Я казак

Я казак!
На дворе был май. Но тёплых дней ещё не было. Саша пришёл из школы и,
сняв верхнюю одежду, сразу же устремился в свою комнату. Он жил в
Питере, отец
был
научным сотрудником и работал в институте, где
разрабатывали новые корабли для флота. Мама раньше тоже работала с
папой, но когда родился мальчик, папа сказал ей: "Будешь сидеть дома,
воспитывать ребенка". То, что он сказал именно так, Саша слышал не раз от
матери. Отвечая на вопросы подруг, почему бросила работу, мама всегда
повторяла папины слова.
Когда он еще ходил в садик, то не обращал
внимания на смысл этих слов. Но, повзрослев, (а Саша уже заканчивал
четвёртый класс) уже не мог их воспринимать спокойно.
-Что,- думал он, - разве я уже не воспитанный мальчик? Учусь хорошо, на
улице со старшими здороваюсь, сам могу подогреть обед. Хожу на секцию
футбола, много читаю, что им ещё надо, почему мама не устраивается на
прежнюю работу?
Дома её не было. Он выглянул в окно, которое выходило на улицу из
Сашиной комнаты. Отсюда был виден магазин и прачечная, куда она могла
пойти. Но мамы нигде не было видно. Достав из портфеля видеокассету
"Гарри Поттер и узник Азкабана", который он сегодня обменял на "Гарри
Поттер и тайная комната" у Серёги Вишнякова, своего одноклассника сунул
его в плеер и удобно расположившись в кресле, стал орудовать пультом.
Увлёкшись приключениями Гарри Поттера и волшебством учеников
Хогварда, даже не услышал, как в квартиру вошла мама.
-Сашуля ты, где? - послышался её голос из коридора.
-Здесь, - недовольно пробурчал он. Саша знал, что сейчас мама начнёт ему
объяснять, как
он не прав, что, придя со школы, сразу же уткнулся в
телевизор. Так и произошло.
- Сашик, милый, ну сколько раз я тебе говорила, придя со школы,
переоденься, помой руки и пообедай. А ты сразу, как меня нет, садишься
перед телевизором. Ты не прав, Сашок, надо слушаться мамочку. Или мне
папе пожаловаться, что ты у нас непослушный? Саша молчал, и про себя
думал: « Подумаешь, пожалуется папе, я его по утрам только и вижу, когда
до школы меня довозит, и то ему некогда со мной поговорить, или сам кому
нибудь звонит по радиотелефону, или ему названивают».
Нехотя
поднявшись с кресла, он начал переодеваться. К нему в комнату вошла мама.
-О, боже мой, что за синяк у тебя на ноге? Саша уже и забыл, что играл в
футбол на большой перемене, и ему случайно попали по ноге.
-В футбол играл, мама, это же пустяк, нога совсем даже не болит.
-Болит, не болит, сынуля, но я должна позвать Маргариту Павловну, пусть
она пощупает тебе ножку. Маргарита Павловна жила ниже этажом и была
уже на пенсии. Раньше она работала в детской поликлинике и с самого дня
рождения Саши наблюдала за его здоровьем.
-Мама
ну зачем, здесь нужна Маргарита Павловна, у нас весь класс в
синяках, и никто никогда к врачу не обращается.
-Хорошо, хорошо, мальчик мой, не буду звать, я сама посмотрю
твой
синячок, сейчас мы смажем это место и забинтуем. Саша согласился с этим,
потому что после напоминания синяк дал о себе знать лёгким зудом. После
маминой медицинской помощи был обед, суп рисовый с фрикадельками.
Фрикадельки он не любил, и
вообще не любил мясные блюда, кроме
куриных. Папа всегда хвастался, что это у сына наследственное, от деда дедтоже уважает холодную отварную курицу. Саша помнил своего деда, правда
видел его всего один раз, лет пять назад, когда ездили к нему в гости на
Кубань. Ему понравилось тогда в станице, раздолье, фрукты, арбузы и дыни
и самое главное целый день на свежем воздухе. В станице же в первый раз
видел, как растут яблоки, груши и не мог поверить, что они просто так могут
расти на дереве. Теперь- то он уж знает, что где растёт, а тогда над ним все
ребятишки смеялись, да что там дети, взрослые не могли себе представить
ребенка, который не видел яблок, растущих на дереве. Жизнь у Саши была
однообразная: школа, дом. Два раза в неделю футбол, потом снова средь
четырёх стен - домашнее задание, книги, телевизор и спать. Хочешь, не
хочешь, но спать, потому что по маминому мнению, режим был основой
всего в жизни ребёнка. Так закончился и этот день, и уже в постели Саша
думал, почему ему так "повезло" с родителями. Мальчики одноклассники
постоянно на улице, самостоятельно давно ходят в кинотеатр, компьютерный
зал. А ему, чтобы он не проводил время во дворе, с кем попало, даже
компьютер купили. Он был страшно недоволен своей обеспеченной жизнью
и потеряв сон, продолжал рассуждать.
-Как их самих, интересно,
воспитывали? Вот недавно папа рассказывал,
что от мамы часто лозинки получал, а от папиного взгляда не мог места
найти в доме. Эх, настрадались они, наверное, от родителей и теперь не дают
на меня мухе сесть. Уже почти задремав, услышал, что пришёл папа. Тот
долго возился в прихожей, а потом, приученный мамой к порядку, скрылся в
ванной комнате. Выйдя оттуда, спросил:
-Саша спит уже?
-Конечно, давно уже третий сон видит.
-А жаль, хотел его обрадовать.
-Чем это ты хотел его обрадовать?
-Командировка у меня намечается в Новороссийск, как раз занятия в школе
закончатся, так вот, я его к отцу хочу отвезти. Старик в каждом письме
просит внука привезти.
-А меня вы куда денете?
-Будешь себя хорошо вести, и тебя возьмём. Шутка. Куда нам без тебя,
Юлечка. До Сашиного слуха дошло, как папа поцеловал её в щёку.
-Завтра выходной, ты бы хоть перед выходным дала ребёнку от своего
режима отдохнуть. Я его по-настоящему уже недели две не видел, наверное,
соскучился по своему папе. После этих слов Саша не стал притворяться и
крикнул из комнаты:
-Я не сплю, папа!
- Так выбирайся из своего логова, раз не спишь. Саша этого и ждал, и уже
через секунду висел на крепкой шее отца.
-Я всё слышал, когда едем к дедушке?
-Завтра начальство мне точно скажет, но я попросил их, чтобы в первых
числах июня, согласен со мной?
-Ну конечно, согласен! От радости Саша сделал стойку на руках прямо
посередине зала.
-Наедимся мы с тобой, сынок, кубанской вишни. Ты помнишь, какие вкусные
вареники бабушка варит из вишни? Нет! О боже, как мы ущемляем ребенка!
Папа с укором посмотрел на маму.
-Ну что ты заладил, ущемляем да ущемляем, вот завтра куплю
свежемороженную вишню и приготовлю вам вареники не хуже кубанских.
-Горе ты наше, - покачал папа головой - разве можно эти замороженные
вишни сравнить с нашими, а? О чём ты говоришь, Юля?
-Ну конечно, сейчас вы наперебой начнёте хвалить свою Кубань, да так, что
моему Питеру деваться некуда будет.
-Так и есть, куда твоему Питеру до нашей с сыном Кубани. Кубань, это- и
они, отец и сын, завопили во весь голос ого - го-го!
-Хватит вам, вображули, кричать, тут вам не станица и кубанские раздолья,
тут, между прочим и сверху и снизу и по бокам соседи живут. А уже
двенадцатый час ночи.
- Это нам и не нравится, что в коробке живём, в нас же душа казачья, а она
волю любит, волю, Юля!
- Всё, погуляли по степям кубанским, и хватит, слезайте казаки с сёдел,
пошли пить чай и пора спать.
- Сегодня буду гостевать у сына, - решительно заявил папа.
-Это ещё что за новости, не нужен ему сторож, он большой уже у нас.
-Сказал, и всё, стели нам на двоих, мы скоро в поход собираемся и должны
кое-что обговорить. Разговор, конечно, у них был короткий, потому что папа
вскоре уснул. Заснул и сын.
На Кубань
Учебный год кончился, и вот в самом начале месяца папа принёс домой
билеты на поезд. Мама боялась летать на самолётах и папе пришлось учесть
это. Обрадовался и Саша, как никак, почти двое суток через всю страну на
поезде. И, предвкушая, сколько он интересного увидит, стал ждать того дня,
когда они поедут на вокзал.
И этот день наступил, в городе как всегда, шёл дождь. До вокзала их довёз
папин шофёр, дядя Жора.
На прощанье он пожал руку Саше и попросил привести ему с Кубани хоть
одну таранушку.
Он обожал рыбу и несказанно радовался, когда папа
получал от деда посылку с таранью. Дядя Жора с папой занесли вещи в
вагон. Вещей у них было много. Саша, когда узнал, что у деда нет видика,
упросил их взять плеер с собой, прихватил, разумеется, ещё и кассеты и пару
книг. Поезд медленно тронулся. Маму быстро укачивало в поезде, и она
часто спала. До Москвы Саше дорога была знакома, он
часто ездил с
родителями в столицу. Но за Москвой его уже нельзя было оторвать от окна
купе. Ему нравилось все, что было за стеклом. Мимо мелькали поля, леса и
маленькие деревеньки. Поезд уже останавливался реже и только на больших
вокзалах. Знакомые названия городов Рязань, Липецк, Воронеж радовали
его, и он пытался представить себе, какие они на самом деле. Чем дальше на
юг, тем становилось теплее. Папа всю дорогу играл в шахматы с каким то
военным, и хвалил русское оружие. Иногда пил пиво и шутил над мамой,
которая не любила сушеную рыбу, не говоря уже о пиве.
-Научу я тебя в станице пиво с раками пить, хвастался он.
-У нас в Бейсуге раки самые вкусные. Французы завидуют нам. Между
прочим, от нас раньше во Францию лягушек вагонами отправляли!
Саша не мог понять, зачем французам столько лягушек, неужели у них своих
нет. Сосед по купе ехал в Ростов и по прибытию поезда в этот город они с
папой пошли его провожать. На перроне было тепло и многолюдно, но в
отличие от других вокзалов, здесь не было бегающих вдоль вагонов
продавцов пирожков, яблок и всякой нужной для пассажиров еды. Все
продавалось в аккуратных павильончиках.
- Скоро, сынок, Кубань,
часа через четыре будем в Брюховецкой. Как
нагрянем к деду, ох, обрадуем мы его своим прибытием!
-А он, небось, папа ждёт нас, тоже не спит.
-Да спит твой дед и не знает, что мы к нему едем.
-Как, мама же просила тебя телеграмму дать деду, чтобы на вокзале ктонибудь встретил!
- Мама в Питере командует, а тут мы с тобой командовать будем. Что же ты
думаешь, на Брюховецком вокзале такси не будет, а? Или ты тоже считаешь,
что моя родная станица на месте топчется, только Питер и Москва вперёд
устремились. Нет, сынок, казаки в хвосте плестись не любят. Так что ты у
нас для бати будешь сюрпризом. Постучусь я в его окно, сами спрячемся с
мамой, а тебя у калитки оставим, я представляю, что будет, когда ты скажешь
ему, кто к нему приехал.
Саша уже не мог заснуть, боясь прозевать нужную станцию. Мама с папой
спали, когда в купе зашла проводница и предупредила.
-Следующая Брюховецкая, собирайте постель
и не забудьте взять свои
билеты.
Поезд медленно, словно крался, приближался к станции, вот и река, в
которой отражалась луна. Вдали мерцали огоньки каких-то сёл. Они вынесли
вещи в тамбур и смотрели на мелькающие огни приближающейся станицы.
Наконец поезд, издав протяжный вздох, остановился. Первым сошёл папа,
мужчина из соседнего купе помог снести ему сумки. Скоро они все стояли
на перроне маленького вокзала. Папа оказался прав насчёт такси и под
ворчание мамы они сели в красную иномарку, на которой поехали к деду на
самый край станицы. Уже рассветало, когда они вошли в калитку дедовского
дома. Маленькая собачонка или запомнила их с прошлого раза или по запаху
почуяла, что они свои, радостно повизгивая, терлась об их ноги. Оставив
перед парадными дверями Сашу,
папа постучал в окно, а сам с мамой
спрятался за угол дома. Через время послышались шаги и из-за двери
раздался голос деда:
-Кто там ?
- Это я, дедушка, твой тёзка!
-Какой ещё тёзка, с удивлением произнесли за дверью. Наверное, детский
голос в такое время, когда все спят крепким сном, встревожил его. Он открыл
дверь и оторопел.
-Кто ты, мальчик?
-Саша, - бросился деду на шею и горячо зашептал ему в ухо, - это я, Сашка,
внук твой.
-Ах вы, негодники, крикнул он во двор, а ну покажитесь мне! Сам прижал
Сашку к себе и не отпускал его из объятий.
-Мало я тебя, наверное, ремнём воспитывал, что в такую рань сюрпризы мне
устраиваешь!
- Емельяновна, выходи, подывысь, кто к нам приехал!- крикнул он вглубь
дома.
Охая и ахая, на шум вышла и бабушка, и когда в проёме двери появились сын
и невестка, она стала хлопать от радости в ладоши.
-Боже мой, боже мой, откуда вы взялись? Она не знала, кого первого
обнимать, сына, внука или невестку. Но любовь к внуку пересилила. Как ты
вырос, Сашко!- удивлясь, она пыталась отнять внука из объятий деда. Папа
втащил сумки в коридор, и сев на них, выдохнул:
-Ну, здравствуйте, мои дорогие. Потом встал и обнял своих родителей.
-Ну-ка, бабушка, сообрази нам что-нибудь на стол, - скомандовал дед. Начну
гулять я нынче рано, таких гостей не ждал никак.
-Ты что-то, батя, стихами начал говорить?
-Да, стал сочинять стихи для Емельяновны, в молодости времени не хватало,
не было, можно сказать, возможности ей душу излить, так вот на старости
лет решил её стихами чуть побаловать. Дед, конечно, шутил, никаких стихов
он бабушке не писал, просто у него на радостях так получилось. Усадив
Сашу на колено, начал рассматривать его. Наш, наш Коваленковский!- на
батьку моего похож, вылитый Тимофей Петрович. И подвёл его к большому
портрету, висевшему на стене. На фотографии во весь рост был изображён
бравый казак. Это твой прадед, Тимофей Петрович Коваленко, у самого царя
в конвое служил, до подъесаула батька мой дослужился.
Сашу с дороги клонило в сон и вскоре ему постелили на широкой скрипучей
кровати. Утонув в мягкой пуховой перине, он быстро заснул.
Утро в станице
Проснулся он часов в десять. Из
настежь
открытого окна с улицы
доносились ребячьи голоса. Бабушка подошла к его постели и присела рядом
на кровать.
-Вставай, внучек, от мальчишек отбоя нет. Дед твой с утра всей станице
растрезвонил, какие гости к нему ночью пожаловали. Все твои друзья, с кем
ты маленький в песочке играл, давно у калитки ошиваются. И в окно к тебе
заглядывали, и звали тебя, а ты спишь как сурок. Саша быстро встал, надел
шорты и майку, всунул ноги в сланцы и вышел во двор. Пацаны за калиткой
оживились и начали звать его. Он умылся и вышел к ребятам. Никого он из
них, конечно, не помнил, но, перезнакомившись заново со всеми, начал
вспоминать, кто из них кто. Вот Серёга, они с ним, оказывается, в один день
родились,
а Серёжин папа и его папа были одноклассниками,
даже
совместно праздновали их день рождения. Рассказывали потом Саше, как
поехали они на Бейсуг, соорудили шатёр и гуляли весь день и всю ночь.
Малышам постелили в машине, а сами родители с друзьями и кумовьями
пили, ели и плясали. Мама в Питере часто вспоминала это празднование и с
неизменным восхищением рассказывала своим городским подругам, как
гуляют на Кубани. С этого дня Саша всё время, с утра до вечера, проводил с
друзьями. Ходил на стадион играть в футбол. Там тренер ребят, Саныч,
увидев в госте футболиста, разрешил ему приходить на тренировки. Но
больше всего ему нравилась рыбалка. Река была под боком, и каждое утро
начиналось с рыбалки. К обеду он возвращался всегда с хорошим уловом,
что очень радовало деда, любителя рыбы. Только мама была не очень этому
рада – она не любила чистить рыбу потому что при этом всегда вонзала
какую-нибудь занозу в руку, и недовольно ворчала на Сашку:
-Чего ради ты привёз с собой видеомагнитофон, ты даже не подключил его.
Чем каждое утро бегать на речку, лучше бы деду кассеты наши показал,
пусть посмотрит, как мы в Питере живём.
-Ма, ну ты такое говоришь, когда я этим буду заниматься, сейчас пообедаю и
в кино сходим. Потом в компьютерный клуб заглянем, вечером тренировка, а
затем, как всегда, на берегу у костра с мальчиками посидим. Да насмотрюсь я
дома этих кассет, ты же меня из квартиры не выпускаешь. Я хоть здесь
вдоволь нагуляюсь.
С огорода пришли дедушка с бабушкой, в ведре у деда была молодая
картошка.
-Сегодня у нас на обед, значит, будет молодая картошка! - объявил он.
-И жареная рыба, - подхватил его слова Саша.
-Правильно, и жареная рыба, - усмехнулся дед.
-Не мешало бы, Емельяновна, и по рюмашке с невестушкой пропустить, а то
что-то она заскучала от нашей станичной жизни. А может, ты Юля, к мужу
на море хочешь, так мы не против, автобусы до Новороссийска в день по
несколько раз с автостанции отправляются, съезди, навести сыночка нашего.
- Без его согласия, папа, не могу, он ведь не отдыхает там, а работает. Может,
на какие выходные и съездим, если он позволит. А так нам и здесь не плохо
отдыхается. Воздух у вас не то что в Питере, да и тихо, аж уши болят от
такой тишины. Приготовлю сейчас рыбу и тоже с Сашей в центр отправлюсь,
погуляю по станице, в парке вашем посижу.
-Так давай все вместе прогуляемся. Емельяновна, правда, не дочапает до
центра, а мы, молодёжь, быстро туда доберёмся,- он украдкой посмотрел в
сторону бабушки, ожидая, что она скажет насчёт его причисления себя к
молодежи. Бабушка не пропустила шутку мимо ушей.
-Не сидится тебе дома, вот и молодеешь от этого. Работы во дворе вагон и
две тележки, а тебе покрасоваться хочется, мол, поглядите, Тимофеевичу за
девяносто, а он на своих двоих до центра и обратно может. Эй - е - ей,
каким ты был, таким ты и остался, это про таких как ты, песня. Иди уж,
погуляй, и я от тебя отдохну, а то надоел ты мне, как собаке хвост. Шутливая
перебранка стариков рассмешила Сашу с мамой.
-Ты что, Емельяновна, менякак раз давно просили в музей заглянуть. Им
фотографии кто-то старые принёс, а они не знают, кто на них. Так вот, я у
них как главный узнавальщик. Мне и самому нравится это, есть повод
молодость свою вспомнить, хотя особой радости от этих воспоминаний и
нет.
За столом так и решили: вместо кино все гурьбой с друзьями, дедом и
мамой отправляются в музей. Дед по этому случаю надел самый лучший
свой костюм. Несмотря на то, что на улице была жара, он застегнул рубашку
на верхнюю пуговицу. Бабушка натерла бархатной тряпочкой его ордена и
медали, и позвякивая ими, дед во главе всей этой толпы двинулся к центру.
Он шёл, конечно, медленно, часто останавливаясь и рассказывая матери, кто
и когда жил в том или ином доме. Мальчики побежали вперёд, сказав, что
подождут их у музея. Саше нравился центр станицы. Конечно, не было в нем
городской красоты, но именно это его и привлекало. Здесь всё было иначе –
красивее, уютнее, чем в городе. Чистые тротуары, над которыми нависли
каштаны, маленькие магазинчики, не похожие друг на друга. Ряд киосков,
которых давно уже не было в его родном городе и бабушки, сидящие в тени и
продающие все, что растёт у них в огородах, казались ему чем-то похожими
на кино. Они, купив мороженое, помчались в парк на качели. Рядом с парком
во дворе детского сада в уютных беседках играли дети. Друзья через решетку
забора здоровались со своими бывшими воспитательницами. Они их
помнили и были рады, что воспитанники растут приветливыми.
Тир в подвале был любимым их местом. Тетя, которая работала там, знала
всех по имени и с доброй улыбкой встречала мальчиков.
-Ну что, стрелки мои Ворошиловские, по мишеням вы сегодня
стрелять или по фигурам?
подошли ли туда
будете
По очереди они бегали в музей узнать, не
Сашин дед с мамой. Очередной гонец сообщил, что
пришли, и они всей ватагой двинулись в музей. Увидев дедушку, работники
музея, сидящие в комнате рядом со входом, обрадовались ему. Ещё сильнее
обрадовались сопровождающим его. Дедушка попросил девушек пройтись с
ними по залам, чтобы его внук поближе узнал прошлое родной станицы.
Сашу, конечно, музеями нельзя было удивить, он бывал и в Эрмитаже и в
Русском музее, но никогда в этих больших музеях не видел хату казака, как
она выглядела изнутри, какие вещи они носили и с каким оружием воевали.
Ему всё было интересно, но многие вещи, в отличие от других мальчишек,
ему не были знакомы, что очень огорчало деда. Он первый раз в жизни
видел косу, серп, казачье седло, чугунок и многие другие вещи. Он
зачарованно смотрел на сабли и кинжалы, и под одним из них прочитал "
Боевая шашка красного комэкса Александра Тимофеевича Коваленко". Саша
посмотрел с гордостью на деда, от чего он аж выпрямился и стал выше
ростом.
-Вот так-то, внучек, помахал я этой шашкой, было дело, было. И в его голосе
Саше послышалась какая-то грусть. А вот узнаешь, кто это, показал он на
дядю с пышными усами.
-Нет, - замотал Саша головой.
-Как, ты не знаешь, кто это такой? - мальчики хохотали над тем, что Саша не
знает дядьку на фотографии. И хором подсказали ему:
-Это же Будённый Семен Михайлович! Он посмотрел на маму, спрашивая
взглядом, кто такой Буденный, но мама, потупив взгляд, не стала ничего
отвечать.
Дед был в гневе, так опозориться перед людьми из-за того, что его внук,
питерский школьник, отличник, не знает, кто такой маршал Буденный.
Дальше по залу шли молча, и уже Сашу никто не просил узнать генерала в
погонах или мальчика со звездой героя. Друзья рассказывали ему о каждом
из них, поняв, что их питерский продвинутый гость совершенно не знает
ничего о военной славе Кубани.
Из музея они пошли снова в парк, потом в компьютерный зал, который
находился в кинотеатре. Саша не пошёл с ребятами на стадион, а пришёл
прямиком домой. Дед, уморившись от такой прогулки, лежал на диване.
Думая, что он спит, Саша решил на цыпочках прошмыгнуть мимо него, но
строгий оклик деда заставил его вздрогнуть.
-Подойди ко мне и сядь рядом,- в голосе старика слышались недовольные
нотки.
-Расскажи мне, внучек, чем ты занимаешься дома, какие фильмы смотришь,
что читаешь и чем интересуешься?
Саша взахлёб начал рассказывать ему о своей городской жизни,
порывался даже включить привезённые с собой кассеты. Потом стал
показывать ему свои любимые книги о Гарри Потере.
-И и кто написал эти замечательные книги?
-Джоанна Ролинг.
-Откуда она такая, и почему я про неё никогда не слышал?
-Американка, - с гордостью произнёс Саша.
-А ты случаем не читал книги Аркадия Гайдара?
-Нет. Он что, тоже американец?
- Нет, он русский писатель, с гордостью строго произнёс дед,- но вы уже
ничего русского не любите. Вы только хлеб наш русский любите и больше
ничего. Не знаете истории, не знаете своих героев. Как это возможно, что бы
мой внук не знал, кто такой Будённый и не читал "Тимур и его команда"?
Зачем тебе
американская тайная комната? Я маму твою не стал ругать, но
приедет отец, я ему всыплю по первое число. А пока вон видишь, на полке
книги, это все книги твоего отца, он их школьником читал, но, видимо, за
своей работой он забыл, как я его воспитывал. С сегодняшнего дня никаких
футболов, сидений у костра, будешь со мной в огороде работать и вот те
книги читать, а вечером мне их перед сном будешь пересказывать. Теперь
иди и думай, где ты живёшь и какие тебе следует читать книги. Ты меня
сегодня огорчил.
Вечером, после ужина, сидя за большим столом прямо во дворе, дед начал
рассказывать ему о своём детстве. Саша слушал внимательно и поражался
тому, как раньше жили дети, какие у них были забавы, и как мало времени у
них было для игр. Больше всего его поразило, что не все имели возможности
учиться. Рассказ деда мог затянуться, если бы бабушка не позвала его спать.
-Заморочил хлопцу голову. Кому интересно про твоё трудное детство
слушать, чего хорошего ты можешь вспомнить?
-Не кажи, Емельяновна, все, что было со мной,
тяжело вспоминать, но
интересно.
-Ба, мне действительно интересно, я ведь ничего об этом не знаю.
-Завтра тебе дед все доскажет, а сейчас спать, растревожит своё больное
сердце, а он у тебя уже старенький, хоть себя юношей величает.
Тимофеевич хотел что-то возразить жене, но она нахмурила свои брови,
после чего дед развёл руками, мол, что поделаешь, брат, режим, что для
детей, что для стариков, дело святое, и поковылял в дом. Саша тоже пошел в
зал, где ему стелили. Он лёг спать, мамы ещё не было, засиделась с тетей
Верой, женой папиного одноклассника. Включив ночник и сидя на диване,
мальчик смотрел на портрет прадедушки, который ему улыбался и будто
говорил - не огорчайся, хлопчик, у тебя всё впереди, а если не хочешь
расстраивать деда, то прочитай эти книги, они очень хорошие и помогут тебе
жить. Он улёгся, но продолжал смотреть на бравого казака, очень похожего
на него, и незаметно для себя уснул.
Сон
Он проснулся от звука шагов. По комнате кто- то ходил. Не открывая глаз,
Саша решил угадать, кто это. Но никак не мог этого определить. Шаги были
тяжёлые, с каким-то металлическим звуком. Медленно, чтобы незнакомец не
заметил, он с головой укрылся одеялом и только там открыл глаза. Ничего не
было видно. Чуть приподняв край одеяла, мальчик в образовавшуюся щель
увидел большие кожаные сапоги со шпорами. Рядом с ними качалась сабля.
Саша снова зажмурил глаза и пытался понять, что бы это могло значить. Но
не успел и подумать о происходящем, как чья-то рука поверх одеяла
погладила его по голове и послышался голос незнакомца:
-Пора вставать, казак, уже рассветает, лошади
запряжены, поешь что-
нибудь и надо ехать.
Он не узнал голос и даже не мог представить, кто это мог быть и, куда ему
надо ехать. Осторожно высунув голову из-под одеяла, он обмер. У кровати
стоял его прадед, точь - в - точь такой, как на фотографии. Тимофей
Петрович! - осенило его.
Когда он вышел из комнаты, Саша из-под одеяла бросил взгляд в сторону
стены, где должна была висеть фотография, но её на стене не было. И вообще
это была не та стена. Он был совсем в другой комнате, такой же большой, но
с маленькими окнами. В ней было несколько широких деревянных кроватей
и большой стол. Саша сел на кровать и стал удивлённо
рассматривать
незнакомую ему комнату. Тимофей Петрович вновь вошел и строго
посмотрел на мальчика.
- Что, не узнаешь свою хату, что ли? Нечего смотреть на стены, одевайся
шустрее и в поле, поработаем, пока солнце не стало припекать.
Саша хотел что-то возразить, но не мог произнести ни слова. Дед снял со
спинки кровати его вещи и недовольно кинул ему их. Саша не узнал свою
одежду, но эти суконные шаровары с резинкой в поясе и внизу на штанинах
ему были как раз. Его руки знали, как их надевать, после них он влез в
красную сатиновую рубашку. Саша поискал глазами носки и кроссовки, но
их не было, вместо них у ног лежала пара чувяков, которые тоже оказались
как раз по ноге. Одевшись, он вышел на улицу. Двор был дедовский, куда
они приехали всего несколько дней назад из Питера. Это было видно по
колодцу, всё остальное ему было мало знакомо. Вместо кирпичного
дедовского дома стояла побелённая известью хата. Она
была накрыта
камышом, во дворе не было его любимых вишен, зато на самой середине её
росла громадная груша, под которой зеленели упавшие за ночь плоды. Две
здоровые хрюшки ходили и подбирали их, при этом норовили оттеснить друг
друга в сторону. Чуть дальше, рядом с хатой, на четырёх столбах стоял навес,
также накрытый камышом. Под навесом женщина в длинном платье с белой
косынкой на голове из громадной печи вынимала хлеб. Она накрыла его
белым рушником и повернулась в сторону Саши.
-Ой, проснулся, сынок. Сейчас мамка
накормит помощника нашего, и
поедем. Вон соседи уже выезжают. Но ничего, наши кони помоложе и
порезвее, и мы их догоним. Батьке жалко тебя было будить, ты так крепко
спал. Устал, небось, вчера, но ничего, сегодня мы с тобой снопы будем
вязать, пока батя наш будет косить. Али и тебе косу взять? Саша не помнил,
что было вчера. Он отлично знал, что никогда и в глаза косу не видел, не то,
чтобы косить. Поэтому он удивился своим же словам:
-Конечно, надо взять косу, снопы пусть женщины вяжут, а мы с батей будем
косить.
-Так мы ж за вами, казаками, не поспеем, сколько нас-то против вас будет.
Нюрка да я, а Ксюша только спать и играться может.
-Я вам потом подсоблю, так уж и быть, но косу я возьму.
- Проходи, сынок, позавтракай, вот тебе молочко парное и хлеб только из
печи, подкрепись, день долгий будет. В это время из хаты вышли две
девочки. Одна
из них
была побольше Саши, другая совсем маленькая
плелась за сестрой.
-Вот и мои помощницы встали, завтракайте быстрее и едем, а то батька
сейчас ругаться будет, что мы долго собираемся.
-Саша из-под бровей смотрел на девчат. Он понимал, что это его сестры, но
он их не видел ни разу. Те не обращали на него никакого внимания, и ему
даже стало от этого как- то не по себе.
Малышка оторвалась от глиняной чашки с молоком и прошепелявила.
-Мамка, а меня вчера Саша за косички дёргал и сказал, что если я буду
ябедничать, то мне язык отрежет. А мне ведь больно будет. Я скажу папе, что
он мне язык собирается отрезать.
Ее поддержала старшая сестра.
-У нас Сашко много на себя берет, командует всеми, как будто кроме него
мужчин в доме нет.
-Он молчал, думал, что им ответить, потому что не мог вспомнить, когда это
он дёргал эту малявку за косы и командовал старшей сестрой. Его молчание
сёстры оценили, как невнимание к их жалобам и пуще начали сетовать
матери.
-Он вчера, после того как домой приехали, на речку ходил, с дедом
Григорием их долго не было. Папа сказал, чтобы в коровнике убрался, а он
на речку. А ещё!
-Прекратите ябедничать! - прикрикнула на них мать,- батько всё видит и
сам во всём разберется, вставайте и поехали.
Бричка была уже на улице. Отец стоял с другими казаками, те тоже, как и
они, собрались на Гарбуз Балку, где были их наделы. Рассевшись по телегам,
все разом тронулись и переваливаясь с боку на бок, потянулись по узким
улицам станицы. Саша сидел впереди рядом с отцом и держал вожжи. Вскоре
выехали за станицу. Солнце еще не встало, только на востоке уже заалел
горизонт. Саша слышал, как сестры шептались:
-Сейчас выглянет, сейчас.
Но солнце не торопилось показываться на кромке небосклона, чем сильно
расстраивало сестёр.
-Выспался?- спросил отец. Саша утвердительно кивнул.
-Не кивать надо, а отвечать на вопрос. Ты куда вчера с дедом Григорием
ходил?
-На Киновию, дед попросил меня подсобить, он ведь стар и грести ему
трудно.
-Молодец, старшим надо помогать. Но и у батьки надо отпрашиваться.
-Так вы же были в управе, как я мог отпроситься.
-Маты на то есть. А то я приехал, а она ни сном не духом не знает куда сын
делся. Непорядок это, не выйдет из тебя путный казак, если порядка знать не
будешь.
-Извини, я впредь буду отпрашиваться.
-То-то, и он прижал его к себе.
- Война, сынок, началась, вот в управу и вызывали. Царь батюшка Указ
издал, чтобы были все казаки запаса готовы выступить на войну, так что,
наверное, хлеб уберём и даст Бог, повоюем немножко.
-С кем война то, батька? Опять с турками или японцами?
-С немцами, сынок, с немцами. Но то не страшно, не раз их били. Мой дед
рассказывал, как под Лейпцигом, город у них так называется, наши казаки их
кавалерию разгромили. Славная, говорил была рубка, на каждого казака по
два немца приходилось.
-А мы как без тебя?
-Аль не казак ты у меня, что с тремя бабами и домом не справишься, пока я
возвернусь. Как никак, тебе уже двенадцать скоро будет.
-Справлюсь, батя, но лучше бы не было той войны.
-Так то оно так, Сашко, но не от нас это зависит, нам надо клятву данную
государю держать, да державу беречь, на то и существует казак на белом
свете. Понял?
-Понял, батя.
За разговорами не заметили, как взошло солнце и они приехали на свою
делянку.
-Распрягай коней, одень на них путы и пускай пасутся. Потом воду в тень
под телегу поставишь и травой свежей прикрой, - наказал отец Сашке. Он
достал свою косу и начал ее подправлять. Сделав всё, как просил отец, он
встал с ним рядом на краю поля.
-За мной будешь идти, бери полосу поменьше и не отставай. Вначале Сашка
не отставал от отца, но потом тот ушёл далеко и его было не догнать. Он
старался вовсю, и пока отец подправлял свою косу да о чём-то громко
разговаривал с соседом по полю, тоже закончил свою полоску.
-Молодец, передохни, а как заморишься, иди и матери подсобишь. Но Саша
делал вид, что не устал и старался держаться отца, подчеркивая этим, что
он уже взрослый.
Солнце уже было довольно высоко, отец дождавшись, когда сын выйдет на
край делянки, сказал:
- Сегодня ещё вручную покосим, а завтра Мотричи закончат косить и
косилка к нам перейдёт. Это известие Сашку обрадовало, потому что в его
возрасте махать косой было тяжело.
-Дня на два у нас работы здесь, скосим рожь и будем ждать, пока пшеничка
подоспеет. В этом году славная
у нас пшеничка выросла. Хлеба будет
вдоволь, соломы тоже. А вот сено как бы тебе самому не пришлось
заготавливать. Но Бог даст, я ещё в станице буду, тогда подсоблю тебе. Сидя
в тени телеги, Саша смачно наминал испечённый утром мамой хлеб и ждал,
когда освободится миска, из которой, не торопясь, ела маленькая Ксюша. Он
делал вид, что не так уж и проголодался, хотя есть ему очень даже хотелось.
Наконец мать подала и ему.
-Ешь, кормилец ты наш, ешь. Потом отдохнёшь маленько, а мы с Нюркой
поработаем. Наша работа не такая тяжёлая, как у вас.
-Не устал я, пойду вам помогать. Ну и хорошо, сынок, хорошо. Она ласково
смотрела на сына, от чего ему кусок не лез в горло.
"Как будто я маленький", – думал он под взглядами матери, - " вон батя
рассказывал, что с тринадцати лет, как отца его на Турецкую призвали,
семью кормил. А сейчас, чего тут сложного, когда батька рядом". Только он
об этом подумал, как затосковал от мысли, что батьку на войну заберут, да
так, что есть перехотелось.
И кто эту войну придумал, не могли малость подождать, когда я повзрослею,
я бы вместо бати воевать пошел, а он бы здесь по хозяйству трудился. Вон
как у него всё ладно получается. А может, быстро это война кончится,
Японская, говорят, всего год длилась. Батя говорил, не успели приехать, как
война закончилась. На второй войне побывает. Хотя, чему завидовать, вон на
улице и Гришка и Петро и Клим сироты, батьки с той войны не вернулись.
Он встал на колени и перекрестился три раза.
-Это что же ты, сынок, раскланялся?
-Подумалось мне плохое, мамаша вот и попросил Бога простить меня. С
этими словами он встал и пошёл к скирдам.
Вечером, когда пришли домой и управились по хозяйству, он забрался на
сеновал. Саша не знал о его существовании, но что- то его толкало туда.
Лёжа на прошлогоднем сене, не потерявшем своего аромата, он рассуждал
про себя.
-Как я оказался здесь? Ведь по истории в школе я знаю, война та началась в
1914 году. Но я- то родился в 1984, почти через семьдесят лет. И почему
зовут Сашко? Лоб его покрылся холодным потом от догадки: да так же и
деда моего зовут! Не уж-то я - это он? Как это могло случиться? Он стал
вспоминать все, что рассказывал ему дед о своём детстве и ничего не мог
вспомнить. Зато помнил всё из своих книг и фильмов. От досады у него
появились слезы, он не знал, что с ним будет впереди, но его обнадёживало
то, что дед его живой, значит, и с ним ничего не случится.
-Что будет, то будет сказал он себе, и решил вздремнуть.
Во сне ему снилась мама, не эта, а настоящая питерская мама. Снилась его
комната. Вот он слышит, как звонит телефон. В трубке голос
Кольки
Нечаева. Его лучший друг сообщает, что на соседней улице хоккейную
площадку залили. Они решили туда немедленно сходить. Почти весь класс
был на площадке. Вот отличница Лена Соколова просит его остаться завтра
после уроков
разучивать песню к празднику. Он не хочет петь, но
ослушаться старосту класса ему нельзя. Она пожалуется учительнице, а та,
разумеется, маме. Потом он вспомнил, что завтра после школы ему надо
идти к зубному врачу, и за ним зайдёт мама. Он стал думать от чего выгоднее
отказаться, от пения или лечения зубов. Тяжело вздохнув, что зубного
кабинета ему не миновать, он предупредил Лену, что не сможет завтра спеть
с ними.
- Ой, Коваленко, ты всегда такое придумаешь. А ну покажи свои зубы, я
гляну, не обманываешь ли ты. Саша открыл широко рот, и староста стала
изучать его зубы.
-Ну ладно, завтра
иди к врачу, но послезавтра, Коваленко, тебе не
отмазаться, понял? После уроков мама действительно повела его к врачу. У
папы на работе был зубоврачебный кабинет, где бесплатно лечили всех
сотрудников и их детей. Он боялся этого кресла больше всего на свете.
Только он открыл рот и услышал жужжание машинки врача, как проснулся.
Он лежал на сеновале и
был накрыт
буркой, которой его, наверное,
накрыла мать. В углу сеновала блестели две точки, он догадался что это
кошка Маня и повернувшись набок, снова заснул. Утром его уже никто не
будил, он сам проснулся от шума во дворе. Мама с батей вышли управляться
и о чём-то переговаривались. Саша слез с сеновала, чтобы помочь им. Работы
во дворе было много, и его помощи были рады. Он без напоминания вот уже
года два вставал рано утром и помогал родителям по хозяйству.
-Иди воду из колодца натаскай, коней и скотину напои, потом в бочку
наберешь свежей. Сашко быстро справился со своими делами и вместо
матери выгнал скотину на край станицы до пастухов, которых нанимали
казаки. Вернулся как раз к завтраку. На завтрак было тоже самое - хлеб и
молоко. Вспомнив свой, сон, не сдержался и рассказал увиденное. Все
покатывались со смеху от его рассказа, особенно когда рассказывал про
какой- то диковинный ящик, по которым показывают фильмы. Про школу
пятиэтажную, про троллейбусы с рогами как у таракана, а больше всего их
рассмешило, как лечили ему зубы.
-Ну, и какая на вид твоя мать, с кем ты в Питере жил? - спросил отец.
- Молодая, батя, с белыми длинными волосами, в брюки была одета. Ещё
она очки носит. Она красивая такая. Отец со смеху аж встал, ему нравилось,
что сыну приснилась такая красивая мама.
-Не уж-то красивей нашей, - подкручивая ус, спросил он.
-Такого не может быть, чтобы на свете была мама, красивей, чем наша. Ну а
я какой был из себя в твоём чудесном сне.
- Ты на работе был, я тебя не видел во сне.
Отец расстроился, но не подал вида:
-Приказываю тебе сегодня ночью обязательно меня увидеть не то!- и
погрозил ему пальцем.
-Ну и шутник же ты, Сашко, - тараторили сёстры, разве могут быть такие
телеги, чтобы по проводам ездили, а зубы вон дядя Федя щипцами так
вытаскивает, что и пикнуть не успеешь. Саша был недоволен тем, что все
осмеяли его, но целый день вспоминал в подробностях свой сон и жалел, что
он прервался.
Был разгар лета. В станице все только и говорили о войне. Но никого ещё на
неё не брали из запасных казаков. Хлеб убрали вовремя и теперь надо было
пахать. На пахоту Саша с отцом ездили вдвоём. Вел лошадь под узду, шагая
по последней бороздке, а сзади отец шёл за плугом. Попробовал даже разок
провести борозду, но не удержал плуг. Силёнок у него ещё было
недостаточно, чтобы пахать. С поля возвращались уже затемно и времени на
игры и баловство у него почти не оставалось. Но всё-таки он выкраивал
время и с соседскими пацанами играл допоздна, пока не позовёт мать. Игры
у них были разные. Больше эти игры походили на соревнования в силе и
ловкости. Это кто дальше в речку закинет камень или же попадёт в
воткнутую в прибрежный ил палку. Пацаны играли отдельно. Девчата
уходили домой раньше; они не мешали, потому что всегда были в своей
компании и их игры пацанам были неинтересны. Однажды, это было уже в
конце августа, поздним вечером, когда на улицах ещё сидели по лавкам
старики, обсуждавшие последние новости, на улицу верхом прискакал гонец.
Он объявил, что завтра будет сход на майдане, и все мужчины должны туда
прибыть.
Сашко не спал всю ночь и отчётливо слышал, как в соседней комнате
переговаривались родители.
- Наверное, призыв объявят завтра, - с горечью в голосе спросила мать.
-Наверное, уж лучше так, чем тянуть и ждать каждый день, когда в седло и на
войну.
-Ты с такой лёгкостью произносишь это. А я ещё не забыла Японскую, ещё
слёзы мои не высохли, что лила
ожидая тебя, и тут на тебе, новая
разразилась. Тогда хоть двое деток у нас было, а теперь трое. Девчатам - то
со мной не скучно, а вот хлопцу без тебя будет тягостно.
-Береги сына, он в роду у нас один казак. Ему род продолжать, если со мной
что случится.
-Боже ты мой, о чём ты говоришь, Тимоша я буду денно и нощно молиться,
чтобы ты вернулся живой и невредимый.
-Вернусь, куда я денусь.
Утром Саша проснулся, как всегда, рано. Был воскресный день, и после всех
утренних забот они всей семьёй отправились в церковь. Отстояв молебен
пошли на майдан. Площадь гудела, в середине её стояли казаки группами с
сыновьями, поодаль стояли их жёны в ожидании того, что же будет сегодня.
На крыльцо управы вышел атаман Емельян Реуцкий и поздоровавшись с
казаками, предоставил слово высокому военному чину. Он объявил, что
сегодня будут объявлены
рядовые казаки, младшие чины и офицеры,
которые по высочайшему указу должны к завтрашнему утру быть готовы и с
полной амуницией прибыть к управе для следования с ним в Тихорецкую,
где назначен общий сбор полков. По мере того, как выкрикивали фамилии,
на краю площади вскрикивали их жёны, прижимая к груди малых детей.
Саша стоял рядом с отцом и уже думал, что его не назовут, как объявили его
полк и в числе первых выкрикнули:
- Урядник Тимофей Коваленко.
Саша посмотрел на отца. Лицо его было спокойное, он даже улыбался.
Казаки начали подходить к отцу попрощаться. Саша не понимал, рады они
тому, что его забирают, или завидуют, что он скоро схлестнётся с врагом.
Домой шли молча, иногда останавливались у калиток знакомых и отец
прощался с ними, приговаривая:
- Даст Бог, ещё свидимся. Вечером собрались к ним во двор ближайшие
друзья и родственники, чтобы как следует проводить казака на войну. Саша
не отходил от бати, стоял за его спиной и жадно слушал все, о чём он
говорил. Уже под конец застолья он повернулся к нему и привлёк к себе.
-Пока я буду воевать, старшим в семье остаётся Александр. Прошу
относиться к нему как к равному и во всём помогать. Приеду, отблагодарю
вас за помощь сыну. Казак он разумный, знает, что к чему и как хозяйство
вести, ну а то, что мал годами, не беда, скоро вырастет и ещё покажет, какие
Коваленки казаки.
Саша смутился от слов отца, но не подал виду. Только глядел ему глаза,
которые смотрели на него из-под густых бровей
с улыбкой, тоской и
серьёзной озабоченностью. Наутро батя уже верхом на коне в последний раз
наказал матери беречь детей, и посадив Сашу в впереди себя, сорвался с
места. И ни разу не оглянувшись на вопли матери, поскакал по улице в
сторону атаманского правления. Там они спешились и пока ждали других
казаков, батя давал последние наставления.
-Скотину сохрани всю. Война и голод - родные сёстры, если что, на зиму
бычка заколите, надо запастись солью, наши зимы тёплые и такое количество
мясо сохранить тебе будет трудно. Коптильню я подремонтировал, так что
мясо у вас не пропадёт. Главное, сено и другие корма сберечь. Чтобы не
случилось, семена не трогать, на дальнем огороде лучше картошку посадить,
а здесь, на ближнем, кукурузу. Кукурузы надо больше посеять, она лучше и
дольше хранится да и в пищу полезная. Тёзка мой, Тимофей Доценко, мне
десять пудов ячменя должен. Если привезет, бери; сам проси, ежели совсем
вам худо будет. А так не настаивай, у него восемь детей, их трудно
прокормить. Если что, обратись к нему, он всегда поможет тебе в поле, а ты
зерном ему заплатишь за
помощь или долг уменьшишь. За
сёстрами
приглядывай. Нюрка почти невеста, чтобы вела себя как положено. Относись
к сёстрам с любовью, а то ты на них что-то сердишься в последнее время.
-Так они же, - хотел он возразить, но отец прервал его:
- Вырастешь, сынок, поймёшь, женщины - особая порода людей, их нельзя
казачьей меркой мерить. У них другая душа, другой ум. Но, ежели с ними по
-людски, они первые и самые верные друзья в жизни. Ну, ты в этом ещё
убедишься, сынок. Над площадью пронеслась команда «по коням». И отец,
приподняв его на уровень своих глаз, посмотрел на него, потом обнял и
опустил на землю.
-До встречи, сынок, прощаться не будем, держи голову выше, скоро
услышишь, как батька твой врага
поганого бьёт. Вскочив на коня, он
поставил его на дыбы и рванул в сторону строя. Саша стоял, не
шелохнувшись и шептал молитву, чтобы Бог сохранил батьке жизнь.
Без отца
Шли годы. Война никак не заканчивалась. От отца редко, но приходили
письма. Он в них рассказывал, что воюет исправно, получил уже два Георгия.
Спрашивал, как дела идут в хозяйстве, все ли живы здоровы.
В станице всё было в порядке. Оставшиеся дома казаки и иногородние
пахали землю, сеяли и убирали урожай. Не отставали от них и Коваленки.
Саша вырос, и мог сам уже пахать и управлять косилкой. Нюрка была почти
невестой и на неё уже заглядывались женихи. Но строгость брата не
позволяла ей уделять им внимание. Во дворе всегда был порядок, потому
что работали все вплоть до Ксюши, которая оказалась на редкость
послушной девочкой. Несмотря на свой маленький возраст она была
непревзойдённой рукодельницей. И все, что касалось шитья или штопанья
старой одежды, она делала с большим удовольствием. Вообщем, все было не
лучше, но и не хуже чем у тех, чьи отцы не ушли на фронт. Тимофей,
Доценко как и говорил отец, помогал им в полевых работах, но с недавнего
времени Сашко перестал к нему обращаться. А случилось вот что.
Будучи на сенокосе, а было это в 1917 году, он завёл такой разговор.
- Зря твой батька на фронте кровь проливает, ехал бы домой, вон многие
говорят, что война эта никому не нужна и скоро должна закончиться.
-Как она должна закончиться, если в ней не победить, - удивлённо спрашивал
Сашко.
-Да так просто, бросят все оружие разойдутся по домам, и войне конец.
-А если немцы не бросят оружие и завтра у нас в станице окажутся, что
тогда, дядя Тимофей?
-Нужна им наша станица, они такие же люди, как и мы, и им мирно жить
хочется.
-Ну а если вдруг они не бросят оружие? - не унимался Сашко.
-Тогда вновь возьмёмся за него и дадим им по морде.
-Может, дядя Тимофей, сейчас им дать по морде, а потом со спокойной
душой вернуться домой?
-Может быть. Ты мне своими вопросами голову замутил. Ночами
большевики мне мозги мутят, а днём ты. Некогда о семье подумать. Ты бы
взял да пришел как-нибудь на сходку большевиков и послушал, что они
говорят.
-Я не знаю, куда идти.
- В воскресенье чем занят будешь?
-С утра как всегда в церковь, а с обеда, если дождя не будет, надо скошенное
переворошить.
- Поработать успеешь, а на сход надо прийти, любопытные вещи там говорят.
В воскресенье Сашко так и поступил и вместе с Тимофеем пошёл на сход,
который проходил на окраине станицы в маленьком леске,
недалеко от
железной дороги.
Знакомый дядька в солдатской одежде с фуражкой в руке рассказывал, как
обстоят дела на фронте.
-Никто уже не хочет воевать, солдаты покидают свои окопы, армия только и
держится на казаках и офицерах, которые своим упрямством доведут себя до
гибели. Надо агитировать всех казачек и их детей писать мужьям и отцам,
чтобы те заканчивали эту бессмысленную войну. Скоро будут делить земли
по количеству мужчин, и если казака не будет, дома его оставят без земли.
Саше не понравилось то, что сказал дядька, и не выдержав, крикнул ему:
-А это почему на моего отца, который за Россию кровь проливает, не будут
давать землю? А тех, кто трусливо сбежал с фронта,
в благодарность
наградят нашей землёй?!
Все повернулись в его сторону и зацыкали на него. Но было уже поздно,
смелость мальчика взбудоражила казаков и они начали выкрикивать с места.
-И мой сын воюет, - кричал рослый старик с пышными усами, у которого на
поясе висел громадный
кинжал,- вы предлагайте моим сынам
клятву
нарушить? А я их тогда встречу вот этим,- и он выхватил кинжал из ножен,не было предателей в роду Терещенко и не будет!
-Война нам не нужна, но причём тут делёж земли, - вставил своё слово
Филипп Гречко.
-Мы общинную землю делить не дадим, она нашими дедами уже поделена, и
не суйте свой нос в казачьи пределы. На сходке началось невообразимое,
чуть не перешедшее в драку. Дядя выступающий махнул на всех рукой, а
Сашке даже погрозил пальцем. Все разошлись. В тот же вечер к ним пришёл
Тимофей и начал ругаться с ним.
-Ну, кто тебя за язык тянул выступать. Я же тебя просил послушать, о чём
говорят, а ты вопросы начал задавать.
- Я тоже, дядя Тимофей, против войны, но причём тут земля? Что, они хотят,
чтобы я бате, который меня уму разуму учил, советы стал давать, за кого и
сколько ему воевать? Я на хозяйстве оставлен и должен сохранить его до
приезда бати, а там мы вместе будем думать, как дальше жить.
-Дуралей ты, Сашко. Вот скажи мне, тебе по душе, что есть у нас богатеи и
нищие? Вот я, к примеру, что, меньше кого-то работаю? Восемь душ кормлю
и не могу
себе хорошую одежду справить. А вон
у Игнатова купца
зверинец, пруды, а в прудах лебеди плавают. И земли у них поболе, чем у
всех казаков нашей улицы. Ты скажешь, это справедливо? Или их детки все
учатся, а я своих прислугой к нему определил, да что далеко ходить, для вас
кто батьке письма пишет? Молчишь- ни читать, ни писать не умеешь, а
умные вещи толковать научился. Ты впредь думай, о чём говорить, потом
лезь выступать.
- Во всём с тобой согласен дядя Тимофей, кроме одного. Нельзя бросать
оружие, не по казачьи это! Позорно это! И, если мой батька так поступит, я
первый огорчусь и скажу ему об этом. Но я верю, он никогда этого не
сделает.
-Ну не сделает, это его дело, а то, что в несправедливости живём, это другое
дело. Так что думай, казак, думай, с кем тебе быть, когда вырастешь.
-Я уже вырос, вон в подготовительный разряд скоро пойду.
- Я не про рост гутарю, а про то, когда поумнеешь, чтобы белое от чёрного
отличать.
С того дня Сашко стал меньше общаться с дядей Тимофеем, но крепко
задумался над его словами насчёт бедных и богатых.
«Почему,
действительно, мы в гимназию не ходим, что, хуже других, что ли,рассуждал он, и решил на днях пойти в эту самую гимназию и если не
самому туда ходить, хотя бы Ксюшу устроить.
Каково было удивление начальника гимназии, когда перед ним в один
прекрасный день явился казачонок в полной парадной форме с кинжалом на
поясе и попросил разъяснить ему, как он может сестру свою устроить к ним в
гимназию.
-А почему бы вам, милейший казак, самому не учиться в нашей гимназии?
-Поздно, господин начальник, мне учиться, да и некогда. Батька мой на
фронте, а на мне всё хозяйство, от цыплёнка до лошади. А вот сестре
меньшей надо бы грамоте обучиться.
- Ну-с, мил человек, вам необходимо обратиться в казачью управу, взять
документ, что они берут на себя обучение твоей сестрицы и милости просим,
двери нашей гимназии в таком случае для нее открыты.
Сашка поблагодарил учтивого начальника гимназии и прямиком направился
к Атаманскому управлению, благо они были недалеко друг от друга. На
высоком крыльце управы стоял помощник атамана Яков Стуконог.
Поздоровавшись с ним, он спросил, как бы увидеть самого атамана Реуцкого.
-Нема атамана, в Екатеринодаре он. И для чего он тебе, казак, нужен?
-Сестру хочу в гимназию устроить, но там требуют согласие правления, вот я
и пришел к нему.
- Молодец, казак, что за сестру беспокоишься. Ты случаем ни Тимоши
Коваленко сын будешь?
-Да, я Сашко Коваленко.
-Похож на батю, похож
-Слышал ли ты, что он полным Георгиевским кавалером стал? Сам государь
ему орден вручал за подвиг геройский. Гордись батькой своим. Сходи к
писарю, я и сам мало что кумекаю в этих бумагах, может он тебе что
прояснит. Саша зашёл в управу. Несмотря на жаркую погоду на улице, в
управе было прохладно. В конце коридора были слышны голоса, и он пошёл
в их направлении. Постучавшись в полуоткрытую дверь, он прошёл в
комнату, где сидел писарь и ещё два казака, которые смотрели, как его
пальцы перебирают костяшки счет. При этом их головы поворачивались то
влево, то вправо за движением руки писаря.
- Здравствуйте, мне бы с писарем поговорить надобно.
Мужчина с большой плешью не поднимая головы пробурчал под нос:
-Я вас слушаю.
-Сестру хочу в гимназию оформить, бумажку требуют от атамана, как мне
быть?
-Ты понимаешь, что ты просишь? Какая учёба, мы тут концы с концами не
можем свести, а ты вздумал общественные деньги на учёбу сестры просить.
Казаки на фронте, подмоги просят, надо лошадей и амуницию закупать, а
ты ходишь по станице нарядный и за сестру свою сердце рвёшь. Научилась
шить, готовить и достаточно ей, чтобы хорошей жинкой стала. Иди, казачок,
не морочь мне голову.
Сашка задело такое обращение.
- Ах, мой батька на фронте полный Георгиевский бант кровью заслужил, из
государевых рук орден получил, а его дети должны неграмотными ходить.
Ты сидишь здесь в прохладе, а у самого небось, дети учатся? А ну давай
бумажку, не то я по-другому с тобой буду разговаривать!
Писарь встал и что-то кричал ему в лицо, но он не слышал. Обида за отца,
сестёр, за мать, которая замаялась ждать отца, будоражили его кровь.
- Не горячись казак, пошли отсюда, услышал он голос помощника атамана.
Эти люди только с бумагами могут обращаться. Скоро приедет атаман из
города, я ему скажу о твоей просьбе. Иди домой и жди от нас весточки.
Обида.
Домой он пришёл расстроенный, но так как никто не знал, для чего он
наряжался и ходил в центр, то промолчал. Переодевшись, стал поправлять
крышу над погребом, а затем, сев под тенью амбара, задумался. "Ведь правы
большевики. Когда мы начнём жить как другие? Работаем не меньше их
вроде бы, и скотина есть, в доме молоко, творог, масло продаем, но концы с
концами свести не можем. Отец вот уже скоро три года как воюет, а войне
конца не видно и вообще, за кого он воюет, вон за того толстого писаря или
за начальника гимназии. Его нет, а нам всё хуже и хуже жить. Есть ведь
правда в их словах, есть. Только мой батя никогда с войны не сбежит, это уж
точно.
С того дня он снова начал ходить на сходы и всё больше и больше
убеждаться, что большевики правы. Осенью в станицу пришла весть, что в
Питере революция, и власть взяли в свои руки большевики. Он был рад
этому. Прошло ещё время, отец всё не возвращался, да и писем уже месяцев
шесть как не писал. В станицу по одному стали возвращаться те, кто с ним
уходил на фронт, но и они ничего вразумительного не могли сказать.
Говорили, вроде он жив, получил чин подъесаула и служит, верный присяге.
Весной 1918 года в Брюховецкой стали организовывать красный отряд. В
неполных семнадцать лет записался в отряд и Сашко. От отца по-прежнему
не было вестей. Они с матерью ездили
даже в Батуринскую, где жила
известная на всю округу гадалка, та и объявила матери, что её муж Тимофей
Коваленко сложил голову ещё осенью прошлого года. "Зарубил твоего мужа
супостат германец", - так и сказала матери гадалка. Затосковала мать после
этого. Днем держалась, не горевала, а по утрам прятала от детей свои глаза,
опухшие от слёз.
Сашко с сёстрами всячески пытались её взбодрить, мол,
откуда знать гадалке, что за тысячу вёрст от станицы происходит. Но убедить
мать в том, что батя живой, так и не удалось. А по весне после обещаний
дяди Тимофея, что за половину урожая он засеет их поле, Саша пошёл в штаб
красных и записался в отряд. В отряде не все были добровольцы, многих,
которые ранее оставили фронт, мобилизовали в Красную армию под угрозой
смерти. Но были среди них и такие убеждённые, как Сашко. Через месяц-два,
повидав зверства белых на Кубани, столкнувшись с отрядами Дроздова и
Деникина и наслушавшись речей комиссаров, все в отряде стали смотреть на
войну другими глазами. Их заставили забыть, что в сотне метров, напротив
их окопов, сидят такие же казаки, как и они. И им тоже господа офицеры
говорили, что красная чума хочет уничтожить их родину, раздавить
казачество, отнять у них землю и вообще пустить по миру. Так рождалась
враждебность друг к другу у тех, которые ещё вчера жили в одной станице,
были друзьями, родственниками а что самое страшное, были иногда даже
родными братьями. Сашко воевал храбро, несмотря на свою молодость. То,
чему его учил отец с детства, не пропало даром и он не задумывался, кто
перед ним, рвался в бой, чтобы построить новую жизнь для своих сестёр.
Так прошёл год, пока однажды в сабельной атаке под Аксаем под ним не
убило коня. Придавленный конём, он старался высвободить ногу и стрелял
из нагана в мчавшегося на него казака. Он никак не мог попасть в него, казак
казался заколдованным и тогда зная, что в нагане осталось один или два
патрона, он тщательно прицелился в летевшего на него всадника. Наган в его
руге дрогнул, в прицеле он увидел родное лицо. По донской степи с шашкой,
занесенной над головой, на него мчался отец, готовый зарубить врага.
-Батя!- крикнул он,- это я, Сашко, сын твой!
Сабля отца просвистела мимо его уха. Саша лежал и смотрел ему в спину.
Он, как когда-то на хлебном поле, орудовал шашкой, кося его товарищей.
Вон лучший друг его, Володя Соловей, разрубленный отцом почти пополам,
медленно сползал с коня.
-Батя, не надо! Не надо, батя, - кричал ему Сашко вслед. Но он ничего не
слышал. Сашко снова поднял свой наган, направив его в спину отца. Но тот,
словно почувствовав это, обернулся и поскакал к нему.
Бой ушел далеко от них. На иссушенной солнцем траве, которая не видала
много дней никакой влаги, кроме крови, лежал красный казак Сашко
Коваленко не нашедший в себе силы выстрелить в спину белого казака
Тимофея Коваленко, своего родного отца. На поле боя встретились два врага
и вместе с тем две родные души. Два человека, которые любили друг друга, а
ещё больше любили свою родину Россию. Тимофей не стал даже слазить с
коня, чтобы помочь своему сыну. Он стоял над ним и смотрел ему в глаза.
-Повзрослел ты, сынок. Тебя сразу и не узнать, усы точно, как у меня. И на
кого же ты хозяйство оставил, сестёр, мать свою? Не дожидаясь ответа на
свои вопросы, он продолжал спрашивать сына.
- И за какую это ты правду на мушке своего нагана отца родного держал?
У Сашка не было слов ответить бате. Кое-как высвободившись, он поднялся
во весь рост и встал перед отцом.
-Здорово, батя!
-Здорово, коль не шутишь! Что смелости мало в спину отцу выстрелить, али
как?
-Друга ты моего лучшего зарубил, батя, а на войне без друга тяжело.
-А в жизни как без отца, легко?
-Тяжело, батя, но другом он был мне верным.
-А ты спроси меня, скольких я друзей от Карпат до Дона похоронил,
скольких германец убил, а скольких вы, большевички.
-Что ж ты не спросишь? Не робей, попытай батьку своего. Ну да ладно, эти
вопросы ты когда нибудь совести своей задашь, а пока скажи мне, как дома
дела? Как мать с сёстрами, живы ли, здоровы?
-Все здоровы, батя, и хозяйство в надёжных руках, хоть осталось от него
корова да лошадь, остальную живность
сперва красные, а потом белые
реквизировали на нужды армии. А пошёл я воевать, батя, чтобы сёстрам
дать возможность выучиться и справедливости добиться.
-Энто какой ты такой, сынок, справедливости хочешь добиться, а? Случаем
не той справедливости, которая весь казачий род искоренить хочет.
Справедливости, которая
землю, что у дикой степи мой дед по аршину
отвоевывал и сделал её кормилицей своей семьи, хочет раздать лентяям и
дармоедам? Ты что желаешь, чтобы эти безбожники церкви наши рушили, в
которых нас крестили, венчали, и благословляли на защиту родины?
Ответов у Сашки не было. Он молча стоял, опустив перед отцом голову. К
тому времени стали вокруг них собираться казаки.
-Что, Тимофей Петрович, пленного взял? Так что ж ты на него любуешься,
руби краснопузого и баста. Давай мы с него шкуру красную
на сапоги
спустим, если тебе не сподручно.
-Разберусь я с ним без подсказок, - огрызался он на них. И повернувшись к
сыну, приказал ему:
-Шагай вперёд.
И побрёл Сашко к Дону, подталкиваемый
мордой
отцовского коня. Уже темнело, повсюду лежали убитые его товарищи, кое
кто из них ещё издавал стоны.
-Ты зарубил, батя, моего лучшего друга. Похорони его, прошу тебя, Бога
ради, сделай это.
-Ты, сынок, о себе подумай, кто тебя похоронит, а за друга твоего я
похлопочу. Да еще запомни навек, если жив останешься, про тех, кого ты сам
порубал. Скольких ты сиротами оставил и сколько матерей сынов своих не
дождутся. А ещё научись правду ото лжи отличать, думай о том, кто эту
бойню между мной и тобой затеял.
Потом молча шли к реке, один пешком впереди, припадая на ушибленную
ногу, другой сзади на коне, не спуская глаз с любимого для него человека.
-Плавать не разучился случайно?
-Нет, батя.
-Тогда твоё спасение в твоих руках. Осилишь Дон, живым останешься. А
жив останешься, значит, Богу так было угодно. А ежели не доплывешь, вины
на мне за твою смерть не будет. Сашко повернулся к отцу, хотел сказать ему
что-то, объяснить, почему так всё вышло, но властный приказ отца
остановило его.
-Плыви!
Саша уже вошел по колено в воду, как услышал уже совсем другой голос
отца.
-Погодь, сынок. Отец сошёл с коня и приблизился к нему. Стоя по колено в
донской воде, обнялись впервые за четыре года разлуки отец и сын. По
колючей бороде отца катились слезы, он гладил его лицо и приговаривал:
-Как ты вырос, сынок, как ты вырос. Каждую ночь о тебе единственном
вспоминал, не думал, что встреча наша будет такой короткой и горькой.
Плыви, Сашко, будь она проклята, эта война, плыви и береги себя. Запретить
тебе воевать, как велит сердце, я не могу, но и смерти тебе не желаю. По
сему учись воевать, чтобы живым остаться. Давай, сынок, плыви, своим
расскажешь, что притворился мертвым, а ночью бежал. Увидишь мать,
первой поклон ей от меня. Живой, скажешь, Тимофей Коваленко, живой.
Сашко, оглядываясь назад на отца, вошел в воду по пояс, потом поплыл.
Плыть было тяжело, одежда тянула его вниз на дно, но он старался грести
изо всех сил. Иногда, переворачиваясь на спину и отдыхая, он видел на
другом берегу силуэт отца, который вглядывался в тёмную гладь реки. В его
ушах звенел голос отца: " Держись, сынок, держись!"
Экзамен
Последние слова деда разбудили Сашку, он лежал на диване в зале, где ему
стелили. Со двора через окно доносился голос деда.
-Ну, держись ты у меня, сынок, держись. Давно ты от меня не получал.
Сашка понял, что приехал отец с Новороссийска. Это известие его не
обрадовало, потому что он знал характер деда и был уверен, что за
вчерашний случай в музее попадет от него и папе. Он сел на диван и стал
внимательно прислушиваться к разговору между отцом и дедом.
-Кем вы хотите видеть своего сына?
- Образованным, батя, культурным, и душевным человеком.
-О том вы мечтаете, а я спрашиваю, кем вы хотите, чтобы он стал.
-Ну разве я не верно вам ответил, отец.
-Неверно, сынок, неверно. Ты прочитал хоть одну его книжку, которых он
целую охапку с собой привёз.
-Нет.
-А я вот всю ночь глаз не сомкнул и прочитал его "Гарри Поттера" и скажу
тебе, сынок, твоя мечта при таком внимании к тому, что читает и чем живёт
твой сын, не сбудется. Будет он у тебя грамотным, но хорошего душевного
человека от него не жди.
-Получится, батя, получится.
-Ни хрена ты, сынок, не видишь дальше своей работы. Как с него может
получиться человек, любящий свою родину, свою историю, свою литературу,
если он у тебя не знает, кто такой Будённый, Чапаев, не читал "Тимура и его
команду", сказки и то иностранные читает. Иди, спроси его, откуда казаки
здесь взялись, кто их предки и как они жили, какие войны и какие победы у
них были? И ты, сынок, убедишься, что нет в тебе желания сделать из сына
человека. Настоящего русского человека.
Саша всё слышал и был согласен во всём с дедом. Сидя на диване, он дал
себе слово до конца отцовской командировки сдать деду экзамен по истории
Кубани и роду Коваленко. Он поднял глаза с пола.
Со стены
смотрел на него его прадед, Тимофей Петрович и ласково
улыбался, словно хотел спросить его: "Ну что, правнучек, сравнил дедовское
детство со своим, али как? Узнал, на чём Россия матушка стоит и кто ее
такой сильной и непобедимой сделал? Сашка смотрел на него и в его душе
поднималась тёплая волна к далекому своему прадеду. Он ощущал теплоту,
с которой он обнимал его во сне, слышал его слова "учиться", "отличать
правду ото лжи". Сашка подошёл к портрету поближе и погладил его рукой,
как будто хотел удостовериться, живой он или нет. Потом прислонился к
холодной фотографии лицом. В такой позе и застал его дед, шаги которого
он не слышал. Когда он обернулся, то увидел его вытирающего платочком
влажные глаза.
-Душевный человек был мой батя, внучек, ой, душевный.
-Вы мне расскажете ещё про него, дедушка.
-Конечно, ты только давай подкрепись завтраком, а потом я тебе расскажу,
как мы последний раз с отцом моим встретились и как расстались навсегда.
А пока иди батьку своего встречай. Я ему там всыпал по первое число, а ты
иди да успокой его.
-Я всё слышал, дедушка. Мне стыдно ему на глаза появляться, я так тебя
подвёл вчера. Он приблизился к дедушке и прижался к нему.
-Я всё узнаю о наших героях обо всех, и каждый вечер буду тебе
рассказывать о них. Только ты, дедуля, не расстраивайся, вот посмотришь,
скоро я больше всех станичных мальчишек буду знать.
-Ну, брат, это ты лишку хватил. Больше наших станичных ты не узнаешь,
потому что они от дедов и отцов многого наслышались. А тебе кто что
рассказывал. Вижу, не до рассказов отцу твоему. Так что давай будем
сочетать книжки с рассказами. Завтра сходим к Захаровне, бабушка тут
недалеко живёт, у неё муж Иван у самого Врангеля в штабе служил, в
гражданскую и за границей побывал. Он последний, кто от бати мне весточку
доставил.
-Дед, но ведь Врангель же беляком был, и ты воевал против него?
-Беляк не беляк, а прадед твой Тимофей Петрович у него служил и тоже
вместе с ним уехал на чужбину. А муж Захаровны Иван как раз в Сербии
был, и много чего знает про жизнь тамошнюю твоего прадеда.
Этот день Саше запомнился навсегда. Папа первый раз в жизни не
распростёр перед ним объятия при встрече и не поцеловал как прежде. Он
скромно поздоровался с ним за руку и спросил:
-Как успехи, казак?
Саша пожал плечами. Ответ не понравился папе.
-Это, сынок, не ответ ты должен знать, как у тебя дела идут. Если хорошо, то
говорить хорошо, если плохо, то отвечать смело, плохо.
-Плохо, папа, плохо. - Он потупил взгляд.
-Так давай исправлять положение. Да неужели мы с тобой вдвоем, два казака,
не справимся с задачами, которые перед нами поставил твой дед, а? Показав
ему жестом, чтобы он подошел поближе, тихо сказал:
-Ты знаешь, и у меня дела не лучше. Батя меня так поругал, что я пятый угол
искал во дворе. Но у меня есть план,- и папа начал рассказывать то, что они
вместе предпримут для того, чтобы в ближайшее время рассказать деду всё о
героях гражданской войны.
-Только, Саша, мы с тобой будем справедливыми людьми и расскажем и о
тех, кто из казаков воевал на стороне белых. У каждого из них была своя
правда, своя жизнь и мы должны с тобой уважать теперь и тех, и других. Вот
Тимофей Петрович, прадед твой, до последнего дня своего мечтал в станицу
вернуться к сыну, к жене, но так со своей любовью к родине и похоронен в
Сербии. Мы с тобой когда-нибудь съездим на его могилу, я уже даже деньги
на это стал откладывать. Так что, брат, у нас с тобой впереди большие
события. Но ключ к дверям в это будущее в кармане твоего деда. Мы к
могиле Тимофея Петровича должны приехать что называется, людьми
объективными, ни красными, ни белыми, а кубанскими казаками, любящими
родину и уважающими свою историю. Мы не будем с тобой брать ничью
сторону. Ты знаешь, почему я тебе никогда не рассказывал всё то, что знал
про деда и прадеда.
-Нет.
-Так вот, я не знал, как тебе объяснить, что они не были врагами, а любили
друг друга, хоть и воевали по разные стороны. Не дай Бог, чтобы однажды
такое случилось с нами. Какая это трагедия, воевать сыну против отца. Это,
сынок, детскому уму непостижимо, да и война гражданская - не героическое
прошлое, а досадная трагедия страны. Впрочем, давай мы с тобой в этом
разберёмся по порядку, не торопясь. За неделю, месяц, год это всё не
осилить, тут, брат, годы нужны, чтобы собрать всю правду белую и красную.
Только после этого нам с тобой легче будет жить. Отец привлёк его к себе и
мечтательно проговорил:
-Встретит нас в Сербии потомок кубанского казака Тимофея Петровича
Коваленко, и мы, вспоминая страшные годы наших отцов. будем любить
друг друга.
-Пап, кто нас встретит Сербии?
-Э, брат вижу, дед скромничает не всё тебе рассказывает. Так у нас там родни
не меньше, чем в станице. Живёт там
брата,
кровная родня наша, дедовы три
старшего из которых также как его, Александром Тимофеевичем
зовут, а внуков и правнуков у них не счесть, так что Коваленки, сынок, это
сила! На нас с тобой наш род не замкнётся. Только ты деду об этом молчок,
пусть сам тебе обо всём по порядку расскажет. На том и порешили.
К этому времени пришла с рынка мама и с довольным видом положила
на стол кассеты с фильмами.
-Вот, еле достала. От детей требуют, чтобы историю знали, а на самом деле,
что в киосках, что в прокате, ничего хорошего нет. Достала "Неуловимые
мстители" и "Тихий Дон", продавец обещал мне ещё Чапаева и … Папа не
дал маме договорить:
-И пока хватит. Тут мы свою программу разработали, нам нельзя только одну
сторону изучать, мы, мама, должны не торопясь, по порядку разобраться во
всем, в чём не могут разобраться миллионы людей восемьдесят лет. И
вообще, что это мы трагедию сделали из того, что мой сын не знает
Будённого, а он знает Деникина, Корнилова, Врангеля, или Колчака? Колчак
учёный с мировым именем, жизнь его заставила воевать, Деникин Россию
любил не меньше Будённого и Ворошилова, если не больше. Так что по
истории мать, мы галопом с шашкой наголо скакать не будем. Это у нас дед
кавалерист, а мы должны ко всему отнестись без предвзятостей. Так будем
завтракать или диспуты устраивать?
-Завтракать, завтракать, - засуетилась мама.
-Я такое купила на рынке, что пальчики оближите.
После этих слов и папа и Саша по очереди стали заглядывать в принесённые
ею пакеты.
-Ну, мать ты даешь! Это не для завтрака, а для торжественного случая,
только вот в честь чего?
-Эх, папа, - укоризненно покачала мама головой,
- ничего ты у нас не
помнишь. Неужели тебе ни о чем не говорит 5 июля 19 76 года, а?
- О Боже, прости меня Юленька, пожалуйста, и папа закружил маму, да так,
что она подняла визг на всю улицу.
-Что вы тут карусели устраиваете?
На крыльце стояли дедушка и бабушка, нарядные, со свёртком в руках.
-Оказывается, у нас сегодня пятнадцать лет нашей с Юлей свадьбы, а я вот
забыл.
-Это ты, сынок, забыл, ты, я смотрю, многое стал забывать, а мы с матерью
всё помним.
Они сошли с крыльца.
-Вот вам подарок от нас, купили его еще на десять лет вашей свадьбе, ведь
вы обещали тогда приехать, да не приехали, так что получайте.
Мама развернула свёрток и ахнула, в нем была белая пуховая шаль и папе
рубашка.
-Будешь холодными питерскими ночами, невестушка, на плечи её
набрасывать, как в той песне. А рубашка, сынок, если уж из моды вышла, то
не обессудь, вины нашей в том нет.
-Да нет, батя, это же импортная, а они как раз на пять лет нашу моду
опережают, так что я буду в ней современным молодым человеком.
-Ну, а для тебя, внучек, подарок будет потом, твоему подарку цены не будет.
Только от тебя требуется терпения и всего.
Вечером праздновали годовщину свадьбы к маме с папой пришли друзья.
На следующий день Саша с дедом собрались в гости к бабушке Захаровне.
-Дорога у нас неблизкая, с моим и ногами от бандурки до чапаёв далековато
стало, но идти надо. Шли они до Захаровны действительно долго, но не из-за
того, что она жила далеко, а потому что почти через двор дед останавливался
и вёл задушевные беседы. Больше встречались бабушки, на что Саша задал
вопрос:
-А где дедушки ихние, а?
-Эх, внучек, внучек, не стали они у них дедушками, не стали, погибли на
войне молодыми. А деды у нас есть, вот сейчас на Чапаева выйдем, я тебя с
такими казаками познакомлю, гром и молнии, да и только. Они вышли на ту
самую улицу, но обещанных казаков на ней так и не было видно, только
бабушки сидели на лавках и о чём-то судачили.
-Что-то, дед, запрятались ваши гром и молнии по хатам.
-Так це ж казаки, они делом, внучек, занимаются, а бабки ихние тильки
языками строчат, как швейные машины "Зингер", ты слыхал про такую
машинку, а? Слыхал? Вот теперь можешь и посмотреть. Да, кстати, у
Захаровны-то настоящая есть, Иван, муж её, известным портным в станице
был. Но более, конечно, известен джигитом, но это уже не в моде
вспоминать. Мы с ним
часто
в контрах были, он хвастался, как нас,
красных, рубали с моим батькой, а я-то, внучек, человек воспитанный, как
мог хвастаться, что против отца своего воевал и всегда молча слушал. Вот
так он всю жизнь надо мной верх брал. Но знаешь, зла я на него никогда не
держал. Наоборот, ведь он был последним и единственным в станице, кто
батьку моего видел на чужбине. Я, бывало, засиживался с ним зимними
вечерами, прильну к его плечу и кажется мне, что батькой моим от него
пахнет, як затяну песню грустную, как подхватит ее дед Иван, так мы до
самого утра поем, вспоминая каждый свое. Иван Федорович-то старше меня
был и конечно, намного младше бати моего. Жаль, не дожил он до наших
дней, узнал бы ты, каков был полный Георгиевский кавалер Тимофей
Коваленко. Подойдя к белому кирпичному дому, дед расправил плечи и
сказал:
- Сейчас тебе, внучек, будут и гром, и молнии, и взрывы гранат, и
командирский голос, всё услышишь зараз. Остановившись у калитки дед
крикнул:
-На манёвры!
Из хаты никто не выходил. Дед снова крикнул, как вдруг из глубины двора
раздался выстрел с охотничьего ружья.
-Ну что я тебе говорил, слышишь, гром гремит, сейчас и молния появится. И
после дедовых слов из-за угла дома вышел с ружьём в руках дедушка Егор,
про которого он был наслышан от местных мальчишек. Защитного цвета
галифе были заправлены вместо сапог в коричневые носки. На ногах его
были красные чувяки, невесть когда сшитые, точно такие, какие Саша носил
в недавнем сне. Дедушка Егор на минуту повернулся к ним спиной, чтобы
прислонить ружьё к стене, и Саша увидел цифру
футболке.
девять на его
белой
-Болельщик, он всю жизнь за ЦСКА болеет, правда, она ни черта не
выигрывает, но он надеется, что его команда лейтенантов когда-нибудь
станет чемпионом. Кстати, он сам играл до войны в ЦСКА, у него с тех
времен куча фотографий сохранилась. Даже с самим Бобровым он
сфотографировался. Но я тебя прошу про футбол ни слова, а то мы тут и
останемся ночевать.
-Здоровеньки буллы, Тимофеевич, какими судьбами, - распростёр он свои
объятия. Что за футболист с тобой, а?
-Он не футболист, - чтобы не затрагивать эту тему, парировал дед. Но Саша
не выдержал такого испытания, откреститься от своей любимой игры и
сказал, что он питерский футболист. Тут и понеслось.
-Да я в Ленинграде в тридцать девятом на "Динамо" такое вытворял!
Дед был прав, у Саши сложилось такое впечатление, что новый знакомый его
только и живёт футболом. Еле от него отделались, пообещав к нему зайти на
обратном пути посмотреть старые фотографии. У Захаровны они пробыли до
самого вечера. Дед и тут нашёл работу, и для себя и для Саши.
-Что же ты, Тимофеевич, мальца не пожалеешь, пусть отдохнет, сердешный,
- приговаривала она всё время, пока они с дедом поправляли ее
покосившееся крылечко.
-Ничего, Захаровна, он у нас к труду привычный, ведь кровь в нем чья течёт?
-Правильно, наша, Коваленковская, а мы сама, знаешь, до работы жадные.
-Ну, тоды работайте, коль вас это радует.
Обедали они в гостях. Такого борща, каким угощала их Захаровна, Саша
никогда не пробовал. Может, ему показалось это от того, что он устал,
помогая деду. Пообедав, они расположились под деревом в тени и слушали
рассказ Захаровны о том, как казаки после гражданской жили в Сербии.
Дедушка, который не раз слышал рассказ бабушки, дремал, иногда
отмахиваясь веточкой от наседавших на него мух. Закончив свой рассказ,
Захаровна глубоко вздохнула и устремила свой взгляд в сторону калитки.
Саше показалось, что она думает, что вот сейчас в калитку зайдёт ее Иван,
как тогда, в осенний день далёкого 1928 года. Прервал затянувшее молчание
дед.
-Про письмо ты не рассказала, Захаровна, как письмо моего отца дед Иван
сохранил и привёз в станицу.
-Это вы сами,
Тимофеевич, расскажите
своему внуку, ведь это ваше
семейное дело.
-И то верно, Захаровна, теперь можно внуку и про письмо рассказать, и,
наверное, про родню его заграничную ему тоже следует знать.
Как ты
думаешь, Захаровна?
-Хлопец он уже большой, вон я видел, как он молотком ловко работал и
подумал, что на городского он мало похож. А может, за каникулы у деда
научился этому мастерству.
- Какой я мастер, Захаровна, вот дед Иван, это был мастер!
- Да, был, что говорить о том, чего уже нету.
- Не кажи, Захаровна, вот им, мальцам, всё и надо рассказывать, а то они
скоро забудут, какого они рода племени.
- И то правда, Тимофеевич, и то правда. Но я уже многое не помню,
приходите ещё завтра, если что вспомню, то расскажу вам.
Домой они пошли другой дорогой. Дед сказал, что заморился, а если ещё и с
дедом Егором встретимся, то и вовсе с ног свалится.
- А ты меня доведёшь до дому и с пацанами сходите к нему, очень он
интересный человек.
Придя домой, он не вытерпел и спросил дедушку.
-О каком это письме вы хотели мне рассказать?
-Всё по порядку, внучек. Всё по порядку. Сперва я тебе о последней нашей
встрече с прадедом твоим расскажу, а с письмом ты сам без меня
разберешься. Сходи к деду Егору, а вечерком я всё тебе расскажу.
Последняя встреча.
Вечером дед, видя с каким нетерпением внук ждёт его рассказа о последней
встрече с отцом, не стал испытывать его терпение и начал вспоминать.
-Было это, внучек, уже в двадцатом году летом. Служил я тогда в первой
красной кавалерийской дивизии, которая входила в состав 9 Кубанской армии.
Мы были в армейском резерве и располагалась наша первая бригада,
где я
эскадроном командовал, аккурат в Брюховецкой. Так что служил я, можно
сказать, у себя дома, в родной станице. Ну, быть в резерве легче, чем на
передовой, но с отдыхом это не сравнить. Так что мы всем эскадроном вот
здесь на нашей улице и располагались. Днём учёба, занятия, а после обеда все
друзья мне по хозяйству помогали. Хозяйство, слава Богу, я сохранил, корова,
десяток овец и лошадь, куда в селе без лошади. Вот и всё наше хозяйство. Все
было хорошо, пока в один из дней, было, помню, это в обед,
не прискакал
гонец с сообщением, что в Ахтарях десант белых высадился и прёт сюда на
нас. Мы, разумеется, по коням и уже вечером выдвинулись навстречу врагу.
Не ожидая указаний штаба армии, командир дивизии приказал
нашей
бригаде выдвинуться в район Ольгинской и, перейдя оттуда в стремительное
наступление на Приморско – Ахтарскую «сбросить высадившегося противника
в море, во что бы то ни стало». Для усиления
нам
придавались
бронепоезда, 2 бронеавтомобиля и двухорудийная тяжелая
батарея. Вот так наша бригада в 500 сабель уже вечером
2
тракторная
выступила из
Брюховецкой.
Утром следующего дня, 17 августа, в Новоджерелиевской я был ранен и меня
эвакуировали в Брюховецкую. Из госпиталя, который был в Некрасовской
школе, меня на телеге забрала мать, тем более что уже на второй день нашу
дивизию белые почти разбили и она отступала,
оставив Брюховецкую
белым. И уже 19 августа в станицу вошла 1-ая Кубанская дивизия белого
генерала Бабиева. Той же ночью меня, раненного, мать и сёстры спрятали в
огороде, там у нас яма была, где мы на зимой картошку хранили. Постелили
соломы и накрыли яму жердями, сверху присыпав всё сеном. Ранен я был
шашкой
в плечо, рана сильно болела и я часто терял сознание. На
следующий день
Ксюша принесла мне еду и сказала, что батька наш в
хате. Мать ничего не сказала ему о том, что я раненый в огороде прячусь. Но
отец увидел мою одежду и подумав, что они прячут кого-то из красных,
потребовал объяснения, чья это одежда. Узнав, что это мои вещи, он тут же
пришёл ко мне и достал меня из ямы и перенёс в хату. В это время я был
опять без сознания. Очнулся ночью, хочу пить, еле прошептал свою просьбу
и обомлел, увидев перед собой отца. Я грешным делом подумал, что уже на
том свете нахожусь. Он приподнял мне голову и стал поить меня.
«Ну что, сынок, видимо судьба у тебя такая, что всё время ты мне
попадаешься. Везёт тебе, Сашко везет. Но вот что тебя дальше ждёт, я не
знаю. Но думаю, сынок, ничего хорошего.» Я не мог ему ничего сказать в
ответ. Не мог по двум причинам, был очень слаб и по большому счёту,
нечего было ему и ответить. Пробыл он дома около трёх дней, а потом уже,
когда наши опомнились и начали наступать, он ушёл со своими из станицы.
Но до этого мы с ним всю ночь говорили. Он привел врача из их госпиталя и
тот обработал мою рану. После чего мне стало значительно легче. Говорили
мы с отцом обо всем, о соседях, о лошадях и коровах, где лучше сеять
озимые. Но ни разу не затронули, ради чего каждый из нас воюет. И для меня
и для него, по большому счёту, к концу гражданской это было непонятно.
Ничем красные и белые в это время друг от друга не отличались, и они и мы
расстреливали и вешали своих врагов, а в итоге погибали русские. Да,
смутное было время, ни он, ни я уже не могли отступиться и продолжали
воевать. Вместе с тем мы ещё сильнее начали любить друг друга. Этих дней,
когда батя вернулся домой, мы ждали долгих шесть лет. Я забыл, что тоже
солдат и чувствовал себя вновь его маленьким послушным сыном. Тянулся
к нему, хотел, чтобы он меня похвалил и, что греха таить, обнял как сына.
Мама с сёстрами тоже не могли нарадоваться, ведь столько лет семья не
собиралась вместе. В тот день, когда отец уходил с отступающими белыми
частями из станицы, лил сильный дождь. Я пересилил боль и встал, чтобы
проводить его навсегда. Он вышел из хаты, постоял на крыльце и вновь
вошёл. Мы стояли друг против друга. Он снял с себя шашку, кинжал и отдал
их мне.
-Возьми, у меня в обозе есть оружие. Не знаю, сынок, выживу я в этой войне
или нет, но не хочу, чтобы моё оружие, которое перешло ко мне от отца,
досталось тому, кто меня зарубит в бою. Сохрани его, передашь своему
сыну, пусть знает, что в роду Коваленко всегда были храбрые казаки. Когданибудь станет всё равно, за кого мы с тобой воевали, важным будет то, что
мы не изменяли ни себе, ни своим товарищам. Он наконец-то обнял меня и
поцеловал трижды.
-Прощай, сынок, теперь мы уже точно никогда не свидимся.
После этого он вышел из хаты и я больше уже никогда его не видел. Только
когда
приехал Иван, муж Захаровны, он привёз мне вот это письмо.
Тимофеевич подошел к комоду, открыл маленьким ключиком верхний ящик,
достал шкатулку, а оттуда сложенный жёлтый лист бумаги.
-Я пойду уже отдыхать, а ты, внучек, почитай, что тут написано.
Саша долго не мог развернуть письмо. Но все-таки пересилил себя и стал
читать.
-Здравствуй, Сашко! С тех пор, как мы расстались с тобой в августе 1920
года, прошло почти восемь лет. Я часто вспоминаю этот день и мне кажется,
что не всё тебе сказал тогда.
Знаю, что ты не получишь моё письмо и
поэтому сейчас, закончив писать, запечатаю его в конверт и положу в ящик
шкафа. Здесь таких писем за восемь лет собралось немало. Но верю, что ты
их когда-нибудь прочтешь, а если не ты, то твои дети или внуки. Помнишь,
мы с тобой тогда во время последней встречи договорились, что никогда не
будем обвинять друг друга в том, что воевали по разные стороны фронта. Но
теперь,
смотря на единственную твою фотографию, я вновь и вновь
проклинаю это время. Иногда во сне я оказываюсь на нашем поле возле
Гарбуз Балки. Кошу хлеб с тобой и обедаю под тенью одинокого дерева,
которое стояло на краю поля. Какой вкусный хлеб пекла твоя мама, я больше
никогда ни где не ел такого хлеба. Скоро придёт время и мы с ней
встретимся и тогда, в раю, мы с ней вдоволь наговоримся. Она расскажет мне
всё о вас, как вы росли без меня, как и за кого ты выдал своих сестёр и кто
сегодня наши новые родственники. Мне, конечно, будет нелегко слышать то,
как вам без меня было трудно. Как, несмотря на то, что ты проливал кровь за
Советскую власть, тебя твои же товарищи корили за отца, который так и не
смог изменить присяге, данной один раз. Конечно, кто- то может сказать,
подумаешь великое дело, потерять семью или родину, ради какой-то присяги.
Возможно, для кого-то это незначительное дело. Но я считал и считаю, что
нарушив клятву, я бы потерял самого себя. Разве может казак считаться
мужчиной, если не остаётся верным своему слову? Разве он заслуживает
уважения,
если
не
может
сдержать
его?
Ничем
не
объяснить
клятвопреступление- ни любовью к сыну, ни будущим родины. Я и тебя ни
разу не уговаривал перейти на нашу сторону, потому что ты дал клятву
своим товарищам сражаться за ту родину, которую любишь и которой
гордишься. Как прекрасно, что и я любил её же. Теперь я здесь, далеко от
неё. Да, Сербия не наша Кубань, хотя и здесь немало красот. Но, живя здесь,
я чувствую себя обездоленным без моей родины, без моей любимой станицы
Брюховецкой. Часто во сне я плыву по Бейсугу на лодке и смотрю на берег,
где стоишь ты с мамой. Ты помнишь, как вы всегда меня ждали, когда я
ходил на лиманы рыбачить. Наверное, помнишь. Как
же я скучаю по
станице, по запаху камышового дыма и свежескошенной травы. Как хочу
увидеть, наши цветущие сады и надышаться запахам акации. А как мне
хочется спеть с друзьями на празднике Святой Троицы! Ты ведь помнишь,
как, придя из церкви, мы садились во дворе под нашей грушей и праздновали
этот праздник. Да, здесь всё по- другому, не то, что бывало дома. Хотя также
ходим в церковь, празднуем праздники и даже поем, но песни наши больше
печальные, чем весёлые и удалые. А как мы пели на родине! В нашем голосе
была нежность, которая выдавливала из души слезу, заставляла казака летать
птицей, сражаться коршуном и любить, как голубь. Да сынок! Здесь не
устраивают такие скачки по праздникам, как устраивали у нас, их в станице,
здесь нет того раздолья, что было у нас дома, нет того солнца, той луны и
тех звезд, которые были в небе над Брюховецкой. Мне худо здесь, сынок. А
ещё хуже становится, когда подумаю, что мне умирать на чужбине, и лежать
в чужой земле. Да, она меня приютила, обогрела и дала возможность жить.
Но не смогла снять с моей души тот большой камень, который заставляет
томиться и страдать, не спать ночами, видеть в полудрёме тебя, стоящим над
Бейсугом. Будь они прокляты, эти войны,
возможности жить с сыном,
которые лишили меня
там, где жили мои отец и дед. Я проклинаю
тех, кто лишил тебя отца, для которого самым любимым и самым лучшим
сыном навсегда останешься ты.
Тебе суждено вырастить новое родовое
дерево Коваленко на родной земле. Не обессудь меня, мой сын, за поздние
извинения и признание в своей любви к вам. За окном ночь у вас, наверное,
тоже. Я вижу тебя сквозь прошедшие годы. Вижу сильным, мужественным,
честным и настоящим казаком. Ты сохранил дедовскую шашку, что я
передал тебе при последней встрече? Я верю, что сохранил. Сделай так,
чтобы она перешла к твоему сыну, от сына к внуку, сделай все, чтобы
казачий род Коваленко не исчез с Кубанской земли. Я и в прошлых письмах
тебя просил, прошу и сейчас. Когда- нибудь на Кубань вернутся святыни
кубанского войска, которые мы бережно храним. Эти святыни легче
сохранить здесь. Но трудно на чужбине сохранить дух нашего непобедимого
кубанского казачьего войска. Сделай, сынок, всё для того, чтобы когда нибудь овеянные победами знамёна войска вернулись на родину и под ними
встали настоящие казаки со славной боевой родословной. Я хочу, чтобы
древко знамени полка, в котором воевал я, держал мой внук или правнук.
Если такому суждено сбыться, то, наверное, им не составит большого труда
перевести на Кубань и мои косточки и похоронить их в родной земле.
Одному Господу известно,
как я любил, люблю и умру с любовью к
единственному на свету маленькому уголку большой России, станице
Брюховецкой. До свидания, сынок, дай Бог нам свидеться ещё раз. Но если
не свидимся мы, то пусть Господь не препятствует свершиться тому, чтобы
память о нас когда-нибудь вернулась с боевыми святынями на нашу родину
Кубань.
Саша стоял, как вкопанный, на жёлтый листочек письма упала с его ресниц
маленькая слезинка. Он снова и снова перечитывал письмо, и его грудь
наполнялась гордостью за деда и за прадеда. Он был счастлив, что относится
к такому роду, где знали цену клятве, были мужественны и любили родину.
Смеркалось. С улицы еще раздавались звонкие детские голоса, и ему вдруг
захотелось выйти к ним, встать посредине улицы и закричать во весь голос,
на всю станицу – "Я казак!"