Грёзы маэстро
advertisement
Людмила Митрохина (Санкт-Петербург, 89112436442, mila_mitrohina@mail.ru) ГРЁЗЫ МАЭСТРО Пьеса малого формата для двух действующих лиц, с авторскими ремарками по материалам книги В.И Лупача (1930 – 2009) «Грёзы и печали маэстро» Капельмейстер – Макс Авельевич Кюсс. (КЮСС) Муза – Вера Яковлевна Кириленко. (ВЕРА) Чтец от автора. (А) Музыкальное сопровождение: Вокал, гитара; Скрипка (или фортепиано). ____________________________________________________________________________ Вступление музыкальное (Скрипка или фортепиано) ___________________________________________________________________________ (А) – Январь 1942 года. Одесса оккупирована союзниками Германии Румынией и находится под жёстким контролем немцев. В старинном белоснежном здании, в котором когда-то размещались царская охранка, ЧК, ОГПУ, НКВД, находится румынская сигуранца. В зал ввели плотного, среднего роста старика с пышной копной белых волос на непокрытой голове и большим лбом, испещрённым морщинами. В старинном кресле восседает немец в форме СС высокого чина. Перед ним лежит личное дело Кюсса из ведомства ОГПУ – НКВД. «Быдло!» - молча оценил эсэсовец старика. «Быдло, - но в его черепе серое вещество выдаёт шедевры. Надо заставить его поработать на Рейх», подумал он. МАКС – Мама родная! Да это же моя жизнь! Ясненько! Написана моей рукой. Для НКВД. А там всё другое: родился в 1874, 20 марта в Одессе в бедной еврейской семье… Интересно каким образом личное дело из ведомства НКВД оказалось в руках эсэсовца? А я, дурень старый, не поверил, что меня разыскивают, что лучшее – исчезнуть из города. (А) – Гестаповец на чистом русском языке, усмехаясь, впившись въедливым взглядом в глаза Кюсса выдал: «Вы, Макс Авельевич Кюсс, родились не 20-го, а 5-го марта, не в Одессе, а в Шавельске… не в 1874, а в 1877 году, да и вероисповедание – лю-те-ран-ско-е! Итак, вы из Шавельска?! Или…» МАКС – Зачем спрашивать, где Дерибасовская, когда идёшь по Дерибасовской? (А) – эсесовец удовлетворённо произнёс: «…Как я понял, вы запутали систему социалистическую, но мы не Ваньки, которым можно вешать лапшу на уши. Поражаюсь, насколько ОГПУ работало примитивно не раскрыв ваше немецкое происхождение. Но мне приятно познакомится с нашим композитором…» МАКС – Слишком высоко! На октаву ниже! Я не композитор. Я – лабух, по-нашему, музыкант духового оркестра, и лишь по случаю занимался композициями. (А) – в это же время по знаку эсесовца поставили мембрану на диск пластинки и после нескольких секунд шипения зазвучала мелодия вальса «Амурские волны». У Кюсса сдавило 1 грудь, горячий комок подкатил к горлу. Эсесовец знал, как можно играть на чувствах человека. Звучит часть мелодии вальса «Амурские волны»……………………………………… У Кюсса перед глазами промелькнули прожитые годы. Оберштурмбанфюрер прервал его мысли и твёрдо сказал: «Вы есть композитор, любимец Одессы. Вы будете писать музыку достойную Третьего Рейха! Как говорит пословица: «Игра стоит свеч!» КЮСС – Мне скоро семьдесят, а не семнадцать… (А) – немец властным жестом прервал Кюсса и указал на пианино. КЮСС – Так вот для чего притащили сюда пианино!... Какое внимание оказывается мне!... Ну-с! Гарантирую вам: познаете, на что способен старый музыкант. Мне предоставляете бенефис? Что ж, я постараюсь… (А) – Кюсс положил руки на клавиатуру. Длинные пальцы забегали по клавиатуре, выплёскивая одну за другой гаммы и пассажи. Пианино звучало отлично. КЮСС – Это моё последнее общение с музыкой». Раз так, играю для себя и для своей души, милая Верочка!» (А) – Кюсс начал в задорном темпе с вступления к вальсу «Моя тайна», но раздумал и перешёл к мелодии вальса «Амурские волны». Пусть слушает, как должен по-настоящему звучать этот вальс. Далее, не останавливаясь, пальцы проворно заметались по клавиатуре, выплёскивая новую мелодию вальса «Разбитая жизнь». Он играл с вдохновением одну за другой все свои композиции. Немец застыл, прикрыв глаза. «Что, никак проняло? – подумал Кюсс, усмехнувшись. И ему пришла в голову рискованная мысль сыграть саркастически как похоронный марш ритуальную для фашистов песню «Хорст Вессель», которая служила им гимном. Кюсс играл с ожесточением, а в конце, не разрывая звучания, перешёл на свой залихватский фокстрот «Алёша-ша!». Звенели в резонансе звуков оконные стёкла и в сумасшедшем форте, он выдал последний аккорд, сникнув, как спортсмен после обрыва финишной ленточки. КЮСС – Вот и всё! Теперь со мной всё кончено. (А) – Немец, стуча кулаком по столу, с багровым лицом прорычал на немецком языке: «С первой партией на склады! На склады! Горький опыт с композитором Кальманом не должен повториться! КЮСС – на безупречном немецком языке обратился к немцу – Я всё понял. Могу я надеяться на исполнение последнего моего желания? Я хотел бы умереть под звуки своего вальса «Амурские волны». (А) – эсесовец был захвачен врасплох знанием немецкого языка музыканта и поражён его сильным характером. Подумал: «Его не сломить…только, уничтожить!..» И разрешил взять пластинку для исполнения приговора. «Что ж, он достоин погибнуть в обнимку со своей молодостью». Музыка (скрипка или фортепиано, классика)…………………………………………… 2 (А) – В холодный стужёный январский день со стороны одесского театра оперы и балета на Пушкинской медленно накатывалась людская масса. Она была сбита в колонну, более схожую со стадом скота, которое гонят на пастбище. Толпа идёт не в ногу, и шорох их подошв напоминает непрерывный глухой стон тяжёлобольного человека. Куда отправляют? В Германию? В Румынию?... Никто не знал, давила неизвестность. И только Макс Кюсс, шедший в первом ряду, точно знал куда, ибо оберштурмбанфюрер невольно выдал своё иезуитское рачительное решение – уничтожать отобранных на старых артиллерийских складах, построенных ещё во времена Суворова. Уничтожать, не расстреливая, сжигая заживо, как мусор, как ненужные отходы. КЮСС – Жизни остались крохи – только лишь путь до складов. Утешение одно: с каждым шагом можно прощаться с городом, с небом, с землёй, со всей своей жизнью, с единственной своей любовью с Верой – музой и судьбой. (А) – Высоко подняв седую голову, узнаваемый всеми, шёл в своё Бессмертие, не пожелав быть одной национальности с фашистами, капельмейстер Макс Авельевич Кюсс. Он с каждым шагом навстречу смерти погружался всё глубже и глубже в воспоминания, перебирая свою жизнь в неспешном ритме безнадежно – приговорённых людей. Музыка (скрипка)……………………………………………………………… КЮСС – Моя настоящая жизнь началась с Петербурга, вернее с рекомендательного письма на место военного капельмейстера. Петербургом я был потрясён. Дорогой Савва Игнатьевич, как я вам признателен – с вашей лёгкой руки я был отправлен во Владивосток, где утвердился как композитор. Вы поняли по моей первой композиции «Грёзы любви», который я исполнил на скрипке, что у меня есть будущее, и вы мне его дали, отправив капельмейстером армейского полка в далёкие дальневосточные края навстречу своей судьбе, подальше от завистников, чтобы не затёрли на вторых ролях. Вы не разрешили мне вас даже поблагодарить, сказали – Бога благодарите за дарование. И помогли во всём. (А) - …Он шёл вместе с толпой, уносясь в воспоминания своего счастливого прошлого. Ещё несколько дней тому назад он и не мог предположить, что существовать осталось лишь считанные часы. КЮСС – На вокзал я приехал пораньше, чтобы поскорее сесть в поезд «Петербург – Владивосток» с чемоданом, набитым нотами. Московский вокзал гудел. Гомон был похож в рокот ручья. «Готовая мелодия прощания», - подумал я и закрыл глаза. Когда открыл их, то увидел проходившую мимо женщину, с которой встретился глазами. Женщина смутилась. А я поразился неожиданному: «Моя любимая тональность… Их цвет выражает мою тональность!». Громкий мужской голос произнёс: «Верочка!...Вера Яковлевна!», обращаясь к женщине. Это был твой друг, Андрей. Я ждал, когда ты заговоришь, чтобы услышать твой голос. Ты ответила: «Я рада, милый Андрей.» Голос был тихим и певучим. А потом мы, словно по велению чьей-то волшебной палочки, оказались в одном купе. Наверное, тогда и прозвучал всплеск моих «Амурских волн». Нет сомнений: именно тогда! Мелодия пришла не сразу. Она прорывалась отдельными звуками, строились фразы, наполняя меня радостью… Молодость! Была ли она у меня? Была… Верочка, а ты помнишь ли первую встречу? Ответь мне сейчас, дуновением ветра, рассветным лучом затянутого облаками солнца – потом будет поздно. Я до сих пор помню лёгкий запах твоих духов Брокара «Персидская сирень». Будь со мной рядом сейчас. Я услышу тебя и больше от себя не отпущу до самого конца. 3 ВЕРА – Мой друг, я помню, как ты сказал, что хочется посмотреть, как рельсы в океан уходят. Романтично! Я спросила разрешения называть тебя Максимом. Поняла, что к морскому делу ты отношения не имеешь. И страшно обрадовалась, когда узнала, что ты музыкант и будешь служить в полку моего мужа. Во Владивостоке это призвание очень цениться. Ты узнал, что моё призвание в другом – служить милосердию. Ты был очень взволнован. КЮСС – Да, да я был страшно взволнован и заворожён тобою. Мне захотелось сразу излить всю свою душу тебе. Я с первого взгляда признал – ОНА! Да, это была ОНА, та, к которой стремилась моя душа, которой так не доставало в жизни! Я сказал тебе, сам того не ожидая: «Вы моя судьба! Судьбинушка!, чем привёл тебя в полное замешательство. Это не от наглости, это от того, что ты жила в моём воображении давно. ВЕРА – Это было на грани неприличия, но что-то меня тронуло и не оскорбило. Я поверила в искренность и чистоту слов, сорвавшихся с твоих губ. Но слушать твои излияния о своей жизни я всё же отказалась. Это было выше моих сил. Музыка (Романс)…………………………………………………………………….. КЮСС – Ночью в своём купе я всё время думал о тебе и о себе… Угораздило же меня. Как кто подтолкнул: не успели толком познакомится, бухнул – «Вы моя судьба!» Другая бы по физиономии прошлась, а она – нет. Муж её, наверное, значительно старше, а старый человек как луна: светит, а не греет. Даёт свет и тень, а полутеней нет, и без этого картина получается жёсткой. Мне в эту ночь снилась акация вся в цвету, которая превратилась в тебя, одетою в белое платье, но ты всё время ускользала от меня при моём приближении. Когда я проснулся, надо мной смеялись, как я хватал руками воздух во сне. ВЕРА – Мой друг, если бы ты знал, какой мучительно бессонной была для меня эта ночь. Как только ты, Макс-Максим, ушёл из купе, я не раздеваясь упала на диван и долго перебирала все события этого волнующего дня. Ты ожёг меня на вокзале пристальным взглядом чёрных глаз. Правда вблизи они оказались приятного коричневого оттенка и ясные, как у ребёнка. Твой взгляд преследовал и давил меня какой-то невообразимой тоской и радостью. Я очень хотела, чтобы ты сел в мой вагон и успокоилась, когда это произошло. В вагоне я ждала встречи с тобой. Да-да! Встречи. Что-то меня подтолкнуло и я открыла двери в купе, когда ты остановился перед ними. Это необъяснимо. О чём шёл разговор толком не помню. Начался с несущественного. Ты был молод, красив. Что смутило? Мысли о том, может быть это игра? Мне показалось, что я допустила слабость, поэтому запретила тебе изливать свою душу. Я старалась дать тебе понять, что не будет ни лёгкого флирта, ни романов в пути. Но сомнения душили меня, слёзы по мимо моей воли накатывались одна за другой. А если он прав? Если сама судьба ворвалась в мою жизнь? От себя не спрячешься – я поняла, что полюбила. Музыка (романс)…………………………………………………………………………… (А) – Теперь, когда он впал в воспоминания, он втайне молил : «Время, не торопись! Дай подольше побыть рядом с той, которую я так долго ждал! Которую люблю всю жизнь». Там, в поезде, Кюсс стал заводилой всех музыкальных мероприятий, играя на скрипке, которую дал ему один из пассажиров. Всё пространство вагона 1-го класса с открытыми дверями заполнялось музыкой. Праздновали пересечение Волги по ажурному 4 металлическому верстовому мосту, пересечение границы между двумя материками: Европой и Азией. Кюсс музицировал до полного изнеможения. Однажды, не признаваясь, он сыграл свою первую композицию и Вера Яковлевна сразу назвала её «Грёзы любви», попав в точку. Пробегали дни и километры. Просторы, просторы… После Красноярска поезд ворвался в настоящую тайгу. В Иркутске поезд задержался на двое суток. КЮСС – Верочка, какое счастье я испытал в Иркутске! Наше путешествие в Знаменский монастырь по заснеженному городу в санях под медвежьей шкурой. Дом Трубецкого, могила Женщины, Матери, Человека, жены Трубецкого, Екатерины Осиповны и её детей. На твоих глазах были слёзы. И я тебя спросил: «А что нас ждёт? Чем мы покорим наших соотечественников? Будет хоть камень лежать на могиле? А ты вдруг спросила, моё ли творение я сыграл тогда, когда ты назвала его «Грёзами любви». И поинтересовалась, какой любви – прошедшей? Я тебе признался, что нет…ненайденной…С первого момента, как я увидел тебя, мне стало ясно, что ты мои грёзы, ты – моя любовь. ВЕРА – Милый, милый Макс, я поверила тебе. Я помню наш первый долгий поцелуй и как мы упали, целуясь, в сугроб. Я подумала, что надо прожить столько лет, выйти замуж, родить детей, чтобы дождаться этого признания, этого светлого чувства. Я приняла этот грех на душу, но сказала себе, что ты не должен принадлежать только мне. «Грёзы любви» - это первая ласточка. Тебе надо жить для музыки, не размениваться на мелочи жизни. КЮСС – Ну да! Я согласился, но при условии, что ты разрешишь называть тебя в тайне: «Любовь моя»? И это стало нашей самой сокровенной тайной. Ты в церкви поставила свечу за моё здравие и попросила Бога, чтобы он дал возможность выплеснуть красоту души музыкой. Я благодарен, Вера, благодарен! И сейчас мне не страшно, легко и ясно. (А) – Резкий толчок в спину привёл Кюсса в чувство. «Шагай, дед, шагай! – произнёс чужой голос, перебивший только что звучащий голос Верочки. И Кюсс приказал себе «Шагать!», торопясь в оставшиеся мгновения жизни, вновь погрузится в воспоминания, согревающие его сердце. Он механически передвигал ноги, а в голове застрял вопрос, на который он не мог найти ответа всю жизнь. КЮСС – «А если бы мы были счастливы, если бы вместе…?» Я только сейчас на последних минутах жизни понял, что ты пожертвовала своей любовью во имя процветания моего таланта. Ты мне при жизни воздвигала вечный памятник, поместив мой портрет на издании вальса «Моя тайна»… И делала всё возможное и невозможное для роста моего творчества. ВЕРА – Максим, ты помнишь улицу, что простиралась вдоль реки Ангара, там же в Иркутске? КЮСС – Спасо-Лютеранская 29/3! Непонятное смешение двух религий…? ВЕРА – Вдали, в конце улицы, виднелись купола церкви и костёла… Там зарождался город. В первую очередь строятся храмы. Слева Спасская церковь, а справа – Лютеранская кирха. Отсюда и пошло название улицы. КЮСС – Верочка, я тебе тогда не сказал, не решался: «Какое совпадение: Вера – православная, а я лютеранин. Мы стояли рядом, и размещение наших святынь было, как добрый знак сему» Музыка (скрипка)………………………………………………………….. 5 КЮСС – Неужели всё это было в моей жизни: Ангара, Енисей, Храм Свято-Никольский, Шаман-камень, горы, Байкал, остров Русский! И Вера рядом. Какой первозданный необузданный восторг я ощущал от Тихого и Великого океана. Тихоокеанские волны, Амурские волны – они живут во мне, пульсируя в моей крови и в композициях. И это всё дарила мне моя любовь, моя Вера, моя судьба! (А) – В памяти маэстро возник паровоз, который тяжело отдуваясь подъезжал к зданию вокзала с квадратными башнями по углам, как на средневековых замках. Между ними огромными буквами было начертано: «Владивосток от станции Петербург 9877 вёрст». КЮСС – Я был потрясён как далеко было моё счастье упрятано! Стоял за спиной Веры Яковлевны у окна не ведая, какую тональность определит жизнь: минорную или мажорную? Её мужа узнал сразу – стройный офицер в портупее с высоко поднятой рукой с букетом роз. Ветерок раздувал его пышные усы, сросшиеся с курчавыми бакенбардами. Из-под фуражки выбивались русые с проседью волосы. И это делало их похожими на серую шерсть волка. Он тебе более годился в отцы, чем в мужья. Кириленко пригласил к себе в дом до завершения всех формальностей и отправки меня в полк. Сейчас я знаю, что ты была довольна, так как это входило в твои планы. Ты хотела представить меня обществу во всём блеске моих дарований. ВЕРА – Мой незабвенный Макс-Максим я порхала лёгкой бабочкой по своему дому, так как была счастлива тем, что готовила твою встречу с людьми, от которых во многом зависела твоя судьба. Надо было познакомить тебя с командиром твоего полка, со многими морскими офицерами и их жёнами. А ты всё время изучающее смотрел на моего мужа, который в домашней обстановке выглядел не таким бравым и молодым. КЮСС – Да, да я понял, что внимание мне будет уделено много, так как я для всех был – загадка, интригующем было то, что я сочинял музыку. Меня сразу просили сочинить полковой марш и обещали создать все условия для творчества. Вечер удался на славу. Я играл «Грёзы любви» и все мелодии, которые мне задавали с выкриками: «Браво!», «Бис!». Я не подвёл тебя, любимая. И утром отбыл в свой полк. ВЕРА – Ты всё же написал «Марш 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка». Императрица Мария Фёдоровна, патронесса полка, соизволила тебя наградить золотыми часами Павла Бурэ с надписью «За усердие». Но чиновники медлительны. А ты издал марш под названием «Тяжёлая жизнь», что не понравилось чиновникам канцелярии её Величества, которая была уже в Лондоне. И часы остались невручёнными. Не жалей. Помнишь, как рождался наш главный вальс в полковом оркестре? КЮСС – Какие замечательные были у меня оркестранты. Фельдфебель – служака. Когда я к нему обратился по имени и отчеству, Андрей Маркелович, он даже вздрогнул. Все эти «Вашбродь», «Встать! Смир-но!», «Здра-жла-ваш-бродь!» я отменил. Разрешил этим заниматься на виду у начальства. В своём кругу я стал для них Максом Авельевичем…Рядовой или унтер – для меня всё одно. И мы с ними стали изучать новую для них вещь – вальс «Грёзы любви». Музыка (скрипка) вальс «Грёзы любви»…………………………………… (А) – «Ма-а-ма-а! – резкий молодой надрывной голос прервал грёзы старика и вернул его к страшной действительности – на Пушкинскую улицу, в год 1942-й. Он не успел ещё 6 сообразить, что произошло в этой отверженной, обречённой на смерть толпе, у кого не выдержали нервы, как жёсткий голос внутри сказал: «Будь мужчиной!». Он волевым усилием заставил себя вернуться в свои спасительные воспоминания. КЮСС – Владивосток закружил своей суетой. Главный мотив исходил от общения с тобой, Вера. Девственная природа окрашивала звучание рождаемого вальса то голосом Тихого океана, то склонами зазеленевших сопок. В тёплых вечерних сумерках звучали трели дроздов, не уступающие курским соловьям. Флейтовые переливы иволги завораживали. С такими способностями надлежало быть в оркестре. Не верилось в готовность большей части нового вальса. Основную мелодию я отдал трубе, которая вела весь вальс за собой. Трубач Хлыстов вёл ведущую мелодию, и от напряжения его лицо походило на мордочку сытого кота: глаза округлились, щёки надулись, пуговка широкого носа слилась с мундштуком, из-под которого разбегались усы. Оркестр с восторгом принял новый вальс. Но нужна была муторная работа по инструментовке для оркестра. ВЕРА – Милый, любимый, единственный и драгоценный друг. Для меня в то время не существовало ни расстояния, ни времени, ни преград для ощущения огромного счастья, которое вызывала твоя музыка и ты сам. Помнишь, ещё до оркестровой инструментовки, ты первый раз сыграл на рояле новый вальс у меня в доме перед обществом. Наш друг Александровский неожиданно привёз тебя к нам, где все собрались отметить его весомую награду – Станислава II степени за дальний переход. Ты преподнёс мне розы и свой музыкальный сюрприз. КЮСС – Я страшно волновался, Верочка. Александровский спровоцировал сыграть вальс чуть раньше времени, но я не жалею. Он предложил послушать новый вальс под названием «Тихоокеанские волны». Слушали превосходно. Восхищение было искренним. Но я приготовил лист бумаги, чтобы ты написала сама название этого вальса. Ты это сделала деликатно и незаметно. Твоё название «Залива Амурского волны» так и было оглашено перед всеми. ВЕРА – Ты тогда сказал гостям: Прошу прощение за допущенную неточность, в которой повинен я. Отныне композиции быть под именем «Залива Амурские волны». И добавил… КЮСС – Да, да я сказал: «Извините, мою торопливость. Виноват… У вас, моряков, есть прекрасная традиция: при сходе со стапелей кораблю давать название… Пусть крёстной моей композиции будет Вера Яковлевна…В этом случае я вправе ей сделать посвящение.» ВЕРА – Меня после твоих слов бросило в жар. Общество ликовало и бурно аплодировало. КЮСС – Твои глаза выражали благодарность за тактично преподнесённый подарок. Ктото спросил: «Что на очереди, маэстро?» Я ответил, что на очереди моя тайна… Гости подумали, что это шутка, но я тут же сыграл вальс «Моя тайна». Музыка (романс о любви)………………………………………………………………. КЮСС – Летом я с духовым оркестром 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка постоянно выступал на танцевальной площадке в Адмиралтейском саду у Морского собрания. Начинал и заканчивал выступления только твоим вальсом, дорогая Вера. И ты не стеснялась своих радостных слёз, прижимала платочек к глазам и улыбалась мне. Легко кружились пары в вальсе.. И я думал: «Вот, Макс, закружился твой вальс. А будут ли ещё на очереди? И сам себе ответил: Будут. У меня есть звезда счастья!». 7 (А) - …Колонну завели на территорию заброшенных артиллерийских складов, огороженных колючей проволокой, загнали в крайнее здание. Двери за обречёнными закрылись. Стало темно. Через щели прорезались узкие полоски света – последняя связь с окружающим миром, с жизнью. КЮСС – Темно, как в морской пучине, которую я видел, ныряя на глубину в детстве. Вот и точка жизни, о которой не раз задумывался. И подошла она довольно прозаично…но вместе с тем…как жестоко…Вот она рядом, Смертушка, и не часы, а минуты остались. Мрачно? Да. И от этой правды не укрыться. А ты, Макс, ныряй в глубину своей памяти. Она отвлечёт, укоротит страшные минуты ожидания. Смерть – это что?! Да, мгновение. Утешение у меня одно – никто не посмеет надругаться надо мной…От меня останется только пепел. Ничего! Прорывайся в самое святое в твоей судьбе – к своей Верочке… Милая моя Вера Яковлевна! Как ты была проницательна, предусмотрительна! Ты сделала всё, чтобы остался мой след на земле. Ещё есть минуты, надо вспомнить ещё один прощальный вечер с тобой. ВЕРА – Слышишь, Максим, плеск волн? Это твои волны, и разговаривают они с тобой. Благодарят тебя! КЮСС – Нет, Верочка, это твои волны. Ты окрестила их именем мою композицию, что я подтвердил в своём посвящении, которого ты так хотела. ВЕРА – Милый! Ты не представляешь, какой удар я приняла из-за этого. Они дали почву злым языкам. Я стала презираема даже близкими друзьями… КЮСС – Прости меня, прости! ВЕРА – Я счастлива тем, что наши тропы жизни сошлись и стали едины. Клянусь тебе – ты моя единственная любовь! Пока я живу, ничто не вычеркнет тебя из памяти…Ты сказал: Прости!» За что? За искренность благодарят, а не прощают…Бла-го-да-рят! Музыка (Романс о любви)……………………………………………………………. КЮСС – Берег Амурского залива. Мыс Бурный – это место наших встреч. Там в октябрьскую пору мы с тобой прощались на многие годы. Там ты меня осчастливила вторым прощальным поцелуем и своим признанием. ВЕРА – Я тебя сознательно отталкивала в наши первые встречи. Душа кричала: «Да!», а я отталкивала…твердила себе: «Нет-нет!» Скажу прямо – боялась обмана, который бы не пережила…когда убедилась, что любима, поверила, вот тогда… КЮСС – Верочка…, Верочка… Прости, что не смог дать тебе большего счастья… ВЕРА – Не надо! Это я должна просить у тебя прощения за боль, которую ты перенёс изза меня. Это всё из-за портретов наших. Мой – на издании «Амурские волны», твой на издании «Моя тайна». Всё это не случайно. Но я не сожалею. Я счастлива, что занялась печатанием нот твоих вальсов, которые сохранятся и твоя душа обретёт бессмертие. Музыка (романс)………………………………………………………………………. КЮСС – Подожди, не уходи! Жизнь непредсказуема. Помнишь, как я тебя потерял надолго, а потом искал в Москве и нашёл. Минуло пятнадцать лет, а ты жила в моём 8 сердце мечтой и грёзами. Я словно умер… Когда я случайно узнал, что ты в Москве, то примчался туда и шесть лет кружил по Москве в поисках самого дорого, тебя, Верочка. Я тогда работал капельмейстером по рекомендации нашего врача 11-го ВосточноСибирского стрелкового полка Топальского в 1-ом конвойном полку в Москве. С диким упорством я изучал окрестности Москвы, перебираясь со своим оркестром из одного района в другой, чтобы играть и играть призывные вальсы на всех эстрадных и парковых площадках в поисках тебя, любимая, с твёрдой верой, что ты услышишь звуки нашего вальса и найдёшься. ВЕРА – Это было безумием с твоей стороны. А для меня наваждением. Я целый месяц рядом с домом, неподалёку от парка слышала постоянно вальс «Амурские волны». Не знала, что ты там. Концерт начинался нашим вальсом и им же заканчивался. Я тогда жила в сторожке кладбищенского Свято-Даниловского монастыря и только месяц как перебралась ближе к парку.…Решилась сходить, посмотреть, как современники воспринимают нашу музыку… КЮСС – И вот этот момент наступил. Я как всегда, выйдя к оркестру, оглядывал пришедших. Твой пристальный взгляд я уловил мгновенно. Для меня наступила глушь… Я видел только тебя, ты прижимала руки к груди, глядя на меня. Я старался смотреть на тебя, боясь потерять вновь на долгие годы. Оркестранты будто почувствовали моё состояние. Мы играли так, что нас стали только слушать, не танцуя. После вальса «Скорбь души» мы вновь играли «Амурские волны». Тебя пригласил степенный генерал на вальс. Я играл уже с закрытыми глазами и это вернуло меня в ушедшие годы, во Владивосток. Четвёртый вальс «Моя тайна» был также встречен аплодисментами. Лихорадочная дрожь будоражила всё тело. Я ждал с нетерпением перерыва, чтобы подойти к тебе. Ты плакала, не стесняясь окружения. ВЕРА – Я помню, как ты сказал мне «Добрый вечер, Вера Яковлевна» и протянул навстречу руки. Ты долго не выпускал моих рук и всё смотрел и смотрел на моё заплаканное радостное лицо. И пошёл меня провожать, оставив оркестр доигрывать второе отделение самим. Просто не верилось, не верилось, что в такой сумятице можно было встретится нам…Бес-по-доб-но! Сказка и только! КЮСС – Я искал тебя продолжительно и настырно, едва узнав, что ты в Москве…Знаешь, всегда бодрила одна мысль: «Твоё вдохновение рядом, как и твой грех…» Ведь посвящение тебе да ещё с фотографией породило немало домыслов и суждений. В Москве я увидел тебя такой печальной и беззащитной. Не мог не прижать твою голову к своей груди. Передо мной будто был обиженный ребёнок, которого всё время хотелось нежно гладить по пышной копне волос. ВЕРА – Да, я чуть не разрыдалась от твоего участия и пронзительного понимания. Я уже была бывшая дворянка, ставшая беженкой. Бесправной беженкой и не в чужой стране, а в России, ставшей Рэ-Сэ-Фэ-Сэ-Эром… В 1918 умер муж в чине генерала, в должности начальника седьмого участка Военно-Грузинской дороги. Умер муж младшей дочери на фронте. Вслед последовала смерть от «испанки» старшей дочери. Ты меня застал с младшей дочерью и внучкой Данаей без средств к существованию. Можно было уехать за границу, но Родина держала. Всё было как дурной сон! КЮСС – Верочка, я помню, как проводил тебя до самого твоего дома. Ты извинилась, что не могла пригласить в дом, так как три женских судьбы создали ауру женскую…и это нельзя было изменить, ты по своей жизни человек слова и долга, оставалась верна 9 Александру Андреевичу, который незримо всегда был рядом. «Значит не судьба» - сказал я тебе после твоего отказа. «Не судьба!» Музыка (романс)……………………………………………………………………………. (А) – Кюсс вспоминал впечатления неожиданной встречи. Память высвечивала обратную лесную дорогу с щебетанием и трелями птиц. В голове возникали хаотичные отрывки мелодии, приобретая тембр то одного, то другого инструмента… Рождалась мелодия нового вальса без названия. На очередной репетиции он раздал оркестрантам ноты и через неделю, в субботу она уже должна была прозвучать в парке. КЮСС – Я помню, как с трудом сдерживая волнение, я вошёл в подъезд двухэтажного дома и торопливо опустил в почтовый ящик сложенный вчетверо листок, на котором после изображения скрипичного ключа значилось: «Вера Яковлевна! Прошу, молю быть в субботу На танцплощадке горсада. Макс Кюсс.» ВЕРА – Я ждала эту субботу с нетерпением. Предчувствуя, что меня ждёт какое-то потрясение. Ожидала новую музыку. Примчалась самая первая и села на то же место, на котором ты меня увидел. Ты моментально сбежал с подиума и подошёл ко мне. Твоя просьба оценить новый вальс, побыть до конца игры оркестра и разрешить тебе проводить меня, вызвала во мне радость и забытый душевный трепет. «Повинуюсь» - сказала я. КЮСС – А я решил новый вальс прогнать два раза – в начале и в конце. Это укрепит его в памяти обязательно. Это был необычный день. Мы пускали в жизнь новорождённого… Первыми! То, что случилось на танплощадке, взбодрило музыкантов: все были шокированы новой мелодией. Гром оваций, после исполнения, стоял несколько минут. Музыканты, тоже не сговариваясь, встали со своих мест и присоединились к зрителям. Я ничего вокруг не ощущал, я смотрел только на тебя, видел только одного человека, тебя, моя любовь. А ты не стесняясь, прикладывала к глазам платочек. ВЕРА – Ты вопрошал глазами одно: «Как?» Я могла лишь прошептать тебе: «Бесподобно! Бесподобно! Бесподобно! КЮСС – После я тебя провожал в полной тишине. И я сказал тебе, всё поняв: « Ты не представляешь, как в жизни я благодарен тебе… Но это…это…Как бы не хотелось – наше прощание…прощание навсегда. ВЕРА – Да-да! Это так…Нами руководил Всевышний…Мне было трудно говорить из-за слёз. Сколько лет нет рядом Александра Андреевича, но мне и сейчас кажется, он рядом…незримо рядом… КЮСС – Не судьба! Не судьба! ВЕРА – Ты должен был себя беречь. Ты нужен людям. Твоя душа витает в звуках твоей музыки. Этот последний вальс так проникновенен, так чувствителен… Я ощутила в нём сгусток скорби и печали… КЮСС – Вера, милая, знай, помни, я посвятил его тебе и только тебе. С каким удовольствием хотелось бы увидать это пропечатанным, как на титуле «Амурских волн», 10 но, увы… Голову кладу, как на плаху, если я что не за правду выдаю…прости моё опрометчивое посвящение с твоим портретом… А ведь он мною не украден. Дело было довольно простое. Я упросил фотографа Мацкевича сделать дополнительное фото для меня. Он долго упирался, но я его сломил. Итог – память на века! И этот вальс ты мне подарила и даже назвала его… ВЕРА – Бе-жен-ка?! Спасибо тебе за подаренную партитуру с твоим посвящением. Я с радостью целовала твою руку за «Беженку», а ты попросил разрешение поцеловать мои глаза. Я попросила тебя обнять и поцеловать меня. Бог простит меня за тот последний сердечный порыв, за мою любовь к тебе. Нужно было проститься по-доброму. Память о тебе обещаю хранить до последней минуты жизни. «Амурские волны» и «Беженка» - это частица моего счастья. КЮСС – Радость моя, ты сняла со своей шеи медальон, в котором лежал твой локон, и подарила мне, сказав, чтобы он послужил мне оберегом. И он со мной всегда… и сейчас тоже. ВЕРА – Храни тебя Бог! Музыка (Вальс «Разбитая жизнь»)………………………………………………………. КЮСС – Вот так-то, Макс Авельевич, след есть. А ты загрустил: не будет могилы и плиты надгробной… Память – добрый след… Говорят, души погибших моряков превращаются в чаек, а моя – она вложена в музыку. Ей звучать вечно… Моя душа в звуках. (А) – Кюсс прилёг на доски, подложил вместо подушки клок сена. КЮСС – Всё осталось в прошлом, и я должен проститься с тобой, любовь моя… Клянусь, если наши души встретятся, то мы не расстанемся никогда! Ты всегда со мной! (А) – Кюсс нащупал на груди медальон, отстегнул цепочку. Лёгкое нажатие на кнопочку – медальон раскрылся. Он вынул локон волос, который хранил все долгие годы. Прижав его к губам, закрыл глаза. Локон издавал запах забытого прекрасного. Снаружи донеслись голоса: – Всё готово, унтерфюрер! – Начинайте! В постройку, набитую испуганными людьми, проник едкий запах дыма. Трещала горящая солома, огонь набирал силу. Через щели повалил дым. Страшный, животный вой нарастал, но его неожиданно заглушили усиленные через динамики звуки труб духового оркестра. Они достигали слуха теряющего сознание Кюсса. КЮСС – Верочка, ты со мной… (А) – Это были последние слова старого музыканта… Ему казалось, что он с огромной скоростью летит в бездну, в объятия Верочки… в свой прерванный смертью вальс «Амурские волны». Музыка (Вальс «Амурские волны» полный вариант)……………………………………………………………….. Конец 11
