Реферат "Проблема идентификации и репрезентации субъекта
advertisement
Институт языкознания РАН Кафедра истории и философии науки Институт языкознания РАН РЕФЕРАТ по истории и философии науки ПРОБЛЕМА ИДЕНТИФИКАЦИИ И РЕПРЕЗЕНТАЦИИ СУБЪЕКТА В ФИЛОСОФИИ И ЛИНГВИСТИКЕ ХХ ВЕКА: РАЗВИТИЕ ГЕНДЕРНОГО ПОДХОДА Специальность (10.02.19 – теория языка) Выполнил: Зборовская Татьяна Владимировна, аспирант Проверил: Научный руководитель: Тарасов Е.Ф., доктор филологических наук Руководитель семинара: Киселева М. С., доктор философских наук Москва 2012 Содержание Введение……………………………………………………………………………...3 §1. Субъект и желание Другого. Концепции Зигмунда Фрейда, Александра Кожева, Жака Лакана………………………………………………………………..5 §2. О понятии перформативного…………………………………………………..16 §3. Перформативность и гендерная идентичность субъекта…………………….19 §4. Субъект и идентичность в языке. Перформативный подход в языковой репрезентации....……………………………………………………………………28 Заключение………………………………………………………………………….33 Список литературы………………….……………………………………………...35 2 Введение На протяжении последних более чем ста лет медицинские и социологические исследования были во многом посвящены вопросу о биологической детерминированности и однозначности половой идентификации человека. Исследование таких феноменов, как интер- и транссексуальность, в частности, позволило определить, что гендерная идентичность человека не является детерминированной его анатомо-биологическим строением и может варьироваться в течение жизни, имея ядерные и краевые формы проявления. В философии ХХ века параллельно с этим оформилось несколько направлений (психоанализ, структурный и символический фундаментализм, феминизм, постфеминизм, гендерная теория и др.), которые пытались установить взаимосвязь между идентичностью человека, его субъектностью и социализацией. Значительную роль в этом сыграла формулировка теории речевых актов, осуществленная Дж. Остином, и её дальнейшее развитие, придавшее особое значение речевому поведению как форме деятельности, воздействия на реальность. Таким образом, философия человека развивается в тесной связи с философией языка. Объектом нашего исследования является психолингвистический анализ механизмов гендерной репрезентации в языке в случаях гендерной идентификации, выходящей за пределы традиционной для многих обществ биологически детерминированной дихотомии «мужского» и «женского». Предметом исследования становится развитие философского знания в двадцатом веке, с помощью которого становится возможным определить психологические механизмы идентификации и репрезентации субъекта в целом, и то, как данные концепции восприняла лингвистика. 3 В данном реферате мы преследуем цель проследить эволюцию представлений о субъекте, его идентификации и репрезентации в философии и лингвистике ХХ века. Задачей исследования является обозначить в её рамках появление и развитие гендерно-маркированной, а затем и гендерной идентичности субъекта и её реализации. Для этого нам представляется необходимым вначале проследить развитие философской мысли в области психоанализа, затем сосредоточить внимание на социолингвистической и философско-социальной сторонах проблемы, и в конце отразить влияние философии и социологии на теорию языка и лингвистические исследования. 4 § 1. Субъект и желание Другого. Концепции Зигмунда Фрейда, Александра Кожева, Жака Лакана В контексте рассмотрения гендерной идентичности субъекта – как в функции самоидентификации, так и в осмыслении и репрезентации – мы считаем необходимым отталкиваться от того, что субъект, постулируя, что ему присуща некая гендерная идентичность, рассчитывает на то, чтобы социум, в котором он существует, воспринимал его сообразно данной идентичности. Философское обоснование этого нетрудно найти в теории желания как желания Другого, основы которой заложили в ХХ веке Зигмунд Фрейд (в разработке природы желания и определения его роли в эволюции личности) и Александр Кожев (в своем прочтении Гегеля, изложенном им в лекциях 1933-1939 гг.). Впоследствии обе эти точки зрения синтезирует в своей теории желания Жак Лакан, которую и можно считать отражающей вышеуказанное намерение субъекта осознавать себя и существовать в социальном окружении сообразно своей идентичности. В обосновании этого мы будем опираться на курс лекций профессора Мигеля де Бестеги (Университет Уорвик, Великобритания) «Тема желания: от Кожева до Левинаса», прочитанный с 13 по 22 марта 2012г. в Институте философии РАН, а именно – на лекции «Двойная теория желания Фрейда (желание (Wunsch) и инстинкт (Trieb))» и «Теория Лакана об отсутствующем объекте». Данное утверждение повторяет положение теории гендерно-маркированной субъективности Фрейда о том, что гендерные различия не являются свойством личности, присущим ей изначально, а формируются в ходе развития личности на стадии возникновения Эдипова комплекса. Это отражает медицинские исследования природы полового диморфизма, интер- и транссексуальности, из которых следует, что не всегда самоидентификация однозначна и не всегда она соответствует биологической природе человека; таким образом, нельзя утверждать, что саимоидентификация диктуется биологией. Вслед за Фрейдом теорию гендерной субъективности в рамках общей теории субъективности 5 (теории о субъекте как о «дивиде», т.е. множественном, лишенном единства субъекте) развивает Лакан, «обратив внимание на: а) лингвистические аспекты структуры бессознательного, б) показатели воображаемого в структуре субъективности. Соответственно индивид для него – это не анатомический/биологический гендерно-маркированный субъект Фрейда, а «говорящий субъект», проживающий жизнь на символическом уровне функционирования языка, социальных процессов и институтов»1 (курсив автора). В качестве поворотного момента в осознании своего «я» как гендерной структуры Лакан называет «стадию зеркала», когда, видя свое отражение в зеркале, ребенок, до того не имевший самоидентификации и представлявший себя как единое с матерью существо, осознает самостоятельность своего существования. Поскольку в данном случае субъект познания одновременно является и объектом познания, то, обращаясь к гегелевской терминологии, Лакан приходит к выводу, что субъект, полагая Я и полагая не-Я, объединяет внутри себя и то, и другое и, как следствие, не может обладать целостностью. В переносе на дихотомическое представление о гендерной идентичности это означает, что в субъекте, какой бы идентичностью он не обладал, изначально заложены и мужское, и женское. Исходя из символического понимания Фрейда и, в частности, символического понимания Эдипова комплекса, Лакан и гендерную идентичность соответственно рассматривает как символическую структуру, где самоидентификация осуществляется через апелляцию к символическим атрибутам пола. Согласно де Бестеги, Александр Кожев в своем прочтении Гегеля («Введение в чтение Гегеля. Лекции по «Феноменологии духа» Гегеля», 1939) определял желание как удовлетворение, формирующееся, с одной стороны, на основании нехватки субъекта или объекта и с другой стороны – ввиду утраты самобытности, или же самоощущения, или самосознания как личности. Таким 1 Жеребкина И. Субъективность и гендер: гендерная теория субъекта в современной философской антропологии. Уч. пос. – СПб.: Алетейя, 2007. – (Серия «Гендерные исследования»). – Стр. 85. 6 образом, подобное желание есть экзистенциальный тупик, поскольку истинное удовлетворение способен познать только Раб: окончательной целью – высшим счастьем, удовлетворением желания – понимается не «естественное состояние», как у Гегеля, а проекция «желания Другого», т.е. признания себя со стороны Другого. Лакан в своей теории желания сочетает кожевское противопоставление «Хозяин-Раб» и психоанализ Фрейда. Он считает, что в основе желания лежит отношение неэротической любви (agape) и на основании этого выстраивает этику отношения с Другим. В понятии Другого заключен абсолют, т.е. Другой абсолютно отдален от Эго (психического аппарата, сознания индивида). Желание у Лакана объединяет в себе два различных понятия, введенных Фрейдом: это желание (Wunsch) и влечение (Trieb). Согласно теории ошибочных действий и теории сублимации Фрейда, желание (Wunsch) – это бессознательный акт, т.к. определить его нельзя: если имеется желание, значит, нечто препятствует его выражению или реализации в том виде, в котором оно видится желающему. Следовательно, оно должно находить иное, косвенное проявление: так возникают сны, фантазмы, неврозы, психозы. В его переписке с Вильгельмом Флиссом 1895-1896 годов, часть которой получила название «Очерка психологии» («Entwurf einer Psychologie»)2, показано, что теория желания (Wunsch) неотделима от теории удовлетворения желания (Wunschbefriedigung), т.к. любое желание представляет собой стремление к удовлетворению. Отсюда возникает вопрос, каким образом можно удовлетворить желание и одна ли форма удовлетворения существует. Фрейд описывает две формы удовлетворения желания: первичную и вторичную (производную), которые тесно связаны со стадиями развития личности. Первичная форма удовлетворения желания представляет собой «принцип 2 Freud, S. Entwurf einer Psychologie. // Marie Bonaparte, Anna Freud, and Ernst Kris (Hg.). Aus den Anfängen der Psychoanalyse. Briefe an Wilhelm Fliess, Abhandlungen und Notizen aus den Jahren 1887-1902. – London: Imago, 1950. 7 удовольствия». Здесь происходит поиск непосредственного удовлетворения желания – именно поэтому она считается первичной, т.к. первой возникает хронологически (к примеру, состояние полного удовлетворения у младенца) и логически (эталоном искомого удовлетворения желания является след в памяти, оставленный состоянием удовлетворения). В реальности младенца существует полный баланс между потребностями и их удовлетворением, психическое напряжение равно нулю (точно так же и в состоянии смерти, где нет различия между субъектом и объектом). В подобном состоянии нет места желанию; появление его станет точкой отсчета, т.к. состояние баланса быстро утрачивается, картина мира переворачивается: начиная с простых физиологических потребностей, в жизнь прорывается реальность, вызывая соматические реакции (беспокойство, плач и т.п.). Последующее удовлетворение желания создает ощущение того, что весь мир создан для удовлетворения желания; тем самым складывается иллюзорная картина мира, порождающая затем капризы, злость и т.д. У взрослого человека такая картина мира обычно складывается во снах, фантазмах или создает галлюцинацию – желание, отстоящее от реальности и находящее удовлетворение в абстракции. Вторичная форма удовлетворения (Un-Lust, т.е. «не-удовольствие») представляет собой «принцип реальности», иначе – принцип наказания, так как реальность не предполагает удовольствия. Поиск её начинается тогда, когда ребенок понимает, что его желания не могут удовлетворяться мгновенно, и отказывается от галлюцинации. Лакан, проводя параллели с Гегелем, считает первичную форму удовлетворения желания принципом удовлетворения самосознания желающего. В интерпретации Кожева, сознание Раба формирует картину мира и таким образом пытается изменить мир. Когда галлюцинация превращается в работу, сознание Раба становится сознанием Хозяина. Таким образом осуществляется переход от бессознательного к сознательному, от галлюцинации к реальности. Это не означает отказ от желания, так как сны и фантазмы продолжают играть 8 роль первичного удовлетворения, но когда желание уже не позволяет желающему существовать в реальности, принимать желаемое, то начинаются проблемы и/или психозы. Фрейд не утверждает, что необходимо отказаться от желания, но считает, что его необходимо контролировать, т.к. в психике человека идет борьба противоположностей, провоцирующая неврозы и психозы. Лакан же в своей теории далее развивает диалектику желания и его удовлетворения. Если смотреть на эти процессы с позиций Гегеля, то диалектического решения проблемы удовлетворения желания не существует – в ходе этой борьбы создается человеческая культура. Лакан предлагает в качестве решения признание "символической реальности" – не подлинной и не воображаемой; таким образом, решением будет галлюцинация. Он сопоставляет препятствие (Hemmung) у Гегеля и понимание Фрейда реальности как препятствия, т.е. негативного поля, в котором в ходе постоянной борьбы и возможно стремление к компромиссу, заключающемуся в том, чтобы не поддаться желанию и в то же время не отказаться от него. Таким образом человек оказывается на грани между реальностью и препятствием, которые и формируют границу его идентичности. На другую ипостась желания, влечение (Trieb), у Фрейда можно обнаружить две точки зрения: в работах до 1920 года – и после того, как в 1920 году выходит его труд «По ту сторону принципа удовольствия». В работах 19101912гг. он различает подсознательные влечения Я (Ich-Triebe), влечения к самосохранению (Selbsterhaltungstriebe) и неосознанные сексуальные влечения (Sexualtriebe), которые в большей степени соответствуют тому, что под желанием понимает Лакан. Соответственно, влечения к самосохранению противопоставляются сексуальным влечениям, что можно обнаружить в работе 9 Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (1905)3, однако окончательно это было сформулировано в 1910г. в статье «Психогенное нарушение зрения в психоаналитическом восприятии» («Die psychogene Sehstörung in psychoanalytischer Auffassung»)4. В ней противополагаются потребность в сексуальном удовлетворении как потребность организма (Bedürfnis) наряду с такими соматическими потребностями, как питание, зрение, движение и пр., и влечения к самосохранению как неосознанное желание. После 1920 года им противопоставляются влечения жизни и влечения смерти. Изучая компульсивный невроз, садизм и мазохизм, Фрейд приходит к выводу, что ранее он заблуждался в том, что жизнь (неосознанно) стремится к сексуальному удовлетворению, и признает, что жизнь сосредоточена вокруг влечения, стремящегося к смерти, самоуничтожению, саморазрушению, отказу от жизни, поскольку считает, что тенденция к смерти заложена в живом организме изначально и стремление к ней свойственно ему также изначально. Таким образом, в его понимании желание, происходя из влечения к самосохранению, поначалу борется со смертью, в том числе посредством сексуальных влечений, но в итоге всё так или иначе заканчивается смертью (как возвратом к нулевой степени напряжения, нулевому уровню разницы потенциалов). В противовес этому Фрейд вводит понятие «нирваны», позаимствованное им в буддистской метафизике Шопенгауэра, как понятие об абсолютном удовольствии. Вследствие этого Фрейд признает, что желание бывает не только сексуальным, но и желанием смерти, или саморазрушения, избежать которого можно не временным удовлетворением, а только посредством полного устранения страдания, вызывающего желание, т.е. смертью. Лакан проводит границу между эротическим желанием и желанием обладания (как желанием разрушения, т.е. неосознанного стремления к смерти) и Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности. // Фрейд З. Психология бессознательного. – М.: Просвещение, 1990. 4 Freud, S. Die psychogene Sehstörung in psychoanalytischer Auffassung. // Freud, S. Gesammelte Werke (1893-1939). Schriften, Vorträge und Aufsätze zur Psychoanalyse. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://www.textlog.de/freud-psychoanalyse-psychogene-sehstoerung.html.) 3 10 приходит к выводу, что желание как стремление к чистому обладанию ведет в тупик – на основании того, что подлинное желание должно реализовываться в негативной реальности. В таком случае Раб реализует его, отказываясь от собственной чистоты. Однако поскольку Фрейд выявляет стремление к смерти – к негативной реальности за гранью негативной реальности, Лакан считает, что как желание признания это – сексуальное желание, которое превращает Раба в Хозяина, разрушающего мир в целях самоудовлетворения. Таким образом Лакан показывает, что стремление к разрушению Другого и стремление к разрушению себя неразрывно связаны, и называет это «историей любви». Это вполне укладывается в рамки определения, данного Кожевым, о том, что «любое желание – это желание желания Другого, обращенного на меня», и фрейдовской гипотезы о том, что любовь неразрывно связана с ненавистью, однако расходится с определением Другого у Фрейда как фигуры всегда вторичной и враждебной (сопротивляющейся). Диалектика желания Лакана идентифицирует субъект желания с самим желанием: в его понимании быть субъектом, т.е. быть человеком, - это быть субъектом желания. Желание он понимает как бессознательное стремление и, следовательно, считает, что оно осуществляет начальное структурирование всего мира5. Поскольку данное определение бессознательного желания подразумевает присущую ему динамику, то понимание структуры желания позволяет понять и человека как такового; однако поскольку желание бессознательно, его диалектику нельзя уподоблять гегелевской диалектике. Но при этом определение желания как «желания Другого» Лакан перенимает у Кожева. Во второй книге «Семинаров» («Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа») он отмечает, что «субъект познает себя не в осознании желания», так как за гранью его существует нечто иное, и поскольку факт признания осуществляется не на сознательном, а на бессознательном уровне, Лакан Ж. Семинары. Книга 2. «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954—1955). — М: Гнозис/Логос, 1999. 5 11 Лакан пытается дать определение тому, что может быть «иным»6. Это заставляет его вновь обратиться к прочтению «Феноменологии духа» и перенять оттуда следующую модель: если Другой представляет собой alter ego, Другой – это проекция собственного Я, и Другой – нечто противополагаемое Я, то Я в желании Другого желает самое себя. Так как Другой – лишь отражение Я, отражение моего желания, то желание Другого есть желание того, чтобы Другой признал моё желание. С точки зрения психосексуальной эволюции личности, показанной у Фрейда, это будет выглядеть следующим образом: желание, которое требует признания того, что существует [в желающем] изначально, представляет собой нарциссический процесс идентификации, и удовлетворение от подобной самоидентификации вытекает из заложенной в человеке склонности к нарциссизму. Такое желание в итоге стремится к тому, чтобы стерлось различие между Я и Другим. Вполне естественно, что при этом Лакан рассматривает желание Другого и с иной стороны: желание Другого может быть желанием непохожего, желанием того, чем Я не обладает, или же желанием того, чем Я не является, с тем, чтобы нечто присущее Другому стал частью внутренней структуры Я. Здесь желание Другого можно интерпретировать как стремление к иным формам, стремление понять нечто Иное, с чем Я находится в постоянной связи, однако которое для Я является недоступным. Подобное желание, по Лакану, структурирует культурную реальность возможности, человека и состоянием, всегда является состоянием обуславливающим потенциальной существование субъекта (впоследствии в четвертой книге «Семинаров» он будет говорить о том, что условием желания и является отсутствующий объект, и субъект существует, т.е. осознает себя субъектом желания, лишь обращаясь к этой нехватке7). Положение теории гендерно-маркированной субъективности Фрейда о том, что гендерные различия не являются свойством личности, присущим ей 6 7 Там же. Lacan, J. Le Séminaire. IV : La relation d'objet (1956-1957). Paris: Seuil, 1994. 12 изначально, а формируются в ходе развития личности на стадии возникновения Эдипова комплекса. Это отражает медицинские исследования природы полового диморфизма, интер- и транссексуальности, из которых следует, что не всегда самоидентификация однозначна и не всегда она соответствует биологической природе человека; таким образом, нельзя утверждать, что саимоидентификация диктуется биологией. Вслед за Фрейдом теорию гендерной субъективности в рамках общей теории субъективности (теории о субъекте как о «дивиде», т.е. множественном, лишенном единства субъекте) развивает Лакан, «обратив внимание на: а) лингвистические аспекты структуры бессознательного, б) показатели воображаемого в структуре субъективности. Соответственно индивид для него – это не анатомический/биологический гендерно-маркированный субъект Фрейда, а «говорящий субъект», проживающий жизнь на символическом уровне функционирования языка, социальных процессов и институтов»8 (курсив автора). В качестве поворотного момента в осознании своего «я» как гендерной структуры Лакан называет «стадию зеркала», когда, видя свое отражение в зеркале, ребенок, до того не имевший самоидентификации и представлявший себя как единое с матерью существо, осознает самостоятельность своего существования. Поскольку в данном случае субъект познания одновременно является и объектом познания, то, обращаясь к гегелевской терминологии, Лакан приходит к выводу, что субъект, полагая Я и полагая не-Я, объединяет внутри себя и то, и другое и, как следствие, не может обладать целостностью. В переносе на дихотомическое представление о гендерной идентичности это означает, что в субъекте, какой бы идентичностью он не обладал, изначально заложены и мужское, и женское.9 Исходя из символического понимания Фрейда и, в частности, символического понимания 8 Эдипова комплекса, Лакан и гендерную идентичность Жеребкина И. Субъективность и гендер: гендерная теория субъекта в современной философской антропологии. Уч. пос. – СПб.: Алетейя, 2007. – (Серия «Гендерные исследования»). – Стр. 85. 9 Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда. — М: Русское феноменологическое общество/Логос, 1997. 13 соответственно рассматривает как символическую структуру, где самоидентификация осуществляется через апелляцию к символическим атрибутам пола. Рассмотрение гендерной (само)идентификации субъекта предполагает как применение теории гендерной самоидентификации, так и теории желания. Впоследствии Джудит Батлер будет утверждать, что гендерная идентификация, поскольку она не является присущей субъекту изначально, формируется в результате различных гендерных практик. Оба означенных выше взгляда Лакана на желание как желания Другого не являются взаимоисключающими, а, напротив, логически дополняют друг друга, в особенности в ситуациях, когда субъекту необходимо постулировать свою (само)идентификацию в глазах общества – конкретного или абстрактного Другого. На наш взгляд, совмещение этих взглядов позволяет снять вопрос о том, что является первичным – идентичность или её реализация, поскольку допускает, что в своем стремлении выражать гендерную идентичность в гендерных практиках субъект не только стремится к тому, чтобы его идентичность была признана Другим, но и в процессе интеракции – в частности, коммуникации, – не существующей иначе, как в желании Другого, обретает иные, новые формы выражения, т.е. стремится к недоступной до интеракции форме признания собственной идентичности Другим и, соответственно, определенного рода нарциссической самоидентификации, которая должна совпасть с идентификацией уже существующей, стереть различие между самовосприятием и восприятием Я со стороны Другого. С медицинской точки зрения неоднозначность процесса обретения гендерной идентичности отражена в понятиях ядерной и краевой самоидентификации, где ядерная самоидентификация обозначает твердое раннее самоосознание, что можно сопоставить со «стадией зеркала», а краевая самоидентификация соответствует процессу формирования идентичности в ходе интеракции с Другим на протяжении всей жизни как процессу с заложенными в нем потенциально новыми формами осознания себя. В данной 14 связи неизбежно рассмотрение перформативного аспекта субъективности как компромисса, позволяющего описывать гендерную идентичность субъекта и её реализацию вне зависимости от способа её становления. Особую важность этот аспект приобретает в процессе коммуникации – формой интеракции с Другим, которая, как правило, сопровождает субъекта на протяжении всей жизни. 15 § 2. О понятии перформативного Понятие перформативного вводит в 1955г. в своих гарвардских лекциях под общим заглавием «Как совершать действия при помощи слов» основоположник теории речевых актов Джон Лэнгшо Остин. Данный термин был создан им в целях описания высказываний, в которых не только содержится констатация факта, но и путем произнесения которых уже само по себе производится некоторое действие. То, что тем самым Остин официально закрепил за речью способность совершать действие, способствовало тому, что данное понятие укоренилось не только в философии языка, но и в более широком философском контексте. Теория речевых актов является одним из направлений аналитической философии Остина. Её суть сводится к тому, что при употреблении определенных глаголов в первом лице высказывание утрачивает значение истинности или ложности и вместо этого само переходит в разряд действий – в данном случае, действий, совершаемых при помощи речи (к примеру: «Объявляю Вас мужем и женой», «Приветствую Вас, господин профессор», «Клянусь хранить молчание», «Умоляем Вас», «Настаиваю на этом» и пр.). Подобные глаголы Остин называет перформативными (англ. «performance» — действие, поступок, исполнение), а высказывания, их содержащие – речевыми актами. Выявление категории речевых актов входит в противоречие с традиционными позитивистскими представлениями о языке, согласно которым задача языка заключается в том, чтобы описывать реальность, а не создавать её. Согласно же теории речевых актов, язык является не проекцией реальности, а непосредственной её частью. Отметим, что Остин не первым сообщает о таком соотношении языка и реальности: немногим раньше него к такому же выводу приходит и Людвиг Виттгенштейн, путем погружения в изучение народного языка отказавшийся от своей первоначальной позиции рассмотрения языка как 16 проекции фактов («Логико-философский трактат», 1921)10 и приходит к тому, что язык не является констатацией фактов, а целиком состоит из т.н. «языковых игр», которые при этом являются «формой жизни» («Философские исследования», 1953)11. Сходные наблюдения делались Дэвидом Юмом и Эмилем Бенвенистом. В противовес критериям истинности и ложности высказывания Остин вводит критерии успешности и неуспешности (т.е. в действительности ли наше языковое поведение было способно изменить реальность). Впоследствии Остин сам нивелирует строгое различие между констативным и перформативным высказыванием тем, что вводит разделение констативных высказываний на локутивные, иллокутивные и перлокутивные акты – собственно высказывание, роль высказывания и следствие высказывания, что позволяет так или иначе определять степень воздействия на реальность и констативных речевых актов. Но этим же самым он стремится указать и на то, что «именно перформативное запускает некий механизм, «который в итоге дестабилизирует дихотомию понятийной схемы в целом»12. Дальнейшее развитие теория речевых актов получает у Джона Роджерса Сёрля, который утверждает, что речевой акт может быть не только прямым, но и косвенным – своеобразным эвфемизмом. Но в то же время действие, скрытое за подобным актом, в большей или меньшей степени очевидно и так же призвано произвести эффект, как и прямой речевой акт (ср.: «Немедленно уходите!», «Было бы лучше, если бы ты перестал спорить», «Стоит ли Вам здесь оставаться?», «Могу ли я пригласить вас на танец?»). Виттгенштейн Л. Логико-философский трактат. // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Составление, вступительная статья, примечания М. С. Козловой. Перевод с немецкого М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. – М.: «Гнозис», 1994. 11 Виттгенштейн Л. Философские исследования. – М.: АСТ, 2010. 12 Фишер-Лихте Э. «Эстетика перформативного», стр. 33 (цит. по: Mattil, F. «Aspekte einer performativen Ästhetik in der Neuen Musik». Essen: Folkwang-Hochschule (Diplomarbeit), 2008). 10 17 Позднее на основании этого Джон Роберт Росс и Анна Вежбицка сформулировали т.н. перформативную гипотезу, согласно которой, язык целиком состоит из речевых актов, поскольку все глаголы обладают потенциальной перформативностью (к примеру, я считаю, что собеседнику необходимо знать о том, что наш общий знакомый Х – обманщик, и сообщаю: «Х лжёт»; следствием этого в случае успешности данного речевого акта будет то, что собеседник прекратит общение с Х). Следовательно, использование языка должно создавать свою особую, своего рода «виртуальную» реальность, и язык в таком случае полностью утрачивает функцию фактологического отражения действительности. Однако ограничить подобные выводы можно, вспомнив выводы Зено Вендлера о том, что всё же существуют глаголы, которые не могут выступать в качестве перформативных (в частности, «лгать»)13. Описываемая в данных теориях дихотомия констатирующего и перформативного не только не оспаривает, но и, наоборот, подчеркивает способность перформативного ставить под сомнение дихотомические оппозиции вообще и, как следствие, находить новое возможное разрешение этих оппозиций. За счет подобной функции понятие перформативности было успешно заимствовано политической и культурной философией и рассмотрено в качестве одного из ключевых свойств субъекта в приложении к его идентичности – и, среди прочего, гендерной идентичности. Вендлер, З. Факты в языке. / Философия, логика, язык. Общ. ред. Д.П. Горского и В.В. Петрова. – М.: Прогресс, 1987. 13 18 § 3. Перформативность и гендерная идентичность субъекта В своей работе «Эстетика перформативного» известный немецкий театровед Эрика Фишер-Лихте пишет: «Результатом перформативности можно считать представления, иначе говоря: перформативность манифестирует и реализует себя в перформативных действиях, носящих характер представления»14. Поскольку Остин также понимал осуществление речевого акта как некоего рода ритуал, представление, то в этом контексте мы можем в числе его продолжателей назвать и Джудит Батлер, которая определяет процесс перформативного конструирования идентичности как процесс её воплощения, т.е. также своего рода представления или ритуала. Однако и до того, как понятие перформативного будет рассмотрено Батлер в применении к конструированию гендерной идентичности, многие исследователи также связывали идентичность с перформативностью. Сара Л. Кроули и Кендал Л. Броуд в статье «Конструирование пола и сексуальностей» («Сборник конструктивистских исследований», 2008) справедливо отмечают: «Если следовать сложившемуся в гуманитарных науках канону, то создаётся впечатление, что все постструктуралистские исследования сексуальностей начались с Мишеля Фуко, и что до Джудит Батлер никто не писал о перформативных аспектах гендера (в теориях и проблемах, разрабатываемых этими авторами, исследователи сексуальностей находят много общего). Оба эти предположения неверны»15. Под словом «сексуальности» исследователи понимают здесь спектр практик, которые осуществляются, интерпретируются и принимаются в качестве идентичностей в социуме на протяжении всей истории его развития; таким образом, это понятие включает в себя и постулирование и реализацию гендерной идентичности. 14 Фишер-Лихте Э. «Эстетика перформативного», стр. 41 (цит. по: Mattil, F. «Aspekte einer performativen Ästhetik in der Neuen Musik». Essen: Folkwang-Hochschule (Diplomarbeit), 2008). 15 Crawley, S. L., Broad, K. L. The Construction of Sex and Sexualities. / J.A. Holstein & J.F. Gubrium (Eds.). Handbook of Constructionist Research, pp.545-566. New York: The Guilford Press, 2008. / Пер. М. Дмитриевой, под ред. Д. Воронцова. // «Гендерные исследования», № 20-21. – Харьков: ХЦГИ, 2010. 19 Кроули и Броуд среди различных направлений их изучения, таких как социология гендера, особенно выделяют конструкционистские социологические теории, в рамках которых многие ученые предлагали использовать перформативные подходы для исследования гендерной определённости и которые наряду с феминистскими теориями привели к так называемому «лингвистическому повороту». Эрвинг Гоффман (иногда: Ирвинг Гофман) в работе «Представление себя другим в повседневной жизни» (1959)16 акцентирует, что общество в целом и каждый отдельный его член в частности стремятся управлять производимым ими впечатлением. Его работа базируется на представлении о том, что подходом к саморепрезентации субъекта должен быть «подход театрального представления, а следующие из него принципы суть принципы драматургические»17, и отмечает, что «исполнитель должен ответственно подходить к выбору выразительных или экспрессивных средств своих действий»18. Вследствие того, что наше исследование является психолингвистическим, мы не можем остановиться лишь на сознательных актах и не учитывать при этом бессознательные проявления представления себя другим, которые как раз и имеют место в повседневной жизни. Дальнейший шаг в этом направлении предпринимает Гарольд Гарфинкель. Этнометодология как интердисциплинарная наука о путях создания обычными людьми стабильного социального мира посредством обыденных высказываний и действий находится в тесной связи как с социологией, так и с лингвистикой. Гарфинкель в своем основополагающем труде «Исследования по этнометодологии» (1967)19, выводит методологический арсенал культурных событий, посредством которых в межличностном взаимодействии Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. – М.: КАНОН-пресс-Ц, 2000. Там же, стр. 29. 18 Там же, стр. 151. 19 Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. – СПб.: Питер, 2007. 16 17 20 представляются свидетельства права на существование в той или иной гендерной роли. Ключевым его постулатом является то, что «видимуюизъяснимую… половую принадлежность создают практики членов общества»20. Рассматривая в главе, посвященной феномену транссексуальности, управление транссексуальным переходом как частный случай управления впечатлением в ходе постоянно возникающих ситуаций межличностного взаимодействия, он пишет, что, на первый взгляд, «феномен перехода… соответствует описанной Гоффманом работе по созданию впечатления в определенных социальных кругах», однако отмечает, что соответствие это лишь поверхностное. Он обращает внимание на то, что освоение жизненных обстоятельств в случае перехода осуществляется путем манипулирования этими обстоятельствами как структурой релевантностей – в отличие от Гоффмана, который рассматривает релевантные жизненные ситуации лишь как эпизодическую структуру. При этом субъект осуществляет работу, направленную на демонстрирование в практических ситуациях той половой принадлежности, которая в любом случае оставалась бы явно самотождественной. Здесь он формулирует центральный, на его взгляд, вопрос при рассмотрении поведения человека в подобных жизненных ситуациях: «Как я представляю эти факты или как, по моему мнению, представляет их любой другой человек?»21 С точки зрения языка представляет интерес, что в качестве (социологических) средств, в данном случае средств осуществления перехода как критической ситуации постулирования и репрезентации собственной гендерной идентичности, он указывает ряд риторических и собственно лингвистических приемов, таких как: опущение; эвфемизм; намеки; общие фразы, безличные предложения и ссылки; уклонение от темы разговора или предоставления определенной информации; буквальную интерпретацию вопросов; предоставление собеседнику возможности самому ответить на заданный им вопрос; выбор максимально нейтральной (или типичной) стратегии ведения разговора, ответов на вопросы, 20 21 Там же, стр. 188. Там же, стр. 182. 21 требующих наименьших предварительное объяснений; планирование сообщение ответов на ложных сведений; потенциальные вопросы, импровизация; при этом – устойчивое «исправление» собеседника в ситуациях, допускающих, пусть даже теоретически, двусмысленность или альтернативную трактовку, не соответствующую постулируемой идентичности; настойчивость в том, чтобы собеседник правильно понял высказывание; поиск неверного подтекста атрибутов, в высказываниях имеющих «естественный»); для пресечение собеседника; говорящего попыток умышленное особое подчеркивание значение самостоятельной (например, интерпретации сказанного собеседником, и др. В своем анализе практик демонстрирования половой принадлежности в повседневной деятельности Гарфинкель отмечает, «что и как… половая принадлежность реализуется посредством речи и поведения как непрерывных процессов практического опознавания, которые в отдельных и конкретных случаях осуществляются естественным путем, с использованием членами общества «видимого, но не замечаемого» фона обыденных событий, процессов»22 (курсив автора). Вследствие того, что перформативность подразумевает речевые акты – и, следовательно, речевое поведение в целом – как составную часть реального поведения, мы можем говорить о том, что с этих пор закрепляется важнейшая роль языковых действий в конструировании гендерной идентичности в восприятии Другого, обращенном на нас. Однако эти работы по-прежнему остаются в области понимания перформативного как ритуализированного представления. Это же подтверждается и исследованием Эстер Ньютон («На сцене – Мамаша: травестирование женщин в Америке», 1972)23, где поэтапно рассматривается создание женского образа и тем самым подчеркивается не детерминированное биологически конструирование определенной половой идентичности. 22 23 Там же, стр. 186. Newton, E. Mother Camp: Female Impersonators in America. Englewood Cleffs, NJ: Prentice Hall, 1972. 22 Продолжая данное направление исследований, Джон Ганьон и Уильям Саймон в работе «Сексуальное поведение: социальные истоки человеческой сексуальности» (1973)24 уже рассматривают гендерную идентичность как конструкт и применяют к сексуальности понятие социальных сценариев. Как следствие, они выдвигают гипотезу о том, что половая идентичность человека существует в форме сценария (англ. scripted)25, т.е. не как биологического свойства, а как форм поведения, которыми располагает субъект в рамках социума, в котором существуют свои понятия уместности. Это позволило противопоставить конструктивистский подход эссенциалистскому. В то же время, выступивший («Гомосексуальная с роль: позиций новый эссенциализма взгляд», 1998)26 Фредерик Уитэм предполагает, что определенному поведению, т.е. к принятию субъектом некоей роли или вхождению в определенную субкультуру, предшествует базовая ориентация. Стивен Эпштейн, призывая в своем труде «Гей-политика, этническая идентичность: границы социального конструкционизма» (1978) осмысливать сексуальности за конструктивизма, пределами пишет: «Ни упрощенной строгий оппозиции эссенциализма конструкционизм, ни и строгий эссенциализм не способны объяснить, что значит быть»27. Обе этих точки зрения в действительности не противоречат друг другу, если при их рассмотрении сочетать аспекты теории желания как желания Другого с приведенным выше обоснованием роли перформативного и в частности 24 Gagnon, J.H. & Simon, W. Sexual Conduct: The Social Sources of Human Sexuality. New Brunswick, NJ: AldineTransaction, 2005 (воспроизводит издание 1973г.). 25 Crawley, S. L., Broad, K. L. The Construction of Sex and Sexualities. / J.A. Holstein & J.F. Gubrium (Eds.). Handbook of Constructionist Research, pp.545-566. New York: The Guilford Press, 2008. / Пер. М. Дмитриевой, под ред. Д. Воронцова. // «Гендерные исследования», № 20-21. – Харьков: ХЦГИ, 2010. 26 Whitam, F.L. The Homosexual Role: A Reconsideration. // Nardi, P.M. & Schneider, B.E. (Eds.). Social Perspectives in Lesbian And Gay Studies: A Reader. London: Routledge, 1998, pp.77-83. 27 Epstein, S. Gay Politics, Ethnic Identity: The Limits Of Social Constructionism. // Nardi, P.M. & Schneider, B.E. (Eds.). Social Perspectives in Lesbian And Gay Studies: A Reader. London: Routledge, 1998, pp.134-159 (воспроизводит издание 1987г.). Цит. по: Crawley, S. L., Broad, K. L. The Construction of Sex and Sexualities. / J.A. Holstein & J.F. Gubrium (Eds.). Handbook of Constructionist Research, pp.545-566. New York: The Guilford Press, 2008. / Пер. М. Дмитриевой, под ред. Д. Воронцова. // «Гендерные исследования», № 20-21. – Харьков: ХЦГИ, 2010. 23 речевых актов в конструировании идентичности субъекта. Поскольку субъект, согласно Лакану, осознает себя лишь как субъект желания, а желание в том числе есть желание Другого, то следовательно, частью самоидентификации субъекта является то, что он осознает себя как объект желания Другого. Из этого очевидно, что, обладая уже сформированным представлением о себе либо даже пока не имея такового, для полноты картины идентичности субъекту необходима интеракция с Другим, необходимо осознать себя посредством восприятия Другого. При этом, согласно приведенным выше представлениям о перформативности, это восприятие формируется под непосредственным влиянием действий субъекта, в том числе – его речевого поведения. Это находит отражение в одной из последующих работ Гоффмана, где он переносит положения теории желания и теории (гендерно-маркированной) субъективности Лакана на языковое поведение, отталкиваясь от того, что часть идентичности Я выявляется лишь посредством стороннего отражения: сам Гоффман называет это «отраженным Я» (англ. looking-glass self – «Рамочный анализ», 1974)28. Исходя из этого, он приписывает «Я» внешнюю перспективу и утверждает, что идентичность Я не только не является противоположностью Другого, но, напротив – тем, что познается во взаимодействии между Я и Другим. Стоит отметить, что схожие предположения высказывали также Гумбольдт, который приписывал подобные отражающие свойства диалогу, т.е. непосредственной форме речевой интеракции, и Левинас, который присваивал задачу реакции, или отражения, самому собеседнику. В ходе дальнейшего развития мысли рассмотрение ролевых моделей половых идентичностей происходит в рамках структурного фундаментализма, основоположником которого является Талкот Парсонс, где воспроизведение той или иной существующей в обществе и усвоенной субъектом модели интерпретируется как его желание занять свое место в структуре социума, при Гоффман Э. Рамочный анализ. // Хрестоматия по современной западной социологии второй половины XX века. Под ред. Г.Е. Зборовского. – Екатеринбург, 1996. 28 24 этом половые роли рассматриваются как основной различительный признак, на базе которого строится социальная, а затем и политическая дифференциация. В частности, в том же русле усвоение половых ролей будет трактоваться и Симоной де Бовуар. Мишель Фуко в «Истории сексуальности» (1976-1984) оспаривает попытки превратить половую принадлежность в базовую характеристику человека.29 Он отмечает, что таким образом сексуальность и идентичность оказываются неразрывно, «шаблонно» связаны друг с другом и категория пола из разряда частной и формальной переходит в разряд категории универсальной, определяющей всю дальнейшую социализацию человека в обществе; тем самым сексуальность становится одним из элементов властных (иерархических, управляющих) общественных отношений, однако так было не всегда. Данный вывод приводит к рассмотрению гендера и сексуальности как политических категорий. Ирина Жеребкина отмечает, что «решающее значение для этой теоретической переориентации сыграли 1) теории гендера Терезы де Лауретис (гендер как репрезентация) и 2) теории перформативного гендера Дж. Батлер (гендерные дифференциации являются артикуляцией повторяемых и социально санкционированных перформансов)»30. В 1988г. Джудит Батлер в своей статье «Перформативные акты и структура гендера: эссе в области феноменологии и теории феминизма»31 переносит понятие перформативного на поиски изначально присущей или же возникающей половой идентичности. В фокусе её работ находится вопрос о том, является ли пол свойством личности или же образом жизни. Двумя годами позже, в книге «Гендерное беспокойство» (1990)32, она отрицает биологическую природу пола, предшествующую его социальной реализации («гендеризации»). Батлер фокусируется на понятии гендера как социального Фуко М. Забота о себе. История сексуальности.— Киев: Дух и Литера, 1998, т. 3. Жеребкина И. Субъективность и гендер: гендерная теория субъекта в современной философской антропологии. Уч. пос. – СПб.: Алетейя, 2007. – (Серия «Гендерные исследования»). - Стр. 236. 31 Butler, J. Performative Acts and Gender Constitution: An Essay in Phenomenology and Feminist Theory. // Huxley , M & Witts, N. (Eds.). The Twentieth-Century Performance Reader. 2nd ed. London: Routledge, 1996. 32 Батлер Дж. Гендерное беспокойство. // Антология гендерной теории. Сост. Е. Гапова, А. Усманова. – Минск: Пропилеи, 2000. – Стр. 297-346. 29 30 25 конструкта, который, в продолжение театрализованной риторики Остина, создается посредством совершения и под влиянием ритуализированных перформативных действий и, таким образом, не существует вне определенной социокультурной среды и в особенности её отношений власти (в частности, «гетеросексуального закона»). При этом существование гендера как категории и существование конкретных гендерных практик оказывается взаимообусловленным. Согласно её мнению, половые практики, реализуясь, обретают вид оппозиции категорий «мужского» и «женского» и тем самым выходят за рамки конкретного социокультурного контекста, формируя нормативные для данного общества половые роли. Данные роли постепенно обособляются от конкретных практик и обретают автономное значение естественных категорий. Перформативная гендерная субъективизация, по её мнению, происходит через «цитирование» установленных обществом норм, т.е. определенных отношений власти. Способность (или неспособность) «цитировать» сложившиеся нормы и определяет социализацию отдельного субъекта.33 Тем самым она абсолютизирует перформативность речевых актов в отношении гендерной идентичности, утверждая, что «язык не является внешним средством или инструментом, в который я вливаю себя и из которого я собираю отражение этого себя»34, но, напротив, является средством формирования «себя». Однако, как было нами показано выше при анализе теории речевых актов и её развития, абсолютизировать их роль не представляется возможным; с другой стороны, как мы увидели из рассмотрения теорий гендерно-маркированной субъективности и теорий желания, равно возможны в реальности как самоидентификация, самоидентификация, предшествующая формирующаяся перформативным в результате актам, так и совершения Ушакин С.А. Поле пола. – Вильнюс: ЕГУ, М.: ООО «Вариант», 2007. – Стр. 77. Butler J. Bodies that matter: On the Discursive Limits of “Sex”. New York & London: Routledge, 1993, стр. 166. Цит. по: Жеребкина И. Субъективность и гендер: гендерная теория субъекта в современной философской антропологии. Уч. пос. – СПб.: Алетейя, 2007. – (Серия «Гендерные исследования»). – Стр. 254. 33 34 26 перформативных актов. Это, в том числе, допускает, что идентичность, присущая субъекту до совершения перформативного акта и восприятия данного акта Другим, может претерпеть изменения под влиянием реакции Другого. Сергей Ушакин («Поле пола», 2007) отмечает, что данная проблема, как проблема межличностного взаимодействия, имеет и вербальную сторону, поскольку в гендерной идентичности субъекта сочетаются «два фактора – отображающая («репрезентативная»), символическая, неявная, скрытая и/или скрываемая природа пола, с одной стороны, и дискурсивный, или речевой, способ его – пола – проявления, с другой»35. Следовательно, для реализации гендерной идентичности необходимо прибегать к различного рода практикам как способам её проявления. Среди них одной из важнейших является языковая гендерная практика. Однако здесь можно возразить Ушакину в том, что речевой способ проявления пола противопоставляется отображению природы пола. Возвращаясь к тому, что Остин и его последователи показали отсутствие четких (при этом всё же существующих) границ между перформативными и констативными речевыми актами, и суммируя это с выводами предшествующего абзаца, мы можем утверждать, что посредством речевых действий осуществляется как конструирование, так и отображение гендерной самоидентификации. Однако важным отличием будет являться то, что данные речевые действия более не носят характер ритуализованного представления, целью которого является обретение места в структуре общества, а представляют собой репрезентацию уже реализованной или еще только реализуемой (существующей в интенциях говорящего как намерение, как обретение опыта, как гипотеза, как эксперимент, но еще не как устойчивая самоидентификация) гендерной идентификации. 35 Ушакин С.А. Поле пола. – Вильнюс: ЕГУ, М.: ООО «Вариант», 2007. – Стр. 43. 27 § 4. Субъект и идентичность в языке. Перформативный подход в языковой репрезентации В «Философских исследованиях» Виттгенштейн, связывая язык с понятием «формы жизни», полагает субъект и его контекст как укорененное в языке явление. При том, что Карл Бюлер даже с лингвистической точки зрения отмечает невербальные альтернативы, представляется очевидным, насколько важную роль в формировании субъективности и идентичности играют язык и языковое поведение. Эмиль Бенвенист в работе «О субъективности в языке» (1958) пишет следующее: «Именно в языке и посредством языка человек становится субъектом, поскольку лишь язык основан на реальности – реальности, которая есть реальность существования, концепт эго»36. В своей теории языковой субъективности Бенвенист, как видно из приведенной цитаты, определяет существование субъекта исключительно его языковым поведением. Язык, существующий столько же, сколько существует субъект (или же наоборот), позволяет говорящему осуществить процесс субъективизации, присвоив себе в речевом акте отведенное ему в языке место, обозначенное местоимением первого лица единственного числа «я». «Я» у Бенвениста является шифтером (термин «шифтер» введен О. Есперсеном в 1922г. в труде «Язык, его природа, развитие и происхождение»). Шифтер – иначе: индикативный символ – сочетает в себе понятия символа (коим является языковой знак) и индекса (т.е. указания). Местоимение «я» как языковой знак обозначает определенный объект (автора высказывания), «но в то же время «я» указывает на говорящего и реально связано с его высказыванием, поэтому является индексом»37. В данной модели, что важно, субъективизация осуществляется исключительно за счет языковых средств, и в ней нет места для 36 Benveniste, È. De la subjectivité dans le langage. // Benveniste, È. Problèmes de linguistique générale. Paris : Gallimard, 1966, 1, p. 258-266. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://latina.phil2.unifreiburg.de/raible/Lehre/2006/Materialien/Benveniste.pdf.) 37 http://ru.wikipedia.org/wiki/Шифтер (онлайн-версия в доступе на 17.04.2012). 28 позиции и функций Другого. Однако, как отмечал Бенджамин Уорф при формулировке гипотезы лингвистической относительности, «было установлено, что основа языковой системы любого языка (иными словами, грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза»38. Таким образом, в процессе субъективизации конкретный говорящий для утверждения собственного Я присваивает себе формы речи, предоставленные ему в распоряжение абстрактным Другим – создателем языка, его лексического фонда, грамматической структуры. Жак Лакан, разрабатывая свою концепцию субъективности в языке как систему отношений субъекта и языка, опирается на положение Фердинанда де Соссюра о языковом знаке как символе и делает акцент на символической природе данного шифтера как языкового знака. Символ для Лакана, как уже было сказано, является определяющим в структуре субъекта и его существования в социуме: «Та важнейшая часть опыта человека, которая как раз и представляет собой, собственно говоря, опыт субъекта, та, благодаря которой субъект этот и существует, лежит в плоскости возникновения символа»39. Поскольку функция языка понимается социума40, как порождение субъекта, являющегося понимается Лаканом как социализация атрибутом овладение языком. Лакановский символ заложен в бессознательном субъекта. В структуре бессознательного язык является актуальным дискурсом (в фукианском понимании дискурса как некоего способа или совокупности правил организации речевой деятельности). Таким образом, процесс овладения языком является процессом овладения дискурсом – как описывает это Колотаев, Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Новое в лингвистике. М.: «Иностранная литература», 1960. - Вып. 1. С. 174175. 39 Лакан Ж. Семинары. Книга 2: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). – М.: Гнозис/Логос, 1999. - Стр. 312. 40 Колотаев В. Лингвистическая теория субъективности Э. Бенвениста и Ж. Лакана и эстетика Дж. Торнаторе. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://kogni.narod.ru/kolot9.htm.) 38 29 «процесс, в котором сам человек является предметом преобразования»41. Он же пишет: «Детерминированность бессознательного дискурсом формируется в контексте реальных отношений с Другим, которому изначально принадлежит язык и от которого зависит удовлетворение желаний субъекта»42. Таким образом, если у Бенвениста субъект оказывается порожден языком, то у Лакана он порожден речью, иначе – коммуникативной деятельностью человека. Это согласуется с положением, выведенным в результате развития теории речевых актов: языковое поведение играет ведущую роль при формировании идентичности. Если в качестве одной из категорий идентичности обосабливать гендерную идентичность, то представляется возможным выявить, что с точки зрения языка это проявляется в гендерных категориях и гендерных практиках. Швейцарский языковед Эва Вюсс в статье «Язык, субъект и идентичность. К анализу письменных гендерных практик на примере любовных писем ХХ века» (2002)43 отмечает, что, помимо собственно языкового поведения, последние включают в себя и такие элементы, как имя, голос, почерк и тело. Она также отмечает, что наряду со свойственными субъекту гендерными практиками в определенных ситуациях возникает маскировка. Исходя из позиций психолингвистики, мы считаем, что маскировку также следует рассматривать как гендерную практику, поскольку как механизм табуирования она основывается на тех же выделяемых субъектом аспектах, что и эксплицитная их практика. Эва Вюсс подробно рассматривает то, как гендерная идентичность находит свое эксплицитное языковое выражение, в особенности – на письме. Важность языкового поведения она обосновывает тем, что в устной и письменной Там же. Там же. 43 Wyss, E. L. Sprache, Subjekt und Identität. Zur Analyse der schriftlichen Genderpraxis am Beispiel von Liebesbriefen aus dem 20. Jahrhundert. // Faschingbauer, T. (Hg.). Neuere Ergebnisse der Empirischen Genderforschung. Olms (Germanistische Linguistik Bd. 167-168), S. 176-206, 2002. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://www.evawyss.ch/_pdf_publikationen/wy_02_lb_genderident.pdf.) 41 42 30 речевой деятельности происходит репрезентация собственного. (В конце предыдущего раздела мы привели философские обоснования того, что перформативность речевых действий в данном ключе следует понимать как репрезентацию.) Рассматривая теории, связывающие языковую субъективность как с шифтером «я», т.е. с речью от первого лица, которые положили начало рассмотрению субъективности как самовыражения экспрессивного, аффективного и оценочного, она ссылается на модель языка как органона К. Бюлера, описанную им в работе «Теория языка. Репрезентативная функция языка» (1934). Согласно ей, аспект языкового выражения как выражения собственного в высказывании указывает на обращенную вовне перспективу Я. Противопоставленной ей внешней перспективой, позицией Другого, является перспектива Ты, т.е. приложение знака к другому Я.44 Развитие модель Бюлера получает в семиотической модели коммуникативных функций Романа Якобсона, который отмечает, что языковая составляющая Я находит свое выражение в экспрессии («Лингвистика и поэтика», 1960)45. Далее Эрнст Кассирер («Философия символических форм», 1964), анализируя выразительные средства языка, приходит к выводу, что репрезентация Я может осуществляться множеством различных способов: «Поэтому формирование понятия «Я» не привязано к местоимению, но происходит так же активно и через другие сферы, например через существительные и глаголы. Глагол открывает особые возможности для выражения тончайшей детализации и нюансировки чувства «Я», поскольку в глаголе происходит чрезвычайно своеобразное взаимопроникновение объективного понимания процесса и субъективного понимания действия и поскольку в этом смысле глаголы, по выражению китайских грамматистов, принципиально отличаются от имен как «живые слова» от «мертвых слов»»46. Вводя понятие «живых слов», Кассирер акцентирует внимание на значении действия для формирования языковой Бюлер К. Теория языка: Репрезентативная функция языка. – М.: Прогресс, 1993. – (Серия «Языковеды мира».) Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика. // Якобсон Р.О. Работы по поэтике. – М.: Прогресс, 1987. – (Серия «Языковеды мира».) 46 Кассирер Э. Философия символических форм. – М. – СПб.: Университетская книга, 2002, в 3тт. - Т.1, стр. 135. 44 45 31 картины субъективности. Так, не ссылаясь на Остина, он также говорит о перформативной стороне языковой репрезентации субъекта. Сопоставление перспективы Я и перспективы Ты дает в языке противопоставление субъекта Другому. Если принять во внимание освещенный у Якобсона и Кассирера аспект экспрессивности, то можно сделать вывод о том, что от первого лица, т.е. в перспективе Я, находит перформативное выражение некое переживание субъекта. Юрген Хабермас («Теория коммуникативного действия», 1981) отмечает: «Не всегда бросаются в глаза обе стороны данного процесса, так как в констативных и регулятивных речевых актах намерения говорящего не находят явного выражения. Это возможно, несмотря на ассимиляцию убеждений и обязательств с эмоциональными переживаниями, поскольку акт высказывания сам по себе считается актом самовыражения, т.е. достаточным показателем намерения говорящего выразить переживание… Только в ситуациях особой речевой выразительности эта составляющая находит свое непосредственное выражение»47. С точки зрения психолингвистики важно, что, согласно этому, осуществление субъектом речевого акта связано не только с языковыми средствами выражения, но и с его ситуационными установками и психологическим состоянием в целом. Следовательно, намерение осуществить речевой акт следует также рассматривать как репрезентацию; к этому выводу приходит Джон Сёрль в своей работе «Интенциональность: Очерк философии сознания» (1991)48. Habermas, J. Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt a.M.: Suhrkamp Verlag, 1981. – 2 Bd. – Bd. 1, S. 105 ff. Цит. по: Wyss, E. L. Sprache, Subjekt und Identität. Zur Analyse der schriftlichen Genderpraxis am Beispiel von Liebesbriefen aus dem 20. Jahrhundert. // Faschingbauer, T. (Hg.). Neuere Ergebnisse der Empirischen Genderforschung. Olms (Germanistische Linguistik Bd. 167-168), S. 176-206, 2002. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://www.evawyss.ch/_pdf_publikationen/wy_02_lb_genderident.pdf.) 48 Searle, J.R. Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. 47 32 Заключение Сопоставив философские и психоаналитические предпосылки к возникновению гипотезы о гендерных практиках в языке, нам удалось показать, что данные практики являются необходимой и неотъемлемой частью процесса обретения субъектом идентичности. С одной стороны, они являются репрезентативным выражением уже имеющихся у субъекта идентификационных представлений; с другой стороны – процесс идентификации не обязан на этом заканчиваться, и сам процесс коммуникации способен оказать дальнейшее влияние на идентификацию субъекта. Подводя итог анализу гендерных репрезентативных практик в языке, Эва Вюсс отмечает следующее: «В вопросе идентичности язык обретает статус вспомогательного средства, при помощи которого человек: - осуществляет речевую деятельность, - посредством языка выражает в процессе общения свое индивидуальное состояние или другие психические аспекты, - посредством языка выражает (личную или стороннюю) перспективу, - посредством языка выражает эмпатию, - использует в процессе устной или письменной коммуникации такие средства, как голос, имя, почерк и подпись»49. К этому остается только добавить, что Вюсс в своем исследовании опирается только на письменные репрезентативности речевые речевой акты; деятельности структуру в же целом, гендерной а также психолингвистическую характеристику данной репрезентации еще предстоит определить. Современные медицинские исследования природы пола и половой 49 Wyss, E. L. Sprache, Subjekt und Identität. Zur Analyse der schriftlichen Genderpraxis am Beispiel von Liebesbriefen aus dem 20. Jahrhundert. // Faschingbauer, T. (Hg.). Neuere Ergebnisse der Empirischen Genderforschung. Olms (Germanistische Linguistik Bd. 167-168), S. 176-206, 2002. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://www.evawyss.ch/_pdf_publikationen/wy_02_lb_genderident.pdf.) 33 самоидентификации подтверждают сделанные нами философские выводы о неодномоментности идентификационных процессов в становлении гендерной идентичности субъекта и оставляют пространство исследованиям роли коммуникации в её формировании и репрезентации. Проведенный нами анализ позволил обозначить самоидентификации психологические посредством языка, механизмы что позволяет гендерной установить психолингвистические закономерности в исследуемой нами области языковых практик трансгендерных субъектов. 34 Список литературы Батлер Дж. Гендерное беспокойство. // Антология гендерной теории. Сост. Е. Гапова, А. Усманова. – Минск: Пропилеи, 2000. – Стр. 297-346. Бюлер К. Теория языка: Репрезентативная функция языка. – М.: Прогресс, 1993. – (Серия «Языковеды мира».) Вендлер З. Факты в языке. / Философия, логика, язык. Общ. ред. Д.П. Горского и В.В. Петрова. – М.: Прогресс, 1987. Виттгенштейн Л. Логико-философский трактат. // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. Составление, вступительная статья, примечания М. С. Козловой. Перевод с немецкого М. С. Козловой и Ю. А. Асеева. – М.: «Гнозис», 1994. Виттгенштейн Л. Философские исследования. – М.: АСТ, 2010. Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. – СПб.: Питер, 2007. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. – М.: КАНОНпресс-Ц, 2000. Гоффман Э. Рамочный анализ. // Хрестоматия по современной западной социологии второй половины XX века. Под ред. Г.Е. Зборовского. – Екатеринбург, 1996. Де Бестеги М. Тема желания: от Кожева до Левинаса». Цикл лекций (13-22 марта 2012г., Институт философии РАН) Де Лауретис Т. Риторика насилия. Рассмотрение репрезентации и гендера. / Антология гендерной теории. Сост. Е. Гапова, А. Усманова. – Минск: Пропилеи, 2000. – Стр. 347-372. Жеребкина И. Субъективность и гендер: гендерная теория субъекта в современной философской антропологии. Уч. пос. – СПб.: Алетейя, 2007. – (Серия «Гендерные исследования»). 35 Кассирер Э. Философия символических форм. – М. – СПб.: Университетская книга, 2002, в 3тт. Кожев А. Введение в чтение гегеля. Лекции по «Феноменологии духа» Гегеля. – СПб.: Наука, 2003. Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном или судьба разума после Фрейда. — М: Русское феноменологическое общество/Логос, 1997. Лакан Ж. Семинары. Книга 2: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55). — М.: Гнозис/Логос, 1999. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов. // Остин Дж. Избранное. – М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века. — М.: Аграф, 1997. Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Новое в лингвистике. – М.: «Иностранная литература», 1960. - Вып. 1. С. 174-175. Ушакин С.А. Поле пола. – Вильнюс: ЕГУ, М.: ООО «Вариант», 2007. Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности. // Фрейд З. Психология бессознательного. – М.: Просвещение, 1990. Фуко М. Забота о себе. История сексуальности.— Киев: Дух и Литера, 1998. Якобсон Р.О. Лингвистика и поэтика. // Якобсон Р.О. Работы по поэтике. – М.: Прогресс, 1987. – (Серия «Языковеды мира».) Butler, J. Performative Acts and Gender Constitution: An Essay in Phenomenology and Feminist Theory. // Huxley , M & Witts, N. (Eds.). The Twentieth-Century Performance Reader. 2nd ed. London: Routledge, 1996. Crawley, S. L., Broad, K. L. The Construction of Sex and Sexualities. / J.A. Holstein & J.F. Gubrium (Eds.). Handbook of Constructionist Research, pp.545-566. New York: The Guilford Press, 2008. / Пер. М. Дмитриевой, под ред. Д. Воронцова. // «Гендерные исследования», № 20-21. – Харьков: ХЦГИ, 2010. 36 Epstein, S. Gay Politics, Ethnic Identity: The Limits Of Social Constructionism. // Nardi, P.M. & Schneider, B.E. (Eds.). Social Perspectives in Lesbian And Gay Studies: A Reader. London: Routledge, 1998, pp.134-159. Freud, S. Entwurf einer Psychologie. // Marie Bonaparte, Anna Freud, and Ernst Kris (Hg.). Aus den Anfängen der Psychoanalyse. Briefe an Wilhelm Fliess, Abhandlungen und Notizen aus den Jahren 1887-1902. – London: Imago, 1950. Gagnon, J.H. & Simon, W. Sexual Conduct: The Social Sources of Human Sexuality. New Brunswick, NJ: AldineTransaction, 2005 (воспроизводит издание 1973г.). Habermas, J. Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt a.M.: Suhrkamp Verlag, 1981. – 2 Bd. Lacan, J. Le Séminaire. IV : La relation d'objet (1956-1957). Paris: Seuil, 1994. Mattil, F. «Aspekte einer performativen Ästhetik in der Neuen Musik». Essen: Folkwang-Hochschule (Diplomarbeit), 2008. Newton, E. Mother Camp: Female Impersonators in America. Englewood Cleffs, NJ: Prentice Hall, 1972. Searle, J.R. Intentionality: An Essay in the Philosophy of Mind. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. Whitam, F.L. The Homosexual Role: A Reconsideration. // Nardi, P.M. & Schneider, B.E. (Eds.). Social Perspectives in Lesbian And Gay Studies: A Reader. London: Routledge, 1998, pp.77-83. Интернет-источники: Колотаев В. Лингвистическая теория субъективности Э. Бенвениста и Ж. Лакана и эстетика Дж. Торнаторе. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://kogni.narod.ru/kolot9.htm.) Benveniste, È. De la subjectivité dans le langage. // Benveniste, È. Problèmes de linguistique générale. Paris : Gallimard, 1966, 1, p. 258-266. (Онлайн-версия в 37 доступе на 17.04.2012: http://latina.phil2.uni- freiburg.de/raible/Lehre/2006/Materialien/Benveniste.pdf.) Freud, S. Die psychogene Sehstörung in psychoanalytischer Auffassung. // Freud S. Gesammelte Werke Psychoanalyse. (1893-1939). Schriften, (Онлайн-версия в Vorträge доступе und Aufsätze на zur 17.04.2012: http://www.textlog.de/freud-psychoanalyse-psychogene-sehstoerung.html.) Wyss, E. L. Sprache, Subjekt und Identität. Zur Analyse der schriftlichen Genderpraxis am Beispiel von Liebesbriefen aus dem 20. Jahrhundert. // Faschingbauer, T. (Hg.). Neuere Ergebnisse der Empirischen Genderforschung. Olms (Germanistische Linguistik Bd. 167-168), S. 176-206, 2002. (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012: http://www.evawyss.ch/_pdf_publikationen/wy_02_lb_genderident.pdf.) http://ru.wikipedia.org/wiki/Шифтер (Онлайн-версия в доступе на 17.04.2012.) 38
