последователь и проповедник идей Паисия Величковского

Н.С. Модоров
(Горно-Алтайск)
Архимандрит Макарий – последователь и проповедник идей
Паисия Величковского
Прежде, чем повести разговор по существу заявленной темы, позволим себе небольшое отступление, связанное с общеизвестным изречением о том, что «делами и помыслами людей – всегда
правит жизнь». И это, действительно, так. Свидетельство – и настоящий доклад. Его тема всецело
была определена ходом круглого стола – «Актуальные проблемы этнической, культурной и религиозной толерантности коренных народов Русского и Монгольского Алтая», - состоявшимся в конце
ноября текущего года в стенах нашего университета. Все выступавшие на форуме (ученые, представители органов власти, священнослужители и др.) со знанием дела говорили по существу обсуждаемых вопросов и горячо отстаивали свою точку зрения. Не обошлось, как это водится в таких случаях,
и без эмоций. Внимая им, в памяти невольно всплыли слова Оптинского старца о. Никона (в миру –
Николай Митрофанович Беляев), смиренно призывавшего пастырей, несших «Слово Божие» людям,
«никогда не…давать волю своим чувствам,.. всегда понуждать себя обходиться приветливо даже с
теми, которые не нравятся нам».1 И это были не только слова, но и наглядный пример неуклонного
следования «оным» препоподобного Никона. Последнее особенно проявилось, по свидетельству современников, в 30-х годах прошлого столетия во взаимоотношениях «вольноссыльного старца» с хозяйкой квартиры – жительницей с. Воспола, Архангельской области. Кроме большой денежной платы, с сожалением констатировал в своем дневнике о. Петр («коллега» Беляева по ссылке – Н.М.), «эта
злая и жестокая женщина заставляла выполнять [больного туберкулезом легких] квартиранта все тяжелые физические работы по дому (возить на санках воду из колодца, пилить, колоть и носить дрова,
расчищать снег, ставить и подавать самовар, колоть лучину и многое другое). И преподобный Никон,
верный своему слову жить только по воле Божией, смиренно сносил все «козни» хозяйки, не переставая при этом молитвенно просить Бога, простить ей «все пригрешения, творимые ею».2
Описанная о. Петром ситуация, тут же воскресила в памяти и несколько схожую с ней, которая приключилась с молодым человеком – выпускником Петербургской духовной академии, Михаилом Яковлевичем Глухаревым, - прибывшим (вместе с «тремя своими сотоварищами по академии») в
сентябре 1817 года, на работу в южный малороссийский город Екатеринослав (ныне – Днепропетровск).3
Будучи назначенным профессором церковной истории и немецкого языка в местной семинарии, молодой магистр энергично приступил к выполнению возложенных на него обязанностей. Однако первые же его шаги на пути «ответственного служения Церкви» сразу же показали ему
«насколько тернист этот путь». Будучи строгим и взыскательным к себе в плане исполнения «служебных обязанностей», молодой ректор уездного и приходского духовных училищ требовал этого и
от своих коллег – преподавателей.4 В силу этого, отношения Михаила со многими «сослуживцами»
не складывались. Большинству их не нравилась «принципиальность и неподкупность» молодого инспектора, отважившегося «заводить в учебных заведениях новые порядки». Недовольных преподавателей поддержал и ректор семинарии архимандрит Никифор (Никитин) – «человек старого закала… и
строгого до несправедливости».5 Однако «недружелюбие» коллег и отдельных «начальствующих
лиц», никак не повлияло на «гражданское и духовное поведение» Глухарева: он, по-прежнему, был
строг и требователен к «нерадивым работникам» и открыт «всей душою для трудников» и для тех,
чье глубокое благочестие и стремление к духовной созерцательной жизни сыграло определяющую
роль в выборе им пути «дальнейшего своего бытия». Иначе говоря, дружеские отношения Глухарева
с приходским учителем, священником Иоанном Герболинским, священником Калинником Махновским, учителем семинарии А.С. Понятовским и иеромонахом Ливерием во многом «укрепили» взгляды Михаила на монашество как на «первоначальное на свете звание».6
Определившись с «жизненным выбором», он подает в январе 1818 года прошение о постриге.
Однако к этому шагу своего подчиненного, весьма холодно и даже настороженно (благодаря «жалобам и наветам недоброжелателей» Глухарева) отнесся архиепископ Иов (Потемкин). Но, направляя в
Святейший Синод поступившее к нему прошение, он не преминул все же подчеркнуть, что
М.Я. Глухарев – человек «честного поведения, твердых и постоянных правил… и к монашеству
склонен надежно».7 Но, несмотря на столь лестную характеристику, пострига Михаилу пришлось
ждать почти полгода. Причина «столь долгой медлительности» виделась ему в личной «нерасположенности» к нему преосвященного Иова, что вызвало, по словам Михаила, в его душе «борьбу огорчений, оскорбленного самолюбия, недоумения, сомнений и надежд».8 Это чувство недовольства Владыкой, возникшее у Глухарева, не покидало его вплоть до пострижения. Оно еще больше усилилось,
когда архиепископ Иов стал применять к нему (с целью «обуздания его своеволия и гордости») разного рода «воздействия для низложения высокоумия» подчиненного.9 Забегая вперед, скажем, что
много лет спустя, архимандрит Макарий напишет в своей исповеди, что все, якобы, враждебные действия преосвященного по отношению к нему были ничем иным, как «особыми воспитательными мерами владыки, любившего его и потому не закрывавшего глаза на его недостатки».10
Пока же «обиженный» Михаил, не всегда справляясь с «гордыней», ждал ответа из Святейшего Синода. И он, наконец-то, - благоприятный для ходатая – пришел. В соответствии с ним, 24
июня 1818 года будущий просветитель «инородцев» Алтая был пострижен с именем Макария (в
честь Макария Великого). На следующий день монах Макарий был рукоположен преосвященным
Иовом в иеродиакона, а спустя три дня после этого – в иеромонаха11 и причислен (в соответствии с
указаом Святейшего Синода) к «братии Киево-Печерской Лавры».12
Говоря о постриге Михаила Глухарева и его рукоположении преосвященным Иовом, нельзя
не сказать пару слов об этом человеке, много давшем будущему, как было уже упомянуто выше,
«просветителю Алтая» из того, что он получил сам от своего духовного наставника – старца Паисия
Величковского.
Личность Екатеринославского архиепископа, по свидетельству церковного историка
И.К. Смолича, - весьма примечательна: он приходился двоюродным братом сподвижнику
Екатерины II – князю Г.А. Потемкину-Таврическому – и также как «братец-царедворец», имел суровый и властный характер. Испытав его на себе, «смиренный Глухарев» был «изобижен вначале».
Лишь «лучше познав» преосвященного, он напишем впоследствии, что архиепископ Иов был для
паствы примером «чистой и простой веры, твердой и мужественной добродетели, явлением духа и
силы в непрерывном внимании к себе и к стаду Христову, в отеческих увещеваниях и побуждениях, в
молитве, озаренной свыше, в житии подвижническом».13
Даже недолгое общение с преосвященным оказало, по признанию о. Макария, большое влияние на него. «Усмотрев во мне пороки, ненавистные и мне самому, - признавался позднее архимандрит Глухарев, - он стал воздействовать на меня со свойственной ему силой и прямотой, но не без педагогической осмотрительности… Объявив войну страстям, надо мной господствовавшим, преосвященный Иов всегда поступал с большой осторожностью, неизменно следуя закону вечной любви и
премудрости, непозволяющему превышать силы, дарованные человеку для их преодоления».14
Повествуя, как «боролся» архиепискоа Иов с «его высокоумием», как «выжимал он из него
всякую сырь», дабы сделать из молодого инспектора «чистого и праведного пастыря, смиренного
проповедника Писания и опыта Отцов», о. Макарий с горечью отмечал, что «сие высокое научение
преосвященного ко мне» некоторые наши «сослуживцы» восприняли как его «опалу ко мне и начали
усиленно досаждать нам».15 Особенно преуспел на этом «поприще» уже упоминавшийся ректор семинарии архимандрит Никитин. Он, по словам современника (протоиерея Иоанна Герболинского Н.М.), всячески «оскорблял кроткого отца Макария… несколько раз самым грубым образом… почти
перед всею семинариею… И этот незлобливый агнец (о.Макарий – Н.М.) не пререкал и не вопиял, а
все сносил в молчании…[К слову сказать] во все время пребывания его в Екатеринославе он ни о ком
не сказал ни одного худого слова».16 Лишь однажды, по свидетельству священника Герболинского, у
него вырвалось наболевшее и горькое: «Ах, какой это черствый хлеб – любить врагов своих».17
Столкнувшись с откровенным «недружелюбием» сослуживцев, Глухарев даже не «помыслил
об обиде на них». Более того, в их «поступках» по отношению к себе, он винил только себя, свой характер – «правдивый и прямой до резкости».18 Такой человек, по разумению Глухарева, всегда был не
совсем удобен для окружающих, ибо он мешал им жить «по привычке». Потому-то принципиальность о. Макария, его религиозность сделались для его «недругов» предметом «глумлений и насмешек». Но и это не оскорбляло его будущего просветителя Алтая. Как человек глубоко духовный, он
относился к людям, превратно понимавшим его, в томном соответствии с изречением апостола: «Судить иначе, они не могут» (1 Кор.2:15).
Особенно «порицали» недруги о. Макария (наряду с учебными и хозяйственными его «новшествами») толерантное отношение иеромонаха к представителям других конфессий. Чашу их «терпения» переполнила встреча Глухарева с «квакерами (самоназвание «Общества друзей» - религиозной общины, зародившейся в Англии в середине XVII в., члены которой отвергали институт священ-
ников, церковного таинства, проповедовали пацифизм и занимались благотворительной деятельностью – Н.М.) В. Алленом и С. Грелле де Мобилье», доставившими ему письмо от архиепископа Филарета (Дроздова), и с которыми он «совершил совместную молитву».19 Последнее сразу же было
воспринято «гонителями» Глухарева как «измена православию». О «ней-то» и не замедлили они доложить архиепископу Иову. Тот же сразу потребовал от иеромонаха объяснений. «Что же мне было
делать? – писал о. Макарий. – Совестно было [мне] смотреть на них [когда они молились. Поэтому]…я и…стал на колени и молился по-своему».20
«Трудности бытия», признается Глухарев, много лет спустя, долго «ломали его» и, наверное,
«повергли бы его», если бы не «поддержка и научения» иеросхимонаха21 Ливерия (опять-таки, ученик Паисия Величковского – Н.М.). Так, кто же он, спасший о. Макария и сыгравший, согласно авторитетному утверждению церковного историка С.В. Нестерова, «огромную роль в становлении личности будущего просветителя Алтая»?22
Спасителем же будущего основателя Алтайской духовной миссии стал племянник (а затем и
ученик) преподобного Паисия Величковского. «Пройдя в юности несколько классов Киевской духовной академии», он поступил затем в монастырь к старцу Паисию, у которого и принял пострижение.
Не получив, по свидетельству богословов, «должного образования», он, будучи глубоко религиозным
человеком и «опытным в духовной жизни», иеросхимонах Ливерий пользовался в Екатеринославе
всеобщим уважением. Особенно поражали всех его «смирение, общительность, чистосердечие, кротость и презрение к любостяжению».23 Потому-то и стремился каждый православный екатеринославец «обзавестись» таким наставником-духовником. Не стали исключением в этом плане и друзья
о. Макария да и он сам. Пользовался «духовным наставлением отца Ливерия» и преосвященный Иов.
Это обстоятельство и помогало духовнику сглаживать отношения между архиепископом и Глухаревым. «Когда преосвященный Иов, - писал впоследствии о. Макрий, был вооружен против меня правдою Божиею [то старец Ливерий (ему в то время было уже 80 лет – Н.М.)] был для меня постоянным
служителем бесконечной любви и благости [у которого], во всех переворотах я имел верный запас
прохлады утешительной».24
Но, наряду со «спасительной», иеросхимонах Ливерий выполнил и другую, не менее важную
миссию: вместе с преосвященным Иовом, он «сподобился» приобщить о. Макария к «духовной традиции великого старца Паисия Величковского, чья «литературная и строительная деятельность» высоко оценена Русской Православной церковью.25
Дабы, что-то познать о жизни и «высоких деяниях» старца, обратимся, хотя бы вкратце, к
биографии.
Схиархимандрит Паисий (в миру Петр Иванович Величковский) родился в Полтаве, в 1772
году. Его отец, дед и прадед были (потомственно) протоиереями местной, соборной Успенской церкви. Обучившись грамоте (благодаря помощи старшего брата), «кроткий, стыдливый и молчаливый от
природы отрок, приобщился к чтению Священного писания». Когда Петру исполнилось 13 лет, скоропостижно умер его старший брат, бывший уже в то время священником. Дабы не прервать «потомственное протоиерейство», мать Петра обратилась с просьбой к архиерею, чтобы он оставил «служительское место», занимавшееся ее старшим сыном, за «младшеньким», т.е. за Петром. Эту просьбы
матери поддержали и горожане. Учтя все «вышеизложенные моменты», архиерей пошел навстречу
«просителям». Более того, он отправил «понравившегося ему отрока для школьного обучения в Киев,
где тот провел четыре года. Здесь же, в Киеве, юноша принял «твердое решение – связать свою жизнь
с иночеством». Чтобы воплотить его в реальность, он и пришел в Любечский монастырь. Однако его
игумен оказался человеком весьма «беспокойного и жестокого нрава», терроризировавший «братию»
и часто пускавший в ход кулаки. «Убоясь такого обращения», многие иноки бежали из монастыря. В
их числе были и «тихий от рождения» Петр.26 После «некоторых скитаний», он поступил в НиколоМедведовскую обитель, где и принял «рясофор»27 с именем Платона. Когда начались гонения «униатов»28 на православных, завершившиеся закрытием монастырской церкви, он перешел в КиевоПечерскую Лавру. В 1743 году Платон покинул ее и вместе с двумя иноками ушел в Валахию и поселился в Тройстенском ските Николая Чудотворца, в «коем пользовался советами старца, схимонаха
Василия».29
Спустя некоторое время, Платон перешел в Кыркульский скит, насельники которого вели
«сугубо отшельнический образ жизни», проводя все время «в келейных молитвах и труде» и встречаясь вместе только по воскресениям. Величковский «неотступно» соблюдал его. В то же время он
«пользовался наставлениями» старца Онуфрия, жившего в пяти верстах от обители, на вершине горы.
В 1746 году «юный старец» (так звали Платона в ските) покинул Валахию и отправился «на Афон»,
где «безмолвник», не имея наставника, вел в течение трех лет «трудную борьбу за свое духовное со-
вершенство». По их истечении, на Афоне появился молдавский старец Василий, «коей» и постриг
двадцатисемилетнего Платона «в мантию, с именем Паисия».30
Это событие, без преувеличения, стало переломным в его судьбе. К этому времени духовная
слава о. Паисия широко распространилась по Афону, а его «благочинное и благоговейное житие»
привлекли к нему не только иноков, но и старцев-подвижников, «изъявивших горячее желание»
иметь о. Паисия своим духовником. Это обстоятельство «понудило» его дать «братии» согласие (после «многих и долгих ее просьб») на «устройство обители» и «ее возглавление».31 Когда же она «разрослась», ее настоятель «озаботился нуждой по приисканию обширного монастыря». Так о. Паисий
оказался в Валахии, где он положил начало «общежительному бытию» в данном ему митрополитом
монастыре, называемом «Драгомирна». В нем он принял и «пострижение в схиму», сохранив при
этом свое прежнее имя.32
Обосновавшись на новом месте, о. Паисий и здесь стал целенаправленно утверждать «чин
общего жития», закрепленный уставами Василия Великого и Федора Студита. В соответствии с ними, в монастыре не было места таким понятиям, как «мое», «твое», духу «нерадения, любостяжания,
вещелюбия и заботы о внешнем поведении». Следуя «высокому чину», мудрый наставник жил «как
незлобивое дитя, безмятежный и бесстрастный старец». Его душа, как и его келья, все время была
открыта не только для «братии», но и для любого человека. Он от души радовался «исправлению заблудшихся», поддерживал и ободрял «добро и благо людям деющих», грамоту им несшим, о здравии
их заботящихся». Духовному «подвигу» о. Паисия, его «великой душевной красоте», свидетельствовали современники, соответствовал и внешний вид старца: его лицо было «бело и светло, как у ангела
Божия», взор же – «тих, слово – смиренно» и «весь он полон был благочестия и дышал милостию. Ум
его всегда был соединен с Богом. При беседах о духовных предметах его лицо цвело радостью, а из
глаз текли слезы. По благодати Божией обрел он в сердце своем источник живой воды, и, напиваясь
сам ею до сытости, поил ею и других».33
Этого «Божьего человека, усердного слугу Всевышнего», всегда чтил, а его «высокие наставления» всегда помнил и всюду (где бы он ни был – на Алтае или в Болховском монастыре) «привносил» в жизнь и просветитель Алтая архимандрит Макарий Глухарев. Свидетельство тому – многочисленная литература, авторами которой являются светские и церковные исследователи.34 Именно в
их работах содержится однозначный вывод о том, что основатель Алтайской духовной миссии, действуя по словам апостола: «Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых» (1
Кор. 9:22), был для новокрещенных инородцев Горного Алтая не только духовным наставником, но и
школьным учителем, врачом, учителем земледелия, культуры и гигиены, арбитром в их семейных и
родственных спорах, а также защитником от произвола шаманов, родовых старейшин и государственных чиновников».35 Опираясь на него, можно с полным основанием утверждать, что дальнейшие комментарии на сей счет – то есть раскрывать «деяния» архимандрита Макария (Глухарева) на
Алтае, а в дальнейшем настоятеля Болховского монастыря - излишни.
_____________________________________
1Великие
Оптинские старцы. М., 2003. С.377.
же. С.373.
3Нестереов С.В. Словом и житием наставляя. Жизнь и труды преподобного Макария Алтайского. М., 2005. С.14.
4Материалы для биографии основателя Алтайской миссии архимандрита Макария (М.Я.Глухарева). М., 1892. С.9.
5Харлампович К.В. Архимандрит Макарий Глухарев: по поводу 75-летия Алтайской миссии.СПб., 1905. С.10.
6Нестеров С.В. Указ.соч. С.17.
7Харлампович К.В. Указ.соч. С.11.
8Письма архимандрита Макария, основателя Алтайской миссии/Под ред.К.В.Харламповича. Казань, 1905. С.4.
9Там же. С.32.
10Там же. С. 32-36.
11Иеромонах – монах-священник.
12Нестеров С.В. Указ.соч. С.17.
13[Архимандрит Макарий Глухарев]. Некоторые черты жизни покойного преосвященного Иова, архиепископа Екатеринославского, собранные и изложенные директором училищ Екатеринославской губрении Дмитрием Мизко. СПб., 1826. С.10.
14Там же. С.34-36.
15Странник. 1861. Т.2. №5. С.229-246.
16Там же. С.240.
17Там же. С.238.
18Харлампович К.В. Указ.соч. С.12.
19Нестеров С.В. Указ.соч. С.21.
20Странник. 1861…С.237.
21Иеросхимонах – монах-священник, давший клятву (обет) неукоснительно соблюдать особо строгие аскетические правила
поведения.
22Нестеров С.В. Указ.соч. С.19.
23Харлампович К.В. Указ.соч. С.13.
2Там
24Письма
архимандрита Макария…С.33.
об этом. См.: Евгений Поселянин. Русские подвижники XIX века. М., 2004.
26Там же. С.149.
27
Рясофор – принятие монашеского пострига. Монашество, как известно, делится на три ступени, отличающиеся одна от
другой не только внешностью, но и одеянием. Монахт первой ступени – «новоначальные», или рясофорные, носят рясу и
камилавку (головной убор, высокий, расширяющийся кверху цилиндр - без полей – фиолетового цвета; почетная награда
священников); вторая ступень – «малосхимники» или мантийные, это преобладающая часть монашествующих: их одежда –
в дополнение к первой ступени – пояс и клобук (головной убор монахов; высокий цилиндр без полей с покрывалом; черный
– у простых монахов и архиреев и белый – у митрополитов и патриархов) на камилавке и мантия. Третья ступень – высшая
степень монашества – «схимники» (от «схимы» - монашеского облачения – торжественной клятвы (обета) православных
монахов соблюдать особо строгие аскетические правила поведения).
28Униаты – представители христианского объединения, созданного Брестской унией 1596 г. Его члены следовали основным
догматам католической церкви и подчинялись папе римскому.
29Евгений Поселянин. Указ.соч. С.150.
30Там же. С.151.
31Там же. С.152.
32Там же.
33Подробнее об этом. См.: Русские подвижники XIXека. М., 2004.
34Наиболее полный указатель литературы о жизни и деятельности архимандрита Макария (Глухарева) содержит работа
С.В.Нестерова (Словом и житием наставляя. Жизнь и труды преподобного Макрия Алтайского. М., 2005.).
35Нестеров С.В. Указ.соч. С.92.
25Подробнее