традиции жанра семейного романа в «белой гвардии

Джиоева А. Т.
аспирант
ТРАДИЦИИ ЖАНРА СЕМЕЙНОГО РОМАНА В «БЕЛОЙ
ГВАРДИИ» М. БУЛГАКОВА
Проблема жанра, жанрового синтеза становится одной из
приоритетных проблем современного литературоведения. Исследователей
привлекают как вопросы понимания самой категории жанра, жанровой
типологии, так и принципы жанрового деления, разграничения между
жанрами. Наиболее примечателен в этом контексте жанр семейного романа,
становление и развитие которого в отечественной словесности имеет
достаточно длительную историю (от Тургенева, Толстого, СалтыковаЩедрина до Горького, Кочетова, Аксенова, Улицкой и др.). Опираясь на
сложившуюся академическую традицию, вслед за А. А. Богдановым, мы
понимаем под семейным романом «эпос частной жизни», форма которой –
семья [1, 307-310]. Принципиальное свойство семейного романа как жанра
литературы – исключительная сосредоточенность писателя на структуре
семейного быта и межличностных связей в этой сфере. Отсюда – важной
жанровой особенностью семейного романа становится «замкнутостью» и
«сужение» рамок происходящего до одной-двух семей. Ключевые признаки
семейного романа выделены А. Г. Татьяниной: принципиальность
«домашнего» семейного идеала»; «создание особого коллективного героя –
семьи» [8, 51]; а кроме того, семейный роман, по мнению
исследовательницы, дает «решение проблемы существования семьи как <...>
института» [8, 51].
Особенностью жанра семейного романа в русской литературе является
также то, что прозаики не ограничиваются в рамках повествования только
изображением круга узкосемейных отношений. Напротив, они стремятся
показать через частное и автобиографическое закономерное и типическое в
жизни всего общества или целого поколения.
Общеизвестно, что в начале XX в. личная драма М. А. Булгакова и его
большой семьи фактически становится сюжетной основой романа «Белая
гвардия», в котором прозаик рассказывает о драматических событиях
Гражданской войны, разворачивающихся в Киеве зимой 1918-1919 гг. В
романе писатель рассуждает о войне и мире, о вражде человеческой и
вечных, непреходящих ценностях – «семье, где только и можно укрыться от
ужасов окружающего хаоса» [2, 37]. И хотя центральной темой романа
становится историческая катастрофа, Булгаков соединяет личное и
социально-историческое, «малую» историю семьи с «большим» врменем
(М.М. Бахтин), демонстрируя непосредственную связанность частных судеб
с судьбами России. Примечательно, что в романе М. Булгакова одним из
ключевых принципов предстает именно пушкинский принцип изображения
исторических событий через судьбы отдельных персонажей. Не случайно
повествование начинается с рассказа о смерти матери. Смерть
хранительницы дома, домашнего очага знаменует катастрофу семейную
(справедливости ради, заметим, что описанием похорон матери, также
символизирующих крушение мира, открывается роман Пастернака «Доктор
Живаго»; по мнению О. Ю. Осьмухиной, однако, «роман Пастернака
открывается провозглашением “вечной памяти” матери Юрия Живаго,
метафорически реализующим одну из главных тем произведения –
преодоление смерти» [5, 116]). У Булгакова, по сути, преломляется тот же
мотив. Смерть матери заглавных героев происходит весной, в мае: «Когда
отпевали мать, был май, вишнёвые деревья и акации наглухо залепили
стрельчатые окна» [2, 15]. Весна в фольклорной традиции символизирует
возрождение, обновление, и, действительно, распада семьи в романе не
случится.
Подчеркнем, что смерть матери порождает растерянность героев,
первоначально не понимающих, как им существовать в мире, где утрачена
аксиологическая доминанта, основа их бытия. В то же время с темой смерти
непосредственно взаимосвязана ещё одна традиционная тема русской
литературы – родительского наставления (достаточно вспомнить «Мёртвые
души» Н. В. Гоголя, «Капитанскую дочку» А. С. Пушкина и др.): «...Мать…
уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей, молвила:
Дружно… живите» [2, 17].
Подобный зачин романа обретает символический характер прощания с
гармонией, покоем; в повествование вводится мотив прощания с прошлым.
Ощущение осиротелости и беспомощности героев, будто потерявших
генетическую связь с прошлым, усиливает их беззащитность перед
наступающей с севера вьюгой (в литературоведении, заметим, неоднократно
указывалось на важность пейзажных зарисовок в архитектонике романа).
Однако, спасительным пристанищем для персонажей становится Дом, а
хранительницей его – Елена Турбина (Тальберг), фактически замещающая
умершую мать. Именно благодаря сохранению Дома, семейных ценностей,
Турбины оказываются в постоянном окружении близких друзей и знакомых.
Сюда приезжает из Житомира Лариоси, сюда же прибывают Мышлаевский,
Шервинский, Карась. Примечательно, что в доме Турбинных отсутствует
Тальберг, муж Елены, трусливо бросивший жену в прифронтовом городе.
Хранительницей этого гостеприимного, уютного дома, его традиций
становится Елена, сестра Турбиных. В нем «мебель старого и красного
бархата, и кровати с блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и
малиновые, с соколом на руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV,
нежащимся на берегу шелкового озера в райском саду, ковры турецкие с
чудными завитушками на восточном поле, бронзовая лампа под абажуром,
лучшие на свете шкафы с книгами, золоченые чашки, серебро, портьеры» [2,
56]. Именно в этом доме прошло детство и юность Турбиных, которые
теперь принимают новую жизнь, но при этом сохраняют главное – семью,
друзей. Примечателен эпизод, когда Алексей Турбин с надеждой спрашивает
у священника: «Может, кончится все это когда-нибудь? Дальше-то лучше
будет?» [2, 445]. Главное, в чем уверены Турбины, что они не покинут свой
Дом, то малое пространство, которое символизирует для них семью, друзей,
преемственность поколений, генетическую память.
Образ Дома в романе, таким образом, становится основополагающей
ценностью, главной приметой рушащегося и исчезающего мира. На наш
взгляд, квартира Турбиных олицетворяет гармонию мира, подвергающегося
жесточайшим историческим катаклизмам. И в этом смысле Дом выступает в
романе не просто как место физического обитания, но как своеобразная
вселенная, мир, концентрирующийся вокруг печки – источника тепла, не
только физического, но и метафизического: «Много лет до смерти, в доме №
13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила
Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как
часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский
Плотник», часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей и
разноцветный парафин горел на зелёных ветвях» [2, 45]. Знаменательно, что
печка в доме, к тому же, служит своеобразной домашней «летописью», где
запечатлеваются житейские события, которые «в финале выйдут за пределы
обыденности и приобретут черты метафизические» [3, 22-26]. Основными
свойствами Дома в романе Булгакова, таким образом, являются тепло и свет,
причем последний противопоставлен мраку, царящему за окнами квартиры:
«сильно и весело загорелись турбинские окна» [2, 67].
Турбинскому дому с его теплом, светом, уютом противопоставлен дом
Василисы, нижнего соседа Турбинных, мраком и холодом: «…в нижнем
этаже (на улицу – первый, во двор под верандой Турбиных – подвальный)
засветился слабенькими жёлтенькими огнями инженер и трус, буржуй и
несимпатичный, Василий Иванович Лисович…» [2, 112]. Местонахождение
этой квартиры – подвальный этаж – становится своеобразным символом
антидома (В. Я. Пропп), пронизанного зловещей тишиной, мраком, сыростью
и холодом: «В этот ночной час в нижней квартире домохозяина, инженера
Василия Ивановича Лисовича, была полная тишина. Проклинаемая костлявая
и ревнивая Ванда глубоко спала во тьме спаленки прохладной и сырой
квартиры…» [2, 156]. Или: «Через десять минут полная тьма была в
квартире. Василиса спал рядом с женой в сырой спальне» [2, 212]. Или: «В
одиннадцать часов вечера Ванда принесла из кухни самовар и всюду в
квартире потушила свет. Лампочка, висящая над столом в одном из гнёзд
трёхгнёздной люстры, источала с неполно накалённых нитей тусклый
красноватый свет» [2, 232]. И не случайно, что это наполненное
мифологическими аллюзиями описание пронизано авторской иронией.
Жильцы подвальной квартиры даже внешне напоминают обитателей царства
мёртвых: «Василиса всмотрелся в кривой стан жены, в жёлтые волосы,
костлявые локти и сухие ноги» [2, 234].
Таким образом, Дом в романе представляет собой и топос, и символ. Это
Дом-мир, «опирающийся на традиционные и незыблемые нравственные,
духовные и культурные ценности, которые выступают в качестве жизненных
ориентиров в турбинском мире» [4, 68-71]. М. А. Булгаков философски
завершает повествование: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и
мор. Меч исчезнет. А вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не
останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так
почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?..» [2, 458].
В заключение заметим, что тема семьи нашедшая преломление в романе
М. А. Булгакова, как основы человеческой жизни, «самостояния» личности,
воплощения родовой целостности, транслирующейся во времени, становится
одной из наиболее устойчивых в отечественной словесности на протяжении
XX–начала ХХI вв. Русские прозаики изображают человека в тесных
родовых связях, семейной истории, погруженной в историю «большого
времени». Это касается эпических полотен М. Шолохова («Тихий Дон»),
романов М. Булгакова («Белая гвардия»), М. Горького («Дело
Артамоновых»), В. Кочетова («Журбины»), Ф. Абрамова («Братья и сестры»,
«Пелагея», «Алька»), Г. Маркова («Строговы»), А. Иванова («Вечный зов») и
др. При этом доминирующим становится изображение истории рода, семьи,
семейного быта, нравов, демонстрация через частное и автобиографическое в
жизни одной семьи закономерного и типического в жизни всего общества
или целого поколения.
Список литературы
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
Богданов А. Н. Литературные роды и виды // Теория литературы в связи с проблемами эстетики. М.:
Просвещение. 1970. С. 307–310.
Булгаков М. А. Собрание сочинений: в 4 т. / Вступ. ст. и коммент. Б. Соколова. М.: Худ. лит., 2004.
Т. 1. 511 с.
Гуткина, Н. Д. Русская история как «известный порядок вещей»: щедринские традиции в «Белой
гвардии» М. Булгакова // Рус. словесность. М., 1998. № 1. С. 22-26.
Кулабухова М. А. Традиции А. С. Пушкина в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» // К Пушкину
сквозь время и пространство. Белгород, 2000. C. 68-71
Осьмухина О. Ю. Скромное обаяние эпохи. «Зеленый шатер» Людмилы Улицкой // Вопросы
литературы. 2012. № 3. С. 108-119.
Лакшин В. Я. Булгакиада. М.: Правда, 1987. 210 с.
Лакшин В. Я. О прозе Михаила Булгакова и о нем самом // Булгаков М. Избранная проза. М., 1966.
С. 16.
Татьянина А. Г. Проза молодого Толстого и проблема семейного романа : дис. ... канд. филол. наук.
М., 2000. 214 с.