УДК 821.163.41`06-31.09 Лукащук А.С., аспирант, Институт
advertisement
УДК 821.163.41’06-31.09 Лукащук А.С., аспирант, Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН, Москва Обожать, очарование, прелесть, соблазнять, страсть в истории становления любовного лексикона в России в XVIII веке Для истории развития и становления лексической системы, а в частности лексики, обозначающей любовные отношения, важным периодом является XVIII век. В целом причины кроются в изменениях внеязыкового характера: рассматриваемый период характеризуется появлением новых представлений о любви. Литература, посвященная любовному чувству в России, по сравнению с западноевропейской традицией, начала развиваться достаточно поздно. Когда в Европе наступил расцвет анакреонтики и галантной поэзии, оформившийся в виде зрелой культуры, в России не существовало ни любовной темы, ни любовной литературы, ни соответствующей ей лексики [18, 215] (за исключением фольклорных текстов – об этом см. статью В.М. Живова [16]). Разумеется, и до XVIII в. русские люди испытывали чувство любви, однако они иначе передавали это словами, поскольку в книжно-религиозной культуре не было нужных слов, а те, которые были – несли в себе семантический компонент греховности и предосудительности [15, 16]. Например, средневековые книжники (современники западноевропейских куртуазных поэтов) знали лишь любовь к Богу, родительскую и плотскую; последняя в свою очередь приравнивалась к греховной похоти [12, 286]. В Петровскую эпоху, с ее переменами и нововведениями, любовь входит в повседневную жизнь как один из аспектов культуры; активно внедряется искусство ухаживания, галантного диалога, светских манер. В связи с этими экстралингвистическими процессами формируется новый любовный дискурс, появляются в языке новые способы выражения любовного чувства в рамках складывающегося в России в XVIII веке словаря куртуазной культуры [14]. Актуальность исследования обусловлена обращением к истории изменения отдельных слов, обозначающих проявление любовного чувства, в процессе формирования узких групп лексики. Предмет исследования – лингвистический и экстралингвистический аспекты изменение культурного значения слов очарование, обожать, прелесть, соблазнять, страсть и их производных, входящих в состав понятий, обозначающих любовные отношения. Цели и задачи исследования – проследить семантическую историю слов, получивших в связи с культурными изменениями XVIII в. новое, актуальное для данного времени значение. Лексика, обозначающая любовное чувство (или ”имена чувств” по терминологии Н.Ю. Гвоздецкой [9] была предметом рассмотрения многих исследователей в различных аспектах ее изучения. Проблема становления особой лексики любовных отношений рассматривалась литературоведами в свете формирования новой светской литературы [19; 24; 39], с точки зрения образа автора и адресата [3]; культурологами, в свете положения женщины и формирования теории любви в новом обществе [6; 26; 27]. Лингвистами любовная лексика рассматривалась прежде всего в свете теории концептов [2; 5; 7; 8; 28; 34; 37], языковой картины мира и языкового сознания [7; 8], кроме того, история слов, обозначающих любовь, рассматривалась в сопоставительном аспекте [1; 7; 16]. Однако лингвистический анализ в диахроническом плане с точки зрения истории отдельных слов в рамках истории понятий и в целом формирования словаря любовных отношений в России в XVIII в. до сих пор не был предметом отдельного изучения, поэтому является перспективным и актуальным. Глубокие лингвистические преобразования этого времени дали толчок к изменениям на всех уровнях языковой системы, в частности и лексической, и получили завершение на протяжении последующих веков [41]. Так, с освоением любовной тематики произошел новый сдвиг на уровне содержания. Многие языковые единицы трансформировали свое значение, сочетаемость, изменили коннотации и сферу употребления. Ярко эти процессы прослеживаются на материале слов, обозначающих любовное чувство. Для данной статьи нами выбраны пять слов, наиболее ярко отражающие тенденцию языковых изменений в процессе формирования определенных тематических групп лексики. Обожать. Данное слово отсутствовало в старославянском языке, но в древнерусских памятниках появляется глагол обожати в значении “боготворить, приближать к богу” и существительное обожание “обоженье, приобщение к божественной сущности” [30, V, 516; 33, II, 532]. Таким образом, слово используется в религиозных контекстах. Как показывает материал, современная семантика данного глагола появляется именно в XVIII-XIX веке, когда наблюдается переосмысление любовной парадигмы и любовного чувства [5, 239]. “Чувственное выступает в ореоле священного” [23, 120] и любовь приобретает религиозное оформление (устанавливается культ поклонения и превознесения своей дамы) [39, 57]. Значение “испытывать чувство возвышенной, страстной любви к кому-, чему-либо, преклоняться перед кем-, чем-либо” появляется как раз в XVIII в. и это вхождение нового значения фиксирует Словарь русского языка XVIII в. [32, XVI, 33]. При этом, новое значение закрепляется не сразу в языке, первоначально оно воспринимается как дополнительное, вторичное, что фиксирует и Словарь Академии Российской, дающий первым значением “воздаю честь приличествующую самому Богу”, а затем ”въ разговорахъ и въ стихахъ употребляютъ вмѣсто отмѣнно кого люблю, отмѣнно почитаю”, указывая на ограниченную сферу употребления – “в стихах и разговорах” [29, I, 258]. Следует также отметить, что новое значение появляется под влиянием французского, когда со второй половины XVIII в. резко увеличивается число переводов; интенсифицируются и личные контакты русских дворян с французской культурой. Так, А.В. Храповицкий, при переводе с французского «Любовного лексикона» Дрё дю Радье, приводит слово обожать в соответствии с adorer: “Священное слово, которое съ нѣкотораго времени вошло и въ любовныя рѣчи; его надлежитъ принимать въ такомъ смыслѣ: всѣ мущины совершенно знаютъ сродное прелестному полу самолюбие, и что имъ не неприятно слышать нѣкотораго рода богинями. Для чего любовникъ и говоритъ: Не токмо я васъ люблю, я васъ обожаю. То есть: чтобы притти въ угодность, должно ласкать тщеславию, и стараться ввести въ заблуждение разсудокъ” [13, 49-50]. Причем обожать употребляется как в нейтральный любовных контекстах, выражая сильную степень проявления чувства, например: “Я обожала злосчастного Графа; и когда горячность его ко мнѣ была не сравнена, то и вѣрность моя къ нему не укорительна” [21, 5], так и в контекстах, содержащих эротический подтекст: “А судья разсматривая всѣ порознь члены, видитъ небесную красоту сияющую безсмертною славою, всѣ части тѣла влекущия умъ къ обожанию; и не возмогши довольно насладиться приятнымъ симъ зрѣлищемъ, удивляясь, съ почтениемъ отходитъ къ Миневрѣ” [11, 14]. В целом, в семантике глагола, в связи с его переходом от сакрального к земному, любовному, содержится эмоционально-экспрессивный компонент, поскольку по сравнению с нейтральным глаголом любить, имеется более эмоциональное отношение испытывающего это чувство (говорящего) к предмету любви. Перед нами более интенсивное чувство, следующим этапом градации которого может быть обожествлять, то есть “любить до поклонения”, “боготворить”, “преклоняться”. В конце XVIII новое значение слова становится устоявшимся, о чем свидетельствует уже его ироническое употребление. В сочинении Г. Горомова 1798 г. находим: “Обожание или боготворение – въ употреблении токмо у непросвѣщенныхъ народовъ; благомыслящие вѣрятъ единственно откровению. Остякъ по неудачѣ въ рыбной ловлѣ, боготворимаго имъ до того деревяннаго божка, колотитъ палкою, что онъ въ ловлѣ ему не помогалъ. Благоразумный мужъ – Увы! Таковыхъ очень мало – зритъ возлюбленную свою въ томъ токмо блескѣ, коимъ она дѣйствительно озарается; воздаетъ еи такое почтение, какое она заслуживаетъ, и ожидаетъ отъ нее такихъ услугъ, какия она, какъ супруга, оказать можетъ” [10, 148]. Таким образом, как показывает материал, на протяжении XVIII в. происходило постепенное закрепление нового значения “испытывать чувство возвышенной любви” от присвоения ему вторичного значения, следующего после “обожествить” [32, XVI, 33], до иронического “слепое и поклонение”. Компонент сакральности сохраняется, однако сам глагол расширяет сферу своего употребления – из чисто религиозных контекстов переходит и в любовные. Очарование. Слово было известно древнерусским книжникам. В текстах оно употреблялось в значении “околдовывать” [33, II, 844], относилось к семантическому полю колдовства, обмана и употреблялось, соответственно, с отрицательной оценкой [5, 231; 20, 809]. В XVIII в. под влиянием переводной литературы и распространением моды на французский язык, в разговорной речи это слово сближается с французскими эквивалентами – charmant, séduisant. При этом слово меняет коннотацию (из отрицательного становится нейтральным и даже положительным), расширяет сферу употребления (выходит за пределы церковных текстов), сохраняя свое исконное значение “околдовывание, обвораживание” [29, VI, 665], что находит отражение в текстах. Например: “Очаровать – то же, что околдовать, въ сѣти любви поймать. Горе тому, кто не знаетъ, чѣмъ онъ очарованъ! Таковое чародѣйство непродолжительно” [10, 159]. “Обольщение изливаетъ лестныя очарования на всѣ черты предмета поразившаго наши чувства; и любовь приемлетъ совершенную надъ нами власть.” [11, 316]. “Донна Вингали, привилегированная уже была мастерица въ ремеслѣ очаровать объятиями своими” [17, 35]. Как видно из примеров, слово очарование связано с понятием плотской любви, которую можно было специально вызвать, достаточно обладать соответствующими знаниями искусных приемов. Кроме того, связь с семантикой колдовства поддерживается наличием в одном ряду с глаголом очаровать таких слов как чародейство, обольщение, околдовывание. Следует отметить, что в современном русском языке со словом очарование чаще связана лексика с положительными коннотациями, чем с отрицательными. Эта тенденция берет начало именно в XVIII веке, когда прежний отрицательно-оценочный компонент уходит, и затем была воспринята карамзинистами, которые продолжают ее развивать [38, 53]. Прелесть. Данное слово, как и предыдущие, известного еще с древнерусского периода, когда оно употреблялось с отрицательной оценочной коннотацией в значении “соблазн, греховное искушение, прельщение, обман, ложь”, “обманчивая привлекательность, очарование, обольстительность” [31, XVIII, 259-260]. В XVIII в., наряду со значением “обманъ, коварство, соблазнъ”, развивается новое “красота, пригожество, плѣнительный видъ, взоръ”, которое, как показывает Словарь Академии Российской, первоначально является вторичным [29, III, 1181]. Изменение значения существительного прелесть связано с процессом секуляризации славянизмов, благодаря которому и появляются в любовном лексиконе такого рода слова, ранее означавшие бесовское наваждение, что-то греховное, не связанное с наслаждением и требовавшее покаяния [16]. Кроме того, сохраняя значение “обольстить, очаровать”, слово прелесть теряет негативную коннотацию, становясь нейтральным, что соответствует общей тенденции развития любовной лексики этого времени. Как отмечает В.М. Живов, новые значения и новые коннотации появляются у такого рода слов благодаря тому, что эти слова являются кальками французских эквивалентов, в частности, слова charme [16]. У В.К. Тредиаковского (1730 г. перевод «Езды в остров любви») данного слова с новыми, положительными коннотациями употребления нет, хотя charme встречается в оригинальном тексте Таллемана. Производные от слова прелесть зафиксированы в нашем материале, начиная с 1736 г, с драмы Ф. Прата “Сила любви и ненависти”: “Для чегожъ ты, гордый, прельстилъ Нирену, дочь твоего государя?” [25, 45]. У А.В. Храповицкого, в его «Любовном лексиконе» (1768 г.) прелесть оказывается уже вполне обычным словом, употребляемым не только как калька, но и свободно о чем свидетельствует наличие производных данного слова и также приводимый автором синонимический рад – прелести, заразы, красота [13, 58]: “Я вамъ вручаю сердце пронзенное вашими прелестьми, романтическия слова, означающия пустоту” [13, 16]. “Гименей. Почитается Богомъ брака. Стихотворцы объявляютъ, что, когда изъ морской пѣны родилась Венера; то всѣ боги будучи тронуты ея прелестьми, просили Гименея наградить ихъ такою красавицею” [13, 17]. “Жестокость значила въ старину окаменелость души, и совсѣмъ нечувствительное сердце; но нынѣ женщинами перемѣнено въ нѣкоторое искусство, для возбуждения любовниковой горячности, и прибавления цѣны своимъ прелестямъ” [13, 27]. “Но страшусь, чтобъ свѣжия прелести молодой особы не выгнали меня изъ вашей памяти, и думаю, что подарками получу ту цѣну, которая съ меня збавилась отъ нѣсколька излишнихъ годковъ” [13, 29]. “Но часто другъ прелестной особы обращается въ ея любовника, и тѣмъ бываетъ опаснѣе, что нечувствительнымъ образомъ можетъ дойти до своего намѣрения, прикрываясь священнымъ покровомъ дружества” [13, 30]. Кроме того, А.В. Храповицкий очень часто употребляет словосочетание прекрасный пол (см. словарные статьи “Алмазы” [13, 7], ”Власть” [13, 14], “Волокита” [13, 15], “Вручить” [13, 16], “Грации” [13, 20], “Должность” [13, 21], “Жалобы” [13, 24], “Обожать” [13, 49], “Опахало” [13, 50], “Стыдливость” [13, 66], “Уборы” [13, 67]). См. также примеры из других текстов, свидетельствующие о широком распространении данного слова в любовных контекстах: “Интересъ или корысть – есть идолъ, коему всѣ сокровища на жертву приносятъ; а иногда жертвуютъ ему мужья и прелестями женъ своихъ ” [10, 102]. “Передники – суть скромный покровъ женскихъ прелестей и козней.” [10, 161]. “Румяны, мушки, моды, убоы и наряды не для того ли выдуманы, и въ упротреблении, чтобъ мущинъ прельщать?” [22, 10]. В качестве синонима слову прелести в сочинении А.В. Храповицкого выступает слово заразы: “Ласкательное словцо, довольно вспомоществующее въ любовныхъ рѣчахъ. Не надлежитъ его разумѣть въ старинномъ значении, то есть, принимать за приятное соединение всѣхъ прелестей, нѣжностей, одним словомъ, всѣхъ совершенствъ составляющихъ несравненную красоту” [13, 28]. Однако отмечается узкая сфера его функционирования – “Нынѣ хотя въ стихахъ… хоть въ прозе” [13, 28]. Это не единичное употребление данного слова в подобном контексте – на протяжении всего текста оно появляется еще два раза: “Когда блестятъ на васъ горящие Алмазы, Двойной кипитъ въ насъ жаръ, сугубыя заразы” (статья “Алмазы”) [13, 7]. “Влюбленной по стопамъ распишетъ всѣ расказы, Прелестной взоръ, красу, приятность и заразы” (статья “Приятности”) [13, 59]. Кроме того, Словарь русского языка XVIII в. фиксирует данное значение у слова заразы “Женские прелести, вызывающие любовное чувство” [32, VIII, 74] и отмечает его как новое, только входящее в лексикон в XVIIIв. Словарь приводит следующие примеры из произведений XVIII в.: “<Знатные дамы> признавались, что Селима всѣх их прекраснѣе, и ея заразы неуподобительны” (Прево д’Эзкиль А.Ф. Приключение Маркиза Г…, 1756- 1765 гг.). “Когда прекрасна мать, а дочь ея урод, Полюбишь ли ты дочь, узришь ли в ней заразы, Хотя ты по уши зарой ее в алмазы?” (Сумароков А.П. Сатиры, 1787 г.). “Я стану пѣть на лирѣ Драгой моей заразы, Которых я не видя, Грущу и унываю” (Херасков М.М. Сочинения, 1796-1803) [32, VIII, 74]. Кроме того, словарь приводит пример употребления данного слова В.К. Тредиаковским и А.П. Сумароковым: “У Автора нашего <Сумарокова> в Трагедиях его и склонение имен, в состав косвенных их падежей, есть новое и необыкновенное: пишет он часто любови за любви, да и сие слѣдующее заразов, вмѣсто зараз,. . тож свидѣтельствуют” (Тредиаковский В.К. Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении…, 1750). Из данного контекста видно, что Тредиаковский обвиняет Сумарокова в неправильном выборе морфологической формы, но для нас важно, что Сумарокову хорошо было знакомо слово заразы, поскольку он четыре раза употребляет его в своей трагедии “Хорев”: О с н е л ь д а : Прилично ль мне Ея заразы знать в печальной сей стране?” [35, 322]. “О с н е л ь д : Смотри И веселись страданьями моими И буди восхищен заразами прямыми! Отдай ту власти часть, котору мне сулил, Ругаясь надо мной, кто вправду будет мил” [35, 336]. “П о с л а н н ы й : О боги! Какову Оснельду я нашел! Смутился весь мой дух, и сердце задрожало; То тело на одре бесчувственно лежало, Увяли красоты, любви заразов нет... Ругаясь надо мной, кто вправду будет мил” [35, 361]. “Х о р е в : Оснельда во слезах пред очи предстает, Которые она о мне при смерти льет. Воображаются мне все ея заразы, Воспоминаются последние приказы, И представляются мне все утехи те, Искал которых я в любви и красоте!” [35, 363]. В трагедии “Семира”: “Что стражду я теперь в мученьях таковых, Вы винны в том, ах, вы, заразы глаз моих.” [35, 418] Кроме того, заразы встречаются у Сумарокова в его одах: “Забудь заразы Брисеиды, Уставы исполняй судьбин! Дай зрети, что ты сын Фетиды, Прогневанный богинин сын!” [35, 55]. “Воспой весну прекрасну И сладкую свободу, Воспой любви заразы, Которы ощущаешь, Любезного имея И верного супруга, Которому вручила Свое ты нежно сердце, Свою цветущу младость.” [35, 104]. В его стихах: “Эрата перва мне воспламенила кровь, Я пел заразы глаз и нежную любовь; Прелестны взоры мне сей пламень умножали, Мой взор ко взорам сим, стихи ко мне бежали.” [35, 159]. Происхождение семантики слова заразы, связанной с обозначением женских прелестей, представляется не совсем ясным. Можно предположить, что оно происходит в результате метонимического переноса от первого значения, связанного с семантикой “заразной болезни” [32, VIII, 74], поскольку любовь – это болезнь. Кроме того, можно отметить, что у слова прелести, после утраты отрицательных коннотаций, появляется эротический компонент значения, что видно из текстов: “Когда же онъ <неглиже> признанъ полезнымъ, то надлежитъ ему имѣть такое же употребление, какъ и во Франции: гдѣ его притвороной безпорядокъ открываетъ нѣкоторыя прелести, закрываетъ недостатки, однимъ словомъ, все лучшее еще лутщимъ дѣлаетъ.” [13, 44]. Ср. в тексте “Любовь, книжка золотая”: “Блаженны тѣ супруги, которые другъ друга любятъ еще и тогда, когда уже прелести плоти ихъ отцвѣли!” [10, 177]. В то же время Ю.М. Лотман отмечает, что прелестный употреблялось как “ложный”, “обманный” еще в деловом языке XVIII в (“прелестные” письма о воззваниях Пугачева)[20, 809]. Соблазнять. В древнерусском языке употреблялось преимущественно в религиозных и нравственно-поучительных контекстах в значении “вводить в грех” [31, XXVI, 19; 33, III, 641]. Даже если речь шла о том, что путники сбились с пути, что-то мешает их движению и это выражалось глаголом соблазнять, то подразумевалось, что это дьявольское напущение и слово употреблялось только с отрицательным смыслом. Таким образом, семантический компонент греха являлся основным в значении данного глагола. В XVIII в. данное значение, идущее из древнерусского, сохраняется и это зафиксировано в Словаре Академии Российской: “Прельщаю, подаю поводъ, случай къ соблазну”, т.е. к тому, “что подаетъ человѣку случай или поводъ впадать въ порокъ или грѣхъ” [29, I, 220], а также в текстах: “Гнусный соблазнитель, коего любострастие болѣе нежели любовь заражаетъ пламенемъ, ищетъ тогда въ престкплении вкусить утѣхи, коими самое наслаждение изъявляетъ ихъ лишение” [11, 317]. Однако в рассматриваемых нами текстах зафиксировано и появление нейтрального значения слова соблазнять, когда отрицательный компонент греховности приглушается: “Всѣ убѣдительно доказываютъ, что непорочность и для самаго лестнѣйшаго удовольтвия предпочтительнѣе всѣхъ соблазнительныхъ утѣхъ” [11, 319]. Страсть. История слова страсть была затронута В.М. Живовым в статье об источниках русского любовного лексикона [16]. В древнерусском языке данное слово имело значения “страдание, мучение” или “сильное, не управляемое разумом чувство”, “склонность, пристрастие” [31, XXVIII, 141142], несущие в себе отрицательные коннотации, поскольку связывалось с идеей страдания, мучений, борьбы с греховной природой человека [5, 239]. В XVIII в., уже у Тредиаковского находим употребление данного слова в нескольких фрагментах “Езды в остров любви”. Под воздействием французского языка, а В.К. Тредиаковский переводит passion именно как “страсть” [16], слово получает значение “Сильная любовь с преобладанием чувственного, плотского влечения [4, 1276], т.е. происходит смена денотативного значения слова: “во своей жаркой страсти” [36, 241], “ахъ! душа моя рвется страстми безъ успѣха” [36, 52]. Закрепление нового значения слова страсть подтверждается также примерами из литературы: “Тогда въ первый еще разъ по распутнымъ внушениямъ Вингали, возстали въ Клариномъ сердцѣ страсть и желание; и тогда Адольрихъ…пошелъ во храмъ богини сластолюбия” [17, 146]. “Глаза будучи вѣрными толмачами внутреннихъ сердечныхъ движений, иногда весьма внятно говорятъ, и страсть свою изъявляютъ” [22, 13]. “Пламень. Такъ же какъ страсть, горячность, и пр. занимаетъ мѣсто любви” [13, 55]. Таким образом, страсть в используемом Тредиаковским значении прочно входит в русский любовный словарь. Выводы Обмирщение русской культуры оказало влияние на осмысление лексики, обозначающей любовное чувство, появление которой обусловлено новым типом культуры, сменой ценностных парадигм. Как показывает материал, рассматриваемые слова на протяжении XVIII в. подверглись действию двух процессов, которые зачастую шли взаимонаправленно. Прежде всего, нужно говорить о процессе секуляризации славянизмов. Он характеризуется тем, что у славянизмов, принадлежащих ранее религиозной сфере и обладавших в ней отрицательными коннотациями, появляется новое значение с положительными любовно-эротическими [14, 497-509; 40] (такие слова, как прелесть, очарование, соблазнять). Вторым фактором изменения значений и сочетаемости было появление новых смыслов (или новых коннотаций), возникающих в силу того, что нужное слово было получено путем калькирования французских лексем (например, это видно в истории слов страсть, обожать). Формирование любовного лексикона идет по пути расширения самого лексикона и углубления его смысловых компонентов. Древнерусское противопоставление духовной любви и плотских желаний постепенно перестает быть актуальным, теряет свою отрицательную основу и становится нейтральным. Основная тенденция в развитии семантической структуры рассматриваемых слов на протяжении XVIII в. сводится к расширению значений: утрачиваются одни и появляются другие значения, уходят негативные коннотации, связанные с понятием греха и закрепляются новые, нейтральные, происходит функциональное перераспределение некоторых семантических компонентов в значении слов. Кроме того, появляется совершенно новый для XVIII в. эротический компонент в значении (компонент чувственного влечения) Таким образом, в XVIII веке появляются и закрепляются именно те значения рассматриваемых слов, которые сохранились в современном русском языке. Литература 1. Аюпова Р.А. Семантическое поле «любовь и ненависть» в русской и английской фразеологии // II Международные Бодуэновские чтения: Казанская лингвистическая школа: традиции и современность: Труды т материалы. В 2 т. – Казань: Казанский государственный университет им. В.И. УльяноваЛенина, 2003. – Т2. – С. 121 – 123. 2. Балалыкина Э. Концептосфера лексико-семантического поля КРАСОТЫ в современнос русском языке // Избранные вопросы русского языка и лингводидактики. – Познань, 2002. – С. 23 – 30. 3. Балашова Л.В. Образ автора и образ адресата в торжественной оде и любовной лирике XVIII века // Жанры речи: Сборник научных статей. – Саратов: Изд-во Государственного центра «Колледж», 1999. – С. 236 – 244. 4. Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб.: Норинт, 2000. – 1536 с. 5. Вендина Т.И. Из Кирилло-мефодиевского наследия в языке русской культуры. – М.: Институт славяноведения РАН, 2007. – 336 с. 6. Веселовский А. Из истории развития личности. Женщина и старинная теория любви // Беседа. – 1872. – № 3. – С. 245 – 299. 7. Вильмс Л.Е. Лингвокультурологическая специфика понятия «любовь»: Автореф. дис…канд. филол. наук. – Волгоград, 1997. – 24 с. 8. Воркачев С.Г. (2003 Б) Концепт «любовь» в художественной речи и грамматика предиката «любить» // Концепт любовь в духовном опыте человечества-2: Материалы второй межрегиональной научно-практической конференции. Сб. докладов (Йошкар-Ола, 5-6 окт. 2002 г.). – Йошкар-Ола: МГПИ им. Н.К. Крупской, 2003 – С. 10 – 17. 9. Гвоздецкая Н.Ю. К проблеме выделения «имен чувств» в языке древнегерманского эпоса (на материале «Беовульфа» и «старшей Эды») // Логический анализ языка. Культурные концепты. – М.: Наука, 1991. – С. 138 – 142. 10. Громов Г.И. Любовь книжка золотая. – СПб.: Тип. при губ. правлении, 1798. – 292 с. 11. Громов Г.И. Любовники и супруги или мужчины и женщины [некоторыя]. И то и сио. Читай, смѣкай, и можетъ быть слюбится. Г.Г.– Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академии Наукъ, 1798 г. 321 с. 12. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. – М, 1989. – 366 с. 13. Дрё дю Радье. Любовный лексикон. – М., 1779. – 76 с. 14. Живов, В.М. Язык и культура в России XVIII века / В.М. Живов. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – 591 с. 15. Живов В.М. История понятий, история культуры, история общества // Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени. – М.: Языки славянских культур, 2009. – С. 5 – 26. 16. Живов В.М. Любовь à la mode: русские слова и французские источники // В печати. 17. Зиде И.Х. Нѣжные объятия въ бракѣ и потѣхи съ любовницами (продажными) изображены и сравнены правдолюбом. Ч.1,. – СПб.: Тип. ИК Шнора, 1798, 18. Лахман Р. «Покинь, Купидо, стрелы». Топика и стилистика любовной лирики: от Тредиаковского до Карамзина // Демонтаж красноречия. Риторическая традиция и понятие поэтического. – СПб.: Академический проект, 2001. – С. 215 – 235. 19. Лихачев Д.С. Любовное письмо XVII века: (из сб. Титова № 1121) // Учен. зап. Гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. – 1948. – Т. 67. – С. 38–39. 20. Лотман Ю.М. О соотношении поэтической лексики русского романтизма и церковнославянской традиции // Из истории русской культуры. – Т. IV (XVIII – начало XIX века). – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – С. 807 – 810. 21. Любовныя утѣхи, сочиненныя для Графини де Ж… Графомъ де С… на счетъ прекраснаго пола. – Спб. [Тип. Сухопутн. Кад. корпуса], 1773. – 48 с. 22. Любовь и действия оной. – М.: Сенатская типография. – 1780. – 23 с. 23. Нарский И.С. Тема любви в философской культуре нового времени // Философия любви. – Т.1. – М.: Политиздат, 1990. 24. Панкратова Н.П. Любовные письма подьячего Арфы Малевинского // Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Я. С. Лурье. – М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1962. – Т. 18. – С. 364 – 369. 25. Прата Ф. Сила любви и ненависти. Драма на музыке. – СПб.: Печ. при Имп. Аккад. наук, 1736. – 103 с. 26. Пушкарев Л.Н. Гендерные отношения в русской поэзии XVII – XVIII в. // Женщина в российском обществе. - 1998. – №1. – С. 21-33. 27. Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X – начало XIX в.) – М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1997. – 381 с. 28. Сергеева О.Н. Англо-русские параллели метафор, описывающих концепт «любовь» // Вестник СПбГУ. – Сер. 2, 1996. – Вып. 2 (№ 9). – С. 97 – 101. 29. Словарь Академии Российской, производным порядком расположенный. Т. 1-6. – СПб., 1789-1794. 30. Словарь русского языка XI-XIV вв. - Т. I-VI. – М., 1988 – 2000. 31. СРЯ XI-XVII – Словарь русского языка XI-XVII веков. Вып. 1-28. – М., 1975 – 2008. 32. Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1 – 17. Л., 1984 – 2007. 33. Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1-3. – СПб., 1893-1912. 34. Степанов Ю.С. Любовь // Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 2-е, испр. и доп. − М.: Академический Проект, 2001. – С. 392– 418. 35. Сумароков А.П. Избранные произведения / Вступ. статья, подготовка текста и примеч. П. Н. Беркова. − Л., Советский писатель, 1957. 36. Тредиаковский В.К. Езда въ островъ любви. − СПб. Типография Академии наук, 1730. – 210 с. 37. Трифонов Р.А. Метамова любовi // Вiсник Харкiвського нацiонального унiверситету iменi В.Н. Каразина. Серiя фiлологiя. Вып. 59. – Харкiв. – 2010. № 901. – С. 57–60. 38. Успенский, Б.А. Из истории русского литературного языка XVIII – начала XIX века. Языковая программа Карамзина и ее исторические корни / Б.А. Успенский. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. – 215 с. 39. Фишер И.Р., Милютин А.В. Средневековая культура: любовь и женщина в лирике трубадуров // Концепт любовь в духовном опыте человечества-2: Материалы второй межрегиональной научно-практической конференции. Сб. докладов. – Йошкар-Ола: МГПИ им. Н.К. Крупской, 2003 – С. 55–62. 40. Хютль-Ворт Г. Роль церковнославянского языка в развитии русского литературного языка. К историческому анализу и классификации славянизмов // American Contribution to the Sixth International Congress of Slavists. – Prague, 1968. 41. Marzari R. Die Entwicklung des historiographischen Stils im Vergleich zum literarischen bei Lomonosow, Karamzin und Puschkin. – München: Sagner, 1999. Аннотация Статья посвящена семантическим изменениям слов очарование, обожать, прелесть, соблазнять, страсть и их производных в процессе формирования словаря любовных отношений в России XVIII в. Отмечаются основные процессы, происходящие в семантике данных слов: исчезновение одних и появление других значений, снятие негативных коннотаций, связанных с понятием греха, функциональное перераспределение некоторых семантических компонентов в значении слов. Ключевые слова: история понятий, галантная культура, лексическая семантика, любовная лексика, заимствование, калькирование. Summary The article deals with semantic changes in the words charm, adore, attraction, passion and their derivatives in the process of the formation of love relationships in Russia of the eighteenth century. The main semantic development consists in the disappearance of some meanings and the appearance of other. In the framework of the same process, negative connotations associated with the concept of sin were removed, and functional redistribution of components within the semantic structure of the words was carried out. Key words: history of ideas, gallant culture, lexical semantics, love vocabulary, lexical borrowing, calques.
