УДК 321 - Высшая школа экономики
advertisement
ЛЕДЯЕВ В.Г. СОЦИОЛОГИЯ ВЛАСТИ: ИССЛЕДОВАНИЕ РОБЕРТА ПРЕСТУСА Исследование Роберта Престуса [1] занимает особое место в истории изучения власти в городских и территориальных общностях:1 оно представляло собой одну из первых попыток преодоления сложившегося к началу 60-хх гг. ХХ века противостояния двух школ в изучении власти — элитистской (Р. и Х. Линд, Ф. Хантер, Ч.Р. Миллс, А. Видич и Дж. Бенсмэн, Д. Шульце) и плюралистической2 (У. Сэйр и Х. Кауфман, Р. Даль, Н. Полсби, Э. Бэнфилд).3 В это время в американской социологии власти происходили бурные дискуссии о том, какие группы доминируют в обществе. «Элитисты» уделяли большее внимание социально-экономическим ресурсам и скрытым (не публичным) формам власти, обнаруживая господство небольшой и относительно стабильной группы людей, довольно тесно связанных между собой. «Плюралисты» делали акцент на собственно политических ресурсах и процедурах, выделяя довольно широкий спектр субъектов (акторов) городской политики, влияющих на принятие политических решений. По их мнению, власть рассредоточена между различными политическими группами, ни одна из которых не обладает решающим контролем над политическим процессом. С позиций сегодняшнего дня дискуссии середины прошлого века наиболее интересны, прежде всего, своей полемикой по поводу выбора оптимальной стратегии исследования. В эмпирических исследованиях власти того времени зависимость результатов и выводов исследований от используемой методологии была очевидной, что стимулировало дальнейший поиск наиболее адекватных методов изучения власти. Собственно вся история эмпирических исследований власти в городских и территориальных общностях представляет собой череду непрекращающихся попыток усовершенствовать методологию исследования. Этим обусловлена актуальность темы для современного российского читателя. Отечественная политическая наука и социология сегодня продолжают находиться в поиске оптимальных стратегий изучения власти, а растущий корпус эмпирических исследований власти в российских городах и регионах (В. Авдонин, Р. Галлямов, О. Гаман-Голутвина, В. Гельман, А. Дука, Н. Лапина, А. Понеделков, Д. Сельцер, А. Старостин, А. Чирикова и др.) требует глубокого осмысления накопленного опыта и его адаптации к российским политическим реалиям. Исследование американского социолога Р. Престуса безусловно относится к числу тех, которые заслуживают внимательного изучения. Исходное предположение Престуса состояло в том, что элитизм и плюрализм не являются альтернативными интерпретациями политической реальности (как полагали и стремились доказать с помощью эмпирических данных представители этих школ),4 а представляют собой две стороны единого элитистско-плюралистического 1 В англоязычной научной литературе используется термин «community power studies» (Подробнее об истории исследований власти в городских и территориальных общностях см. [2]). 2 Сложившиеся школы в исследовании власти ранее также обозначались и с помощью терминов «социологическая» и «политологическая». 3 Другим исследованием этого периода, претендующим на преодоление элитистскоплюралистической дихотомии, является исследование Р. Эггера, Д. Голдриха и Б. Свенсона [3]. 4 Классическими исследованиями власти в городских общностях, выполненными на основе альтернативных теоретико-методологических принципов стали исследования континуума, в рамках которого укладываются эмпирические данные о распределении власти в различных социальных общностях [1, р. 25]. В зависимости от комбинации обстоятельств (размера общности, сложности социальной структуры и экономической системы, уровня развития городской промышленности, институциональной специфики городского управления, характера связей с государственными и негосударственными акторами более высокого порядка, персональных качеств лидеров, роли партийного фактора в городской политике, активности профсоюзов, организованности рабочего класса, и др.) структура власти в городе может существенно варьироваться и оказываться ближе либо к плюралистической модели, либо к элитистской [1, р. 28-29]. Данный подход впоследствии был принят основной массой исследователей городской политики и с середины 60-х гг. многие из них сосредоточили внимание на изучении факторов, обусловливающих специфику власти в городских и территориальных общностях.5 В соответствии с избранным подходом, Престус предлагает не ограничиваться изучением отдельных общностей (что было свойственно более ранним исследованиям), а ориентироваться на компаративный анализ, позволяющий выявить многообразие и вариативность властных отношений. При этом методы определения субъектов власти должны быть комплексными, представляющими собой комбинации различных методик выявления наиболее влиятельных акторов городской политики и их взаимодействия в политическом пространстве. В своем исследовании в двух небольших городках штата Нью-Йорк — Ривервью (8 тыс. жителей) и Эджвуде (6 тыс. жителей), проведенном в 1960-1962 гг. Престус попытался реализовать данные установки, что и определило его вклад в теорию и практику изучения власти в городских и территориальных общностях. Претендуя на новации как содержательного, так и методологического порядка,6 Престус проецирует цель исследования в двух плоскостях. В содержательном плане главной задачей является выяснение степени плюралистичности политического процесса в избранных им городских общностях. По его мнению, именно небольшая городская общность может успешно использоваться для тестирования степени демократичности политики, так как на этом уровне отсутствуют «барьеры величины, сложности и организации» и потому имеются наиболее благоприятные возможности для реализации демократических ценностей плюрализма и массового участия [1, р. 89]. Престус придерживается традиционного («старого») понимания плюрализма, существенно отличающегося от «ревизионистского», в котором наличие плюрализма признается уже в том случае, если существует конкуренция или специализация различных элит, участвующих в принятии политических решений. По мнению Престуса, общественные системы могут считаться плюралистическими в той степени, в которой власть и влияние на важнейшие решения широко распределены между частными организациями [1, р. 11]. Уточняя понятие плюрализма, Престус выделяет пять базовых характеристик, по которым определяется степень плюралистичности исследуемых городов: (1) в политической общности существуют конкурирующие Ф. Хантера в Атланте [4] и Р. Даля в Нью-Хэйвене [5]. Подробнее об этих исследованиях см. [6, 7]. 5 Наиболее полный и обстоятельный анализ факторов, обусловливающих диверсификацию городских политических режимов, был предложен Т. Кларком, Р. Лайнберри, Дж. Уолтоном [8, 9, 10]. 6 В это время в исследованиях власти в городских и территориальных общностях явно доминировали две ключевые темы, которые выделяет и сам Престус: (1) поиск оптимальной методологии исследования, прежде всего, выявления субъектов власти и (2) оценка соответствия сложившейся практики принятия решений в городской политике демократическим (плюралистическим) ценностям и идеалам [1, р. 3]. центры власти и влияния; (2) у индивидов и групп есть доступ к системе принятия решений; (3) индивиды активно выражают свою волю через различные организации; (4) выборы являются реальным инструментом массового участия в политических решениях; (5) имеет место консенсус в отношении «демократического кредо» [1, р. 2224]. Отсутствие данных условий, по Престусу, означает и отсутствие плюрализма («элитизм»). Рассматривая степень плюралистичности структуры власти в городах в континууме «плюрализм — элитизм» (высокий уровень политического участия и соревнование между элитами — господство одной группы в принятии решений, отсутствие оппозиции и возможностей граждан реализовать свои политические ресурсы), Престус, как уже отмечалось ранее, высказывает ряд гипотез относительно факторов, определяющих характер распределения власти в городской общности. В частности, он предположил, что на степень плюралистичности структуры власти влияет размер общности: в небольших городках может оказаться недостаточно людей, потенциально способных быть лидерами и поддерживать реальную политическую конкуренцию, а само лидерство — менее специализированным; в них более «органичная» социальная структура и менее продвинутая институционализация общественной жизни, а потому социальный контроль достигается в большей степени с помощью традиционных норм и обычаев. Поэтому вероятность формирования плюралистической системы власти выше в более крупных общностях [1, р. 45-46]. Другим существенным фактором, как предполагает Престус, является уровень экономического развития города: высокие доходы и развитые финансовые институты привлекают людей с высоким образованием, квалификацией и мотивацией, в то же время дети местной элиты (как и дети «рядовых граждан») склонны покидать небольшие городки, где профессиональные перспективы ограничены. Возникающий «дефицит лидерства» может восполняться квалифицированными профессионалами из индустрии, которые вступают в соревнование со старыми «местными», что стимулирует формирование плюралистической системы [1, р. 46]. Второй («методологической») задачей своего исследования Престус считает тестирование основных методов, использовавшихся в эмпирических исследованиях. Изначально Престус отдавал предпочтение «решенческому» методу, 7 который, как утверждалось, имеет преимущества перед «репутационным»8 в определении «реальной» власти в общности [1, р. 59]. Недостатками репутационного метода считалась заданность наличия господствующей группы, склонность относить к властвующим тех, кто «должен быть властвующим» в силу определенного положения в общности (независимо от того, реализуют они свои возможности или нет) и неспособность выявить всех людей, существенно влияющих на принятие решений, поскольку некоторые из них могут и не иметь соответствующей репутации [1, р. 60]. Также считалось, что решенческий метод лишен этих недостатков. Однако Престус предположил, что не все проявления власти могут быть выявлены с его помощью; кроме того, данный метод имеет склонность приписывает власть тем, чье участие в принятии решений имеет чисто формальный или вспомогательный характер [1, р. 59].9 Поэтому им был сделано вполне очевидное предположение о том, что оптимальной стратегией исследования является комбинация методов, позволяющая не только использовать их как дополняющие друг друга, но и взаимно тестировать их 7 Определение субъектов власти осуществляется по степени акторов на процесс принятия политических решений. 8 Субъекты власти определяются на основе их репутации, т.е. субъективного мнения респондентов (экспертов) об их возможностях влиять на политические процессы в общности 9 Подробнее о методах исследования власти и их недостатках см. [11]. валидность и сравнительные возможности [1, р. 62]. На желательность использования комбинации методов указывали и ранее [12], но именно Престус предпринял первую попытку реализовать эту идею на практике. В соответствии с основными задачами Престус выстраивает общий дизайн исследования, в котором выделяется несколько ключевых элементов. В центре исследования – 10 политических решений (проблем) – по 5 в каждом городе. На основе их анализа Престус определяет «индекс власти» и ее субъектов – тех, кто активно участвует на той или иной стадии принятия решений [1, р. 74. 92]. Выбор проблем обусловлен следующими критериями: (1) сумма денег, задействованных для решения проблемы, (2) величина сферы и количество людей, на которых повлияло решение, (3) «репрезентативность» конфигураций решений, включающих как «публичные» («правительственные»), так и «частные» проекты [1, р. 52, 74].10 Для Эджвуда были выбраны решения по программам строительства новой школы, городского центра, здания нового госпиталя, проектам предотвращения наводнений и промышленного развития. Для Ривервью были взяты практически те же проблемы, за исключением вопроса о строительстве центра, вместо которого изучалось решение по проекту жилищного строительства. Престус проделал обстоятельный анализ процесса принятия каждого из 10 решений: сколько людей имело реальное влияние на решение проблемы, из каких групп они рекрутировались, какие ресурсы использовали, на каких стадиях принятия решений проявляли свою активность, какую роль в принятии решений играли обычные граждане, политические и общественные организации, какова специфика участия в «публичных» и «частных» решениях? Ответы на эти и другие вопросы раскрывали конфигурацию основных акторов городской политики, их возможности и место во властной иерархии. «Участники» процесса принятия решений определялись через ряд интервью. Данная группа включала в себя тех, кто был назван «активным участником» или «оппонентом» в решении какой-то проблемы (1) другими активными участниками и сам посчитал себя таковым или (2) тремя и более другими участниками из тех, кто попал по первому пункту — независимо от того, назвали они себя или нет. Каждого из них проинтервьюировали и спросили о дополнительных номинациях. Предварительный список участников был подготовлен, основываясь на анализе газетного материала и обсуждении кандидатур с наиболее известными политическими фигурами в городах — мэром и директором палаты коммерции. После этого всех кандидатов проинтервьюировали и попросили назвать решения, в которых они играли активную роль. Специальные вопросы задавались для того, чтобы определить длительность и степень участия каждого номинанта. Как и когда Вы стали осознавать эту проблему? Каким именно образом Вы участвовали в ее обсуждении и решении? Критерии участия включали (1) активное членство в комитете, который был выбран для решения проблемы; (2) контакты с другими для принятия решения или противодействия принятию решения; (3) выступления перед группой интересов по поводу данного решения; (4) создание фондов поддержки или противодействия решению. Респондентов также просили рассказать о том, как развивался данный процесс и оценить его результаты. Интервью (длительность от 1,5 до 3 час.) с теми, кого определили по номинации «активный участник», а также включили в список как лидеров общественно-политических организаций, брали сам Престус и его коллега Ван Бланкеншип. После объяснения целей исследования респондентам дали по пять карточек, в которых назывались пять решений. Респондент должен был указать, в каких решениях он участвовал и назвать несколько других активных участников, а также 10 В исследовании Даля для выбора проблем использовались по сути те же критерии, за исключением «репрезентативности». двух-трех «наиболее влиятельных» в предопределении результата, объяснив, почему он приписал главную роль в принятии определенных решений именно им. Каждого из выбранных проинтервьюировали для того, чтобы точнее определить его вклад в принятие решения. Таким образом, полученные данные неоднократно «пересекались», что помогло определить относительную степень участия и влияния каждого в принятии соответствующих решений. Вскоре оказалось, что имеет место консенсус в отношении тех, кто активно участвовал в политических решениях. Поэтому по мере интервьюирования новые имена вскоре перестали появляться. После того, как эти списки позднее сравнили с данными из газет и других документов новые имена также не были обнаружены [1, р. 55-57]. Оценка степени влияния на принятие решений учитывала не только частоту упоминания участника, но и его реальный статус (деятельность), а также фазу участия. Престус выделяет две обязательные фазы (стадии) принятия решения: (1) фаза инициации и (2) фаза реализации. Наиболее значимой в контексте обладания и осуществления власти является фаза инициации: именно на этой стадии осуществляется реализация воли властвующих, а на последующей фазе к участию в принятии решений подключается ряд второстепенных игроков («leg-men») и активистов. Специальное внимание Престус уделяет вопросу о том, насколько часто совпадали имена наиболее активных участников в решении разных проблем. Какова доля лидеров, активно участвующих (а) только в одном решении, (б) в нескольких решениях, (в) в большинстве решений? Представители каких групп чаще других принимают участие в разных решениях? Насколько гомогенен пул лидеров? Какие ресурсы обеспечивают возможности влиять на решения в разных сферах городской жизни? Ответы на данные вопросы предопределяют степень плюралистичности городской политики: чем больше процент людей, активно участвующих во многих ключевых решениях, тем ниже уровень плюрализма. Параллельно анализу процесса принятия решений и выявлению наиболее активных акторов в этом процессе Престус осуществляет выявление «наиболее влиятельных» людей в двух городах с помощью репутационного метода. Сам «репутационный вопрос» у Престуса практически не отличается от классической хантеровской формулировки: «Представьте, что имеется важный для общности проект, который должна принять группа лидеров, решение которой было бы принято практически всеми жителями. Каких именно людей Вы бы взяли в эту группу (неважно, знаете лично Вы этих людей или нет)?» Все те, кто был назван «влиятельными»,11 интервьюировались до тех пор, пока новые имена не перестали называться.12 В конечный список были включены те, кто имел не менее 20 процентов номинаций [1, р. 57-58]. Результаты, полученные с помощью репутационного метода, были важны не только сами по себе для понимания структуры власти в двух городках, но и использовались Престусом для сопоставления с результатами, полученными с помощью решенческого метода. Главными аспектами сравнительного анализа стало выяснение степени совпадения/несовпадения лидеров в репутационном и решенческом списках, а также характера и причин различий между списками, важными как для объяснения содержательных аспектов распределения власти в городах, так и для тестирования валидности методов и их корреляции. 11 Репутационных лидеров Престус называл «влиятельными» (influentials), а лидеров в принятии решений — «принимателями решений» (decision-makers). 12 Престус отмечает, что между тремя панелями экспертов, включавших руководителей добровольных организаций, публичных лидеров и лидеров бизнеса имел место фактический консенсус [1, р. 58]. Еще один важным аспектом исследования Престуса стало изучение степени и характера политического участия граждан в двух городках, которое в модели Престуса является важным индикатором плюралистичности городской системы власти: «Если плюралистическая теория верна, то существенная часть граждан должна состоять в добровольных (политических) организациях, а сами организации должны играть важную роль в процессе принятия решений» [1, р. 242]. Престус характеризует различные типы и аспекты участия (голосование по проблеме, членство в комитетах, посещение мероприятий, связанных с принятием тех или иных решений, участие в дискуссиях о решениях с другими гражданами, временные и денежные затраты на участие и др.), фокусируя внимание на трех показателях участия: (1) степени индивидуального участия в ключевых решениях, (2) членстве жителей городков в различных политических и гражданских организациях и (3) участии групп и организаций в процессе принятия политический решений в городе [1, р. 242, 244]. Наконец, в процессе исследования Престус довольно подробно анализирует общий контекст, в котором протекает политическая жизнь обоих городков, приводит и анализирует данные об их социально-экономическом развитии, составе населения, традициях, ответах на внутренние и внешние вызовы. *** Итоги исследования и его основные результаты Престус рассматривает в трех ракурсах: методологическом, содержательном и нормативном. В методологическом аспекте главный вывод Престуса состоит в том, что сравнительная полезность репутационного и решенческого методов вполне сопоставима, хотя изначально предполагалось, как уже отмечалось ранее, что решенческий метод более адекватен и научно обоснован [1, р. 421]. Исследование подтвердило, что каждый из методов имеет свои достоинства и недостатки. Репутационный метод имеет тенденцию выделять тех, кто имеет высокий статус, дающий большой потенциал власти, который не всегда используется; он может указать на тех людей, которые действуют «за сценой» и не всегда оказываются в списке принимающих решения. В то же время, решенческий метод «не замечает» некоторые тонкие манифестации власти, когда индивиды с большими ресурсами играют скрытые роли в механизме принятия решений или действуют через своих «подручных» (которые, согласно решенческому методу, попадают в число «властвующих») [1, р. 423]. Однако, по мнению Престуса, у решенческого метода есть преимущество в том, что он фокусируется на поведении акторов и позволяет лучше дифференцировать осуществление власти и потенциал власти.13 При этом он признает, что на практике исследователю приходится сталкиваться массой трудностей в применении метода, часто полагаться на воспоминания и оценки респондентов и использовать технологии, достаточно близкие к репутационным. При этом выбор решений может заключать тенденцию «структурировать определенную конфигурацию власти» [1, р. 423]. По этим причинам, а также в силу экономичности репутационного метода, который можно легко инкорпорировать в исследование, Престус подтверждает свою гипотезу о целесообразности использования комбинации методов. Впоследствии многие специалисты отмечали, что именно таким образом можно снять некоторые искусственные расхождения и добиться более адекватного объяснения структуры политической власти [13, р. 200; 14, р. 37; 15, р. 134]. 13 Данное утверждение представляется весьма спорным, особенно в контексте того, что большинство современных исследователей придерживается диспозиционной концепции власти, рассматривая власть как потенциал, способность. См. [16, р. 122123]. Аргумент Престуса весьма традиционен для того времени: «Поведение является важным, поскольку оно допускает эмпирические наблюдения и измерения» [1, р. 110]. Результаты, полученные разными методами, совпали на 43 процента. Причем в Ривервью корреляция методов была более заметной: почти две трети активных участников процесса принятия решений заняли высокие места и на репутационной шкале. В Эджвуде их оказалось около половины, но почти 30 процентов наиболее активных участников принятия решений были оценены на репутационной шкале очень низко. Престус объяснил разницу между городами тем, что в Ривервью заметно выше концентрация власти, она более «наблюдаемая» (visible) и нет большой разницы между «осуществляемой властью» (overt power) и «предполагаемой властью» (reputed power). В Эджвуде власть более рассредоточенная; при этом многие репутационные лидеры не играют активной роли в процессе принятия политических решений [1, р. 425-426]. Характеризуя различия в результатах, полученными репутационным и решенческим методами Престус описывает и объясняет ситуацию, когда человек, получивший наибольший репутационный рейтинг в Эджвуде не был активным участником ни в одном из пяти решений, а второй в этом списке участвовал только в двух решениях. И наоборот, участник 4 решений, занимающий самое высокое место на решенческой шкале вообще не попал в репутационный список, поскольку не смог набрать необходимое число номинаций. Престус объясняет ситуацию тем, что участие данного субъекта было в основном вспомогательным. Эти и некоторые другие примеры существенных расхождений между результатами, полученными разными методами, Престус рассматривает в качестве наиболее убедительного аргумента в необходимости использования комбинации методов [1, р. 111-113]. Другая закономерность, выявленная Престусом в ходе исследования, заключалась в том, что репутационный метод имел тенденцию фокусировать внимание на экономических лидерах: только один из пяти наиболее активных в принятии решений экономических лидеров не был номинирован на репутационной шкале. Политические лидеры (это особенно хорошо видно в Эджвуде) менее представлены на репутационной шкале, а высшие репутационные рейтинги занимают экономические лидеры.14 Данная ситуация отражает специфику лидерства, по крайней мере, в США: многие важные и богатые люди, часто занимающие высокие позиции в обществе нередко предпочитают действовать через своих подчиненных.15 О них могут ничего не знать рядовые граждане, но «продвинутые» хорошо осведомлены об их реальной роли в городской политике [1, р. 115]. *** Содержательные результаты исследования включают в себя, прежде всего, оценки степени проявления плюрализма в обоих городах и факторов ее определяющих. Исследование показало, что только 80 граждан в обоих городах (примерно 0,005 процента населения) играют существенную роль в инициации и продвижении важнейших политических решений в общности. Эти данные Престус считает вполне закономерными, близкими к результатам других исследований того времени [1, р. 405]. Ключевой показатель уровня элитизма/плюрализма в структуре власти в городской общности («индекс элитизма») — степень участия лидеров в принятии различных политических решений: «если несколько человек осуществляют власть в двух и более вопросах, можно сказать, что элитизма больше, чем в ситуациях, где нет или мало совпадений» [1, р. 93]. «Индексы элитизма» в Эджвуде и Ривервью оказались 14 Это было очевидно и в исследовании Ф. Хантера. 15 В Эджвуде 4 из 6 репутационных лидеров действовали «тихо», поручая активную роль своим подчиненным [1, р. 124]. Многие из них хорошо известны и могли бы открыто участвовать в принятии решений, однако предпочли «находиться за сценой» [1, р. 116]. довольно разными: в Эджвуде 39 процентов лидеров активно участвовали в двух и более решениях, в Ривервью — 32 процента [1, р. 94, 141].16 Не только 39 процентов в Эджвуде, но и 32 процента в Ривервью Престус посчитал «существенным» («significant») показателем элитизма, свидетельствующим о том, что власть в обоих городах достаточно сильно сконцентрирована в руках сравнительно небольшой группы лиц [1, р. 142]. На мой взгляд, Престус здесь не совсем последователен, при этом сами по себе 32 и 39 процентов не кажутся такими уж «существенными». Убеждая в своей правоте читателя, Престус пишет: «Если бы в Нью-Йорке 40 процентов мужчин были гомосексуалистами, то большинство посчитало бы эту величину существенной». Кроме того, он ссылается на результаты других исследования, в том числе на далевское в Нью-Хэйвене, где только 6 процентов лидеров участвовало в принятии более одного решения, что, по мнению Престуса, нетипично [1, р. 94]. При этом в заключительной главе он утверждает, что принятие решений в Эджвуде является «плюралистическим», поскольку имеет место реальное соревнование между группами и широкое политическое участие, добавляя, однако, что данную ситуацию предпочтительнее называть «олигополией», а не «плюрализмом» [1, р. 408]. Несмотря на меньшую величину «пересекающегося лидерства» в Ривервью, Престус оценил ситуацию в этом городе как «менее плюралистическую» по сравнению с Эджвудом, посчитав, что показатели Эджвуда располагают его посередине плюралистического континуума (50 %), тогда как Ривервью — ближе к элитистской стороне (25 %). Это обусловлено тем, что по другим параметрам (в частности, по уровню членства в организациях и показателям индивидуального участия) Эджвуд, как мы увидим далее, существенно превосходит Ривервью. Учитывая все обстоятельства, Престус пришел к выводу, что в Ривервью два политических и три экономических лидера имели тенденцию монополизировать основные решения, тогда как в Эджвуде была заметная конкуренция между политической и экономической элитами [1, р. 426]. Второй значимый показатель плюралистичности городской политической системы — уровень политического участия и степень влияния граждан на принятие решений — также оказался невысоким в обоих городах, при этом по всем параметрам участия Эджвуд существенно превосходил Ривервью. Около трети граждан в обоих городах (36 процентов в Эджвуде и 33 процента в Ривервью) являются членами трех или более организаций;17 в принятии решений по отдельным вопросам (голосовали на референдумах, участвовали в какой-то деятельности, связанной с решением, оказывали материальную поддержку, обсуждали проблему, участвовали в публичных митингах, состояли в комитете и др.) участвовало от 3 до 48 процентов граждан в Эджвуде и от 1 до 33 процентов в Ривервью [1, р. 259, 262]. Средний рейтинг индивидуального участия в Эджвуде — 26 процентов, в Ривервью — 10 процентов [1, р. 261, 263]. Разброс данных обусловлен прежде всего тем, что по некоторым вопросам (программы строительства новой школы, здания нового госпиталя) проводились референдумы, которые и давали значительный процент участвующих. В соответствии с показателями индивидуального участия, наиболее «плюралистичными» стали решения по строительству школ (в Эджвуде и Ривервью) и госпиталю в (Эджвуде). По остальным вопросам уровень индивидуального участия оказался крайне низким. 16 В Эджвуде во всех пяти решения не принял участие никто, в четырех — 6 процентов, в трех — 11 процентов, и в двух — 22 процента [1, р. 93]. В Ривервью 1 человек (3 процента общего числа лидеров) участвовал во всех пяти решения, по 6 процентов – в трех и четырех решениях и 17 процентов — в двух решениях [1, р. 141]. 17 Для современного читателя эти цифры вряд ли покажутся невысокими, но само по себе членство в организациях не является главным показателем участия. Что касается участия в принятии решений самих организаций, то выяснилось, что за небольшим исключением оно ограничивается отдельными, довольно специфическими проблемами: 90 процентов организаций были активны в решении только одной из 5 проблем. В целом около половины организаций в Эджвуде и четверти организаций в Ривервью участвовали, по крайней мере, в одном решении [1, р. 266-267]. Как и ожидалось, наиболее высокие показатели участия организаций были зафиксированы в решении вопроса по госпиталям в обоих городах. Эти решения большинство респондентов посчитали «наиболее значимыми» из всех десяти решений; при этом сказалась «неполитическая гуманитарная природа» проблемы, способствовавшая совместной деятельности нескольких групп. Но по другим вопросам наблюдалось удивительно мало участия организаций: половина проблем вызвала интерес только одной организации [1, р. 267]. Фактически это означает, что организации могут быть довольно активными в решении «своих» вопросов, однако проблемы города их мало волнуют. В целом участие организаций в обоих городах было оценено Престусом как «ограниченное» и «сравнительно пассивное» [1, р. 267, 271]. При этом и рейтинг участия организаций, и рейтинг интенсивности участия оказались в Эджвуде существенно выше, чем в Ривервью (соответственно, 52 против 28 процентов) [1, р. 267-268]. Престус выделял два уровня интенсивности участия организации в принятии решения. Уровень «Х» («минимальная форма участия») в основном ограничивается заявлениями позиции организации по тому или иному вопросу; уровень «Z» предполагает, что организация тратит время и финансовые ресурсы на поддержку решения или противодействии ему. В Эджвуде практически все организации имели уровень активности «Z», в Ривервью таких было только около одной трети организаций [1, р. 269-270]. Это позволило Престусу уверенно заключить, что общественные организации в Эджвуде значительно активнее организаций в Ривервью [1, р. 270].18 Главной причиной низкой активности Престус связывает с «узкой специализацией» многих организаций, которые изначально исключали любые виды деятельности, выходящие за рамки их конкретных целевых установок. В ряде организаций некоторые виды деятельности фактически запрещены в Уставе [1, р. 271]. Кроме того, для многих организаций некоторые решения оказались «внешними»: основные ресурсы для решения проблемы были сосредоточены за пределами городской общности и во многом зависели от федерального правительства или правительства штата. Больший интерес организаций вызвали те проблемы, которые могли быть решены внутри городской общности. Наконец, одной из причин низкого уровня участия организаций Престус считает (недостаточную) «квалификацию» лидеров организаций, отсутствие у них хороших организаторских способностей и знаний [1, р. 272]. Подводя итоги рассмотрения участия граждан в принятии, решений Престус приходит к общему выводу о том, что «большинство граждан оказывает слабое непосредственное влияние на общественную жизнь в городе. Они могут иметь некоторое косвенное влияние на отдельные решения через выборы и др., однако никто до сих пор четко не продемонстрировал, как этот механизм действует» [1, р. 408-409]. Здесь Престус, судя по всему, имеет ввиду прежде всего Р. Даля, который особо подчеркивал значимость косвенного влияния граждан, считая, что оно играет важную роль в поддержании демократических оснований современной политической системы [5, р. 163-164], однако его вывод о том, что граждане Нью-Хэйвена оказывают существенное косвенное влияние на принятие политических решений был сделан им не столько на основе анализа эмпирических данных, сколько исходя из определенной 18 О причинах различий в показателях участия между Эджвудом и Ривервью речь пойдет далее. совокупности логических рассуждений, на что указали и некоторые аналитики [17, р. 272; 15, р. 174]. Таким образом, полученные Престусом показатели «плюралистичности» городской политической жизни — степень совпадения лидеров, доминирующих в принятии решений в различных сферах и уровень участия граждан в общественной жизни города — скорее порождают сомнения в соответствии политических систем американских городов (особенно Ривервью) стандартам американской плюралистической демократии, чем подтверждают его. Другой «тревожный» вывод относительно перспектив развития плюралистической демократии заключается в том, что данные исследования зафиксировали наличие обратной зависимости между участием и плюрализмом. По своим базовым характеристикам Ривервью более подходит к традиционной плюралистической модели; для этого городка характерна разнообразная социальноэкономическая структура, активная политическая конкуренция. Однако по критерию участия в важнейших политических решениях в нем было обнаружено меньше интереса и активности, чем в Эджвуде, который более интегрирован социально и политически. Вопрос о степени плюралистичности городских политических систем у Престуса тесно взаимосвязан с выявлением и описанием тех людей и организаций, которые оказывают наибольшее влияние на принятие решений в городе. Как и его предшественников, Престуса интересует ответ на вопрос: кто обладает властью (правит) в Эджвуде и Ривервью и на чем эта власть основана? В отличие от Хантера, обнаружившего власть бизнес-элиты в Атланте, и Даля, утверждавшего, что в Нью-Хэйвене наибольшее влияние имеют политики, Престус выявил различную конфигурацию субъектов власти в Ривервью и Эджвуде. Вариативность структуры власти в городах была обусловлена тем, что в них имели место «две дискретные системы принятия решений» — «политическая» и «экономическая» и, соответственно, две основные группы лидеров. Первая из них, формирующаяся вокруг мэров городов и их администрации, опирается на электоральную поддержку и связь с государственными и правительственными структурами более высокого уровня. Вторая система принятия решений включает лидеров, чья власть обусловлена высокими формальными позициями в индустрии, финансах, бизнесе и соответствующим классовым статусом.19 Такое разделение труда, пишет Престус, ожидалось: элиты используют те ресурсы, которые имеют [1, р. 405407]. Небезынтересно отметить, что позднее идея о двух системах принятия решений получила развитие в теориях «городских политических режимов». Ее основатели подчеркивали, что данная ситуация обусловлена «двумя базовыми институциональными принципами американской политической экономии: контролем народа за системой государственного управления и принципом частного предпринимательства». Первый является основным, однако государственное управление всегда ограничено необходимостью обеспечить инвестиционный процесс в экономической сфере, в которой доминирует частное предпринимательство [18, р. 6-7]. Подробнее о «теории городских политических режимов» см. [19]. Наряду с экономическими и политическими лидерами Престус выделяет и третью группу людей, участвующих в принятии решений — т.н. «специалистов». Они обладают высоким престижем, хорошим образованием, активно участвуют в делах города и вносят вклад в «плюралистический» имидж города, включаясь в конкуренции среди элит. Однако их мало кто считает «влиятельными», они практически никогда не 19 По мнению Престуса, опора на эти ресурсы делает их власть более прочной и стабильной, чем у политических лидеров. участвуют более чем в одном решении и часто играют роль «подручных». Поэтому Престус отводит им маргинальное место в структуре власти [1, р. 130-131, 137, 159, 406-407]. Исследование показало, что первая система принятия решений преобладала в Ривервью, вторая — в Эджвуде. Доминирование экономических лидеров в Эджвуде было обнаружено Престусом главным образом с помощью репутационного метода, тогда как решенческий метод показал примерное равенство сил. Всего в Эджвуде в решениях по пяти проблемам участвовало 36 человек, из них 14 (восемь политиков, пять экономических лидеров и один специалист) — в двух и более решениях. У восьми политиков в сумме оказалось 22 участия, у пяти экономических лидеров — 12. Если суммировать показатели участия всех политических и экономических лидеров в Эджвуде, то окажется, что 9 политиков имело 23 участия, а 14 экономических лидеров – 21 участие. По этому показателю, пишет Престус, две группы обладают практически одинаковой властью [1, р. 97-98]. Однако на репутационной шкале из 14 номинантов оказалось 11 экономических лидеров и только 3 политика, причем первые 9 человек, получивших наибольшее количество номинаций — экономические лидеры, которые не были включены в список активно участвующих в принятии решений в городе. Суммируя данные, полученные двумя методами, Престус заключает, что «экономические лидеры в Эджвуде обладают большей властью, чем политики» [1, р. 98]. Данный вывод подтверждается ответами на вопрос: «кто является наиболее влиятельным участников принятия решений?», заданным тем, кто был номинирован на решенческой шкале. И здесь экономические лидеры получили больше номинаций — 47 против 31 [1, р. 99]. В Ривервью в пяти решениях участвовало 35 человек: 10 политиков (18 участий), 19 экономических лидеров (29 участий) и 6 специалистов (8 участий). Репутационная шкала также выявила преимущество экономических лидеров: только 3 из 14 номинантов были политиками, а 10 — экономическими лидерами [1, р. 161]. Однако Престус утверждает, что взятые сами по себе данные цифры «имеют тенденцию скрыть действительный локус власти в Ривервью» [1, р. 161-162]. Оценивая процесс принятия решений с точки зрения «центральности и интенсивности ролей», инициации и контроля над ключевыми стадиями их прохождения, Престус приходит к выводу, что, наибольшей властью в городе обладают два политических лидера: они фактически инициировали все решения, тогда как только один экономический лидер участвовал в четырех решениях, при этом интенсивность его участия была значительно ниже, чем у политических лидеров [1, р. 162-164]. Доминирование политических лидеров в Ривервью отразилось и в сопоставлении имен на репутационной и решенческой шкалах: 64 процента участников принятия решений были номинированы в числе наиболее влиятельных людей в городе, то есть власть в Ривервью была более открытой (видимой) [1, р. 174]. Главную причину формирования различных конфигураций власти в Эджвуде и Ривервью Престус видит в том, что Эджвуд представляет собой значительно более развитый в экономическом отношении город, чем Ривервью; он обладает существенными местными экономическими ресурсами для решения городских проблем, которыми эффективно распоряжаются экономические лидеры, поддерживаемые своими корпорациями. В Ривервью политические лидеры сохраняли свой властный потенциал во многом за счет ресурсов и поддержки политических структур более высокого уровня. На основании этого Престус приходит к выводу о том, что в общностях со слабыми экономическими ресурсами, скорее всего, будут доминировать политические лидеры, тогда как в тех общностях, где есть достаточное количество внутренних ресурсов вероятнее доминирование экономических лидеров [1, р. 410-411].20 Соотношение влияния экономических и политических лидеров на городскую политику отчетливо коррелировало с характером проблемы, по которой принималось решение. Исследование Престуса показало, что экономические лидеры имеют тенденцию доминировать в «частных» типах решений (новый госпиталь, проект промышленного развития), где необходимы серьезные негосударственные ресурсы. В обоих городах решения по этим проблемам практически единодушно признавались самыми важными; они вызвали наибольший интерес среди лидеров и уровень участия в них был выше, чем в процессе решения других проблем [1, р. 102, 107, 143-144]. И наоборот, политические лидеры контролировали «публичные» решения, связанные с использованием общественных фондов, требующие легитимации в форме референдумов, переговоров с политиками более высокого уровня и выполнения условий, которые предписываются центральной властью [1, р. 108, 406]. Причины низкого интереса представителей городской элиты обоих городов к «публичным» решениям, Престус объясняет тем, что они требуют переговоров с представителями более высокого уровня власти, что обычно находится за пределами сферы влияния большинства акторов городской политики, а решения в таких вопросах обычно «идут сверху вниз» [1, р. 145]. Поэтому Престус справедливо указывает, что доминирование политиков в «публичных» проблемах может быть обусловлено не только их властными возможностями, но и отсутствием достаточной мотивации у других акторов городской политики. Здесь он по сути касается некоторых важных теоретико-концептуальных проблем в объяснении власти, на которые обращали внимание многие более поздние исследователи: насколько целесообразно говорить о власти (доминировании), если решение проблемы не вызывает серьезного сопротивления со стороны (потенциальных) оппонентов? [См. 21, p. 44-70; 22, c. 18-20]. Различными оказалось и соотношение влияния экономических и политических лидеров в разных городах: в Эджвуде при некотором доминировании экономических лидеров, власть все же была сравнительно равномерно распределена между ними и политиками, тогда как в Ривервью преобладание политиков было значительно более существенным [1, р. 139]. В Эджвуде имела место довольно сильная конкуренция между политической и экономической элитами, особенно в «частных» вопросах: экономическая элита продемонстрировала значительный интерес к делам общности, а политические лидеры не только доминировали в «публичных вопросах» (здание муниципалитета и проект по предотвращению наводнений), но и приняли достаточно активное участие в «частных» решениях [1, р. 100, 104-105]. Поддержанию конкуренции способствовал и «идеологический раскол» между политиками — членами Демократической партии и экономическими лидерами — членами Республиканской партии: обе группы стремились продемонстрировать свое превосходство над конкурентами в решении городских проблем [1, р. 105]. В целом лидеры Эджвуда имели более устойчивые организационные и социальные контакты и связи между собой,21 чем лидеры Ривервью; их группу Престус посчитал «хорошо интегрированной 20 Интересно, что в отечественных исследованиях, проводившихся в российских регионах в условиях широкой региональной автономии, была обнаружена та же закономерность: в слаборазвитых регионах доминировали административнополитические элиты, в более экономически развитых и богатых регионах власть «приватизировали» бизнес-элиты [20, с. 195-204]. 21 Престус обнаружил высокий уровень пересекающегося членства как среди экономических, так и политических лидеров в наиболее важных городских организациях (Торговая Палата, Кантри Клаб, Объединенный Фонд и др.) [1, р. 194195]. и гомогенной». Данное обстоятельство позитивно сказывалось на эффективности власти в городе: лидеры не только имели общие ценности и тесные контакты друг с другом, но и обладали возможностью осуществлять формальную и неформальную коммуникацию для решения городских проблем. Консенсус между наиболее влиятельными лидерами позволял им успешно поддерживать решения и обеспечивать ресурсами проекты городского развития [1, р. 197]. Результаты исследования позволили Престусу высказать предположение, что в «частных» решениях наблюдается более высокий уровень плюрализма, чем в «публичных»; в них участвует большее количество лидеров разных типов, представляющих большее количество организаций и, соответственно, потенциально более широкий спектр интересов [1, р. 107-108]. В Ривервью ситуация была иной: группа лидеров Ривервью оказалась менее интегрированной, чем в Эджвуде и взаимодействия внутри нее были менее интенсивными [1, р. 197, 200]. Фактором, ослабляющим конкуренцию в Ривервью, стала разобщенность бизнес-элиты, существенно снизившая ее влияние на городские дела [1, р. 149]. Кроме того, в Ривервью имела место большая политическая ангажированность лидеров, затруднявшая поиск компромисса; в результате сформировался иной (по сравнению с Эджвудом) «психологический климат» (psychological tone), обусловленный характером социальной и культурной интеграции. Если в Эджвуде сложился в целом позитивный имидж городской элиты, опирающийся на определенные успехи в развитии города, а экономические и политические лидеры участвовали в совместной деятельности, поддерживая здоровую конкуренцию между собой, то в Ривервью конкуренция оказалась менее продуктивной и имела место «тенденция к пораженчеству и разочарованию» среди многих представителей городской элиты, особенно среди экономических лидеров, часть которых в результате просто отошла от городских дел. У «психологического климата» были и объективные основания: в отличие от Эджвуда, Ривервью был лишен обилия экономических и личностных ресурсов [1, р. 146-147, 172, 211, 426]. *** В заключительной части книги Престус высказывает некоторые соображения нормативного порядка, касающиеся перспектив сохранения и развития плюрализма в общественной жизни американских городов. Исследование подтвердило, что характер власти, стиль лидерства и эффективность управления находятся в зависимости от структурных и деятельностных характеристик городских общностей. Существенные классовые, экономические и идеологические различия между группами при отсутствии значительных внутренних ресурсов, консенсуса среди лидеров и активного участия населения в городской жизни (ситуация в Ривервью) формируют тенденцию к элитизму и централизованному персонифицированному лидерству. И наоборот, социальная поддержка, общие ценности при наличии ресурсов и частной инициативы делают возможным минимизировать открытые проявления власти и обеспечить оптимальную конкуренцию среди лидеров [1, р. 426-428]. Сопоставляя полученные результаты с традиционными постулатами плюралистической теории, Престус не обнаружил достаточной степени участия граждан и общественно-политических организаций в принятии политических решений [1, р. 429]. При этом в небольших городских общностях, как показало не только это, но и другие исследования, следует ожидать значительного (около 30 процентов) совпадения субъектов принятия решений в различных сферах городской жизни, отражающего «степень элитизма» городской политики [1, р. 429-430]. Данные по Эджвуду в целом подтвердили выводы более ранних исследований, обнаруживших тенденцию к элитизму в тех властных структурах, где обычно доминируют экономические элиты. Однако в Ривервью командовали политические лидеры, но структура власти оказалась очень концентрированнной. Учитывая, что активную роль в принятии решений, судя по всем исследованиям, играет очень небольшая группа людей, их результаты можно считать весьма сходными. На основании этого Престус заключает, что различные выводы, к которым приходят исследователи, в большей степени связаны не с полученными данными как таковыми, а с их интерпретацией: «там, где социологи находят монополию власти и называют это элитизмом, политические исследователи обнаруживают олигополию, но определяют ее более благородным термином «плюрализм»» [1, р. 430-431]. Исследование также показало, что хотя традиционно демократия ассоциируется с высоким уровнем экономической стабильности, эти два параметра не всегда совпадают: эффективные политические решения, осуществляемые под контролем сильных экономических лидеров в Эджвуде не сопровождались активным участием граждан, что подразумевалось теорией плюралистической демократии [1, р. 431-432]. Наконец, признавая справедливой критику ранних исследований за «локализм», Престус указывает на возрастающую роль более высоких уровней власти и крупной индустрии в городской политике, все более ограничивающих степень городской автономии. Учитывая слабый интерес городских акторов к «внешним» решениям, в которых решающую роль играют более высокие уровни власти, Престус предполагает, что сужение городского политического пространства окажет негативное влияние на развитие плюрализма. И хотя демократия традиционно ассоциируется с небольшими общностями, именно на этом уровне упадок плюрализма может оказаться наиболее заметным [1, р. 432]. Эти и другие идеи сохраняют значимость и в настоящее время, хотя многие аспекты изучения структуры власти в городах претерпели существенные изменения [2]. В любом случае, изучение традиционной проблематики и методов, используемых в «ранних» эмпирических исследованиях власти, представляется отнюдь не бесполезным для отечественных исследователей региональных элит. Несмотря на то, что российский политический и культурный контексты существенно отличаются от американского, многие методологические, содержательные и нормативные аспекты зарубежного опыта вполне соответствуют современным российским реалиям. При этом Хантеру, Далю, Престусу и их коллегам нельзя отказать в глубине, тщательности и скурпулезности при проведении исследований и анализе их результатов. В данном отношении отечественная социология власти, делающая лишь первые шаги, имеет целый ряд заслуживающих внимания образцов. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. ЛИТЕРАТУРА Presthus R.V. Men at the Top. A Study in Community Power. New York: Oxford University Press, 1964. Ледяев В.Г. Модели эмпирического исследования власти: западный опыт // Власть и элиты в российской трансформации: Сб. научных статей / Под ред. А.В. Дуки. СПб.: Интерсоцис, 2005. С. 65-79. Agger R.E., Goldrich D., Swanson B.E. The Rulers and the Ruled. New York: John Wiley and Sons, Inc., 1964. Hunter F. Community Power Structure. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1953. Dahl R. Who Governs? Democracy and Power in American City. New Haven: Yale University Press, 1961. Ледяев В.Г. Социология власти: исследование Флойда Хантера // Социологический журнал. 2002. № 1. С. 96-114. Ледяев В.Г. Кто правит? Дискуссия вокруг концепции власти Роберта Даля // Социологический журнал. 2002. № 3. С. 31-68. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. Clark T.N. Community Structure, Power and Decision-making. Scraton: Chandler, 1968. Lineberry R., Sharkansky I. Urban Politics and Public Policy. 2nd. ed. New York: Harper and Raw, 1978. Walton J. Substance and artifact: The current status of research on community power structure // American Journal of Sociology. 1966. Vol. 71. № 4. P. 430-438. Ледяев В.Г. Классические методики определения субъектов политической власти: западный опыт // Политическая наука в современной России: время поиска и контуры эволюции: Ежегодник 2004. М.: РОССПЭН, 2004. С. 33-55. Shulze R.O., Blumberg L.U. The determination of local power elites // American Journal of Sociology. 1957. Vol. 63. № 3. P. 290-296. Aiken M. and Mott P.E. Introduction // The Structure of Community Power /Ed. by Michael Aiken and Paul E. Mott. — New York: Random House, 1970. P. 193-202. Hawley W.D. and Wirt F.M. Methodological problems in specifying patterns of community power // The Search for Community Power /Ed. by Willis D. Hawley and Frederick M. Wirt. Englewood Cliffs (NJ): Prentice Hall, 1974. P.129-138. Orum A. Introduction to Political Sociology. The Social Anatomy of the Body Politics. — Englewood Cliffs (NJ): Prentice Hall, 1978. Ледяев В.Г. Власть: Концептуальный анализ. М.: РОССПЭН, 2001. Rogers D. Who Governs: Democracy and Power in an American City. By Robert A. Dahl. New Haven: Yale University Press, 1961 // American Journal of Sociology. 1962. Vol. 68. No 2. P. 271-272. Stone C.N. Regime Politics: Governing Atlanta, 1946-1988. Lawrence: University Press of Kansas, 1989. Ледяев В.Г. Социология власти: теория городских политических режимов // Социологический журнал. 2006. № 3-4. С. 46-68. Перегудов С.П., Лапина Н.Ю., Семененко И.С. Группы интересов и российское государство. М.: Эдиториал УРСС, 1999. Dowding K. Power: Buckingham: Open University Press, 1996. Ледяев В.Г. Социология власти: концептуальные проблемы // Власть и элиты в современной России / Под ред. А.В. Дуки. СПб: Социологическое сообщество им. М.М. Ковалевского, 2003. С. 6-20. Ледяев Валерий Георгиевич – Ph.D. (Manchester, Government), доктор философских наук, профессор кафедры анализа социальных институтов Государственного университета – Высшей школы экономики. Адрес: 109263 г. Москва, ул. Артюхиной, д. 29/7, кв. 30. Телефон (дом.): (499)7423813; (раб.): (499)1520931, (моб.) 89262356305. Электронная почта: valeri_ledyaev@mail.ru
