ВОПРОС ПЕРЕЛИВАНИЯ КРОВИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ
advertisement
ВОПРОС ПЕРЕЛИВАНИЯ КРОВИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА: ОПЫТ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ Портнова А.И. студентка 2 курса специальности «Народное художественное творчество» Государственное образовательное учреждение среднего профессионального образования «Саратовский областной колледж искусств» (845 2) 23-06-09, qqwert25@yandex.ru История переливания крови начинается в 1900 году. Именно тогда австрийский медик К. Ландштейнер обосновал иммунологическое понимание совместимости крови по группам. Однако, для того, чтобы открытие Ландштейнера смогло найти широкое применение в медицине, требовалось решить массу технических и организационных проблем, а главное преодолеть предрассудки массового сознания. Открытие Ландштейнера, по-видимому, не сразу было оценено медицинской общественностью. Во всяком случае, такие хирурги, как А. Каррель, Нобелевский лауреат 1912 года, и Дж. Крайль в своих пионерских опытах по переливанию «из артерии в вену» совершенно не учитывали групповой фактор и более были озабочены тем, как предотвратить свертывание крови, происходящее при контакте крови и воздуха. Неудобства переливания крови способом «из артерии в вену», при котором требовалось сшивать сосуды донора и реципиента, заставили искать пути усовершенствования технологии гемотрансфузии. Поэтому вплоть до начала Первой мировой войны основная работа велась над чисто техническими усовершенствованиями, что привело к внедрению в практику канюлей, резиновых трубок и разного рода шприцев и игл, позволяющих обходиться без непосредственного сшивания сосудов. Однако на этом пути вновь возникла проблема коагуляции, которую пытался решить еще Крайль: американский хирург покрывал внутреннюю поверхность стеклянных трубок парафином. Поиск более подходящих средств оказался успешным: в 1914 году сразу в нескольких странах (Бельгия, Аргентина и США) был предложен знаменитый «цитратный метод». Но добавление в кровь цитрата натрия с целью ее стабилизации, равно как и использование других консервантов, все еще отпугивало большинство докторов. Именно поэтому на полях Первой мировой войны медики европейских армий предпочитали обходиться давно известным им солевым раствором. Лишь в американской армии, вступившей в войну в 1917 году, регулярно переливалась кровь, и этот опыт начал распространяться в британских и французских войсках. Переливание крови раненым нередко сопровождалось лихорадкой и другими осложнениями, которые вызывались не только использованием нестерильных инструментов, но и тем, что в полевых условиях не всегда удавалось проверять кровь на групповую совместимость. Поэтому, в первые послевоенные годы, опасаясь нежелательных трансфузионных осложнений, западные медики остерегались расширять практику переливания крови и ограничивали свою работу задачей восполнения кровопотери, характерной для экстренной хирургии. Узостью медицинской области, где была востребована гемотрансфузия, и объясняется то, что у многих специалистов не было ясности относительно целей этого метода. Неудивительно поэтому, что там, где в довоенный период переливание крови было мало распространено, могли возникнуть радикальные идеи относительно показаний к его применению. В частности, переливание крови могло рассматриваться и как средство восполнения кровопотери, и как метод укрепления жизненных сил — т.е. нечто большее, чем обычная терапия. Расширительные представления о возможностях гемотрансфузии овладело умами в стране победившей революции — Советской России. Представления эти восходят к медицине XIX века, для которой еще не была свойственна строгая специализация. Новое, классовое звучание им придал А.А. Богданов — профессиональный революционер, врач и писатель. В 1908 году, находясь в эмиграции, Богданов опубликовал роман-утопию «Красная звезда». Идеальное общество будущего он поместил на Марсе: там уже восторжествовал социализм и создана потрясающая воображение цивилизация. Наряду с многочисленными социальными и техническими достижениями марсиан автор утопии описал особую квазитерапевтическую практику, распространенную на «красной планете», — обмен кровью между ее обитателями. Смысл этой процедуры разъясняет своему возлюбленному-землянину марсианка Нэтти, когда тот спрашивает у нее, почему у марсиан так долго сохраняется молодость: «Раса тут ни при чем... — отвечает Нэтти. — Лучшие условия жизни? Да... Но не только это. Главную роль тут играет применяемое нами обновление жизни». По словам марсианки, землянам этот метод отчасти знаком, но они не уделяют ему должного внимания. «Вы знаете уже и применение кровяных сывороток для передачи от одного существа другому элементов жизнеспособности, так сказать, по частям — в виде, например, повышенного сопротивления той или другой болезни. Мы же идем дальше и устраиваем обмен крови между двумя человеческими существами... <...> ...Кровь одного человека продолжает жить в организме другого, смешиваясь там с его кровью и внося глубокое обновление во все его ткани». Нэтти, врач по профессии, объясняет, что обмен кровью между старым и молодым человеком позволяет каждому из организмов усвоить все лучшее, что есть у другого. Но марсианка не может понять, почему этот метод не нашел должного применения на Земле: то ли в земной природе есть какие-то непреодолимые препятствия для его внедрения, либо это просто результат господствующей на Земле «психологии индивидуализма, которая так глубоко ограничивает» одного человека от другого, что «мысль об их жизненном слиянии» для земных ученых почти недоступна». Кроме того, на Земле распространена масса болезней, отравляющих кровь. По словам марсианского врача, «практикуемое в вашей медицине — теперь очень редко — переливание крови имеет какой-то филантропический характер: тот, у кого ее много, дает другому, у которого в ней есть острая нужда, вследствие, например, большого кровотечения из раны. У нас бывает, конечно, и это; но постоянно применяется другое — то, что соответствует всему нашему строю: товарищеский обмен жизни не только в идейном, но и в физиологическом существовании…». Итак, в социалистической утопии Богданова обмен кровью практиковался в том числе, и ради достижения «физиологического коллективизма» — особого рода человеческой солидарности, основанной не только на единомыслии, но и на своего рода всеобщем «кровном родстве», которое достигается благодаря распространению общественной собственности на важнейший источник жизни — кровь. Примечательно, что и после написания «Красной звезды» Богданов не оставил идею обмена кровью. Так, в 1913 году он заново пытался обосновать ее в своем главном философском произведении, посвященном разработке основ универсального научного знания, пригодного для общества будущего. После того как большевики пришли к власти, он вернулся к пропаганде идеи «обмена жизнью». Теория Богданова перекликалась с популярными еще в начале ХХ века биомедицинскими идеями, в частности с евгеникой. Но теперь эта теория оказалась в ином социально-политическом контексте. Имя А.А. Богданова обычно не ассоциируется с развитием евгеники в России, но Богданов — не только идеолог пролетарской культуры, а еще и врач, сторонник идеи бережного отношения к физическим силам народа. В начале 1920-х годов идея восстановления физического здоровья народа, подорванного войной и годами капиталистической эксплуатации, стала главенствующей в пестром сообществе российских поборников евгеники, среди которых были не только ученые-биологи, но и врачи. После очередного визита за границу, где Богданов имел возможность познакомиться с британским опытом организации службы крови, он решил претворить в жизнь свою идею на родине победившей революции. Началась работа по созданию первого в мире специализированного научного института переливания крови. Богдановский институт был образован в 1926 году. Он помещался в Москве, в Замоскворечье, в бывшем особняке купцов Игумновых. В коллектив института входили врачи и ученые-биологи. Впрочем, их взгляды не отличались полным единством. Наконец А.А. Богданов смог на практике приступить к реализации своей главной идеи. Начались обменные переливания. В серии публикаций, которые с 1927 года начал издавать институт, первой вышла работа Богданова, имевшая характерное название: «Борьба за жизнеспособность». На первый взгляд, его идея обмена кровью возвращала, казалось, к мифическим временам волшебницы Медеи, омолодившей старца Эсона, перелив ему новую кровь, или, по крайней мере, к концу XV века, когда папа Иннокентий VIII, желая спастись от дряхлости, приказал влить себе кровь, взятую у юношей. Но на самом деле эта теория вписывалась в систему представлений, популярных в советском евгеническом сообществе: она принадлежала той дерзкой разновидности естествознания, которая возникла на рубеже XIX и ХХ веков, когда целый ряд крупных физиологов и медиков выдвинули на первый план проблемы омоложения организма, продления жизни, борьбы со старостью и т. д. Из этой плеяды ученых первым, очевидно, следует назвать Ш. Броуна-Секара (1817—1894), предложившего идею омоложения человеческого организма с помощью вытяжек из семенников животных. Французский хирург С. Воронов, чьи книги активно публиковались в 1920-е годы в СССР, специализировался на трансплантациях обезьяньих семенников с целью борьбы с угасанием половой функции. Его работа в каком-то смысле подстегнула зоолога-селекционера И.И. Иванова затеять пугающий проект по скрещиванию человека с обезьяной. Но еще раньше И.И. Мечников, мечтавший победить старость средствами бактериологии, развивал мысль о значении здоровой кишечной флоры для продления жизни и рекомендовал кислое молоко, простоквашу и кумыс для борьбы с болезнетворными кишечными микробами. Богдановская концепция обмена крови стала своего рода альтернативой дорогостоящему методу пересадки желез. Рассматривая кровь как «всеобщий посредник» между тканями и органами в «жизнеобмене», Богданов полагал, что переливание крови от человека человеку способно повысить жизнеспособность организма. «Обмен крови должен приводить к глубокому очищению и освежению организма, к освобождению организма от специфических вредных для него внутренних ядов. Далее, передача иммунитетов против разных болезней... Но, может быть, главным приобретением окажется положительное увеличение суммы элементов развития» [1]. Смерть Богданова в начале 1928 года, вызванная многочисленными обменными переливаниями, оборвала его эксперименты. К тому же с окончанием нэпа евгенические теории, к числу которых относились и рассуждения о повышении жизнеспособности, стали восприниматься более сдержанно, хотя и не были отброшены целиком. Показательно в этом плане творчество советского физиолога А.А. Богомольца. В 1928 году в статье об умершем директоре Института он отводил особую роль «обменным переливаниям крови» для борьбы с изношенностью организма. А.А. Богомолец утверждал, что «основная идея А.А. Богданова получила полное подтверждение в результатах исследований, проведенных им и его сотрудниками», что «стимулирующий эффект переливания крови» экспериментально доказан. При этом он критиковал позицию Мечникова, порицая того за ошибочную оценку роли соединительной ткани в организме. Для Богомольца соединительная ткань — источник не старости, а молодости, поэтому «организм всегда имеет возраст своей соединительной ткани». Кровь как разновидность соединительной ткани, по мысли Богомольца, вполне может быть омоложена. Добиться омоложения можно при помощи переливания крови, вызвав так называемый «коллоидоклазический шок», т.е. эффект повреждения белковых частиц, входящих в состав крови и клеточной плазмы. «Это дает возможность клеткам освободиться от состарившихся элементов клеточной плазмы». Сформулировав концепцию коллоидоклазического шока еще в конце 1920-х годов, Богомолец пропагандировал ее и в 1930-е годы. Он ссылался на целый ряд успешных случаев лечения самых разных заболеваний — как глазных, так и инфекционных, — проведенных советскими докторами. Рассуждая о переливании крови как об эффективном универсальном методе лечения, Богомолец оставался на позициях, близких богдановской евгенике. Он не был одинок: сходные взгляды разделяло, похоже, высшее медицинское руководство Советской России. В появившейся в августе 1928 года инструкции Наркомздрава РСФСР за подписью Н.А. Семашко была дана весьма расширительная трактовка переливания крови как лечебного метода и ничего не говорилось о том, в каких случаях целесообразно прибегать к гемотрансфузии. Плюрализм идей и подходов в стенах Богдановского института стал исчезать уже в 1929 году, когда «в связи с директивами партии и правительства Институт гематологии и переливания крови реорганизовался и начал новый этап своей деятельности...». В 1931 году институт возглавил А.А. Багдасаров — сторонник более узкого подхода к переливанию крови. По его словам, «коллектив института вскоре изжил неправильные установки». В тот же период Э.Р. Гессе, также исповедовавший прагматический подход к гемотрансфузии, в «Большой медицинской энциклопедии» заклеймил дело Богданова как смесь «витализма», «механицизма» и «мистицизма». Однако характерный для ранней советской медицины, чрезмерно оптимистический, по словам Э.Р. Гессе, расширительный подход к пониманию целей переливания крови проявлял себя и в 1930-е годы. Будто чудесную панацею, переливание крови рекомендовали для лечения рака, заразных и психических заболеваний. Но как ни парадоксально, создание массовых донорских организаций в СССР было связано с утверждением узкого, прагматического подхода к переливанию крови. В послевоенный период хирурги, наконец, начали осуществлять переливания с учетом фактора группы крови. Советской России пришлось начинать с самых азов. Военный хирург В.Н. Шамов, который в 1914 году изучал технику трансфузиологии в Кливленде у Дж. Крайля, в 1919 году в клинике профессора С.П. Федорова в Петрограде самостоятельно выделил стандартные сыворотки и провел первое переливание с учетом групповых факторов крови. Его помощниками были хирурги, ставшие ведущими специалистами в данной области в 1920-е годы: И.Р. Петров и Н.Н. Еланский. Вместе с тем каких-либо значительных технических нововведений в сфере переливания в первые послевоенные годы не наблюдалось. Сами переливания осуществлялись по принципу «из руки в руку», что предполагало создание специальных условий, при которых донор и пациент должны были оказываться рядом друг с другом. Таким образом, во время серьезных хирургических операций и при оказании экстренной медицинской помощи врачам необходимо было иметь в своем распоряжении доноров, которые рекрутировались первоначально из числа родственников больного или медицинского персонала. Однако целый ряд проблем — несовпадение групп крови у родственников, наличие у некоторых из них сифилиса и других заразных болезней, невозможность слишком частого забора крови у персонала — заставили медиков заняться более систематической работой по организации донорства. Первая донорская организация появилась в Лондоне в 1922 году. Ее фактическим создателем был доктор П.Л. Оливер из Британского общества Красного Креста. Сначала она состояла всего из12 волонтеров — знакомых доктора. Но уже к началу 1930-х годов в ее рядах находилось почти 2500 доноров и, несмотря на все трудности, которые испытывала Лондонская служба переливания крови, она обеспечивала кровью 160 больниц города и удовлетворяла в год более чем 3000 просьб о переливании. Доктор Оливер был энтузиастом своего дела, активным пропагандистом донорского движения. Основная идея его состояла в том, что донорство должно быть добровольным и бесплатным актом солидарности между людьми. Постепенно аналогичные организации доноров-волонтеров стали возникать в странах Европы, а также в Австралии [2]. Франция была обязана созданием своей донорской организации доктору А. Цанку, энтузиасту трансфузии из парижского госпиталя Сент-Антуан. Как и Оливер, Цанк очень много сделал для пропаганды идеи и распространения практики донорства в своей стране. Он участвовал и в создании Международного общества переливания крови. Организованное им Общество экстренного переливания крови тесно взаимодействовало не только с медиками, но и с парижской полицией и пожарными, из рядов которых рекрутировались доноры. Вообще, французская модель отличалась от британской значительно большей ролью правительства в организации донорского дела. Возможно, поэтому Париж в 1938 году несколько опережал Лондон по количеству выполненных трансфузий: 7000 против 5000. В США идеология донорского движения опиралась на традиции либеральнорыночных отношений: американские больницы покупали кровь. Это вызывало критику со стороны сторонников бескорыстного донорства, рассматривающего акт сдачи крови как дар. Первая крупная донорская организация была организована в 1926 году в СентЛуисе, а в 1929 году иммунолог А. Кока создал профессиональную донорскую службу в Нью-Йорке. Ее создание совпало по времени с началом экономической депрессии в США, поэтому количество желающих продать кровь сильно выросло. Среди доноров оказалось большое количество людей с заразными болезнями. Чтобы обеспечить отбор качественной крови, Кооперативное бюро доноров крови в Нью-Йорке вскоре было преобразовано при поддержке Фонда Рокфеллера в Ассоциацию по улучшению переливания крови. В работе новой службы принял и знаменитый Ландштейнер, эмигрировавший в США после Первой мировой войны. Официальная пропаганда в СССР преподносила американскую систему платного донорства как одно из самых отвратительных проявлений капитализма. Как пример можно привести стихотворение Ю. Казарновского «Вампир» — отклик на сообщение в «Дейли Геральд» о 150 переливаниях, которые сделал себе некий богатый ирландец. Он не похож на жалких и худых Былых кустарных немощных вампиров. Упитан он, не бледен, точно мел. — Пугливых призраков, что может быть пошлее, Нет, он не станет, крадучись во тьме, Пить чью-то кровь из неумытой шеи... Сама ведь жертва (времена не те!) Притащит кровь в голодной упаковке. И лучший врач проверит чистоту И густоту горячего навара. Тогда вампир, гнетя кряхтящий стул, Протянет жертве несколько долларов. И сотни жизней Томов, Гарри, Джен, Голодных, обескровленных и гордых, Пройдя по трубам дряблых, сонных вен, Взойдут румянцем на лице милорда. И купленную молодость и кровь, Опять запевшую в усталом теле, Он станет тратить на угар пиров, На зелень казино и на батист постели. Спустя три года на страницах «Огонька» было опубликовано сходное по духу разоблачение: «Молодые безработные капиталистических стран, потеряв всякую надежду найти работу, вынуждены обращаться на так называемые «биржи крови»... Одряхлевшие банкиры, промышленники, рантье, переливая в свои сосуды кровь юношей, тщетно надеются вернуть утерянные силы и молодость». Организация донорских кадров в СССР заняла почти целое десятилетие. Выяснилось, что число людей, готовых добровольно отдавать свою кровь, весьма невелико. Сказывались привычные народные страхи, связанные с потерей и порчей крови, традиционная и усиленно раздуваемая и новой официальной идеологией классовая ненависть к «кровопийцам-паразитам», а также отсутствие систематического медицинского просвещения в этой области. В первой половине 1920-х даже специальные публикации по вопросам переливания крови были весьма малочисленны. Лишь с середины 1920-х положение дел начало постепенно меняться, появились исследования монографического характера, и хирурги стали регулярно обсуждать эти проблемы на своих съездах. В 1926 году Э.Р. Гессе выступил на XVIII съезде российских хирургов с идеей создания специальной службы крови, а Н Н. Еланский на совещании Леноблздравотдела предложил преподавать курс переливания крови студентам-медикам. При этом оба специалиста считали, что доноров следует привлекать в основном из числа родственников, студентов-медиков и медперсонала. Профессиональная связь ведущих советских хирургов (В.Н. Шамова, Э.Р. Гессе, Н.Н. Еланского, А.Н. Филатова) с Военно-медицинской академией, равно как и сама историческая укорененность хирургии в сфере военно-полевой медицины вели к тому, что основным аргументом врачей, убеждавших коллег и власть в важности развития гемотрансфузии, была мобилизационная неготовность медицины. В 1929 году Еланский заявил о том, что по прошествии 10 лет развития метода гемотрансфузии в Советской России существующая служба крови все еще не готова к войне. Еще через два года саратовский хирург С.И. Спасокукоцкий вновь заговорил о том, что проблему донорства надо решать в экстренном порядке. Он утверждал, что переливание крови для нужд армии должно обеспечиваться специально создаваемыми донорскими ячейками, опирающимися на поддержку Красного Креста, Осоавиахима и местной общественности [5]. Донорство вписывалось не только в политику военного строительства и в идеологию «осажденной крепости». Чтобы заручиться поддержкой правительства, медики апеллировали и к «новой морали». В 1932 году на XXII Всесоюзном съезде хирургов делегаты признали необходимым рассматривать донорство в советской стране как разновидность коммунистической взаимопомощи. Призывы ведущих советских хирургов были наконец услышаны правительством. Совет Народных Комиссаров 22 апреля 1935 года принял постановление «О кадрах доноров», в котором донорство провозглашалось «особо полезной общественной функцией и добровольным актом». Постановление гласило, что «свои обязанности доноры выполняют без отрыва от основных производственных обязанностей». Донорское дело в СССР было идеологизировано. В официальном дискурсе середины 1930-х подчеркивалось, что в СССР донорство не является профессией, поскольку у всех доноров уже имеется оплачиваемая работа. Вместе с тем открыто признавалось, что доноры получают «денежную и продовольственную компенсацию». По некоторым данным, в 1935 году среднемесячный паек донора включал в себя 3,5 кг мяса, 1 кг масла, 1,25 кг сахара, 25 штук яиц, 1,5 кг риса, 15 л молока. В Свердловске, Калуге и Ленинграде этот паек был еще более калорийным. К сожалению, трудно сказать, долго ли выдерживались эти нормы «компенсации» за сданную кровь. Во всяком случае, в 40-е годы они были несравненно ниже. Отметим, что в США в 1932 году стоимость пинты крови (0,57 л) понизилась с 50 до 35 долларов, что было вызвано переизбытком желающих продать свою кровь в годы Депрессии. После принятия правительственного постановления о мерах поддержки доноров и развернувшейся пропаганды число доноров крови в СССР стало стремительно расти. Требования к отбору были высокими, поэтому большой процент желающих сдать кровь (больные сифилисом и малярией) выбраковывался. Основную роль в рекрутировании донорских кадров играли добровольные военизированные общества — Красный Крест и Осоавиахим. В 1940 году в рядах общества Красного Креста состояло до 7,7 млн. человек. Устав Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца, принятый в феврале 1941 года, возлагал на членов Общества обязанность укреплять кадры доноров. Параллельно с национальной донорской организацией по всей стране росла сеть донорских пунктов, станций и институтов переливания крови. К 1941 году в СССР была создана мощная, глубоко эшелонированная (от западных границ страны до городов Урала и Сибири) система донорских центров, связанных между собой транспортным сообщением. Усилия медиков принесли плоды: в годы Великой Отечественной войны в СССР было перелито 1700 тонн консервированной крови (без учета переливаний «из руки в руку» в полевых условиях). Нигде на Западе таких масштабов достигнуто не было. Изначально практиковался только один способ переливания — от донора к реципиенту. Даже после того как хирурги научились обходиться без сшивания их сосудов, донор и пациент неизменно были рядом друг с другом, что порождало между ними особые отношения товарищества, почти братства. Использование шприцев, банок и антикоагулянтов практически ничего не меняло в этой модели: донор по-прежнему находился в одном помещении с больным и видел его. Закат эпохи прямого переливания начался в 1930 году [4]. В Москве, в Институте скорой помощи имени Н.В. Склифосовского, 23 марта 1930 года С.С. Юдин осуществил первое в истории переливание посмертной (трупной) крови. Оно завершилось успешно. По собственному признанию, Юдин пришел к этой идее после доклада В.Н. Шамова на съезде хирургов в Днепропетровске осенью 1928 года. Благодаря исследованиям Шамова Юдин понял, что кровь мертвого донора какоето время сохраняет свои качества. Он сумел доказать это на практике и убедить медицинское сообщество, что широко распространенный страх «трупных ядов», якобы образующихся в крови умершего, от заражения которыми умер тургеневский Базаров, был абсолютно беспочвенным. К 1938 году было осуществлено уже 2500 успешных переливаний трупной крови. Работа Юдина и его коллег по институтской клинике серьезно повлияла на практику советской трансфузиологии. Техника переливания трупной крови была признана всеми отечественными специалистами, вопросы организации трансфузии с использованием мертвого донора вошли в классические учебники по переливанию. Благодаря статье Юдина в «Правде» об этой работе узнала самая широкая аудитории. Целый ряд работ о своем методе Юдин опубликовал за границей, поставив зарубежных специалистов перед необходимостью отреагировать на его новацию. Западные медики, ссылаясь на морально-психологические соображения (широко распространенная в массовом сознании боязнь мертвого тела и мертвой крови), в подавляющем большинстве отрицательно оценили новый метод переливания. Тем не менее, в начале 1940-х годов переливание трупной крови нелегально практиковалось в США, а после войны к этому методу обратились уже вполне легально как в США, так и в Индии. Успехи Юдина подтолкнули советских хирургов к поискам дополнительных источников крови для гемотрансфузии. Вскоре к посмертной крови присоединилась плацентарная кровь, получаемая во время родов, кровь, изымаемая при кровопусканиях у лиц, страдающих гипертонией, и все прочие виды крови, получившей название «случайной» («утильной»). Но в условиях подготовки к войне сам Юдин и его коллеги связывали с трупной кровью особые надежды. Предполагалось, что в будущей войне вследствие широкого применения авиации и массовых жертв среди гражданского населения ресурсы трупной крови станут практически неограниченными. Всего через несколько лет во время Гражданской войны в Испании доктор Ф. Дюран-Жорда доказал, что во время вражеских бомбардировок хирург может полагаться только на кровь, взятую от живых доноров: заготовка трупной крови в таких условиях просто невозможна. Но все же работа Юдина имела огромное значение для последующего развития переливания крови. По его собственными словам, «если применение посмертной крови не нашло применения в условиях большой войны, зато сам по себе этот метод в свое время натолкнул на мысль о консервации крови. Это оказалось тем более реальным, что благодаря фибринолизу трупная кровь может заготовляться и храниться без... антикоагулянтов». В середине 1930-х годов в СССР и на Западе начали все чаще полагаться на кровь, которую можно было хранить в холодильнике. В 1937 году работа доктора Б. Фантуса из Окружного госпиталя Кука в Чикаго, консервировавшего кровь живых доноров в обычной склянке, привела к появлению нового термина — «банк крови». Стремление использовать каждую каплю крови — от живых доноров или полученную «случайно» — свидетельствовало об утверждении нового представления о крови как о ресурсе. В советском медицинском мышлении оно стало господствующим в силу милитаризации идеологии. Западным медикам это представление тоже было не чуждо. Лишь в фашистской Германии идея сбережения крови нации приобрела крайне извращенную форму. Германские теоретики расового превосходства настолько мистифицировали существовавшие к этому времени представления о крови, что медики Рейха, до тех пор одни из лучших в мире, вынуждены были практически приостановить многие разработки в области гемотрансфузии. Возможность создания общенациональной донорской организации в Германии так и осталась нереализованной. Идея расовой чистоты крови стала помехой на пути прагматических планов медицинского сообщества. Для многих стран важнейшим источником опыта в сфере переливания крови стали войны второй половины 1930-х годов. Война в Испании, в ходе которой впервые в большом масштабе были применены все виды современного оружия, стала настоящим уроком для медиков всех стран, принявших участие в военных действиях. Она продемонстрировала, какое значение в военно-полевой медицине стала играть консервированная кровь, которая заготавливалась на специальных пунктах и затем доставлялась к месту назначения. Испанский опыт показал, как важно правильно организовать заготовку крови. Сбором донорской крови в Мадриде занимался канадский врач-коммунист Н. Бисьюн, который, имея в своем распоряжении фургон с холодильным устройством, взялся доставлять ее вдоль всей линии фронта в больницы и пункты сбора раненых. Бисьюн не проводил анализов крови, всецело полагаясь на заверения самих доноров относительно их здоровья. Вся работа держалась на неистощимом энтузиазме одного человека и, в конечном итоге, оказалась малоэффективной. В Барселоне же Ф. ДюранЖорда создал превосходно действующую службу крови, используя все современные методы проверки качества крови и ее хранения. Его донорская сеть действовала до самого последнего дня, пока Барселона не пала под натиском фашистов в январе 1939 года. Деятельность Дюрана-Жорда обстоятельно изучалась советскими специалистами. Она нашла свое продолжение в Великобритании, куда он попал после эвакуации из Барселоны [3]. Советские специалисты имели возможность приумножить свой опыт в ходе других «малых войн» конца 1930-х. Очень тщательно были проанализированы все особенности работы служб крови во время боев на озере Хасан, на Халхин-Голе и в советско-финляндской войне 1939-1940 годов. Медики сделали выводы относительно возможности использования ресурсов местного населения. Стало понятнее, как организовать связь между институтами переливания крови и полевыми госпиталями. Война в Испании и мюнхенский кризис 1938 года побудили Великобританию и Францию более интенсивно заняться приготовлениями к войне. В обеих странах волной хлынули специальные публикации по гемотрансфузиологии, а медики предприняли решительные шаги по установлению дополнительных контактов с правительством для налаживания работы донорских организаций. Благодаря энтузиазму женщины-врача Дж. Войен буквально в последний момент перед началом войны вокруг Лондона была создана мощная сеть хранилищ крови, которая успешно работала все время, пока продолжались бомбардировки британских городов с воздуха. Во Франции А. Цанк и его коллеги стали спешно создавать банки крови. Одним из главных новшеств этого времени стало применение наряду с цельной кровью плазмы и кровепродуктов. Новые способы экономии крови заключались не только в том, чтобы использовать каждую каплю крови, но и в том, чтобы из каждой капли извлекать максимум пользы. Плазма как один из трех основных продуктов естественного расслоения крови (наряду с массой эритроцитов и смесью лейкоцитов и тромбоцитов) обладала рядом ценных свойств: она могла храниться весьма продолжительный период, при ее применении не возникало проблем групповой несовместимости. Некоторые медики использовали ее уже в начале 1930-х. В США это был Дж. Эллиотт, в СССР — ленинградец А.Н. Филатов. В 1940 году были сделаны новые открытия в области структуры крови и технологий ее переработки. Американский биохимик Э. Кон, решая проблему предохранения плазмы от заражения, открыл способ разложения цельной крови на фракции и выделил чистый альбумин. Научная работа Кона получила щедрую поддержку правительства, поэтому ему удалось добиться серьезных результатов в сравнительно короткий период времени. Уже в 1941 году начались клинические испытания нового препарата, и почти сразу альбумин пришлось применить в госпитальной практике. В декабре 1941 года после японской бомбардировки Пирл-Харбора весь имеющийся в лаборатории Кона препарат был отправлен в военно-морской госпиталь на Гавайи, где его впервые использовали для спасения жизней тяжелораненых и обгоревших солдат. В СССР, который к этому времени уже вступил в войну, институты переливания крови, ставшие настоящими фабриками, работали в полную мощь. Однако с самого начала военные медики наряду с цельной кровью вынуждены были также переливать и кровезаменители, используя известный со времен Первой мировой войны солевой раствор. Но теперь уровень знаний был совершенно другим. Службы крови советской армии работали эффективно, а собранные в тылу тысячи и тысячи литров донорской крови позволяли спасать от смерти тысячи жизней на фронте. 1941-й год стал первым годом решающих испытаний медицины, как в США, так и в СССР. В 1941-м практики переливания крови стали рутинной процедурой в обеих сражающихся армиях. Кровь полилась потоками — и на полях сражений, и в военных госпиталях, где кровопотери пытались возмещать всеми возможными способами. Вливания крови — как обильные, так и капельные — теперь могли выполнять не только редкие специалисты, но и средний медицинский персонал. Кровь стала настоящим стратегическим ресурсом, можно даже сказать, оружием Список литературы: 1. Еланский Н.Н. Переливание крови в военной обстановке // Новый хирургический архив. 1929. № 17. С. 426-447. 2. Спасокукоцкий С. И. Вопросы, связанные с переливанием крови в обстановке военного времени // Труды академика С. И. Спасокукоцкого. Т. 1. С. 99. Впервые опубликовано в: Новый хирургический архив. 1931. № 12. С. 64-70. 3. Еланский Н. Н. Военно-полевая хирургия. Пособие для военных врачей. 5-е доп. изд. Л.: Медгиз, 1950. С. 27-31. 4. Филатов А. Н. Переливание человеческой плазмы, сыворотки и транссудатов // Советская медицина. 1937. № 7. С. 9-12. 5. Богданов А. А. Борьба за жизнеспособность. М.: Новая Москва, 1927.
