Вадим Булатов. Шинель Гоголя.

Вадим Булатов. Шинель Гоголя.
Каждому кто читал «Шинель» запомнилось смешное имя главного героя – Акакий
Акакиевич. Зная Гоголя, нельзя допустить что это имя случайно. Уже в сцене выбора имени
заложена будущая предопределённость его судьбы. Месяцеслов с именами святых наугад
раскрывается перед матерью, но попадаются какие-то нелепые имена: Моккий, Павсикакий,
Хоздазат….Наконец, это всё недоедает родительнице, и она решает: пусть зовётся как отец –
Акакий. В этом отце ключ к имени – он и есть духовный отец, кому наследует герой
«Шинели». В месяцеслове 17 апреля рядом с Хоздазатом, мы находим Акакия
Мелетинского, но Гоголь пренебрегает им, не этот Акакий ему нужен.
Исследователями творчества Гоголя уже давно отмечалась очевидная перекличка
между житием святого Акакия Синайского, являющегося эпизодом 4 слова «Лествицы», и
«Шинелью». Но стилистическое и формальное сходство – только видимая часть айсберга.
Как понять две жизни героя – до и после «вечной идеи» о новой шинели? Каков смысл
видимого преображения героя и его гибели. Осмыслить это возможно только анализируя всю
Лествицу райскую Иоанна Лествичника целиком. Образ преподобного Акакия лишается
смысла, если вырвать его из контекста. Проблематика Лествицы объясняет смысл образа
чиновника-подвижника послушания и самую фабулу повести.
Мир Акакия Акакиевича – это мир иноческой аскезы, смирения, послушания и
бесстрастия. Он достиг необходимых условий для поступления на путь монашеской жизни:
«уклонение от мира и отвержение своей воли», рождающее ту «железную броню кротости и
терпения», которая отражает «всякое оскорбление и уязвление». «Молодые чиновники
посмеивались над ним… Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич». В его
кажущемся совершенном равнодушии проявляется великое терпение. Как рефрен звучит в
Лествице упоминание: «пей на всякий час поругание как воду живую».
Терпение покидает Акакия Акакиевича только тогда, когда под угрозой находится его
работа: «Когда толкали его под руку…, он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня
обижаете?»». Наряду с далёким эхом Евангелия (слова Христа «… что ты бьёшь меня?»Ин.
18,23), можно услышать здесь и голос Иоанна Лествичника «Никогда не стыдись того, кто
перед тобой злословит брата твоего; но лучше скажи ему: «перестань брат» (Л 97). Это
поражает молодого чиновника: он «вдруг останавливается, как будто пронзённый, и с тех
пор всё переменилось перед ним и показалось в другом виде». Благодать исходит от Акакия
Акакиевича. Не слова поражают чиновника, а «какая-то неестественная сила». «И долго
потом, среди самых весёлых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкой на
лбу: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете» - и в этих проникающих словах звенели
другие слова: «Я брат твой»».
Акакий Акакиевич – нищий духом, но живёт «с любовью». Мир издевается над ним
потому, что он «другой». Мир считает его безличным, не осознавая, что самое высокое
проявление личности заключается именно в отказе от неё, в «уклонении от мира и
отвержении своей воли». Такого сознания не доставало и целым поколениям читателей и
критиков, вырванных из христианской культуры и не сумевших усмотреть в этом образе
воплощение духовных исканий его создателя. В какой-то мере Акакий Акакиевич –
совершенно добрый, «положительно прекрасный» человек; он просто живёт «как будто бы
ничего и не было перед ним». А косноязычие – признак его особости: он по настоящему
«иноязычный среди иноязычного народа» (Л 16). Ведь настоящий «нищий» никогда не
говорит красноречиво, а «смиренными неясными и недоумения исполненными словами» (Л
82). Человеческая речь не соответствует внутреннему духовному миру Акакия Акакиевича.
А когда он преодолевает косноязычие, то произносит «доброе слово», способное тронуть
душу.
Ясно, что работа Гоголя над текстом «Шинели» направлена не на унижение личности
героя, а на усиление абсолютной доброты этого природного аскета. Но не всё так просто.
Святого Акакия Иоанн Лествичник описывает как «простого нравом, но мудрого смыслом».
Недостаток ума, умения размышлять и анализировать лишает Акакия Акакиевича
возможности распознать и победить искушение. Поэтому и итоги их жизней различны.
В мире Гоголя чёрт - это абсолютно конкретное и реальное существо. Он вторгается
в жизнь, распадаясь на тысячи злых существ. Но величие и сила дьявола лишь
«надувательство». В письме к С.Т.Аксакову Гоголь пишет: «… он щелкопер и весь состоит
из надувания. Итак, ваше волнение есть, просто, дело черта. Вы эту скотину бейте по морде
и не смущайтесь ничем. Он точно мелкий чиновник забравшийся в город будто бы на
следствие. Пыль запустит всем, распечёт, раскричится…. А как только наступишь на него,
он и хвост подожмёт». Разоблачение и поражение бесов развивается на всех ступенях
«Лествицы», как бы в драматических инсценировках. Им устраивается допрос, где
обнаруживается доведённое до крайности несоответствие между малостью, пошлостью
такого черта и трагическими последствиями, обрушивающимися на его жертву. Сущность
черта демонстрируется в образах Хлестакова и Чичикова – сплетня и надувательство.
Мысль о шинели – сплетня, мелочь, брошенная насмешливым чёртом в глаза бедного
чиновника. И неумение постичь стратегию зла, которое «заезжает с мелочей, видя что
человек стал неподатлив на большие соблазны», обрекает его на гибель. Внутри
исследования о стратегии зла, история о шинели блестит как обработанный алмаз. Это
сближает её с «Лествицей», которая сжато рисует путь зла в человеке – от возникновения
греховной мысли до падения. Это пять ступеней перевёрнутой лествицы с разной степенью
греховности и ответственности: «По определению рассудительных отцов, иное есть прилог,
иное – сочетание, иное – сосложение, иное – пленение, и иное - страсть» (Л 125). (см.
справа на полях).
В возникновении прилога нет ответственности человека, это дело врага. «Есть в
Петербурге сильный враг получающих мало жалования. Враг этот – наш северный мороз».
Ёжась от ветра Акакий остановился и задумался: «Нет ли каких-нибудь грехов в его
шинели»… «она имела какое-то странное устройство, её воротник уменьшался с каждым
годом». Именно из-за его шинели ему и доставалось от насмешливых сослуживцев. Прилог
достигает кульминации в решении: «надо снести Петровичу». В сцене у портного героем
движет чуждая ему сила, лишающая его тела - «прошел незамеченным», и воли - «невольно
выговорил». Прилог приходит к развязке в приговоре Петровича: «А шинель, уж, видно, вам
придётся новую делать». «Полтораста рублей за шинель! – вскрикнул бедный Акакий
Акакиевич, вскрикнул, может быть первый раз в жизни». Уже не может быть сомнений:
герой вступил в новое измерение.
Сочетание предшествует осуществлению греховной идеи. «Вышед на улицу Акакий
Акакиевич был как во сне», пребывая в ирреальном мире. Дома «он начал собирать мысли,
стал разговаривать с собой уже не отрывисто, но откровенно, как с благоразумным
приятелем, сердечным и близким». Он выходит из собеседования «обновлённым». Таково
предвестие его будущего, мнимого преображения. Герой уже смирился с неизбежностью
своего выбора. «Уж новую вам сошью непременно… Можно будет даже как пошла мода:
воротник будет застёгиваться на серебряные лапки под аплике». Для внедрения греховная
идея использовала физическую необходимость, но окончательную победу она одерживает,
когда засверкали серебряные лапки. Сочетание переходит к сосложению.
«Тут-то увидел Акакий Акакиевич, что без новой шинели ему никак не обойтись, и
поник совершенно духом». Мысль о шинели естественно влечёт мысль о деньгах; рушится
состояние беззаботности, плод нестяжательности: «Нестяжание… чуждо печали» (Л 132). И
тут он начинает думать неожиданно конкретно и дельно, проявляя аккуратность,
расчётливость и даже способность на какие-то психологические расчёты. Оказывается он
уже копил деньги, не на шинель, а просто ради денег, нарушая основное правило
подвижнической жизни. Может быть, здесь та трещинка в «железной броне» бесстрастия.
Равновесие преподобного Акакия в нём было нарушено – он был «прост нравом», но не
«мудр смыслом». Против беса нужна другая – беспрерывная, «умная» защита;
целенаправленная борьба, которая помогает укрепляться духовно.
«Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что необходимо будет уменьшить
издержки». Это маленький шаг отделяющий «виновное» сосложение от пленения. Наш
герой становится деловым и расчётливым. Поистине «монах, любящий деньги чужд
ленности» (Л 132). В пленении он строит план действий достойный строгого аскета. Но
отныне его способность к подвижничеству приобретает знак «минус» - она направлена на
греховную цель. Мнимо аскетический путь достигает последней ступени падения – страсти.
В Шинели – поразительная по художественной силе картина страсти. «Он питался
духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели». Она обретает свою
собственную жизнь, у Акакия Акакиевича появляется «приятная подруга жизни»; порой
«огонь» загорается в его глазах. Он «сделался как-то твёрже характером…С лица и
поступков его исчезли само собой сомнение и нерешительность».
А обман все растёт и растёт. В департаменте, «неизвестно» как, все «вдруг» узнали
что у Акакия Акакиевича новая шинель. Сам он сопоставляет свои две жизни.
«Налюбовавшись», он «нарочно вытащил, для сравнения прежний капот свой… и сам даже
засмеялся: какая была далёкая разница». Смех, несовместимый с кротостью и смирением,
перечёркивает ту благодать, которая прежде исходила от него на ближнего. Смех вторгается
в жизнь героя, а вместе с ним шум и веселье. Его приглашают на обед к начальнику
департамента. Свет, говор, толпа людей. Поначалу ему сделалось «студно», но потом
«сделалось приятно…пройтись в новой шинели». На фоне «новой жизни», осуществляется и
прямое отступление от праведности: «подбежал было вдруг, неизвестно почему, за какой-то
дамою».
Утрата шинели и гибель самого героя – явления закономерные – высшее
издевательство чёрта. Бесы уже украли и убили его душу, пришел черёд настоящих воров.
«Окрадывание души есть, когда мы почитаем за добро, в чём нет добра. Это - неприметное
лишение духовного богатства. Убиение души есть умерщвление словесного ума, впадением
в дела непристойные. Погибель души есть впадение в отчаяние, после совершения
беззакония» (Л177). Отсутствие покаяния и лихорадочные поиски шинели – доводят его до
уныния. «Уныние же для инока есть поражающая смерть» (Л104). В болезни,
обнаруживается крайняя степень «безобразия» его души – гнев уже свободно выливается из
него: «наконец даже сквернохульничал, произносил даже самые страшные слова». Судьба
Акакия Акакиевича налицо: ему суждено стать нечистой силой.
Финал шинели не «фантастический», а впрямую относится к житию преподобного
Акакия. Святой воскресает и подтверждает бессмертность своего подвига – послушания.
Посмертная жизнь Акакия Акакиевича рождена желанием утвердить свое «я». Гнев и месть –
бесовская «награда» – суть его «шумной жизни» после смерти. Различны и результаты двух
воскресений: нерадивый старец испытал страх перед святостью, приведший его к покаянию,
а значительное лицо», с которого дух Акакия Акакиевича сорвал шинель», испытал
утробный ужас и «провел ночь в весьма большом беспорядке».
Шинель стала сосредоточием художественного религиозного мировоззрения Гоголя.
В «Шинели», автор «Тараса Бульбы» становится автором «Выбранных мест из переписки с
друзьями».