С. Г. Исаков. Рецепция творчества А. С. Пушкина в странах Балтии

РЕЦЕПЦИЯ ТВОРЧЕСТВА А. С. ПУШКИНА В СТРАНАХ БАЛТИИ
(Эстония, Латвия)*
С. Г. Исаков
У нас, к сожалению, часто забывают о той бесспорной истине, что
творчество определенного писателя или даже его отдельное произведение,
попадая в мир другой национальной литературы, иного народа, начинает жить,
по существу, по-новому. Оно в значительной мере как бы меняет свой характер,
изменяется его значение, оно воспринимается по-другому, чем на родине. Так
возникает проблема рецепции «чужого» произведения и - шире - «чужой»
литературы. Сама неминуемость рецепции обусловлена различием
общественной и культурной обстановки на родине писателя и в
воспринимающей его творчество инонациональной среде, несовпадением
этапов развития двух литератур, их национальных традиций и еще множеством
других факторов. Сам диапазон переосмысления творчества писателя в
инонациональной среде, пожалуй, шире и уж, без сомнения, неожиданнее, чем
на отечественной почве. Дело еще и в том, что на процесс рецепции здесь
огромное влияние оказывает фактор языка. Барьер языковых различий
существенно изменяет облик произведения при переходе его в иную языковую
среду. Причем этот облик меняется и в том случае, когда «не свой» читатель
знакомится с произведениями Пушкина в оригинале и когда он читает их в
переводе.
Не следует забывать и о второй ипостаси рецепционного процесса, очень
тонко отмеченной М.Бахтиным: «Чужая культура только в глазах другой
культуры раскрывает себя полнее и глубже (но не во всей полноте, потому что
придут и другие культуры, которые увидят и поймут еще больше). Один смысл
раскрывает свои глубины, встретившись и соприкоснувшись с другим, чужим
смыслом: между ними начинается как бы диалог, который преодолевает
замкнутость и односторонность этих смыслов, этих культур».1
Прежде чем приступить непосредственно к теме моего доклада
несколько важных уточнений. В традиционное понятие Балтии (исторической
Ливонии, Остзейского края) входили Эстляндия, Лифляндия и Курляндия, т.е.
лишь современные Эстония и Латвия. Литва стала осознаваться частью этого
региона лишь после 1918 г., и историческое развитие, культура Литвы весьма
существенно отличаются от истории и культуры Латвии и Эстонии. Если
культура Латвии и Эстонии (они близки в плане историко-типологическом)
была ориентирована на немецкую и входила в протестантский
североевропейский ареал, то культура литовцев больше ориентировалась на
польскую и была связана с католическим среднеевропейским культурным
ареалом. Тут, кстати, мы имеем дело со своеобразным историко-культурным
парадоксом: латыши ближе к литовцам этнически, по языку, по мифологии, но в
плане историко-культурном, начиная с ХIII в., они несравнимо ближе к
Доклад, прочитанный на международной научной конференции «Александр Пушкин и
гуманитарные науки» в Стенфорде (США) в апреле 1999 г.
*
1
эстонцам. В силу этого рецепция Пушкина в Литве - предмет особого разговора.
Я в своем докладе остановлюсь только на рецепции русского поэта в Латвии и
Эстонии, причем поскольку в этом процессе - а рецепция, без сомнения, есть
процесс - я лучше знаю эстонский материал, то акцент будет сделан именно на
нем. Прошу заранее меня за это извинить.
В истории рецепции Пушкина в Эстонии и Латвии не трудно выделить 6
этапов: первый продолжался до конца 1860-х (в Эстонии даже, пожалуй, до
конца 1870-х) гг., второй - конец ХIХ в,. третий - начало ХХ, четвертый - 19181940 гг. (период независимых Латвийской и Эстонской республик), пятый советский (1940 - конец 1980-х гг.), шестой - современный, с начала 1990-х гг.
Первый этап можно назвать «немецким периодом» в истории рецепции
русской литературы в странах Балтии. Это обусловлено специфическими
условиями Остзейских губерний Российской империи: власть здесь, в сущности,
находилась в руках привилегированных немецких сословий - дворянства,
духовенства, бюргерства. Эстонцы и латыши составляли местное крестьянство,
и произведения Пушкина до них попросту не доходили. Языком власти и
образования был немецкий. Не случайно Остзейские губернии называли
«немецким краем» в империи. Крайне немногочисленные представители первых
поколений эстонской и латышской интеллигенции были билингвами,
воспринимавшими мировую культуру через немецкую. Поскольку русского
языка большинство балтов не знало (или знало плохо), основным путем
знакомства местных читателей с русской литературой вообще и с творчеством
Пушкина, в частности, стали немецкие переводы из нее. Правда, эти переводы
начали появляться весьма рано: остзейцы (немцы из Остзейского края) были как
раз пионерами переводов из Пушкина на немецкий язык. Первые переводы из
Пушкина появились еще в 1823 г. в известной немецкоязычной антологии
русской поэзии Карла фон дер Борга,2 затем уже в конце 1820-х - в 1830-е гг. в
местных журналах.3 Особое значение имеет напечатанный в 1831 г. в Ревеле
(Таллинне) - почти одновременно с русским оригиналом - сделанный Карлом
Кноррингом перевод «Бориса Годунова» в серии «Русская библиотека для
немцев».4 Достойно также внимания, что в свою статью о «Борисе Годунове» в
тартуском журнале «Dorpater Jahrbücher...» в 1833 г. Е.Розен поместил в
оригинале и в переводе сцену из драмы «Ограда монастырская», не вошедшую в
первое русское издание.5 Это была первопубликация пушкинского текста.
Рецепция Пушкина в регионе Балтии идет в русле его рецепции в
немецкоязычной читательской среде. Она достаточно хорошо изучена
немецкими исследователями,6 поэтому за недостатком времени я на ней
останавливаться не буду. Могу лишь заметить, что восприятие его творчества
было достаточно скромным и по количественным, и, так сказать, по
качественным показателям. Местный массовый немецкий читатель явно
предпочитал Пушкину Булгарина7 и считал последнего в большей степени
«истинно-русским» автором, чем Пушкина.8 Мнение знатоков литературы,
конечно, было иным, но все равно особого интереса к Пушкину не заметно.
Положение меняется лишь в конце ХIХ в. - раньше в Латвии, потом и в
Эстонии (латышская литература в своем развитии в этот период опережала
эстонскую). В эту эпоху молодые эстонская и латышская литературы (напомню,
что национальные литературы эстонцев и латышей сформировались лишь в
середине прошлого века), стремясь преодолеть рамки лишь одного немецкого
2
влияния, стараются расширить свои контакты с другими литературами и
впервые широко обращаются к опыту русских писателей. Эта эпоха прежде
всего отмечена появлением большого числа переводов из Пушкина на
эстонский и латышский языки.9 Переводы на родной язык становятся основной
формой знакомства с творчеством русского поэта. В последнее десятилетие ХIХ
века, в связи с русификацией края, переводом всех школ на русский язык
преподавания, становится возможным и знакомство, по крайней мере, молодого
поколения эстонцев и латышей с произведениями Пушкина в оригинале. Это
как бы подготовка, преддверие следующего этапа - начала ХХ в.
Можно говорить о несравнимо более широком знакомстве эстонцев и
латышей с творчеством Пушкина, но восприятие его все равно остается
достаточно специфическим, заметно отличающимся от русского.10 На процесс
рецепции воздействует несколько основополагающих факторов. Это, во-первых,
сама
специфика
эстонской
читательской
массы,
еще
слабо
дифференцированной, ее вкусы, требования к литературе. Основную массу
эстонских читателей составляли крестьяне или интеллигенция в первом
поколении, еще не порвавшая своих связей с деревней. Во-вторых, уровень
развития самой эстонской литературы, сквозь призму которой воспринималась
«чужая» литература. Эстонская и латышская литературы лишь осуществляли
переход от романтизма к реализму. Между прочим, это как раз делало Пушкина
несравнимо более близким и понятным эстонцам, чем, например, Достоевский
или Лев Толстой. В-третьих, на рецепцию сильно влияла общая атмосфера
русификации, а в самом конце века и русифицированная школа, где
господствовала официальная трактовка творчества Пушкина. Причем следует
отметить, что она особенно не вступала в противоречие с господствующими в
обществе весьма верноподданническими воззрениями,
которые стали
рассеиваться только в 1890-е гг.
Всё это прежде всего влияло на отбор произведений Пушкина для
перевода, а вслед за тем и на интерпретацию переведенных текстов. Статьи о
Пушкине на эстонском и латышском языках еще редки, в подавляющем
большинстве компилятивны и малоинтересны (исключение - статья Я.Райниса
и некоторые публикации юбилейного 1899 года11) и на интерпретацию особенно
не влияют. Для переводов преимущественно отбираются из поэзии вещи
простонародные, близкие народному сознанию или воспринимающиеся как
популярный элегический романс либо изложение житейской повседневной
мудрости. На отбор влияют и школьные хрестоматии. Как следствие, в Эстонии
нет переводов «Евгения Онегина», большинства поэм; по числу переводов на
первое место выходит отрывок из «Цыган» - «Птичка Божия не знает...» (6
переводов, 9 публикаций), «Зимний вечер», «Зимняя дорога», «Черкесская
песня» из «Кавказского пленника», «Утопленник», «Туча», «Птичка» и пр.
Аналогичный отбор мы видим у латышей.12 Из пушкинской прозы в первую
очередь переводятся вещи исторические, особенно если они еще сочетаются с
изображением жизни низов («Капитанская дочка», «Дубровский») или же вещи,
воспринимаемые как занимательные и увлекательные («Выстрел», «Метель»,
«Пиковая дама» и др.).
В результате, в сознании эстонцев создавался особый облик Пушкина и
пушкинского творчества - с одной стороны, более простонародный,
упрощенный, даже несколько сниженный, а с другой, лишенный
3
свободолюбивого радикализма, оппозиции господствующему порядку. Т.е.
образ, в чем-то напоминающий тот, что утверждался официальным
литературоведением (А,Незеленов), но полностью не совпадающий с ним.
О несколько упрощенном понимании пушкинских творений
свидетельствуют и специфические особенности переводов. Кстати, качество
переводов в свою очередь влияет на рецепцию. Здесь мы имеем дело как бы с
двумя сторонами одного и того же процесса: отличительные черты переводов
есть показатель рецепции и в то же время они влияют на рецепцию.
Особенности рецепции Пушкина в Эстонии и Латвии не столь уж
уникальны. С аналогичными явлениями мы встречаемся и у других
восточноевропейских народов,13 так что тут мы имеем дело с некими общими
закономерностями историко-литературного процесса в Восточной Европе.
В начале ХХ в. латышская и эстонская литературы делают огромный шаг
вперед и типологически «догоняют» развитые литературы Запада и России. На
этот период падает завершение формирования реализма и развитие модернизма.
К тому же само эстонское общество теперь уже очень дифференцировано и не
может идти речи о каком-то едином процессе рецепции. Основной формой
знакомства с творчеством Пушкина становится чтение его в оригинале, и идет
оно через школу: уже в школе, а затем в гимназии молодые эстонцы и латыши
знакомятся с произведениями Пушкина в оригинале. Число переводов, по
крайней мере, в Эстонии сокращается,14
что, конечно, связано с
распространением знания русского языка. Всё это, как будто, должно бы
способствовать знакомству с Пушкиным. Но на деле это не совсем так:
школьная словесность часто отталкивала учащихся и не столько развивала,
сколько убивала интерес к изучаемым в школе литературным образцам.
Гимназисты как раз больше интересуются непрограммными авторами. В
обществе крепнет интерес к Льву Толстому, Чехову, М.Горькому, чуть позже к
Л.Андрееву, но прежде всего к западноевропейским авторам. К тому же Пушкин
нередко ассоциируется с политикой русификации. Именно теперь русификация
вызвала рост антирусских настроений во всё более радикализирующемся
эстонском обществе, и это сказывается на рецепции Пушкина - он переходит в
разряд чужих классиков, которыми уже не очень интересуются. Правда, сама
поэзия Пушкина сопротивлялась этому процессу. У Пушкина есть свои горячие
поклонники, среди которых мы видим крупнейших эстонских и латышских
писателей - Яна Райниса, Густава Суйтса, Фридеберта Тугласа.15
Итак, в начале ХХ в. интерес к Пушкину в целом слабеет, но зато в
процессе рецепции его творчества заметна дифференциация, которая кое в чем
близка к той, что наблюдается в это время в русском обществе. Для части
эстонского общества открывается и Пушкин-вольнодумец, враг самодержавия,
для некоторых он интересен как поэт, в чем-то родственный новейшим
течениям в литературе (правда, примеров последнего феномена мало).
Следующий этап в рецепции Пушкина - 1920-1930-е гг., период
независимых Эстонской и Латвийской республик.16 Страны Балтии в этот
период сознательно и подчеркнуто ориентировались во всех областях жизни, в
том числе и культуры, на Запад и, наоборот, дистанцировались от Востока (т.е.
от России). Русский язык больше не преподается в школах, и молодое
поколение его не знает. В лапидарной форме создавшееся положение
охарактеризовал крупный эстонский писатель Бернард Кангро: «Нашим уделом
4
не были цитаты из Пушкина, которыми любили оснащать свою речь люди,
обучавшиеся в старой школе. Мы были детьми собственно эстонскими. Без
Пушкина».17 Интерес к русской литературе, продолжавшей в сознании многих
эстонцев и латышей ассоциироваться с русификацией, падает, особенно в
первое десятилетие. Прямой враждебности к Пушкину не заметно, но он
окончательно превратился в общепризнанного классика, к которому однако не
испытывают ни живого интереса, ни любви. Конечно, как всегда, бывали
исключения (Ю.Сютисте).
Но в середине 1930-х гг. мы наблюдаем в Эстонии несколько
неожиданный подъем интереса к Пушкину, и он вновь становится живым
участником эстонского литературного процесса. Свидетельством этого явился
выход в свет в 1836 г. первого эстонского издания «Избранных стихотворений»
поэта, резонанс, вызванный этим сборником, споры вокруг него. Частично это
было связано с юбилеем 1937 года. Но все же главная причина подъема
интереса к Пушкину не в нем. К середине 1930-х гг. антирусские настроения,
вызванные русификацией и событиями 1918-20 гг. (войной Эстонии с
Советской Россией), уже стали ослабевать. Были и чисто литературные
причины: вместо модернистских увлечений 1910-х - начала 1920-х гг. в 30-е гг.
наблюдается своеобразный возврат к реализму. Всё чаще раздаются призывы к
классической ясности и гармонии в поэзии, к строгому классическому стиху.
Эти новые тенденции особенно характерны для литературной группировки
«Арбуяд», занимавшей первенствующее положение в эстонской поэзии тех лет.
Не случайно представитель этой группировки поэт Хейти Тальвик в одном
интервью 1936 г. заявил, что его теперь тянет к Пушкину, к строгим
построениям и изящной классической форме.19 Члены «Арбуяд» Хейти Тальвик
и Бетти Альвер участвовали и в подготовке сборника стихов Пушкина.
Еще более явственным, чем в начале ХХ в., становится
дифференцированное отношение к Пушкину. Основной переводчик сборника
«Избранных стихотворений» профессор англистики Антс Орас воспринимал
Пушкина как всеобъемлющего поэта-олимпийца, виртуоза формы, для которого
характерно гармоническое отношение к миру и абсолютная гармония
содержания и формы. В своих несколько маньеристских по языку и стилю, хотя
и мастерских переводах он делал акцент прежде всего на передаче формы
пушкинских творений.20 Благодаря переводам А.Ораса у эстонских читателей
создавался образ Пушкина - поэта чистого искусства, далекого от общественных
бурь и черни, поэта европеизированного, входящего в круг не столько русской,
сколько мировой литературы. Правда, подобная трактовка Пушкина вызывала и
протесты в левых радикальных кругах эстонской общественности. Их выразил
поэт Яан Кярнер в более поздней статье «Искаженный Пушкин» (1940).21
В Латвии, где также в 1937 г. вышел большой по размеру - больше
эстонского! - сборник «Сочинений» Пушкина (под ред. Х.Дорбе), мы
сталкиваемся во многом с аналогичными явлениями, правда, картина рецепции
там более сложная, чем в Эстонии. У меня, к сожалению, нет возможности
остановиться на ней подробнее.
Итак, мы дошли до пятого периода - советского, охватывающего
солидный промежуток времени - с 1940 по конец 1980-х гг., т.е. практически
полвека. С одной стороны, особенно в первые четверть века после окончания
Второй мировой войны, появляется большое число высококачественных
5
переводов из Пушкина на эстонский и латышский языки.22 Впервые местные
читатели могут познакомиться на своем родном языке почти со всем
творчеством русского поэта. В Латвии в 1967-1970 гг. выходит пятитомник
Пушкина на латышском языке - практически полное собрание его сочинений; в
Эстонии в 60-е - начале 70-х - три тома сочинений Пушкина: том прозы, том
стихотворений и поэм и том, включающий «Евгения Онегина», сказки и
драматические произведения. Я не говорю о множестве отдельных изданий
пушкинских произведений - в Эстонии, например, с 1948 по 1990 год вышло 30
изданий, в Латвии еще больше. За перевод берутся, наряду с
профессиональными переводчиками, крупнейшие латышские и эстонские поэты
- Янис Судрабкалн, Мирдза Кемпе, Бетти Альвер, Аугуст Санг. Перевод Бетти
Альвер «Евгения Онегина» (первое издание - 1964; неоднократно
переиздавался) вообще относится к числу вершин эстонского переводческого
искусства. Хотя многие крупные поэты вынуждены были обратиться к
переводам из-за того, что пути оригинального творчества для них были
затруднены, они испытывали искреннюю любовь и уважение к Пушкину.
Многие посвятили ему свои стихи.
Процесс рецепции Пушкина выходит за рамки одной лишь литературы к нему добавляется театр, музыка, кино, радио, позже и телевидение.
Но, с другой стороны, на рецепцию Пушкина, как и русской литературы
вообще, в этот период сильнейшее воздействие оказывала вся атмосфера
советских порядков, идеологического диктата, господства коммунистической
идеологии, со временем и новой волны русификаторских тенденций. Главным
проводником этого, пожалуй, была школа. В эстонских школах на русскую
литературу выделялось больше часов, чем на родную, эстонскую. Пушкина, как
и других русских авторов, изучают и на эстонском (на уроках литературы), и на
русском языке. Официальная идеология регламентировала и отбор
произведений, их интерпретацию. Тут, в сущности, повторяется то, что уже
имело место в Эстонии в самом конце ХIХ - начале ХХ в. Русская классическая
литература, в том числе и ставший «хрестоматийным» Пушкин, начинают
восприниматься как нечто насильственно навязываемое свыше, насаждаемое
искусственно.23 Как результат, в обществе возникает тенденция к отчуждению
от русской культуры и литературы, включая и классиков, хотя они сами по себе,
конечно, ни в чем не виноваты. В последние годы советского режима Пушкин,
воспринимаемый массовым читателем прежде всего сквозь призму школьного
преподавания и соответственно интерпретируемый, оказывается в значительной
мере вне круга его литературных интересов. Этот процесс коснулся - особенно в
связи с ростом антирусских настроений в обществе (русское приравнивалось к
советскому) - и интеллигентной элиты, высшего слоя читателей. В Латвии этот
процесс был даже, кажется, сильнее, чем в Эстонии.
Собственно, последний период - с начала 1990-х гг. - период
восстановивших свою независимость Эстонии и Латвии - является прямым
продолжением и - я бы даже сказал - усугублением конца предыдущего,
советского периода: к Пушкину ни эстонские, ни латышские читатели и
писатели не проявляют интереса. Его не изучают теперь и в школе (он
упоминается, впрочем, в курсе мировой литературы). Наступила эпоха нулевой
рецепции.
6
Сменится ли она новым интересом к Пушкину, как это произошло в
Эстонии в середине 30-х гг.? Ответить на этот вопрос трудно. Кое-какие
признаки этого в Эстонии, правда, заметны, что, вероятнее всего, связано с
ослаблением антирусских настроений в эстонском обществе. В 1998 г. впервые
после восьмилетнего перерыва выходит издание пушкинского текста - «Евгений
Онегин», параллельно в оригинале и в эстонском переводе. В таллиннском
Салонном театре вновь ставится инсценировка «Евгения Онегина». Впервые
после десятилетнего перерыва на эстонской сцене вновь идет русская опера - в
Национальном оперном театре «Русалка» А.С.Даргомыжского с либретто по
Пушкину. На конкурсе лучших школьных декламаторов появляются
пушкинские тексты. Лед, как будто, тронулся... Будем оптимистами.
Итак, рецепция Пушкина в Латвии и Эстонии - это процесс длительный и
комплицированный, как сложен и сам Пушкин, которого каждая эпоха познает
по-своему.
Примечания
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Изд. 2-е. М., 1986. С. 354.
2
Poetischr Erzeugnisse der Russen. Ein Versuch von Karl Friedrich von der
Borg. 2. Band. Riga und Dorpat, 1823. S. 304, 364-374.
3
См. об этом: Исаков С.Г. Журналы «Esthona» (1828-1830) и «Der
Refraktor» (1836-1837) как пропагандисты русской литературы // Учен. зап.
Тартуского гос. ун-та. Вып. 266. 1971. С. 16-52.
4
Russische Bibliothek für Deutsche. Von Karl von Knorring. H. 2. Reval,
1831.
5
Dorpater Jahrbücher für Litteratur, Statistik und Kunst, besonders Russlands.
1833. Bd. I. S. 56-59.
6 См.: Raab, Harald. Die Lyrik Puškins in Deutschland (1820-1870). Berlin,
1964; Reissner, Eberhard. Deutschland und die russische Literatur. 1800-1848. Berlin,
1970.
7
См. об этом: Reissner E. Op. cit. S/ 132-136.
8
См.
характерный
диалог
студента-остзейца
с
героем
автобиографического романа П.Д.Боборыкина «В путь-дорогу», в котором с
документальной точностью воссоздана обстановка Дерпта 1850-х гг.
(Боборыкин П.Д. В путь-дорогу. Кн. 5. СПб., 1864. С. 103).
9
См. библиографию эстонских переводов из А.С.Пушкина в ХIХ в.:
Issakov S. Vene kirjandus eesti keeles XIX s. Bibliograafianimestik. Tallinn, 1982.
Lk. 69-77. Библиография латышских переводов из А.С.Пушкина: Egle K.
Bibliografija // Puškins, Aleksandrs. Kopoti raksti piecos sejumos. Sej. V. Riga, 1970.
625-686 lpp.
10
Подробнее об этом см.: Вавере В.А., Мацков Г.М. Латышско-русские
литературные связи. Рига, 1965ю Сю 66-72; Исаков С.Г. Пушкин и эстонская
литература конца ХIХ века // Пушкин и литература народов Советского Союза.
Ереван, 1975. С. 464-480; Пярли Ю.К. Рецепция поэзии Пушкина в Эстонии
конца ХIХ века // Пушкинские чтения. Сб. статей. Таллинн, 1990. С. 156-166.
11
Более подробный разбор эстоноязычных статей о А.С.Пушкине конца
ХIХ в. см.: Исаков С.Г., Алехина М.Е. Русская литература в Эстонии в 1880-е гг.
// Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 139. 1963. С. 120-122; Исаков С.Г.
Русская литература в Эстонии в 1890-е гг. // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та.
1
7
Вып. 251. 1970. С. 125-129. О латышских публикациях конца ХIХ в. см.: Вавере
В.А., Мацков Г.М. Цит. соч. С. 129-135. О статьях Я.Райниса см. также: Вавере
В.А. Пушкин и латышская поэзия (до 1940 г.) // Пушкин и литература народов
Советского Союза. С. 457-462.
12
Османис, Язеп. Пушкин на латышском языке // «...И назовет меня всяк
сущий в ней язык...». Наследие Пушкина и литературы народов СССР (Статьи и
материалы). Ереван, 1975. С. 89-94.
13
См.: А.С.Пушкин в южно-славянских литературах. Сб. библиограф. и
лит.-критич. статей. СПб., 1901 [Сборник ОРЯС. Т. LXX. № 2]; Нейштадт Вл.
Пушкин в мировой литературе // Сто лет со дня смерти А.С.Пушкина. М.; Л.,
1938. С. 229-280; Державин К.Н. Пушкин в славянских литературах // Труды
Первой и Второй Всесоюзных Пушкинских конференций. М.; Л., 1952. С. 228249; Велчев В. А.С.Пушкин и болгарская литература // Пушкин на юге.Т II.
Кишинев, 1961. С. 420-444; Сидеравичюс Р. Творчество Пушкина в Литве.
Автореф. канд. диссерт. Вильнюс, 1972, и другие работы.
14
См. библиографию: Laidvee H. Puškini eesti keeles ilmunud tööde
bibliograafia // Puškin eesti keeles. Tallinn, 1949. Lk/ 73-86.
15
См. об этом: Исаков С.Г. О восприятии творчества А.С.Пушкина в
Эстонии // «...И назовет меня всяк сущий в ней язык...». С. 220-223; Пярли Ю.К.
Из истории рецепции творчества А.С.Пушкина в Эстонии в начале ХХ в. //
Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 604. 1982. С. 143-157.
16
См.: Вавере В.А., Мацков Г.М. Цит. соч. С. 321-326; Исаков С.Г. О
восприятии творчества А.С.Пушкина в Эстонии. С. 223-226; Османис Я. Цит.
соч. С. 97-102.
17
Kangro B. Arbujad: Märkmeid, mälestusi, mõtisklusi. Lund, 1981. Lk. 144.
18
См.: Пярли Ю.К. Из истории рецепции поэзии А.С.Пушкина в
Эстонии в 1930-е гг. // Проблемы пушкиноведения: Сб. научных трудов
Латвийского гос. ун-та им. П.Стучки. Рига, 1983. С.153-168; Она же. Пушкин и
«Арбуяд» // Таллин. 1987. № 1. С. 67-70.
19
A.K. Heiti Talvik. Dekadentist klassikalise luule pooldajaks // Vaba Maa.
1936. 25 apr. Nr. 93.
20
Переводам А.Ораса, к сожалению, не посвящено ни одного
специального иссследования. Отдельные замечания в статье: Адамс В.Т.
«Евгений Онегин» на эстонском языке // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып.
65. 1958. С.9-10. Точка зрения В.Адамса на преводы А.Ораса уже несколько
устарела и не представляется во всем верной.
21
Kärner, Jaan. Moonutatud Puškin // Varamu. 1940. Nr. 5. Lk. 515-525.
22
См. о них: Османис Я. Цит. соч. С. 103-110; Лотман, Михаил. Об
эстонских переводах поэзии А.С.Пушкина // Таллин. 1987. № 6. С. 93-100.
23
См. об этом: Пярли, Юлле. Русская литература и русификация Эстонии
// Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia. IV. «Свое» и «чужое» в литературе и
культуре. [Тарту, 1995] . С. 198-205; Pärli, Ülle. Krestomaatiline Puškin // Урок
русского литературного чтения. А.Пушкин. [Таллинн], 1998. С. 4-15.
8