанров от магического заклинания, клятвы,
присвоения имени, похвальбы и брани, оскорбления или комплимента до
декларации, воззвания и молитвы;
2) высказывания с констатирующим «схватыванием» референтного
содержания путем описания, рассуждения или идентификации. Роль текстообразующей доминанты констатация приобретает в итеративных высказываниях, где референтное содержание речи лишено событийности, но
взамен наделено стабильностью и закономерностью естественных (природных) или нормированных (культурных) состояний и процессов. Референтная функция итеративного дискурса, таким образом, внеисторична;
3) собственно наррация (Тюпа 2002).
Анализ текста «Хожения за три моря» дает возможность сделать вывод, что событием в нарративе является тот сегмент текста (эпизод повествования), которому в соответствии с признаком релевантности нарратор,
или актор, придает особое значение и который в контексте предыдущих и
последующих эпизодов влияет на развитие повествуемой истории. Событийность текста не является фиксированной характеристикой, а скорее
представляет собой градацию по степени «смыслосообразности» события
для абстрактного автора и абстрактного читателя. Она выявляется благодаря использованию различных лингвостилистических средств. «Хожение
за три моря» в контексте разработки общей теории события является показательным примером полидискурсивного текста со сложной многоуровневой
нарратологической структурой нарратива и характеризуется
использования нарратором стратегий особого выделения текстовых событий (см. рис. 3).
Далее фокус исследования в работе перемещается на еще один важный момент дискурсивного конструирования опыта МК. Одним из вариантов качественного и количественного анализа дискурса является
выявление номинаций субъектов коммуникации в парадигматике текста.
12
Перформативные высказывания: автореферентные дискурсы,
непосредственные речевые действия
Итеративные
высказывания:
констатация
закономерностей и нормированных
состояний
Собственно нарративные высказывания (СОБЫТИЯ)
Перформативы наделяются
нарративной событийностью:
переключение языковых кодов во время молитв и воззваний
Итеративные высказывания приобретают оттенок нарративности;
сближение истории и литературы:
стилистически оформленные дескриптивные высказывания
Рис. 3
Качественный анализ наименований субъектов показывает, что в «Хожении» способами идентификации становятся:
1) наименование национальной принадлежности (индеяне, русин, ефиопы);
2) местоимения (у них, их, они);
3) имена собственные, чаще сопровождаемые обобщающей характеристикой групповой принадлежности (рабище Божий Афонасей, бесерменин Мелик);
4) наименование по религиозной принадлежности (бесермены, кафары,
христьане), в том числе при помощи негации (не жидова, ни бесермена, ни христьане);
5) наименование субъектов по географическому признаку (гундустанец, хорасанец);
13
6) указание социального статуса: профессиональной принадлежности,
звания, места работы, структуры организации, возраста, семейного
статуса, пола (люди, салтан или султан, князь, хан, трубники,
плясцы, жонкы и др.);
7) указание расовых признаков (черные и белые люди);
8) метонимия (вся страна индиискаа, все веры);
9) наименование по личностным признакам (окаянный, грешный, веди,
тати, др.).
Первые два способа – наименование национальной принадлежности
(формально принадлежащий способу социальной идентификации) и оппозитивы местоимений «я/мы – он/они, наши – их» являются обязательными
маркерами МК и как таковые дифференциальными МК не обладают. Присутствие экспрессивных средств и стилистических фигур, по нашим
наблюдениям, в случае характеризации субъектов МК факультативно.
Важным представляется тот факт, что общей закономерностью является
«подведение» иного субъекта коммуникации под «общий статус» (индеяне,
хорасанцы, жонкы) и более конкретная дифференциация «внутри» субъекта своей культуры. Так, Афанасий часто называет себя не просто «русским» или «христианином», но «грешным», «окаянным», «рабищем
божьим», постоянно подчеркивая свой статус религиозно одинокого человека, испытывающего самые большие трудности именно с религиозной
идентичностью.
Четким критерием фиксации межкультурности общения выступает
соотнесение иностранного субъекта через референтную рамку русского
менталитета. Особенно явно это явление просматривается в начале «Хожения», где Афанасий предпочитает именовать местных жителей словами,
принадлежащими «полю русской культуры» (князь, бояре, холоп), и лишь
затем по мере вхождения в культуру Индии привыкает к использованию
«местных» именований (салтан или султан, хан) и разбирается в разнице
происхождения местных жителей: хорасанец (житель северо-восточной
области Ирана), гундустанец (собственно индус).
Интересным оказалось проследить динамику опыта МК, в котором
были выделены и описаны следующие элементы:
К у л ь т у р н ы й ш о к : в ходе исследования подтвердилось, что Афанасий не испытал сильного культурного шока, или по крайней мере не отразил его в своих путевых записках. Следуя за Г. Триандисом, мы
пользовались понятием «воспринимаемой культурной схожести» для выявления причин его отсутствия;
О п п о з и ц и я « с в о й » – « ч у ж о й » : выявлено, что основная дискурсивная стратегия, используемая Афанасием Никитиным при описании
своего межкультурного опыта, – это стратегия дистанцирования от фактов
чужой лингвокультуры. Способом реализации данной стратегии является
14
использование иноязычных вкраплений, поскольку данный прием акцентирует позиционирование описываемой лингвокультуры как «чужой».
На рис. 4 отображена схема переключения языковых кодов в тексте «Хожения». Можно отметить, что из всех трактовок понятия «чужой» в «Хожении» Афанасия Никитина скорее всего отражена следующая: «чужой
как странный, необычный, контрастирующий с обычным и привычным
окружением». Необычный, но не враждебный. Если следовать теории исследовательницы Л. Гришаевой о том, что в определенных условиях оппозиция «свой» – «чужой» способна трансформироваться языковой
личностью в оппозицию «свой» – «другой», то в «Хожении» представлен
как раз такой вариант.
ПЕРЕКЛЮЧЕНИЕ ЯЗЫКОВЫХ КОДОВ
сохранение
религиозной
идентичности: переход иностранный язык, «переворачивание
наизнанку
языковых выражений психического состояния»
(Н.С. Трубецкой)
намеренное
«очуждение»:
описание явлений
чуждой
нарратору культуры и менталитета
прагматические
цели:
попытка
скрыть свою
«оскверненность»
(сексуальную,
религиозную)
Религиозное одиночество
Рис. 4
И д е н т и ч н о с т ь : в диссертационном исследовании доказано, что
культурная идентичность Афанасия Никитина им самим осознавалась в
первую очередь как религиозная идентичность.
Для проверки правомерности этой идеи были рассмотрены иноязычные вкрапления, среди которых были выявлены следующие три группы
наименований.
1.Топонимические названия (Мисюрь – Египет, Шам – Сирия,
Рабаст – Аравия).
2.Отдельные слова из восточных языков, в основном, технические
термины, обозначающие азиатские предметы и понятия: татну – сок,
получаемый от разновидности пальмы; шешни – предположительно,
рисовые лепешки; ков – индийская мера длины, равная приблизительно
15
десяти верстам; камка – расшитая золотом шелковая ткань, и многие
другие.
3.Наконец, та часть иноязычных выражений, которая более всего
интересуна в контексте изучения культурной идентичности Афанасия, а
именно, целый ряд фраз на арабском, персидском и тюркском языках.
Необходимо заметить, что в XV веке эти языки знало лишь небольшое
число русских людей, и этот фактор Никитин, несомненно, учитывал при
написании «Хожения». Афанасий Никитин учитывает и то, что там, где
понимание какой-нибудь фразы необходимо для понимания общего хода
рассказа, он снабжает эту фразу русским переводом: «На второй месяц
увидел Эфиопские горы, тут все люди воскликнули: «Олло перводигер,
Олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-русски это
значит: «Боже, Господи, Боже, Боже вышний, царь небесный, здесь нам
судил ты погибнуть!» [Хожение: 123] Следовательно, логично
предположить, что во всех тех случаях, где арабские, персидские фразы
переводом не снабжены, Афанасий Никитин вполне сознательно идет на
то, что читатели не поймут его. Поэтому целью всех довольно
многочисленных случаев не снабженных переводом восточных фраз
является создание определенного эффекта экзотики, достигаемого
необычностью звукосочетаний в связи с непонятностью самих фраз.
Правда, можно возразить, что этот эффект можно было бы достигнуть и
простым подбором слов из разных восточных языков без всякого связного
смысла. Но в «Хожении» Никитина все арабские, персидские и тюркские
фразы, внесенные в текст, имеют смысл. Смысл этот, будучи понятен
только самому автору и небольшому меньшинству его читателей,
интересен только для психологии и характеристики автора, а не для
художественной характеристики произведения, в котором эти фразы
играют стилистическую роль.
Наиболее интересным и показательным является тот факт, что значительную часть восточных фраз «Хожения» составляют молитвы или молитвенные восклицания. Связывая это, странное на первый взгляд, явление
с понятием культурной идентичности, мы особенно акцентируем функции
культурной идентичности, среди которых особенно интересны две: поддерживать у индивидуальной личности ощущение принадлежности к
группе, защищать личность индивида от психологического стресса, вызванного существованием в обществе этнических предубеждений и явлений, способных поколебать целостность и самотождественность индивида.
Итак, можно увидеть множество мотивов, побудивших Афанасия
Никитина прибегнуть к восточным языкам в молитвах. Но мы склонны согласиться с Н.С. Трубецким, который пишет, что «тут была потребность
обращения к Богу не на обычном, понятном для всех языке – потребность,
отмеченная в психологии религии разных времен и народов. Но была тут и
своеобразная символика религиозного одиночества». Разумеется, Афана16
сий Никитин остро ощущал свое религиозное одиночество в Индии, вынужденный прятать свое христианство от окружающих его иноверцев, он
тайно молился по-русски, непонятно окружающим. Затем, уже на территории Литовский Руси, описывая свои странствия и живо вспоминая это доминирующее состояние своего духовного одиночества, он символизирует
его тем, что опять молится на языке, непонятном для окружающих, и так
как эти окружающие русские люди, то молиться приходиться уже не порусски, а по-арабски, по-персидски или по-татарски. Это Н.С. Трубецкой
назвал «переворачиванием наизнанку языковых выражений психического
состояния» вследствие перемены окружения: в Индии языковым символом
интимной, лично-религиозной жизни Никитина был русский язык, в «Хожении» же, написанном по-русски и для русских читателей, таким символом становятся восточные языки. Поэтому на этих языках Никитин
выражает такие мысли, которые в Индии приходили ему в голову и оставались не высказанными вслух или скрытыми от окружающих. Нужно отметить, что единственная молитва о России, заключающая в себе
несдержанное проявление горячей и преданной любви Никитина к родине,
приведена в «Хожении» по-татарски и без какого-либо русского перевода.
На наш взгляд, этот лингвистический ход Афанасия Никитина очень
ярко свидетельствует о его крайней религиозной сознательности и
подчеркивает первостепенную важность для него сохранения его
религиозной идентичности.
А к к у л ь т у р а ц и я : ситуация, произошедшая с Афанасием Никитиным, кажется нам чрезвычайно интересной с точки зрения теории межкультурной коммуникации. Несмотря на все попытки сберечь свою
культурную (религиозную) идентичность, тверской путешественник в конечном итоге стал религиозным маргиналом. Эту мысль высказал Я. С.
Лурье в своей статье «Русский чужеземец» в Индии XV века», в настоящем диссертационном исследовании она получает подтверждение.
В Заключении подводятся общие итоги работы, намечаются перспективы дальнейшей работы.
Основные положения работы отражены в следующих публикациях.
А. Публикация в рецензируемом журнале:
1. Смирнова Д.С. Категория событийности в биографическом нарративе (на примере «Хожения за три моря» Афанасия Никитина) // Вестник Университета Российской академии образования. – 2011. – №1. –
С. 30 –36.
Б. Другие публикации:
2. Смирнова Д.С. К вопросу о переключении языковых кодов в «Хожении за три моря» Афанасия Никитина // Языковой дискурс в соци-
17
3.
4.
5.
6.
7.
альной практике : материалы международной науч.-практ. конф. –
Тверь: Твер. гос. ун-т, 2010. – С. 260–264.
Смирнова Д.С. Культурная идентичность Афанасия Никитина //
Вестник Тверского государственного университета. – Серия «Филология». – 2008. – № 17 (77). – Вып. 13 «Лингвистика и межкультурная коммуникация». – С. 189–193.
Смирнова Д.С. Литературоведческий подход к изучению «Хожения
за три моря Афанасия Никитина» // Terra Linguae : сб. науч. тр. –
Тверь: Твер. гос. ун-т, 2011. – С. 185–189.
Смирнова Д.С. Нарративная дискурсия в тексте «Хожения за три моря Афанасия Никитина» // Иностранные языки: лингвистические и
методические аспекты : сб. науч. тр. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2010. –
Вып.10. – С. 186–191.
Смирнова Д.С. Нарратологическая структура «Хожения за три моря
Афанасия Никитина» // Вестник Тверского государственного университета. – Серия «Филология». – 2009. – № 7 (1). – Вып. 1 «Лингвистика и межкультурная коммуникация». – С. 199–203.
Смирнова Д.С. Прагматические аспекты переключения языковых кодов в «Хожении за три моря» Афанасия Никитина // Язык действительности и действительность языка : сб. науч. тр. – Тверь: Твер. гос.
ун-т, 2010. – С. 101–106.
18