КАПУСТНИК 80 ЛЕТ ЗАВЕЛЬСКОМУ СКРИЖАЛЫ

КАПУСТНИК
80 ЛЕТ ЗАВЕЛЬСКОМУ
СКРИЖАЛЬ I. СОТВОРЕНИЕ МИРА.
И была Тьма Тропаревская, и не было в этой тьме ничего путного, кроме «Польской моды».
И сказал Он:
«Да будет свет».
И стал Свет.
И сказали бы мы, что это хорошо.
Мы все бы сказали, что это - очень хорошо.
И Литкенс сказал бы, что это хорошо и безопасно.
И Волохов сказал бы, что это просто зашибись.
И правильный Виленский сказал бы, что это, в общем, не противоречит действующей инструкции.
И неистовый Гейдман сказал бы: «Старик, ты приветливый малый! Ты сделал это не хуже, чем
сделала бы моя кошка Мурка!»
И основательный Литвиненко, проверив кладку и швы, сказал бы: «Стоит, и будет стоять вечно».
И блудный сын Кузнецов сказал бы на разных языках, что это «бардзо гут».
И темпераментный Кацва завистливо сказал бы, что это не хуже Соломонова Храма.
И Его друзья-директора, уже сотворившие к этому времени свой Свет, сказали бы:
«Твой Свет не хуже».
Но никого из нас вокруг Него еще не было.
И тогда Он решил сотворить человека.
СКРИЖАЛЬ II. СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА.
И он сотворил человека.
И звали человека - Лариса Давыдовна.
И это было хорошо.
И была она Ему и Адамом, и Евой, и Змеем, и яблоком.
И, пока их было только двое, - это был Рай, поскольку не было в этих Райских кущах
ни Литкенса с огнетушителем,
ни Волохова с иерихонскою трубой,
ни правильного Виленского с табелем и вычетами,
ни младшего Сперантова с ЕГЭ,
ни основательного Литвиненко с техникой безопасности,
ни обаятельного Ермакова со свежим матом (гимнастическим),
ни блудного сына Кузнецова со свежим анекдотом,
ни темпераментного Кацвы со свежим учебником истории,
ни друзей-директоров с вечно свежим тостом «Лыхаим»,
и гуляли они вдвоем по саду и скучали, а Враг Рода Ученического нашептывал им:
«Ну, возьмите, возьмите, возьмите всех этих к себе в рай, и будут в вашем раю огнетушитель,
иерихонская труба, табель с вычетами, ЕГЭ, техника безопасности, а также всегда свежие; мат
(гимнастический), анекдот, учебник истории и тост «Лыхаим».
И вняли они, и пали, и взяли, и задумались: «А хорошо ли это?»
Утренняя молитва Ларисы Давыдовны
«Господи, у меня к тебе, если можно, две молитвы - одна важная, а другая срочная. Господи, сначала
важная: сделай так, чтобы пирожков было больше, чем гостей, хотя бы на один; а гостей меньше, чем
мест за столом, хотя бы на одного. И, пожалуйста, когда начнут собираться гости, чтобы во дворе не
было детей. А если это нельзя, то пусть хотя бы дети будут маленькие, белый верх - черный низ, и
пусть они водят хороводы и поют приличные песни. Вот у меня тут список. Теперь еще: надо, чтобы
как-то все было по-праздничному, а не как обычно. Пусть сегодня Волжина не опоздает, Сперантова
не вызовут на ЕГЭ, а Виленский пусть не ругает директора. Если можно, а? Если нужно, мы можем
поставить свечку, у меня еще есть деньги от ярмарки.
А теперь срочная молитва, Господи: нельзя ли сделать так, чтобы прямо сейчас уже наступило 16-е
июня, и не раньше полудня, чтобы мусор уже успели вынести. Да, и чуть не забыла: Господи, проверь,
чтобы высохли перила, а то их только позавчера Эдик покрасил. Спасибо. Твоя раба божья, Ло-ра»
НОСТАЛЬГИЧЕСКАЯ МОЛИТВА ИЗ ПРОШЛОГО
(на мотив «Молитвы Ф. Вийона» Б. Окуджавы)
Покуда еще мы молоды, а школе пятнадцать лет,
Еще не дохнуло холодом, не ветх еще наш Завет,
Пока еще хватает, и даже в избытке всего, Дай же ты всем понемногу, и не забудь про Него.
Мы помним, Господи, помним этот утраченный рай,
Тот сумасшедший, бессонный мир школьный, где всё - через край.
Где Он лишь за всё в ответе перед лицом Твоим,
А мы, непослушные дети, не ведали, что творим.
Ты знаешь - он всё умеет: понять, вразумить, простить.
Он просит за всех, но не смеет лишь о себе просить.
Покуда еще мы школа под номером 43, Пускай звучит его соло, мы будем ему вторить. - (Кадры с поющим Завельским)
Но, даже не достигнув совершеннолетия, мы созрели и пали в 1992 году, когда нам было только 17.
Это было грехопадение. И это было хорошо!!!
СКРИЖАЛЬ III.
ИСПОВЕДЬ ШЕСТИ БЕССМЕВТНЫХ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ГРЕШНИКОВ.
1. Грех поклонения идолам.
Виленский: Простите меня, отец, ибо я грешил и поклонялся ТабелЮ. Я вожделел его десятого числа
каждого месяца. В этот день я не мог думать ни о чем другом. Он вытеснял всё: чувства дружбы,
любви, супружеского долга. Грешен. Грешил... грешу... и буду грешить с ТабелЕм! И если кто опять
не запишет кружки, пусть тому в небесной бухгалтерии заплатят. Это Вы у нас святой, а я у Вас грешник! И гореть мне вместе с пустыми страницами Хачатуряна, Спивака и Квашенко!
2. Грех женской слабости.
Либерова: Прости меня, батюшка, ибо грешна. Последние лет пятнадцать, как тут работаю, - ох, как
грешна! Слаба, стала, не могу уже изо всех изгнать беса безграмотности, диавола дурностилья, сатану
жаргонную. Жалею, отпускаю, перевожу в следующий класс. Всё почему - возлюбила много. Паки и
паки виновата; не взыщи, отец, на слабую женщину.
3. Грех отсутствия аскетизма.
Волохов: Да. Я виновен во всех грехах! Во всех смертных христианских, мусульманских, языческих!
Особенно в смысле «не возжелай». Но фиг я в этом буду каяться, здесь народу слишком много. А
каяться я буду в отсутствии аскетизма. В еде. Грешу этим обычно от пяти до семи раз в день, как
повезет. Иногда желаю салат ближнего своего. И компот дальнего своего тоже желаю. И еще желаю,
чтобы мне в столовой накрывали как директору, как я есть постоянный посетитель. Вот!
4. Грех полной безгрешности.
Михайловская: Простите меня, благодетель, но и каяться-то мне не в чем. Ну, нет у меня грехов. Я
знаю, что это плохо, что порядочные учителя так не поступают, что все люди, как люди, одна я у Вас
такая... ну ладно... я исправлюсь... я обещаю...
5. Грех беспричинного учительского беспокойства.
Теплова: Виновата я, Юрий Владимирович, ох, как виновата! Знаю, что всё сделано и на три дня
вперед подготовлено, а беспокоюсь: не забыла ли, предупредила ли, проверила ли? И ведь хороших
людей тем самым подвожу, которые забыли, не предупредили, не проверили. И ведь понимаю, что
нехорошо это, неправильно по отношению к коллегам. Простите меня, люди добрые!
6. Исповедь блудного сына.
Кузнецов:
(на мотив «Я в весеннем лесу...»)
Был я юн и ретив, беспокоен и глуп,
Я хотел посмотреть, что где есть, а что нет,
Где помягче постель, понаваристей суп,
Где побольше часов, посветлей кабинет.
И носило меня по РОНО и ОУ,
Я предметы менял, я в концепты входил.
Где ж ты школа моя, где, родная, ау –
Дашь ли вновь покурить у родимых перил?
Зачеркну десять лет, а потом еще два;
У знакомых берез, тех, что выросли ввысь,
Я найду ли мотив, я найду ли слова,
Вход в мой старенький дом, в мою лучшую жизнь?
Был я юн и ретив, беспокоен и глуп...
Вот так грешили они ежедневно и ежечасно, и нравилась им их лихая, неправедная, не спасительная
педагогическая жизнь, и гордились они ею, и хотели жить ею дальше.
ХОР ГРЕШНИКОВ.
(на мотив «Цыганочки» с танцевальным выходом)
Мы грешили, мы грешим,
Мы открыты к критике,
Но меняться не спешим –
Лучше нас найдите-ка!
У дверей опять не мнётся
Очередь безгрешных!
Что же вам-то остается?
Нас терпеть, потешных!
Эх, раз, еще раз,
Вы найдите лучше нас,
Эх, раз, еще раз,
А потом обратно в класс!
Мы народ математичный –
Бороды патлатые,
Любим мы учить детей
С головой квадратною!
А мы гумы, гумы, гумы Книжками набитые,
Хоть по виду мы безумны
Но с душой открытою!
Эх, раз, еще раз,
Вы найдите лучше нас,
Эх, раз, еще раз,
А потом обратно в класс!
И увидел Он, что, они обуяны бесом безудержности и вседозволенности, и решил ввести их в рамки,
отделив злаки от плевел, тучных тельцов от тощих коров, чистых козлов от нечистых ослов, а иудеевматематиков от эллинов-гуманитариев.
И не было это хорошо!!!
СКРИЖАЛЬ IV.
ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ.
И обратился Он к ним, и сказал:
отныне пусть всяк сам собирает и окормляет паству свою,
ибо сказано:
«Биологу - биологово,
филологу - филологово,
олуху - олухово,
а Волохову - Волохово».
И взялись они строить башню, дабы сподручнее им было обратиться к пастве своей с проповедью, но
не было согласия меж ними, и хотели биологи строить башню в форме цепочки нуклеотидов, а
математики - в форме бутылки Кляйна с петлей Мебиуса вокруг, а филологи с историками и вовсе
никакого общего проекта не выработали. Может, будь тогда в природе физхимики, люди смышленые
и практические, они бы и подсказали что-нибудь толковое, но не было тогда Его попущением
физхимиков. И не получилась у них общая башня, а получились сначала три, а потом и четыре
пирамиды. И, разобщены они стали, и родил Гейдман - Хачатуряна, и стал тот править математиками,
и произошел от великого Менделя - Менделевич, и стал он каганом биологическим, и заключили союз
литераторы во главе с матерью их Софьей с царем Леонидом и его спартанцами, и стала там
Гуманитарная империя. А позже пришли из стран полуношных народы разные, ведомые царицей
Наталией из династии Шароновых, и было им имя - физхимики, и стали они тоже тут жить. И
взглянул Он, и увидел, как стало, и молвил: «Ну и ладно!»
СКРИЖАЛЬ V.
Содом и Гоморра. Египетские казни.
И решил Господь, что пора за педагогическую гордыню наказать этот педагогоизбранный народ, и
отправил его в гимназическую пустыню, где многих поразил 10-ью египетскими казнями:
опаздывать и встречать утром при входе в гимназию дежурного Кацву;
забывать сдавать пропуски Марине Леонидовне;
приходить на августовский педсовет после Волжиной и Квашенко;
не заполнять журнал и спрашивать: «Где деньги, Вить?»;
иметь в гумклассе физиком Волохова;
иметь в матклассе учителем Спивака;
учить детей учителей;
быть учителем своих детей;
Слава Богу, что была в пустыне гимназической орда чистильщиков.
ПЕСНЯ (Les Champs-Elysees):
Твою судьбу задумал кто-то,
Она понравилась кому-то,
И в ней снимаются на фото Такой вот пустячок.
Жизнь не растрачена впустую,
И эту мудрость золотую
Судьба дала на язычок,
А дальше - молчок.
О, восемьдесят! Ура, Завельский!
О, восемьдесят! Ура, Завельский!
Мы заявляем очень смело
Что жизнь тебе не надоела,
Как шляпа или пиджачок,
А дальше - молчок.
Кто неподвластный всем ветрам
Приходит в школу по утрам
И видит: вновь Завельский там, -
Тот поступает мудро.
И веет свежей новизной,
И остается лишь сквозной
Мотив - тирим-пам-пам,
Ля-ля, тирим-пам-пам.
Да, восемьдесят! Ура, Завельский!
Да, восемьдесят! Ура, Завельский!
Но - чур-чур-чур! Мы, скажем, смело,
Что жизнь тебе не надоела.
Пусть крутится ее волчок,
А дальше - молчок!
Хотелось бы на склоне лет
Прожить вдали от горьких бед,
Играть на скрипке, как сверчок,
Надеть сюртучок.
Дай Бог, чтоб не был ты вдали,
И в школе, на краю земли,
Звучал, как океан любви,
Твой маленький смычок.
Да, восемьдесят! Ура, Завельский!
Да, восемьдесят! Ура, Завельский!
Но - чур-чур-чур! Мы, скажем, смело,
Что жизнь тебе не надоела.
Скорей сожмите кулачок,
А дальше - молчок!
СКРИЖАЛЬ VI.
Искушения Завельского.
И были в пустыне посланы Завельскому три искушения, самое сильное из которых - искушение
театром. Станиславский - Бог, а Завельский - наместник его.
(Фильм школьника, кадры с Завельским о театре: 15.35 - 16.43)
Поздравление от героев «Вишневого сада» с Кукиной и А. П. Чеховым.
СКРИЖАЛЬ VII.
Новый Завет.
И заключили они с департаментом Новый Завет, и стала школа - гимназией, что в переводе с
древнеарамейского на новопедагогический означает - Неопалимая купина: горит под ногами и не
сгорает, так что Литкенс с огнетушителем может не выполнить свои обязанности. И не случайно
любимый романс нашего Завельского - «Гори, гори...»
Гори, гори, но не дотла...
СКРИЖАЛЬ VIII.
Обетованная земля - обетованные дети.
Вывел нас Завельский из педагогического рабства советских фараонов, а до Земли обетованной не все
дошли. Но новое поколение выросло свободным, и обетованной стала для них гимназия, а
Завельскому они решили подарить «Москву обетованную...»
СКРИЖАЛЬ IX.
«Мене, мене, текел, упарсин».
И вот на стенах гимназии однажды вспыхнули буквы «Мене, мене, текел, упарсин», что в переводе с
древнеарамейского на немецкий, с немецкого на английский, с английского на французский, с
последнего на Завельский означает:
«Исчислен, взвешен, разделен», то есть «Налито, нарезано, подано».
Буквы шепчут, а Боги жаждут!
Нас ждет накрытый стол!
«Семь сорок...» (поют и одновременно танцуют)
СКРИЖАЛЬ X.
«Звук лопнувшей струны»
Сад посажен и цветущими ветками просится в кабинет, на эту землю никогда не придет топор
Лопахина - хватит огнетушителя Литкенса.
Играет приглашенный еврейский оркестр, нелепый, как в пьесе Чехова.
Но все слышнее звук лопнувшей струны, это судьба обращается к нему...
«Судьбы твоей теперь не выронить закладку...»
(на мотив песни Б.Окуджавы "заезжий музыкант")
Судьбы твоей теперь не выронить закладку,
Волшебную в ней роль играет и пустяк.
Узоров переплет, манеры и повадки
Имеют над собой какой-то высший знак.
Земная жизнь твоя над нашей жизнью школьной
Законы бытия опровергает вмиг.
В ней есть особый свет! И думаешь невольно:
Не спрятать этот блеск, не вычитать из книг.
И не о чем жалеть, когда в сиянье этом
Предметы и дела утрачивают цвет.
Иллюзий больше нет. И найдены ответы
За восемьдесят лет, за восемьдесят лет.
Ни слова о любви! Но все об этом блике,
Похожем на любовь в сиянии сквозном.
Жизнь выхвачена так, как шрифт с разрядкой в книге,
И высвечена так, что слезы не при чем.
А мы вновь о судьбе. Такая и сякая,
Она не ищет слов достойных о тебе.
Идет себе, идет. Прощаясь и прощая.
Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе.
Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе.
Финал: звучит еврейская музыка.