Вашему вниманию представляется выставка «Политическое
advertisement
1 С.А. Ковалев, Председатель Фонда Андрея Сахарова СЛУЖИВОЕ ПРАВО Уважаемый читатель! У Вас в руках буклет выставки «Политическое «правосудие» и политические заключенные современной России». Её организаторы – влиятельные отечественные правозащитные организации – представили портреты наших сограждан, подвергнутых уголовному преследованию, и справки об их делах, неизбежно очень короткие. Это те лица, которых мы с полной уверенностью называем «политическими заключёнными», считая, что в их следственных и судебных делах самую значительную, если не решающую, роль сыграли отнюдь не правовые, а, напротив, политические мотивы преследующей их власти. Впрочем, к этому я ещё вернусь. Учредители выставки отнюдь не создавали галерею героев. Герой у этой выставки всего один – российское правосудие,- а персонажи выставки все без исключения – от тех, кто вызывает наше восхищение до тех, кто нам очень не симпатичен - просто иллюстрируют методы и решения этого единственного героя. Политически мотивированные судебные преследования - вовсе не единственный способ подавления властью гражданской активности. Увы, широко практикуются и многочисленные внесудебные методы политической дискриминации граждан России. Вот самый массовый – административный ресурс и фальсификации на выборах. Но выставка о заключённых, потому что наличие политических заключенных в стране с полной несомненностью свидетельствует о внутриполитической катастрофе. Ясно, что проблемы подобного рода не возникают случайно или в результате неизбежных недостатков судебной системы. Такие проблемы возникают только в странах тоталитарных или становящихся тоталитарными, и это явный индикатор далеко зашедшего антидемократического развития государства. А потому я начну с очерка политической эволюции постсоветской России. Россия переживает весьма острый период своего развития. Высшими политическими приоритетами нынешний режим провозгласил порядок и стабильность. Поначалу такую упорядоченную стабильность именовали «управляемой демократией», теперь – «демократией суверенной». Оба эти нехитрые риторические оборота значат примерно то же, что в советскую эпоху значили слова «социалистическая демократия» или « нерушимый союз партии и народа». Почти сто лет мы говорим о себе «демократия», хотя идеология власти в стране веками сводилась к двум пунктам – всевластию и несменяемости правящей группировки. Постепенно модернизируясь и совершенствуясь, особенно в последнее время, эта идеология господствует и сейчас. И добивается на наших глазах впечатляющих практических успехов. Руководящая верхушка переехала в Кремль из КГБ вместе со своими готовыми «конторскими» представлениями о государственности, готовой политической стратегией, своими политическими целями (догадайтесь, сколь близки они к демократии), и своими же, весьма специфическими, методами. Теперь ребята беспрепятственно завершают строительство – во-первых, максимально централизованной власти, не ограниченной никаким законом; во-вторых, системы преемственности власти, создающей ее фактическую несменяемость. Первое обеспечивается испытанными советскими инструментами – непрерывная властная вертикаль; главенство так называемого государственного, «державного», общенационального интереса, неведомого гражданам; и, разумеется, жестко собранные в едином кулаке все три понарошку независимые власти плюс четвертая – СМИ. Кстати, и кажущуюся смену власти удобно оборудовать по-прежнему, как при советских безальтернативных выборах; ведь и тогда фактически вовсю работали нынешние механизмы - административный ресурс и фальсификация. Этого достаточно. При 2 передаче власти из рук в руки, конечно вполне возможны соперничество и столкновения, разрешаемые комбинацией и интригой, но только не открытой и прозрачной политической конкуренцией перед избирателем. Увы, имитировать демократические процедуры оказалось не сложно. Что ж, посмотрим, что мы имеем, как говорится, на сегодняшний день. То, что принято называть «ныне действующей Конституцией», точнее было бы именовать «ныне бездействующей». Не выполнен ни один из базовых конституционных принципов. Провозглашенное разделение властей – бесстыдный миф. Обе палаты парламента заполонили назначенцы. Может быть, они и проходили строгий отбор. Даже наверное проходили. Но их отбирали не их оппоненты в честном споре. Их отбирало начальство. И потому, парламент – рупор Президента и образец сервильности. Судебная власть, как уже говорилось, наш главный герой, и основной разговор о ней впереди. Ясно, однако, что властью судебная система так и не стала. Марксистская догматика одержала верх над Конституцией: Право по-прежнему инструмент исполнительной власти, а вовсе не ее граница. Вот вам и всё разделение властей. Точно так же, как бывший СССР, Россия отнюдь не является федерацией, вопреки названию это унитарное государство. Автономия субъектов федерации – фикция, если губернатор субъекта назначается президентом федерации. Но тогда Конституция превращается в пиаровский текст, имитирующий демократию для покладистых западных партнеров, готовых удовлетвориться имитацией. Тогда страна не имеет Основного Закона и руководствуется вместо него текущими соображениями власти. А власть – уже не управляющий, получивший временные полномочия от народа, который есть единственный хозяин страны и конституционный источник власти. Власть просто вытеснила хозяина, она не подотчётна народу, она опять воплощает совсем другую, византийскую, державную модель. В которой государство не обслуживающий аппарат, а, напротив, сверхценная мистическая сущность, обслуживаемая всем народом и каждым гражданином. И тогда власть абсолютна в своих начальственных возможностях и абсолютна в своей безответственности. Вот вам пример. Башкирский город Благовещенск. Милиция провела короткую карательную операцию – избила несколько сот жителей. Сейчас перед судом восемь изуверов. А что же Министр внутренних дел Нургалиев? Он благоденствует и получает очередные награды. Президент как ни в чем не бывало вояжирует по миру. Какой ещё президент был бы так благосклонен к своему министру и так неблагосклонен к своему народу? Саддам Хусейн? Милошевич? А сколько сот таких примеров представила нам за прошедшие годы Чечня? Чечня же демонстрирует в чистом виде крайний случай имитации демократической процедуры при исполнении наглого гаерского фокуса – народного переизбрания начальственных бандитов. Мало того, что во всех четырёх недавних чеченских голосованиях начиная с референдума марта 2003 очевидны прямые фальсификации, так ведь и сами голосования в целом нелегитимны. Законодательство запрещает выборы и иные голосования в условиях чрезвычайного положения, ибо в этих условиях невозможно обеспечить свободу волеизъявления. Хотя чрезвычайное положение противозаконно никогда не вводилось в Чечне, фактически там действует один из самых строгих возможных вариантов режима ЧП. Какое уж тут волеизъявление при блокпостах на дорогах, постоянных зачистках, да к тому ещё нередкие исчезновения людей и появление их невесть откуда взявшихся трупов и прочие прелести тамошнего «налаживающегося быта». Свобода-с! В общем, Чечня в голом виде показывает нам то, что по всей стране совершается под сурдинку – несменяемость «демократически сменяемой» власти. Превращая власть в самовластие, наши лидеры без остатка уничтожают своего смертельного врага – сам принцип Права, Права вне политики и над политикой, вне государственной власти и над нею (замечу, кстати, что никакого механизма, способного подчинить власть закону, в стране никогда отродясь и не было). Но это, однако, тем чаще 3 понуждает их использовать наше суррогатное законодательство и ещё более суррогатное правосудие. На сцену напыщенно выступает герой этой заметки – служивое право. Тактика нашей, с позволения сказать, элиты, укрепляющей нашу модель, с позволения сказать, государственности, сводится, в основном, к этакой публичной педагогике, весьма, впрочем, небезобидной для тех, кто назначен на роль наглядных пособий. А вот учителями, ну, в крайности, ассистентами учителей, на эти уроки, как правило, нанимают как раз судей. Сам факт участия суда в этом своеобразном политическом просвещении имеет огромное значение. Внутриполитическое – сами понимаете, какой почтительный ужас испытывают к суду в стране 12-ти пунктов 58-й статьи, троек и ГУЛАГа. И международное – судебный макияж, впрочем, проще и точнее по-лагерному, «марафет», очень прилично выглядит в законопослушных странах. От судейских требуется немногое, давно привычное и родное – прежде всего, твердо знать, что идёшь в процесс не какие-то там прения сторон оценивать, а защищать интересы государства; значит, иметь политическое чутьё, понимать лредмет и задачу урока; следовательно, понимать и птичий язык – по-русски-то тебе никто эту задачу объяснять не станет; словом, нужно твердо владеть основами «права Андрея Януарьевича Вышинского», как он фальсифицировать юридическую логику. Это очень страшно видеть потому, что начиналась ведь судебная реформа. Она вмещала и высокие идеи Права, и идеал беспристрастного, независимого суда, и вполне трезвый расчёт. Она уже немало дала и обещала много больше. Между прочим, и каждому судье лично в том числе. И что ж, назад к Вышинскому? Судейский корпус так легко расстался с завоёванной уже было высотой? Увы, ответ безобразно прост. Все 70 с лишним советских лет не было у нас никакого судейского корпуса, ибо не было ни одного судьи. Все они были государственные чиновники невысокого ранга, беспрекословно послушные начальству. Так их учили профессора и жизнь. Представление о беспристрастном независимом арбитре, для которого государство лишь равноправная сторона в процессе и не более того, было бы в этой среде смертельно опасным кощунством. Не слишком многие интеллектуалы помалкивали о существовании «где-то там» подобного статуса. Подавляющее большинство искренне ощущало себя слугами государевыми, исполняющими – что поделаешь – необходимую грязную работу. Короткий сон девяностых, когда повеяло чем-то иным, не успели и осознать. И назад, в СССР. Не надо спрашивать о совести, которая толкнула бы судью на протест. Он перед своей совестью не один. Он перед этой бедной, беспомощной совестью выступает в составе целой судейской корпорации. Большевики правы – непобедимая сила здоровый коллектив. Не хочешь служить как все? Совесть тебе подавай? Ну и пошёл вон, вот как Пашин. Я позволю себе только напомнить несколько публичных уроков, о которых сказал выше - самых результативных, общественно важных с моей точки зрения. Или самых выразительных. Я постараюсь выделять в них роль суда, где сумею. Ну, а уж где не сумею сделать это достаточно убедительно – извините. Послушная пресса. Если власть стремится к подлинному господству, нет ничего важнее, нежели полностью подчинить себе СМИ в стране. (Хорошо бы и за её пределами, но уж это слишком. Там придётся довольствоваться немногими отдельными изданиями, на худой конец – отдельными журналистами.) Непременное условие существования открытого гражданского общества – свобода слова и прочно усвоенное уважение к чужому мнению. Точно так же, контроль над СМИ – необходимое условие тоталитаризма. Неожиданное открытие хрущёвского периода обнаружило – никакая, даже тоталитарная, власть не может существовать без минимальной поддержки в обществе, без некоторого запаса хотя бы псевдолегитимности. Именно разоблачения на XX съезде КПСС зародили в советском обществе мысль о том, что действия власти могут быть подвергнуты оценкам. Это было не вполне осознанное, но массовое восприятие. Вдруг обрушился некий абсолютный запрет, о котором не надлежало даже рассуждать. И мир не рухнул. Этот 4 переворот в массовом сознании на самом деле создал условия для того, чтобы инакомыслие стало общественным явлением – не важно, порицаемым или одобряемым, интересующим кого-то или отвергаемым, важно, что оно приобрело возможность существования вне отдельной головы или небольшой группы людей. Конечно, Самиздат благодаря этим трансформациям был востребован лишь частью общества, но наиболее активной и, как неожиданно оказалось позднее, приобретшей в то время заметное влияние в мировом общественном мнении. Что из всего этого вышло мы отлично понимаем. А ведь этот наш исторический прорыв был обусловлен не в последнюю очередь давлением СМИ – международных, а потом отечественных. Вот наша власть и ищет источник той самой псевдолегитимности в манипулировании СМИ. Публичную порку и весь процесс подчинения естественно было начинать с телевидения, это дорога к массам. Нет возможности, да и надобности, вновь описывать здесь разгром НТВ и ТВС. Здесь важны не детали, а общий рисунок операции. Она была жестокой, циничной, беспощадной. Власть проявила бульдожью хватку. Если бы бурные протесты не истощались вдвое, втрое дольше, чем это было в действительности, она всё равно не разжала бы челюстей. Эту добычу надлежало задушить. Публично проиграть эту драку означало для власти проиграть страну. О, если бы её оппоненты готовы были играть ва-банк! Но случилось то, что случилось. Урок оказался предельно результативным. Легко ли сказать, в стране возродилась цензура – более совершенная, эффективная нежели в СССР и на этот раз гибкая и дифференцированная. Ещё бы, цензуру восстановили, а государственного органа цензуры, какого-нибудь Главлита, - нет, как нет. Вместо него всё тем же публичным уроком воскрешён в каждом журналисте личный внутренний цензор, а этот парень и умней, и тактичней Главлита. Но всего важней другие две его особенности: его существование невозможно документально доказать; да вот и обмануть его, в отличие от Главлита, тоже невозможно. Главлитовский цензор ни в жизнь не осмелится сказать, что шварцевский Дракон не Гитлер, или не только Гитлер. А этот, внутренний, он ведь точно знает с кого ты своего Дракона пишешь. Подлый и точный план этого урока по сучьему чекистскому опыту опирается на трусость и слабость человека. Понятно, что благовидность погрома обеспечивал суд. Но это тот случай, когда вовсе неуместно было бы лезть здесь в громоздкие детали дела о налогах и долгах, да я бы и не сумел. Очевидно, однако, что судьи – и Вениамин Яковлев, и все другие – точно знали и политические цели процесса, и какого решения от них ждут, и что за этим воспоследует. Послушный бизнес. Предмет и наглядные пособия этого урока были выбраны как нельзя более удачно. В деле «ЮКОСа», цели власти, ее страхи, её приемы оказались просты и цинично обнажены. Руководителей «ЮКОСа» - М.Б.Ходорковского и П.А.Лебедева - обвинили в мошенничествах и в неуплате налогов, - как личных, так и причитающихся государству с компании. Поддержка обвинения в обществе была практически 100%-но гарантирована в виду полной несомненности расхожей истины о том, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Ну и, в самом деле, вряд ли сотни стремительно выросших баснословных отечественных состояний есть свидетельство русского финансового гения! Дело обстояло гораздо проще, гения не требовалось. Государственная власть продавала крупную собственность по ею самой установленным ценам и по правилам торга, которые опять-таки устанавливала сама же. Между прочим, по официальным советским (и постсоветским!) утверждениям продавала она не свою собственность, а собственность общенародную, которую именовали для сугубой неясности чаще достоянием, от чего дело, однако, не меняется. Государство выступало в качестве распорядителя и управляющего народной собственности, имея эту собственность «в ответственном распоряжении». Вот этот самый нерадивый распорядитель преступно разбазарил чужую собственность за бросовые цены и одного из приобретателей взял да и 5 посадил на скамью подсудимых, взваливши на него свою собственную вину. Почему именно этого и почему именно его одного? Да потому, что этот крупный собственник пожелал воспользоваться своим конституционным правом задавать власти неудобные для нее вопросы и заявить о неудобных для нее политических намерениях. Он, видите ли, занимает независимую политическую позицию! Декларировав открытость компании ЮКОС, полную прозрачность её дел и отчетности, Ходорковский недвусмысленно потребовал того же и от самой власти. Более того, он прямо заявил о намерении организовывать и финансировать оппозицию. Кремлю не нужно было объяснять, как с такими деньжищами создают политическую оппозицию. Что- что, а уж это команда знала отлично! Достаточно вспомнить, как за два месяца до выборов эта самая команда стыдно сказать из чего «сляпала» будущую партию власти – легендарного «Медведя» (Межрегиональное объединение «Единство»). Так что оставить гордеца без наказания было бы просто опасно – дурной пример заразителен, миллиардеров в стране стало очень много, народ они амбициозный. Потому урок, адресованный бизнессообществу, требовался срочный и жестокий, я бы даже сказал, с нарочитыми юридическими огрехами, чтобы каждому было ясно, что никакие деньги, никакие адвокаты, и никакие заграничные связи не спасают от царского гнева. Публикаций по судебному делу «ЮКОСа» предостаточно, нет надобности их переизлагать. Позволю себе только одно замечание. Интересно, как образовались миллиардные налоговые задолженности? Как могли их годами не замечать налоговые ведомства? Неужели они не проводили обязательных проверок и ревизий, предусмотренных нормативными документами? Оказывается, проводили. Не раз. И результаты проверок приобщены к делу. В этих документах сказано, что налоги уплачены своевременно и в полном объёме. Подлинность заключений о ревизиях сомнений не вызвала. Но и претензий к налоговикам ни у суда, ни у прокуратуры не возникло! Да как же так? Ведь это же налоговая ревизия, а не рецензия на спектакль! Ведь тут не может быть двух мнений – существуют обязательные скрупулёзнейшие правила лроведения налоговых проверок. Ведь ежели уголовный суд обнаружил злонамеренный налоговый обман, так значит налоговая инспекция совершила тягчайшее должностное преступление! Кому же нужен инспектор (а, кстати, и соответствующий министр тоже), который сквозь пальцы пропускает налоговые утечки в миллиарды долларов?! Заметьте, здесь опять сквозит та же логика, которая обнаружилась при обсуждении претензий относительно сделок эпохи ранней приватизации. Сегодня вас и ваши поступки оценивают по одним критериям, завтра по другим. Правила меняются по ходу игры и всегда, почему-то, одним игроком. Такой игрок никогда не проигрывает. Как говорится, «знать бы прикуп, можно не работать». Урок бизнесменам удался на славу. Резюмировать его естественно на языке, адекватном ситуации и её создателям. Это грубоватый, но выразительный язык, объединяющий всех «социально близких» нашей власти. А эта власть по сути дела обратилась через мещанский суд к адмиралам и капитанам отечественного бизнеса приблизительно с такими словами: «Воруй, сука, да помни, кто тебя крышует!». Адмиралы усвоили. Они понятливые. И ещё. Многие не уверены, что после разгрома «ЮКОСа» его огромные деньги целиком осели в казначейских закромах. Эксперты называют подконтрольные членам властной группировки разные экономические структуры, мимо которых не протекли эти финансовые потоки. Кажется, это только подозрение, но оно правдоподобно – не вполне корректными представляются специалистам пути упомянутых потоков. Как-то странно, например, выглядит то обстоятельство, что наш президент оказался одновременно гарантом Конституции и гарантом «Байкалфинансгрупп», заведомо подставного покупателя «Юганскнефтегаза», крупнейшей части «ЮКОСа». Эта самая никому не ведомая «Байкалфинансгрупп» возникла ниоткуда, осела в каком-то тверском ресторане и 6 растворилась в тумане, едва только успевши перепродать в рекомендованные ей хорошие руки свою грандиозную покупку. Бог весть, откуда господин Президент так хорошо знал эту невидимую финансовую группу? Последние помехи на пути к порядку. Гражданское общество, как младший партнёр и верный соратник власти. Теперь самым важным для власти и для ее доктрины порядка объектом стали общественные организации. Ещё во младенчестве советской власти остатки дореволюционных самодеятельных структур, или робко возникавшие новые образования, были разгромлены как контрреволюционные – думаю, нет надобности пояснять неизбежность этого варварского погрома в нашей истории. На опустевшем месте государство создавало некие муляжи. В конце 80-х – начале 90-х эти советские «GONGO» без сопротивления и даже без стонов агонии приказали долго жить – практически все и почти синхронно. (GONGO – Governmentally Organized Nongovernmental Organizations – организованные государством негосударственные организации, были в СССР единственной суррогатной, демонстрационной формой раболепных, до предела «опущенных» ячеек, употреблявшихся советской властью в социальной, гуманитарной, т.н. общественно-политической, особенно международной сферах; специально подчеркну, эти характеристики в заметно меньшей мере относятся к другим, тоже, конечно, лжеобщественным, тоже сервильным, подчас до подлости, организациям, временами небесполезно всё-таки работавшим в совсем иных сферах, - ну, например, к какому-нибудь «Всесоюзному обществу физиологов» и т.д. и т.п.) Нужно сказать, правда, что архитекторы перестройки (или, может быть, не до конца обузданное ими политбюро) пытались сопротивляться этому мору, на скорую руку создавая взамен почивших новые, ещё более подлые GONGO. Но и они были весьма недолговечны. Совсем скоро исчез создававшийся с большой помпой и при нешуточной охране КГБ «Демократический Союз им. А.Д.Сахарова» (не следует путать с просто демсоюзом), не намного дольше барахталась якобы правозащитная якобы организация Ф.М. Бурлацкого. От всей затеи раннеперестроечной власти оседлать бурные волны тогдашнего демократического хаоса при помощи таких хитрых организационных махинаций осталась одна ЛДПР Жириновского, но это особый случай – «партия», изволите ли видеть. Теперь по крайней мере большинство из многотысячной армии НГО возникли и утвердились самостоятельно, без какого-либо государственного благословения. И уже это беспокоит нашу нынешнюю власть. Но что уж вовсе отвратительно режиму, так это то, что растущие, как грибы, умирающие, сливающиеся, разделяющиеся организации, повидимому, и сконцентрировали в себе неистраченный заряд общественного демократического энтузиазма начала 90-х гг. А между тем независимость общественных организаций записана в законе. Они сами создаются, сами определяют себе цели и задачи, сферу деятельности, сами выбирают главное направление этой деятельности, могут регистрироваться в качестве юридических лиц, а могут и не регистрироваться. Регистрирующие же органы обязаны осуществлять регистрацию, если заявленное организацией направление деятельности не противоречит закону. Таким образом, власти трудно, если не невозможно, осуществить прямое давление на эти организации, поскольку отсутствуют структуры, обязанные подчиняться руководящему влиянию. Проблемы власти становятся вовсе непростыми, ибо сталинские приёмы ей не по плечу, да и Сталину, между прочим, слава Богу сразу оказались бы не по плечу, очутись он внезапно в современной внешнеполитической ситуации. Тем временем, общественные структуры довольно быстро приобрели некоторый опыт работы, профессионализировались. Существенным условием этой профессионализации стала финансовая поддержка со стороны очень разнообразных и многочисленных зарубежных фондов, как правило, общественных и очень редко государственных. Собственно, только это грантовое финансирование и было условием профессионализации некоммерческих организаций, поскольку оно давало возможность 7 заинтересованным работникам–энтузиастам заниматься своими исследованиями систематически, как основным видом деятельности. (Само собой ясно, я опускаю здесь общеочевидное важнейшее условие – уровень свободы в стране. Попросту, некоторое время тому назад не было риска оказаться в тюрьме, до сих пор можно совершенно свободно ездить за границу, ещё недавно можно было свободно читать и публиковать и даже сейчас пока существует такая свобода в интернете.) Это, естественно, заметно улучшало качество исследований, соответственно повышая уровень требований к этим исследованиям как со стороны грантодателей, так и со стороны общества. Нормальная, в общем, модель общественного развития с нормальной обратной связью. Но это же обстоятельство и создаёт потенциальную мишень атаки для власти, мишень, легко и естественно извлекаемую из исторических кладовых вместе с коренными понятиями возрождаемой прежней властной доктрины, такими, как советский коллективизм, советская ксенофобия, опирающаяся на жупел опасности, грозящей государству и народу со стороны внешних и внутренних врагов, и прочими атрибутами «передовой идеологии во вражеском кольце». Однако, самой по себе одной этой примитивной пропаганды заведомо недостаточно. Не скажу, чтобы продуманная кремлевская стратегия поразила чем-то неожиданным – давить неугодных и учреждать угодных, вот и весь её незатейливый смысл. И оба этих пункта уже увенчались некоторыми успехами. Самый удобный и эффективный способ давления на общественные организации это взять под контроль жизненные условия их существования - финансирование. Принятый 23 декабря 2005 г. федеральный закон, изменивший законы «Об общественных объединениях» и «О некоммерческих организациях», вызвал довольно интенсивную волну протестов со стороны общественности, но, как и следовало ожидать, вошел-таки в строй действующего законодательства. Закон этот прежде всего представляет собой, по-моему, набор технических норм, создающих для государственных органов возможность непрерывной ревизии финансовых и содержательных аспектов деятельности общественных организаций. Я знаю, что закон содержит и иные недемократические нормы, но для меня главное в нём состоит в двух вещах. Во-первых, это законодательство исходно содержало чудовищную с точки зрения цивилизованного права норму – возможность государственного контроля за соответствием деятельности организации её уставным целям. На обывательский взгляд эта норма вполне естественна, однако, она принципиально противоречит основным понятиям права. Соответствие или несоответствие работы организации её уставным целям входит в компетенцию и может быть предметом заботы исключительно членов организации. Если организация, в самом деле, независима, то государство может контролировать лишь соответствие деятельности организации Закону и не более того. Всякая озабоченность государства соответствием деятельности организации её уставу есть ничто иное, как отчетливое покушение на независимость организации. Хотя прежде, до 23 декабря 2005г, такая норма в законе также существовала, применить ее стало теперь гораздо проще, поскольку появилась возможность беспрепятственной и беспрерывной ревизии организации со стороны органов власти. Во-вторых, ни авторы законопроекта, ни президент страны даже и не думают скрывать основную цель своих юридических новелл. Путин неоднократно заявлял, что он не позволит финансировать из-за рубежа политическую деятельность. То же самое на разные лады повторяют наши законодатели - сенаторы и депутаты нижней палаты. Этот тезис для обывателя, только вчера еще жившего в Советском Союзе, выглядит уж вовсе несомненным. Более того, такое заявление выглядит правомерным и даже необходимым для заметной части мировой общественности (что, конечно, может обеспечить серьезную поддержку нашей власти в ее борьбе с независимой общественностью и гражданским обществом). Несмотря на распространенность подобных взглядов, существуют, тем не менее, чрезвычайно важные аспекты внутренней политики, которые мировое сообщество 8 уже давно договорилось не считать исключительно внутренним делом того или иного государства. После подписания Хельсинкских Соглашений в целом ряде саммитов ОБСЕ, а также иных международных конференций и межгосударственных симпозиумов было достигнуто общепринятое понимание того, что соблюдение прав личности не есть только лишь внутреннее дело государства. Права личности как центральное ядро современных понятий о праве, также как и некоторые демократические процедуры в государстве могут и должны быть предметом озабоченности и внимания всего мирового сообщества в целом. Между прочим, реформированный СССР в сентябре 1991 г. на Конференции ОБСЕ по человеческому измерению в Москве оказался одним из самых энергичных сторонников этой концепции, развивавшейся ранее в Белграде, Мадриде, Вене, а также в дальнейшем и после сентября 1991 г. В самом деле, эта концепция существенно ограничивает суверенитет. Можно сказать, что, в конечном счете, она стремится превратить суверенитет в понятие второстепенное, лишить его первого места в международной «таблице приоритетов». Помоему, однако, такой подход к понятию «суверенитет» естествен и неизбежен, ибо он есть главное направление политической эволюции мирового сообщества в XXI веке. Принимается это утверждение или нет, но существует международная договоренность о том, что основные демократические ценности оказываются за пределами государственного суверенитета, оказываются подвластными международной юрисдикции, превращаются в элемент международных обязательств, а не остаются в сфере внутренней политики. Эта ситуация зафиксирована на международном уровне в виде ряда соглашений. Таким образом, это снижение понятия «суверенитет» в данном случае - договорная норма международного права. Следовательно, по Конституции России она претендует на приоритет перед внутренним законодательством РФ. Если так, ни внутренний закон, ни Президент не правомочны ограничивать соображениями суверенитета политическую деятельность внутри страны в некотором, весьма определенном аспекте. Этот аспект достаточно важен и достаточно широк – это не только права личности, это и демократические процедуры в стране. И здесь международное вмешательство не только допустимо, но и очень желательно, поскольку это сферы политики, регулируемые международно-правовыми документами. Кстати, Совет Европы, куда входит и Россия, создан с единственной целью – коллективно контролировать развитие демократии в государствах-членах и вмешиваться, когда необходимо. Похоже, что новая редакция закона об общественных организациях и объединениях антиконституционна. Но если, напротив, было бы сочтено, что упомянутые соглашения, скажем, недостаточно высоки по рангу, или просто в силу вящей туманности международного права не годятся для доминирования над внутренним законодательством РФ? Ну что ж, помимо писаного закона есть фундаментальные принципы Права и апеллировать к принятым универсальным ценностям, значит защищать их. Это и есть, в самом общем виде, задача правозащитников, не так ли? Я не думаю, конечно, что брезгливый анализ отечественного законодательства мог бы разрешить создаваемые им трудности финансирования общественных организаций, но это уже другая проблема и совсем другой разговор. Теперь об учреждении «угодных» - втором фронте борьбы власти против самостоятельного гражданского общества. Разрозненные «перестроечные» попытки формирования в обществе ячеек «верных друзей власти» имеют свою короткую, не слишком результативную историю. Начало же совсем современных шагов в этом направлении ознаменовал Гражданский Форум 2003 года. Задачи власти на нём в грубых чертах были очевидны. Программа-максимум - создание «приводных ремней», в прежней терминологии, т.е. представительного органа, руководящего (!) гражданским обществом. На самом Гражданском Форуме эта идея не просто провалилась, государственные мужи и 9 немногие их помощники из общества были вынуждены её публично не предъявлять. Это случилось не само собой. Несколько наших товарищей – Рогинский, Аузан, к сожалению не знаю всех – достойно и жёстко отстояли в оргкомитете позицию – у гражданского общества не бывает начальников, не может быть никаких выборов общего руководства для пчеловодов, благотворителей, правозащитников, охотников и бардов. По-моему, это важный положительный итог Форума. Однако, хотя в указанном смысле Гражданский Форум пролетел для власти вхолостую, на нём она имела возможность искать в среде общественности конформистов. Несомненно, такие встречи, как ГФ способствовали власти в том, чтобы делить общественность на овнов и козлищ. Дальше были другие попытки, уже гораздо более прагматичные и масштабные. Нет смысла специально останавливаться на таких кремлевских проектах, как «Идущие вместе», «Наши», «Молодая гвардия» и иже с ними. Все это делается простыми и непристойными способами подобно тому, как когда-то создавался прообраз партии власти «Единая Россия», поощряя в обществе, а главное в подрастающем поколении беспредельный цинизм. Понятно, что на эти коммерчески созданные, попросту купленные объединения невозможно опереться в реальной работе, так же как нельзя и предъявить их никому заграницей в качестве «неоспоримого свидетельства демократии». Главным достижением власти в создании новых GONGO безусловно стала Общественная Палата. Собственно, Палата это попытка материализовать мечту о «приводных ремнях» - нельзя сказать, что вовсе уж тщетная попытка. Сообществу гражданских организаций просто сказали: «Ну, не хотите сами выбирать себе исполком гражданского общества, тем лучше – президент вам его назначит». Назначил. Не называть же, в самом деле, каким-нибудь другим словом эту шулерскую трёхходовку – механизм формирования Палаты. Но, между прочим, шулерская комбинация слабой не бывает – шулер с игры живёт. Вот почему возможен единственный совет – не садитесь с ним за ломберный столик. Это приличное решение почти состоялось, самые авторитетные правозащитные организации публично бойкотировали Палату. Полагаю, что эта позиция была весьма весомой, близкой к тому, чтобы вообще перечеркнуть мошенничество. Но потом две из них почему-то рекомендовали в Палату Г.М.Резника, не отказавшись, кстати, от бойкота (?). Боюсь, что такая непоследовательность дурной пример для других. Режим наш охотно развращает (ведь убеждать-то нечем) и в поисках влияния на общество, а пуще в стремлении оградить общество от всех других влияний, всё больше будет раздавать сомнительных чинов и привилегий. Не нужно искушать других нравственной невзыскательностью, она так легко усваивается. Так или иначе, Палата будет использована против независимости общества расчётливо, часто и вероломно. Завершая короткий очерк о начале осады НГО, этих центров кристаллизации еще не состоявшегося гражданского общества, хочу заметить, что модель общества, к которой стремится президентская команда, конечно, идейно чрезвычайно близка к советской модели. Но конкретные реалии этих моделей, по-моему, должны заметно отличаться. В СССР могли существовать лишь те НГО, которые государство само прямо создавало. Теперь, как я думаю, строят модель, в которой наряду с такими GONGO будут допущены и ясно одобренные, так сказать, приручённые властью самодеятельные НГО – уж слишком их много стало, всех упразднить невозможно. Вообще, мне кажется, как раз сфера общественных организаций и ещё, пожалуй, органы СМИ окажутся лучшей иллюстрацией энергично внедряемого в жизнь проекта общественного устройства страны, который был импортирован во власть из КГБ. Грубо говоря, в СССР власть могла и хотела присутствовать за каждым кухонным столом и в каждой постели. Нынешняя власть пока не может, но и не хочет этого. Она хочет расставить всех по стойлам – одни потеснее, другие попросторней. Границы стойла, конечно, условные, но непонятливым жизнь покажет, не бином Ньютона. В своём стойле делай, что хочешь; а выходить нельзя. Практикуются переводы из стойла в стойло, это важная форма поощрения и штрафа. 10 Хорошо чувствуешь границу, можешь получить помещение пошире; нарушаешь – ну, извини, придётся потесниться. Особенно интересны и важны обитатели самых просторных денников – они демонстрируют миру нашу демократию, им и критика позволена, притом не то, чтоб исключительно «конструктивная». Позволена и очень даже острая, но только чтобы ясно чувствовал стенку стойла на сегодняшний день. И ведь, главное, обитатель денника вполне может восхищаться (иногда даже искренно) собственной отвагой и осознавать важность своей миссии. Да и строгий учёт границы тоже может оказаться признаком мужества, как же – умный, твёрдый, храбрый человек не лезет на рожон, а упрямо воюет, трезво применяясь к фронтовым условиям. Неприятно увлекательная это игра – развивать детали схемы и находить вокруг наглядные примеры. Оставим её. Нельзя сказать, увы, чтобы наши НГО были оставлены вниманием судебной власти. Но троекратного «увы» заслуживает мрачное и уверенное предчувствие – это ещё цветочки, ягодки впереди. Упомяну два судебных примера. Выставка «Осторожно религия», здесь, в сахаровском центре. Подсудимые Ю.Самодуров и Л.Василовская. Не буду уходить в красочные детали, их много; не буду говорить об экспертных заключениях, образцах злобной безграмотности, положенных в основу доказательств вины; тем более не буду говорить о самой выставке и её подлинных целях. Но вот самое общее утверждение. Этот позорный «обезьяний процесс» заведомо антиконституционен. Утверждаю – даже если бы выставка являла собой ярчайший пример пропаганды воинствующего атеизма, то и тогда, в соответствие с Конституцией РФ, она не подлежала бы суду; она не была экспонирована вблизи храма, она не предлагалась вниманию верующих. Никак не предлагалась, не говоря уж о навязчивом, хотя бы о настойчивом предложении. Да вообще, она просто не была атеистической. А, кстати, атеизм у нас отнюдь не запрещён, уж это я помню точно, сам писал вторую главу Конституции. И чего стоят лжесвидетельства погромщиков, будто они не сговариваясь пришли (с краской и железными прутами, между прочим) на выставку и там случайно встретились, все шестеро! Вот вам суд, принимающий такие свидетельства, вот вам и 10 заповедей в сознании и в жизни шестерых православных христиан! В некотором смысле процесс Дмитриевского в Нижнем Новгороде как две капли воды похож на самодуровский. Опубликованы 2 заявления: обращение Закаева к российским избирателям (не голосуйте за Путина) и обращение Масхадова к Европарламенту (подумать только! Благодарит за признание депортации 1944г геноцидом! А надо было, вероятно, благодарить за депортацию!). Та же 282 ст. УК, тот же уровень экспертизы. Не удержусь, ну вот, например, чеченского, американского и еврейского народов не существует, ну просто нет в природе; а депортации, похоже, тоже не было, но может и была, но если и была, то она не преступна, поскольку оправдана политическими обстоятельствами и государственной необходимостью. Те же, по сути, формулы обвинения – разжигание вражды и ненависти; кого к кому? Нет ответа. Две молоденькие прокурорши. Одна исподтишка язык адвокатам показывает, а вот вразумительное слово из этих накрашенных ротиков клещами не вытащишь. Ну что бы, например, могло значить возбуждение расовой ненависти по отношению к конфликту в Чечне? Там что, монголы с неграми воюют? Вот два чистейших политических процесса; ещё 3-х марок на выставке нет лишь потому, что обвиняемые не сидели, будучи под следствием, и наказание тоже обошлось без лишения свободы. Гуманные эпизоды политического правосудия. Я очень коротко приведу их, так сказать, ради симметрии, пусть читатель знает, что и политическое правосудие бывает милосердным. Ну и ради того тоже, чтобы показать степень ангажированности политического суда. 11 Во всех подробностях известный, имевший большую прессу ростовский процесс. Подсудимый Юрий Буданов. Скорее всего читатель помнит что убийца Эльзы Кунгаевой, полковник Буданов, представал в официальных, либо полуофициальных, но очень высоких, высказываниях то как мерзавец, опозоривший армию, то как несчастная жертва болезней, контузий и тяжёлых фронтовых обстоятельств. Дело с судом, однако, зашло так далеко, что сочувствие к жертве пришлось целиком сосредоточить в нашей, разумеется, самой гуманной в мире, психиатрии. Но это отдельная песня. Я говорю об этом лишь для того, чтобы напомнить о сложном переплетении в процессе двух очень разных, но равно необходимых тенденций: доказать всему миру неотвратимость кары в РФ невзирая на чины и заслуги, но и не опорочить при этом уж слишком образ защитника демократической Конституции. Тут есть что читать и о чём размышлять, я же коротко коснусь двух эпизодов выпукло характеризующих Высокий Суд. Как помните, обвинение Буданова в изнасиловании Кунгаевой было категорически отвергнуто; характерные повреждения тела убитой взял на себя мл. сержант А.Егоров, якобы надругавшийся над трупом. Он был осуждён и тут же амнистирован. По поводу этой странной, мягко говоря, версии возникает масса недоуменных вопросов, но я не стану их ворошить, ограничусь одним, по-моему главным – вопросом вопросов. Об оценке доказательств судом. Вот картинка, ни одна её деталь не была в суде оспорена. КУНГ, такое помещение на колёсах, в котором живёт и работает командир полка. Полковник выставил караул, отодвинул его на значительное расстояние от КУНГа и распорядился никого к этому КУНГу не подпускать. А в КУНГе под громкую музыку (включил проигрыватель, говорит, чтобы «развеяться») совершенно голый (нет, когда пришли был он в одних плавках) мужчина допрашивает (а вы что подумали? Ай-яй-яй!) совершенно голую (тут уж вовсе в чём мать родила) женщину. Труп Эльзы Кунгаевой лежал навзничь на топчане. Очевидец один, он же обвиняемый. Он объяснил, что пострадавшая набросилась на него; спасая свою жизнь и будучи в сильном душевном потрясении он её и задушил. А почему голые? Да вот в пылу борьбы изорвали и сорвали друг с друга одежду. Вы, читатель, верите в эту версию? Я нет. Суд поверил. Вы полагаете, будто в отсутствие свидетелей проверить разные версии этого грязного убийства невозможно? Как раз не очень трудно, думаю я, если, конечно, следствие и суд добросовестны. Ну вот, например, где же эта сорванная и разорванная одежда? В судебном следствии о ней и не вспомнили. Суд мгновенно и с восторгом вцепился в этого осквернителя трупов Егорова. Дескать, нашёлся этот баловник, ну и ладно. А тогда чего там дальше исследовать – в пылу борьбы, так в пылу борьбы. Слов нет, диковатая какаято версия появления голой жертвы и голого убийцы, прямо скажем, неубедительная какаято. Чтобы уж такая была борьба, что уж вовсе нагишом вдруг оказались? Ну, да ладно, чай мы не в Страсбурге, не в Гааге какой-нибудь, всего-то Ростов-папа, прокатит! А ведь одежда-то есть и совсем она не порвана. Как показала экспертиза, одежда Эльзы Кунгаевой разрезана. Вот тебе и в пылу борьбы! Бедный Егоров! Об этих растленных судьях, о них-то чего жалеть. Другой эпизод. В деле фигурирует ст. лейтенант Р.Багреев, тот самый, которого Буданов вместе с нач. штаба И.Фёдоровым избили, бросили в зиндан, чуть не засыпали негашёной известью, - словом, тут уже широкое поле для правосудия, а о раздумьях над нравственным уровнем доблестной армии я уж и не говорю. Но я о другом – за что же на бедного лейтенанта эти напасти? А за то, что замешкался в контрольной учебной артиллерийской стрельбе. Замешкался же потому, что не хотел стрелять по цели разрывными снарядами и менял их на другие, которые не дадут осколков, я уж не помню, как их называют. А всё дело-то в том, что учебная цель – жилая чеченская деревня, вот лейтенант и не хотел посечь жителей осколками. И вот суд обсуждает то да сё, а о том, что в мишени живут люди – молчок; видимо, не имеет юридического значения. Это впечатляет. В самом деле, совсем слепая Фемида. 12 Дальше. Очень известное дело капитана Ульмана. Со своим небольшим отрядом он расстрелял в Чечне шестерых мирных жителей, ехавших в машине, а тела пытался сжечь. Его дважды оправдали (между прочим, судом присяжных) на том основании, что он якобы выполнял приказ. Это не доказано, но и не опровергнуто. Приказавшего или приказавших не нашли. Ищут ли? Как говорится, комментарии излишни. Есть, правда, тема присяжных, так сказать «глас народа», но это не сейчас. Или, напротив, всегда и везде? Всё же, прежде чем эту тему всерьёз поднимать, хорошо было бы узнать, какое же напутствие присяжным произносил судья, как объяснял закон? Говорил ли, например, что преступный приказ не освобождает от ответственности? И как были сформулированы вопросы присяжным? А, кстати, как формировалось жюри? Ещё. Как сообщил мне в ответ на мой запрос (ещё депутатский) заместитель генерального прокурора С.Н.Фридинский 29 августа 2001г. военнослужащий О. ограбил и изнасиловал жительницу Шали Д. Негодник был примерно наказан – 5 лет лишения свободы условно. Всё же правосудие обошлось с этим О. строже, нежели с прапорщиком Ч., получившим за то же самое, но совершенное в Ханкале 10 марта 2001г., только 4 года условно же. Впрочем, и за убийство на рынке в Гудермесе 21.08.2000 некто П. тоже получил условно, правда целых 6 лет. А вот 22 декабря 2000г. в селе Редухой 65-летняя Масани Шахгириева рискнула сказать солдатикам, что водки у неё сейчас нет, - и получила автоматную очередь в ноги. Соседи свезли её к медикам, а на рядового Ц. за эту грубость суд просто спустил собак – он получил 6 месяцев ограничения по военной службе. Это значит, что целые полгода бедный Ц. не мог бы, например, стать ефрейтором. Суд счёл, что он неосторожно обращался с оружием, а водка тут не при чем. Юноша, наверное, просто хотел пошутить со старушкой, нажал курок, а тут эта штука вдруг стала стрелять. Ну, я пишу не обзор, а примеров уже достаточно, но приведу ещё один, сейчас поймёте почему. Офицеры Галямин, Васильев и Мостовой за превышение должностных полномочий (а Мостовой ещё и за мошенничество) приговорены к 1 – 1,5 гг. лишения свободы условно. Эти судебные санкции связаны с легендарными зачистками Серноводска и Ассиновской в начале июля 2001 г. Тогда властям не удалось избежать огласки и многочисленные факты массовых задержаний, грабежей, убийств, избиений и пыток, исчезновений людей стали доступны СМИ, были документированы правозащитными организациями. И вот условно наказаны 3 офицера, которые, как сообщил С.Н.Фридинский в пресс-конференции 28. 03. 2003 «ненадлежащим образом исполняли служебные обязанности». Вот и всё. Нет виновных в пытках, грабежах, убийствах. Уголовные дела приостановлены в связи с «неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого в совершении преступления». Но и некоторые исчезнувшие тоже не найдены. Ответ С.Н.Фридинского на мой запрос содержит краткую справку о 51 судебном решении и те примеры, которые вы прочитали, входят в их число. Это всё, что было рассмотрено судами на 25 апреля 2003г. по уголовным делам служащих федеральных и чеченских республиканских силовых структур. 51 суд на многие сотни жалоб, многие сотни зафиксированных правозащитными миссиями случаев зверского насилия, иные из которых касались нескольких десятков жертв. А в пятидесяти одном суде только 19 подсудимых были приговорены к реальным срокам заключения. Выставка, для которой подготовлена эта статья, представляет политических заключенных; в этом разделе статьи я написал о другой, так сказать «снисходительной», функции точно того же самого «политического правосудия». Это ведь и есть его задача – имитировать суд, раздавая разные решения под продиктованный, или подчас угаданный политический заказ. Некоторые социальные последствия управляемого правосудия. У нас теперь принято много говорить о коррупции и энергично с ней бороться. И суды нет-нет, да и упоминаются в этой связи. А в приватных собеседованиях очень даже часто, 13 особенно при обсуждении гражданских дел о крупной недвижимости. От некоторых социологов мне приходилось слышать о существовании чуть ли не чёрного рынка, подпольного «тарифа на услуги», в этой области, так сказать, «цивилистики». А между тем такое коммерческое правосудие чрезвычайно легко используется политически. В самом деле, если меня можно купить, то, уж пожелание-то власти я исполню с особым рвением, ведь для меня это гарантия безопасности и надежда на твёрдый «левый» заработок. Из развивающихся в России политических тенденций несмотря на все заклинания как раз коррупция-то и произрастает. Чиновникам, послушным настолько, что они готовы ради начальственного намёка пренебречь законом, вы фактически подсказываете, как им можно подработать. Мы на другом уровне как бы возвращаемся в советскую систему. Тогда, например, за получение нищенской зарплаты продавца давалась солидная взятка в торготделе - за «право воровать». Если на должности продавца каким-то образом оказывался человек не готовый воровать или пытавшийся не воровать, то на него вешали чужое воровство и в конце концов сажали в тюрьму. От правдолюбца, не включённого в круговую поруку, избавлялись любым способом. Система, требующая безусловного послушания вопреки писаному праву, вопреки четким инструкциям, провозглашенным правилам игры, автоматически ведет к неустранимой, неискоренимой, непреоборимой коррупции. И наоборот, коррумпированная система всегда оказывается конформистской, всегда ищет себе защиту в политической правоверности и, увы, находит ее в системах, подобных нашей. Вообще говоря, печальные эти последствия фатально неизбежны, когда господствует марксистская концепция права-инструмента, к которой Россия вернулась без всякой её модернизации. Напротив, мощная защита от коррупции и злоупотреблений – право, стоящее вне политики, определяющее границы политики, как и любой другой деятельности. Политические заключённые. Кто они такие и зачем они власти. Враги народа? Повторюсь. Я уверен, что есть всего лишь одно внутренне непротиворечивое определение понятия политический заключенный – это человек, в судебном решении по делу которого определяющую или, во всяком случае, весьма важную роль сыграли политические мотивы власти. Попросту говоря, политический заключенный возникает всегда, когда неправосудное судебное решение продиктовано политическим интересом и только тогда. При этом неважно руководствовался ли сам подсудимый, какими бы то ни было политическими соображениями и какими именно, если руководствовался. Неважно сколь основательны были политические мотивы, повлиявшие на судебные решения и в чем именно состояла неправосудность решения: была ли допущена судом заведомо тенденциозная оценка доказательств, или даже приняты сфальсифицированные доказательства; были ли допущены серьезные процессуальные нарушения в судебном процессе или оставлены без внимания процессуальные нарушения во время следствия; была ли применена санкция, заведомо несоразмерная содеянному; имелись ли не принятые во внимание смягчающие обстоятельства, неисследованные должным образом доводы защиты или заключения экспертов, а также иные существенные нарушения судопроизводства или незаконные методы следствия. Все эти нарушения достаточны для признания пострадавшего политическим заключенным, если есть очевидные свидетельства того, что они были вызваны политическими соображениями судебной или иной власти. В отличие от узника совести политический заключенный вполне может оказаться человеком, действительно совершившим преступление. Ну, например, не совсем ясно является ли сам факт службы в немецкой полиции на оккупированных территориях преступлением. Но независимо от этого уж, наверное, в служебной деятельности немецкого полицая встречались, мягко говоря, не вполне законные эпизоды. Однако, судебные дела полицаев, с которыми мне приходилось сидеть, 14 были буквально набиты чудовищным враньем об участии в массовых расстрелах, с точным указанием числа жертв и даже списками имен, которые кочевали из приговора в приговор. Эти обвинения сплошь и рядом подкреплялись выбитыми на следствии лжесвидетельствами людей, которым прямо объявляли «цену» показаний – «будешь запираться, под «вышак» пойдешь»! У многих из нас служба в фашистской полиции не вызывала одобрения, но суд с его примитивной политической пропагандой совершал, несомненно, гораздо более тяжкое преступление. Утверждаю, эти несчастные полицаи – политические заключенные просто потому, что они жертвы подлого политического расчёта. Хочу еще раз подчеркнуть, политзаключенные – это вовсе не когорта славных героев, это одна из категорий жертв заказного правосудия. Бывают жертвы судебной коррупции, жертвы судебной безграмотности, начальственной мстительности, а бывают жертвы политического заказа. И эта последняя категория – политзаключенных – подлежит защите просто потому, что они осуждены несправедливо, а политически зависимая судебная система должна быть предметом особого беспокойства, поскольку представляет чрезвычайную опасность, ибо репродуцирует судебный произвол и несвободу. Еще раз замечу, что политические соображения подсудимого или преступника не имеют ровно никакого значения. Какие политические соображения были у сталинских жертв? Разве, что восхваление «отца народов». Этим миллионам людей во всем мире называемых «политзаключенными эры большого террора» совсем необязательно приписывать какой-то протест или политические соображения, поскольку этого протеста их просто-напросто не было! Что же касается намерений представлять на выставке в качестве ее персонажей людей далекой, может быть, даже враждебной для нас политической идеологии и деятельности, то это намерение следует из вышесказанного. Нравится нам это или нет, но люди, подвергшиеся заведомо незаконному, политически мотивированному преследованию и неправосудному осуждению являются политзаключенными. Мы можем не разделять идеологию этих людей, как мы не разделяем идеологию «Хизб ут-Тахрир аль Ислами», некоторые члены и симпатизанты которой представлены на выставке, а также идеологию Национал-большевистской партии, однако, мы должны понимать, что их политические взгляды не могут служить оправданием репрессий, тем более – фабрикации уголовных дел и пыток. Разумеется, есть веские основания для политической озабоченности деятельностью «Хизб-ут-Тахрир аль Ислами», и мы, устроители выставки, озабочены ею весьма серьезно. Но, мы продолжаем настаивать, что урон, наносимый государству современным российским «правосудием», серьезнее многократно. Например, в одном из случаев оно осудило человека за то, что свои обращения в Генпрокуратуру и Верховный Суд с просьбой предоставить текст решения Верховного суда о запрете «Хизб ут-Тахрир» для его обжалования он передал для ознакомления в СМИ и представителям местной и федеральной власти. Это было расценено судом как «вовлечение в террористическую деятельность» и подсудимый был приговорен к 4 годам 5 месяцам условно, отбыв при этом 2 месяца в заключении. Во множестве других случаев для подкрепления обвинительной базы подозреваемым при задержании подбрасываются взрывчатые вещества и боеприпасы. Отдельную группу составляют репрессии граждан мусульманского вероисповедания, которые отказываются лжесвидетельствовать против обвиняемых или оказывают своим заключенным единоверцам и их семьям гуманитарную помощь. Вообще-то говоря, современная российская власть, преследующая приверженцев исламской партии «Хизб-ут-Тахрир аль Ислами» под предлогом «борьбы с международным терроризмом» очень близка к ней по своей идеологии. Разница здесь состоит только в том, что полуграмотные ребята лишь стремятся устроить Халифат в неопределенно-удаленной перспективе, навязав тогда нам всем шариатское правосудие и 15 т.п., а власть уже сейчас устраивает систему очень близкую к подобному Халифату, создавая, в частности, централизованную власть в федеративном государстве. Что же касается молодых людей из «Национал-большевистской партии» (НБП), то здесь для нас опять же не столь важно, имеют ли нацболы какие-то политические убеждения или они вообще не понимают того, что такое нацизм и что такое большевизм. Важно то, что ребята были подвергнуты суду за мирный, ненасильственный протест, форма которого тянет максимум на легкое административное наказание. А что они там говорят о Сталине, Берии и Гулаге – это дело их глупости, а за глупость в цивилизованном государстве в тюрьму, как известно, не сажают. Как говорится, всех дураков сажать – тюрем не хватит! При этом еще раз отмечу, что мы не только не поощряем их деятельность, но и всячески порицаем ее. Одним из важнейших показателей отсутствия независимой системы правосудия в стране является наличие в ней политических заключенных. При этом важно то, что сами политические заключенные – есть лишь характеристика правосудия и отношения власти к понятию права, и не более того. Среди них могут оказаться как весьма достойные и заслуживающие уважения люди, так и последние негодяи. Так, среди многомиллионных жертв сталинского террора наряду со вполне достойными людьми, были и воры, и расхитители, и осведомители КГБ, и политические доносчики, да и сами палачи. К примеру, Л.П. Берия уж точно не был ни японским, ни немецким шпионом, а ведь осужден он был именно за это. Среди тех сталинских заключенных, которые были осуждены по политическим обвинениям на основании сфальсифицированных доказательств шпионажа, контрреволюционной деятельности и т.п. были действительно уголовные преступники, но осужденные совсем не за уголовные преступления, в отличие от заключенных, сидевших в уголовных лагерях и именуемых «социально близкими». И назвать политзаключенным любого из этой массы вовсе не означает повесить ему медаль на грудь: это означает возможность заколотить лишний гвоздь в гроб Вышинского. Лично я прекрасно помню каждого из 150 заключенных, сидевших когда-то вместе со мной в так называемой «политзоне» № 36 для особо опасных государственных преступников. Обвинения, предъявленные заключенным в этой зоне, были обвинениями в антисоветской агитации и пропаганде, в вооруженных попытках свержения советской власти, в измене родине посредством шпионажа или бегства заграницу с намерением впоследствии заняться шпионажем. И здесь, как и в других аналогичных зонах, которые я тоже неплохо знал, во всех, за единственным исключением, случаях достоверно и подробно известных мне дел ни одно из них не завершилось правосудным приговором. Исключение составляет человек, в самом деле, сотрудничавший с американской разведкой. Остальные «шпионы» никогда не занимались шпионажем; «антигосударственная деятельность» никогда не выходила за рамки действующей конституции СССР, а беглецы за границу искали место под солнцем и даже не помышляли об антисоветской политической деятельности. При этом опять-таки среди политзеков брежневского периода были очень разные люди и их отношения с законом складывались также очень по-разному. Появление политических заключенных в стране также непосредственно связано со столь необходимым для поддержания любого диктаторского режима свойством как формирование образа врага. Враги – как внешние, так и внутренние - нужны тоталитарной власти по многим причинам. Они, во-первых, есть способ доходчиво объяснить населению, почему в стране много неудач и проблем (этакий способ «отвода глаз»). Вовторых, наличие врагов помогает обосновать то, почему мы должны быть сплоченными, едиными и любить власть. Ведь получается, что власть оберегает нас от врагов и борется с врагами для нашей пользы, а мы, соответственно, должны ей в этом помогать. Причем это относиться как к внешним, так и к внутренним врагам. У последних, однако, есть еще одна функция, удобная для власти и оттого целенаправленно формируемая ею. Дело в 16 том, что внутренний враг – это предатель, который помогает врагу внешнему. А население должно нетерпимо относиться к предателям и поддерживать власть в ее «праведной» борьбе с ними. Вообще, роль предателя очень заманчива, потому что она вызывает естественное возмущение патриота. Кроме того, если у власти есть возможность объявить рьяного критика власти внутренним врагом, то его гораздо легче запугать, призвать к порядку и оказать на него общественно давление. Таким образом, внутренние враги (а, следовательно, и борьба с ними) выполняют дисциплинирующе воспитательную функцию. Идеологической поддержкой созданию необходимого образа врага может легко стать представление о том, что кто-то «копает под нашу родину», хочет узнать наши научные разработки, выведать государственные тайны и секреты. Так появляется когорта государственных шпионов в лице российских ученых и исследователей, которые составляют основную часть внутренних врагов в современной России. Более того, мы видим, что из среды научных работников привлекают, как правило, тех, кто вступает в деловые, контрактные взаимоотношения с зарубежными контрагентами. Поскольку последние являются представителями заграницы, а, следовательно, и потенциальными внешними врагами, то люди, вступающие в тесные деловые контакты с ними всегда привлекательны в качестве претендентов на роль врагов внутренних. Кроме того, в глазах власти подобное деловое взаимодействие с зарубежными партнерами есть, несомненно, «высовывание из стойла», поскольку такой способ заработка не является нормой для большинства российских граждан. Усугубляется ситуация тем, что такое высовывание вовне гораздо труднее контролируется, чем высовывание из стойла внутри страны. Так что из соображений из серии - «чтоб не повадно было», - спецслужбы оттачивают свое мастерство в процессе шпиономании, развернувшейся в нашей стране в последние годы. А ведь и стратегия, и тактика подобной работы отнюдь не новы. Напротив, эта конторская идея, прекрасно отработанная в структурах КГБ, полностью, в деталях воспроизводится в новых условиях. Так что поиск внутренних врагов, выраженный в шпиономании, является не только весьма удачным приемом, нацеленным на воспитание страха, но и хорошим практикумом для чекистов. В заключении хотелось бы отметить, что статья 30 Всеобщей Декларации прав человека и статья 5 Международного пакта о гражданских и политических правах недвусмысленно предупреждают относительно действий государства, посягающих на права и свободы. Вот этими-то действиями нашего государства российские правозащитники, организующие выставку, и озабочены в полном соответствии с духом и буквой этих статей. Мы готовы опровергать социально опасные идеи «лимоновцев» или «Хизб-ут-Тахрир» и занимаемся этим. Но только политическое правосудие нашей страны представляется нам гораздо более опасным. Защищая от него только своих единомышленников, мы оказали бы скверную услугу самой идее независимой судебной власти и открытого гражданского общества.
