Опубликовано в журнале: «Иностранная литература» 2001, №7

Опубликовано в журнале:
«Иностранная литература» 2001, №7
Трибуна издателя
Издательство “Амфора”
Трибуна издателя: Зарубежная литература в России
Издательство “Амфора”
С арт-директором издательства “Амфора” Вадимом Назаровым
беседует Светлана Силакова
Светлана Силакова. Издательство “Амфора” заявило о себе
относительно недавно. Но, насколько я понимаю, возникло оно
не на пустом месте…
Вадим Назаров. “Амфора” — это плодоносящая ветвь старого
дерева под названием “Северо-Запад”. Десять лет назад
несколько недавних студентов ЛГУ собрались в сыром подвале
на cедьмой линии Васильевского Острова и затеяли проект,
который перевернул весь отечественный читающий мир. Страна
и город, где это произошло, давно уже зовутся иначе, но грозное
эхо буржуазно-издательской революции слышится до сих пор.
В “Северо-Западе” была придумана и успешно опробована на
практике серийно-гнездовая система — изобретение, подобное
ковровому бомбометанию. Чтобы издать любую книгу,
достаточно было решить всего лишь одну проблему — в какую
серию эту вещь лучше вставить.
Книга переставала быть священным предметом и становилась
товаром. И чем больше один текст походил на другой, тем лучше
эта серия продавалась.
Я был главным редактором “Северо-Запада”, Олег Седов вел там
же довольно известную серию “1000 лет русской литературы”.
Когда же все окончательно рухнуло, Седов возглавил чопорный
“Симпозиум”, а я продолжал свои игры с природой в беспечной
“Азбуке”.
В “Амфоре” мы снова встретились, чтобы исправить кое-какие
грехи нашей издательской юности.
С. С. В Петербурге любят порассуждать о “необщем” лице
своего города. А есть ли своя специфика у петербургского
книгоиздательства, если сравнивать его, например, с
московским?
В. Н. В России всякие заразительные идеи появляются в СанктПетербурге, а воплощаются в Москве. Буржуазная модель
книгоиздания на берегах Невы так и не прижилась, зато стала
главенствовать в столице. На Севере ночи длиннее, и мы здесь
так и не смогли избавиться от магии книги, так и не перестали ее
обожествлять.
Столичная издательская жизнь делается по американскому
стандарту. Москва — наш маленький Нью-Йорк, там
издательские монополии делят рынок на секторы и сферы
влияния, там литературные агенты плетут интриги, там делаются
карьеры и соревнуются в невежестве и высокомерии модные
критики из глянцевых журналов.
Книжный Петербург чем-то похож на Париж, издательства здесь
маленькие, умненькие и гордые, хотя и не вполне независимые.
Здесь отрабатывают экспериментальные идеи, создают
писательские репутации, но все эти идеи и писатели неизбежно
уходят в Москву, потому что именно там за интеллектуальную
собственность можно получить настоящую цену.
С. С. Значит, “Амфора” — издательство маленькое и умненькое?
Но если посмотреть, сколько ваших книг представлено на полках
магазинов…
В. Н. И происхождение, и издательский формат “Амфоры” вроде
бы не позволяют ей быть крупным издательством, но этому
обстоятельству противодействует наше неудержимое
любопытство… А может быть, неуемная жажда наживы. Эта
сила заставляет нас открывать новые проекты, и сегодня круг
наших интересов пугающе широк. У нас есть и научная
(“Александрийская библиотека”), и научно-популярная
(“Эврика!”), и литературная (“Новый век”), и беллетристическая
(“Амфора-детектив”) серии. Все эти и еще с полдюжины других
серий опираются исключительно на произведения переводных
авторов.
Переводы занимают три четверти нашего портфеля. Кстати, то,
что остается за их вычетом, — “русская четверть” — это самое
большое наше завоевание за последние полтора года. В России
писателей мало. Я говорю даже не о качестве литературных
новинок. Даже по количеству писателей на одного читателя мы,
как мне кажется, далеко позади таких стран, как Нигерия и
Фарерские острова, не говоря уже о литературной столице
Европы — Сербии.
Так что огромное количество переводов на “амфоровской”
книжной полке не столько свидетельствует о нашем
западничестве, сколько отражает некоторую литературную
реальность.
С. С. Как Вы отбираете тексты?
В. Н. Это самый большой секрет издательского дела… и тайна
для меня самого. У меня есть штатный “серый кардинал” —
дабы не нарушать инкогнито, назовем его просто В. Л. Это
единственный на весь Петербург писатель, который разбирается
в актуальной заморской литературе. Я же просматриваю все
возможные рейтинги. Наконец, у “Амфоры” появился скаут —
так Эллисон Бонд, профессионал из высшей издательской лиги,
которой многим обязан, скажем, “Вагриус”.
И все же книги — они как живые люди. Они приходят и уходят.
Книга — это не изобретение типа компьютера, а Божий дар
человечеству, и мистическая составляющая в процессе
книгоиздания имеет место. Это всякий редактор подтвердит.
Как честные идеалисты, мы выбираем весьма странные книги. У
меня едва ли хватит мужества определить их жанр, хотя шепотом
я именую то, что мы издаем, вертикальной фантастикой. Эта
литература через метафору повествует о том, что закрыто от глаз
человека до самой смерти. Под это невнятное определение
попадает большая часть наших авторов в самых разных сериях
— от сухого Стивена Хокинга в “Эврике!” до цветистого Горана
Петровича в “Славянском шкафу”.
С. С. “Амфора” — одно из немногих издательств, которым
свойственна “географическая всеядность”…
В. Н. Я убежден, что Америка, которая продает в Россию
огромное количество книжных лицензий, — отсталая
литературная провинция. Разумеется, в США есть
заслуживающие внимания издания, но это, как правило, нонфикшн: скажем, изложенная человеческим языком теория генома
или психологии поведения.
Сегодняшняя литература создается в колониях, в метрополиях
она лишь тиражируется. Подобно тому как новая музыка
возвращается к своим этническим корням, новая литература
немыслима без обращения к национальной мифологии и
этнографии. В этом смысле единственный американский
писатель, который меня интересует, — это Серая Сова. Помните
детскую книжку об индейской девочке и ее ручных бобрах?
Наши авторы происходят из Нигерии (Бен Окри), Турции (Орхан
Памук), Японии (Банана Яшимото), Индии (Арундати Рой),
Бразилии (Моасир Скляр). Правда, после литературного успеха
некоторые из них меняют гражданство, но так ли это важно?
С. С. Вы говорили о серии “Славянский шкаф”…
В. Н. Она посвящена славянским литературам. У “Амфоры” к
ним интерес особый. На самой почетной полке в этом “шкафу”
стоят мои любимые сербы. Кроме Милорада Павича (мы издаем
полное собрание его рассказов), там новая любовь переводчицы
Ларисы Савельевой -— уже упомянутый Горан Петрович, а
также тонкий стилист Владислав Баяц, классик Данило Киш и
самый странный из известных мне писателей — Зоран
Живкович.
С. С. Поговорим на языке цифр: каково процентное соотношение
переизданий и книг, издающихся впервые?
В. Н. Два года назад, когда “Амфора” только стартовала, мы
строили план практически на одних переизданиях — просто не
успевали готовить свои ежемесячные двадцать книг. Принято
стыдиться переизданий, я же ими горжусь. Нам удалось сделать
то, что не совсем получилось у коллег, по чьим следам мы тогда
шли. Именно после наших переизданий в полный голос
зазвучала проза Мишеля Турнье и Cильви Жермен, вернулись в
оборот полузабытые Амос Тутуола и Стефан Гейм.
Теперь наш план процентов на восемьдесят состоит из
первоизданий, и тем самым мы возвращаем свой долг великому
издательскому колесу, закладываем позиции в каталог
неведомого публикатора, который сработает лучше нас.
С. С. Вернемся к сериям, этому “методу коврового
бомбометания”. Олег Седов в интервью “Экслибрису” сообщил,
что у “Амфоры” каждый месяц появляется новая серия...
В. Н. Мы, действительно, достаточно часто открываем новые
серии, но при этом не забываем закрывать старые. Происходит
ротация проектов, своего рода естественный отбор. Кроме того,
современная серия не может быть открытой, то есть
бесконечной. Редкая из них сегодня живет больше года.
Благодаря этой ротации мы до сих пор избегали серьезных
провалов. Что же касается удач, то главная из них в том, что все
книги “Амфоры” продаются более-менее ровно. Это означает,
что у читателя появилось доверие к нашей торговой марке, а для
издательства, которое не располагает запасом дорогих
бестселлеров общеизвестных авторов, это единственный способ
выжить. Взращивая читательское доверие к книгам своей марки,
мы как раз и решаем проблему “новых имен” и “немодных
стран”.
С. С. Огромная, кстати, проблема! Не кажется ли вам, что
современный российский читатель “ленив и нелюбопытен”, что
он неохотно покупает книги неизвестных ему писателей как
отечественных, так и зарубежных?
В. Н. Сегодняшний читатель подобен обманутому вкладчику.
Советский Союз с его бумажным голодом воспитал у людей
настоящую страсть к печатному слову, и в буржуазной России
страсть эта безжалостно эксплуатировалась. В начале
девяностых за книгами стояли очереди, по плотности не
уступавшие табачным, потому что книга, как сигарета, была у
многих навязчивой привычкой. Наивный, словно туземец,
советский читатель еще не пробовал ни плохих переводов, ни
низких жанров, и проворные книгоноши лихо обменивали
блестящие обложки на казначейские билеты.
Сегодняшнее едва ли не катастрофическое падение спроса на
книги — это расплата за пятисоттысячные тиражи “Тарзанов” с
“Анжеликами” и легкие деньги перестройки. С другой стороны,
это падение свидетельствует о возникшем читательском опыте.
Люди стали разборчивее и искушенней, но меня это совсем не
пугает — ведь именно эти качества отличают нынешнего
читателя “Амфоры”.
С. С. Значит, если Вам предложат блестящий перевод
гениального романа, написанного на языке фарси, — Вы
согласитесь?
В. Н. Да, и экзотичность языка только поможет в рекламе книги.
Успех “Черной книги” турецкого писателя Орхана Памука в
превосходном переводе Веры Феоновой — тому подтверждение.
С. С. Перечислите, пожалуйста, зарубежных авторов, которых
Вам удалось “свести” с нашим читателем.
В. Н. Ну, читателям “Иностранной литературы” многие открытия
“Амфоры” хорошо известны — та же “Черная книга”, например.
Я давний поклонник журнала, и это легко понять, заглянув в наш
издательский каталог. Более того, когда-то у меня был
совместный проект с “ИЛ” — первая попытка возрождения
знаменитой “БИЛки”, в 1997 году вышли пять наименований. Я
хотел бы привести “лучшую десятку” нашего издательства за
2000 год — так вот, в ней есть три автора, чья популярность в
России началась именно с этого проекта. Итак, наши
бестселлеры:
1. Милорад Павич. Русская борзая. Серия “Новый век”.
2. Харуки Мураками. Охота на овец. Серия “Новый век”.
3. Апокрифические Евангелия. Серия “Личная библиотека
Борхеса”.
4. Павел Крусанов. Укус Ангела. Серия “Наша марка”.
5. Милан Кундера. Невыносимая легкость бытия. Серия
“Славянский шкаф”.
6. Туве Янссон. Серый шелк. Серия “Гербарий”.
7. Стивен Хокинг. Краткая история Времени. Серия “Эврика!”.
8. Хуан Хосе Арриола. Рассказы сновидца. Серия “Личная
библиотека Борхеса”.
9. Роберт Ван Гулик. Поэты и убийцы. Серия “Амфорадетектив”.
10. Ежи Косински. Раскрашенная птица. Серия “Славянский
шкаф”.
Вряд ли этот список требует подробных комментариев, отмечу
лишь успех первой на русском языке книги великого мексиканца
Арриолы — успех читательский, критика книгу не заметила — и
“взрослого” тома Туве Янссон...
С. С. А спрогнозировать список бестселлеров 2001 года Вы
решитесь?
В. Н. Предсказания будущего — не самая сильная моя сторона.
Дело в том, что рынок всегда консервативней, чем я думаю, и
меняется гораздо медленнее. Бывало, что запущенные мной
проекты слишком опережали рыночные тенденции, а в книжном
деле опережение хуже отставания. У нас так нелепо все
устроено, что спрос диктует не публика, а крупные оптовики,
которые, словно старые маршалы, всегда готовятся к
предыдущей войне.
Тем не менее вот мой прогноз по “Амфоре”, он же список
рекомендуемых новинок 2001 года:
1. Харуки Мураками. Dance, dance. Серия “Новый век”.
2. Юстейн Гордер. Vita brevis. Серия “Новый век”.
3. Хулио Кортасар. Вокруг дня на 80 мирах. Серия “Millennium”.
4. Зоя Вальдес. Кафе “Ностальгия”. Серия “Гербарий”.
5. Владимир Волкофф. Хроники Ангелов. Серия “Славянский
шкаф”.
6. Рю Мураками. 69. Серия “Новый век”.
7. Десмонд Моррис. Голая обезьяна. Серия “Эврика!”.
8. Горан Петрович. Осада храма Св. Спаса. Серия “Славянский
шкаф”.
9. Илья Стогофф. Мачо не плачут. Серия “Поколение Y”.
10. Агата Кристи. Паутина. Серия “Амфора-детектив”.
Два слова про Агату Кристи: мы купили лицензию на ее
постконвенционные произведения, и в 2001 году выйдут в свет
десять ранее неизвестных в России книг “королевы детектива”.
С. С. Кто ваш читатель? Ориентируетесь ли Вы на определенные
социальные слои?
В. Н. Сознательно — нет, не ориентируемся. Наша сильная
сторона — не расчет, а интуиция. Но коль скоро мы исповедуем
мелкобуржуазные ценности (Работа — Семья — Церковь), а
издаем как бы для самих себя, то и наших читателей следует
искать в среднем классе.
С. С. Есть ли, на Ваш взгляд, какие-нибудь новые тенденции во
вкусах публики?
В. Н. Есть одна тенденция, которая меня искренне радует, —
публика перестала ходить строем. Раньше все любили двух-трех
писателей и своей горячей любовью превращали их имена в
пепел, в пошлость, в пустой звук. Теперь же клуб народных
писателей значительно расширился, появилась возможность
поспорить о вкусах.
С. С. У Вас есть какая-то определенная политика в области
рекламы?
В. Н. В этой области у нас вместо политики — любовь. Взаимная
и бескорыстная любовь с добрыми ньюсмейкерами, болеющими
тем же тяжким недугом, что и мы, — неутолимой жаждой
чтения…
С. С. Как Вы думаете, все ли ваши книги по карману их
потенциальной аудитории?
В. Н. Книга — это предмет роскоши, она и не должна быть легко
доступной. Это не хлеб и не вода. Наши книги все еще дешевле
билетов в кино или средней руки клуб. Только вообразите,
сколько трудов и страданий воплощено в книге. Об их цене
говорить просто неприлично…
С. С. Добирается ли Ваша продукция до провинциального
читателя?
В. Н. Наши книги есть по всей России, но назвать это
номинальное присутствие торговой политикой я бы не решился.
Я уже говорил о самом консервативном звене в цепи “автор —
читатель”. Это — крупный оптовик, и он считает, что провинции
нужны преимущественно боевики и женские романы. Мне
кажется, что ситуация в корне изменится после осенней ярмарки
в Москве, которая должна продемонстрировать изменение
спроса в регионах.
С. С. А может быть, мировой опыт поможет?
В. Н. Я был на оптовой книжной базе в Америке. Это
совершенный книжный конвейер, идеальная машина, готовая
выполнить любой каприз читателя. Те, кто застал Союзкнигу,
говорят, что наша система была не хуже, разве компьютеров
поменьше. По-моему, не надо горевать, что таких баз не стало.
Рынок — материя тонкая, если на нем чего нет, того до времени
и не нужно.
С. С. Насколько эффективны в нашей стране Интернетмагазины?
В. Н. Вообще-то, если честно, все эти “технические” вопросы
совершенно не по адресу. Что касается торговли и денег, есть и
более компетентные люди, так что мне просто неудобно
открывать рот. Умел бы я деньги считать, не был бы уже десять
лет кряду главным редактором, а назывался бы гордо
“генеральный директор” или “президент”…
Но уж если спросили… Я считаю весь Рунет грандиозным
блефом и не понимаю, почему в этот междусобойчик
вкладываются такие огромные деньги. Мы сотрудничаем с
крупнейшим Интернет-магазином — он продает наших книг
меньше, чем лоток у метро. При этом считается, что “Амфора” у
них “идет”.
Интернет — это всемирная ярмарка тщеславия, грандиозная
информационная свалка, единственное преимущество которой в
том, что на этой свалке очень легко найти нужный тебе хлам.
С. С. Вернемся в сферу более традиционной культуры. Материя,
конечно, необъятная, но все же рискну спросить: куда, поВашему, сейчас движется мировая литература?
В. Н. Я не верю в прогресс, особенно в такой области, как
словесность. Появление компьютера, разумеется, несколько
облегчило фразу — пером писалось труднее и дольше, но в
области духа, которую исследует литература, ничего нового не
случалось уже две тысячи лет.
Можно, конечно, проследить процесс “деколонизации”
европейских литератур, в которых блистают выходцы с
национальных окраин, — но что добавишь к тому, о чем уже
неоднократно писал ваш журнал…
А вот в Латинской Америке перемены действительно заметны.
После смерти Кортасара и ухода Гарсиа Маркеса в публицистику
там образовалась литературная пустота, которую стали
заполнять писательницы. Титаны “магического реализма”
построили дом, и теперь пришли женщины, чтобы его обжить,
постелить ковры, повесить шторы, раскрасить стены
затейливыми узорами… Новый латиноамериканский роман
доведен до совершенства и теперь переживает прекраснейший
период маньеризма в творчестве таких литераторов, как Зоя
Вальдес, Кристина Гарсиа, Розарио Ферре, Анжелес Мастретта,
Исабель Альенде. Великий мим Полунин как-то сказал, что закат
цирка начинается тогда, когда вместо клоунов на арену выходят
клоунессы…
Для России самая важная из зарубежных литератур — сербская.
Я не хочу сказать, что она лучшая в мире, просто это
единственная словесность (сербы сказали бы “речность”),
которую мы можем воспринимать как свою собственную. В
смысле печатного слова Сербия по отношению к России может
занять то же место, что и богатая Великобритания по отношению
к бедным США. Сербия — это своеобразный “остров Крым”,
место, где не прерывалась традиция. И что самое удивительное,
традиция именно русская, унаследованная братьями-славянами
от нашей литературной классики XIX века.
С. С. Можно ли сказать, что на ближайший период тон в
литературе будет задавать какой-то определенный регион — или
для современной литературы характерна глобализация?
В. Н. Я не совсем понимаю сам термин “глобализация”
применительно к литературе. Если вы имеете в виду то
обстоятельство, что в списках национальных бестселлеров
появляются иностранцы, то такая ситуация нова только для
Америки. Для нас это норма. Если такая глобализация — это
процесс, обратный американизации, то я, видимо, один из его
активистов. Америка завалила весь мир своей макулатурой,
пришла пора менять макулатуру на книги. А в издательской
политике просто не должно быть косности. Мир стремительно
меняется, и лучшие детективы теперь пишутся не в Англии, а в
Голландии, лучшие романы — не в Париже, а в Белграде. И мы
можем позволить себе выбрать лучшее.
С. С. Глобализация бывает и на издательски-производственном
уровне. Есть мнение, что завтрашний день принадлежит
крупным издательским концернам…
В. Н. Книжные концерны, скорее всего, будут создаваться не на
издательской, а на книготорговой базе. Книги — это не нефть.
Книги — настоящая вавилонская лотерея: здесь одна здравая
идея может сделать отсталое издательство процветающим. На
идеи монополию не получишь — это же не сеть супермаркетов.
Издательство эпохи капитализма не может быть слишком
большим — это я знаю по своему опыту. Видимо, будущее за
издательскими группами и, как это ни печально, маленькими
“пэкеджерскими” компаниями, готовящими книги по заказу
пресловутых книготорговых концернов.
С. С. Как, по-Вашему, “Амфоре” удалось занять определенную
“нишу”? И, соответственно, насколько остро перед вами стоит
проблема конкуренции?
В. Н. Конкуренция… Для меня это очень личный вопрос. Уже
скоро семь лет как я борюсь с собственной тенью. То есть самым
серьезным конкурентом моего нового издательства является мое
прежнее. Я думаю, это даже не экономическая, а
психологическая проблема…
Я плохо вижу “Амфору” снаружи. Про “нишу”, которую она
занимает, надо бы спросить лучшего из наших отраслевых
теоретиков — Александра Гаврилова из “Книжного
обозрения”…
С. С. Возможно, Вы опять переадресуете меня к теоретикам, но я
все-таки спрошу: что влияет на успех книги? Что важнее —
конфета или фантик, качество текста или внешние факторы?
В. Н. Успех книги — это чудо, и формулы не знает никто. Иначе
такой посвященный разорил бы всех остальных и остался один
на всю страну. Иной раз и текст хорош, и обложка “горит”, и
критики довольны, а книга проваливается. И напротив,
совершенно случайный текст, от которого до тебя три издателя
отказались, вдруг через месяц после выхода в свет требует
допечатки. Большего не могу сказать, секрет фирмы.
С. С. Возможно ли сформулировать концепцию, стоящую за
художественным оформлением ваших книг?
В. Н. В оформлении мы сознательно избегаем иллюстрирования,
но пытаемся создать некую изобразительную метафору текста.
По форме обложка больше всего походит на рекламный плакат, а
по содержанию — на произведения современных композиторов.
Подобно тому как последние используют в своем творчестве
фразы чужих произведений, мы используем фрагменты
классической живописи, текстуры из компьютерных библиотек,
старые фотографии и еще кое-какие ноу-хау.
Я готов принять некоторые упреки в адрес нашей
художественной концепции, — в конце концов, книжный дизайн
— это всего лишь смежная профессия, которую мне пришлось
освоить под давлением обстоятельств.
С. С. Между прочим, у книг “Амфоры” одним из элементов
обложки является не только имя автора, но и имя переводчика.
Видеть это очень приятно. Как Вы думаете, много ли людей
выбирают книгу именно “по переводчику”?
В. Н. Среди наших читателей немало таких, которым о многом
говорит самое имя переводчика. Так, есть поклонники “романовлабиринтов” в исполнении Виктора Лапицкого, есть свои фанаты
у Виктора Когана, переложившего на русский битников и
радикалов.
С. С. А кто еще из переводчиков с Вами сотрудничает?
В. Н. Для нас большая честь работать с такими мастерами, как
Борис Дубин и Наталья Трауберг, их вклад в становление
“Амфоры” просто неоценим. Валентина Кулагина-Ярцева,
большой друг нашего издательства, помогает разобраться в
сложной политике литературной Москвы. С нами сотрудничают
Инна Тынянова, Леонард Бухов, Римма Грецкая, Людмила
Синянская, Элла Брагинская, Галина Косарик, Михаил
Рудницкий, Марина Коренева, Всеволод Багно, Виктор Андреев,
Михаил Яснов, Леонид Цывьян… Из новой волны хочу
упомянуть япониста Дмитрия Коваленина и восходящую звезду
питерской испанистики Владимира Правосудова.
С. С. Как Вы оцениваете общий уровень перевода в нашей
стране?
В. Н. Общими усилиями всех перечисленных мной уважаемых
людей качество переводов в нашей стране поддерживается на
традиционно высоком уровне. Нет худа без добра: благодаря
советской власти, которая усаживала за переводы своих
профессоров и нобелевских лауреатов, мы получили одну из
лучших переводческих школ в мире. Несмотря на нынешний
спад, русские переводы, по-моему, выглядят весьма достойно.
Проблемой становится уже не само качество работы, но
“литературная совместимость” автора и интерпретатора. Многие
знаменитые книги будто взорваны изнутри, искорежены
соперничеством двух литераторов. При этом формальных
претензий к переводу нет. Переводчики иногда словно не
понимают, что имя — главный их капитал, своего рода торговая
марка, и не слишком разборчивы в выборе книг, не занимаются
поиском “своих” авторов.
С. С. И напоследок еще один традиционный для нашего журнала
вопрос: Ваше мнение об уровне нашей литературной критики в
области зарубежной литературы. Отражаются ли отзывы
рецензентов на судьбе книги?
В. Н. Регулярная литературная критика появилась у нас, помоему, всего два-три года назад, так что говорить пока не о чем.
Как бы ни распалялись строгие рецензенты, их оценки, всякие
там значки и звездочки, на читательский спрос не влияют.
Другое дело, что в “обществе взаимного восхищения”, которое
сегодня представляет собой столичный литературный
истеблишмент, публика никого и не интересует. Критик беседует
не с читателем, а со своим коллегой из противоборствующего
журнала или с номинатором какой-нибудь премии…
Москва — Петербург, март 2001 г.
© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал" | Адрес для писем: zhz@russ.ru
По всем вопросам обращаться к Татьяне Тихоновой и Сергею Костырко | О проекте