Шамякина Т. И. Мифологическое воплощение солнца в русской и
advertisement
Т. И. Шамякина (Минск) МИФОЛОГИЧЕСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ СОЛНЦА В РУССКОЙ И БЕЛОРУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ Свою непосредственную и самую прямую зависимость от солнца люди понимали издавна, воплотив чувства восторга и преклонения перед светилом в художественном слове. Призывы к Солнцу, гимны Солнцу встречаются уже в наиболее древних произведениях, известных человечеству, – в религиозных книгах арийцев “Авесте” и “Ригведе”. В “Рамаяне” – грандиозном народном эпосе индусов – к Солнцу-Сурье обращается главный герой Рама за помощью – найти его любимую жену Ситу, украденную драконом Раваной. Рама, скорее всего, сам сын Солнца, как и в славянских сказках Иван Царевич, однако фольклор и героический эпос скрывают свою мифологическую основу, которая, впрочем, легко угадывается даже в онимах – именах персонажей. Так, одним из любимых героев русского героического эпоса – былин и сказок – является Владимир Красное Солнышко. Это отнюдь не реальный персонаж, как почему-то принято считать в последнее время, не Владимир Святославович, а образ собирательный, воплощающий в себе лучшие черты нескольких князей, в том числе, конечно же, и Владимира Крестителя. Языческие гимны Солнцу почти в неизменном виде вошли в христианскую литературу. Например, в “Слове на Антипасху” Кириллы Туровского (ХІІ век): “Ныне сонца красуяся к высоте восходит и радуяся землю огревает...” Сам объект поклонения придает стилю одного из первых белорусских писателей праздничную возвышенность, торжественность, лирическую тональность и внутреннюю симметрию [4, с. 67]. «Слово о полку Игореве» буквально насыщено солярной символикой. Русичей тут называют внуками солнечного бога Даждьбога. Князь Всеслав Полоцкий в облике оборотня-волколака перебегает дорогу утреннему солнцу Хорсу – это значит, он бегает быстрее солнца, которое за ночь должно продвинуться под землею с запада на восток. Исследователи обращают внимание на важность солнечных затмений в жизни представителей династии Олега Святославовича, к которой имеют отношение герои произведения: затмение как раз и происходит накануне похода Игоря в 1185 году [3, с.64–78]. Жена Игоря Ярославна, как и Рама, обращается к Солнцу (а также к Ветру и Днепру Славутичу) и, можно сказать, исходя из контекста произведения, именно “магия” женской любви спасает героя: Игорь сразу же бежит из плена. С солнцем связаны и “золотые” эпитеты, которыми наполнено не только “Слово...”, но и русские былины, скандинавские саги, героический эпос многих народов. Золотыми там являются и дворцы, и башни, и мебель, и посуда, и оружие, и кони, и даже разные дикие животные, как и в фольклоре. Иное понимание Солнца – как символа идеального общества – мы видим в эпохи Возрождения и Просвещения – в так называемых утопиях ХVІ–ХVІІІ веков. Известно, что марксизм-ленинизм с гордостью выводил свое происхождение (по линии искусства) как раз из этих произведений. Но сегодня мы их оцениваем иначе. При всей непохожести утопий друг на друга их все в значительной степени характеризуют черты казарменного образа жизни. Он проявляется в жесткой регламентации быта и мышления простых людей, описанных в произведениях. Утописты, утверждая необходимость унификации, уравниловки, стандартизации жизни, боролись этим против индивидуализма, эгоизма, себялюбия, нарождавшихся вместе с капиталистическими отношениями, – им они противостояли равность, одинаковость во всем индивидов. Так, в “Городе Солнца” итальянского гуманиста Томмазо Компанеллы (ХVI век) царит порядок, близкий к военному; обращает на себя внимание и колоссальное количество чиновников (как в сегодняшней России); контроль державы за личной жизнью граждан (тенденция, характерная во все большей степени для большинства развитых капиталистических стран). Нам кажется, что священная, солнечная, народная идея “купы”, то есть гармоничной жизни общины, характерная для народного творчества, в произведениях утопистов дискредитирована. В то же время у гениев литературы эпохи Возрождения уже встречаются метафоры совершенно удивительные, вызванные к жизни преклонением перед светилом, его обожествлением, например, у Данте: «Солнца луч умолк». Совсем другое, по сравнению с утопистами, отношение к Солнцу у русских писателей-классиков ХІХ столетия, которые во многом опирались на национальную мифологию. Прекрасно-поэтический, сказочный мир царит в пьесе выдающегося русского драматурга Александра Островского “Снегурочка” (сказка, на основе которой создано произведение, есть и у белорусов). Поры года и космические стихии предстают здесь живыми, яркими – не без противоречий – характерами. Впечатляют необычные отношения Мороза и Весны, родителей Снегурочки. Но сюжет в пьесе движет великое Солнце-Ярило, которому и поют гимны, и адресуют упреки за трагическую коллизию с главной героиней, главное несчастье которой – неумение любить. Заметим кстати, что мифологический образ Ярилы в ХІХ столетии, согласно исследованиям А. Афанасеьва [1, с.109–120], лучше всего сохранился у белорусов. Русские писатели любили не столько живописать солнце, сколько «наполнять» им пространство своих произведений, создавая образ на основе анимистического мироощущения. У Александра Пушкина – торжественно: “Погасло дневное светило”. Он же удивительно соединил: “Мороз и солнце; день чудесный!” Пушкин, пожалуй, одним из первых описывал не собственно солнце, ведь на него смотреть трудно, да и вредно, а его отблески на земле: “Под голубыми небесами // Великолепными коврами, // Блестя на солнце, снег лежит”. Иван Никитин, поэт начала ХІХ века, широко использующий фольклорную образность, прославился своим описанием летнего утра: «Вот и солнце встает, из-за пашен блестит, // За морями ночлег свой покинуло. // На поля, на луга, на макушки ракит // Золотыми потоками хлынуло». Очень точные слова находит Афанасий Фет для описания жары: «Солнце нижет лучами в отвес, // И дрожат испарений струи». Он же с непревзойденным мастерством живописует весну: «Уж солнце черными кругами // В лесу деревья обвело», то есть деревья создают тень в пространстве, заполненном солнцем. Чтобы понять фетовский образ, возьмем для сравнения замечательную картину российского художника Архипа Куинджи «Березовая роща»: она вся наполнена солнцем – это одно из самых ярких, солнечных произведений в русской живописи, но если присмотреться, то убеждаешься, что весь передний план в ней затенен – тенью, отбрасываемой деревьями. Так и у Фета. Несколько поколений русских людей радостно начинали день и будили своих близких с хрестоматийных строк того же Афанасия Фета: «Я пришел к тебе с приветом, / Рассказать, что солнце встало, / Что оно горячим светом / По листам затрепетало». У гениального Федора Достоевского почти нет описаний природы в романах. Единственное, что заметили исследователи, – косые лучи заходящего солнца, появляющиеся в произведениях в самые ответственные, кульминационные моменты развития действия – этот мотив очень частый, он встречается более пятидесяти раз. Писатель противопоставляет лучи, пусть и заходящего, солнца мрачному, страшному, грозному виду столичного Петербурга. Этот символ указывает на светлое и возвышенное начало среди болот, грязи, вечной слякоти неприветливого имперского города, враждебного простому человеку. Русские классики со временем находят все более и более изощренные метафоры для изображения солнца, скажем, у Ивана Бунина: “Солнце, улыбаясь в нежной дымке, // Перламутром розовым слепило”. У поэта Серебряного века Вячеслава Иванова весенняя оттепель передана через соединение образов солнечного света и капели: «Ленивым золотом текло // Весь день и капало светило». У его же современника, учителя С.Есенина – Николая Клюева, выходца из крестьян, сравнения неожиданны, но часто напоминают о занятиях, быте коренного населения: «Как лещ наживку, ловят ели // Луча янтарную иглу». В поэме «Дева Солнца» один из лучших поэтов Серебряного века Николай Гумилев писал: «Он видит деву, блеск огнистый // В его очах пред ней потух, // Пред ней, такой невинной, чистой, // Стыдливотрепетной, как дух». Собственно, всегда все лучшее славяне воплощали в образе солнца, сравнивали с ним. Гениальным мастером метафоры был, как известно, Сергей Есенин. Некоторые его образы можно понять, только учитывая мифологический контекст. Например: «Холмы поют о чуде, / Про рай звенит песок. / О, верю, верю – будет / Телиться твой восток!» Имеется в виду восход солнца, которое не раз у поэта предстает теленком. Ведь в верованиях ариев небо – корова. Есенин расширяет толкование: «Перед воротами в рай / Я стучусь: / Звездами спеленай / Телицу-Русь». С.Есенин славит космические стихии в духе народного христианства или даже славянского язычества: «В вихре снится сонм умерших, / Молоко дымящий сад, / Вижу, дед мой тянет вершей / Солнце с полдня на закат». Древние арии верили (и вера эта сохраняется в некоторых регионах Индии до сих пор), что солнце светит благодаря душам умерших, летящим на него после смерти людей. То есть предки («деды») непосредственно питают солнце энергией, и чем сильнее их души, тем лучше людям на Земле. Вот откуда такая удивительная образность у Сергея Есенина, который, кстати, глубоко интересовался мифологическими представлениями народа. У замечательного русского советского поэта второй половины ХХ века Александра Яшина, поскольку он – из северной Вологды, где солнца мало, особенно благоговейное отношение к светилу: “Солнцем смотрит каждая былинка”; “Водопад – светящиеся струи, // Солнечные брызги и лучи”; “Очень много солнечного света, // Будто счастьем все озарены”. Для Дмитрия Кедрина красота родины ассоциируется с солнцем: «Я теперь понимаю, что вся красота // Только луч того солнца, чье имя – Россия». Удивительно тонкий русский прозаик Константин Паустовский в продолжение отечественной традиции описывает состояние земли, освященной солнцем. Вот, например, как рождается вдохновение у гениального Петра Чайковского в “Повести о лесах”: “С неба свет лился прямыми потоками, и под этим светом особенно выпуклыми и кудрявыми казались вершины леса, видимого сверху, с обрыва. На опушку падали косые лучи, и ближайшие стволы сосен были того мягкого золотистого оттенка, какой бывает у тонкой сосновой дощечки, освященной сзади свечой.”. В белорусской литературе все классики обращались к образу солнца, но наиболее часто он встречается в творчестве Якуба Коласа, что связано с жизнеутверждающим, оптимистическим мироощущением писателя. Например: “На ўсходзе сонца грае // Пераліўным блескам, // Сыпле золата над гаем // І над пералескам”; “Як пасмы золата, праменні, // Бруяцца з сіняй глыбіні”; “Сонца сцеле на ўзгоркі парчу залатую”; “Сонца – радасць, сонца – казка”. Другой гениальный поэт Янка Купала мечтает о Золотом веке, чудесной стране – “Як самае сонца, // Дзе ясна – так ясна, // Як самае сонца, // Дзе шчасна – так шчасна”. Поэтическая мысль Купалы основывается на антитезе, у него “сонца з цемрамі змагаецца”, и потому создается особенное напряжение материального мира. С другой стороны, Купала, который всегда так страстно мечтал о весне, призывает-заклинает солнце заключить вечный брак с землею: “З непатульнай, пакорнай зямліцай // Заручыся, шлюб вечны вазьмі”. Иногда поэт говорит о “сонца пажары”, о “сонцавых косах”. С рассветом он связывает Национальное Возрождение, как и с весной, молодостью, девичеством (чистотой, синонимичной свету) [4, с. 69]. В мифологии существует и образ Ночного (Черного) Солнца – того, что, согласно верованиям предков, продвигается ночью под землею в направлении от запада на восток. Особенное значение имел этот образ у германских народов. Интерес к земным глубинам определил, в конце концов, смысловую глубину немецкой философии и художественной литературы. Движение Солнца под землей подробно разработано и в древнеегипетской религии, хотя в архаических текстах и в многочисленных рисунках далеко еще не все расшифровано. Солнце Ра у египтян путешествует на лодке по подземной реке, встречает на своем пути многочисленные препятствия, но неизменно их преодолевает. С Солнцем связано и посмертное существование человеческой души. Ее цель – попасть к Ра в лодку и сопровождать его в ежедневных путешествиях, что и обеспечивает душе бессмертие. Получается, что душа сливается с Солнцем. Но и древние арии верили, что души умерших после смерти летят на Солнце и пополняют его энергией, которая и поддерживает жизнь на Земле. Наши предки белорусы также, безусловно, интересовались теневой, потаенной стороной Природы. Но на востоке Европы, как отмечает российский философ Георгий Гачев, не было того интимного срастания с недрами Земли, с ее глубинами, с Черным Солнцем, той тяжелой тяги подземной сферы, что есть у англосаксов и германцев (это не случайно, ведь они – на западе, на заходе солнца) [2, с.123– 134]. Вот почему у славян нет в мифологии персонажей из подземного народца – разных гномов и эльфов, так характерных для культуры Западной Европы. Впрочем, о Черном Солнце все же говорит и мифология белорусов, украинцев, русских, воплотивших его, как мы предполагаем, в образе чудесного цветка папоротника. Только в день летнего солнцестояния, когда Небесное Солнце стоит в зените, Ночное Солнце выходит на поверхность земли в виде огненного цветка. Нашедшему его человеку оно дарует счастье, богатство, успех, мистические знания... Прекраснее всех описал цветок папоротника Николай Гоголь в рассказе “Вечер накануне Ивана Купала” из книги “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Впрочем, Петру – герою рассказа – цветок не принес счастья, потому что за него было заплачено жизнью невинного ребенка. Видимо, цветок заслуженно дается только безгрешному человеку, и вот тогда приносит удачу. Один из лучших психологических образов – черного солнца, возникшего в сознании человека, – создан М. Шолоховым в «Тихом Доне»: в самый страшный в своей жизни момент – во время похорон любимой Аксиньи Григорий Мелехов «поднял голову и увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца». Культ Солнца в наибольшей степени характеризует как мифологию славянских народов, так и в целом их культуру, в том числе художественную литературу. ________________________________ 1. Афанасьев, А.Н. Древо жизни: Избр.статьи. / А.Н. Афанасьев. — М., 1982. 2. Гачев, Г. Национальные образы мира. / Г. Гачев. — М., 1981. 3. Робинсон, А. «Слово» в поэтическом контексте мирового средневековья // Вопросы литературы. / А. Робинсон. — 1985. № 6. 4. Шамякіна, Т.І. Славянская міфалогія. / Т.І. Шамякіна. — М., 2005.
