Рассказы о «спорченых - Европейский университет в Санкт

Сообщение М.В.Хаккарайнен.
"Представление о порче и сглазе в Хвойнинском и Батецком районах
Новгородской области".
При изучении традиционных воззрений сельских жителей Новгородской
области невозможно обойти вниманием распространенность и актуальность
представлений о вредоносной магии. Новгородских крестьян довольно трудно
обвинить в оторванности от жизни, в большинстве жизненных ситуаций они
вполне практичны в своих суждениях и действиях. Тем не менее, рассказы о
том, что «на кого-то сделано», которые зачастую воспринимаются сторонним
наблюдателем как суеверие, являются общим достоянием сельских жителей
данного региона. Разговоры о порче и сглазе не только могут быть
спровоцированы исследователем, их можно случайно подслушать на улице или
в автобусе.
Ученые, которые, так или иначе, касались в своих работах проблемы
магии, рассматривали ее в первую очередь как стремление человека
контролировать окружающий мир: природные явления, технологические
процессы, отношения между людьми. (Дж. Фрэзер 1923, З. Фрейд 1913, Е.
Эванс-Притчард 1931, Б. Малиновский 1948, К. Клакхон 1944, Р. Фёрт 1956 и
многие другие). Распределяя различные виды магии в таблице по сферам
контроля и качеству их действия, Р. Ферт выделяет в отдельный пункт
деструктивную (или вредоносную) магию, направленную на порчу имущества,
нарушение здоровья и смерть человека1. Р. Фёрт резонно замечает, что
наблюдение вредоносной магии на акциональном уровне весьма затруднено,
если вообще возможно. Скорее всего, вредоносную магию можно фиксировать
в виде системы представлений, объясняющих причины неудач, нездоровья или
смерти (т.е. как объяснительные модели). (R. Firth. Reason and Unreason in
Human Belief. (1956). In: Witchcraft & Sorcery. Ed. Max Marwick. 1975. Pp. 3840). Соотносясь с классификацией Р. Ферта порчу и с некоторой долей
условности сглаз2 можно отнести к деструктивной (вредоносной) магии,
действия которой (или, точнее, представления о действии которой) направлены
на контроль отношений между членами коллектива. Эти представления вполне
отчетливо можно наблюдать именно в нарративах.
Антропологи рассматривали и рассматривают вредоносную магию с
различных точек зрения: с точки зрения ее происхождения, психических
функций или социальных норм, с точки зрения динамики социальных
изменений. (Witchcraft & Sorcery. Introduction. Ed. Max Marwick. 1975, pp11-18).
В 1960-70-х годах представители символического или интерпретативного
подхода в антропологии (В. Тернер, К. Гирц, К. Леви-Стросс и др.) предложили
рассматривать любой артефакт, будь то ритуал, миф, предмет, вербализованное
или жестовое высказывание, в качестве одного из компонентов автономного
поля культурных символов, несущего информацию о взаимодействии между
людьми в данном коллективе. (G. Samuel. Mind, Body and Culture, 1990, pp. 3,
30-31).
В рамках данного подхода объяснительные модели, такие как
«колдовство», «порча» навязаны членам коллектива замкнутой символической
системой, внутри которой они существуют. Дж. Сэмьюэл в книге «Mind, Body
and Culture» (1990) однако, ставит вопрос об открытости этой системы и
говорит о сосуществовании в одном сообществе различных парадигм, в рамках
1
2
В этот список входит и порча погоды, которая для нашего исследования не важна.
Сглаз не предполагает никаких магических действий.
которых возникают эти объяснительные модели3. Таким образом, члены
коллектива имеют некоторую свободу выбора – двигаться внутри одной
парадигмы или между сосуществующими парадигмами. Сэмьюэл в очередной
раз поднимает вопрос о наличии в определенной общности культурно
закрепленных и вновь приобретенных объяснительных моделей и об условиях
их функционирования. (Эванс-Притчард 1937, Малиновский 1948, стр. 30-31,
Гирц 1985, Сэмьюэл 1990).
За три года работы фольклорно-этнографической экспедиции
Европейского университета в Санкт-Петербурге был собран довольно большой
корпус текстов интервью с жителями сельской местности, касающийся, быта,
повседневности, праздников и верований крестьян некоторых районов
Новгородской и Ленинградской областей4. Рассказы о порче и о сглазе
занимают значительное место среди них. Материалы показывают, что у
жителей этого региона есть возможность выбора между различными
объяснениями неудачи, болезни или смерти: кроме вышеназванных существуют
и другие, закрепленные традицией объяснения причин несчастий, а также
сельским жителям доступно всеобщее обязательное образование, телевидение и
пресса, которые предлагают иные модели интерпретации жизненных событий.
И в данном случае, как мне кажется, интересно проследить, в каких именно
ситуациях (и почему) появляются объяснительные модели «сглаз» и «порча». В
своем докладе я буду опираться на материалы экспедиции этого, 1999 года,
которая проводилась в Хвойнинском и Батецком районах.
Описание материала
Тексты о порче и сглазе входят в неоднородное поле текстов о
различных несчастьях и неудачах, в которых рассказывается о деструктивных
действиях и влияниях, направленных на человека. Рассказы о вредоносном
воздействии на человека включают в себя:
- Рассказы о «доспешке» – человек сам себя в результате перформативного
акта (упоминает нечистую силу) отдает в руки нечистой силы, а также
рассказы о застарелом сглазе5.
- Рассказы о «прокленутых» и «сбраненных», в которых, как правило, мать
отдает ребенка в результате перформативного акта (отсылает к нечистой
силе) в руки нечистой силы.
- Рассказы о колдунах, которые насылают порчу: «делают наговоры на плохое
или на хорошее», могут «сделать и отделать», могут «спортить» человека,
«посадить» ему или «сунуть чертенят», то есть при помощи магических
действий. Сюда входят рассказы об испорченной свадьбе и рассказы о
спорченных, выкликающих не своим голосом или неадекватно ведущих
себя, например, в церкви, а также рассказы о приворотах, в которых вред
проявляется в том, что привороженный вступает в (любовные) отношения,
осуждаемые коллективом.
Дж. Сэмьюэл использует термин framework, ссылаясь на то, что термин paradigm в последнее
время в англо-американской антропологической литературе стал расплычатым.
4
Новгородская область – Батецкий, Хвойнинский и Мошенской районы, Ленинградская область
– Сланцевский район.
5
Упоминаний мало.
3
-
-
Рассказы о плохом глазе («призоре», «осуде»), обладатель которого не
выполняет никаких магических действий, но, тем не менее, плохо
воздействует на следующие непосредственно за этим воздействием события,
участником которых является объект воздействия.
Рассказы о сглазе (или «призоре», «осуде»), в которых рядовой член
сообщества, а иногда и сам объект воздействия, вызывает нежелательные
события в результате похвалы (которая по-видимому включает зависть).
Кроме текстов о прямом вредоносном воздействии одного человека на другого,
существует множество текстов о постигших человека несчастьях, болезни,
смерти в следствие нарушение запрета, святотатства или осквернения святыни.
Рассказы о приходящих покойниках (обычно недовольных действиями живых
по отношению к ним) тоже можно включить в список текстов о постигших
человека напастях.
Все эти тексты переплетаются и находятся, по-видимому, в
определенном соотношении друг с другом. Их можно представить в виде сетки,
плотно покрывающей различные жизненные ситуации наших информантов.
Объектом моего внимания являются рассказы о колдунах (или людях,
обладающих колдовскими способностями), насылающих порчу: рассказы о
порче свадьбы, рассказы о «спорченных»; и рассказы о сглазе («призоре»,
«осуде») – колдовском воздействии человека на человека без магических
действий. То есть объектом внимания в данном случае являются рассказы,
которые можно выделить на основании наличия в сюжете непосредственного
вольного или невольного магического влияния человека на человека. Эти
рассказы, безусловно, нужно рассматривать в соотношении с остальным
материалом.
Рассказы о колдунах
Рассказы о колдунах многочисленны и разнообразны в Хвойнинском
районе. В Батецком районе такие рассказы тоже встречаются, но не с такой
частотой, как в первом. Большая часть текстов, касающихся порчи,
соответственно, приходится на рассказы о колдунах, так как колдуны являются
специалистами, владеющими магическими приемами воздействия на человека.
Рассказы о колдунах часто соотносятся с рассказами о порче свадьбы, которые,
в свою очередь, распадаются на две группы: рассказы об остановке свадебного
поезда и рассказы о порче невесты (реже жениха). Эти рассказы встречаются
как в Хвойнинском, так и Батецком районе. Иногда эти два сюжета объединены.
(1)
?: […] а помните, вы рассказывали, что свадьбы портили? Про того деда-то
[колдуна], который сидел у форточки? А вот как свадьбы портили?
И: Вот так портили свадьбу. Мамки… [у] мамы была подруга, с детства
выросли – Дашка. Подружка. Они ходила с ей в школу. Говорит, там за этим
парнем девка горазд приударяла, не хотела, чтоб он женился на этой. Как
только приехали… надо было ехать через Подгорское кладбище из [нрзб].
Говорит, только подъезжают – что такое? Что-то у жениха лошадь вышла с
гужей. Как будто не запряжена была лошадь – вышла с гужей. Ой-ой. Что
тако!.. так. И знаешь, что, доченька? Через год все-таки эта невеста умерла. Не
было ей жизни совсем. Спорчена была что-то.
?: А кто испортил-то?
И: А вот спортила эта девка, спортила, котора хотела замуж за его.
?: Сама или она кого-то просила?
И: Наверно уже кого-то просила. […] (ЕУБатецк99, ПФ-37).
Рассказы об остановке свадебного поезда всегда повествуют о событиях,
которые происходили давно. Результат такой порчи не соотносится с
современными отношениями в деревне. Рассказы о порче невесты или об
испорченных брачных отношениях по времени более приближены к
сегодняшнему дню. Испорченная невеста или испорченные отношения между
молодыми (или просто находящимися в браке) вполне осмысляются
информантами как повседневность и современность. В приведенном выше
рассказе есть очень важный и характерный для рассказов о порче компонент.
Это отношение «брачного треугольника» между участниками взаимодействия.
Мотив брачных отношений перекочевывает из одного рассказа в другой. Он
является как бы фоном для насылания порчи. Любопытно отметить, что в
случае отсутствия мотива любовного треугольника, в роли парадоксального
смыслового дублера к нему появляется мотив ошибки, где тот же треугольник
не связан с любовными отношениями: хотят испортить одного, а порча
попадает на другого. Такие рассказы распространены именно в Хвойнинском
районе.
(2)
«[…] Батька-то женился, хотели ей сделать, а сделали-то на меня» (ЕУХвойн99,
ПФ-4)
(3)
«[…] И она сделала на мою сударушку, чтоб ей попало; а ей-то не попало, а
попало сударушкиной тетке… это колдовство-то. И она четырнадцать лет
лежала…» (ЕУХвойн99, ПФ-19)
(4)
« И: “Ей, …да ей, говорит, сделано”. Она говорит: “Да ты что? Кто сделал-то?”
– “А вот смотри в стакан! У кого сделано-то” – “Да ты что, говорит, ить это
сватья моя!” А ее свекровь. Она говорит: “Ну вот ты видишь – коли, гыт, ей в
глаз пальцем!” Она говорит: “ Не-е-е, не - не буду, Манюшка! Да ты что – разве
можно такой грех на душу брать?” Она отсюда пришла – ить у ней там глаз
выколот!
[…]
?: То есть вот свекровь с невесткой плохо жили, да?
И: Свекровь … сын-то дружил там с одной, с учительницей – а женился на этой.
А свекрови, наверное, учительница нада была». (ЕУХвойн99, ПФ-24)
(5)
«[…] …дружила с парнем, а он женился на другой, а ей как отомстить – она
пришла сделала… нестоюху» (ЕУХвойн99, ПФ-24)
В Батецком районе такие рассказы тоже иногда встречаются, но действие в них
происходило где-то и когда-то. В Хвойнинском районе такие истории
происходят здесь и сейчас.
Рассказы о «спорченых» (признаки порчи)
В рассказах о «спорченых» колдунами людях есть указания на признаки порчи.
Зачастую – это болезнь:
(6)
«[…]… в соседней деревне – вышла замуж туда, в Мошинское, в Яковищи, и ей
вот плохо, вот похудела… это… дочка у ней совсем, ну вот высохла вся,
извелася, красивая такая была.» (ЕУХвойн99, ПФ-24)
(7)
«И кашлял, и он что ел-пил, все ему в пользу не шло, ён сделался как щепка, вот
такой! Що раз приедет, я гу: Ванька, ты теряисси. “Да ну, мы питаемся хорошо”
– А го, питаисси хорошо, а почему ты такой худой-то? Да вот ён двадцать годов
так мучалси. И по больницам ходил, и… и всяко» (ЕУХвойн99, ПФ-1)
(8)
« Да ить вот: На Удине гуляли один год. А две не ладили друг с дружкой. Вот
одна наговорила худое, а третья выпила!
И с ней худо и сделалось. Пришлось всю кровь выкачивать в больнице и новую
заливать. А выкрикивала, что вот ей сделали». (ЕУХвойн99, ПФ-22)
Зачастую порча проявляется как потеря контроля над собой, девиантное
(необычное с точки зрения информанта) поведение, выкрикивание не своим
голосом:
(9)
«А у ей вишь, на поллитру-то вот ... что у ней там наговорёно было, на
поллитру... […] она поллитру-то взяла да им и выпоила. Ну, и ён пришел сразу
вот у их там... […] и ён закашлял и закашлял... и потом как закричит на всю
избу. Я гу: “Ванька, ты што?” А ён глядит на меня: “А што?” — Я грю: “А чё ты
сегодня сеночи кричал-то?” — “А я, — гыт, — и не кричал”. — Я гу: “Как не
кричал?” Да я гу: “Ты на всю избу кричал. Кого... С кем ты, — я гу, — ругался
аль что ты делал-то?” Да вот ён у меня двадцать годов так крычал».
(ЕУХвойн99, ПФ-1)
(10)
«А потом у нас онну в Слатине испортила цыганка. У ей шуба была у мужика.
Хороша, чёрна, вот до етих пор [показывает до полу]. (…) Эта цыганка:
“Продай, желанна! Продайте шубу-ту! Куда те шуба-то! мне хоть цыгану!”. Она
– нет, нет. Вот она и не продала. А эта цыганка наворожила ей на яйцо и
положила. Где она – в колидоре аль где. Она пошла и горит: “Мама! Курица-то
у меня, говорит, в колидоре”. Ей бы н… Она съела. Через неделю она запела
петухом. Запела петухом. Потом пришла к сестры, как пошла плясать! Да
котора песня озорней, ту и плё… Она горит: “Груня! Что с тобой? Груня!”. Она
горит: “А мне чёрна баба не давала спать”. И она ию спортила. Ну, колдуна
нашли. Маленько… а всё равно. Девчонку ю сразу отобрали. Она жила, эту..
девчонка у ей была. И вот – шубу не продала, она ю и сдела… Она и петухом
попела, она и по-собачьи полаёт. Вот. И что такое это вот? Что-то есть. Не
знаю.» (ЕУХвойн99, ПФ-32)
Как порча воспринимается поведение, связанное с потерей контроля над собой в
церкви:
(11)
?: Как он себя ведёт-то вот, спорченый?
И: Дак эть а он - как ведёт? Это я не в курсе дела, а что он... Тут я не... Как
пьяной... он бродит, что попало, я го... и всё. Вот... иногда вот... возили... это
тожо, я слыхивал такой, но, разговор, что, но... Ой, говорят, привезли... ну, ну,
там, которо, что, мол, ему отделать. У-у! Ему сильно сделано! - Ну, в общем,
тожо, крепко. […].
[…]
?: В церковь не возили порченых отчитывать?
И: Возили! дак возили, дак вот оны в церкви-то... он сам себе ведёт тожо... Не
так, как положено. Я так слыхивал, что его к попу ведут, а он боится его... тут
то... прётся с церквы бежать, как... как собака стреляна грома боится, так и тут.
(ЕУХвойн99, ПФ-19)
(12)
«[…] Пришла я в церковь. Вот девчонки, вот здесь вот я тут поняла, что мне,
наверное, сделано. Я не успела споведоваться, а думаю, надо споведовать, а
потом причащать. Думаю, пойду уж я причаститься […]. Пройдут все, которые
споведывались, а потом уже я подойду. И я подошла к Казанской Божьей
Матери. Ну, вот, как сейчас помню. И вы знаете, вот у меня слезы текут градом,
и я зеваю без конца, я рта не могу открыть… то есть закрыть. И на меня все
смотрят, а я все зеваю без конца, слезы у меня ручьем… ручьем текут. И пока
он вот всех не причастил, я вот так, наверное, больше часа, я вот так мучилась.
И я причастилась. Вы знаете, у меня ни слезы, ни это я не стала лечить»
(ЕУХвойн99, ПФ-4)
Порча в рассказах информантов представляется как попадание внутрь человека
нечистой силы, которая его контролирует.
(13)
«Так там враг посажен в их, нечиста сила» (ЕУХвойн99, ПФ-2)
Поэтому со «спорченными» зачастую невозможно справиться:
(14)
«?: А в церковь не водили порченых?
И: Вот этого не знаю… Водили, дак не подвесть к иконам. Рвеццы – мужикам
не справиться. Вот. Вот порченая. […]» (ЕУХвойн99, ПФ-2)
Нечистая сила может быть персонифицирована по-разному. Например - рассказ
о женщине, которая умела искать скот. Подобное умение обычно
представляется как колдовское знание. Но в данном случае, впрочем,
единственном в нашем материале, оно является результатом порчи. Знанием
обладает как бы не она, а некто, которого в нее посадили. Этого некто называют
по имени, что является типичным для подобных сюжетов:
(15)
«Была порчена одна тётка такая. Перво и не знали, что она запорчена. Там она
шла и говорит: «Ой, где черт – память есть черная». А потом она стала кричать.
Вот что там йона!? Йона эта… и ею очень мучало. Вот она станет… Придут, у
ей спросят (скотина потеряется или что), придет. А она скажет (вот не знаю, как
ею звал… звали, а у ей, вишь посажен был какой-то Саша… Саша), вот она
говорит: «Вот, господин Саша, сходи… сходит, пивца попьет(?) (вот хоть в
праздник какой). Вот придете, потом я вам скажу». Не очень много х ему… х ей
народа ходило, что ею ломало очень. Вот она сядет, он кричит, там пусь
выкликает. Вот такое было. И вот она говорю, что… [ее спрашивают]: «Как ты
пошел, Саша туды к ей?» А он грит: «Я… Она как будет умирать, я ею
мучить не буду. Я уйду. Уйду». Вот он так там говорил. «А если она вот… «А как ты попал?» Горит: « Делали не ей, не ей делали в свадьбы. А она
там… надо было фуркнуть, говорит: я на самом краешке пива сидел. Пиво
выпила, и вот туды я, гит, и (в)скочил». (ЕУХвойн99, ПФ-22)
Нечистая сила может представляться в виде помощников колдуна, «худяков» –
в Хвойнинском районе сила колдуна персонифицируется в образе «маленьких»,
«худеньких», «пареньков» или реже «девчонок», которые не только помогают,
но и изводят своего хозяина или хозяйку:
(16)
«... Иван помер — она... хо врачу... что ить топерь разрезают. Так не хоронят. Она хо
врачу. А врач-то и сказал: “А чего, — гыт, — его разрезать? Мы, — гыт, —
знаем, кака, — гыт, — у его боль. У его, — гыт, — было три паренька. И ён, —
гыт, — что пил, что ел, ему, — гыт, — всё в пользу не шло. Вот это робятки, —
гыт, — выросли, его задавили. Чего, — гыт, — его разрезать”. Вот эта соседка на
бутылке ему сделала... Трёх чертей посадила. Вот ён и мучался двадцать годов. А
отделать не отделала. А токо посадила». (ЕУХвойн99, ПФ-1)
Нечистая сила может быть представлена в виде животного:
(17)
«Ящерица вот сюды, на вену вышла. Посажена ящерица» (ЕУХвойн99, ПФ-32).
Испортить, по мнению информантов, можно не только человека, но и
скотину – тогда она перестает давать молоко, околевает и кричит
«человеческим голосом», хотя таких сюжетов не очень много.
Рассказы о нечистой силе, постоянно угрожающей человеку в
Хвойнинском районе хорошо разработаны и изобилуют красочными
подробностями и конкретными деталями. Такое впечатление, что жители
деревень этого района живут в постоянном страхе перед агрессией
окружающего их мира: перед лесом - их постоянно водит там; перед
приходящими покойниками - они недовольны тем, как их похоронили; перед
возможностью попасть в руки нечистой силе в результате проклятия и пр.
Степень эмоциональной напряженности в этих рассказах, безусловно,
варьируется в зависимости от индивидуальных склонностей отдельного
рассказчика. В некоторых интервью она доходит до истерики: так одна
информантка в деревне Заделье объясняет практически все свои недуги и
несчастья (которых у нее множество) тем, что «ей сделано», а все отношения
между собой и другими жителями обязательно пропускает сквозь призму
влияния «порчи» и «сглаза». Другие люди более сдержаны в своих суждениях.
Тем не менее, для всех жителей деревни Заделье и окружающих ее деревень
нечистая сила, а соответственно и порча колдунами, представляется
непосредственной реальностью.
Рассказы о порче смыкаются с рассказами о других «видах» нечистой
силы, непосредственно влияющей на человека. Это происходит за счет
перетекания мотивов из одних текстов в другие. В типичном рассказе о
«проклёнутой» говорится о том, что ее «спортили». В рассказе о том, что
колдун «сделал», говорится о том, что он положил женщине под стену
лошадиную кость, которая не давала покоя всей семье той, кому было сделано.
Эта кость «стукала и брякала», а когда эта несчастная умерла
(18)
«… оны к ней наутро пришли: и гроб разваливши, и она серёд пола, и… и язык
вытащен» (ЕУХвойн99, ПФ-1)
В этом тексте (и не только в этом) появляются атрибуты рассказов о заложном
покойнике («задавлющем»), а также о смерти колдуна. Рассказы о порче
пересекаются с рассказами о приворотах и т.д.
Несмотря на такое перетекание различных мотивов из одного рассказа в
другой, жители Хвойнинского района, как правило, не смешивают порчу со
сглазом. Представление о порче человека возникает почти всегда на фоне
брачных отношений и всегда находится в компетенции колдунов. Все те
неудачи, которые не вписываются в рамки объяснительных моделей, таких как
нарушение запрета, святотатство или порча (то есть воздействию
нечеловеческого?), относят к действию сглаза. Сглазить или опризорить может
любой человек. Как выше было уже сказано, сглаз может быть двух видов.
«Опризорить» может человек с плохим глазом. В данном случае не совершается
никаких магических действий, акт колдовства, как писал Эванс-Притчард
(1937:30), является психическим:
(19)
«?: А не говорили, что есть там дурной глаз?
И: О, это сколь угодно было. Сколь угодно было. Это много было. Иной раз
даже скотину гонишь, бывало по деревне, кто-нибудь видел [с дурным глазом].
И смотришь, заболела корова или овца ли. То сам заболеешь» (ЕУХвойн99, ПФ4)
Но опризорить можно и похвалив человека (позавидовав человеку):
(20)
«[…] Мне вот сказали: “Вы с Тамарой носитесь по всей деревне две. А мы все
больные, а вы носитесь”. И вот я сижу теперь. А вот… как оговорили. Правда. У
меня только пятки [нрзб] как я носилась, а вот сейчас – пожалуйста!
[информантка все время жаловалась на больные ноги]» (ЕУХвойн99, ПФ-38)
Сглаз или «призор» может вести за собой неудачу в делах, болезнь или смерть.
Но, по-видимому, он не является столь страшным действием, как порча: если
«отделать» может только ритуальный специалист (т. е. сделать и,
соответственно, отделать: отношения колдун - колдун), со сглазом человек
может справиться сам (обычный человек – обычный человек) – для этого нужно
иметь элементарные знания, которыми обладает любой член данного
сообщества. Иногда достаточно отказаться от того дела, которое собирался
начать:
(21)
«Если на тебя посмотрел этот человек – ты знаешь, что у него глаз плохой –
лучше вернись, ни в лес не ходи, никуда. Все равно заблудисси» (ЕУХвойн99,
ПФ-24)
Но если человек все-таки заболел от сглаза, его, как правило, достаточно
окатить водой, над которой были произведены известные магические действия.
Причем термин «отделывать» в таких рассказах не употребляется. Окачивание
водой, таким образом, воспринимается не как тайное колдовское знание, а как
обычный способ лечения болезни.
В Батецком районе Новгородской области конфигурация закрепленных
традицией объяснительных моделей, которые определяют причины неудачи,
болезнь или смерть, представляется иной. Для жителей этого региона порча не
является непосредственной угрозой. Так, например, вполне компетентная в
традиции информантка представляет это следующим образом:
(22)
«И: Ну, вот бывает, что говорят, что-то, историю каку-то рассказывают: “Ой да
на свадьбе ее испортили, подлили ей в водку, или что-то такое”. Это вот я
слышала. У нас таких людей нету, наверное. Или може где-то, може… Бог их
знает. Я лично не знаю.
[…]
?: Они [спорченные] как-то ведут себя по-другому?
И: Да он… большинство они болеют. […]
[…]
И: Да вот они сохнут. Ну, вот оны болеют… что все болеют. Вот это я знаю, что
оны болеют. Порченые. Ну вот у нас близко не встречала, чтоб там был
спорченный. Что… у нас нету таких людей. Дак поэтому я их мало знаю. Дай
Бог, чтоб их не видеть!» (ЕУБатецк99, ПФ-2)
Отчетливо представление о порче отражены, как было сказано выше, только в
сюжетах о порче свадьбы:
(23)
«?: А могли испортить свадьбу?
И: Было, но уже не при нас. Раньше, до нас. Вот было такой у нас это… такая
тетя Нюша. И она выходила, вот наша деревенска, стародеревенска… а в нову
деревню выходила. Дак было сделано – она петухом пела. В церкву пошли, в
церкви запела петухом» (ЕУБатецк99, ПФ-17)
А также в рассказах о порче скота, которая, строго говоря, не является
непосредственным магическим воздействием на человека:
(24)
«… У нас через избу у соседа сдохло три лошади. Как ни заведет лошадь – все
равно сдохнет. […]
Да конского волосу зарыто. Говорит, весь двор спорчен. Теперь коня не завесть
[…]
?: А кто спортил-то?
И: Дак сво… Много было! […]» (ЕУБатецк99, ПФ-23)
(25)
«…У нас тоже в Голубкове были, так коровы все околевали. Мать ходила к
ворожее. Та сказала, что кость зарыта у вас. Пока не выроете кость, будут
околевать. А к другой ходила, она глаза согла… вот торкните это, глаза,
говорит, у ней выколет. Она покажет это на воды как-то» (ЕУБатецк99, ПФ-13)
Те немногочисленные рассказы о порче людей (кроме рассказов о свадьбе)
здесь и сейчас, которые можно встретить в некоторых деревнях Батецкого
района, не являются сходными ни с точки зрения сюжетов, ни с точки зрения
отношений между агентом и объектом действия, ни с точки зрения мотивации.
Приведу несколько примеров:
(26)
«… Моей тетушке было сделано по ветру. Подруга сделала вот тети Мани. На
смерть сделала. Она просто… как… [нрзб] … хотела испытать, что правильно…
точно это колдовство там или не точно. […]» (ЕУБатецк99, ПФ-20)
(27)
«?: А были случаи в округе, чтоб людей портили?
И: Так… рассказывали… у нас - лично я не знаю.
?: Что рассказывали?
И: Что портили. Даже на смерть делали. Человек умирал, ничего не могут
помочь» (ЕУБатецк99, ПФ-34)
(28)
«…а или булавки или только, что-то на диване… Не было… вот после ее ухода
лежит. И потом говорит, не знаю, что вот, го[во]рит, у меня, гыт, как сразу
схватило поясницу, не могу вот… ни с того ни сего, говорит. Потом она
[подозреваемая в колдовстве деревенская знахарка] приходит, а я говорю:
“Нюша, не могу, у меня вот поясница болит”. Ну вот. Она: […] взяла говорит,
там, на солинку, на водичку, там пошептала, спрыснула вс… Все говорит, как
рукой сняло. Сама, гыт, сделала и сама это… отворожила.
?: Так зачем ей делать-то? Чтоб самой работать?
И: Это, говорят… […] Кто вот черной магией, им черти не дают покоя. Это надо
что-то кому-то вредить. Так вот если некому, так на своих даже делают»
(ЕУБатецк99, ПФ-20)
Тут надо отметить, что эта информантка, как следует из всей беседы с ней, если
и знакома с явлениями порчи и сглаза, то конкретную информацию о них
получает скорее всего из книг:
(29)
«Я сама могу себя сглазить запросто.
[…]
?: А вы умеете [от этого избавляться]?
И: [Смеется] это я… в книжке вычитала, вот где вот эти книжки-то там всякие
эти…» (ЕУБатецк99, ПФ-29)
Информанту зачастую самому приходится решать, как охарактеризовать это
явление, так как, по-видимому, оно ему плохо известно. Традиция не дает ему
готовых схем, и сам он подчас начинает путаться:
(30)
«?: А вот вы говорите, что порча от Бога приходит тоже, как же так? Это
излечение приходит от Бога, да, а порча-то, наверное, от чего-то злого
происходит?
И: А все равно все с Богом… от злого, от злого языка, как он поглядел, как
вредной, а ведь все с Богом, все Богом лечится, все Господь Бог.
?: Ну, это лечится, а делается-то кем?
И: А делается, это, значит, каким-то… врагом, всё говоря, нечистая сила – ну
вот так оно и выходит» (ЕУБатецк99, ПФ-32)
А иногда ответ более, чем однозначен:
(31)
«?: А вот не бывало так, что вот портили?
И: Не знаю. В мою бытность такого не было» (ЕУБатецк99, ПФ-25)
Что касается представлений о сглазе, то они довольно широко
распространены и в Батецком районе. По сути дела эти рассказы не отличаются
от Хвойнинских, хотя отличаются терминологией.
(32)
«?: А что значит сглаз? Это значит хвалить нельзя?
И: Ужихаться нельзя.
[…]
…вот бывает, увидишь: “Ой какой красивый-то, ой какой хорошенький-то”. Вот
этого нельзя.
?: Это называется «ужихаться»?
И: Да, ужихаться нельзя. Я считаю так» (ЕУБатецк99, ПФ-2)
Сам сглаз в деревнях этого региона называют «осудом», а лечение от сглаза «от
осуду глядеть»:
(33)
«… есь, говорят, такой глаз. Как говорили осуд, осудила, да. И это были, было в
Теребце такая бабка, от осуду глядела, да в Голубкове такая бабка есь […]
?: А что значит «от осуду глядеть»?
И: Ну, какой-то глаз нехороший, темный или вот говорят, худой глаз, осудили.
У человека ломает там, и до рвоты доходит, и он просто больной совсем. Ой, да
говорят, вот от осуду и глядят, полечат и [нрзб] пройдет все». (ЕУБатецк99,
ПФ-25)
От сглаза, как видно из выше приведенного текста, может лечить местная
знахарка, но можно обойтись и «своими» средствами:
(34)
«?: А глаз отчего бывает?
И: Ну, глаз – у кого какой вот… […] и ты ходишь как тень какая все время – ну,
это исправимо. Бывало, вон святой водой помоют, окатят там – проходило…
?: Это человек сам может излечиться или тоже нужно искать того, кто знает?
И: Да не, сами. […]» (ЕУБатецк99, ПФ-17)
В данном случае можно говорить о распределении этого знания между
рядовыми членами общины и теми, которые считаются более знающими без
каких-либо приоритетов в ту или другую сторону.
Что касается представления о порче – оно существует. Жители Батецкого
района знают, что такое бывает. Но в данном случае можно предположить, что
это представление не является оформленным и закрепленным традицией этого
региона и дает возможность для людей выстраивать свои интерпретационные
схемы согласно собственным соображениям или исходя из внешней
информации, например, из книг.
Итак, в данном работе я предприняла попытку предварительно
проанализировать материалы полевых исследований, касающихся
представлений о порче и сглазе, проведенных в двух районах Новгородской
области – Хвойнинском и Батецком.
Несмотря на то, что и в том и в другом районе мы находим одинаковый
набор объяснительных моделей неудач и болезней, которые мотивируют их
нарушением запрета, осквернением святыни, (а в данном докладе
рассмотренными порчей и сглазом), соотношение и конфигурация этих моделей
представляется неодинаковыми. Объяснение этого невозможно без учета всей
системы представлений данных локальных традиций. Если принимать во
внимание все те тексты, которые были записаны в данных регионах, а также
контекст (фоновые знания), то можно заметить, что в Хвойнинском районе
знание является достоянием общины и, соответственно, распределяется между
ее членами. В данном районе практически весь контроль над членами
коллектива осуществляется знающими (которым всегда приписывают
колдовские способности): это пропажа и лечение скота (скотоводческая магия),
пропажа и лечение людей («поисковая» и лечебная магия), контроль за
правильностью проведения ритуалов и превентивная или защитная магия, и, повидимому, контроль за брачными отношениями. Поэтому в этом районе
знающие люди (колдуны) необходимы, и функция колдуна в данном случае
более или менее определена. В Батецком районе практически нет людей, за
которыми безраздельно закреплены функции контроля за жизнью общины. В
деревнях, где мы работали, есть знахарки, которые лечат, но функции их, судя
по нашим материалам, ограничены (похоже, что их подозревают в колдовстве,
но не более). Традиционное знание, необходимое для жизнедеятельности
общины, не находится полностью в руках знающих членов общины. Довольно
важные жизненные функции, такие как, например, соблюдение ритуалов
(похороны, обход скота и др.) принадлежат церкви. Если возникает
необходимость обратиться к ритуальному специалисту – по многим вопросам
прежде всего обращаются к священнослужителю. Если человек хочет
прибегнуть к помощи колдуна (обычно по поводу лечения), ему приходится, по
рассказам информантов, ехать в другой район. Представления о силе знающих в
данном регионе не закреплены в передаваемых традицией сюжетах и попадают
в нее извне. И если рассматривать представления о вредоносной магии как
средстве контроля отношений между людьми, то в данной местности, повидимому, эта функция отдана другим институциям.