37._Mifol-ya_ukr._istorii_smyisl_i_zadachi
advertisement
УДК 32:94(477) Ставицкий А.В., заведующий кафедрой общегуманитарных и социально-экономических дисциплин СФ СПбГУП, канд. филос. наук Мифологизация украинской истории: смысл и задачи Stavitskiy A.V. Mythologization of history of Ukraine: its sense and tasks Материалы докладов международной научно-практической конференции «Вторые севастопольские Кирилло-Мефодиевские чтения» (г. Севастополь, 22-25 мая 2008 .)// Севастополь. Рибэст, 2008. – с. 472-480. История всегда играла важную роль в жизни любого общества. И это не удивительно. Ведь, поскольку «не наследование, а традиция делает нас людьми» [1, с. 245], история, как традиция, выраженная во времени, становится важнейшим фактором социализации, превращаясь в процесс самоосознания, самоидентификации общества, непрерывный процесс обретения обществом самого себя через придание прошлому смысла, достаточно значимого для настоящего. Налаживая через историю смысловые связи, общество тем самым выявляет смысл самой истории, как части себя, себя во времени, где история не просто обеспечивает «связь времен» в формировании общего мировоззрения. Она осуществляет освоение культурного пространства в рамках определённой социальной системы через наполнение её смыслом, формируя культурную среду, взгляды и установки, необходимые обществу для его существования. Этот смысл, связывая людей общими ценностями и общей верой, определяет исходную национальную позицию и содержит важные для общества ответы, позволяя «правильно» оценивать свои и чужие поступки, позиционировать себя в ходе своей самореализации и определять своё место в мире. «Смысл …мировой истории…, - утверждал К. Ясперс, - мы постигаем, только подчинив ее идее исторической целостности» [1, с. 31], но синкретичным историю может сделать только миф. И тогда нам станет понятна формула Н. А. Бердяева, что «история не есть объективная эмпирическая данность, история есть миф» [2, с. 18], где важно не то, что было, а как вспомнилось. В таком виде история - душа народа во времени, хранительница его культурных кодов, рассказывающая о смысле человеческого существования, о ценностном смысле бытия, сакрализируя социальное пространство, чтобы в итоге освятить и оправдать настоящее. Так история обрастает мифологией, поскольку «любые поиски смыслов, какими бы целями и побуждениями они не оправдывались, в конечном счете, сводятся к поиску и обретению тех или иных мифов, где миф есть образ, модель, интерпретация тех или иных реальностей» [3, с. 171], более значимый для человека, чем сама реальность. Благодаря своим свойствам, миф позволяет рассматривать историю с точки зрения вечности, сводя её к бесконечной игре смыслов, порождаемых культурой, так как «в мифе смыслы, созданные человеком, принимают облик смыслов, идущих от природы, в результате чего миф смотрится как воплощение культуры и природы одновременно. Так происходит потому, что мировоззрение строится не просто на определенных знаниях, но прочувствованных знаниях, на отношении человека к миру и неотделимо от него. Оно строится на отношении, требующем своей философии, философии чувств, философии мифа. Через нее происходит формирование определенного отношения к миру, мифологическое осмысление духовного и практического опыта. Через нее миф предстает как Текст, как система ценностных представлений, как тип знания, как форма словесного выражения глубинных смыслов мифопредставлений, которыми человек и будет жить» [4, с. 85]. Историки, возражающие против факта мифологизации истории, обычно обращают внимание на то, что миф построен на вере, а наука – на фактах. В отличие от веры факты можно осмыслить и подвергнуть сомнению. И многие именно в этом видят принципиальное отличие между мифом и историей, как наукой [См.: 5]. Но известно, что факты становятся частью истории лишь тогда, когда воспринимаются личностно и наделяются важной для «наблюдателя» значимостью, становясь образами фактов и фактами сознания. Ведь в истории любое отражение мира неизбежно включает в себя наблюдателя с его опытом, чувствами, особенностями восприятия, выступая историей личностно понятых или личностно понимаемых фактов, явлений и процессов, в которых, как в зеркале, каждое данное общество пытается увидеть не прошлое, но самого себя во времени. А факты и люди значимы для нас постольку, поскольку включены в процесс смыслообразования, когда мы мыслим в соотнесении с всеобщим, в котором воплощены, пусть неосознанно, все основные «цивилизационные» ценности. Именно поэтому Г. Ле Бон (Лебон) считал, что «история может увековечивать только мифы» [6, с. 148], а «политическая, художественная и литературная история народов - дочь их верований" [6, с. 106]. В ней они, как в зеркале, находят лишь то, что ищут в настоящем, пытаясь с помощью прошлого его объяснить и оправдать, делая миф естественным заменителем истины. Поэтому «к историческим сочинениям следует относиться как к произведениям чистой фантазии, фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся плохо и сопровождавшихся объяснениями, сделанными позднее» [6, с.147]. И тогда, кажущееся становится более важным, чем действительность, а идеальное начинает преобладать над реальным. Так, через свою мифологизацию, «история превращается из сферы знания в вопрос жизни и осознания бытия» [1, с. 271]. И в нём мы стремимся найти те ответы, к которым уже внутренне готовы и которые уже подсознательно «знаем». И поскольку «мы делаем с этими фактами, что они для нас означают» [1, с. 48], соответственно понимаемые и оцениваемые, они становятся фактами сознания, прослеженными с определенных позиций и включенными в определенную концепцию, выстраивающую свою мифическую систему, где история предстает как образ прошлого, осмысленный в духе определенной национально-культурной традиции и оформленный в рамках конкретной политической доктрины. Работая в режиме мифа, история легко может стать инструментом власти и формой проведения своеобразной «метавойны» - информационно-психологической войны, осуществляемой на ментальном уровне, сфера которой - общественное сознание, а цель цивилизационная корректировка, а нередко и перекодировка общества через замену его памяти и наделение новыми смыслами. При грамотном её проведении эта основанная на т. н. гуманитарных технологиях «война» позволяет без единого выстрела брать под полный контроль регионы и «завоёвывать» целые страны, овладевая их экономическим ресурсом и интеллектуальным потенциалом [См.: 7]. Таким образом, видно, что в той или иной степени история подвержена мифам. Более того, ими пронизана. И происходит это естественным образом в силу социопсихологических свойств и потребностей человека и особенностей создаваемой им культуры, проявляясь во всём её многообразии. Но совсем другое дело, когда подобная мифологизация проводится властью целенаправленно, и в основе её - мотивации не единения множеств и достойного созидания на принципах уважения гражданских прав и свобод, а нечто совсем иное. Что касается Украины, то общие представления о свойствах мифа и взаимодействии его с историей позволяют понять смысл и предназначение украинской истории, «в новую теоретическую концепцию» которой «начали проникать разного рода мифологемы», претендующие «как на объяснение отдельных моментов из истории Украины, так и на интерпретацию всей украинской истории в целом» [8]. В первую очередь это связано с тем, что применительно к Украине история формирует «поле смысла», в котором осуществляется процесс поиска и формирования украинской идентичности. При этом, следует уточнить, что чтобы понять смысл и назначение целенаправленной мифологизации украинской истории недостаточно рассматривать историю, как науку. Для этого надо расширить поле исследования, выйдя за пределы истории в строго научном её понимании и рассматривая историю, как феномен не столько научный, сколько политический и социокультурный. Феномен, на котором строится идентичность. Поиск идентичности связан с поиском и обретением общего смысла, а смысл основан на целеполагании. В условиях становления государственности его можно связывать с необходимостью периодически переосмысливать себя в истории и своё место в мире через поиск «культурной самобытности» и «духовности». Зачем же это нужно украинской «элите»? Какую выгоду она при этом извлекает? Ответ прост. Таким образом, она рассчитывает исторически обосновать украинскую независимость и своё право на руководство страной и её утилизацию, в очередной раз напоминая старую максиму, что история – это политика опрокинутая в прошлое, главная задача которой применительно к власти – обоснование и оправдание новой общественной системы через подачу её как результат чаяний всех минувших поколений, закономерный и справедливый итог долгого и трудного исторического пути. Исторический итог подразумевает и исторический выбор, воплощённый в современной политике Украины и, в частности, в её курсе на евроинтеграцию. На деле этим выбором украинская «элита» пытается скрыть от народа свою полную зависимость от Запада, дав обществу светлую мечту будущего процветания через присоединение Украины к западному проекту, но обосновав сближение с Западом не своими корыстными целями, а стремлением помочь народу вернуться обратно в родную европейскую семью, с которой Украину «связывают» общие гуманитарные ценности и исторические корни. Таким образом, обосновывается вариант исторического сценария под названием «возвращение блудного сына». Для оправдания своего нового «цивилизационного выбора» надо было не просто сформировать новые исторические приоритеты, но и сделать их общепринятыми. И если учесть, что «в наше время национальные культуры создаются осознанно и целенаправленно» [9, с. 17], задача «превратить культурный конгломерат в единое интегрированное целое» [9, с. 10] для Украины выглядит вполне естественно и объяснимо, если всё это делается ради благосостояния общества и процветания страны. Но, к сожалению, в данном случае целеполагание не имеет отношения к возрождению Украины и процветанию общества, так как вместо формирования идентичности на основе концепта гражданской (политической) нации новая украинская «элита» начала формировать чувство общности не на гражданской, правовой, плюралистической основе, но на принципах и приоритетах этноцентризма, делающего ставку на этнокультурное единство при полном игнорировании имеющегося в стране разнообразия. Необходимость в смысловом содержательном наполнении идеологии украинской государственности на фоне потребности в максимально геополитическом дистанцировании «элиты» от России привела к принятию их культурных образцов и ценностно-мировоззренческих ориентаций в статусе, освящённом государством. В результате, за неимением своей, в качестве концептуальной основы обоснования украинской идентичности новой властью была взята националистическая историческая доктрина, разработанная историками из зарубежной украинской диаспоры. Впрочем, история украинознавства началась намного раньше. Так, в частности, по мнению современных аналитиков, если Т.Г. Шевченко стоит у истоков формирования нации, дав ей в своих творениях «великий украинский миф», то заложил основы украноведения, структурно организовав его и придав ему черты наукообразия, М.С. Грушевский. Один из современных украинских исследователей О. Бузина в своем эссе, посвященном М. С. Грушевскому, отмечает, что он «самим названием «Истории Украины-Руси» заложил мину под свою шаткую конструкцию. Ибо любой, вчитаясь в него, поймёт, что Русь – это нечто большее, чем Украина или Россия. Это то, с чего все начиналось и чем закончится, - то, что объединяет всех нас» [10, с. 317]. Но, к сожалению, большинство украинских историков этого не видят. Не видел этого и сам М.С. Грушевский. Оказавшись во Львове, он «почувствовал «политический заказ» на сочинение фантастической истории Украины» (10, с. 301), которую можно создать путем «обычного переименования» [10, с. 307]. Благодаря стараниям «доктора околоисторических наук» [10, с. 313], началась работа по превращению юго-западной Руси в Украину, чтобы в дальнейшем отказаться не только от общего имени, но и от общей судьбы. «Вся историческая концепция его сводилась в сущности к трем голословным утверждениям – украинцы под именем антов существовали еще в VI веке нашей эры…. В старину украинцы назывались «русинами», а Украина – Русью, но во времена политического упадка это имя «було присвоєне великоросійським народом» [10, с. 309]. По их версии получалось, что «цари разрушили замечательный демократический «устрій» казацкой Украины, подарив взамен отвратительный азиатский деспотизм». [169] В дальнейшем «продолжатели исторических фантазий автора «Истории УкраиныРуси» доведут их до абсурда, приписав «древним украм» все, вплоть до создания египетских пирамид» [10, с. 308]. Но вмешательство России покончило с украинским золотым веком. Подтверждая это, школьный учебник сообщает, что «московські царі забрали у нас все – навіть назву власної країни» [10, с. 169]. К сожалению, подобные высказывания свидетельствуют о том, что в Украине сложилась странная для науки ситуация, когда научные выводы по тем или иным событиям украинской истории заменяются их политической оценкой с одновременным выведением их из сферы научного исследования, а политическая оценка становится определяющей, выступая орудием манипуляции сознанием. В какой степени это оправдано? В какой необходимо? И необходимо ли вообще? В «большой украинской игре» таким вопросом не задаются. И тысячи «науковців» и «митців» бросились выполнять политический заказ, утверждая новое видение истории Украины в образовании и науке, делая все более явным опереточный характер непрекращающейся политической интриги и уровень научной аргументации. Утверждая в качестве общепринятой нормы своеобразный «политический вертеп», где «куклы» играют заранее заданные роли, но «кукловоды» не видны. Естественно, что подобный поворот объясняется в обществе стремлением, используя своё право на особое историческое видение, восстановить историческую справедливость, вернуть народу память, рассказав ему настоящую правду и закрепив её в качестве новой истины в рамках украинской национально-исторической доктрины. Для этого было решено вокруг новой украинской правды объединить всех украинцев и мобилизовать на новые свершения «несмотря» и «вопреки». И с каждым годом новая «не искаженная» история становилась всё менее искажённой и всё более «правдивой». Правда, новизна и правдивость её строились исключительно на отрицании всего хорошего, что у неё могло быть с Россией, и в романтизации того, что России противостояло. В связи с этим, перед украинскими историками были поставлены задачи доказать, что: украинский народ имеет древнее и автохтонное происхождение, и прародиной его была нынешняя территория Украины; украинский язык, несмотря на его естественную историческую эволюцию, был присущ украинскому народу изначально; несмотря на славное историческое прошлое, отмеченное великими открытиями и свершениями, в результате козней врагов украинский народ лишился независимости, государственности и благосостояния, попав в колониальное состояние; его культура и язык оказались под угрозой полного уничтожения, а имя и достижения были приписаны другому; в истории Украины были герои, не принявшие условия поработителей и всеми возможными способами боровшиеся за её независимость, пока историческая справедливость не восторжествовала. «Обоснованием и универсальным оправданием всех нынешних и будущих деяний наших властителей, - замечает украинский писатель С. Сидоренко, - служит миф о попранной в отношении Украины исторической справедливости и о необходимости любой ценой эту справедливость восстановить» [12, с. 51]. «Ми є свідками чергового розгрому української історичної науки партійними властями» [13, с.83], - писал в своё время один из зарубежных украинских историков. Но с обретением Украиной независимости украинская элита провозгласила, что эпоха лжи закончилась. И началась эпоха правды. Великой исторической правды. Правды «с три короба», возведенной в ранг метаистории. В этой метаистории факты можно искажать, либо полностью переделывать, выстраивать и подавать без учёта реальности. Но зато в ней будут переданы «истинные» чувства, ощущения, боль и праведный гнев наших предков в адрес тех или иных поработителей, формирующие «не подающийся анализу этнопсихологический феномен» [14]. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Психологи уже давно заметили и отрефлексировали данный феномен, в той или иной степени присущий практически всем государствам и народам. «В присловье вошло отсутствие объективности в отношении к другим народам, - писал по этому поводу известный психолог Э. Фромм. - Что ни день в другом народе открывается все новые черты испорченности, жестокости, в то время как свой народ олицетворяет все хорошее и благородное. Каждое действие врагов оценивается по одному критерию, каждое собственное – по другому. Даже хорошие поступки неприятеля считаются знаками особых дьявольских уловок, имеющих целью обмануть нас и весь мир, в то время как наши плохие поступки признаются необходимыми и оправданными нашими благородными целями, которым они служат. В самом деле, если проследить отношения между народами, как и между индивидами, можно прийти к заключению, что объективность – это исключение, а большая или меньшая степень нарциссистского искажения – это правило» [15, с. 48-49]. Но даже в этом правиле нужна мера. И крайне важно просчитывать возможные исторические последствия. К сожалению, организаторы нового мифотворческого процесса в Украине не понимают, что, пытаясь использовать прошлое в своих политических целях, они становятся его пленниками, делая заложником своей истории всю страну. Ведь, как бы мы ни всматривались в свое прошлое, мы всегда обречены видеть в нём только самих себя. Себя во времени. Своё наболевшее настоящее, в котором мы ищем не столько ответы, сколько оправдание. И лучше всего это получается делать в рамках координат «свойчужой», где роль главного исторического врага играет то сообщество, кознями которого можно не только объяснить собственные просчёты и неудачи, но и идентифицировать себя «от противного». Реальные причины происходящего с украинской историей сегодня связаны не с заново открытой исторической правдой, а с политической необходимостью через внедрение новой истории: исторически зафиксировать, обосновать и легитимизировать факт украинской независимости, как главную цель и закономерный результат долгой и упорной многовековой борьбы всего украинского народа; обосновать право украинской элиты на власть в Украине и на ту политику, которую она проводит, подавая её как продолжение политики великих украинских исторических деятелей прошлого И. Выговского, И. Мазепы, М.С Грушевского, С. Бандеры и пр.; перевести внимание общества с проблем сегодняшнего дня на беды и обиды прошлого и таким образом снять с современной элиты ответственность за настоящее, а при благоприятных обстоятельствах даже получить от этого некий моральный и материальный дивиденд; показать, как страдали порабощённые украинцы, и на какие жертвы были готовы во имя будущей независимости, дабы на их фоне нынешние проблемы казались воплощением стабильности и процветания; воспитать, объединить и мобилизовать народ вокруг знаковых для Украины «фактов сознания», выстроенных в единый национально-исторический миф на базе принятой властью этноцентричной исторической доктрины. И надо сказать, что в целом эти задачи, кроме последней, в основном достигнуты. Но нерешённость последней задачи ставит под сомнение успех остальных. Что касается исполнителей, понятно, что украинские историки, решая их, выполняют политический и идеологический заказ. И уличать их во лжи бесполезно, потому что даже там, где это происходит, можно услышать, что в данном случае речь идет об истории иного порядка. Истории сакральной и синкретичной, воплощающей в себе всю совокупность украинских начал и заложенной в украинском мифе, первым историком которой был Т.Г. Шевченко [См.: 16, с. 106-112]. Так «физическая» история подменяется «метафизической», которая формируется в иных рамках, использует свои методы и пользуется такими понятиями, которые строго научными назвать нельзя. Но историков это не смущает. Ведь они так видят. И, благодаря этому, способны «подчинить своему национальному эгоизму и своим потребностям все, что можно для этого приспособить, в том числе и историческую правду» [12, с. 107]. В рамках этой украинской метаистории творится «страшный суд» над историей общерусской. Историей, в которой Украина занимала свое, весьма достойное место. И в этом описании «страшный суд» над собственной общерусской историей, подобный описанным Т.Г. Шевченко кровавым «гайдамацким банкетам» «становится не чем иным, как символом обреченности [у О. Забужко - «безмайбутности», т. е. безбудущности – А.С.] «проклятого народа»» [16, с. 115]. «Народе без пуття, без честі і поваги, Без правди у завітах предків диких» [10, с. 1], упрекал украинцев Пантелеймон Кулиш, невольно не соглашаясь с Вольтером, сокрушавшимся об Украине, что «плохое управление погубило здесь то добро, которое природа пыталась дать людям» [10, с. 1]. Но в плохом ли управлении дело? Не стоит ли за этим «максимально полно выявленная мифом идея надломленности [в оригинале «звихнености» – А.С.] народной судьбы, метафизичной безысходности, в которой оказывается народ, оказавшийся в зависимости от сотворенного им «страшного суда»» [16, с. 115], на которую, анализируя творчество Т.Г. Шевченко, обратила внимание О. Забужко? И если это действительно так, то, пользуясь упомянутым О. Забужко образом, современные украинские историки, подобно Сатурну-Хроносу, «пожирают» свою историю, чтобы рожденное на этом кровавом «пиру» исторического самоотрицания будущее «сожрало» их самих. И тогда действительно подобная «метаистория», по мнению О. Забужко, становится аналогичной пророчеству, в котором украинцы могут увидеть собственную судьбу. Утверждая в качестве нормы своеобразный «мазепинский дух», дух измены, когда во имя своего «хлева», либо призрачной, но весьма заманчиво обрисованной выгоды можно отбросить свои идеалы и принципы, само понятие о справедливости, «забыв» заветы предков, предав общее дело, изменив общерусскому, славянскому, православному и объяснив «предательство» стремлением к высшей справедливости. Впрочем, история редко выносит окончательные приговоры, превращаясь в спор без конца, выраженный в форме постоянного пересмотра старых "священных" истин и аксиом с позиций новых мифов. Таким образом, относительность нашего знания и познания делает жизнь мифа бесконечным, а он, в свою очередь, делает историю орудием идеологической и психологической войны. Литература 1. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс: Пер. с нем. 2-е изд. – М.: Республика, 1994. – 527 с. 2. Бердяев Н. Смысл истории. – М.: «Мысль» 1990. – 175 с. 3. Ставицькій А.В. Деякі проблеми соціальної міфотворчості // Мультиверсум. Фiлософський альманах: Зб. наук. праць / Гол. ред. В. В. Лях. – Вип. 22. – К.: Украïнський центр духовноï культури, 2001. – С. 166-176. 4. Ставицкий А.В. Роль мифа в поиске и обретении смысла // http://rusprostranstvo.com/?p=56 5. Ставицкий А.В. Наука и миф: некоторые проблемы взаимоотношения // http://rusprostranstvo.com/?p=37 6. Лебон Г. Психология толп // Психология толп. – М.: Ин-т психологии РАН, Изд-во КСП+, 1998. – 416 с. 7. Ставицкий А.В. Современный миф как фактор национальной безопасности // http://rusprostranstvo.com/?p=106 8. Пироженко В. Легенди та міфи української історії // http://www.ukrhistory.narod.ru/texts/pirozenko-1.htm 9. Шнирельман В. А. Евразия или Европа? Динамика образа Евразии в украинской общественной мысли // Россия и Украина: этнополитические аспекты взаимодействия: Сборник статей. – М.: РУДН, 2007. - с. 8-42. 10. Бузина О. Тайная история Украины-Руси. – К.: Довіра, 2007. – 319 с. 11. Моисеенкова Л., Марцинковский П. Россия в украинских учебниках истории // http://www.edrus.org/content/view/4687/56/ 12. Сидоренко С. Украина – Россия: преодоление распада / С. Сидоренко. – МиП, 2006. – 354 с. 13. Бадзьо Ю. Знищення і русифікація української історичної науки в Советській Україні // Український історик, 1-4 (69-72) рік XVIII Нью-Йорк – Торонто – Мюнхен. 1981. – с.83-87. 14. Серник И. Что узнают украинские дети о России из учебников по истории // http://www.regnum.ru/news/675737.html 15. Фромм Э. Искусство любви (Исследование природы любви). Вып. второй. / Э. Фромм. – М.: Знание, 1991. – 64с. – (Сер. «Философия и жизнь»; №6). 16. Забужко О. Шевченків міф України. Спроба філософського аналізу. – 3-е вид. – К.: Факт, 2006. – 148 с. – (Сер. „Висока полиця”).
