Человек эпохи модернизма – «лицо, утратившее дом истории»

Е.З. Шакирова
«Быть восточноевропейцем – ситуация, которая уже сама по себе абсурдна»
(книга «Последний окножираф» Петера Зилахи)
Тезисы выступления на Ломоносовских чтениях 21 ноября 2011 г.
Книга Петера Зилахи (р. 1970) «Последний окножираф» была опубликована в 1998
г. и вызвала широкий отклик не только в Венгрии, но и за рубежом, особенно в странах
Центральной и Восточной Европы. Она переведена на 27 языков, принесла автору ряд
литературных премий и международное признание.
Сегодня уже нет сомнений в том, что эта книга стоит в одном ряду с выдающимися
произведениями венгерской прозы 2-й половины ХХ – начала ХХI веков, тема которых –
венгерская история (в основном недавняя) и современность. Но их объединяет и еще одна
вещь - абсурдность изображаемого мира. Перечислим некоторые из этих произведений:
И.Эркень (1912 – 1979): роман «Семья Тотов» (1964)
И.Кертес (р. 1929): «Без судьбы» (1975, рус. пер. 2004)
Д.Конрад (р. 1933): «Соучастник» (1989, рус. пер. 2003)
Ласло Мартон (р. 1959): «Тенистая главная улица» (1999)
Лайош Парти Надь (р. 1959) : «Площадь моего героя», (2000, рус. пер. 2011)
Петер Эстерхази (р. 1950): «Небесная гармония (2000, 2002, рус. пер. 2008)
Сопряжение двух вышеназванных тем – национальной истории и абсурда - весьма
характерно для современной центрально – и восточноевропейской литературы.
Если западная литература абсурда предпочитает сосредотачиваться на ситуациях и
персонажах, максимально оторванных от исторической конкретики, то уже в пьесах
основоположника венгерской литературы абсурда – Иштвана Эркеня – исследуется не
«заброшенный в бытие» индивид, а человек, выросший и живущий в конкретноисторических обстоятельствах, страдающий от бесправия и подчиненности властям.
«Быть восточноевропейцем – ситуация, которая уже сама по себе абсурдна», говорил Эркень. И эта исходная ситуация – кладезь самых немыслимых, трагикомических
ситуаций, событий, фигур.
Таковые в изобилии присутствуют и в книге П.Зилахи. Однако автору почти ничего
не пришлось придумывать – достаточно было создать новый контекст, сопоставляя
воспоминания о безоблачном детстве, прошедшем в 70-е и начале 80-х годов, с
революционными буднями Белграда 1996 года. Это столкновение двух миров - мира
вчерашнего, гармоничного и упорядоченного (каким он казался школьнику 70-х) и мира
сегодняшнего - хаотичного, где царит насилие и разрушение – рождает поистине
кафкианскую атмосферу, создает сильнейший эффект абсурда.
Падение социалистического лагеря - «второго мира» - совпало с годами юности
автора. В своей книге П. Зилахи транслирует уникальный опыт целого поколения,
выросшего на сломе эпох – восточноевропейского «поколения Х».
Композиционной опорой произведения служит книга, по которой учились читать
сверстники писателя и которая знакомила их с миром – иллюстрированная энциклопедия
«для детей старше пяти». Название этой книги – «Окножираф» - ассоциируется с
полотнами сюрреалистов, однако имеет простую разгадку: детский лексикон начинался со
слова ablak – «окно» и заканчивался словом zsiráf.
Словарный принцип композиции упорядочивает содержание произведения и в то
же время фрагментирует его, лишает связности. Этот прием не случайно снискал
популярность у писателей-постмодернистов (один из наиболее ярких примеров –
«Хазарский словарь» М.Павича). Как и в романе Павича, в книге Зилахи тесно
переплетены, перетасованы три слоя: воспоминания о детстве, репортажи с улиц
революционного Белграда и фантастические мотивы - сны, мифы, легенды, анекдоты,
обширные цитаты из Кафки.
«Прописные истины» Окножирафа, адресованные детям, кажутся цитатами из пьес
«театра абсурда»:
«Да – противоположность Нет», «Нет – противоположность Да», «Каждый раз, когда
Сегодня кончается, начинается Завтра»…
Именно на обыгрывании таких «общих мест»,«прописных истин» строил свои
пьесы Ионеско. Драма «Лысая певица» родилась как пародия на учебник английского
языка для начинающих, который полон подобных фраз «ни о ком и ни о чем». Герои
пьесы – образцовые добропорядочные буржуа, как бы сошедшие со страниц такого
учебника. Им нечего сказать друг другу, и, сами того не заметив, они могут легко
обменяться ролями.
Герои детских воспоминаний Петера Зилахи – образцовые пионеры, октябрята –
школьники, такие же, как и он сам.
«Петер смело отвечает урок. Он держится прямо, говорит громко и ясно».
«Мой дом – Венгрия. Для советских детей дом – Советский Союз».
Как и в театре абсурда, люди социалистического лагеря стандартизованы,
взаимозаменяемы. Жизнь их совершено одинакова: в Венгрии, ГДР, Югославии,
Советском Союзе «все вступали в одну и ту же партию, жили в одних и тех же домах, не
боялись одного и того же волка…» В этом мире господствует тоталитарное сознание,
«мягкая диктатура», когда горизонтальные связи между людьми подменяются
вертикальными - отношениями тиранов и рабов, диктаторов и подданных. Сознание
людей при тоталитарном режиме мифологично, и не случайно во время белградских
событий 1996 года, как свидетельствует автор, столь огромную власть над толпой
приобретают агрессивная религиозность, суеверия, мракобесие: «С помощью чеснока и
святой воды они пытаются изгнать из университета ректора». П. Зилахи размышляет о
том, почему легендарный вампир Дракула стал самым знаменитым, культовым
восточноевропейским персонажем. «Вампир» - по его утверждению, единственное
сербское слово, вошедшее в интернациональный лексикон. Миф о Дракуле –
метафорическое воплощение фигуры тирана; автор вспоминает о попытках осквернить
могилу Тито, которого считали вампиром. Заметим, что уже после выхода книги Зилахи
подобному осквернению подвергалась и могила Слободана Милошевича: из сообщений
СМИ известны попытки открыть его гроб и воткнуть в его грудь осиновый кол.
Писатель настойчиво подчеркивает закономерность катастрофы, постигнувшей
«второй мир»: в обществе, живущем по абсурдным законам диктатуры, рано или поздно
не могут не прорасти всходы хаоса и безумия. Характерно, что в белградских событиях
Зилахи видит не зарождение нового мира, но гибель старого, которая происходит «здесь и
сейчас», «в прямом эфире CNN». Разобщенность, отсутствие коммуникации между
людьми, взаимная агрессия – как считает автор, есть прямое следствие складывавшегося
веками тоталитарного сознания. Не случайно писатель цитирует в своей книге первые
строки романа «Сто лет одиночества» Маркеса, проводя таким образом параллель между
вихрем войн, пронесшихся в 90-е годы по Центральной и Восточной Европе, и
апокалиптическим ураганом, уничтожившим Макондо.