СМИРНОВА Татьяна Сергеевна ПАМЯТЬ СЕРДЦА Материалы к
advertisement
СМИРНОВА Татьяна Сергеевна ПАМЯТЬ СЕРДЦА Материалы к биографии Архимандрита Иоанна (Крестьянкина) В 2002 году, когда стало очевидно, что оставшаяся часть жизни отца Иоанна (Крестьянкина) принадлежит больше уже иному миру и силы его зримо убывают, священноначалие Псково-Печерского Свято-Успенского монастыря благословило меня начать сбор воспоминаний о батюшке. Приступая к делу и прося батюшкиного благословения, услы-шала в ответ: «Нанизывай, нанизывай с Богом». Разновременные записи, сделанные за тридцать пять лет, собирались, как мозаика. Первые из них относятся к 1969 году, когда неожиданно, Божиим Промыслом, отец Иоанн вошел в мою жизнь. С 1981 года, переехав в Печоры и приняв от батюшки благословение на послушание письмоводителя, я стала слышать и записывать то, что иногда рассказывал отец Иоанн о своем прошлом. Но рядом с воспоминаниями о пути, протяженностью более чем в девяносто лет, вставало то, что изо дня в день видели мои глаза, что свидетельствовал о себе отец Иоанн в своих поступках, письмах, проповедях. По мере того как батюшкины рассказы слагались в главы будущей книги, я прочитывала ему их. И было очевидно, как он дорожил этой возможностью возвратиться в минувшее. Он то светился радостью, то слезы умиления застилали глаза, то потоком лились дополнения к уже написанному. Он будто снова проживал свою жизнь. Время многое уже изгладило из памяти, но вдруг все ожило в ней, и свет прошлого засветился в настоящем... И благодарность Богу изливалась молитвой о тех, кто был его провожатым, кто прошел с ним большой или даже самый малый отрезок пути. «Память сердца, любовь сердца долговечны и действенны», - говорил отец Иоанн. Батюшка сам назвал эти записи «Памятью сердца». Впоследствии про¬читав их целиком, он написал обращение к будущим читателям. Мы же поражались и благодарили Бога за данную нам возможность увидеть то, что сотворил Он со Своим верным рабом. Детство и юность в Орле 1910 - 1932 Отец Иоанн рассказывал, что он был восьмым и последним ребенком в семье орловских мещан Михаила Дмитриевича и Елисаветы Иларионовны Крестьянкиных1. Родился 29 марта (11 апреля по новому стилю) 1910 года, тогда этот день пришелся на понедельник пятой седмицы Великого поста. Батюшка часто повторял, что у Бога нет ничего случайного, нужно только видеть следы Промысла Божия в нашей жизни. Так было и с днем его рождения: родился он в день преподобного Иоанна Пустынника и получил при Крещении имя этого святого, но в тот же день Церковь празднует память преподобных отцов ПсковоПечерских Марка и Ионы. И не они ли тоже были восприемниками младенца вместе с преподобным Иоанном, ибо через сорок пять лет они засвидетельствовали право на него, приняв отца Иоанна под свой покров, в свою обитель? Интересное воспоминание было связано у батюшки с днем его появления на свет. В тот день родственники собрались в доме Крестьянкиных за праздничным столом, отмечая чьи-то именины, ожидали к столу и Елизавету Илларионовну. Но она выйти к ним не смогла - начались роды. Поэтому рождение младенца было встречено словами: «Ну и не вовремя мальчик-то родился». Крестили Ваню в храме святого пророка Божия Илии, который в народе называют Николо-Песковской церковью ( по улице Песковской). Крещение состоялось 31 марта (13 апреля по новому стилю). В тот год это был день Стояния Марии Египетской. Крестил младенца священник Николай Азбукин2 . Крестной матерью стала Параскева Иларионовна Овчинникова, родная сестра матери, крестным отцом - старший брат, Александр Михайлович Крестьянкин. Ваня появился на свет очень слабеньким, и, часто жалея мать-вдову, вздыхали родственники, уж лучше бы он умер. Но иное чувство жило в сердце матери, и ее молитва и любовь даровали сыну трудную, но долгую жизнь. Со слов мамы, батюшка рассказывал, что однажды в раннем младенчестве, когда он тяжело болел и почти умирал, мама, утомленная бессонными ночами и переживаниями о нем, задремала над детской кроваткой и как наяву увидела перед собой неземной красоты девушку, которая обратилась к ней со словами: «Аты мне его отдашь?» Елизавета Илларионовна почувствовала в пришедшей святую великомученицу Варвару. Она в душевном трепете протянула к ней руки и проснулась. А сын после этого начал выздоравливать. С тех пор святая Варвара стала спутницей его жизни, и до конца дней старец ежедневно обращался к ней в молитве. Уроки, полученные в родительском доме, часто всплывали в памяти батюшки в различных жизненных обстоятельствах. С благоговением вспоминал он маленький, в два окошечка, близких к земле, деревянный домик, скудный достатком, но изобилующий радушием. На все праздники в нем становилось тесно от посетителей, и Елизавета Иларионовна, хлебосольная хозяйка, потчевала гостей. А провожая, собирала угощение для тех, кто не смог быть за ее праздничным столом. И не с тех ли далеких времен впитал в себя эти же качества сын, на всю жизнь полюбивший угощать, и радовать, и одаривать чем только мог всех тех, кого Бог посылал на его жизненном пути? Став для многих путеводителем к Богу и беседуя о материнстве, отец Иоанн нередко доставал из запасников памяти живые картинки своего детства, и образ его мамы являлся для слушателей живым примером матери-христианки. Вот пыхтит на столе самовар, в котором в марле варятся к завтраку яички всмятку. И вспоминал батюшка, что каждый раз, когда приходило время есть яички, у дорогой мамочки начинала болеть головка, и она делила свое яичко между самыми маленькими, Ванечкой и его сестричкой Танечкой. Тогда они с радостью принимали ее дар, а понимание ее жертвы пришло только с взрослением. С благодарностью вспоминал батюшка бдительное внимание к себе старших и твердое их вмешательство при появлении в нем, маленьком человеке, неблагополучной самости. Запомнился ему на всю жизнь троицкий особый каравай, который появлялся на столе единственный раз в год - в день Святой Троицы. Однажды забыв о нем, маленький Ваня попросил разрешения выйти из-за стола раньше времени и на трикратный вопрос дяди, всё ли он покушал, не вспомнил о каравае. А набегавшись и восчувствовав незавершенность праздничного стола, мальчик прибежал домой, но, увы, стол уже убрали, и каравая пришлось ждать до следующего года. Дядя был неумолим. Зато дядя, жалея племянника-сироту, приобщал его к своей деловой жизни: приглашал к себе на чаепитие в мансарду, где за кипящим самоваром решались купеческие дела. Эта особая честь порождала в двоюродных братьях ревность к отцу. И тогда они мстили Ване не всегда безобидными и даже жестокими шалостями. Однажды его соблазнили полизать на морозе стальную дверную ручку, которая была, по их рассказам, слаще сахара, и язычок малыша намертво прилип. По простодушия и любви к братьям у обиженного мальчика не убывало. Одна из проделок едва не закончилась трагически. Мальчика посадили без седла на рысака. Почувствовав легкую ношу, лошадь пошла галопом, пока не сбросила седока через голову. Приземлился он рядом с огромной колодой, на которой мясники разрубали туши. Бог хранил его. А любовь и близкие духовные и родственные отношения с двоюродными братьями сохранились у батюшки на всю жизнь. На большие праздники Рождество и Пасху дядя вкладывал в ручку племянника гривенник,который тот тут же отдавал мамочке. Он еще не знал, что эта монетка может таить в себе много удовольствий. Но вот в сознание стали вторгаться впечатления улицы. То мальчишки, играющие в кости, привлекали внимание; то собиравшиеся на стоянке, около Ваниного дома, извозчики, подхватывая и лихо унося седоков, заставляли подолгу смотреть вслед. И так ему хотелось стать участником этой заманчивой езды! До Рождества вынашивались эти мечты. И вот праздник. Полученный гривенник нашел приют за картиной «Война с Наполеоном». Ребенку было пять лет, но какой сильный искус посетил его. И в глубокой старости он подробно помнил все сердечные переживания, связанные с этим поступком. Мамочка удивленно следила за сыном - неужели дядя не поздравил его с праздником? А сын молчал. И вот мечта осуществилась. Удивленный возница только спросил у маленького клиента, есть ли деньги. И тот потерялся в повозке. Проехав квартал от своего дома, он отдал гривенник и пешком счастливый вернулся домой. А дома... Дома уже знала мама и тайну сына, и судьбу гривенника. Тетушка Мария Кашезерова. родная сестра мамы, разглядела в глубине повозки маленького пассажира. И мамино огорчение поступком сына запомнилось ему на всю жизнь и научило многому. Из батюшкиных рассказов становилось ясно, что любовь ко всему живому проявилась в нем с самого раннего детства. Он плакал над погибшим цыпленком, устраивая ему «христианское погребение», вскармливал слепых мышат, оберегая их жизнь от покушений взрослых домочадцев. «Лиза, да что ты на него смотришь, выдери ты его и все. Мышей тут разводить в доме-сердился дядя. Но мама оберегала не столько мышат, сколько сына от суровой жестокой трезвости жизни, оставляя в его сердце ростки жалости и любви ко всему слабому и обиженному. Это раннее детство. Но и тогда, когда жизнь приклонилась к закату, притягательная сила любви отца Иоанна к Божию созданию вызывала ответную любовь к нему всего живого. Отдыхая на лесной поляне, нам пришлось наблюдать умилительную сцену: от пасшегося невдалеке стада овечек отделилась одна и, подойдя к батюшке, начала ласково тыкаться своей мордахой в его бороду и щеки. Расцеловав его, она положила умиротворенно свою голову на его руки и долго оставалась в покое недвижима. Казалось, что она почувствовала в нем пастыря и видимым образом засвидетельствовала свою любовь к нему. Рано вошли и укоренились в сознании Вани впечатления от церкви и церковных служб, и проросли они так глубоко, что определили всю дальнейшую жизнь. Церковь поистине стала для него и родным домом, и училищем всякой правды, и Божией, и житейской. Носили и водили его в церковь с самого рождения. Он возрастал в ней, и основной его игрой в период младенчества стало «служение». Первое кадило было из консервной банки, епитрахиль или орарь из полотенца, а первой прихожанкой и духовным чадом стала мамочка. От избытка любви к сыну у нее хватало и времени, и терпения участвовать в его домашних «службах», как позднее в его пономарских обязанностях. А ведь она была главой и кормилицей и воспитательницей большой семьи. Когда 94-летнему старцу привезли единственную уцелевшую в водовороте жизни фотографию мамы, руки его задрожали, и он принял ее со слезами на глазах, как святыню. Да в сердце его она и была святыней и хранительницей всю долгую жизнь. Он вспоминал, что в то время, когда жил уже самостоятельно в Москве и изредка приезжал в родной дом, на общение с мамой оставалась только ночь. Объехав всех родных и близких, он возвращался домой, падая от усталости, тогда мама садилась у кровати засыпающего сына, чтобы насмотреться на него повзрослевшего. Когда Ване исполнилось шесть лет, гробовщик Николай Соболев сшил для него из золотой парчи, которой обивал гробы, первый стихарь. С этого момента мальчик почувствовал себя служителем Церкви. У него началась взрослая ответственная жизнь - он стал пономарем. А соседская деночка стала звать маму идти в ту церковь, где служит «маленький диакон». Имя же гробовщика в поминальном синодике отца Иоанна (Крестьянкина) написалось сразу за именем священника отца Николая Азбукина, который взял под снос духовное окормление шестилетнего пономаря. Да что синодик?! Имена всех наставников вписались в память его сердца, в память, которая не стирается и не изменяет, но хранит живые образы всю жизнь. В глубокой старости отец Иоанн писал настоятелю храма Иверской иконы Божией Матери в Орле: «Так всё живо в моей памяти. Служил в этом храме маститый старец отец Аркадий Оболенский 3, глубоко любимый и почитаемый орловчанами. Время не стерло из памяти почти всех, служащих в то время в орловских храмах, так они были все значительны и богомудры - Божий служители». Пономарские обязанности требовали внимания и собранности и сил. Но рядом, слава Богу, была мамочка. Под большие праздники нужно было чистить то лампады, то церковную утварь, которые в большом количестве появлялись в их маленьком доме. А однажды маме пришлось срочно вязать Ване теплые рукавички: батюшка взял его с собой ходить с требами по приходу. Два раза в год, на Рождество и на Пасху, священник непременно обходил дома своих прихожан, служа праздничные молебны, и маленький пономарь вместе с ним. Он пел, читал и всей душой впитывал впечатления от служения. А сколько уроков, будто невзначай, преподал ему в это время добрый батюшка, отец Николай Азбукин! Детская же душа, открытая добру и любви, постигала основную грамоту жизни: как жить в Боге, как жить для Бога и для людей. И эти уроки не просто остались воспоминаниями счастливого детства, но стали критерием во многих жизненных ситуациях в будущем. Вот отец Николай за поминальной трапезой, Ваня - вместе с ним. Но мальчик ничего не ест, ссылаясь на нездоровье, чем очень смущает рядом сидящую старушку. И вдруг она догадывается о причине его нездоровья. Да день-то постный - пятница, а наготовлено все скоромное. «Так вот почему ничего не ест сынок Елизаветы Илларионовны!» Все в смущении. А отец Николай на обратном пути объясняет постнику, как следовало бы воспринять случайную ошибку: «Ты думаешь, Ваня, что я забыл, какой ныне день? Нет. Но и я, и ты знаем благоговение хозяев, и то, что произошло, это не презорство, не нарочитое забвение устава Церкви, а ошибка, которую следовало покрыть любовью». И в кладовую сердца легло сокровище духовного опыта - Правда Божия, не в букве, а в Духе. И Дух животворит (2Кор. 3, 6). А вот другой урок. После освящения дома хозяйка благодарит отца Николая. Гостинцы на дорогу и, незаметно, конверты - мзда священническая и пономарская. По дороге священник спрашивает пономаря, поблагодарили ли его? Нащупав в кармане пальтишка конверт, тот протягивает его отцу Николаю. Батюшка, увидев, что пономарю дали мзду священническую, тут же возвращает ему богодарованную награду. Мамочка же и сын только дома поняли, что произошла ошибка. А память сердца до последних дней жизни отца Иоанна хранила пример высшего благородства простого приходского батюшки. И как часто, вспоминая многих священно-служителей тех лет - своих путеводителей к Богу, повторял батюшка слова, что и сейчас, в глубокой старости, он мог бы только с благоговением подавать им кадило, но сослужить бы не дерзнул. До 1917 года Орел - город Ваниного детства - это его небесный град. Радость праздников Божиих начиналась перекличкой колокольного звона, его чуткое ухо внимательно вслушивалось: вот зазвонили в Архиерейском доме, бывшем Свято-Успенском мужском монастыре, эхом отозвался Крестительский храм, за ним мелодично вступили звоны Введенского женского монастыря. И он слушал, а душа возносилась в молитве к каждому святому, о праздновании памяти которого вещали колокола. Большой городской крестный ход в празд-ник Успения Матери Божией собирал народ Божий на торжество. Начинался этот крестный ход с самой отдаленной церкви города колокольным звоном. Одиноко, отдаленно звучал ее колокол, извещая город, что крестный ход пошел. К первой церкви присоединялись вторая, третья.Крестный ход ширился, рос, пока не превращался в мощный поток единого православного торжества, над которым плыл колокольный звон всех орловских церквей. Незабываемые впечатления и чувства... В1917 году все прекратилось. Но всю жизнь полюбил отец Иоанн эти яркие впечатления детства: молитвенное единодушие, когда Господь, Матерь Божия и святые идут по Русской земле своими пречистыми стопами, освящая ее. Когда русский народ Божий идет вослед святых, вдохновляясь силой их святости и примером служения Богу и людям. Когда Церковь свидетельствует миру, что жив Господь и жива душа народная верой, надеждой и любовью к Богу, проходя время земного искуса, живя Богом, живя для Бога и во славу Божию. Свой последний крестный ход отец Иоанн прошел на восемьдесят девятом году жизни, празднуя тот же праздник Успения Божией Матери, но уже в СвятоУспенском Псково-Печерском монастыре. Через год он тоже прошел вослед большого монастырского крестного хода свой крестный ход, но только три дня спустя, вдвоем с келейником. Батюшка нес на груди маленькую икону Успения Матери Божией, благодаря Царицу Небесную и воспевая Ее Величие. Еще в отрочестве Ванино сердце уязвилось любовью к монашеству. Храмы Орловского архиерейского дома и Введенский женский монастырь, с их таинственной монашеской жизнью, куда изредка ходили помолиться, воспринимались воображением мальчика спасительным Божиим ковчегом, насельники счастливейшими Божиими избранниками. В женском монас¬тыре подвизалась двоюродная сестра мамы Мария, и монахини были нередкими посетительницами дома Крестьянкиных. Будучи еще совсем маленьким, Ваня не упускал случая, пока монахини за чаем беседовали с мамой, уединяться в прихожую, где висели их рясы и клобуки. Он примерял на себя эту ангельскую одежду, а заодно и монашескую жизнь. Но не только монашеские одежды впечатляли Ваню. Он плакал вместе с монахиней Фросей в день Святой Пасхи, сопереживая ей, что не бывает в ее жизни светлой пасхальной заутрени: то она драит медный самовар красным кирпичом, готовя его на игуменский стол, то занята другими послушаниями приготовляя праздник для других. И из того, как много лет спустя вспоминал об этом батюшка, становилось ясно, что не было возмущения в душе ребенка, но сострадание только и понимание жертвенной любви. В двенадцать лет Ваня Крестьян кип в первый раз высказал свою сокровенную мечту быть монахом. Елецкий епископ Николай (Никольский) прощался с богомольцами, уезжая на новое место службы. Прощание близилось к концу, и иподиакону Иоанну тоже хотелось получить от архиерея напутствие в жизнь. Он стоял рядом с ним и осмелился прикоснуться к его руке, чтобы обратить на себя внимание. Владыка наклонился к мальчику (тот был небольшого росточка) с вопросом: «А тебя на что благословить?» И Ваня в волнении произнес: «Я хочу быть монахом». Положив руку на голову мальчика, епископ помолчал, вглядываясь в его будущее. И серьезно сказал: «Сначала окончишь школу, поработаешь, потом примешь сан и послужишь, а в свое время непременно будешь монахом». Все в жизни определилось. Благословение архиерея Николая (Никольского), исповедника и мученика, начертало образ жизни Ивана Крестьянкина во всей полноте. И, помня об этом благословении, он следил только, как воплощается оно в жизни. Никогда больше не было волнений о будущем и бесполезных метаний. «Не планируй сейчас свою жизнь, - советовал батюшка намного позднее, молись: Скажи ми, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взяв душу мою». И увидишь чудо Божиего водительства по жизни. Главная цель - богоугождение ради любви к Богу, из него возрастает спасительный плод. А как, какой дорогой, по каким ухабам пройти придется, - это дело Божие». До недавнего времени в келии батюшки в простой деревянной рамке висела маленькая фотография, на которой запечатлены два архиерея: епископ Елецкий Николай (Никольский) и архиепископ Орловский Серафим (Остроумов). А на обороте надпись, сделанная рукой священномученика владыки Серафима (Остроумова): «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца Твоего и да даст Тебе истинное счастье в жизни. Архиепископ Серафим». В то время «юному другу» было всего двенадцать лет, и он еще только стоял у истоков долгой взрослой жизни, а два архиерея уже шли своим крестным путем к своей Голгофе, своему мученичеству за Христа. А когда встал вопрос о причислении владыки Серафима к лику святых, батюшка без колебания, но с душевным трепетом снял со стены эту драгоценную для него фотографию-святыню и отдал, чтобы приложить к материалам для канонизации. Владыка Серафим (Остроумов) был правящим архиереем Орловской епархии с 1917 по 1927 год в самое тяжкое и скорбное время, когда Гражданская война и богоборчество обозначили торжество произвола в стране. Его усилия к сохранению Церкви и Божия духа в народе вызывали жестокую травлю от власть предержащих и несколько раз прерывались арестами. Владыка Серафим подтвердил Божие благословение о жизни своего юного иподиакона, данное ему ранее владыкой Николаем (Никольским). Теперь уже, спустя годы, можно сказать, что архиерейское благословение исполнилось. Батюшка благодарил Господа за каждый прожитый день, и ни одного дня он не желал бы утратить из своей жизни, ибо все они - истина и милость путей Господних. А память сердца навсегда сохранила воспоминания о тихом стуке в оконце родного дома, когда святой архиерей пришел поздравить своего иподиакона с днем Ангела. Святость владыки Серафима была для Вани несомненна и ощутима уже и тогда. Его появление в храме извещала Божия благодать, которую он совводил в него своим появлением. Когда пришло время, на рабочем столе отца Иоанна появилась икона священномученика Серафима, благословившего его жизненный путь. Он молился с ним в юности и молился ему в своей старости, прося помощи на последнем этапе своей жизни. Святыми были орловские архиереи, но ма¬ло чем отличались от них по своей духовной высоте отцы-священники. Каждый из них оставил в душе Вани незабываемый след. Имена их и особенности духовного делания хранятся в памяти сердца. Обладатель единственной митры в городе отец Владимир Сахаров; ученый муж, орловский златоуст и благодатный старец отец Всеволод Ковригин; духовный отец и воспитатель мальчика и юноши Вани Крестьянкина -отец Николай Азбукин. Позднее батюшка отец Иоанн писал так: «Духовники и народ Божий жили единым духом, едиными понятиями и стремлением ко спасению. А власть вязать и решить, данная Спасителем духовникам, связывала их великой ответственностью за души пасомых, способствуя созиданию, а не разорению». В десять лет Ваня Крестьянкин совершил паломничество к духовному чаду оптинского старца Амвросия отцу Георгию Коссову в Спас-Чекряк - Егору Чекряковскому 4, как звали его в народе. Пребывание в доме отца Георгия в течение нескольких дней в атмосфере духовного подвига служения страждущим, болящим и одер¬жимым людям было незабываемым. Вот как позднее вспоминал это паломничество отец Иоанн: «Ранним летним утром трое мальчуганов отправились пешком из Орла в село Спас-Чекряк. По дороге резвились и много смеялись, шутки были безобидные, но настроение мало соответствовало понятию паломничества. Первая остановка с ночлегом была у отца Иоанна - брата чекряковского батюшки Георгия. Отец Иоанн, строгий подвижник-аскет, к ребятам не вышел, но ночевать у себя оставил. В доме царила благоговейная тишина, как в церкви, и паломники притихли и остепенились. А вечером самый маленький из них (это и был Ваня) залез на деревянную перегородку и в щель между ней и потолком увидел молящегося подвижника». Впечатление от Божия человека было настолько сильным, что Ваня долго не мог уснуть, рисуя в воображении его подвижническую жизнь по житиям святых. А когда утомленный мальчик уснул, то увидел во сне входящего в комнату отца Иоанна, держащего в руках боль¬шие ножницы. Он подошел и произнес: «А теперь вот я твой язычок-то и подрежу». Ваня проснулся и все оставшееся до рассвета время покаянно вздыхал, переживая свое согрешение. Утром паломники, так и не повидав Божия человека, продолжили свой путь. В Спас-Чекряке, когда они пришли, было уже много народа. И после службы сам отец Георгий распределял паломников по домам. К себе же в дом он взял самую старую матушку монахиню и самого юного Ваню Крестьянкина. К отцу Георгию съезжались со всей округи и из дальних мест. На телегах привозили больных, бесноватых. Их сопровождали дюжие мужики, но и они не всегда справлялись с нечеловеческой силой, которая вдруг проявлялась в щуплых на вид одержимых при приближении к святыне. Отец Георгий, сельский батюшка в простом полотняном облачении, служил молебен Матери Божией пред Ее иконой. По окончании молебна он обходил молящихся, чающих здравия и утешения, помазывая их и кропя святой водой с ко¬пия Ваня воочию увидел силу истовой молитвы священника властно усмиряющей разгул бесовской силы в больных людях. Лица их преображались, они освобождались от мучительного подселенца и вновь обретали Божий образ. Исцеление происходило зримо.Ваня прожил в доме отца Георгия неделю, молясь и наблюдая, как много может молитва праведника. Прожил недолго, а память о прочувствованном сохранил на всю жизнь. «Отец Георгий получил для служения полуразрушенный храм, рассказывал батюшка, - и совсем умирающий, запущенный приход и стал молиться. Сначала один, и сегодня, и завтра один, и неделю один, и месяц. И не заметил, как за его спиной его молитва собрала паству. А благословение оптинского старца Амвросия открыло в семейном приходском батюшке.старцацелителя, изгоняющего бесов из страждущих. Только молитва и горение духа могут восстановить и стены храма и, главное, нерукотворные храмы -души заблудших и вернуть их Богу ожившими». Глаза маленького Вани видели живого чело¬века, сердце же безошибочно определило в нем святого Божия угодника. А память сердца, молитвенная память об отце Егоре Чекряковском прошла через всю жизнь отца Иоанна, и благодарная молитва к святому праведному батюшке обращалась к старой его фотографии, висевшей в келий отца Иоанна еще во времена, когда о святости его речи не было. Безоблачное счастливое детство Вани окончилось в 1917 году. «Наступило время такое, - говорил впоследствии отец Иоанн, - когда все и всех охватила тревога за будущее, когда ожила и разрасталась злоба, и смертельный голод заглянул в лицо трудовому люду, страх перед грабежом и насилием проник в дома и храмы. Предчувствие всеобщего надвигающегося хаоса и царства антихриста охватило Русь». С болью сердца вспоминал батюшка, как Орел прощался с российским христианским укладом жизни. Замолкла перекличка колоколов. Поеха¬ли в никуда на повозках, груженных гробами со скарбом, ветхие старицы из упраздненного Введенского монастыря. Их на время пригревали у себя богомольцы, и то ненадолго, боясь быть обличенными в преступных симпатиях к гонимым. Радость жизни сменилась ежедневным ожиданием грядущей беды. Ване исполнилось всего семь лет, но перемены в жизни были так вопиющи, что не могли остаться незамеченными восприимчивой детской душой. Портрет государя, висевший в столовой, то исчезал, то вновь появлялся на своем законном месте, пока не пропал совсем, оставив о себе грустное напоминание яркими невыгоревшими обоями. Жизнь поблекла, выцвела от сокрушительного нашествия новых горячих идей. Показательные суды над дорогими сердцу людьми, над владыками Серафимом (Остроумовым) и Николаем (Никольским), над священниками сначала повергли в недоумение, но быстро заставили повзрослеть в размышлениях над всем происходящим. Одна за другой закрываясь церкви Орловского архиерейского дома. Ваня начал учиться, но занятия в школе прерывались часто и надолго. С 1921 года школа закрылась совсем. Вместо занятий Ваня служил пономарем в Ильинской церкви. Возобновив учебу в 1925 году, когда вновь открылась школа, он поступил сразу в седьмой класс. В это суровое безвременье тяготы новой жизни облегчали орловчанам Божий люди -старцы и старицы. Их сила духа, тепло любви, жалости и сочувствия к людям, терпеливое шествие своим скорбным путем, а главное - мирствие души, все стало безгласной проповедью, которая была понятна лишь тем, кто не пресек своего стремления к Богу. И сам батюшка через много лет утешал смятенные души: «Я ведь человек-то старый, и во времена моей молодости, когда явно сокрушались устои былой жизни, облагодатствованные люди не дерзали объявить то время концом истории. А нынче дерзких много, а жить надо, спасаться надо, и милость Божия и теперь все та же». А тогда в Орле матушка Анна - старица Введенского женского монастыря иносказательным языком вещала сначала о судьбах Церкви, а позднее и о грядущем на страну гневе Божием-войне. Она буквально изображала то, что принесут с собой в Россию завоеватели, обегала вокруг церкви и изрыгала такие ругательства, что все в смущении думали, что ясный ум старицы помрачился, на паперти творила непотребное. Понятно же все стало только с пришествием в город фашистов, ибо они творили буквально все то, о чем пророчески вещала старица. Во всеобщем смятении и туге ободряющим для верующих было появление на улицах Орла старицы, монахини Веры (Логиновой). С суровым, мужественным лицом в апостольнике и рясе бывшая генеральша разъезжала по городу в пролетке, как желанная помощница и советчица для верующих и как неуловимая тень для бегущих по ее следу ищеек. Она приходила в дома, научая людей сокровенной жизни в Боге, служа им даром слова, веры, своей прозорливостью. Но оставалась в домах ровно столько, чтобы успеть избежать встречи с хранителями и блюстителями нового порядка. Без благословения матушки Веры не начинали тогда ни одного важного дела. Христа ради юродивые Афанасий Андреевич Сайко 5 и Пал Палыч Кадило6, являли Божию любовь к жизни в это суровое время. Для Божиих людей и вокруг все Божие, и в радости, и в скорби - все Господь за руку ведет. Иди да радуйся, только береги это неоцененное водительство чистотою сердца и любовью. Маленького Ваню Афанасий Андреевич любил и уделял ему много внимания. Даже брал его к себе, в свою убогую келию на ночлег, и спать им приходилось вместе на его жестком подвижническом ложе. Это воспитание в духе незримо делало свое дело. Так Ваня рос у ног Божиих лю¬дей, под их присмотром и водительством. В 1923 году в жизни Вани состоялась встреча, которая стала особенной вехой в его жизни. Староста Ильинской церкви Петр Семенович Антошин пригласил Ваню поехать в Москву. Москва со своими святынями произвела на тринадцатилетнего мальчика очень глубокое впечатление. Но более всего окрылила встреча в Донском монастыре со Святейшим Патриархом Тихоном и благословение, от него полученное. Благодать патриаршего сана, благодать исповедничества живо восчувствовалась душой. Батюшка уже в старости говорил, что до сих пор чувствует ладонь святого Патриарха на своей голове. Только в 1929 году закончил Ваня школу, которая не оставила каких-либо ярких впечатлений. Ибо, как вспоминал батюшка, он в то время был весь поглощен церковной жизнью и осмыслением того, что вошло в противоречие с ней. По окончании школы, поучившись на бухгалтерских курсах, он приступил к работе, по-прежнему оставаясь ревностным богомольцем и церковным человеком. Но поработать пришлось недолго. Лихорадка всеобщего сокрушения сказывалась и в большом, и в малом. Частые авралы на работе сбивали все порядки жизни, почти не оставалось возможности посещать богослужения. И молодой человек, по сути своей не бунтарь, неожиданно воспротивился: «Я не причина вашей отсталости, я и не жертва ее ликвидации». Наутро был вывешен приказ о его увольнении. Оставшись без работы, он заволновался. Мамочка к этому времени начала уже сильно прибаливать, и огорчить ее происшедшим сын не мог. Он добросовестно каждый день уходил на несуществующую работу. А когда пришла пора принести домой зарплату, он вынул из футляра свою любимую скрипку - подарок Афанасия Андреевича Сайко - и расстался с ней. Футляр же, храня тайну, еще долго висел на своем месте он поехал с юношей в Москву и был с ним вплоть до ареста, напоминая о случившемся и уча мудрости жизни. Время шло. На следующий месяц продавать безработному было нечего, и пришлось дома поведать обо всем происшедшем. Все попытки устроиться на работу в родном городе успехом не увенчались. Иван Крестьянкин попал в число неблагонадежных. Но и это не было случайностью, даже ошибки человека Господь обращает во благо, если довериться Его Промыслу. Встал вопрос, что же делать дальше? И вспомнилось первое посещение Москвы тринадцатилетним мальчиком, ее святыни, незабываемая встреча с Патриархом. Все чаще дома Иван заговаривал о Москве. Мама, не решаясь сама ответить на вопрос сына, отправила его к матушке Вере (Логиновой) из уст благодатной старицы узнать волю Божию. Матушка благословила его жить в Москве, а встречу с ней в бу¬дущем назначила на Псковской земле. И эти ее пророческие слова о пребывании отца Иоанна у пещер Богом зданных свершились более чем через сорок лет. Память его сердца хранила образ старицы, и молитва о ней, и молитва ей сопутствовали ему всю жизнь. Москва. Рукоположение 1932-1945. Шел 1932 год. Божиим благословением первый раз отправился юноша один в неведомую столичную жизнь. Трудности одна за другой вставали на пути. Нужно было сразу решать вопрос о прописке в Москве, о жилье и работе. После долгих хождений по мытарствам с Божией помощью все устроилось. Прописка - в одном месте, жилье - в другом. Пустила Ивана в свою комнату, отделив ему угол за занавеской, старушка Анастасия Васильевна. Сама того не ведая, она уготовала себе молитвенную память на долгие, долгие годы. А тогда, в 1933 году, боясь молодости своего жильца, насчет прописки хозяйка отказала сразу и категорически: «Приведешь мне тут девку, и что я с вами делать буду?» Позднее, присмотревшись к своему постояльцу и не понимая его образа жизни, она стала ворчливо называть его «чурбан с глазами». Дом в Большом Козихинском переулке был старый, гостиничного типа, с множеством комнат из общего коридора. Сундучок-полумерок, на котором пришлось спать в течение десяти лет, упирался изголовьем в канализационую трубу, которая начинала свою работу с пяти часов утра. Этот сундучок, табурет и стол - вот и все убранство. Иконы жилец привез с собой, чем немало удивил хозяйку. Работать Иван устроился на маленьком предприятии главным бухгалтером. Коллектив был в основном женский, и очень скоро у молодого человека начались негласные первые опыты духовничества. Сотрудницы прониклись к Ивану Михайловичу, как звали они его, таким доверием, что поверяли ему свои семейные тайны, свои переживания. Иногда, слишком разоткровенничавшись, они вспоминали, что перед ними молодой человек. Просили прощения, но все повторялось снова и снова. Двадцатидвухлетний начальник был не только добрым советчиком, он был и надежным помощником. В любой раз, когда это требовалось, он отпускал сотрудниц с работы, прикрывал их ошибки и промахи. Иван Михайлович оставался до поздней ночи, делая работу за тех, кому надо было помочь. Из позднейших его высказываний видно, что претерпевал он - совсем молодой человек, стремящившиися ко спасению, в водовороте московской суеты: «Наша искусительная пустыня длится всю жизнь. И в этой духовной школе на первых этапах нам даются уроки, из которых мы не во мнении, но в реальной практической жизни должны усвоить беспредельную глубину своей немощи, чтобы, уже избегая всяких прелестных вражьих уловок, предаться Богу, Его силе, мудрости. И сами себя Христу Богу предадим. Второе и немаловажное, вытекающее из сознания своей немощи, благодарение Богу за все: за дни, часы, минуты благоденствия с осознанием, что это Божией силой для нашего укрепления посылается: за горести, за наши преткновения на избранном пути и на пути спасения как за бесценные уроки, которые остаются в памяти и в чувстве сердца до конца дней». Батюшка вспоминал, что в то время в родной Орел он наведывался редко. В 1936 году, во время его отпуска, тяжело заболела мама. Отпуск кончался, а выздоровления не наступало. Нужно было делать выбор между необходимостью уезжать и желанием остаться с мамой. Иван, как всегда, пошел к старице матушке Вере (Логиновой), а та, скрывая свои духовные дарования, отправила его к аптекарю Ананьеву: «Доктор Ананьев, он, он все тебе скажет». Ананьев в неизменных клетчатых штанах и с велосипедом на ходу выписал какую-то микстуру, сказав: «Завтра в двенадцать сорок придешь ко мне и все скажешь». Доктор, сам того не ведая, по молитвам матушки Веры произнес пророческие слова. На следующий день ровно в двенадцать часов сорок минут мамочка скончалась. Проводив маму в последний путь, Иван возвратился в Москву. Церковная жизнь столицы увлекала юношу. Московские святыни, престольные праздники и праздники в честь чтимых икон, благодатные службы священнослужителей, будущих новомучеников и исповедников, - все это одухотворяло жизнь, звало к действию. Появились единодушные единомысленные друзья, объединенные желанием служить Богу. В Москве уже жили двоюродные братья Ивана: Александр (будущий архимандрит Афанасий) 7 и Василий (будущий иеромонах Владимир) 8 Москвитины. Они ввели его в свой молодежный православный круг. Молодые люди часто встречались, читали книги, с юношеской запальчивостью обсуждали церковные проблемы, которых в то время было немало. Государство планомерно проводило политику по разложению церкви. С сугубо пристальным вниманием молодежь следила за действиями Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) 9. Участвовал в этом и Иван. И вот однажды, после одной беседы-осуждения, дал Господь вразумление. Во сне Иван увидел себя в кафедральном Богоявленском соборе. Церковь была полна людей: встречали митрополита Сергия. Владыка вошел в храм и по устланной дорожке стал продвигаться к алтарю. Поравнявшись с местом, где стоял Иван, он сошел с дорожки, и народ расступился перед ним. Митрополит подошел к юноше, поло¬жил ему руку на плечо и, близко накло-нившись, проговорил: «Ты меня осуж-даешь, а я ведь каюсь». И тотчас Иван всем существом почувствовал глубину души митрополита Сергия, который тем временем уже взошел на амвон и, войдя в алтарь, растворился в Фаворском свете. И положил Господь этим сномвидением хранение устом* Ивана. Бог дал ему увидеть, в каком неприступном свете пребывает тот, о ком они так безрассудно судили. Москва того времени еще изобиловала блаженными Божиими людьми, и частенько молодые люди устремлялись к ним за советом. Иван с друзьями посещал болящую девицу Зинаиду. Тридцать лет она лежала на одре болезни, вся в ранах, без ногтей и без зубов - казалось бы, жалкое подобие человека. Но сила духа ее была столь ощутима и велика, что, глядя на нее, лучившуюся радостью, сердца посетителей преображались. Веяние благодати Святого Духа освещало темные закоулки человеческих душ и учило Правде Божией. Особенно поразительными по воспоминаниям батюшки были поездки в Воскресенск к блаженному Димитрию, в монашестве Досифею, который тоже тридцать лет лежал без дви-жения, но явственно излучал свет Христов и радость жизни. Домой Иван приходил только ночевать, и это стало раздражать хозяйку. Но в молодом человеке уже тогда проявился дар рассуждения. Возвращаясь домой, он стал приносить старушке гостинцы, и сердце ее было завоевано. Однажды Иван застал Анастасию Васильевну в слезах. На столе перед ней лежало во все стороны расползшееся тесто: для пирогов оно явно не годилось. Молодой человек решил утешить свою хозяйку. Он протянул ей деньги со словами, что тесто у нее покупает. На лице старушки проявилось сначала непонимание, недоумение, а потом засве-тилась неподдельная радость. Засиял и покупатель. Так повседневная жизнь учила юношу поступать по-Божьи. В 1939 году все изменилось самым неожиданным образом. Однажды, вернувшись домой, Иван не мог достучатся в дверь и, забравшись с улицы на окно, увидел хозяйку лежащей на полу. Приехавший врач, жалея молодого человека, сказала ему: «Молитесь, мой дорогой, чтобы она не завалялась, у нее паралич». Господь был милостив: через три дня Иван закрыл Анастасии Васильевне глаза. Похоронив ее по-христиански и вернувшись с кладбища, он увидел, что его дверь обложена котомками. Старушки со всего дома принесли к нему свои похоронные узелки и долго преследовали его просьбами-завещаниями похоронить их также, как Анастасию Васильевну. Итогом его бесправной жизни в Большом Козихинском переулке было то, что жилищная контора сама ходатайствовала о прописке Ивана Михайловича Крестьянкина в освободившейся комнате. Так он стал москвичом. Приведя комнату в порядок и затеп-лив лампады перед иконами, Иван сел в старое кресло, оставшееся от хозяйки, и чувство глубокой благодарности к Богу полонило его. По его словам, он почувствовал себя в своей первой уединенной келье как в раю. А впереди надвигалось серьезное испытание. Началось военное лихолетье. Ивана на фронт не взяли: болезнь глаз оставила его в тылу. Он продолжал работать в Москве. Ко всеобщим труд-ностям военных лет присовокупилось неожиданное испытание, которое едва не кончилось трагически. Двоюродный брат Вадим отстал от своего завода, эвакуированного на восток. Он пришел к Ивану растерянный и поведал о своем горе. В те времена это расценивалось как дезертирство, и суд был короток. А поскольку брат пришел к нему, то и Ивану предстояло стать соучастником трагедии. Три дня и три ночи, ни на ми¬нуту не засыпая, стоял он перед иконой святителя Николая, прося у него вразумления и защиты. Днем Вадим скрывался в сундучке, на котором некогда спал хозяин: в нем просверлили дырки, чтобы временный жилец не задохнулся, а ночью он выходил из своего убежища и присоединялся к молящемуся. В 2004 году, в день святителя Николая, батюшка во всех подробностях вспоминал пережитое в те военные годы и милость святого к себе и брату. О святителе Николае батюшка говорил так: «Мы своим религиозным опытом знаем о нем не только по свидетельству церкви, не только но преданию, но по живому его участию в жизни нашей. И в сонме чтимых святых не много таких, кто предстал бы нашему сознанию столь живо. Собственными свойствами святой души святителя Николая стало умение любить, умение снисходить ко всякому человеку, к разным людям и дать каждому именно то, что ему нужно». А тогда, в начале войны, пришлось Ивану идти в комендатуру с заявлением о брате. Вскоре из штаба приехал генерал. Имя его было Николай. Генерал вмиг оглядел комнату, на столе стоял образ святителя Николая с зажженной перед ним лампадой. Генералу предложили чайку с пустом - время было голодное, и тот не отказался. Посидел со стаканом чая перед образом святителя, своего небесного покровителя, выслушал версию о контузии Вадима (недалеко от их квартала взорвалась бомба, а Вадим был в таком потрясении, что выглядел больным). Генерал забрал оружие, принадлежавшее брату, и предложил молодым людям ждать вызова в штаб. Через несколько дней с посыльным пришла повестка. С трепетом и молитвой ожидали своей участи братья. Они вошли в мрачное, едва освещаемое редкими светильниками здание, похожее на бункер. Иногда было слышно цоканье подкованных сапог по мраморному полу и стук приклада часового на каждом этаже. Шаги затихали, и снова водворялась гнетущая тишина. Зайдя в нужную комнату в сопровождении конвоира, братья выслушали приговор. Контуженого Вадима водворили на время в больницу и обоим им выдали талоны на воинский паек, который спас Ивана от истощения. Питался он очень скудно: три картофелины на день и 400 граммов хлеба. Так любвеобилен и милостив святитель Николай к молитвам страждущих. 20 июля 1944 года Иван Михайлович Крестьянкин освободился от гражданской службы. Этому событию предшествовало памятное сновидение, которое со временем ему пришлось признать как вещее. Ему снилось, что он приехал в Оптину пустынь на прием к старцу Амвросию. Старец вышел из хибарки и принимал посетителей, переходя от одного к другому, но обходя Ивана. Пришлось терпеливо ждать. Когда же старец отпустил последнего вопрошателя, он подошел и, взяв Ваню за руку, сказал сопровож¬давшему монаху: «Принеси два облачения, мы с ним служить будем». И повел Ивана в храм. На этом сон закончился. Под праздник Казанской иконы Божией Матери Иван Крестьянкин был назначен псаломщиком в храм Рождества Христова в Измайлове 10. Придя туда, он узнал храм, в который во сне привел его старец Амвросий. В тот же день на вечерней службе в селе Коломенском митрополит Николай (Ярушевич) ввел нового псаломщика в алтарь и благословил его на служение Матери-Церкви. Настоятелем храма в Измайлове был почтенный протоиерей, отец Михаил Преферансов. Недолго присматривался он к новому псаломщику. Через шесть месяцев пришла депеша: Ивана вызывал к себе митрополит Николай. Владыка встретил его словами: «Ты что там натворил?» Иван опешил, мысли в голове заметались: «Нажаловались?» Он не мог вспомнить за собой вины и смущенно молчал. «Я тебя спрашиваю, что ты там натворил?» - повторил свой вопрос архиерей. Заикаясь, Иван проговорил: «Я не знаю, я ничего не делал». И тогда митрополит Николай сказал, что впервые за всю его архиерейскую службу к нему пришел настоятель храма с ходатайством рукоположить во диаконы псаломщика, который еще и года в храме не прослужил. И передал слова отца протоиерея: «Владыка, рукоположите его, пусть пищит». 14 января 1945 года, в день памяти Василия Великого, в храме Воскресения Христова на Ваганьковском кладбище митрополит Николай рукоположил во диаконы Ивана Крестьянкина, худенького юношу с копной густых вьющихся волос. Вокруг престола его водил протодиакон отец Сергий Туриков. Близкие братские отношения с ним сохранялись у отца Иоанна до самой кончины протодиакона. А потом и внуки отца Сергия навещали батюшку в монастыре, приезжая к нему со своими печалями и радостями. Не обошлось в день рукоположения без конфуза. Провожая митрополита после службы, заспешил новый диакон за духовенством к дверям и услышал за спиной реплики: «Отец диакон, отец диакон, хвостикто подберите». Время тогда было скудное, и веревки, которыми были подвязаны опорки на ногах у ставленника, развязались и волочились за спешащим диаконом по дорожке. Первый день самостоятельной диаконской службы отца Иоанна пришелся на праздник преподобного Серафима Саровского, и Евангелие от Луки, которое читал молодой диакон, легло на сердце как грозное предупреждение на всю дальнейшую жизнь: Я посылаю вас, как агнцев среди волков... (Лк. 10, 3). Девять месяцев служил отец Иоанн Крестьянкин диаконом, дозревая до принятия ответственного священнического сана. Почти с самого начала служения настигло молодого диакона непредвиденное искушение, которое научило его бдительности. Матушка усопшего священника Сергия Кедрова стала проявлять к отцу диакону особое внимание. Она приглашала его к себе в дом, устраивала чаепитие, из гардероба ее покойного супруга стали преподноситься подарки, столь необходимые отцу Иоанну: то подрясник, то ряса и даже добротные непромокающие сапоги сменили ветхие парусиновые туфли. После каждого подарка и угощения следовала реплика: «Ну, как?» Ничего не мог понять простодушный молодой человек, пока ему прямо не объяснили причину столь большого к нему благоволения. Дочь матушки, Наденька, была барышней на выданье, и матушка решила сосватать ее за полюбившегося молодого человека. Сгорая от стыда, отец диакон стал объяснять матушке невозможность такого союза: по канонам церкви человек, принявший священный сан безбрачным, в брак вступить уже не может. Отказом матушка была возмущена, она не хотела признавать никаких канонов. Неприятным объяснением закончился последний визит в ее дом отца диакона. А спустя некоторое время он получил записку с требованием оплатить все полученные им подарки. Без сожаления вернул отец Иоанн вещи, уж больно высока была запрошена за них цена. Он снова оделся в свои вылинявшие подрясники, старые парусиновые туфли, после чего вздохнул свободно и радостно, освободившись от непонятного ему доселе гнета. В начале осени настоятель неожиданно задал отцу диакону вопрос: «А ты хочешь быть попом?» Слово «поп» резануло слух. Диакон промолчал. Через несколько дней отец настоятель повторил вопрос. Опять последовало молчание. Задал он этот вопрос и в третий раз и, не получив ответа, тоже замолчал. А в сердце отца диакона боролись противоречивые чувства. Воспитанный в благоговейном отношении к сану, он никак не хотел согласиться быть «попом», а священнического служения душа жаждала. Еще в отрочестве иерейский крест повергал Ваню в глубокие и совсем недетские размышления. Слова, написанные на оборотной стороне креста: «Образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою» - легли на скрижали юного сердца и увлекли его на путь священнослужения. А образы незабвенных добрых пастырей его детства, своей жизнью исполнивших этот завет, вдохновляли его на деятельное служение Кресту. И в Москве нашел Иван эти, знакомые ему с детства, высокие и святые для него примеры. Живая сила Истины, явленная в жизни и служении Богу отца Александра Воскресенского, сообщалась многим, притягивала к нему молодежь, объединяя ее верой и духовным родством. Около отца Александра собрался круг молодых людей: Александр Москвитин (будущий архимандрит Афанасий), Василий Серебренников (будущий старец-протоиерей), Константин Нечаев (будущий митрополит Питирим) 11, диакон Иоанн Крестьянкин и друг его, будущий иерей, Владимир Родин. Отец Александр Воскресенский помогал им подготовиться к экзаменам за семина-рию по богословским дисциплинам, а также пастырскими советами по служе-нию и духовничеству. Он же принял исповедь диакона Иоанна Крестьянкина перед его хиротонией во священника. На исходе жизни старец отец Иоанн в письме к внучке отца Александра Воскресенского напишет: «... Дедушка Ваш ведь был моим духовником, и его подпись стоит на моей священнической грамоте. Его молитва и напутствие поставили меня на радостный путь служения Богу... » Но и сам диакон Иоанн приложил немало стараний, готовясь к сдаче экзаменов. Книга священника Петра Заведеева 35 с того времени и до конца дней была у него под рукой. Он знал ее досконально. 7 октября 1945 года, в день Никандра пустынножителя Псковского, диакону отцу Иоанну Крестьянкину предстояло сдать экзамены за курс духовной семинарии. Экзамены в Новодевичьем монастыре12 принимала корпорация педагогов во главе с епископом Макарием (Даевым). Батюшка все сдал на «отлично». И ректор семинарии, профессор, магистр богословия, протоиерей Тихон Попов, поздравляя его, произнес знаменательные для отца Иоанна слова: «Дорогой отец Иоанн, будьте священником, а не попом». Под праздник Иерусалимской иконы Матери Божией, 24 октября, всенощную в Измайловском храме служил митрополит Николай (Ярушевич). Во время службы он благословил ставленника, отца Иоанна, Иерусалимской иконой Божией Матери и напутствовал его к рукоположению. А на следующий день, 25 октября 1945 года, только что ставший Патриархом Его Святейшество Алексий I (Симанский) 13 рукоположил диакона Иоанна во пресвитера. Вокруг престола его водил протопресвитер Николай Колчицкий 14. День был серенький, с редким снежком. А новопоставленный иерей шел со службы во всем белом: купленном с чужого плеча белом подряснике и холщовой рясе. Прежний владелец этого облачения имел богатырское телосложение, и ворот рясы отцу Иоанну пришлось заколоть булавками где-то на спине. Но все это были ничего не значащие мелочи по сравнению с той радостью, которая солнцем светилась для него, преображая все вокруг. Для него начиналась желанная с детства жизнь - служение Богу и людям в сане священника. На следующий день, в праздник Иверской иконы Пресвятой Богородицы, вновь поставленному иерею выдалась первая самостоятельная служба. Все старшие отцы ушли молиться в храм, где была чтимая Иверская икона. За год присмотревшись к диакону Иоанну, они не побоялись оставить его одного в уверенности, что служба пройдет по чину и благоговейно. А по окончании Литургии подошла к молодому батюшке староста и смущенно объявила, что пришли с младенцем и просят его окрестить. И много лет спустя вспоминал отец Иоанн, с каким воодушевлением он принял это известие, ведь впервые его служением человек родится для Царствия Божия. Благоговейно, без страха взял он на руки младенца Ольгу и видел, как преобразилась девочка в крещальной купели. Он крестил ее полным чином, с погружением, старательно и ответственно выговаривая каждое слово чинопоследования. Так двумя великими Таинствами, возрождающими человека Литургией и Крещением, - началось служение отца Иоанна в сане иерея. ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------1 Отец - Михаил Дмитриевич Крестьянкин, родился в 1860 г. Жил в Орле, занимался торговлей. Работал по найму заготовщиком скота у своего родного дяди, торговца мясом, Дмитрия Петровича Немытова, затем Михаил Дмитриевич служил у разных лиц агентом по заготовлению мяса. Скончался в возрасте 52 лет в 1912г., через два года после появления на свет последнего ребенка, Вани. Мама - Елизавета Илларионовна Крестьянина (в девичестве Кашеверова) родилась в 1874 г. в Волхове, после замужества всегда была домохозяйкой, занималась воспитанием детей. Умерла 20 августа 1936 г. в Орле, похоронена на Крестительском кладбище. В семье Крестьянкиных родилось восемь детей. Старший сын, Александр (1898 г. рождения), проживал в Орле, работал продавцом, был женат, имел троих детей. Второй сын, Константин (1900 г. рождения), также проживал в Орле, много лет работал художником-гримером в Орловском театре, имел семью и одного ребенка, скончался в У985 г., похоронен на Крестительском кладбище. Третий сын, Павел. Трое следующих детей умерли во младенчестве: Сергий, Мария, Серафим. Дочь Татьяна (1905 г. рождения) проживала в Орле, работала счетоводом в Горснабе, незамужняя. В раннем детстве ее уронили, и у нее появился горбик. После смерти матери жила вместе с двоюродной сестрой Марией Николаевной Овчинниковой (монахиней Евгенией). Умерла в 1954 г. в Орле, похоронена вместе с матерью, на Крестительском кладбище. Последний сын - Иоанн. Протоиерей Николай Иванович Азбукин - священник Ильинской церкви города Орла, законоучитель 3-го приходскою мужского городского училища, заведующий и законоучитель Ильинской однокласснои церковно-приходской школы, член совета епархиального женского училища, заведующий Кирионовским домом призрения для больных священно-, церковнослужителей города Орла. 2 Протоиерей Аркадий Николаевич Оболенский родился в 1884 г. в селе Рождественское Орловской губернии, был настоятелем Иверской церкви города Орла до самого ее закрытия в 1923 г. В марте 1918 г. был первый раз арестован и заключен в Орловскую каторжную тюрьму. После освобождения продолжал служение. В 1923 г., после закрытия церкви, о. Аркадий был вторично арестован и выслан из Орла. Вернулся в 1927г., но штатным священником больше не служил. В 1930-е гг. неоднократно подвергался арестам, последний раз в 1937 г. Есть предположение, что протоиерей Аркадий Николаевич Оболенский был расстрелян. 3 Священноисповедник Георгий Алексеевич Коссов родился 4 апреля 1855 г. в селе Андросово Дмитровского уезда Орловской губернии, в семье священника и в крещении был наречен в честь вмч. Георгия Победоносца. По окончании сельской школы поступил в Орловскую духовную семинарию. После семинарии учительствовал. Женился на сироте-бесприданнице. В 1884 г, принял священнический сан и был назначен на самый бедный приход Орловской епархии - в село Спас-Чекряк Болховского уезда. В Спасском храме в то время царило полное запустение, о. Георгий от безысходности решил проситься на другой приход и поехал к известному оптинскому старцу, о. Амвросию. Прп. Амвросий прозрел в о. Георгии святого праведника и не только не благословил бросить Спас-Чекряк, а сказал строить там новый большой каменный храм, прозревая большое стечение богомольцев туда в будущем. Впоследствии был построен и храм, и странноприимный дом, и даже кирпичный завод. Строительство началось в 1896 г., в 1905 г. храм был освящен. За это время о. Георгий стал известен и почитался как прозорливец, чудотворец и молитвенник. Он отчитывал бесноватых. К нему съезжались богомольцы даже из отдаленных епархий. В селе Спас- Чекряк он устроил приют для детей-сирот и школу для мальчиков. К 1917 г, вокруг храма организовалось огромное хозяйство, 4 ежедневно совершалось богослужение. В 1918 г. о. Георгий был арестован и отправлен в уездную тюрьму, но вскоре его выпустили, опасаясь «гнева народного». Вскоре хозяйство о. Георгия преобразовали в сельхозартель, а приют закрыли. В начале 1920-х гг., во время изъятия церковных ценностей, о. Георгия вновь арестовали по ложному обвинению в укрывательстве ценностей и отправили в губернскую тюрьму. Опять не смогли доказать его виновность и вынуждены были отпустить. Жизненные невзгоды и неустанные пастырские труды ухудшили его здоровье, и болезнь приковала его к постели. Господь открыл ему день кончины, и он мирно готовился к ней: соборовался, причащался Животворящих Христовых Тайн. Скончался о. Георгий на 73 году жизни, 8 сентября 1928 г., и был похоронен у храма. После смерти почитание старца продолжалось. Паломничество на могилу к нему не иссякало. Множество людей свидетельствует о чудотворениях, совершенных по его предстательству. На могиле подвижника почитателями было установлено мраморное надгробие (средства на памятник и ограду были пожертвованы о. Иоанном). В августе 2000 г. на юбилейном Архиерейском Соборе протоиерей Георгий Коссов был канонизирован в чине священно-исповедника. 6 декабря 2000 г. состоялось торжественное открытие святых мощей угодника Божия. Теперь мощи св. Георгия находятся в Спасо-Преображенском храме города Волхова. Память его совершается дважды в году: 8 сентября и 9 декабря. Афанасий Андреевич Сайко родился в январе 1887г. в селе Даничево Ровенской области Волынской губернии в семье отставного военного. Окончил школу солдатских детей в Варшаве, затем Варшавскую консерваторию. Участвовал в Русско-японской войне. С 1910 по 1917 г. работал канцелярским служащим на Украине. После революции приехал домой на Волынь. В 1919 г. был арестован и отправлен в Орловский лагерь принудительных работ. После освобождения зимой 1920/1921 г. остался в Орле и поселился на колокольне Богоявленского храма, принял подвиг юродства. В 1924г. по благословению прот. Всеволода Ковригина принял монашество. Афанасий Андреевич был очень почитаем и любим орловчанами. Он был высок, плечист, лицо одухотворенное, с черной окладистой бородой, глаза проницательные. Шею юродивый повязывал полотенцем, нательный крест носил поверх одежды, иногда на шею вешал будильник, а в картуз втыкал перья. Обладал хорошим голосом, играл на многих музыкальных инструментах. Прозорливость блаженного Афанасия была необычайная: он знал невысказанные мысли людей, скрываемые поступки. Грехи обличал иносказательно, часто приходил в дома, чтобы предостеречь от беды или греха. Предсказал свое заключение и кончину. В 1930-х гг. пел на клиросе в единственной в городе действующей церкви Воскресения Христова на Афанасьевском кладбище. В 1931 г. был еще раз арестован и помещен в Орловскую тюрьму. В 1932 г. по указанию НКВД помещен в психиатрическую больницу. В 1942г. Афанасия Андреевича выпустили на свободу, а в 1948 г. снова отправили в ту же больницу. Но в больнице к нему не прекращался поток посетителей и писем. В связи с этим его несколько раз перемещали в разные лечебницы Орла, Воронежа, Томска. В общей сложности он провел в больницах около 20 лет. В 1955 г. наконец страдалец был отпущен на попечение духовной дочери, оформившей над ним опекунство. В 1957г. поселился на станции Снежатьская Брянской области. Проживал там до самой кончины в 1967 г. Похоронен в Орле, на Крестительском кладбище, в одной могиле с юродивым Пал Палычем Кадило-Крестовским. Могила блаженных до сего дня почитается орловчанами. 5 Пал Палыч Кадило-Крестовский родился в 1863г. В 1920-х гг. приехал в Орел. Человеком был образованным, имел поэтический дар. Роста был выше среднего, худощав, темно-русые волосы доходили до плеч. Одевался в длинную поддевку, до самых морозов всегда ходил босой и с непокрытой головой, на груди носил большой крест, вырезанный из фанеры, на котором было написано «Крестом побеждаю». Когда ему говорили, что он сошел с ума, то блаженный отвечал: «Не с ума сошел, а на ум нашел». Любил играть на гармони или на баяне духовные песнопения. Скончался Пал Палыч в Орле в 1930/1931 г. Незадолго до смерти его забрали в тюрьму. Пробыв там три месяца, он тяжело заболел, был переведен в больницу, где и умер. Похоронен на Крестительском кладбище. 6 7Архимандрит Афанасий (Москвитин Александр Иванович) родился в 1906 г. в Орле.С детства прислуживал в церкви, был стар<
