Второе пришествие, или Диета по аюрведе

Анатолий Сударев
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ,
или ДИЕТА ПО АЮРВЕДЕ
Современная трагедия в двух действиях
Действующие лица:
ШИША, ему пятьдесят
ВЕТРИЛОВ, те же пятьдесят
ВЕТРИЛОВА, лет сорока восьми
САША, зять Ветриловых, лет тридцати
ЛАРИСА, дочь Ветриловых, Сашина жена, слегка за двадцать
ДАША, прислуга, молодая женщина
МИЛИЦИОНЕР
Действие первое
Год 2003. Время года неопределенное: то ли весна, то ли осень, это не играет никакой
роли. Вечер. Дом на Рублевском шоссе. Столовая. Стол сервирован на две персоны.
Ведущая вверх деревянная лесенка. В кресле сидит Ветрилова с ноутбуком на коленях.
Одета по-домашнему: спортивные брюки и майка. Просигналил ее мобильник.
ВЕТРИЛОВА (в трубку): Да пошел ты! (ее внимание вновь переключается на ноутбук.)
Нервно входит Ветрилов. На нем строгий деловой костюм: темный пиджак, светлые
брюки, галстук.
ВЕТРИЛОВ (взволнованно): Он тебе не звонил?
ВЕТРИЛОВА (помедлив, безучастно): Кто?
ВЕТРИЛОВ: Шиша.
ВЕТРИЛОВА (вся в ноутбуке): Какая шиша?
ВЕТРИЛОВ: Коля Шишов. Или ты забыла такого?
ВЕТРИЛОВА (так словно ее осенило, впервые отрываясь взглядом от ноутбука): Но…
разве его тогда не расстреляли?
ВЕТРИЛОВ: Похоже, что так.
ВЕТРИЛОВА: Странно…
ВЕТРИЛОВ: Что «странно»?
ВЕТРИЛОВА: Но ведь его должны были расстрелять.
ВЕТРИЛОВ: Значит, не «должны» и не «были»… Он нагрянул вчера вечером к моей
матери. Живой и невредимый. И та назвала ему наши адреса. Телефоны. Он сказал ей,
что сразу поедет в Москву. Представляешь? ( Говорит и одновременно поднимается
лесенкой.) Они встречались вчера вечером. Не думаю, что он мог ринуться в Москву,
глядя на ночь. Скорее всего, каким-нибудь утренним… На восемь, на девять. Это значит, 1
в пять-шесть вечера в Москве. Еще надо добраться от вокзала. Если мои расчеты верны,
он должен быть вот-вот (Исчезает в помещении наверху.)
ВЕТРИЛОВА: А она не могла опознаться?
ВЕТРИЛОВ (его голос из помещения): Что ты сказала?
ВЕТРИЛОВА: Спросила. Твоя мама не могла опознаться? Столько времени прошло.
ВЕТРИЛОВ: Но он же назвал себя.
ВЕТРИЛОВА: Самозванец.
ВЕТРИЛОВ: О чем ты, Таня? К чему ему это самозванство? Человек, осужденный за измену
Родине. Кому интересно быть таким самозванцем?
ВЕТРИЛОВА: Разве он был осужден не как террорист?
ВЕТРИЛОВ: Тогда даже такого слова, как террорист, редко кто слышал… То были
целомудренные времена… В каком-то, разумеется, смысле.
Ветрилова сидит, задумавшись. Входит Даша.
ДАША (в двери): Извините. Ужин готов. Можно приносить?
ВЕТРИЛОВА: Д-да… Или нет. Подожди. Послушай, Даша, ты не могла бы сегодня чуточку
задержаться? Дело в том, что…. Вполне вероятно, что подъедет еще один человек, и ты
можешь пригодиться.
ДАША: Хорошо, Татьяна Сергеевна… Он тоже вегетарианец?
ВЕТРИЛОВА. Н-нет, не думаю. Скорее, наоборот. Но это не значит, что для него надо чтото специально готовить. Обойдется… Как твой малыш?
ДАША: Спасибо. Уже поправляется. Утром уходила – улыбался.
ВЕТРИЛОВА: Ну вот! Я же тебе говорила… Мы еще не уверены, что этот… третий приедет.
Подожди еще максимум часик. Договорились? И с ужином тоже.
ДАША: Хорошо, Татьяна Сергеевна.
Даша исчезает за дверью. На лестничной площадке появляется Ветрилов, переоделся в
домашнее: куртка, брюки. Спускается лесенкой.
ВЕТРИЛОВА: А что еще она сказала, кроме того, что Шиша собирается к нам?
ВЕТРИЛОВ: Связь была плохая, я не все сумел, а у меня совещание. Единственное, что
смог разобрать, что он веселый и с бородой.
ВЕТРИЛОВА: Веселый? И с бородой?
ВЕТРИЛОВ: Да. Веселый и с бородой. Так мне сказала мама… По последнему опросу я
опережаю Киселярского всего на два и восемь десятых процента, что отнюдь не есть
хорошо (Берет в руки пульт, видимо, желая включить телевизор.)
ВЕТРИЛОВА: Тебе надо посмотреть что-то конкретное?
ВЕТРИЛОВ: Нет. Просто… (Расстается с пультом, так и не включив телевизор.)
ВЕТРИЛОВА: Ты говоришь, она дала ему наши телефоны. Тогда странно, отчего он не
позвонил.
ВЕТРИЛОВ: Ты, кажется, забыла, что собой представляет Шиша. Он предпочитает
снимать штаны через голову. Точнее, предпочитал... Не думаю, что он сильно изменился…
Одно успокаивает, что этим, якобы, независимым опросам давно никто не придает
никакого значения. Хотя все же это дурной сигнал.
ВЕТРИЛОВА: Все это выглядит очень странным. Его внезапное воскресение. Его
молчание… Допустим, это действительно он. Как ты думаешь, что он от нас хочет?
ВЕТРИЛОВ (неуверенно): Мы были друзьями.
ВЕТРИЛОВА: «Друзьями»!.. Слишком сильно сказано. Жили в одном доме.
2
ВЕТРИЛОВ: Да нет, Таня. Ты, может, в самом деле – просто жила с ним в одном доме. А мы
с ним были друзьями. Да, совершенно разными. С разной подноготной, воспитанием.
Стартовые возможности по жизни разные. Но… был какой-то период, когда мы с ним
были… что называется, не разлей водой.
ВЕТРИЛОВА: Меня лично он только раздражал.
ВЕТРИЛОВ: Ну, это… скажи кому-то другому. Ты ему нравилась… Даже более того. Чего
он и не скрывал, наоборот… И ты хочешь мне сказать, что тебя это раздражало? Не смеши
меня.
ВЕТРИЛОВА: Я в более широком аспекте… Не люблю… бестолковых несдержанных людей.
Живущих только эмоциями. Не задумывающихся о будущем. Он как раз из этого ряда.
ВЕТРИЛОВ: Ну, да… В этом я могу с тобой согласиться. О будущем он не задумывался.
Иначе бы не вляпался в эту…омерзительную историю.
ВЕТРИЛОВА: Не знаю, что с ним стало, но прежде… Временами выглядел откровенным
хулиганом.
ВЕТРИЛОВ: «Откровенным» - да, но «хулиганом»?.. По-моему, тут ты хватила лишку.
Скорее, Робин Гудом… Или Соловьем-Разбойником. Я все-таки сделаю один звоночек.
Это очень важно (Достает мобильник, производит необходимые манипуляции. Пока
Ветрилов будет общаться по телефону, Ветрилова, задумчивая, поднимется лесенкой.) Да,
Валера. Ну, что? Ты уже в курсе? И что ты на это скажешь? Разрыв сокращается, и это
сигнал тревоги всем нам. Тебе в первую очередь. Давай признаемся, - почили на лаврах и
расслабились. Надо наращивать, Валера. Наращивать, наращивать. Впереди еще две
недели. Мы не должны допускать, чтобы какой-то паршивый Киселярский… Этот гопник…
Выскочивший как черт из табакерки. Кусал нас за пятки.
Входит крупный, физически крепко сколоченный человек. С обветренным лицом, с
довольно густой, седой, плохо ухоженной бородой. На нем грубый брезентовый
длиннополый плащ, такие обычно носят рыбаки, когда они сидят, склонившись над
лункой, или грибники в прохладную, дождливую погоду. С парой двух внушительного
размера оленьих рогов.
ВЕТРИЛОВ (продолжает говорить по телефону, не замечая вошедшего): Ладно, не
оправдывайся, а засучи рукава. Завтра у меня, ты знаешь, встреча с избирателями.
Постарайтесь как можно больше народу. В прошлый раз пришло, я насчитал, максимум
десятка три. В этом и корень наших проблем. Массовости нам, Валера, не хватает.
Массовости. И телевизионщиков тоже. Побольше.
Человек приставляет рога к голове, издает звук, напоминающий звериную утробную
отрыжку. Ветрилов резко оборачивается, с испугом смотрит на человека.
ЧЕЛОВЕК (наступает на Ветрилова и притворяясь страшным): Идет коза рогатая…
ВЕТРИЛОВ: Шиша?.. Ты?
ШИША (замечает вышедшую на лестничную площадку Ветрилову и обращаясь уже к ней,
в прежней манере): За малыми ребятами.
ВЕТРИЛОВ: Хватит дурачиться (В телефон.) Отбой, Валера. Попозже поговорим.
ШИША (убирая рога с головы): ЗдорОво живете, господа хорошие! (Низко кланяется и
опять не своим голосом, играя.) Бьет вам челом беглый подлый холопишка ваш
Николашка. Сын Петров. Он же Шиша. Он же , стало быть, Шишов. Чай, еще не забыли
такого? Помилосердствуете? Батогами шкуру рвать не будете?
ВЕТРИЛОВ: Не будем, не будем. Оставь ты это…
3
ШИША (Ветриловой): ЗдорОво, свет Татьяна.
ВЕТРИЛОВА (помедлив, не выказывая какой-то радости, наоборот, она заметно
напряжена): Здравствуй… Шиша.
ШИША: Чего ты там? Как кура на насесте. Спускайся к нам, бедным людишкам. Снизойди,
барыня. Прояви такую милость.
Ветрилова, успела переодеться в более нарядное, на ней сейчас туника и лосины,
неторопливо спускается лесенкой.
ШИША (кладет на стол оба рога): Вам. На память. От крайнего холодного севера. Привет
из Яр-Саля.
Ветрилов убирает рога со стола на сиденье близстоящего стула.
ШИША: Ты с ними поосторожнее. Это рога марала, между прочим. Ценная вещь.
Специально для вас отбирал. Можно выручить по десять кусков за штуку. Мне, пока я к
вам добирался, предлагали. Еле отбоярился.
ВЕТРИЛОВА (она к этому моменту уже спустилась): Просвети. Яр-Саль это что?
ШИША: Это поселок, Таня, такой. Вроде бы, городского типа. Но только «типа».
Километров двести от Салехарда. Я там живу. С женой, с детьми... У вас сколько?
ВЕТРИЛОВ. Что?
ШИША: Детей.
ВЕТРИЛОВА: Только одна.
ШИША: Никудышные же вы, однако, производители. У меня их пятеро… Правда, двух из
них, очки вам втирать не стану, - еще до меня.
ВЕТРИЛОВ: А как ты прошел? Сюда. В дом. Почему мне не доложили?
ШИША: А кто тебе должен докладывать?
ВЕТРИЛОВ: Сторож… Охранник.
ШИША: А я через забор. К дому подхожу. Смотрю – КПП. Не люблю КПП. А забор, я
заметил, у вас дырявый… Мне вообще – по жизни – всегда больше как-то заборы
нравились.
Зазвонил телефон у Ветриловой. Ветрилова отходит с телефоном в сторону. Говорит по
телефону, стараясь это делать как можно тише. Ее речь невозможно разобрать.
ШИША (также переходя на шепот, чтобы не мешать Ветриловой): А можно мне?
(Показывает на свой плащ.)
ВЕТРИЛОВ: Да, конечно.
Шиша снимает плащ. Под ним довольно экстравагантного покроя камзол с пристегнутым
шлемом - балаклавой, яркими крупными пуговицами. Еще на нем джинсы, а на ногах
грубоватые, зато, кажется, еще не ношеные ботинки на липучках.
ШИША (видимо, заметив удивленный взгляд Ветрилова, показывает на камзол.) Это я у
паренька одного. В одном купе ехали. На кухлянку променял. Это, говорит, сейчас у вас тут
последний писк.
ВЕТРИЛОВ: Н-не знаю, не замечал. Может, и писк, но это явно молодежное. Тебе не к
лицу.
ШИША: Иди ты! Удивить вас хотел. Тогда я тоже сыму.
4
ВЕТРИЛОВ: Да, так будет лучше.
ВЕТРИЛОВА (повышая голос, в трубку): Ваша проблема это ваше обременение. Я уже не
единожды вам об этом говорила, но вы не хотите меня слушать. Избавьтесь от
обременения, и все сразу станет на свои места.
ШИША: Это кого ж она хочет… избавлять? Она в акушерки что ли заделалась?
ВЕТРИЛОВ: Да нет. Риелтором.
ШИША: Кем?
ВЕТРИЛОВ: Ты не знаешь?... Ну, да… Потом объясню.
ВЕТРИЛОВА (продолжая говорить по телефону): Да. Именно это я и хочу вам внушить.
Поговорите с вашим бывшим. Он создает впечатление вполне адекватного человека.
Найдите с ним общий язык, приложите усилия, и тогда проблема максимально
упростится.
ШИША (к этому моменту он снял камзол и остался в одной рубашке): А штаны эти
(показывает на джинсы) я в Ленинграде. На Сытном рынке. С рук купил. Подешевле. И
бутсы. Примерял, - вроде, хорошо, а они, оказывается, жмут… заразы.
ВЕТРИЛОВА (убирая телефон): Извините… (На плащ.) Можно, я это вынесу?
ШИША: Можно, Таня. Можно. Тебе все можно.
ВЕТРИЛОВА (берет плащ одними кончиками пальцев, видимо, боясь испачкаться): У тебя
там, кажется, что-то есть. В кармане. Нужно?
ШИША: Выбрось. Это я по дороге к вам купил пирожки у какой-то бабульки. Только
откусил, а они, оказывается, с тухлятинкой.
Ветрилова, брезгливо морщась, выходит за дверь с плащом.
ВЕТРИЛОВ: Мы еще не ужинали. Специально дожидаемся тебя.
ШИША: Неужели? Меня дожидались?
ВЕТРИЛОВ: Да. Мать предупредила меня…
ШИША: Да. Она молодец. Что соленый огурец. Никогда не подумаешь, что ей уже под
восемьдесят. И меня сразу признала. Вспомнила, как я кастрюлями вашими гремел.
ВЕТРИЛОВ: Да? Почему ты ими гремел?
ШИША: Ну, было дело. Каюсь. Ты же помнишь, как у нас… Шесть ртов. Случалось, на одной
картошке с хлебом сидели. К вам спущусь и в кастрюли… мимоходом, пока никто не
видит. «Что там у них?». Дождусь, когда вы за стол и… «Коленька, а ты чего там, как
казанская сиротка? Садись с нами». А мне только этого и надо!
Возвращается Ветрилова.
ВЕТРИЛОВ: Как там… с ужином?
ВЕТРИЛОВА: Сейчас будет (Шише.) Хочу предупредить.
ШИША: Валяй. Предупреждай.
ВЕТРИЛОВА: Ужин у нас…не совсем обычный.
ШИША: А какой?
ВЕТРИЛОВ (с улыбкой): Мы уже с полгода как диетические.
ВЕТРИЛОВА (строго): А можно посерьезнее?
ВЕТРИЛОВ (убирая улыбку): Танюша, я абсолютно серьезен (Шише.) Я ел все подряд, без
разбора, и получил проблемы с желудком. Стоило переключиться на диету, - проблемы,
как рукой сняло.
5
ВЕТРИЛОВА (чувствуется, что для нее это важно): Здоровый желудок, разумеется,
хорошо, но это еще не самое главное. Диета по аюрведе, помимо прочего, помогает
очищению души.
ШИША: Это ты серьезно?
ВЕТРИЛОВ: У НАС… это серьезно.
ВЕТРИЛОВА: Жаль все-таки, ты заранее нас не предупредил. Мы бы специально что-то
приготовили для тебя.
ШИША: Да ладно вам! К чему весь этот головняк на пустом месте? Мало других
проблем? Очищаться так очищаться. Буду есть, что и вы.
ВЕТРИЛОВА: Хорошо, тогда я передам нашей прислуге, чтобы подавала (Уходит дверью.)
ШИША: «Прислуге!» (Проводив Ветрилову взглядом.) Чудеса… А Татьяна почти не
меняется... Ну, если пополнела только. И то не намного. Или это все тоже …ваша… диета?
ВЕТРИЛОВ (доверительно, более тихим голосом): Ладно тебе. Не заморачивайся ты этой
диетой. Между нами, - это Танина причуда. Она ведь не может просто так. То и дело чтонибудь придумает. А я не хочу ее раздражать. Ем все, что подают. Как видишь, пока не
умер. Зато у себя в офисе все это компенсирую. Даже с лихвой… Только это между нами.
ШИША: Забито, Костя. Только через мой труп… А курнуть здесь ваша диета не запрещает?
ВЕТРИЛОВ: Ты знаешь… Вообще-то, нежелательно. Тане это не понравится. Но тебе, так
уж и быть...
ШИША: Ничего, я потерплю. Главное, чтобы Таня…
ВЕТРИЛОВ: Что еще интересного ты услышал от мамы?
ШИША: Интересного?.. Подсказала мне, где похоронили мою мать.
ВЕТРИЛОВ: Да, надо отдать ей должное. Я говорю про маму. Она приняла живое участие в
погребении тети Нюры. Ведь твой брат уже и сам тогда был еле живой, а сестры вообще
куда-то бесследно пропали. Только уже потом объявились.
ШИША: А ты, я знаю, отвалил на это денег, хотя в то время еще и не был таким богатеем,
как сейчас.
ВЕТРИЛОВ: Ну, далеко не такой уж я и сейчас… Все, как ты знаешь, относительно.
Возвращается Ветрилова.
ВЕТРИЛОВА: Все готово. Сейчас будем ужинать (Шише.) Не хочешь умыться с дороги?
ШИША: Не только умыться, но и прогуляться в одно место.
ВЕТРИЛОВА: Подойди сюда, я тебе покажу (Отворяет дверь и показывает подошедшему
Шише.) Так… Потом сразу направо. Увидишь. Там будет дверь, по рисунку все поймешь.
ШИША: Найду, Танюша! Уж если в тундре не плутаю, то и в таких хоромах, как у вас
(Уходит за дверь.)
ВЕТРИЛОВА (проводив Шишу взглядом, закрыв дверь): Что-нибудь узнал?
ВЕТРИЛОВ: О чем? Что тебя больше всего интересует? Почему его, как собирались, не
расстреляли?
ВЕТРИЛОВА: Зачем он объявился в Москве?
ВЕТРИЛОВ: Нет, пока ничего не говорил, а я не спросил… Почему не предположить, что
захотелось повидаться с нами?
ВЕТРИЛОВА: Предположить можно. Но почему не хотелось раньше?
ВЕТРИЛОВ: Что ты так волнуешься? Давай потерпим немного. Мы о нем пока ничего
практически не знаем. Кроме того, что живет в тундре. У него семья. Пятеро детей, из
которых двое не от него. Пара рюмок хорошего вина…
ВЕТРИЛОВА: Чего-нибудь покрепче.
ВЕТРИЛОВ: Да, ты права (Идет к бару, открывает его.)
6
Ветрилова сидит, задумавшись. Входит Даша. Сервирует стол, добавляя еще один прибор,
замечает лежащие на стуле рога.
ДАША: Ой! А это что?
ВЕТРИЛОВА: Рога марала, Дашенька.
ВЕТРИЛОВ: Да, будешь плохо готовить, мы тебя этим забодаем.
ВЕТРИЛОВА: Шуточки у тебя… Пожалуйста, унеси. Здесь им не место.
ДАША: А ужин?
ВЕТРИЛОВА: Да. Конечно. Как обычно.
ДАША: А ваш гость?
ВЕТРИЛОВА: Как я и сказала: ничего не выдумывай. Будет есть наравне со всеми. Что у нас
на сегодня?
ДАША: Для вас морковные котлеты. Для Константина Олеговича гречка с кабачками.
Запеченный картофель. И по фруктовому салату.
ВЕТРИЛОВА: Ну, вот и хорошо.
ДАША: Если он с дороги, может, еще предложить ему супу? Я уже на всякий случай
разогрела.
ВЕТРИЛОВА: Что ж… Хорошо, я предложу.
Даша уходит, уносит рога.
ВЕТРИЛОВ: Вот!.. Надеюсь, Глен Вольф его вполне устроит. Двенадцать лет выдержки.
ВЕТРИЛОВА: До чего же он изменился! На улице бы встретила, - ни за чтоб не узнала.
ВЕТРИЛОВ: Да… Что же ты хочешь? Мы тоже, между прочим, изменились. Уверяю тебя. С
восьмидесятого-то года. Ой-ей-ей. Изменились не только мы… Изменилось все, что
окружало нас. Смена строя, направлений, ритма. Пульс бьется уже по-иному. Седина в
бороду, бес в ребро. Подумать страшно.
Возвращается Шиша.
ШИША: Чего тебе страшно?
ВЕТРИЛОВ: Так… Вообще. Я о жизни.
ШИША: А я смотрю… Все ж на широкую ногу вы, ребятки живете. Палаты у вас… Хоть и
скромничаете. Откуда дровишки?
ВЕТРИЛОВ: Я скоро пятнадцать лет, как в строительном бизнесе. Отсюда, как видишь, и
дровишки.
ШИША: Послушайте… У вас не найдется для меня чего-нибудь… на ноги? Уж очень эти
бутсы на мне жмут. Хоть волком вой.
ВЕТРИЛОВА: Можно предложить Костины тапочки. Какой у тебя размер?
ШИША: Не помню. Большой.
ВЕТРИЛОВА: Я сейчас (Поднимается лесенкой, потом исчезает в помещении, которое,
по-видимому, служит спальной комнатой.)
ШИША (проводив Ветрилову взглядом): А Сытный другой.
ВЕТРИЛОВ: Что ты говоришь?
ШИША: Я говорю, Сытный не тот. Каким я его помню, когда меня брали. Вся
Петроградская… Центр. Подметено. Заасфальтировано. Наряднее стало. Это заметно. Но
и чего-то тоже пропало.
ВЕТРИЛОВ: Мы пропали.
7
ШИША: Что?
ВЕТРИЛОВ: Я говорю, нас в этом антураже уже не отыскать. Даже духу нашего. Другие на
наше место пришли. Вот и кажется, будто что-то пропало… (Подходит к окну, опускает
фрамугу.)
ШИША: Да-да, это ты хорошо. Догадался… Чувствуется? Я курнул немного.
Ветрилова спускается лесенкой с парой тапочек.
ВЕТРИЛОВА: Это самые большие... Но, боюсь, даже они тебе не подойдут.
ШИША: Сейчас. Примерим (Снимает ботинок, пытается натянуть на ногу тапочку.) Не… Не
лезет. Действительно, лапа у меня… Ладно. Можно, я так – без ничего?
ВЕТРИЛОВА: Да ради бога! Как тебе удобнее.
ШИША (снимает второй ботинок): Не бойтесь. У меня пока ноги чистые. Я попарился
вчера. В бане на Большой Пушкарской. Пока, вроде, ничего… не воняют (Задирает ногу,
шевелит пальцами.) Ух, ты как хорошо!
ВЕТРИЛОВА: Что ж ее так долго нет? (Выглядывает в коридор.) Даша! Ты там случайно не
заснула?
ГОЛОС ДАШИ: Сейчас, сейчас, Татьяна Сергеевна! Я еще хочу добавить гренки в суп.
ВЕТРИЛОВА: Ну, хорошо, добавляй. Только поскорей.
ШИША: Да не волнуйся ты так из-за пустяков. Ничего, не баре, подождем. Не знаю, как
вы, а я никуда не спешу.
ВЕТРИЛОВА: Она все-таки немного копуха. Я ее подстегну (Выходит.)
ВЕТРИЛОВ (пожимая плечами): Хозяйка.
Лай собаки за окнами дома.
ШИША: Ваша?
ВЕТРИЛОВ: Да. Точнее, сторожа.
ШИША: Тетя Тоня сказала, ты вдруг решил заняться политикой. Будто будешь
баллотироваться в верховный совет.
ВЕТРИЛОВ: Да, избираться. Но не в верховный совет, а в городскую думу.
ШИША: От какой партии?
ВЕТРИЛОВ: Не от партии. Как независимый кандидат. Люди за эти последние годы устали
от партий, от политики вообще. Они все больше предпочитают доверять тем, кто работает
не языком, а умеют дело делать.
ШИША: Ты, значит, умеешь?
ВЕТРИЛОВ: Если ты задержишься в Москве, я устрою тебе маленькую экскурсию. По
Москве и пригородам. Покажу, что сделано руками моих людей. По моим проектам.
Надеюсь, тебя это впечатлит.
ШИША: Ты же, вроде, математикой прежде.
ВЕТРИЛОВ: Математика – мать всех наук. О чем говорит даже ее название. Кто силен в
математике, тому – самое широкое поле деятельности.
ШИША: Да, Константин Олегович. Я всегда знал, что ты пойдешь далеко.
ВЕТРИЛОВ: Ну, это еще совсем недалеко. Это только начало.
ШИША: А какого черта тебе еще эта политика понадобилась?
ВЕТРИЛОВ: Именно поэтому. О чем я только что. Что это только начало. Бизнес, - чтобы он
не зачах, требует, чтобы его постоянно…(Показывает руками, словно что-то перетирает.)
Без подпитки политикой тут не обойтись.
ШИША: Суворов.
8
ВЕТРИЛОВ: Как ты сказал?
ШИША: Я сказал: полководец.
ВЕТРИЛОВ: Да, в каком-то плане… Если хочешь чего-то добиться в жизни… Жизнь это
война, Коля. Едва ли не от рожденья до смерти.
ШИША: От рожденья – не знаю, сомневаюсь, а вот после…
Входит Даша, с большим подносом. На подносе горшочки, судки. Вслед за Дашей
возвращается Ветрилова с парой кувшинов.
ВЕТРИЛОВА: Ну, вот и мы.
ШИША: Так, значит, это и есть диета по… Черт! Забыл.
ВЕТРИЛОВА: Все. Забудь, как это «по…». Тебе это ни к чему... Ты с дороги, и я, поэтому,
хочу сначала предложить тебе супу. Потом остальное.
ШИША: А с чем, барышня, этот суп?
ДАША: Суп-пюре с цветной капустой. И еще с гренками из плавленого сыра.
ШИША: С плавленого?... Харе.
Даша уходит, Ветрилова наполняет предназначенную Шише глубокую тарелку супом из
судка.
ВЕТРИЛОВ: И, надеюсь, от виски ты также не откажешься.
ШИША. Я бы просто… водочки.
ВЕТРИЛОВ: Попробуй сначала этого. Настоящее шотландское виски. Двенадцатилетней
выдержки.
ШИША: Ну, если двенадцатилетней…
Ветрилов берется за флягу, наполняет стопку Шишы.
ШИША: Как называется?
ВЕТРИЛОВ: Глен Вольф.
ШИША: Хм… Глен Вольф (После того, как Ветрилов поставит флягу на стол и возьмется за
кувшин.) А себе?
ВЕТРИЛОВ: Мне нельзя (Наполняет свой фужер жидкостью из кувшина.)
ШИША: А что это?
ВЕТРИЛОВ: Томатный сок.
ШИША: Хм… Аюрведа? Вспомнил!
ВЕТРИЛОВ: Да, если тебе так удобно, - аюрведа.
ВЕТРИЛОВА (заметив, что Шиша разглядывает, чем наполнен ее фужер): Просто кипяченая
вода.
ШИША (наигранно скорбно покачивая головой): Ай-ай-ай. Ай да аюрведа… Что она,
матушка, с вами делает! Неужели вам это нравится?
ВЕТРИЛОВА: «Нравится - не нравится»… Не это главное. Иногда важно… даже вопреки
«нравится». Важен сам принцип, Коля. Мне дОлжно… Приучает к дисциплине.
ШИША: Зачем?
ВЕТРИЛОВА: Дисциплина зачем? Хотя бы за тем, что нельзя жить…Что хочу, то и ворочу …
Или чисто по-русски: на авось. Абы-кабы. Важно – придерживаясь каких-то правил.
Установок. Даже как-то ограничивающих твою свободу.
ВЕТРИЛОВ: Вериги.
ШИША: Что?
9
ВЕТРИЛОВ: Я говорю, это своего рода вериги, которые мы добровольно…
ШИША: Зачем?
ВЕТРИЛОВА: Ну хотя бы… Чтобы подняться по духовной ступеньке вверх… Или для тебя это
не важно?
ШИША: Неважно что?
ВЕТРИЛОВА: На какой ты ступеньке.
ШИША: Да нет… Я как вы.
ВЕТРИЛОВ: Вот, побудешь с нами, - смотришь, мы тебя в свою религию и… На пару-другую
ступенек повыше. А пока … Выпей. Пей, пей, Коля. Пока тебе это дозволяется. На нас не
смотри.
ШИША: За… аюрведу. Правильно?
ВЕТРИЛОВ: Правильно, правильно.
Шиша выпивает, Ветрилова и Ветрилов приступают к еде.
ШИША: А ведь и правда… Хорошая штука… этот твой… Вольф. Легко проскочило (Также
приступает к еде.)
Первое время едят молча. При этом Шиша ест быстро и жадно. Ветрилова медленно,
сосредоточенно. Ветрилов без особого аппетита, как будто заставляя себя: скорее всего,
он не голоден.
ШИША: Действительно, вкусно… (Ветриловой.) Это все твоя? Прислуга?
ВЕТРИЛОВА: Да. Сама я уже давно не готовлю. Если только по мелочам.
ВЕТРИЛОВ: Может, все-таки расскажешь нам, как, чем ты живешь? Столько лет прошло!
Мы так мало о тебе знаем. А ты явился так неожиданно. Как второе пришествие.
ШИША: Да, расскажу, расскажу, Костя. Все расскажу, ничего не утаю, а пока… (На флягу.)
Можно я… еще?
ВЕТРИЛОВ: Не спрашивай. Все твое.
ШИША: Нет, все не осилю. Тебе хоть что-то, но оставлю (Наливает, выпивает.) Ну, что?...
Если вам интересно… (Смотрит на Ветрилову, видимо, в ожидании ее одобрения.)
ВЕТРИЛОВА: Да, конечно.
ШИША: У меня ж… Точнее у моего тестя… А я у него, если по-нашему, - в пастухах. Целое
стадище оленей. В тысячу голов. Ну, один бы я, конечно, с такой махиной не справился,
так оленегонки помогают. Собаки. Лайки. А когда приходит время забоя, после того как
пригоним их с пастбища, до наступления морозов, приходится забивать по несколько
сотен в день. Я тогда, бывает, буквально плаваю в луже крови.
ВЕТРИЛОВА: Какой ужас! Представляю себе… И ты так спокойно об этом говоришь…
Зачем? Зачем вы их забиваете?
ШИША: На продажу, Таня. Мясо, шкуру, те же рога, даже копыта. Все-все. Или продается,
или перерабатывается. Ничего не остается. Мы живем этим. Ради прибыли. Потом всю
зиму. Лежим на печи и жуем калачи.
ВЕТРИЛОВА: И тебе их не жалко?
ШИША: Жалко, Танюша, ты знаешь, где. Да и на «жалко» далеко не уедешь. Жить-то както надо.
ВЕТРИЛОВА: Это жестоко. И несправедливо по отношению к бедным животным.
ВЕТРИЛОВ: Жестоко, но это жизнь, Таня... Подай мне, пожалуйста… Спасибо… Не будь
этого… «жестоко», смотришь, может, не было бы и нас. Вообще. Ничего б не было.
ВЕТРИЛОВА: Я не заглядываю так глубоко.
10
ШИША: А можно и вашего супчику тоже… добавочки?
ВЕТРИЛОВА: Разумеется (Вновь наполняет тарелку супом.) И все-таки… Не вдаваясь… Ты –
лично… Ты отдаешь себе отчет, что поступая таким образом… убивая бедных несчастных
животных… Ты постепенно и целенаправленно убиваешь себя?
ШИША: Отдаю.
ВЕТРИЛОВА: И что же?
ШИША: Но ведь мы все себя убиваем. Или не так?
ВЕТРИЛОВА: Ты так считаешь?.. Это твое убежденье? Нет, я бы все-таки так не обобщала…
Даже, если мы делаем что-то не так… осознаем это… Нам неловко. Стыдно. Нас
преследует чувство вины… Мы должны избавляться от этого. Искоренять это в себе.
Становиться лучше. Ты же… Ты говоришь об этом… о своих убийствах… И в тебе ничто не
содрогнется. Ни один мускул.
ВЕТРИЛОВ. А мне кажется… Шиша в чем-то все-таки прав.
ВЕТРИЛОВА. И в чем же его правота? В том, что можно действительно убивать? Направоналево? Не испытывая при этом…
ВЕТРИЛОВ: Он говорит немножко о другом… Он… зашел с другого бока, ты этого не
заметила. С годами мы неизбежно что-то выхолащиваем в себе. Теряем из того, с чем
родились. Что в нас было изначально заложено. То есть, получается, действительно… Он
прав: убиваем. В другом, превратном смысле.
ШИША: Да. Точно! И это тоже.
ВЕТРИЛОВ: Ага! Вот видишь! Он согласен со мной. Хотя… Если быть объективным… Что-то
теряя, одновременно с этим, мы же – взамен - что-то и приобретаем? Это
разнонаправленный процесс.
ШИША: Да. Эти палаты, например.
ВЕТРИЛОВ: Ну, не только. Не надо так упрощенно. Далеко «не только».
ВЕТРИЛОВА: А у тебя? Есть своя…палата? Которую бы ты приобрел.
ШИША: Это, Таня, зависит, - как посмотреть.
ВЕТРИЛОВА: Как это?
ШИША: Ну, как? Мы с семьей почти как кочевники. Зимой – квартирка... Ну, разумеется,
не такая, как у вас. Совсем-совсем не такая. Довольно тесноватая. Зато весной и до
глубокой осени перебираемся со всеми пожитками поближе к морю. Там ставим
чум…Пастбища. Трава. Ягель. Правда, плюс к этому еще оводы и комары. Световой день
на природе, короткая ночь в чуме. Словом, мой дом – тундра.
ВЕТРИЛОВ: Как ты там вообще… в этой тундре… оказался? Что тебя туда занесло?
ШИША: Да. Это вопрос (Смотрит на флягу.)
ВЕТРИЛОВ: Да наливай, наливай.
Шиша наполняет стопку.
ДАША (в двери): Татьяна Сергеевна, можно вас на минутку?
ВЕТРИЛОВА: Подожди секундочку.
Даша исчезает за дверью.
ШИША (выпив и что-то пожевав): Так вам действительно интересно, как я там оказался?
ВЕТРИЛОВ: Д-да… А что? Тебя так удивляет наш интерес? И я и Таня… Не случайно,
наверное, что после стольких лет… От тебя ни слуху, ни духу…Ты приехал все-таки к нам.
Нас связывает так многое. Общее детство. Юность. Нам интересно, как это все…вдруг… у
тебя.
11
ШИША: Да-да. Общее… Общий дом на улице Подковырова. Общая подворотня. Двор.
ВЕТРИЛОВА: Но если тебе отчего-то… неудобно… Если что-то мешает…
ШИША: Да нет, Тань, мне-то как раз ничего не мешает. Боюсь только, как бы вам… не
помешало.
ВЕТРИЛОВ: Что ты имеешь в виду?
ШИША: Будто вы и без меня не в курсе, как и почему я там оказался! Я оказался там… по
вашей, ребятки, милости. Вы (показывает скрещенные пальцы) сослали меня туда. И вы
оба знаете. Только понтуетесь, будто слышите про это впервые.
Пауза
ДАША ( двери): Извините… Татьяна Сергеевна, вот-вот мой автобус уйдет.
Ветрилова, недовольная, все же выходит за дверь.
ВЕТРИЛОВ (выждав, когда скроется Ветрилова): Все-таки… Объяснись. Что ты имеешь в
виду?
ШИША: Объясняюсь… Константин Олегович.. На тот случай, если ты забыл… Ведь это вы с
Таней… напИсали и настучали на меня, и я оказался… по самые гланды… в глубокой жэ.
ВЕТРИЛОВ (сохраняя хладнокровие): Видишь ли… Николай Петрович… Если уж мы так…
перешли… официально… То, что ты говоришь… Это одновременно и правда и неправда.
Начнем с правды. Ведь это ты… друг наш ситный… ни с того, ни с сего… поставил нас – и
меня и Таню - в безвыходное положение.
ШИША: Таню – да. Мой прокол. Ее я подставил. Но ты-то…. По - моему, ты здесь вообще
не при чем.
ВЕТРИЛОВ: Очень даже при чем. Я уже сделал тогда Тане предложение. И она его
приняла. Ты об этом знал. И был как на иголках. Это значит, все, что касалось ее, теперь
касалось и меня. Ты же… этим своим… чудовищным письмом мог прихлопнуть нас обоих.
ШИША: Почему «чудовищным»? Ничего чудовищного. Я ото всей души…
ВЕТРИЛОВ. Ото всей души? Ты… вообще… был трезвым, когда это писал?
Ветрилова возвращается.
ВЕТРИЛОВА: Ничего. Продолжайте (Садится за стол.)
ВЕТРИЛОВ: Нам вот тут с тобой… предъявлено обвинение.
ВЕТРИЛОВА: Да, я успела краем уха услышать.
ВЕТРИЛОВ: Помнишь, о чем хоть ты писал?.. Если вдруг забыл, могу напомнить.
ШИША: Не надо… Это был понт.
ВЕТРИЛОВ: Понт? (Ветриловой.) Как это тебе?
ШИША: Да, это была такая… хохма. Я был еще пацаном.
ВЕТРИЛОВ: Ну, не таким уж и пацаном! Далеко не пацаном. А хохма… Да, для тебя,
возможно, и хохма, а для нас?.. Конечно, мы испугались. Первой, естественно… (на
Ветрилову) она. Испугалась и решила посоветоваться со мной. И это тоже было
естественно, потому что мы только-только решили пожениться. И гнить в тюрьме заодно с
тобой в наши планы тогда как-то… вовсе не входило… То есть… как это, может, тебе и не
неприятно, но в том, что случилось, ты должен, в первую очередь, обвинять самого себя, а
не… Как это у вас? Не переводить стрелку.
Пауза.
12
ШИША: Да, супец замечательный… А чего бы… еще?
ВЕТРИЛОВА: Выбирай сам. Гречка с кабачками… Запеченный картофель… Морковные
котлеты.
ШИША: Вона как! Глаза разбегаются… Картофеля можно?
ВЕТРИЛОВА: Скажешь, когда хватит (Кладет на тарелку порцию картофеля.)
ШИША: Нормально.
ВЕТРИЛОВ: Что, в самом деле, тебя тогда толкнуло на это?.. Я имею в виду твои…
эпистолярные откровения. Мог бы придержать их при себе. Желание пофорсить перед
Таней? Распустить свой павлиний хвост? Знай наших? Узнала б какой ты, - и сразу же… «И
она упала мне на грудь»? На грудь потенциального… убийцы? Террориста?
ШИША: Но наша Таня предпочла грудь… Как она тогда надеялась… Будущей партийной
шишки.
Ветрилова в сердцах швыряет на пол салфетку, порывисто встает, быстро, стараясь скрыть
эмоции, проходит к окну. Стоит, оборотившись спиной.
ВЕТРИЛОВ (искренне, убежденно): Это… грубо и несправедливо, Шиша. И в отношении
Тани и в отношении меня. У меня и в мыслях не было становиться какой-то партийной
шишкой. Все это твои… безобразные фантазии. Меня увлекала наука. Ты должен помнить
об этом. Я хотел быть исследователем. Если ты подразумеваешь, что меня выбрали тогда
каким-то комсомольским функционером на факультете… Я занимался этим не по какимто… сугубо карьерным соображениям. Мне это в принципе нравилось. Быть в эпицентре
событий. И не просто винтиком, а человеком, берущим на себя решение каких-то задач.
Да, я лидер по своей природе. Мне противно быть ведомым. Да, это выходило у меня из
души. Мне просто нравилось работать. В разных качествах. Под разным соусом. Это ты…
Не смог себя найти. Заняться хоть чем-то достойным… От того и захотелось… выступить в
роли спасителя человечества. «Обо мне узнает весь мир». Я тебя, дорогой мой, цитирую.
Вспомнил? Памяти благодарных потомков захотелось? И Таня тебе поверила. Что ты на
эту… хохму способен. Поделилась со мною. Все!
ШИША: Да, и оба тут же, не отходя от кассы, наложили в штаны и срочно побежали.
Поодиночке или на пару?
ВЕТРИЛОВ: А что, прикажешь, нам было делать? Что? Терпеливо дожидаться, когда ты
претворишь в жизнь свои глупости? Гадать на кофейной куще? Взорвет-не взорвет?
Любит-ненавидит? К сердцу прижмет?... Ты взорвешь… Допустим. И что потом? А потом
они узнают, что ты писал ей… Узнали бы, узнали. Просеяли бы всех твоих… родственников,
знакомых. До седьмого колена. Никого бы в покое не оставили. Ты ТАКОЙ нас жизнью с
Таней хотел облагодетельствовать?
Ветрилова покидает столовую, поднимаясь лесенкой.
ШИША: Тань, ты куда?
Ветрилова исчезает в помещении наверху.
ШИША: Что? Обиделась?
ВЕТРИЛОВ: Разумеется. Еще бы! А ты как думал?
ШИША: Тань, не обижайся! Дело прошлое. Конечно, я … Все это по-дурацки. Извини и
спускайся сюда.
13
ВЕТРИЛОВ: Я не понимаю одного… Как вообще... тебе этот бред… Как такое могло
взбрести тебе в голову?... Ну, да, ты всегда был немного… на взводе. Отчасти
неадекватным. Но не до такой же степени! Не понимаю.
Шиша закуривает.
ВЕТРИЛОВ: Откуда? Кто тебя надоумил? Ну, да, были между нами… какие-то…Но книжек,
допустим, запрещенных… Чего-нибудь подстрекательского… Вроде бы, я тебе не давал. Не
считал нужным. Да ты и сам не проявлял какого-то особого интереса. Если только слушал
«Голос Америки»? Но мы вместе с тобой слушали. И что?
ШИША: Да… Сядем с тобой на пару… Ухи на макухе. И слушаем, слушаем… Какой же
приемник у вас был, не помнишь?
ВЕТРИЛОВ: Не помню… Кажется, магнитола. Фээргэшная. Грюндих.
ШИША: Да. Хорошо, черт, ловил! А у нас всего-то «Латвия». Пятьдесят второго года
выпуска. Кажется, тринадцатиламповая. Но хоть и тринадцать, но ничего путного, кроме
«Выполним и перевыполним пятилетку»… Вот что интересно! «Голос Америки» слушали
оба, а я сейчас – до сих пор - особо опасный государственный преступник, поднадзорный,
а ты баллотируешься в верховный совет.
ВЕТРИЛОВ: Ты? До сих пор? Поднадзорный?
ШИША: Нет, значит, не в Америке собака зарыта. В чем-то другом.
ВЕТРИЛОВ: Не в верховный, - я тебе уже говорил, а в городскую думу. А что касается
собаки…
Ветрилова спускается лесенкой.
ВЕТРИЛОВ: Да, с собакой и где она была зарыта, надо еще разобраться.
ШИША (когда Ветрилова подойдет к столу): Ревела?.. Я вижу… Извини.
ВЕТРИЛОВА (сухо): Ничего. Бывает и хуже.
ШИША: Давайте забудем про все эти… правила... вериги. Или как там? Выпьем. За мир и
дружбу. «Хинди-руси! Бхай! Бхай!». Смотришь, сразу всем полегчает.
ВЕТРИЛОВА: Сиди. Не суетись (Подходит к окну, открывает одну из оконных створок.)
ВЕТРИЛОВ: Прохладно… Не боишься простудиться?
ВЕТРИЛОВА (стоя у окна, вдыхает прохладный воздух): Я бы не сказала, Коля… что ты был
таким уж… совсем безнадежным (Обернувшись, к Ветрилову.) Я это к тому, что… Ты
только что сказал, будто в Шише не было никакого толку.
ВЕТРИЛОВ: Я разве так говорил?
ВЕТРИЛОВА: Ну, примерно. Но это совсем не так (Возвращаясь от окна, Шише.) В тебе
было много… всего. В том числе и… хорошего (Садится за стол.) Ты чего-то обещал. В тебе
постоянно было это желание… Узнавать. Воспринимать. Совершенствоваться. Когда перед
тобой открывалось что-то новое… У тебя загорались… Буквально пылали глаза. Но куда?
Во что все это вылилось? В какое-то, извини меня… уродство.
ВЕТРИЛОВ: Да-да. Я как раз об этом. Поддерживаю, Таня.
ВЕТРИЛОВА: Все от того, что… Все у тебя… какими-то порывами. И обязательно какоенибудь шоу. Какой-нибудь… фейерверк. До сих у меня перед глазами, как ты переходишь
по карнизу четвертого этажа… Карабкаешься по стене. Из квартиры в квартиру. На глазах у
зевак. И все это на спор. Единственно ради того, чтобы показать, какие мы… В этом ты
весь. Показушник. Загореться, вспыхнуть и… Все на этом.
ВЕТРИЛОВ: Да-да. Вместо планомерного день изо дня труда. Тебе никогда не хватало
элементарной усидчивости. Тебе становилось скучно.
14
ВЕТРИЛОВА: А хорошее… Я помню, у тебя было… какое-то даже своеобразное
благородство…
ВЕТРИЛОВ: Да! Ты употребила очень корректное слово! «Благородство». Вот живой
пример. У нас одно время… (Ветриловой.) Это было еще до тебя. Завелась… Ну, назовем
это «шпана». Шайка. Терроризировали всех, кто помладше. Они и его хотели подмять
под себя, а он им не давался. Ни в какую. И как результат - постоянные стычки. Он мог бы
пожаловаться на них своему отцу, и он бы, как участковый, быстренько их поставил на
место. Но нет. Предпочитал драться и получать по носу. Один против целой своры.
ШИША: Уточню. Не только «получать», но и бить по носу.
ВЕТРИЛОВ: Да, и бить. Ты же тогда с увлечением занимался боксом, я помню... Он и
меня выручал. Словом, дрался из-за меня. Мама даже называла его в связи с этим ДонКихотом. Может, и по праву. Но, конечно, ты увлекался не только боксом и не только
дрался. Таня права, - в тебе было это стремленье… узнать, впитать в себя как можно
больше. Тем более было странным, когда ты поступил в это училище. При МВД. Жизнь в
казарме. По «справаналеворассчитайсь». Меня, по правде говоря, тогда это удивило…
ВЕТРИЛОВА: До нас, не сразу, окольными путями, тогда дошла информация, что тебе
присудили высшую меру наказания.
ШИША: Д-да. Было дело.
ВЕТРИЛОВА: Но почему так много? Несоизмеримо с тем, что ты…
ШИША: Потому что потому. Судья озверела, потому что я на суде не стеснялся в
выражениях. И по ее физиономии тоже прогулялся. В общем… представил себя этим…
пламенным революционером… Кто у нас пламенный революционер?
ВЕТРИЛОВ: «У нас»? Не знаю. Кого ты имеешь в виду? Их много.
ШИША: Гюго. Девяносто третий год… Марат! Вспомнил… Короче, присобачила мне даже
больше, чем хотел прокурор. Выходит, мне отомстила.
ВЕТРИЛОВ: Конкретно. За что? Что тебе инкриминировали?
ШИША: Сейчас скажу… «Заговор с целью захвата власти». Представляете? У меня нашли
старый учебник по минированию и вроде бы подробный план коммуникаций под
мавзолеем.
ВЕТРИЛОВ: А откуда у тебя подробный план коммуникаций?
ШИША: Я сказал «вроде бы». «Вроде бы подробный план». Слушать надо ухом.
ВЕТРИЛОВА: И?... Что же… потом?
ШИША: Я ждал исполнения. Где-то с полтора года. Но стоило только Лене умереть… Не
знаю, что там у них случилось. Может, действительно, спохватились, что погорячились и
дали лишку… Смягчили приговор. Пять лет крытки, десять лагерей и еще пять ссылки…
Правда, пять ссылки еще потом добавили.
ВЕТРИЛОВА: За что?
ШИША: За несоблюдение режима. Я дал деру.
ВЕТРИЛОВ: Так, значит, ты сейчас в ссылке?
ШИША: Соображаешь… Нет. Как видите, я сейчас в Москве.
ВЕТРИЛОВ: Но…
ВЕТРИЛОВА: Мне кажется, ты все же не наелся. Могу предложить…
ШИША: Нет, все. С меня достаточно. Полное пузо. Честное слово…. Вкусно. Дашь мне
рецептики? Попрошу жену. До сих пор она готовила только из оленины и рыбу. Этого
добра у нас в избытке. Но тоже… Ты знаешь, - пальчики оближешь.
ВЕТРИЛОВ: Но… Столько времени прошло. Таких, как ты, давным-давно амнистировали.
Чуть ли не извинились перед ними.
ШИША: Нет, Костя. Только не перед такими, как я. Моя статья, какой была, такой и
осталась.
15
ВЕТРИЛОВА: А что твоя жена?
ШИША: Жена?
ВЕТРИЛОВА: Да. Кто она?
ШИША: Из местных, Таня. Остячка. Ее первый обжег у себя внутренности тормозной
жидкостью. По ошибке. Хватанул, не глядя. Умер не сразу – отмучился пару лет…
(Наливает из фляжки, выпивает.)
ВЕТРИЛОВА: Поешь салата. Уверена, тебе тоже понравится (Зачерпывает из салатницы,
кладет на тарелку Шишы.)
ШИША: Спасибо, Таня… (Ест и одновременно говорит.) Только не надо думать, будто я
женился по одной нужде. Хотя да, - после отсидки, особенно сразу, чуть разморозило, готов был полезть на каждую. Но потом остыл. А с Мариной еще и по любви… Да, ее
Мариной зовут. Там почти у всех женщин какие-то необыкновенные имена.
Запредельные. Франсуаза. Лаура. Будто и не по соседству с Ледовитым океаном живешь,
а где-нибудь ближе к Эгейскому… Хорошие они люди, эти остяки. Чтобы какой-то
подлянки… Что-то исподтишка… Ни-ни. Все в открытую. Враг так враг. Друг так друг.
Никаких колеров. Хотя… все же немного странные. Для меня странные… А Марина, она посвоему очень даже красивая женщина. Хозяйственная. Сильная. Рассудительная. Быстрее
ее никто чум не соберет и не разберет. Чум – там у них это чисто женское. Мужикам там
вообще лучше пореже. Женщины таких… домоседов… не любят. Заклюют. Настоящая
мужицкая территория это… Там, где олени, охота... Очень красивый голос. У жены. Поет
(Пытается сам что-то спеть. Не получается и засмущавшись.) Сейчас… Еще попробую
(Опять пытается спеть и вновь не получается.) Ладно… У них там… (Показывает на горло)
что-то особенное. И песни не те, что у нас… Длинные. Бесконечные. Заснуть можно…
Мне с ней хорошо.
ВЕТРИЛОВА: Мы тебе верим.
ВЕТРИЛОВ: Что тебя позвало в Москву?
ШИША (не расслышав): Что?
ВЕТРИЛОВ: Я спрашиваю… Если вам там так хорошо, почему ты приехал сюда, к нам, в
Москву? Неужели единственно ради того, чтобы повидаться с нами? У тебя ведь
наверняка есть еще какое-то дело.
ШИША: Разве я сказал, что «вам»? «Нам хорошо?» Я сказал, что «мне». А сюда, в Москву…
Дело-да… Меня сюда позвало желание… провернуть… один шахер-махер (Берется за
фляжку, но, видимо, передумав, ставит ее на прежнее место.) Да, он самый… шахермахер.
ВЕТРИЛОВ: Что же это за «шахер-махер»?.. Если, конечно, это не секрет.
ШИША: Не секрет, Костя… Мне уже ( что-то запершило у него в глотке и через силу)…
пятьдесят (Закашлялся.)
ВЕТРИЛОВ (наливает в фужер соку): Запей.
ШИША (приходя в себя, отдышавшись, отирая выступившие от кашля слезы): Я говорю,
мне уже пятьдесят…. И мне действительно хорошо. Я не вру. После того, что я уже…
пережил… По сравнению с тем, через что я уже прошел… Меня все устраивает. И больше
мне ничего не надо. Да. Мне пятьдесят, но я еще крепок, здоров. Как матерый волк. Моя
мужицкая сила еще далеко не растрачена. В отличие от вас я с удовольствием жру сырое
мясо и запиваю его свежей теплой кровью. Прямо, только что выпущенной из яремной
вены. Из нее самая вкусная. Я силен во всем: и в постели и… Мало кто может сравниться
со мной в искусстве заарканить тензеем оленя. Мне ничего не стоит пробежать на лыжах
километров десять, чтоб только брякнуть по телефону, и в тот же день вернуться обратно.
Мне пятьдесят, но я могу схватить оленя за рога и, как бы он не вырывался, повалить его.
Вы опять подумаете, что я опять хвастаюсь, распускаю хвост. Может, так оно и есть. Но по
16
делу… Я вам не вру… Да, мне хорошо и я плевать хотел на все остальное. На все эти
ваши… красивости, вкусности. Тутти-фрутти. То, без чего не можете прожить вы. Но… У
меня есть дети. Все дети – мои, для меня без разницы. И… я не хочу им этой жизни.
Сейчас объясню, почему. Только еще раз… (Наливает и пьет.) Сейчас… (Какое-то время
сидит, молча, опустив голову на грудь.) Похоже, немного окосел… Хорошее винцо…
Сейчас… оклемаюсь… (Что-то пересилив в себе, взбодрившись.) У меня ведь дети… Ну, я
про них уже говорил… Все мои дети… как на подбор. Красавцы. Удивительные.
Способные. Талантливые. Я хочу дать им шанс. Пусть, когда им тоже когда-нибудь станет
пятьдесят, как их отцу, когда они все испытают и когда вернутся… Может, не все. Ктонибудь из них. В свой чум. К своим оленям. Собакам. Это их право. Они выбирают сами.
Но прежде… Я не хочу, чтобы мои дети с семи лет работали почти наравне со взрослыми, с
трудом читали и писали, и не делали удивленные глаза, когда их спрашивают, кто такой
Чехов. Не хочу, чтобы к тридцати годам их лица уже покрывались морщинами, а к
тридцати пяти они оставались без зубов. Не хочу, чтобы мои дочери выходили замуж за
первого встречного, потому что другого выбора у них нет и не будет. Не хочу, чтобы они
постоянно болели и спивались, потому что на одних оленях, какими бы резвыми они не
были, в наше время далеко не уедешь. Почему им должно быть хуже и тяжелее других?
Они должны увидеть, побывать в другом… куда более просторном мире. Испытать себя.
Показать. Проверить. Выдюжат - не выдюжат. Поймут, на что способны. Я не буду их
отцом, если не дам им этот шанс… И этот шанс дадите им вы. Потому и за этим я сюда и
приехал (Не без труда встает, но его покачнуло, едва не упал, садится вновь.)
ВЕТРИЛОВ: Нельзя ли…ровно в этом месте… хотя бы немножко… поподробнее?
ШИША: Могу, Костя. Могу и поподробнее… Вы… искалечили мою жизнь. Платите… Да-да.
И не пяльтесь на меня так. Платите.
ВЕТРИЛОВ: Послушай….
ШИША (угрожающе): Пла-ти-те.
Пауза.
ВЕТРИЛОВ: Сколько?
ВЕТРИЛОВА: Да. Я тоже хочу узнать. Сколько стоит твоя искалеченная жизнь.
ШИША: Я не люблю мелочиться, Таня, ты меня хорошо знаешь…
ВЕТРИЛОВ: Да не тяни ты душу! Сколько?
ШИША: А сколько, - ВЫ думаете?
ВЕТРИЛОВ: Нет уж, пожалуйста. Сначала ты.
ШИША: Лимон… Долларов. И, когда тебя выберут в верховный совет…
ВЕТРИЛОВ: В городскую думу.
ШИША. Ты возьмешь моего старшего сына. В каюры.
ВЕТРИЛОВ: То есть?
ШИША: Себе в замы. Будет подгонять твоих… орлов. Очень толковый парень.
Единственный, кому пока удалось как-то пробиться по жизни. Закончил тюменский
институт нефти. Будет служить тебе верой и правдой. Ты им останешься доволен.
ВЕТРИЛОВ : Ты… так уверен, что меня выберут?
ШИША: Да. Почему-то уверен. Если только Я тебе дорогу не перебегу.
ВЕТРИЛОВ: А ты… разве можешь?
ШИША: Могу-могу, Костя… Если вам показалось, я все тот же… Иванушка-дурачок… Нет,
немножко не так. Я немножко тоже… другой. Жизнь меня тоже уже ….кое-чему. Как
брать быка за рога.
17
Просигналил мобильник у Ветриловой.
ВЕТРИЛОВА : Прошу прощенья (Выходит за дверь.)
ВЕТРИЛОВ: Да-а-а… Шиша…
ШИША: Да, Костя.
ВЕТРИЛОВ: Ты знаешь… Когда ты только вошел… С этими… своими рогами… Все эти
ужимки... Мне показалось…. Передо мной абсолютно тот же… скорый на проказы. Только
с бородой. А ты?... Нет, ты и прежде любил подурачиться, но чтобы так… Ты и вправду
другой.
Снаружи вот уже несколько минут, как доносится суматошный собачий лай.
ВЕТРИЛОВ (подходит к окну, открывает, кричит в окно): Шура! Что там?
МУЖСКОЙ ГОЛОС: Свадьба, Константин Олегович!
ВЕТРИЛОВ: Какая свадьба?
МУЖСКОЙ ГОЛОС: Их свадьба. Собачья.
ВЕТРИЛОВ: Ну, так шугани их, куда подальше. Придумай чего-нибудь. На нервы действует
(Закрывает окно.) Так, значит, ты собрался перебежать мне дорогу? Очень интересно! И
как же, интересно, ты будешь ее перебегать?
Шиша сидит, склонив голову на грудь, как будто спит.
ВЕТРИЛОВ (возвращаясь от окна): Ты меня слышишь?
ШИША (поднимает голову): Да-да.
ВЕТРИЛОВ : Я спрашиваю…
ШИША: Я понял… «Перебегать»… Я пойду и выложу все, что знаю про тебя.
ВЕТРИЛОВ: Хм… У тебя припасен на меня… какой-то компромат?.. То есть, я хотел
сказать: что-то … порочащее меня?
ШИША: Да. Ты, вроде бы, кинул меня. Разве не так? Своего лучшего друга детства. А что
тебе помешает так же кинуть и своих… тех, кто тебя, допустим, выберут?
ВЕТРИЛОВ: Хм…Логично. Это аргумент. Не обязательно, но в принципе может сработать.
Сам придумал?... Впрочем, это не важно. Может, и сам. Голова, я знаю, у тебя работает,
но… все равно… Лимон…Это уж слишком!
ШИША: Что, разориться боишься?
ВЕРИЛОВ: В том числе.
ШИША: Ничего. Ты ушлый. Миллиончик-то всяко для своего бывшего друга и заступника
как-то наскребешь.
Возвращается Ветрилова.
ВЕТРИЛОВ: Представляешь, он мне угрожает! Что обнародует всю эту историю и что это
помешает мне… Что ТЫ об этом думаешь?
ВЕТРИЛОВА: Звонила твоя мама. Твой отключен. Очень беспокоится.
ВЕТРИЛОВ: Надеюсь, ты ее успокоила… Но…
За окном вновь суматошный собачий лай.
ВЕТРИЛОВА (Ветрилову): Пожалуйста… Угомони их. Если сможешь. Действует на нервы.
ВЕТРИЛОВ: Я уже сказал нашему...
18
ВЕТРИЛОВА (с раздражением): А я прошу ТЕБЯ.
Ветрилов выходит за дверь.
ШИША: Как ты с ним.
ВЕТРИЛОВА: Что?
ШИША: Командуешь. Моя б со мной так…. Живо бы поставил на место (Берется за
фляжку.) Добьем?
ВЕТРИЛОВА: Нет, не буду... Да и тебе, пожалуй, хватит.
ШИША (наливает): Ну, так… и что ты на самом деле думаешь?
ВЕТРИЛОВА: Что Я думаю?
ШИША : Да. Ты. Что? (Выпивает.)
ВЕТРИЛОВА: Думаю… То, в чем ты сейчас... пытался нас убедить… Вся эта твоя бравада…
«Мне хорошо»… На самом деле, тебе трудно. Вам всем… Могу себе приблизительно
представить. Эта жизнь на природе… Да, радует глаз. А на деле… Ежедневная борьба за
выживание. Но при этом… Пойти на такое?.. Словно это и не ты.
ШИША: Ты говори, говори. Я тебя внимательно слушаю.
ВЕТРИЛОВА: Или жизнь действительно… настолько изменила тебя?.. Да, ты прав, - мы с
Костей люди состоятельные. Мы люди состоявшиеся… Мы можем, если уж очень
постараться, пусть даже со скрипом, чем-то пожертвовав, наскрести для тебя этот …
Кстати, почему миллион? Ты делал какие-то предварительные расчеты? Откуда взялась
эта астрономическая цифра? Заимствовал из Ильфа и Петрова? Тебе не дают спокойно
спать лавры Остапа Бендера?.. Хотя, да, какой бы астрономической она не была, мы
можем, если очень постараемся, отыскать для тебя этот миллион. И не от того, что чегото испугались. От того, что… Да, ты прав. Я действительно… Все это время… Все эти годы.
У меня было перед тобой… Было определенное чувство вины. Иногда… ругала себя. За то,
что поддалась панике. Что поступила так опрометчиво. Нужно было еще, может, с кем-то
посоветоваться… У меня кроме Константина в то время не было никого под руками. Не с
родителями же моими. Ты их отлично помнишь: божьи одуванчики. С Костей… Уже после
того, как все это случилось, - мы не часто обсуждали эту тему. Нам было трудно и
неприятно. Но думаю, скорее всего, он испытывал примерно то же… Словом, повторяю,
да, мы можем… Чтобы только приглушить в себе это чувство вины. Что-то сделать для
тебя. Но тебя… самого?... Ты… потом… Ты сможешь с этим жить? Я бы, право слово, не
советовала тебе.
ШИША (страстно): Ишь, какая «советовала» нашлась! «Не советовала бы». А почему ты
не посоветуешь себе? Своему Косте. Почему вы все советуете только другим? А, может,
лучше оглянуться на себя? Как это? У дедушки Крылова. Помнишь?
ВЕТРИЛОВА (со сдержанным гневом): Пре-кра-ти... Что вообще… за тон? Этот… пафос
(Искренне, убежденно.) Ты что… находишь, что мы с Костей живем… какой-то
неправедной жизнью? Что все, что ты здесь видишь, это результат каких-то наших с ним
махинаций? Обмана? Ты ТАК думаешь? Тогда ты ошибаешься. В тебе говорит
обыкновенный обыватель, который смотрит на чужое добро и завидует. Смотрит и слюнки
текут. Тогда как на самом деле… Все , что ты видишь, это получено, достигнуто честным,
законным путем. Да, уверяю тебя, и не смотри на меня такими глазами - честным и
законным. И далеко не все богачи, или, так называемые, богачи это заведомые и
завзятые мошенники. Другое дело, кто-то, умело пользуясь, умеет зарабатывать деньги, а
кому-то это не дано. Это даже уже зависит не от нас. Люди с этим даром или рождаются
или не рождаются. Так вот, мы с Костей относимся к первому разряду, а ты, извини меня, все-таки ко второму. И с этим надо как-то примиряться. И с этим, как, может, для тебя это
19
не обидно, надо жить… В любом случае, учти… Если ты решил в чем-то походить на нас…
Если ты тоже – во что бы то ни стало, решил стать богатым, у тебя это не получится. Или
получится как-то не так. Как-то шиворот навыворот. Как и с этим твоим… Слава Богу,
несостоявшимся пресловутым подрывом мавзолея.
Возвращается Ветрилов.
ВЕТРИЛОВ (взволнованно): Он от кого-то узнал о Киселярском и уже дозванивался до
него. Представляешь? (Шише.) От кого ТЫ мог узнать о Киселярском? Кто тебе мог
сказать?
ШИША: Допустим… Тетя Тоня.
ВЕТРИЛОВ: Ты хочешь сказать, что мама?..
ШИША: Да. А что?
ВЕТРИЛОВ: Хм… А что еще? Что еще ты от нее узнал?
ШИША: Все, что мне было нужно. Ничего не утаила… Да, мы с ней долго и хорошо
посидели. Попили чайку с вишневым вареньем. Вспомнили… Было, что вспомнить. Но
этот… твой… Кис… Или как там его? Да черт с ним! Словом, кис-кис до поры до времени
ничего не узнает. В этом ты можешь положиться на меня.
ВЕТРИЛОВ (Ветриловой): Если не трудно… (Держится рукою за грудь.) Поднимись…
Ветрилова не сразу, однако, откликается на просьбу Ветрилова. Не спеша, поднимается
лесенкой.
ВЕТРИЛОВ (дождавшись, когда Ветрилова скроется из виду): Хорошо… Так уж и быть… Я
согласен…
ШИША: Давно бы так.
ВЕТРИЛОВ: Но только не миллион. Это слишком… Триста.
ШИША. Нет. Никаких триста. Миллион. И только сразу. Сейчас.
ВЕТРИЛОВ (нервно смеется): Каков, а? Ишь ты! «Сразу. Сейчас». Какой торопыга
выискался! Вынь да положь… Послушай, ты хоть раз в своей жизни держал в руках хоть
один доллар? Ты представляешь, что такое вообще… миллион? Думаешь, я держу их
штабелями? Мешками? Где-то там… в соседней комнате?.. Деньги лежат в банке. Ты хоть
знаешь, что такое банк?
ШИША: Знаю, знаю, не волнуйся. Не такой уж я и дремучий. Поедем с тобой в банк.
ВЕТРИЛОВ: Когда? Уже скоро ночь.
ШИША: Не проблема. Я переночую у тебя. Койка… В крайнем случае – вот этот диван… А
завтра с утра…
Возвращается Ветрилова, медленно спускается лесенкой.
ВЕТРИЛОВА (еще на лесенке): У меня еще есть драгоценности… Тысяч на сто.
ВЕТРИЛОВ: Что? О чем ты говоришь?
ШИША: Зеленых?
ВЕТРИЛОВА: Зеленых, зеленых (Уже опустившись, подойдя к Ветрилову, подает ему
таблетку.) У каждой безделушки сертификат. Ты прочтешь и убедишься, сколько стоит
каждая. Все будет без обмана. Как в аптеке.
ВЕТРИЛОВ (Ветриловой, раздраженно): Можно… мы обойдемся как-то без тебя?
ШИША: Харе. Это пойдет. Я возьму. Но сто… Все равно это мало.
20
ВЕТРИЛОВА: Еще мой гардероб. Все вместе потянет тысяч… Ну, скажем, на двадцать.
Отличное нижнее белье. Может, оно подойдет твоей жене. У нее какой размер? У меня
сорок восьмой.
ШИША: Нет, боюсь, твое нижнее белье ей не подойдет.
ВЕТРИЛОВА: Очень жаль!
ВЕТРИЛОВ: Да перестаньте вы! Оба! (Ветриловой.) Я понимаю, ты хочешь все довести до
абсурда (Шише.) Ты тоже. Признайся, что ты все же…разыгрываешь тут перед нами...
какой-то спектакль. Какая-то… клоунада.
ШИША: Думай, что хочешь. Дураку, как говорится, закон не писан. Но это дела не меняет.
ВЕТРИЛОВА: А я, Костя, теперь с тобой не согласна. Это никакой не спектакль. И ничего он
перед нами не разыгрывает. Все это очень серьезно.
ВЕТРИЛОВ: Такого… от него… Что угодно, но… такой…беспардонщины… от него не
ожидал.
ВЕТРИЛОВА: Думаю, это с ним не сразу. Это уже давно... Вынашивалось. Годами.
Обдумывалось (Шише.) Это так, Коля?
ШИША: Ну, не совсем так. Не так уж и давно. Всего-то два года.
ВЕТРИЛОВА: А что с тобой случилось? За эти два года.
ШИША: Не со мной, а с моей средненькой. Анютой. Когда взбесившаяся собака покусала
лицо. Когда я нес ее к чуму, окровавленную, изуродованную, держа на руках. Она стонала.
Кровь капала с ее лица, ничем не остановить, а во мне… закипало… Меня всего трясло. Я
спрашивал себя: «Отчего все это?!» Почему кому-то в этой жизни плохо, а кому-то… как
сыр в масле? И где она, в этой жизни справедливость? Вот тогда-то я и…
ВЕТРИЛОВ: Хорошо. Четыреста. Я готов пойти на эту жертву. Ради твоей… Анюты. И на
этом разойдемся.
ШИША: Как я сказал – миллион. И кончаем этот базар.
ВЕТРИЛОВА: Что случилось дальше?.. Я говорю о твоей дочери. Что у нее с лицом?
ШИША: Реально… Осталась без носа. Теперь ходит с нашлепком, а собаку я пристрелил.
ВЕТРИЛОВА: Какой ужас… Жаль… И тебя, и ее, и собаку. Но что касается справедливости и
сыра в масле…
ШИША: Думайте, господа хорошие. На то вы и господа. Шевелите своими гениальными
загогулинами, а я пока прогуляюсь… В одно место. Похоже, этот ваш… Вольф… Еще
вдобавок и мочегонное (Не без труда встает и, слегка пошатываясь, уходит за дверь.)
ВЕТРИЛОВ: Черт те что!... По-моему, так он… просто пьян.
ВЕТРИЛОВА: Как… ты? (Показывает на грудь.)
ВЕТРИЛОВ: Все нормализовалось. Не волнуйся… Знаешь, что в этой ситуации меня
смущает больше всего?... Я не знаю, с кем мы имеем дело.
ВЕТРИЛОВА: То есть?
ВЕТРИЛОВ: Я не знаю этого человека. Да! Представь себе. Я как будто вижу…этого типа…
впервые в своей жизни.
ВЕТРИЛОВА: В каком смысле?
ВЕТРИЛОВ: Мне начинает казаться… Это не наш Шиша… Да, ты была права. Помнишь, ты
сразу, как только узнала, сказала про самозванца? Так вот… Самозванец он или нет, но…
Мне все больше кажется, вместо него к нам ввалился кто-то другой… А тебе этого не
кажется? Его, с одной стороны, по всем внешним данным … брат-близнец… А с другой – с
совершенно другой начинкой. И вот… Когда он говорит, что он только притворяется, что
он прежний… Каким он мне показался сразу, только вошел … Это говорит его настоящее
«Я»? Или все ровно наоборот? Его «Я» проявляется только , когда он говорит, что он
якобы притворяется, а на самом деле он притворяется именно в эту самую данную
минуту, а прежде он не притворялся?... Ты что-нибудь из того, что я сказал, поняла?
21
ВЕТРИЛОВА: Нет. Ровно ничего.
ВЕТРИЛОВ: Он разный. Понимаешь? Он как хамелеон. Раньше такого с ним никогда. И…
временами… У него тако-ой взгляд… Попадись он мне с этим его взглядом где-нибудь на
большой дороге… Не сдобровать. Поэтому я и не знаю. Как мне вести себя с ним.
ВЕТРИЛОВА: По-моему, все это твои фантазии. Скажи лучше, что ты мог… такого…
наговорить своей матери, чтобы она наговорила ему и что бы тебя это так напугало? До
такой степени, что почти готов расстаться с миллионом.
ВЕТРИЛОВ: Во-первых, пока не расстался и не готов. Во-вторых… Ну, не тебе объяснять.
Когда крутишься в бизнесе… Как ни стараешься оставаться в рамках… С годами все равно
образуется… какая-то накипь. Это неизбежно. Ты отлично знаешь это по себе. На
собственном опыте. Хотя твой опыт не идет ни в какое сравнение с моим.
ВЕТРИЛОВА: Да, но… Зачем об этом болтать посторонним?
ВЕТРИЛОВ: Кого ты имеешь в виду? Маму? Но мама не постороннее. А я делился только с
нею.
ВЕТРИЛОВА: Ну, да.
ВЕТРИЛОВ (нервно): Что «Ну, да»?.. Что ты этим «ну, да» хочешь сказать?.. Никогда не мог
понять, отчего ты ее так невзлюбила.
ВЕТРИЛОВА: Я? Ее? Невзлюбила?.. Да не в ней, собственно, дело, а в тебе. Мне не
нравишься ты.
ВЕТРИЛОВ(напрягаясь): Пожалуйста… уточни.
ВЕТРИЛОВА: Я имею в виду… Мало нравятся те, кто предпочитает жить, пользуясь чужими
подсказками.
ВЕТРИЛОВ: Еще раз: мама мне не чужая, и… Когда это я жил чужими подсказками?
ВЕТРИЛОВА: Оставим этот разговор.
ВЕТРИЛОВ: Нет, но… Откуда это у тебя? Такое мнение обо мне?.. Я всегда был
самостоятельным человеком и остаюсь таковым.
Все, что я делаю по жизни,
продиктовано моим собственным…. Я всегда поступаю так, как считаю нужным… Хотя
временами готов прислушаться к умным советам. В том числе и собственной матери. Не
нахожу в этом ничего зазорного. Иное дело – ты.
ВЕТРИЛОВА (напрягаясь): Что значит «иное дело»?
ВЕТРИЛОВ (с искренней горечью): Я знаю, у тебя это давно… Ты давно перестала
относиться ко мне, как… как к нормальному… достойному тебя человеку. Не отвечаю
каким-то критериям.
Многим раздражаю, вывожу тебя из себя. Моя мать… Мои
отношения с ней это лишь капля. Верхушка айсберга…
ВЕТРИЛОВА: «Мои отношенья»! «Твои отношенья»! Что за бред? Что, лучшего времени
для выяснения отношений не нашел? «Я самостоятельный человек»! Не смеши меня.
ВЕТРИЛОВ: Да, я настаиваю на этом. У меня свой взгляд на жизнь, это ты… «Ах, я видела
это на ком-то! Я тоже этого хочу».
ВЕТРИЛОВА: Какая чушь!.. Если я делаю какие-то предпочтенья в том, что на мне надето…
ВЕТРИЛОВ: А твоя аюрведа? Думаешь, я не представляю, откуда все это идет?
ВЕТРИЛОВА (гневно): Оставь мою аюрведу в покое! Ты и пальца ее недостоин!
Пауза
ВЕТРИЛОВ: Спасибо… Приехали. Я не достоин пальца твоей…
ВЕТРИЛОВА: Все. Оставим это. Иначе мы…
ВЕТРИЛОВ: Согласен. Оставим… Это ты начала.
ВЕТРИЛОВА: Пусть так. Я начала, я и закончу… Что такое «харе»?
ВЕТРИЛОВ: Харе?
22
ВЕТРИЛОВА: Да. Он пару раз сказал «харе».
ВЕТРИЛОВ: Не уверен, но… На их языке, кажется, это означает «хорошо»… Кстати, куда он
пропал? Уже столько времени прошло! (Проходит к двери, выглядывает в коридор.) Не
видно (Закрывает дверь, подходит к стене и в переговорное устройство.) Послушай,
Шура…
ГОЛОС: Да, Константин Олегович.
ВЕТРИЛОВ: Чем занимаемся?
ГОЛОС: Чаи гоняю.
ВЕТРИЛОВ: Смотри, - ничего крепче.
ГОЛОС: Константин Олегович! На службе.
ВЕТРИЛОВ: Сейчас через тебя из дома никто не проходил?
ГОЛОС: Да нет, никого. А кто-то должен?
ВЕТРИЛОВ: Если вдруг… пойдет…. Не задавай никаких вопросов. Без лишних слов
пропусти.
ГОЛОС: Понял.
ВЕТРИЛОВА: Рассчитываешь, что он уйдет сам? Не надейся… (Задумчиво.) Теперь я
начинаю думать, кое в чем ты был все-таки прав.
ВЕТРИЛОВ: Что ты имеешь в виду?
ВЕТРИЛОВА: Что этот человек… может и убить.
ВЕТРИЛОВ: Ну-ну! Не надо, не надо. Все, что угодно, только не это. Я сгоряча, а ты… Я всетаки схожу. Посмотрю….(Уже взявшись за ручку двери.) Послушай… Мы тут, кажется…
наговорили друг другу… Пусть лучше это останется при нас. Этот человек… Теперь это
стало совершенно очевидным. Он нам чужой… Пусть все, что между нами было только
что сказано, останется при нас (Уходит.)
Ветрилова, оставшись одна, возвращается
выпивает. Возвращается Ветрилов.
от окна, берет фляжку, наполняет стопку,
ВЕТРИЛОВ: Нет. И в туалете его нет.
ВЕТРИЛОВА: Что ты так суетишься? Нет и нет… Или тебе очень хочется, чтобы он
вернулся?
ВЕТРИЛОВ: Нет, чтобы вернулся, я не хочу (Подходит к столу, берет флягу, замечает, что
Ветрилова направилась к двери.) Ты куда?
ВЕТРИЛОВА: Посмотри на часы. Пора молоко (Уходит.)
ВЕТРИЛОВ (выпивает, какое-то стоит с потерянным видом посреди столовой, потом звонит
по мобильнику): Добрый вечер, Маргарита Анатольевна! Еще не спите?... Нет-нет, я лично
не большой поклонник Малахова. Я вас немного оторву. Что там у нас с текущим дебетом
- кредетом? Свежайшую цифру. Да, желательно прямо сейчас. Если не трудно (Ждет.)
В двери появляется Шиша. Он выглядит совершенно трезвым. С небольшим рюкзаком.
ВЕТРИЛОВ (в телефон): Да, я весь внимание… Хм… Почему так мало?... Д-да, честно
говоря, я рассчитывал на большее… Да нет, я все отлично понимаю, однако, возможно,
нам придется … (Замечает Шишу, по-прежнему в телефон.) Все-все, я закончил
(Отключает телефон.)
ШИША: Чего-то случилось?
ВЕТРИЛОВ: Нет-нет, ничего. А с тобой? (Смотрит на рюкзак.)
ШИША: Дед Мороз пришел. Подарки вам нашел… прямо у вашего крылечка (Вынимает
из рюкзака небольшой холщовый мешочек, кладет на стол.)
23
ВЕТРИЛОВ: ЧТО там?
ШИША. Я сказал – подарки. Поделки моих детей. Самые разные. Увидите, какие они все
на самом деле. Обалденные резчики. Им бы в академии художеств (Ставит рюкзак на
пол.) Пусть пока здесь. Ничего?
ВЕТРИЛОВ: А что ТАМ?
ШИША: Мои сапоги. Когда купил бутсы, сначала хотел выбросить, потом передумал.
Жизнь длинная. Авось, еще пригодятся… А где Таня?
ВЕТРИЛОВ: Она… Пошла кипятить молоко (В дверь.) Тань! Он пришел!
ГОЛОС ВЕТРИЛОВОЙ: Да-да! Я слышу!
ВЕТРИЛОВ: А мы, ты знаешь, с ней даже испугались… Подумали, что ты решил...вообще…
ШИША : Слинять? Нет, Костя. Плохо обо мне думаете. Куда ж я… без миллиона?
Входит Ветрилова. С подносом. На подносе три эмалированные кружки.
ШИША: Без миллиона мне, как без воды. Ни туды и ни сюды… А это, значит, молоко.
ВЕТРИЛОВА: Да, кипяченое (Составляет кружки с подноса на стол.)
ШИША: Опять? Все та же самая? Как ее? Аюрведа?
ВЕТРИЛОВА: Да-да, аюрведа. У тебя отличная память (Протягивает одну из кружек Шише.)
ШИША: Что ж… С волками жить, по-волчьи выть (Берет кружку.) Мы, взрослые, у себя по
вечерам пьем только чай. А дети – да, тоже молоко. Оленье. Но не кипяченое, а парное.
ВЕТРИЛОВ: Парное не всегда или не достаточно безопасно. Вы это там в своем чуме
учтите. Оно плохо расщепляется.
ШИША: Ну, не знаю, у кого как, а у нас в чуме все как по волшебству расщепляется.
Вплоть до гвоздей.
Какое-то время все трое, молча, сидят за столом и пьют небольшими глотками молоко.
ВЕТРИЛОВ: Послушай… Николай… Допустим, - такой сценарий. Ты получишь этот…
желанный тобой миллион. Что дальше? Растранжиришь на игрушки для своих детишек?
Или пустишь на какое-нибудь дело?
ШИША: Зачем «растранжиришь»? Положу его в тот самый… в банк. Будет лежать там,
как миленький, а мои дети станут получать проценты. У меня на этот раз все заранее
продумано.
ВЕТРИЛОВА: И ты даже уже знаешь, в какой банк положишь?
ШИША: Да. Тетя Тоня посоветовала. Она все знает. Что лучше, что хуже. Голова у нее! Я ей
доверяю.
ВЕТРИЛОВ: Тетя Тоня?... Хм… А она в курсе, как ты собираешься добывать этот миллион?
ШИША: Конечно. Само собой. Я ничего от нее не скрыл. Она даже похвалила меня.
Сказала, что это будет справедливо.
ВЕТРИЛОВ: Вот как? Ты ничего не сочиняешь?.. Впрочем, я тебе верю. От мамы…
ШИША (отставляя пустую кружку): Вкусно… Немного горчит.
ВЕТРИЛОВА: Я положила туда по щепотке перца. Так положено.
Раздается сирена милицейской машины.
ШИША: А это что?... Похоже, к вам еще гости?
ВЕТРИЛОВ: Едва ли ( Встает из-за стола, подходит к окну, смотрит. Шум подъезжающей к
дому машины.)
24
ШИША: Что там?
ГОЛОС: Хозяева! Константин Олегович!
ВЕТРИЛОВ ( в переговорное устройство): Да, Шура. Что там случилось?
ГОЛОС: Милиция.
ВЕТРИЛОВ: Вижу. И слышу. Что им надо?
ГОЛОС: Говорят, у вас какой-то человек. Посторонний. Я им говорю, это ошибка, а они ,
мол, был тревожный звонок. Вызывали.
ВЕТРИЛОВ: Что за глупости! Спроси, кто вызывал.
Из переговорного устройства доносятся нечеткие, неразличимые голоса, потом тот же
голос.
ГОЛОС: Говорят, сигнал поступил с центрального пульта, а кто им … Это надо обратно до
центрального дозваниваться.
ВЕТРИЛОВ: Хм… (Оборачивается и Ветриловой.) Может, кто-нибудь из соседей?
ШИША: Чего ты так перепугался? Ты же депутат. Может, скоро президентом станешь.
Милиции надо не бояться, ее надо уважать.
ВЕТРИЛОВ: Д-да… Пожалуй, ты прав (В переговорное устройство.) Шура.
ГОЛОС: Да, Константин Олегович!
ВЕТРИЛОВ: Если есть в чем-то надобность, - пусть зайдут… И проводи. Чтобы не
заблудились по дороге (Ветриловой.) Да, скорее всего, это наши соседи (Шише.)
Настоящие паникеры. Пару месяцев назад был случай… К ним в камин, через вытяжку,
попала сова. Представляешь? Так они подняли на ноги всю московскую милицию. До того
перепугались… Ты же на этот раз… Ни капли в этом не сомневаюсь… Ничего не совершал.
ШИША: Ну, ты знаешь, это как сказать.
ВЕТРИЛОВ: Что ты имеешь в виду?
ШИША: В тот раз – точно. Нет, не совершал. А в этот… Пожалуй, да. Совершил. И вы в
курсе.
ВЕТРИЛОВ: В курсе чего?
ШИША: Я вам об этом уже. Докладывал. Напомнить? Пять плюс десять плюс пять плюс
пять. Ну, и что в результате получается?
ВЕТРИЛОВ: Что?
ШИША: Кто, спрашивается, из нас математик, ты или я? (Ветриловой.) Так сколько это
будет?
ВЕТРИЛОВА: Двадцать пять.
ШИША: Правильно! Вот кто, оказывается, у нас математик, а не ты. Садись, Ветрилов.
Пара. А если брать с тысяча девятьсот восемьдесят… Уже получается две тысячи пять. А у
нас во дворе? Какой год, спрашиваю, у нас сейчас во дворе? Две тысячи три. Выходит
что? Выходит, мне еще два года тундры. И не дай Бог…
ВЕТРИЛОВ: Мои искренние сожаления, но… Уверяю тебя, мы и…
ВЕТРИЛОВА: Давай будем откровенны, Коля.
ШИША: Давай, Таня. Давно пора (Начинает обуваться.)
ВЕТРИЛОВА: И без нюнь. Харе?.. Мы… более чем взрослые люди. Почти пожилые…
ШИША (по-прежнему обуваясь): Ну, про тебя этого не скажешь. Ты выглядишь…
ВЕТРИЛОВА: Сейчас не время для комплиментов… Ты сам напросился на это. То, что ты
сделал… Твое неожиданное появленье. Приставанья к нам. Твои вымогательства… Этот…
неизвестно откуда взявшийся миллион. Так среди нормальных людей дела не делаются.
ШИША: А как?.. Как они делаются? Говори, говори. Не замайся. Я тебя слушаю.
25
ВЕТРИЛОВ: Можно я…. пару словечек? Да. Таня абсолютно права. Подобным образом…
Так, как это позволил себе ты… Мы с Таней ничего против тебя не имеем… Правда, Таня?
Более того… и я и она… Мы действительно… в какой-то, разумеется, мере виноваты перед
тобой, но… И приставлять нож к горлу… Чего-то от нас так нахально требовать… Почему
бы тебе просто взять и … нормально не попросить? Неужели, ты думаешь, мы бы с Таней
тебе отказали? Да ни за что на свете! С пустыми бы руками от нас не ушел. Какую-то
помощь и тебе и твоим непременно бы оказали. Но ты же решил по-другому. Как
настоящий гангстер. Ну, раз по-другому… так и получай по-другому. Око, как говорится, за
око.
ВЕТРИЛОВА: Ты живешь в тундре, Коля, и уже, наверное, представляешь себе, - тундра
везде. Во всем. Но это Москва. Большой цивилизованный город. Здесь другие нравы.
Таким… звериным первобытным способом, как у тебя, здесь никакие проблемы не
решаются. Недаром ты убиваешь по сотне бедных животных зараз. Пьешь горячую
кровь…
ШИША: Теплую.
ВЕТРИЛОВА: Это, безусловно, сказывается на тебе. Ты захламляешь и захламляешь свою
карму. Ты сам, не замечая этого, постепенно превращаешься в зверя… Здесь ты не
встретишь ничего подобного Здесь, даже если и возникло что-то… Непонимание. Ссора.
Какое-то противоречие… Предпочитают идти на какие-то компромиссы. Сделки. Садятся
за стол. До-го-ва-риваются. А не вваливаются в дом… по-бандитски. И не приставляют нож
к горлу.
ВЕТРИЛОВ: Ты… Как бы это сказать?... Впрочем, Таня уже сказала, но я добавлю… Ты из тех,
кто сначала делает, лишь потом думает… И еще…Тебе не хватает элементарной, извини
меня, интеллигентности. Рассудочности, что ли. Ты не способен заглянуть хотя бы на пару
шагов вперед. А если б заглянул, то убедился бы, что жизнь не так проста. И не так
однозначна, как тебе самому представляется.
За дверью шаги, звук включенной рации, нечеткий, неразборчивый голос.
ВЕТРИЛОВ: Извини (Открывает дверь.) Пожалуйста… Сюда.
Входит милиционер. За дверью маячит еще одна фигура.
МИЛИЦИОНЕР: Добрый вечер, граждане хорошие. Извините за беспокойство. Кто тут у
вас лишний? (Смотрит на продолжающего неспешно обуваться Шишу.)
ВЕТРИЛОВ: Лишних здесь нет. Все свои. Этот человек… (На Шишу.) Это наш старый
товарищ… Зашел, как говорится, на огонек.
МИЛИЦИОНЕР (обращаясь к Шише): Ваше имя и фамилия, дорогой старый товарищ.
Шиша, успел к этому моменту обуться, теперь надевает на себя свой камзол. Молчит.
ВЕТРИЛОВ: Это, повторяю… наш гость.
МИЛИЦИОНЕР (вновь к Шише): Имя. Фамилия.
Шиша по-прежнему молчит, застегивается.
МИЛИЦИОНЕР: Ваши документы.
ШИША: У меня нет документов.
26
МИЛИЦИОНЕР: Тогда пройдемте.
ГРОМКИЙ ВОПЛЬ ДЕЖУРНОГО (по рации): Да что вы там? Совсем охренели? Двое с одним
не можете справиться. Да хоть Мохаммед Али! Мать вашу. Смех и грех. Вы милиция или
кто? Отбой.
ШИША (берет со стола фляжку и милиционеру.) На дорожку. Можно? (Ветрилову.) Как
старому товарищу.
МИЛИЦИОНЕР: На дорожку можно.
ШИША (разглядывает бутылочную этикетку): Вольф…. Да, вон он… Пасть его. Оскалилась.
МИЛИЦИОНЕР: Вы… товарищ… Пейте, если вам разрешили, а не картинки разглядывайте.
ШИША (наливает, пьет и, утерев рот, Ветриловой): Да! А мой?..
ВЕТРИЛОВА: Да, твой плащ (Выходит за дверь.)
ШИША (Ветрилову): Ну, что, друган? Спасибо за подогрев, за приятную беседу,
Константин сын Олегович (Низко кланяется.) От беглого холопишки твоего. Зряшного.
Никудышного.
МИЛИЦИОНЕР: Ну, все, кончай базар. Шагом марш (Надевает на руку Шишы наручники.)
ШИША (запевает дурашливым голосом): «Загубили гады загубили-и… Загубили молодость
мою…»
Шиша и милиционер выходят. Ветрилов, стоя у открытой двери, провожает их взглядом.
Когда шаги затихнут, закрывает дверь. Обессиленный, падает в кресло. Сидит, широко
раскинув руки, тяжело дыша. Слышно, как от дома отъезжает машина. Ветрилов быстро
крестится, потом говорит в мобильник.
ВЕТРИЛОВ: Да-да, мам, это я. Еще не спишь?.. Извини, я по поводу Шишы… Да, все
нормально. Не волнуйся. Был-был. Посидели, поговорили… Нет, он уже уехал. Только что.
Буквально сию минуту.
Возвращается Ветрилова.
ВЕТРИЛОВ (по-прежнему в телефон): И ты ему поверила? Ну, разумеется, это была его
очередная безобразная шутка. Ну, ты же его хорошо знаешь. Да, он тот же. И способен на
все. И на хорошее и, к сожалению…. Ну, все, успокойся. Вот Таня просит передать тебе
горячий привет (Ветриловой.) Взаимно… Все, спокойной ночи, мама! Да-да, спи спокойно
(Убирает мобильник в карман.)
ВЕТРИЛОВА: Только что позвонила Лариса. У тебя занято.
ВЕТРИЛОВ: Да? И как? Они уже прилетели?
ВЕТРИЛОВА: Нет. Какая-то задержка в Гааге. Ты перезвони ей (Только сейчас замечает
лежащий на полу рюкзак). А что это? Откуда?
ВЕТРИЛОВ: А, черт! Как же так? Совсем из головы. Это ж осталось. От него.
ВЕТРИЛОВА: А что там?
ВЕТРИЛОВ: Cапоги.
ВЕТРИЛОВА: Какие еще сапоги?
ВЕТРИЛОВ: Его сапоги. В которых он приехал, а потом хотел выбросить (Заметив, что
Ветрилова нагибается, чтобы забрать рюкзак.) Ради Бога, не пачкайся, не прикасайся к
нему! Здесь он никому не мешает, а завтра утром… Придет Даша и вынесет вместе с
остальным мусором.
ВЕТРИЛОВА (замечая холщовый мешочек на столе): А что здесь?
ВЕТРИЛОВ. Вроде бы, игрушки. Поделки его детей… Вроде бы.
27
Ветрилова забирает мешочек со стола.
ВЕТРИЛОВ: Что ты хочешь?... Ты знаешь, я бы лучше это не трогал. Мало ли?
Ветрилова вытряхивает содержимое мешочка на стол. Из него сыплются крохотные
безделушки из дерева и моржовой кости. Ветрилов и Ветрилова, стоя, молча,
разглядывают их. Просигналил мобильник у Ветриловой.
ВЕТРИЛОВА (в телефон). Да… Говорите же, наконец, я вас слушаю!.. (Закипая.) Вам чтото еще непонятно?.. Хорошо, я уже объясняла вам. Объясню еще раз. (Чеканя каждое
слово.) До тех пор, пока вы не избавитесь от посягательств вашего бывшего мужа, вы не
сможете рассчитывать на хороший полноценный обмен. Третьего, поймите, не дано… Что?
Как вам от него избавиться? Хотите моего совета? Убейте его! И вообще… Вы знаете, что
вы мне уже на-до-ели? Тогда знайте.
Действие второе
Раннее утро. Гостиная в том же доме. Если прежде лесенка была слева, то теперь она
справа. Сумерки, хотя окна не зашторены. Порывы ветра. Слышно, как на примыкающей к
гостиной террасе что-то громко постукивает. Лесенкой спускается Ветрилов, на нем халат.
Не зажигая свет, проходит на террасу. В гостиную дверью входит Шиша. Стоит, не удаляясь
от двери.
Между тем доносящиеся с террасы стуки прекращаются. Ветрилов выходит с террасы. Не
замечая Шишы , проходит к лестнице. Уже собравшись по ней подняться, как будто
спиною почуял присутствие другого человека: испуганно оборачивается.
ВЕТРИЛОВ: Кто тут?
ШИША (негромко и не страшно): Кошелек. Или жизнь.
ВЕТРИЛОВ: Ты?
ШИША: Я, я. Не очкуйся (Проходит в гостиную.) Таня еще спит?
Ветрилов стоит, молчит.
ШИША: Ты чего?... Я сказал: не бойся. Таня, спрашиваю, - спит?
ВЕТРИЛОВ: Д-да…
ШИША: Ну, извини, что такую рань. Не рассчитал… Попал под дождь. С меня течет
(Снимает плащ.) Будь другом… унеси, пока на ваши шикарные паркеты…
Ветрилов забирает плащ, уходит за дверь с плащом. Шиша, оставшись один, снимает с
себя свой камзол с балаклавой. Садится в кресло, начинает снимать один из ботинок.
Возвращается Ветрилов без плаща.
ШИША: Слушай… Ну, совсем обезножел.
ВЕТРИЛОВ: Они тебя отпустили?
ШИША: Кто? Мусора? Как бы не так. Отпустят они… Если до них что попало, считай –
пропало (Снимает носок.) Черт… Как и думал… Аж до крови натер… Ты только посмотри.
ВЕТРИЛОВ: Как же ты?
ШИША: Вот так. Еле до вас дочухал.
28
ВЕТРИЛОВ: Я спрашиваю, как тебе удалось?
ШИША: Ничего проще. Сделал зеленый прокурор.
ВЕТРИЛОВ: Не понял.
ШИША: Я от них…. (Досказывает жестом, потом снимает другой ботинок.) И здесь…
Смотри, смотри, что творится!.. Мать чесная!.. Что-нибудь вроде пластыря у вас.
ВЕТРИЛОВ: Д-да… Сейчас (Достает из углубления в стене аптечку.)
ШИША: Они вздумали управиться со мной… отсидевшим пять лет во владимирской
крытке. Дети. Что с них взять?.. Притворился упадочным, - всего-то. Ну а потом, как
говорится, дело техники… Чуть разбежались, отвернулись - руки в ноги. Только меня и
видели.
ВЕТРИЛОВ: Вот (Подает Шише.) Подойдет?
ШИША: То, что надо (Наклеивает пластырь себе на ногу. Заметив, что Ветрилов хочет
зажечь свет.) Не стоит, не зажигай. Надо экономить электричество. Я и так все вижу. Еще
разбудим Таню.
Ветрилов стоит, смотрит на то, как Шиша врачует себе ноги.
ШИША: Чего стоишь? В ногах правды нет. Садись… Ничего (Подразумевая ногу.) До
свадьбы заживет… А то иди ложись. Досыпай. Я тебя не держу.
ВЕТРИЛОВ: Какой сон? (Садится в кресло.)
ШИША: Знаешь, у кого я научился этой полезной штуке, - притворяться упадочным? У
дедушки Паисия… Не помнишь, сколько лет сидел в своем замке Иф Монте Кристо?..
Кажется, четырнадцать. У дедушки Паисия уже тогда, когда я с ним сидел, перевалило за
два десятка… Может, сидит и сейчас. Вполне может быть. У него какой-то срок…
безразмерный… Во! (На ноги.) Теперь совсем другой коленкор… Это ничего, что я побуду
пока… без носок?
ВЕТРИЛОВ: Ничего.
ШИША: Уже пованивает, правда, немножко… Ты, если хочешь, можешь свою форточку
открыть… Такая дорога. Поневоле упаришься. И все больше на своих двоих. На
общественном транспорте мне уже опасно. На такси денег нема… Потрясающий старикан,
этот дедушка Паисий! Старовер. Сибиряк. Его гнут, а он только кряхтит-пердит, не
ломается… Учил меня, как нужно правильно креститься. Оказывается, нужно делать вот
так… (Показывает.) Я ему: «Дедуль, ты меня извини, может, ты и прав, я в этом деле
полный баран, но я все равно буду, как меня учила бабушка» (Показывает.) Вот так!...
Сначала сердился, по матерному на меня, даже врукопашную, а потом ничего… Ты ведь
мою бабульку не знаешь. Не знаешь?
ВЕТРИЛОВ: Нет, не знаю.
ШИША: Ну, где тебе, городскому? Она всю жизнь в деревне. Как ее отец, сразу после
Сталина, привез в деревню, так она ни разу из нее уж больше носа и не высовывала. Так
прямо в избушке своей на курьих ножках, на полатях и померла.
ВЕТРИЛОВ: Откуда привез?
ШИША: Так их же когда-то всех раскулачили. И деда и ее. И братьев и сестер. Всю
семью под корень. Только папашке моему малолетнему и удалось спастись. И то по
чистой случайности… И на целину куда-то. В Казахстан… Степь да степь кругом, путь
далек лежит, в той степи глухой умирал ямщик… Помнишь такую песенку?
ВЕТРИЛОВ: Я этого не знал. Ты никогда прежде об этом не говорил.
ШИША: Не говорил… Не принято об этом было раньше. От того и не говорил, это сейчас
кому не лень… «И свобода нас встретит радостно у входа»… А если б говорил, то что?
Что бы нибудь от этого разве бы изменилось?
29
ВЕТРИЛОВ: Так, может, ты… именно поэтому? Я имею в виду…
ШИША: Может, может. Все может. Как это? «Пепел Клааса стучит в мое сердце».
Кажется, твоя… любимая. Ты мне все уши тогда этими своими.. гёзами... Мне так
нравилось это слово «гёзы»! Только уж потом узнал, что это значит «оборванцы».
На верхней площадке лесенки появляется Ветрилова, на ней пижама, волосы распущены.
ШИША: Эх, мать чесная! Вот… все ж таки разбудили… Да, это опять я, Таня. Ты уж не
серчай. Да все в порядке, не переживай за меня, – вернулся, как видишь. Целёхонек и
невредёхонек, вот только ноги, пока бежал… Я вот рассказываю Косте, как меня дедушка
Паисий в нашем владимирском замке Иф своим разным полезным штучкам учил.
Ветрилова, как будто почувствовала слабость в ногах, садится там же, на верхней
ступеньке лестницы. Ветрилов замечает это, делает попытку встать и подняться по
лесенке, но, передумав, остается в кресле, только, обернувшись, краем глаза наблюдает
за Ветриловой.
ШИША: Да… А еще он научил меня вычесыванию блох. Не по взаправдашнему,
разумеется. Понарошку. Допустим, представьте себе. Вам не нравятся отчего-то соседи по
шконкам. Храпят, допустим, по ночам. Или, извините… Ну, вы меня поняли. Не будешь же
во всю глотку «Гражданин начальник, мне эти… Ну, сами понимаете… Не по душе.
Уберите их от меня подальше». Нет, я делаю по-другому. Смотрите… (Показывает, как он
горстью пальцев якобы выбирает из своей бороды насекомых.) Похоже?... Вот и соседи
мои… Чуть заметят, - тут же кипиш на всю камеру. «Уберите от нас этот блошатник!». Так,
смотришь, или меня от них или их от меня. Все одно хлеб. Эх, как вспомнишь, - до чего ж
веселая была жизнь! Яркая. Сколько ж можно всего порассказать. Жаль, времени у нас… в
полный обрез.
Ветрилова, так и не произнеся ни слова, встает, возвращается в спальную комнату.
ШИША (вслед Ветриловой): Да-да, правильно, Таня, еще рано. Еще поспи. Хотя бы с
часик… Когда совсем рассветет… Тогда уж … рукава засучим… и за дело.
ВЕТРИЛОВ (проводив Ветрилову взглядом): Как ты здесь-то опять…у нас очутился? Снова
через забор?
ШИША: Зачем? Через КПП. Мы с твоим часовым первым делом немного почифиряли. Я
показал ему, как бывалые люди… заваривают. Понравилось. Поговорили. Он ведь
бывший вояка, ты знаешь? Детей тоже трое. Жена больная. Со спиной что-то. По дому и то
еле-еле. Вот и приходится бедняге крутиться. Ты же как этот… Гоп-смок… Гобсек!
Жадничаешь. Ему с гулькин нос платишь.
ВЕТРИЛОВ: Отчего ж «с гулькин нос»? Я ему нормально плачу. Ровно столько, сколько за
такую работу положено.
Вновь Ветрилова, теперь на ней спортивный костюм. Волосы лишь слегка, небрежно
заколоты. Медленно, осторожно спускается по лесенке.
ШИША: Что? Не спится? Все-таки решила подняться? Это хорошо. С тобой хорошо. Без
тебя скучно… А я тут ногами занялся. До крови натер.
ВЕТРИЛОВА (спускаясь): И ты… не боишься?
ШИША: Кого? Этих? Сопливых? Которые с рациями? А чего мне их бояться?
30
ВЕТРИЛОВА: Что они вернутся.
ШИША. Вполне. На это у них ума-разума хватит. На что-то другое… ни-ни… Но я уже пакт о
ненападении с вашим часовым заключил. Почище Риббентропа с Молотовым. Что он
меня предупредит. Вот тогда я опять, извиняюсь, через забор…
Ветрилова, спустившись, первым делом, проходит к окну, опускает фрамугу.
ШИША: Да, ты это правильно. Догадалась. Воздух будет почище… А с этими… которые нас
берегут… Мне лучше больше с ними дел не иметь. Спросите, почему не иметь? Так я вам,
кажется, уже докладывал: нарушение режима. Тогда мне опять… Еще пятерочку. А то и
больше. Среди нашего брата есть такие, кто нарушает и нарушает, а им все лепят и лепят.
Так и я… Могу всю жизнь. А мне еще в Ленинграде хочется побыть. Хотя бы немного.
Соскучился я, надо вам признаться, по Ленинграду. По Петроградской. По Мытнинской
набережной. По улице Подковырова. Снится и снится по ночам. Прямо мочи нет.
ВЕТРИЛОВ: Но ты же нарушаешь каждый год. Со своими оленями. Сам говорил про море.
И ничего.
ШИША: Да, в море можно, - это точно. По блату. Мой родственник по жене, дядя, точнее,
- серьезный… насяльник. В океан тоже можно. Северный Ледовитый. Даже на льдину
дрейфующую можно, в гости к белым медведям. Ноу проблем. А в Москву или там… в
Ленинград… (Разводит руки.) Тут уж никакая родня не поможет… А попить у вас чтонибудь?
ВЕТРИЛОВ: Что ты хочешь?
ШИША: Да все, что пьется. В глотке пересохло.
ВЕТРИЛОВ: Могу предложить тебе… (Встает, подходит к бару, открывает.)
ШИША: Только не очень крепкое. Не вчерашнее. Не люблю по утрянке крепкое. Потом
башка целый день. А у меня, я подозреваю, будет очень тяжелый день.
ВЕТРИЛОВ: Токай-Асу .
ШИША: А что это?
ВЕТРИЛОВА: Венгерское. Десертное.
ШИША: Градусов.
ВЕТРИЛОВ: Шестнадцать.
ШИША (Ветриловой): Ты его пробовала?
ВЕТРИЛОВА: Да… Прежде. Сейчас нет.
ШИША: От того, что опять аюрведа? А до аюрведы… нравилось?
ВЕТРИЛОВА: Д-да. Что-то вроде лимонада. Но намного лучше.
ШИША (Ветрилову): Тогда наливай (Ветриловой.) А, может, и ты?
ВЕТРИЛОВА : Нет.
ШИША: Ну, один глоточек. Ради меня. Ничего твоей аюрведе от этого не будет. Не
оскоромишься.
ВЕТРИЛОВА (помедлив): Ну, хорошо…
ШИША (обрадовавшись): Костя! Слышишь? Ты и на нее тоже.
ВЕТРИЛОВА: Но только один глоточек… Ради тебя.
Ветрилов возвращается к столу с бутылкой и тремя фужерами. Откупоривает бутылку,
разливает вино по фужерам.
ШИША: Да-а… Дедушка Паисий многому меня обучил. Век помнить буду. Но он все
больше про высокое. Про горнее, как он выражался. «Ты, пацан…» Это он мне говорил.
«Ты, пацан, все по низу шастаешь, а ты вверх хоть раз башку задери». Нда… А дедушка
31
Ваня – так тот больше, как отбирать неправедно добытое добро, меня натаскивал. Тоже,
говорил, в жизни пригодится… Надо вам сказать, владимирская крытка и мордовские
лагеря это почище любой академии генерального штаба. Великие науки там преподают.
Важные для жизни. И преподаватели… Самые что ни на есть профессионалы. И взяток не
берут. Я бы всем посоветовал (Берет наполненный вином фужер.) Вы за что хотите –
неволить не стану, а я так… За дедушку Паисия. И за дедушку Ваню. Где-то они оба
сейчас? Живы ли? Горемычные.
Все пьют.
ВЕТРИЛОВА: Интересно, у кого из этих дедушек ты больше почерпнул? На тебя
подействовал. Кто из них оказался профессиональнее?
ШИША: Я так думаю, Таня… одинаково (Утирается.) Для лимонада ништяк… А еще меня
надзиратели учили. Как держать удар. Вот у кого я всю дорогу в отличниках ходил!
Премировали. Даже на доску почета вешали… Ей богу, мне понравился этот лимонад
(Ветрилову.) Налей еще… И ей тоже.
ВЕТРИЛОВА: Нет, все. И так ради тебя… (Встает.)
ШИША: Куда?
ВЕТРИЛОВА: Мне надо… Я поднялась. Утро. Мне необходимо привести себя в порядок.
Моцион. Туалет.
ШИША: Ну-ну.
ВЕТРИЛОВА: Не волнуйся, я скоро вернусь (Уходит дверью. Шиша провожает ее глазами.)
ВЕТРИЛОВ: Ты не думай… Она говорит правду. По утрам у нее свой комплекс упражнений.
Спортзал. Бассейн. Без этого она теперь ни шагу.
ШИША: Я ни о чем и не думаю. Просто смотрю.
ВЕТРИЛОВ: Знаешь… После всего вчерашнего… Я провел очень беспокойную ночь…
Может… Раз уж ты вернулся… Нам придется, наверное, вернуться к прежней теме…
ШИША (небрежно отмахнувшись): Погоди с прежней темой. Тема не волк, в лес не убежит.
Я, пока не забыл, тебе еще про одного дедушку. Герасима.
ВЕТРИЛОВ: А что он? Чему он тебя учил?
ШИША: Как жареных тараканов есть. Ей богу! Не вру. Наберет с горсть. Они еще
шевелятся, а он их на сковороду… Поджарит… Дух идет! А он… с таким, ты знаешь,
аппетитом! Как семечки. Наворачивает. Аж за ушами у него… Так чего ты хотел?
ВЕТРИЛОВ: Не я, - ты хотел. Все-таки, ты знаешь… миллион для меня это трудновато. Я
далеко не Абрамович. Но я мог бы… Все те же. С чего я и начал. Триста тысяч… Даже
прямо сейчас.
Шиша встает из-за стола, подходит к окну, смотрит.
ВЕТРИЛОВ: Это, поверь мне, будет для тебя неплохим подспорьем. И для твоих детей.
Если распорядиться этими деньгами… разумно. Да, мама дала тебе неплохой совет, но все
же… В банке с ними может произойти все, что угодно, но если их вложить в конкретное
реально перспективное дело… Я мог бы тебе посоветовать.
ШИША: Туман…
ВЕТРИЛОВ: Что?
ШИША: Я говорю, - туман. На улице… Я однажды заблудился в тумане. Лет пять мне тогда
было. Я тогда с отцом и с братом на сеновале спал. Летом это было. Встал потихоньку, из
сарая вышел и… Как будто ослеп сразу. Ничего не вижу. И куда-то… прямо на ощупь…
32
пошел, пошел… Меня уж километра за три от деревни нашли. Я в стожке на краю леса
спрятался. Во как! (Возвращается от окна.)
ВЕТРИЛОВ: Но ты слышал, что я тебе сказал?
ШИША: Да слышал, слышал… Спасибо, Костя. Видно, что ты настоящий кореш. Триста
тысяч это… Я обдумаю на досуге это предложение… А где мой сидор?
ВЕТРИЛОВ: Какой сидор?
ШИША: Я оставил у вас. Мои сапоги.
Возвращается Ветрилова, с эмалированной кружкой.
ВЕТРИЛОВ (удивленно): Ты решила сегодня обойтись без своей медитации?
ВЕТРИЛОВА: Да. Решила. Займусь ею попозже.
ШИША ( обрадованный ее возвращением): А ты, я вижу, опять… С молоком?
ВЕТРИЛОВ: Николай вот интересуется, где его сидор.
ВЕТРИЛОВА: Какой сидор?
ВЕТРИЛОВ: Его сапоги.
ШИША: Да. Вы их еще не выбросили?
ВЕТРИЛОВА: Ты говоришь о рюкзаке? Нет. Не выбросили. Он там же, где ты его и оставил.
В столовой.
ШИША (вставая): Я сейчас (Выходит за дверь.)
ВЕТРИЛОВ (дождавшись, когда Шиша отойдет от двери, шепотом): Я предложил ему
триста тысяч.
ВЕТРИЛОВА: И что?
ВЕТРИЛОВ: Сказал, что подумает.
ВЕТРИЛОВА : Да? Хорошо… Я могу добавить.
ВЕТРИЛОВ: Погоди. Пока ничего не добавляй. Подождем, что он скажет… Мне кажется, он
настроен более миролюбиво. Не так, как вчера. И деньги его, кажется, уже не так сильно
волнуют. Хотя…
ВЕТРИЛОВА: Вот именно. «Хотя». Не говори, Костя, гоп, пока не перепрыгнешь.
Возвращается Шиша. С рюкзаком.
ШИША (ставит рюкзак на пол, выглядит довольным): Порядок в танковых частях! Теперь
все чин чинарем (Вновь садится в кресло и к Ветриловой.) Пей, пей, я тебе мешать не
стану.
Ветрилова пьет маленькими глотками.
ШИША: А вот бабушка мне говорила: «Будешь пить много молока - коровушкой станешь».
С тех самых пор немного побаиваюсь. Я лучше еще вот этого… (Наполняет себе фужер.) В
детстве я тащился от лимонада… А еще от сиропа. Помню, с батькой… Когда у него
выходные выпадали… Прогуливаемся, допустим, по Большому. Он чуть что – в шалманчик,
а нам всем по стакану сиропа грушевого… или вишневого. Пока до Тучкова-моста
доберемся, у него уже язык заплетается, а у меня все кишки от сладкого слипнутся… Ну, за
наше… сладкое детство, ребятки (Выпивает.) А чего вы… такие? (Сделал гримасу.) Квелые.
Или у вас детство было несладкое? Сиропу недопили? (Встает, подходит к стене,
разглядывает висящую на ней картину.) Кто это?
ВЕТРИЛОВ: Это Таня. Не узнал?
ШИША: Узнал, узнал. Я спрашиваю, кто нарисовал?
33
ВЕТРИЛОВ: Современный художник. Известный. Но ты его не знаешь.
ШИША: Ну, все-таки.
ВЕТРИЛОВ: Айвазян.
ШИША: Айвазян? Армянин?
ВЕТРИЛОВ: Это имеет для тебя какое-то значение?
ШИША: Немножко имеет… В лагере со мной сидел армянин. Гоша Карапетян. Он свою
подругу из-за ревности… взял на перо. А заодно и ее жениха… Но рисовал он хорошо…
Даже здорово… (Ветриловой.) Ты мне здесь тоже нравишься (Возвращаясь к столу.) Да,
ребятки… Не знаю, как вам, а мне нравилось мое детство. Нравилось вообще… жить.
Находиться на белом свете. Я радовался тому, что родился. Даже гордился. А ведь мог бы
и не родиться. Запросто! Не понимал взрослых, когда они ныли, жаловались на что-то.
Мне казалось, они притворяются. На что еще жаловаться, когда… «Солнце, воздух и вода –
наши лучшие друзья». Чего еще человеку надо?.. Потом оказывается, кому-то этого было
недостаточно. Кому-то захотелось чего-то еще… И понеслось (Заметив, что Ветрилова
поднялась со стула.) И куда мы опять?
ВЕТРИЛОВА: Пока вы о солнце, воздухе и воде, я поднимусь и приведу себя в порядок.
Надеюсь… ты мне разрешишь?
ШИША: Ну, если считаешь, что ты сейчас не в порядке… Но с условием.
ВЕТРИЛОВА (напрягаясь): С каким еще условием?
ШИША: Оставь свои… (Показывает себе на волосы.) Такими, как есть. Не прячь ты их. Это
ж твоя… красота. Это моя… просьба.
ВЕТРИЛОВА: Ладно… Но хоть заколоть-то… немного.
ШИША: Так уж и быть: немного.
Ветрилова поднимается по лесенке.
ШИША (проводив Ветрилову глазами): Так… на чем это мы?
ВЕТРИЛОВ: Н-не помню… Кажется, на солнце… И воздухе…
ШИША: А, да!... А еще – кроме сиропа… мое детство связано с тобой. Примерно,
половинка на серединку. Для меня это было четко: детство до тебя и после.
ВЕТРИЛОВ: Вот как?
ШИША: Да. Ты же был когда-то… чем-то… вроде моей иконки.
ВЕТРИЛОВ: Это, прости меня… в каком же смысле?
ШИША: Нет, не иконки. Это я, конечно… Ход назад. Моим… молодогвардейцем, что ли.
Или даже лучше… космонавтом. Только не Юрием Гагариным, до него ты не дотягивал.
Кто там у нас был другой космонавт кроме Юрия Гагарина? Рангом помельче. Короче, я
срисовывал свой автопортрет с тебя.
ВЕТРИЛОВ: Хм… Польщен. Но… чем я заслужил такую честь?
ШИША: Я (показывает на террасу) курну (Выходит на террасу, оттуда его голос.) Да…
Спрашиваешь, откуда такая честь? Ведь это ты… гад ты эдакий… с твоей ученостью…
воспитанностью… начитанностью… открыл мне глаза. На многое. Просветил. Без тебя я
бы, может, так всю жизнь… Только что и интереса у меня было бы к футболу и боксу. Ну, и
девочки. Это само собой… (Встает в дверном проеме и, стараясь не пускать дым в
гостиную.) Помню, как я первый раз очутился у вас на квартире… На твой день рожденья.
Огромное зеркало в прихожей. Золотые корешки в книжном шкафу. «Жизнь животных»
Брэма. Энциклопедия. Брокгауза и Эфрона. Картины на стенах. То есть сначала не сами
картины, я их потом постепенно, до мельчайших деталек разглядел, а рамы… Твоя
потрясающе красивая мама. Как будто только что сошла с одной из этих картин. Даже не
успела переодеться. На ней что-то… воздушное. Папа… Начальник железных дорог. Только
34
что приехавший из Смольного. С какого-то совещания… Тогда ждали приезда
кукурузника. Разговоров об этом было!.. Все на стреме. А он взял и не приехал… Я
многому учился у тебя. Старался перенимать. Тому, например, как ты отвечал на уроках.
Вести себя. Не сморкаться. Стричь ногти. Именно стричь, а не обкусывать… Не чесаться …
Ну, если уж совсем приспичит… Не чавкать при еде. Принимать каждый день душ, - об
этом можно было, конечно, только мечтать. Я прежде, еще до тебя, ходил раз в две
недели с отцом и братом в баню на Большой Пушкарской. В парилку. Чаще не получалось.
Да и нужды особой не было. Но с тобой… Я стал ходить не реже раза в неделю. И стал
пользоваться туалетным мылом… От которого приятно пахло. А прежде – только
хозяйственным (Возвращается с террасы, тщательно закрыв за собой дверь.) Да что там
говорить? Ты был моим корешом. Настоящим другом. Я гордился этим. Я тогда думал:
«Ну, до чего ж, падла, мне с тобой повезло!» (Подходит к другой картине.) А это что?
ВЕТРИЛОВ: Это?... Это называется пейзаж.
ШИША: Без тебя вижу. Я о другом. Какое место?
ВЕТРИЛОВ: Не знаю… Средняя полоса.
ШИША: На мою полосу похоже… Такая же серенькая (Отворачиваясь от картины.) А
помнишь, с чего все началось?
ВЕТРИЛОВ: Началось что?
ШИША: Ну, наше. С тобой.
ВЕТРИЛОВ.: Н-нет, ты знаешь… запамятовал.
ШИША: Ты пришел к нам, чтобы подтянуть меня по алгебре. Я перед этим долго болел.
Стригущий лишай. С алгеброй у меня всегда дела швах, а со стригущим лишаем и того
пуще. Тогда Анна Ивановна и командировала тебя… Вспомнил?
Ветрилов еще немного подумал, согласно кивнул головой.
ШИША: Я тогда просто обалдел, когда увидел тебя… входящим. Я ж не знал… Меня ж
никто не предупредил. У меня ж и в мыслях этого не было. И вот ты… Входишь… Как
явление Христа народу у ИванОва. Тут мать… уборкой занимается. По полу… с мокрой
тряпкой. Задница полуголая. Брат со своей шведской стенкой. Ты же помнишь, - он просто
чухнулся на Иване Поддубном, постоянно накачивал у себя мускулатуру. Сестра…
Кажется, Кирка…
ВЕТРИЛОВ: Нет.
ШИША: Что?
ВЕТРИЛОВ: Не Кирка. В тот момент, когда я входил, в комнате была Вера. А Кира мылась.
На кухне.
ШИША: Ты помнишь?!
ВЕТРИЛОВ: Д-да. Этот момент я запомнил. Я ведь, в основном, как раз ради нее… Киры…
и согласился… тебя по алгебре. Несмотря на лишай. Это был… своего рода… с моей
стороны… маленький подвиг.
ШИША: Иди ты! Расскажи, расскажи. Это интересно. Я этого не знал.
ВЕТРИЛОВ: Что рассказывать?
ШИША: Да все как было!
ВЕТРИЛОВ: Собственно… Там рассказывать-то особенно и не о чем. Мне тринадцатый, и я
начал замечать вокруг девочек. Вот и весь сказ.
ШИША: Но Кирка в то время уже ходила … не то в седьмой, не то в восьмой. Где она и где
ты?
ВЕТРИЛОВ: Но, может, именно поэтому.
Мои сверстницы меня нисколечко не
интересовали. А у вашей Киры… практически уже было все. Смотри и… наслаждайся.
35
ШИША: Вот как?... Ну и жук же ты, Константин Петрович, оказывается! Прям-таки… жук
навозный. Во-он оно, в чем дело. А я то тогда… разгордился… Что ты меня ради. А еще
что? Что там было? Вспоминай, вспоминай.
ВЕТРИЛОВ: Что еще?... Я старался приходить к вам точно по средам и субботам от того,
что у твоей сестры уже явно был какой-то ухажер, и она в эти дни…точнее, вечера…
обычно где-то встречалась с ним, а перед этим обязательно нагревала тазик воды и
мылась… по пояс.
ШИША: Да, верно. У нее завелся тогда какой-то… с улицы Красного Курсанта. Отец и мать
ее материли за это, почем зря. Отец даже ремнем пару раз.
ВЕТРИЛОВ: Не знаю, отчего… Возможно, она даже этим дразнила меня… Но, моясь, она
не закрывала дверь на кухню до конца и, когда я проходил, мне иногда удавалось ее
видеть. И это все продолжалось до тех пор, пока меня не застукал твой брат. Дал мне
такого пинка под зад!
ШИША: У ней ведь все плохо сложилось. Ты знаешь? Я говорю про Кирку. Не намного
лучше, чем у меня.
ВЕТРИЛОВ: Да, я знаю. Немного. До меня доходили слухи. Какой-то непутевый муж. Бил
ее смертным боем.
ШИША: Они все долго потом… на меня. Брат сердился, что загубил его карьеру,
фактически отрекся от меня, а сестренки боялись… Даже когда узнали, что я остался
живой. Уже когда оказался в лагере и мне разрешили… одно письмо в три месяца, и я им,
конечно, написал, - долго от них ничего не получал. А первой все же написала Кирка.
Самой смелой оказалась. Почти целую тетрадку накатала. Она вообще всегда была
писательницей. Нашему бедному проверяльщику пришлось поработать. Когда отдавал
мне эту тетрадку, так и сказал: «Ты ей специально напиши, чтоб Федора Михайловича
Достоевского тут из себя не корчила». Он у нас очень начитанный был мужик, этот самый
проверяльщик, и он не только наши письма читал. Классику тоже. «А иначе мы ее
собрания сочинений будем ей обратно отфутболивать»… А потом опять очень долго –
годами - ни от кого ничего… Слушай, а помнишь, мы как-то пошли с тобой на пару в
парикмахерскую? На Бармалеева.
ВЕТРИЛОВ: Ну, ты знаешь, я так часто ходил в парикмахерскую.
ШИША: Но это был особенный случай. Прямо перед выпускным вечером. Ты же меня и
затащил. Заделать себе на голове… что-нибудь… из ряда вон. Чтоб девчонки под стол
попадали.
ВЕТРИЛОВ: Да-да. (Впервые улыбнулся, расслабился.) Длинную челку на косой пробор.
Под Битлз. Вспомнил.
ШИША: Наши кресла были рядом. Меня стригла очень симпатичная такая дамочка, - и
она стригла меня уже не первый раз. И вот она наклоняется ко мне… Чувствую, как ее
грудь упирается мне в плечо… Я замираю… Сердце в пятки ушло, а она мне шепотом,
чтобы никто не услышал: «Молодой человек, у вас…на шее… клопик». Меня буквально
вышвырнуло из кресла. Фугасным снарядом пролетел через всю парикмахерскую.
Больше эта парикмахерская на Бармалеева меня никогда не видела… А потом ты все
пытался у меня узнать, что случилось… На выпускной вечер я не пришел.
ВЕТРИЛОВ: Зато я произвел фурор своей прической.
ШИША: Падали?
ВЕТРИЛОВ: Кто? Девчонки? Еще как. Прямое попадание.
ШИША (вздохнув): Ну, они перед тобой всегда… И без Битлз. Только нагибайся и
подбирай… А потом… Потом у нас в доме на Подковырова появились… «артисты
оригинального жанра», эстрадники-куплетисты и… по-нес-лось... Кручу, верчу, деньги
плачу.
36
На верхней площадке лесенки появилась Ветрилова. На ней брюки и джемпер. Волосы
лишь слегка зачесаны назад, чем-то схвачены. Она, кажется, выполнила пожелание
Шишы.
ШИША (оценив взглядом): Да… Так нормально… (Пока Ветрилова спускается лесенкой.)
Тань, напомни, в каком году вы к нам в дом переехали?
ВЕТРИЛОВА: Год точно не помню. События в Чехословакии.
ШИША: Да, верно! Ты и заварушка в Чехословакии… Два события мирового масштаба. Все
сразу свалилось на наши бедные головы. Значит, в шестьдесят восьмом (Ветрилову.)
Помнишь, как это было?
ВЕТРИЛОВА: Я так понимаю, у вас утренник воспоминаний.
ВЕТРИЛОВА: Да. Что-то вроде этого.
ШИША (по-прежнему к Ветрилову): Так помнишь или не помнишь?
ВЕТРИЛОВ: Да, конечно, помню. Такое забыть невозможно.
ШИША: У меня до сих пор перед глазами… Эта картина. Как в наш тесный дворик…
(Демонстрирует.) Чух-чух-чух.. Огромный фургонище. Со всеми пожитками. Сначала
мебель… Потом всякие мелкие животные. Болонки, свинки, ежи, попугаи и даже
черепахи. А напоследок почему-то приберегли самое вкусное… Помнишь, как она
выпрыгивала? Хоп! Как будто из катапульты. Выскочила. Как диковинная заморская
зверушка из клетки. Лохматая. Чумазая. В каких-то пестрых перьях. Как… какая-нибудь
дикарка с островов Зеленого Мыса.
ВЕТРИЛОВА: Ну, такая уж и лохматая! И чумазая! Хватит врать.
ШИША: Я вру? (На Ветрилова.) Вот… пока живой свидетель.
ВЕТРИЛОВ: Да. Ты была тогда разодета как матрешка и лицо… В каких-то пятнах. Мы с
Шишей тогда еще поспорили. Я за то, что у тебя на щеках просто экзема. А Шиша, - что ты
вся… с головы ног… прокаженная.
ВЕТРИЛОВА: Дурачье. Вы оба. Это был грим. Только-то и всего. Ну, может, не очень
удачный. А вы все… Те самые, которые торчали во дворе и глазели… Вы показались мне
такими… серыми…убогими ничтожествами. Смотреть на вас было тошно. Я подумала:
«Неужели я теперь среди них буду жить? Не лучше ли сразу… взять и удавиться?».
ШИША: Ты была… Эх, забыл это слово (Вопросительно смотрит на Ветрилова.)
ВЕТРИЛОВ: Не знаю. Что ты имеешь в виду?
ШИША: Ну, когда… (Ковыляет.) Как это называется?
ВЕТРИЛОВ: Честное слово, не понимаю.
ШИША: Коротенькое. На букву Хэ.
ВЕТРИЛОВА: Может… Ты имеешь в виду … хиппи?
ШИША: Во! Это самое!.. Хиппи. Хорошее какое слово! А когда она выплывала… на родные
просторы… в ее ночнушке с бретельками? (Ветрилову.) Помнишь?
ВЕТРИЛОВА: Это была не ночнушка, это такой сарафан.
ШИША: Говори кому-нибудь другому. Как будто я не знаю, что такое сарафан и что такое
ночнушка. Кому ты очки паришь, подруга? Две большие разницы.
ВЕТРИЛОВ: В самом деле, Таня. Ты хоть лифчики-то тогда носила?
ШИША: Много от нее хочешь. Чтоб еще и лифчик. Хорошо, если трусики ненароком
натянет. И за это скажи «Спасибо».
ВЕТРИЛОВ: Да. И еще ресницы. Накладные.
ШИША: Да-да! Уж до того накладные, что дальше просто ехать некуда. В общем, оторва
ты была еще та.
ВЕТРИЛОВА (вдруг погрустнев, отрешенно): Оторва… Да.
37
Пауза.
ВЕТРИЛОВ (Ветриловой): Что?.. О чем задумалась?
ШИША: Андел пролетел?
ВЕТРИЛОВА: Да. Пролетел. На макушку сел.
Зазвонил телефон у Ветрилова.
ВЕТРИЛОВ: Секундочку… (Ветриловой.) Лариса… (В трубку.) Да! Да, доча… Ну, и отлично.
Да нет, ничего, мы с мамой уже на ногах. Вот только что вспоминали, какой она была в
молодости… Ну, так уж… обстоятельства. К нам зашел наш старый товарищ… Да, еще с того
века. Но сейчас не будем об этом… Хорошо-хорошо. Счастливо вам добраться. Созвонимся
(Отключив телефон, Ветриловой.) Они уже в Домодедово. Только-только приземлились.
Сначала заглянут к себе, ближе к обеду у нас (Шише.) Это моя дочь. Они гостили с мужем
в Америке…. (Шише.) Если ты не против, я, пожалуй, тоже… оденусь. Поприличнее. Вроде,
пора.
ШИША: Валяй.
Ветрилов поднимается лесенкой.
ШИША (дождавшись, когда Ветрилов исчезнет из поля зрения): Как ее зовут?
ВЕТРИЛОВА: Кого?
ШИША: Вашу дочь.
ВЕТРИЛОВА: Лариса… А что?
ШИША: Красивое имя. Лара… Почти как у нас, в тундре… А кем она?
ВЕТРИЛОВА: Чем занимается?.. М-м… Она актриса.
ШИША: Не свисти.
ВЕТРИЛОВА: Я совершенно серьезно… Точнее, киноактриса.
ШИША: А в каком кино она снималась? Может, я ее видел?
ВЕТРИЛОВА: Н-нет, едва ли. Не думаю.
ШИША: Почему?
ВЕТРИЛОВА: Ну, это… Есть такое понятие «другое кино». Вам, в тундре, такого не покажут.
ШИША: У нас телевизор есть. И даже … Которое кино показывает. Забыл, как оно.
ВЕТРИЛОВ: Подумать только! Даже это?
ШИША: Видео! Вспомнил… Ладно, не хочешь, не говори. Но она, конечно, красивая. Как
ты. А то б не стала актрисой.
ВЕТРИЛОВА: Д-да… Она своеобразная. Ну, ты, может, сам ее когда-нибудь увидишь.
Оценишь.
ШИША: А ты?
ВЕТРИЛОВА: Что?
ШИША: Ты ж тоже, вроде… собиралась. Чем-то вроде актрисы. Я помню.
ВЕТРИЛОВА : «Чем-то вроде»!..
ШИША: Ну, просто… Не обижайся. Просто хотела.
ВЕТРИЛОВА: Не получилось.
ШИША: Да? Почему?
ВЕТРИЛОВА (нервно): «Отчего? Почему? По какому случаю?»… По многим причинам. Что
мы будем сейчас об этом?… Я могла бы ничем не заниматься, но… У меня свое агентство.
Пусть не Бог весть что, скромное, но мое. Я ни от кого не завишу. Никто не стоит у меня
38
над душой. Я хозяйка. Нет, еще лучше – я госпожа. И это именно то, что мне, в первую
очередь, нужно. Что меня больше всего в этой жизни устраивает. Быть независимой.
ШИША: А что ты там вытворяешь? Со своим агентством.
ВЕТРИЛОВА: Занимаюсь операциями с недвижимостью. Продаю, покупаю, обмениваю.
Даже иногда строю. Маленькие недорогие коттеджи. Какого-то большого дохода это не
приносит, с мужем в этом отношении я тягаться не могу, у него другие масштабы, но на
какие-то карманные расходы… А кроме денег это же приносит и определенное моральное
удовлетворение. Я могла бы рассказать тебе кучу историй, когда я помогала людям
выкарабкаться из самых, вроде бы, безвыходных ситуаций. Их море, этих ситуаций. Когда
люди из благодарности ко мне плакали… Из благодарности… Но ты, кажется, мне не
веришь.
ШИША: Что плакали? Почему? Верю… Выходит, твоя дочь тебя перещеголяла? Она уже
стала как Одри Хепберн…
ВЕТРИЛОВА: Ну, как Одри Хепберн она не стала… Да и не станет никогда… А откуда ты
знаешь про Одри Хепберн?
ШИША: Здрасьте! Да от тебя же! Забыла, как просила меня достать билетик на… ? Забыл.
Там еще мужик… Грегори Пек…Который утащил эту штучку из музея…Я часа два тогда у
«Молнии» простоял. Даже подрался из-за этого. Забыла?
ВЕТРИЛОВА: Достал?
ШИША: Да, пару билетов, больше в одни руки не давали… Ты пошла с Костей, а потом я
пошел один… А кто у нее мужик?
ВЕТРИЛОВА: Ты имеешь в виду…
ШИША: Да, твою дочь.
ВЕТРИЛОВА: Он почти точная копия Кости. Только на двадцать лет моложе. Архитектурный
заканчивал. Тот самый, кстати, в котором был студентом еще Андрей Вознесенский…
Хотя… его-то ты наверняка…
ШИША: Обижаешь, Таня. Тоже знаю. И тоже спасибо вам.
ВЕТРИЛОВА: Надо же! Как же, оказывается, ты многим обязан нам!.. Они компаньоны.
ШИША: Кто? Вознесенский и Костя?
ВЕТРИЛОВА: Нет. Костя и наш зять.
ШИША: Компаньоны… А что с ним случилось?
ВЕТРИЛОВА: «С ним» это кто?
ШИША: Да Костя… Или то же, что и с тобой?
ВЕТРИЛОВА: Не понимаю, что ты имеешь в виду под «то же»… Впрочем… Нет, думаю, у
него по другому… Когда все это началось… Я говорю про все эти революции… Он в это
время был доцентом на кафедре. Как-то поехали с ним на день рождения его матери… Ты,
конечно, помнишь, как он относится к своей матери. Купил по дороге роскошный букет
цветов, но когда пришло время садиться в метро, - он к этому времени уже продал свою
машину, - вдруг обнаружилось… У нас с ним не нашлось мелочи, чтобы купить по билету.
И тогда с ним случилась самая настоящая истерика. Прямо в вестибюле метро, на глазах у
всех… И это было страшно, поверь мне. Я никогда его таким не видела. Ни до, ни после…
Это стало его концом… И в то же время началом.
ШИША: Решил вдруг стать… компаньоном.
ВЕТРИЛОВА: Н-нет, не сразу. Не так быстро. Сначала пригодились старые связи мамочки.
Это дало ему толчок. Потом пошел сам. И довольно резво.
ШИША: А ты?
ВЕТРИЛОВА: Я? Со мной все в порядке… Да, Коля, со мной все в порядке… (Нервно.) Но ты
же не испытал на себе этого… замечательного времени. Всеобщей нищеты. Тебе легко
сейчас думать о нас…
39
ШИША: Почему не испытал?
ВЕТРИЛОВА: Я так понимаю, ты был в это время… в изоляции. На всем казенном. Да, тебе
тоже было трудно, это понятно, но… по-другому, чем нам. И именно от того, что ты был
как-то… законсервирован, тебе и помогло… как ни странно… сохраниться.
ШИША: В смысле.
ВЕТРИЛОВА: При всей своей… извини… неотесанности… По-моему, ты все тот же…
нескладный идеалист… Извини еще раз, не уверена, что ты понимаешь…
ШИША: А вы, значит, материалисты.
ВЕТРИЛОВА: Ну, не совсем, конечно… И потом мы повзрослели, а ты, пожалуй...
Слышен пока отдаленный звук милицейской сирены.
ШИША: Ну, да. Вы, значит, повзрослели и вам, значит … хорошо.
ВЕТРИЛОВА: Все относительно, Коля. Все, ты знаешь, очень относительно.
ШИША: Но вы живете нормально.
ВЕТРИЛОВА: Д-да… Мы живем, как все… Ну, может, немного получше… У нас есть
достаток… Кому-то это спать не дает.
ШИША: Мне, например…
ВЕТРИЛОВА: Не только. Зависть, ты знаешь…
На верхней площадке лестницы появляется Ветрилов. На нем лишь впопыхах
наброшенный халат, под ним трусы. Одновременно слышен шум подъезжающей к дому
машины.
ВЕТРИЛОВ (испуганно): Мы никого не вызывали! (Спускается по лесенке.) Поверь мне. Их
никто сюда не звал. Они сами.
ШИША(спокоен) : Ну вот, как говорил один из моих дедушек: «И опять эти гады своими
помоями мне обедню испортили» (Подходит к окну.)
ВЕТРИЛОВ: Уверяю тебя…
ШИША: Не порть воздух. Помолчи (Отходит от окна, вынимает из рюкзака двуствольный
обрез.) Спокойно, братцы – кролики. Только без паники. Всем оставаться на своих местах.
Всех впускать и никого не выпускать (На глазах изумленных Ветрилова и Ветриловой
заряжает оба ствола.) Ничего… Где наша не пропадала… Прорвемся… (Ветрилову.) Думаю,
мне лучше не высовываться. Подойди. Посмотри.
Ветрилов только смотрит на обрез. Он как будто не слышит.
ШИША: Эй! Друг портянкин. Очнись… Подойди к окну и позырь, чего им там опять
понадобилось.
Ветрилов подходит к окну, смотрит. Шиша смотрит на дверь. Ветрилова – на обрез в руках
Шишы. Несколько десятков секунд томительного ожидания. Шум отъезжающей машины.
ВЕТРИЛОВ (с облегчением): Они уехали!
ШИША: Их счастье. Иначе б не сладко им пришлось (Кладет обрез на стол.) И выдай
премию своему часовому.
ВЕТРИЛОВ: Да-да!
ШИША: Ты не просто «да-да». Я серьезно тебе говорю. Я проверю. Он этого заслуживает.
ВЕТРИЛОВА (на обрез.) Что… это… у тебя?
40
ШИША: Это? Тебе не видно? Пушка, Таня. Классная. Взял обыкновенное ружье, приделал
к нему. Для удобства и скорострельности. Это ничего, что она такая… на вид неказистая.
На самом деле, пуляет отменно. Я с этим на волка матерого ходил. Он против нее не
сдюжил.
ВЕТРИЛОВА. И… зачем… это… тебе?
ШИША: Защищаться, Танюша. Исключительно для того, чтобы защищаться. Против всех…
повзрослевших материалистов. Но тебя… Да и его, пожалуй… Я вас – так уж и быть, даю
слово - не трону.
ВЕТРИЛОВА. Очень благородно… очень рыцарственно с твоей стороны.
ВЕТРИЛОВ (на обрез): А, может, все-таки…ты это… куда-нибудь… с глаз долой?
ШИША: Зачем? Я на войне, Костя. Ты же сам недавно сказал. Мне нужно быть всегда
начеку… Ты, вроде бы, собирался нормально одеться.
ВЕТРИЛОВ: Да-да! Извините… Я могу?
ШИША: Можешь, Костя, можешь. Ты еще у себя дома.
Ветрилов поднимается лесенкой.
ВЕТРИЛОВА: И с кем же ты воюешь, Коля? Если не секрет. Что даже не хочешь расстаться
со своим?... Может, с нами?.. Ты нас так ненавидишь?
ШИША: Нет. С чего ты вдруг взяла, что я вас ненавижу?.. Нет, тут другое, Таня. Я вас … по
правде говоря… боюсь.
ВЕТРИЛОВА: Да? Почему?
ШИША: Точнее, не «вас», а одного из вас. Того, кто предал меня. Вчера. Кто из вас – я не
знаю. Но что предал, - это точно.
ВЕТРИЛОВА: Почему ты так думаешь?
ШИША: Я узнал, звонок от вас был один. Да, от вас, а не от соседей. Между вами не
было сговора. Вы у меня были на мушке - я следил за вами. Если выходили, - только по
одному. А при мне никто не звонил.
ВЕТРИЛОВА: Зато, помнится, ты сам выходил. И довольно надолго.
ШИША: Да. Недалеко. Я стоял под дверью и слушал. Но вы занялись полосканием белья.
ВЕТРИЛОВА: Что ж… Если ты точно узнаешь, кто из нас… И что? Дальше.
На площадке появляется Ветрилов, в джинсах и водолазке.
ВЕТРИЛОВ: Поздравляю. Ненастью конец. Ветер утих, тучи разошлись, показалось
солнце… (Спускаясь по лесенке.) А у наших соседей справа, кажется, выбило на террасе
окно.
ВЕТРИЛОВА: Нас боятся, Костя.
ВЕТРИЛОВ: Да? В каком смысле?
ВЕТРИЛОВА: Оказывается, мы такие страшные… Хотя, нет, не «мы», а кто-то один из нас.
ВЕТРИЛОВ: Не понимаю, про что ты говоришь.
ВЕТРИЛОВА: Настолько страшные, что без ружья к нам не подходи.
Шиша кладет обрез на стол, проходит к двери, поднимает стоящие на полу ботинки.
ШИША: Натекло.
ВЕТРИЛОВА: Бог с ним. Даша придет, уберет.
ШИША: Нет, это непорядок. Моя жена за такое… Волосы на мне выдерет (Выходит за
дверь, унося с собой ботинки.)
41
ВЕТРИЛОВ: Все-таки… Что он еще успел сказать?
ВЕТРИЛОВА (подходит к столу, берет в руки обрез): Знаешь, как с этим обращаться?
ВЕТРИЛОВ: Упаси бог!
ВЕТРИЛОВА: Я помню, ты одно время увлекался стрельбой в тире.
ВЕТРИЛОВ: Сравнила… Советую положить… Здесь не место... И это не игрушка.
Ветрилова возвращает обрез на стол.
ВЕТРИЛОВ: Так что же все-таки он такого еще сказал?
ВЕТРИЛОВА: Мне все больше кажется… Мне снится какой-то кошмарный сон.
Ветрилов достает из кармана джинсов мобильник.
ВЕТРИЛОВА: Кому ты хочешь?
Ветрилов, не отвечая, производит манипуляции с мобильником.
ВЕТРИЛОВА: Ради бога, будь осторожен. Подожди (Встает, подходит на цыпочках к двери,
отворяет, смотрит, закрывает дверь.) Говори (Остается у двери.)
ВЕТРИЛОВ (в трубку): Привет, малышка. Ну, как вы?... Уже? Ну и прекрасно. А вы не
могли бы изменить ваш маршрут? Да, знаю, потому и звоню. Вы нужны нам здесь…
Срочно... Ну, это долго объяснять… Хорошо, передай… Хау а ю, Саша! Я … То есть мы оба…
Словом, крайне необходимо, чтобы вы были здесь. И как можно скорее… Нет, прямо
сейчас. Это очень важно… Да, именно так, но, боюсь, если я начну объясняться, это
займет какое-то время, а у нас цейтнот. Нет, повторяю, я не могу сейчас…
ВЕТРИЛОВА: Заканчивай. Он идет.
ВЕТРИЛОВ (в трубку): Я заканчиваю. Нам грозит опасность. Если не хотите неприятностей приезжайте как можно скорее (Торопливо убирает телефон.)
Входит Шиша, без ботинок.
ШИША: Да, погодка ништяк. Плащ уже подсох… Я заметил, у вас на участке парочку
деревьев повалило.
ВЕТРИЛОВ: Да, ночью был ураганный ветер.
ШИША: Жаль, я необутый. А то б сейчас пошел и убрал. Пила и топор у вас наверняка
водятся.
ВЕТРИЛОВ: С какой тебе-то стати убирать наши деревья на нашем участке?
ШИША: Вы б, смотришь, подбросили мне… какую-нибудь денежку. Может, хватило б на
обратную дорогу, а то я в Ленинграде поистратился.
ВЕТРИЛОВ: Я готов тебе дать на дорогу и без уборки деревьев. Даже на самолет.
ШИША: Нет, Костя, так не прокатит. Я на дармовщинку жить не люблю. Заработать – дело
другое.
ВЕТРИЛОВ: Хм… Послушай… Николай…
ШИША: Отчего же Николай, а не Шиша?
ВЕТРИЛОВ: Потому что ты Николай, а не Шиша. Шиша был и сплыл. А, впрочем, как тебе
больше нравится.
ШИША: Хорошо, продолжай.
42
ВЕТРИЛОВ: Раз уж ты сам заговорил… о денежках… Пока тебя не было, мы еще раз… как
говорится, обменялись… Словом, возвращаясь к прежней теме… Триста тысяч, уверяю
тебя, это неплохие деньги и если ты не против…
ШИША: Да, ты уже говорил, я помню, и я сказал, что подумаю.
ВЕТРИЛОВ: И как долго ты еще собираешься?
ШИША: Столько, Костя, сколько мне понадобится.
ГОЛОС: Хозяева!
ВЕТРИЛОВ (в динамик): Да, Шура! Что тебе?
ГОЛОС: Тут молочница пожаловала. Всякой всячины навезла.
ВЕТРИЛОВ: Так пусть оставит. Что за проблема? Скажи ей от нас спасибо. Даша приедет и
заберет.
ГОЛОС: Я ей так и сказал. А она мне: «Вы со мной еще за прошлый месяц не рассчитались.
Расплатитесь, - я уйду».
ВЕТРИЛОВ: Как это не рассчитались? (Смотрит вопросительно на Ветрилову.)
ВЕТРИЛОВА: Д-да… Кажется (Шише.) Я могу пройти и … все уладить?
ШИША: Само собой… Хотя, нет… Лучше он.
ВЕТРИЛОВА: Почему он? Это… так принципиально?
ШИША: Да. Мне еще нужно… с тобой.
ВЕТРИЛОВА: А с ним? Тебе уже все ясно?
ШИША: С ним мы уже… все. Допрос окончен. Вопросов больше нет.
ВЕТРИЛОВ (Ветриловой): Не волнуйся. Деньги при мне. Улажу и вернусь. Все будет, как
надо.
ШИША: И расплатись заодно за хорошую службу со своим часовым. Не скупись. Я
проверю.
Ветрилов уходит.
ВЕТРИЛОВА (выждав, когда затихнут шаги Ветрилова): Ну, хорошо… Мы одни. Что дальше?
Какие вопросы у тебя еще остались ко мне?
ШИША: А чего ты так нервничаешь?
ВЕТРИЛОВА: Ты еще спрашиваешь!
ШИША: Плюнь ты на это.
ВЕТРИЛОВА: Плюнуть на что?
ШИША: На все. Что я сказал. И ( на обрез ) на это тоже… Вместо этого… Хочу рассказать
тебе… Давно хотелось. При нем не мог... (Берет со стола бутылку.) Сейчас бы неплохо и
вчерашнего… волка.
ВЕТРИЛОВА: Что за проблема? Хозяин - барин (Делает движение в сторону бара.)
ШИША: Нет, не надо, не стоит. Боюсь, опять… поплыву… (Возвращает бутылку на стол.)
Меня держали во внутренней тюрьме Большого дома уже с полгода. Ты еще помнишь,
конечно, что такое Большой дом.
ВЕТРИЛОВА: Да, конечно! Еще не забыла.
ШИША: Ну, да. Тебе ведь тоже пришлось. Я читал твои…
ВЕТРИЛОВА: Да. Показания.
ШИША: Ты там сказала хорошее про меня. Я запомнил. Спасибо. Пусть даже это и не
помогло. Но я не об этом… Каждое утро нас всех выводили на прогулку в тюремный
дворик. В любую погоду. И вот однажды… Помню, было жутко холодно. Около тридцати
мороза. Охранник на вышке в шубе и валенках, а на мне одно пальтишко демисезонное.
На ногах туфельки. Замшевые. Брали-то еще летом. Бегаю, чтоб только согреться. И вдруг
слышу – в соседний со мной отсек запускают двух женщин. И голос у одной из них
43
абсолютно такой же, как у тебя! Я сразу отчего-то поверил, что это ты. И мне… сразу…
Стало так тепло! От радости едва не пустился в пляс.
ВЕТРИЛОВ: Да. Здорово… А потом ты догадался, что это все же не я, а какая-то другая… и
тебе стало так обидно! Так горько! Ну, хоть волком вой. Скажи, ведь так и было на самом
деле?
ШИША: Да… Как ты догадалась?
ВЕТРИЛОВА (нервно смеется): Ах, Шиша ты Шиша… А еще, сидя там, ты, наверное
мечтал… Чтобы и меня поселили в один номер с тобой.
ШИША: В камеру.
ВЕТРИЛОВА: Извини. В камеру.
ШИША: Нет, в одну камеру нас бы вдвоем по любому не поселили. Если только в
соседнюю.
ВЕТРИЛОВА: Значит, в соседнюю… А переговариваться, если в соседних, как-то можно
было?
ШИША: Только азбукой Морзе (Выстукивает костяшками пальцев по столешнице.) Что я
сказал?
ВЕТРИЛОВА: Не представляю.
ШИША: Я люблю тебя.
ВЕТРИЛОВА: Ну, хорошо… Допустим. Мы. Сидим. В соседних номерах… Ой, извини: в
камерах. Перестукиваемся азбукой Морзе. И, как ты только что показал, признаемся друг
другу в любви… До гроба… Ну, как тебе это? Понравилось?
ШИША: Продолжай.
ВЕТРИЛОВА: Продолжаю. И чтобы, когда нас поведут на виселицу … с завязанными
глазами… Мы могли бы коснуться плечом друг друга. Только плечом, к сожалению,
потому что руки у нас, видишь ли, тоже связаны. А потом… под барабанную дробь… Трата-та-та… О! Это же так здорово!... Тра-та-та-та… Скажи честно, ведь так оно и было на
самом деле? Только не ври. Именно это и было в твоей, извини…. башке, когда ты писал
мне это свое… дурацкое воззвание?
ШИША: Д-да… И это тоже.
Ветрилова нервно смеется.
ШИША: Я сказал «тоже». Значит, это еще не все.
ВЕТРИЛОВА: Ох, Шиша… Шиша, он и в Африке Шиша. Никакой ты не Николай. Костя тоже
это чувствует, но… ты его запугал. Потому и льстит тебе, называя Николаем.
ШИША: А тебя? Не запугал?
ВЕТРИЛОВА: Я все-таки женщина.
ШИША: Д-да, я тебя понимаю… Ты всегда была его сильнее. В тебе всегда было…
(Сжимает кулак.) Что-то…вот такое… От того, может, ты мне так всегда и нравилась. Как
никто другой.
ВЕТРИЛОВА: Приятно слышать… Да, женщине всегда нравится, когда она кому-то
нравится. Будь этот «кто-то»… Хоть распоследнее чудовище. Да, все равно приятно. Но не
до такой же степени… чтобы помечтать… Как я и она… Как мы оба будем, допустим,
болтаться на одной виселице. Это уже… Что-то вроде «Ни богу свечка, ни черту кочерга».
ШИША: А по-моему, так… Только представить себе… Я по центру. Как зачинщик. Ты,
допустим, по правую от меня руку. Как главная недоносительница. А по левую – твой
Костя. Второстепенный недоноситель. С высунутым синим языком… Вот то была бы
картина!
ВЕТРИЛОВА: «Твой Костя?»… Он никогда не был, как ты думаешь, «моим».
44
ШИША: Как это?
ВЕТРИЛОВА: Да, именно то, что ты слышал. Большого чувства к нему никогда не
испытывала… Для тебя это новость?
ШИША: Да н-нет, в общем-то. Я и тогда это понимал. От того и… бесился… А у тебя
был…кто-то такой, к кому … безо всяких скидок… ты бы испытывала?
ВЕТРИЛОВА (помедлив): Допустим… Да, определенно был… Но это был все равно не ты.
Не думай, не мечтай и не обольщайся.
ШИША: Но зачем же ты тогда? За него…
ВЕТРИЛОВА: Я поняла тебя, не продолжай… Если честно… Как не только у меня, а у
подавляющего большинства нас… слабых, хоть и сильных женщин… Это был все лишь
расчет… Да, вот такая я. Нехорошая. Да, любить одно, жить, когда он постоянно у тебя под
боком, - другое. Я всегда, еще в девочках это понимала и смотрела вперед. Я во многом
училась на ошибках и опыте других. Те же мои отец и мать. Оба взбалмошные, но, как
говорится, души друг в друге не чаяли… Они всю жизнь прожили, едва сводя концы с
концами. А я иногда смотрела на них… На мать особенно. Как она постоянно штопала и
перештопывала свои чулки… Эти постоянные, изо дня в день ухищрения нищеты!.. И мне
было их жалко. И я не хотела такой любви для себя.
ШИША: При Косте ты свои чулки не штопала.
ВЕТРИЛОВА: Нет! Представь себе… А, допустим, выйди я за тебя – да. Штопала бы. Да еще
как! И не только чулки. Что бы ты мог мне вообще предложить? Кроме виселицы. И
высунутого синего языка.
ШИША: Значит, Костя тебе дал все, что ты хотела. На все сто?
ВЕТРИЛОВА: Ну, на все сто… Это ты по привычке… Хватанул. Но, в общем и целом, как
видишь… Он во многом оправдал мои надежды.
ШИША: Но тебе, похоже, чего-то еще не хватает.
ВЕТРИЛОВА: «Похоже», ты говоришь?.. Д-да… Если представить себе, что я сейчас на
сцене… Я бы ответила… ну, скажем, так… Не достает…сильной… настоящей… и взаимной
любви.
ШИША: Той, что была у твоих?
ВЕТРИЛОВА: Н-нет… Не совсем такой. Совсем не такой. Более крупной. Яркой… Ты же на
эту роль… Крупного и яркого… Ну, никак, хоть ты плачь, не годился… Хотя ты сильный, это
заметно. Ты страстный. Ни капельки в этом не сомневаюсь. Да, ты мужик… И все равно,
ты, извини меня, - Шиша. И ты никогда не был мужчиной моей мечты. И что бы ты не
вытворял, как бы ты не ухищрялся, на кого бы и на что бы ты не покушался, и где бы и по
какому бы поводу не висел… ты все равно бы им не стал. И тем более – не станешь. Хоть
ты… тресни… Ну что? Ты узнал? Услышал все, что хотел? Ты доволен?
ШИША: Д-да… Побазарили… Подай мне.
ВЕТРИЛОВА: Что? Твое ружье?
ШИША: Нет. Носки… Рядом с тобой. Да не бойся! Я их в луже, пока к вам добирался,
простирнул. Ничего, не испачкаешься.
Ветрилова, не скрывая гримасы, берет одними кончиками пальцев носки, передает их
Шише.
ШИША: Как это по - твоему… по - театральному? Развязка близка, и я буду потихоньку
одеваться (Начинает натягивать носок за носком на ноги.)
ВЕТРИЛОВА (передразнивая): «Развязка близка»… Скажи, все будет ровно по Чехову?
ШИША: Как?
45
ВЕТРИЛОВА: Раз уж мы на войне… На сцене появилось ружье… Оно должно выстрелить.
Как, выстрел в твоей инсценировке запланирован?
ШИША: Боюсь, Таня, что – да. И, может, даже не один. Моя пушка рассчитана на шесть
залпов.
ВЕТРИЛОВА: «Залпов»… Ты меня пугаешь… дорогой. Надеюсь, будешь целить не в меня?
Меня ты пощадишь?.. Ты обещал
ШИША: Не помню.
ВЕТРИЛОВА: Ты о-бе-щал. Ты сказал: «Вас не трону».
ШИША: Не помню.
ВЕТРИЛОВА: Такие вы все… Помните только, когда это вам надо (Переставая играть,
тревожно.) Даже не знаю, что и подумать… Насколько все это несерьезно. Или насколько
все это …
Возвращается Ветрилов.
ВЕТРИЛОВ: Ну, вот и я. Все в порядке, Танюша. С молочницей я расплатился. Очень
довольна…
ШИША: А с твоим часовым?
ВЕТРИЛОВ: Разумеется. И с ним тоже. Все всем довольны… (Ветриловой, со значением.)
Вот-вот, с минуты на минуту, должна подъехать Даша.
ШИША: Да - да. Да, Таня. Будь спокойна. Вот-вот должна подъехать Даша. Которую зовут
Ларисой. И вы ждете, не дождетесь, сидите, как иголках, когда они будут здесь. Ваша…
Лариса, и… Как его?.. Ее мужик. Архитектор. А теперь… други мои… Навострите уши на
макушке и внимательно выслушайте меня… Вы готовы?.. Не слышу. Вы готовы?
ВЕТРИЛОВ: Что ты собираешься?
ШИША: Спрашиваю в третий раз: вы готовы?
ВЕТРИЛОВА: Да, мы готовы. Давай. Выноси… Оглашай свой приговор.
ВЕТРИЛОВ: Тань, вы о чем? Какой приговор?
ШИША: Выношу.
ВЕТРИЛОВ: Что это все значит? Какой приговор?
ВЕТРИЛОВА: Помолчи, Костя.
ВЕТРИЛОВ: Нет но…
ВЕТРИЛОВА: Да помолчи ты, наконец! (Шише.) Говори.
ШИША: Вы хорошие ребята. Вы оба. Правда, правда, я по-честному. Вы славные ребята.
Вы многому научили меня. Вы оба. Вы познакомили меня с Одри Хепберн. И я узнал от вас
об Андрее Вознесенском. Честь вам за это и хвала. Я многим обязан вам. Вам обоим.
Но… Что с вами? Вы не такие. Прежде вы были другими. Что вы сделали с собой?
ВЕТРИЛОВ: Это не риторический вопрос? Нам нужно отвечать?
ВЕТРИЛОВА: Помолчи, Костя. Пусть он скажет все, что хочет.
ШИША: Нет, Константин Олегович, отвечать ничего не надо. Вы уже ответили. Тем, как
обошлись со мной… Видите ли… Есть одна штука в этой жизни… Их, правда, не одна, но
сейчас я буду говорить только об одной. Мне жутко не нравится, когда мне делают
подлянку. Меня всего коробит. Вы же… Вы сделали мне подлянку - раз. Вы оба. С
перепугу. Много лет назад. Ладно, я простил вас. Но вы опять.. Еще одну подлянку вчера
- два. Кто-то… один из вас. И еще собираетесь. Вам не терпится сделать мне очередную
подлянку уже сейчас - три. Вы оба. Как же мне в этом случае прикажете с вами
поступить?
ВЕТРИЛОВА: Очень просто. Выход напрашивается сам собой. Убей нас.
ШИША (Ветрилову): Ты тоже так считаешь?
46
ВЕТРИЛОВА: Да, он тоже так считает. Ни капельки в этом не сомневаюсь. Только тогда твои
обиды на нас будут вымещены. И справедливость полностью восстановлена. И в мире
наступит долгожданный рай и благодать.
ШИША (Ветрилову): Повторяю, ты тоже так считаешь?
ВЕТРИЛОВ: Послушайте, что, собственно, тут происходит? В любом случае, - нет. Я так
совсем не считаю. И Таня… Тоже так не считает. Она шутит. Ты же видишь.
ШИША: Значит, ты думаешь по-другому.
ВЕТРИЛОВ: Послушай! Давай остановимся на этом. Мы… Как поцапавшиеся между собою
подростки. Поговорим как взрослые люди. И я, и Таня, мы чувствуем, признаем… какуюто часть вины перед тобой и готовы… Я предложил тебе триста тысяч. Долларов.
Совершенно безвозмездно. Таня тоже может от себя кое-что добавить.
ШИША: Послушаем Таню. Ты добавишь?
ВЕТРИЛОВА: Д-да. Безусловно. Я человек слова. Мое прежнее предложение остается в
силе. Драгоценности. Гардероб. Забирай. И… убирайся отсюда.
ВЕТРИЛОВ: Триста плюс сто это уже четыреста.
ВЕТРИЛОВА: Почему сто? Про гардероб не забудь. Еще тысяч двадцать, а то и больше. В
сумме это получится… (Делает вид, что считает на пальцах.)
ШИША: Не надо, не считай.
ВЕТРИЛОВА: Тебя это уже не устраивает?
ШИША: Нет. Меня ЭТО уже не устраивает.
ВЕТРИЛОВ: Тебе опять нужен только миллион?
ШИША: Нет, мне этот ваш… паршивый миллион и задаром не нужен. Оставьте его себе.
ВЕТРИЛОВ: Так, что же тебе, наконец, от нас нужно?!
ШИША: Я предложу вам другое… Уже без цифр. И без горбатого. Пусть тот… кто не
предавал меня второй раз… Запомнили? НЕ предавал. Пусть он или она признается мне в
этом. Признавшийся… может убираться ко всем чертям. Хоть за ворота, хоть в соседнюю
комнату. Для меня без разницы.
ВЕТРИЛОВА: А какая же участь ждет другого? Или другую? Ты убьешь… его? Или ее?
ШИША (помедлив): Может быть… Я не знаю… Вы меня когда-то породили, а теперь,
может быть, мне придется… поквитаться с кем-то из вас.
ВЕТРИЛОВ (в отчаянии): Этого не может быть! Это… кошмар какой-то! Неужели ты это
серьезно? Бред сивой кобылы! Средь бела дня! Неужели мы такие… что нас можно было
убивать?
ВЕТРИЛОВА: Костя, не унижайся.
ВЕТРИЛОВ: Но это же…
ВЕТРИЛОВА: Не унижайся. Еще раз тебе говорю. Очень тебя прошу. Неужели ты до сих пор
этого не понял? С этим человеком невозможно разговаривать. Что-то ему внушить. Он
болен. Головой. Он ушибленный. Кем-то из его дедушек. И будет стоять на своем.
ШИША: Так я жду (Берет в руки обрез, взводит курок.) Все. Попогоняли порожняк и
довольно. Для тех, кто еще не понял. Повторяю. Кто из вас вчера НЕ вызывал мусоров?
Шаг вперед… И я сразу, без разговоров, отпускаю на все четыре.
ВЕТРИЛОВА: Ты… Ты своими жалкими… ублюдочными мозгами… Ты понимаешь, что ты
сейчас творишь? Что делаешь с нами? Что именно все это означает. Ты этим своим…
ультиматумом… хочешь унизить нас. Поставить на колени. Изничтожить. Показать, какое
мы оба дерьмо. И все это ради того, чтобы испытать садистское удовольствие. «Я их
лучше! Пусть мне хуже, зато я их лучше. Моя взяла!» Ради этого ты только сюда и
приехал. Но ты этого не дождешься. Этого не будет. Это я тебе говорю. Ты не получишь от
нас, чего ты хочешь (Берет Ветрилова за локоть, с силой притягивает, прижимает к себе.)
Ну, вот мы… Оба. Не такие, какими ты, наверное, хотел нас увидеть. Плохие.
47
Провинившиеся перед тобой. Стоим. Уже – униженные. Оплеванные. Ты можешь убить
нас обоих… Да, мы не ты. Мы не герои. Не гладиаторы. Мы обыватели. Слабые. Хилые.
Дряблые. Поддающиеся. Уступающие. Нам не хочется подвигов, оставим их для таких как
ты… очумелых… с горящим взором. Нам хочется просто жить. Жить, а не пресмыкаться, не
мыкаться и не побираться. Мы очень-очень плохие, только потому, что хотим быть
обеспеченными. Даже не богатыми, - ты слышишь? Обеспеченными.
ВЕТРИЛОВ: Осторожнее, Таня
ВЕТРИЛОВА: Такими, каким ты не станешь никогда. Потому что ты… ничто. Несмотря на
все свои горящие взоры. Ты, распираемый изнутри благородством… Жаждущий всеобщей
справедливости ноль. Да, мы хотим жить в СВОЕ удовольствие, а не ради каких-то
высоких слов, лозунгов. И у нас есть право на это. Потому что МЫ умеем. НАМ это дано.
ВЕТРИЛОВА: Осторожнее, Танюша! Осторожнее!
ВЕТРИЛОВА: Ну, так убивай же нас за это, если ты такой бесстрашный. Такой сильный.
Такой мужественный. Такой праведный. Справедливый. Ты, грозный судия. Так убивай же!
Убивай! Что же ты, фашист, гад, паскуда, тварь, мерзавец вонючий, мститель хренов,
защитник униженных и оскорбленных, бандит с большой дороги, что же ты медлишь? Мы
же такая пакость в твоих глазах. Убивай!
Шиша подносит стволы обреза к своей груди.
ВЕТРИЛОВА: Пожалуйста… Не надо… Не делай этого.
Раздается выстрел. Коленки у Шишы подламываются, он медленно валится спиной на
пол. Ветрилов и Ветрилова, оцепенев, оставаясь там, где их застал выстрел, смотрят на
распростертое на полу тело. Ветрилов осторожно подходит к лежащему, наклоняется,
разглядывает его.
ВЕТРИЛОВА: Что?.. Что с ним?
ВЕТРИЛОВ: Похоже на то, что… Боюсь…
Ветрилова также осторожно подходит.
ВЕТРИЛОВ: Что ж… Он оправдывает себя… Свою непредсказуемость… По идее…
необходимо вызвать милицию, но… Что последует за этим?
ВЕТРИЛОВА: Прежде всего, нам надо его… куда-то положить.
ВЕТРИЛОВ: Да… Думаешь, мы сможем? Он очень тяжелый.
ВЕТРИЛОВА: Вот-вот должна подойди Даша
ВЕТРИЛОВ: Нет-нет! Мы не должны никого просить… Это исключено (Так, словно ноги
больше его не держат, падает в кресло.) Да, Таня, будем смотреть правде в глаза… Мы
попали с тобой в крайне неприятную ситуацию. И можем наделать еще… Словом, нам
надо сейчас быть крайне осмотрительными. Во всем… Во всем… Поскорей бы наши
подъехали (Трясущимися руками достает мобильник. Пытается позвонить.) Занято
(Пытается позвонить еще раз.) И у него занято (Пытается позвонить третий раз.) Доброе
утро, мама. Ах, извини, пожалуйста! Немножко заблудился во времени и пространстве.
Спи, спи. Я попозже… Нет-нет, не сейчас. Попозже, мама, попозже.
ВЕТРИЛОВА: Зачем ты ей звонил?
ВЕТРИЛОВ: Не знаю… Машинально. Я, естественно, волнуюсь (Пытается вновь
дозвониться.) Опять занято! Да что же это такое, наконец?!
48
ВЕТРИЛОВА: Успокойся… Дрожишь как осиновый лист. Если ты мужчина, возьми себя в
руки.
ВЕТРИЛОВ: И надо ж было такому случиться, что его еще тогда… не расстреляли!
Ветрилова достает из кармашка своих брюк носовой платок, присев на корточки,
накрывает платочком лицо Шишы.
ВЕТРИЛОВ: Да, так лучше. Хорошо, что догадалась… (С трудом встает.)
ВЕТРИЛОВА: Ты куда?
ВЕТРИЛОВ: Мне надо… Побудь одна. Не бойся, я сейчас вернусь (Уходит.)
Ветрилова, оставшись одна, подходит к бару, открывает его, что-то оттуда достает.
Сигналит ее мобильник.
ВЕТРИЛОВА (в телефон, жестко): Да! Ну, что еще?.. Нет, не доброе. Что тебе надо от
меня?.. Я тебе уже сказала, мне не нужны твои оправданья. Ты отлично знаешь, я не
терплю подлости, и между нами все кончено. Больше мне не звони (Возвращает
мобильник в карман, выпивает, потом подходит к окну, отворяет оконный ставень.)
Вновь сигнал мобильника. Ветрилова отключает мобильник, возвращается к лежащему.
Садится на корточки, берет его за руку. Видимо, пробует нащупать пульс. Слышен шум
подъезжающей машины. Ветрилова поднимается с корточек, выходит на террасу. Какоето время спустя в помещение входит Саша, сразу вслед за ним Ветрилов. Ветрилова
возвращается с террасы.
САША: Татьяна Сергеевна!.. Мое почтение. Ну и сюрпризик же вы тут нам припасли. Хоть
стой, хоть падай.
ВЕТРИЛОВ: Вот он… Пожалуйста, посмотри.
Саша подходит к лежащему, садится на корточки, убирает платок с лица Шишы,
оттягивает веки у лежащего, смотрит. Входит Лариса.
ЛАРИСА: Ну, что тут у вас?
САША: Трупик… как видишь (Возвращает платок на лицо Шишы, поднимается с корточек.)
Еще совсем свежий.
ЛАРИСА: Фу! Какой ужас!... Да он еще, кажется, сделал пи-пи (Зажимает нос.)
САША: Это еще не ужас. Ужас будет потом (Берет с пола обрез.) Этим?
ВЕТРИЛОВ: Да, конечно.
САША (разглядывает обрез.) Ух, ты! Прям чудеса в решете… Это ж надо… Орудие эпохи
палеолита.
ВЕТРИЛОВ: Говорит, он его сам… своими руками…
САША: А почему?
ВЕТРИЛОВ: Что почему?
САША: Что он пальнул в себя, а не в вас, как собирался? Что у него произошло в голове?
ВЕТРИЛОВ: Не знаю… Это загадка. Во всяком случае, для меня. Повторяю, это такой
человек…
САША: Не надо, папа. Хватит… Наповторялись. Что нам прикажете теперь с этим
сокровищем делать?
ЛАРИСА: Мам, а меня сам Тони Вуденвейзер в Голливуд сниматься пригласил!
49
ВЕТРИЛОВ: Честно признаться, я и сам не знаю. Ситуация очень щекотливая. Давай
посоветуемся.
ЛАРИСА (Ветриловой): Там был кастинг, понимаешь? Пришло человек двадцать. И я ему
очень понравилась. Он специально потом меня к себе в кабинет пригласил. Мы с ним
минут пять разговаривали. Такой котик!
САША: Так, говорите, он грозился пойти к Киселярскому?
ВЕТРИЛОВ: Да, это его угроза.
САША: А у него были вообще… до того, как появиться у вас… какие-то прямые контакты с
Киселярским?
ВЕТРИЛОВ: Д-да, кажется, он ему звонил… Или не ему, а кому-то из его… Но я ничего не
могу утверждать определенно.
ЛАРИСА (Ветриловой): Это будет какая-то мелодрама. У меня будет роль хорошенькой
проститутки. Русской. Мне дали текст роли, но я его еще не читала.
ВЕТРИЛОВА (раздраженно): Бога ради! Ты можешь… хоть здесь… сейчас… об этом…
помолчать? У тебя еще будет много времени.
САША: А откуда он вообще мог узнать… о вас? Точнее, о Киселярском. Его телефоны.
ВЕТРИЛОВ: Скорее всего, от мамы.
САША: А мама?
ВЕТРИЛОВ: Естественно… (Виновато.) От меня.
САША: Ну, папа!.. Вы, кажется, шагу не можете ступить без своей мамы… Ладно.
Антонина Оттовна хоть и витает в облаках, но… и заодно свой интерес блюдет. С ней
всегда можно договориться. А больше? Кроме нее. С кем еще он мог встречаться?
ЛАРИСА: Ну, я вижу, у вас тут надолго.
САША: Тебе скучно?
ЛАРИСА: Да. Ничего интересненького.
САША: Ну, конечно, в твоих кино интереснее.
ЛАРИСА: Да, котик, смотреть совсем не на что. Я пойду.
САША: Куда?
ЛАРИСА: Там, где интереснее.
САША: Иди. Но только держи свой ротик на замке.
ЛАРИСА: Кому ты это говоришь? Я стреляный воробей, котик (Уходит.)
САША. Так вот… Папа. Мама. Я вас спрашиваю, - это очень важно, - с кем еще он мог
встречаться? Хотя бы за то время, что он был в Москве… (Ветриловой.) Мама.
ВЕТРИЛОВА: Н-не знаю. Сомневаюсь, что кроме нас и милиции с кем-то еще. Даже не
сомневаюсь. Я уверена в этом.
САША: Это хорошо.
ВЕТРИЛОВ: Что ты думаешь делать?
САША: Думаю, примерно, то же, что и вы. От этого… подарка судьбы надо как-то
избавиться. Незамедлительно и незаметно.
ВЕТРИЛОВ: Считаешь, это возможно?
САША: Папа… О чем вы говорите?
ВЕТРИЛОВА: Его, наверное, прежде надо уложить.
САША: Зачем? Разве он здесь кому-то мешает? Человек прекрасно лежит… Очень даже, я
бы даже сказал, фотогенично. Мне, во всяком случае, нравится. Ну, вот и пусть пока.
ВЕТРИЛОВ: Ты собираешься как-то увезти его отсюда?
САША: Не «как-то», а со всем доступным комфортом. В морг. Там с ним проделают
определенные процедуры.
ВЕТРИЛОВ: Без заключения врача?
САША: Папа!
50
ВЕТРИЛОВА: Но это… не по-человечески.
САША: Татьяна Сергеевна… Разумеется. О чем речь? Конечно, это не по-человечески.
Когда человека хоронят… вот так. Без заключения, без имени, без почестей, без «Упокой
душу раба твоего…». Да, его похоронят, как бомжа. Это я вам гарантирую. И могилу вы его
потом никогда не отыщете. Наша ситуация такова, что мы должны – кровь из носу, - пойти
на это. А афишировать его… этот странный поступок… Следствие нам обеспечено, и это
равносильно еще одному самоубийству. Нашему с вами, папа… А почему он с голыми
ногами?
ВЕТРИЛОВА: Он снял ботинки, они ему жмут.
САША: Ну, теперь, наверное, не жмут. Давайте тогда мы… Сделаем за него это благое
дело. Доведем до конца. А то подумают на нас. Что мы бедных несчастных бомжей
разуваем. Где они, эти его ботинки?
ВЕТРИЛОВА: Где-то здесь… Я их видела… Он зачем-то, я помню, вынес их за дверь.
САША: Поищите, пожалуйста.
Ветрилова уходит.
САША: А вы? Что голову повесили? О чем думаете? Не по душе моя задумка? Но разве
это не единственное?..
ВЕТРИЛОВ: Тебе просто говорить… Тебе вообще проще. Этот человек для тебя чужой, а
нас с ним многое связывает… Точнее, связывало. Вначале. Это потом… развязалось… У
нас развязалось, у него, возможно, нет... Мы выросли на одних дрожжах.
САША: Дрожжи-то, папа, у вас, может, были и одни. Замес другой. Сокрушаться по этому
поводу не стоит, а нужно принимать решение… Хорошо, поддадимся мы. Поступим так,
чтобы вам потом не было стыдно за позорно прожитые годы... Или как там? У ваших
героев…
ВЕТРИЛОВ: У нас были другие герои.
САША: А, да! Извините. Это у дедушек. Я вас постоянно путаю… Ну, вызываем мы сейчас
милицию. Они составляют протокол. И… пошло-поехало… Одно определенно: на вашем
кресле в думе можно поставить крест, и все наши усилия пойдут прахом.
ЛАРИСА (в двери, с рогами на голове): Котик, посмотри на меня… Му-у-у-у…
САША: Откуда это у тебя?
ЛАРИСА: Нашла.
САША: Брось.
ЛАРИСА: Зачем? Это же прикольно. Я повешу у себя.
САША: Хорошо, вешай, только нам не мешай.
Лариса исчезает за дверью.
ВЕТРИЛОВ: Послушай, Александр… Я как-то уже собирался с тобой поговорить на эту
тему… Говоря откровенно, мне не совсем понятно, зачем мне вообще… так уж нужно это
кресло. Эти выборы. Думство… Все это… уже отнимает кучу времени. А что будет дальше?
Честно признаться, я пошел на все это только, следуя твоим советам. Но мне же придется
как-то… работать. Заседать. Голосовать. Ради чего? Я прекрасно жил без этого.
САША: Это ваш недостаток, папа.
ВЕТРИЛОВ: Именно. В чем ты видишь недостаток?
САША: Что вы… Ваше поколение… Я понимаю, вы начинали буквально из ничего. Для вас
когда-то… Заработали на подержанный японский внедорожник, - и уже пыхтите от
гордости за самого себя. Было, было когда-то. Но прошло.
51
ВЕТРИЛОВ: Однако… Согласись. То, чем я владею сейчас, это далеко не подержанный
японский внедорожник.
САША: Да, верно. Отдаю вам должное, папа. Вашей предприимчивости. В чем-то вы
разбираетесь блестяще. Во многом, вы, как шахматист…
ВЕТРИЛОВ: Скорее, как математик.
САША: Хорошо. Пусть будет, как математик. Но… ваше честолюбие… Ваши «Я этого хочу»…
Вы как были, так и застряли где-то в девяностых. Вам, чтобы почувствовать себя на коне,
достаточно заработать, допустим, миллион. Мне этого уже мало. Мне нужен миллиард.
ВЕТРИЛОВ: «Миллиард»! Что ж, хорошо, если у тебя такие аппетиты, - зарабатывай себе
на здоровье свой миллиард. Меня же оставь с моим скромным миллионом. Мне вполне и
этого достаточно.
САША: Что значит «себе» ? «Себе зарабатывай». Я зарабатываю не только себе. Я ваш
зять… между прочим. Я зарабатываю не только себе, но и вашей дочери. Мало того вашим внучкам и внукам. У вас их пока нет? Не переживайте – будут. Я хочу размножаться.
И я люблю размножаться. И я буду размножаться. И вы мне в этом поможете. Не в смысле
размножения, конечно. Здесь я обойдусь без вашей помощи. А в том, чтобы у ваших
кровей и кровинок было безоблачное, блистательное, более чем обеспеченное
будущее… Ну, вы же умный человек, папа! А я вам лекции читаю.
ВЕТРИЛОВ: Получается… Ради того, чтобы мои будущие внуки и внучки жили в роскоши…
И чтобы у моего зятя появился миллиард… Я должен… так безобразно похоронить этого
человека?
САША: Ну, если вы так ставите вопрос… Если для вас это так принципиально… Хорошо.
Хороните, как хотите. Хоть на катафалке. С духовым оркестром. Я умываю руки. Но не
забудьте при этом… Я-то, допустим, с вашим «похоронить по-человечески» как-то
примирюсь. Но вы уже связаны определенными обязательствами. Перед определенными
людьми. И они потребуют от вас определенных услуг. Потому что они уже потратились на
вас. На вашу избирательную компанию. И весьма основательно. Вы, папа… То ли как
шахматист, то ли как математик… Вы должны предвидеть это. И заранее подсчитать ваши
убытки. А они могут оказаться катастрофическими. И для вашего бизнеса – в первую
очередь.
Возвращается Ветрилова с ботинками Шишы.
ВЕТРИЛОВА: С трудом, но нашла.
САША: Мои поздравленья.
ВЕТРИЛОВА: А кто их будет надевать?
ВЕТРИЛОВ: Только не я!
САША: Хорошо. Дайте мне (Забирает ботинки.) Это его? И где он такие приобрел? Скорее,
подобрал. Должно быть, на какой-то мусорке.
ВЕТРИЛОВ: Нет, он их купил. На Сытном рынке.
САША: На Сытном рынке? Где это такой?
ВЕТРИЛОВА: Ты не знаешь. Это в Ленинграде.
САША: Ленинграда давно нет, Татьяна Сергеевна (Пытается надеть ботинок на ногу
Шишы.)
ВЕТРИЛОВА: Да, это я по привычке.
САША: К сожалению, это ваша общая беда. И вас и папы. Что вы живете по привычке. С
постоянной оглядкой на прошлое. Которого уже давно нет. Для вас это какой-то… Что-то
вроде метронома. Постоянно сверяетесь по нему. По несуществующему метроному,
52
который уже давным-давно не тикает. Он давно не тикает, а вы все живете и живете… Все
прислушиваетесь и прислушиваетесь.
ВЕТРИЛОВА: Что же нам прикажешь теперь делать? Всем сразу взять и умереть?
САША: Да бог с вами, Татьяна Сергеевна! (Пытается надеть другой ботинок.) Все вы какието сегодня… обидчивые… Доживайте, мама, доживайте… (Возится с ботинком.) Что у него
с ногами?... Доживайте… (Наконец, кое-как надевает ботинок. Поднимается с корточек.)
Ну, вот! Наш покойник выглядит теперь вполне… Хоть под венец.
ВЕТРИЛОВ: Он… кажется… пошевелился.
САША: Что вы сказали?
ВЕТРИЛОВ: Он пошевельнул рукой… Кажется… Да… Вот! Смотрите! Он живой!
Ветрилов, Ветрилова и Саша напряженно всматриваются в Шишу. Саша наклоняется над
телом, потом садится на корточки, убирает с лица Шишы платок, внимательно
всматривается в его лицо.
САША. Здравствуй, дядя… С воскресением… Моргает глазами… Сил-ё-ён мужик. Как же это
ты? Выходит, промазал? (Озадаченный, поднимается с корточек.)
ВЕТРИЛОВ: И… что?
САША: И что? Сакраментальный вопрос… А то, что это в корне меняет ситуацию… Да. В
корне… Ваше слово, папа.
Ветрилов молчит.
САША: Понятно (Ветриловой.) А ваше?
ВЕТРИЛОВА: Мое?.. Срочно вызывать врачей. Скорую. Разве это не естественно?.. Или ты
думаешь иначе? У нас нет другого выхода.
САША (подумав): Что ж… Я не против. Звоните и вызывайте.
Ветрилова берет мобильник, начинает манипулировать им.
ВЕТРИЛОВ: Подожди, Таня.
Ветрилова торопится и, может, поэтому ее звонок срывается. Начинает все сначала.
ВЕТРИЛОВ: Да подожди, Таня! (Бьет по руке Ветриловой, мобильник выпадает из ее рук.)
ВЕТРИЛОВА (гневно): Что ты себе позволяешь?!
ВЕТРИЛОВ (сдержанно): Я тебя попросил… подождать (Поднимает мобильник с пола,
подает его Ветриловой.)
ВЕТРИЛОВА: Больше так… никогда со мной не делай… Слышишь?
САША: Ну, вы тут между собой пока разберитесь. Я скоро вернусь (Уходит.)
ВЕТРИЛОВ: Извини…
Какое-то время молча, не глядя друг на друга, стоят, молчат. Из-за окна доносится
постепенно усиливающийся, все более угрожающий лай, рычание, словно сошлась стая
чем-то взбешенных, что-то не поделивших между собою одичавших псов.
ВЕТРИЛОВ: А теперь… Давай поговорим спокойно… Хотя, конечно, «спокойно» в данной
ситуации… Хладнокровно. Так будет лучше… Нам придется принять решение, Таня
(Закрывает оконный ставень. Звериное рычание становится менее слышным.)
53
Нетривиальное, прямо скажем… Но у нас с тобой нет другого выхода... Ты понимаешь, о
каком выходе я говорю.
ВЕТРИЛОВА: Нет. Не понимаю.
ВЕТРИЛОВ: Неправда. Понимаешь. Потому что ты умная. Понимаешь, но… не хочешь в
этом признаться.
ВЕТРИЛОВА: Вот что… Ближе к делу. Не будем ходить вокруг да около. Будем называть
все своими именами, чтобы не получилось: ты в лес, а я по воду… Насколько я вас обоих
поняла, вы предлагаете его… добить. Потому что он вам мешает.
ВЕТРИЛОВ: «Нам», Таня. Почему «вам»? Или ты уже не с нами?.. Разве ты не в общей
связке? Мы выбрали когда-то дорогу в этой жизни. Да, мы сделали сознательный,
продуманный выбор… Хотя могли пойти по-другому… Нужно быть последовательными,
Таня. Мы не можем позволить, чтобы ситуация вышла у нас из под контроля…
ВЕТРИЛОВА: Но не так уж он опасен…
ВЕТРИЛОВ: Насколько он опасен, не знает никто. И в этом его главная опасность. Это
человек-загадка. И может пойти на все. Он это УЖЕ когда-то это продемонстрировал. Да,
своим прошлым… А мы не вправе рисковать. На карту уже поставлено очень многое. Мы
можем все потерять и остаться ни с чем. ЭТО тебя не пугает?
ВЕТРИЛОВА: Меня больше пугает другое.
ВЕТРИЛОВ: Что именно? Пожалуйста, поделись.
ВЕТРИЛОВА: Банальности, конечно. И все же.
ВЕТРИЛОВ: Какие банальности?
ВЕТРИЛОВА: «Не убий»… например. Или для тебя это уже… раз плюнуть?
ВЕТРИЛОВ: «Не убий»… Конечно, это ужасно. Конечно, это не «раз» и не «плюнуть», но…
ведь убивают же, Таня. Ты это замечаешь? Причем очень хорошо убивают. Очень
изощренно. Я бы даже сказал…талантливо. И - ничего. Уже две тысячи лет этой заповеди,
но убийств становится не меньше. Никогда не задавалась вопросом, отчего это
происходит?.. Могу тебе объяснить.
ВЕТРИЛОВА: Что ж… Сделай такое одолжение.
Входит Лариса. Молча проходит, садится в кресло.
ВЕТРИЛОВ: Что тебе?
ЛАРИСА: Ничего. Что уж, и зайти нельзя? (На лежащего.) А кто это?
ВЕТРИЛОВ: Тебе необязательно это знать.
ЛАРИСА: Почему?
ВЕТРИЛОВ: Он пришел из другого мира.
ЛАРИСА: Какого еще мира?
ВЕТРИЛОВ: В котором жили когда-то я и твоя мама.
ЛАРИСА: И я?
ВЕТРИЛОВ: Нет, ты в этом мире никогда не жила. Пожалуйста, оставь нас… втроем.
ЛАРИСА: Мне скучно.
ВЕТРИЛОВ: Чем-нибудь займись.
ЛАРИСА: Я не знаю, чем мне заняться.
ВЕТРИЛОВ: Ну, я не знаю… В любом случае, ты должна отсюда уйти. Ты понимаешь слово
«должна»? Не заставляй меня прибегать к силе…
ЛАРИСА: У тебя есть сила?
ВЕТРИЛОВ: Да, представь себе. Я занимаюсь аутотренингом. Уйди. Пожалуйста.
54
Лариса, недовольная, встает и уходит. Ветрилов подходит к двери, запирает ее на
защелку.
ВЕТРИЛОВ: Итак… «Не убий»… Ты меня слушаешь? Тебе это интересно?
ВЕТРИЛОВА (помедлив): Н-нет, не очень. Но все равно. Говори.
ВЕТРИЛОВ: Видишь ли… Разумеется, это… правильно. Да с этим, по большому счету, никто
и не спорит… Но правильно лишь до определенного момента. Пока это касается всех…
Вообще. Как, скажем, некий фундаментальный принцип. Но как только это переходит в
другую плоскость… В плоскость прикладную… Частностей… Когда это касается не всех и не
вообще, а меня лично… Все кардинально меняется. Приобретает другое значение.
Начинают работать другие законы. Куда более древние. Речь идет уже не о тысячах, а о
миллионах лет… Причем все понимают и осознают это. Но никто не хочет… Или, скорее,
опасается в этом признаться.
ВЕТРИЛОВА: А ты не опасаешься.
ВЕТРИЛОВ: Опасаюсь… Но я признаюсь (Подходит к лежащему, всматривается в его лицо
и с надеждой.) Опять закрыл глаза… (С сожалением.) Нет, опять открыл… Да, я признаюсь,
Таня, что
мне
нужно любым способом избавиться от этого… вроде бы не
представляющего большой угрозы человека. Зачем избавиться? Чтобы он не мешал… Не
портил воздух… Не стоял… хотя бы у меня на дороге… Да, это низко, подло, ужасно.
Преступно, наконец. Все это так, но… это в моих шкурных интересах. Так диктует мне
другой… более древний и более властный закон… И ты, Таня, вовсе не исключение. Ты
такая же, как и все. И живешь по тем же законам.
ВЕТРИЛОВА: И ты не боишься?
ВЕТРИЛОВ: Кого?.. Или чего?
ВЕТРИЛОВА: За самого себя.
ВЕТРИЛОВ: В каком смысле? Что мне за это достанется?
ВЕТРИЛОВА: И это тоже. Но я о другом.
ВЕТРИЛОВ: Понял. Хорошо. Отвечаю… Нет, Таня… Каким бы чудовищем я тебе сейчас не
показался… Но за себя я не боюсь. В том контексте, в котором ты меня спрашиваешь.
Зачем? Зачем мне бояться за себя? Ведь это мое. Настоящее. Не внушенное, не
навязанное мне никем. Я лишь прооперировал себя. Убрал внешний слой и добрался до
сути… До сидящего во мне зверя. Да, это болезненная операция, но полезная. Советую и
тебе сделать то же. Преодолеть… брезгливость, забыть о высоких принципах. Про ахимсу.
О непротивлении. Об аюрведе. И… обнажить. Чтобы обнаружить общее, что объединяет
нас с тобою… Ведь не случайно мы и стали с тобой семейной ячейкой. Парой. Что-то же
подтолкнуло нас на это. Тебя же не угораздило выйти замуж, допустим… за него. Тебе
даже мысли такой в голову никогда не приходило. Разве не так?.. И все это не случайно.
ВЕТРИЛОВА: Но этот человек… от которого ты хочешь избавиться… Он все равно нам не
чужой. Он наш… почти родственник. Какая-то часть и меня и тебя. ЭТО тебя не остановит?
ВЕТРИЛОВ: Нет. Вот тут я с тобой, извини, ну, никак не соглашусь. Что он это часть меня,
тебя. Давай и в этом будем откровенны. До конца. Он нам чужой. По всему. Инородное
тело. С другим, чем у нас, кодексом поведения. Другой шкалой ценностей. Да, его жизнь
случайно пересеклась с нашей. Он привязался к нам… Обрати на это внимание: не мы к
нему, он к нам. Ему постоянно чего-то хотелось от нас. С одной стороны, мы делились с
ним какой-то информацией… Расширяли, можно сказать, его кругозор. А с другой… Он
что-то нам постоянно хотел навязать. Возмущался, когда мы поступали не по нему.
Словом, ставил палки в колеса. Он лез и лез к нам с этим… чем-то… своим. Желал нам
привить. Что-то нам органично чуждое. Не родное. И мы чувствовали, что это не наше, мы
сопротивлялись, мы внутренне исторгали его, а он все лез и лез… И вот… получил. Вполне
55
по заслугам. Сначала эту тундру. Теперь… Не знаю, что он там… загнал в себя… Кусочек
свинца? Более того, я скажу тебе… Этот человек провокатор. Он спровоцировал нас
единожды, поставив в критическую ситуацию. Спровоцировал еще раз, потребовав эти
деньги. Спровоцирует еще. Он все специально это делает… Так не лучше ли полностью
освободиться от него? Чтобы раз и навсегда прекратить эти провокации. Сделаем эту
операцию, переживем и… Впредь будем жить легко и спокойно.
ВЕТРИЛОВА (усмехнулась): Спокойно? Ты так в этом уверен?
ВЕТРИЛОВА: Абсолютно. У нас радужное будущее. Я это знаю. И залогом тому – наш зять,
наша дочь, наши будущие внуки (Обнимает Ветрилову, пытается поцеловать ее.)
ВЕТРИЛОВА (уклонившись от поцелуя): Ты настолько уверен, что это… останется без
последствий?
ВЕТРИЛОВ: Да. Я вполне доверяю нашему зятю. Уж если он взялся за что-то… Уже не раз
доказал… Он не подведет… Все будет хорошо, Таня (Целует Ветрилову.) Все будет хорошо,
моя дорогая… навеки любимая. Вот увидишь… То есть все будет относительно хорошо… А
иначе… все может быть очень плохо.
ВЕТРИЛОВА (все же освобождается от объятий мужа): Вы собираетесь делать это прямо?
Здесь?
ВЕТРИЛОВ: Н-нет… Впрочем, не знаю. Мы еще не говорили об этом.
ВЕТРИ ЛОВА: Мое условие. Мое единственное условие. Чтобы ЗДЕСЬ этого не было.
ВЕТРИЛОВА: Хорошо. Я передам… А пока иди. И закройся.
Ветрилова поднимается по лесенке. Ветрилов, проводив ее взглядом, осторожно
подходит к лежащему, долго, словно в почетном карауле, стоит рядом. Кто-то пытается
открыть дверь.
САША (его голос из-за двери): Папа!.. Ну, вы чего?
Ветрилов отворяет дверь. Входит Саша.
САША: Ну, что? Как? Что наш… воскресший из праха?
ВЕТРИЛОВ: Все то же.
САША: До сих пор живой? Жаль. А Татьяна Сергеевна?
ВЕТРИЛОВ: Я ее уговорил… С трудом, но уговорил.
САША: Я так и предполагал.
ВЕТРИЛОВ: Она просила только об одном.
САША: О чем?
ВЕТРИЛОВ: Не здесь.
САША: Почему? Чем здесь плохо?
ВЕТРИЛОВ (жестко, неуступчиво): НЕ ЗДЕСЬ.
САША: Хорошо. Не здесь. Я сейчас скажу своим молодцам (Поднимает с пола обрез,
исследует.) Похоже, шестизарядный… Как вы считаете?
ВЕТРИЛОВ: Не знаю. Я в этом вообще ничего не понимаю.
САША(продолжает исследовать): Да-а… Неплохая штука… Эх, Ползунов ты наш… Ему бы
запатентовать эту штучку. Потом раскрутить. Вот и был бы у него… лимон. А, может, и того
поболе. Так ведь нет же! Все как-то… через одно место хочется (Направляется к двери. Уже
на пороге.) И учтите, мои дорогие папа и мама. Это вы приговорили его к смерти. Я лишь
привел в исполнение ваш приговор.
ВЕТРИЛОВ: Да-да. Мы это понимаем.
Саша уходит, унося с собой обрез.
56
ВЕТРИЛОВ (выждав, когда затихнут шаги Саши, вновь возвращается к лежащему): Ну что,
брат… Шиша?.. Давай. Попрощаемся… Прости нас. И меня и Таню. Да, мы такие… Потому
что жизнь такая. А мы ничуть не лучше ее. Ты же… Ты как был, так, по-моему, и застрял… В
нашем задрипанном колодце-дворике на улице какого-то… Подковырова.
Входит парень. Ветрилов отходит в сторону. Парень приближается к Шише, берет его за
ноги.
ВЕТРИЛОВ: Погоди, погоди. Там должен быть еще второй.
ПАРЕНЬ: Да зачем? Второй-то. Нету второго. Я и так… (Волочит Шишу по полу.)
ВЕТРИЛОВ: Осторожнее! Осторожнее! Человек все-таки! Ему, может, больно!
Парень исчезает за дверью вместе с Шишей.
ВЕТРИЛОВ: Черт знает что! (Зазвонил мобильник в кармане его джинсов. В телефон.) Да!
Да-да, Валера, это я… Осип немного. Видимо, простудился… Во сколько?.. Спасибо, что
напомнил. Мог бы и забыть. Все-все в порядке, не волнуйся. Я буду в полном порядке. Что
касается самой организации этой встречи… (Идет к двери и одновременно говорит по
телефону.) Как можно больше народу. Массовость, Валера, массовость… Того, что нам
больше всего сейчас не хватает (Исчезает за дверью.)
На верхней площадке лесенки появляется Ветрилова. Долго стоит, потом начинает
медленно спускаться. В кармашке ее брюк просигналил ее мобильник.
ВЕТРИЛОВА (в телефон, одновременно спускаясь лесенкой): Да… Что еще ты не понял?..
Не надо, не продолжай, мне сейчас не до тебя…
Слышны звуки двух выстрелов. Ветрилова, она еще на лесенке, стоит, оцепенев. Входит
Даша.
ВЕТРИЛОВА: Ты слышала?
ДАША: Стреляют? Да. Это команда приехала.
ВЕТРИЛОВА: Какая команда?
ДАША: По отстрелу беспризорных собак.
ВЕТРИЛОВА: Ты в этом уверена?
ДАША: Да. Я видела их своими глазами. С ружьями… Разве это не вы их еще вчера
вызывали?
ВЕТРИЛОВА: А-а… Д-да… Ты что-то хотела?
ДАША: Я пришла сказать, - завтрак готов. Подавать?
ВЕТРИЛОВА: Завтрак?... Да-да, подавай.
ДАША: Как обычно?
ВЕТРИЛОВА: Да, как обычно… Что у нас на сегодня?
ДАША: Домашний йогурт. С сухофруктами и орехами.
ВЕТРИЛОВА: Что за орехи?
ДАША: Миндаль.
ВЕТРИЛОВА: Хорошо. Только растолки помельче. И добавь в йогурт чайную ложечку меда.
Гречишного. Только одну ложечку и только гречишного. Я прочла, это очень полезно… Да!
Подожди… Как твой малыш?
57
ДАША: Да все в порядке, Татьяна Сергеевна. Не волнуйтесь вы так за него. Температура
нормальная.
ВЕТРИЛОВА: Ну, и хорошо. Рада и за тебя, и за малыша.
Даша уходит. До слуха Ветриловой доносится взывающий к ней голос из невыключенного
телефона.
ВЕТРИЛОВА: Ты еще здесь?... Хорошо, если ты так переживаешь… Так уж и быть, я тебя
прощаю. Но это, учти, последний раз… (Возвращает телефон в карман брюк, медленно
спускается лесенкой, подходит к окну, раздергивает штору, распахивает один из оконных
ставней. Становится слышным птичий гам. Ветрилова, став у открытого окна, жадно, всей
грудью, вдыхает прохладный воздух. В гостиную медленно вползает утренний туман.
ВЕТРИЛОВА: Ничего… Ничего… Все хорошо.
Выход участвующих в спектакле под пение птиц и под звуки серенады Энрико Тозелли в
исполнении Пласидо Доминго
58