Илья Варшавский Фантастика вторгается в детектив, или

Сверхновый литературный журнал «Млечный Путь»
Выпуск 25
Содержание:
Илья Варшавский Фантастика вторгается в детектив, или
последнее дело комиссара Дебрэ
Ольга Бэйс Детективные страсти
Наталья Сорокоумова Ассимиляция
Виктор Леденев Предназначение
Александр Лаптев Предатель
Валерий Генкин, Александр Кацура Сеть
Виктор Лазарев Еще раз...
*
*
*
Илья Варшавский
Фантастика вторгается в детектив, или последнее дело
комиссара Дебрэ
1. Хмурое утро
Комиссар Дебрэ проснулся в 9 часов. Впрочем, «проснулся» не то слово. Если вы до
трех часов ночи занимались тем, что бесплодно обшаривали огромный особняк в поисках
спрятанной кем-то бомбы с часовым механизмом, если после этого вас терзал жестокий
приступ язвы желудка и вам вкатили изрядную дозу наркотика, то правильнее было бы
сказать, что вы очухались или, в крайнем случае, продрали глаза.
Дебрэ надавил пальцами на живот. Притаившаяся было боль снова рванула когтями
желудок. Вот она, награда за сорок лет работы в уголовной полиции. Тут все: и бессонные
ночи, и съеденные наспех сандвичи сомнительной свежести, и бесконечное количество
выкуренных трубок в поисках разгадки очередной головоломки. К сожалению, подорвано
не только здоровье, но нечто более существенное — вера в человека. Газеты,
захлебываясь, превозносят знаменитый метод комиссара Дебрэ. А если разобраться, что,
собственно, представляет этот пресловутый метод? Не что иное, как знание человеческих
слабостей и страстишек. Уж кому-кому, а Дебрэ известно, что огромное количество
преступлений совершается по совсем пустяковым поводам. Уязвленное самолюбие,
зависть, ревность. Странный парадокс: чем сложнее преступление, тем примитивнее его
причины. Полицейский комиссар должен быть прежде всего психологом, и тогда
становится ясным многое. В искусстве раскрытия преступлений не существует мелочей.
Очевидная версия — далеко не всегда самая правильная. Понять характер преступника,
уметь вжиться в его психологию, почувствовать подсознательные мотивы преступления
удается далеко не каждому, однако, если вы овладели этим методом, успех обеспечен. Но
какой ценой дается этот успех? Решение психологических этюдов требует максимального
напряжения всех духовных сил, а за это тоже приходится расплачиваться. Рано или
поздно вы чувствуете себя совершенно опустошенным, а люди, которые вас окружают...
Дебрэ взял с ночного столика трубку и протянул руку в поисках коробки с табаком. Ее
не оказалось на привычном месте, и тут он вспомнил все, что было ночью. Как он
корчился в кровати от боли и как перепуганная насмерть жена вызвала по телефону
доктора Малинду. Конечно, чушь вызывать в таких случаях полицейского врача,
специалиста по судебно-медицинской экспертизе, но мадам Дебрэ уверена, что Малинда
— лучший из врачей Парижа. Может быть, оно и так, но было бы спокойнее, если б
приехал не Малинда, а кто-нибудь другой. Тогда бы удалось обойти вопрос о курении. С
Малиндой это не прошло. «Отныне ни одной затяжки, вы слышите, мадам Дебрэ? Это на
вашей совести. Весь табак — немедленно в мусоропровод!»
Дебрэ встал и босиком, чтобы не привлечь внимания жены, прошел в переднюю. Он
пошарил в карманах пальто. Тщетная надежда! Кисет с табаком исчез и оттуда.
Дебрэ тихонько выругался и, посасывая пустую трубку, снова улегся в постель. «Ну его
все к дьяволу! — подумал он. — Сегодня же подаю прошение об отставке. В конце
концов, жизнь на пенсии тоже имеет свои прелести». Он представил себе маленький
домик на берегу Луары, который они с женой давно уже облюбовали для покупки. Жить
подальше от Парижа, удить рыбу и читать детективные романы. Спать до десяти часов,
вечером смотреть передачи по телевизору. Совсем неплохо. Можно еще разводить
шампиньоны. Итак, решено! Прошение будет вручено сегодня. Откладывать не имеет
смысла, тем более что дело с бомбой в особняке Костагенов, видимо, просто дурацкая
мистификация.
Комиссар закрыл глаза и попытался вспомнить голос человека, звонившего ему по
телефону. Он говорил через платок. Старый трюк. Как удалось выяснить, звонил из
автомата в районе Монмартра. В преувеличенно учтивых выражениях сообщил о
готовящемся покушении. На вопрос, откуда ему это известно, не ответил. Просто
положил трубку. Интересно, зачем это ему понадобилось? Ведь особняк Костагенов...
Дебрэ вскочил и торопливо начал одеваться. Он совершенно забыл, что бедняга
Морранс до сих пор дежурит у особняка.
Стояла отвратительная погода. Холодный ноябрьский ветер гнал со стороны Сены
низкие тучи. Моросил дождь пополам со снегом. Прохожие шли, подняв воротники
пальто и упрятав руки в карманы. Веселый, жизнерадостный Париж выглядел сегодня
серым, как на выцветшей фотографии.
На углу бульвара Вольтера Дебрэ, вместо того чтобы сесть в автобус, взял такси.
Он велел шоферу остановиться в начале улицы и пешком пошел по направлению к
особняку Костагенов. Вот оно, нелепое здание постройки начала XVIII века. Интересно,
сколько представителей рода Костагенов родилось и умерло под этой крышей? Вообще-то
владельцы одного из крупнейших состояний могли бы обзавестись домом
покомфортабельнее. Дебрэ вспомнил многочисленные коридоры, тупики, винтовые
лестницы и потайные двери. Право, в наше время все это выглядит просто глупо.
В маленьком скверике, наискосок от дома, сидел съежившийся от холода Морранс.
— Доброе утро, малыш!
— О, это вы, комиссар! А я думал, что обо мне уже забыли.
— Ну, рассказывай.
— Рассказывать нечего. Никто не входил и не выходил. Только час назад во двор
въехал зеленщик, оставил там овощи и уехал.
Дебрэ нахмурился.
— Вот как?! Нужно посмотреть, что он там привез.
— Проверил. Завел разговор об артишоках и капусте и перещупал все кочаны.
Ничего...
— Ладно, отправляйся спать.
— А разве меня не сменят?
— Нет. Видимо, все дело не стоит выеденного яйца. Просто глупая шутка. Меня ждет
на углу такси, если хочешь, подвезу домой.
— Спасибо, комиссар, но, право, если я сейчас не выпью рюмочку, грипп мне
обеспечен, а тут как раз поблизости...
— Хорошо, лечись, но не переусердствуй.
Дебрэ похлопал его по плечу и направился к такси.
2. Зоя Никитична
На набережной Орфевр ветер казался еще более холодным. Дебрэ углубился под своды
здания уголовной полиции, где вечно гулял сквозняк, быстро поднялся по лестнице и
вдохнул привычный застоявшийся запах табака и пыли. Он невольно ощутил грусть при
мысли, что скоро ему уже не придется приходить сюда каждое утро.
Он вошел в кабинет и повесил в стенной шкаф пальто и шляпу. В кабинете было
холодно, и Дебрэ вновь пожалел, что так легко согласился убрать старую печку. Пожалуй,
несколько хороших поленьев были бы сейчас как раз кстати. Открыв дверь в комнату
инспекторов, он сделал приветственный жест.
— Что нового, мальчики?
— Два раза звонили из министерства внутренних дел, — сказал Дюка. — Просили вас
позвонить, как только придете. Телефон я записал на вашем блокноте.
— Ладно! — недовольно буркнул Дебрэ. — Позвоню, когда будет время.
Он не сомневался в том, что история с бомбой уже известна чиновникам министерства.
Глупейшая ситуация. Наверняка инспекторы зубоскалили все утро по этому поводу.
Рассказывали в лицах, как комиссар попался на элементарную мистификацию, полночи
разрывал уголь в подвале и ползал по чердаку. А теперь еще эти сопляки в министерстве!
Дебрэ сунул в рот трубку и машинально похлопал себя по карманам. Вспомнив, что
табака нет, он совсем расстроился.
Ведь у каждого из нас бывают такие дни, когда все не клеится. Правда?
Он достал из ящика чистый лист бумаги и принялся составлять прошение об отставке.
Вошел Дюка и принес свежую почту. В это время зазвонил телефон.
— Послушай, — попросил Дебрэ, ставя размашистую подпись под прошением.
Дюка снял трубку.
— Это вас, комиссар. Из министерства.
Дебрэ поморщился и придвинул к себе аппарат.
— Комиссар Дебрэ у телефона!
Несколько минут он слушал, удивленно подняв брови, а затем кратко сказал: «Хорошо,
присылайте». — и раздраженно дал отбой.
— Что-нибудь новое, комиссар? — спросил Дюка.
— У них всегда что-нибудь новое. Сейчас нам пришлют практикантку.
Дюка улыбнулся.
— Женщина-криминалист, как раз то, чего нам не хватало! Умоляю, комиссар, если
она хорошенькая, прикомандируйте ее ко мне.
Дебрэ засопел. Он сегодня не был расположен к шуткам.
— Не знаю, как насчет внешности, а вот то, что она русская, мне уже известно.
Дюка свистнул.
— Русская? Откуда же такой сюрприз?
— Из Ленинграда. По научному обмену.
— Так... Какие-нибудь распоряжения будут?
— Встретить ее на улице и привести сюда.
— Слушаюсь! — Дюка осторожно прикрыл за собой дверь.
Дебрэ спрятал прошение в стол и начал просматривать почту. Он делал пометки на
полях, кому из инспекторов следует подготовить ответ. Все это были мелкие дела, но
Дебрэ хотелось разделаться с ними до вступления в должность нового комиссара. Чем
меньше окажется незаконченной работы, тем скорее он сможет покинуть стены уголовной
полиции. Он догадывался, кто будет назначен на его место. Комиссар района Иври, один
из тех молокососов с университетским образованием, которые сейчас так быстро
продвигаются по служебной лестнице... Да... В наше время все меняется, даже
полицейская служба. На смену старой гвардии, считавшей раскрытие преступлений
искусством, приходят молодые апостолы электронного века. Дебрэ усмехнулся, вспомнив
статью, в которой автор доказывал, что один вычислительный центр может заменить
сотню квалифицированных криминалистов. Нет уж, дудки! Никогда ваши электронные
машины не будут в состоянии проникнуть в самую глубь человеческой души, а без этого
нельзя раскрыть ни одно серьезное преступление. Конечно, полезно иметь под рукой
электронную машину для быстрого получения справок, но разве в этом дело?
— Разрешите, комиссар? — Дюка приоткрыл дверь и подмигнул Дебрэ.
— Прошу вас!
Дверь распахнулась, и в кабинет вошла женщина.
С профессиональной точностью Дебрэ отметил, что лет ей больше сорока, рост сто
шестьдесят сантиметров, вес около восьмидесяти килограммов, что цвет губной помады
плохо гармонирует с лаком для ногтей, что она близорука и что очки с толстыми стеклами
отнюдь ее не красят.
— Прошу! — повторил он, встав из-за стола, и направился ей навстречу.
— Комиссар Дебрэ?
— К вашим услугам.
— Моя фамилия Стрелкина, Зоя Никитична Стрелкина. Вот письмо из министерства
внутренних дел. — Она вынула из сумочки конверт.
— Да, я знаю. Мне звонили.
Дебрэ жестом пригласил ее и Дюка сесть.
— Итак, мадам Стель...
— О, просто Зоя Никитична.
— Зоя Ники... — Произнести это странное имя было не под силу ни одному французу.
— Зоя... Ники?..
Стрелкина рассмеялась.
— Зовите меня просто Зоя. Это легче. А я вас буду называть «комиссар», хорошо?
— Хорошо. Вы надолго к нам?
— Недели на две. Дело в том, что моя основная работа в Сорбонне, а здесь я надеюсь
собрать дополнительный материал к своей диссертации.
— Что ж, — Дебрэ встал, показывая, что аудиенция закончена. — Я вас
прикомандирую к инспектору Дюка. Ему тоже будет полезно ознакомиться с методами
советских криминалистов.
На лице Дюка было написано такое отчаяние, что Дебрэ счет нужным позолотить
пилюлю.
— Дюка — один из способнейших инспекторов. Лучше его никто не введет вас в курс
работы уголовной полиции.
Стрелкина громко расхохоталась.
— О нет, комиссар! Тут явное недоразумение. Зря вы не прочли письмо. Я не
криминалистка, а литературовед. Ничему научить инспектора Дюка я не смогу. Меня
интересуете вы, а не уголовная полиция.
— Простите, я не совсем понимаю...
— Конечно, не понимаете. Поэтому я и хочу объяснить. Тема моей диссертации —
проникновение фантастики в детектив. А вы меня интересуете потому, что ведь именно
вы послужили Сименону прототипом комиссара Мегрэ, не правда ли?
Дебрэ нахмурился. Упоминание о комиссаре Мегрэ всегда вызывало у него сложные и
противоречивые чувства. С одной стороны, конечно, лестно, что весь мир знает тебя как
двойника литературного героя, а с другой...
— В известной степени это так, — нехотя ответил он. — Сименон действительно
использовал материалы ряда дел, которые я расследовал. Больше того, он неплохо понял
мой метод. Однако в ряде случаев...
— Прекрасно! — перебила Стрелкина. — В конце концов, Сименон писатель, а не
газетный репортер. За ним всегда остается право на художественный вымысел. Именно
поэтому я намерена ознакомиться с методом мышления самого комиссара Дебрэ.
— С какой целью? — сухо спросил он.
— Чтобы выяснить, подчинен ли он целиком законам классического детектива, или
наш электронно-атомный век внес в него элементы, свойственные современной
фантастике.
— Если вы имеете в виду применение электронных машин для расследования
преступлений, то могу прямо сказать, что считаю это ерундой. Я сторонник
психологического метода, и никакая машина...
Стрелкина не дала ему договорить:
— Речь идет не о машинах, а именно о психологическом методе. Точнее — о
человеческом мышлении. Оно может быть разным. Например, рациональным или
парадоксальным. Современной фантастике, как и науке, все в большей степени становится
свойственно парадоксальное мышление. Не ошибусь, если скажу, что это веяние века.
Наступает время, когда преступники тоже начинают мыслить иначе, и если тот, кто
расследует преступление, не в состоянии понять заложенный в нем парадокс, то рано или
поздно... — Она оборвала свою тираду очень выразительной гримасой.
Дебрэ сел. Ему совершенно ни к чему была эта практикантка со всеми ее
сумасбродными идеями. Однако перед выходом на пенсию не стоило портить отношения
с министерством внутренних дел. Ведь наградные, на которые он мог рассчитывать... А
может быть, он просто хитрил сам с собой. Вполне благовидный предлог, чтобы отложить
на две недели прошение об отставке. Объяснить жене, что при создавшейся ситуации его
присутствие здесь просто необходимо. Международный культурный обмен и все такое.
— Так как вы представляете себе свою работу здесь?
— О, я ни на что не претендую! Разрешите мне быть безмолвной свидетельницей
вашей работы. Если вы здесь поставите для меня маленький столик, я буду вполне
удовлетворена, а чтобы быть вам полезной, я могла бы взять на себя секретарские
обязанности.
Этого только не хватало!
— Я привык обходиться без секретаря, — сказал Дебрэ. — Что же касается столика, то
Дюка все сейчас устроит.
— Отлично! — Стрелкина извлекла из сумочки портсигар. — Вы не возражаете?
— Пожалуйста, курите.
При этом глаза Дебрэ загорелись хищным огнем. Стрелкина протянула ему портсигар.
— Если разрешите, я возьму две.
Он разорвал сигареты и высыпал табак в трубку. Тем временем Стрелкина уже успела
закурить.
Дюка вдохнул воздух и удивленно поднял брови.
Дебрэ зажег трубку. Казалось, что у него под носом вспыхнул пороховой заряд.
— Кхе-кхе-кхе!
— Что, слишком крепкие? — осведомилась Стрелкина.
— Да... кхе-кхе! Любопытный табак.
— Сигареты «Памир». Других я не признаю.
— И много их у вас? — деликатно спросил Дюка.
— Целый чемодан. Меня еще в Москве предупредили, что ваши сигареты — трава.
— Вот что, малыш, — сказал Дебрэ. — Пошли-ка кого-нибудь за табаком.
3. Красный «Понтиак»
Прошло три дня. Для Дебрэ это был самый тяжкий период за все сорок лет работы в
уголовной полиции. Он постоянно чувствовал себя кем-то вроде диковинного зверя в
зоопарке. Стрелкина не спускала с него любопытных глаз. При этом у нее был такой
напряженный вид, словно сию минуту должно было начаться расследование какогонибудь головоломного преступления.
Между тем дела все шли ерундовые, и инспекторы только изредка заходили в кабинет
комиссара с докладом о поимке мелкого воришки или об очередном угоне автомобиля.
Последние годы Дебрэ привык в такие периоды затишья дремать в кресле, зажав
зубами потухшую трубку. В присутствии же постороннего человека ему приходилось
симулировать напряженную деятельность, в которой решительно не было никакой
необходимости.
Зоя Никитична курила одну сигарету за другой из своего неисчерпаемого запаса.
Постоянный запах табачного дыма заставил Дебрэ плюнуть на все предписания доктора
Малинды. Теперь у него на работе всегда был табак. Дома дело обстояло сложнее. Мадам
Дебрэ с редким искусством обнаруживала все подозрительные запахи. Но попался все же
комиссар на работе. Он шел по коридору, пуская клубы дыма, когда неожиданно
столкнулся с доктором Малиндой. Последовало короткое, но бурное объяснение, в
результате которого Дебрэ удалось уговорить врача ничего не сообщать жене, а взамен
пришлось дать согласие пройти несколько сеансов внушения.
Гипноз — великая вещь, но если вы курили свыше сорока лет, то он может только
погасить желание, но никак не уничтожить его. Тем более, когда у вас постоянно под
носом кто-то курит.
Немудрено, что в этот день Дебрэ был в отвратительном настроении. Больше всего его
раздражала Стрелкина. Ведь каждый из нас в таких случаях готов сделать виновником
своих бед кого угодно, только не самого себя.
Дебрэ казалось, что, сумей он хоть на день сплавить куда-нибудь практикантку, все
пошло бы иначе. Наконец, перебрав все возможные варианты, он с преувеличенной
вежливостью спросил:
— Может быть, мадам хочет посетить Лувр?
— О, я была в Лувре несколько раз.
— Тогда, может быть, поездка в Версаль? Правда, в это время года он не так хорош,
как летом, но для иностранцев...
— Я была в Версале летом.
Дебрэ начал яростно сосать пустую трубку. Он был уверен, что еще час наедине с этой
невозмутимой женщиной сведет его с ума. Нужно было что-то предпринять. Сослаться на
недомогание и уйти домой? Но как в этом случае объяснить жене причину такого раннего
возвращения? Он молил судьбу, чтобы она послала ему сегодня хоть самое ерундовое
убийство. Ведь тогда он смог бы наконец продемонстрировать свой знаменитый метод, а
Стрелкина удовольствовалась бы одним примером и вернулась к своим занятиям в
Сорбонне. Наконец Дебрэ решился:
— Может быть, мадам окажет мне честь пообедать со мной? Тут неподалеку есть
кабачок, излюбленный уголовниками. Право, ни в одном детективном романе вы не
найдете такой коллекции преступных типов.
— Охотно, комиссар! Только не называйте меня «мадам». Мы ведь с вами
договорились.
Конечно, Дебрэ немного преувеличил, когда говорил об уголовниках. Это был
обычный кабачок, охотно посещаемый проститутками и сутенерами. Они все знали
комиссара в лицо, и, когда он со своей спутницей появился в дверях, наступила
напряженная тишина. Все с любопытством разглядывали Стрелкину.
К ним подошел гарсон и проводил к свободному столику в углу.
— Сегодня есть отличное жиго! — доверительно нагнулся он к Дебрэ.
— Как вы относитесь к жиго, Зоя? — спросил комиссар.
— Ну что ж, жиго так жиго.
Комиссара тоже вполне устраивала баранина после утренней порции овсяной каши.
— Что мы будем пить?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Водку я днем не пью, а все ваши вина — ужасная кислятина. Впрочем,
закажите мне то же, что и себе.
— Хорошо! Две рюмки перно.
Гарсон мгновенно выполнил заказ.
— За ваши успехи, комиссар!
Она чуть пригубила и удивленно взглянула на Дебрэ.
— У вас кашель?
— Нет, почему вы думаете?
— У нас эта штука продается в аптеках от кашля.
— Гм... — Дебрэ принялся за баранину.
Когда подали кофе, Стрелкина с увлечением начала пересказывать содержание какогото научно-фантастического романа. Дебрэ рассеянно слушал. Его мало интересовала
фантастика. Во всяком случае, значительно меньше, чем пара, сидящая в другом углу
кабачка. Мужчина ничего особенного собой не представлял. Обычный тип, какого можно
встретить повсюду. Массивного телосложения, облачен в вельветовые брюки и замшевую
куртку со множеством застежек. Густые черные волосы, мохнатые брови, мясистый нос,
под которым красовались тщательно подбритые усики. Не то коммивояжер, не то
альфонс, а может быть, и то и другое. Женщина же явно принадлежала к
привилегированному слою общества, хотя одета была нарочито скромно, видимо для того,
чтобы не привлекать здесь лишнего внимания. Опытный глаз Дебрэ отметил золотой
портсигар с бриллиантовой монограммой, который она небрежна вертела в пальцах, и
безукоризненный покрой синего костюма. Красота ее холеного лица усугублялась
огромными расширенными зрачками наркоманки. Такие глаза бывают обычно у человека,
принявшего большую дозу морфия. Именно эти глаза заставили комиссара напрячь
память. Где-то он их уже видел.
Дебрэ вспомнил. Это было ночью в особняке Костагенов, когда он искал там
спрятанную бомбу. Конечно, это была та женщина, которая прошла мимо него по
коридору в тончайшем пеньюаре, оставляя за собой аромат дорогих духов. Его тогда еще
поразило странное выражение ее глаз и неуверенная походка.
— Правда, интересно? — прервала Стрелкина его воспоминания. — Рассказывать
дальше?
— Да, пожалуйста!
Дебрэ по движению губ пытался определить, о чем разговаривает та пара. Женщина
почувствовала его взгляд, посмотрела на Дебрэ, нахмурилась и что-то сказала своему
спутнику. Они поднялись, женщина вынула из сумочки ассигнацию, положила на столик
и направилась к выходу. Мужчина последовал за ней.
— Простите! — перебил Дебрэ Стрелкину. — Я вас покину на несколько минут. Мне
нужно отдать кое-какие распоряжения Моррансу.
Он подошел к телефону, откуда можно было, оставаясь незамеченным, вести
наблюдение за улицей.
Наискось от кабачка стоял красный «понтиак», спортивная модель последнего
выпуска. Мужчина в замшевой куртке открыл дверцу, пропустил вперед свою даму, а сам
сел за руль.
Дебрэ подождал, пока они отъехали, и записал номер машины. После этого он
позвонил в уголовную полицию.
— Инспектор Морранс у телефона!
— Слушай, малыш, — тихо сказал Дебрэ, — узнай-ка быстренько, кому принадлежит
«понтиак». Номер я тебе сейчас назову. Записывай!
— Слушаю, комиссар!
Дебрэ продиктовал ему номер машины.
— Куда вам сообщить?
— Я буду через полчаса.
Он вернулся к столику. Стрелкина курила очередную сигарету, жадно рассматривая
компанию подвыпивших парней.
— Уголовники? — шепотом спросила она Дебрэ.
— Безусловно! — ответил комиссар. Он хорошо знал этих славных ребят — мясников
с Центрального рынка, но нельзя же разочаровывать практикантку. Ведь он сам ей обещал
роскошную коллекцию уголовных типов.
В кабинете на столе его уже ждало донесение Морранса. Красный «понтиак» две
недели назад был взят напрокат неким Жаном Пьебефом, проживающим на улице
Франсуа, дом 15, по профессии спортивным комментатором. Плата за машину была
внесена за месяц вперед.
— Странно! — сказал Дебрэ. — Очень странно!
— Что странно? — поинтересовалась Стрелкина.
— Странно, что после сеанса гипноза мне хочется курить еще больше, а курить
противно, — уклончиво ответил комиссар.
4. Серебряный ледоруб
Весь воскресный день Дебрэ нервничал. К этому было несколько причин. Его удручала
жесткая диета, установленная женой, раздражало непроходящее желание курить. Кроме
того, комиссар непрестанно думал о Жане Пьебефе. Какое отношение мог иметь этот
вульгарный тип к аристократическому дому Костагенов? Не был ли он замешан в этой
глупейшей шутке с бомбой? Но если действительно о бомбе сообщил он, то какими
соображениями при этом руководствовался?
Наконец уже поздно вечером, когда мадам Дебрэ включила телевизор, комиссар
заявил, что пойдет прогуляться.
Он купил в киоске на углу маленькую пачку табака и с наслаждением закурил. Первая
же затяжка его немного успокоила. Попыхивая трубкой, Дебрэ направился к особняку
Костагенов.
Ветер по-прежнему гнал тучи, и только временами в их просвете показывался диск
луны. Дебрэ выбрал себе наблюдательный пункт в скверике. Это затененное место делало
его невидимым с улицы.
Очевидно, в особняке уже спали. Лишь в одном из окон второго этажа сквозь щель в
плотной занавеси виднелся свет, но и тот вскоре погас.
Весь облик старинного здания с облупившимися колоннами почему-то вызывал у
Дебрэ тревогу. Он никак не мог отделаться от мысли, что какая-то таинственная угроза
нависла над обитателями этого дома...
Когда комиссар вернулся домой, мадам Дебрэ уже спала.
— Где ты был так долго? — спросила она, не открывая глаз.
— Гулял, — буркнул Дебрэ и погасил свет в спальне.
Уснул он сразу, но всю ночь его терзали кошмары, и все они были так или иначе
связаны с особняком Костагенов.
На работу Дебрэ явился позже обычного. Едва он открыл дверь, как навстречу ему
бросилась взволнованная Стрелкина.
— Ах, комиссар! Я уже вас совсем заждалась! Убит Леон Костаген. Морранс и Дюка
уже там, а я решила подождать вас. Вы ведь возьмете меня с собой, правда?
— Да, — сказал Дебрэ.
У подъезда особняка стояло три автомобиля. Двое полицейских с трудом сдерживали
любопытных. Несколько поодаль стояла группа репортеров. Видимо, им не разрешали
войти.
— На второй этаж, комиссар, — почтительно сказал полицейский.
Дебрэ поднялся по уже знакомой ему мраморной лестнице. За ним, пыхтя от
возбуждения, следовала Стрелкина.
В дверях их встретил Морранс.
— Убит во сне ударом ледоруба в висок, — отрапортовал он. — Мы пока ничего не
трогали. Видимо, преступник проник через дверь угольного подвала. Есть следы угля на
полу. Вышел тем же путем. Шел в носках, ботинки надел уже на улице. Дальше след
теряется, собака не берет. Убийство произошло не с целью грабежа: бумажник, в котором
крупная сумма, лежит на ночном столике. Сейчас прибудет врач из соседнего округа.
— Почему не Малинда?
Морранс усмехнулся.
— Малинда отколол номер! В субботу уехал с женой в Компьень. Вчера вечером в
Сен-Дени у самого комиссариата смял крыло полицейской машине. Когда составляли
протокол, обругал инспектора скотиной и отказался предъявить документы. Они его
задержали до утра. Сегодня позвонили, и я подтвердил, что он наш сотрудник. Обещали
отпустить.
— Ладно!
Дебрэ подошел к кровати. Фотограф делал снимки. Убитый лежал на боку. На вид ему
было лет 35. Несмотря на раздробленный висок, у него было безмятежное выражение
лица, какое бывает у человека, убитого во сне.
— Все, комиссар! — сказал фотограф. — Двенадцать снимков.
— Хорошо.
Дебрэ приподнял одеяло. Убитый был совершенно гол. Тренированное, загорелое тело
спортсмена, все мышцы расслаблены. Смерть наступила мгновенно, даже не проснулся.
— Так... — Дебрэ вновь накинул на него одеяло. — Кто обнаружил труп?
— Огюстен, дворецкий.
— Когда?
— В девять часов утра. Он всегда в это время приносит кофе.
— Кто сообщил в полицию?
— Он же.
— Когда?
— В пять минут десятого.
— Удар был нанесен этой штукой?
— Совершенно верно! Мы ее пока не трогали, могут быть отпечатки пальцев.
— Едва ли. Человек, идущий на преступление, сняв ботинки, редко забывает надеть
перчатки. Все же проверить нужно.
Дюка опрыскал орудие убийства фиксатором и поднял, держа за лезвие рукой,
обернутой платком.
— А ну, покажи-ка. — Дебрэ подошел поближе и взглянул на серебряную табличку,
украшавшую рукоятку. — Что это такое?
— Серебряный ледоруб, — ответил Дюка. — Высшая награда ассоциации
альпинистов. Преподнесена убитому два года назад.
— Позови Огюстена, — обратился Дебрэ к Моррансу.
Дебрэ помнил Огюстена еще с той ночи. Это он сопровождал комиссара по особняку.
Сейчас у дворецкого был совсем перепуганный вид. Дебрэ предложил ему сесть. Дюка,
Морранс и Стрелкина отошли к окну.
— Когда вы поступили в этот дом? — задал вопрос Дебрэ.
— Пятнадцать лет назад. Тогда еще были живы старые господа, а месье Леон и месье
Пьер учились.
— Кто такой месье Пьер?
— Брат.., покойного... месье Леона. — Дворецкий взглянул на кровать и снова опустил
глаза.
— Месье Пьер живет тут?
— Да.
— Кто еще живет в доме?
— Мадам. Жена... месье Леона.
— Кто еще?
— Камилла, горничная мадам Костаген.
— А остальная прислуга?
— Шофер, кухарка и еще одна горничная, но они приходящие.
— У кого из прислуги есть ключи от входных дверей?
— Только у меня и у Камиллы.
— Кто запирает двери на ночь?
— Я.
— Сколько дверей?
— Три.
— А дверь от угольного подвала?
— Она никогда не запиралась.
— Почему?
— Попасть из подвала в дом посторонний человек не может, пройти можно только
через потайной ход.
— Это тот ход, который вы мне показывали, когда я искал бомбу?
— Тот самый.
— В котором часу месье Леон вчера вернулся домой?
— Он вчера вообще не выходил из дому.
— А месье Пьер?
— Тоже.
— Когда вы заперли двери?
— В десять часов.
— Мадам Костаген тоже была дома?
— Нет. Она вернулась около одиннадцати.
— Она сама открыла дверь?
— Ключ был вставлен изнутри, и она позвонила. Я ей открыл.
— Когда вы легли спать?
— Сразу после этого.
— Ночью вы ничего не слышали?
— Нет.
— Где расположена ваша комната?
— В первом этаже.
— А комната Камиллы?
— Рядом с моей.
— Во сколько вы сегодня встали?
— В восемь часов. В это время обычно приходит прислуга.
— Через какую дверь они входят?
— Ту, которая ведет со двора.
— Она была утром заперта?
— Да.
— А остальные двери?
— Тоже.
— Прислуге известно о существовании потайного хода из угольного подвала?
— Нет, неизвестно.
— Итак, вы впустили прислугу. Что вы делали дальше?
— Сварил месье Леону кофе.
— Почему не кухарка?
— Я всегда это делаю сам.
— Когда вы отнесли кофе наверх?
— В девять часов. В это время я обычно бужу месье Леона. Я постучал в дверь, он не
ответил. Тогда я вошел и увидел...
Дворецкий вытащил из кармана платок и приложил к глазам.
Дебрэ подождал, пока он немного успокоится, и задал новый вопрос:
— Что вы сделали после того, как увидели труп?
— Побежал сообщить мадам Костаген.
— Где находится ее комната?
— Рядом.
— Эта дверь ведет к ней?
—Да.
— Значит, вы не побежали, а просто вошли через эту дверь?
— Нет, эта дверь всегда заперта.
— Вот как? И давно?
— Больше года.
— Как реагировала мадам Костаген на смерть мужа?
— Она... Мне не сразу удалось ее разбудить... Она часто принимает снотворное и... Я
решил, что лучше сразу сообщу в полицию, а потом уже...
— Месье Леон всегда спал без пижамы?
— Да, с детства.
— Вам знакома эта вещь? — Дебрэ указал на ледоруб.
— Да, это приз, который получил месье Леон.
— Где он обычно находился?
— Кто?
— Этот приз.
— Вон там, над каминной полкой.
Дебрэ подошел к камину, на котором красовалось несколько кубков. Все они, как
явствовало из выгравированных надписей, были получены Леоном Костагеном за
различные спортивные достижения.
В это время в комнату вошел маленький толстый человек с чемоданчиком в руке:
— Комиссар Дебрэ? Доктор Жаневье. Дело в том, что меня просили заменить доктора
Малинду.
— Пожалуйста, вот труп.
Доктор Жаневье занялся покойником.
— Вот что, мальчики, — обратился Дебрэ к инспекторам, — допросите приходящую
прислугу. Остальными я займусь сам. А вы, Огюстен, свободны.
— Мне можно остаться с вами? — спросила Стрелкина.
— Ну что ж, оставайтесь.
Тем временем врач закончил осмотр и вытер руки бумажной салфеткой, извлеченной
из чемоданчика.
— Когда наступила смерть? — спросил Дебрэ.
— Десять — двенадцать часов назад. Точнее это можно будет сказать после вскрытия.
Дебрэ взглянул на часы. Было десять часов тридцать минут утра. Итак, убийство
произошло вчера вечером.
5. Луиза Костаген
Дебрэ пришлось дважды постучать, прежде чем за дверью комнаты мадам Костаген
раздался слабый голос, приглашавший войти.
Да, это была она, все в том же пеньюаре. Она полулежала в глубоком кресле.
— Комиссар Дебрэ, мадам. — Он показал свой жетон. — А это моя помощница,
мадам… э-э-э… Зоя.
Стрелкина поклонилась.
Хозяйка поморщилась и небрежным жестом предложила им сесть.
— Я буду вынужден задать вам несколько вопросов.
Она даже не удостоила его ответом. Только пожала плечами.
— Мое присутствие не помешает? — неожиданно раздался голос.
Дебрэ оглянулся и невольно вздрогнул. В старинном вольтеровском кресле у камина
сидел убитый Леон Костаген. Ошибки быть не могло. Это было то же волевое лицо с
чеканным профилем и густыми каштановыми волосами, спадавшими на лоб.
Двойник убитого с трудом поднялся, и тут Дебрэ увидел, что голова покоится на
туловище горбатого карлика.
— Месье Пьер?
— Совершенно верно, комиссар. — В его голосе звучала горькая насмешка. — Пьер
Костаген, брат Леона.
— Я бы предпочел поговорить с вами отдельно, — сказал Дебрэ, — а пока...
— Понимаю. Извините, Луиза, но мне придется на время вас покинуть...
Дебрэ вновь почудилась в его голосе насмешка. Он подождал, пока за Пьером
закрылась дверь, и обратился к Луизе:
— Я понимаю, мадам, ваше горе, но в интересах следствия...
— Нельзя ли обойтись без вступления?
— Как вам будет угодно.
Дебрэ поглядел на туалетный столик, где среди многочисленных баночек и флаконов
лежал медицинский шприц.
— Итак, первый вопрос: с какого времени вы прибегаете к наркотикам?
Луиза встала и убрала шприц в ящик.
— Это вас не касается, комиссар, и к следствию не имеет никакого отношения.
— Допустим, — согласился Дебрэ. — Сейчас я не буду настаивать на ответе. Тогда
другой вопрос: когда вы вчера вернулись домой?
Она снова пожала плечами.
— Точно не помню. Кажется, около десяти.
— Вы виделись с мужем вчера вечером?
— Нет.
— Прошли сразу к себе в комнату?
— Да.
— И легли спать?
— Да.
— Вы крепко спите?
— Да.
— Морфий?
— Снотворное.
Луиза, не вставая, взяла со столика коробку с люминалом и швырнула на колени Дебрэ.
— Значит, вы ночью ничего не слышали?
— Нет.
— Где вы провели вечер?
— Это вас не касается.
— И все же?..
— Ужинала в ресторане.
— С кем?
— Не имеет значения. Ну, хотя бы с любовником.
— На чем вы приехали домой?
— На такси.
— А почему вас не подвез на своем «понтиаке» Жан Пьебеф?
Луиза побледнела и закусила губу.
— Ах, вы и это знаете?! Что ж, ничего другого от полицейской ищейки ждать не
приходится! Так вот, комиссар, больше ни на один ваш вопрос я отвечать не стану. Прошу
оставить меня в покое.
— И все же я вынужден вам задать еще один вопрос: кто ведет денежные дела вашей
семьи?
— Метр Севаль. Все?
— Пока все, мадам. — Дебрэ встал, вежливо поклонился, пропустил вперед Стрелкину
и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Теперь вы приметесь за Пьера? — спросила Стрелкина.
— Пожалуй, это преждевременно. Сейчас меня больше интересует Камилла, горничная
мадам Костаген.
6. Снова красный «Понтиак»
Трудно было предположить, что такая женщина, как Луиза Костаген, выберет себе в
горничные древнюю старуху, к тому же весьма неопрятного вида. Маленькие злобные
глаза Камиллы поочередно буравили Дебрэ и Стрелкину.
— Что вам от меня нужно?
— Каковы ваши обязанности в этом доме?
— Прибираю в комнате госпожи.
— И, надеюсь, пользуетесь ее полным доверием?
Старуха фыркнула.
— Доверием?! А как вы думаете, если я живу в этом доме уже тридцать пять лет? Нет
уж, комиссар, спросите что-нибудь поумнее.
— Итак, вы живете тут тридцать пять лет. Значит, вы поступили еще до рождения
нынешних хозяев?
— Я была кормилицей Пьера и Леона.
— Они близнецы?
— Близнецы.
— А когда же Пьер получил увечье?
— Пяти месяцев от роду.
— При каких обстоятельствах?
Камилла извлекла из кармана передника клетчатый платок и громко высморкалась.
— Много знать хотите, комиссар.
— Вы обязаны отвечать на мои вопросы.
— Ишь какой! Молоды вы меня стращать!
Дебрэ усмехнулся. До чего же относительны наши понятия о возрасте. Вот этой
старухе он, шестидесятипятилетний полицейский, кажется юнцом. Впрочем,
обстоятельства увечья были ему ясны. Судя по всему, невольной виновницей была сама
Камилла. Пятимесячному ребенку выскользнуть из рук кормилицы не так уж сложно.
Естественно, что она не хочет об этом говорить. И так, видимо, постоянные укоры совести
не дают ей покоя.
— Хорошо, — примирительно сказал Дебрэ, — не будем ворошить старое.
— Вот так-то лучше.
— Какие были отношения между братьями? Они никогда не ссорились?
— Ссорились?! Вот уж дурацкий вопрос! Да они души не чаяли друг в друге, Пьер и
Леон! Всю жизнь, с самого рождения.
— Так... — Дебрэ машинально вынул из кармана трубку.
— А у нас тут не курят! — раздраженно сказала Камилла. — Если невтерпеж, выйдите
во двор.
Дебрэ повертел трубку в руках и спрятал в карман.
— Вы не замечали, чтобы между мадам Костаген и мужем были какие-нибудь ссоры?
— Я в чужие дела нос не сую.
— Принимала ли мадам Костаген здесь, в доме, своих знакомых?
— Нет.
— А сама часто уезжала?
— Когда надо, тогда и уезжала.
— Каждый день?
— Не знаю.
— Когда вы вчера легли спать?
— Вечером, а когда точно — не помню.
— Вы крепко спите?
— Как когда.
— Сегодня ночью вы ничего не слышали?
— Слышала.
— Что именно?
— Как храпит Огюстен. Эта старая перечница...
— Ладно. — Дебрэ встал. — Я вижу, вы преданная горничная. Ну что ж, может, нам
еще придется побеседовать.
— Из этой старухи много не вытянешь, — сказала Стрелкина, когда они снова
поднялись на второй этаж.
— Ошибаетесь, — буркнул Дебрэ. — Я считаю, что она нам сообщила очень важные
подробности.
— Какие?
Дебрэ не ответил.
Труп уже увезли на вскрытие. В комнате убитого был один Морранс.
— Ну как? — спросил Дебрэ.
— Вся приходящая прислуга допрошена. Видимо, у всех есть достаточно убедительное
алиби. Сейчас Дюка все это проверяет.
— Отлично! Мы едем в полицию.
— Как?! Разве вы не будете допрашивать Пьера Костагена? — удивилась Стрелкина.
— Вызвать такси? — спросил Морранс.
Дебрэ поморщился. Он очень редко пользовался казенной машиной, только в
исключительных случаях, когда за рулем сидел кто-нибудь из инспекторов. Сам он так и
не научился управлять автомобилем. Что же касается расходов на такси, то каждый из нас
с приближением пенсионного возраста становится немного скуповатым, не правда ли?
Поэтому привыкший к причудам шефа Морранс не удивился, когда комиссар
раздраженно заявил, что поедут они в автобусе.
Однако сегодня судьба уготовила им другой вид транспорта. Они прошли под
моросящим дождиком с полквартала, когда Дебрэ заметил на углу съежившуюся фигурку
Пьера Костагена. Горбун кого-то поджидал и явно нервничал. Он поминутно поглядывал
на часы, раздраженно топая ногой.
Дебрэ молча увлек своих спутников в ближайший подъезд.
— Что-нибудь случилось, комиссар? — спросил Морранс.
— Нет, но, вероятно, сейчас случится.
Вскоре в конце улицы показался красный «понтиак», идущий на большой скорости. Он
поравнялся с Пьером Костагеном и резко остановился. Человек за рулем опустил стекло.
Пьер бросился к машине.
— Пойдем! — сказал Дебрэ.
Пьер был настолько поглощен разговором с человеком за рулем, что вздрогнул, когда
Дебрэ сказал:
— Отвратительная погода для прогулок, мосье Костаген, не так ли?
Пьер состроил гримасу, многозначительно взглянул на водителя «понтиака» и, не
говоря ни слова, направился к дому.
Дебрэ открыл дверцу машины.
— Месье Жан Пьебеф, если не ошибаюсь?
— К вашим услугам.
— Садись-ка за руль, — обратился Дебрэ к Моррансу, — а мы сядем сзади.
— Что это за шутки?! — спросил огорошенный Пьебеф.
Дебрэ показал ему свой полицейский жетон.
— Вы арестованы!
— За что?!
— Вот об этом мы с вами поговорим в полиции.
7. Дебрэ отправляется завтракать
— Проведи его в арестантскую, малыш, и хорошенько обыщи машину, а я пока
займусь другими делами.
Дебрэ поднялся в кабинет, повесил промокшее пальто на гвоздь и закурил.
Стрелкина уселась за свой столик. Она с каким-то благоговейным трепетом уставилась
на комиссара, окутанного клубами дыма. Наконец-то начался настоящий детектив в духе
Сименона. Прошло минут десять, прежде чем она решилась обратиться к комиссару:
— Вы подозреваете этого Пьебефа в убийстве?
Дебрэ поморщился. Он терпеть не мог, когда кто- нибудь прерывал ход его мыслей.
— Как вы сказали? — переспросил он. — Подозреваю в убийстве?
— Да.
— В убийстве Леона Костагена?
— Конечно, кого же еще?
— Вот уж чепуха! Никакого отношения к убийству Леона Костагена он не имеет. Это
же абсолютно ясно!
— Но почему?
— Человек, проникший в чужой дом, чтобы совершить убийство, всегда приносит
оружие с собой, а не пользуется для этой цели первым попавшимся предметом, взятым в
комнате убитого.
— Зачем же вы тогда арестовали Пьебефа?
— Для получения дополнительных данных.
Дебрэ взял телефонный справочник и начал листать, показывая этим, что урок основ
криминалистики на сегодня закончен.
В кабинет вошел Морранс. Дебрэ поднял голову.
— Ну что, малыш?
— Парень, видно, напуган, но держится вызывающе. Говорит, что будет жаловаться на
незаконный арест. А вот что я нашел в машине под сиденьем. — Морранс протянул
комиссару футляр из крокодиловой кожи.
— Так... — Дебрэ осмотрел содержимое футляра и спрятал его в стол. — Еще какие
новости?
— Лаборатория не нашла отпечатков пальцев на ледорубе. Очевидно, преступник
действовал в перчатках.
— Разумеется. Что показало вскрытие?
— Убийство произошло между десятью и одиннадцатью часами вечера. В желудке
убитого обнаружено большое количество коньяка.
— Вот как? — Дебрэ задумался. — Насколько я помню, в комнате не было ничего
похожего на спиртное.
— Совершенно верно, комиссар.
— Где сейчас труп?
— Выдан родственникам для погребения.
— Ладно, можешь пока идти.
— Вы будете допрашивать Пьебефа?
— Потом. В свое время.
Несколько минут Дебрэ молча глядел на Стрелкину, что-то обдумывая. Потом
придвинул к себе телефон внутренней связи.
— Доктора Малинду!
— Слушаю! — раздался в трубке низкий баритон.
— Говорит Дебрэ. Зайдите ко мне, пожалуйста!
Доктору Малинде было сорок лет. Он обладал веселым характером, незаурядной
внешностью и непререкаемо-авторитетным тоном. Как известно, все это привлекает
женщин. Недаром мадам Дебрэ считала его непогрешимым авторитетом в области
медицины. Да и не только медицины. Все суждения молодого врача всегда отличались
ясностью и оптимизмом. Он вошел в кабинет Дебрэ с несколько смущенной улыбкой.
— Добрый день, комиссар! Прошу извинить меня за эту глупейшую историю. Вы же
знаете лучше меня этих полицейских чиновников. Должен сознаться, что нам с женой
пришлось провести ночь в не очень комфортабельных условиях. И все из-за какого-то
помятого крыла полицейской машины. Вы знаете, я редко теряю самообладание, но этот
идиот инспектор совершенно вывел меня из себя. Впрочем, нет худа без добра. По правде
сказать, я даже рад, что не принимал участия в вашем деле.
— Почему?
Малинда замялся.
— Длинная история. В общем, моя жена... ведь она дальняя родственница Костагенов.
После замужества она с ними не встречалась, и, право, мое появление в их доме при
подобной ситуации...
— Понимаю, — сказал Дебрэ. — Я вас хочу просить о другом. — Он вынул из стола
крокодиловый футляр. — Не могли бы вы определить содержимое этих ампул?
— Попробую. — Малинда внимательно осмотрел футляр снаружи и изнутри. — Это
тоже связано с убийством Леона?
— Полагаю, что связано. Видимо, эти ампулы должны были быть переданы кому-то из
Костагенов.
— Отлично! Я к вам зайду, как только что-нибудь выяснится.
Дебрэ снова взял телефонный справочник. Нашел номер метра Севаля, попросил
телефонистку соединить его с ним.
Долгое время на звонки никто не отвечал. Потом недовольный голос буркнул в трубку:
— Ну, что там такое?
— Говорит комиссар уголовной полиции Дебрэ.
— Кто вам нужен?
— Метр Севаль.
— Это я. Говорите, в чем дело.
— Вам известно об убийстве Леона Костагена?
— Об этом знает весь Париж. Во всяком случае, всякий, кто читает газеты.
— Покойный был вашим клиентом?
— Да.
— Вы могли бы сообщить мне размер его состояния?
— Нет.
— Почему?
— Подобные сведения даются только по решению судебных органов. Вам это должно
быть известно, комиссар.
— Я не прошу называть мне точную сумму.
— Тогда что же?
— Скажите только, велико ли это состояние?
— В этом можете не сомневаться.
— Кто его наследует?
— По брачному договору — жена.
— А брат?
— Вы имеете в виду месье Пьера?
— Да.
— Он не является наследником. Состояние родителей по завещанию было разделено
между двумя братьями.
— А в случае смерти Луизы Костаген кто должен наследовать ее капитал?
— Не знаю. Такие вещи решаются судом.
— Если нет завещания?
— Совершенно верно.
— Благодарю вас, метр Севаль! — Дебрэ положил трубку.
— Попросите, пожалуйста, Дюка зайти ко мне, — обратился он к Стрелкиной.
Доклад Дюка не внес ничего нового. Вся приходящая прислуга имела тщательно
проверенное алиби.
— Что вы думаете делать дальше, комиссар? — спросила Стрелкина.
— Съесть пару сандвичей и выпить чашку кофе.
— Я с удовольствием составлю вам компанию.
Дебрэ про себя чертыхнулся и галантно подал ей пальто.
8. Жан Пьебеф
Дебрэ уже давно достиг того возраста, когда после каждой еды клонит в сон.
Инспекторы это хорошо знали и обычно давали комиссару подремать часок в кресле.
Однако в присутствии практикантки ему приходилось хитрить. Вот и сейчас он, прикрыв
глаза, изображал глубокое раздумье. Разбудил его доктор Малинда, похлопав по плечу.
У разбуженного человека всегда глуповатый вид, совсем не такой, какой пристал
прославленному криминалисту, но и врач и практикантка проявили достаточно такта,
прикинувшись, что ничего не замечают.
— Простите, что прервал ваши размышления, — сказал Малинда. — Анализ закончен.
В ампулах морфий — доза, которую обычно употребляют закоренелые наркоманы. Боюсь,
комиссар, что этот футляр предназначался Луизе. Не знаю, известно ли вам, что она...
— Известно, — прервал его Дебрэ. Он взял футляр и спрятал в стол. Чувствовал он
себя очень неловко. Было двадцать минут пятого, — значит, проспал он не менее двух
часов. — Мне это известно, — повторил Дебрэ, закуривая потухшую трубку. — Поэтому
я и попросил вас...
— Комиссар!! — В голосе Малинды было столько укоризны, что Дебрэ вздрогнул. —
А наш уговор?! Поймите, что для вашей язвы табак — сущий яд. Нет, видно, мне все же
придется прибегнуть к помощи мадам Дебрэ.
— Не надо. — Комиссар спрятал трубку в стол. — Не надо зря волновать мадам Дебрэ.
Лучше уж давайте еще один сеанс внушения.
— Никакие сеансы не помогут, если вы сами не будете бороться с этой привычкой. Тем
более что завтра утром я уезжаю в отпуск, и присматривать за вами будет некому. Нет,
нет, мой долг...
— Ну пожалуйста! — Дебрэ умоляюще взглянул на врача. — Я ведь обещаю...
— Что с вами поделаешь! — вздохнул Малинда. — Пойдемте!
Из кабинета Малинды Дебрэ вернулся совсем в скверном настроении. Он втянул
ноздрями воздух и демонстративно открыл форточку. Смущенная Стрелкина затушила
сигарету.
— Приведи-ка этого парня, Морранс! — крикнул Дебрэ, приоткрыв дверь в комнату
инспекторов.
У Жана Пьебефа вид был одновременно наглый и испуганный.
— Я жду объяснений, комиссар!
— Объяснений?! — Дебрэ улыбнулся, что обычно не предвещало для арестованных
ничего хорошего. — Объяснений, говоришь?
— Да, — уже менее уверенным тоном произнес Пьебеф.
— Ладно. Так вот, я расследую убийство мужа вашей любовницы.
— Которой? — простодушно спросил Пьебеф.
Стрелкина рассмеялась.
— Луизы Костаген. — Дебрэ неодобрительно взглянул на практикантку. — Леона
Костагена, мужа Луизы. Вам что-нибудь говорит это имя?
— Разве муж Луизы убит?
— Да, вчера вечером.
— Очень жаль, — задумчиво произнес Пьебеф. — Бедняжка, вероятно, очень
расстроена? Мне кажется, что она любила своего мужа.
— Возможно. Но это не помещало ей стать вашей любовницей.
Пьебеф ухмыльнулся и достал портсигар.
— Разрешите?
— Не разрешаю. — Дебрэ и впрямь теперь чувствовал отвращение к табачному дыму.
— Когда Луиза стала вашей любовницей?
— Да что вы, комиссар! Никогда она моей любовницей не была. Сказать по правде,
такая женщина вообще не в моем вкусе. Слишком тонка, на мой взгляд. — Он поглядел на
Стрелкину и подмигнул ей. — Я люблю, чтобы были такие формы, как у мадам.
Дебрэ нахмурился.
— Послушайте, Пьебеф. Я вам уже сказал, что речь идет об убийстве. Мне нужны
честные показания, В этом случае я готов не обращать внимания на некоторые
обстоятельства, которыми обычно полиция не пренебрегает. В частности, обещаю не
спрашивать, откуда под сиденьем вашей машины появилась эта штука. — Дебрэ извлек из
стола крокодиловый футляр. — Итак, выбирайте: либо полная откровенность, либо
адреса, где вы приобретаете наркотики.
Пьебеф побледнел. От его прежней самоуверенности не осталось и следа.
— Ну что ж, комиссар, давайте говорить откровенно.
— Сколько времени вы знакомы с Луизой Костаген?
— Два года.
— Она была вашей любовницей?
— Я же сказал, что не была, можете мне верить.
— Вы ее снабжали морфием?
— Как вам сказать?.. Ну, снабжал.
— Когда вы ее видели в последний раз?
— В субботу.
— Где?
— В кабачке «Голова вепря».
— Она вам назначила свидание?
— Да.
— Вы ей привезли морфий?
— Нет.
— Почему?
— У меня его не было. Не достал.
— Вы условились встретиться в другой раз?
— Нет, она сказала, что больше ей морфий не нужен.
— Она объяснила, почему не нужен?
— Решила бросить.
— Чем было вызвано это решение?
— Не знаю, она мне не сказала.
— Вы ее отвезли домой?
— Да.
— В воскресенье вы с ней виделись?
— Нет.
— Где вы были в воскресенье вечером?
— В котором часу?
— Между десятью и одиннадцатью.
— В радиостудии. Вел передачу, спортивный обзор за неделю.
— Когда началась передача?
— Ровно в десять.
— Когда окончилась?
— Около одиннадцати.
— Что вы делали потом?
— Ждал конца передач.
— Зачем?
— Ну… пока освободится моя подружка, дикторша.
— Как ее фамилия?
— Мишу. Эмма Мишу.
— Вы ночевали у нее?
— Да.
— В котором часу вернулись домой?
— Около девяти утра. Эмма в восемь ушла на работу.
— Когда вам позвонил Пьер Костаген?
— Вскоре.
— Что он вам сказал?
— Он сказал, что Луиза очень расстроена и что...
— Ей нужен морфий?
— Да.
— И назначил вам свидание на углу?
— Да.
— Вы с ним раньше встречались?
— Нет.
— Откуда он узнал ваш телефон и то, что вы снабжаете Луизу морфием?
— Не знаю. Может быть, ему сказала Луиза.
Дебрэ откинулся на спинку кресла.
— Вероятно, вы не врете, Пьебеф. Впрочем, все ваши показания мы проверим.
Остается выяснить одно: в субботу вечером у вас не было морфия, а в понедельник утром
оказался. Где вы его взяли?
— Комиссар! — Пьебеф развел руками. — Вы же обещали! Вот и верь после этого...
— Хорошо. — Дебрэ встал. — Я всегда держу слово, но предупреждаю, если вы еще
раз попадетесь...
— Я тоже держу слово. Верьте мне, что с этим покончено навсегда. Я ведь хотел
только помочь этой даме.
Дебрэ усмехнулся.
— Будем надеяться, Пьебеф, что это так.
— Я могу быть свободным?
— Не раньше вечера. Нам еще нужно проверить ваше алиби в деле об убийстве.
— Мерзкий тип! — воскликнула Стрелкина, когда Морранс увел арестованного.
— Еще не самый мерзкий во всей этой истории, — задумчиво сказал Дебрэ.
Он надел пальто и сунул во внутренний карман пиджака футляр с морфием.
— Вы уезжаете? — спросила Стрелкина.
— Да. Сейчас самое время допросить Пьера Костагена. Только я думаю, что мне это
лучше сделать без вас. А вы пока попросите Морранса проверить на радио все, что
касается алиби Пьебефа.
9. Повод для размышлений
Дебрэ пришлось долго звонить, пока не приоткрылась окованная медью дубовая дверь
и старческий голос спросил:
— Кто там?
— Полиция.
— Ах, это вы, комиссар! Сейчас, минутку, я сниму цепочку.
Дверь снова прикрылась. Раздался звук снимаемой цепи, а затем в проеме возникла
сгорбленная фигура Огюстена.
— Извините, комиссар, но я теперь закрываю на все запоры, тем более что, кроме меня,
в доме никого нет.
— Где же ваши хозяева?
— Уехали в Понтуаз, в свое поместье. Там ведь семейный склеп Костагенов. Мадам
пожелала, чтобы месье Леона перевезли туда.
— Когда будут похороны?
— Завтра.
— И мадам с месье Пьером вернутся в Париж?
— Да, завтра к вечеру.
Дебрэ задумался. Ему очень не хотелось откладывать допрос Пьера Костагена. Кто
знает, что может произойти за сутки? Полицейский, ведущий расследование, всегда
выбирает наиболее подходящий психологический момент для допроса. В этом главное его
преимущество. Кроме того, Дебрэ интересовали кое-какие подробности, от которых
зависел весь дальнейший ход следствия. Впрочем, это можно было выяснить и в
отсутствие хозяев.
— Мне нужно еще раз осмотреть комнату убитого.
— Пожалуйста, комиссар. — Дворецкий посторонился, давая Дебрэ пройти.
В спальне Леона Костагена все оставалось нетронутым. Даже подушка с засохшей
кровью хранила след головы убитого.
— Ваш инспектор велел тут ничего не убирать, — пояснил дворецкий.
«Молодчина Морранс! — подумал Дебрэ. — Из этого мальчика со временем выйдет
толковый криминалист».
— Хорошо. — Дебрэ сел в кресло у стола. — Я произведу осмотр. Когда вы
понадобитесь, я вас вызову.
— Как вам угодно. Вот звонок.
Еще некоторое время после ухода дворецкого Дебрэ сидел в кресле, собираясь с
мыслями. Итак, первая деталь: в желудке убитого обнаружен алкоголь. Судя по тому, что
в крови его было совсем немного, Леон пил незадолго до смерти. Должны же быть где-то
бутылка и стакан. Ну хотя бы бутылка, если предположить, что он пил прямо из
горлышка.
Дебрэ тщательно простучал стены в поисках замаскированного бара, но ничего не
обнаружил. Исследование камина тоже не дало результатов.
Видимо, Леон пил не у себя в комнате. Но тогда спрашивается — где? Из дома в этот
день он не выходил. Следовательно, есть три варианта: либо в столовой или библиотеке,
либо у брата, либо у жены. Первый вариант легко поддается проверке, нужно только
допросить Огюстена. Но странно было бы, если бы спортсмен, уделяющий столько
внимания тренировкам, стал ни с того ни с сего глушить коньяк стаканами. Значит, к
этому были какие-то причины. Может быть, сильное волнение, вызванное разговором с
братом или женой. Однако, если верить Луизе, она вечером не виделась с мужем. Гм...
если верить.
Дебрэ подошел к запертой двери, ведущей в спальню мадам Костаген. Человеку,
проработавшему сорок лет в полиции, не так уж трудно открыть простой дверной замок.
Ничего спиртного в комнате Луизы не оказалось. Впрочем, бутылку могли уже убрать.
Дебрэ открыл ящик туалетного столика, куда Луиза утром спрятала шприц. Он все еще
находился там, а рядом — точно такой же футляр из крокодиловой кожи, какой Пьебеф
собирался передать Пьеру Костагену. Дебрэ сличил содержимое обоих футляров.
Сомнений быть не могло, ампулы того же размера, только в футляре Луизы оставалась
всего одна, тогда как тот, что был изъят у Пьебефа, содержал двенадцать штук.
Дебрэ положил футляр Луизы на место, вернулся в комнату Леона и снова запер дверь.
«Ну что ж, — подумал Дебрэ, — приступим к проверке следующих вариантов».
— Вот что, Огюстен, — сказал он, когда явился вызванный звонком дворецкий, — где
у вас в доме бар?
— Один в библиотеке, другой в столовой.
— Мне нужно их осмотреть.
— Пожалуйста, комиссар.
Содержимому обоих баров мог бы позавидовать самый тонкий ценитель спиртного,
однако, к удивлению Дебрэ, ни одна бутылка не была откупорена.
— У вас что, никто не пьет?
Огюстен пожал плечами.
— Месье Леон не пил, мадам тоже, а гостей у нас не бывает.
— Вот как? Ну, а месье Пьер?
— У месье Пьера свой бар.
У Дебрэ непроизвольно напряглись все мышцы. Это с ним бывало всегда, когда
наконец появлялся верный след.
— Проведите меня в комнату месье Пьера, — сказал он тоном, не допускающим
возражений.
Долгая практика научила Дебрэ с первого взгляда определять по виду комнаты
характер ее владельца. Но тут он остановился в недоумении. Вся обстановка напоминала
скорее будуар кокотки, чем жилище холостяка. Старинная двуспальная кровать в
глубоком алькове, освещаемом причудливым светильником, множество зеркал, туалетный
столик, уставленный всевозможными косметическими принадлежностями, небрежно
брошенный на спинку кресла японский халат, потолок, расписанный картинами
фривольного содержания, — все это совершенно не гармонировало с обликом жалкого
горбуна, каким оставался Пьер в памяти комиссара.
— Вот бар, — сказал Огюстен, — только, мне кажется, он всегда заперт.
Дебрэ подошел к небольшому шкафу черного дерева, украшенному фигурками из
слоновой кости. Он поколдовал над дверцей, и она распахнулась.
Среди множества початых бутылок там была опорожненная бутылка старого коньяка и
два стакана, из которых, судя по всему, недавно пили.
Дебрэ хотел было уже захлопнуть дверцу, но его пальцы нащупали на ее внутренней
стороне странный выступ. Он нажал на него пальцем.
Тонкая стенка опустилась вниз, открыв фотографию обнаженной Луизы Костаген.
10. Неожиданный поворот событий
Человеку, расследующему преступление, часто приходится искать внутреннюю связь
между фактами, казалось бы, внешне несопоставимыми. Дебрэ в таких случаях любил
сгруппировать данные, в которых в первую очередь нужно было исключить
противоречия. Вот и теперь, взяв лист бумаги, он нанес на него все, что подлежало
анализу:
Криминалистические данные
Данные о семье Костагенов
1. Предупреждение по телефону о
готовящемся покушении.
2. Убийца проникает через угольный
подвал.
3.Убийце известен потайной ход.
4. Убийца пользуется ледорубом, взятым
в комнате Леона, а не приносит с собой
оружие.
5. Подтверждение алиби Пьебефа.
6. Подтверждение алиби приходящей
прислуги.
7. Убийца не взял бумажник Леона.
8. Подтверждено лабораторией, что
отпечатки пальцев на одном из стаканов в
баре Пьера принадлежат Леону.
1. Запертая дверь между спальнями
супругов (в течение года).
2. Пьебеф снабжает Луизу морфием.
3. Луиза принимает решение не
пользоваться больше услугами Пьебефа.
4. Пьер заказывает Пьебефу морфий для
Луизы.
5. Пьебеф считает, что Луиза любила
мужа.
6. Фотография Луизы у Пьера.
7. Камилла утверждает, что братья были
очень дружны.
8. Леон перед смертью пьет коньяк с
Пьером.
9. Пьер не наследует состояние Леона.
10. Луиза берет себе в горничные
Камиллу, виновницу увечья Пьера.
11. Пьер очень заботится о своей
внешности (косметика).
Любой полицейский инспектор сосредоточил бы свое внимание на левой колонке, где
содержалось все, что непосредственно относится к убийству. Однако Дебрэ больше
привлекала правая. Там были свои психологические противоречия, а комиссара в первую
очередь интересовала загадочная жизнь обитателей старинного особняка. В их
отношениях чувствовалась какая-то скрытая трагедия, которая, быть может, и служила
ключом к разгадке преступления.
Более двух часов под восхищенным взглядом Стрелкиной он изучал обе колонки.
Затем сунул исписанный лист в карман и молча надел пальто.
— Вы уезжаете домой? — спросила практикантка.
— Да, — буркнул Дебрэ и направился к двери. На набережной он остановил
проезжавшее такси. Забившись в угол машины, он попытался представить себе
загадочные взаимоотношения этих трех людей. Красавец Леон, спортсмен и наверняка
кумир многих женщин, наркоманка Луиза, жалкий калека Пьер. Вот они собираются на
обед в столовой, обставленной старинной дубовой мебелью. О чем они разговаривают за
обедом? И разговаривают ли вообще? Может быть, просто молча отбывают эту тягостную
обязанность, пока им прислуживает Огюстен, такой же древний, как и весь особняк, а
потом расходятся по своим комнатам? Как проводят вечер? В доме нет ни радио, ни
телевизора. У книг в библиотеке такой вид, будто ими давно никто не пользуется. Луиза
часто уезжает к каким-то знакомым, Леон — в спортивный клуб. Остается один Пьер
наедине со своим баром и потайным ящиком с фотографией нагой Луизы. Кстати, как она
к нему попала? Подобные сувениры дарят только любовнику, но невозможно
предположить, чтобы такая женщина...
— Приехали, комиссар!
Дебрэ поморщился. Очень трудно работать, когда каждый таксист знает тебя в лицо.
В девять часов вечера Дебрэ занял наблюдательный пункт в сквере напротив особняка
Костагенов.
Ждать ему пришлось недолго. Вскоре к дому подъехал черный «панхард», из которого
вышли Пьер и Луиза в сопровождении Камиллы. Они вошли в дом, а шофер отвел
машину в гараж.
В особняке осветилось несколько окон, но тут же плотные шторы скрыли от Дебрэ все,
что за ними происходит.
Моросил дождь, но Дебрэ не покидал поста, пытаясь разгадать, что творится сейчас в
доме. Подсознательно он чувствовал тревогу. Ему казалось, что смерть еще не собрала
там всей жатвы...
Вернулся домой он мокрый и продрогший.
Мадам Дебрэ уже спала.
Дебрэ скинул с себя промокшую одежду, налил ванну и с наслаждением погрузился в
горячую воду.
Перед тем как лечь в постель, комиссар долго разглядывал лист с данными следствия.
Последняя запись, которую он там сделал, прежде чем потушить свет, гласила:
Оформить ордер на арест Пьера Костагена!
...Мадам Дебрэ недаром была женой комиссара уголовной полиции. Встав утром,
чтобы приготовить диетический завтрак мужу, она быстро оценила ситуацию вчерашнего
вечера. Грязное белье на полу в ванной и нетронутый ужин свидетельствовали о тяжелом
дне, который выпал на долю комиссара. Поэтому она решила дать ему выспаться и
выключила звонок будильника.
Все же выспаться Дебрэ не удалось. В начале девятого у него над ухом зазвонил
телефон. Взволнованный голос Морранса сообщил, что убит Пьер Костаген. Машина с
Дюка вышла за комиссаром. Все остальные уже на месте преступления.
Дебрэ выругался и начал торопливо одеваться. Спустя несколько минут он надевал в
передней еще не просохшее за ночь пальто и шляпу.
Дюка в машине уже ожидал у подъезда. Дебрэ плюхнулся рядом с ним на сиденье.
— А ну, малыш, гони вовсю!
В комнате убитого было много народа. Пьер Костаген сидел в кресле, уставившись
остекленевшими глазами на фотографию Луизы. Распухший язык вывалился изо рта,
отчего казалось, что покойник дразнит свою прелестную невестку. Шея его была
обмотана шелковым шарфом, скрученным наподобие веревки. У ног убитого рыдала
Камилла. Фотограф устанавливал треногу аппарата, выбирая наиболее выгодный ракурс.
В углу на стуле сидел обезумевший от горя Огюстен.
Морранс прервал разговор с молодым человеком в элегантном сером костюме и
подошел к Дебрэ.
— Мы ничего не трогали до вашего приезда.
— А это кто?
— Доктор Гойяр. Он со вчерашнего дня заменяет Малинду.
Молодой человек в сером почтительно поклонился. В это время кто-то сзади тронул
Дебрэ за локоть.
— Какой ужас, комиссар! — По щекам Стрелкиной катились слезы. — Не пощадили
даже калеку!
— А, и вы здесь, — сказал Дебрэ без особого энтузиазма.
— А как же? — Стрелкина обиженно поджала губы. — Ведь у нас была
договоренность...
— Ладно! — Дебрэ терпеть не мог женских обид и слез. — Оставайтесь, если вам
нравится. Прошу вас, доктор, начинайте.
Врач снял с шеи убитого шелковый жгут и внимательно осмотрел кровоподтеки, затем
через лупу исследовал глаза и обратился к Дебрэ:
— Задушен вчера вечером.
Дебрэ взял в руки шарф, от которого исходил слабый запах духов.
— Кому принадлежит эта вещь, Камилла?
— Кому? — Старуха подняла на Дебрэ полный ненависти взгляд. — Кому же он может
принадлежать, как не этой змее, — она ткнула корявым пальцем в фотографию Луизы, —
этой волчице, этой... — Громкие рыдания прервали ее тираду.
— Где сейчас мадам Костаген?
— У себя в спальне, — ответил дворецкий. — Я ей сообщил обо всем, но мадам
отказалась выйти из комнаты, она сказала... — Огюстен поднес платок к глазам. — Только
подумать, что теперь с нами будет!
— Что она сказала, Огюстен?
— Она сказала, что... что в этом доме слишком много покойников... что сейчас она
соберет вещи и уедет туда, где никогда больше не услышит проклятую фамилию
Костагенов.
— Она не сказала, куда собирается уехать?
— Нет.
— Хорошо! Пойдем, Морранс. — Дебрэ направился к двери.
Стрелкина последовала за ними. Дебрэ пришлось дважды постучать в дверь, прежде
чем за ней прозвучал томный голос Луизы:
— Кто там?
— Комиссар Дебрэ.
— О господи! Оставят меня когда-нибудь в покое?! Подождите, комиссар, я не одета.
Дебрэ выждал несколько минут и постучал снова.
Ответа не было. Тогда он открыл дверь.
Луиза лежала в кровати. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что здесь
произошло.
— Доктора! — рявкнул Дебрэ. Стрелкина кинулась выполнять это приказание. Доктор
Гойяр вытащил шприц из руки Луизы, поглядел ей в зрачки и понюхал ампулу, которую
она все еще сжимала левой рукой.
— Цианистый калий. Предпринимать что-нибудь уже поздно.
Дебрэ взял со стола крокодиловый футляр. Он был пуст.
Комиссар снял шляпу.
— Пойдем, Морранс. Полиции тут делать больше нечего. Правосудие свершилось!
— Какое правосудие? — спросила Стрелкина.
— Есть Высший Судья. Он ведет счет нашим поступкам и карает без жалости.
— Вера в бога свидетельствует о примитивности мышления, — сказала Стрелкина,
строго взглянув из-за толстых окуляров. — Никогда еще никому не удавалось исходя из
идеалистических концепций...
Дебрэ не дослушал ее. Он кивнул врачу и направился к двери.
11. Разные системы, разные точки зрения
На следующее утро Дебрэ был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил
отсутствия Стрелкиной. Он испытывал счастливое чувство, какое, вероятно, знакомо
только музыканту-виртуозу после удачно прошедшего концерта. Да... там, где требовался
тщательный анализ человеческих страстей, комиссар Дебрэ не знал себе равных.
Огорчало его только то, что в сухом донесении о раскрытии дела Костагенов придется
отказаться от красочного узора, вытканного на психологической канве. Начальство таких
вещей не одобряет, а жаль... Сейчас Дебрэ очень хотелось поделиться с кем-нибудь
результатами напряженной работы мысли, приведшей его к успеху. Он достал из ящика
стола трубку и доверху набил ее своим любимым табаком «Черри бленд». К черту все
советы врачей! Доктор Малинда охотится на антилоп где-то в Африке, а инспекторы —
надежные ребята, они наверняка не будут доносить на него жене.
— Добрый день, комиссар!
Дебрэ поднял голову. В дверях стояла раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Стрелкина.
— Добрый день.
— Вы знаете, какая неприятность?! — Стрелкина сняла пальто и уселась за свой
столик. — Я получила телеграмму. Заболел отец, и мне придется уехать домой. Через три
часа самолет. Я уже купила билет.
— Крайне сожалею! — вежливо ответил Дебрэ. — Надеюсь, болезнь вашего отца не
очень серьезна?
— Трудно сказать, у него больное сердце.
Дебрэ снова набил грубку.
— О, вы опять курите?! — улыбнулась Стрелкина. — Меня это очень радует.
— Вот как? Почему же именно это вас радует?
— Во-первых, это означает, что вас больше не мучат боли в желудке, а во-вторых… —
Стрелкина замялась, — а во-вторых, я хотела оставить вам сувенир. Память о совместной
работе. А если бы запрет доктора Малинды действовал по-прежнему, такой подарок был
бы, по меньшей мере, бестактностью. А сейчас... — Она вынула из сумочки трубку. — А
сейчас как раз кстати.
— Очень тронут вашим вниманием. — Дебрэ взял трубку. — Мне незнакома эта
фирма. Что означают три буквы F?
— Это работа Федорова, знаменитого ленинградского мастера. Даже Сименон курит
его трубки.
— Еще раз благодарю вас. — Дебрэ знал толк в трубках. С первой же затяжки он
почувствовал, что эта — для самого взыскательного курильщика. — Великолепный вкус!
— Рада, что она вам понравилась. Как жаль, что все так неудачно складывается и я
вынуждена уехать до того, как эти кошмарные преступления будут раскрыты.
— Вы ошибаетесь, — добродушно усмехнулся Дебрэ. — Они уже раскрыты.
— Неужели?! — Стрелкина даже привстала от волнения — Умоляю, комиссар,
расскажите мне обо всем подробно, это имеет огромное значение для моей диссертации!
— Ну что ж, — Дебрэ откинулся на спинку кресла, стараясь полностью восстановить
весь ход рассуждений. — Итак, нам придется начать издалека, когда в семье Костагенов
появились на свет два очаровательных близнеца, Пьер и Леон. Казалось, судьба сделала
все, чтобы они были счастливы. Но вот в дом вкрадывается первая беда. В пятимесячном
возрасте Пьер выскальзывает из рук кормилицы и навсегда остается калекой. Пьер и Леон
неразлучны, они вместе играют, учатся, достигают поры возмужания. И все это время
перед глазами Пьера — его брат, красивый, удачливый во всем, любимый девушками.
Ежечасно Пьер сравнивает себя с Леоном. Что представляет собой он, жалкий, горбатый
карлик, рядом с покорителем сердец, спортсменом, молодым светским львом? Немудрено,
что душа его озлобляется, и эта злоба переносится на брата. Он никому не выдает своих
чувств. Наоборот, пытается создать видимость у всех окружающих, что души не чает в
Леоне. И вот Леон женится на Луизе, красивой, очаровательной, но очень
легкомысленной девушке. Все трое живут под одной крышей, и у Пьера просыпается
страсть к жене своего брата. Тем временем между супругами происходит размолвка.
Луиза пристрастилась к наркотикам. Леон, человек спартанских правил, не пьющий даже
вина, не может мириться с пороком жены. Она же не в силах отстать от пагубной
привычки. Дело фактически доходит до разрыва. Дверь между спальнями супругов
заперта, и каждый из них живет своей жизнью. Сходящий с ума от страсти Пьер решает
воспользоваться этой ситуацией. Единственный человек, который знает о его чувстве, —
Камилла. Ему удается устроить ее горничной к Луизе. Она же похищает для него
интимную фотографию своей госпожи. Вы улавливаете основу конфликта?
— О, еще бы! Продолжайте, прошу вас! — Стрелкина молитвенно сложила руки. —
Ведь это так интересно!
— Хорошо. — Дебрэ еще раз набил новую трубку и закурил. — Примерно в это время
у Пьера складывается замысел убить брата. Он дьявольски тонко все подготавливает.
Сначала звонит в полицию и сообщает о том, что в особняк собираются подложить бомбу.
— Это зачем же? — удивилась Стрелкина.
— По чисто психологическим мотивам. Этим он создает некую видимость угрозы,
нависшей над домом извне. Естественно, что после убийства Леона полиция как-то свяжет
его с несостоявшимся взрывом и не будет искать убийцу среди обитателей дома, которые
сами случайно избежали опасности. Никто ведь не станет сам себе подкладывать бомбу,
не правда ли?
— Конечно! — убежденно сказала Стрелкина. — Ведь если бомба была бы в самом
деле подложена...
— В том-то и дело. Дальше он зазывает Леона к себе в комнату и сообщает ему, что у
Луизы есть любовник, торговец наркотиками Жан Пьебеф. Это известие ошеломляюще
действует на Леона. Он испытывает сложные чувства. Тут и старая любовь к жене, и rope
по поводу ее наркомании, и презрение к сопернику. Пьер отлично учитывает его
душевное состояние и предлагает выпить. Леон не привык к алкоголю, он быстро пьянеет.
Пьер отводит Леона в его комнату, помогает лечь в постель, выжидает, пока он заснет, и
ударом ледоруба раскалывает брату череп. Здесь тоже все предусмотрено, вплоть до
перчаток, чтобы не оставить отпечатков пальцев. После этого он снимает ботинки,
проходит в одних носках в угольный подвал, возвращается назад, оставляя заметные
следы на полу, надевает ботинки и отправляется к себе.
— Ну и гадина! — воскликнула Стрелкина.
— Мало сказать — гадина, это самый хладнокровный и жестокий из всех
преступников, с которыми мне приходилось иметь дело. Когда убийство обнаружено, он
продолжает плести интригу. Ошеломленная смертью мужа Луиза в порыве откровенности
рассказывает ему, что накануне приняла решение не прибегать больше к морфию, чтобы
вновь завоевать любовь мужа. Пьебеф сказал правду: она действительно отказалась от его
услуг. Пьер понимает, что потрясение, которое перенесла Луиза, вновь толкнет ее к
морфию. Пока мы допрашивали мадам Костаген, он позвонил Пьебефу и заказал ему
ампулы. С их помощью он надеялся поработить волю несчастной женщины. Вечером они
отправляются в Понтуаз на похороны Леона. Еще не засыпана могила брата, а Пьер уже
признается Луизе в своей страсти. Ей это кажется кощунством. С негодованием молодая
вдова отвергает гнусные притязания горбатого сластолюбца. Тогда у Пьера появляется
новый дьявольский план. Если Луиза не может принадлежать ему, она должна умереть.
Вернувшись в Париж, он подменяет единственную ампулу в футляре из крокодиловой
кожи ампулой с цианистым калием. Расчет очень тонок. Вечером он сообщает ей, что
убил Леона, предполагая, что, потрясенная этим известием, она немедленно захочет
прибегнуть к морфию и впрыснет себе смертельную дозу яда. Тут уж факт самоубийства
не вызовет сомнения даже у самого опытного следователя. Однако он просчитался.
Разъяренная Луиза сначала задушила собственным шарфом убийцу мужа и только потом
взялась за шприц, желая подбодрить себя перед допросом, на котором, не будь этой
злополучной ампулы, она бы, вероятно, чистосердечно обо всем рассказала. Вот и все!
Как видите, психологический метод раскрытия преступлений еще раз себя оправдал.
Стрелкина всплеснула руками.
— Изумительно! Какой тонкий психологический рисунок! Ведь это готовый
детективный роман, написанный в лучших традициях жанра!
— Еще бы! — самодовольно усмехнулся Дебрэ. Он уже начал проникаться симпатией
к этой практикантке, такой скромной и в то же время восторженной. — Думаю, что, когда
данные следствия будут обнародованы, многие из писателей возьмутся за эту тему. А вы
говорите — фантастика! Ну что бы в этом деле мог добавить фантаст?
— Очень многое, — улыбнулась Стрелкина. — Прежде всего иное решение сюжета. Я
уже говорила вам, что фантастике свойственно парадоксальное мышление.
— Какой же тут может быть парадокс?
— Сейчас объясню. — Она вынула из сумочки несколько фототелеграмм, исписанных
убористым почерком. — Вот здесь — уже готовый сюжет. Я его сегодня получила из
Ленинграда.
— Вот как?! — Дебрэ расхохотался. — Быстро же в наши дни работают писатели!
Боитесь, как бы не перехватили тему? Может быть, уже запродали новый роман какомунибудь издательству? Кто же ваш соавтор?
— Нет, комиссар. Я не собираюсь писать роман. Просто материал для диссертации.
Что же касается соавтора, то это... электронная машина.
— Так... — Дебрэ испытующе поглядел на Стрелкину. — Значит, вы меня ввели в
заблуждение, когда сказали, что не имеете никакого отношения к криминалистике. Я вам
поверил, а вы тем временем...
— О нет! Клянусь вам, что все — чистая правда. Машина провела не
криминалистический, а литературный анализ на стыке фантастики и детектива. Вот
видите, тут написано: «Решение по обобщенному алгоритму».
— Не понимаю.
— Все очень просто. Каждый писатель имеет свой творческий метод. Именно
благодаря ему вы никогда не спутаете, скажем, произведения Сименона и Агаты Кристи.
Не правда ли?
— Допустим. Ну и что?
— Однако наряду с этими различиями существуют и некоторые сходные приемы,
характерные для всего этого вида литературы в целом. Мне удалось выделить основные
методы решения сюжетных задач в детективе. То же самое я проделала и для
фантастических произведений. Эти методы, называемые алгоритмами, ввели в
оперативную память электронно-вычислительной машины, и теперь она может
превращать любые исходные ситуации либо в детективный, либо в фантастический
сюжет. Что же касается дела Костагенов, то сюжетное решение было найдено по этим
двум алгоритмам сразу. Тройное убийство положено в основу детектива, а разгадка
построена на парадоксе — обычный прием в фантастике. Вчера я сообщила по телефону в
вычислительный центр университета фактические данные, а сегодня получила готовый
сюжет. Повторяю, это не криминалистическое исследование, поэтому пусть вас не
удивляет, что разгадка, предложенная машиной, несколько отличается от блестяще
проведенного вами расследования. Как-никак ваш метод — это чистый Сименон, а тут —
какой-то гибрид.
Дебрэ плохо понял эту литературоведческую лекцию, однако утверждение Стрелкиной,
что никто не покушался провести криминалистический анализ на электронной машине и
тем самым поставить под сомнение психологический метод, успокоило его.
— Какая же развязка в вашем сюжете? — спросил он скорее из вежливости, чем из
любопытства. Стрелкина смутилась.
— О развязке говорить вряд ли приходится, так как машина дала лишь примитивную
сюжетную схему. Дело в том, что она... словом, предложен такой вариант, в котором
комиссар расследует три убийства, которые он совершил сам.
— Что?! — Шея Дебрэ приобрела пунцовый оттенок, глаза, казалось, готовы были
выскочить из глазниц. — Что вы сказали?! Да как вы могли позволить себе?!
— Успокойтесь, комиссар! — Стрелкина слегка коснулась пальцами его рукава. — Мы
ведь с вами говорим о чисто литературных вариантах темы, которые никак не могут
бросить тень на вашу безупречную репутацию. Давайте, если вам угодно, поставим на
ваше место литературного героя, хотя бы... комиссара Мегрэ.
— Ну, это другое дело, — облегченно вздохнул Дебрэ, — а то я уж, по правде сказать,
думал, что вы...
— Ни в коем случае я бы не посмела ставить под сомнение результаты следствия, —
перебила Стрелкина. — Ведь речь идет о том, что можно сделать из этого сюжета.
— Рассказывайте. — Дебрэ откинулся на спинку кресла и набил трубку. — Интересно,
что там еще можно выдумать.
— Отлично! Итак, будем прежде всего исходить из психологических портретов, так
мастерски нарисованных вами. Они отлично отражают моральный распад паразитической
верхушки буржуазного общества.
Дебрэ пытался что-то возразить, но Стрелкина остановила его жестом.
— О, я понимаю, что служба в полиции вас обязывает... Впрочем, речь не об этом. Мне
кажется, что в анализе поступков Пьера чувствуется чрезмерное увлечение фрейдизмом.
Комплекс неполноценности, либидо и все такое. Не обязательно это должно служить
мотивом преступления.
— Тогда что же?
— Хищнические стимулы, свойственные капиталистическому миру.
— Чепуха! — убежденно сказал Дебрэ. — Пьер не мог наследовать капитал Леона.
— Да, но его могла наследовать жена доктора Малинды, видимо единственная
родственница Костагенов.
— Ну и что из этого?
— Из этого вытекает новое сюжетное решение, и выглядит оно так.
Однажды доктор... будем называть его Лолиндой, встретившись в буфете с
комиссаром... Мегрэ, незаметно подсыпает ему в кофе слабую дозу яда, достаточную
только для того, чтобы вызвать через несколько часов боль в желудке. Комиссар
возвращается к себе в кабинет, а... Лолинда отправляется на Монмартр и под видом
неизвестного сообщает о готовящемся покушении в оссбняке Костагенов. Ему нужно,
чтобы комиссар тщательнейшим образом изучил все закоулки этого особняка.
Естественно, что Мегрэ там ничего не находит, потому что никакой бомбы нет. Ночью яд
начинает действовать, и встревоженная жена комиссара вызывает к нему доктора Лолинду
— семейного врача Мегрэ. Лолинда знает, что комиссар страстный курильщик. Он ему
запрещает курить, в полной уверенности, что комиссар бросить эту привычку не сможет.
На следующий день он застает комиссара с трубкой в зубах и уговаривает подвергнуться
гипнозу. Во время гипнотического сеанса он внушает Мегрэ план убийства Леона. Леон
— лишь первая жертва в той цепи преступлений, которую задумал Лолинда. Поэтому
нужно отвести всякие подозрения от обитателей особняка. Ведь если их арестуют,
выполнить весь план будет труднее. В соответствии с этим комиссару внушается
необходимость пробраться через угольный подвал в одних носках и оставить следы,
свидетельствующие, что преступник проник со двора. Преступление совершено точно по
плану Лолинды, но комиссар ничего не помнит, так как действовал в состоянии
гипнотического транса. Лолинда же в эту ночь обеспечивает себе алиби, смяв крыло
полицейской машины. Он с женой во время убийства находится в полицейском участке.
Нужно сказать, что Лолинде везет. Он еще не продумал окончательного плана убийства
Пьера и Луизы, но удача сама приходит к нему в руки. Мегрэ передает ему на анализ
футляр с ампулами, которые Пьер заказал Пьебефу для Луизы. Врач-преступник
подменяет одну ампулу ампулой с цианистым калием. В этот день Мегрэ подвергается
новому гипнотическому сеансу. Ему внушают, чтобы он проник в комнату Луизы и
подменил ампулу, а заодно прихватил там шарф Луизы. Этим шарфом ему предстоит
задушить Пьера. Мегрэ послушно отправляется в особняк Костагенов, когда там никого
нет, кроме Огюстена...
— Откуда вы знаете?.. Гм... Почему ваша машина предполагает, что Мегрэ поступил
именно так? — спросил Дебрэ хриплым голосом.
— Об этом можно догадаться хотя бы потому, что, уходя из кабинета, он взял с собой
футляр с ампулами, побывавшими в руках Лолинды. Итак, ампула подменена и шарф
похищен. Поздно вечером, следуя внушению Лолинды, Мегрэ снова проникает в особняк
через угольный подвал. На этот раз важно не оставить никаких следов. Поэтому он снова
проходит подвал в носках, но надевает ботинки в тамбуре потайной двери. Впрочем,
теперь полиция и не будет искать следы, так как улики против Луизы налицо, это ее шарф.
Пьер задушен. Мегрэ снова снимает ботинки перед входом в подвал и надевает их, выйдя
на улицу. Вот и все. Комиссар ничего не знает и не помнит, ему просто приказано все
забыть, поэтому со свойственным ему блеском он строит совершенно ложную, но вполне
правдоподобную гипотезу. Между тем у Лолинды снова неопровержимое алиби. Он с
женой уже два дня как в Африке. Вам нравится такой вариант?
— Ерунда! — сказал Дебрэ. — Ваш вариант противоречит основам криминалистики.
Никогда в состояние гипноза человек не может совершить преступление, если это
противоречит его моральным устоям. Об этом написано множество статей.
— Верно! — подтвердила Стрелкина. — Однако есть одно исключение.
— Какое?
— Когда этот человек — полицейский комиссар, приверженец психологического
метода раскрытия преступления. Ведь ему так часто приходится мысленно ставить себя на
место преступника. Ox! — Она взглянула на часы. — Кажется, я опаздываю на самолет!
Всего хорошего, комиссар, большое спасибо за все!
— Не за что, — ответил Дебрэ. Он подождал, пока за ней закроется дверь, пододвинул
к себе телефон и набрал номер.
— Алло!
— Метр Севаль?
— Да, это я.
— Говорит комиссар Дебрэ. Не можете ли вы мне сказать, кто теперь возможный
наследник состояния Костагенов?
— Думаю, что могу. Видимо, одна из дальних родственниц, мадам Малинда. Других
наследников как будто нет.
Дебрэ положил трубку и задумался.
Эпилог
Спустя две недели мадам Дебрэ жаловалась соседке:
— Никак не пойму, что творится с мужем. С тех пор как он вышел на пенсию, слова от
него не добьешься. Сидит целый день и о чем-то думает, курит одну трубку за другой,
стал говорить во сне. Сегодня под утро как закричит: «Так какого черта он пил с
Пьером?!» Я разбудила, спрашиваю, что ему снилось, не отвечает, Хорошо хоть, что
живот теперь не болит.
Соседка сочувственно кивнула.
— Это с ними бывает. Мой тоже, когда ушел на пенсию, места себе не находил, а
теперь ничего, привык.
— Может, и привыкнет, — сокрушенно сказала мадам Дебрэ. — Мы ведь хотели
купить домик на берегу Луары. Я сейчас и заикаться об этом боюсь. Переутомился он там
у себя в полиции, ведь служба не из легких. Вы не поверите, недавно два раза
возвращался с работы в таком виде, что даже носки перепачканы углем, хуже трубочиста,
честное слово!
Ольга Бэйс
Детективные страсти
Я редко запоминаю свои сны, но и сейчас хорошо помню, что в ночь перед утром, с
которого все и началось, мне снились кошмары. Я даже помню некоторые фрагменты этих
жутких видений. Я шла по улицам большого мрачного города, вокруг не было ни души,
хотя, то там, то здесь мелькали какие-то зловещие тени, эти тени время от времени
превращались в гигантских черных кошек, от которых я спасалась бегством, но бежать
мне было невыносимо трудно, словно ноги мои были связаны. В общем, ничего
особенного, кошмар, как кошмар. Но проснулась я с тревожным предчувствием в душе.
Мое настроение не улучшилось, когда я поняла, что еще и проспала. На часах было
девять.
Надо мной, конечно, нет начальства, но у меня есть секретарь, которого очень волнует
мой трудовой вклад в наше, как он считает, общее дело. Сколько раз я себе обещала, что
не буду обращать внимания на его многозначительные взгляды и колкости, хорошо
замаскированные изысканностью выражений. Только давать обещания легче, чем о них
хотя бы помнить.
Открывая дверь своей конторы, я была полна неприятных предчувствий. Это
состояние, разумеется, питалось откуда-то из моих психологически комплексов, как
сказал бы Дэвид. Наверное, так оно и есть, но разве это что-то меняет в моих ощущениях?
Так или иначе, но мой взгляд, как я и ожидала, наткнулся на ехидную улыбочку Ари.
- У вас в кабинете вас ждет посетитель, - объявил мой секретарь, забыв даже
поприветствовать свою работодательницу.
- И давно он ждет? - спросила я, словно это имело какое-то значение.
- Нет, не слишком, с полчаса, - ответ Ари на сей раз прозвучал вполне терпимо.
Я вошла в кабинет и невольно замерла. Мне навстречу из кресла для посетителей встал
мужчина, словно сошедший со страниц какого-нибудь безумного женского романа. Его
просто невозможно было бы описать, не прибегая к литературным штампам, поэтому
попытаюсь остановиться лишь на основных его достоинствах, остальное любой читатель,
а тем более читательница, прекрасно дорисует и без моей скромной помощи.
Он был высок и строен, смугл. Одет очень просто: легкие летние брюки и белая тонкая
рубашка, но как это на нем смотрелось! Его темные прямые волосы были причесаны с
продуманной небрежностью. Глаза? Нет, лучше я скажу о его взгляде, этот взгляд
способен был разбудить фантазию даже у выросшей в монастыре пуританки.
В общем, в свое кресло я села словно под гипнозом. Не верите? А зря. Все было
именно так.
- Меня зовут Роджер Барк, - представился мой посетитель, и это была фраза, после
которой мое внимание, наконец, сосредоточилось на его словах.
- Очень приятно, - промямлила я, но тут же добавила, стараясь изо всех сил придать
своему голосу как можно больше деловитости, -- что привело вас ко мне?
- Боюсь, что вы удивитесь, - последовала небольшая, но выразительная пауза,
сопровождаемая едва заметным вздохом, - страх.
Вот тут, я уже точно пришла в себя, и с этого момента уже рассматривала все
достоинства Роджера Барка, в основном, в пределах эстетического удовольствия.
- Видимо вам стоит рассказать мне о причинах вашего страха, - как можно мягче
произнесла я.
- Да, конечно, вы правы, - опять едва заметный вздох. - Я женат на очень красивой,
умной и необыкновенной женщине, но я - ее второй муж, - Барк вздохнул снова, теперь
уже не скрывая своих эмоций, - она была замужем и овдовела, - продолжил он свой
рассказ, - ничего криминального, разница в возрасте, болезнь сердца, - он замолчал и на
пару минут ушел в себя.
- Такое случается, - решила я напомнить о себе.
- Да, именно случается, - опять заговорил Роджер Барк, - я бы не стал интересоваться
обстоятельствами смерти своего предшественника, если бы неделю назад внезапно не
почувствовал себя плохо.
- От этого тоже никто не застрахован.
- Да, но у меня никогда не было проблем с сердцем, а мой доктор считает, что мое
недомогание можно вызвать, заставив меня употребить, с пищей, например, какое-то
ядовитое вещество. Он даже назвал его точно, но я не запомнил, а переспросить счел
неудобным. Теперь я дома стараюсь не есть и не пить.
- И у вас это получается?
- Видите ли, с моей профессией я могу это, как бы лучше сказать, в общем, как вы
правильно заметили, у меня получается, - трудно было бы не заметить, насколько молодой
человек смутился.
- И что же у вас за профессия? - поинтересовалась я.
- Я - частный детектив, - видно было, что, произнося эти слова, он опять почувствовал
некоторую неловкость.
Мой друг Дэвид однажды назвал меня специалистом по нелепостям. Видимо он был
прав. Многие истории, о которых я рассказываю вам, начинались именно с ситуаций,
которые иначе как нелепостями не назовешь.
Что бы вы сказали, услышав от молодого спортивного вида красавца с повадками
хищника о том, что от него хочет избавиться жена, причем не развестись, что было бы
если и странно, то, по крайней мере, понятно, а избавиться, так сказать, по нулевому
варианту: подсыпает ему яд в пищу, нанимает убийц и так далее?
И теперь этот молодой человек сказал мне, что он мой коллега, то есть тоже занимается
частным сыском, тут я и вовсе растерялась.
Да, это было уже второе потрясение за время нашего короткого разговора. Я даже не
сразу сообразила, что бы мне такое сказать. Но не могла же я сидеть и молча таращиться
на человека, который обратился ко мне за помощью.
- Ваш врач уверен в своих словах? - наконец спросила я.
- Понимаете, он это сказал вскользь, просто заметил, что такое могло бы быть.
- А вы всерьез поверили в то, что вас травят? - удивилась я.
- Нет, тогда, когда он это сказал, я не придал его словам никакого значения, но вчера
было уже настоящее покушение.
- И как же это было? - я задала вопрос по инерции, но мне стало казаться, что, что
Роджеру Барку нужен специалист несколько другого профиля.
И дело было не только в том, что этот здоровый и сильный мужчина испытывает страх.
Если его подозрения имеют под собой почву, то страх вполне естественен, но было в нем
что-то ненатуральное, что ли.. Хотя, чуть позднее, когда события приняли неожиданный и
явно не шуточный оборот, я легко нашла причину такого восприятия слов и поступков
моего клиента. А пока Роджер продолжил свой рассказ.
- В офис я каждый день езжу на своей машине, но вчера мой автомобиль никак не
хотел заводиться, хотя я его совсем недавно купил и это очень надежная машина. Мне
пришлось вызвать механика из автосервиса. Однако у меня была назначена встреча с
клиентом, поэтому ждать я не мог. Хотел воспользоваться автомобилем жены, но она
заявила, что ей тоже куда-то срочно нужно поехать, и возмутилась, когда я
поинтересовался ее планами, произошла даже недолгая, но очень неприятная перепалка. Я
должен сказать, что мы почти не ссоримся, и я был удивлен ее вспышкой. В общем, мне
пришлось добираться на метро. Я стоял на перроне, поезд должен был вот-вот появиться.
Рядом со мной все время крутился какой-то подозрительный тип. И когда все
придвинулись ближе к краю платформы, а из туннеля показались огни, этот тип резко
толкнул меня в спину, так, что я едва не свалился на рельсы. Как я удержался?! Это было
так ужасно…
- Вы встречали раньше этого человека? Не спешите с ответом, поройтесь в памяти.
- Я думал об этом, и очень много думал. Нет, я уверен, что я его не знаю, и никогда с
ним не пересекался, нигде.
- Случай действительно странный и неприятный, но какую вы видите связь между тем,
что произошло с вами в метро и прошлым вашей жены, ведь вы об этом хотели сказать?
- Да, к сожалению. Понимаете. Я ведь не знаком с этим человеком, ну, тем, что был
там, на перроне. За что же ему меня настолько ненавидеть, чтобы желать мне смерти, да
еще такой? - я с удивлением заметила, что мой посетитель вздрогнул, и мне показалось,
что даже побледнел, - как вы понимаете, о других мотивах вообще говорить не имеет
смысла. Из этого я делаю неутешительный вывод, что он просто нанят кем-то, из тех, кто
меня хорошо знает.
- Но вас знают многие люди.
- Я думал о том, кто бы это мог быть, но большинству окружающих меня людей,
кстати, и родственникам тоже, нет до меня никакого дела.
- Ну и почему ваше подозрение в первую очередь пало на жену? - возразила я, - При
вашей профессии, коллега, нажить врагов несложно.
- Я еще не успел их нажить, - объяснил Роджер, - мой бизнес существует меньше года.
Пока я занимался весьма несложными делами, ну вы же тоже когда-то начинали, - он
улыбнулся очень грустной улыбкой, и лицо его неожиданно, словно осталось без маски.
Это опять вернуло смятение в мою душу.
- Видите ли, - решила объяснить я, - даже, занимаясь очень простым расследованием,
мы с вами можем иногда не нарочно, абсолютно случайно, не подозревая об этом,
наступить на чей-то интерес, и это, как минимум.
- Возможно, вы и правы, но все так сходится.
- Что сходится? Кстати, вы ехали в метро, что называется, в час пик. Вам ведь не так
часто приходится пользоваться общественным транспортом?
- И что?
- Все это могло быть просто неприятной, конечно, опасной, но случайностью. Да и
болезни нас подстерегают часто тогда, когда мы менее всего готовы с ними смириться.
Может, вам просто лучше немного отдохнуть, сменить обстановку? В супружеской жизни
случаются сложные периоды, но не стоит бросаться такими обвинениями, и таить в
мыслях такие подозрения.
Дальше разговор в той, или иной степени представлял собой разные варианты того, что
уже было сказано. Я не верила в то, что подозрения моего посетителя имеют под собой
что-то реальное. Мне казалось, что все это последствия его мнительности и
обыкновенных межсупружеских трений. Я пообещала, что все же подумаю над его
ситуацией, но не верила, что существует какая-то угроза жизни этого человека. Это
выглядело слишком невероятным. Такое может быть только в плохом детективном
фильме. Так я думала, распрощавшись с потенциальным клиентом в тот день.
Однако на следующий день как я ругала себя за эти мысли.
***
Я была у себя в конторе, когда мне позвонила Фелиция Куорни.
- Я говорю с вами из больницы, клиника Вейлин, по просьбе Роджера Барка, он
ненадолго пришел в сознание и назвал ваше имя и номер телефона.
- Что случилось? Вы - врач? Медсестра? - не слишком вдумываясь в смысл своих
вопросов, частила я в трубку.
- Нет, я, скорее свидетель, в Роджера стреляли, когда он выходил из моего кафе.
- Я сейчас приеду туда, вы можете меня дождаться? - спросила я.
- Хорошо, я вас подожду, - довольно спокойно ответила моя собеседница.
Хозяйка маленького кафе
Фелиция ждала меня в вестибюле центрального корпуса огромной клиники Вейлин.
Она первая подошла ко мне, поэтому я даже не успела озаботиться вопросом, как я узнаю
незнакомку, с которой говорила по телефону.
- Вы Мэриэл? - спросила меня высокая красивая женщина, которой с равной степенью
вероятности могло быть и двадцать пять лет и больше тридцати.
- Да, - коротко ответила я, - а вы, очевидно, госпожа Куорни.
- Именно, - моя собеседница улыбнулась, - но было бы лучше, если бы вы меня
называли просто Фелиция.
- Как скажете, - не без удивления согласилась я.
- Идемте, я вас провожу, Роджер сейчас в реанимационном блоке. Пуля прошла всего в
двух сантиметрах от сердца, он потерял много крови, но опасность для его жизни, как
уверяют врачи, уже миновала.
- Вы, видимо были с ним хорошо знакомы? - спросила я, понимая, что сейчас в этой
неофициальной обстановке у меня больше шансов кое-что понять.
Мы вышли из здания, пересекли двор клиники и вошли в другой корпус. Фелиция
ответила на мой вопрос не сразу. Мы уже шли по длинному коридору, поднявшись на
лифте на пятый этаж.
- У меня есть маленькое кафе на улице Планка, недалеко от Большого моста. Роджер мой постоянный клиент и большой поклонник моих кулинарных способностей. К
сожалению, только это, - она опять улыбнулась, и мне показалось, что улыбка эта была
намеренно многозначительной.
Ответить я не успела. Мы вошли в палату. Я обратила внимание на полицейского у
двери и подумала, что нужно бы позвонить комиссару Катлеру. Теперь я смогу это
сделать уже после разговора с клиентом, если получится, или после беседы с хозяйкой
того кафе, которое невольно превратилось сейчас в место происшествия.
В палате я увидела несколько иную картинку, чем та, что сложилась в моем
воображении. На высоком сооружении, которое лишь функционально можно было
считать кроватью, лежал Роджер Барк. Вокруг него, как мне показалось, беспорядочно,
располагались разные медицинские приборы, но они существовали сами по себе, ничего
не добавляя к портрету пострадавшего, лишь создавали вокруг него соответствующий
моменту фон.
Глаза Роджера были закрыты, лицо выглядело бледным и слегка сероватым, но мне он
показался сейчас особенно красивым. Впрочем, для мужчин надо бы придумать какое-то
другое слово.
Мне вдруг захотелось положить руку ему на лоб, сказать ему что-то доброе, возможно,
даже нежное. Скорее всего, мои ощущения тогда порождались, в известной мере,
чувством вины за все, что случилось с этим человеком. «Какое счастье, что он не погиб!» думала я.
Странно, но в этот момент я совсем не думала о его жене. Словно ее и не было, и вовсе
не ее он подозревал во всех покушениях на свою жизнь.
- Похоже, он опять заснул, - легким шепотом произнесла Филиция, - о ней я в этот
момент тоже забыла.
- Не будем тогда его будить, - так же шепотом ответила я, и мы, не сговариваясь,
вышли в коридор.
- Я думаю, что у вас еще будет время его обо всем спросить, - заметила госпожа
Куорни.
- Тогда, быть может, вы ответите на мои вопросы? - спросила я.
- Пожалуйста, - легко согласилась Фелиция, - только знаю я очень мало.
- Но вы ведь, - заметила я, - видели все, что произошло, возможно, даже стрелявшего?
- Нет, того, кто стрелял в Роджера, не было видно, я сейчас вам все расскажу, только
давайте спустимся вниз на первый этаж. Там есть бар, в котором можно выпить по
чашечке кофе, - предложила моя собеседница.
В баре кроме нас никого не оказалось, это, скорее всего, объяснялось тем, что время
было между завтраком и обедом.
За стойкой стоял упитанный молодой человек, который с нескрываемым восторгом
рассматривал нас.
Мы заказали кофе и расположились у высокого столика в самом уютном уголке этого
небольшого помещения, рядом с единственным окном и, насколько это было возможно,
подальше от любопытного внимания бармена.
- Вы хотите, чтобы я вам сначала просто описала случившееся, так, как я его помню? спросила Фелиция.
- Это, пожалуй, было бы самым разумным, - согласилась я.
- Роджер - один из самых ранних моих посетителей, - приступила к рассказу, госпожа
Куорни, - он забегает каждое утро, чтобы позавтракать перед работой, вернее по пути в
свою контору, - моя собеседница снисходительно улыбнулась, - так было и сегодня.
- Вы помните, время, когда он появился у вас? - уточнила я.
- Да, я посмотрела на часы, просто так без всякой причины, было без десяти минут
восемь.
- Кто-нибудь еще был в кафе?
- Нет, моя помощница пришла чуть позднее. Впрочем, забыла, еще были мои
постоянные посетители господин и госпожа Шатле.
- Извините, что перебила вас, продолжайте, пожалуйста.
- Ничего. Я подала Роджеру его завтрак, и мы перекинулись, как обычно, парой слов.
- Вы помните содержание вашего разговора?
- Это трудно назвать разговором, но мне показалось, что настроение у господина Барка
было не слишком хорошим, не решусь назвать его плохим, но думаю, что это было бы
недалеко от истины. Впрочем, настроение вещь слишком индивидуальная и
переменчивая. В общем, он позавтракал, оставил деньги на столике, встал и отправился к
выходу. Когда он уже переступил порог, раздался выстрел. Я в это время была на кухне и
не сразу сообразила, что произошло, услышав громкий хлопок, но тут же поспешила в зал.
Как раз появилась Изабель, и сцена была незабываемая. Роджер лежал на пороге, впрочем,
большая часть его тела находилась еще внутри кафе, кровь я увидела не сразу, да и
вообще сориентировалась с большим трудом, так как Изабель визжала, а вокруг стали
собираться любопытные и сочувствующие. К счастью, рядом оказался полицейский, он
быстро навел порядок и вызвал следственную бригаду. Честно говоря, больше мне
добавить нечего.
- Вы знакомы с господином Барком, только как с клиентом?
- Да. Но я была бы не прочь несколько изменить наши отношения. Однако, увы… Фелиция грустно усмехнулась, - Он мне симпатичен, но, судя по всему, он верен своей
жене, хотя при его внешности это очень странно. Он даже не пытался увидеть во мне
женщину.
Я уже писала, что моя собеседница была очень красива, теперь, думаю, стоит добавить,
что помимо красоты в ней была еще некая утонченность, породистость. Высокий рост
сочетался с совершенством фигуры, и бесспорным умением все это преподнести. На ней
было элегантное платье темно-вишневого цвета. Изящные туфельки на высоком тонком
каблуке подчеркивали все достоинства ее длинных стройных ног. Густые пышные
темные, почти черные, волосы обрамляли безупречный овал лица с тонкими чертами и
большими выразительными слегка раскосыми глазами, смуглая кожа с едва заметным
естественным румянцем не нуждалась в косметике. Да, не увидеть в ней женщину мог
только слепец.
- Вы меня удивили, - совершенно искренне заявила я.
- Я и сама удивляюсь, впрочем, мы ведь не видели ту, на которой он женат, справедливо возразила мне Фелиция. Куорни.
- Он ни разу не был у вас с женой?
- Ну, что вы, странно, что сам Роджер Барк снизошел до моего маленького и скромного
заведения, а уж, чтобы его жена здесь появилась, - госпожа Куорни рассмеялась
одновременно горьким и каким-то слишком нарочитым смехом.
Мне подумалось, что уж очень много эмоций вложено в ответы на мои простые
вопросы. Но мысль эта не задержалась, уступив место размышлениям о вещах куда более
важных.
- А вы никогда не спрашивали господина Барка, что его привлекло в вашем, как вы
сами сказали, скромном заведении?
- Как же, как же, конечно спросила однажды. Не упустила такого замечательного
повода завести с ним частный разговор, - на сей раз, Фелиция улыбнулась легко и даже
весело, словно вспомнила что-то забавное.
- И что же он сказал?
- Что у меня очень вкусные пирожки с ягодами, а он, как оказалось, сластена.
Мы еще о чем-то говорили, я задала несколько вопросов, но они были настолько
несущественными, что совсем не запомнились. Тем не менее, через несколько часов,
вспоминая этот разговор, я все время возвращалась к мысли о том, что было сказано нечто
очень важное. Однако, что именно, я тогда так и не вспомнила.
Самоубийство
Мы вернулись в палату, я все еще надеялась поговорить с Роджером, но мне это не
удалось. Дежуривший у двери полицейский сказал, что состояние раненого все еще не
стабильно и доктор просил его не беспокоить.
Фелиция отправилась в кафе, она объяснила, что не может оставлять надолго свою
помощницу один на один с клиентами, которых к обеду всегда бывает немало. Тем более,
что Изабель очень болезненно переживала события этого утра.
А я решила поговорить с хирургом, который оперировал Роджера. Я понимала: все
необходимое будет установлено полицией, но мне нужно было что-то делать и самой,
хотя бы для того, чтобы заглушить нарастающее странное чувство, которое вызывал у
меня мой необычный клиент. Теперь, расследовать обстоятельства этого происшествия,
было для меня делом чести. Именно так я тогда все воспринимала.
Доктор Антонио Чаерс согласился ответить на мои вопросы при условии, что наш
разговор не затянется.
- Меня, собственно, интересует только ранение господина Барка, - скороговоркой
проговорила я, смутившись от взгляда, который показался мне то ли осуждающим, то ли
недоверчивым.
- Ранение? - доктор опять внимательно посмотрел на меня, - обычное пулевое ранение,
пуля застряла почти на выходе из тела, удалять ее было несложно, но было внутреннее
кровотечение, поскольку она прошла рядом с сердцем, на расстоянии чуть больше
сантиметра. Убийца стрелял в спину, возможно, это помешало ему попасть точно в сердце
с такого небольшого расстояния, это и спасло молодому человеку жизнь. Впрочем, не
уверен, что мои рассуждения имеют смысл, я врач, а не эксперт.
- Спасибо, доктор, - коротко поблагодарила я.
На этом наш разговор закончился. И я была озадачена. Мне представлялось, что
стреляли с улицы. А получалось, что убийца находился в кафе. Пожалуй, мне нужно было
поехать с Фелицией и посмотреть, как это все было, там, на месте.
***
Впрочем, наверняка представление о том, что и как произошло в маленьком кафе
госпожи Куорни, я могу составить и по материалам полицейского расследования.
Наверняка, какая-то информация уже появилось и в газетах. Поэтому, прежде чем заказать
такси, я позвонила комиссару Катлеру.
- Приветствую вас, коллега, - привычно ответил комиссар, - я заезжал в вашу контору,
но Ари сказал мне, что вы отправились на встречу с клиентом.
- Да. Это правильно. Думаю, имя моего клиента вам тоже уже неплохо знакомо, ответила я на скромно замаскированный вопрос Эрика Катлера, - его зовут Роджер Барк.
- Вот как?! - удивился комиссар, но он же в больнице, когда же он успел познакомиться
с вами и нанять вас?
- Он был у меня еще вчера, покушением на него вы?
- Да, и, если вам есть, что мне сообщить, я был бы весьма признателен за любой, даже
самый незначительный, на ваш взгляд, факт.
- Я сейчас могу к вам подъехать, - предложила я.
- В этом нет необходимости, поскольку я в пути, и еду в ту самую больницу, в которой
вы находитесь. Я очень прошу вас там меня подождать, минут десять не больше.
- Хорошо, я буду вас ждать на первом этаже реанимационного корпуса.
- Договорились.
У меня оказалось несколько минут, чтобы поговорить с Дэвидом, разумеется, по
телефону.
- Привет, - бодро начала я, услышав знакомый голос, - у меня есть некоторые
сложности и просьба к тебе.
- Привет, - ответил мой друг и сразу спросил, - это не по поводу убийства Роджера
Барка? Тебя наняла уже его жена?
- Все почти правильно, - согласилась я с первым предположением, но тут же возразила
- только, во-первых, он ранен, а не убит, а во-вторых, он стал моим клиентом еще до того,
как в него стреляли.
- Вот это уже интересно, я вижу, ты знаешь больше, чем известно прессе, во всяком
случае, пока.
- Я знаю больше о предыстории этого происшествия, но о самом покушении на жизнь
господина Барка я надеюсь узнать от комиссара, с которым мы увидимся через пару
минут, однако мне нужна и твоя помощь, может, ты заедешь ко мне вечером?
- С удовольствием, - согласился на мое предложение Дэвид, - нам есть, о чем
поговорить и без этого Барка, тем более, если ты утверждаешь, что с ним все в порядке.
- Вот и прекрасно, - невольно улыбнулась я, - жду тебя вечером.
После этих слов я сразу отключила свой телефон, так как увидела машину комиссара,
которая уже въезжала на территорию больничного комплекса.
- Очень рад вас видеть, коллега, - с чувством сказал Эрик Катлер, - и вдвойне рад, что
мы, судя по всему, опять будем работать вместе.
- Не думаю, что мой клиент разделит эту радость, - невесело усмехнулась я, - но я тоже
довольна, ведь в этом деле я могу рассчитывать на вашу помощь?
- На мою помощь вы можете рассчитывать всегда, - заверил меня комиссар.
- Хорошо, ловлю вас на слове, вы ведь были на месте происшествия?
- Да, а вы разве не были там?
- Так уж получилось, я сначала приехала сюда.
- Вам удалось поговорить с вашим клиентом?
- Нет, он спал, и доктор Чаерс не разрешил нам его беспокоить, впрочем, я и не
собиралась этого делать. Надеюсь поговорить с ним позднее.
- Так что вас интересует?
- Я разговаривала со свидетельницей, госпожой Куорни, и у меня после ее рассказа
сложилось впечатление, что в Барка стреляли с улицы, - стала объяснять я, - но оказалось,
это был выстрел в спину, а поскольку Роджер в этот момент выходил, получается - убийца
находился в помещении кафе?
- Нет, - тут же возразил мне комиссар, - пожалуй, вам нужно поехать и все увидеть
самой, но я попытаюсь объяснить, раз уж вы не знакомы с этим симпатичным местом.
- Сделайте одолжение, комиссар.
- Улица Планка, как вы прекрасно знаете, довольно оживленная, очень хорошее место
для кафе, но в заведение госпожи Куорни можно войти не только со стороны этой улицы,
есть еще одна дверь, которая ведет в уютный зеленый дворик, выходящий уже на улицу
Ремарка. Там стоят пять столиков в тени старых разросшихся деревьев.
- За этими столиками были посетители?
- Нет, утром эта часть кафе еще не обслуживается. Ранних посетителей, которые
приходят на запах сладких пирожков и кофе, не так много, в основном, это постоянные
клиенты, которых хозяйка прекрасно знает. Насколько я понимаю, потерпевший был из их
числа..
- Значит, кто-то стрелял именно из этого дворика. И никто его не увидел?
- Никто, похоже.
- Но ведь в самом кафе, кроме Барка, кто-то еще был?
- Да, за столиком, расположенным рядом с барной стойкой завтракала пожилая
супружеская пара, но с этой стороны ни дверь, ни, тем более двор, не видны…
- Видимо, стрелявший неплохо был знаком и с этим местом и с привычками тех, кто
там обитал. Наверняка, убийца знал, что в это время хозяйка сама обслуживает ранних
посетителей и постоянно отлучается на кухню.
- Справедливо подмечено, коллега, комиссар довольно улыбнулся, из чего я сделала
вывод, что наши мысли здесь совпали.
Мы уже собирались отправиться к палате Барка, так как там нас ждал доктор Чаерс. Но
тут дал о себе знать телефон комиссара. Разговор длился пару минут, и по ответным
репликам Эрика Катлера я поняла - случилось нечто неожиданное, как минимум.
- Мне сейчас позвонил инспектор Симонс, он вел наблюдение за домом Барков, ответил комиссар на мой вопросительный взгляд.
- Там что-то произошло?
- Да, и, думаю, разговор с вашим клиентом может подождать, следует только
проинструктировать охрану, чтобы они были внимательней.
- Так, что же случилось? - в моем голосе невольно зазвучала тревога.
- Умерла жена Роджера Барка, - ошарашил меня комиссар неожиданным известием.
- То есть, как умерла?
- Я думаю, нам лучше посмотреть все самим, там сейчас работают эксперты. Все, что я
могу сказать - она, похоже, отравилась снотворным…- ответил мне комиссар и тут же
спросил, - так вы едете со мной?
- Можно было и не спрашивать. А кто ее обнаружил?
- Инспектор Колман, он пришел туда, чтобы сообщить ей о том, что случилось с ее
мужем… Я, пожалуй, позвоню доктору Чаерсу из машины, идемте.
- Но вы хотели проинструктировать охрану, - напомнила я.
- Это тоже можно сделать по телефону, - ответил Эрик Катлер. В этот момент мы уже
садились в его машину.
***
Роджер и Джессика Барк явно не бедствовали, если об их финансовом положении
судить по дому, в котором они жили. Супруги были владельцами двухэтажного особняка
в Северном районе. Дом был, конечно, старым, но из тех, что способны простоять не одну
сотню лет. Я не очень разбираюсь в архитектурных стилях, но подумалось, что так
строили примерно в девятнадцатом веке где-нибудь в южной Европе. Может, в Испании,
или Италии.
Внутри все выглядело богато и стильно. Дорогая добротная мебель, ковры ручной
работы, оригинальные, видимо, выполненные на заказ, светильники. Впрочем,
рассмотреть все это, как следует, у меня не было возможности, да и особого желания
тоже. Тем более, что взгляд постоянно натыкался на кого-нибудь из полицейских
экспертов, или на их специфическую аппаратуру. Но впечатление каким-то образом
застряло в памяти.
Джессика умерла в большой комнате, которая представляла собой что-то вроде
дамской гостиной. Все здесь было мягким пушистым, округлым. Цветовая гамма тоже
говорила сама за себя. Полупрозрачные шторы, прикрывающие большое окно были
нежно-абрикосового цвета, или, пожалуй, чуть светлее. В углу стояла большая почти
квадратная тахта, накрытая искусственным мехом цвета чайной розы, стены выкрашены в
такой же цвет, только немного светлее, на полу пушистый мягкий ковер с рисунком в виде
каких-то разводов бледно-розового, бежевого и белого цвета. Честно говоря, я не помню,
чтобы там было еще что-то кроме этой тахты и овального столика из светлого дерева на
изогнутых массивных коротких ножках.
Женщина лежала на спине, раскинув в стороны руки. Она лежала так, что ступни ее
ног, обутые в изящные атласные домашние туфельки шоколадного цвета, были навесу.
Одета она была в коричневые брюки и легкую розовато-бежевую блузу свободного
покроя. Ее длинные светлые с пепельным отливом волосы причудливо извивались вокруг
бледного красивого лица, если бы не эта запредельная бледность и некоторая
заостренность форм носа и подбородка, можно было бы подумать, что она просто спит.
- Я не стал ее увозить до вашего приезда, - сказал доктор Франк, пожимая руку
комиссару.
- Спасибо, Дон, - ответил Эрик Катлер, - что скажешь? Самоубийство?
- Может быть, - доктор кивнул в сторону столика, на котором мы увидели высокий
тонкий стакан с остатками прозрачной жидкости и несколько пустых упаковок от
таблеток, - только странно…
- Что странно?
- Ладно, сначала сделаю вскрытие, и все проверю, не буду зря вам морочить голову. В
стакане обыкновенная вода. И пальчики на нем принадлежат ей, это уже проверил ваш
паренек.
- Что это были за таблетки? - спросила я, хотя можно было подойти и посмотреть, но я
надеялась услышать еще что-нибудь полезное об этом препарате, и не ошиблась.
- Арфенал, - ответил Донован Франк, - это сильнодействующее снотворное, его
назначают людям, перенесшим серьезное нервное потрясение. Ну, и тем, кто страдает от
сильной боли, ну, вы понимаете…Оно без побочных проявлений, тем не менее,
передозировка очень опасна, как вы, собственно и видите.
- Да, если она умерла именно от этого лекарства, можно вполне предположить, что это
самоубийство, - прокомментировал комиссар.
В это время к нам подошел один из тех полицейских, которые были заняты осмотром
дома и его содержимого. Он протянул комиссару лист бумаги, на котором было несколько
строчек, написанных от руки.
- Неужели есть и предсмертная записка? - вырвалось у меня.
- Да вроде, она и есть, - ответил Эрик Катлер, но таким тоном, словно эта записка
вызывала какие-то сомнения.
- Что-то не так? - решила я уточнить.
- Да, вот посмотрите сами, - Катлер протянул мне листок с последним посланием
покойной.
Записка была короткой, а ее содержание могло вовсе и не относиться к тому, что
произошло. Судите сами:
«Я недооценила свои чувства к Роджеру. Я готова ему все простить!
Но поздно! Увы!»
- Нужно проверить, ее ли это почерк, - озабоченно сказал комиссар, - но даже, если это
точно писала она, признает ли суд, эту записку свидетельством самоубийства?
Сомнительно. Косвенно, при неоспоримости других улик еще можно эти слова расценить,
как некий повод.
- Да, - согласилась я, - причем, повод весьма неопределенный. Она намекает на какойто конфликт, однако его характер остается скрытым для нас. Впрочем, судя по тексту, она
могла знать о случившемся с ее мужем, причем, можно предположить, что на момент
написания этой записки она считала себя вдовой.
- Предположение резонное, согласился комиссар, но тут же добавил, - однако слишком
смелое. Возможно, все это связано с совсем другими событиями. Нужно поговорить с
господином Барком. Уж это-то он вполне сможет нам объяснить.
- Но сначала ему еще нужно почувствовать себя настолько лучше, чтобы доктор Чаерс
не стал возражать протии нашей с ним беседы, - напомнила я.
Мы уже собирались покинуть дом Барков, когда нас озадачила еще одна находка. В
наше время в квартирах молодых людей уже не так часто можно найти большой в
дорогом, обтянутом бархатом переплете, фотоальбом. Но дело даже не в этом. В конце
концов, некоторые люди все же предпочитают вещественные фотографии, размещенные
на картонных страницах такого вот старого альбома, виртуальным, хранимым в памяти
компьютера, или на диске.
Удивило другое - из найденного в доме Роджера и Джессики Барк альбома совсем
недавно были вытащены двенадцать фотографий. Что их извлекли накануне, было
очевидно, но комиссар все же распорядился, чтобы это проверили в лаборатории.
Фотографии вырывали неаккуратно, остались крохотные кусочки в уголках. Это могло
свидетельствовать о спешке. Теоретически могли быть и другие причины. Впрочем,
спешка была настолько логична, что мы не стали задумываться над этим.
- А вы мне так и не рассказали, в связи с чем стал вашим клиентом Роджер Барк? спросил комиссар, едва мы сели в его автомобиль.
- У нас с вами не было времени спокойно обо всем поговорить, - объяснила я, хотя
объяснения были и ни к чему, - рассказать вам сейчас? Или поедем в управление, и там в
спокойной обстановке обсудим все факты по этому делу?
- Я думал опять съездить в больницу, но, пожалуй, вы правы. Нужно сначала
разобраться с тем, что уже известно, а к тому времени, может и Барк будет в лучшем
состоянии. Только, может, вы проголодались? Время уже к обеду.
- Я-то не думала о еде, но знаю, что вы не любите размышлять на голодный желудок, усмехнулась я, - можно было бы съездить на улицу Планка к Фелиции, но мне сейчас не
хочется там появляться, нужно кое-что для себя прояснить.
- Так что вы предлагаете? - нетерпеливо перебил мои рассуждения Эрик Катлер.
- Я предлагаю заехать по пути в супер-маркет, купить сэндвичей и бисквиты, кофе могу
приготовить сама.
- Не густо, но еще и не время для плотного обеда, - согласился комиссар.
- А пообедать мы можем и чуть позднее, - усмехнулась я.
Через пол часа мы уже пили кофе в комиссарском кабинете. Пока Эрик Катлер
наслаждался легкой предобеденной трапезой, я поведала ему о моем вчерашнем разговоре
с Роджером Барком.
- Абсолютный бред, - прокомментировал комиссар мой рассказ о тревогах и страхах
моего клиента, - ему нужно было не к детективу идти, а к психиатру, как минимум, к
психоаналитику.
- Да, но сегодня, его едва не убили, пуля прошла рядом с сердцем, - напомнила я.
- Ничего не могу возразить, это уже нечто настоящее.
- Значит, в предчувствиях Роджера был все же какой-то смысл?
- Это могло быть простым совпадением. В совпадение мне легче поверить, чем в то,
что жена травила его лекарствами и нанимала кого-то, чтобы тот толкнул ее мужа под
поезд, почему он, кстати, не поехал на такси?
- В это время в центре города такие пробки, что на метро было значительно быстрее.
Если бы он выехал на своей машине, он успел бы проскочить до пробок.
- Понятно, а вы верите во все его бредовые подозрения?
- Вчера я прореагировала на его рассказ почти так же, как и вы, но сегодня я смотрю на
это значительно серьезней.
- Ну, может вы и правы, - не очень уверенно согласился комиссар.
- Честно говоря, смерть Джессики Барк все запутала настолько, что совершенно
непонятно с какого факта вообще нужно начинать рассматривать это дело, чтобы
выстроить мало-мальски логичную и непротиворечивую версию, - грустно подвела я итог
нашей внезапно вспыхнувшей дискуссии.
- Начать нужно с выяснения всех обстоятельств, которые сложились за последнее
время в жизни супругов, что же на самом деле происходило в этой семье, иначе,
невозможно понять, ни кто и зачем стрелял в Роджера, ни что случилось с его женой, ответил на мои сомнения Эрик Катлер.
- Но для этого нам необходим разговор с господином Барком, - заметила я, - да и
заключения экспертов не менее важны, так что придется подождать, как минимум, до
завтра.
- Ну, доктору Франку можно будет позвонить и сегодня вечером, - после небольшого
раздумья произнес комиссар, - а с вашим клиентом можно будет разговаривать только
после того, как доктор Чаерс решит, что его пациент способен без риска для жизни
воспринять печальное известие о смерти жены. Не думаю, что это возможно сегодня. Да и
вопрос о записке, тем более, о фотоальбоме, не может быть разрешен так быстро, хотя я
позвоню и попрошу… Но обещать ничего не могу.
- Главное, чтобы никто больше не пострадал, - ответила я, - ну, что ж до завтрашнего
утра есть время подумать.
- Так вы хотите меня покинуть? - разочарование в голосе Эрика Катлера было
непритворным.
- Ненадолго, - улыбнулась я, - хочу все же посмотреть заведение госпожи Куорни,
потом поеду домой, вечером должен приехать Дэвид, хочу и его кое о чем попросить.
- Привет ему от меня, - улыбнулся, наконец, и комиссар, - кстати, Инесс интересуется
датой вашей помолвки, вы помните, что обещали?
- Помню, но давайте сначала разберемся с этим делом.
- Дел еще будет много, они у нас с вами никогда не кончаются, а свои обещания нужно
выполнять.
- Согласна, комиссар. Даю слово, как только я разберусь с покушением на Роджера
Барка и с загадкой смерти его жены, я назову этот знаменательный день. На подготовку к
торжеству выделим не больше недели, я обещаю, и согласна, что обещанное нужно
выполнять.
Маленькое кафе
Кафе Фелиции Куорни было действительно очень приятным и оригинальным
местечком. До того момента, как я переступила его порог, мне казалось странным, что
такая женщина занялась столь непритязательным бизнесом. Но, оказавшись там, я поняла,
что Фелиция, судя по всему, действительно нашла для себя дело по душе. Она была здесь
не просто хозяйкой, она была повелительницей этого сказочного уголка, появившегося по
ее велению в шумном современном мегаполисе. Название этого кафе меня вначале
удивило, но уже через пару минут, я была уверена, что по-другому этот волшебный мир
уюта и гармонии назвать было нельзя. Конечно, только фиалка, нежная, скромная,
капризная и изысканная. Живых цветов здесь не было, но на столах стояли крошечные
композиции из искусственных фиалок, выполненные с удивительным мастерством.
Столики были круглыми. Накрыты они были белыми скатертями, на каждом столе стоял
высокий стакан с искусно свернутыми салфетками и круглая плошечка с цветочком,
любопытно выглядывающим из круглых ярко-зеленых листиков. Стулья и небольшая
барная стойка были выполнены в одном стиле, очень легкие, словно подвижные
конструкции, у меня даже возникла иллюзия, что они способны менять свой вид по
желанию хозяйки или ее гостей. Столиков было семь. Расположены они были условным
полукругом вокруг бара, который располагался по центру напротив двери, ведущей на
улицу Планка. С двух сторон от этой двери были большие окна-витрины. На стеклах
название кафе, написанное светло-лиловой краской, и еще пририсовано несколько
зеленых листочков, словно случайно прилипших к буквам. Окна занавешены легкими
гардинами, которые казались белыми, но имели все же едва заметный лиловый оттенок.
Справа от бара дверь на кухню, а слева выход в тот самый дворик, из которого, как мы
предполагали, и стрелял неизвестный убийца.
В кафе, когда я там появилась, ни один столик не пустовал, ни в помещении, ни во
дворе. Фелиции было некогда разговаривать со мной, ее помощница, девушка лет
восемнадцати, темнокожая, невысокая и необыкновенно грациозная, ловко сновала между
столиками. Ее движения так напоминали танцевальные, что мне даже показалось, будто я
слышу музыку. Это место так не вязалось с тем, что здесь произошло всего каких-то пять
часов назад, что мне уже не верилось, что это вообще было. Но Роджер находился в
больнице, а его жена в морге. И никуда не деться от этих несомненных фактов.
По моей просьбе Фелиция показала мне тот столик, за которым завтракал господин
Барк. Я постаралась представить, как все было. Вот он встает, кладет на стол деньги,
обходит стол и направляется к двери, открывает ее, или она была открыта, как сейчас?
Впрочем, не открыта, а приоткрыта, значит, за ручку ему все равно пришлось бы взяться.
Почему мои мысли так долго кружили вокруг этой детали? Дальше Роджер делает шаг…
А действительно, успел ли он сделать этот шаг? Опять незначительная деталь заставляет
меня задуматься. Почему-то мне хочется представить все очень точно. Что-то меня
беспокоит, какая-то нестыковка есть в том, как я представляю случившееся. Впрочем, все
мои сомнения шли не от этого. Я понимала, что у меня не было пока версии, и, видимо,
это влияло на мое восприятие места происшествия. Кто и зачем стрелял в постоянного
клиента Фелиции Куорни?
Не было даже гипотетических ответов на эти вопросы.
Я поняла, что пока мне здесь нечего делать. Отвлекать хлопочущих женщин не стала.
Сначала я заехала в контору и с удовольствием продемонстрировала Ари, что страшно
занята.
- Завтра я должна буду прийти раньше тебя, поэтому очень тебя прошу не запирать в
сейф пульт от кондиционера.
- Если нужно, я тоже могу завтра прийти пораньше, - как я и ожидала, предложил мой
секретарь и сразу спросил, - с этим молодым человеком что-то не так?
- Неужели в газетах ничего не было? - удивилась я.
- Я сегодня не смотрел газеты, не было времени.
- В господина Барка стреляли! - возвестила я, пожалуй, слишком пафосно.
- Он убит?
- К счастью, нет, но пуля прошла в сантиметре от сердца!
- Он в больнице? - задал Ари совершенно нелепый вопрос.
- Нет, - у него есть более важные дела, - съязвила я.
- А вы говорили с его женой?
- Я не успела поговорить с госпожой Барк, она умерла, - я постаралась произнести это
как можно спокойней, но мой секретарь все равно потерял дар речи, впрочем, ненадолго.
- Она так любила своего мужа?
- Не думаю, что дело в этом, ее смерть наступила по причине, которую нельзя назвать
естественной.
- Ее выбросили из окна? - от этого предположения дар речи уже на какое-то время
пропал у меня.
- Какой ты добрый, Ари, - только и смогла сказать я, но…
- Ее застрелили?
- Нет, она отравилась снотворным, возможно, это было самоубийство, - объяснила я,
наконец.
- Тогда кое-что проясняется, - неожиданно заявил Ари.
- И что ты этим хочешь сказать, - полюбопытствовала я.
- Ну, я понимаю, что это могло быть так: жена решила избавиться от мужа, выстрелила
в него, а потом сама отравилась.
- Зачем? Мотив у тебя не продуман, - серьезно заметила я, - во-первых, зачем жене
убивать мужа? Во-вторых, если уж она его убивает, то зачем ей травиться?
- Ну, здесь версий может быть множество.
- Назови для начала хотя бы одну, - довольно ехидно предложила я.
- Пожалуйста, - совсем не смутился Ари, - возможно, госпожа Барк узнала о том, что у
ее мужа есть роман на стороне, сгоряча она принимает решение его убить, но, совершив
этот импульсивный поступок, сразу раскаивается и решает уйти из жизни.
- Да, - усмехнулась я, - твою версию можно, конечно, проверить, но есть в ней, как
минимум одно слабое место.
- И что же это за место?
- Выстрел в господина Барка не выглядит, как импульсивный поступок, скорее, как
хорошо продуманное и хладнокровное убийство.
- Ну, мне ведь не известны все подробности, - как ни в чем ни бывало, возразил Ари, она могла огорчиться, что он остался жив.
- Да, сразу видно, что ты не служишь в полиции.
***
- Хочу обсудить с вами версию событий, которая мне на этот момент кажется наиболее
логичной, - заявил комиссар, когда я позвонила ему из дома, в надежде на то, что
появились какие-нибудь новые факты.
- И что же это за версия?
- Я думаю, что начало этой драмы положили события весьма обычные в нашем мире.
Барк увлекся другой женщиной, а его жена об этом узнала.
- Ну, и что?
- Ревность - это очень коварное чувство, оно способно толкнуть человека на
безрассудные поступки.
- Так вы считаете, что Джессика действительно пыталась убить своего мужа?
- Во всяком случае, это она могла выстрелить в него там в кафе.
- А потом содрогнулась от содеянного и отравилась?
- Ну, например…
- Комиссар, я не ожидала от вас подобной версии, неужели вы не видите очевидных
фактов?
- Каких? Вы что уже думали в этом направлении?
- Нет, в этом направлении уже думал мой секретарь.
- Вот как? - озадаченно произнес Эрик Катлер, - ну тогда готов выслушать ваши
контраргументы.
- Неужели вы не помните, что убийство Роджера было тщательно подготовлено.
Убийца прекрасно знал не только время, когда его жертва будет завтракать, он учел и сам
режим работы кафе, он знал, что в это время еще не будет Изабель. Что обслуживающая
ранних посетителей Фелиция будет часто уходить на кухню, что, в конце концов, эти
ранние посетителя всегда завтракают за тем столиком, с которого не видно дверь,
ведущую во двор.
- Не стану спорить, все, что вы говорите, правильно. Но разве это противоречит моей
версии? Разве не могла жена господина Барка продумать свои действия?
- Могла, конечно, но тогда, причем здесь самоубийство?
- Ну, она могла просто чуть не рассчитать дозу, - после небольшой паузы предположил
комиссар.
- Ох, комиссар, и где вы все эти сюжеты черпаете?
- У вас есть другие варианты?
- Пока я хотела бы получить ответы на некоторые вопросы. Кстати, как ваша версия
объясняет исчезновение фотографий из альбома?
- Ну, пока никак, но ведь мы не можем утверждать, что эти фотографии как-то связаны
с тем, что произошло.
- Нет, конечно, но слишком странное совпадение.
- Совпадения всегда странные. Давайте все обсудим действительно завтра, когда будет
уже больше данных. Да, доктор Франк только сказал, что смерть наступила от
передозировки снотворного, но он обещает завтра предоставить более точные
заключения, насколько я понял, что-то его смущает.
- Завтра я намерена очень рано взяться за дело, вы будете у себя, скажем, в восемь?
- Думаю, что даже раньше.
- Тогда до завтра.
Планы и сомнения
Есть люди, которые всегда и везде опаздывают, это ужасно раздражает тех, кому
приходится ждать.
Но привычка Дэвида всегда появляться раньше назначенного времени, ничуть, помоему, не лучше. В этот раз я даже не успела высушить свои волосы, не говоря уже о
прическе и хоть минимальном макияже. Хорошо, что успела сменить банный халат на
джинсы и майку.
- Ну, почему ты пришел почти на час раньше?! - возмущенно спросила я.
- Я освободился и помчался к тебе, не глядя на часы, - улыбаясь, ответил Дэвид.
- И мне приходится встречать тебя такой растрепой! - честное слово, в моем голосе
прозвучала настоящая досада.
- Ты самая очаровательная растрепа на всем белом свете, - прозвучал именно тот ответ,
ради которого я и прибегла к столь откровенному кокетству.
После такого легкомысленного начала разговора мы не скоро вернулись к обсуждению
событий прошедшего дня, но все-таки вернулись.
Ужин был, естественно легким и максимально простым, собственно ужинать привык
Дэвид, я в этот раз обошлась холодным апельсиновым соком. Пока мой друг поглощал
свои калории в виде яичницы и салата, я рассказывала ему о покушении на Роджера Барка
и о внезапной кончине его жены. Впрочем, кое-что он уже знал, поэтому я остановилась
лишь на тех моментах, который вызывали у меня вопросы и сомнения.
Когда же мы приступили к обсуждению, я в очередной раз выслушала, только теперь
уже и от Дэвида, гипотетическую историю о том, что госпожа Барк попыталась ухлопать
своего мужа, а затем наложила на себя руки. В очередной раз мне пришлось возразить и
привести аргументы против этой весьма драматической версии.
Я не стала говорить это вслух, но подумала о том, что, возможно, мужчины и обладают
логикой, но с воображением у них точно проблемы.
- У меня к тебе просьба, - произнесла я, как только мы пришли к соглашению, решив
подумать о других возможных вариантах развития событий.
- Все, что только в моих силах.
- Надеюсь, что это для тебя не составит труда. Я хочу, чтобы ты собрал во всех
доступных тебе архивах печатных изданий информацию о Джессике Барк и о ее первом
замужестве, возможно, ты наткнешься на материал о ее первом муже, он был человеком
далеко не бедным, и, скорее всего, светским.
- Ты назовешь мне его имя?
- Да, погоди, я записала, его звали Нэд Прусс, у него была фирма «Инвестсервис»
- Хорошо, постараюсь собрать все, что есть. Ты думаешь, что там может оказаться чтото связанное с событиями сегодняшними?
- Не знаю, но, по крайней мере, я должна понять, почему мой клиент так много думал о
своем предшественнике в последнее время. Я хочу узнать хотя бы то, что мог знать он, а
лучше, если я буду знать больше.
- Договорились. Давай теперь попробуем забыть обо всем этом, хотя бы до
завтрашнего утра.
- Не возражаю, - охотно согласилась я.
И мы действительно забыли обо всем, до утра.
Новые факты и новые версии
Утром я появилась в своей конторе раньше Ари, хотя опередить его мне удалось всего
на десять минут. У меня было несколько мелких дел, скорее даже не дел, а поручений по
проверке информации.
Я составила список необходимых запросов и попросила своего секретаря отпечатать их
и разослать по нужным адресам.
После этого я сразу отправилась в полицейское управление.
Комиссар уже был в своем кабинете и ждал меня, как мне показалось, с нетерпением.
- Я уже говорил с доктором Франком, - сообщил он, едва успев сказать мне свое
обычное приветствие, - через час получу и само заключение, но уже есть интересный
факт.
- Что за факт? - вот, можете мне не верить, но я знала, о чем пойдет речь, хотя понятия
не имею, как эта мысль пришла мне в голову еще до того, как Донован Франк изложил
Эрику Катлеру свои сомнения и выводы, основанные на результатах лабораторных
исследований.
- Оказывается, то количество таблеток, которое выпила Джессика Барк, если
определять его по оставшимся упаковкам, было недостаточно для того, чтобы женщина
умерла. Это и смутило вчера доктора. А теперь выясняется, что это же лекарство попало в
ее организм и с коньяком, который она пила буквально за двадцать-тридцать минут до
своей смерти.
- Это любопытно, - произнесла я и задумалась.
До этого момента я хоть и возражала против довольно спорных версий Ари, комиссара
и Дэвида, но все равно в случае с Джессикой склонялась к мысли о самоубийстве. Теперь
же проглядывала совсем другая ситуация. Ну, посудите сами, зачем бы госпоже Барк так
странно и сложно уходить их жизни, если это было действительно ее решением? Нет, то,
что она выпила рюмку коньяка, нормально, но зачем было мучиться крошить таблетки,
разводить их в коньяке, а заканчивать свое не слишком приятное дело приемом именно
таблеток, запивая их водой. Кроме того, мы нигде не видели ни бутылки, ни рюмки, а это
вообще уже выходит за пределы любой фантазии. Получается, что она приготовила себе
достаточно странное питье, выпила его, вымыла и поставила на место бокал, бутылку,
судя по всему, выбросила. Кстати, куда выбросила? Ведь все было внимательно
осмотрено, в том числе мусор, и на кухне тоже.
Все эти мысли пролетели в моей голове, переплетаясь с тем, что я слышала от
комиссара.
- А насколько близка была к смертельной та доза арфенала, которую Джессика выпила
в виде таблеток? - спросила я, неожиданно прервав рассуждения моего собеседника.
- Вы хотите, чтобы я задал это вопрос доктору Франку?
- Да.
- Может, объясните ход своих мыслей?
- Сначала мне самой не мешало бы в нем разобраться. Пока есть только ощущение
какой-то абсолютной нелепости ситуации. Во всяком случае, в самоубийство госпожи
Барк мне уже не верится.
- Но ее муж в это время находился в больнице.
- Я и не подозреваю ее мужа, хотя, у него вполне может быть мотив.
- Например?
- Судя по дому, машинам и прочим подобным признакам, супруги Барк были неплохо
обеспечены.. Но при этом Роджер открывает детективное агентство, и, насколько я могу
судить, занимается там не теми проблемами, которыми стал бы заниматься в том случае,
если бы это было дело для души, а не для кошелька.
- Ну и что?
- Это нужно проверить, но предполагаю, что основные средства для поддержания их
обеспеченной жизни принадлежали Джессике. Кроме того, рискну предположить, что
господину Барку это положение было явно не по душе.
- Пожалуй, этот мотив можно было бы признать, но с большой натяжкой. Да, мы уже
выяснили, что Роджер Барк женился в свое время на очень богатой вдове, но там была
любопытная история. Он познакомился с Джессикой в супермаркете, и не знал, что она
богата.
- Она покупала продукты в супермаркете? Сама?
- Я не умею рассказывать такие истории, да и к делу это не очень относится. Когда ваш
клиент выкарабкается, попросите его самого рассказать об этом. Но я хочу заметить,
маловероятно, чтобы Роджер женился на деньгах, он любил свою жену, во всяком случае,
в день их свадьбы уж точно.
- Полагаюсь на вашу интуицию, комиссар, а господина Барка обязательно расспрошу
об этом, если это не будет для него слишком тяжелым воспоминанием.
- Это не интуиция, коллега, это опыт, - улыбнулся в ответ Эрик Катлер.
- Пусть так, - я тоже улыбнулась, - но потом их отношения явно складывались
непросто. Почему он так легко поверил в безумную версию покушений на его жизнь? Он
подозревал именно свою жену, а не кого-либо другого, согласитесь, это уже не похоже на
большую любовь.
- Я и не говорю, что она его любила, об этом я ничего не знаю, - пожал плечами
комиссар.
- Все же мне кажется очень важным - разобраться с финансовым положением Барков,
да и о прошлом каждого из супругов неплохо бы узнать. А что с альбомом и
фотографиями?
- Фотографии были удалены совсем недавно, возможно вчера. Так считает эксперт.
Найдено несколько хороших отпечатков пальцев, среди них пальцы Джессики, но есть и
посторонние, пока мы не знаем, кому они принадлежат. Похожие отпечатки были
обнаружены и на зеркале в спальне Джессики. Причем, совершенно не обязательно, что
они там появились именно вчера, это могли быть старые отпечатки, что заставляет думать
о том, что они оставлены человеком, не раз бывавшим в доме и, как минимум на правах
близкого друга Джессики. Все же спальня.
- Супруги спали в разных комнатах?
- Не обязательно. Общая спальня тоже есть, в доме ведь достаточно комнат.
- А если эти пальчики принадлежат тому, кто в доме поддерживал порядок? Не думаю,
что Джессика сама занималась уборкой.
- Нет, конечно, - усмехнулся комиссар, - в доме убирала некая Долорес Сальви, Но
пальчики на альбоме не ее, это уже проверено.
- Как же она скверно убирала, что на зеркале остались отпечатки, - заметила я.
- Они были не очень заметны, зеркало высокое, а пальчики нашли в правом верхнем
углу.
- Госпожа Сальви давно работает в этом доме?
- С ней беседовал инспектор Вильямс, но я могу запросить материалы допроса
свидетельницы, вы считаете это важным?
- Протокол, конечно, посмотреть стоит, но я бы хотела сама с ней поговорить и,
желательно, чтобы этот разговор состоялся в доме моего клиента. Она и готовила им?
- Нет, готовила Джессика сама, да и то очень редко. Во всяком случае, последнее
время, оба предпочитали питаться вне дома.
- А на кухне были какие-нибудь продукты?
- Соль, сахар, в холодильнике было несколько яиц и пластиковая упаковка с салатом из
супермаркета. Все это, конечно, взяли на экспертизу, но результаты я пока не получил. Я
не рассматривал это как нечто срочное. Не пойму я все же, куда вы клоните.
- Я и сама пока не знаю, слишком все неопределенно, но если верить моей интуиции, то
нам придется искать убийцу Джессики Барк, и не нужно быть пророком, чтобы понять,
что в этом случае, нам, как минимум, легче будет разгадать и тайну покушения на ее
мужа.
- А совпадения вы полностью исключаете? - комиссар говорил серьезно, но в его глазах
была улыбка, а в интонации преобладала ироничность.
- Нет, - улыбнулась я, - не исключаю, но очень их не люблю.
- Кстати, записка написана Джессикой, образец ее почерка мы взяли в банке, вспомнил комиссар еще один вывод эксперта.
Мы еще обсуждали какие-то детали. Но не настолько значимые, чтобы они
сохранились в моей памяти.
Затем комиссар позвонил очередной раз в больницу, где ему сказали, что сегодня
господин Барк чувствует себя лучше. И доктор Чаерс не исключил возможность нашей
короткой беседы с ним. Однако доктор не рекомендовал пока сообщать его пациенту о
том, что случилось с его женой, во избежание осложнений, связанных с возможным
стрессом.
С минуту на минуту должны были доставить отпечатанные результаты экспертиз, но
мы решили, что можем их посмотреть и позднее.
Разговор с Роджером Барком
Роджер был в сознании и выглядел лучше, чем накануне. Он явно обрадовался, когда
увидел меня. И у меня, что называется, отлегло от сердца. Я подсознательно боялась
упрека в его взгляде, на который мне нечем было ответить. Я и сама чувствовала за собой
вину. Возможно, отнесись я серьезнее к его опасениям, этого печального происшествия
могло и не быть.
Говорить моему клиенту было еще трудно, о чем нас предупредил доктор Чаерс,
поэтому мы понимали, что нам желательно задавать только те вопросы, на которые мы не
ждем слишком уж развернутых ответов, а еще лучше, если бы Роджер мог на них отвечать
только да или нет.
После приветствия и пожелания скорейшего выздоровления, я представила комиссара
и только после этого решилась спросить.
- Господин Барк, вы не знаете, кто в вас стрелял?
- Нет, - мы едва услышали этот ответ, похожий на легкий вздох.
- Был ли кто-то, кто точно знал, что вы будете завтракать именно в это время, и в этом
месте? - спросил Эрик Катлер.
- Нет, - на этот раз слово нет прозвучало, хоть и тихо, но достаточно четко.
- Но с некоторых пор вы стали постоянным посетителем в этом кафе?
-Да.
- Ваша жена знала, где вы завтракаете?
- Нет, не думаю, хотя я этого не скрывал.
- Можно ли сказать, что ваши отношения с женой в последнее время изменились, стали
более напряженными?
- Мне нужно подумать. Я не могу сейчас ответить на этот вопрос.
В этот момент, я заметила, что Роджер побледнел, дыхание его стало более частым.
Я поняла, что продолжать разговор с ним, мы попросту не сможем, поэтому
посмотрела вопросительно на комиссара, он понял мой невысказанный вопрос и кивнул.
- Что ж, выздоравливайте, господин Барк, - сказала я своему клиенту, давая понять, что
мы не намерены больше его мучить.
Я видела, что он порывался сказать еще что-то, но сил у него не было. Поэтому я
слегка коснулась его руки и добавила:
- Мы еще увидимся.
После этого глаза Роджера Барка закрылись, и мы покинули его палату.
Детективное агентство Роджера Барка
- Я думаю, коллега, что нам не обойтись без знакомства с еще одним возможным
участником событий, - вдруг заявил комиссар, когда мы уже были в машине.
- И кто же это? - не без некоторого удивления спросила я.
- Эрвин Саулис, партнер господина Барка по бизнесу. Его роль в детективном агентстве
вашего клиента мне пока не ясна, но в документах он числится именно как партнер.
- И вы предлагаете встретиться сейчас с ним? - решила уточнить я.
- Я еще вчера позвонил ему и назначил встречу. Он до полудня будет в офисе
агентства. Ну, так как?
- Понятное дело - едем в этот офис!
Почему-то о детективной деятельности Роджера я совсем не думала. Видимо, не могла
представить его в роли своего коллеги. Почему? Боюсь, мое ощущение было слишком
субъективно, чтобы попытаться это как-то рационально объяснить. Ну не укладывался
образ этого молодого человека в мое представление о детективе. Нет, он вовсе не был
глуп, и я не считала его трусом, дело не в его человеческих, или, тем более, мужских
качествах. Просто я понимала, что для этой работы он не годится.
А вот его партнер произвел на меня совершенно противоположное впечатление.
Высокий, худой светловолосый, лет сорока. Волосы аккуратно подстрижены. Одет
безупречно, хоть и несколько скучновато. Серый костюм, светло-голубая рубашка,
галстук с классическими полосками серого голубого и белого цвета. Ничего такого, что
бы могло удивить, или запомниться. Разве что, его серые глаза. Они были именно серыми
без голубого, или зеленоватого оттенка. Вот именно эти глаза, их пристальный
внимательный взгляд, нарушали общее впечатление некой усредненной безликости,
которое, как мне кажется, создавалось намеренно.
- Как там Роджер? - это был первый вопрос, который задал нам господин Саулис.
- А вы его не навещали? - в свою очередь спросила я вместо ответа.
- Я ездил туда, но меня к нему не пустили, без вашего разрешения, - эти слова были
обращены к комиссару.
- Вам следовало мне позвонить, - ответил Эрик Катлер.
- Я не стал этого делать по двум причинам: во-первых, мое посещение вряд ли сейчас
способно помочь выздоровлению Роджера, а во-вторых, у меня нет алиби на момент
покушения, или убийства, даже не знаю, как это правильно назвать.
- И как вы связываете эти два факта? - спросил комиссар, - я имею в виду ваше
посещение больницы и ваше алиби.
- Если не ошибаюсь, - решила я блеснуть догадливостью, - господин Саулис включил
себя в число подозреваемых, поэтому не хочет создавать лишних проблем для следствия,
так? - я улыбнулась нашему собеседнику.
- Именно так, - ответил он на мою улыбку, - вы меня поняли совершенно правильно. У
меня нет доказательств того, что в то время, когда стреляли в моего компаньона, я не мог
находиться вблизи от этого кафе. Да и мотив у меня есть.
- Любопытно, - сразу оживился комиссар, - вы можете изложить свои соображения
поподробнее?
- Почему же нет? Все это несложно выяснить. Достаточно просмотреть наши
регистрационные документы и еще кое-какие бумаги, доступные для следствия, так что,
лучше уж я сам объясню, - Эрвин Саулис несколько секунд молчал, словно собираясь с
мыслями, а затем начал объяснять, - Роджер познакомился со своей женой тогда, когда его
дела, как ему казалось, шли не так уж плохо. Он получил диплом психолога в СентРиверском университете. Опубликовал статью в престижном научном журнале,
посвященную, насколько я помню, проблемам индивидуализма и его проявлений в
процессе развития разных видов бизнес идей. Не уверен, что формулирую точно название
его работы, но по смыслу именно так. Он считал, что эта статья открывает ему путь в
науку. В какой-то мере это было справедливо, он вскоре действительно получил ученую
степень и должность младшего преподавателя в юридическом колледже в Корнеле. На
жизнь ему вполне хватало, планы осуществлялись, хоть и значительно медленнее, чем он
предполагал. Все это я говорю для того, чтобы вы поняли, почему, встретив Джессику и
влюбившись в нее с первого взгляда, он очень быстро сделал ей предложение. Она
согласилась, и только на церемонии подписания брачного договора Роджер узнал, что
женится на весьма состоятельной женщине. Ему бы следовало радоваться, а он
встревожился. Он не стал открыто возражать против имущественных соглашений,
вписанных в этот договор, но они вызвали у него вопросы. С этими вопросами он пришел
ко мне. Так мы и познакомились.
- Он обратился к вам как к адвокату? - уточнила я.
- Не только, - Эрвин задумался, затем продолжил, - вы правильно догадались, что моя
основная профессия - адвокат, я член коллегии, как и вы. Но помимо этого, среди людей,
которые меня знают, существует мнение, что я неплохой аналитик. И это позволяет мне,
как выигрывать дела в суде, так и помогать некоторым людям, попавшим в необычные, а
иногда опасные ситуации. Нет, ничего опасного или странного в брачном договоре
господина Барка и Джессики Прусс, так она звалась после смерти ее первого мужа, не
было. Но был интересный пункт. Свои деньги невеста Роджера оставляла под полным
своим контролем. Вы понимаете, что это значит? Роджер мне сказал тогда, что эти деньги
ему не нужны, он вообще не знал об их существовании, когда принимал решение о
женитьбе, но ему показалось, что его будущая жена внесением этого пункта в брачный
договор продемонстрировала либо свое недоверие будущему мужу, либо существование
каких-то тайных планов.
- И он попросил вас выяснить кое-что из прошлого Джессики? – попыталась угадать я.
- Не совсем, - возразил Эрвин, - да, кое-что мне действительно пришлось узнать, но
главное было - найти удовлетворительное и логичное объяснение этому пункту договора.
- Что-то я не пойму, - вдруг вступил в разговор комиссар Катлер, - какое это все имеет
отношение к покушению на вашего партнера?
- Не торопитесь, - спокойно проговорил наш собеседник, - я хочу, чтобы вы поняли все.
Так вот, я довольно легко раздобыл информацию о первом замужестве жены Роджера и о
том, как она стала вдовой. Я выяснил, что Джессика вышла замуж за Неда Прусса не по
большой любви, а потому что это давало ей возможность вырваться из бедности. Сам Нед,
кстати, на этот счет не обольщался. До встречи со своим будущим мужем Джессика жила
вдвоем с матерью. Ее мать работала медсестрой в военном госпитале в Мэрвике, она рано
овдовела, а когда дочери не исполнилось еще и шестнадцати, тяжело заболела. Джессика с
трудом завершила учебу в школе и не могла продолжать обучение даже в самом скромном
учебном заведении следующей ступени, так как матери нужен был уход, который стоил
недешево. Она устроилась на работу в ресторан. Сначала работала на кухне и мыла
посуду, затем стала официанткой, вот тут ее и заметил как-то господин Прусс. Он был
значительно старше ее, но деньги, которыми он располагал, вполне компенсировали этот
небольшой недостаток. В общем, история стара как мир. Впрочем, Джессика была ему
хорошей женой. А умер он от болезни сердца, в больнице. Не было в этом ничего
необычного. Из всего этого я сделал вывод, что Джессика просто еще слишком хорошо
помнила, что такое бедность. Она не успела научиться философски смотреть на деньги, их
наличие, или отсутствие. В Роджере она видела слишком неопытного молодого человека,
поэтому считала, что сохранность своего богатства лучше обеспечит сама.
- Об этом вы видимо и сказали Роджеру? - высказала я то, что было очевидно.
- Да, он собственно думал примерно так же, но был мне благодарен за то, что я не
развеял его иллюзий, и мы, можно сказать, подружились. Жизнь супругов протекала
спокойно. Можно ли было назвать этот брак счастливым, я не знаю, это лучше спросить у
Роджера, но все было спокойно и прилично. Год после свадьбы прошел в хлопотах о
семейном гнезде, образно говоря. Поиск подходящего дома, покупка собственности,
ремонтные хлопоты, прием по случаю новоселья. Потом появились первые проблемы.
Одна из них была настоящей и вызывала сочувствие, в том числе и у меня, поскольку
Роджер доверил мне эту тайну. Выяснилось, что у Джессики врожденное заболевание, не
опасное для жизни, но лишающее ее надежды на радость материнства. Я узнал об этом от
Роджера, но потом мне об этом сообщила и Джессика, когда обратилась ко мне за
помощью.
- Она обращалась к вам, - удивилась я, - и с какой проблемой?
- А что вас так удивляет, - пожал плечами Эрвин, - я часто бывал у них, с уважением и
вниманием относился к хозяйке дома. Когда ей понадобился адвокат, она обратилась ко
мне. Разве это не естественно?
- Нет, понятно и естественно, конечно. Просто мне представлялось, что вы общались, в
основном с господином Барком, - объяснила я свою реакцию, - ну, этакая бескорыстная
мужская дружба, а вы, похоже, просто стали другом семьи?
- И да, и нет… - господин Саулис усмехнулся, - я действительно, прежде всего,
подружился с Роджером, но он чаще всего принимал меня у себя дома. Очень редко
заходил ко мне в офис, и еще реже мы встречались в каких-нибудь общественных местах,
причем, если это и было, то Джессика там тоже обязательно присутствовала. Но сказать,
что мы с ней общались, было бы сильным преувеличением.
- Вы хотите сказать, что, присутствуя на ваших встречах с господином Барком, его
жена практически не принимала участия в ваших с ним беседах? - уточнила я.
- Да, вы меня правильно поняли. Возможно, она была неразговорчивой от природы, а,
может, ей были неинтересны те темы, которые мы обсуждали…
- Вы тогда практиковали как адвокат? - спросил по ходу Эрик Катлер.
- Да, именно поэтому Джессика и попросила меня помочь ей в составлении завещания.
- Завещания? - удивленно воскликнул комиссар, а я только успела открыть рот для
такого же возгласа.
- Да, она очень серьезно отнеслась к составлению этого документа, - ответил Эрвин, но на самом деле, было составлено два документа, причем именно второй документ имеет
отношение к нашему с вами разговору. Джессика сочла необходимым открыть для своего
мужа отдельный счет, на который она положила довольно крупную сумму, не то, что
можно было назвать состоянием, но это был щедрый подарок, особенно, если учесть то, о
чем я говорил раньше.
- И как она это мотивировала? - не удержалась я от вопроса.
- Она сказала, что понимает, что нынешнее положение должно быть неприятно
Роджеру. Но ведь эти деньги ей достались не тяжким трудом, а она не понаслышке знает,
что такое бедность.
- Разве господин Барк был беден?
- Конечно, нет. Это не мои слова, а Джессики. Так или иначе, но документ был
составлен и передан в банк.
- Как к этому отнесся ваш партнер? - поинтересовался комиссар.
- Был очень удивлен и растерян. Он просто не знал, как к этому относиться, то ли
обидеться и отказаться, то ли попробовать понять.
- Но о благодарности речи не было, - догадалась я.
- Нет. Это ведь серьезно задело его гордость.
- И когда же все это было?
- Чуть больше года назад.
- Кажется, я начинаю понимать, - произнесла я, а по взгляду комиссара было видно, что
и он уже догадался, куда клонит наш собеседник, - деньги были вложены в агентство?
- Да. Роджер считал, что просто принять этот подарок своей состоятельной супруги он
не может, поэтому лучше всего вложить их в какое-то дело, - подтвердил мою мысль
Эрвин Саулис.
- Кому принадлежала идея бизнеса?
- Роджеру. Я не сразу согласился стать его партнером, не люблю перемен, во всяком
случае, радикальных. Но мы договорились, что я не оставлю полностью адвокатскую
практику, это меня убедило. Собственно ничего в моей жизни и не изменилось.
Детективное агентство стало неким дополнительным подразделением моей адвокатской
конторы. Техническую работу и, разумеется, психологическую, когда была такая
необходимость, взял на себя Роджер, а я анализировал факты и разрабатывал стратегию
расследований. Ну и у меня уже были клиенты.
- При регистрации агентства вы с Роджером, очевидно, составили и внутренний
договор, так? - продолжила я излагать свои соображения, чтобы сократить объяснения
господина Саулиса, поскольку и мне и комиссару уже все было и так понятно. - По этому
договору, в случае, если с одним из партнеров произойдет что-то фатальное, другой
становится полным хозяином бизнеса, я не ошибаюсь?
- Нет, именно это я и хотел вам объяснить, но, я надеюсь, что вы поняли и то,
насколько мне доверял Роджер Барк, и насколько несущественно то, что я получил бы в
результате его преждевременной смерти.
- Мы вряд ли рассматривали бы всерьез вашу кандидатуру на роль убийцы, но за
подробности я вас благодарю, они могут оказаться весьма полезными, - заявил комиссар,
и он был прав, - насколько я понял, вы уже знаете о том, что случилось с Джессикой?
- Мне позвонила Долорес, - объяснил Эрвин Саулис, - да и по утрам я привык слушать
радио.
- А сейчас мы бы хотели осмотреть ваш офис и особенно рабочий стол вашего
партнера, его компьютер, вот ордер, - Эрик Катлер передал несколько смутившемуся
адвокату документ.
- Пожалуйста, здесь ничего не закрыто на ключ. Сюда должны подойти еще и
эксперты?
- Нет, это же не место происшествия, - слегка удивившись, возразил комиссар.
***
Детективное агентство Роджера Барка, так оно называлось по регистрационным
документам, располагалось в одной, но достаточно просторной комнате на двенадцатом
этаже Большого бизнес-центра в Северном Сент-Ривере. Здесь не было ничего такого, что
бы могло отличить это помещение от любого другого в этом же здании.
Два стандартных письменных стола, штук шесть кресел, два компьютера и один
небольшой сейф. Еще книжная полка, на которой стояли несколько справочников. Что тут
особо осматривать?
Мы рассчитывали, что содержание файлов в компьютере Роджера поможет нам найти
что-то такое, что могло бы дать хоть какое-то представление о том, чем детектив Барк
занимался последний год, вдруг там все же были дела, результатом которых мог оказаться
выстрел в сердце. Но эта надежда не оправдалась. Действительно, в основном, это была не
слишком сложная работа по сбору информации, которая, несомненно, очень помогала
адвокату Саулису и его клиентам. Ящики стола я просматривала уже, скорее, по инерции.
И вдруг в нижнем, под кое-как сброшенными в него бумагами я наткнулась на конверт.
- Посмотрите сюда, - окликнула я Эрика Катлера, который в это время проглядывал
бумаги, хранящиеся в сейфе, - это же те самые фотографии, которые вырваны из альбома
в доме Роджера и Джессики.
- Ну, это еще нужно проверить, - осторожно заметил комиссар, - но очень похоже на то,
что вы правы. - Взгляните, - обратился он к Эрвину, - что вы можете на это сказать?
Снимков было десять, а не двенадцать, но это нам тогда не показалось важным. На всех
мы увидели Джессику в компании с Эрвином Саулисом. Ничего криминального, или
компрометирующего на этих фотографиях не было. Вот Эрвин и Джессика сидят за
столиком уличного кафе, вот госпожа Барк за рулем своего автомобиля, а Эрвин на
заднем сидении. Вот они идут по набережной, или сидят на скамейке в Национальном
парке.
Эрвин рассматривал снимки минут десять, мы его не торопили. Наконец, он заговорил.
- Я не знаю, откуда этот странный фоторепортаж. Я мог бы, конечно, и пригласить
жену своего партнера в кафе и попросить Джессику подвезти меня в ее машине, даже
сопровождать ее на каком-нибудь светском мероприятии, но такого просто не было. Зачем
кому-то нужно было делать эти фальшивки? У меня нет ответа на этот вопрос.
- Если это действительно компьютерный монтаж, как я подозреваю, - попробовала я
рассуждать, хотя никаких вразумительных предположений у меня еще не появилось, - то
эксперты это легко установят, на вопрос «зачем?» пока ответить сложно, но есть еще один
вопрос, ответ на который вы, видимо, можете найти, если подумаете - как эти фотографии
попали сюда?
- Я их вижу впервые, из чего могу заключить, что они пришли не по почте.
Единственное предположение, не противоречащее здравому смыслу - их кто-то сюда
принес и положил в ящик стола, и было это в мое отсутствие.
- Такое возможно? - уточнил комиссар.
- Да, вполне. Например, это могла сделать Долорес, когда приходила делать уборку.
- Долорес Сальви? - на всякий случай спросила я, - та, что наводила порядок и в доме
Барков?
- Да, она и ко мне домой приходит убирать раз в неделю, очень добросовестная и
приятная женщина. Я не думаю, что она имеет отношение к изготовлению этих
фотографий, но она здесь тоже убирает, у нее есть ключ. Имеет смысл ее спросить.
- Когда она убирала в вашем офисе в последний раз? – спросила я, прекрасно понимая,
что фотографии не могли бы появиться здесь, пока не были извлечены из альбома в
квартире Роджера и Джессики.
- Вчера, а вообще она приходит через день.
- С ней мы обязательно поговорим, - задумчиво произнес комиссар, - может, у вас есть
еще какие-нибудь соображения?
- Я подумаю, но помещение это арендованное, ничего серьезного в этом кабинете не
хранилось, поэтому нам никогда и в голову не приходило особо следить за ключами. В
наше отсутствие сюда мог прийти кто угодно, и заметить это мог бы кто-нибудь разве что
случайно. Тут кругом мелкие конторы, народ снует туда сюда, вы же понимаете. Но, если
некто принес сюда эти снимки, то это уже явно не случайность, вот за это и можно,
пожалуй, зацепиться в наших рассуждениях.
- Ну, ладно, - подвел итог Эрик Катлер, - вы подумайте и мы подумаем. Я с вами
согласен, во всех непонятых пока нами событиях просматривается некая логика, а значит,
стоит сосредоточиться на фактах, которые помогут нам эту логику понять. Похоже, кто-то
хотел нас подтолкнуть к мысли, что между супругами Барк был конфликт, результатом
которого стало самоубийство Джессики, а возможно, и ее покушение на жизнь мужа,
покушение, кстати, могло оказаться и убийством.
- Тогда эти фотографии служили бы источником подозрений, - продолжила я
рассуждения комиссара, - даже, если мы сможем легко установить, что это монтаж,
Роджер мог и поверить этим снимкам, или Джессика могла решить, что он поверит. Но
тогда, почему мы их нашли именно здесь, а не в комнате у Джессики, например?
- А это уже намек на участие в событиях еще одного заинтересованного лица, - ответил
мне Эрвин, - легко вырисовывается такая версия: кто-то этими фальшивками
шантажирует Джессику, а она, доведенная до отчаянья, стреляет в мужа и убивает себя.
- Ну, и сюжетец, - проворчала я.
- Да, я согласен, что такая мелодрама скорее сгодилась бы для сентиментального
романа, - улыбнулся господин Саулис, - но в жизни бывает всякое, а мы имеем некоторые
черты к портрету того, кто все это задумал и почти осуществил.
- Возможно, не почти, - неожиданно заметил комиссар.
- Но ведь убить Роджера не получилось, - подхватила я мысль коллеги.
- А откуда мы знаем, какие цели преследовал тот, кто все это задумал? - возразил Эрик
Катлер, - кроме того, Роджер Барк выглядит пока не так хорошо, чтобы совсем не
беспокоится за его жизнь.
- Доктор Чаерс говорит, что осложнения еще возможны, но жизни его пациента уже
ничего не угрожает, - я укоризненно посмотрела на комиссара, - не притягивайте
неприятности, их и так хватает.
- Ну, что вы, - улыбнулся Катлер, - я просто рассуждаю.
- Давайте будем рассуждать уже с фактами в руках, и еще, давайте оставим в покое
господина Саулиса, - я улыбнулась Эрвину, - дадим ему подумать и, возможно, кое-что
вспомнить, а сами встретимся с двумя женщинами, показания которых, могут нам
принести те самые факты, которых так не хватает.
- Ну, я понимаю, что вы имеете в виду Долорес Сальви, а еще-то о какой женщине вы
говорите? - удивленно спросил комиссар.
- Вы забыли про Изабель. Она могла что-то видеть, ведь пришла как раз в момент
выстрела, насколько я понимаю.
- Я с ней говорил, но она утверждает, что ничего не видела, что пришла уже тогда,
когда господин Барк был ранен, то есть, после выстрела.
- Что-то тут не так, комиссар, - возразила я, хотя не сразу смогла сообразить, что
именно меня не устраивало в показаниях девушки.
Долорес Сальви
После недолгой дискуссии, мы решили позвонить Долорес и спросить ее, где бы она
хотела с нами встретиться и поговорить. Госпожа Сальви, не раздумывая, пригласила нас
к себе, причем даже не заикнулась о том, что желательно бы наш визит несколько
отсрочить. Обычно так легко и охотно принимают у себя малознакомых или незнакомых
людей женщины, у которых дома всегда идеальный порядок. Именно так и было в
крохотной квартирке на четвертом этаже многоэтажного дома в Южном районе.
Почему-то я думала, что увижу приземистую, с округлыми формами, темноволосую
женщину лет сорока пяти.
Но дверь нам открыла миниатюрная, даже хрупкая и очень привлекательная девушка.
Она была смуглой, с роскошной гривой черных волос, спадающих на плечи. Но это и все,
что соответствовало моим представлениям о женщине по имени Долорес. Конечно, в ее
произношении присутствовал испанский акцент, но при этом речь была свободной и
поражала какой-то особой певучестью, что ли.
Мне она сразу понравилась. Если вас удивляет, что девушка довольствовалась работой
уборщицы, то это я сейчас объясню, чтобы подобные мысли не отвлекали вас от важного
разговора, который у нас с ней состоялся.
Долорес Сальви прибыла в государство Сент-Ривер из страны, в которой совсем
недавно произошел очередной переворот. Называть ни эту многострадальную страну, ни
ее очередного диктатора я не хочу по понятным причинам. Да, она была эмигранткой,
точнее, беженкой, ей нужно было освоить чужой язык, разобраться в новых условиях
существования, да и профессию она еще не успела обрести. Ее нынешняя работа
позволяла ей получать приемлемые деньги при этом иметь достаточно свободного
времени, чтобы учиться.
- Я понимаю, что у вас должны быть ко мне вопросы, и с удовольствием помогу всем,
чем только смогу, - заявила девушка, едва мы переступили порог ее дома.
- Вам ведь уже задавали какие-то вопросы во время предварительного следствия, в
доме господина Барка? - спросила я, - как вы, кстати, там оказались именно в то время?
- Я пришла убирать, был как раз мой день, - она смутилась.
- Вы хорошо представляете себе этот дом, и то, что в нем было, я имею в виду вещи? задал свой вопрос комиссар, а я не сразу поняла, зачем он об этом спросил.
- Представляю, конечно. Ну, а вещи? О каких вещах вы говорите?
- Вы помните, где обычно лежал большой фотоальбом в красном бархатном переплете?
- Никаких фотоальбомов я никогда там не видела.
- Но вы не могли не видеть этот альбом хотя бы тогда, когда там уже работала полиция,
ведь его обнаружили во время обыска, а у вас брали отпечатки пальцев, чтобы сравнить
их с теми, что были обнаружены на его страницах, - высказал свое удивление Эрик
Катлер.
- Тогда я действительно видела в руках у полицейского большой красный фотоальбом,
но я не знала, что его нашли в доме. Впрочем, он мог храниться в ящиках с личными
вещами Джессики. В них я никогда даже не заглядывала, они всегда были закрыты на
ключ. Мне это понятно. Я тоже не хотела бы, чтобы кто-то рылся в моем белье, - легкий
румянец вдруг появился на щеках Долорес.
- Понятно, - пробормотал комиссар и посмотрел на меня, давая понять, что сейчас
лучше поработать со свидетельницей именно мне.
- А вот этот конверт, - я показала нашей собеседнице конверт с фотографиями,
обнаруженный нами в офисе агентства Барка, - вам знаком?
- Да, вот с ним действительно странная история, - оживилась девушка.
- И что за история? - тут же опять вступил в разговор комиссар Катлер.
- Понимаете, это было вчера, я убираю в офисе у Эрвина через день, так вот вчера я
пришла, как обычно, около семи часов вечера. Этот конверт я заметила не сразу, а когда
закрыла окно и начала вытирать пыль.
- Окно было открыто? - удивилась я.
- Да, верхняя рама, но это бывает часто, все же двенадцатый этаж. Я закрываю, чтобы
на влажную поверхность не налетала сразу пыль, - объяснила Долорес.
- И где же был этот конверт, - нетерпеливо прервал ее комиссар.
- Он лежал на компьютере господина Барка. Если бы такое было возможно, я бы
предположила, что этот конверт влетел в открытое окно.
- Да, чудеса накапливаются, - прокомментировала я только что услышанное.
- Ну, чудесами нас уже не удивишь, - добавил Эрик Катлер.
- Извините, я приготовлю кофе? - вдруг засуетилась девушка.
- Нет, - отказалась я за себя и за своего спутника, - мы уже уходим. Спасибо, Долорес.
Я поняла, что просто уже не в состоянии буду переварить новую информацию, не
составив из уже известных фактов хоть какое-то подобие версии происходивших событий.
Спасибо комиссару, что он не стал со мной спорить, и скоро мы уже ехали в
управление.
- Может, заедем куда-нибудь пообедаем, - вдруг предложил Эрик Катлер.
- Я есть не хочу, - ответила я совершенно искренне, - но могу составить вам компанию,
не напрягая ни желудок, ни кошелек.
- Я угощаю, - улыбнулся комиссар, прекрасно понимая, что насчет кошелька я просто
пошутила.
- Тогда я подумаю о наличии у меня аппетита, - продолжила я наш нехитрый шуточный
диалог.
- Предлагаю ресторанчик на улице Валье.
- Принимается.
На это двусторонне одобренное мероприятие у нас ушел почти час. Но я считаю, что
время мы потратили не зря. Мы не только пообедали, что хотя бы изредка все же стоит
делать, но и отдохнули от загадок и недоумений, что позволило нам восстановить нашу
способность не только логично мыслить, но и видеть ситуацию с разных сторон, не
полагаясь на первое впечатление, очень часто не свободное от стереотипов и
поверхностных суждений.
Слишком много фактов
- Вот теперь, - почти торжественно начал наш разговор комиссар, когда мы заняли свои
привычные места в его кабинете, - давайте попробуем сделать инвентаризацию собранных
нами фактов, как по делу о покушении на Роджера Барка, так и по делу об убийстве его
жены. Кстати, я не исключаю пока вероятность самоубийства, но в силу того, что эта
вероятность мне кажется небольшой, будем исходить из более похожего на правду
предположения.
- Давайте, - согласилась я, тем более, что фактов мы собрали даже слишком много.
- Воспользуемся, так сказать, историческим методом. Вспомним, с чего все началось.
- Началось, если располагать события во времени в том порядке, в котором мы о них
узнавали, с того, что Роджер Барк обратился ко мне за помощью, точнее будет сказать, за
консультацией.
- Вот тут и возникает первое сомнение, можно ли считать то, что он вам сообщил,
фактами?
- Фактом, который, по крайней мере, не трудно проверить, можно считать неожиданно
появившиеся у Роджера Барка проблемы со здоровьем, это раз. Ремонт машины Роджера в
то время, когда у него была назначена встреча с клиентом, это два. Можно поговорить с
семейным врачом Барков и выяснить, что на самом деле говорил доктор о происхождении
сердечных недомоганий у пациента, если он, конечно, вспомнит этот разговор.
- Согласен, это действительно факты. Их нужно проверить, но они реальны. Однако,
есть еще страхи и волнения вашего клиента, что вы сейчас думаете об этом?
- Я думаю, что эти страхи появились у моего клиента неспроста, слишком уж они
оказались привязанными к последующим событиям. Но точнее пока не могу выразиться.
Я совершила серьезную ошибку, не попытавшись разобраться с этим сразу.
- Кто мог знать? - вздохнул комиссар, - да и как бы вы разобрались?
- Мне нужно было более подробно расспросить его обо всем, возможно, по каким-то
деталям я могла бы догадаться, откуда исходила эта тревога.
- Возможно, но не факт. К тому же, сейчас нам эти ваши угрызения совести пользы не
принесут. Давайте исходить из того, что уже случилось.
- Ну, о мотивах мы все равно должны думать, иначе все эти факты окажутся
бесполезными, - напомнила я комиссару.
- К мотивам мы еще вернемся, - ответил он, - а сейчас продолжим разбирать и
сортировать информацию. Попробуем детально разобрать все, что нам известно о
покушении на Роджера Барка, которое только чудом не стало убийством.
- Не возражаю. Давайте, я постараюсь описать события, а вы, опираясь на заключения
экспертов и показания свидетелей, дополните и уточните картину происшествия.
- Приступайте.
- Выстрел прозвучал в момент, когда Роджер выходил из кафе на улицу Планка, кстати,
он успел переступить порог?
- Нет, только открыл дверь, обе его ноги оказались внутри помещения, а поскольку
стреляли в спину, вы понимаете…
- Стреляли действительно из дворика, примыкающего к кафе?
- Да, баллистики это подтвердили.
- Оружие, насколько я понимаю, было не слишком серьезным, что тоже сыграло свою
роль в развитии событий.
- Это был риджер, пистолет, который производится в Сент-Ривере и считается дамским
оружием. Он маленький, достаточно легкий, но убить из него можно, особенно с такого
расстояния, с какого был произведен выстрел в нашем случае. Но специалист считает, что,
если бы хотели убить, стреляли бы в голову. Пуля у этого оружия все же…
- Вы думаете, что его не хотели убить?
- Или стрелявший был абсолютно неопытным убийцей.
- Теперь перейдем к показаниям свидетелей. В это время на улице, особенно, на улице
Планка, довольно людно, день будний. Неужели никто не увидел ничего такого, что могло
бы хоть какие-то мелочи добавить к нашему представлению о происшествии?
- Выстрел слышали многие, во всяком случае, многие об этом говорили. Но в
остальном - ничего не добавляется, больше свидетельств о кричащей девушке.
- Вам не кажется, что это очень странно? - спросила я комиссара и задумалась.
- Что именно вам кажется странным? - сбил меня с мысли, которая, наконец, начала
оформляться, комиссар.
- Изабель вела себя странно, вот что!
- Мне так не кажется.
- Вы только представьте себе, если Изабель подошла к двери кафе уже после выстрела,
то ей должно было понадобиться хотя бы несколько секунд, чтобы понять, что
произошло, а дальше, мне кажется, она могла бы упасть в обморок, разрыдаться, но не
вопеть как сигнальная сирена»! Другое дело, если все произошло на ее глазах, торжественно закончила я свой короткий монолог, объяснив не столько Эрику Катлеру,
сколько самой себе, что именно меня не устраивало и этом эпизоде, вернее, в том, как он
был описан свидетелями.
- Ну, это все теории, - возразил мне комиссар, - на практике это зависит от характера
девушки, от того, как она способна реагировать на стрессы.
- А что если мы попросим поговорить с ней профессионального психолога?
- Санкцию на подобный допрос я вряд ли смогу получить.
- Не нужно никаких санкций, попробую поговорить с Камилой Фортье.
- Хорошая идея, но она полностью в вашем веденье, хорошо?
- Разумеется. Сегодня позвоню Камиле, а там будет видно. Теперь давайте перейдем к
деталям самого происшествия. Стреляли, как мы уже выяснили точно из дворика, но как
преступник в этот дворик попал?
- Туда можно попасть с улицы Ремарка через калитку, или просто перемахнув через
кустарник. Ну и есть выход из кухни.
- В кухне в это время была Фелиция, так что остается улица Ремарка. Улица, кстати
неширокая и не слишком людная, напротив жилой дом, его жильцов опрашивали?
- Да, никто не видел, ничего подозрительного.
- Опросы протоколировались?
- Ну, разумеется, все записывалось на диктофон, а потом дублировалось на диске и на
бумаге, как положено.
- Хорошо, я хотела бы просмотреть эти материалы, но, понятно, не сейчас. Давайте
теперь перейдем к тому, что случилось с Джессикой.
- Смерть наступила от передозировки снотворного, - начал комиссар сразу с главных
деталей, - но это снотворное, могло быть принято Джессикой самостоятельно, и тогда это
самоубийство, или ей могли подмешать его в коньяк, и тогда речь идет об убийстве.
- Верно, - согласилась я с тем, что, собственно и требовало обсуждения, - однако если
судить по упаковкам, найденным рядом с покойной госпожой Барк, доза арфенала,
принятая ею в таблетках, не была смертельной.
- Как не была смертельной и концентрация этого вещества в коньяке, - продолжил мою
мысль комиссар.
- Мне приходят в голову два возможных варианта развития событий, - продолжила я
свои рассуждения, - Джессика могла действительно принять такое решение, развести
таблетки в коньяке и выпить его, затем, почему-то решила, что этого количества мало и
проглотила еще несколько. Единственное, что удивляет в этой ситуации - это отсутствие
бутылки и бокала.
- Ну, коньяк мог быть последним, бутылку могла швырнуть в окно, а там ее кто-то
зачем-то подобрал, мало ли случается непонятных и нелепых ситуаций, - заметил Эрик
Катлер.
- Да, могло быть и так, вы правы, но остается альбом, зачем Джессике нужно было
вытаскивать из него какие-то фотографии? И еще одна мелочь, почему гостиная, а не
спальня?
- Ну, это вправду мелочь.
- Конечно, я понимаю, что это психология. Но, мне кажется, время и место для такого
ухода из жизни выбраны, по крайней мере, странно. И совершенно уж непонятным
остается мотив. Зачем Джессике накладывать на себя руки?
- Но мы не так уж хорошо знаем обстоятельства жизни госпожи Барк, мы ничего не
знаем, например, о состоянии ее здоровья на момент… - комиссар не сразу сообразил, как
определить то, что случилось, - на момент ее преждевременной смерти.
- Кстати, вот это действительно нужно проверить, а заодно и разобраться, откуда у нее
был арфенал. Да, Эрвин сказал, что она не могла стать матерью. Впрочем, сомнительно,
что это могло толкнуть ее на самоубийство.
- Мы уже собирались поговорить с их врачом, впрочем, нужно проверить, наблюдал ли
их один и тот же врач. Вернемся к мотиву. Вам не кажется, что нервная женщина могла
выстрелить в мужа, например, подозревая его в измене, или даже, уличив его в ней, а
затем наложить на себя руки? Не забывайте, какое было оружие.
- Для импульсивного шага, все было слишком хорошо просчитано, но даже, если все
это и совпадение, то самоубийство должно бы происходить в том же духе. Зачем
морочиться с таблетками, когда у тебя в руках риджер?
- Это вопрос, который стоило бы задать психологу, но и я бы в таком жутком случае
предпочел яд.
- Может, вы и правы, но все равно в ревность мне не очень верится, не вообще, а по
отношению к этой конкретной семье. Я бы подумала о более приземленных мотивах.
Надо бы посмотреть завещание Барка и собрать сведения о его ближайших
родственниках. Или полиция уже этим занимается? Да и что там у него на банковском
счету неплохо бы посмотреть.
- Для того, чтобы получить эту информацию, нам нужно согласие господина Барка, он
ведь потерпевший, а не подозреваемый. Вот будет себя чувствовать получше, тогда и
спросим у него.
- Тогда это лучше сделать мне, - усмехнулась я.
- Я тоже так считаю, - серьезно поддержал мою инициативу комиссар.
- Давайте сделаем так: я сейчас поговорю по телефону с госпожой Фортье и
договорюсь о встрече с ней. Возможно, мы тогда вернемся и к беседе с Изабель. Что
касается других направлений расследования, нам нужно будет подождать заключения
экспертов и улучшения состояния господина Барка. А это уже отодвигает наши действия,
по крайней мере, до завтра.
- Значит, вы уходите?
- Ну, да, мне все равно нужно заглянуть к себе в контору.
- Хорошо, у меня пока тоже есть, чем заняться, сообщите мне, если будет что-то
интересное, важное.
- Обязательно, а вы, если не трудно, позвоните мне, когда эксперты разберутся с
фотографиями.
- Не трудно, конечно, позвоню.
История повторяется
- Почему вы мне хотя бы не позвонили? - встретил меня мой секретарь неожиданным
упреком.
- То, есть? - невнятно выразила я свое удивление.
- В газетах пишут, что началась охота на частных детективов, я волнуюсь.
- О, Боже! - воскликнула я, - ранен один единственный детектив, в прошлом году,
между прочим, было убито два секретаря, и одна секретарша была похищена, но никто не
кричал об охоте на секретарей.
- Но покушение было не только на вашего клиента! - торжествующе заявил Ари.
- Вот как? И кого же еще пытались убить, или даже убили? - не могла я скрыть своего
удивления. Ведь только полчаса назад простилась с комиссаром..
Ари не успел мне ответить, зазвонил телефон. Я могла и не смотреть на дисплей, я уже
знала, что это Эрик Катлер. В глубине души я всегда верю своему секретарю.
- Вынужден побеспокоить вас, коллега, как только мы с вами расстались мне
позвонили из Мэрвика. Там едва не погиб еще один молодой человек. Он сейчас без
сознания, врачи не дают никаких гарантий, но есть надежда, что тут тоже все обернется
покушением. Следствие возглавил комиссар Эли Форст, вы ведь с ним, кажется, знакомы?
- Да, - подтвердила я, - но раньше он возглавлял комиссариат Эрджина. Хотя, Мэрвик
его родной город. А почему позвонили вам? Ведь они же не сообщают о каждом
происшествии, которое у них происходит?
- Хороший вопрос, - вздохнул комиссар, - дело в том, что очень много общего между
тем делом, которое сейчас расследуем мы и тем, которое теперь расследуют в Мэрвике.
Там, кстати, собрали уже довольно много информации, вот она у меня на экране.
- Пока я только узнала, что покушались опять на детектива, - захотелось мне блеснуть
своей осведомленностью.
- Нет, - возразил Эрик Катлер, - это как раз оказалось ошибкой, хотя и попало в
утренние новости, которые мы с вами пропустили. Но выстрел был сделан тоже из
риджера и потерпевший был ранен, когда выходил из кафе. Убийца в этот раз стрелял из
двери, которую использовали только рано утром, когда привозили продукты. Дверь
должна была быть в это время уже закрыта. Но самый большой сюрприз состоит в том,
что Джо Коллинз, которого подстрелили в Мэрвике - кузен Роджера Барка. Правда,
отношения между ними были не слишком родственные, жили в разных городах,
встречались редко, вроде только в детстве. В общем, у каждого была своя жизнь.
- Любопытно, вы думаете, что эти два преступления связаны между собой?
- Я пока ничего не думаю, я жду заключения экспертов. Если выяснится, что стрелял
один и тот же риджер, то логично будет предположить, что его держала одна и та же рука.
- Действительно, логично. Только вряд ли это упростит решение нашей головоломки.
Если кузенов ничего по жизни не связывало, то кому понадобилось их убивать, обоих,
одним и тем же способом. Надо бы поговорить с кем-то из этой семьи.
- Говорить почти не с кем. Мать Роджера живет со своим вторым мужем в Бельгии.
Вряд ли она что-то знает о жизни и проблемах своего сына, кроме того, что он сам
пожелал ей сообщить. Отец его давно умер. У Джо мать живет в Сент-Ривере, мы с ней,
конечно, побеседуем, но на какие-то важные откровения я не рассчитываю. В Мэрвике
Джо жил с дедом, который тяжело болен, сейчас ему даже не сообщают о несчастье с
внуком. А его доктор утверждает… В общем, неизвестно, успеет ли он о чем-нибудь
узнать. Жизнь его измеряется уже днями.
- Я думаю, что сейчас самое важное для нас - это понять мотив. Кому и зачем нужно
было убивать и Роджера и Джо?
- Интересно, что если бы был убит только Джо Коллинз, то главным подозреваемым
мог бы стать Роджер.
- Почему?
- У него есть существенный мотив. Он - наследник-дублер по завещанию его деда.
- Вы хотите сказать, что дед все завещал Джо, и только в случае его смерти
наследником становился Роджер?
- Именно так.
- А Роджер об этом знал?
- Этот вопрос нужно задать ему, впрочем, у него железное алиби.
- Вы поедете в Мэрвик?
- Нет. А зачем? Комиссар Форст не хуже меня способен провести расследование,
правда, у него нет такого партнера как вы, но мы с ним будем постоянно на связи.
- Хорошо, тогда держите и меня в курсе, комиссар. Все равно я пока ничего еще не
придумала, да и информация, судя по всему, будет пополняться.
- Я тоже так думаю, так что, планы можно не менять, возможно, Камила Фортье
действительно даст дельный совет, или эксперты подкинут что-то важное. Хотя, похоже,
вы правы, что фактов в этом деле слишком уж много.
Разговор с Камилой Фортье
С Камилой мы симпатизировали друг другу с первой нашей встречи, но подружились
не сразу, да и дружба наша представляла собой лишь редкие телефонные разговоры и еще
более редкие встречи в маленьких кафе, к которым мы обе питаем слабость. Историю
нашего знакомства я уже рассказывала, и мои постоянные читатели наверняка помнят ее.
Напомню только, что господин Фортье, а не его жена, был моим клиентом в одном,
скорее, забавном, чем криминальном деле.
- Рада тебя слышать, - ответила Камила на мое приветствие.
-Ты очень загружена работой? - на всякий случай поинтересовалась я.
- Как обычно, но всегда готова отодвинуть дела на пару часов и поговорить с приятным
человеком где-нибудь в уютном местечке за чашечкой кофе. Так как? Ты ведь не просто
так позвонила?
- Конечно. Давай встретимся в кафе «Вечернее меню», знаешь, где это?
- Представляю. Это ведь недалеко от твоей конторы, так?
- Да, там подают очень вкусный десерт.
- Вот и замечательно, через час, хорошо?
- Договорились.
***
Время для встречи мы выбрали очень удачное. Кафе было полупустым, мы заняли
столик подальше от входа, здесь можно было спокойно поговорить. Заказали кофе и
фруктовый десерт.
- Мне очень приятно с тобой встретиться, но я не святая, - с улыбкой начала разговор
Камила, - любопытство заставляет меня проявлять нетерпение, я жду, что ты мне
расскажешь что-то необычное.
- Пожалуй, я готова тебя действительно удивить, - я постаралась смягчить серьезность
своего тона ответной улыбкой, - но не столько рассказом о событиях, которые уже
неплохо описаны и журналистами, сколько своей нестандартной просьбой о помощи.
- Я с удовольствием тебе помогу, но даже не представляю, как я смогу это сделать, я
уже заинтригована.
Мне пришлось все же рассказать о трагических событиях в семье моего клиента
гораздо подробнее, чем я предполагала, поскольку Камила задавала вопросы по ходу
моего повествования. Об этих событиях она, конечно, слышала, но, что называется краем
уха. Разумеется, о том, что произошло в кафе «Фиалка», я рассказывала детально,
особенно эпизод с Изабель. Наконец я изложила и свои сомнения:
- Понимаешь, мне кажется, что она что-то видела, или кого-то, но не хочет об этом
говорить. Не знаю, не могу пока объяснить, почему.
- Если ты права, и все произошло именно на ее глазах, а в этом случае она
действительно должна была зацепить взглядом и убийцу, хотя бы мельком, то, находясь в
состоянии сильнейшего потрясения, она могла запомнить только ту часть картинки, в
которой был зафиксирован результат. То есть, лежащий на пороге человек. Она
совершенно искренне может полагать, что ничего больше не видела, и ты зря ее
подозреваешь в сознательном обмане.
- И что же, ничего нельзя сделать, чтобы извлечь из памяти Изабель облик того, кто
стрелял в Роджера?
- Можно попробовать гипноз, но только, если она согласится, кроме того, я должна
буду ее обследовать, чтобы решить, не навредит ли ей самой, ее психическому здоровью
подобный эксперимент, - Камила вдруг задумалась, затем объяснила свое замешательство,
- но ведь суд все равно не признает показания, полученные таким образом, стоит ли тогда
это затевать?
- Ты права, что для суда это не будет уликой, но, зная, как выглядит преступник, мы
сможем быстрее его найти. Ведь это убийца, да и не грозит ли опасность самой Изабель,
ведь стрелявший тоже может понимать, что она его видела?
- Последний твой аргумент самый веский. Я не возражаю, давай попробуем поговорить
с этой девушкой.
- Тогда предлагаю, если это не нарушит твои планы, прямо сейчас отправиться в кафе
«Фиалка».
- Поехали, я на машине. Насколько я помню, до улицы Планка отсюда совсем
недалеко.
Где Изабель?
Я сразу заметила, что у хозяйки кафе другая помощница и внутренне напряглась, еще
совершенно не представляя, как будут разворачиваться события.
- Изабель? - удивилась Фелиция, - но я считала, что она уладила свои дела с полицией,
прежде, чем попросить у меня отпуск.
- Честно говоря, я не спрашивала об этом комиссара, но он знал о моих планах, объяснила я своим собеседницам, впрочем, я понимала, что комиссар тут мог быть и ни
при чем. По закону мы не имели права задерживать свидетельницу, если она ответила на
все заданные ей вопросы и не являлась подозреваемой.
- А когда она попросила отпуск? - задала я естественный в этих обстоятельствах
вопрос.
- Вчера, - явно растерялась Фелиция, - не нужно было ее отпускать? Но она
действительно так плохо выглядела после всех этих волнений. Да и ее отношения с
Роджером…
- Какие отношения? - удивилась я. Вы не слова не говорили об этом, когда мы с вами
разговаривали в больнице.
- Вы меня об этом и не спрашивали, да и отношения эти, скорее были односторонними.
Не уверена даже, что Роджер заметил. Но передо мной она почти не таилась. Вы же не
подозреваете ее? Не думаете, что Изабель могла выстрелить в человека, которым
восхищалась, да и зачем?
Это был именно тот вопрос, который я постоянно задавала себе. Кому нужна была
смерть этих людей? Если бы я тогда знала ответ на него, все остальное показалось бы мне
очевидным. Но бессмысленность этих преступлений делала любые рассуждения
абсурдными.
Если бы хоть один из этих троих был сейчас жив и здоров, то его, или ее, можно было
бы подозревать, вокруг выстраивалась бы более, или менее разумная версия и с мотивами,
и с возможностями. Но ни у кого из них в нынешних обстоятельствах совершить не то,
что все три, но и даже хотя бы два из этих убийств не было возможности, никакой.
Правда, я понимала, что не исключено и случайное совпадение событий, жизнь порой и
не такие сюрпризы выдает. Но в это все равно не верилось.
Все эти мысли пролетели в моей голове вихрем.
- А она не сказала, куда отправится отдыхать? - спросила я, не слишком надеясь на
ответ.
- Она собиралась во Францию, у нее там родственники, - тем не менее, ответила
госпожа Куорни.
- Франция - немаленькая страна, - заметила молчавшая до этого момента Камила.
- Да, - согласилась я, - а где Изабель жила в Сент-Ривере? - наконец, спросила я о том, о
чем следовало спросить сразу.
- Она жила в пансионе «Лилия», - ответила Фелиция.
***
- Мне неудобно занимать твое время, - заговорила я, когда мы сели в машину.
- Мое время принадлежит мне, - усмехнулась Камила, - меня зацепила эта история. Так
что, едем в «Лилию»!
- Ты знаешь, где это?
- Совершенно случайно, меня однажды уже приглашали туда для консультации, если
тебе будет любопытно, я как-нибудь расскажу. А пока, поехали, попробуем что-нибудь
узнать о твоей Изабель.
- Не уверена, что там нам действительно помогут найти Изабель, но все равно
использовать этот шанс нужно.
***
Пансион «Лилия» оказался старым, но не ветхим двухэтажным домиком, там жили, в
основном, юные провинциалки и недавно прибывшие в страну эмигрантки.
Хозяйка, Лили Саванта, улыбчивая толстушка лет пятидесяти, казалось, была рада
возможности поболтать с нами.
- Изабель? Да она живет здесь, только вчера она уехала погостить к родственникам во
Францию, так она сказала. Но я случайно увидела ее билет на самолет. Это не мое дело, но
зачем же вам тратить время на поиски девушки там, где ее нет?! Ведь я вижу, что вы люди
занятые. А вас, госпожа Фортье, я помню, не сомневайтесь. Я всегда помню добрых
людей.
Все это Лили выложила в считанные секунды и на одном дыхании, но главную
информацию я все же ухватила.
- Так куда она на самом деле полетела? - вставила я свой вопрос в неожиданно
возникшую паузу, - Вы нам скажете?
- Конечно, - решительно заявила госпожа Саванта, - меня ведь никто не просил держать
это в тайне. Я зашла к ней в комнату, чтобы угостить ее вместо ужина только что
испеченными пирожками, я ей и в дорогу кое-что собрала. Так вот на столе лежал ее
паспорт, а из него торчал билет, я совершенно случайно увидела название города Толедо. Я не настолько глупа, чтобы не понять такую простую вещь. Из Сент-Ривера до
Парижа можно, конечно, лететь и через Испанию, но не через Толедо! Так что, если
малышка вам нужна по делу, а я в этом не сомневаюсь, искать ее нужно в Толедо, или в
его окрестностях. Тем более, что в документах Изабель написано, что родилась она
именно там.
***
- И что ты теперь будешь делать, - спросила меня Камила, когда мы, наконец,
расстались с гостеприимной хозяйкой пансиона.
Нам не хотелось обижать Лили, и мы согласились выпить чаю в ее симпатичной
гостиной, но чаепитие превратилось в грандиозное пиршество, после которого я себя
чувствовала так словно неделю не вылазила из-за стола. Однако, все было невероятно
вкусно: пирожки с ягодами, лимонное печенье, которое таяло во рту, желе из бананов и
клубники… Нет, все же иногда мою работу вполне можно считать опасной для здоровья.
- Посоветуюсь с комиссаром, - ответила я, - извини, что так вышло.
- Что ты все извиняешься? Я получила море удовольствия. Надеюсь, ты будешь
держать меня в курсе? И, если эту Изабель все же удастся вернуть в доступное место, я с
удовольствием с ней побеседую. Кстати, ты могла и не предупреждать ни о чем Лили. Она
только кажется такой простушкой. Уверяю тебя, она очень хорошо разбирается в людях и
знает, кому и что можно и нужно говорить. Подбросить тебя в управление?
- Да, только позвоню комиссару.
Одной загадкой меньше
Когда Эрик Катлер забывает сказать свое привычное приветствие, это может означать
лишь одно - у него есть, чем меня удивить.
- Том Роуз, - начал говорить комиссар, едва я переступила порог его кабинета, помните, такой долговязый химик из фотолаборатории?
- Не помню, но это ведь не главное?
- Разумеется, так он мне только что звонил по поводу конверта и фотографий!
- И что он сказал?
- Фотографии оказались фальшивками, но они не были в том альбоме! Мало того, ни на
одном снимке не было ни одного лишнего отпечатка, такое впечатление, что их тщательно
вытерли перед тем как положить в конверт.
- А на конверте?
- На конверте отпечатки были, но похоже, только одного человека, кроме, отпечатков
пальчиков Долорес и наших с вами. Это все очень странно.
- Ничего странного я тут не вижу, - спокойно возразила я, - понятно, что конверт
подкинули, а все остальное вытекает из этого, теперь уже факта. И то, что подкинувший
его человек не хотел оставлять следы, тоже понятно. Наверняка пальцы, которые там
обнаружены, принадлежат так называемому курьеру. Остается в этой истории только один
непонятный момент.
- Неужели? - весело воскликнул комиссар, и что же это за момент?
- Как конверт с фотографиями попал туда, где его нашла Долорес, - спокойно
закончила я свои рассуждения.
- И у вас есть какие-нибудь предположения на этот счет.
- У меня есть чувство, что нам нужно еще раз осмотреть офис Роджера и Эрвина.
- Ну, не знаю, - с сомнением произнес комиссар, - что там можно еще увидеть?
- Я хочу посмотреть окно! - решительно заявила я.
Идеи у меня в этот момент еще не было, но фраза, сказанная девушкой, нашедшей этот
загадочный конверт, всплыла в памяти с удивительной точностью.
- Надеюсь, вы помните, что там двенадцатый этаж? - заметил Эрик Катлер.
- Помню, - коротко ответила я и тут же продолжила свою мысль вопросом, - Так это
возможно? В смысле еще раз побывать в этом кабинете?
- Сейчас позвоню Эрвину Саулису. Похоже, у вас зреет озарение, - усмехнулся
комиссар и начал набирать номер.
- Разве что зреет, - вздохнула я.
***
С Эрвином Саулисом мы встретились в его офисе уже довольно поздно вечером. Он
был занят и не мог освободиться раньше. На улице уже было темно, в здании светилось
всего несколько окон, одно на двенадцатом этаже. Мы поднялись на лифте и шли по
сумрачному слабоосвещенному сигнальными лампочками коридору.
- А ведь здесь есть камеры слежения, - задумчиво произнес комиссар, - и если кто-то
входил в кабинет детективов, его могла зафиксировать какая-нибудь из этих камер.
- Могла, - согласилась я, - но не думаю, что этот кто-то входил туда.
- Но как-то фотографии попали внутрь!
- Думаю, что мы вскоре разгадаем эту загадку, - ответила я, когда мы уже входили
кабинет, где нас ждал Эрвин Саулис.
- О какой загадке вы говорите, - спросил он, пожимая руку комиссару.
- Скажите, этому зданию, наверное, лет десять? - вместо ответа спросила я.
- Думаю, что больше, - ответил Эрвин, - а это имеет значение?
- В тот день, когда Долорес нашла на компьютере Роджера конверт с фотографиями,
или, возможно, в предшествующий день окна в здании случайно не мыли?
- Не знаю, - Эрвин удивился, и комиссар тоже в этот момент меня еще не понял, - но
это не сложно выяснить.
- Выясните, пожалуйста, и если этот факт имел место, неплохо бы узнать кто именно
мыл ваше окно. Я думаю, что этот человек сможет нам кое-что объяснить.
- Постойте, - комиссар посмотрел сначала на Эрвина, а потом опять на меня, - вы
думаете, что человек, который моет окна, имеет отношение…
- Нет, - прервала я его рассуждения, поскольку, это был явно взгляд не стой стороны, я подумала вот о чем, все эти события тщательно спланированы, и время преступлений
выбрано не случайно, но не обязательно существовала привязка к какому-то конкретному
дню, скорей речь шла о неком периоде. Это я к тому, что, задумавшись, как доставить
фотографии в офис, преступник мог вполне подумать о мойщике окон. Представьте себе,
что вы этот мойщик. Наверняка вы видели их машины со специальным подъемником, в
виде крохотного балкончика, на котором они стоят, выполняя свою работу. И вот,
подходит к вам человек только что у вас на глазах вышедший из этого здания, вдруг
останавливается и делает жест, который свидетельствует о том, что он что-то забыл. Затем
смотрит на дверь, из которой он вышел, поднимает взгляд вверх на окно, после чего
смотрит на часы. Неожиданно он видит вас и в его глазах появляется блеск, говорящий о
том, что он нашел решение своей проблемы. Он подходит и просит вас, когда вы будете
на уровне двенадцатого этажа забросить в окно этот конверт, он забыл его оставить
партнеру, а возвращаться и открывать опять свой офис, у него просто уже нет времени,
поскольку он опаздывает на важную деловую встречу. Разве вы откажетесь помочь
человеку?
- Ну, я бы не отказался, - проговорил Эрвин, - у вас классное воображение. Не уверен,
что вы угадали, но почему не проверить? Завтра переговорю с фирмой которая здесь
постоянно моет окна. Если будет что-то интересное, то есть, ваше предположение хоть
как-то подтвердится, я вам позвоню.
- Договорились, - комиссар промолчал, поэтому я добавила, - можете сразу позвонить в
управление, все равно нужны будут какие-то полномочия, чтобы получить показания
свидетеля.
- А почему вы отметили в разговоре с Саулисом возраст бизнес-центра? - спросил меня
Эрик Катлер, когда мы шли опять по пустынным коридорам здания.
- В новых зданиях уже окна так не моют, они снабжены автоматическими
устройствами, разве вы этого не знаете?
- Просто я об этом не подумал, - вздохнул комиссар, - вас подбросить домой? - спросил
он меня уже в машине.
- Нет, - возразила я, - если вы помните, где живет Дэвид, то мне нужно именно туда.
- Хорошее решение, вы позвоните ему?
- Зачем? Мы еще днем обо всем договорились, он, кстати, собрал для меня кое-какой
материал о Джессике Барк.
- Ну, я надеюсь, что это не единственная причина вашей встречи..
- Вы, комиссар, все же неисправимый романтик, - я не могла сдержать улыбку, - но вы
абсолютно правы.
***
- Почему ты не отвечаешь по мобильному?! - набросился на меня с упреками Дэвид,
едва открыв мне дверь.
- Сейчас посмотрю, - я полезла в сумочку за аппаратом, - он у меня выключился.
- Нужно хоть изредка заряжать батарею, - уже спокойнее произнес мой друг, - я
волновался, ты бы хоть на часы посмотрела.
- Послушай, я ужасно устала, давай сначала поговорим о чем-нибудь нейтральном.
- Вот-вот, об убийстве в Мэрвике, например.
- Надеюсь, это останется покушением, хотя состояние молодого человека, как говорят
врачи, крайне тяжелое.
- Любопытная ситуация, тебе не кажется?
- Мне не кажется, я уже сто раз это сама повторяла. Но, не смотря на то, что фактов
становится все больше, ничего не проясняется. Тебе удалось что-нибудь найти?
- Давай сначала поужинаем, - предложил Дэвид.
- Только не это, - решительно запротестовала я, - весь день попадала на всякие
внеплановые трапезы. Впрочем, ты можешь поесть, а я пока расскажу тебе все новости.
- Хорошо, пошли тогда на кухню.
Я рассказала обо всем, что мне удалось выяснить за этот долгий день, а так же о своих
удачах и возможных заблуждениях.
- Есть потенциал, - внимательно выслушав мои рассуждения, заявил мой друг, - но и с
мойщиком стекол и с этой помощницей Фелиции, ничего пока, как я тебя понял, толком
неизвестно. Изабель могла действительно прийти уже после выстрела, а кричать лишь
потому, что по уши влюблена в этого красавчика. А мойщик стекол может заявить, что
никакого конверта не видел и никто его ни о чем не просил. Ведь так?
- Так, конечно, - согласилась я, - но проверить все это не мешает. Пока мы набрали
кучу всяких сведений, но до сих пор ничего не понимаем. Почему? Как? Кто? Вопросы
повисли, и найти ответы не удается.
- Боюсь, что добытая мною информация тоже не поможет разобраться во всех этих
тайнах и загадках, - вдруг заявил Дэвид.
- Сначала я бы хотела эту информацию получить, - ответила я, - а там будет видно.
Выкладывай, я тебя внимательно слушаю.
- Хорошо, слушай, но все это я еще и собрал тебе на диск, если что-то сейчас упущу, ты
сможешь сама это обнаружить.
- Не тяни, рассказывай, что у тебя за привычка, все говорить с предисловиями!
- Это не предисловия, я объясняю.
-… - мой взгляд уже не нуждался в словах.
- Нед Прусс, если судить по тем материалам, которые я нашел о нем в прессе, был
очень удачливым бизнесменом, кроме того, человеком легким и приятным. Однако, его
легкость была результатом весьма своеобразного отношения к тому, что происходило
вокруг, и к людям, с которыми его сталкивала жизнь. Он ни во что особо не погружался,
довольствуясь лишь тем, что можно было ухватить сходу и без особого труда. У него
словно было специальное чутье на людей и на события, которые могли быть ему полезны,
но ни при каких условиях не могли бы его втянуть в какие-нибудь самые минимальные
проблемы.
- Да, интересный тип, но неужели ты собрал столько материалов о нем, что это
позволило тебе составить его психологический портрет.
- Нет, я ведь не специалист, этот портрет был опубликован в справочнике
«Психологические основы бизнеса». Там есть пару сотен таких портретов различных
бизнес-везунчиков. Я просто сравнил этот портрет с фактами, которые собрал из других
источников и не нашел никаких противоречий. Поэтому так уверено и описываю тебе
этого человека. Нед, как утверждает все тот же справочник, был уверен в том, что все, что
ему нужно для комфортной жизни, он всегда сможет купить. О том, чего нельзя купить за
деньги, он попросту не хотел знать, и не знал.
- Как же это ему удавалось? - всерьез удивилась я.
- Легко, - ответил мне Дэвид, даже не задумавшись, - ведь каждый из нас живет именно
в том мире, который он хочет и может видеть вокруг.
- Никогда бы не предположила, что ты такой философ, - искренне удивилась и
внутренне восхитилась я.
- Ты вообще меня еще совсем не знаешь, - усмехнулся мой друг, - я готов тебя удивлять
до конца жизни.
- Моей?
- Нашей!
Как всегда в подобных случаях наш разговор перешел в сферу таких шутливочувственных отношений, которые отвлекли от размышлений, а потому не подлежат
никаким описаниям.
Но через некоторое время мы все же вернулись к обсуждению Нэда Прусса и его
некогда внезапно прервавшейся жизни.
- Насколько мне стало понятно из твоего предисловия, - вздохнула я, - ничего
необычного в биографии господина Прусса ты не нашел. Так?
- Смотря, что считать необычным.
- Исходя из твоей характеристики, жизнь Нэда и Джессики проходила спокойно и
никаких конфликтов, явных или скрытых, скорее всего не было. От брака каждый из
супругов получил то, что ожидал и хотел.
- Скорее всего, именно так. Но есть пара фактов, которые, тем не менее, могли бы
иметь неоднозначные последствия при определенных условиях.
- Что это за факты?
- Нэду принадлежала фирма «Инвестсервис». Вполне благополучный бизнес, но
однажды все-таки ему не удалось избежать конфликта. Господин Прусс зарабатывал
деньги старым проверенным способом, но требующим некоторого опыта и чутья. Он
покупал контрольные пакеты акций предприятий, близких к банкротству, но только те,
которые при определенном вложении средств все же могли поправить свои дела, однако
не находили этих средств, или их бывшие владельцы не были заинтересованы в
возрождении своих бизнесов, например получив эти бизнесы в наследство. Однажды он
ошибся и купил акции фармакологического концерна, а у того был конкурент,
заинтересованный в слиянии предприятий. Такая ситуация время от времени случалась,
но существовал налаженный механизм разрешения подобного конфликта интересов. В
этом случае Нэд как правило был готов к тому, что доход от сделки будет не слишком
большим. Он умел уступать конкурентам, если это избавляло его от лишних хлопот. Но
встречаются иногда люди, с которыми бывает трудно, или невозможно договориться.
Таким и оказался некий Филиппе Кастильо. Он решил действовать при помощи шантажа.
Он устроил через подставных «друзей» к Нэду в качестве секретарши свою юную сестру
Кармелиту, девушку очень красивую и умную. В общем, через некоторое время
Кармелите удалось спровоцировать господина Прусса на супружескую неверность и
добыть доказательства этого факта в виде достаточно откровенных фотографий. Дальше
ничего оригинального. Фотографии и негативы в обмен на акции - вот суть предложения
господина Кастильо. Но Нэд принимает весьма нестандартное решение, он назначает
встречу с шантажистом, якобы для заключения сделки, но перед этой встречей
приглашает к себе домой Кармелиту и знакомит ее с Джессикой. Когда Филиппе приходит
в назначенное место, его уже ждет полиция. Ответить ему нечем. Поскольку
компрометирующие фотографии уже не способны никого удивить. Закон к шантажистам
достаточно суров. Видишь ли, Кастильо не понимал суть отношений супругов Прусс,
поэтому не был готов к подобной развязке. Даже появись эти фотографии в желтой
прессе, неприятности были бы только у редакторов и владельцев изданий.
- Где ты нашел этот потрясающий материал? - воскликнула я.
- Эта история была опубликована в специальном юридическом журнале «Прецедент»,
который тебе хорошо знаком, не правда ли? Это было за три года примерно до смерти
Нэда, - ответил Дэвид
- Пока не знаю, дает ли эта история нам что-нибудь существенное, но это очень
интересно. А судьба этой Кармелиты известна?
- Ей пришлось уехать из Сент-Ривера. Это все что удалось мне узнать.
- Ты говорил о еще одном факте, - напомнила я.
- Да. Речь идет о странном поведении лечащего врача Нэда.
- И в чем странность?
- Он отказался подписывать свидетельство о смерти своего пациента. Пришлось
создавать комиссию, но это ни к чему серьезному не привело, комиссия установила, что
Нэд скончался хоть и скоропостижно, но по причине болезни сердца. И поэтому этот факт
можно просто иметь в виду. Толку от него немного.
- Ты не нашел случайно фотографий Кармелиты?
- Нет. Впрочем, попроси комиссара поискать эти фотографии по полицейским
источникам. Например, в деле Филиппе Кастильо. Наверняка там должны были
фигурировать и фотки его сестры, она шла в качестве соучастницы, правда суд не счел
необходимым ее арест и содержание под стражей.
- Обязательно попрошу комиссара. А она была не темнокожей случайно?
- Смуглой, наверное, смотря, что ты подразумеваешь…
- Я думаю о пропавшей Изабель.
Завершение истории с фотографиями
Утром Дэвид привез меня в управление очень рано. Я там оказалась даже раньше
комиссара, и мне пришлось его ждать. Дэвид спешил в редакцию, а у меня началась
сыскная лихорадка, помочь мне в поисках сейчас мог только Эрик Катлер.
Разумеется, я ему позвонила по дороге, но ждать все равно пришлось.
- Приветствую вас, коллега, - наконец, услышала я знакомый голос комиссара,
входящего в кабинет дежурного инспектора, где я в это время слушала замечательную
героическую сказку в исполнении Дэна Стиллера, молоденького стажера, недавнего
выпускника академии.
- Здравствуйте, - облегченно вздохнула я, быстро кивнула своему собеседнику и
направилась к лифту с той скоростью, которую только могла себе позволить, не выходя за
рамки приличий.
В управлении скоростной лифт, до нужной нам двери не больше пяти метров, но что-то
видимо произошло со временем. Мне показалось, что мы перемещались в нужные
координаты целую вечность.
- У меня к вам просьба, - без всяких предисловий заявила я, как только мы
расположились на своих местах в комиссарском кабинете.
- Я уже это понял, - усмехнулся Эрик Катлер.
- Вы, скорее всего не помните это дело, да и следствия по нему почти не было, - на
одном дыхании произнесла я, затем продолжила более спокойно, - скорее всего, им
вообще занимался коррупционный отдел.
- О каком деле вы говорите?
- Оно было открыто по заявлению Нэда Прусса, первого мужа Джессики. Его
шантажировал некий Филиппе Кастильо.
- Я запросил в архиве, как регистрационного отдела, так и, на всякий случай, других
подразделений всю информацию о первом муже госпожи Барк. Возможно, в полученных
материалах будет и информация об этом деле.
- Нам сейчас неплохо бы раздобыть фотографию Камелиты Кастильо, она проходила
по делу как соучастница брата, но серьезных последствий это для нее не имело. Суд,
видимо, счел ее, в значительной степени, пострадавшей. Известно, что она покинула СентРивер, но это было тогда…
- Постойте, коллега, я действительно этим делом не занимался и сейчас не очень
понимаю, о чем вы мне говорите.
Я рассказала комиссару ту историю, которую узнала вчера от своего друга и передала
ему копию диска, записанного для меня Дэвидом.
- Так вы думаете, что в Роджера стреляла Кармелита, такой изощренный план мести,
вы, очевидно, думаете, что к смерти Нэда она тоже могла быть причастна?
- Ну, это фантастика, хотя… Во всяком случае, вокруг этой девушки можно выстроить
какую-то систему из понятных событий и действий, - уже не так уверено, но
прокомментировала я предположения комиссара.
- Хорошо, я позвоню сейчас. Возможно, диски уже доставлены. Заодно спрошу о
мойщике стекол, я поручил найти его инспектору Ральфу. Хотя не думаю, что он этим
занимался ночью, а время еще достаточно раннее.
Понятное дело, нам пришлось ждать: ни дисков с архивными материалами, ни
информации от Ральфа еще не было.
Я уже хотела съездить в контору, чтобы напомнить Ари о своем существовании, но
вдруг позвонили из Мэрвика. Причем звонил комиссар Форст, Эрик Катлер передал мне
от него привет.
Разговор комиссаров был настолько долгим, что я уже начала нервничать, я
прислушивалась к отрывкам фраз, которые доносились из аппарата, говорил в основном,
собеседник из Мэрвика, но все равно ничего не понимала, кроме, и без того очевидного
факта, что речь шла о покушении на Джо Коллинза. Наконец, комиссар положил трубку.
- Есть новости, - спокойно произнес он.
- Догадываюсь. Так вы мне что-нибудь скажите? - нетерпеливо воскликнула я.
- Разумеется, - комиссар поднял руку в успокаивающем жесте и стал рассказывать, состояние Джо Коллинза уже оценивается как небезнадежное, но он в реанимационном
блоке и пока на аппаратах, как сказал Эли. Они установили, что последние месяцы у Джо
был бурный роман с девушкой по имени Керен, которая работала медсестрой и одно
время присматривала за дедом Коллинза, пока его не пришлось перевести в больницу из-
за резко ухудшившегося состояния. Говорят, что Джо был намерен на этой Керен
жениться. Но когда с ней захотел побеседовать Эли Форст, выяснилось, что девушка
уехала, причем именно в тот день, когда прозвучал роковой выстрел. Ее подруга, имя у
меня вылетело из головы, но скоро мы получим письменный отчет, так вот ее подруга
говорит, что у Керен был маленький пистолет, по описанию именно риджер. А оба
выстрела были сделаны из одного и того же оружия, это уже утверждает экспертиза.
Невесту Коллинза сейчас ищут. Ее фото нам тоже пришлют. Эли утверждает, что она
темнокожая и очень хороша собой.
- Но она не могла одновременно работать медсестрой в Мэрвике и официанткой в кафе
Фелиции! - прореагировала я на все услышанное.
- И это все, что вас удивляет? - усмехнулся комиссар.
Я задумалась, опять факты словно специально подобрались, но зачем этой Керен
убивать обоих кузенов? Самое главное - зачем убивать Джо, если тот в нее влюблен и
готов жениться? Может, он передумал? Это свое соображение я высказала вслух.
- Все бывает в этой жизни, но за пол часа до того как зайти в то злополучное кафе,
Джо Коллинз заезжал в ювелирный магазин и заказал колье для своей невесты.
- Ну, удалось хотя бы выяснить, куда поехала девушка? - поинтересовалась я.
- Она улетела в Маями, ее подруга говорит, что там у нее семья.. С полицией этого
города уже связались, думаю, что скоро мы получим информацию, и знаете, - комиссар
сделал паузу и как-то хитро улыбнулся, - у меня такое предчувствие, что нам лучше
искать вашу Кармелиту.
***
Поскольку просто ждать - занятие для меня совершенно невыносимое, я отправилась в
свою контору. Ари встретил меня неожиданным заявлением.
- У меня есть идея, которую я уже изложил господину Сомсу, он ее одобрил.
- И что это за идея? - у меня не возникло на этот счет даже предположений, да я не
стала бы и напрягаться.
- Я буду писать летопись нашего агентства, - торжественно произнес Ари.
- Зачем?
- Чтобы продать ее, - откровенно ответил мой секретарь, - вы же знаете, как ненадежны
сейчас все эти пенсионные фонды, да и кто мне может гарантировать, что в год моего
ухода на пенсию не разразится очередной экономический кризис?
- А ты уверен, что на сей великий труд найдется покупатель? - с очень большим
сомнением в голосе спросила я.
- Если бы не был уверен, не стал бы тратить время даже на обдумывание, - гордо
ответил Ари.
- Хорошо, - вздохнув, произнесла я, - лишь бы это не отражалось на твоей основной
работе.
- Можете не волноваться, ведь свою работу я там тоже буду описывать.
После этих слов я поняла, что действительно могу не переживать.
Я спокойно направилась в свой кабинет.
- Постойте, - вдруг остановил меня Ари, - я надеюсь и на вашу помощь, мне нужны
подробности, факты, наконец!
- Ах, ты хочешь, чтобы и я в этом участвовала?
- Разумеется, для чего я все это говорю?
- Тогда давай поговорим о проценте с твоей подпенсионной программы, или над?
- Скорее около, - с полной серьезностью заметил мой секретарь.
Для начала я рассказала будущему летописцу все, что удалось установить по делу
Барка и Коллинза.
Собственно, это было нужно мне, чтобы навести некоторый порядок в потоке
информации, поступившей к нам за последние пару-тройку дней.
- Комиссар прав, эту девицу нужно бы найти. Странно, что она вот так исчезла. Кстати,
не думаю, что от ее фотографии вам будет польза, наверняка она воспользовалась правом
жертвы сексуального насилия и внесла изменения в свою внешность за счет фонда.
- Ари, какие замечательные идеи тебе приходят иногда в голову! - с чувством
непритворного восхищения воскликнула я.
Если кто-то не понял, в чем состоит гениальность этой догадки, я объясню. Вы знаете,
что женщины, скомпрометированные действиями преступников, имеют право на
небольшие пластические операции за счет специального фонда. Эти операции позволяют
им избежать дальнейших сложностей в личной жизни. Но их фотографии: до и после
операции, остаются в архиве медицинского центра, в котором эти операции проводятся.
Мы можем, имея фотографии Кармелиты из полицейского архива, найти в архиве
медицинского центра ее нынешнее изображение. Понятно, что для того, чтобы получить
доступ к архивам, нужны судебные решения, но сейчас так развивались события, что эти
решения были вполне возможны.
Я тут же позвонила комиссару и сказала, что у меня, разумеется, с подачи моего
секретаря, есть одна очень неплохая идея.
- Мне тоже есть вас, чем порадовать, - ответил Эрик Катлер, - через час инспектор
Ральф привезет ко мне в кабинет Курта Вайнинга, он учится в медицинском университете,
а вечерами подрабатывает мойщиком стекол высотных зданий. Так что, жду вас с
нетерпением, похоже, мы уже заходим на последний круг.
Загадочная бизнес-леди
Утро уже нельзя было назвать ранним. Было достаточно жарко, поэтому до управления
я добралась на такси. По дороге позвонила Дэвиду, и мы договорились, что нынешним
вечером он приедет ко мне. Я пообещала не задерживаться, но на всякий случай,
напомнила, что ключ он может взять у консьержки, и об ужине ему бы лучше самому
позаботиться, поскольку у меня диета.
Комиссар у себя в кабинете пока был один, и я воспользовалась моментом, чтобы
изложить ему соображения, появившееся у меня после разговора с моим секретарем.
- Да, мысль неглупая, - согласился Эрик Катлер, но давайте сначала все же выясним
кое-что, в том числе, и у молодого человека, которого вот-вот должны сюда доставить.
***
Пареньку было не больше восемнадцати лет. Он был невысоким очень худым с
абсолютно светлыми, почти белыми, коротко подстриженными волосами, светлоголубыми глазами и с легко возникавшей на лице добродушной улыбкой.
- Да, я забросил его в окно двенадцатого этажа, - не задумавшись ни на секунду, сразу
ответил паренек, когда комиссар задал ему вопрос и показал пресловутый конверт, - а что
не надо было? Я подумал, что ничего особенного, не бомба ведь.
- Нет, все нормально, - улыбнулась я, - просто мы хотели бы знать, как это было, и кто
обратился к вам с такой просьбой?
- Нет проблем, - наш собеседник сразу же вернул мне улыбку, - эта была очень
красивая женщина, такая необычная.
- И что же в ней было необычного? - поинтересовался комиссар.
- Ну, она была очень элегантно одета, но…- он не смог сразу подобрать слова, - эта
элегантность была чуточку чрезмерной. Деловой костюм сидел на ней идеально, но в
такую жару смотрелся несколько странно, и очки, похоже не столько помогали ее глазам,
сколько должны были производить впечатление, они ей, конечно, были к лицу.
- Какие у нее были волосы? - опять вмешалась я в разговор.
- Темные, гладко зачесанные назад и стянутые в довольно тугой узел, но с таким
овалом лица как у нее, это только подчеркивало ее достоинства.
- Вы очень наблюдательны, молодой человек, - похвалил свидетеля комиссар, - а что
она вам сказала, как объяснила свою просьбу?
- Сказала, что нечаянно унесла с собой очень важные документы, которые могут
понадобиться начальнику еще до того, как она придет на работу завтра, ей куда-то нужно
было утром еще зайти, не запомнил, куда именно. Да я почти и не слушал, ну и, дескать,
сейчас у нее тоже нет времени возвращаться, так как она опаздывает на прием к дантисту,
вот и все.
- Ваша догадка подтвердилась, - признал комиссар, когда мы опять остались в его
кабинете вдвоем. Теперь мы знаем, как попали фотографии в офис Роджера Барка, но
зачем?
- Возможно, нас хотели увести от мыслей о каких-то других фотографиях? - вдруг
высказала я предположение, которое почему-то раньше мне в голову не пришло.
- Каких?
- Позвоните доктору Чаерсу, может, уже можно нормально поговорить с Роджером
Барком?
- Он сам недавно звонил, я просто забыл сказать, - тут же ответил комиссар, мы можем
с ним говорить. О смерти жены он уже знает. Мы можем поехать к нему хоть сейчас.
Но поехать в клинику Вейлин именно в эту минуту нам не пришлось, дежурный
инспектор сообщил комиссару, что с ним хочет поговорить девушка по имени Изабель,
она утверждает, что ее разыскивали. Естественно комиссар велел провести ее к нам.
Возвращение Изабель
- Мы очень рады вас видеть, - сказал комиссар, едва девушка переступила порог его
кабинета, - вас разыскала испанская полиция?
- Нет, что вы! Мне написала, а потом еще и позвонила Лили, Лили Саванта, хозяйка
пансиона в котором я живу. Она меня убедила вернуться в Сент-Ривер, хотя я могла бы
быть в отпуске еще до конца месяца.
- А кто-нибудь знает, что вы уже здесь? - спросила я.
- Нет, я сразу приехала сюда, прямо с самолета, сумку мне разрешили оставить внизу, зачем-то добавила девушка, и в глазах ее я заметила тревогу.
- Вот и замечательно. Вы попросили отпуск, потому что очень испугались? Или
расстроились? - попыталась я навести ее на мысль, именно ту, которая была нужна нам.
- Ну и то и другое, я первый раз такое видела, понимаете?
- Конечно, понимаю, но что вы собственно видели? Вы ведь утверждаете, что пришли
уже после выстрела? А сам выстрел вы слышали?
- Не знаю, я могла и не понять, что это выстрел.
- Почему вы сказали своей хозяйке, что летите в Париж? - решила я сменить тему
разговора.
- Я так планировала сначала, - неуверенно ответила Изабель
- Но у вас был билет до Толедо, - напомнила я.
- Мне было неудобно рассказывать об изменении своих планов.
- Послушайте, Изабель, - я старалась говорить мягко, но убедительно, - мы вас ни в чем
плохом не подозреваем. Мы даже не думаем, что вы сознательно обманываете нас, но есть
некоторые чисто психологические нестыковки в ваших показаниях, и если убийца,
стрелявший в господина Барка, видел то, что вы сейчас не можете, или не хотите
вспомнить, вашей жизни угрожает настоящая опасность.
- Что же мне делать? - в голосе Изабель звучал неподдельный страх, и это говорило в
пользу версии Камилы.
- Я думаю, что все это скоро закончится, - уверено успокоила я нашу собеседницу и
спросила, - у вас есть здесь в Сент-Ривере какой-то верный вам человек, которого, кроме
вас, никто из вашего окружения не знает, и у которого вы могли бы укрыться на
несколько дней, пока закончится следствие?
- Такой человек есть, но мне неудобно обращаться к нему с подобной просьбой...
- Это мужчина? - остановила я своим вопросом ее сомнения и их объяснение.
- Да, - мне показалось, что на ее щеках появилось то, что у светлокожих мы называем
румянцем.
- Если вы ему доверяете, то все остальное не имеет значения.
Я так сказала вовсе не потому, что так думаю всегда, но чувствовалось, что девушке,
чтобы принять решение, нужно было услышать именно эти слова.
- Я хотела бы, чтобы при этом вы постоянно поддерживали с нами связь, - добавила я,
кроме того, есть еще одна просьба.
- Какая? - в голосе Изабель опять появилось напряжение.
- Я прошу вас встретиться с Камилой Фортье, она - психоаналитик.
- Вы хотите, чтобы она попробовала под гипнозом помочь мне вспомнить то, что я
видела, как вы думаете?
- Она не станет этого делать, если это будет угрожать вашему здоровью, или, если вы
откажетесь от этого.
- Хорошо, - согласилась Изабель, - я с ней встречусь.
- Тогда давайте поступим так, - я посмотрела в сторону комиссара, и он кивнул,
соглашаясь заранее с любым моим предложением, - сейчас я позвоню Камиле Фортье и
узнаю, когда она сможет встретиться с вами. Потом я вам советую позвонить своему
другу, будет хорошо, если вы дадите комиссару его координаты.
- Я согласна, - повторила Изабель.
Камила не стала отодвигать встречу с девушкой, потому что сама испытывала ко всем
этим событиям жгучий интерес. Мы договорились, что встретимся вечером в ее кабинете.
Это устраивало всех. Затем Изабель связалась по телефону со своим другом, разговор не
занял и пяти минут. Молодой человек был готов приехать в управление, что было очень
разумно, тем более, что комиссар выразил желание дать ему некоторые инструкции.
В общем, в больницу мы попали только к полудню.
В этот раз Роджер был и вовсе молодцом. Бледность и грусть в глазах были, но уже не
было ни страха, ни безысходности. Он явно начал приходить в себя.
- Мы не будем вас мучить, - я решилась на улыбку, - у нас к вам не так много вопросов.
По дороге мы с комиссаром все согласовали, поэтому я так уверенно представляла, в
том числе, интересы полиции.
- Спрашивайте, не стесняйтесь, - спокойно произнес Роджер, - я себя чувствую уже
нормально и очень скучаю.
- Разве Эрвин вас так и не навестил? - удивилась я.
- Почему же, они приходили вчера с Долорес, но это не то. Правда мне не дает скучать
Фелиция, однако, я ужасно рад именно вам, своим коллегам.
- Тогда вы не будете удивляться моим вопросам, - я опять улыбнулась, понимая, что
мировая скорбь уже постепенно покидала простреленное сердце нашего собеседника.
- С нетерпением жду их.
- В вашем доме был найден старый, большой в красивом красном бархатном переплете
фотоальбом, вы помните такую вешь?
- Да, очень хорошо помню, хотя никогда не заглядывал внутрь, - ответ Роджера меня
уже не удивил.
- Вы хотите сказать, что он принадлежал вашей жене, и она вам его не показывала?
- Она утверждала, что он принадлежит прошлому, с которым она рассталась навсегда.
- Но зачем же она его хранила? Вы никогда не задавали ей этот вопрос?
- Она мне сказала это и без моих вопросов, она хотела иметь возможность вспоминать
свою прошлую жизнь, когда у нее появится недовольство нынешней.
- Неплохо сказано. В вашем доме, тогда, когда вы из него выходили в последний раз,
был коньяк?
- Точно знаю, что нет. Я его не люблю, а Джессика пьет только легкое десертное вино,
извините, пила…
- Это вы нас извините.
- Нет, я уже действительно в порядке, тем более…
- Что тем более?
- Я потерял ее раньше. Собственно, она так и не стала мне настоящей женой, той, о
которой я мечтал, когда впервые увидел Джессику. Да, она была очень красивой, но мне
сейчас кажется, что, умерев, она не стала мертвее, чем была.
- Она вас не любила?
- Она не знала, что такое любовь и искренне не понимала меня, она ведь так старалась
соответствовать! Соответствовать тому, кто оказался с ней рядом - это единственное, что
она могла.
- Это было ее бедой, наверное, а не виной, - мягко возразила я.
- Я это понимал, водил ее к врачам, к психологам. Она аккуратно выполняла все
предписания, до самых идиотских, но ничего не менялось, она искренне не понимала, чего
я от нее хочу. Да простит она мне сегодняшнюю горечь, но вам ведь нужно бы это знать?
- Да, спасибо за вашу откровенность. Не скажу, что это многое объясняет, но это
заставляет подумать о некоторых мелочах, на которые при другом раскладе, мы не стали
бы обращать внимание.
- У вас есть версия, объясняющая все эти события?
- Вы знаете, что вы в двух шагах от очень больших денег? - ответила я вопросом на его
вопрос.
- Вы имеете в виду завещание деда?
- Вы знали о нем?
- Да, о нем все знали в нашей семье и давно. Но ведь с Джо все должно быть в порядке?
- Мы надеемся, но все руках судьбы…
- Я тоже надеюсь, такая неприятность накануне свадьбы!
Я подумала, что слово неприятность не очень точно отражает случившееся, но ничего
не сказала.
Грустная развязка
- Вам, судя по всему, остается только назвать имя, - произнес комиссар, когда мы сели
в машину, - вы все еще нуждаетесь в сеансе психоаналитика?
- А вы знаете это имя? - не без удивления спросила я.
- Догадываюсь, но не знаю ни где нам искать нашего убийцу, ни как доказать его вину,
- невесело заметил Эрик Катлер, - что ж, давайте вернемся в управление, посмотрим хотя
бы, сможем ли мы его узнать. Архивные материалы уже должны быть на моем
компьютере.
- Едем в управление, - коротко согласилась я.
***
Мы просматривали материалы: страницу за страницей, словно специально оттягивая
момент, когда сможем увидеть ту, о которой думали уже несколько часов, практически не
отвлекаясь на других подозреваемых, да и были ли у нас другие? Ничего нового мы не
узнали, кроме истории Флиппе Кастильо, своего рода, специалиста в области
использования шантажа. В остальном, все было именно так, как рассказывал Дэвид.
И вот первый снимок, всего их было двенадцать.
- Нет, нам не придется обращаться к архивам пластической хирургии, - облегченно
вздохнула я, - об этом можно было и самим догадаться. Именно такие снимки были
вырваны из альбома Джессики. Если бы она изменила свое лицо, зачем бы ей была нужна
вся эта возня с фотографиями.
- Что будем делать? - спросил меня комиссар, - доказательств у нас немного, возможно,
помогут коллеги из Мэрвика, но она не так наивна, чтобы предоставить следы там, где их
можно было бы не оставлять. Нужно четко предъявить мотив и возможности, а это как раз
может оказаться не самым простым делом.
- Я предлагаю попробовать с ней поговорить, ну а, если не получится, то придется
собирать все по крохам, но это уже работа полиции. Главное, что моему клиенту уже
нечего будет опасаться.
- Вы хотите пригласить ее прямо сейчас?
- Пригласить? Нет, это слишком ненадежно, она так порывиста и непредсказуема. А
что, если послать за ней патрульную машину?
- Под каким предлогом? Ордер на арест я вряд ли сейчас смогу получить…
- Нет, мы скажем, что она приглашается на опознание, вряд ли это будет такой уж
обман.
- Что ж, это мысль, хоть и рискованная, но не без шанса на успех.
Пока мы ждали результатов нашей очевидной авантюры, я очень волновалась, боялась,
что она откажется ехать, или сбежит по дороге. Но все получилось. Около шести часов
вечера она вошла в кабинет комиссара.
- Добрый вечер, Кармелита, - назвала я ее настоящим именем.
Я видела, что она хотела мне возразить, возможно, устроить спектакль с полным
непониманием, но она не стала этого делать, она умела проигрывать.
Кармелита села в кресло, посмотрела на меня и вдруг тихо, но твердо произнесла:
- Я ничего не буду рассказывать.
- Не нужно, - спокойно ответила я, - я сама расскажу, - а вы меня поправите, если вдруг
я ошибусь в деталях, которые будут для вас, или для вашего адвоката иметь значение.
И я стала рассказывать эту историю так, как теперь ее понимала. Я рассказывала,
обращаясь не к обвиняемой, а к комиссару или к своему клиенту, который сможет все это
прослушать потом, когда это будет ему под силу.
Кармелита с детства была в зависимости от старшего брата. Мать их оставила, когда
девочке было всего девять лет. Отец сильно пил и однажды просто не вернулся домой.
Филиппе был хорошим братом. Но он не знал, как можно жить честно. Впрочем, понимая,
что сестра может ему пригодиться, он оберегал ее и от наркотиков, и от необдуманных
поступков. Он решил, что самый простой и безопасный способ получения денег дает
шантаж. Он подошел к своему будущему ремеслу очень серьезно, изучал доступные
материалы разных судебных дел, проштудировал законы, читал мемуары политиков,
пострадавших от этого вида преступлений, изучал психологию. Но что он мог получить
таким способом для себя? Его в то время никто бы не стал принимать всерьез, а ведь
шантаж - это чаще всего, умелый блеф. Не знаю, кто был его первым клиентом, да это
сейчас и не важно, но вскоре его ремесло стало приносить ему деньги. Он научился
мастерски создавать компромат и так же мастерски его использовать. Сестра ему
помогала, поскольку шантаж, построенный на отношениях с женщинами был, как
правило, самым прибыльным. Ему бы и оставаться на этом плодородном поле, но видимо
за те акции ему пообещали очень соблазнительный процент, или очень уж ему хотелось
опустить именно этого самоуверенного богача. Возможно, было и то и другое. Но тут ему
впервые не повезло, он натолкнулся на необычную семейную ситуацию и потерял все,
оказавшись за решеткой.
Кармелита осталась одна. Но бывший работодатель и любовник не выгнал ее. Она
продолжала работать его секретаршей и даже сумела подружиться с его женой. Нэд сам
их познакомил. Она быстро понимает, что Джессика Прусс не нуждается в мужчинах, но
очень боится остаться без денег.
Видимо талант Кармелиты был не меньше, чем способности брата, а то, что она была
женщиной, к тому же очень привлекательной, не только не могло ей помешать, но и стало
ее защитой от недоверия со стороны будущих жертв. Она полностью подчинила Джессику
своему влиянию, и скоро та спокойно стала подсыпать порошок в пищу и питье своему
мужу. Нет, это не был яд, это был препарат, который просто ухудшал работу сердца, а оно
у Нэда и так было не совсем в порядке. Умер ли Нэд именно от этих порошков, или
просто так получилось, но Джессику удалось убедить, что именно она убила своего мужа.
Впрочем, ее удалось убедить и в том, что это принесло ей именно то, что она хотела,
свободу от мужчин и деньги. Поэтому было бы только справедливо за это заплатить. И
Джессика платит. Так появляется кафе «Фиалка» Пути женщин на какое-то время
расходятся. Кармелите надоело возиться с этой ненормальной, она хотела устроить свою
жизнь. Ведь она-то вполне нормальная женщина.
Но Джессике, когда от нее удалилась подруга, стало одиноко, да и самостоятельности
ей явно не хватало. Вот тут появился Роджер, как выход из этого неприятного, неудобного
положения. Роджеру казалось, что он влюбился в Джессику, но на самом деле он
влюбился в образ, который создало его собственное воображение. Он понял это еще до
свадьбы, но чтобы в этом убедиться ему пришлось пройти некоторый путь. Он пытался
разбудить в свое юной и прекрасной жене то, что разбудить в ней было просто
невозможно. Этим он ей страшно досаждал. Пыталась ли она избавиться от него сама, или
сразу обратилась к подруге, это не так важно, но вот Кармелита опять появляется в ее
доме. Роджер не сказал нам, что был знаком раньше с Фелицией, так как не хотел
втравлять в неприятности своей неудачной женитьбы и нелепого покушения на свою
жизнь эту благородную женщину, которая так старалась им с Джессикой помочь. Кто она
на самом деле он не знал. И мог бы не узнать, если бы Кармелита осуществила свой план.
Она не попала в сердце Роджеру именно потому, что и не собиралась его убивать, но
ранение должно быть серьезным, чтобы никто не догадался об истинных планах
стрелявшего. Я не знаю, как и где Кармелита готовилась к этому выстрелу, но не
сомневаюсь, что в стрельбе она серьезно упражнялась, она готовила свои подвиги так же
тщательно, как ее брат - свои. Убедившись, что все получилось, и, обеспечив себе алиби с
моей помощью, она отправляется к Джессике, чтобы обрадовать ее. У нее с собой
небольшая бутылочка коньяку, в которой уже растворен арфенал. С собой она берет еще
упаковку этих таблеток. Она уговаривает Джессику симулировать самоубийство. Уверяет
ее, что умереть она не сможет, так как и доза недостаточная, да и скоро должна прийти
Долорес убирать квартиру. Джессика, возможно, под диктовку, пишет странную записку,
из которой можно сделать вывод, что это именно она стреляла в мужа, впрочем, не
настолько явно, чтобы сама госпожа Барк могла понять этот подтекст. Мы знаем, чем это
кончается. Но в альбоме бедной дурочки есть фотографии, которые могут помешать
планам Фелиции, если кто-то поймет, что на самом деле она Кармелита.
Вот так мы получаем всю ситуацию с альбомом и пачкой фотографий, которые были
подброшены в офис Барка. Фальшивки, конечно, были приготовлены заранее.
Фелиция не боялась, что полиция сразу их раскусит, главное, чтобы никто не догадался
о наличии настоящих фотографий. Надо сказать, решить эту задачку было не так уж
просто. Если бы у меня не возниклане ассоциация на фразу, сказанную Долорес, я не
уверена, что догадалась бы о мойщике стекол и обо всем остальном.
Не повезло Фелиции капитально только дважды: Изабель пришла именно в этот день
пораньше, причем именно в момент выстрела, но к счастью она не поняла, что и как
произошло, однако к этому моменту мы вернемся позднее. Второе невезение было в
Мэрвике, Джо остался жив, а, значит, с наследством для Роджера ничего не получилось. В
том, что Кармелите удалось бы женить на себе красивого и богатого наследника, даже я
не очень сомневаюсь.
- Все, что вы сейчас так красочно рассказали, еще и доказать надо, или вы уверены, что
я все это возьму на себя? - Кармелита усмехнулась.
- Это решать вам, но сейчас доказать, что вы и есть Кармелита, несложно. Ваши
пальчики все же остались на странице альбома и на зеркале в комнате Джессики. В
Мэрвик вы наверняка летали самолетом, там вас кто-то обязательно видел. Вас узнает
паренек, который мыл стекла и забросил конверт с фотографиями. Где-то вы
отрабатывали свое умение попадать в цель, и это место тоже можно найти. Сейчас
Изабель в кабинете психоаналитика, который поможет ей вспомнить то, что она видела.
Роджер тоже будет свидетельствовать против вас, когда узнает правду. Думаю, что это
еще не все, что может привести вас к приговору о пожизненном заключении без права
помилования, единственная возможность для вас смягчить этот приговор - сотрудничать
со следствием. Но решать вам.
***
Я вернулась домой, как и обещала, пораньше. Дэвид даже растерялся, настолько он не
ожидал от меня такой обязательности. Но я удивила его еще больше, когда с порога
бросилась ему на грудь и разрыдалась. Он нежно прижимал меня к себе, гладил по
волосам, целовал, но от этого я плакала еще безутешнее.
Когда я, наконец, совладала с собой, я прошептала:
- Давай поженимся, как можно быстрее.
- Ты способна подождать хотя бы до завтра? - улыбаясь, спросил меня мой будущий
муж?
Наталья Сорокоумова
Ассимиляция
Лила склонилась над панелью приборов, восторженно рассматривая незнакомые для
неё обозначения. Схватив инструкцию, она принялась торопливо её перелистывать,
выискивая пояснения.
«Лигеро» только-только вышел из доков, где подвергался проверке оснащения и
модернизации защиты и боевых орудий. После всех выпавших на его долю испытаний
корабль, по единодушному мнению всего экипажа, заслужил подобную операцию.
Некоторые новшества, внесенные второпях пилотом Лилой Банье, потребовали серьезной
доработки техниками-профессионалами, но теперь «Лигеро», блестящий, отполированный
и непередаваемо гордый своей внешностью и начинкой, стремительно преодолевал
расстояние в режиме «Импульс прыжка», спеша к точке назначения – квадрату Бета-46, на
границе с государством Лоридия. В квадрате «Лигеро» должен был патрулировать ровно
семь дней или сто шестьдесят восемь часов по стандартному времени, принятому в
освоенном космосе.
Из доков корабль с экипажем на борту ушел без проблем, но позже выяснилось, что
Лила Банье и штурман Байя, пропустив инструктаж по пользованию новым
оборудованием, не могут по достоинству оценить улучшенные возможности истребителя.
Капитан Марк Химмельбрант был вынужден тотчас пустить корабль в импульс и дать
экипажу время разобраться с техникой…
Лила пролистала инструкцию, надула губки и отшвырнула книжку за спину. Байя
недоуменно рассматривал какую-то необычайно сложную пространственную карту
маршрута, выведенную на экран, однако при всей своей сообразительности ему
понадобилось достаточно времени для разборки закодированных символов на ней.
Лила задумчиво постучала пальчиком по клавиатуре, размышляя, что бы ей сделать.
Марк тихо подремывал в кресле, но изредка приоткрывал один глаз, контролируя
ситуацию.
Вообще-то, для Лилы не существовало ничего такого, что она не смогла бы понять
интуитивно. Покосившись осторожно на Марка, она быстро набрала команду на
клавиатуре, с удовлетворением наблюдая, как вокруг «Лигеро» начинает разгораться
голубовато-серебристая дымка. На дисплее светилась надпись, поясняющая действие:
«Защита первой степени, стандартная».
Налюбовавшись вдоволь дымкой, Лила пошла по возрастающей. На дисплее
появилось: «Защита второй степени, отражающая» и «Лигеро» закутался в рыжеватое
облачко, колышущееся, как легкая шелковая ткань от дуновения ветра. Это могло
означать что угодно: отражающая свет, отражающая боевые снаряды, сканирующие лучи,
информационные волны… Словом, отражающая, и все тут. Лила мысленно велела себе
выяснить, что именно отражает защита второй степени.
Она продолжила исследования и прочитала: «Защита третьей степени, активная». Это
уже что-то, подумала она. Весьма знакомая штучка. Помниться, раньше такие были
исключительно на флагманских кораблях и «активная» означала не только обычную
защиту, но и автоматическое подстраивание под огневую мощь противника. Чем яростней
огонь, тем больше энергии забирается с двигателей и тем меньше повреждений обшивки и
опасности для экипажа. Правда, долго пользоваться защитой третьей степени не стоит –
двигатели ведь не могут бесконечно работать на пределе. Но интересно – как это военное
министерство осмелилось предложить свои разработки для небольших пограничных
истребителей? Прижали их крепко, что ли?
Защита активировалась, и «Лигеро» здорово тряхануло от возросшей нагрузки на
двигатели. Ухнули стабилизаторы, и автоматика попыталась самостоятельно вывести
корабль из импульса, чтобы не подвергать риску людей. Но Лила быстро пресекла
инициативу, выключив защиту и затушив багровое пламя энергетического поля,
охватившее истребитель со всех сторон. Марк, однако, успел показать ей кулак и
красноречиво помахать им в воздухе.
Лила взглянула на Байя и обнаружила, что с картой он полностью ознакомился,
разобрался и даже начал вводить свои собственные корректировки, а вот она все ещё не
могла справиться с первым пунктом ознакомления.
Охо мирно качался под потолком, размышляя над чем-то очень важным и серьезным,
так как принял форму пирамиды. Он-то мгновенно оценил усиленные стволы орудий,
лазерные прицелы на них и более чувствительные пазы настройки.
Кашлянув, Лила нацелилась на клавиатуру, чтобы набрать ещё одну команду, но
только появилась фраза: «Защита четвертой степени, усиленная», как Байя сказал:
- Капитан, квадрат Бета-46! Выходить из импульса?
Марк тотчас же проснулся, сел в кресле прямо и произнес:
- Выход!
Лила разочарованно вздохнула и отложила развлечение на потом. Возвращение в
нормальное пространство всегда требовало контроля со стороны пилота, а потому ей
пришлось браться за штурвал.
«Лигеро» начал торможение, и сразу же заколыхалась за его бортом чернильная
синева, блеснули в ней отдельные робкие звездочки, потянулись серебристые полосы
теплового следа за хвостом. Пара минут – и истребитель ворвался в космос, попав под
зоркие взгляды пограничных буйков.
Квадрат Бета-46 особым характером не отличался, да и соседнее государство –
Лоридия, – тоже на рожон никогда не лезло. Словом, работа предстояла несложная,
спокойная, не обещающая тревог, волнений и бессонных часов дежурства. Обычно
команду Марка Химмельбранта не посылали на патрулирование в такие зоны, выбирая
местечки поострее и посложнее, но сейчас требовалось проверить, на что способен
обновленный «Лигеро», причем проверить без спешки и аврала. Очередное дежурство
планировалось как своего рода пробный полет.
Байя ввел стандартную программу эллипсоидного маршрута, и «Лигеро» принял её без
малейших колебаний. Теперь истребитель будет деловито двигаться по дуге и
одновременно сканировать пространство, чтобы не упустить ни одной детали, ни одного
нарушителя границы.
Лила потерла ладошки и нацелилась уже на продолжение эксперимента, как вдруг сухо
чихнул динамик и искаженный расстоянием женский голос сказал:
- Внимание всем кораблям, находящимся в квадрате Бета-46! Говорит диспетчер
технической базы «Гедеон»! В районе планеты Буран-1 потерпело крушение торговое
судно Галактического союза с пятью членами экипажа на борту! Кто принимает меня,
ответьте!
Марк перехватил руку Лилы, спешившей отключиться от всего света, и внятно
произнес в микрофон:
- Принял пограничник-истребитель «Лигеро»! Сообщите подробности.
- Поступил сигнал с пограничного буйка. На судне «Луиза Марчин» отказали
навигационные и защитные программы. Экипаж сумел вывести корабль на орбиту Бурана1, совершить вынужденную посадку и сообщить о происшествии на техническую базу
«Гедеон». После этого сразу же пропала связь. Прошло более четырнадцати часов, мы не
знаем, что могло случиться. Спасательные корабли на базе отсутствуют. Если можете
помочь «Луизе Марчин», сообщите…
- «Гедеон», я проверю планету, - ответил Марк.
- О результатах доложите…
- Вас понял…
Лила нахмурилась, сложила руки на груди и откинулась на спинку кресла, всем своим
видом демонстрируя недовольство. Байя посмотрел на капитана и тут же, без лишней
просьбы, отыскал в памяти борткома информацию и прочитал с экрана:
- Планета Буран-1, системы Си-Экс. Размеры, возраст, колонизация… Средняя
температура на поверхности минус пятьдесят три градуса. Покрыта километровой корой
льда… Шквальные ветра… Снежные бури… Давление… Много углекислого газа и
аммиака… Содержание кислорода незначительно…
- Не понимаю, почему такую уютную планету назвали Бураном, - невинным голоском
сказала Лила.
Марку не хотелось состязаться в остротах.
- Поехали, - сказал он, махнув рукой в ту сторону, где, по его мнению, кружилась
планета Буран-1.
Байя с готовностью проложил новый маршрут, и «Лигеро» помчался спасать людей…
Она не выглядела слишком привлекательно. Мантия атмосферы белела завихрениями,
а посланный зонд подтвердил данные, полученные учеными сотню лет назад при
исследовании Бурана-1. На поверхности планеты было ужасно холодно, ветрено,
безжизненно и белым-бело. Колонии на ней долго не продержались – началась среди
колонистов какая-то там тихая паника из-за пропажи нескольких человек, и потихоньку
народ покинул Буран-1, тем более что ничего интересного на ней не обнаружилось. Что-то
вроде примитивной жизни вроде бы существовало, но исследовать её никому не
захотелось - в освоенном космосе предостаточно других объектов для вкладывания денег
и времени. Буран-1 осталась в гордом одиночестве, никому не нужная и не интересная.
Но сейчас среди снежной пурги и холода находились люди, и им требовалась срочная
помощь.
«Лигеро» вышел на орбиту и облетел планету, сканируя её поверхность. Сквозь помехи
не пробивался ни единый сигнал, хотя уж «Мэй-Дэй» всегда проложит себе дорогу.
Однако, веерный луч наткнулся на некое подобие космического корабля, полностью
погруженного в лед, и этот корабль даже сохранил немного тепла, что и заметил
компьютер.
Марк приказал посадить «Лигеро» на ледяной планете, неподалеку от «Луизы
Марчин». Едва истребитель вошел в атмосферу, как по обшивке злобно заскребли
снежные когти, зашипел воздух, остужая металл, и на экранах внешнего наблюдения
исчезло изображение. Точнее, оно-то не исчезло, но сильный колючий ветер закрыл глаза
«Лигеро» и пришлось идти по схеме ландшафта, наскоро составленной компьютером
после сканирования.
Лила и Байя не зря гордились своими талантами космолетчиков. Интуитивно
предугадывая поведение ветра и используя его силу, они так ловко вели корабль в
атмосфере, что Марку только-то и оставалось сидеть и любоваться их работой.
Вот пурга возле самой поверхности стала затихать, и истребитель благополучно
совершил посадку в сотне метров от заключенной в ледяные объятия и замерзшей «Луизы
Марчин». Она не отвечала на запросы капитана Химмельбранта, упорно сохраняя
молчание и постепенно остывая.
Если люди и живы ещё, подумал Марк, созерцая картину снежного безумства, то,
наверняка, они в тяжелом состоянии… Придется нашему электронному Эскулапу
потрудиться…
«Лигеро» выпустил упорные штанги, вонзил их в снежный покров, покачался, проверяя
свою устойчивость, и убедившись в том, что его не сдвинет с места никакой ураган,
привел двигатели в нулевое состояние. Стало немыслимо тихо, и сквозь тишину, из-за
обшивки, доносилось мрачное завывание пурги, взметающей вихри белого мертвого
снега. Но, пока экипаж готовился к первому выходу наружу, ветер заметно ослабел,
постепенно замолкая, снежные водовороты таяли, перестало скрежетать льдом по
металлу.
Планета успокоилась, увидев, что ей, собственно, ничего не угрожает. Чужаки
особенно не раздражали, и она усмирила гнев и злость, позволяя себе расслабиться.
Но чересчур быстро улеглась пурга.
Погруженные в тяжеленные скафандры, Байя и Лила терпеливо ждали, когда же
«Лигеро» сочтет их одеяния надежными и соизволит открыть шлюзовые ворота. Он
сделал это, и они, негромко переговариваясь, вышли наружу.
Марк сидел в рубке и слушал их дружескую перебранку. За годы совместных полетов
он привык к тому, что пилот и штурман постоянно о чем-то спорят, иной раз о вещах, им
обоим незнакомых, но все время обсуждаемых. Обычно спор начинала Лила, и причиной
подобного первенства являлась внутренняя потребность всегда что-то кому-то
доказывать. Она могла превратить самое обыденное происшествие в сумбурный поток
фраз, вызывающих у незлобивого и сдержанного Байя массу неспецифических для
равельянца эмоций. И он, по натуре не спорщик и не скандалист, втягивался в
интеллектуальную игру Лилы, выходя то победителем, то проигравшим в равной степени.
Сейчас Лила упомянула о том, что нет на свете ничего глупее, чем выходить «в свет»
на неизвестной планете самим, без сопровождения соответствующей техникой, и Байя
был вынужден сообщить ей, что они всего лишь должны выяснить, живы ли люди, или
нет… Тогда, сказал Байя, мы быстренько доставим их на «Гедеон», а сами спокойно
продолжим работу в квадрате Бета-46. Лила не очень настойчиво возражала, что, в конце
концов, хватит затыкать «Лигеро» и ими самими дыры, возникающие из-за экономии
средств Галактическим союзом. Надо, бурчала она, иметь на каждой базе группу
дежурных спасателей… Она-то сама понимала, что на «Гедеоне» держать такую группу
просто невозможно, поскольку весь штат базы состоит из восьми человек, а большее
количество размещать негде, так как остальное пространство занято техникой и
аппаратурой, необходимой для ремонта кораблей, посещающих квадрат, и пограничных
буйков. Но спорить её вынуждала природная непримиримость с явными фактами.
Марк хотел сделать им замечание, но передумал. Пусть уж, решил он.
Однако, только эти двое вышли за пределы корабля, как разговор их оборвался. Прямо
на полуслове, хотя Лила всегда, даже когда её не слушают, старается завершить начатую
мысль. Но тут она замолчала. И Байя тоже.
Марк насторожился. Нет, микрофоны работали, потому что слышалось дыхание людей,
но вот куда делся ветер?
Лила и Байя шагнули во влажный туман. От снега за считанные мгновения ничего не
осталось, а вокруг клубились облака, оседающие на скафандрах и обшивке истребителя
большими теплыми каплями. Именно теплыми, так как электронные термометры на
рукавах скафандров показывали температуру в +29 градусов по Цельсию. Пропал
снежный, застывший во льду мир, и на его место встал другой – распаренный, мокрый,
чрезвычайно схожий с жарко натопленной баней. Свет шел со всех сторон, и под ногами
не различалась почва - или трава, или песок. Словно людей подвесили в воздухе.
Марк покосился на термодатчики: ого, температура поднимается выше… Нет, вот она
достигла отметки в тридцать два градуса и замерла.
Лила кашлянула, не находя слов, потом посмотрела на свой кислородный анализатор и
сказала:
- Так, со снегом и кислородом обманули. Посмотрим, что будет дальше.
Прежде, чем Марк успел что-либо сказать, она решительно разгерметизировала свой
скафандр, скинула шлем, покрутила головой и вздохнула, втянув неприятный влажный
воздух. Впрочем, дышать было довольно легко – содержание кислорода отвечало
потребностям человеческого организма.
- Что у вас? – спросил Марк.
- У нас парная, - ответила Лила. – Ух, ну жара!
- Одно из двух, - сказал Байя рассудительно. – Или же при сканировании ошиблись и
наши приборы, и приборы тех, кто планету исследовал, либо…
- … у нас галлюцинации, - закончила Лила. – Печально.
Байя тоже снял тяжелый шлем.
- Марк, что показывают сканеры? – спросил он.
- Они показывают планету, вполне пригодную к жизни, - сообщил капитан, читая
сводку. – Много кислорода, есть вода, температура снизилась на пять градусов,
чувствуете?
- Не понимаю, планета под нас подстраивается, что ли? – заинтересовалась Лила. Она
нагнулась и провела рукой в перчатке по неровной поверхности Бурана-1. На белом
материале остался грязный след.
- Смотрите-ка! – внезапно произнес Марк.
Он на экране ясно увидел, как заколыхался густой туман, как развеялось молоко перед
глазами камер. Сквозь белесую пелену проступили трепещущие на невидимом ветерке
пальмы, охваченные пальцами зеленых лиан, какие-то коричневые мохнатые кустики,
вырезные папоротники, странные цветы с большими головками на тонких,
дистрофических стеблях... Из тумана рождался тропический лес, причем очень похожий
на тот, что видел Марк на диких, первобытных планетах.
Лила опять кашлянула.
- Так, капитан, - решительно сказала она. – Если мы стоим столбом, то, может, ты
понимаешь, что происходит?
- Пока нет. Но бортком на полном серьезе говорит, что нам абсолютно ничего не
угрожает: нет опасных бактерий, вирусов, примесей ядовитых газов и прочее… Так что я
сейчас с Охо присоединюсь к вам. Не уходите.
Тихий, беззвучный до этого мир перечеркнула звонкая птичья трель, и растворилась
среди пальм и лиан, словно запутавшись в них. Лила подняла голову и разглядела сквозь
обрывки расползающегося тумана яркое голубое небо без единого облачка и желтозолотой кругляк солнца. Промелькнула чья-то быстрая тень, и птицы запели теперь хором,
бесстрашно, заливисто. Их голоса через минуту стали совершенно невыносимы, и
пришлось напрягать голосовые связки, чтобы перекричать их гам. К трелям примешались
пронзительные визги, словно верещали обезьяны, и издалека откуда-то донеслось
протяжное гулкое рычание…
Мертвый мир на поверку оказался очень живым. Однако ни Байя, ни Марк, ни Охо
таким обстоятельствам, похоже, ничуть не удивились, скорее наоборот: они живо
заинтересовались происходящим.
Едва Марк показался в воротах шлюза, как тотчас его взгляд приковало нечто за строем
пальм, и он пошел туда без всяких объяснений. Охо стартанул с места в карьер и исчез на
фоне голубого неба. Байя виновато хмыкнул и, покосившись на изумленную Лилу, сказал:
- Извини меня на секунду…
Она осталась стоять на месте, только запоздало спросила вслед экипажу:
- Ребята, вы куда?…
Под ногами что-то захлюпало, Лила посмотрела вниз и брезгливо отдернула ногу: по
штанине скафандра ползло отвратительное медузоподобное коричневое существо,
вращающее глазами на гибких стебельках, и издающее мерзкие звуки. Лила дернула
ногой, существо не удержалось, сорвалось и плюхнулось на землю, распластавшись на
ней мутной лужицей.
- Ничего не понимаю, - сказала Лила самой себе.
Налетел теплый ветер. В своем скафандре с утепляющими вставками пилот
чувствовала себя не слишком комфортно, и потому поспешила избавиться от тяжелого
одеяния.
Ветер принес запах моря. А за вершинами заплетенных лианами пальм маячила острая
макушка торгового корабля «Луиза Марчин». Лила оглянулась в поисках друзей, не нашла
и следов их, и в одиночку отправилась на разведку.
Папоротники хватали за ноги, когда Лила протискивалась сквозь их густые заросли.
Впереди, в двух шагах, с небольшой высоты с шумом упал кокосовый орех, ударился о
землю, отскочил в сторону и остался лежать – мохнатый и продолговатый. Лила пнула его
и с силой рванула болтающуюся толстую ветку, маячившую перед глазами. Ветка не
пожелала отрываться, а вместо этого гибко изогнулась, вырвалась из пальцев и стеганула
пилота по лицу.
Лейтенант Лила Банье легко теряла терпение, особенно тогда, когда остальные челны
экипажа забывали о цели прилета. И чувствуя злость, она вытащила татрон и отстрелила
ветку бесшумным зарядом.
«Луиза Марчин» расположилась на небольшой полянке, и ушла своими опорами
глубоко в мягкую землю. Пара лиан пытались вскарабкаться на её гладкий белый бок, но
не много преуспели, и теперь обвивали её опоры, намереваясь рано или поздно добраться
до вершины.
Лила осторожно приблизилась. Входной люк оказался распахнут, но после
обследования корабля пилот не нашла никаких следов присутствия людей. Они покинули
корабль по неизвестно причине, хотя по правилам должны находиться с ним рядом и
ждать ответных действий на свой сигнал. А может, на Буране-1 есть разумная жизнь?
Ведь ошиблись же ученые с климатом и ландшафтом, так почему не могли ошибиться
насчет обитаемости странного мира?
Лила покричала «ау, ау» для порядка. Куда же могли исчезнуть люди, причем не
взявшие с собой ни еды, ни воды, ни даже оружия – маломощные татроны лежали себе
спокойно в ящиках терминала в рубке. Мало того, в бортовом журнале не обнаружилось
ни строчки о том, что случилось после экстренной посадки. Досадное упущение со
стороны старшего в экипаже.
Лила осмотрела окрестности и пожалела, что не взяла с собой биологический сенсор –
уж он бы помог с поисками. Надо вернуться к «Лигеро», взять прибор и попробовать ещё
разок.
Она развернулась.
- Черт! – внятно произнесла она. – Откуда же я пришла?
Пальмы исчезли. Вместо них возникли уродливые, искаженные до неузнаваемости
сосны, с рыжими, непомерно длинными иголками. Они тяжело заколыхались под
порывами теплого ветра и мрачно зашептали. Лила вытаращила глаза, потом потерла их
кулачками, потом несколько раз моргнула. Сосны остались. Только на нескольких из них
робко выросли шишки – колючие, похожие на кактусы, желто-коричневые, с цветком на
верхушке.
Под ногами в течение тех минут, что Лила исследовала корабль, пробилась хилая
зеленая травка. Её островки чередовались с проплешинами черной влажной земли, и это
что-то ужасно напоминало Лиле. Она напряглась, старательно покопалась в памяти, и
восстановила мысленную картину: она с братом идет по узкой тропинке среди сосен и
ищет среди опавших пожухлых иголок блестящие шляпки грибов. Когда же это было? А
ей только-только исполнилось восемь лет, и родители увезли её с крошечным двухлетним
братишкой на Землю, к бабушке. Там они несколько дней подряд пропадали в сосновом
бору, а потом им это надоело и они стали запираться в комнате виртуальных игр, где и
провели остаток отпускных дней. Но лес, вроде, на Земле казался более-менее
привлекательным, не такой пародией на сосны. Впрочем, Лила много рисовала после
отдыха, и всегда её сосны выглядели также коряво и странно, и шишки она рисовала, как
кактусы, потому что кактусы рисовать легче.
Лила сориентировалась по расположению солнца и решительно зашагала по узкой
тропинке. По мере того, как она углублялась в чащу, сосны становились все менее
похожими на себя и в конце концов снова превратились в пальмы, опутанные лианами.
«Лигеро» стоял там же, где его оставили. Лила проверила, хорошо ли закрыты входные
люки (а то заползет вовнутрь какая-нибудь гадость из местной фауны), и решила
повременить с поисками экипажа «Луизы Марчин». Надо сначала найти своих, подумала
пилот.
За стволами пальм в той стороне, куда направились капитан и его друзья, светилась
вода. Лила преодолела заросли колючего и цепкого папоротника, отвоевала волосы у
мохнатых лиан, которые безжалостно ухватили её за рыжие кудряшки, и вышла на берег
озера.
Трое членов экипажа пограничного корабля «Лигеро» были здесь. Марк и Байя уселись
на гладкие валуны, подтянули колени и глазели на зеркальную водную гладь, не
потревоженную даже ветром. Только изредка где-нибудь вдалеке от берега вдруг взлетала
крупная рыба, ударялась о воду, и тогда мелкие ребристые волны доходили до валунов,
шевеля зеленые водоросли в песке дна.
С этой стороны к озеру вплотную подступал тропический лес, а с другой его окружали
невысокие синие горы, за которые начинало закатываться солнце. Звезда мягко грела
лицо, брызгала золотыми отблесками в глаза, и совершенно не слепила.
На шаги Лилы мужчины не обернулись, Охо, зависший над их головами, тоже не
шелохнулся. Пилот выразительно кашлянула, потом снова, но реакции не последовало.
- Ты только посмотри на это, Байя, - говорил капитан. – Помню, когда я был совсем
мальчишкой, я мечтал поселиться возле такого же озера, чтобы каждое утро на рассвете
ходить рыбачить. Я сделал себе самодельную удочку, потому что считал, что рыбачить
надо только с самодельной, а не с помощью всех этих хитрых приспособлений для
рыбной ловли… Но потом я вырос, увлекся космосом, и только в памяти осталось у меня
чудное видение горного озера…
- Это красиво, капитан, - отвечал Байя. – На Равеле полным-полно воды и мало суши.
Впервые горы я увидел на Кеа, когда учился в Академии. Они выглядели точно так же,
как сейчас. Зрелище меня поразило, не скрою. Увидеть нечто подобное здесь, на Буране-1,
это полная неожиданность.
- Да уж, - попыталась прервать их воспоминания Лила. – Может, займемся делом? Мы
прилетели не красотами любоваться, а искать людей!… Марк, Байя… Вы меня хотя бы
слышите?
- Садись, мой любезный друг, - нараспев проговорил Марк, жестом приглашая Лилу
присесть рядом с ним на круглый гладкий валун. – Что может быть прекрасней заката?
Только закат на озере с видом на горы…
- Смотрите, капитан, - мягко сказал Байя. – Этот цветок я сорвал по дороге сюда. Не
правда ли, чудесное сочетание симметрии внутреннего ряда лепестков и асимметрии
внешнего? Нигде подобного я не видел…
- Мальчики, вы здоровы? – со страхом осведомилась Лила.
Капитан взял протянутый цветок.
- Действительно, чудесно, - ответил он.
- Господи, два здоровых пограничника с солидным опытом работы умиляются мутному
озеру и нагромождению камней, - вздохнула Лила. – Два идиота. Охо, ты согласен?
Юпитерианец что-то пробормотал и заструился разноцветными полосами.
- Три идиота, - констатировала Лила. – Ладно, раз так – пеняйте на себя…
Она повернулась на сто восемьдесят градусов, занесла ногу для шага и замерла…
На неё из зарослей цветущего кустарника смотрело человеческое лицо, искаженное
страданием! Широко раскрытые глаза, разинутый в немом крике отчаяния рот, раздутые
от боли ноздри – это выглядело так ужасно, что Лила в страхе отшатнулась в сторону, не
удержалась на скользкой траве и упала. А когда вскочила, лицо почти пропало…
Она кинулась к кустарнику. Человеческое лицо казалось погруженным в сердцевину
большого желтого цветка, и теперь рыхлая пленка поспешно затягивала гримасу
страдания, пряча от взгляда пограничника…
Лила рванула за стебель, но он прочно держался корнями за почву. Тогда она
выхватила татрон и отстрелила цветок у самого основания. Из разреза прыснула красная
жидкость, липкая, горячая и пахнущая железом. Лицо в сердцевине цветка полностью
погрузилось в рыхлый желтый слой.
- Господи! – только и сказала Лила, ошарашено глядя на растение. Красная жидкость
свернулась на разрезе в густой блестящий сгусток.
- Вы посмотрите, что я нашла! – закричала она, но капитан и Байя и не подумали
оглянуться.
- Ах, вы!.. – внезапно рассердилась Лила. – Я знаю, что здесь все не так, как должно
быть… Но я разберусь…
Она сжала в руке сморщившийся цветок и вернулась к «Лигеро». Взойдя на борт, она
приказала борткому переключиться на программу биологического исследования и
занялась работой. Первым делом она взяла пробы отовсюду, откуда только смогла: из
ручья, из озера, пробы почвы, песка, воздуха, кусочки пальм, лиан, цветов и даже
безжалостно оторвала часть от медузоподобной гадости, что пыталась заползти по
скафандру. Все пробы распределила по колбам, которые по очереди вставляла в
анализатор.
Пока бортком тщательно расщеплял образцы на атомы и определял структуру, Лила
попыталась связаться с «Гедеоном». Однако, как выяснилось, ни один сигнал не смог
покинуть пределы планеты из-за резко уплотнившейся атмосферы, которая стала вдруг
отражать все, что пыталось выйти за ей пределы. Стало очевидным, что Буран-1 не
собирается отпускать пограничников просто так.
Ладно, посмотрим, зло сказала Лила, погрозив кулаком небу.
Спустя час бортком выдал результаты. Глядя на череду химических формул и
пояснения к ним, у Лилы глаза полезли на лоб. Кроме того, в воздухе «Лигеро» отыскал
незначительную примесь газа, носящего название «Анахризол», который долгое время
использовали в медицине для лечения нервных болезней, пока не обнаружилось, что к
нему развивается привыкание и он даже после короткого цикла применения вызывает
стойкие галлюцинации, редко исчезающие после прекращения использования
«Анахризола».
Но содержание газа в воздухе было только началом изумления Лилы.
Вязкость воды превышала все допустимые нормы в 6 раз, а плотность равнялась 1,048.
Концентрация минеральных солей составила 0,9%, сухих веществ – 10%, кислотность –
7,41. И в состав сухих веществ анализатор включил белки, глюкозу, липиды (нейтральные
жиры, лецитин, холестерин), молочную и пировиноградную кислоты, креатин, креатинин,
ферменты, гормоны, витамины, а также углекислый газ и кислород. Из белков ком
расшифровал только две группы: альбумины и глобулины. А также выдал данные о том,
что найдены следы белкового комплекса пропердина, содержащего липиды и
полисахариды.
Пробы растительности изумили Лилу куда больше: в них, кроме всего указанного
выше, при спектральном анализе выявились две характерные темные полосы поглощения
в желто-зеленой части спектра, между фраунгоферовыми линиями Д и Е. А вот в пробе
медузоподобной твари картина нарисовалась другая: одна узкая полоса поглощения
находилась слева, на границе красной и желтой части спектра, другая узкая полоса – на
границе желтой и зеленой зон, и широкая – в зеленой части.
- Интересно, - пробормотала под нос Лила. – Кто мог отравить медузу?
Далее компьютер выдал данные о количестве гранулоцитов и агранулоцитов (!),
эритроцитов (!!!) и тромбоцитах (!!!).
В пробах почвы нашлись признаки мочевой кислоты, аммиак-пуриновые основания,
гиппуровая кислота, индол, фенол, скатол, крезол, урохром.
Дальше Лила читать не стала. Картина для неё значительно прояснилась. Раздумав
немного, она не пошла на поиски экипажа «Луизы Марчин», так как знала, что этих
несчастных людей просто уже нет в живых.
Тщательно проверив, хорошо ли заряжен татрон, Лила надела на лицо кислородную
маску, закрепила на боку баллончик и отправилась за Марком, Байя и Охо.
Они все также находились на берегу, а солнце едва-едва боком касалось синих гор,
хотя по времени уже было обязано за них закатиться.
Байя и Марк разулись и стояли сейчас по колено в теплой вязкой воде, с бездумным
наслаждением в глазах. Охо протянул пару прозрачных щупалец вниз, и торопливо
хлюпал, втягивая в себя жидкость словно насос.
- Марк, - громко сказала Лила. – Немедленно выйди из воды!
Он лениво отмахнулся от неё.
- Марк, это становиться опасным! – настойчиво продолжила Лила. – Буран-1 вовсе не
планета, как предполагалось. Она – огромное живое существо, и сейчас это существо
пытается вас съесть, ассимилировать, проще говоря…
- О чем это ты? – откликнулся Марк.
- О том, - терпеливо говорила Лила, - что во всех анализах обнаружено присутствие
белков, свойственных исключительно живым организмам… Вода – не совсем вода, по
составу она похожа на плазму нашей с тобой крови, а в растениях даже есть гемоглобин.
В почве – сплошная моча, странно, что запаха нет… Какие-то тяжелые металлы убили
медузу, хотя она, скорее всего, и не медуза вовсе, а какой-нибудь полезный макрофаг,
чистящий внутренности существа… В ней полным-полно метгемоглобина… Знаешь, что
это такое?
- Нет, - отозвался Марк негромко.
- Это когда двухвалентное железо крови окисляется и переходит в трехвалентное. При
этом гемоглобин приобретает коричневую окраску… Я, вообще-то, с кем говорю?… Со
стенкой?
- Отстань, Лила, - сказал Байя. – Ты нам мешаешь…
Она топнула ногой. И вдруг увидела, как по голым ногам мужчин взбирается эта самая
вязкая плазма-вода, не торопясь прокладывая себе путь к головам.
- Ещё я хотела сказать, что в ручье, впадающем в озеро, содержатся пепсин, соляная
кислота, химозин и липаза – вещества желудочного сока… Планета сейчас вас как следует
переварит, усвоит, а потом будет образовывать новые клетки и межклеточное вещество.
Ассимилирует. Она уже это сделала с экипажем «Луизы Марчин». Наверное, они
пришлись не совсем ей по вкусу, потому что началось несварение у нашей твари, и один
из переваренных не полностью людей сумел пробиться в цветок и дать мне знак…
Она подождала ответа, одновременно соображая, что несет несусветную, непонятную и
бессмысленную чушь.
- Марк! – сердито сказала пилот. – На вас действует газ-галлюциноген, он вызывает в
вас определенные ассоциации. Это просто-напросто наркотик. Планета воспроизводит
ваши тайные желания, несбывшиеся мечты, воспоминания, причем самые
незначительные. Она глушит в вас чувство самосохранения. Я газом не одурманена – у
меня природная невосприимчивость ко всякого рода наркотикам. Кроме того, я всю жизнь
скиталась по звездным станциям, у меня нет дома и добрых воспоминаний, все, о чем
мечтала, я воплотила в жизнь… Планета не может нащупать во мне слабое место, а вот в
вас нашла… Сделай над собой усилие, воспротивься эйфории!… Ну, пожалуйста… - уже
умоляюще закончила она.
Вода доползла до середины бедра.
- Ладно! – крикнула Лила. – Прибегнем к грубой силе!
Она вынула татрон, перевела мощность на оглушающий показатель, и спокойно
пальнула сначала в капитана, в Байя, задравшего голову к небу, потом в Охо. Этот
последний столь энергично упал в озеро, что забрызгал Лилу. С отвращением
отряхиваясь, она вытянула из воды мужчин, волоком протянула их по очереди мимо
цветущих кустов, на которых появлялось лицо, вернулась за Охо и тщательно собрала его
расползающееся тело в пластиковый пакет, предусмотрительно захваченный с «Лигеро».
С ним она вернулась на полянку, где ждал возвращения экипажа корабль, и с
удивлением обнаружила, что теперь «Лигеро» существует в двойном экземпляре. Сразу не
сообразив, что же именно произошло, она покрутила головой, растерянно сравнивая оба
истребителя, но никакой разницы не нашла.
Корабли походили друг на друга как две капли воды. Оба черно-зеркальные, стройные,
внушительные и несокрушимые, скопированные до малейшей детали. Истребители
разинули рты входных люков и терпеливо ждали, когда же люди соизволят взойти на борт
и отчалить.
- Значит, и во мне ты нашла слабое место, да? – прошипела с досадой Лила.
И в самом деле: лейтенант Лила Банье больше десяти лет не видела семью, общаясь с
родными только через короткие и ничего не выражающие поздравления ко дню рождения,
забыла, как выглядит её младший братишка, разучилась скучать по родителям. Да и дома
она никогда не имела, потому что по роду своей профессии отец и мать постоянно
мотались по всей Галактике, таская за собой дочь и сына. Вместо дома были какие-то
серые тесные каютки на базовых, орбитальных и космических станциях, неуютные
комнаты в казармах, где приходилось ночевать и отдыхать в промежутках между
дежурствами, а вместо закатов и восходов в иллюминаторы глядели звезды и туманности.
Лила о многом мечтала в детстве, но, повзрослев, стала реалисткой, хотя и сохранила
налет романтики в своих мыслях. У неё почти не было слабостей, привязаностей. Она
просто не умела привязываться.
Но планета нашла-таки слабость – «Лигеро». Лила проводила на корабле большую
часть своего жизненного времени, он стал частью её, а она – частью его. Симбиоз.
- Значит, вот так, да? – сердилась Лила. – Вот так, да?.. Но ничего… Я все равно умнее
тебя, мерзкая тварь!.. Поверь мне, ты особым интеллектом явно не блещешь, а вот я…
Она принялась ходить туда-сюда, изредка поглядывая на близнецов-корабли. Планета
знала все, что сама Лила знала о «Лигеро». Несомненно, в копии пограничникаистребителя не нашлось бы ни единого изъяна, ни единого штриха, который мог точно
указать, что это – подделка.
Выходит, надо вспомнить что-то такое, что она не знает. Что-то, что есть у настоящего
«Лигеро» и нет у поддельного… Но как? Как это вспомнить, если…
- А вот так! – воскликнула Лила. Перестав топтать землю, она остановилась и с
вызовом произнесла: - Сейчас посмотрим, кто из нас умнее!…
Она поднесла поближе к губам браслет, через который осуществлялась дистанционная
связь с борткомом:
- «Лигеро», слушай мою команду!…
- Бортком принимает!… - отозвалось два одинаковых голоса. Лила поежилась.
- Первая степень защиты, стандартная, - сказала она.
В одно неуловимое мгновение вокруг обоих «Лигеро» засветилась голубоватосеребристая дымка, с трудом различаемая на фоне шумящего тропического леса. Пилот
улыбнулась.
- Вторая степень защиты, отражающая…
Порыжела дымка, заколыхалась, словно от ветра, и Лила взволнованно проглотила
комок в горле. Если все получиться, если получиться…
- Третья степень защиты, активная…
Рыжеватая пелена приобрела багрово-красное свечение такой интенсивности, что
озарила кровавым светом все вокруг… У Лилы дрогнула рука, и свело от напряжения
шею. Но она как можно четче и почти торжествующе произнесла:
- «Лигеро»! Защита четвертой степени, усиленная!…
Мгновение ничего не менялось, а потом вдруг один из кораблей заструился, как
прозрачное полотно, сжался в белую сверкающую точку и исчез, словно погас…
- Есть четвертая степень-хамелеон! – ответил ей настоящий истребитель…
Так вот какая защита! Слава всем святым, что не успела Лила, будучи ещё на борту,
опробовать эту степень!
Едва не запрыгав от радости, Лила торопливо подтащила своих друзей к тому месту,
где стоял невидимый «Лигеро», быстро сняла защиту и стала затаскивать людей вовнутрь.
Но планета вдруг осознала, что добыча бессовестным образом её обманула и теперь
пытается сбежать…
Завыл протяжно ветер, ударил Лилу и попытался скинуть с трапа. Едва удержавшись
на ногах, она крикнула борткому, чтобы он готовился к взлету… Ожили пальмы, забили
широченными листьями, и со всех сторон, как привидения, поползли медузы всех
оттенков коричневого цвета, вращая бездушными глазами на длинных стебельках…
Лила захлопнула люк, закрутила кольцо и добралась до рубки.
Ветер снаружи достиг высшей точки скорости и раскачивал «Лигеро», стуча по его
обшивке то ли кусками льда, то ли вырванными из земли деревьями. Лила быстро ввела
карту маршрута, включила программу взлета и…
- Опоры не входят в пазы! – сказал бортком.
- Господи! – выдохнула Лила.
Планета цепко ухватила корабль. Мало того, что она старательно колотила по нему
чем-то тяжелым, так она ещё и позволила опорам уйти глубоко в почву и там зажала их
стальными пальцами… На экране исчез тропический лес, повалили и завертелись хлопья
снега, буран вернулся из таинственных далей и резко упала температура…
Лила быстро села в кресло стрелка, нацелилась пушкой под брюхо «Лигеро» и
пальнула усиленным зарядом по почве…
Если бы природа наделила живую планету голосовыми связками, то, наверняка,
раздался бы душераздирающий визг или вой, способный оглушить всю Галактику. Но у
планеты был только ветер и он забушевал с новой силой, разъяренный болью…
Однако, Лила достигла цели – земля ослабила хватку, отпустила опоры и «Лигеро»
победно взмыл вверх, преодолевая притяжение. Пришлось в атмосфере повторно
применить татронную пушку, чтобы пройти через плотный слой облаков.
Когда «Лигеро» вышел в открытый космос, на Буране-1 во всю разгулялась яростная
зима. Планета упустила добычу, но она отвоевала все-таки пять жизней с «Луизы
Марчин». Дрожа от пережитого напряжения, Лила не моргая уставилась на звезды,
приветливо горящие в пустоте…
Зашевелился Байя, потом Марк. Охо заворочался в мешке, брошенном возле порога
рубки. Лила на них и не оглянулась.
Она быстро набрала код базы «Гедеон», сообщила о причинах и обстоятельствах
гибели экипажа торгового корабля, приложив полученные данные после исследований
проб. В ответ получила немалую долю удивленных возгласов, чему не слишком
обрадовалась. Но, предоставив во всем разбираться ученым мужам, она написала в
сообщении на пограничные буйки:
«В связи с гибелью пяти человек на планете Буран-1, последняя объявляется особо
опасной и закрытой для посещений гражданскими лицами и кораблями, не получившими
специальное разрешение. Планета Буран-1 является биологически живым организмом, а
не космическим телом, в связи с чем просьба соблюдать особую осторожность при входе в
пределы досягаемости информационного луча, передача которого возможна с данного
объекта. Все интересующие сведения сохранены в памяти пограничных буйков квадрата
Бета-46. Сообщение составлено пилотом пограничника-истребителя «Лигеро»
лейтенантом Лилой Банье».
Она откинулась на спинку своего кресла и негромко сказала, обращаясь к планете, все
ещё видимой на обзорном экране:
- Извини, милая, но придется тебе пару столетий попоститься…
Виктор Леденев
Предназначение
Механик надавил кнопку, и машина на подъемнике медленно поползла вниз. Солнце
сквозь широкие окна мастерской засияло на ее лакированном кузове. Механик поднял
капот, что-то проверил и захлопнул, затем аккуратно вытер руки ветошью и сел за руль.
Мотор мягко заурчал, машина медленно выкатилась во двор и заняла место среди других.
Механик вынул ключи зажигания, пошел обратно в мастерскую, оглянувшись на машину
еще раз.
В конторе мастерской еще двое механиков пили пиво из жестяных банок,
расположившись неподалеку от автомата. Вошедший взглянул на них, привычно взмахнув
рукой в знак приветствия и, насвистывая, начал заполнять бланк. Закончив писать,
механик удовлетворенно хмыкнул, подошел к стеклянной двери, постучал.
- Заходи.
Механик толкнул дверь.
- Все готово, шеф. Пусть забирает машину.
- Молодец! Можешь сегодня быть свободен.
- Спасибо, шеф.
Сослуживцы вопросительно уставились на улыбающуюся рожу товарища, вышедшего
из комнаты шефа.
- Отчего такое счастье?
- Неужто шеф тебе премию отвалил?
- Премию - не премию, но сегодня я уже свободен, а вам желаю отлично потрудиться
до конца дня.
- Везет же некоторым... Давай с нами пивка.
- Ну, повезло - не повезло... Сделал я колымагу одному важному клиенту. Шеф аж
кипятком писает, когда поминает его имя, вот и расщедрился. А пива пока не хочу.
- Пойдешь к своей рыжей?
- А разве у него рыжая? Я его позавчера встретил, так она была брюнеткой.
- Какая разница, ребята. Была бы она, а уж какого цвета...
В душе было пусто, до конца рабочего дня было еще часа три, и механик с
удовольствием плескался под тугими струями воды. Комбинезон и ковбойка полетели в
шкафчик, а на смену им появились синие джинсы, элегантная рубашка и светлая модная
куртка. Зеркало отразило молодое, с правильными, даже чересчур, чертами лицо,
равнодушно наблюдавшее, как парень расчесывает черные мокрые волосы...
Улица была не столь многолюдной, как утром или после работы, однако машины
ползли довольно широким потоком. Парень перебежал улицу и сел за руль БМВ. Светлоголубая машина влилась в поток и покатила по шоссе. Парень опять принялся
насвистывать, поглядывая на себя в зеркале заднего вида. Машина свернула в сторону от
шоссе и дальше катилась по довольно тихим улицам с редкими прохожими. Поворот, еще,
еще...
За поворотом на тротуаре два человека убивали третьего. Они перебрасывали его, как
куклу, друг другу мощными ударами кулаков. Человек с лицом, залитым кровью, уже не
просил о пощаде, а только жалобно всхлипывал и стонал при каждом ударе. Наконец, он
упал. Парень в машине, как истукан, замер за рулем, судорожно всматриваясь в
происходящий кошмар. Человек на земле не двигался. Только губы еще что-то пытались
произнести, видимо, еще одну бесполезную просьбу о милости. Один из нападавших
достал нож и буднично ударил лежащего перед ним человека. Губы перестали двигаться,
на них выступила розовая пена...
Бандит вытер нож об одежду убитого, сложил и спрятал в карман. Оглянувшись, он
увидел всего в нескольких метрах от себя светло-голубую машину и направился к ней. Он
уже почти просунул голову в открытое окно, чтобы разглядеть сидящего за рулем, когда
парень нажал на газ, и машина рванула с места. Бандит захохотал и что-то прокричал
вслед. Побелевшими руками парень ожесточенно крутил руль, пытаясь отъехать подальше
от места трагедии.
- Не гоните, разобьетесь. Вы и так уже далеко отъехали.
Голос раздался где-то рядом, в машине. Парень надавил на тормоз. С визгом машина
пошла юзом, развернулась на дороге, едва не опрокинувшись, и застыла, упершись
бампером в мусорный бак.
- Я же говорил, не спешите. Теперь спешить некуда.
- Господи! Кто вы? Что вам нужно? Вы тоже из их шайки?
- Что вы! Я просто Вестник.
- Вестник? Ничего себе, шуточки... Ну-ка, выметайся отсюда. Тоже мне, вестник какойто. Иди и разговаривай с кем-нибудь другим. Убирайся!
- С удовольствием. Однако я должен сообщить кое-что вам.
- Мне? От кого?
- Как вам сказать... Возможно, из вашего будущего, а может и прошлого... Я, пожалуй,
затрудняюсь с ответом, да это и не входит в мои обязанности.
- Тогда сообщай и убирайся, я сказал!
- Вы - Свидетель.
- Я кто? Еще раз...
- Вы - Свидетель. Это теперь ваше предназначение
- И это все, что ты мне хотел сказать? Всю эту муру про предназначение?
- Этого довольно. Вы сами выбрали это. Прощайте.
Незнакомец вылез из машины и пошел по тротуару. Парень, высунувшись из окна
машины, наблюдал за ним, пока тот не скрылся за поворотом.
БМВ сдвинулся с места и теперь очень медленно покатился вниз по улице. Парень
несколько расслабился. Бледность уже не заливала его лицо и руки, однако пальцы
заметно дрожали, когда он прикуривал сигарету.
Девушка действительно была рыжей, и это не было достижением парикмахера. Она
встретила гостя удивленно и радостно, сияя всеми своими веснушками, и парень мог их
рассмотреть все до единой, так как на девушке, кроме изящных белых трусиков, ничего
лишнего не было. Однако парень в эту минуту не мог оценить всех ее прелестей. Как
сомнамбула, он прошел на кухню, достал из холодильника банку пива и надолго припал к
ней. Рыжая надула губки.
- Здрассьте! Только вошел и сразу пиво лакать... Даже на меня не взглянул. И чего это
ты так рано?
Парень оторвался от банки и посмотрел на рыжую. Было в ней что-то такое, что
постепенно заставило отступить страх в его глазах. Они начали смотреть на мир более
осмысленно. Парень смял жестянку в кулаке, забросил ее в угол и вздохнул. Видимо, это
было нечто незнакомое для рыжей, и в ней проснулось любопытство: с ее дружком что-то
приключилось, таинственное и до жути интересное. Парень еще раз глубоко вздохнул.
- А покрепче у тебя ничего нет?
- Сейчас, милый, сейчас, - ожидание необычного будто подстегнуло рыжую - она
быстро принесла бутылку, стакан, лед, налила и бережно подала парню. После хорошего
глотка парень поднял на нее глаза. Теперь они были почти нормальными, только слегка
подергивалось левое веко.
- Они его убили. Зарезали ножом, как корову...
Рыжая тихо сползла на табурет.
- Вот так от моей машины, рядом... А он даже не крикнул.
- И ты видел все?
Парень молча кивнул и сделал еще глоток.
- А за что они его?
- Не знаю.
- Ты сообщил в уголовку? Ты же их видел, был, говоришь, рядом.
- Смолкни, дура! Какая уголовка? Я без году неделя, как на свободе, а ты - в уголовку.
Меня сцапают.
- Но ты же не убивал?
- Еще чего! Конечно, нет. Но кто мне поверит, с моей-то биографией... А потом - этот
тип в машине.
- Какой тип?
- Худой такой, серый... Вестник. Так он сказал. Ты, говорит, теперь Свидетель.
- Ну, да, ты и есть свидетель. А какой тип?
- Ну... такой... Серый.
Парень вдруг озадаченно замолк. Он не мог вспомнить лица своего таинственного
спутника. Нос вроде с горбинкой... Нет, курносый скорее. А пиджак? Нет, не пиджак.
Свитер... серый, нет, коричневый... Черт, не помню...
- Не могу вспомнить... Чертовщина какая-то. Дай-ка еще выпить.
Они лежали в постели, утомленные любовью. Рыжая прикорнула на плече парня,
который неотрывно смотрел на завитки лепнины на потолке. Приподнялся, осторожно
переложив рыжую голову на подушку, взял пульт и щелкнул. Из темноты экрана
проступило изображение. Диктор на фоне места, где еще виднелась блестящая красная
лужа, бойко вела репортаж.
- По словам очевидцев, один из преступников подходил к светло-голубой машине,
стоявшей неподалеку. Скажите, как это все было?
Очевидец, бодрый старикашка, безумно довольный своей ролью на экране, деловито
затараторил.
- Я вон там был, далековато, правда, но все видел... Машина голубая, это точно, а
парень, что в ней сидел, вроде бы в белой куртке был. Этот тип, ну, преступник, подошел
к нему, а тот как рванет и по улице... Туда.
- Вот так, по словам очевидца выходит, что был настоящий свидетель, который может
опознать убийц. Полиция уже отправила его приметы по участкам и обратилась на
телевидение с просьбой разыскать свидетеля этого страшного преступления.
Парень щелкнул пультом, и изображение растаяло. Он оглянулся, рыжая широко
раскрытыми зелеными глазами смотрела на опустевший экран. Парень прошептал: "Я Свидетель".
В маленьком кафе всегда было мало посетителей и по утрам вкусно пахло свежими
булочками и кофе. Свидетель безучастно жевал гамбургер, запивая пивом из горлышка
бутылки. За окном, на той стороне улицы стояла его голубая машина. Через столик от
него завтракал пожилой мужчина в серой кепке и седой щетиной на щеках.
- Эй! Да, да, вы... Я к вам обращаюсь.
Мужчина перестал работать челюстями и немного испуганно вытаращился на
Свидетеля.
- Машину не хотите у меня купить? Вон там стоит. Хорошая машина и стоит недорого.
Мужчина покорно приподнялся и взглянул в окно, потом снова уставился на свидетеля.
Теперь он по-настоящему испугался.
- Я серьезно предлагаю, мне она не нужна. Всего пять сотен баксов, и она ваша.
Мужчина торопливо поправил кепку, ухватился за свой бутерброд, вскочил, опрокинул
кофе и бочком-бочком прошел мимо столика Свидетеля к выходу.
- Не хотите, не надо.
Солнце уже грело вовсю. Свидетель остановился на краю проезжей части, пережидая
едущие машины. Одна из них, "мерседес" черного цвета, двигалась, пожалуй, слишком
быстро для этой улицы, но следующая за ней красная "мазда" явно нарушала все
мыслимые правила движения. Она резко обогнала черный "мерс" и подрезала его.
Водитель "мерседеса", стараясь не допустить столкновения, вывернул руль в сторону.
Тяжелая машина выскочила на тротуар и врезалась в столб...
Красная "мазда" слегка притормозила, из правого окошка высунулась загорелая
физиономия молодого парня, а затем появилась рука с оттопыренным вверх средним
пальцем. Свидетель услышал смех и вдруг отчетливо, как на фотоснимке, увидел номер
машины - ВСМ 88 23 А. Номер словно увеличился в размерах и четко повис перед
глазами. Длилось это - мгновение, и "мазда" уже скрылась за поворотом.
Свидетель повернулся к черной машине. Женщина на переднем сиденье, видимо, была
мертва, а водитель, зажатый рулем, с переломанной грудной клеткой еще жил. Его глаза
остановились на Свидетеле, и губы сложились в подобие заискивающей улыбки и
пытались произнести одно слово: "Помоги!" Полицейские уже прибыли и пытались
вытащить водителя наружу, женщина действительно оказалась мертвой, и ее тело
упаковали в пластиковый мешок.
Свидетель стоял неподвижно, вокруг него суетились полицейские, врачи, просто
зеваки, пока один из полицейских не толкнул его довольно грубо в спину.
- Проходите, проходите... Медом вас не корми, дай посмотреть на кровь... Уходите, вы
мешаете работать.
Свидетель повернулся к полисмену и попытался что-то сказать, но смолк и молча
отошел в сторону. Посмотрел на стоявшую одиноко голубую машину, засунул руки в
карманы и побрел вдоль по улице, словно не видя прохожих и натыкаясь на них.
Место было незнакомым. Возможно, он не раз проезжал эту улицу на машине,
запомнив лишь светофоры и наиболее яркие вывески. Сейчас, без машины, он чувствовал
себя так, словно попал в чужой город. Бар без названия, стоянка машин, сквер... Где это?
Пиво в безымянном баре оказалось на удивление неплохим. Бар был пустым, время мертвым. Скорее всего, к вечеру тут яблоку не будет куда упасть, а пока он в одиночестве
сидел в углу, потягивая пиво и разгрызая орешки. Пожилой бармен тоже до сих пор не
проснулся и видимо берег силы к вечеру, лениво протирая уж в который раз кружки.
Посетители появились как-то сразу, неожиданно. Только что никого у дверей не было,
и вдруг - три парня заслонили собой дверь и всматривались в полумрак бара. Обстановка
их устраивала, и они уселись с кружками пива прямо перед стойкой, чтобы ближе бегать
за новыми порциями. Пиво они пили жадно, проливая на подбородки, капая на стол.
Свидетель безучастно наблюдал за парнями, погруженный в свои мысли. Кучерявый
брюнет встал и подошел к стойке. Бармен деловито подставил под пивную струю чистую
кружку, и скоро она с пышной шапкой пены красовалась на стойке. Привычным
движением бармен ухватил следующую и замер. На него смотрел большой револьвер,
зажатый в руке кучерявого. Кружка выпала из рук бармена и с чистым звуком
рассыпалась на кусочки по каменному полу.
Револьвер недвусмысленно показал на кассу, бармен покорно открыл ее. Другой
парень одним прыжком из-за стола перелетел через стойку и выгреб деньги из ячеек. Их
оказалось немного. Бармен достал свой бумажник и выложил перед кучерявым, потом
вдруг резко нырнул под стойку и выхватил пистолет. Выстрелить он не успел, револьвер
кашлянул раньше, и на белой манишке пожилого человека расплылось красное пятно.
Бармен почти беззвучно осел на пол.
Парень с деньгами не стал больше прыгать и спокойно вышел из-за стойки через
дверцу. Свидетель не шелохнулся, казалось, он даже не моргал. Кучерявый внимательно
посмотрел на него и улыбнулся. Улыбка у парня казалась доброй и мягкой. Он пригладил
шевелюру рукой и сделал знак друзьям - уходим. Лицо свидетеля напряглось, по шее
пополз неприятный пот. Но ничего не произошло. Парень с деньгами прошел мимо него
вслед за друзьями, лишь у самых дверей оглянулся.
- Ты все видел, надеюсь? Ты же нас запомнил?
Свидетель судорожно сглотнул и почти незаметно кивнул головой. Пот продолжал
противно стекать за ворот рубашки... Свидетель встал и, закрыв глаза, цепляясь за столы и
стулья, пошел к выходу.
На ночном небе не было облаков, и луна висела над кронами деревьев желтым кругом
сыра. Свидетеля бил мелкий озноб. Он сидел на скамейке в парке и дрожал. Частично от
ночной сырости, но больше от внутреннего напряжения последних дней. Зубы
постукивали, когда он судорожно твердил одну и ту же фразу: "Этого не может быть,
этого не может быть, этого не может..." Внезапно скамейку осветил яркий свет. Какая-то
машина бесшумно подкатила в темноте прямо по газону, и водитель неожиданно включил
фары. Потом они погасли, остались гореть лишь подфарники. Цвета машины было не
разобрать, но голоса из нее звучали явственно - несколько мужских и один, испуганный, женский. Послышался звук открываемых дверей, и в ярком свете на поляне перед
машиной появились трое мужчин, один из которых почти волочил по земле женщину в
светлом платье. Женщина плакала тихо, как-то устало и монотонно. Видно, этот плач
продолжался уже несколько часов, и у нее больше не было сил голосить.
Дрожь у Свидетеля исчезла, она сменилась равнодушием предвидением того, что
сейчас произойдет, и свидетелем чего он станет на этот раз. Он хотел встать и уйти, как
две руки на плечах пригвоздили его к скамейке. Он попытался еще раз вскочить, но снова
безуспешно. Знакомый бесцветный голос произнес за его спиной.
- Ты должен видеть все. Ты - Свидетель.
- Я не могу, я не хочу... Этого не может быть, я не могу... Зачем, почему я должен на
это смотреть?
- Я не знаю, почему. Это не мое дело. Я только должен проследить, чтобы ты выполнил
до конца свое предназначение.
- Я не могу! За что?
- Я не знаю, за что. Это не мое дело.
- А я закрою глаза, не буду смотреть.
- Будешь.
Железные пальцы обхватили его лицо, намертво его зажали и приоткрыли крепко
закрытые веки. Сначала расплывчато, потом все яснее Свидетель видел, как трое
подонков издевались над беззащитным телом женщины, слышал их грязные шутки и
подлое хихиканье...
Внезапно, словно по команде, мужчины оставили женщину и быстро уселись в
машину. Еще раз вспыхнули фары, ослепив Свидетеля. И он не почувствовал, когда
исчезли безжалостные пальцы, сжимавшие голову и державшие открытыми его глаза. Все
показалось настолько нереальным, что Свидетель вновь завел свою бесконечную песню:
"Этого не может быть, этого не..." Но глаза скоро привыкли к темноте, в свете луны он
снова увидел белевшее на траве тело женщины и вдруг осознал: "Это есть, это есть на
самом деле... И будет продолжаться, будет..."
В небольшом ювелирном магазине пожилая чета с интересом рассматривала дорогое
ожерелье. Продавец услужливо выложил на витрину образцы ювелирного искусства.
- Но милый, это слишком дорогой подарок на день рождения, давай посмотрим чтонибудь еще...
- Нет-нет, я хочу подарить тебе именно это, не отговаривай меня, пожалуйста.
Молодая женщина в шляпе и темных очках наклонилась над витриной, чтобы получше
рассмотреть выставленные там драгоценности, потом очень неловко повернулась и
сумочкой выбила из рук мужчины коробочку с ожерельем.
- Ах, простите, простите... Какая же я неловкая... Позвольте. Я сама все подниму. Что
вы, я виновата. Я сейчас все исправлю...
Женщина опустилась на колени, чтобы достать упавшее под прилавок ожерелье и
незаметно поменяла его на очень похожее. Драгоценность она опустила в карман.
- Вот ваше ожерелье. Какая прелесть! Это подарок вам? Поздравляю, у вас
замечательный муж. Еще раз извините.
Женщина быстро, но неторопливо пошла к выходу. Очутившись на улице, она
направилась к ближайшему перекрестку, торопясь перейти на другую сторону улицы и
затеряться в толпе, пока в магазине не обнаружилась подмена. Но подлый светофор
упорно горел злым красным глазом, а бежать через улицу было бы непростительной
оплошностью. Она нервно огляделась. Рядом стоял высокий мужчина с усталым лицом.
Похоже, он не спал эту ночь, а может и больше. Женщина придирчиво оглядела
незнакомца - нет, на бродягу не похож, видно неприятности какие-нибудь. Или псих.
Свидетель посмотрел на женщину в шляпке, которая явно нервничала. Он ощутил на
себе ее оценивающий взгляд и вдруг спросил:
- Вы меня знаете?
Женщина только пожала плечами и снова уставилась на мерзкий тревожный красный
свет. Мужчина в белой куртке неожиданно и тихо попросил.
- Вы, пожалуйста, запомните меня.
Женщина бросила еще один взгляд на психа, нервно передернув плечом. Большой
грузовик, выбрасывая в небо клубы черного дыма, приближался к перекрестку. Водитель
чувствовал, что вот-вот светофор переключится, и тогда придется ждать. Он успел
немного придавить педаль газа, как с тротуара прямо под передние колеса бросился
мужчина в белой куртке. Завизжали тормоза, грузовик развернуло, и он медленно
перевернулся набок. На дороге лежало нечто, что еще десять секунд назад женщина
называла психом.
Водитель грузовика, огромный мужчина в фирменном комбинезоне, вылез из
покореженной кабины и тупо уставился на растекающуюся из под белой куртки лужу
крови.
- Боже мой! Боже мой! Что же это? Ведь он сам! Сам! Я видел, я видел.
Водитель ошалевшими глазами обвел толпящихся на тротуаре зевак и остановил взгляд
на женщине в шляпке.
- Вы, вот вы же стояли рядом, вы все видели. Он же сам бросился, скажите им, я не
виноват... Я не виноват, вы же видели.
Женщина затравленно оглянулась по сторонам. В шум происшествия, гам голосов
вмешался еще один звук - в магазине неподалеку сработала тревожная сигнализация.
Видимо, подмену ожерелья все-таки обнаружили... Женщина оторвала от себя руку
здоровяка, который цеплялся за ее рукав, как большой ребенок, и торопливо пошла через
улицу, успев бросить через плечо:
- Ничего я не видела. Отстаньте от меня.
Через минуту и происшествие, и магазин были уже далеко. Сигарета показалась очень
вкусной, и женщина с удовольствием затянулась. На ее плечо легла рука.
- Я хочу вам кое-что сказать.
Женщина резко обернулась и уставилась на невзрачное создание с серым лицом, в
каком-то нелепом платье и совершенно бездарных туфлях. Вспотевшая рука сжимала в
кармане драгоценное ожерелье, готовая выбросить его в любой момент.
- Вы кто? Вы... из ювелирки?
- Нет, я не из ювелирки. Я простая Вестница.
- Вестница? Какая еще вестница? Идите, я не подаю попрошайкам на улице.
- Я должна вам сообщить, что отныне вы - Свидетель.
Женщина невольно оглянулась в сторону, где только что на ее глазах погиб человек.
- Кто я? Свидетель? Что за шутки? Я ничего не видела и ничего не знаю!
Женщины в сером платье рядом не было. Только прохожие недовольно оборачивались
на элегантную женщину, метавшуюся по тротуару...
Александр Лаптев
Предатель
Далеко не все космические путешествия заканчиваются благополучно. Даже
супертехнологии иногда дают сбой. От ошибок не застрахован никто – во всех уголках
Вселенной и во все времена, не исключая и те, которые ещё не наступили.
Когда летающая тарелка с инопланетными существами тяжко грохнулась о Землю и
зарылась раскалённым корпусом на десять метров в глубину, подняв столб из грязи и
пара, да так и осталась стоять, словно гигантская раскалённая монета, наполовину врытая
в грунт, это было признано всеми наблюдателями как неслыханная удача, но и
опаснейший прецедент! Слишком часто на протяжении всей своей истории люди воевали
друг с другом – им ли не знать, как легко превосходящий тебя разум находит оправдание
для агрессии, захвата чужой территории, порабощения, а то и полного уничтожения
коренного населения во имя неких высших целей, которые, как выясняется, у каждого
свои. Люди первыми преуспели в этом жизненно важном деле. Да и как им было не
преуспеть, когда сама природа являет собой красноречивый пример непрекращающихся
столкновений каждого с каждым и всех со всеми, этакий тянущийся из бесконечности
конвейер, состоящий из мелких стычек и масштабных наступлений, жутких баталий и
кровавых пиршеств, безжалостного истребления даже не врага, но конкурента — в
надежде получить более выгодную позицию, жирный кусок, глоток воды или порцию
кислорода. На этой непримиримости и неистовости зиждется вся эволюция, и почему она
должна свернуть с этого магистрального пути в эпоху разума, пускай даже и высшего?
Человек этого не понимал. В лучшем случае, Человек не хотел рисковать. Мало ли что там
пишут в своих монографиях оторванные от действительности гуманисты? Жизнь очень
конкретна. А ещё – скоротечна. Уязвима. Бесценна. И всё такое прочее.
Поэтому…
На злосчастную тарелку ополчились всем миром. Пошли на неё бронированной
техникой, пустили гусеничных роботов с лазерными пушками, стали её просвечивать
рентгеном и приготовили на всякий случай небольших размеров термоядерный заряд.
Ради такого дела не жалко было спалить несколько тысяч квадратных километров
плодородной почвы со всеми её обитателями и подземными дарами, зато все остальные
ползающие твари и летающие гады останутся целы и невредимы. Включая сюда и
человека.
Однако, ядерная бомба не понадобилась: всё оказалось проще и страшней. Стоило
кроваво-красному лазерному лучу пройти до конца намеченную дугу на тугоплавкой
обшивке тарелки, как огромный её кусок словно по маслу съехал вниз и с глухим стуком
упал на твёрдый грунт, несколько раз качнувшись в силу инерции. Все так и ахнули.
Возникло мгновенное чувство острой опасности, ждали, что сейчас последует взрыв, или
пар забьёт с силой изнутри, какая-нибудь гадость вырвется на свободу. Мигом натянули
на головы противогазы и стали похожи на морлоков, какими их изобразил Уэллс.
А между тем, землянам готовился неприятный сюрприз. Не монстры и не осьминоги,
не человекообразные твари и даже не роботы – из чёрного провала вдруг хлынула наружу
сплошная масса пушистых белых шариков, размером не более теннисного мяча. Шарики
полились сплошной массой и среди всеобщей растерянности умчались прочь, мимо
тяжёлых гусениц и титановых распорок, мимо ног и колёс – в окрестные кусты и
впадинки! Кто-то кинулся ловить опасных пришельцев, растопырив пальцы и раскинув
руки – куда там! Только их и видели. Через минуту и след простыл. А это значит, что
глупые земляне сами, собственными руками запустили к себе в дом непрошенных гостей.
В очередной раз их подвело благодушие. Вместо того, чтобы сразу уничтожить
инопланетного гостя со всеми его коварными обитателями, они как идиоты пустились в
опаснейшие эксперименты. И теперь надо ставить на ноги всю милицию, все
вооружённые силы, всех учёных, всю общественность и даже – местное население. Ведь
речь идёт о жизни и смерти всех людей! А как иначе? Дело ясное: если эти твари сумели к
нам прилететь, значит, они нас обогнали в своём развитии, то есть, они сильнее! А если
они не захотели вступить с нами в контакт, значит, замышляют недоброе. И со всей
присущей ему решительностью Человек взялся за дело уничтожения того, чего он не
понимал, а значит, боялся.
***
Йоко был маленьким мальчиком, лишь неделю назад ему исполнилось шесть лет, но он
уже почти всё понимал и с тревогой слушал сообщения дикторов об успехах и неудачах в
борьбе с инопланетным вторжением. Нужно было отдать взрослым должное – успехов
было больше, чем неудач. Но так и должно быть, ведь Земля – это лучшая планета во
Вселенной, а люди – самые совершенные существа, и никому не позволено мешать им
жить и развиваться. Каждый час мировые агентства сообщали о поимке и уничтожении
инопланетных существ. Благо, это не составляло особого труда. Все они были
неотличимы друг от друга и являли собой маленький пушистый комочек без всяких
органов и членов, который легко можно было раздавить между пальцами, а уж когда они
попадали под каблук – нога так и скользила по земле, словно тягучее тесто размазывая
живую плоть, которая не сопротивлялась и не оборонялась, а просто погибала, не издав
даже звука. Всё это было странно и, отчего-то, страшно. Но взрослые откровенно
радовались. Что же, им виднее. Когда-нибудь Йоко тоже станет взрослым, и будет
понимать то, что понимают они. А пока он бродил, задумчивый, по берегу тихого озера,
что раскинулось сразу за его домом, и глядел с тоской на темнеющий на другом берегу
лес; где-то за ним находилась страшная тарелка, там шла безжалостная охота за
крохотными существами. Маленькое сердечко сжималось в непонятной тревоге, так, что
иногда становилось трудно дышать, а на глаза наворачивались слёзы. Ему почему-то
жалко было эти белые комочки. Зачем их обязательно нужно уничтожать? Ведь они такие
беззащитные. И, наверное, они добрые. Ведь добрые всегда убегают. Только злые
пытаются догнать и сделать тебе больно. Маленький Йоко своей детской душой
безошибочно чувствовал то, чего нельзя ни понять разумом, ни объяснить какой угодно
теорией. Но сказать об этом никому не мог, потому что не знал слов, которыми можно
было высказать подобные мысли. Он даже не знал, что мысли нужно высказывать. А
просто чувствовал. Тосковал, уносясь мыслями туда, где идёт жестокая охота, и ему
почему-то казалось, что это за ним гонятся безжалостные люди. Это его хотят раздавить
кованые сапоги, его желают посадить в банку, а затем исследовать с помощью блестящих
кривых игл и остро отточенного скальпеля – всё это он видел в голографическом
проекторе у себя дома. И ему было страшно и одиноко.
***
Судьба человечества подчас зависит от таких пустяков, от такой малости, что просто
диву даёшься – как это человечество до сих пор существует и даже развивается, почему не
сгинуло во множестве катаклизмов, в сплетении ошибок и страстей, в нагромождении
случайностей. Большинство войн произошли из-за какой-нибудь глупости или
недоразумения, неверно понятого слова, жеста или провокации – это установленный факт.
И каждое второе научное открытие, перевернувшее мир – также происходит по воле
случая, примерно так, как человек, тыкая во тьме иглой наугад, вдруг попадает в
крошечное отверстие, через которое находит дорогу к свету. То же самое можно сказать и
о множестве других областей человеческой жизни. Многие видят в этом Провидение,
другие – голый случай, своеобразную рулетку. Третьи – непреложный закон, могучую
стихию, сметающую всё на своём пути; они приводят в пример полноводную реку,
которая всё равно пробьёт себе дорогу, не взирая на пороги и завалы, на локальные
уклонения, на водовороты и тупики, образующие гниющие болота. И похоже на то, что
правы именно они – верящие не в прогресс даже, а в его неизбежность, в непреложность
развития, которому ничто не может помешать, даже и прямое противодействие самого
человека.
***
Маленький мальчик всё-таки отважился перейти на другую сторону озера. Сначала он
шёл вдоль берега, старательно обходя тёмно-зелёную траву, остро пахнущую сыростью, и
побелевшие коряги, растопырившиеся в причудливых позах. А потом поднялся по едва
заметной тропинке вверх и почти сразу попал в густой лес, под сень вековых деревьев. В
лесу было сумрачно и тихо. Наступал вечер, и тьма быстро сгущалась. Мальчик шёл
вперёд, подчиняясь какому-то безотчётному чувству. Он ещё никогда не уходил так
далеко от дома, но не боялся заблудиться. Скоро он выйдет из леса и пойдёт по
просёлочной дороге прямо на закатывающееся за горизонт солнце. Но выйти из леса ему
не удалось. В какой-то момент он остановился, словно упёрся в стену. Ему показалось,
что на него кто-то смотрит. Он медленно повернул голову и обвёл взглядом кусты,
растущие здесь особенно густо. Сам не зная почему, вдруг сделал шаг в сторону, затем
ещё один. Там, в самой гуще зелени, ждало его то, ради чего он пришёл сюда. Он
медленно наклонился и развёл руками упругие стебли с большими овальными листьями.
Приблизил лицо и замер, сердце затрепетало в груди: прямо на земле, среди спутавшейся
травы и синих и белых соцветий прятался белый пушистый комочек – тот самый,
убежавший с корабля. Мальчик это сразу понял. Так же он знал, что не станет этот
комочек убивать, и даже не скажет о нём никому. Каким-то неведомым образом он
понимал, что перед ним – такое же существо, как и он сам. Наделённое разумом и
чувствами, бесконечно одинокое здесь, среди враждебного мира.
А убийцы уже шли по следу. Уже были сделаны точные расчёты – сколько именно
было зловредных существ, и в какую сторону все они побежали. Шансов на спасение у
них не было, особенно если учесть, что преследователям рьяно помогало местное
население, вполне искренне испугавшееся инопланетной заразы и зашедшееся в
очередном приступе патриотизма, теперь уже всепланетного. Первый в истории
человечества контакт с внеземным разумом имел все шансы закончиться провалом. И
даже больше, чем провалом. Он грозил оставить в памяти обеих сторон неизгладимый
след, последствия которого трудно было предвидеть. Так бы оно и произошло – если бы
не маленький мальчик, сыгравший роль Провидения, а на самом деле, проявивший те
черты и чёрточки, благодаря которым Природа в миллионе других случаев всё-таки
находила верное решение и направляла мудрою рукой эволюцию в нужное русло. Иначе и
не могло быть. Жизнь, сотканная из бесконечного количества ускользающе малых
вероятностей, по самой своей сути не может упустить ни малейшего шанса для того,
чтобы двинуться дальше, найти единственно правильное решение среди множества
ошибочных путей. Таким шансом и решением и стал мальчик Йоко, словно бы нарочно
забрёдший в густой тёмный лес.
Когда мальчик протянул руку и подставил свою крошечную ладонь, шарик вовсе не
испугался и не стал убегать, напротив, он послушно прыгнул в эту ладошку, полностью
доверившись этому Землянину, единственному из всех, кого он не боялся. Бережно
прижимая пушистый комочек к груди, пряча его под курточкой, мальчик быстро пошёл к
своему дому. Дорога была ему уже знакома – он возвращался тем же путём, которым
пришёл сюда. Через несколько минут он вышел на берег и спустился к самой кромке
стынущей воды, остро пахнущей водорослями. Его дом призывно светил жёлтыми окнами
на другом берегу. В крайнем правом окне то и дело мелькал силуэт – это его мама
готовила ужин и уже, наверное, беспокоилась о нём. Сейчас он придёт домой и первым
делом спрячет крохотное существо в своей комнате наверху, а затем спустится вниз,
вымоет руки и как ни в чём ни бывало сядет за стол. Он никому не расскажет о своей
находке – это он знал твёрдо. А что там будет дальше – его не интересовало. Да он и не
смог бы понять всех этих рассуждений, которые так любят взрослые. Конечно, когданибудь он вырастет и тоже научится рассуждать. А пока он только чувствовал – и больше
ничего. И с тёплым добрым чувством он быстро шёл топким берегом озера, старательно
обходя пугающе выступающие из темноты коряги и согревая своим теплом крохотное
существо у себя на груди – этот осколок иного разума, точно такое же дитя Вселенной,
каким и был он сам. А окна на другом берегу светили всё ярче, на тёмном небосводе
разгорались разноцветные звёзды, далёкие туманности гуще проявлялись как на
фотоплёнке, и казалось, что сама Вселенная внимательно следит за этим достойным
представителем человеческого рода. И тихо улыбается в абсолютном покое и тишине,
радуясь, что труды её были не напрасны.
Валерий Генкин, Александр Кацура
Сеть
Сидящий напротив спал, сцепив руки на голубом шелковом животе и приткнувшись
затылком к желтой, похожей на печенье, стене. Теперь вагоны с такой облицовкой ходят
только по одной линии — от Киевской до Щелковской — и, впуская Степана
Валентиновича в свое кондитерское нутро, всякий раз вызывают в нем воспоминания
школьных сутолочных дней. Где-то видел он этого толстяка — нос уточкой, ворот
полосатой рубашки с узкими концами, короткие пальцы.
Сосед справа развернул газету. Вагон качало. "Молодость древнего Бенина".
"Преступные эксперименты с токсичными газами на Амазонке..." Строчки прыгали.
"Бизон будет жить". "Очередной скандал разразился... Служащие вычислительного центра
в австрийском городе Линце Рааб и Энцеринк получили взятку в размере двух миллионов
шиллингов за небольшое изменение программы компьютера..." Интересно, будет ли
Надсадный в Линце? Или только в Вене? Венский Хофбург с глянцевой открытки
(подарок представителя фирмы, "это есть сувенир для господин Маркин") тащил за собой
другую картинку из детства. Девушка с лютней притихла у ног принцессы. Усатый страж
оперся на бердыш. Кошка ткнулась мордочкой в молоко, на мозаике пола жемчужные
капли. А на площади — вид из окна с витыми колонками — толпа оцепеневших
игрушечных пажей, поваров, конюхов. Говорилось в сказке и о заснувшем в очаге огне, но
на рисунке его не было — художник, видно, спасовал.
С полгода назад спящее это царство явилось Степану Валентиновичу во вполне
современных одеждах. В тот вечер Мария с дочкой ждали его у Художественного. Был
жуткий холод. Он опаздывал минут на двадцать. В отчаянной обиде на мороз, таксистов,
неудачливость свою, давясь колючим воздухом, спешил Степан Валентинович по
обледенелому тротуару бульварного кольца. Но пропал ветер, и стало тихо. Редкие
прохожие замерли, манекенно подняв ногу. Не двигались машины. Вылетевшие из-под
колес комья снега повисли в воздухе. "Я сплю, — уговаривал себя Степан Валентинович,
— мираж какой-то... Сейчас это кончится". Это кончилось, когда он подходил к театру.
Дрогнули троллейбусные провода, полетели по мерзлому асфальту бумажки, в глаза
ударил ветер, и все суетливо задвигалось.
— Степа! — замахала Мария большая.
— Папа! — закричала Мария маленькая.
Он отогнул край перчатки — девятнадцать двадцать две. Стоят, что ли? Но секунды
исправно мигали. Выходило, что Мариям и ждать не пришлось.
Событие это удивило Степана Валентиновича. Даже обеспокоило. Потом такие случаи
стали повторяться, хотя и нечасто, и безвредностью последствий почти примирили его с
собой. Человек рассудительный, Степан Валентинович пытался найти какое-то
объяснение этим замерзшим кадрам. Столбняк, подметил он, нападает на окружающих,
когда Степан Валентинович особенно торопится, боится не успеть. Может быть, мозг его
защищается от вечной спешки, страха опоздать? Так думал он, гоня мысль, что дело
неладно, что надо бы к врачу. Да не просто к врачу — к психиатру! А там возьмут на
карандаш...
Вот он снова безнадежно опаздывает, и мир послушно застыл. Старушка в соломенном
кругляше на темени настойчиво разглядывает афишу филармонии. Троллейбусные двери
исправно выдавливают наружу избыточного гражданина в бежевой рубашке с темными
полукружьями подмышек. Ребенок тянется к монстрам, выставленным в витрине
"Мужских костюмов". Имеется и кошка — не распустеха с картинки, расплескавшая
молоко, а статуэтка чуткого поджарого животного, готового к прыжку на воробья.
Нашелся и огонь — несомая к вытянутым губам спичка с желтым треугольным флажком.
Знакомое одиночество среди декораций и кукол. Одиночество? А что это за фигура
обходит вишневый лимузин? Широко улыбаясь, семенит через улицу пожилой полный
мужчина в старомодной тенниске и сандалетах на босу ногу.
— Жара-то! — радостно сообщил он, пристраиваясь рядом.
— Тепло, — ответил Степан Валентинович, удивляясь новому повороту событий. И
прибавил шаг.
— Да не спешите вы так. Будто не успеете, — сказал сосед, пыхтящий у локтя.
Степан Валентинович механически взглянул на часы. Они, естественно, стояли.
— Ч-ч-черт!
— Напрасно вы, Степан Валентинович. Хорошие часики. Я-то знаю.
Такая осведомленность возмутила Степана Валентиновича.
— Это откуда же? — спросил он уже в раздражении. — И имя мое, вижу, знаете.
— Да не волнуйтесь вы. Впрочем, и олимпийское спокойствие тоже не для вас.
Самолет ждать не станет. Не успеете — и Вена тю-тю.
Маркин остановился.
— Так. Что еще вам известно?
— Вы — Маркин Степан Валентинович, проживающий по улице Новаторов, дом
восемь, квартира двенадцать, старший научный сотрудник НИИгаза, направляетесь к
аэропорту для посадки в самолет, вылетающий рейсом 6521 Москва-Вена, чтобы принять
участие в переговорах с фирмой "Ферайнигте Эдельштальверке" о совместной работе по
монтажу магистральных газопроводов. По крайней мере, вы думаете, что летите в Вену
именно с этой целью.
Психолог, подрабатывающий составлением синонимических словарей, описал бы
состояние Степана Валентиновича в этот момент как потрясенное, озадаченное,
огорошенное, обескураженное и обалделое, но вместе с тем враждебное, негодующее,
гневное.
— Откуда, черт возьми...
Интеллигент старого пошиба, Степан Валентинович не располагал сколько-нибудь
значительным запасом слов и словосочетаний, эффективно замещающих
среднелитературного "черта", а потому речи его в минуты ярости недоставало
выразительности.
— Да из квитанции.
— Квитанции?
— Часы вот эти самые весной, в апреле, в гарантийную мастерскую на Преображенку
носили?
Часов в доме было много. Большие напольные с тягучим низким боем. Астматический
будильник преклонного возраста с поразительной точностью хода — ничуть не хуже
красивой японской игрушки на запястье Марии большой, разве похрипывает да требует
завода. Другой будильник, поновее и потише, но вечно спешащий. Карманные серебряные
часы женевской фирмы "Монар", оставленные тестем. Заводить их надлежало ключиком,
что совершалось весьма редко и только Марией маленькой в бытность ее маленькой,
когда играла в Гулливера. Были у нее и свои часы — сначала школьная "Заря", потом
электронные с голубым циферблатом. Сам Степан Валентинович сохранял верность
старой стрелочной "Славе", питая неприязнь к расплодившимся электронным
хронометрам-комбайнам, пока коллеги не вручили ему последнюю модель такой
штуковины к сорокалетию. А вскоре подарок повел себя непристойно. Часы замедляли
ход и останавливались как раз в то время, когда хозяин спешил, а стало быть нужда в них
была особенная. Степан Валентинович вновь отыскал свою верную "Славу", но и она
стала барахлить. Пришлось через весь город тащиться в гарантийную мастерскую.
Отстояв без малого два часа, Маркин сбивчиво пожаловался утконосому приемщику с
пухлыми пальцами. Тот был очень вежлив, дотошно расспрашивал, в чем дефект.
— Запишем: неустойчивость хода. Не возражаете? — сказал он, цепляя к браслету
бирку. — Придете через две недели. Фамилия ваша?
— Две недели? — Степан Валентинович не рассчитывал на такой срок и робко
спросил: — А немного пораньше? Без часов, знаете, неудобно.
— Старые поносите. Эти ведь только куплены, есть же у вас еще часы.
Степан Валентинович смутился.
— Такое, понимаете, неудачное совпадение. И старые испортились. Та же беда с ними.
А то ходили минута в минуту. Двадцать лет ходили.
Часовщик глядел на него с неподдельным интересом.
— Они у вас не с собой, случайно?
— Дома.
— Придете за этими, приносите. Заодно посмотрим, что там стряслось. Адрес?
Когда пришло время получать часы, Степан Валентинович прихватил свою
антикварную "Славу". На выдаче сидел совсем другой мастер, много моложе. Но когда,
взяв квитанцию, он ушел за перегородку, оттуда сразу же выкатился знакомый часовщик в
опрятном белом халате.
— Вот, — сказал он, — ваш аппарат. — И выжидающе посмотрел на Маркина.
— Спасибо. Что-нибудь серьезное было?
— Пустяк. — И продолжал смотреть в глаза.
— Я... я вам что-нибудь должен? — спросил Степан Валентинович.
— Конечно, — засмеялся часовщик. — Вы обещали принести старые часы. Забыли?
— Принес, принес.
— Так давайте их сюда.
Чуть подрагивая, коротенькие пальцы моментально вскрыли корпус, и черный окуляр
навис над механизмом.
— Так-так-так, великолепно, как я и думал, — бормотал часовщик. Он ковырнул
игольчатой отверткой, дунул маленькой резиновой грушей, защелкнул крышку и
покрутил завод. — Возьмите. Будут ходить, как... часы. Ха-ха! До свидания.
— Так это были вы? — спросил Степан Валентинович.
— Я же вам квитанцию выписал. Маркин, телефон, адрес... Остальное можно узнать,
если интересуешься человеком.
— Стало быть, вы мной интересуетесь?
— Еще бы, мой дорогой. Да вы посмотрите вокруг? Много ли таких, как мы с вами?
— Вы, значит, тоже...
— Именно. Однако, вы пришли. Аэровокзал вон уж, рядом.
— Но я хотел бы спросить... узнать...
— Да мы увидимся. Я ведь тем же рейсом лечу. Сбегаю только домой переодеться и
вещи собрать. Да и перекусить не вредно. Знаю я их кормежку — куриное крылышко и
наперсток кофе.
Все стронулось, задвигалось, зашумело. Стоя у стеклянных дверей зеленого
решетчатого куба, Степан Валентинович крутил головой, но толстяк как в воду канул.
На стадионе было холодно. Под деревянными скамейками с облупившейся голубой
краской прятались языки грязного снега. Нахохлившись, Трофим Трофимович сжимал в
руке секундомер. Циркун косил виноватым взглядом. Худой парень с прокуренным лицом
появился сбоку.
— Балясов вы будете?
— Ну, — сказал тренер.
— Я это... бегаю.
— Все вы у меня тут бегаете. Вон и этот герой третий раз из одиннадцати вылезает. А
ну давай еще раз! — рявкнул он Циркуну.
Тот поплелся к колодкам.
— А можно я рядом? — спросил худой парень.
— Уходи, не мешай, — бросил Трофим Трофимович.
— Хоть по бровке...
Тренер не ответил. Но когда невесть откуда взявшийся тип на сотке обставил Циркуна
метров на пять, Трофим Трофимович Балясов крякнул и протер глаза. В радиусе двухсот
километров нет человека, способного обогнать Сережу Циркуна. Откуда этот к нам
пожаловал?
В следующее воскресенье парень, назвавшийся Геной Митюшиным, уже надел
динамовскую форму. Трофим Трофимович возбужденно звонил зампреду общества. За
три летних месяца Митюшин забрал все местные призы и в сентябре уехал в Киев на
международные легкоатлетические соревнования. Там случилась сенсация. Обгоняя
бугристого, как пантера, негра, Гена увлекся и показал девять и восемь десятых секунды.
Спортивные выпуски мира захлебнулись. Обращали внимание и на странную пластику
бега новой звезды спринта.
— Как? Откуда? — вопрошали все.
— Я вырастил, — скромно отвечал Трофим Трофимович.
Митюшин же решил впредь соблюдать осторожность. Он счастливо купался в
стадионном гуле, лучезарно улыбался землистым лицом со средней ступеньки пьедестала,
благосклонно приветствовал трибуны взмахом руки. И никому на свете не признавался,
что так же легко он может пробежать знаменитую спринтерскую дистанцию и за пять
секунд, и даже за одну. После выигрыша предолимпийского старта Гена крупно запил. Но
потом взял себя в руки. "Главное — не выходить из образа, — приговаривал он сквозь
зубы. — Создал, брат, образ — держись".
Не удалось. На дорожке начались сбои. Прежде все было просто. Хлопок стартового
пистолета. Миг, другой, и стадион замирал. Приклеенные к воздуху, в нелепых прыжках
плыли соперники. И тогда Гена Митюшин, глумливо корча физиономию, вышагивал,
стараясь держаться впереди лидера. Гена хихикал, едва сдерживался, чтобы не подергать
его за нос. Потом все пропало. Именно в тот момент, когда все начали трубить о
блистательном таланте Михаля Грамено, Гена почувствовал ревнивый страх. Однако
встретиться с Грамено на дорожке не пришлось. Митюшин по-прежнему мог обогнать
любого в обычной, спокойной обстановке. Но не на тартане, на виду трибун. Выстрел.
Спины соперников далеко впереди. Несчастный Геннадий, вывалив язык, добегает до
финиша за шестнадцать секунд — совсем неплохо для слабогрудого куряки.
Когда мир застыл вокруг него впервые, Джим Ребров испугался. Во второй раз он
проявил большую сметливость и украл в угловом гастрономе из-под рук окаменевшей
продавщицы бутылку коньяка и три плитки шоколада. И хотя его комнатенка вскоре
наполнилась вкусными и полезными вещами, Джим сообразил, что удобнее брать
деньгами. Время от времени стал он наведываться в большие магазины, и, когда внезапно
— и каждый раз к изумлению Реброва — у людей становились сонными лица и
круговерть прекращалась, Джим открывал клеенчатую сумку на молнии и методично
обходил кассы. Подсчитывая выручку, кассирши паниковали, директора
экспроприированных магазинов впали в глубокое уныние, работники надзирающих и
правоохранительных органов недоумевали. Порою неприятно удивлялся и Джим. Как-то в
разгар очередной операции на другом конце торгового зала увидел он столь же проворно
двигавшуюся фигуру. Ребров взмок от страха и тут же замер сам, слившись с
неподвижной толпой. А однажды к нему внезапно приблизился угрюмый толстый
мужчина и прервал процесс разглаживания и упаковки потертых купюр. Подошедший
неожиданно мягко улыбнулся и сказал: "Нехорошо это, молодой человек. На что тратите
бесценный дар! Стыдно". Джим оторопело смотрел ему вслед своими узкими глазами.
А потом появился дед Павлуша. Реденькие волосы на бочок, под белыми глазами
набрякли мешки.
— Что, кореш, — сказал он насмешливо, — все по магазинам работаешь? С твоим
храпом банк брать. Понял, дитятко?
Пришло время, и Ребров понял. Однажды воры-скороходы собрались из разных мест.
Иные были встревожены. Преследуют их люди, столь же быстрые. Грозят. Становилось
ясно: без корпорации, без твердой руки — не обойтись.
Джим меж тем купил себе "Мерседес", почти новый. В поселке Усово приобрел
двухэтажный особняк с тремя каминами. Узнав об этом, дед Павлуша сказал коротко:
"Дурак!"
На очередной сходке держал речь. "Что деньги? Что бабы? Кутежи ночные? Труха! Нет
на земле ничего слаще власти, дети мои. Понять вам нужно — особые мы. Власть сама к
нам просится. Будем держаться друг за друга — кто с нами сладит? Но драться придется,
зубами грызть. Кейфовать не время. Вот и бегун Вася — он раньше всех быстрее бегал —
согласен".
— Я не Вася, — сказал Гена.
— Это все равно, Вася, — ответил дед Павлуша.
— Дед, а за границей есть такие? — спросил кто-то.
— Какие?
— Ну, как мы.
— Вопросик! — сказал дед. — О том и речь.
Однажды Джим Ребров получил по почте пакет — бланк туристической путевки в
Австрию и подробную инструкцию, что делать. Зачем ему эта чужая, темная заграница?
Сомнения разрешил подвернувшийся эмиссар деда Павлуши.
— Большие дела затеваются, кореш. Там решится — кто кого.
В субботу переговоров не было. До гуда в ногах бродил Степан Валентинович по
блестящему Рингу, забитому публикой Пратеру. Заблаговременно купил билет в Оперу —
в тот вечер давали "Волшебную флейту". Пообедал в открытом кафе, взяв бутылку
легкого, но, как выяснилось, коварного красного вина. У собора святого Стефана
попытался приткнуться к табуну экскурсантов, но гид держал речь на непонятном
английском, и Степан Валентинович отошел в сторону, рассеяно разглядывая
прихотливый каменный узор над аскетической головой в тиаре.
— Тезкой любуетесь, Степан Валентинович? Да, да, я это. Не извольте беспокоиться.
Насилу нашел. Что ж вы из гостиницы ни свет ни заря улепетнули?
Часовщик был одет в строгий светлосерый костюм, казался тоньше и моложе, чем в
Москве. Взяв Маркина за локоть, он продолжал уже суше:
— Имею поручение пригласить вас на деловую встречу сегодня в семь.
— Куда? Зачем? И вообще я собрался...
— Степан Валентинович! Я отвечу на ваши вопросы, только не говорите мне, что
именно в семь часов у вас неотложное дело.
— Я собрался в Оперу.
— Там начало в семь тридцать.
— Вы хотите сказать, за полчаса я успею?
— Успею... Шутник. Вы будете в обществе, где никто никогда никуда не опаздывает.
Как и вы, дорогой Степан Валентинович, по каковой причине и приглашены. По каковой
причине и прибыли вы в прекрасную Вену.
— Я приехал для...
— Переговоров с "Ферайнигте"?
— Да.
— А вас не удивило, что сюда направили вас, а не Надсадного?
— Он... Он заболел, к сожалению.
— Могу вас утешить. Григорий Тихонович совершенно здоров.
— Тогда, в самом деле, почему не он?
— Потому что сегодня в девятнадцать часов у вас важная встреча в Вене. Независимо
от состояния здоровья Надсадного. И независимо от проблем монтажа магистральных
газопроводов.
— Но я не попал бы в Вену, не будь я сотрудником НИИ газа и не занимайся я этими
проблемами.
— Вздор.
— Я мог бы работать, скажем, в пищевой промышленности.
— Фирма "Лазка Иоганн унд Зене" сотрудничает с Россией в сфере упаковочных
автоматов для пищевых продуктов, производства замороженных полуфабрикатов и
овощных консервов. Их главная контора за углом.
— А если б я был сапожником?
— "Полиэйр машиненбау" проводит семинар по производству полиуретановых
подошв. Правда, начало работы семинара запланировано на послезавтра, но изменить
дату, уверяю вас, не составило бы труда.
— И слесаря-сантехника вы бы доставили в Вену?
— Без сомнения. Вам предложили бы практически бесплатную поездку... Путевки,
туры... Поверьте, не существует силы, которая могла бы помешать вашему появлению
здесь и сейчас. Хик эт нунк, как говаривали римляне. А пока, если пожелаете, я введу вас
в курс дела — в самых общих чертах. Подробности узнаете вечером.
"Ну, спаситель человечества, как себя чувствуешь? Не лопнешь от гордости за великое
свое предназначение?" Так думал Степан Валентинович Маркин, усаживаясь на каменную
тумбу в тихом щелеподобном переулке, где очутился в поисках места, удобного для
размышления. В замутненной вином голове слова часовщика вели себя безобразно,
прыгали и перебегали с места на место, но Степан Валентинович не оставлял попыток их
усмирить. Итак, в его мозгу миллиарды клеток, и все его мысли и чувства возникают в
результате распространения по этим клеткам электрических сигналов. За одну секунду
клетка пропускает не более тысячи таких сигналов. Почему же, говорил часовщик, не
создан до сих пор электронный аналог человеческого мозга? Ведь нынешние компьютеры
содержат те же миллиарды элементов, упакованных в кремниевых кристаллах по
миллиону в каждом. А быстродействие этих элементов чуть ли не в миллион раз больше,
чем клетки мозга. И все-таки любой компьютер — сущий идиот даже по сравнению с
малым ребенком. Да что там ребенок — улитка или краб, чей мозг содержит каких-нибудь
десять тысяч клеток-нейронов, и то гений в сравнении с компьютером. С большим трудом
удается моделировать на самых современных машинах поведение насекомых. В чем тут
дело?
— Наверное, сила мозга не в количестве клеток, — ответил Степан Валентинович. —
Но зачем вы все это рассказываете?
— Терпение, Степан Валентинович. Еще немного, и вы поймете, к чему я клоню.
Действительно, не в количестве клеток дело, а в том, сколькими связями соединена клетка
с другими. На каждый нейрон таких связей приходится в среднем десять тысяч. Мозг —
это братство миллиардов клеток, соединенных триллионами связей. В этих сетях
взаимосвязей между нейронами и заключены уникальные свойства человека —
способность чувствовать, думать, решать. Элементы же электронных схем, эти клетки
машинного мозга, имеют не более десятка связей со своими собратьями. Поэтому любую
задачу компьютер решает, лишь тупо разложив ее на простейшие операции, и огромное
быстродействие машины тратится на выполнение чудовищного количества самых
примитивных шагов. Если весь входной поток информации человеческий мозг
воспринимает одновременно, то можете себе представить, каких усилий стоит машине
совершить такое простое для нас действие, как узнавание предмета, лица, картины...
Здесь Степан Валентинович на какое-то время потерял нить, ибо явилось ему за лицом
часовщика видение желтой стены, похожей на печенье, а потом и девушки с лютней,
склонившейся к ногам принцессы.
— ...И вот этот элемент, способный связаться с тысячами себе подобных, становится
клеткой искусственного разума. Человек не может противодействовать такому разуму,
изменять его решения, потому что сам он мыслит и действует в миллион раз медленнее.
Мы теряем власть над машинами, над всей технологической средой. Превращаемся в слуг
этого разума, да хорошо еще, если в слуг полезных с его точки зрения. В противном
случае нас просто уничтожают. Но природа дает нам шанс. Она создала таких, как вы.
Людей, которые всегда успевают. Сегодня мы впервые собираемся вместе.
— Господина не затруднит ответить на вопрос?
Пожилой мужчина в сером костюме, пересекавший площадь перед императорским
дворцом, уставленную скульптурными группами туристов и праздных венцев, вздрогнул
и оглянулся. Голос дребезжал по всей площади. Спрашивающий, розовощекий блондин
хрупкой наружности, обогнул коляску с беззвучно ревущим младенцем, ущипнул за бедро
мамашу, придвинулся вплотную, осмотрел ее серьгу и, махнув рукой, снова обратился к
мужчине:
— Дешевка. Так вот, я хочу узнать один адресок, папаша.
— Я не живу в Вене, — ответил мужчина по-немецки с сильным акцентом. — Я
приезжий.
— Все мы приезжие, — голос зазвучал уже с другой стороны, где обнаружился
гривастый парень, деловито осматривающий близко посаженными глазами фотоаппарат,
только что снятый с шеи румяного детины в панаме. — Выкладывай, где и когда
собираетесь?
Мужчина в сером попятился.
— Но, но. Стой смирно. — Гривастый вернул аппарат на место и теперь изучал
бумажник того же туриста. — И учти, без адреса ты не уйдешь. Не взрывать же всю Вену
— хлопотно, да и город красивый. Я правильно говорю? Тебе город нравится?
Мужчина сделал еще шаг назад, повернулся и бросился бежать по сувенирно-опрятной
площади между поджарыми дамами и седыми мальчишками с цепями на шее, холеными
собаками и малышами в цветных комбинезонах, веселыми стариками с биноклями и
белыми кучками голубей на брусчатке. Он бежал тяжело, смешно перебирая короткими
ножками. Дыхание сразу же сбилось, лицо побагровело. Ни розовощекий, ни любитель
фототехники не преследовали его. Уже на краю площади перед задыхающимся стариком
возник невысокий плотный парень с узкими глазами и тихо сказал, почему-то по-русски:
— Ну все. Приехали.
Без трех минут семь Степан Валентинович взялся за бронзовую лапу. Тяжелая черная
дверь трехэтажного особняка медленно отворилась. Никто не встречал его, и он поднялся
по широкой белой лестнице. В обширном фойе вдоль стен и у колонн стояли люди —
группами, а большей частью парами или поодиночке. Степан Валентинович походил
между кучками беседующих, обогнул круглый малиновый диван, на котором сидели две
смуглые женщины, бесспорно близнецы, и старец в черном костюме и лакированных
туфлях. Очутившись, наконец, у окна, Маркин отвел в сторону край портьеры и
посмотрел на подсвеченные липы бульвара. Теплый августовский вечер. Нарядная толпа.
Никто не двигался.
Отсутствие часовщика смущало Степана Валентиновича. Взгляд снова и снова обегал
фойе. Никто не обращал на него внимания. Старичок в черном озабоченно вертел шеей.
Глаза их встретились. Тогда с неожиданным проворством он встал с дивана и подошел к
Степану Валентиновичу.
— Юзеф Леванда, — наклонил голову старичок. — Не с господином ли Маркиным
имею честь?
— Это я, — сказал Степан Валентинович.
— Мне представляется, мы ждем нашего общего знакомого. Не удивительно ли
отсутствие столь обязательного человека?
— Да, да. Я жду его. Ведь я здесь никого больше не знаю.
— О, это поправимо, — сказал Леванда. — Я познакомлю вас с нашим председателем.
Старичок взял Степана Валентиновича под руку и повел к немногочисленной группе,
состав которой непрестанно менялся.
— Господин Сотир-Гурра, — обратился Леванда к брюнету в клетчатом пиджаке, —
представляю вам господина Маркина. Возможно, вы помните...
— Разумеется. Превосходные данные. Редкие способности. Весьма. — Сотир-Гурра
говорил по-русски свободно, хотя и с заметным акцентом. — Рад, что вы здесь. — Он
стремительно сжал ладонь Степана Валентиновича и утопил подбородок в нежнокоричневом, в тон пиджаку, шейном платке. — Очень рассчитываем на вашу помощь.
Леванда потянул Маркина в сторону, а их место тотчас занял высокий молодой
человек.
— Знаете, кто это? — спросил Леванда.
— Нет. Откуда мне.
— Знаменитость. Михаль Грамено. Он из Албании.
— Бегун?
— Новая звезда легкой атлетики. Наделал не меньше шума, чем ваш Митюшин. О
Геннадии Митюшине вы, верно, слышали?
— Да, хотя я, знаете ли, не большой знаток спорта.
— Он, безусловно, из наших. Но куда-то исчез. Не удалось разыскать. А Грамено
приехал.
— Значит, все эти рекорды...
— Да, да. Но возможности развиты не до конца. Сотир-Гурра полагает, что у него
многое впереди. Хотя скорохода вашего класса из Грамено не получится. Такие вообще
крайне редки. На всю Европу — вы, наш отсутствующий друг, я да еще, пожалуй, старик
Топурия. А во всем мире, насколько мне известно, не больше дюжины...
Прозвучал гонг.
— Идите в зал, Степан Валентинович. Я — в кабину переводчиков. На мне арабский.
Не прощаюсь — встретимся позже.
Сотир-Гурра начал речь, еще не дойдя до микрофона, отчего первые его слова были
услышаны не всеми.
— ... В чем причина этой необычности? Судьбе было угодно, и, полагаю, не случайно,
чтобы среди нас оказались люди, задумавшиеся над этим вопросом. Они взяли на себя
труд раскрыть эту прекрасную тайну, высветить истину в игре всех ее граней. Я же
попробую описать положение в целом, с птичьего полета.
Каждый шаг нашей жизни связан с компьютерами. Утверждение это превратилось в
трюизм, но не перестало быть истинным. Компьютеры всех рангов и мастей управляют
заводами и задают корм скоту, следят за транспортом и обеспечивают национальную
безопасность, собирают налоги и составляют школьные программы, подбирают брачные
пары и ставят диагнозы наших болезней, сортируют товары и развлекают нас. Тем более,
что времени для развлечения все больше. Его нам дарят те же компьютеры. "Ах, как
хорошо! — говорим мы, перекладывая на плечи автомата еще одну толику труда своих
рук, своей головы. — Наш удел — творчество, здесь нам нет равных..."
Голос Сотир-Гурры утончился до звона. Речь наполнилась страстью, теряла внятность.
Над головой — нимб, выкроенный из желтой стены.
— Микропроцессор, микрокомпьютер, интеллектуальный кристалл — как и у дьявола,
у него много имен. За несколько лет он расплодился в сотнях миллионов экземпляров.
Скоро их будут миллиарды — как клеток в мозгу. Они поселились в телефонах и слышат,
о чем мы говорим. Они влезли в кассовые аппараты и считают каждую нашу покупку.
Они живут в светофорах и указывают нам маршрут. Сидя в домашних компьютерах, они в
курсе всех наших интересов и пристрастий — в искусстве, политике, науке. У вас дочь?
Загляните в ее куклу. У вас сын? Что вы найдете в его любимой машинке? В дверном
замке? В ваших часах?..
Степан Валентинович посмотрел на часы. Они стояли.
— Увязанные кабелями и оптическими волокнами во всезнающую сеть, где каждый
кристалл, подобно нейрону мозга, соединен со многими тысячами других, они оплели
землю паутиной колоссальной интеллектуальной мощи, перед которой бессилен
медлительный разум человека. А дальше вступает в силу беспощадный механизм отбора.
И — горе человеку! Но появились вы. Новый вид — хомо цитис, человек быстрый. Ваш
дар — порука тому, что человек сохранит свой венец. Вот наше святое предназначение.
Вот какая цель объединяет нас.
Мы собрались, чтобы укрепить наше братство. Изучить и отточить наше оружие.
Пресечь попытки — позорные попытки! — использовать его для мелких выгод и
криминальных акций. Подумайте, что может сделать циничный грабитель, безумный
террорист, жадный до власти политик или недалекий и честолюбивый генерал, которого
слепая судьба наделила этим даром. Природа испытвает нас. Может быть, компьютеры
для того и появились на свет, чтобы вызвать к жизни новый виток эволюции? Не знаю.
Нынешнее общество называют постиндустриальным, информационным, компьютерным.
А каким будет послекомпьютерное общество? Я провижу время, когда компьютер
устареет, как паровоз, и новый человек, не нуждающийся в электронных костылях, самое
гармоничное и могучее природное создание, воцарится в мире.
Представим себе этот мир — зеленый ковер не опутанной проволокой земли.
Представим человека — свободного, легкого... По лугам и лесным тропам идет он и
никуда не торопится. И медленные хвосты комет, и пляска атомов — все ему внятно, все
во власти его быстрого времени. Пора эта не за горами, но путь к ней...
В углу зала возникло движение. Ветерок шепота пронесся по собранию. Где? Не может
быть! И уже на пронзительной ноте: "Да не может этого быть!" Вскочили, побежали к
выходу. Побежал и Степан Валентинович. Стояли машины. Полицейский на углу —
оловянный солдатик.
Часовщик сидел, привалившись к кирпичной стене. Лицо белое, спокойное. Когда
время обрело обычный ход, перепуганная девушка, торговавшая с лотка конфетами и
жевательной резинкой, говорила полицейскому комиссару:
— Его подкинули. Он свалился... оттуда. Нет. — Она задумалась. — Он просто
появился. Понимаете? Его не было, а потом — он здесь.
Комиссар задумчиво глядел на девушку.
Войдя в знакомую дверь с бронзовой лапой, Сотир-Гурра повел Степана
Валентиновича, Юзефа Леванду и Михаля Грамено не по белой лестнице, а через боковой
ход в подвал. Старик Леванда был растерян и бледен. Сотир-Гурра — быстр в жестах и
возбужден до румянца. Наклонившись и распахнув дверцу буфета, он вытянул рыжий на
сгибах саквояж.
— Ответственнейший момент, — голос Гурры слегка прерывался. В его руках
появилась металлическая коробка. — Должны действовать не медля. Всех до единого... —
Он снял крышку. Тускло блеснули шприцы. — Долг перед погибшим товарищем. Мы
уберем их всех...
Сотир-Гурра взял один из шприцев.
— Способ прост. Полкубика достаточно. Но обогнать их во времени можем только мы.
Четверо. — Он протянул шприц Степану Валентиновичу.
Лицо Маркина посерело.
— Что это?
— Успокойтесь, друг мой, — Сотир-Гурра белозубо улыбнулся, — совершенно
безобидная операция. Укол — и человек теряет быстрое время. Становится простым
смертным. И нет соблазна преступать закон. Совершенно безболезненно.
Степан Валентинович оглянулся на Леванду. Тот молча кивнул.
— А что в нем? — спросил Маркин, принимая шприц.
— Мы испытали это средство недавно. В Каури, это на Амазонке. Лишает скорохода
его свойств. Действует мгновенно и без побочных эффектов. Но поспешим, пока они все
вместе.
— Это необратимо?
— Абсолютно.
— А это... не слишком жестоко? — спросил Степан Валентинович.
Гурра блеснул глазами.
— Ваш друг в покойницкой, а вы о жестокости. Меньше колебаний в решительную
минуту. Верьте нам.
— Как мы их найдем?
— Вот это другой разговор. Я покажу.
Вслед за Маркиным взяли шприцы Юзеф Леванда и Михаль Грамено.
— Колоть лучше всего сюда, — Сотир-Гурра ткнул пальцем в набрякшую вену на
собственной шее. — Самый быстрый эффект.
Они вышли на улицу. Не доходя квартала до ресторана "Ам Ринг" с неоновым вензелем
над входом, Сотир-Гурра потянул Грамено за рукав.
— Для вас, Михаль, есть другое дело.
Он добавил несколько слов вполголоса, Грамено кивнул, повернулся и пошел обратно.
Из дверей ресторана вышел пожилой господин. Приблизившись к Сотир-Гурре, он
почтительно наклонил голову с жиденьким пробором и сказал:
— Все здесь, как договорились.
— Хорошо. Возьмите, — Гурра передал ему шприц. — Показывайте дорогу.
Сорок отчаянно мечущихся по банкетному залу фигур представлялись этим четверым
вяло плывущими в нелепо медлительном танце. Преодолев робость и жалость, Степан
Валентинович касался их иглой. Они застывали. "Н-е-е-е я-а-а у-у-ю-и-и..." — мычал
узкоглазый парень, кривя влажные губы. Внезапно ожесточившись, Маркин вонзил иглу в
его шею. Проходящий мимо Сотир-Гурра коротко кивнул: "Молодец!" Степан
Валентинович ощутил прилив благодарности, даже нежности к этому человеку. С ним
просто и ясно. С ним не страшно.
Все было кончено. Подошел старик с пробором и заглянул Гурре в лицо.
— Славно, господин Павлуша. — Сотир-Гурра благосклонно кивнул. — Благодарю
вас. — И протянул руку.
Дед Павлуша с готовностью выставил растопыренную ладонь.
— Да нет, шприц, пожалуйста. — Сотир-Гурра принял шприц, поднял его иглой вверх
на уровень глаз. — Хорошо потрудились, мой друг. Но кое-что осталось. И не мало. Не
пропадать же добру, как вы думаете?
Дед подобострастно осклабился. Ласково улыбаясь, Сотир-Гурра легчайшим
движением кисти направил иглу в нужную точку. На бурой коже выступила темная капля.
Павлуша охнул и окаменел.
— Удивлены? — повернулся Гурра к ошеломленному Степану Валентиновичу. —
Напрасно. Это отребье. Мразь. Ему с нами не место. Пойдемте, Юзеф уже внизу.
Они вышли. А двум орудующим у служебного столика официантам явилась
поразительная картина: группа веселящихся мужчин мгновенно распалась, и на только
что ликовавших лицах разбросанных по залу людей отпечатались злоба и ожесточение.
Юзефа у выхода не оказалось. Зато их встречал Михаль Грамено. Пока он тихо и
быстро говорил что-то Сотир-Гурре, лицо последнего резко менялось. Впервые Маркин
увидел его растерянным.
— Спасибо, Михаль, — Сотир-Гурра улыбнулся, но какой слабой и жалкой была эта
улыбка! — Подождите меня здесь.
Он стоял около Маркина, смотрел на него невидящими глазами и отрывисто бормотал:
"Все... все вдребезги. Клятвы... Вера. Ослепительные планы. Вместе столько лет...
Низость, какая низость!" Потом взгляд его обрел остроту. Он взял Степана Валентиновича
за руку и заговорил:
— Плохие новости, мой друг.
— Что случилось.
— Джулио Личи.
— И что?
— Вам знакомо это имя?
— Кажетс... э-э... Гангстер?
— Это чудовище. Сказать гангстер — не сказать ничего. Личи — император черного
бизнеса. Терроризм — это Личи. Международные провокации. Наркотики. Детская
проституция. Вербовка убийц. Личи может все — только платите. Мне только что
сообщили: он — скороход. Причем высокого класса. Мы на волоске. Он здесь с
единственной целью — уничтожить нас.
— Здесь? Но...
— Не буду скрывать от вас, господин Маркин. Есть только один человек, способный
хотя бы попытаться противостоять Личи. Этот человек — вы. Не скрою также, что это...
Странное чувство охватило Степана Валентиновича. Это не было страхом. Напротив.
Волна радости поднималась в его душе.
— ...это очень опасно.
— Я готов, — сказал Степан Валентинович. — Если смогу.
— Вы сможете.
— Как его найти?
— Вы хорошо его знаете.
— Я?
— Но под другим именем.
— Под каким же?
— Его зовут Юзеф Леванда.
Степан Валентинович молчал.
— Вы колеблетесь?
— Нет, нет. Я иду, — ответил Маркин.
Он нашел Юзефа тут же за углом. Старик внимательно рассматривал эрдель-терьера,
уткнувшегося мордой-молотком в колени хозяйки.
— Посмотрите, господин Маркин, на это животное. Точь-в-точь мой Снупи. Только
этот пес еще молодой, а мой под стать хозяину. Дышит на ладан. Шестнадцать лет,
господин Маркин, это знаете ли такой возраст...
Юзеф Леванда наклонился и протянул руку к собаке. Степан Валентинович увидел
худую обнажившуюся шею, но в последний момент передумал и уколол в плечо. Может
быть поэтому Юзеф успел повернуть голову и удивленно глянуть Маркину в глаза.
У ресторана Степан Валентинович нашел Сотир-Гурру, стоявшего подле окаменевшего
Михаля Грамено.
— Вот мы и закончили, мой друг, — Гурра раскрыл объятия. — Идите же ко мне. Вы
сами еще не сознаете, что сделали для всех нас. Вы... — Он хлопал Маркина по плечам, а
когда прижал к груди, тому стало неловко. Чуть отстранившись, боковым зрением, кожей,
всем телом своим ощутил Степан Валентинович рыжую иглу, повисшую у щеки. И он
рассердился. Отпрянул. Перед Маркиным задумчиво и томно, на манер аквариумного
вуалехвоста, перебирал плавниками смуглый белозубый красавец Сотир-Гурра.
Начальников не осталось. Нужно было решать самому. Он поднял руку со шприцем.
Поршень погнал к игле желтую жидкость. Так вот для чего компьютеры писали ее
рецепт? Игла вошла в то самое место, на которое часом (секундой? миллионной ее
долей?) раньше указал тонким пальцем сам Сотир-Гурра. Ведь сказано где-то в индийских
текстах — никогда не показывай на себе.
Вернувшись в номер, Степан Валентинович сел в кресло против телевизора и принялся
играть кнопками пульта. Фургоны уныло тащились меж красных скал. Качались дверцы
салуна. Пальцы в перстнях комкали платок. Благообразный комментатор заканчивал
обзор новостей. Последний сюжет. Степан Валентинович уже нащупал кнопку
выключателя, когда на экран выплыл клетчатый пиджак. Сотир-Гурра шел между двумя
полицейскими. Кисти сведены короткой цепью. Глаза опущены. "...неоднократно
вводившего в национальную компьютерную сеть неконтролируемую информацию...
Опасность такого деяния... любезно согласился прокомментировать... — ловил Степан
Валентинович обрывки фраз. — Побочный эффект чрезвычайно разветвленной системы...
Обращение подобной информации способно помимо воли операторов привести к
принятию неблагоприятных решений. Неоднократно полиция брала его, казалось бы, в
железные клещи, но всякий раз он внезапно и беспричинно исчезал. Поразительно, что в
памяти машин вообще не оказалось сведений об этом человеке... Вызывающе звучало
заявление, которое он сделал журналистам: "Я найду средства выйти на свободу, и очень
скоро!"
Комментатор исчез. Пошла реклама зонтов. Степан Валентинович механически
перевел взгляд на прозрачное тело шприца у самого локтя. Большой палец лег на
поршень. Прищурившись, Маркин посмотрел сквозь шприц на экран. Хватит ли? Кроме
легкого укола, он ничего не почувствовал. Брошенный шприц закатился под кресло.
Негромкий стук в дверь.
— Да, да.
Вошел Юзеф Леванда. Степан Валентинович молча смотрел на него. Старик медленно
опустился на диван.
— Я слишком поздно догадался, — сказал он. — Это — Сеть.
— О чем вы?
— Компьютерная сеть со своей волей, своей целью. Да что там, вы помните речь
Гурры? Там все правда. Но не вся правда.
— Чего же не хватает в его правде?
— Он сам уже не человек. В том смысле, что служил не людям, а Сети. Новая
разновидность провокатора.
— И этот конгресс?
— Да, он собрал почти всех. И всех уничтожил. Кроме вас.
— Но как он смог, один? Пусть даже с помощью тех немногих...
— О чем вы! Его направляла Сеть. Разве командировками и туризмом ведают не
компьютеры? Боже, это же пустяк по сравнению... Вы понимаете, что, уничтожив нас,
хомо цитис, Сеть с легкостью может приступить к главной задаче.
— Я не понимаю вас, Юзеф.
— Ни один президент, ни один премьер, ни один король не успеет протянуть руку к
трубке "горячей" связи, если Сети будет угодно скомандовать "Пуск!" Только хомо цитис,
только они... — Старик усмехнулся. — Я уже не таков. Не знаю, когда появятся другие.
Не знаю, где их искать. Пока вы один. Берегите себя, господин Маркин. — Юзеф Леванда
вышел, осторожно закрыв за собой двери.
"Осторожно, двери закрываются". Дремота растаяла. Степан Валентинович встряхнул
головой. Визави в голубой тенниске исчез. Его место занял худой старичок в черном
костюме. Сосед справа сворачивал газету. Степан Валентинович рванулся к сходящимся
створкам, скользнул между двумя дочерна загоревшими девушками и помчался к
эскалатору. Уже выходя на площадь, взглянул на часы.
— Ну, молодец, — похвалила Мария большая.
— Нет, пап, ты теперь прямо клепсидра какая-то, — звонко сказала Мария маленькая.
— Ну уж, — неуверенно возразил Степан Валентинович, — это что за зверь такой?
— Не помнишь? В Клайпеде, в музее часов. Греческие водяные, очень точные.
— Будет вам, — беря их под руку, сказал Степан Валентинович. — Какие новости в
вашей многотрудной жизни?
— Главная — Машка котенка притащила, драного и грязного. Назвала Степой, в твою
честь. Да, звонил Надсадный, тебя разыскивал. Сказал, чтоб ты завтра с утра был в
министерстве. Он заболел, так что в Вену ехать тебе.
Виктор Лазарев
Еще раз...
Простая теория квантового бессмертия, представим что человек садится на водородную
бомбу и подрывает ее.
Конечно, в сотне сотен вселенных он погибнет, но будут и такие - где он останется
жив…
- Ну и катись - в ярости в след неверной супруге летит фарфоровая статуэтка, Геракл в
композиции со львом разлетается о деревяшку закрытой двери.
- Стерва!!!
Соседи начинают шептаться, перемалывают кости молодоженам.
Удушливый и горький дым.
Зеленый огонь, запах газа.
Очередная сигарета.
Пачка все пустеет, это единственное что осталось неизменным.
Сигарет все меньше.
- Я люблю тебя
«Ну что опять не по нраву?»
Снова не та фраза, опять раскручивается скандал. Каждое слово, каждое новое слово.
Обдумывай не обдумывай, а вырвется в итоге:
- Ну и вали к своему козлу с...
Оканчивается все пощечиной.
С нравом девушка, нелюбовь к кисельным барышням, теряющим сознания от каждого
браного слова в тебе давно.
Ну и конечно в такие моменты не до джентльменских манер.
Еще один хлопок разноситься по квартире.
Оккупирующие стены соседские уши.
Люди живущие в серых тонах, раз подрались, два раза поженились, и чуть под машину
не попали, а как-то раз по пьяни...
Стандартный набор экшена в жизни среднестатистического человека. А тут у соседей
мордобой, может и милицию вызвать удастся, и даже по телевизору покажут.
- Сволочи - это уже в адрес соседей.
Она уже убежала, в слезах, громко хлопнув дверью.
«Сколько она выпила?»
Новая затяжка, дымок сизыми кольцами в потолок.
- Повеситься может? - подогреваешь ситуацию.
А окурок тухнет о собственную ладонь.
А не так уж и больно, секунду жжет. А после просто пустота.
Не совсем конечно, просто таким чувствам еще не дали названия – может крайняя
тоска, а может пограничная печаль…
В будущем, может и придумают им названия, а пока без названий, просто больно в
душе.
Волны тоски от самого сердца, от души, и до кончиков пальцев.
Больно, и белесое пятно ожога, задержится на коже два-три дня...
Но на душе не так горько.
Визг тормозов, удар...
Кровь на трещинах лобового стекла.
Длинные белые волосы, залитые красным.
Тихие всхлипы.
Сирена.
- Стой! - пытаешься загородить ей путь.
Не помогает, она и вправду сильная. Отталкивает.
- Ну, уж нет! Ты будешь сидеть здесь!
Приказной тон, заставляет ее замолчать - на несколько секунд.
Все хорошо, сидите до темноты, а вот ложится спать не стоит. Сверлишь ее тело на
кровати.
- Я люблю тебя - глотая слезы.
Удивленный взгляд. А после снова гримаса безразличия.
Глаза предательски слипаются.
Ты погружаешься во тьму, понимая что обратно дороги нет.
Она устала и уйдет, трудно удержать любовь.
Будит звонок по телефону.
Уже знаешь что произошло.
И неудивительно, ехать после столького количества выпитого алкоголя и доехать
живым...
Даже нет смысла брать трубку, но все-же:
- Слушаю...
Она ведь никогда не пристегивается.
Новая вспышка зеленого огня. Пожирает табак, странно огонь зажигалки зеленый, а
сигарета горит синим...
Парадокс.
Жизнь, она вообще соткана из них, целиком и полностью, один за одним…
И сколько длиться парадокс жизни? Этой жизни.
- Прости.
- Нет.
- Я люблю тебя
- Я тебя не люблю. – нет чувств в ее словах, совсем. Только тоска и презрение.
Никакого алкоголя.
Фальшивые слова.
- Ты мне не нужен.
- Ты нужна мне.
- Прощай.
Поигралась и выбросила.
«Может ну его? Эти попытки что-то сделать.»
Новая затяжка, кажется подсел. Пачка валялась в ящике наверно целый год, завязал. А
сейчас, странно, в пачке всегда есть одна сигарета, будь умерен...
Немного необходимого есть, но не шикуй, будь умерен.
А к черту!
Кабак, водка, сколько девушек вокруг! Не перечесть.
Но возвращаешься домой один.
Интересно, а как сделать эту черную рамку на фото? Приклеить. Или есть специальные
ленты. В похоронном бюро наверняка есть.
Кремация?
Да, наверно. А пепел съесть, ложку хотя-бы, чайную...
Что бы она всегда была с тобой, в тебе...
Какие бредовые мысли. Сейчас еще затяжка и спать.
Все как в картинке.
Удар, столб гнется.
Ему это тоже осточертело. Снова и снова. Рихтовать замучаешься.
Или что с ними делают? Может спиливают под корень. Из-за такой дуры гибнет столб.
Конечно любовь... но столбу то неважно, он жить хочет.
Все по схеме.
Визг, удар.
Ремня нет, тело наклоняется вперед.
Удар о руль, тело отбрасывает назад в кресло, голова задирается и хруст.
Хрясь!
И все.
Красивое прежде лицо, прекрасные ранее черты.
Все это вновь падает на руль.
Стекло заляпано, как и руль, как и весь салон.
И снова она уходит.
Смех, действительно это уже смешно. Глупые попытки изменить неизбежное.
Решаешь бросить курить, пить, и даешь обет безбрачия. Неизвестно кому, может себе.
Мольбы все равно не дойдут.
Визг тормозов слышен за окном. Недалеко отъехала.
А ведь запер ее в ванной.
Влил в нее три литра дистиллированной воды, вроде должно все прочистить.
А после сам пристегнул.
Только чтобы не видеть волосы, клочья волос в красном.
Взрыв.
Хм...
Ну вот, столбу повезло, ее сбил грузовик, смял всю легковушку. А после взрыв.
Ну хоть снова не та картина.
Что-то новенькое.
Смех, истеричный.
Опять сигарета. Ломается, табак сыплется на ковер.
Люблю ли я?
Или просто не хочу отпускать?
Держу самым надежным и собственническим способом.
Отпустить?
Не хочу.
Точно, собственник.
Грустная усмешка.
- Обратно можешь не возвращаться, если переступишь порог!!! - гнев в голосе
- И не вернусь.
Голос повысился и удар по столу, не синхронный с повышением тона. Притворяется
что зла.
Значит не хочет уходить, значит вернется.
Надежда тешит, не так ли?
Глупо все это.
Я ведь уже простил ее, когда же это кончится.
Тарелки от удара слетают на пол. Разлетается нехитрая снедь.
Утро, завтрак. Последний совместный завтрак.
Глупо...
Как обычно. Даже в окно можно не смотреть.
Что на этот раз? Столб или грузовик?
Взрыв...
Бьет по окнам, стекла вибрируют.
Волна быстро проходит, и только гул, да взвывшие разом десятки сигнализаций.
Можно тотализатор открыть, что будет на этот раз.
Еще одна кривая усмешка.
Пора завязывать.
Сигареты летят в окно.
Не только с курением, пора со всем этим завязывать...
Просто подошел, обнял.
Без слов.
Сумка падает из разжавшихся пальцев, тонкие нежные руки обнимают твою спину.
Вновь как раньше, приятно.
Доза эфедрина в крови подскакивает.
Целуешь, тискаешь в своих объятьях.
Она смеется. Как раньше.
Все как раньше…
И никуда сегодня не уйдет.
Тебе не спиться, вновь любишь как раньше, столько смертей, прежде чем ты понял, что
она идеальна.
И оказывается все ее разговоры про любовника, только байка, досадить тебе.
Или нет, но плевать. Ты все равно лучше.
Просыпаешься рано, пытаясь не разбудить ее, сидишь на кровати.
Последняя сигарета.
«Это не сон, ведь так?»
Она действительно с тобой…
Или просто иллюзия Морфея, что дал тебе желанное.
С шипением на ладони появляется новый ожог.
Боль отрезвляет.
Ты все еще сидишь и ждешь.
Ждешь.
Ждешь...
- Уже проснулся?
Тихий голос за спиной.
Ты расплываешься в улыбке.
- Ну я же жаворонок.
Навеки вместе...