Елена Богомягкова - Конструирование социальных проблем
advertisement
Богомягкова Елена Сергеевна, ст. преподаватель кафедры теории и истории социологии СПбГУ, к.с.н. Эвтаназия как социальная проблема: стратегии проблематизации и депроблематизациии Конструкционизм – шаг к субъективности Возникший в 70-е гг. ХХ века конструкционисткий подход позволил исследователям принципиально под другим углом зрения взглянуть на феномен социальной проблемы. Практически с момента возникновения социологии как науки социальные проблемы рассматривались как неблагоприятные объективные условия, препятствующие реализации интересов и/или удовлетворению потребностей тех или иных социальных групп. В различных теориях, концепциях социальные проблемы трактовались как патология, дезорганизация или дисфункции социальных институтов. При этом акцентировался объективный характер возникновения и существования социальной проблемы. В задачи социологии входили как идентификация, так и поиск путей решения социальных проблем. Конструкционисты критиковали объективистские подходы, прежде всего, за их неспособность предложить общую теорию социальных проблем, позволившую выделять инвариантные, универсальные характеристики данного феномена. Подчеркивалась неспособность социологов самостоятельно обнаруживать социальные проблемы. Социологическая мысль, по мнению Блумера, всегда следовала в кильватере социетального признания социальных проблем [Блумер, 2007]. Применение понятия «социальная проблема» характеризовалось непоследовательностью. Разноплановые явления, такие, как проституция, безработица, бедность, наркомания и т.д. определялись в качестве социальной проблемы, причем это определение не несло никакой дополнительной смысловой нагрузки, не давало ничего нового для описания и анализа конкретной социальной проблемы. Более того, в разное время и в разных обществах совершенно различные условия трактовались как социальные проблемы, что позволило конструкционистам поднять вопрос об относительности понятия «социальная проблема», его вариативности для различных обществ и различных исторических периодов – «некоторой оторванности» от объективной реальности. Требовался новый взгляд на социальные проблемы, который позволил бы выявить свойства, черты, характеристики социальной проблемы, что давало бы основания отличать ее от других социальных явлений. Что позволяет об одних явлениях говорить как о социальных проблемах, тогда как к другим этот термин оказывается неприменимым? Основные положения конструкционисткого подхода были сформулированы М. Спектором и Дж. Китсьюзом [Спектор, Китсьюз, 2001]. Ученые предложили отказаться от идеи объективного характера возникновения и существования социальных проблем. По их мнению, социальные проблемы представляют собой риторику, дискурс, процесс определения той или иной ситуации как проблемной, а также методы, которые используются людьми для определения и институционализации какого-то явления в качестве социальной проблемы. При этом совершенно неважно, каковы объективные обстоятельства, более того верификации не поддается даже сам факт их существования. Для описания объективной реальности вводится специальное понятие – «предполагаемые условия» как требование отказаться от предположений об их объективном характере. Исследовательский интерес М. Спектора и Дж. Китсьюза сосредотачивается на деятельности социальных групп по выдвижению утверждений-требований – процессе, в ходе которого некоторая группа обозначает предполагаемые негативные условия в качестве социальной проблемы, и требует их изменения. Таким образом, социальные проблемы утрачивают объективность и становятся лишь делом определения со стороны разных социальных групп. Чтобы некоторое явление стало социальной проблемой, оно должно быть обозначено, интерпретировано как социальная проблема. Таким образом, конструкционизм принципиально меняет фокус внимания исследователя, ориентируя его на изучение процесса определения той или иной ситуации как проблемной. Исследовательский интерес представляют сама риторика выдвижения утверждений требований, то, как они выражают представления участников о проблеме, какие интересы преследуются при выдвижении утверждений-требований, какие ресурсы мобилизуются и т.д. Хотелось бы подчеркнуть, что сторонники конструкционисткого подхода рассматривают социальные проблемы не как статичное явление, а как динамичный процесс становления. Социальные проблемы, таким образом, приобретают «определенную подвижность». Условия постоянно определяются и переопределяются, легитимируются в качестве социальной проблемы, наделяются новым смыслом и новыми значениями. Вводится понятие «карьера социальной проблемы». Так, социологами [Блумер, 2007; Ленуар, 2001; Спектор, Китсьюз, 2001] были предложены различные концепции стадий социальной проблемы, позволяющие исследовать данный феномен в динамике. Однако в рамках самого конструкционисткого направления развернулась острая дискуссия об онтологических основаниях социальной проблемы. С. Влугар и Д. Полач [Полач Д., 2000] обвиняли конструкционистов в непоследовательности – в «онтологических подтасовках», т.е. в неявных предположениях относительно объективных условий, которые ученые так или иначе допускают в своих исследованиях. Несмотря на то, что конструкционисты провозглашают отказ от анализа объективных условий, их исследования опираются на неявные предположения о неизменности условий, тогда как дискурс является динамичным и развивающимся. Декларируя отказ от изучения и анализа объективных условий, на практике конструкционисты опираются на «знание» об этих условиях. Спор об «объективных обстоятельствах» расколол лагерь конструкционистов. Выделилось два направления – строгий и контекстуальный конструкционизм. Сторонники контекстуального конструкцонизма допускают возможность, и даже необходимость, «проверки на истинность» выдвигаемых утверждений-требований путем их сравнения с «реальным положением дел». Социальная реальность, таким образом, оказывается разделенной на объективные обстоятельства и определения, интерпретации этих обстоятельств. Несмотря на то, что «приоритет» отдается дискурсу, социальные проблемы обладают определенной двойственностью – они одновременно принадлежат и объективной реальности, и субъективной. Таким образом, «слова и вещи» оказываются отделены друг от друга, происходит разрыв означающего и означаемого. По мнению строгих конструкционистов, И. Ибарры и Дж. Китсьюза [Ибарра, Китсьюз, 2007], такая форма конструкционизма является непоследовательной и противоречит изначальной логике конструкционизма. Если в рамках контекстуального конструкционизма утверждения-требования могут трактоваться как ложные, неистинные, то в рамках строгого конструкционизма социальная реальность – это и есть дискурс. Основания социальной реальности, и в т.ч. социальных проблем, укоренены в субъективности сознания. Исследователь не может «заглянуть за» этот дискурс. Дискурс формируется участниками процесса проблематизации, их интерпретирующие практики создают социальные проблемы. «Игры, в которые играют люди…», или социальная проблема как языковая игра П. Ибарра и Дж. Китстьюз оказались наиболее последовательными сторонниками конструкционистких идей. Предметом их исследовательского интереса являются утверждения-требования, которые принимаются как данность, «как объекты в мире» («object in the world») [Ибарра, Китсьюз, 2007]. Ученые предлагают исследовать утверждения-требования как продукты коммуникационного процесса. Социальные группы, члены общества конструируют определения социальных проблем в процессе своего взаимодействия, используя определенные методы для придания важности, значимости тем или иным условиям. По мнению Ибарры и Китсьюза задачей социолога является «определение конфигураций свойственных участникам посылок, практик, категорий и чувств, конституирующих социальные проблемы как идиоматические продукты» [Ибарра, Китсьюз, 2007, С. 60]. Социологи предлагают встать на точку зрения участника, согласно которой социальные проблемы – это то, что вызывает их беспокойство. Артикуляция недопустимости данного положения дел опирается на предпосылку, предположение о том, что условия существуют объективно и независимо от их интерпретации (общераспространенная онтология Мелвина Полнера). Внимание уделяется как тому, каким образом утверждениятребования одобряются и выдвигаются, так и тому, каким образом они вытесняются и дискредитируются. И. Ибарра и Дж. Китсьюз предлагают заменить понятие «предполагаемые условия» на понятие «условие-категория». По их мнению, использование термина «предполагаемое условие» ведет к раздвоенности онтологических оснований социальной проблемы. Так, следуя этой логике, выступления сторонников общества «Гринпис» в защиту окружающей среды, и «реальное» состояние окружающей среды могут быть проанализированы и поняты раздельно. Кроме того, может быть установлено соответствие или «несоответствие» между этими частями. Вместо того, чтобы концентрировать внимание на процессе выдвижения утвержденийтребований, в спектр внимания социологов попадает предмет утвержденийтребований – вместо анализа деятельности общества «Гринпис» изучается состояние окружающей среды. Данные исследования исходят из предпосылки, что любое высказывание – это всегда высказывание о чем-то. Таким образом, может существовать множество описаний и интерпретаций одной и той же социальной реальности, которые конкурируют между собой за право на истинность, за право быть доминирующей версией реальности. Введение термина «условие-категория» снимает противоречие между означаемым и означающим. Условия-категории – это определенный способ структурирования и классификации обществом своего содержания с помощью определенных типизаций; придание смысла и значения социальной реальности. Условия-категории – это термины, которые используют социальные группы, выдвигающие утверждения-требования, для определения предмета данных утверждений; это языковые единицы¸ с помощью которых структурируется и классифицируется социальная реальность. Наша реальность такова, каков наш язык, и выйти за рамки языка представляется проблематичным, практически невозможным. Применение понятия «условия-категории» «высвечивает символический и языковой характер деятельности по выдвижению утверждений-требований», и ориентирует исследователя на рассмотрение того, «каким образом, использование участниками моральных и дискурсивных стратегий…составляет процесс социальных проблем» [Ибарра, Китсьюз, 2007, С. 63]. Часто в процессе выдвижения утверждений-требований возникает спор «о чем на самом деле эта социальная проблема», спор по поводу оснований, по поводу предмета утверждения-требования. Любой акт выдвижения утверждений-требований выражает взгляды участников на условиякатегории, людей-категории. Каждое такое условие-категория, человеккатегория предполагает подтексты, символические ходы участников процесса проблематизации. Хочется вспомнить слова капитана Врунгеля из детского мультфильма «как Вы яхту назовете, так она и поплывет». От того, каким образом происходит определение социальной проблемы, артикулируется символический и ценностный ряд, зависят действия участников, динамика социальной проблемы, используемые контрриторические стратегии и приемы оппонентов. По мере продвижения утверждений-требований, могут возникать новые смыслы и подтексты. Социальные проблемы – это взаимодействие и конфликт, прежде всего, языковых конструкций. Специфичность условия категории объясняется с точки зрения расположения его в системе знаков или в языке. Социальные проблемы предстают в форме игры, в которой меняются темы и участники, а смыслы и значения подвижны. Одни определения и интерпретации сменяются другими, или сочетаются, подчас причудливым образом. Таким образом, дискурс социальных проблем имеет открытый характер, и зависит от направленности теоретизирования участников. Системы классификации общества различны, что позволяет участникам формировать различные, а подчас и совершенно противоположные типизации явлений, вызывающих недовольство. При этом социолог – исследователь социальных проблем сталкивается с требованием «рациональности изнутри». Научная рациональность непригодна для описания и разъяснения социальной проблемы. Социальная проблема может быть понята только исходя из системы смыслов и значений участников. И. Ибарра и Дж. Китсьюз предлагают исследовать просторечные ресурсы как средства, с помощью которых участники выдвигают утверждения-требования, реконструируя тем самым социальную проблему. Позиция социолога утрачивает свой привилегированный статус. Версия реальности, предлагаемая социологом, является только одной из возможных, но никак не доминирующей и приоритетной. И. Ибарра и Дж. Китсьюз настаивают на том, что социолог-конструкционист всегда находится в области языка, в области текстуального. Социологи реконструируют используемые участниками ресурсы в темы исследования. Социологи предложили четыре измерения дискурса выдвижения утверждений-требований: риторические идиомы, лейтмотивы, контрриторические стратегии, а также стили выдвижения утвержденийтребований. Данные категории позволяют описать и изучить любую социальную проблему с точки зрения тех смыслов, значений, которыми она наделяется, описать тот моральный порядок, в который она вписана. Кроме того, данная методология позволяет проводить «кросс-проблемные» исследования, т.е. перейти от анализа конструирования конкретной социальной проблемы к их сравнению с точки зрения того, какие методы и приемы используются участниками для выдвижения утвержденийтребований. Визуальный поворот Подход, предложенный И. Ибарркой и Дж. Китсьюзом, сосредоточен на анализе текстовой информации. Однако в процессе конструирования социальных проблем важную роль играют визуальные образы. Так, рекламные плакаты (социальная реклама), фотографии в газетах и журналах, не говоря уже о новостях, передачах по телевидению, Интернете, «иллюстрируют» социальную проблему так же, как и текстовая информация. Визуальный, образный ряд имеет большое значение в конструировании социальных проблем. Кроме того, часто визуальные образы несут больше информации, в большей степени типизируют социальную проблему, обращаясь к традиционным стереотипам, символам, сформировавшимся в общественном сознании. Так, можно наблюдать, что средствами массовой информации активно используются и транслируются образы «типичного» наркомана, «типичного» бомжа, «типичной» матери-одиночки, «типичного» военнослужащего и т.д. Обращаясь к этим образам, функционеры социальных проблем, с одной стороны, обращаются к аудитории на понятном ей языке, упрощая сложную терминологию, а с другой – формируют и закрепляют «типичные» образы социальных проблем. Образ, визуальный ряд позволяет как бы в сжатом, сконцентрированном виде представить социальную проблему, зачастую содержа в себе большое количество информации. Визуальный образ – это в некотором смысле «объемное» представление социальной проблемы. Таким образом, анализ визуальных средств конструирования социальных проблем, используемых образов является важной методологической задачей для исследователя социальных проблем. В связи с этим пригодным и перспективным представляется подход ритуальной деконструкции, предложенный Р. Михаловски [Михаловски, 2001]. Р. Михаловски выделяет две формы деконструкционизма: литературная деконструкция, связанная с именами Соссюра и Деррида, и социальная деконструкция, связанная с именами Фуко, Батая и Бахтина. В то время как литературная деконструкция сосредоточивается на анализе текстов, социальная деконструкция, напротив, направлена на изучение поведения – т.н. «ритуалов тела». Причем, эти «ритуалы тела» репрезентируют сложившиеся в обществе системы власти, и в данном случае задачей исследователя является показать их с точки зрения того, что «они не значат», отличной от здравого смысла [Михаловски, 2001, С.178]. И литературная, и социальная деконструкции нашли применение в анализе социальных проблем. Так, уже рассмотренный нами подход Ибарры и Китсьюза представляет собой пример литературной деконструкции. Ритуальная деконструкция пытается переупорядочить саму социальную реальность – и в данном смысле визуальная, образная составляющие играют центральную роль. Образы, репрезентирующие существующие, сложившиеся системы власти, транслируются через самые разнообразные каналы – реклама, телевидение, художественные и документальные фильмы и т.д. Сторонники подхода ритуальной деконструкции предлагают переупорядочить, переосмыслить эту систему образов, репрезентирующую социальную действительность. В целом, можно отметить, что конструкционисткий подход, концентрирующийся на процессе определения, интерепретации, типизации социальных проблем, вынужден включать в круг своего исследования и анализ визуальных образов. Данное «включение» только обогатит исследование любой социальной проблемы, позволит вскрыть системы смыслов и значений, характерные для нее. А поскольку образ является более емким, более мощным, более «многоцветным» по сравнению с текстом каналом передачи информации, то данный анализ позволит обнаружить скрытые смыслы, только расширит описание любой социальной проблемы. Кроме того, интересным и перспективным направлением исследования, по нашему мнению, может быть сравнение визуального и текстового конструирования той или иной социальной проблемы. Так, в одном и том же новостном сюжете, ролике социальной рекламы может возникнуть ситуация несогласованности текстовой и визуальной трактовки социальной проблемы. Мы попытаемся реконструировать просторечные ресурсы, используемые участниками для конструирования социальной проблемы эвтаназии, используя методологию Спектора и Китсьюза. Эвтаназия – право или преступление? Термин «эвтаназия» начал активно употребляться в российском научно-медицинском и философском дискурсе в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ века. Именно в этот период само понятие эвтаназии появилось на страницах научных и научно-популярных изданий – журнал «Человек», «Вопросы философии», «Медицинская консультация» и т.д. Период перестройки стимулировал проникновение биоэтического дискурса в российской научное сообщество. Начало 1990-х гг. знаменуется «бумом» публикаций по данной проблематике в указанных периодических изданиях. Функционерами проблемы эвтаназии в данном случае выступали представители науки (философии, этики, медицины), которые пытались познакомить общественность с новыми биоэтическими ситуациями, биоэтическими проблемами, в числе которых рассматривалась и эвтаназия. В России проблематизация эвтаназии началась «сверху», т.е. со стороны научного этико-философского сообщества. В странах Запада, напротив, проблема эвтаназии является одной из сторон движения за права человека, проблематизация идет «снизу». Несмотря на факт публикации материалов в научных и научнопопулярных изданиях, требовавшего по «логике вещей» использования научного стиля выдвижения утверждений-требований, обсуждение эвтаназии не являлось ценностно и эмоционально нейтральным. В качестве еще одного источника выдвижения утвержденийтребований можно отметить результаты эмпирических исследований по теме эвтаназии, которые в течение периода 1990-2006 гг. достаточно регулярно публиковались в журналах социологического направления («Социс», «Социально-политический журнал» и т.д.). Все публикации обладают рядом общих черт: - исследуется только мнение представителей медицинской профессии или студентов медицинских вузов; - изучается оценка и отношение к эвтаназии, обсуждение эвтаназии ведется в категориях «плохо – хорошо», «должно – не должно»; - все публикации содержат авторскую оценку, как правило, негативную. Только с начала XXI века термин «эвтаназия» проникает в российские средства массовой коммуникации. Среди публикаций по данной проблематике можно отметить «Московские новости», №12, 25-31 марта 2005; «Вера и общество», №04, апрель 2005; «Аргументы и факты», № 16, 2006. Проблеме эвтаназии были посвящены выпуски популярных передач «Пусть говорят», «Судите сами» и т.д. В основном, это либо ответ или комментарий на ситуации, возникшие в Западных странах, либо освещение конкретных случаев эвтаназии. Следует также в качестве источника утверждений-требований отметить художественные фильмы, затрагивающие проблему эвтаназии, которые в последнее время появляются достаточно часто (например, фильм «Море внутри»). На политической арене в России группа «Российские радикалы» выступает с законопроектом о разрешении эвтаназии. В конце 2008 года и начале 2009 года общественное внимание привлекли два случая применения эвтаназия, получившие широкое освещение как в мировых, так и в российских средствах массовой коммуникации. В конце 2008 года в Великобритании по телевидению был показан акт эвтаназии, что вызвало острую дискуссию мировой общественности. В феврале 2009 года в Италии суд одобрил просьбу пациента об эвтаназии. Данные события получили освещение в российских СМИ. Для анализа риторики утверждений-требований в отношении эвтаназии нами использовались статьи по данной проблематике в научных и научнопопулярных журналах («Человек», «Вопросы философии», «Медицинская консультация»), случаи выдвижения утверждений-требований в российских СМК. Кроме того, были привлечены результаты интервью с экспертами из различных областей науки и практики по данной проблеме, проведенных в 2003-2005гг. В России случаи выдвижения утверждений-требований в отношении эвтаназии носят «точечный» характер, обладают определенной мозаичностью и эклектичностью. Термин «эвтаназия» в переводе с греческого означает «хорошая смерть» (от eu «хороший» и thanatos «смерть»). Само значение слова «эвтаназия» обладает внутренней логической противоречивостью для человека. Так, смерть в сознании людей связана с горем, бедой, отрицательными эмоциями. Поэтому трактовка эвтаназии как «хорошей смерти» воспринимается и принимается человеком с определенными трудностями, возникает потребность преодолеть диссонанс. Одной из первых реакций человека может быть такая – «смерть не может быть хорошей!». Такая противоречивость стимулирует множество трактовок, смыслов и значений данного феномена. По отношению к эвтаназии выделяются две противоборствующие стороны: сторонники и противники. Каждая сторона действует в рамках различных риторических идиом, задает собственную систему смыслов и значений, апеллирует к разным условиям-категориям и людям-категориям. Интересно отметить, что в России дискурс, в рамках которого конструируется проблема эвтаназии, является своеобразным ответом на утверждения-требования, выдвигаемые защитниками эвтаназии в странах Запада. Часто постулируется непохожесть, уникальность, отличие России от стран Запада в реакции на данную проблему. Однако и в России по проблеме эвтаназии нет единого мнения, имеются и сторонники, и противники. Сторонники эвтаназии Сторонники эвтаназии, выдвигая утверждения-требования, действуют в рамках риторики наделения правом. Осуществляется апелляция к таким правам человека, как «право на жизнь» и «право на смерть». Утверждается, что пациенты, страдающе от неизлечимых заболеваний, имеют право на смерть, точно также как и право на жизнь. В данном случае используются такие категории, как «право на достойный уход», «право на смерть с достоинством», «право на естественную смерть», и т.д. «Право на жизнь имеет несколько аспектов, в том числе право на сохранение жизни (индивидуальности) и право на распоряжение жизнью, которое проявляется как возможность подвергать себя значительному риску и возможность решать вопрос о прекращении жизни» [Малеина М.Н., 1993, С.47]. При этом подчеркивается, что современное общество приватизировало это «естественное» право человека распоряжаться собственной жизнью. Необходимо «вернуть» это право человеку, тем более в ситуации неизлечимого заболевания (например, онкологические заболевания и т.д.), когда человек испытывает невыносимые страдания, или в ситуациях искусственного поддержания жизни (утрата функций головного мозга и т.д.). «Когда процесс смерти находится под контролем, тогда «право умереть» становится проблемой: является ли право на жизнь не только правом, но и обязанностью, должно ли общество охранять жизнь человека помимо и вопреки его воле?» [Фролов И.Т., 1989]. Эвтаназия связывается с категорией «терминальных пациентов», которые, по мнению ее сторонников, в современном обществе лишены возможности распоряжаться собственной жизнью. Постулируются ущемление прав данной категории пациентов и выдвигаются требования предоставить им это право. При этом активно формируется образ «страшной» смерти – смерть связывается с категорией «невыносимого страдания». Также в дискурсе активно используются категории «естественной» и «неестественной» смерти. На Западе уже длительное время функционируют различные организации, выступающие за узаконение эвтаназии – Всемирная федерация обществ, защищающих право на достойную смерть, «Хемлок сисайти» (девиз Общества – «хорошая жизнь – хорошая смерть»), «Ассоциация за право умереть достойно» (Франция, Испания), Датская Ассоциация добровольной эвтаназии, Ассоциация сторонников добровольного самоумерщвления «Экзит» (Англия). Не один год на нескольких языках выходит международный журнал «Эвтаназия». Наиболее ярким сторонником эвтаназии на Западе является Д. Хамфри, написавший в 1991 году книгу «Последний выход», которую часто его оппоненты называют пособием для самоубийц, тем самым приравнивая эвтаназию самоубийству. При выдвижении утверждений-требований сторонники эвтаназии апеллируют к субъективным переживаниям и правам пациента, жертвы проблемы, оперируя категориями «достоинство», «качество жизни» и «благо пациента». Использование понятия «качество жизни» является «ответом» на выдвижения-требования противников эвтаназии относительно ценности жизни. Так, сторонники эвтаназии утверждают, что жизнь уже не сама по себе является ценностью, а жизнь определенного качества. Если качество жизни не соответствует потребностям человека, то она может не обладать ценностью для него, и соответственно, может быть прекращена по его желаниию. Утверждения-требования выдвигаются со стороны пациента или от своего имени. Во многом, проблема эвтаназии – это персонализированная проблема, источником выдвижения утверждений-требований являются конкретные случаи, и споры ведутся вокруг конкретных случаев. Терминальные пациенты – это всегда конкретные пациенты, редко речь заходит об абстрактных пациентах, абстрактных понятиях. Так, в фильме «Море внутри» главный герой, просящий об эвтаназии, утверждает: «Кто говорит обо всех? Я говорю о себе и о своих страданиях». Тем, самым эвтаназия переводится в область прецедентов, отдельных случаев, каждый из которых уникален, и решение по каждому такому случаю должно приниматься индивидуально. В связи с этим в качестве источника утверждений-требований можно выделить крупные судебные процессы. С их помощью люди, страдающие неизлечимыми заболеваниями, пытаются привлечь внимание общественности к проблеме эвтаназии. Обычно судебные процессы влекут за собой ответные действия государственных и законодательных органов по регулированию данного вопроса. Как правило, истцами выступают либо сами пациенты, либо их родственники, либо представители медицинской профессии. Каждый случай рассматривается индивидуально, и решение выносится тоже индивидуально. Например, случай, с Нэнси Крузан, находящейся в хроническом вегетативном состоянии, когда суд признал за ней право на смерть, и искусственное кормление было прекращено. Однако подобный запрос со стороны родителей Карен Куинлан был отклонен, и её «растительное существование» длилось 11 лет. В феврале 2009 года в Италии суд вынес решение в пользу 37-летней Элуаны Энгларо, родные которой просили об эвтаназии. Интересно отметить, что в Италии данная проблема приобрела политическую окраску. Вопрос об эвтаназии был использован как инструмент в политической борьбе, расколов политическую элиту Италии. Одной из контрриторических стратегий, используемых сторонниками эвтаназии, является натурализация. Постулируется существование эвтаназии в нелегальных формах (так было и есть), о котором все предпочитают молчать, и выдвигаются требования легализации эвтаназии, чтобы не было секретных случаев, злоупотреблений. Один из экспертов (врачпсихотерапевт, 2005) сравнил применение эвтаназии с «черным налом». Эвтаназия ведь у нас не запрещена. Официально она запрещена. Но по анонимным исследованиям, применяют ведь её пассивную, как правило, эвтаназию. Уже не трогают этих людей и всё (преподаватель биоэтики, 2005). Б. Барщевский, известный правовед и правозащитник, так высказался в отношении показа случая эвтаназии по телевидению Великобритании: «Естественно, эвтаназия в закрытом виде, т.е. нелегальная эвтаназия, существует и существовала всегда и везде. Но только понимаете, нельзя… нельзя жить по принципу «Дай Бог, никто не заметит». Конечно, среди врачей есть гуманные люди, которые, понимая, что человек обречен, помогают ему уйти из жизни» (Новости, Первый канал). Анализируя случаи выдвижения утверждений-требований в отношении эвтаназии можно констатировать, что сторонниками эвтаназия скорее «депроблематизируется», т.е. подчеркивается ее «нормальность», «естественность» и приемлемость как для человека, так и для общества. «Я сейчас лежу больной. И поэтому мое мнение может быть существенно. Я самый решительный сторонник эвтаназии. Я вообще считаю, что в Конституции записано право человека на жизнь. Я считаю, что в Конституции всех стран нужно записать право человека на добровольную безболезненную смерть…Я считаю, что это право человека» (В. Гинзбург, Новости, Первый канал) Неприемлемым и проблематичным является отказ, непринятие эвтаназии со стороны общества, отказ от ее законодательного регулирования. В данном случае эвтаназия очень четко вписывается в рамки риторики наделения правом, которая подчеркивает значимость обеспечения всех лиц равными правами, равным институциональным доступом к способу самовыражения, а также неограниченной свободой реализации данного доступа. В данном случае, во-первых, требуется расширение права – предоставление человеку права на смерть (что имеет скорее этический оттенок, необходимость морального оправдания); во-вторых, реализация данного права должна быть доступна для всех людей. Однако, терминальные пациенты зачастую сами не могут реализовать это право и нуждаются в помощи врача. Эвтаназия – «это добровольный уход из жизни по желанию пациента. Он обращается к самому врачу, чтобы ему помогли это сделать. Сам он этого сделать не в состоянии» (врач хосписа, 2005). Противники эвтаназии Если для сторонников эвтаназии в большей степени характерна риторика наделения правом, то противники эвтаназии задают совершенно другую риторику – риторику утраты. Проблема эвтаназии связывается с обесценением человеческой жизни, нарушением врачебного долга, утратой традиционных общечеловеческих, христианских ценностей и т.д. Противники эвтаназии часто используют как синоним эвтаназии понятия «убийство», «самоубийство», «убийство из милосердия» («mercy killing»), что придает и усиливает ее морально негативный оттенок. Утверждениятребования противников эвтаназии проблематизируют саму эвтаназию, ставя под сомнение или отрицая возможность ее осуществления. В рамках риторики утраты эвтаназия выступает как символ обесценения жизни в современном обществе. «Если это врач осуществляет, постороннее лицо умерщвляет безнадёжно больного – это расценивается как причинение смерти. Если, с другой точки зрения рассматривать, что сам пациент просит об этом, и врач просто выполняет волю пациента, и пациент сам совершает самоубийство, но только руками врача. То это тоже плохо со всех канонов – с житейских, бытовых, религиозных, всех религий причём» (юрист, 2003). В газете «Вера и общество» за апрель 2005 года статья об эвтаназии начиналась следующей фразой: «Ненужная обществу жизнь – как ненужная информация в компьютере. Просто удалить ненужный файл одним щелчком мыши – delete – и нет его. Эвтаназия – это убийство, вторжение человека в суверенный Божий замысел и план. Если такое убийство, оправдываемое благими намерениями, становится приемлемым и юридически обоснованным в мировом сообществе – это показатель его духовного состояния и его морали, предвестник того, что современный мир утрачивает христианские ценности и христианскую надежду». При этом текст сопровождался картинкой с изображением окна Windows с вопросом «Вы действительно хотите отправить «Человек» в корзину»?», что усиливало моральную неприемлемость эвтаназии. В ответ на риторику наделения правом эвтаназия проблематизируется с точки зрения действующего Законодательства, согласно которому эвтаназия – это преступление, нарушение «Закона». «Это моя жизнь. Я, что хочу, то с ней и делаю. Вот хочу – живу, не хочу – не живу, хочу – лечусь, не хочу – не лечусь. Но больной не имеет права сегодня просить у врача помощи в этом» (руководитель структурного подразделения высшего медицинского учебного заведения, 2003). «Ну, многие ведь просят о смерти, понимаете. Это факт. Имеет ли право врач оказать такую помощь. По нашим законам нет» (философ, 2005). «Проблема эвтаназии затрагивает два главных вопроса: о праве человека на выбор между жизнью и смертью – и этого права его никто и никогда не лишал – и права человека, выбравшего смерть, на помощь медика, а в его лице и общества в целом. Сложность проблемы заключается именно во втором» [Мельников В.С., 1997.]. «Врач или медсестра будут отвечать по уголовному кодексу за умышленное причинение смерти» (юрист, 2003). Категория «преступления» является мощным лейтмотивом, используемым при проблематизации эвтаназии ее противниками. Трактовка эвтаназии как преступления снимает ее проблемный статус, тем самым «приземляя», помещая в уже существующую систему моральных координат. Эвтаназии присваивается совершенно четкое значение – преступление – которое должно снимать всякую дискуссию и сомнения, сам предмет спора. Определение эвтаназии как преступления возможно не только в правовом, но и в медицинском, религиозном дискурсах. В рамках религиозного дискурса эвтаназия выступает как грех, преступление против человеческой жизни. И преступниками здесь выступают и тот, кто «просит», и тот, кто «помогает» – как самоубийца и убийца, соответственно. Эвтаназия – посягательство на священность жизни. Зачастую проблема эвтаназии ставится в один ряд с проблемой аборта, смертной казни, помещается под один символический зонтик – преступление против «Жизни». «И поэтому человек, который совершает самоубийство, тем более, чужими руками, тоже не спасётся. Самоубийство считается самым страшным грехом в Православии. Это грех против себя. Жизнь – это святое… Для врача. Он является автоматически убийцей, только прикрытым законом государственным» (православный священник, 2003) «На себя ведь человек берёт – тот, который делает это, грех на себя берёт, убийство. Он же убийца считается» (врач хосписа, 2005). В рамках медицинского дискурса эвтаназия является преступлением врача, нарушением профессионального долга, выражением которого является «Клятва Гиппократа». Осуществляя эвтаназию, врач совершает преступление против своей профессии. «Врач даёт клятву Гиппократа – никогда не помогать больному уходить из жизни» (руководитель структурного подразделения высшего медицинского учреждения, 2003), «врач призван помогать, а не убивать» (психолог хосписа, 2005). Очень мощным образом, используемым в данном случае, является образ «врача как палача». Если обратиться к визуальным изображениям эвтаназии, то, как правило, это «врач, который держит в руках шприц, но его лицо закрыто, не показано». «Эвтаназия – это убийство палачом жертвы» (врач хосписа, 2005). Активным субъектом проблематизации эвтаназии не только в России, но и во всем мире выступает хосписное движение. При этом паллиативная помощь постулируется как ответ на эвтаназию, альтернативный и единственно возможный выход в ситуации терминального заболевания. «Хосписы – не просто специализированные больницы для умирающих, они во многом являются отрицанием «просто больницы» [Иванюшкин А.Я., 1994]. В качестве основных контрриторических стратегий используются антитипизация и опровергающие истории, которые все случаи выдвижения утверждений-требований в пользу эвтаназии представляют как единичные случаи, не имеющие ничего общего с реальной действительностью. Активно издаются книги, написанные как самими пациентами хосписа, так и их родственниками, в которых описываются все достоинства их пребывания там. При этом используются во многом те же категории – «право на достойную смерть», «качество жизни» и т.д., однако этим категориям придается совершенно другой смысл. Так, например, сторонники эвтаназии «смерть с достоинством» понимают как легкую, безболезненную, смерть без страданий. В то же время для противников эвтаназии «смерть с достоинством» – это ситуация, когда человек прошел через все страдания, достойно выдержал все страдания. В России как депроблематизирующая активно используется еще одна стратегия – это декларация бессилия. В данном случае конструируется шкала приоритетов, согласно которой проблема эвтаназии по значимости уступает другим, более насущным и актуальным проблемам. … кроме эвтаназии существует такое количество проблем по всей стране, которые не разрешили еще, не прописали… настолько много проблем в российском обществе, что до эвтаназии еще долго никто не дойдет. Просто куча других проблем, которые надо решать. Уровень детской смертности, уровень рождаемости (главный редактор ТСН телеканала «Рифей-Пермь», Пермь, 2005). Аргументы противников эвтаназии выдвигаются с позиции стороннего «наблюдателя» – того, к кому пациент может обратиться за помощью – врача, родственников, общества и т.д. Превалирующим в конструировании проблемы эвтаназии является правовой стиль. Такие понятия, как «право на жизнь», «право на смерть», «права пациента», «права врача», «информированное согласие» все активнее используются как сторонниками, так и противниками эвтаназии. В лагере сторонников эвтаназии «ПРАВО» как базисная, неотъемлемая характеристика существования личности выступает мощным лейтмотивом выдвижения утверждений-требований. Человек имеет «ПРАВА», которые должны быть реализованы. При этом, выдвигаются требования не только расширения самой категории «права» и включения в нее «права на смерть» и «права на распоряжение собственной жизнью» («право на достойную смерть»), но и расширения этого права на все категории людей. Так, пациенты в силу тяжести заболевания не могут самостоятельно реализовать это право, и общество обязано им в этом помочь. И основной вопрос заключается в том, может или не может общество в лице врачей реализовать это право человека. Еще одним лейтмотивом, который можно обнаружить, является «качество жизни». «Общеизвестно, что некоторые люди считают некоторые болезни хуже, чем смерть…» [Алан Уильямс, 2000, С.44]. Спор об эвтаназии – спор о том, что считать жизнью и что считать качеством жизни. «Что-то – это может быть клубника среди зимы в Сибири» (врач хосписа, 2005). «Вот ему надо листочек, цветочек или неба увидеть уголочек – и для него это полноценная жизнь» (преподаватель биоэтики, 2005). Спор возникает также и в случае «милосердия». Что милосерднее – «помочь человеку уйти из жизни» или «обеспечить достойный уход до конца». Хочется немного остановиться на блоке новостей Первого канала, посвященном обсуждению показа эвтаназии по телевидению в Великобритании, осуществленной Крейгом Эвертом. По словам ведущей, шок вызвала не сама темы, а возможность ее показа. Насколько этичен показ эвтаназии по телевидению под «шокирующим» заголовком «Смерть в эфире»? Перед смертью, Крейг Эверт говорит: «Я не хочу, чтобы моя семья мучилась с моим угасанием. У меня нет шансов», тем самым, задавая еще одну тему в обсуждении эвтаназии – роль родственников. В России также эвтаназия запрещена и «равносильная убийству», говорит корреспондент. Описывается случай осуществления эвтаназии в России. Звучит категория «мучений», «страшных болей», которые испытывает пациент как основной мотив осуществления эвтаназии. Обвиняемый сам себя сравнивает с убийцей. Делается предположение о том, что врачи в России положительно относятся к эвтаназии. В целом можно сказать, что новостной сюжет отразил как позиции сторонников, так и противников эвтаназии. При этом образ «защитников» эвтаназии выражал правовед Б. Барщевский и ученый, лауреат Нобелевской премии, В. Гизбург, тогда как противника эвтаназии олицетворял врач, озвучивший и «медицинскую», и «гражданскую» позиции – «я Вам со стороны медика отвечу, что в общем мы обязаны спасать человеческие жизни, а не отнимать их, да..; а со стороны гражданской, я не могу понять вот для себя лично, в стране, в которой отменена казнь заключенных, каким образом может быть оправдана эвтаназия?» (новости, Первый канал). Новостной сюжет был закончен словами: «В России проблема эвтаназии пока не обсуждается». Таким образом, мы очертили возможное применение подхода Ибарры и Китсьюза к анализу проблемы эвтаназии. Эвтаназия предстает как игра смыслов и интерпретаций, противостояние сторонников и противников. Кроме того, в данном случае как условия-категории, подспудно присутствующие в утверждениях-требованиях, являются феномены смерти и умирания в современном обществе, которые могут послужить самостоятельным предметом исследования для социологов. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. Список источников Блумер Г. Социальные проблемы как коллективное поведение // Социальные проблемы: конструкционистское прочтение. Хрестоматия. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2007. С.11-25. Ибарра П., Китсьюз Дж. Дискурс выдвижения утвержденийтребований и просторечные ресурсы // Социальные проблемы: конструкционистское прочтение. Хрестоматия. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2007. С.55-114. Иванюшкин А.Я. Новая медицинская этика приходит из Хосписа // Человек. 1994. №5. С.108 – 115. Ленуар Р. Предмет социологии и социальная проблема // Ленуар Р., Мерлье Д., Пэнто Л., Шампань П. Начала практической социологии. М.: Ин-т эксперим. социологии; СПб.: Алетейя, 2001. С.77-144. Малеина М.Н.Уйти достойно//Человек. 1993. №2. Мельников В.С. Социальные и правовые аспекты медицинской деятельности: Киров: Кировский государственный медицинский институт. – 1997. – 190 с. Михаловски Р. (Де)конструкция, постмодернизм и социальные проблемы: факты, фикции и фантазии в условиях "конца истории" // Контексты современности - II / Хрестоматия. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2001. С.175-185. Полач Д. Социальные проблемы с конструкционисткой точки зрения/Средства массовой коммуникации и социальные проблемы: Хрестоматия/Пер. с англ.; сост. И.Г, Ясавеев. – Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2000 – 224с. С. 7 – 11. 9. Спектор М., Китсьюз Дж. Конструирование социальных проблем // Контексты современности - II. Хрестоматия. Казань: Изд-во Казанск. ун-та, 2001. С.160-163. 10.Уильямс Алан. Экономика, этика и общественность в политике здравоохранения//Международный журнал социальных наук. Февраль. 2000. №28, С. 39 – 56. 11.Фролов И.Т. О человеке и гуманизме: работы разных лет. М.: Политиздат, 1989. – 559с. 12.Хорошая смерть? Поход Буша против эвтаназии//Вера и общество. 2005. апрель. №04 (176). С. 8 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. Список полевых данных Новости. Первый канал. Интервью 1. Главный редактор ТСН телеканала «Рифей-Пермь», Пермь, 2005. Интервью 2. Преподаватель биоэтики, Пермь, 2005. Интервью 3. Врач хосписа, Санкт-Петербург, 2005. Интервью 4. Юрист, Пермь, 2003. Интервью 5. Руководитель структурного подразделения высшего медицинского учебного заведения Пермь, 2003. Интервью 6.Философ, Пермь, 2005. Интервью 7. Православный священник, Пермь, 2003. Интервью 8. Психолог хосписа, Пермь, 2005.