Эдвард Эдингер Психе в античности. Гностицизм и раннее христианство.
advertisement
Эдвард Эдингер Психе в античности. Гностицизм и раннее христианство. 1. Введение. Книга К.Г.Юнга Aion, написанная в 1951 году, положила начало новой дисциплине, которую можно назвать психо-история архетипов. Этот метод изучает динамику проявления коллективного бессознательного по мере его манифестации через политическую и культурную историю. В представленном труде была сделана попытка применить данный метод к некоторым событиям, имевшим место в начале Христианского Эона. Две тысячи лет назад коллективная психе претерпела основательное обновление, удивительные параллели чему наблюдаются в настоящее время. Это древнее обновление было равнозначным смерти и перерождению функционирующего образа Бога. Есть доказательства, что такой же феномен происходит в нынешнее время. Историческая драма времен раннего христианства была отыграна в большей степени как конфронтация двух основных противников, Рима и Иудеи. В Риме после десятилетий деморализующих гражданских войн, которые уничтожили Римскую Республику, государство было временно преобразовано в Римскую Империю, с абсолютной властью, принадлежащей императору. Гражданская мораль, которая была характерна для Республики, была заменена мотивами жажды богатства и власти. Подлинная религиозная верность и патриотическая преданность, типичные для римской знати Республики, были утеряны в Империи. Религия все более извращалась для того, чтобы служить её лидерам для удовлетворения их личных мотивов. Даже известная римская толерантность служила не более, чем циничной упаковкой для власти. Согласно замечанию Гиббона: Различные виды культа, преобладающие в римском мире, рассматривались обычными людьми в равной степени истинными, философами в равной степени ложными, а властями в равной степени полезными. (1) Маловероятно, что народ был настолько толерантен, как описывает это Гиббон, но для правящего класса такой цинизм по отношению к религии стал преобладающим. К тому же, эффекты морального разложения всеобщего рабства были полностью бесспорны, даже для самых мудрых людей того времени. Юнг пишет об античном Риме: Люди того времени были готовы для идентификации с мировой плотью, для основания общества, сплоченного идеей, во имя которой они могли бы любить друг друга и называть друг друга братьями. Это была потребность огромных масс людей, прозябающих в духовной тьме. Они, очевидно, были доведены до этого глубочайшей внутренней потребностью, человечество не расцветает в состоянии распущенности. Мы вряд ли можем представить, какие вихри жестокости и освобожденного либидо ревели на улицах Римской Империи. (2) Иудея, с другой стороны, была крошечной провинцией на окраинах Римской Империи, которая почти имела то, чего не доставало Риму - глубокую, подлинную религиозность, которая регулировала повседневную жизнь. Эта вера уходила корнями в историческую пророческую традицию, которая была закреплена в Священном Писании. Её недостаток, с точки зрения человечества в целом, было то, что она являлась конкретной, локальной и высокоэкслюзивной религией; богом евреев был Яхве, который был предназначен только для них. Это давало им духовную автономию, что позволяло им противостоять Римской Империи совершенно удивительным образом. В то же время, их духовное высокомерие отделяло их и создавало множественные конфликты. Но евреи не находились в состоянии психической стабильности, так как религиозная традиция Иудеи так же подвергалась потрясению. На политическом уровне, эти гордые люди изнывали под жестким гнетом правления римлян. К тому же, священническая религия животного жертвоприношения и строгой, буквальной приверженности Закону Моисея подвергалась сомнению. Со времен Иеремии, мы слышим о так называемом новом законе, отличающимся от старого и обещающим, что «я вложу законы Мои в мысли их, и напишу их на сердцах их» (3) К тому же, новый архетипический образ прорывался в психе иудеев. Образ Яхве был образом Бога Отца, но уже за 500 лет до новой эры, мы находим проявление другого образа – образа Сына, так же называемого «Сын Бога» или «Сын Человеческий». С самого начала иудейской традиции, Яхве определил Израиль, коллективный национальный объект, как своего сына. Новая формулировка привносила новую версию сына, сына другой и более определенной природы, чем коллективное сыновство Израиля в целом. Юнг обсуждает эти вопросы в труде «Ответ Иову», где он говорит о последствиях столкновения Яхве с Иовом. (4). Из-за осознания природы Яхве, которую приобрел Иов, Яхве был обязан воплотиться и стать человеком. Юнг демонстрирует, что эта тенденция проявила себя последовательно, прежде всего, в Иезекиле, особенно в большом видении Иезекиля, потом позже в книгах Даниила и Еноха. Во всех этих источниках термин "Сын человеческий" стал общеупотребительным. Иезекиль был упомянут Яхве как "Сын человеческий", в книге Даниила говорится о "Сыне человеческом", и Енох определенно определяется как "Сын человеческий". Юнг убежден, что Иисус знал книгу Еноха и что он применил понятие "Сын человеческий" к себе. Образ "Сына человеческого" был тщательно исследуемым религиозными учеными. Любой существующий символ, такой как этот, несет в себе элемент очарования, и ученые и комментаторы кружат вокруг него как моль вокруг лампочки. Идея "Сына человеческого" может быть понята на двух уровнях. Один из них - личный, где он означает не более того, что некто родился от женщины. Очевидно, контекст некоторых библейских писаний противоречит такому простому объяснению. На другом уровне, "Сын человеческий" является эсхатологическим и мессианским термином. Он относится к чему-то, происходящему из высших, божественных измерений. Говоря на языке психологии, тот факт, что термины «Сын Божий» и "Сын человеческий" часто являются взаимозаменяемыми, особенно в Евангелии, понятен, потому что индивидуализация проистекает из двух центров в пределах индивидуума – и от Самости и от эго. В этом смысле термин "Сын человеческий" является параллелью центра эго, а термин «Сын Бога» является параллелью Самости как центра личности, проходящей индивидуацию. Образ «сына человеческого» проявлялся в еврейской психе в течение двух или трех столетий до рождения Христа. Этот образ так же был связан с такими понятиями как "Мессия", "помазанный король" и "Христос". Все эти три слова означают одно и то же. Christos – греческий термин для помазанного. Тот, кто помазан «chrism» (елеем) (эти два слова происходят от того же корня). Мессия также подразумевает помазанного. Основная идея - «сын человеческий» приходит в мир как Мессия, посланный Богом, чтобы нести спасение людям и выступать в качестве посредника между Богом и человечеством, которое находится в опасности потери своей связи с божественным. Образ Мессии, прослеживаемый в Писаниях, имеет двойной аспект. С одной стороны – страдающий слуга: Мессия принимал несправедливое страдание, чтобы искупить человечество от греха. Строка 53 из Исайи является классическим утверждением о подобном Мессии. Другой аспект – это триумфальный Король, побеждающий врагов Израиля, приносящий безграничное господство, например, описание в Псалмах 2. Евреи ожидали буквальную, конкретную версию Короля. По большей части именно из-за этого они отказались принимать Христа с его оскорбительной смертью и сокрушительным провалом всей его жизни. Согласно Иосифу (прим.пер. Иосифу Флавию), существовало четыре конкурирующих школы или секты среди еврейского народа во времена Христа. Саддукеи, храмовые священники, представляли консервативное основание. Они были практиками и не занимались разработкой теологических теорий или поправкой доктрин. В отличии от Саддукеев, Фарисеи являлись теологами. Они были более склонны к образному мышлению, более вдумчивы и интровертированы.Они верили в воскрешение и божественное предназначение. Обе эти группы почти не оказали влияния на формирующийся образ Мессии, потому что были слишком укоренены в потоке ежедневного функционирования общества. Другие две секты, охваченные архетипом, были Ессеи и Зелоты. Зелоты были мятежниками и бунтовщиками, которые намеревались изгнать Рим из Иудеи с помощью военных методов. Они ожидали пришествия политического Мессии, кто буквально бы освободил евреев от римского правления и восстановил монархию Израиля. Они были под влиянием очень конкретного архетипа Мессии. Другая группа – секта Ессеев, были упомянуты в Кумранских Свитках. Они отделились от Иерусалимских священников и переселились в пустыню, где жили скитнической жизнью, ожидая пришествия Мессии и конца света. Они являются ярким примеров одержимости архетипом Мессии. Каким бы не было влияние всех этих сект, факт остается фактом – возникающий архетип Мессии полнее всего выразился и оказал наиболее стойкой влияние в жизни Иисуса Христа и группы людей, сформировавшейся вокруг его образа после его смерти. Основные идеи мифа Мессии, как они были проявлены в течение столетий после смерти Иисуса, являются следующими: Единородный Сын Господа Бога отвергает свою божественность, воплотившись в образе человека вследствие непорочного зачатия Девы Марии от Святого Духа. Иисус родился в бедности, а Его рождению сопутствовал ряд нуминозных событий, и вместе с тем Ему удалось избежать нескольких угрожающих Его жизни серьезных опасностей. Став взрослым, Он крестился у Иоанна Крестителя, на Него сошел Святой Дух, что свидетельствовало о Его призвании. Иисус подверг себя искушению Дьяволом. Он исполнил свою миссию, которая заключалась в прославлении Милости Божией и провозглашении наступления Царствия Небесного. После терзающей неопределенности Он принял свою судьбу, то есть: арест, пытки, бичевание, насмешки, издевательства и распятие. На третий день после смерти Он воскрес. В течение сорока дней Он являлся своим ученикам и говорил с ними, а затем вознесся на небеса. Десятью днями позже, на Пятидесятницу, на апостолов в качестве Параклета сошел Святой Дух. 6 При исследовании записей, свидетельствующих о личности Иисуса, очень быстро становится ясным, что индивидуальная история отдельного человека настолько пронизана свойствами архетипической роли, проецируемой на него, что невозможно отделить исторического Иисуса от мифологической фигуры. Юнг дает комментарии к этому мифу в письме к Эптону Синклеру, написавшему о жизни Иисуса и отославшему это Юнгу для комментирования. Синклер описывал Иисуса по большей части в личностном, человеческом аспекте. Юнг отвечает: Если Иисус действительно был не более чем великим религиозным учителем, безнадежно ошибившимся в своих мессианских ожиданиях, то мы должны находиться в абсолютной растерянности в понимании его исторического влияния. Если, с другой стороны, мы не можем рационально понять, что означает Бого-Человек, тогда мы не знаем, о чем Новый Завет. Нашей исключительной задачей будет понять, что понималось под «Бого-Человеком». Вы рисуете превосходную картину возможного духовного учителя, но не предоставляете нам никакого понимания того, что пытается сказать Новый Завет о жизни, вере, и влиянии Бога-Человека [то есть архетипа]… Это причины того, почему мне для изучения Христианства (как феномена) следует избрать немного другой путь. Я думаю, мы должны признать, что не понимаем тайны Нового Завета. С нашими нынешними средствами мы не можем воссоздать рациональную историю, пока мы будем противоречить текстам. Если мы принимаем этот риск, из текстов можно извлекать различные истории и даже давать им некоторую степень вероятности: 1.Иисус идеальный духовный учитель, обладающий великой мудростью, осознающий, что его учение окажет соответствующее воздействие, только если он пожелает пожертвовать ради этого своей жизнью. Он специально форсирует испытания, с полным осознанием того, что за этим последует. 2.Иисус - сильная, но чувствительная, личность, находящаяся в постоянном конфликте с окружающей действительностью, и обладающая поразительной волей к власти. Будучи прекрасно осведомленным, он осознавал, что бесполезно рассчитывать на утверждение в мировом плане с помощью политического бунта, на что рассчитывали многие зелоты в его дни. Он предпочитал роль старого проповедника и реформатора среди своего народа, и он основывал духовное царство вместо неудачного политического мятежа. Для этих целей он присваивает не только ветхозаветные ожидания своего народа, но и известное по книге Еноха выражение «Сын Человеческий». Но, вмешавшись в политический круговорот в Иерусалиме, он становится пойманным его интригами и встречает свой трагический конец с полным пониманием своего провала. 3.Иисус – инкарнация Бога-Отца. Как Бого-Человек он странствует по земле, называя себя избранным своим небесным отцом, вещая о всеобщем спасении, но будучи, в основном, непонятым. Как высший пик его короткой жизни, он совершает жертвоприношение себя в качестве совершенной жертвы, и, тем самым избавляет человечество от вечного проклятья. (7) Из этого пассажа очевидно (а также из предыдущего письма Синклеру (8)), что, обращаясь к историческому Иисусу, Юнг склоняется ко второй позиции. Третья интерпретация, конечно же, всего лишь описание архетипа. Жизнь Христа, дошедшая до нас, по всей вероятности является символическим изображением двух различных, наложенных друг на друга событий. В одном, Сын Бога нисходит на землю для воплощения в качестве человека. Во втором, человек принимает архетип образа Бога и находит себя пойманным в ловушку его претворения в жизнь. Говоря на языке психологии, в первом случае Самость входит в Эго, а во втором Эго осознает и становится связанным с Самостью, что и произошло 2000 лет тому назад. Для психэ иудеев, христианская секта, возникшая вокруг личности Христа, являлась ересью, которая, в конечном счете, была искоренена. Подобное нельзя сказать о Греко-Римской психе, в которой последствия оказались грандиозными. Очевидно, что классическая психе, гораздо более, чем психе иудеев, нуждалась в том, что мог предложить новый образ Бога. Пришедшая в упадок классическая психе была основана на принципах удовольствия и власти: деньги и власть находились в руках обожествленных императоров, которые делились порциями своей абсолютной власти лишь с избранными. Образ Христа создал противоположный полюс в коллективной психе: духовное, потустороннее измерение существования, измерение, которое отсутствовало в коллективной душе. Как выразился Юнг « [Появление] Христианства означало крах и жертву культурных ценностей античности)»(9). Он уточняет это в более поздней работе: Один из блистательнейших примеров жизни и смысла личности, который нам сохранила история, жизнь Христа. Антипод римской мании величия, которая была свойственна не только Цезарю, но и каждому римлянину возник в христианстве, которое, заметим между прочим, было единственной религией, действительно подвергавшейся преследованиям со стороны римлян. Противоречие обнаруживало себя везде, где бы ни сталкивались друг с другом культ цезарей и христианство. Однако, как мы знаем по свидетельствам Евангелий о душевном становлении личности Христа, это противостояние была выиграно так же сокрушительно, как и в душе его основателя. История с искушением отчетливо показывает нам, какой природы была та психическая сила, с которой он столкнулся: это была дьявольская сила той современной ему психологии, которая в пустыне вводила его в серьезное искушение. Этим дьяволом было объективнопсихическое, которое держало под своими чарами все народы Римской империи; потому-то он и обещал Иисусу все царствие земное, как бы намереваясь сделать его Цезарем. Следуя внутреннему голосу, своему предназначению и призванию, Иисус добровольно подверг себя припадку имперского безумия, которое владело всеми - и победителями, и побежденными. Тем самым он познал природу объективно-психического, повергшего весь мир в страдание и вызвавшего страстное желание избавления, которое нашло выражение и у языческих писателей. Он не подавлял этот душевный припадок, которому подвергся сознательно, но и ему не дал себя подавить, а ассимилировал его. И так повелевающий миром Цезарь трансформировался в духовное царство, а Римская империя - в универсальное и неземное Царствие Божье. Там, где весь еврейский народ ожидал в качестве мессии столь же имперского, сколь и политически всесильного героя, Христос выполнил мессианское предназначение не столько для своей нации, сколько для романского мира, и указал человечеству на древнюю истину: там, где господствует сила, нет любви, а там, где господствует любовь, сила не имеет значения. Религия любви была точной психологической контрмерой против римского шабаша силы. (10) Юнг продолжает эту тему в другом письме: Возьмите классический случай искушения Христа, например. Мы говорим, что дьявол соблазнял его, но мы могли бы сказать, что неосознанное желание власти противостояло ему в форме дьявола. Обе стороны появляются здесь: светлая и темная. Дьявол хочет заставить Иисуса объявить себя владельцем мира. Иисус хочет не уступить искушению; тогда, благодаря функции, которая появляется при любом конфликте [трансцендентная функция], появляется символ: идея Небесного Царства, духовного королевства, а не материального. Две вещи объединены в этом символе, духовность Христа и дьявольское желание власти. Таким образом, столкновение Христа с дьяволом - классический пример проявления трансцендентной функции (11) Выступая на небольшом неофициальном собрании в Нью-Йорке в 1937 году, Юнг сделал эти искренние замечания: Иисус, как Вы знаете, был мальчиком, рожденным не состоящей в браке матерью. Такого мальчика называют незаконнорожденным, и это предубеждение ставит его в большое неудобство. Он страдает от ужасного чувства неполноценности, за которое, как он уверен, должен получить компенсацию. А в дикой местности во время искушения, ему предлагалось Царство. Здесь он встретил своего худшего врага, дьявола власти; но Иисус оказался не в состоянии увидеть и отказаться. Он сказал, "Царство моё не от мира сего". Но "царство" все равно. И вы помните тот странный инцидент, триумфальный вход в Иерусалим. Чрезвычайное поражение слышится в трагических словах Иисуса на кресте " Господь мой, Отче, почему ты меня оставил?». Если Вы хотите понять полную трагедию тех слов, Вы должны понять то, что они подразумевали: Христос увидел, что вся его жизнь, посвященная правде согласно его лучшим убеждениям, была ужасной иллюзией. Он прожил абсолютно искренне, честно довел свое дело до конца, но это было лишь компенсацией. На кресте его миссия его оставила. Но так как он жил так полно и преданно, он достиг совершенства тела возрождения. (12) Это описывает индивидуальный, человеческий аспект эго образа Иисуса Христа, но другая сторона образа, надличностного измерения, равняет Христа с высшим Божеством. Он - один из Троицы, божественный Логос, который существовал в вечности и является cо-регентом с Богом. Это - глубоко парадоксальное символическое изображение: две природы объединялись в единственной личности, которая является и человеком и Богом одновременно. Ориген описывает это явление достаточно красочно, спустя 200 лет после Христа: Но из всех чудес и великих дел, относящихся к Нему, в особенности то возбуждает удивление человеческого ума – и слабая мысль смертного существа никак не может понять и уразуметь в особенности того, что столь великое могущество божественного величия, – что Само Слово Отчее и Сама Премудрость Божья, в Которой сотворено все видимое и невидимое, находились, как нужно этому веровать, в пределах ограниченности человека, явившегося в Иудее; что Премудрость Божья вошла в утробу матери, родилась младенцем и плакала по подобию плачущих младенцев; что потом (этот Сын Божий) был смущен смертью, как это Сам Он исповедует, когда говорит: «Душа моя скорбит смертельно» (Мф. 26.38),– и что, наконец, Он был доведен до смерти, считающейся у людей самою позорною, и несмотря на это через три дня воскрес. Таким образом, мы видим в Нем, с одной стороны, нечто человеческое, чем он, по-видимому, нисколько не отличается от общей немощи смертных, с другой же стороны, – нечто божественное, что не свойственно никакой иной природе, помимо той первой и неизреченной природы Божества. Отсюда и возникает затруднение для человеческой мысли: пораженная изумлением, она недоумевает, куда склониться, чего держаться, к чему обратиться. Если она мыслит Его Богом, то видит Его смертным; если она считает (Его) человеком, то усматривает Поправшего власть смерти и Восстающего из мертвых с добычею. Поэтому должно со всяким страхом и благоговением наблюдать, чтобы в одном и том же (лице) обнаружить истину той и другой природы, так, чтобы, с одной стороны, не помыслить чего-нибудь недостойного и неприличного о той божественной и неизреченной сущности и, с другой стороны, деяния (Его как человека) не счесть ложными призрачными образами. Вложить все это в уши человеческие и изъяснить словами, конечно, далеко превосходит силы нашего достоинства, ума и слова. Я думаю, что это превосходит даже меру (способностей, присущих) святым апостолам; а может быть, изъяснение этого таинства не доступно даже всей твари небесных сил. (13) Этот отрывок – пример нумизности, которая окружала парадоксальное изображение Христа в первые годы нашей эры. Как с точки зрения современной психологии рассматривать тот факт, что фигуре Мессии, были свойственны различные имена как Сын Бога, Сын человека, Мессия, помазанный король, Христос, страдающий слуга и строгий судья последнего суда? Юнг дал категорический ответ на этот вопрос, впервые заявленный в 1941 в его эссе, "Психологический Подход к Догме Троицы" .Здесь он говорит, что образ Христа - архетип, и определенно архетип Самости. Он продолжает: Это был архетип Самости (14) в душе каждого человека, кто откликнулся на зов христианства, в результате чего Иисус-человек был быстро ассимилирован констеллированным архетипом. Таким образом, Христос реализовал идею самости. Но, так как никогда нельзя опытным путем различить символ самости и образ Бога, эти две идеи, сколько бы мы не пытались разделить их, всегда проявляются смешанными друг с другом так, что самость синонимична внутреннему Христу писаний Павла и Иоанна, а Христос – Богу («одного вещества с Отцом»), точно так же как Атман проявляется как индивидуализированная самость и в то же время как оживляющий космический принцип, а Дао – как состояние сознания и в то же время как конкретное поведение космических сил. Говоря на языке психологии, владения «богов» начинаются там, где отступает сознание, поскольку в той точке человек уже принадлежит природному закону, в независимости от того достигает ли он процветания, или погибает. (15) Юнг продолжает: Цель психологического, как и биологического развития является самореализация или индивидуация. Но так как человек знает себя только как эго, а самость, как абсолют, неописуемую и неотличимую от образа Бога, реализация самости закладывается в религиозные и метафизические термины воплощения Бога. Это выражено уже в факте того, что Христос – сын Бога. И так как индивидуация это героическое и порой трагическое задание, самое сложное из всех, оно включает страдание, страсть эго… Человеческое и божественное страдание налаживает отношения комплементарности с эффектами компенсации. [Это комплементарность между Самостью и Эго]. Через символ Христа человек может узнать истинное значение его страдания : он на пути к пониманию своей целостности. Как результат интеграции сознательных и бессознательных содержаний, его эго вступает в «божественную» реальность, где оно участвует в «страданиях Бога». Причина страданий в обоих случаях одинакова, а именно «воплощение», которое на человеческом уровне проявляется как «индивидуация». Божественный герой, рожденный человеком, уже находится под угрозой убийства; он нигде не должен сложить свою голову, и его смерть - ужасная трагедия. Самость – не просто концепция или логический постулат; это психическая реальность, одна часть которой сознательна, в то время как для остальных эта жизнь подсознательная и потому выразимая лишь в форме символов. Драма архетипической жизни Христа описывается символьными образами событий в реальной жизни, точно так же как и в жизни, выходящей за пределы сознания человека, который был преображен по велению его высшей судьбы. (16) Невозможно переоценить значение открытия Юнга, открытия, которое может быть кратко выражено в предложении «Христос является примером архетипа самости» (17). Как только данное предложение действительно до конца понято, сразу решается конфликт нашего времени между научным светским гуманизмом и традиционной религией. Одним махом традиционное Христианство было искуплено от неуместности для современного ума. Обширная область христианской догмы, диспута, комментария и ереси, которые продолжались в течение двадцати столетий, может теперь быть понята как болезненные, извилистые усилия коллективного подсознания по стремлению привнести божественную драму развивающегося образа бога в человеческое сознание. То, что случилось 2 000 лет назад с извержением образа Христа в коллективное сознание, выделяет цепь событий, которые привели к целому новому эону, эону, который теперь заканчивается. Это вызвало огромный процесс в коллективной душе, которая раскололась на два главных потока. Христианская церковь развивалась в одном направлении, и через различные завихрения и повороты, и тупики, наконец, развилась в единственную универсальную католическую ортодоксальность. Это заняло несколько столетий. Плодами того развития было учреждение Церкви, которая, как мы знаем, стала куколкой Западной цивилизации. Церковь пережила средневековье и передала большую часть работ античности в современный мир. Её признак был объединенная, универсальная, (именно это подразумевает "католик": универсальный) последовательная структура веры, которая была встроена в установленную структуру, достаточно сильную, чтобы противостоять многим политическим штормам в течение столетий. Существенно, что это было коллективное явление, и то, что выросло из этого, было общество, коллективная цивилизация. Другим направлением был Гностицизм. Его развитие контрастировало с развитием Церкви, Гностицизм сразу разделился на множество сект и течений. Он был намного более индивидуалистичным, чем течение церковников. В этом отношении он напоминал протестантское движение пятнадцатых и шестнадцатых столетий. Индивидуализм Гностицизма подпитывал богатые теологические и космологические фантазии данного движения. Конечно, подобные идеи исходят от людей, и, позволив людям участвовать в теологических фантазиях, можно раз и навсегда забыть об ортодоксальности. Церковь обладала здравым смыслом для создания долговременной организации, строго запретив индивидуальные теологические идеи. В современном мире мы сожалеем, что тенденция оказалась на стороне Церкви, но это было существенной потребностью в то время, чтобы Церковь была в состоянии выполнить историческую функцию, которая была для неё уготована. У Гностиков не было таких задач, и мы видим в гностицизме расцвет и рассеивание сект, которое было и его славой, но было также и его крушением, потому что Гностические группы возникали и затем увядали. Они не собирали достаточно движущей силы, чтобы сформировать устойчивую долговременную традицию, не говоря уже о факте, что они не могли восстать против Церкви во времена её становления. Эти два главных движения, Церковь и Гностицизм, в начале своего становления представлены двумя главными фигурами Апостола Павла и Симона Мага. В первых главах данной книги мы сфокусируемся на изучении именно этих двух главных личностей, а так же их последователей. Последующие главы посвящены тем двум течениям, которые они основали. Клемент из Александрии, Ориген, Тертуллиан и Августин принадлежат к линии Церкви, а в гностической линии представлены Василид, Валентин и Мани. И, наконец, в заключительной главе делаются выводы о том, как данные течения продолжали развиваться до настоящего времени и какое психологическое значение это имеет в наши дни. 1.Апостол Павел (Павел из Тарсуса) Павел из Тарсуса – выдающийся человек. Он родился приблизительно в 10 году нашей эры в столице Киликии, около Средиземноморья на юге Малой Азии. Тарсус был одним из больших городов того времени, великим коммерческим центром с населением вероятно около 500 000. После завоевания Александром город стал в значительной степени греческим с процветающим университетом. В городе также находилось большое еврейское сообщество. Родители Павла прослеживали свое происхождение от самого Вениамина самого младшего сына Иакова. Павла сначала назвали Савлом, в честь Царя, но так как родители были римскими гражданами, они также были обязаны дать ему римское имя, которое было сокращено до Павла. Мы знаем, что у него был по крайней мере один брат и, возможно, еще и другие родные братья. Его родным языком по всей вероятности был арамейский. Павел изучил греческий язык в городе и иврит в школе синагоги. В юности он обучался как фарисей и был полностью сведущим в интерпретации священного писания: он стал приверженцем Фарисейского ИудаизмаОн продолжил обучение в Иерусалиме, где он учился при Гамалиэле, ведущем раввине того времени. Поскольку все раввины были обязаны изучать торговлю, чтобы они могли содержать себя, Павел стал изготовителем шатров. Он сначала появляется в Новом Завете как свидетель при забивании камнями Стефана. Наиболее вероятно, что он являлся активным участником. Он стал вовлеченным в преследование христиан, предпринимая любые меры, чтобы арестовывать их и заключать под стражу. Именно при путешествии в Дамаск с целью преследования христиан, он пережил известный опыт трансформации. После этого он исчез из вида на три года, вероятно, в Аравии. Затем он появился в Иерусалиме, как преданный христианин, и, после некоторых переговоров с апостолами, начал путешествовать среди иноверцев как миссионер. Было три главных зарегистрированных поездки. Наконец его выслали из Иерусалима в Рим, где он, в конечном итоге, принял мученическую смерть в 67г нашей эры. Во время своих путешествий, Павел написал огромное число писем новообразованным им церквям. Большая часть Нового Завета составлена именно этими письмами. Вклад Павла в развитие и выживание церкви не может быть переоценен. Все, чего он достигал, и все плоды его исторической работы укоренены на одном событии: его встрече с нуминозным по дороге в Дамаск. Об этом он писал: Правда, и я думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея. Это я и делал в Иерусалиме: получив власть от первосвященников, я многих святых заключал в темницы, и, когда убивали их, я подавал на то голос; и по всем синагогам я многократно мучил их и принуждал хулить Иисуса и, в чрезмерной против них ярости, преследовал даже и в чужих городах. Для сего, идя в Дамаск со властью и поручением от первосвященников, среди дня на дороге я увидел, государь, с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня и шедших со мною. Все мы упали на землю, и я услышал голос, говоривший мне на еврейском языке: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Трудно тебе идти против рожна. Я сказал: кто Ты, Господи? Он сказал: "Я Иисус, Которого ты гонишь. Но встань и стань на ноги твои; ибо Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел и что Я открою тебе, избавляя тебя от народа Иудейского и от язычников, к которым Я теперь посылаю тебя открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу, и верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными". (18) «Встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.» Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя. Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск. И три дня он не видел, и не ел, и не пил. (19) Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, ибо и я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа. Вы слышали о моем прежнем образе жизни в Иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию, и опустошал ее, и преуспевал в Иудействе более многих сверстников в роде моем, будучи неумеренным ревнителем отеческих моих преданий. Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, -- я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью, и не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам, а пошел в Аравию, и опять возвратился в Дамаск. Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из Апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата Господня. А в том, что пишу вам, пред Богом, не лгу. (20) Юнг часто обращается к Павлу, а опыт Павла по дороге к Дамаску был особенно важен для него: Я вырос при расцвете научного материализма, изучал естественные науки и медицину, и стал психиатром. С одной стороны, моё образование лишь давало мне аргументы против религии, с другой – притягательная сила веры отвергала меня. Я был отброшен назад на одном только опыте. Опыт Павла по дороге к Дамаску всегда маячил передо мной, и я спрашивал себя, как его вера могла проистекать от одного только видения. Все же этот опыт снизошел на него, в то время как он вслепую следовал по своему собственному пути. Как молодой человек я сделал вывод, что необходимо безусловно следовать своей судьбе, чтобы добраться до точки, где [дар свыше] мог бы произойти. Но я был далеко не полностью уверен в этом и всегда помнил о возможности того, что, следуя этому пути, можно закончить в черной дыре. Я остался верен это мысли всю свою жизнь. Исходя из этого, вы можете легко проследить происхождение моей психологии: только следуя по своему собственному пути, интегрируя его содержания (как Павел), и таким образом создавая свою собственную основу, нечто может снизойти на меня и, и что, волне заслуженно, я могу считать это лишь не более, чем частью своих ранее непознанных возможностей. 21 В другом письме, которое Юнг говорит об опасности следования своему собственному пути: Несомненно, есть проблема, связанная с человеком-отшельником; если он не животное, он осознает слова Святого Павла: ["поскольку мы - его потомство. "] . Божественное Присутствие – значимее чем что-либо еще. Есть более чем один путь к повторному открытию [божественного происхождения] в нас. Это - единственная вещь, которая действительно имеет значение. Жил ли когдалибо более уединенный человек, чем Святой Павел? Даже его "evangelium" [его евангелие] немедленно снизошло на него, и он восстал против мужчин в Иерусалиме так же как и против целой Римской империи. Я хотел получить доказательство живого Духа, и я получил его. Не спрашивайте меня, какой ценой. 22 Опыт Павла в дороге к Дамаску - классический пример столкновения человека с нуминозным. Такое столкновение оказывает решающее влияние на жизнь. Юнг думал об опыте Павла, так же как и о своем собственном, когда написал следующее впечатляющее описание в эссе "Относительно Возрождения.". В этом эссе он говорит, что нельзя достигнуть подлинного расширения личности только наполняя себя внешними событиями; реальное увеличение означает расширение, которое питается из внутренних источников. Затем он дает некоторые классические примеры расширения индивидуальности, такие как столкновение Ницше с Заратустрой, "который сделал из критика и создателя афоризмов трагического поэта и пророка" и столкновение Павла на пути к Дамаску, когда ему внезапно явился Христос: Верно, что может случиться так, что Христос Святого Павла едва был бы возможен без исторического Иисуса, однако явление Христа Святому Павлу произошло не от исторического Иисуса, а от глубин его собственного подсознательного. Когда встреча на высшем уровне жизни достигнута, когда зародыш разворачивается, и от меньшего появляется большее, тогда, как говорил Ницше , "Один становится Двумя", тогда, великий образ, который всегда был, но оставался невидимым, является меньшей индивидуальности с раскрывающейся силой. Тот, кто безнадежно мал, всегда будет стягивать откровение высшего до уровня своей незначительности, и никогда не поймет, что день страшного суда для его ничтожности уже пришел. Но тот, кто духовно велик, что столь долго ожидаемый друг его души, бессмертный, действительно явился ему, чтобы «пленить плен», то есть захватить того, кто скрывал бессмертие и держал его как в тюрьме, чтобы сделать его жизнь потоком великого момента смертельной опасности! Видение Ницше о канатоходце обнажает ужасающую опасность, которая таится в «хождении по канату», как возвышенно назвал это Святой Павел. (23) Естественно после такого сокрушительного столкновения Павел нуждался во времени, чтобы интегрировать его значение, и он удалился в Аравию на три года. Только после того, как тот период был пройден, он возвращается в Иерусалим и становится там частью христианского сообщества. Тогда по договоренности с Петром, он становится апостолом иноверцев (который не будет требовать обрезания или строгой приверженности Закону Моисея как входную плату в лоно христианской Церкви). Так начались его почти невероятные миссионерские поездки. Неизбежно впечатление, что Павел почти единолично создал то, что стало христианской Церковью. Он упорно боролся за ослабление требований к приему в христианские сообщества, он путешествовал непрерывно, основывая церкви, и питая их жизнь своими посещениями и своими письмами. Легко убедиться, что именно его личное старание привело к огромному числу новообращенных в самом начале, именно в первом столетии; это создало, если можно так выразиться, критическую массу христиан, которые затем начинают цепную реакцию, которая последовала. Вся эта деятельность вышла из его сверхъестественного опыта по дороге к Дамаску, опыта, который превратил его в "раба Самости" (которого тогда назвали Христом). Он явно использует термин «раб» в своих письмах. Обычно переводимое как "слуга", греческое слово dulos действительно означает "раб", что является более точным переводом для его психологического опыта. Во время своих путешествий Павел писал своим церквям, многочисленные письма, которые были канонизированы и легли в основу большой части католического и протестантского богословия. Он не только повсеместно участвовал в деятельности христиан, что привело к учреждению Церкви, но также создал ее фундаментальное богословие, которое не существовало до него. Всего у нас есть тринадцать писем, девять из которых к различным церквям, рассеянным всюду по империи, а четыре - трем различным людям. После этих писем в каноническом порядке идет так называемое Послание к Евреям, которое, как полагали в ранние времена, было написано Павлом. Ориген, в третьем столетии, принимал это. Теперь нам известно, что Павел не писал письмо, но оно описывает его богословие так хорошо и таким хорошо структурированным способом, что это можно считать его письмом Павла. Согласно мнению библейских ученых Послание к Евреям – безусловно, написано самым элегантным греческим языком. Из этих писем может быть выделено весьма глубокое богословие, которое не имеет отношения к историческому Иисусу, которого Павел никогда не встречал. То, что он создал, основывалось на его собственном внутреннем опыте. Вероятно, пять самых важных писем Павла - к римлянам, два послания к коринфянам, галатянам и эфессянам. На основе этих писем, которые были изучены исчерпывающе, возможно исследовать несколько из главных теологических понятий Павла в психологическом отношении, чтобы приблизиться к его опыту переживания нуминозного. Опыт, который он имел на дороге к Дамаску, потребовал интенсивного усилия по его интеграции. Это соотносится с тем, что Юнг должен был сделать после своего столкновения с подсознательным. Юнгу потребовалось три или четыре года, и он сказал, что вся его научная работа после того опыта была попыткой систематизировать и ассимилировать извержение "пламенной магмы", которое произошло (24). Очень похожее случилась с Павлом. Эпизод должен был быть рационально разработан и обобщен так, чтобы он мог быть передан другим. Жизненно важно, что человек не становится полностью чужим от окружающего его человечества, что приводит к психозу. Юнг интегрировал свой опыт, создавая свою психологию; Павел интегрировал, создавая богословие, которое разъяснено в его письмах к Римлянам, Галатянам и Евреям. В целях психологического исследования выделяются пять основных тем богословия Павла: 1) искупление первородного греха; 2) оправдание верой; 3) замена одного завета другим (то есть, разрешение Отца заменено разрешением Сына, или старое соглашение заменено новым соглашением); 4) мистический Христос; 5) доктрина воскрешения. Согласно взгляду Павла на первородный грех, и мир иноверцев и еврейский мир обречен; грех Адама был передан всему человечеству. Хотя закон Моисея очень любезно пообещал евреям исправить ситуацию, этого сделано не было. Нужно следовать закону, и, к сожалению, никто не способен к выполнению этого; этот факт разъяснен в определенных библейских строках. Все отклонились, все испорчены; нет ни одного хорошего человека, не осталось, ни одного (25) Павел подчеркивает этот пункт в послании к римлянам, говоря что, несмотря на закон, все мужчины оставались грешниками и были подвержены гневу Бога, пока не явился Христос Ибо мы уже доказали, что как Иудеи, так и Эллины, все под грехом, как написано: нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного. (26) В другом месте он продолжает: Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили. Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона. Однако же смерть царствовала от Адама до Моисея и над несогрешившими подобно преступлению Адама, который есть образ будущего. Но дар благодати не как преступление. Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествуют для многих. И дар не как суд за одного согрешившего; ибо суд за одно преступление -- к осуждению; а дар благодати -- к оправданию от многих преступлений. Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа. Посему, как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание к жизни. Ибо, как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие. Закон же пришел после, и таким образом умножилось преступление. А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать. (27) Павел вводит понятие о двух Адамах. Первый Адам принес грех и безнадежность в этот мир. Христос, второй Адам, принес спасение. Что означает данная идея в психологических терминах? Первородный грех может быть понят как точное и проницательное описание индивидуальной психе на ее самых ранних стадиях развития. Фрейд, например, говорил об инфантильной душе, как являющейся полиморфно извращенной. Это - версия первородного греха. Инфантильная (детская) душа может также быть описана как состояние начальной идентичности эго самости. Эго только очень постепенно появляется из Самости (28). Молодое эго раннего детства является и очаровательным, и восхитительным, но в то же самое время оно - это жестокое мелкое животное. Эго раздуто. Так происходит из-за предположения, что эго является центром вселенной, и многие люди поддаются этому и ведут себя с ребенком именно таким образом. Это состояние всемогущества: все, что младенец должен сделать, это издать вопль, чтобы добиться того, чего он хочет. В этой ранней стадии подобные иллюзии всемогущества должны быть удовлетворены, чтобы эго развивалось, не подвергаясь слишком большим повреждениям. Тем не менее, это ужасная инфляция, и, к сожалению, её последствия часто сохраняются во взрослой жизни. Осознание индивидуумом того факта, что подобное поведение инфантильного могущества недопустимо, является психологическим эквивалентом пришествия Закона Моисея. Есть некоторые люди, которые никогда в психологическом отношении не покидают Райского Сада. Они никогда не должны были сталкиваться с "законом", который противоречит их изначальной идентичности эго и самости, и инфляцией, которая сопровождает этот процесс. В психологическом отношении, они являются нерожденными. Период столкновения с "законом" и признания, что каждое столкновение с абсолютно новым набором стандартов, является необходимой стадией пути психологического развития. Это соответствует общему психическому состоянию человечества во время ранней христианской эры. Павел видит это как условие универсального греха. Его богословие объявляет, что прибытие Христа как сына Бога спасает человечество от этого греховного состояния искуплением. Это может быть понято в психологическом отношении как открытие Самости как второго центра психе, центра, из которого изгнан человек в греховное состояние. Впоследствии этого открытия, человек наполняется ощущением возобновленного восприятия. Этот вид искупительного опыта Самости, однако, не может иметь место, пока эго не прошло стадию отчуждения, в котором было подвергнуто критическому исследованию, основанному на духе закона, который клеймит его как греховное. Юнг говорит, "[Грех] начинается с рассвета сознания, которое подразумевает 'совесть', то есть, моральное понимание и дискриминацию. Случаи, в которых эта функция отсутствует, являются патологическими. " (29) Следующая тема, оправдание верой, вовлекает два важных термина – оправдание и вера. Оправдание означает, что правильно отношение к «закону» всегда находятся превыше эго и против него. В психологическом отношении, опыт того, чтобы быть оправданным обращается к отношению эго к Самости. Это означает, что каждый прошел более ранние инфантильные стадии, сознательно понял их и затем имел опыт познания Самости как второго центра индивидуальности. Служение Самости дает начало внутреннему состоянию оправдания, соответствующего смыслу цельности, состоянию того, чтобы не быть больше расколотым, не находится более в разногласиях с Самостью. Другой термин, вера, является центральным понятием Павла. На греческом, это слово - pistis, у которого фактически есть два основных, но совсем различных значения. Одно значение - вера. Второе значение - преданность или лояльность. Эти два способа использования данного слова могут привести к полнейшему беспорядку. Юнг, например, делает многочисленные негативные заявления о слепой или беспечной вере, но, с другой стороны, он подтверждает жизненную важность pistis Павла. Он говорит в Лекциях Терри: Ясно, что под понятием "религия" я не имею в виду вероучение. Верно, однако, что всякое вероучение основывается, с одной стороны, на опыте нуминозного, а с другой - на pistis, на преданности, верности, доверии к определенным образом испытанному воздействию нуминозного и к последующим изменениям сознания. Поразительным тому примером может служить преображение апостола Павла. Можно сказать, что "религия" - это понятие, обозначающее особую установку сознания, измененного опытом нуминозного. 30 Позже в том же самом эссе, говоря о пациенте, он пишет: Я начал курс лечения только после того, как пациент записал первую серию из примерно 350 сновидений. Я получил тем самым полное представление о всех нюансах его неупорядоченного опыта. Не удивительно, что он хотел бросить это предприятие. К счастью, у этого человека была своя "религия": он "тщательно принимал во внимание" свой опыт и в достаточной мере обладал pistis , т.е. верил в него, что помогало ему держаться испытанного и продолжать начатое нами дело. На руку оказалось и то обстоятельство, что пациент был невротиком: стоило ему проявить недоверие к опыту, попытаться отрицать голос, как невротическое состояние тут же возвращалось. Он просто не мог "погасить огонь" и был принужден признать непостижимый нуминозный характер своего опыта. Он был вынужден примириться с тем, что неугасимый огонь был "священным". Таковым было sine qua non (Непременное условие (лат.)) его исцеления. (31) Речь идет не о верованиях, а об опыте. Религиозный опыт абсолютен. Он несомненен. Вы можете сказать, что у вас его никогда не было, но ваш оппонент скажет: "Извините, но у меня он был". И вся ваша дискуссия тем и закончится (32) В его эссе " Становление Личности" пиЮнг пишет: Для передачи слова "верность" мне кажется более всего применимым греческое слово из Нового Завета, [pistis] которое по недоразумению было переведено как "вера". На самом деле оно означает «доверие», «доверчивую лояльность». Верность собственному закону - доверие процессу становления личности... Однако принять осознанное решение следовать собственному пути человек может лишь будучи уверенным, что это путь нлучший. Если бы лучшим считался какой-нибудь другой путь, то тогда человек будет жить и развивать другую личность вместо своей собственной. Эти другие пути суть условности моральной, социальной, политической, философской и религиозной природы. Тот факт, что неизменно процветают условности в той или иной форме, доказывает, что подавляющее большинство людей выбирает не собственный путь, а обычай, и вследствие этого каждый из них развивает не самого себя, а какой-нибудь метод, а значит, коллективное за счет собственной целостности. (33) Это утверждение о природе веры Павла в его собственный опыт и в его интеграцию. Реакция Павла на произошедшее была настолько глубока, что находила отклик в душах тех, с кем он встречался. Они нуждались в своей собственном внутреннем опыте, но внутренняя реальность Павла была настолько грандиозна, что те, кому она открывалась, отдавали ей свое доверие и верность. "Замена одного завета другим" обсуждена в самых больших деталях в книге Евреев. Выдвинутая идея - то, что сказано Богом Сыном заменяет наставления Бога Отца. Духовность Христа и жертва Христа заменяют духовность и жертвенный ритуал храма времен Моисея. Новый завет, новое соглашение между Богом и человеком было сделано, чтобы занять место старого. В библейском Письме к Евреям Павел пишет: Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил. (34) Итак, братия святые, участники в небесном звании, уразумейте Посланника и Первосвященника исповедания нашего, Иисуса Христа, который верен Поставившему Его, как и Моисей во всем доме Его. Ибо Он достоин тем большей славы пред Моисеем, чем большую честь имеет в сравнении с домом тот, кто устроил его, ибо всякий дом устрояется кем-либо; а устроивший всё есть Бог. И Моисей верен во всем доме Его, как служитель, для засвидетельствования того, что надлежало возвестить; а Христос -как Сын в доме Его; дом же Его -- мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твердо сохраним до конца. (35) Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего. Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи. Главное же в том, о чем говорим, есть то: мы имеем такого Первосвященника, который воссел одесную престола величия на небесах и есть священнодействователь святилища и скинии истинной, которую воздвиг Господь, а не человек. Всякий первосвященник поставляется для приношения даров и жертв; а потому нужно было, чтобы и Сей также имел, что принести. Если бы Он оставался на земле, то не был бы и священником, потому что здесь такие священники, которые по закону приносят дары, которые служат образу и тени небесного, как сказано было Моисею, когда он приступал к совершению скинии: смотри, сказано, сделай все по образу, показанному тебе на горе. (36) Но Сей Первосвященник получил служение тем превосходнейшее, чем лучшего Он ходатай завета, который утвержден на лучших обетованиях.(37) Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному! (38) Ведущая идея еврейского духовенства храма заключалась в том, что жертвенный ритуал успокаивает божественный гнев относительно человеческой греховности и повторно соединяет поклоняющихся с Богом. Христиане выдернули эту идею из ее предыдущего контекста и вставили ее в свой новый символический. Теперь Христос, непосредственное воплощение Бога, выполнил искупающий жертвенный ритуал однажды и для всех, не ежегодно, но для всей вечности, используя себя и как священника для принесения в жертву, и как жертвенного агнца. В действительности, ритуал искупления был измененной версией конкретного ритуала иудаизма к универсальному явлению, доступному для всех. Мир язычников по существу приспособил духовные сокровища евреев. Эта тема может также быть найдена в других источниках, например в средневековой христианской Book of Нours (39). В начале той книги, ряд страниц представляет собой календарь, одна страница для каждого месяца года, от января до декабря. На этих страницах изображена ежегодная драма. На одной стороне страницы синагога, а на другой стороне - церковь. В январе синагога не повреждена, а фундамент церкви заложен. Месяцы продолжают идти, синагога постепенно демонтируется, и камни используются для построения церкви, так, чтобы к декабрю синагога была в разрушена, а собор полностью построен. Это указывает на один аспект появляющегося Христианства и означает, что нечто новое должно ассимилировать то, что было прежде до него. Символическая аналогия этому факту, что дети, которые полностью развивают себя, поедают своих родителей. Отношения между поколениями - процесс расчленения. Чтобы ассимилировать и встроить в собственную индивидуальную душу, то, что было снаружи, более раннее содержание, должно быть разбито на крохотные части, которые должны быть съедены и переварены. Часто именно это значение скрыто за снами о расчленении. Юнг комментирует эти идеи: Как правило, ведущая идея новой религии прибывает из символики религии, которая ей предшествовала. Можно предположить, что ведущая идея новой религии, последующей после христианского эона, будет сознание, что каждый из нас – Христос, что Иисус – не более чем проекция мистерии всего человечества, и что если мы изымем проекцию с образа Христа обратно внутрь самих себя, каждый станет Иисусом. 40 Значение этого заключено в том, что в процессе индивидуации личности, чьей религией было христианство, образ внешней церкви подлежит расчленению и преобразованию в церковь внутреннюю. Этот же процесс будет иметь место для любого человека в пределах любой другой ортодоксальной традиции. Истинная индивидуация требует полной ассимиляции традиции человеком. Павел сеет семена для внутренней религии человека через идею мистического или внутреннего Христа. Во многих отрывках Павел говорит о верующем как о "пребывающем во Христе", а в других речах он говорит о Христе, находящемся в верующем. Альберт Швайцер описывает эти отрывки как "мистицизм Павла." Это можно было также назвать внутренней религией апостола Павла. Ясно, что это часть богословия Павла, так как его богословие базируется на его внутреннем опыте; он понимает, о чем говорит, когда говорит о внутреннем Христе. Швайцер считает фундаментом того, что он называет мистицизм Павла, следующую мысль: Я нахожусь в Христе; в Нем я знаю меня как существо, которое поднялось выше чувственного, греховного, и изменчивого мира и уже принадлежит превосходящему; в Нем я уверен в воскрешении; в Нем я - Ребенок Бога. Другая отличительная особенность этой мистики заключена в том, что нахождение во Христе означает смерть и воскрешение вместе с ним, в процессе чего верующий освобождается от греха и от закона, обладает духом Христа и уверен в перерождении (41). Другим аспектом этого "мистического Христа" является понятие Церкви как образования тела Христова. Эта идея - своего рода конкретный, явный способ указать, что все отдельные верующие "во Христе", находятся в таком состоянии все вместе. Они находятся в одном и том же теле. Пока этот опыт достаточен для определенной стадии развития, каждый испытает чувство искупления и оправдания. Однако, может настать срок, когда этот вид коллективной идентичности больше не будет адекватен, и затем каждый будет выброшен и должен будет пройти через период ереси и отчуждения от коллектива. Наконец, есть доктрина Павла о воскрешении. Она в основном выражена в известной пятнадцатой главе Первого Послания к коринфянам. Обычно эти строки используется для похоронных проповедей. Павел начинает, подтверждая действительность воскрешения Христа, и в ходе рассуждения делает удивительный вывод: Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне (42) Павел знает отлично, что он никогда не встречал Христа в плоти, но здесь он равняет свой визуальный опыт видения воскресшего Христа со встречей Христа апостолами вскоре после его смерти. Это указывает, как точно Павел рассматривал свой внутренний сверхъестественный опыт. Это крайне близко к тому, что мы теперь понимаем под реальностью психе. Далее в Первом Послание к Коринфянам, мы встречаем известные строки о воскрешении: Первый человек -- из земли, перстный; второй человек -- Господь с неба. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? (43) Это является очень существенным в психологическом отношении. Есть довольно длинный комментарий Юнг о данном предмете. Он пишет: Так как мы являемся психическими существами и не полностью зависим от пространства и времени, мы можем легко понять самую суть идеи перерождения: мы не полностью подвержены силам уничтожения, потому что наше психе находится за барьером пространства и времени. С помощью прогрессивной интеграции бессознательных содержаний, у нас появляется вполне обоснованный шанс совершить опыт познания архетипической природы, наделяющей нас чувством целостности до и после нашего земного существования. Чем лучше мы понимаем архетип, тем больше мы участвуем в его жизни, и тем больше мы осознаем его целостность и непрерывность. (44) С этой точки зрения уже легко заметить, в какой степени история воскрешения представляет собой проекцию косвенной реализации самости, которая проявилась в фигуре конкретного человека, Иисуса из Назарета. (45) Эти наводящие на размышления замечания Юнга можно немного продолжить в идею, что общее количество сознательной цельности, достигнутой каждым человеком за всю его жизнь, депонируется в коллективном хранилище архетипичной психе как постоянное дополнение. Возможно, этим частично объясняется тем, что образ бога и архетипичная психе постепенно развиваются в течение всей истории человечества. В конце своего неофициального доклада в 1937 в Нью-Йорке, Юнг заметил следующее, касаемо Иисуса: "На Кресте его миссия покинула его. Но так как он жил столь полно и преданно, то смог достичь тела перерождения. "46 Это утверждение заставляет задуматься. Что Юнг подразумевает под телом перерождения? Это может быть понято как общее количество осознания цельности, достигнутой Иисусом, и внесенное как дополнение к архетипической душе. О том теле перерождения можно думать как о том, которое было "замечено" апостолами после его смерти и которое явилось Павлу на дороге к Дамаску, и было, таким образом, в конечном счете, ответственно за создание христианской Церкви и даже различных школ Гностицизма. Столкновение с Самостью (Юнгианский комментарий к гравюрам Уильяма Блейка «Книга Иова») Посвящается Диане Понятие «Самость» использовалось Юнгом для обозначения источника сверхличности и всеобъемлющей цельности психики. Самость есть бóльшая и объективная личность, тогда как Эго – меньшая и субъективная. Эмпирически Самость не может быть отделена от богообраза, встреча с которым сопряжена с мистическим трепетом. Предисловие Опыт Самости есть поражение для Эго /К.Г.Юнг «Mysterium Coniunctionis»/ Источник сверхличности, заложенный в сознании, сокрыт во тьме бессознательного. Открытие этого источника, названного Юнгом Самостью, равнозначно открытию внеземного разума: человек более не одинок ни в своей душе, ни в космосе, превратности жизни получают новое и расширенное значение. Сны, фантазии, болезни, происшествия и другие инциденты становятся потенциальными сообщениями от незримого Партнера, с которым мы делим жизнь. Вначале встреча с Самостью действительно является поражением эго, однако по мере настойчивости, если богу будет угодно, свет рождается из тьмы, и человек встречает свое «Бессмертное Я» – то, что ранит и исцеляет, что низвергает и возносит, что унижает и возвеличивает, словом – то Единое, что составляет цельность. Введение В своей работе «Ответ Иову» Карл Густав Юнг утверждает, что история Иова является ключевой для психики современного человека. Сосредоточив свое внимание на этом предании, мы можем яснее понять другие современные мифологемы, такие как «Фауст» Гёте, «Моби Дик» Мелвилла, и иллюстрации Уильяма Блейка к Книге Иова. Юнг говорит, что: ««Книга Иова» служит парадигмой опыта личной встречи с Богом, имеющей в настоящее время особенное значение». Другими словами, история Иова является архетипической моделью, изображающей классическое столкновение Эго и Самости. То есть, это столкновение может быть названо архетипом Иова. Главные признаки архетипа Иова таковы: 1) Встреча эго и Высшей Личности (Бога, Ангела, любой другой сверхчеловеческой силы); 2) поражение и страдание эго в результате этого столкновения. 3) упорство эго, держащего испытание, в поисках смысла происходящего и извлечении опыта. 4) раскрытие божественного, благодаря которому эго возрождается на новом уровне, постигая сверхличностные законы души. Помимо Книги Иова, существует множество других примеров этого архетипа, к примеру, Иаков и Ангел, Арджуна и Кришна, Павел и Христос, Моисей и Хидр, Фауст и Мефистофель, Капитан Ахаб и Моби Дик, Ницше и Заратустра, Юнг и Филемон. Книга Иова представляет личное решение эго встретиться с Самостью. Эго глубоко уязвлено этим столкновением, низвергающим его в бессознательную некею. Поскольку Иов продолжает вопрошать о значении пережитого опыта, его стойкость вознаграждается божественным откровением. Эго, упорно преследующее цель интеграции, вознаграждается реализацией Самости. В рамках дискуссии я выбрал дать комментарии на иллюстрации Уильяма Блейка к Книге Иова, опубликованные в 1825 году. Автор создал серию из двадцати двух гравюр, когда ему уже было более шестидесяти пяти лет. Это была его последняя большая законченная работа. Гравюры были собраны таким образом, чтобы иллюстрировать повествование. Блейк изображает действие данного архетипического образа на бессознательное современного или почти современного человека. От некоторых ученых мы можем узнать, что автор сознательно закладывал определенные идеи в свои гравюры, однако, как это всегда бывает со всеми великими произведениями искусства, Блейк сказал гораздо больше, чем он знал. Посредством этих гравюр объективная душа напрямую говорит с нами. Юнг проводил различия между двумя типами художественного творчества – психологическим и визионерским. О последнем он писал: Это волнующее зрелище гигантского процесса, во всех отношениях превосходящего человеческие чувства и понимание, предъявляет совершенно другие, чем это делает психическая основа жизни, требования к таланту художника. Она никогда не приподнимет завесу, скрывающую от нас космос; никогда не потребует выйти за пределы наших человеческих возможностей, и именно в силу этого является более податливым материалом для искусственной обработки, каким бы потрясающим он ни казался для индивидуума. Первичный опыт снизу доверху разрывает занавес, на котором нарисован упорядоченный мир, и открывает взгляду неведомое царство нерожденного и того, чему еще предстоит быть. Видение ли это других миров или духовной тьмы, или же первоначал человеческой психики? Мы не можем утверждать ничего наверняка. Мы находим подобные видения в «Пастыре Гермы» у Данте, во второй части «Фауста», в «Опытах Дионисия» Ницше, в «Кольце, Тристане и Парсифале» Вагнера, в Шпиттелеровской «Олимпийской Весне», в картинах и поэмах Уильяма Блейка, /Карл Густав Юнг – «Психология и Литература»/ Именно такой первичный опыт, о котором говорит Юнг в приведенной выше цитате, лежит в основе гравюр Уильяма Блейка для Книги Иова. Комментарии к гравюрам Уильяма Блейка «Книга Иова» Титульный лист Семь крылатых ангелов перемещаются по часовой стрелке из правого верхнего угла вниз и из левого вверх. Фостер Дамон сообщает нам, что Блейк идентифицировал их с семью глазами Бога, упомянутых в книге Пророка Захария (4:10) и с семью Очами Агнца из Откровения Иоанна (5:6.4). Согласно Юнгу Сатана спровоцировал драму Иова: «И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее» (Книга Иова 1.7), в оригинале Сатана именуется одним из глаз Господа. Таким образом, мотив «Глаза Господа» представлен практически сразу. Именно посредством махинаций Сатаны внимание Яхве оказывается привлеченным к Иову, по мере развития драмы субъект и объект наблюдения меняются местами. Гравюра 1 Эта гравюра показывает первоначальное состояние богатства и преуспевания Иова. Он и его семья собраны под деревом Жизни в совместной молитве. Надо особо отметить, что животные спят, музыкальные инструменты повешены на дерево и преобладает состояние невинности и легкой сонной дремы. Инстинктивные и духовно-культурные порывы отсутствуют. Иов живет «по книге», о чем и свидетельствуют открытые книги на руках Иова и его жены. Он надежно защищен с одной стороны коллективной религией, которую символизирует Собор, и с другой – материальным благополучием, обозначаемом стадами и амбарами. Но солнце садится, а луна находится в своей последней фазе… Гравюра показывает нам самое первое невинное состояние эго, чувствующее себя в безопасности в бессознательном высокомерии и включенности в коллективную матрицу. Это состояние мистического соучастия с окружающими и социальными группами – семьей, обществом, церковью, и т.д. Над гравюрой помещена первая строка молитвы –«Отче наш, сущий на Небесах, да святится имя Твое» – обозначающая невинное доверие к Богу, которой необходимо пожертвовать. На мотив жертвы указывает алтарь с жертвенным пламенем в нижней части гравюры. Иов и его семья помещены внутри клубов дыма, поднимающегося с алтаря, как будто Иов является священной жертвой. На алтаре начертано: «Буква убивает, Дух возрождает», надпись означает, что писание и доверие к нему Иова должны быть принесены в жертву. Огромные стада овец подчеркивают мотив овечьей покорности – массовой и примитивной. Гравюра 2 В нижней части гравюры кажется, что Иов читает и провозглашает слова книги. Над ним в небесах это действие продолжается. Бессознательное было активировано. Подобно Иову, Яхве держит на коленях книгу, что значит что он тоже существовал «по книге», многие ангелы также держат в руках тома или свитки. Но здесь вокруг Яхве возникает динамизм: Сатана, не связанный ни с чем дух, представлен в потоках огня. Как тот, кто подталкивает процесс индивидуации и расширяет сознание, он пробуждает сомнения и ставит вопросы, бросающие вызов установленному порядку и разрушающие довольную собой «жизнь по книге». Яхве и Сатана договариваются испытать Иова. Вопрос в том, останется ли Иов столь же лоялен к Яхве, несмотря на все бедствия? До сих пор Иов знал только благой аспект Яхве, а Яхве желает быть постигнут во всей своей амбивалентной полноте, соединяющей в себе как добро, так и зло. На протяжении всего Ветхого Завета Яхве крайне заинтересован в получении восхвалений и стяжании исключительного статуса в глазах Человека. Относительно этого аспекта Юнг пишет: Вырисовывающийся отсюда характер подходит личности, спо собной обрести чувство собственного существования лишь бла годаря какому-нибудь объекту. Такая зависимость от объекта абсолютна, когда субъект совсем лишен саморефлексии, а тем самым и понимания себя самого. Дело выглядит так, словно он существует лишь в силу того обстоятельства, что обладает объ ектом, удостоверяющим субъекту его наличие. /Карл Густав Юнг «Ответ Иову»/ Из этого мы можем предположить, что Самость испытывает потребность быть постигнутой во всей полноте со всеми своими противоположностями, постигнутой посредством эго. С этого начинается драма Иова. Уильям Блейк изображает Сатану в вихрях энергии: он в огненном облаке, его движения необузданны и подобны языкам пламени. Дионисийская энергия изобилия прорвалась в аполлоническую реальность порядка, меры и формы. Эта гравюра напоминает нам то, что писал Блейк в «Бракосочетании ада и рая»: Без противоположностей не может быть движения вперед. Симпатия и Антипатия, Разум и Страсть, Любовь и Ненависть – все они необходимы для существования Человека. Из этих противоположностей, собственно, и строятся те понятия, которые священнослужители называют Добром и Злом. Добро пассивно и подчиняется Разуму. Зло активно и порождается Страстями. [Воригинале «Evil is the active springing from Energy» - прим. переводчиков] Добро есть Рай. Зло есть Ад. Тем, кто обуздывает свои желания, удается это делать лишь потому, что желания их не настолько сильны, чтобы быть необузданными. В качестве силы, сдерживающей их желания, выступает Разум, который и управляет такими людьми. Будучи сдерживаемыми, желания мало-помалу становятся все более пассивными, и в конце концов от них остается одна только тень. Все это описано в «Потерянном Рае», и та сила, что управляет людьми, то есть Разум, зовется Мессией. Первый из Архангелов – тот, что имел под своей командой небесное воинство, – зовется Дьяволом, или Сатаной, а дети его – Грехом и Смертью. Но в Книге Иова тот, кого Мильтон в своей поэме называет Мессией, зовется Сатаной. Хотя истинность этой истории признается и тем и другим. Разуму и в самом деле казалось, будто покончено со всеми Желаниями, но, по утверждению Дьявола, падшим ангелом был не он, а Мессия, сотворивший свое Царство Небесное из того, что он сумел похитить в безднах первозданного Хаоса. Это следует из Евангелия, где говорится о том, что он молит Отца Небесного послать ему Святой Дух, или Желания (ибо Разуму в ином случае не было бы на чем основывать порождаемые им мысли), а также о том, что Библейский Иегова – это не кто иной, как тот, что обитает в пылающем пламени. /Уильям Блейк «Бракосочетание Рая и Ада»/ Неясность этого текста идет от того, что Блейк создает парадокс. С одной стороны – Сатана или Желание – зло, которое должно быть запрещено. С другой стороны – Сатана или Желание – это Мессия, который спускается на землю ради спасения человека. В пользу существования связи между Огненным Сатаной Блейка и Мессией так же свидетельствуют апокрифические слова Иисуса «Возле меня как возле огня» (Евангелие от Фомы). На этой гравюре Сатана представляет возвращение запретных желаний и энергии, которые, несмотря на их первоначальное разрушительное воздействие, впоследствии действуют как спасительные. Гравюра 3 На этой гравюре динамическое напряжение энергии достигло высочайшей точки. Взрыв энергии ворвался в сознание, разрушив его защитные структуры. Гравюра показывает убийство детей Иова и разрушение его семьи. Но Иов сам по себе еще не затронут – действие пока происходит вокруг него. Психологически это может быть связано с тем, что сознание подвергается атаке кошмарных сновидений и невротических симптомов – беспокойства, депрессии, бессонницы и иных всевозможных психосоматических симптомов. Мотивы атомных взрывов, пожаров, наводнений и различных катастроф могут быть связаны с этой фазой драмы Иова. Гравюра 4 Эта гравюра отражает приход плохих известий. Три гонца видны на разных расстояниях. Глядя в сторону, откуда они приходят, можно увидеть собор. Это означает, что фиксированные религиозные ценности, традиционные структуры, выступающие в качестве вместилища сверхличностных ценностей, разрушены энергией, вырвавшейся из бессознательного. Все перечисленное истинно для Иова. Хотя его так называемые утешители советуют ему принять традиционный религиозный взгляд, Иов настаивает на истинности своего опыта, пусть он и выходит за рамки традиции. Точно так же во времена Блейка, эпоху Просвещения, традиционное христианское мировоззрение было разрушено ворвавшимися энергиями естественных наук, материализма и технологий. На нашей гравюре собор расположен вдалеке и оказывается все более в тени друидических мегалитов на заднем плане – это знак, что происходит смещение к более примитивным и менее дифференцированным религиозным структурам. Перечисленное связано с тем, что столкновение с бессознательным разрушает чисто формальные общепринятые религиозные паттерны и продвигает более насыщенную и интенсивную (хотя и более примитивную) живую связь со сверхличностными реалиями. Иов и его жена с опаской смотрят на приближающихся вестников. Симптомы растревоженного бессознательного проявились, и эго находится в состоянии обеспокоенности. Гравюра 5 Реакция Иова на происходящее выразилась в более интенсивном акцентировании общепринятых добродетелей. Он изображен подающим милостыню, в то время как с небес Сатана изливает на него огонь. Яхве со своего трона смотрит на уныние Иова. Оба явно находятся в невротическом подавлении, в то время как Сатана распоряжается огромной энергией. Потеря Иовом слуг, стад и семьи уходит в бессознательное. Энергия, утраченная сознанием, активно заряжает бессознательное. Эта гравюра показывает, каким образом эго вначале пытается взаимодействовать с психическими симптомами. Достаточно противостоять им и узнать их значение, чтобы разрушить их и отделить от сознания. В результате происходит ослабление сознательной личности, которая в дальнейшем продолжает функционировать с минимальной энергией и под строжайшими ограничениями. На диссоциацию указывает отчетливая резкая линия, отделяющая человеческий мир от мира божественного. Гравюра 6 Относительная адаптация здесь полностью разрушена. Активированное бессознательное изливается напрямую на Иова, эго затоплено бессознательным. На этой гравюре изображено падение, все защиты спали. Иова избивают с яростью. То, что бурлит в видениях, символизирует прорыв в сознание комплексов, которыми доселе пренебрегали. Внутренние нарывы вскрываются. Если срочные потребности бессознательного будут отвергнуты, чуть позже они проявятся на поверхности в своих негативных и патологических аспектах и с помощью боли заставят эго обратить на себя внимание. Здесь изображен самый последний проблеск солнца, и до завершения всего процесса на самой последней гравюре он больше не появится. Сатана держит четыре стрелы в своей правой руке, которыми он собирается пронзить Иова. Это значит, что Иов оказался атакован квартерностью – то есть тотальностью Самости. Он должен быть пронзен и низвергнут на землю, что имеет параллель с некоторыми алхимическими гравюрами, где таким образом пронзен Меркурий. В Алхимии это понятие коагуляции (процесс сгущения или свертывания), имеющее аналогию с Христом, прибитым к кресту гвоздями. Так же можно вспомнить о стрелах страсти Купидона и скульптуру Бениньо «Экстаз Святой Терезы» Разбитый кувшин внизу изображения говорит о том, что эго как вместилище личности может оказаться разрушено, если его наполнение окажется большим, чем оно может выдержать. Мотив разрушенного сосуда можно найти в лурианской каббале. Согласно этой доктрине, сотворение ограниченного мира произошло в результате того, что божественный свет пролился из не выдержавших этого света Сосудов. Некоторые из этих сосудов (семь нижних Сфирот Древа Жизни) не выдержали света и разбились, расплескав свет. Из этой гравюры ясно, что Иов подобен такому сосуду. Подобно апостолу Павлу, Иов мог бы назвать себя сосудом, избранным для сохранения имени Бога. Но на самом деле Иов еще не разбит, его эго осталось нетронуто. Он продолжает держаться пути интеграции и таким образом служит сосудом божественного осознания. Сломанный пастуший посох в нижнем левом углу гравюры указывает на потерю наивного упования «Господь пастырь мой». Все произошедшее с Иовом явно расходится с представлением о Яхве как о «добром пастыре», это напоминает нам о словах и действиях Яхве, как о том пишет пророк Захария: Ибо Я не буду более миловать жителей земли сей, говорит Господь; и вот, Я предам людей, каждого в руки ближнего его и в руки царя его, и они будут поражать землю, и Я не избавлю от рук их. И буду пасти овец, обреченных на заклание, овец поистине бедных. И возьму Себе два жезла, и назову один - благоволением, другой - узами, и ими буду пасти овец. И истреблю трех из пастырей в один месяц; и отвратится душа Моя от них, как и их душа отвращается от Меня. Тогда скажу: не буду пасти вас: умирающая - пусть умирает, и гибнущая - пусть гибнет, а остающиеся пусть едят плоть одна другой. И возьму жезл Мой благоволения и переломлю его, чтобы уничтожить завет, который заключил Я со всеми народами. И он уничтожен будет в тот день, и тогда узнают бедные из овец, ожидающие Меня, что это слово Господа. /Захария 11:6-10 / В этом отрывке Бог изливает свой гнев на человечество, то есть примитивный гнев из бессознательного изливается на сознательную личность, порождая войны и убийственные распри. Эта гравюра изображает Иова во власти болезни и напоминает нам, что болезнь с точки зрения психологического опыта есть божественная манифестация, «пресекающая наш преднамеренный путь». То есть послание может быть проявлено через тяжелую болезнь или рану, которая заставит эго выйти за пределы своих границ. Боль – великая тайна бытия, она – вечный темный спутник разумного бытия. Пациент, получивший тяжелый опыт интенсивной боли (почечные колики) написал эти слова – обращение к себе от лица боли. Добро пожаловать в школу боли. Боль говорит: если кто-то желает учиться, сперва он должен научиться вниманию. Я – превосходное средство для этого. Я – глубина. Если ты желаешь не бояться меня, будь так же глубок. Я прихожу из центра. Точка есть мой знак. Мои удары – пульсация космоса. Если бы ты не боялся меня, ты мог бы проживать каждый момент Настоящего столь же глубоко, сколь ты познаешь меня. Я – великий очиститель. Только жизненно необходимые вещи могут пережить меня, все остальное – сгорит. Я – великий оценщик. Все ценности происходят из меня и моего партнера – Смерти. Я – ключ к великим таинствам. Мой лик – высочайшее выражение святости. Я – квинтэссенция бытия. Я подстерегаю тех, кто тратит зря свои дни. Мой конценрированный эликсир – суть, превращающая любой металл в золото – собран в небольшой фиал и изливается потоком на беспечные души. Я – ангел воздаяния, приводящий в трепет Настоящее, где время – ползущая змея, несущая драгоценные камни на своей спине, где каждый камень – мгновение Текущего. Гравюра 7 Гравюра изображает прибытие утешителей Иова – Элифаса, Вилдада и Софара. Эти трое представляют собой образы тени, которые врываются в сознание, разрушая эго. То есть, когда границы сознания оказываются разрушенными, перед внутренним взором Иова встают подавленные ранее аспекты своей личности. Пока они безмолвны, в то время как Иов оплакивает свою судьбу на следующей гравюре. Гравюра 8 cейчас Иов всецело погрузился в нигредо, и его настигла черная ночь души. Он помрачен и захвачен отчаянием и суицидальным настроением. Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! … Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Зачем приняли меня колени? Зачем было мне сосать сосцы? Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни. … На что дан страдальцу свет, и жизнь – огорченным душою, которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком? Ключевые вопросы прозвучали, и оставшееся время драмы будет отведено поиску предполагаемых ответов, которые даются в символических образах. Можно сказать, что эти горькие вопросы были содержимым сосуда, который излил на Иова Сатана. По крайней мере, эти вопросы являются результатом отмеченности Иова, суть которой в том, чтобы быть избранным в качестве вместилища божественных содержаний. Иов оказался поставлен перед предельными метафизическими вопросам бытия. На такие вопросы личность может реагировать тремя путями 1) обнаружив себя абсолютным космическим сиротой, личность может впасть в отчаяние и совершить самоубийство – реальное или духовное. Например, таким духовным самоубийством является впадение в цинизм. 2) может найти защиту в обществе или религии, снабжающей сознание необходимыми мифами, которые заставляют замолчать вопросы, поднимающиеся из глубины. 3) третья возможность заключена в том, что через нуминозное столкновение с Самостью индивидуальность непосредственно переживает опыт архетипической реальности, благодаря чему индивидуальность получает осознанное бытие. Этот путь дает самые быстрые ответы на вопросы, поднятые из бессознательного. Гравюра 9 Утешители Иова говорят с ним. Эти фигуры могут быть поняты как персонифицированные образы личного бессознательного, проявленные посредством активного воображения. В их комментариях заметно смешение нескольких различных элементов, характерных для активного воображения, и критическое отношение к эго. Эту гравюру в особенности иллюстрирует речь Элифаса: И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него. Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне. Он стал, - но я не распознал вида его, - только облик был пред глазами моими; тихое веяние, - и я слышу голос: Человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего? В этих словах наглядно представлена нуминозная драма Иова, проигрываемая его активным воображением. Эта разновидность сна предваряет последующую встречу с Яхве. Гравюра 10 На этой гравюре Иов изображен жертвой обвинений со стороны своих так называемых утешителей. До тех пор, пока он остается убежденным в своей невинности и не осознает свою тень, его личное бессознательное будет компенсаторно обвинять его. Вполне обоснованным является предположение, что Иов пребывает все в том же состоянии инфляции и нуждается в пробуждении тени в виде обвинений его утешителей. Этот тип упрощенного понимания подходит для юного и активно развивающегося эго на ранних стадиях, подразумевающих минимизацию действия бессознательного. Тем не менее, здесь утрачивается основной посыл Книги Иова. Главным становится то, что Иов не уступает субъективным интерпретациям утешителей; если бы он склонился ко мнению, что его несчастья есть следствие его личного поражения, он мог тем самым помешать манифестации нуминозного. Сосуд эго может быть разбит, может потерять свою целостность и не вместить божественную благодать, пролив её прочь. Продолжая цепляться за представление об эго как о центре бытия, Иов призывает манифестацию другого, сверхличностного источника. Гравюра 11 Эта гравюра иллюстрирует следующие слова Иова: Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня; Двойственная природа Яхве изображена здесь самым устрашающим способом. Он обвит исполинской змеей, и мы можем видеть раздвоенное копыто. Правая рука Яхве указывает на Скрижали Завета, а левая – на адскую бездну, грозящую поглотить Иова. Иов оказался практически поглощен негативной нуминозностью бездны. Здесь следует вспомнить слова Юнга о том что «ужасающее восприятие реальности зла может привести к множеству благих преобразований». В то время как ранее с огнем был проассоциирован Сатана, сейчас видно, что Яхве взял себе эти признаки и адские проявления. Вернемся к цитировавшемуся ранее высказыванию из «Бракосочетания Рая и Ада», где Блейк говорит, что «Библейский Яхве – никто иной как тот, что обитает в пылающем пламени». Яхве и Сатана стали единым целым. Как писал о том Юнг – кипящее озеро пламени есть один из аспектов бога. Жизнь в соответствии с Писанием защищает от этого пламени, но здесь сатанинский глаз Яхве открыт и показывает следующую ступень драмы Иова. Гравюра 12 Здесь появляется четвертый, не упоминавшися ранее персонаж – Елиуй. Изменение психической атмосферы обозначено первым появлением звезд. Как будто бы Иов получил шанс в своем столкновении с бездной. Четвертая фигура знаменует появление целостности Иова. Елиуй – юноша, в уста которого вложены следующие слова: И отвечал Елиуй, сын Варахиилов, Вузитянин, и сказал: я молод летами, а вы старцы; поэтому я робел и боялся объявлять вам мое мнение. Я говорил сам себе: пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости. Но дух в человеке и дыхание Вседержителя дает ему разумение. Елиуй это юный и свежий аспект психики, подчиненная функция, ребенок, максимально приближенны й к бессознательному. Эта фигура, выражающая собой Самость. В речах Елиуя звучат многие идеи, которые очень скоро выскажет более сурово сам Яхве. В особенности заслуживают внимания его слова о снах: Бог говорит однажды и, если того не заметят, в другой раз: во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе. Тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление, чтобы отвести человека от какого-либо предприятия и удалить от него гордость, чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом. Или он вразумляется болезнью на ложе своем и жестокою болью во всех костях своих, и жизнь его отвращается от хлеба и душа его от любимой пищи. Плоть на нем пропадает, так что ее не видно, и показываются кости его, которых не было видно. И душа его приближается к могиле и жизнь его – к смерти. В этом древнем тексте мы встречаем очень важную идею о компенсаторной функции сновидений. Гравюра 13 И вот свершилась предельная манифестация нуминозного: Яхве явился пред Иовом из Бури. кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости? Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева, Когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его, и утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота, и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим? Различие между Эго и Самостью показано с оглушающей силой. Иов открывает автономность психики. Ветер, что дует, где пожелает, несет в себе ту же символику. Однако способ, которым Яхве обращается к Иову, многократно увеличивает важность последнего. Юнг пишет: Иов получает вызов, как если бы был богом. Но в тогдаш ней метафизике не было никакого deyteros theos, второго бога, за исключением Сатаны, который владеет слухом Яхве и может оказывать на него влияние. Кон фликт становится для Яхве животрепещущим, скорее, вследст вие некоего нового факта, разумеется, не укрывшегося от все ведения. Однако в данном случае это имеющееся знание не приводит ни к каким выводам. Тот новый факт, о котором идет речь, касается доселе неслыханного в мире прецедента, состоя щего в том, что какой-то смертный благодаря своему морально му поведению, сам того не желая и о том не ведая, вознесся выше небес и оттуда смог разглядеть даже изнанку Яхве — без донный мир «оболочек». /К.Г. Юнг «Ответ Иову»/ Мы можем спросить, что Юнг подразумевает под «моральным поведением» Иова. Я думаю, он имеет ввиду прежде всего отказ Иова принимать на себя ответственность за события, которые вызваны не им. Интеллектуальная честность Иова, его верность чувству реальности, интегрированность и понимание разницы между субъектом и объектом, между человеком и богом, и есть то самое «моральное поведение», заставившее Яхве раскрыть себя. Столкновение Иова с Яхве, говорящим с ним из бури, по сути – начальный урок. В своей наивности, подобно ортодоксам всех религий, Иов выдумал, что божественная реальность должна соответствовать его представлениям о ней. Жизненный опыт вдребезги разносит это представление. Гравюра 14 Нуминозный опыт продолжает свою структуризацию. Если вначале Яхве являл себя в качестве бурной недифференцированной энергии, то в настоящее время структурированная Вселенная показана в образе абсолютной тотальности. В небесной реальности, которую мы видим на этой гравюре, представлены числа 1, 2 и 4. Яхве представлен в качестве единицы, Аполлон и Артемида как двойка, и четыре ангела как четверица. Гораздо важнее то, что на этой гравюре представлен образ творения – так по краю гравюры идут цитируемые строки Книги Бытия: «да будет свет», «да будет небо», «да будет твердь посреди воды, и да будет отделена вода от тверди», «да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша», «да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их» Самое интересное здесь в том, что образ сотворения мира должен был появиться именно на этой стадии. Напомню известный пассаж из изумрудной скрижали Гермеса: в конце текста есть слова «так сотворен мир». Алхимики утверждали сотворение Философского камня в качестве конечной цели Великого Делания, эквивалентного сотворению мира. Страдания Иова являются аналогом испытаний, которым подвергается в алхимическом сосуде prima materia – в обоих случаях это обуславливает рождение нового мира. Таким образом столкновение Иова с Яхве в его дикой и недифференцированной форме является чем-то вроде осмысления процесса удобрения почвы, предшествующего новому творению. Алхимики говорили о prima materia как о состоянии материи до творения. Это связано с эффектами, переживаемым когда эго встречается с бессознательным – недифференцированной prim a materia психики. Процесс дифференциации часто проходит как процесс восстановления индивидуальности. Это и произошло в случае Иова. Гравюра 15 На этой гравюре мы сталкиваемся с инфернальными или хтоническими аспектами нуминозного – такими как Бегемот и Левиафан. Эта оборотная сторона нуминозного, о коей нам всегда стоит помнить, представляет собой единство противоположностей. На предыдущей гравюре Иов находился внизу и наблюдал процесс творения как небесную манифестацию. В этой гравюре Иов наверху, окруженный звездами, смотрит вниз на обитателей бездны. Он временно возвысился над своим биологическим бытием. Яхве говорит ему: Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя … Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? Иов, видя бездну в Боге – глубину своей собственной психэ, содержащей всепожирающих чудовищ – удаляется от человеческого бытия. Бегемот и Левиафан представляют собой первичные страсти и вожделения бытия. Бог раскрывает свою теневую сторону, и с того момента, как человек принимает участие в боге в качестве земного продолжения его бытия, он должен разделить с ним и его тьму. Это проиллюстрировано тем, что само наше бытие основано на протоплазме – жадной, похотливой и прожорливой материи. Юнг пишет: Прежде он был наивен, может быть, даже пред ставляя себе «милосердного» Господа благосклонным владыкой и судией праведным, воображал, будто «завет» — это предмет права, а договаривающаяся сторона вправе настаивать на пола гающемся ей по закону; будто Бог крепок в истине и верен или хотя бы праведен и, как позволяет думать Десятословие, при знаёт определенные этические ценности или по крайней мере чувствует себя связанным своим правовым состоянием. Однако к своему ужасу он обнаружил, что Яхве не только не человек, но в известном смысле что-то меньшее человека, а именно то, что Яхве говорит о крокодиле: «На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости». Бессознательность естественна для животного. Как и у всех древних богов, у Яхве есть своя животная символика, притом неприкрыто опирающаяся на гораздо более древние териоморфные фигуры богов Египта, особенно Гора и четверых его сыно вей. Из четырех «животных» Яхве только одно имеет вид чело века. Видение Иезекииля приписывает Богу в образе животных три четверти звериного и лишь четверть человеческого, а «верх ний» Бог — тот, что на престоле из сапфира,— выглядит только подобным человеку. Эта символика делает понятным невыносимое с человеческой точки зрения поведение Яхве. Его по ступки принадлежат существу по большей части бессознатель ному, не подлежащему моральным оценкам: Яхве — некий фе номен, а «не человек». Гравюра 16 Эта гравюра не имеет отношения к Книге Иова, но иллюстрирует слова Иисуса – «Я видел Сатану, упавшего с небес подобно молнии». Черезвычайно интересно, что следом за гравюрой, на которой изображена встреча Иова с Яхве, Блейк поместил иллюстрацию падения Сатаны с небес. Согласно Юнгу, в результате встречи с Иовом Яхве избавился от моральной недиференцированности и был поставлен перед нравственной необходимостью ответить на вопрос Иова посредством воплощения в Христа. В то же время это подразумевает разделение Яхве и Сатаны, выраженное в символизме падения Сатаны с небес. Юнг пордчеркивает, что Сатана имел ничтожное действие на воплощение: Его относительная недееспособность объясняется отчасти, разумеется, тщательной подготовкой к рождению Бога, а отча сти — тем примечательным метафизическим событием, которое не укрылось от Христа: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию»59. Это зрелище имеет отношение к темпорализации не коей метафизической данности, а именно исторически (пока) окончательному разрыву между Яхве и его темным сыном. Са тана изгнан с небес и больше не имеет возможности подбивать своего Отца на сомнительные предприятия. Это «событие» мог ло бы объяснить, почему Сатана, где бы он ни появлялся в историй вочеловечения, всегда играет такую подчиненную роль, которая ничем более не напоминает о прежних доверительных отношениях с Яхве. Он откровенно утратил отчее благоволение и был отправлен в изгнание. Тем самым он все же подвергся, хотя и в характерно смягченной форме, той каре, отсутствие которой мы уже оценили по истории Иова. Будучи удален от небесного двора, он тем не менее сохранил за собой владыче ство в подлунном мире. Его ссылают не прямиком в преиспод нюю, а на землю, и лишь в конце времен он будет изолирован и надолго утратит возможность действовать. Блейк вовсе не следует со всей строгостью тому, что написано в Новом Завете. В этой гравюре Сатана, будучи сброшен в ад, указывает наблюдаемый нами конец времен в эсхатологической парадигме. Психологически это указывает на решительное разделение противоположностей – разделение, произошедшее между Яхве и Сатаной и между Иовом и его теневыми фигурами. Синтеза так и не удалось достичь, однако удалось достичь более высокого уровня осознанности. Гравюра 17 И вот установлена связь Иова и Яхве. Взаимоотношение Эго и Самости, то есть Ось ЭгоСамость, восстановлена. Внизу гравюры Блейк помещает цитату из Иоанна: «В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас». Эта цитата подразумевает, что Иов примирен с Яхве посредством Христа в том самом смысле, в каком Юнг говорит об этом в «Ответе Иову». Другими словами, столкновение Яхве с Иовым поставила Яхве перед необходимостью трансформироваться посредством Христа. Это и есть тот самый новый мир, который Блейк изобразил на четырнадцатой гравюре. Хотя Яхве вновь наделяет Иова своей милостью, все элементы Личности еще не восстановлены. Друзья Иова повернуты спинами к Яхве, и кажется, что они лишены его благословения. Это показывает, что тень остается подавлена и полная интеграция отложена на будущее. То, что символы светлой и темной стороны повернуты друг к другу спинами, напоминает нам расколотую мандалу Якова Беме (см. следующую гравюру), которую Юнг упоминал в «Исследовании процесса индивидуации». И Беме и Блейк являют собой крайне интровертированную форму интуитивного типа, имеющего слабую связь с миром чувств и ощущений. Блейку для достижения целостности мандалы не хватает интеграции земной теневой стороны. Также его жизнь являет собой компенсацию эпохи, в которой он жил – эпохи крайне экстравертной, рациональной и ориентированной на материальную и сенсорную реальность. Коллективное мировоззрение времен Блейка было его тенью, персонифицированной Ньютоном и Бэконом. Гравюра 18 Эта гравюра иллюстрирует отношения, возникшие в результате столкновения Иова и Яхве. Иов приносит священную жертву Яхве. Таким образом, здесь изображены отношения с сакральным. Очень тонкую и глубокую интерпретацию изображенного, охватывающую весь «Ответ Иову», дает Ривка Клюгер: В своей грандиозной финальной речи, Бог раскрывает себя перед Иовом во всей своей ужасающей полноте. Это происходит так, словно он говорит Иову – «посмотри, каков Я», «вот почему я испытывал тебя таким образом». То есть, страдание, которое он причиняет Иову, коренится в его собственной природе; Бог подошел к этому самопознанию, и действует так, как будто знание его ужасающей полноты уже принадлежит Иову. Именно это искупает Иова-человека, это действительно разрешение тайны Иова, истинное оправдание его судьбы, которая вне этого контекста в своей жестокости и несправедливости осталась бы открытой проблемой. Совершенно очевидно, что Иов появляется в этой истории как священная жертва, но помимо этого еще и как тот, кто несет судьбу самого Бога, что и придает смысл его страданиям и освобождает его душу. Иов есть жертва во имя развития сознания Яхве. Вначале он – жертва невольная, но после теофании, когда он видит реальность Яхве своими собственными глазами, он принимает позицию жертвы добровольной. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле. Утешители Иова более не отделены от него. Жертвенное отношение воссоединяет в единое целое Эго, фигуру тени и супругу-аниму: все они повернуты к центру, которому служат и с которым едины. Гравюра 19 Книга Иова завершается следующими словами: И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде. Тогда пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу. И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери. И нарек он имя первой Емима, имя второй – Кассия, а имя третьей – Керенгаппух. И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их. После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; и умер Иов в старости, насыщенный днями. Гравюра показывает семью Иова и друзей, приносящих ему в дар деньги и золотые кольца, символизирующие обретение психического единства. Деньги символизируют энергию либидо, и это означает приток энергии к Эго от различных аспектов Психе. Кольца символизируют единство, целостность и брачные обеты, а также они – эмблема коньюнкции, объединения противоположностей в психике. На заднем плане гравюры изображен зрелый виноград; фрукты испытания ныне должны быть собраны. Счастье Иова не просто вернулось, но было преумножено в результате встречи с нуминозным. Как говорил Юнг, «расширение сознания начинается с беспорядка и тьмы и лишь затем ведет человека к целостности». Гравюра 20 Здесь Иов изображен обучающим своих дочерей. На заднем фоне показаны сцены его столкновения с Яхве. Обучение означает, что фемининый фактор был особенно возвышен в финале этой истории. Три дочери названы, упомянуты как прекрасные и имеющие равные права наследования – ситуация уникальная для того времени. Совершенно очевидно, что односторонная патриархальность Книги в результате испытания Иова была заменена, и фемининный принцип был должным образом возвышен. На гравюре, изображающей жертвоприношение, Иов был показан смотрящим внутрь, тогда как здесь он смотрит вовне. Пережитые им испытания стали основой для обучения и наставления других. Заново установленный контакт Иова со своими дочерями можно проассоциировать со словами Юнга относительно изменений, произошедших с Яхве после его встречи с Иовом. Он вспоминает свою «подругу детства» Софию: «он припомнил о некоем женского пола суще стве, услужающем ему не менее, чем человеку, – о подруге и наперснице с незапамятных времен». Яхве очищен Иовом невероятным образом. Его фемининная сторона была потеряна и должна была быть обретена, как это показано на примере Иова. Гравюра 21 Финальная гравюра показывает Иова с его женой и новой семьей возделывающего дерево жизни, однако и здесь появились новые обстоятельства. Справа восходит солнце, а слева – растущая луна. Ранее и солнце и луна были изображены на закате, тогда как сейчас они восходят. Животные не спят, а бодрствуют, и музыкальные инструменты играют. После темной ночи души, мрачной некеи, вызванной столкновением с Самостью, наконец-то произошло полное восстановление. Иов установил осознанную связь с реальностью Самости (Яхве), инстинктивными энергиями (животные), и духовным, творческим и чувствующим фактором (музыкальные инструменты). Самое важное во всем этом то, что Иов бодрствует «носителем божественной судьбы, что дает смысл его страданию и освобождает его душу». Как и на первой гравюре, здесь вновь изображен пылающий алтарь для жертвоприношений, вновь гравюра заключена в прямоугольник облаком дыма, поднимающимся от этого алтаря, и опять все заключено в подобную пологу форму, как и на иллюстрации со святой скинией. Наставление Иова современному человеку озвучено Юнгом в его письме от 30-го июня 1956 года Эллине Котшниг, спрашивавшей о «бессознательном и невежественном Боге-Творце». Юнг отвечает ей следующее: Мы стали соучастниками божественной жизни, и мы должны взять на себя новый уровень ответственности, то есть продолжительную реализацию божественной Самости, которая выражает себя в задаче нашей индивидуации. Индивидуация означает не только то, что человек становится подлинно освобожденным от животного начала, но и что он отчасти обретает божественность. Практически это значит, что он становится способным как взрослый человек осознать, что не только человек зависит от Бога, но Бог также зависит от человека. Вероятно, связь человка с богом, должна подвергнуться важным изменениям: вместо успокаивающей молитвы, адресованной непредсказуемому правителю или детской молитвы любимому отцу, осуществление божественного в себе должно стать нашей формой поклонения и связи с Богом. Его благо значит милость и свет, и его темная сторона есть сила искусителя. Хотя божественное воплощение – космический и абсолютный результат, оно может быть проявлено только опытным путем и в относительно небольшом числе людей, обладающих достаточным сознанием для принятия этических решений – выбора стороны блага. Поэтому Бог может быть назван Благом только в связи с тем, что он способен проявить свои блага в индивидуальной личности. Его моральные качества зависят от индивидуальности – вот почему он воплощается. Индивидуация и индивидуальное бытие обязательны для свершения божественной трансформации. Перевод asgeth
