МЕЖДУНАРОДНАЯ АКАДЕМИЯ ИНФОРМАТИЗАЦИИ КРАСНОДАРСКОЕ РЕГИОНАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ АРМАВИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ КАФЕДРА ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ ____________________________________________________ С.В. НАЗАРОВ ИСТОРИОГРАФИЯ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ (В СВЯЗИ С РАЗВИТИЕМ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ) Учебное пособие АРМАВИР - 2002 2 Печатается по решению кафедры всеобщей истории Армавирского государственного педагогического института Назаров С.В. Историография всеобщей истории (в связи с развитием исторической мысли). Учебное пособие. – Армавир, 2002. – 176 с. В учебном пособии предпринята попытка написания общего систематического очерка развития историографии всеобщей истории, начиная от формирования исторической мысли в традиционных обществах до конца ХХ в., в связи с этим прослеживаются основные этапы развития, характеризуются их особенности на фоне общих закономерностей исторической мысли. Пособие предназначено студентам исторических факультетов педагогических вузов изучающих историографию всеобщей истории, а также аспирантам и молодым преподавателям, делающим первые шаги в научной и преподавательской деятельности. Ответственный редактор: зав. кафедрой всеобщей истории Армавирского государственного педагогического института, доктор исторических наук, профессор, Заслуженный деятель науки Кубани, член-корреспондент Международной Академии информатизации ДУДАРЕВ С.Л. 3 В В Е Д Е Н И Е Слово "историография" происходит от греческого - "история" - разведывание, исследование прошлого и "графо" - пишу. Понятие "историография" не однозначно. Таким термином часто называют литературу по какому-либо вопросу, проблеме, периоду. К подобному словоупотреблению примыкает использование термина "историография" как синонима исторических произведений, исторической литературы вообще. Исходя из понимания "историография", в смысле исторических произведений, в прошлом веке авторов таких произведений именовали историографами. Термин "историография" имеет ещё и значение истории исторических знаний, исторической науки в целом или в отдельной стране. Как особая историческая дисциплина историография имеет свой предмет исследования, свои источники, собственные методы исследования. Объектом изучения в историографии выступает не процесс исторического развития как таковой, а историческая мысль, его познающая, то есть историческая наука. Развитие историографии органически связано с конкретным познанием исторического процесса. Вместе с тем эти процессы не тождественны. Историография призвана объяснить, почему в тот или иной период истории, скажем в XVIII веке или на рубеже XIX - ХХ вв., получают популярность одни аспекты исторического процесса, а в другое время они отходят на второй план. Историография как одна из исторических дисциплин находится в тесной связи с источниковедением, ибо расширение круга источников в каждую эпоху, успехи в их критическом использовании, сам подход к разным категориям источников не только определяют разработку тех или иных конкретных проблем, но и отражают общий уровень исторической мысли. Историография как специфическая историческая дисциплина имеет свои источники, которые не совпадают по своему характеру с источниками конкретных исторических исследований. Первостепенное значение при историографических исследованиях имеют, прежде всего, конкретноисторические работы по истории и культуре. Например, труды Августина, Вольтера, Гегеля, Макса Вебера, Тойнби или других мыслителей, создавших глобальные концепции исторического развития. Особую группу источников составляют архивные материалы и мемуарная литература о тех или иных крупных историках, например, об Эдуарде Гиббоне, или о научных школах Теодора Моммзена, школе "Анналов" и др., помогающих понять многие особенности творчества учёных. Разнотипность источников, необходимость их комплексного использования определяет сложность историографических исследований. Развитие историографии определяется рядом факторов, и прежде всего общим состоянием общественной мысли, господствующей историкофилософской системой. Например, рационализм просветителей XVIII в., позитивизм середины и второй половины XIX или неокантианство конца XIX начала ХХ в. по-разному определяли направление научного поиска. Вместе с тем следует учитывать, что на развитие историографии, как и любой другой общественной науки, оказывают влияние традиционные, часто отжившие концепции, приспособленные к новым условиям. Например, в отечественной историографии в настоящее время по-прежнему волнующим остаётся вопрос 4 общеметодологического подхода к изучению всеобщей истории связанный с критикой и отказом большинства исследователей от формационного подхода, слабым местом которого является экономически детерминированная история. Поэтому наблюдается попытка обратиться к цивилизационному подходу исследования истории, то есть исследованию человеческого общества во всём многообразии проявлений его жизни и существования, перенос внимания на субъективную сторону общественного развития, на человеческую деятельность. Однако целый ряд исследователей считает, что необходимо совмещать формационный и цивилизационный подходы. В западной историографии по вопросу перспектив изучения всемирной истории и исторического знания вообще, конец ХХ в. также отмечен кризисом методологической основы историографии, что привело к появлению теории гносеологического тупика (Ф.Фукуяма). 5 Г л а в а 1. РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ В ТРАДИЦИОННЫХ ОБЩЕСТВАХ 1. Ближний Восток Хотя Цицерон назвал Геродота "отцом истории", имея, очевидно, в виду, что последний является древнейшим известным ему создателем художественного повествования о прошедших событиях, однако исторические произведения в широком смысле слова впервые появились не в Греции, а на Востоке. Представления о прошлом, память об отдалённых предках и важнейших событиях прежних времён свойственна человечеству уже на стадии родового патриархального общества. Передаваемые из поколения в поколения родословные предков (генеалогии) являются примитивной формой хронологии основы всякого исторического знания. С возникновением государственных образований, с развитием письменности начинается новый этап развития исторической мысли, хотя составители первых исторических записей не отбрасывали народные предания. Древнейшим своеобразным памятником историографии является запись на Палермском камне, которая датируется временем V династии Древнего Египта (вторая половина III тыс. до н.э.). Летопись даёт краткое перечисление царствующих фараонов, начиная с додинастического периода до V династии, упоминает наиболее крупные походы, катастрофические разливы Нила. Другим памятником исторического характера являются "Анналы Тутмоса III" (XVIII династия), записанные на стенах храма Амона-Ра в Карнаке (г.Фивы), в которых придворный писец перечислил не только важнейшие события царствования Тутмоса III, но и развил определённую концепцию его царствования: он рассматривает Египет как страну, находившуюся под особым покровительством богов, как центр тогдашнего мира. Хроники царств Междуречья шумеро-аккадского периода, датируемые концом IV - началом III тыс. до н.э. ("Стела коршунов", "Обелиск Маништушу" и т.д.), представляют собой некоторый шаг вперёд по сравнению с египетскими, в них уже прослеживается некая историческая концепция развития. Смена династий, падение одних и возвышение других царей рассматривается как результат вмешательства бога Мардука, карающего царей, которые пренебрегают его культом, то есть деятельность богов-демиургов и их почитание выступает в качестве главного определяющего фактора в истории. Таков, в частности, подход к прошлому в древневавилонской хронике (так называемой хронике Вейднера). Такие теократические черты присущи историографии и в позднейшее время - в период ассирийское владычества. Исторические повествования продолжают сохранять форму письменных отчётов правителя богу имеющих целью обеспечить ему милость этого бога (например, письмо Саргона II богу Ашшуру о походе на Урарту в 714 г. до н.э.). Важный этап в развитии историографии Древнего Востока приходится на эллинистическую эпоху. Одним из лучших образцов исторической мысли этого времени по истории Древнего Египта является сочинение жреца Манефона (Мер-не-Тхути), написанное в IV - III вв. до н.э., которого в западноевропейской историографии считают первым историком Египта. Манефон был знаком с принципами греческой историографии и написал свой труд на древнегреческом языке предназначая его для царя Птолемея Филадельфа. Ра- 6 бота содержит не сухой перечень событий, а даёт связное изложение внутренней и внешней политики отдельных фараонов с древнейших времён. Заслугой Манефона было объединение по признаку родства или особенностям внутренней политики нескольких сотен фараонов в 30 династий, которые им в свою очередь были разделены на три декады. Эта классификация послужила основой для современной периодизации истории Древнего Египта. Современником Манефона, по всей видимости, был Берос1, являвшейся жрецом храма Мардука в Вавилоне, он создал "Вавилонскую хронику" используя также греческие принципы изложения истории, но соединив их с местными традициями. В этом труде изложены вавилонские мифы и история Вавилона от легендарного потопа до смерти Александра Македонского. Своеобразным сборником исторической литературы является Библия (точнее, Ветхий завет). В основе исторических книг Библии лежат жреческие или, со времён Соломона, царские анналы, переработанные неизвестными авторами в разное время, от Х до II в. до н.э. Однако при освещении ранних периодов, ощущается большое влияние эпических народных произведений. Но уже в "Третьей книге Царств" (восходящей к X-IX вв. до н.э.), содержится достаточно реалистический подход к событиям прошлого. Здесь нет механического вмешательства бога во все события, нет чудес, а историческое повествование включает в себя портреты действующих лиц, кроме того, изложение местами развивается в виде цепи причин и следствий. Однако при определении историографической ценности Библии в целом необходимо исходить, не из исторических достоинств некоторых её книг, а из общей теократической, богословской установки, которая оказала влияние на развитие целого направления в историографии - клерикального, достигшего особенно своего расцвета в период средних веков. Плодотворной являлось творчество историка Иосифа Флавия (37-95 гг.), почти все произведения которого ("Иудейская война"- 7 кн., "Иудейские древности" - 20 кн., речь "Против Апиона"), написанные на греческом языке, сохранились полностью. "Иудейские древности" были созданы с целью ознакомить языческий мир с историей и культурой еврейского народа. Автор являясь, на момент создания произведения, ярым сторонником Рима сумел избежать в произведении преклонение перед Империей и сохранить основной мотив еврейской исторической литературы - убеждённость в богоизбранности иудеев. Особый интерес вызывает его рассказ об Иисусе, по поводу которого многие исследователи высказывали сомнение, считая его позднейшей интерполяцией, пока во второй половине ХХ века не была обнаружена другая версия повествования, которую процитировал по-арабски христианский епископ Х века Агапий. Определяя задачи историка, Флавий писал, что "его основной задачей является спасти от забвения то, что ещё никем не написано, и сделать достоянием потомков события собственных времён".2 Поэтому в другом своём сочинении "Иудейская война" он повествует о событиях активным участником которых был сам, являясь первоначально военачальником Галилеи в период антиримского восстания населения в Палестине, а в последующем, после перехода на сторону римлян, исполняя роль адъютанта и переводчика при Тите 1 Сочинения Манефона и Бероса дошли в отрывках в основном в сочинениях Иосифа Флавия (I в.) и Евсевия (IV в.). 2 Цит. по: Черняк Е.Б., Тормасов Б.А. История и историки. - М., 1997. Т. 1. С.283-285. 7 (сын Веспасиана). Произведения Флавия имели огромное значение для средневековой историографии, ибо использовались в качестве первоисточников. По мере утверждения христианства интерес к древней истории восточных государств снижается. Только в эпоху Возрождения, когда в Европе стали изучать культуру Древней Греции и Рима, столь тесно связанных с Древним Востоком, начинается новый этап в изучении древневосточной истории, хотя научные школы по её изучению оформились только в XIX веке. 2. Восточная и Южная Азия Первые памятники исторической мысли Китая относятся к V в. до н.э., в качестве примера можно назвать летопись "Чуньцю"3, составленную в царстве Лу и освещающей события VI-V вв. до н.э. Летопись определила первоначальное развитие древнекитайской исторической мысли, позднее возникает различная комментаторская литература, которая фактически, как показывает анализ одного из такого комментария - "Цзочжуань" - представляла собой фактически самостоятельные хроники событий, имевших место в тех же хронологических рамках. Общим для них было повествовательная фиксация исторических событий, без каких-либо комментариев. С летописями тесно связан другой жанр древнекитайских исторических сочинений, представленный прежде всего книгой "Шаншу" ("Шуцзин"). Эта запись речей правителей и их приближённых. В I в. до н.э в Древнем Китае появляется историческое сочинение, оказавшее решающее воздействие на дальнейшее развитие историографии не только Китая, но и ряда других стран Дальнего Востока. Таким произведением являются "Исторические записки" Сыма Цяня (145-90 гг. до н.э.), в которых автор использовал новый принцип изложения исторических событий жизнеописания. "Исторические записки" состоят из пяти разделов, три из них построены по этому принципу: "Основные записи" - повествуют о важнейших деяниях правителей различных династий; "История наследственных домов" - биографии крупнейших представителей наследственной аристократии; "Жизнеописания" - биографии исторических личностей. В целом этот исторический труд охватывает период от мифической древности вплоть до конца II в. до н.э., и являлся первым произведением, давшим всеохватывающий обзор древнекитайской истории. Поэтому Сыма Цяня по праву в Европе называют "китайским Геродотом", то есть "отцом китайской истории". Историографический метод Сыма Цяня был использован Бань Гу (3292), автором "Ханьской истории", освещающей историю одной династии Хань, тем самым он заложил основы новому направлению в историографии "династийной истории", которая вплоть до ХХ века являлась одним из основных направлений национальной китайской историографии. В последующее время, китайская историческая мысль при освещении древней истории, как правило, использовала сочинения выше указанных авторов или данные летописей, при этом каких-либо новых подходов к рассмотрению не наблюдалось вплоть до начала ХХ века, когда в историографии Китая получает распространение гиперкритический подход к историческим произведениям древности. Сторонники этого подхода считали недостоверными сведения древних авторов о ранней истории Китая, полагая, что действительное изложение событий начинается только с эпохи Чжоу, но развер3 Традиционно авторство приписывают древнекитайскому философу Конфуцию. 8 нувшиеся археологические раскопки на территории Китая, показали несостоятельность этих выводов и подорвали позиции гиперкритической школы. Таким образом, деятельность Сыма Цяня и Бань Гу заложила основы традиционной китайской исторической науки, для которой характерны две особенности: во-первых, представление об извечном и абсолютном превосходстве китайской культуры над культурой соседних народов; во-вторых, отождествление мифа с историческим фактом, следствием чего было неправомерное удревнение истоков государственности. В отличие от Китая древняя индийская цивилизация, по всей видимости, не создала жанр исторической литературы, хотя памятники классической литературы ("Пураны") сохранили воспоминания о наиболее примечательных событиях прошлого, но отделить их от мифических, фантастических рассказов представляется делом сложным. Такая традиция изложения истории была продолжена и в средневековой литературе, несмотря на то, что появляются различные хроники (например, Кашмирская – XIII в.), но они также были пропитаны религиозными поучениями фантастическими рассказами и поэтому также нуждались в строгом критическом изучении, которое начнётся только с проникновением в этот регион европейцев. 3. Античная цивилизация Зарождение исторической мысли и литературы у греков приходится на VII-VI вв. до н.э., когда система традиционных мифологических воззрений, генеалогических преданий подверглась критической переоценке. Родиной греческой историографии стали ионийские полисы Малой Азии, откуда вышли первые историки: Гекатей из Милета, Геллланик из Митилены, Харон из Лампсака и др. Именно ионийский диалект стал языком ранней греческой прозы, он получил распространение и в полисах материковой Греции. Термин «история» также ионийского происхождения и означал первоначально - «исследование». Первые же прозаические произведения на историческую тему назывались по-гречески «логос» («слово», «рассказ»), а их авторы именовались «логографами»4 (то есть «пишущих логос»). Античные авторы чётко противопоставляли логос поэтическому произведению и мифу. Подразумевалось, таким образом, что содержанием логоса является нечто реально происходившее или существовавшее. За недостатком данных они обращались к мифам, стремясь рационалистически истолковать содержащиеся там сведения. Так, например, Гекатей из Милета (540-478 гг. до н.э.), пытался дать рационалистическое истолкование преданиям о происхождении и деянии легендарных греческих героев. Он подверг сомнению некоторые из известных в Греции мифов, в частности Гекатей писал, что Геракл не спускался в подземное царство Аида, чтобы привести оттуда пса Кербера, - герой победил жестокого змея по прозвищу Кербер, и именно его, а не адского пса о трёх головах доставил своему господину – царю Эврисфею. Следует отметить также разработку логографами, в частности Геллаником из Митилены (495-411 гг. до н.э.), метода хронологической фиксации событий с помощью генеалогии и синхронизмов (приблизительной датировки факта путём указания его отношения во времени к другому, более известному факту). 4 С XIX в. термин «логограф» стали применять для обозначения ранних греческих историков, предшественников Геродота и Фукидида. 9 Логографы первыми ввели в историческую литературу географические и этнографические экскурсы, к чему их побуждал вызванный развитием торговых связей интерес к чужим землям и быту других народов. Соединение исторического рассказа с географо-этнографическими описаниями стало с этого момента характерной чертой греко-римской исторической литературы. Дальнейшее развитие принципы исторического исследования получают в работах Геродота из Галикарнаса и Фукидида. Основная работа Геродота из Галикарнаса (ок. 484-425 гг. до н.э.) посвящена истории греко-персидских войн. Композиционно произведение делится на две части. Первая излагает историю Лидии в связи с походами Кира, рассказывает о Египте, повествует об истории Персии в связи с воцарением Дария. В целом в ней преобладают этнографические и географические экскурсы. Вторая часть, которую следует считать главной, посвящена уже событиям греко-персидских войн, она обрывается описанием сражения при Сесте (479 г. до н.э.). В отличие от своих предшественников, Геродот применяет историческую критику более систематически: "Я обязан, пишет он, - передавать то, что говорят, но верить всему не обязан, и это моё заявление относится ко всему моему изложению". Кроме того, Геродот объезжает места и города, о которых пишет, пользуется записями логографов, выспрашивает участников событий, поэтому изложение исторического материала у него строго фактическое, хотя рационализм и скептицизм сочетаются у него с легковерием и различными суевериями. Большое место при попытке установления причинных связей событий в "Истории" занимают идеи судьбы, рока, случая (воплощаемых в образах богинь Немезиды, Тихи, Мойры и др.). По мнению С.Я.Лурье, "основной закон истории", по Геродоту, заключается в том, что непререкаемый рок наказывает каждого, кто захватил больше счастья, чем ему отведено.5 Повествование о греко-персидских войнах сложилось у Геродота под несомненным влиянием афинских политических и философских традиций, поклонником которых он являлся. Афины представлены у него главным борцом за общегреческое дело: "...не погрешая против истины, афинян можно назвать спасителями Эллады"6, в то время как отношение к греческим полисам, выступавшим на стороне персов, особенно к Фивам и Коринфу, выглядит достаточно отрицательным. Но самым большим достижением Геродота, по мнению О.Л.Вайнштейна, является создание - в отличие от сухого рассказа логографов - художественного исторического повествования, ставшего классическим образцом для многих позднейших историков и предопределившего одно из требований античной риторической историографии - занимательность. Поэтому уже Цицерон назвал Геродота "отцом истории" и это название утвердилось за ним, несомненно, заслуженно. Совершенно иное отношение к действительности, к предмету истории мы находим у афинянина Фукидида сына Олора (ок. 460-400 гг. до н.э.). Он получил хорошее образование и был знаком с современными философскими и естественнонаучными представлениями, представленными Анаксагором, Антифонтом, Гиппократом и др. Фукидид занимал ответственные должности в Афинах во время Пелопонесской войны. В 424 г. до н.э. он был избран стратегом и командовал афинским флотом у берегов Фракии, однако за неудачное ведение военных действий был осуждён за измену и приговорён к 5 6 Лурье С.Я. Геродот. - Л., 1947. С.41. Геродот. История Греко персидских войн. - Л., 1972. С.139. 10 пожизненному изгнанию в 423 г. до н.э. Иными словами Фукидид хорошо знал механизм политических событий своего времени. В годы изгнания Фукидид начал работу над своим трудом по истории Пелопоннесской войны. Названия сочинение, по-видимому, не имело. Вместо него автор в первом абзаце даёт тему: "Фукидид афинянин описал войну пелопоннессцев с афинянами, как они воевали между собой."7 Произведение состоит из 8 книг, из которых первая является как бы введением, она начинается с истории отдалённых времён и подводит читателя к событиям самой войны. Деление это, произведённое уже после Фукидида, сообразуется с ходом изложения и сохраняет значение до наших дней. Используемые факты он подвергает самой придирчивой критике и указывает, что писал "историю Пелопоннесской войны" как очевидец, либо, если и по чужим данным, то лишь "после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого."8 Останавливаясь на древнейшем периоде истории Греции, Фукидид впервые использует метод "обратных заключений", то есть заключений "от известного к неизвестному", а также некоторые приёмы сравнительно-исторического исследования. При изложении же недавних или современных ему событий он постоянно прибегает к сопоставлению показаний различных источников. В своём сочинении Фукидид стремится не только описать известные ему события, но и установить причины того или иного исторического явления. В каждом его суждении видна принадлежность к новому поколению, мыслящему критически и рационалистически. Историю направляют не боги, а люди, действующие в соответствии со своими стремлениями, желаниями, страстями, что определяет причинную связь событий, и исходя из мысли, что одинаковые причины ведут к одинаковым следствиям, Фукидид смотрит на историю как на "нетленное сокровище" исторического опыта, из которого можно извлечь уроки для будущего.9 Такой практический подход к истории, как наставнице в политике, морали, гражданских доблестях носит название прагматизма. Фукидида можно назвать зачинателем этого направления в историографии, суть которого отлично выражено крылатой фразой - "Historia est magistra vitae" (история наставница жизни). Правда, выражение "прагматическая история" появилось позже, лишь спустя 250 лет, у Полибия. Преемники Фукидида - Ксенофонт, Феопомп и др. - всецело были захвачены преклонением перед риторикой, магией слова, поэтому усвоили у него не столько глубокие для того времени мысли о задачах и методах истории, сколько литературную форму: включение в текст исторического повествования речей политических деятелей, составленных самим историком. Наиболее плодовитой является деятельность Ксенофонта из Афин (430355 г. до н.э.). Подобно своему предшественнику Фукидиду, Ксенофонт сам участвовал в тех событиях, о которых писал. По своим политическим взглядам он ярый противник демократического строя. Предполагается, что после олигархического переворота 404 г. до н.э и установлении тирании тридцати Ксенофонт был на стороне тиранов. После восстановления демократии он принимает участие в войне претендента на персидский престол Кира Младшего (против его брата, персидского царя Артаксеркса II) в отряде греческих наёмников. После смерти Кира, им пришлось совершить опасный переход, во Сочинение осталось незаконченным и доводит события до 411 г. до н.э. Фукидид. История. - М., 1999. С. 22. 9 Вайнштейн О.Л. Западноевропейская средневековая историография. - М., 1964. С.16. 7 8 11 время которого Ксенофонт командовал всем отрядом. В 399 г. до н.э. спартанские эмиссары наняли на службу уцелевших наёмников во главе с Ксенофонтом, а в 394 г. до н.э. он принимает участие в битве при Коронее, сражаясь на стороне спартанцев против фиванцев и их союзников афинян, своих сограждан, за что был заочно осуждён афинским народным собранием на пожизненное изгнание. Из всех произведений Ксенофонта наибольшее значение имеет "Греческая история" ("Hellenika"), которая составлена как продолжение труда Фукидида. Изложение событий начинается с 411 г. до н.э., где прервал рассказ Фукидид, и доводятся до битвы при Мантине (362 г. до н.э.). Однако в отличие от Фукидида Ксенофонт рассматривает историю как результат произвольных действий царей или полководцев. Следует отметить некоторую тенденциозность сочинения, ибо оно проникнуто симпатией к спартанским порядкам (лаконофильством). Кроме того, Ксенофонт ряд моментов Пелопоннесской войны, сознательно опускает, умалчивает или же допускает неточности в освещении, например, он не говорит об основании Второго афинского морского союза. Несмотря на это, ценность исторического труда Ксенофонта в том, что он писал о своём времени, сам был участником многих событий и знал факты из первых рук, то есть данное сочинение Ксенофонта является в известном отношении мемуарами. Мемуарный характер носит и другое произведение Ксенофонта - "Анабасис" ("Восхождение" или «Отступление десяти тысяч греков»), в котором описана борьба отряда греческих наёмников на стороне Кира Младшего, а затем тяжёлый переход из Месопотамии к побережью Чёрного моря. Описание перехода снабжено, в традициях греческой историографии, рядом интересных географических и этнографических наблюдений. К другому жанру относится "Киропедия", повествующая о воспитании Кира Младшего. Это своеобразный историко-утопический роман, в котором отражены монархические устремления Ксенофонта, являющегося в этом отношении предшественником будущих эллинистических публицистов. В целом оценивая историографическую деятельность Ксенофонта можно считать его одним из родоначальников исторического портрета (Кира Младшего, Агесилая) и зачинателем мемуарной литературы. Важным достижением античной историографии является разработка теории развития и тесно с ней связанных понятий закономерности. Наиболее глубокое обоснование идеи движения в природе и обществе было дано Аристотелем (384-322 г. до н.э.). На основе его определения шести видов движений (возникновение и уничтожение; рост и уменьшение; качественное изменение и смена в пространстве) и четырёх типов изменений (изменение сущности, количества, качества и места) была создана интересная концепция общественного развития: от первобытного состояния через создание семьи, потом селения, а затем государственных институтов. Наиболее полно исторические взгляды Аристотеля отразились, прежде всего, в двух его произведениях в "Политике" и "Афинской политии". Последний труд был открыт только в начале 1890-х гг. Он являлся одной из 158 историй греческих и негреческих государств, написанных Аристотелем в порядке подготовки обобщающей "Политики". "Афинская полития" состоит из двух частей: в первой Аристотель широко применяя фукидидов метод "обратных заключений", даёт систематическое изложение политической истории Афин, начиная с VII в. до н.э.; во второй - описание афинского государственного строя во времена Аристотеля. Ценность сведений Аристотеля зависит от 12 тех источников, какими он пользовался; в одних случаях используются труды Геродота и Фукидида, в других - так называемые аттиды (хроники - посвящённые афинской истории); вместе с тем Аристотель обращался и к первоисточникам: он цитирует стихотворения Солона, некоторые законодательные акты. Пользуясь разнообразными источниками, Аристотель сочетал и приводил разноречивые характеристики, которые давались одним и тем же фактам. При этом он руководствовался собственным здравым смыслом, отвергая некоторые из характеристик, например, философ отвергал обвинения против Солона в участии в бесчестных поступках его друзей. Возможно ли, замечал Аристотель, чтобы человек столь умеренный и преданный общественному благу запятнал себя в столь мелком и недостойном деле? Подобная критика источника, получит в последствии, в новое время, широкое распространение. Анализ произведений Аристотеля показывает, что политическую историю Афин он не сводил к простому столкновению честолюбий и интриг отдельных исторических личностей, а понимает её как поступательное развитие, при котором незначительные вначале перемены ведут в последствии к более существенным изменениям, от одного государственного устройства к другому, хотя соперничеству и конфликтам между историческими деятелями уделяет немалое внимание. Аристотель стремился понять, как складывались характеры исторических деятелей под воздействием наследственности, среды и воспитания. Эти стремления оказали серьёзное воздействие на формирование биографического жанра историографии. Следует отметить, что с именем Аристотеля связано расширение поля исторического исследования за рамки чисто политической истории. По его плану и указаниям ученики мыслителя подготовили ряд работ по истории философии (Теофраст), медицины (Менон), математики и астрономии (Евдем из Родоса). Определяя место Аристотеля в развитии исторической науки, можно отметить, что этот великий мыслитель на пороге эллинистического периода не только подвёл итог достижениям греческой исторической мысли, но и наметил для неё новые пути развития. Эпоха эллинизма ознаменовалась значительными сдвигами в ментальных представлениях древних греков, что было обусловлено разрушением прежней замкнутости полиса и распространением в эллинистическом мире единой культуры, в результате слияния восточной и греческой. В историографии это нашло отражение в появлении "всеобщих" (или "всемирных") историй. Зачинателем такого направления являлся Эфор (IV в. до н.э.). В отличие от своих предшественников он написал историю не отдельных городов, а всего греческого мира, включая западные и восточные полисы. Судя по сохранившимся фрагментам, Эфор понимал зависимость истории народа от природных условий, но по глубокомыслию, пониманию причинных связей он значительно уступает Фукидиду. Следует отметить, что историческая литература времён эллинизма была чрезвычайно обширна, хотя многие произведения до нас не дошли, или известны только фрагментарно, благодаря тому, что они были использованы другими авторам в последующее время. Так наряду с "всемирными" историями по-прежнему развивались местные хроники - аттиды; много было написано мемуаров военных и политических деятелей, особенно сподвижников Александра Македонского (Птолемей, Клитарх, Аристобул и др.); популярность получает биографический жанр, призванный наставлять людей с помощью примеров "добродетельной жизни". Но содержание и форма данных исторических сочинений были проникнуты стремле- 13 нием ошеломить читателя, вызвать в нём сострадание или гнев, воспеть или очернить героя повествования. Авторы думали не столько о достоверности описываемого, сколько о занимательности, а поэтому не останавливались даже перед тем, что включали в исторические сочинения фантастические элементы. Например, Аристобул без колебаний рассказывает о двух воронах, указавших Александру Македонскому дорогу к оазису Аммона. Другой особенностью исторического повествования являлось, то, что произведению придавалась драматическая композиция, способная также потрясти воображение читателя. Но наряду с произведениями, представляющими риторическое направление в историографии, эпоха эллинизма оставила нам подлинно исторические сочинения. Дающие связное изложение событий с определённой авторской концепцией, с критическим подходом к источнику, насколько это было возможно в то время. Наиболее выдающимся таким историком являлся Полибий из Мегаполя (200-118 г. до н.э.). Его отец Ликорт был крупным политическим и военным деятелем Ахейского союза, и это предопределило блестящую карьеру Полибию. В 170-169 гг. до н.э. он был избран гиппархом, но после битве при Пидне (168 гг. до н.э.) Полибий в качестве заложника был отправлен в Рим, где сблизился с рядом политических деятелей и особенно со Сципионом Эмилианом, который стал его покровителем. В конце 150 г. до н.э. Полибий получил разрешение возвратиться на родину. Главной темой его "Всеобщей истории" (из 40 книг которой полностью сохранились первые пять, от остальных дошли многочисленные фрагменты) является завоевание Римом греческого мира, а главной целью - обоснование двух положений: во-первых, что могущество Рима в отличие от прежних держав опирается на неисчерпаемые ресурсы и не может быть подорвано; во-вторых, "что победы Рима не случайны, а являются результатом дисциплины, приобретённой в суровой школе трудов и опасностей". Создавая во "Всеобщей истории" свой канон написания исторического произведения, и являясь сторонником господствовавшей тогда теории циклизма в общественной жизни, Полибий формулирует понятие деловой, прагматической истории смысл которой состоит в том, чтобы учить и убеждать любознательных людей. В соответствии с традиционными понятиями античной историографии Полибий отводит решающую роль в исторических событиях характеру и действиям руководящих лиц. Но он не ограничивается анализом отдельных событий, а пытается раскрыть глубокие причинные связи, предвосхищая создание и применение к историческому описанию причинно-следственного метода, который Полибий использует в основном при описании военных конфликтов. Однако там, где он не в силах найти рациональное объяснение, на помощь призывается понятие Тихи - судьбы, рока как силы, произвольно вторгающейся в причинные естественные связи. Судьба "подобно ловкому строителю состязаний меняет положение воюющих сторон, - отмечал Полибий - судьба иногда поступает с нами, как с детьми; судьба покарала карфагенян за неправду; не подобает без меры искушать судьбу, которая вмешивается в людские дела как живое существо”10. Полибий был последним великим греческим историком. Уже в I в. до н.э., а особенно в период империи, греческая историография обнаруживает признаки упадка. "Историческая библиотека" Диодора Сицилийского (I в. до н.э.) 10 Цит по: Вайнштейн О.Л. Западноевропейская средневековая историография. - М., 1964. С.25. 14 - это только обширная компиляция трудов Полибия, Посидония, Тимея и других авторов, в которой слабо произведён критический анализ источников. Вместо критики на первый план теперь выходит способность достижения убедительности, ясности и доходчивости исторических произведений, придавая первостепенное значение мастерству, стилю и языку историков. "Самая первая и необходимая задача любого историка, - писал Дионисий Галикарнасский, автор "Римских древностей" (7 г. до н.э.) - выбрать достойную и приятную для читателя тему". К числу других задач историка он относил отбор, того "что следует включать в свой труд, а что оставить в стороне".11 То есть точность и правдивость, к которой стремились Фукидид и Полибий, заменяется созданием приятного чтения путём приукрашивания действительности. Однако уже в античное время такой подход к истории вызывал протесты. В 166 г. до н.э. появился трактат Лукиана из Самосаты "Как писать историю", подчёркивающий коренное различие между поэзией и историей. "У поэзии и поэтических произведений одни задачи и свои законы, у истории другие". Поэзия основана на вымысле, а "единственное дело историка рассказать всё так, как оно было. Истина является сущностью истории, и тот, кто собирается её писать, должен служить только истине".12 В целом, оценивая древнегреческую и эллинистическую историческую мысль, можно отметить, что она достигла определённых успехов, были разработаны некоторые фундаментальные идеи: всемирно-историческая концепция Геродота, критический метод изучения Фукидида, идея закономерного развития Аристотеля, причинно-следственный метод Полибия. Историография в эллинистическом мире находилась уже в полном расцвете, когда римляне стали делать на этом поприще только первые шаги. С выходом Рима в III в. до н.э. на международную арену возникла, прежде всего, потребность в ознакомлении народов Средиземноморья с историей возвышения этого ранее малоизвестного государства. Поэтому первые римские историки, так называемые старшие анналисты, писали на греческом языке. Наиболее известным из старших анналистов является Фабий Пиктор (конец III - начало II в. до н.э.). В своем произведении он подчёркивал легендарное родство римлян с греками, что должно было привлечь симпатии последних на сторону Рима в самый критический период его борьбы с Карфагеном. Как правило, анналы писались на основе фастов (религиозных календарей, в которых отмечались выдающиеся события года) и авторских наблюдений, поэтому они отличались краткостью, сухостью и достаточно высокой достоверностью изложения для того времени. Первое историческое произведение, написанное латинской прозой, "Origines" ("Начала") Марка Порция Катона (293-149 г. до н.э.), появилось только в середине II в. до н.э., и являлось подражанием эллинистическим образцам. Автор использует этнографо-географические описания, широко употребляет речи, построенные на правилах греческой риторики. Характерно то, что история Рима с его основания представлена в связи с историей других племён и народностей Италии. В конце II - начале I вв. до н.э. в произведениях младших анналистов (Клавдия Квадригалия, Валерия Антиата) этот вид историографии вырождается, приобретая черты исторического романа, в котором фантазия преобла11 12 Античные риторики / Под ред. А.А. Тахо-Годи. - М., 1978. С.227-228. Цит по: Шапиро А.Л. Историография с древнейших времён до 1917 года. - М., 1993. С.42. 15 дает над действительностью. Но для всей анналистики была характерна патриотическая направленность, унаследованная дальнейшей римской историографией. Произведения обоих поколений анналистов почти полностью утрачены, но они широко использовались позднейшими историками, такими как Тит Ливий, Тацит и др. На закате Римской республики ритм политической жизни стал иным нервным, пульсирующим, поспешным, и это повлияло на характер тогдашних исторических трудов, создаваемых не кабинетными историками, а самими участниками событий, ставивших своей целью самооправдание или возвеличивание своей деятельности. Из этой обширной литературы сохранились только работы Гай Юлия Цезаря и Гай Саллюстия Криспа. Для Юлия Цезаря (102-44 гг. до н.э.) литературная деятельность, была, скорее, делом побочным, второстепенным, подчинённая его военной и политической карьере. Сохранилось две его работы на историческую тему: "Записки о Галльской войне" и "Записки о гражданской войне". Пафос, риторические украшения, ритмика чужды стилю Цезаря, склонного, напротив, к совершенной простоте, чёткости, ясности, ограниченному до минимума запасу слов. По форме оба сочинения являются монографиями, так как автор говорит о себе в третьем лице, но, по сути - это мемуары, в которых Цезарь подчёркивает своё миролюбие и то, что он никогда не предпринимал военных действий, не испробовав всех средств, дабы избежать столкновения. Так, например, в первой из названных работ, составленной по дневникам штаба и донесениям своих легатов, Цезарь стремится снять с себя обвинение в не спровоцированной агрессии против союзных Риму племён Галлии; в незаконченных мемуарах о гражданской войне он пытается свалить всю вину за её возникновение на Помпея. Естественно, что в обоих произведениях Цезарь тенденциозно искажает многие факты. Говоря о погибших в битве с Помпеем в Фессалии, он, желая сделать свою победу ещё более впечатляющей, завышает их число до 15 тыс., в то время как Плутарх и Аппиан, опираясь на авторитет историка и политика Гая Азиния Поллиона, сообщают о 6 тыс. павших. Не случайно и то, что, рассказывая о сожжении неприятельского флота в Александрии, Цезарь не словом не упоминает о сгоревшей при этом знаменитой Александрийской библиотеке в Серапейоне. Но, несмотря на это, записки Цезаря являются заметным следом в развитии римской историографии и оказали значительное влияние на развитие исторической науки в эпоху Возрождения. Не случайно Тацит назвал Цезаря "величайшим римским историком". Писателем совершенно другого типа был Гай Саллюстий Крисп (86-35 гг. до н.э.), ярый сторонник Цезаря, он после смерти диктатора удаляется от активной политической жизни и обращается к истории, чтобы выяснить причины упадка нравов в Римском государстве. Темами своего исследования он выбрал историю заговора Катилины ("О заговоре Катилины") и историю войны Рима с нумидийским царём Югуртой ("Югуртинская война"). Сама фигура Луция Сергия Катилины с его планами захватить государственную власть путём заговора и террора есть для Саллюстия воплощение вырождения римской аристократии, её нравственного разложения: "Ведь именно это злодеяние сам я считаю наиболее памятным из всех по беспримерности преступления и его опасности для государства".13 По этой же причине Саллюстий Цит по: Черняк Е.Б., Тормасов Б.А. Историки и история: жизнь, судьба, творчество. - М., 1997. Т.1. С. 185. 13 16 Крисп обращается и к югуртинской войне (111-105 гг. до н.э.), памятной римлянам не только победами, но и громкими скандалами, связанными с коррупцией среди сенаторской верхушки. В целом, по мнению автора, Рим после взятия Карфагена вступает в полосу упадка, деморализации, приведшей к социальному кризису и гражданской войне. Ещё более пессимистические взгляды выражает Саллюстий в 5 книгах "Истории" (она была не закончена и сохранилась в виде фрагментов), охватывавших события с 78 по 67 г. до н.э., в которых также на первое место выходит его этическая концепция. Саллюстия по праву можно считать первым историком-моралистом. Особенностью изложения у Саллюстия являются экскурсы, когда последовательное повествование прерывается, и сообщаются дополнительные сведения. Использует автор и литературный приём Фукидида, включая в сочинение, для характеристики политических деятелей, речи, якобы произносимые ими. Саллюстию присущ и особый стиль, своеобразие которого заключается в использовании необычных слов: народных форм, архаизмов и поэтизмов, что выражалось стремлением к максимальной сжатости фразы. Любовь к анализу, к выяснению причин событий, стремление к объективной оценке противоборствующих политических сил ставят Саллюстия на одно из первых мест в римской историографии. Марк Валерий Марциал (40102 гг до н.э.) оценил деятельность Саллюстия в следующей эпиграмме: Ежели верить тому, что твердят учёные мужи, В римской истории Крисп первым пребудет вовек.14 Однако, самым популярным в древности был труд Тита Ливия из Падуи (59 г. до н.э. - 17 г. н.э.) известный как "История Рима от основания города" в 142 книгах, от которых сохранилось только 35 (сохранилась целиком первая декада - с древнейших времён до 293 г. до н.э.; третья, четвёртая и половина пятой - 218-168 гг. до н.э.). Дидактическую и морализаторскую цель своего труда историк определяет следующим образом: "В том и состоит главная польза и лучший плод знакомства с событиями минувшего, что видишь всякого рода поучительные примеры в обрамлении величественного целого; здесь для себя, и для государства ты найдёшь чему подражать, здесь же - чего избегать."15 Ливий не стремился к отысканию новых фактов, к анализу источников, его задачей являлось воссоздание великолепной идеализированной римской истории, наполненной примерами гражданских и воинских доблестей; истории которой современные ему римляне могли бы гордиться, черпая в деяниях предков мужество и силу. Поэтому труд Ливия несовершенен в методологическом и научно-исследовательском отношении, он содержит немало анахронизмов, хронологической путаницы, фактических ошибок, а история ранних периодов сводится главным образом к легендарным рассказам, заимствованным у младших анналистов. Современники и последующие поколения видели в труде Ливия образец исторического произведения, а в самом авторе - "римского Геродота". Однако отношение к его произведению было неоднозначным. Уже через двадцать лет после смерти Ливия император Калигула приказал изъять все его труды из общественных библиотек - за утомительное многословие и небрежное отношение к фактам. Следует отметить, что эпоха империи, особенно при первых императорах, была, в общем, неблагоприятна для развития историографии, так как Цит по: Черняк Е.Б., Тормасов Б.А. Историки и история: жизнь, судьба, творчество. - М., 1997. Т.1. С. 186. 15 Ливий Т. История Рима от основания города: В 3-х т. - М., 1994. Т.1. С.5. 14 17 писать историю с независимых, объективных позиций было делом опасным. О чём свидетельствует пример историка Кремуция Корда, который за восхваление последних защитников республики - Брута и Кассия, заплатил вынужденным самоубийством. Дабы избежать репрессий, следовало писать историю в официозном духе, прославляя династию Юлиев-Клавдиев, как это делал Веллей Патеркул ("История от основания Рима"), или же, уклонившись от повествования современных автору событий, обратиться к возможно более к отдалённым временам, как поступил в частности, Квинт Курций Руф ("О деяниях Александра Великого"). Только когда эпоха "дурных цезарей" после убийства Домициана миновала, отмечается новый подъём исторической науки. Особое место среди историков этого времени принадлежит Публию Корнелию Тациту (ок. 55 - ок. 120 гг.). Тацит, подобно всем римским историкам, был воспитанником риторической школы и стоической философии. Отсюда он усвоил представления об истории как учительнице жизни, воспитывающей на примерах любовь к добродетели и ненависть к пороку. Пользуясь свободой, обретённой, как ему кажется, после падения жестокого тирана Домициана, историк хочет описать в назидание и предостережение потомкам недавнее прошлое, его позор и преступления в своих основных исторических трудах: "История" (от смерти Нерона до смерти Домициана), "Анналы" (от смерти Августа до смерти Нерона). Горизонт Тацита как историка Рима ограничен рамками императорского двора, сената, верхушки армии - о жизни низших слоёв населения столицы автор почти ничего не сообщает, что явилось следствием невысокого мнения Тацита о роли римского народа в истории: "у него нет других государственных забот, кроме заботы о хлебе". В общем же представленная Тацитом единая и цельная картина истории ранней империи глубоко пессимистична: для её автора невозвратный золотой век лежит далеко позади. Тацит предстаёт перед нами как выдающийся мастер описания драматических ситуаций, его стиль, отличающийся сжатостью, его характеристики и набор приёмов опытного оратора превращают повествование историка в чрезвычайно напряжённый, высокохудожественный рассказ, рассчитанный на вдумчивого читателя. Тацит опередил своё время, поэтому ближайшие потомки не оценили его. Только в XVI в. Тацит был признан крупнейшим историком и писателем. Эпоха империи ознаменовалась также подъёмом биографического жанра, провозвестником которого в конце республики был Корнелий Непот (ум. после 32 г. до н.э.) автор весьма популярных в последующее время "Биографий знаменитых мужей". Но наиболее известными биографами римской империи можно считать Плутарха и Светония Транквилла. Всё написанное Плутархом из Херонеи (46-126 гг.) делится на две группы: принёсшие ему мировую славу "Сравнительные жизнеописания" и "Нравственные сочинения" ("Моралии"). Для эпохи, когда культурное развитие Греции и Рима протекало в столь тесной взаимосвязи и взаимном переплетении, особое место занимают "Сравнительные жизнеописания", оказавшие значительное воздействие на историографию. По мнению Плутарха, цель составителя биографий отлична от задач историка. Биограф должен раскрыть порок и добродетели, а для этого ему надо принимать во внимание не только блестящие подвиги. В его биографиях, пронизанных морализаторскими тенденциями, выступают парами, параллельно 46 знаменитых греков и римлян, при этом каждая пара оканчивается сопоставлением, содержащим критиче- 18 ский разбор их исторической деятельности. Разбирая и сопоставляя между собой личности и деяния Демосфена и Цицерона, Лисандра и Суллы и т.д., вкладывая весь свой выдающийся риторический, литературный талант, Плутарх снискал себе огромную славу не только у обоих народов, к которым обращался, - греков и римлян, но и у всех позднейших поколений в разных странах Европы. Само имя Плутарха как автора "Сравнительных жизнеописаний" стало уже в новое время нарицательным в названиях популярных произведений этого жанра. В то же время следует отметить, что, ставя перед собой исключительно морализирующие и художественные задачи, он идеализирует своих героев, часто поступается исторической правдой, широко пользуется непроверенными слухами, сплетнями, анекдотами, не прослеживает развития личности и не ставит её в ту историческую обстановку, в которой она действовала. "Ошибки и недостатки, вкравшиеся в деяния человека, не следует изображать в истории со всей охотой и подробностью, но как бы стыдясь за человеческую природу, что она не производит ни какого характера бесспорно добродетельного".16 Куда более скромное место занимает творчество Гая Светония Транквилла (70-140 гг.), секретаря Адриана. Имея доступ к императорским архивам, он составил жизнеописания первых 12 императоров ("Жизнь двенадцати цезарей"), сосредоточив внимание, прежде всего, на скандальной хронике их правления. Светонию были чужды такие философские интересы как постижение законов истории или законов человеческой души, его цель - не объяснять, а только описать согласно избранной им риторической схеме биографию того или иного правителя. Для Светония характерны точность, ясность и краткость изложения, но фактичность - главное качество его сочинений, несмотря на то, что автор использует анекдотические рассказы об общественной и частной жизни принцепсов. После Тацита, Плутарха и Светония греко-римская историческая литература обнаруживает все признаки быстрого упадка. Греческий писатель II в. Лукиан Самосатский в своём произведении "Как следует писать историю" остроумно высмеивал современных ему расплодившихся во множестве историков, полагающих, что для написания исторического труда не нужно никаких знаний и никакой подготовки. Все они, указывает Лукиан, рабски подражают Фукидиду, заимствуя у него характеристики деятелей и целые эпизоды, внося от себя только риторическую напыщенность и болтливость. Только "История" Аммиана Марцеллина (ок. 332 - ок. 390 гг.) является достойным памятником исторической литературы среди унылой пустой компиляции, фальсификаций и плагиатов которыми была полна римская историография последних веков существования империи. Романизированный грек из Антиохии Аммиан приобрёл большой военный и жизненный опыт на службе в римской армии. Его "История", задуманная как продолжение "Анналов" и "Истории" Тацита, охватывает период от императора Нервы (96 г.) до битвы при Адрианополе (378 г.), и включает 31 книгу. До нас дошли лишь последние восемнадцать (353-378 гг.). Аммиан при написании своего сочинения использовал большое количество документов, личные наблюдения, свидетельства очевидцев. Этим объясняется изобилие, многообразие и достоверность многих сообщаемых им фактов. Величие Римской империи - вот основная идея, которая увлекает Аммиана и с позиции которой он даёт оценку историческим событиям. После его 16 Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3-х т. - М., 1961. Т.1. С.464-465. 19 "Истории" такое изложение прекращается, римская историография попадает под влияние христианской идеологии, согласно которой центр мировой истории перемещается из Рима на Восток и мировой историей считается уже история, основанная на Библии. Эта историография имела свою новую историческую концепцию, новые методы и этические оценки, новые представления о назначении исторических трудов, которые наполнились и новым содержанием. Таким образом, античная историография за тысячелетие своего существования прошла длительный путь развития, приобрела ряд черт, придающий ей своеобразный характер. Для большинства античных историков было характерно понимание истории как "наставницы жизни", и поэтому от него требовалось не беспристрастное и объективное исследование, а интерпретация исторических событий в определённых целях. Поэтому античный историк особое внимание уделял на внешние стороны изложения, которые должны были воздействовать на чувства читателя. Другой особенностью античной историографии был преимущественный интерес к местным историям. Правда, античная историография знает блестящие примеры всемирных или региональных историй типа истории греко-персидских войн Геродота, сочинения Полибия, однако преобладающий интерес был к локальным историям. Одной из популярных концепций исторического развития человеческого общества была теория четырёх веков, или возрастов: золотого, серебряного, медного и железного. Изложенная впервые Гесиодом, она сохраняла свою популярность в течение всей античности. Принципиальным положением античной концепции общественного развития была циклическая теория, то есть процесс превращения одних общественных форм в другие, как завершение одного цикла развития и его новое возникновение. 20 Г л а в а 2. СРЕДНЕВЕКОВАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ (VI - XV вв.) Средневековая историография прошла в своём развитии несколько этапов. Исторические произведения V-VIII вв. по своей форме и характеру ещё примыкают к античной историографии периода упадка Римской империи. От римских историков было унаследовано пристрастие к риторике и морализированию, заимствовались приёмы поучений, путём драматизации действия, вставных речей и т.п. С этими приёмами отчасти были связаны преувеличения, которые мы часто встречаем у средневековых писателей. В особенности вызывает недоверие всякого рода средневековая «статистика». Подобно античным историкам средневековые авторы объясняли те или иные исторические события волей богов или рока, а небесные тела и явления (лунные и солнечные затмения, появление комет и падение метеоритов) рассматривались ими как «письмена небесной книги», уразумение которой позволяет предугадать намерения бога. Отсюда реальные события зачастую тесно переплетены с мифическими. Такие авторы как Иордан, Григорий Турский, Беда Почтенный и др. активно использовали народные сказания, рассказы о чудесах. Но для поздней античной историографии было характерно критическое отношение к мифам и легендам, что фактически отсутствует у средневековых авторов для которых все источники информации – документы, произведения других историков, устная традиция, слухи – имеют одинаковое значение и пользуется у них полным доверием. В этом отношении провиденциалистская церковно-историческая концепция знаменовала шаг назад от античного прагматизма. Со второй трети IX в. наступает заметный упадок историографии. Язык историка становится грубым и неправильным, изложение путанным; исторический кругозор авторов снова резко суживается. Всемирные хроники исчезают, а местные анналы, как правило создававшиеся при монастырях, дают только погодный перечень фактов, среди которых важное беспорядочно перемешано с незначительным, достоверное - с нелепостями разного рода. Наиболее талантливый и образованный историк Х в. Лиутпранд, епископ Кремонский (920-972) пишет своё сочинение «Воздаяние» с откровенно полемическими целями, имея в виду с помощью исторического произведения свести личные счёты со своим врагом Беренгаром II, который, по словам автора, «не столько правит, сколько тиранствует в Италии».17 Влияние античной литературы сказывается в его труде главным образом в том, что он вводит в текст многочисленные вымышленные им самим речи действующих лиц. Гораздо более сильным в средневековой историографии было влияние «Священного писания», что подтверждается обилием из них цитат, ссылок на эти книги. Кроме того, средневековые исторические произведения полны целым набором навязчивых образов, взятых из «Библии», которые вечно повторяются у средневековых хронистов. Например, предатель – всегда Иуда, благочестивый человек сравнивается с Иовом или с Товием и т.д. Сам язык средневековых писателей представляет явную смесь классической латыни с церковным языком. 17 Цит. по: Вайнштейн О.Л. Историография средних веков. - М.-Л., 1940. С. 33. 21 Новый подъём средневековой историографии начинается с конца XI в. и уже в XII в. она достигает своего наивысшего расцвета. Именно в это время окончательно формируются её основные черты: - дуалистическое мировоззрение; - господство провиденциализма; - идея прямолинейности исторического процесса; - лёгковерие средневековых авторов, отсутствие критического подхода к источнику; - господство компилятивного метода написания исторических произведений. В последующие века прогресс в исторической мысли в основном наблюдался в сфере появления новых жанров исторических произведений. Однако какой-либо новой глобальной концепции или новых методов исследования создано не было, несмотря на то, что это время постепенного ослабления власти католической церкви в западноевропейском обществе. К достижениям историографии XIII-XV вв. можно отнести то, что начинают появляться произведения на национальных языках, а это делает их более доступными, и то, что увеличивается количество историков-мирян, способных придать светский характер историческим исследованиям. В то же время, зародившееся в конце XIV в. в Италии культурное движение известное под названием Возрождения, или Ренессанса коренным образом повлиявшее на все стороны развития общества, порвало со средневековой историографией, чтобы заложить основы новой исторической науки. 1. Начало формирования церковно-исторической концепции. Августин. Кризис Западно-Римской империи и её падение, сопровождавшееся усилением церковного влияния на общество, существенным образом оказало влияние на развитие исторической мысли. Постепенно церковь заняла монопольное положение во всех сферах интеллектуальной жизни. В связи с этим при характеристике средневековой историографии, в первую очередь, следует дать анализ церковно-историческому жанру, который, начиная с IV в. проделал долгий путь своего развития. Изучение его характера, происхождения и внутренней эволюции имеет кардинальную важность для понимания процесса развития европейской и мировой историографии как таковой. В то же время, поскольку его рождение было связано с особыми интеллектуальными и общественно-историческими обстоятельствами, такое изучение позволяет глубже проникнуть и осознать историю христианской мысли вообще и историю христианской исторической мысли в частности. Церковноисторическая концепция обусловила не только развитие церковной историографии как особого жанра христианской литературы со всеми его атрибутами (тематическими линиями, методами анализа, приёмами описания), но оказала влияние на светскую историографию эпохи средневековья. Основы этой концепции были заложены в трудах «отцов церкви» Иеронима и, особенно, Августина, епископа Гиппонского (354-430). В их трудах мы наблюдаем как в значительной степени на базе умирающей античной культуры, в очень короткий срок складываются основы совершенно нового мировоззрения, нового взгляда на природу, на человека и на историю. Исторические воззрения Иеронима и Августина полностью основывались на их религиозных идеях. Поэтому история предстаёт у них как противопоставле- 22 ние земной жизни, полной низменных пороков и страстей, Царству Божию, в котором праведных ждёт вечная гармония и бессмертие. Идеи дуализма в истории особенно чётко сформировал Августин в своём сочинении «О граде божьем», в котором автор противополагает царства небесное и земное. Эта книга была написана под впечатлением взятия Рима Аларихом. Приверженцы языческой религии утверждали, что причиной ослабления Рима является отступление от старых богов. Августин же в своём сочинении попытался опровергнуть эти обвинения и в противовес им излагает собственное видение на судьбу человечества вообще и Рима в частности. Поэтому книга открывается соображениями, вытекающими из факта разграбления Рима, плавно переходит к размышлению о благочестии и гражданской добродетели, а затем излагается главная её тема - это отношение царства божьего с земным. Характеристика «государства божьего» даётся Августином в 11-й книге. Град божий – это сообщество избранников, то есть тех, кто предопределён богом к спасению. Когда наступит конец мира и все грешники будут осуждены, эти избранные объединятся в вечном единении с богом, в вечном «государстве божьем», а пока в настоящем мире два града – земной и небесный – взаимно перемешаны и человеку не суждено знать, кто, даже среди наших кажущихся врагов, в конце концов окажется в числе избранников. Поэтому, с точки зрения Августина, бог является основной, определяющей силой в истории; всё подчинено воле божьей, которая определяет развитие человечества. Отсюда вытекает и другая черта церковно-исторической концепции – провиденциализм, то есть стремление изобразить весь исторический процесс как осуществление божественного плана, а каждое отдельное событие – как проявление воли или попустительства бога. Осуществление этого божественного плана в истории рисуется Августином в виде своеобразного прогрессивного процесса. Но этот «процесс» Августин относит исключительно к области «государства божьего»; что касается царства земного, к которому принадлежит большая часть человечества, то здесь он рисует совсем другую картину. В этом отношении интерес представляет 18-я книга «Града божьего», посвящённая истории земных государств. В человеческих обществах, по его мысли, всегда господствует борьба, которая приводит к тому, что более слабые подчиняются более сильным. А все земные государства возникли из насилия, поэтому они представляют собой не что иное, как «обширный разбойничий стан».18 Например, первый город был основан братоубийцей Каином, а история Рима началась с преступления Ромула. Поэтому земную историю Августин рассматривает как подготовительный этап для установления «царства божьего», исходя из этого, автор считает, что со временем земные государства должны обязательно погибнуть, свидетельством чего и выступает судьба Рима. Рассматривая историю как процесс постепенного утверждения христианства, Августин отказывается от античного принципа кругообращения событий, то есть делает историю линейной: «История не знает кругообращения, как полагают некоторые философы, «ибо Христос умер однажды за грехи наши».19 Кроме того, Августину вся история рисуется как единый процесс, рассматриваемый в виде слияния двух исторических схем - библейской истории и истории языческих государств. Во многом под влиянием этой идеи в эпоху средневековья появились произведения типа всемирных хроник, в ко18 19 Вайнштейн О.Л. Историография средних веков. - М-Л., 1940. С.20. Рассел Б. История западной философии. - Новосибирск, 1994. Т.1. С.339. 23 торых в объективе историка оказалась судьба «всего человечества», что было невозможно в эпоху Рима, когда в истории господствовал принцип Reichsidee, поэтому античных авторов мало интересовала предшествующая история варварских народов. Размышления о судьбе земных царств приводит Августина к вопросу периодизации истории. Он даёт несколько различных систем периодизаций, которые в последующем активно использовались средневековыми историками. Например, Августин использует периодизацию по возрастам, которой пользовался ещё Цицерон, признававший четыре возраста человечества. В отличие от него Августин насчитывает шесть возрастов человечества (младенчество, детство, юношество, возраст мужества, пожилой возраст и старость), на которые накладывалось библейское измерение истории (от Адама до потопа, от потопа до Авраама, от Авраама до Давида и т.д.). Последний период наступает вместе с появлением христианства и заканчивается его окончательной победой после конца света. Этот период Августин отождествлял со старостью человечества, который предшествует гибели земного мира, после чего наступит обновление и блаженство избранных в государстве божьем». Такое представление о человечестве умирающем естественно у Августина, который был свидетелем надвигающейся гибели античного мира. Таким образом, произведение Августина «Град Божий», на первый взгляд, содержит не много принципиально оригинальных идей, так как доктрина провиденциализма и избрания является паулинистской, хотя по сравнению с тем, что мы находим в Посланиях св. Павла, Августин придал ей гораздо более полное и логическое завершение, а идея дуализма истории пронизывает Библию, особенно Ветхий Завет. Заслуга Августина заключается в том, что он, указав на всеобщность истории человечества, свёл все эти элементы воедино и соотнёс их с историей своего собственного времени таким образом, что христиане смогли принять факт крушения Рима, не подвергая чересчур суровому испытанию свои религиозные верования. 2. Состояние исторической мысли в период раннего средневековья ( VI - середина XI вв.) Возникновение средневекового европейского общества происходило в условиях упадка материальной и духовной культуры. Варваризация быта, почти полное исчезновение светских школ, деградация даже среди духовенства элементарной грамотности - все это объясняет довольно быстрое угасание на Западе античной литературной традиции. В конце V и первой трети VI в. представители церкви и римской аристократии пытались спасти от забвения кое-какие элементы античной языческой образованности, но достигнутые результаты были не особенно велики. В эти десятилетия в Риме были переизданы языческие авторы: Виргилий, Гораций, Юлий Цезарь, Валерий Максим и др. Но уже со второй половины VI в. выходят в свет уже в основном только богословские христианские сочинения в общем потоке которых тонули исторические произведения. Ранними представителями средневековой историографии, в творчестве которых отразился переходный этап, являются Иордан из Мезии и Григорий Турский. Иордан (ок. 485 – ок. 551) родился в Мезии, близ южноиталийского города Никополя, где обитало его родное готское племя. Получив образование от деда, он в период между 505 и 536 гг. был нотарием (секретарём) аланско- 24 го военачальника Гунтигиса Базы, состоявшего на службе Византийской империи. Через некоторое время, перейдя из арианства в католичество, Иордан становится епископом г. Кротона. В 550-551 гг. по поручению готской аристократии Иордан перебирается в византийский город Равенну, где и пишет свою «Историю готов» («О происхождении и деянии готов»). Иордан написал свою работу для возвеличивания готского племени и готских королей в период крушения готского владычества в Италии. Он положил в основу изложения сделанный им по памяти краткий конспект из обширного, до нас не дошедшего труда на эту же тему, составленного знаменитым канцлером остготских королей Кассидором. Но Иордан использовал и другие источники, в частности народный эпос готов. Хотя Иордан был духовной особой, но его история носит, в сущности, чисто светский характер. Здесь нет еще никаких чудес, исключая те, которые народная фантазия создавала, чтобы объяснить непонятные явления. Таковы рассказы о происхождении гуннов от готских ведьм, изгнанных в пустыню и сочетавшихся там браком с бесами, о проникновении гуннов в Скифию следом за ланью и т.д. Значение «Истории готов» определяется тем, что Иордан развивая основную тему, окружил её множеством сообщений из истории всей эпохи в целом, сумев тем самым передать грандиозную картину «переселения народов». Вместе с тем это произведение является и по языку, и по приёмам обработки материала свидетельством упадка античной литературной традиции и исторической мысли, что выступает особенно ярко при сравнении Иордана с его современником – византийским историком Прокопием Кесарийским (ок 500 – 562). Григорий Турский20 (ок.538 – ок. 594) в отличие от Иордана, по происхождению не варвар. Его род принадлежал к сенаторскому сословию, многие из этого рода были епископами как в Туре, так и на других кафедрах. «История франков» в десяти книгах, созданная Григорием, - исключительный по своему значению памятник европейской культуры раннего средневековья. В ней описываются события VI в., относящиеся к истории возникновения и развития Франкского государства эпохи Меровингов на территории бывшей римской провинции – Галлии. Материал, собранный епископом из письменных и устных источников, огромен, а форма изложения позволяет проникнуть в общественную атмосферу и психологию людей того сложного периода. В этом отношении Григорий напоминает «отца истории» Геродота. В отличие от Иордана в произведение Григория уже присутствуют элементы клерикальной средневековой историографии. Так, «История франков», как и большинство ранних средневековых летописей, начинается от сотворения мира. Христианская концепция истории определяет и все оценки событий и лиц, которые даются Григорием. Деятельность всякого короля или вельможи определяется, прежде всего тем, способствовал ли он процветанию христианской веры и католической церкви. А в центре повествования находится не столько Франкское государство, сколько галльская церковь, а еще точнее - турская церковь. Он прослеживает ее историю от самого основания и заканчивает перечнем всех сменившихся за это время епископов. Сбор материалов для «Истории» в условиях VI в. был очень труден, и усердие и добросовестность Григория следует оценить очень высоко. Он 20 В миру – Георгий Флоренций 25 твердо помнит, что на нем лежит обязанность донести события современности до суда потомства, и старается это делать честно и нелицеприятно. Григорий Турский, обладая превосходной наблюдательностью и знанием жизни, стремится каждое событие показать через действия людей и раскрыть их характер. Он стремится упоминать обо всём, что представлялось ему и его современникам интересным, о чем больше всего говорили вокруг. Григорий пишет на «варварской» латыни, но в его языке немало следов и книжных влияний. Таким образом, как относительно данного, так и относительно других произведений Григория Турского (собранных в его «Восьми книгах о чудесах») можно говорить только о значительном ослаблении, но не о полном угасании античной литературной традиции. Англосакс Беда Почтенный (673-731), живший столетием позже Григория стоит как историк несколько выше. Недаром Данте помещает его в раю по соседству с величайшим богословским авторитетом католической церкви Фомою Аквинским. Важнейший исторический труд Беды - «Церковная история народа англов», был для своего времени крупным достижением. Автор здесь отказался от обычной схемы всемирной хроники, и начинает свой труд не от сотворения мира, а с описания островов Британии и Ирландии и вторжения Юлия Цезаря в Британию. Хотя история распространения и утверждения римскокатолической церкви в Англии является главной темой «Церковной истории», а рассказы о чудесах занимают немало места, но и для политической и даже социально-экономической истории Англии VI—VII вв. труд Беды является важнейшим источником. Этот ученый монах, живший безвыездно, в полном уединении в стенах монастырей-«близнецов» Уирмаузе и Джарроу (в северной Англии), получал информацию из разных частей страны; он располагал и ценными официальными документами, в том числе копиями некоторых писем из папского архива. Однако для Беды, как и для всех историков того времени, все источники информации - документы, произведения других историков, устная традиция и даже слухи – имеют одинаковое значение и пользуются полным его доверием. В предисловии к своей «Церковной истории» Беда просит читателя не ставить автору в вину, если в работе найдутся погрешности против истины, ибо «согласно истинному закону истории мы стремились только к тому, чтобы для наставления потомства изложить в письме то, что стало нам известно по слухам». За созданием «Церковной истории» следил с интересом король Нортумбрии Цеовульф, которому её главы пересылались по мере их завершения. О значении, которое придавали этому труду и в более позднее время, свидетельствует перевод его королем Альфредом Великим с латинского на англосаксонский язык. Другое произведение Беды – всемирная хроника, построенная по плану Августина с периодизацией по шести «возрастам», послужила образцом для учебников по истории, имевших хождения на протяжении всего средневековья. В то же время он многое внёс своего в мировую хронологию. Так именно Беде принадлежит заслуга перенесения из пасхальных таблиц в историографию нашего современного летоисчисления. Последним крупным историком периода раннего средневековья был лангобард Павел Диакон (ок. 720 – ок. 799). В числе других знатных лангобардских юношей он воспитывался при королевском дворе в Павии, где получил превосходное по тому времени образование. В последующем он зани- 26 мал должности придворного нотария, придворного поэта и учителя дочери короля Дезидерия. Самым выдающимся произведениям Павла Диакон является «История лангобардов» в 6 книгах, написанная им уже в старости и оставшаяся незаконченной. Несмотря на компилятивный метод, которого придерживается Павел в этом произведении, оно ценно не только как богатейший источник истории Италии в VII—VIII вв., но и как показатель наивысшего уровня, достигнутого историографией к началу так называемого каролингского Возрождения. «История лангобардов» написана сравнительно хорошим литературным языком, сильно отличавшимся от «варварской латыни» исторических сочинений этого времени. Для ранних периодов использованы лангобардские народные предания и героические песни, а также, что заслуживает особого внимания, некоторые данные топонимики и памятники изобразительного искусства. Прослеживая путь лангобардов до их перехода в Италию, Павел ссылается на топонимические названия «Антаиб, Бантаиб, Бургундаиб», в которых можно усмотреть наименования их областей. Стены церкви и дворца, построенных королевой Теудолиндой, как сообщает он в другом месте, украшены фресками на сюжеты из истории лангобардов; по этим фрескам мы узнаем, «какое платье и волосы носили прежде лангобарды, какие сапоги. Позже они стали носить и штаны, на которые при верховой езде натягивали гамаши. Это они усвоили от римлян» (История лангобардов, IV, 21—22). Для позднейшего периода Павел пользуется письменными данными и свидетельствами современников или участников событий. Популярность «Истории лангобардов» была необычной. Средневековые историки продолжали и дорабатывали труд Павла, а также широко им пользовались вплоть до XV в. С IX в. наступает заметный упадок историографии. Язык историка становится грубым и неправильным, изложение путаным; исторический кругозор авторов резко суживается: часто они ничего не знают не только о том, что делается за пределами их области, но даже плохо знакомы с произведениями своих предшественников. Сновидения, пророчества и всякие чудеса начинают играть господствующую роль в исторических работах. Всемирные хроники исчезают, монастырские анналы находятся в полном упадке и дают только сухой погодный перечень фактов, среди которых важное беспорядочно перемешано с незначительным, достоверное - с нелепостями всякого рода. Историки этого периода, продолжавшие в основной массе писать на варварской латыни, были не в состоянии сколько-нибудь сносно обработать свои источники. Ни у одного из историков IX-XI вв. мы не найдём какойлибо самостоятельной исторической концепции. По части объяснения исторических событий всё дело сводится к тому, что «бог покарал» такого-то за грехи, и он потерпел поражение либо умер, и т. д. Правда, могущественные политические интересы иногда перевешивают, заставляя историка отступиться от своего убогого провиденциализма и стать на путь реалистического истолкования фактов. Так, например, Лиутпранд епископ Кремонский (ок. 920-972), который в каждом, даже ничтожном явлении видит «перст божий», очень умело и правильно обобщает свои наблюдения над тактикой итальянских феодалов: они всегда стремятся, замечает он, иметь одновременно двух сеньоров, чтобы, натравливая их друг на друга, чувствовать себя независимыми от обоих. Однако такие попытки реалистического подхода к событиям представляют крайне редкое исключение. Не только рациональное объяснение факта, но и самый факт находится в пренебрежении. Историк 27 сочиняет речи, которые он, следуя античным образцам, вкладывает в уста исторических деятелей; но, не ограничиваясь этим, он сочиняет также факты и цифры. Так, историк Х в. монах Рихер повествуя о битве между Каролингами и Робертинами, заявляет, что с одной стороны якобы погибло 11 000, с другой 1 118 человек, в то время как общая численность любой западноевропейской армии того времени едва ли могла достигать первой из указанной цифры. Таким образом, VI - XI столетия можно рассматривать как переходный этап в развитии западноевропейской историографии. В этот период постепенно угасает античная литературная традиция: утрачивается умение историка комбинировать факты, подчинять их своей тенденции, сливать заимствованные материалы со своим собственным текстом в единое органическое целое. В истории, как и в других областях знания, надолго утверждается метод механической компиляции литературных источников. На содержание исторических трудов сильнейшее влияние оказывает необычайно разросшаяся житийная литература, которая показывает пример неограниченного использования продуктов религиозной фантазии в пропагандистских и религиозноназидательных целях. Так историография превращается в одну из ветвей христианского богословия. В связи с этим происходит оттеснение на второй план данных «гражданской» истории элементами истории церковной. В эти же столетия популяризируется мистико-эсхатологическая концепция истории, усвоенная пока еще чисто формально, в виде исторической периодизации, выработанной «отцами церкви», а также вводится новая система летоисчисления «от рождества Христова». 3. Историческая мысль эпохи развитого средневековья (конец XI - XV вв.) С середины XI в. обнаруживаются первые признаки экономического и культурного перелома. Рост производительных сил, сосредоточение ремесленного производства в городах, развитие межгородской и межрайонной торговли, становление товарно-денежной экономики – всё это разрушало натурально-хозяйственную замкнутость и политическую обособленность феодальных мирков. Тем самым подготавливалась почва и для появления наряду с монастырскими областными анналами и всемирными хрониками больших летописных сводов и монографий посвящённых истории одной страны. Борьба между светской властью и папством также наложила яркую печать на историографию, так как породила широкую полемику, в которую были включены и историки. В пылу полемики заострялись формулировки, выдвигались смелые взгляды на церковь и государство, широко использовались официальные документы и делались ссылки на подлинные или вымышленные исторические прецеденты. Знакомство Европы с Востоком в ходе крестовых походов стало началом её «пробуждения» не только в материальном, но и духовном плане. Из Византии и мусульманского Востока проникают элементы эллинистической и арабоязычной науки, труды Платона, Аристотеля и его восточных комментаторов. Одновременно усиливается интерес к латинской классической литературе. В городах Италии впервые на Западе организуются школы для мирян. В конце XII в. возникают первые университеты – в Париже, Болонье, Оксфорде. 28 В истории становления средневековой культуры XII в. занимает, пожалуй, самое видное место. Именно тогда получили завершение или приняли ярко выраженные формы такие её черты, как символизм, т.е. отыскивание в видимых явлениях скрытых признаков божественной воли, иерархическое представление о мире, схоластический абстрактно-рационализирующий метод научного мышления, вступающий в борьбу с мистико-аскетическим направлением. Хотя в историографии эта борьба, происходившая на высотах философии, получала очень неравномерное, можно сказать, спорадическое отражение, однако и здесь можно заметить отчетливые признаки поступательного движения. Следуя за рационалистической философией, историческая мысль делает первые шаги, выводящие ее за границы аскетического отношения к миру и религиозно-назидательных задач исторического повествования. Историк втягивается в мирские интересы, определяет своё отношение к событиям не по окостеневшим традиционным схемам, а сознательно, в соответствии со своими социально-политическими пристрастиями. Один порывает с дуалистической и провиденциальной августиновской концепцией истории (Иоанн Солсберийский), другой обнаруживает острокритическое отношение к авторитетным источникам (например, Гвиберт Ножанский или Уильям Ньюбургский); многие, не довольствуясь хронологической регистрацией событий, начинают комбинировать факты, устанавливать причинные связи между ними, обращать внимание на предпосылки и мотивы действий масс и отдельных личностей (Оттон Фрейзингенский). В ряде работ можно найти и реалистические картины быта, и понимание социально-политической и экономической обстановки, и живые портреты исторических деятелей (Ордерик Виталий, Адам Бременский). Упорядочивается и внешняя форма ряда исторических произведений в связи с их делением на книги и главы, появлением оглавлений, раскрывающих содержание каждой книги; улучшается стиль. Однако эти признаки прогрессивного развития нигде не встречаются в развернутом виде и все сразу; те или другие из них представляют достижения отдельных талантливых историков, но они не стали завоеванием целой школы или направления, не были закреплены в каком-либо теоретическом произведении. Среди историков XII в. создателем новой исторической концепции был аббат одного из монастырей в Калабрии (юг Италии) Иоахим Флорский, живший во второй половине XII в. (ум. в 1202 г.). Иоахим ставит своей задачей на основании изучения закономерного развития общества в прошлом понять настоящее и предвидеть будущее. Это будущее, в противоположность Оттону Фрейзингенскому и учению католической церкви, он рисует не как конец мира и успокоение человечества в царстве небесном, а как наступление более совершенного строя здесь же, на земле. Римская империя и католическая церковь в её современном виде не являются, с его точки зрения, последней формой существования человеческого общества, а подвергнутся коренным изменениям и исчезнут задолго до конца мира. В качестве духовного лица и сына своего времени, Иоахим, естественно, представляет себе весь исторический процесс, как процесс развития христианской церкви. Согласно учению Иоахима, человечество проходит в своём развитии три фазы. Первая фаза - это время «бога отца», когда общество держится только страхом, когда повиновение человека «закону» обусловлено рабством. Эта фаза длится до появления Христа, но уже задолго до этого проявляются зародыши и развиваются элементы нового строя, «дабы старое не исчезло раньше, чем не будет посеяно и не взрастет, словно из земли, и не станет прино- 29 сить плодов новое». Таким образом, между концом первой фазы и началом второй Иоахим устанавливает нечто в роде переходного периода, получающего у него название initiatio - начало, подготовка. Далее следует период, определяемый организацией и расцветом христианской церкви. Это - время «бога сына», когда суровое рабство закону сменяется более мягким сыновним послушанием, или зависимостью. В этот период человек еще не свободен, хотя страх уже сменился сознательным повиновением, «дисциплиной». Следовательно, государство и церковь, как формы принудительной организации общества ещё необходимы. Но уже со времени зарождения монашества закладываются семена нового, третьего строя для которого характерна полная свобода духа. Дальнейшее развитие монашества создает предпосылки к переходу общества на высшую ступень – господства «святого духа». Когда этот переход осуществится, единственной связью, между людьми будут уже не страх и не дисциплина, а любовь; государство и существующая церковь с присущими им элементами насилия станут ненужными и исчезнут. Учение Иоахима было осуждено последовательно тремя соборами, но до конца XIV в. оно давало историко-теоретическую основу многим еретическим движениям этого времени. Начиная с XIII в. в европейском обществе значительно возрастает интерес к истории. Это привело не только к увеличению числа исторических произведений, но и к появлению новых жанров. Наряду с хрониками, анналами, хронографами и житиями святых, появляются краткие учебники по всемирной истории, исторические хрестоматии, употреблявшиеся для учебных целей и публиковавшиеся под своеобразными названиями «Цветов» и «Зерцал»; биографии отдельных королей и императоров, большие национальные истории на национальных языках, наконец, исторические мемуары, к числу которых можно смело отнести воспоминания участника IV крестового похода Виллардуэна и воспоминания участника VI крестового похода Жуанвилля. Жоффруа де Виллардуэн (ок.1150 – ок.1230), маршал Шампани - продиктовал (после 1207 г.) свои мемуары – «Завоевание Константинополя» - с явной целью обелить себя и других вождей крестоносцев от всяческих упреков и обвинений. Одни факты он исказил, другие, о которых ему не могло быть неизвестно, скрыл и, таким образом, представил действия руководителей похода в самом благоприятном свете. В то же время достоинство хроники Виллардуэна – в чёткости и высокой степени точности описания событий. Произведение имеет свою внутреннюю логику, хронологически упорядочена. Кроме того, «Завоевание Константинополя» интересно ещё и в том плане, что оно написана представителем верхушки феодального общества и даёт возможность познакомиться с тем, как она воспринимала различные явления в политике и обществе. Как отмечает М.А.Заборов, «хроника маршала Шампанского – один из ранних примеров политической тенденциозности, искусно проводимой в чисто событийном, казалось бы, повествовании средневекового автора»21. В последней четверти того же столетия начал писать свои мемуары Жан де Жуанвилль (1225-1317), сенешал графства Шампанского, участник первого крестового похода Людовика IX. Это простодушный рассказ очень наблюдательного феодала о самом себе и своих впечатлениях в Египте, о битЗаборов М.А. Введение в историографию крестовых походов (латинская хронография XIXIII вв.). - М., 1996. –С. 124. 21 30 вах, о пребывании вместе с королем в плену у турок после разгрома французского войска. Впоследствии Жуанвилль дополнил свои мемуары несколькими анекдотами о Людовике IX, с которым он очень сблизился во время похода и плена, включил обширные отрывки из «Больших французских хроник», относящиеся к деятельности этого короля, так появилась «Книга святых слов и добрых деяний святого Людовика», которая при всех недостатках - повторениях, противоречиях в некоторых деталях - принадлежит к числу интереснейших произведений светской феодальной историографии XIII в. Появление учебной литературы по истории связано с деятельностью монахов нищенствующих орденов, особенно доминиканцев. Ведя жестокую борьбу с еретиками, доминиканцы учли роль истории в подготовке опытных проповедников и инквизиторов; иными словами, они первые сознательно поставили историю, как отрасль знания, на службу интересам феодального строя. Авторами наиболее популярных исторических пособий были главным образом доминиканцы: Мартин из Опавы, Винцент из Бовэ, Бернард Ги и др. Все их исторические построения имели в своей основе августиновскую историческую концепцию. Мартина из Опавы (умер в 1278) чешский доминиканец, архиепископ Гнезненский, является автором так называемой «Хроники пап и императоров», которая на протяжении нескольких веков являлась авторитетнейшим источником исторических сведений для большинства образованных людей, особенно для богословов и юристов. По своей сути произведение Мартина Опавского - это сухой учебник, в котором центральное место занимают списки всех пап и императоров, нередко с указанием ошибочных дат и столь же ошибочных или легендарных сведений о событиях, относящихся к правлению каждого из них. Подбор материала и оценки исторических фактов выдержаны в ортодоксальном, инквизиторско-домиканском духе. Это обстоятельство, а также строгая систематичность изложения, параллельно дающего историю «церковную» и историю «гражданскую» и, следовательно, облегчающего наведение справок, сделали хронику Мартина в глазах церковной иерархии образцовым историческим произведением. В XIV—XV вв. её неоднократно переделывали, дополняли и переводили на национальные языки - чешский, немецкий, французский, итальянский и др. Таким же большим успехом пользовалась до XVI в. другая доминиканская компиляция - «Историческое зерцало» Винцента из Бовэ. Оно составляет третью часть обширного труда, которому автор дал название «Большое зерцало», известно так же как «Тройное зерцало». Первые две части «Большого зерцала» посвящены естествознанию и богословию. Все три части образуют в совокупности нечто вроде энциклопедии, дающей ясную картину всей суммы знаний, которыми должен располагать образованный человек середины XIII в. Этим определяется культурно-историческая ценность произведения Винцента из Бовэ. По существу же это не более, как довольно грубая компиляция необычайно начитанного и трудолюбивого монаха, поражающая своими огромными размерами. Метод работы Винцента можно проследить по «Историческому зерцалу». Имея звание придворного чтеца (лектора) при Людовике IX, он получил доступ к большому собранию рукописей королевской библиотеки; с помощью других монахов он сделал из многих десятков, если не сотен, исторических сочинений обширные выписки, расположил их в весьма приблизительном хронологическом порядке, наконец, связал их своими дополнениями или просто соединительными фразами в некое единство – «всемирную хронику» от 31 «сотворения мира» до середины XIII в. Следуя примеру одной из использованных им всемирных хроник – хроники Гелинанда (ум. 1227), Винцент добросовестно указывает свои источники, а собственным дополнениям предпосылает слово «автор». Это нововведение было первым проявлением систематического отделения цитат от собственного текста. Наряду с этим обширным произведением в обращении находился и значительно сокращенный самим автором текст, которому он дал название «Дневник времён» и который он включил в первую часть своего «Большого зерцала». Третьим выдающимся произведением доминиканской историографии являются «Цветы хроник» Бернарда Ги (ум. 1331), инквизитора в Тулузе, позже епископа Лодевского. «Цветы хроник», иначе называемые также «Каталогом пап и императоров», по построению и общему характеру немногим отличаются от хроники Мартина Опавского, но содержат более точные сведения. Французский доминиканец обладал большими критическими способностями и склонностью к преимущественному использованию документов. Развитию этих способностей и склонностей, нужно полагать, содействовал его многолетний инквизиторский опыт сыска и расследования дел заподозренных в катарской ереси. В ряде других произведений, особенно по истории деятельности доминиканцев и организации их монастырей, Бернард Ги весьма добросовестно собрал во славу своего ордена и католической церкви материал, вполне достаточный, по словам Молинье, для того, чтобы осудить на его основании не «еретиков», а саму инквизицию. С XIV в. наиболее экономически развитые страны Европы вступают в полосу затяжного кризиса, знаменующего начало разложения в этих странах феодального способа производства. В этих условиях для всей католической Европы имел большое значение кризис церковной организации во главе с папством. Сначала «Авиньонское пленение» пап, затем так называемая «великая схизма» в католической церкви, наконец, соборное движение первой половины XV в. – всё это расшатало влияние высшей церковной иерархии и ослабило позиции папства. В этой обстановке всеобщего кризиса происходит постепенное разложение традиционной средневековой историографии. Особенно заметен в XVI-XV вв. упадок основных видов монашеской исторической литературы - анналов, хроник, житий – на латинском языке. Монастырские скриптории перестают быть центрами исторической работы, уступая место историкам из немонашеского духовенства и, особенно, мирянам. Большое распространение получает рыцарская и городская хроники. Рыцарская хроника, возникнув в период упадка этого военного сословия, имела своей задачей подчеркнуть величие рыцарства в качестве главного носителя воинских доблестей, показать его значение для славы и могущества короля. Наиболее значительные рыцарские хроники созданы авторами вышедшими из феодальных кругов Фландрии, Артуа и других владений герцогов Бургундских и получивших поэтому название историков «бургундской школы». Типичными её представителями был Ж.Лебель и Ж.Фруассар. Жан Лебель (1290-1370), льежский каноник приобрёл известность как рыцарский поэт, дамский угодник и, несмотря на духовный сан, любитель всевозможных авантюр, в том числе и военных. За перо его побудили взяться, как он сам заявляет, «выдумки жонглёров», исказивших подлинную картину англо-французских войн. Поэтому его «Правдивая хроника» посвящена описанию войн, случившихся в 1326-1361 гг. во Франции, Англии и других странах Европы. Битвы, воинские подвиги отдельных рыцарей, пиры и тур- 32 ниры находятся в центре повествования. Словом, Лебель вполне заслуживает свою репутацию «певца рыцарства». Его произведение стало своеобразным каноном для произведений такого характера, а главы «Хроники» часто компилировали в свои труды многие рыцарские историки. Тем не менее, Лебель был вскоре основательно забыт, его хроника была вытеснена более обширным (25 томов в бельгийском издании XIX в.) и более ярким произведением Жана Фруассара (умер между 1400-1410). Фруассар переписал лучшие главы Лебеля, значительно дополнив и изменив их профранцузскую окраску на проанглийскую, а затем продолжил самостоятельно до 1400 г. Его «Хроники Франции, Англии, Шотландии, Испании, Бретани, Гасконии, Фландрии и соседних стран» дают, таким образом, политическую и военную историю большей части Западной Европы на протяжении почти всего XIV века. В лице Фруассара мы имеем редкого в средние века историка, который ищет материал повсюду и почти всю жизнь проводит в разъездах, охотясь за новостями и очевидцами событий. «Много стран и государств, - пишет он, - я изъездил с целью разведать подробности; сводил знакомство со многими важными людьми нашего времени». Однако Фруассар скромно умалчивает о том, что его гнало с места на место не только желание узнать о событиях из непосредственного источника, но и личные материальные интересы. Сын простого бюргера из г. Вадансьенна, из 40 лет своих странствований большую часть времени провел при королевских и княжеских дворах, где его таланты поэта и историка щедро оплачивались. В зависимости от партийной принадлежности своих высоких покровителей он не раз менял политическую ориентацию. Сначала его хроника была выдержана в английском духе (первая редакция); затем, поступив на службу к одному из французских феодалов, он перерабатывает её в более благоприятном для французов свете (вторая редакция); наконец, после ряда военных неудач англичан во Франции, Испании и Шотландии, он вносит ряд новых оценок, направленных против англичан и восхваляющих французское рыцарство (третья редакция). Сопоставление трех редакций показывает, что этот «Геродот средневековой Европы», как его иногда называют, не стеснялся в угоду своим покровителям фальсифицировать историю. Но при всех изменениях симпатий к той или иной группировке феодалов неизменным остается его полнейшее презрение к народу любой национальности: к немцам он питает отвращение за их «жадность» и готовность продаться тому, кто дороже заплатит; простой народ Англии в его представлении «вероломен, опасен, бесчестен»; шотландцы - «все мерзавцы и воры», ирландцы «дикари» и т. д. Рыцарей же, независимо от национальности, Фруассар нежно любит, ими он восхищается, прощая им любые злодеяния, если только они не нарушают кодекса «рыцарской чести». В XV в. в связи с упадком рыцарства рыцарская этика стала быстро обесцениваться. В области военного дела и политики её начали вытеснять прагматические нормы, что получило отражение и в литературе той эпохи. Наиболее законченное выражение этот процесс получил у Филиппа де Коммина (1447-1511) – приближённого герцога Бургундии Карла Смелого, а в последствии – доверенного лица французских королей, чьи мемуары получили широкую известность. Он вообще не придавал никакого значения ни рыцарству, ни рыцарским социально-политическим идеям. В лице Коммина мы сталкиваемся с представителем пробивавшего себе дорогу рациональноэмпирического направления. Для него польза истории заключается в том, 33 что она учит людей мудрости, но мудрости не моральной, а практической, которая необходима для достижения успеха в земной жизни и деятельности. В представлении Коммина история – это прежде всего политика (недаром Сент-Бев сказал о нём: «Политическая история во Франции начинается отсюда») и основными её творцами являются люди наделённые властью – государи и придворные. Он с пренебрежением относился к народу, который не способен отправлять государственные обязанности, но бывает страшен и опасен во время бунта. Считая, что люди по своей природе более склонны к злу, нежели к добру, Ф. де Коммин видит побудительную причину их действий прежде всего в стремлении к личному благу, личной выгоде (которое для него в порядке вещей) и крайне редко - в желании следовать нравственным заповедям. Будучи сыном своей эпохи и считая, что человеческое общество создано Богом, Коммин, в то же время, создал концепцию всеобщего взаимного противодействия людей и государств, осуществляющуюся по воле Бога. Эта концепция является первой во французской исторической и политической мысли попытку выявить объективные причины социальнополитической борьбы, неизменно сопутствующей истории. Коммин впервые обратил внимание и на такой фактор истории и международной жизни, как национальные характеры, или темпераменты, обусловленные, по его мнению, различием климатических условий, предвосхитив теорию климатов Ж.Бодена. Оставаясь, в общем, в поле провиденциализма, Коммин, тем не менее, сумел увидеть в исторических событиях не борьбу божественного и земного, добра и зла, а естественное столкновение частных интересов и интересов государств. Божья воля у него или растворена в прагматической человеческой мысли, или, стоящая над человеком, совершенно неопределенна в своих целях. Это позволяет видеть в исторической концепции Коммина закат средневекового провиденциализма, утратившего свою религиозно-этическую сущность. Обширную категорию исторических произведений в XIV-XV вв. составляли городские хроники, что во многом было обусловлено подъёмом бюргерства как самостоятельной социально-политической силы. Городские хроники можно разделить на две группы: официальные и частные. Первые писались по заказу и под наблюдением городских властей, вторые - по личной инициативе их авторов. В основе официальных хроник лежат памятные книги, в которые заносились данные о правах, привилегиях и вольностях города, постановления городского совета или другого органа управления, краткие сведения о важнейших событиях. Городские писари (секретари) совета, которые вели памятные книги и заведовали городским архивом, обычно являлись и первыми составителями хроник. По своему характеру, методу обработки материала и т.п. городские хроники примыкает к церковно-феодальной историографии, но в эти старые формы влито уже новое содержание: отбор фактов и их освещение отражает интересы патрицианских правящих верхов. В качестве примера можно назвать хронику г. Любека составленную монахом Детмаром и охватывающую период от основания города до 1395 г. Несравненно больший интерес в историографическом отношении представляют частные бюргерские хроники, являющиеся вместе, с тем и наиболее распространенным видом городских хроник. Во Франции они известны под названием дневников. Таков «Дневник Никола де Бэя», регистратора Парижского парламента (ум. 1419), составившего по своим памятным 34 записям хронику Парижа в период борьбы арманьяков и бургиньонов. Автор весьма критически настроен в отношении знатных сеньоров, предводителей обеих партий, обвиняет их в вымогательствах и в расхищении королевской казны. Он обнаруживает склонность к реформам в управлении и в то же время страх перед выступлениями парижского народа. Другим образцом частной хроники является анонимный «Дневник парижского буржуа», охватывающий период 1405-1449 гг. Записи в дневнике, лежащие в основе этой хроники, дают точную картину политической и частной жизни Парижа». Для автора, среднего парижского зажиточного обывателя, характерна неустойчивость политических симпатий: убежденный бургиньон, враждебный дофину Карлу (VII), он постепенно переходит в оппозицию к герцогу Бургундскому и к союзникам последнего англичанам. Таким образом, подводя итоги развития средневековой исторической мысли можно сделать вывод, что она представляла собою во многих отношениях движение назад в сравнение с античной историографией, которая успешно для того времени оперировала понятием причинных связей и стремилась рассмотреть исторический процесс с рационалистических позиций. В то время как средневековый историк все события трактовал с позиций провиденциализма. В то же время мы должны учитывать, что движение историографии не может быть сведено только к отходу назад, её развитие было достаточно сложным и противоречивым. В частности, средневековая историография внесла некоторые прогрессивные представления о ходе истории. Вслед за Августином она отказалась от циклического понимания истории, а также выработало положение о единстве человеческой истории, тем самым создав всемирную хронику. В связи с таким пониманием истории впервые были сделаны попытки её периодизации. 35 Г л а в а 3. ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ (XV - XVI вв.) В XIV-XV вв. в Европе происходят глобальные изменения в социальноэкономической и политической сфере вызванные началом развития капиталистических отношений. Интенсивная общественная жизнь и деловая активность выдвинула на первый план человеческую личность, обязанную своим положением и успехами не знатности предков, а собственным усилиям, предприимчивости, уму, знаниям. Человек начинает по-иному видеть себя и мир природы, изменяются критерии его оценок, эстетические вкусы, отношение к окружающей действительности и к прошлому. Эти изменения становятся составной частью эпохи "Возрождения". Гуманистическое мировоззрение было ответом на новые запросы времени, новые знания и опыт, накопленные человеческой практикой и делавшим первые шаги естественнонаучным постижением природы. Рост товарноденежных отношений, зарождение и развитие очагов капиталистического производства приходили в столкновение с феодальной зависимостью, корпоративными связями, рождали представление о важности и ценности свободного, деятельного человека. Развернувшиеся с конца XV в. великие географические открытия, доказательство шарообразности Земли, первые достижения астрономии привели к перевороту в представлениях о пространстве и месте в нем человека. В поле зрения европейцев оказались неведомые ранее земли и люди с их обычаями и нравами. Была поколеблена, а затем рухнула геоцентрическая система Птолемея и основанное на ней представление о Земле как центре мироздания, избранной богом арене борьбы божественных и дьявольских сил за души людей. Один из важнейших факторов развития науки и культуры - изобретение в середине XV в. книгопечатания. К началу XVI в. в Европе возникло уже около 250 центров книгопечатания, было опубликовано около 40 тыс. названий книг. Книгопечатание необычайно расширило распространение творений античных авторов, произведений ученых, писателей, резко ускорило распространение информации. Гуманисты пересмотрели схоластическую картину мира и схоластические методы познания природы и человека. При этом наиболее яркая черта гуманистического мировидения - новое осмысление проблемы человека. Гуманисты решительно отошли от теологической концепции, согласно которой природа человека изначально греховна и ущербна, мирские заботы тщетны, а единственный смысл его земного бытия - устремление к богу во имя посмертного спасения. Гуманисты, напротив, отстаивали мысль о громадных творческих возможностях человека и его высоком предназначении в этом мире. Земную жизнь человека, его борьбу за достижение прижизненного блага они считали величайшей самостоятельной ценностью. Именно земное деятельное бытие человека было предметом живого интереса для всех отраслей духовного творчества гуманистов. По сути, они отходили от теологического теоцентрического видения мира, заменяя его представлением антропоцентристким. Таким образом, гуманистическое мировоззрение положило начало важному процессу - переориентации человеческой мысли с одного предмета изучения (бог и вся область сакрального) на другой (сам человек, его светская земная жизнь и деяния). В русле нового мышления обозначились и первые 36 ростки научного подхода к истории, возникла гуманистическая историография, главным достижением которой стало начало секуляризации исторической мысли, её освобождение от теологии, являвшейся мировоззренческой основой историографии в средние века и сохранявшей в ней позиции вплоть до XVIII в. Средневековое мировоззрение придавало большое значение истории: христианский миф, на котором оно основывалось, это миф исторический. Именно христианство впервые утвердило представление об истории как об объективном, надличностом процессе. История мыслилась как всемирная, историческое время - как линейное, векторное (т.е. имеющее определенное направление), необратимое. Движение человеческой истории средневековая историческая мысль считала провиденциально обусловленным (т. е. определенным внешней по отношению к историческому процессу силой, Богом) и понимала теологически - история движется согласно плану и цели, предустановленным творцом от акта Творения к пришествию и смерти Христа и далее к Страшному суду и концу рода человеческого. В эти общие рамки средневековая историография вписывала мирскую, светскую историю людей. При этом действительные факты переплетались в исторических сочинениях с событиями и персонажами библейской истории, сверхъестественные силы, чудеса свободно вмешивались в ход событий земной истории. Совершенно на иных началах основывалась гуманистическая историография. Гуманисты сохранили конечную причинность в истории за Богом. На деле в их сочинениях он обычно оставался «за кадром». В поисках объяснения исторических событий гуманисты обращались к чисто земным причинам, человеческим мотивам и действиям. История выступала в их сочинениях как результат не божественного промысла, а деятельности людей, которая может быть рационально объяснена и осмыслена. Некоторые наиболее глубокие умы среди гуманистов (Макиавелли и Гвиччардини в Италии, Боден во Франции) пытались подойти к выявлению внутренних закономерностей в истории, усматривая их в логике политической борьбы, во влиянии природных условий. Основной интерес гуманистов вызывала политическая история. Политика была ими осознана как особая и крайне важная сфера человеческой деятельности, требующая специального изучения, - именно в рамках гуманистической культуры возникла политическая наука. Исторические сочинения гуманистов - это прежде всего история политических и военных событий. Громадная самостоятельная важность социальных, экономических аспектов исторического процесса не была еще осознана и оставалась в основном вне поля зрения историографии. Историческому сознанию гуманистов было чуждо представление о линейном движении времени в земной человеческой истории; не была еще выработана и идея прогресса. Преобладала точка зрения круговорота, циклического движения истории; так, на смену «готическому варварству» средних веков пришло новое время, которое, однако, являлось как бы «возрождением» золотого века античности, возвращением к нему (правда, в позднем гуманизме уже пробивала дорогу идея новизны и даже некоторого превосходства «нового века» сравнительно с античностью). В XV-XVI вв. исторические книги пользовались большой популярностью. Издавались и многочисленные сочинения, посвященные «методу написания и чтения истории» или воздававшие «хвалу истории». Назначение её видели в воспитании людей на опыте прошлого, в обучении искусству политики тех, 37 кто призван ею заниматься, в представлении примеров для лучшего усвоения наставлений морали. Однако история не стала (и еще долго не станет) университетской дисциплиной - её рассматривали, скорее, как род литературы. Исторические знания и приёмы работы с источниками разрабатывались в гуманистической филологии, в правоведении, которые были тесно связаны с критическим анализом различных исторических текстов. Начало научной критики источников - одна из важных заслуг гуманистов; их призыв «ad fonts» («к источникам») означал отрицание метода схоластики, искажавшей букву и дух античных текстов, стремление выявить исторические реальности, отраженные в документах. Труды гуманистов были первичной, зачаточной формой научного знания об истории. Оно было ограничено и условиями эпохи, и социальным положением большинства гуманистов, и общим низким уровнем наук того времени. Воззрения гуманистов на историю не свободны от влияния теологических доктрин. Даже порывая с богословско-схоластическим воззрением, они избегали прямой конфронтации с ним. Интересы историков-гуманистов преимущественно не выходили за рамки событий политической и военной истории, деяний отдельных личностей. Признанием роли личности в истории были обусловлены в частности, и весьма распространённые в трудах гуманистов так называемые вставные речи, вкладывавшиеся в уста отдельных деятелей с целью показать их влияние на дальнейший ход событий. Это было явным отступлением от принципа «ad fonts», уступкой дидактическим целям исторического сочинения. Параллельно с гуманистической историографией в эпоху Возрождения продолжало своё существование клерикальная. В качестве примера можно назвать работы аббата Тиллемона (1637-1698) - 6-ти томная "История императоров и других принцев, которые правили в течение шести веков христианства" и 16-ти томная "История церкви первых шести столетий". Автор практически не подвергает используемые источники критике, поэтому по существу, эти работы, огромная компиляция, составленная из выписок древних авторов. Для Тиллемона римская история - всего-навсего история императоров, а основной критерий их исторической значимости - их отношение к христианству. 1. Гуманистическая историография в Италии Родиной и основным центром гуманизма была Италия. Здесь возникла и достигла наибольшего расцвета гуманистическая историография, сформировались её основные школы. Биографическое направление. Изложение гуманистической историографии можно начинать с основоположников гуманизма – Петрарки и Боккаччо, так как оба были не только поэтами и писателями, но и историками. У Франческо Петрарки (1304-1374) мы видим попытку дать своего рода историю Рима в биографиях. В сочинении «О славных мужах», написанном на латинском языке, им был возрождён биографический жанр Плутарха. Петрарка даёт 21 биографию великих римлян - от Ромула до Цезаря, а также биографии Пирра, Александра Македонского и Ганнибала. Это - идеализированные, тусклые фигуры, написанные на основе сочинения Тита Ливия, причём все жизненные ситуации, в которых проявляются слабости или отрицательные черты героев у Тита Ливия совершенно отсутствуют у Петрарки. Та- 38 кой подход объясняется целью, с которой создал Петрарка своё сочинение. Он в период политической слабости Италии XIV в., раздираемой внутренними и внешними врагами, хотел донести до читателя картину прежнего могущества Рима от Ромула до Цезаря. Правда в этом сочинении Петрарки есть известные элементы критики, несколько новой по сравнению с историографией раннего средневековья. Петрарка отбрасывает средневековые легенды, которыми обросли многие античные герои. Джованни Боккаччо (1313-1375) также предпринял попытку написать историческое сочинение. В произведении "О славных женщинах" он излагает 105 женских биографий преимущественно женщин древнего мира, среди которых наряду с историческими личностями немало литературных персонажей. Но и биографии исторических лиц имеют значение более для истории литературы, чем для историографии. Так как Боккаччо собрал в своём произведении почёрпнутый у античных авторов анекдотический материал, лишённый какой-то исторической ценности. Гораздо интереснее его работа – «Жизнеописание Данте». То, что работа написана на итальянском языке, явилось протестом против чрезмерного увлечения классицизмом во времена Боккаччо. Это сочинение носит совершенно самостоятельный характер. Однако и здесь много риторики и морали, много рассуждений об оправдании поэзии. Описание Данте дано односторонне. Он выступает здесь только как писатель, а его политические взгляды, его роль в политической жизни Флоренции остаются в стороне. Это произведение Боккаччо оказало очень большое влияние на биографическую литературу Возрождения, одну из важнейших отраслей исторической литературы этой эпохи. Несколько позже появилась целая серия биографий знаменитых флорентийцев, принадлежавших перу Филиппо Виллани (1325-1405). Автор меньше заботился о реальности своих исторических портретов, чем о точном воспроизведении манеры и стиля античных биографов. Поэтому для развития биографического жанра куда больше имела ценность работа Джоджио Вазари (1511-1574) – «Биографии знаменитейших художников, скульпторов и архитекторов» (1550). Вазари сам был художником и архитектором, прекрасно понимал искусство и был знаком почти со всеми сколько-нибудь выдающимися его представителями в Италии. Долговременные странствия по итальянским городам дали ему возможность изучить лучшие образцы скульптуры, живописи и архитектуры. Таким образом, его произведение для историков искусства является важным источником. Но как историк Вазари имел свои недостатки. Наряду с реальными фактами он вводит в своё изложение различные легенды и сплетни, некритически относится к собранной им информации. В тоже время именно Вазари по всей видимости принадлежит введение в научный оборот термина «готический», то есть варварский, которым он обозначает искусство до эпохи Возрождения. В эпоху Романтизма, в связи с полной переоценкой взглядов на классическое средневековье, термин «готический» изменил своё содержание. Однако самым выдающимся биографом Флоренции этой эпохи по праву считается Веспасиано да Бистиччи (1421 – 1498), автор многих жизнеописаний монархов, выдающихся государственных деятелей, пап, кардиналов и архиепископов. Веспасиано да Бистиччи – писатель и книготорговец, близкий к гуманистам. Долгое время он исполнял обязанности личного секретаря Козимо ди Джованни Медичи. Его труд «Жизнеописания знаменитых людей 39 XV в.» замечателен тем, что наряду с императорами, королями, понтификами он описывает жизнь и деяния обычных флорентийских граждан, совершивших с его точки зрения, хотя бы один доблестный поступок, или просто живущих достойно и скромно, безукоризненно выполняя свой долг перед обществом и государством. Несмотря на то, что в составленных им биографиях присутствует некоторый элемент идеализации, описываемые там ситуации реалистичны, поскольку Веспасиано да Бистиччи предназначал их для современников, которые хорошо знали людей, чей жизненный путь и поступки увековечивались. В. да Бистиччи не скрывал недостатков своих персонажей, отмечая, например, что Козимо де Медичи часто поступал несправедливо и жестоко, придя к власти во Флоренции. Характеризуя блестящего дипломата Пьеро де Пацци, он отмечал и отрицательные свойства его натуры – нерасчетливость и мотовство. Все это дает основания использовать книгу биографий Веспасиано да Бистиччи как один из важнейших источников для изучения различных сторон истории Италии XV в. В труде Веспасиано подчеркивается преемственность с произведениями великих предшественников античной эпохи: автор указывает, что образцами для него являлись Плутарх, Светоний, Проб, Плиний и другие писатели древности. Выдающимися авторитетами он считал Данте, Петрарку и Боккаччо. С особым уважением автор жизнеописаний упоминал о своих современниках, гуманистах Колюччо Салютати, Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Джаноццо Манетти, Донато Аччайуоли. Со многими из них он был знаком лично, тесно общался, входя в их круг вместе с Козимо Медичи. Веспсиано де Бистиччи становится первым из биографов, кто помещает в своей книге жизнеописание своей современницы, флорентийской горожанки Алессандры де Барди, в замужестве Строцци. Он считает достойной жизнеописания не святую, не монахиню, идущую по пути религиозного подвижничества, не королеву или владетельную герцогиню. Его героиня происходит из старинного и знатного флорентийского рода, но все ее заслуги состоят лишь в том, что она достойно, с точки зрения автора, выполняет обязанности жены, матери, хозяйки дома, потом вдовы – обычный женский удел, редко привлекающий внимание писателей того времени. Если он и попадал в поле зрения богословов и проповедников, то чаще с целью бесконечных порицаний, наставлений и предостережений против всяческих соблазнов, подстерегающих слабую женскую природу на том единственном поприще, где она могла заявить о себе – в браке и семье. В XV в. в Италии появлялось много ригористических трактатов с антифеминистской направленностью. Известный проповедник Керубино да Сиена в своих «Правилах брачной жизни» полностью отрицал наличие у женщин самостоятельной воли и разума, считал условием их благочестивого поведения абсолютное подчинение мужчинам. Тем большей заслугой Веспасиано да Бистиччи становится стремление прославить благородство и стойкость своих современниц22. Риторическое направление. Первым подлинным историком среди гуманистов можно считать Леонардо Бруни Аретино (1369-1444). Свою служебную карьеру он начал на службе у римского папы Бонифация XI, а в последующем являлся государственным секретарём Флорентийской республики. Бруни вначале приобрёл известность своими переводами с греческого на латинский язык плутарховой биографии Цицерона, первых двух книг Полибия. Краснова И.А. выдающиеся женщины Италии XV в. // Проблемы всеобщей истории: Межвузовский сборник научных и научно-методических трудов. – Вып. 7. – Армавир, 2001. – С.202-203. 22 40 В последующем он обращается к истории Флоренции ("История флорентийского народа" - в 12 т.). Интересно то, что в названии уже исчезает слово «хроника» и выступает новый термин «historia». Как и большинство историков-гуманистов, Бруни кладёт в основу своего изложения один какой-то определённый источник. Для многих разделов его «Истории флорентийского народа» таким источником является хроника Джованни Виллани (1276-1348). Однако материал, не поддающийся рациональному объяснению, Бруни отбрасывает. Точно также мы не найдём у него следов провиденциализма Виллани. Самым существенным при оценке того нового, что Бруни здесь вносит по сравнению со средневековыми хронистами, является установление факта упадка и гибели Римского государства и поворота к новой эпохи в результате этого события. Важнейшей из предпосылок крушения Рима автор считает падение республики и замену её на деспотическую власть императоров: "После уничтожения свободы исчезла добродетель. Все правление перешло в руки порочных людей, что и послужило причиной падения империи."23 Политическая идея – доказать превосходство республиканского строя (Римская республика, Флорентийское государство средних веков) над тиранией (в Римской империи, и в тех государствах Италии, в частности в Милане, где установилось единоличное правление) – пронизывает всю работу Бруни. Флоренцию Бруни считает наследницей древнеримских республиканских свобод, едва ли не главным их оплотом в современной Италии. В истории родного города он осуждает олигархические притязания грандов и верхушки пополанов, с одной стороны, и народные восстания, в частности восстание Чомпи 1378 г., - с другой; более всего он благоволит к средним слоям горожан. Политическая позиция Бруни иногда приводит его к тендециозной и субъективной интерпретации событий. Этому способствует также увлечение риторикой, тесно связанное с некретическим подражанием античной историографической традиции, особенно Титу Ливию. В духе этой традиции Бруни преподносит историю как своего рода драму, а исторических деятелей – как её героев, воплощающих те или иные пороки и добродетели. Бруни по праву можно считать основателем политико-риторической школы в гуманистической историографии, традиции которой были продолжены в творчестве Маркантонио Коччио Сабеллико (1436-1506), профессором риторики в Венеции. Его "Эннеады" являются единственным в то время сочинением, в котором всемирная история давалась с позиций гуманизма, то есть он совершенно отбрасывает схему четырёх монархий и библейские легенды. Эрудитская критическая школа. Политико-риторической школе Бруни во многом противостоит направление, представленное именами таких римских гуманистов как Флавио Биондо, Лоренцо Валлы, которые заложили основы научной критики источников и подготовили дальнейшее развитие методики исторического исследования. Флавио Биондо (1392-1463), политический изгнанник из своего родного города Форли он являлся «апостольским секретарём» римского папы Евгения IV. Его труды были узкоспециальными и притом лишёнными того литературного блеска и тщательной отделки, которые больше всего ценились в его время. Так, работа "Восстановленный Рим" посвящена восстановлению античной 23 Цит по: Вайнштейн О.Л. Историография средних веков. - М.-Л., 1940. - С.56. 41 топографии города на основе показаний древних авторов, надписей и памятников. В другом своём сочинении - "Торжествующий Рим" - Биондо в первые предпринял попытку общего изложения государственных, военных, гражданских и религиозных учреждений, а также описание обычаев и одежды древних римлян. В отличие от большинства гуманистов, Биондо при освещении какого-либо вопроса не довольствовался одним источником, а привлекает все доступные и систематически их сопоставляет. Весьма ценным является стремление автора восходить к наиболее достоверным. При этом Биондо даёт изложение чисто хронологическое, то есть он не стремится группировать факты, относящиеся к разным эпохам и делать из сопоставления этих фактов какие-нибудь далеко идущие выводы. Он - историк-эрудит. Для которого на первом плане стоит установление факта, а не извлечение из него какого-нибудь политического урока. Помимо ряда исследований по истории древнего Рима и Италии ему принадлежит большая работа по истории средних веков – «Декады истории со времени падения Римской империи» в 31 книге. Биондо начинает изложение с 410 г.24, взятие Рима Аларихом, и заканчивает 1410 г., то есть хронологические рамки этой работы в общем совпадают с хронологическими рамками средневековья, постепенно входящими в употребление только с конца XVII в., когда профессор в Галле, Христофор Целлариус (или, иначе, Келлер, 1637-1707) популяризировал эту гуманистическую периодизацию с помощью своего учебника по истории средних веков. Иными словами, Биондо можно считать первым историкомгуманистом, который установил хронологические рамки средневековья. Сам термин «средние века» у Биондо не встречается25. Кроме того, Биондо первым из гуманистов заложил критерии достоверности источника: во-первых, правдободобие и реальность описываемых событий; во-вторых, наиболее древнее происхождение источника, его близость ко времени описываемых событий. Наивысшее достижение использования критического метода в XV в. обнаруживается, однако, в трудах другого гуманиста Лоренцо Валла (14071457), хотя он и не был историком в собственном смысле слова. В своей единственной чисто исторической работе - «История Фердинанда I Арагонского» Валла даёт не столько историю, сколько хронику скандальных событий при неаполитанском дворе. В тоже время он подходит к источнику достаточно критически. Наиболее ярко критический анализ Лоренца Валла проявился в разоблачении так называемого Константинова дара (трактат о "О мнимом и лживом дарении Константина" - 1440 г.), на котором папы в течение всего средневековья основывали свои притязания на верховенство в Европе. Подвергнув критическому анализу два единственных памятника, в которых упоминается "донация", - "Деяния св. Сильвестра" и "Лжеисидоровы декреталии" - Валла показывает, первый - не что иное, как "лживое чтиво и сказки старых баб", в которых масса противоречий и смешных нелепостей, а второй содержит текст "Донации", являющийся "бесчестной" интерполяцией позднейшего времени, что выдаёт язык, изобилующий варварскими оборотами речи и терминами, неизвестными в IV в."26 Кроме того Валла применил также приёмы так называемой формальной «дипломатической» критики, показав, что У Бионда - 412 г Впервые термин «средние века» зафиксирован в 1469 г. в «слове» епископа Алерии Джованни Андреа, произнесенном в честь умершего за два года перед тем знаменитого деятеля церкви и ученого кардинала Николая Кузанского. 26 Цит по: Вайнштейн О.Л. Западноевропейская средневековая историография. - М.-Л., 1964. - С. 271. 24 25 42 терминология «Константинова дара» не соответствует принятой в официальных документах IV в., но восходит к христианской литературе, которая не была известна Константину и его приближённым. Хотя сам Л.Валла не смог точно указать время составления этой фальшивки, католические круги так и не смогли опровергнуть его доводы, и вынуждены были в дальнейшем отказаться от ссылок на этот документ. Новая «политическая» школа. С начала XVI в. в итальянской гуманистической историографии выделяется школа ставящая целью извлечь из истории политические уроки. Её основателем был Никколо Макиавелли (1469-1527), который на протяжении 15 лет был видным дипломатом Флорентийской республики, секретарём и канцлером её правительства. Возвращение к власти семьи Медичи (1512) положило конец его политической карьере, он был лишён должности и оказался в ссылке (в своём поместье). Последние 15 лет жизни Макиавелли провёл в вынужденном деревенском уединении, что благоприятствовало его литературным занятиям. Искренний патриотизм и твердая уверенность в необходимости объединения Италии побуждали Макиавелли, несмотря на республиканские симпатии, уповать на власть сильного государя даже в ущерб этим симпатиям. Отсюда его противоречия как политического мыслителя: в один и тот же год, 1513, он пишет два сочинения. В первом из них - трактате «Государь» (на итальянском языке) - он оправдывает неограниченную монархическую власть, вплоть до неприкрытой тирании, высказывает мысль о том, что в борьбе с центробежными силами, в частности с дворянством, государь может применять самые суровые и даже аморальные средства, если нет другого выхода. Всё это в отрыве от патриотической цели, которой руководствовался Макиавелли, было абсолютизировано в последующей политической мысли и получило название «макиавелизм». Хотя концепция Макиавелли не идентична этому понятию. Во втором полуполитическом, полуисторическом трактате на латинском языке - «Рассуждения по поводу первых десяти книг Тита Ливия» - Макиавелли, напротив, выступает как убежденный республиканец, видя свой идеал в Римской республике. В 1520 г. в биографическом сочинении «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки» Макиавелли вновь прославит сильного всевластного государя. И только в своем главном историческом труде «История Флоренции», написанном на итальянском языке между 1520 и 1526 гг., автор явно обнаруживает причины своих колебаний: видя в республике свой идеал, он на материале истории родного города приходит к печальному выводу о том, что Флорентийская республика оказалась неспособной объединить Италию. Отсюда он приходит к выводу о необходимости абсолютной власти государя, которая одна может обеспечить стране необходимое единство. В «Истории Флоренции» Макиавелли выступает как замечательный для своего времени историк. В своих сочинениях он стремится не просто излагать историю, но открывать движущие её законы. Один из главных таких законов Макиавелли видел в политической борьбе, присущей всякому государству, и прежде всего в республике. При этом он уже интуитивно нащупывал и основу этой борьбы - противоречия между народом и высшими классами, а иногда и между богатыми и бедными, подходя близко к признанию социальных противоречий. Другую закономерность хода истории ученый видел в том, что в ней происходит круговорот политических форм: от монархии к аристократии, потом к республике со смешанным правлением, затем снова к монархии. Главной движущей силой в развитии этих циклов являются политическая 43 борьба и неизбежное насилие. Макиавелли впервые обратил внимание на важность постижения диалектики исторического процесса. Н. Макиавелли четко отграничивал древнюю историю от средневековья (хотя и не употреблял этих терминов). В истории Италии он видел цепь упущенных возможностей её объединения. Раннее христианство он считал главной причиной падения римской государственности и варварских вторжений. Одно из главных препятствий к объединению Италии в средние века и в свое время он видел в папской политике. Излагая ход политической борьбы во Флоренции, Макиавелли в целом правильно наметил её основные этапы: первый — борьба внутри аристократии, второй - борьба между «народом» («пополанами») и аристократией, третий - борьба между пополанами и плебейскими массами. В основе циклического развития политической борьбы лежит не воля отдельных людей, а проявление общего закона истории. Во Флоренции политическая борьба приняла пагубный характер, так как узкопартийный дух возобладал в ней над гражданскими интересами. Из упадка республики оказался один реальный выход - тирания Медичи. Из этой концепции вытекают жажда Макиавелли к обобщениям, несвойственная другим историкам-гуманистам, реалистичность его повествования, отсутствие в нем напыщенности и риторики, теологического контекста, характерного для средневековой политической мысли. В то же время он, как историк, не лишен известных слабостей: ограничение изложения политическими событиями, преувеличение роли отдельных личностей, узость источниковой базы (он в основном опирался на данные Флавио Биондо или флорентийского хрониста XIV в. Джованни Виллани) и почти полное отсутствие критики источников. И все же в развитии исторической мысли не только в Италии, но и в Европе в целом Макиавелли сыграл огромную роль, оказав значительное влияние на своих современников и последующую историографию. Младший современник Н.Макиавелли Франческо Гвиччардини (14831540) - видный флорентийский государственный деятель и дипломат - также принадлежал к политическому направлению. Он во многом отличался от Макиавелли, своего друга, которого нередко критиковал. Источником этих различий была, с одной стороны, изменившаяся социально-политическая обстановка во Флоренции и в Италии в целом, с другой - разные политические взгляды этих историков. Ф. Гвиччардини, принадлежавший к крупнейшим землевладельцам Флоренции, был выразителем политических симпатий той части городской верхушки, связанной с ростовщической деятельностью и вкладывавшей свои капиталы в землю, которая мечтала об установлении в государстве олигархического режима. Он был противником как умеренной пополанской демократии, видя в народе «бешеное чудовище», так и единовластия, которое считал «тиранией». Его политический идеал - Венецианская республика, где власть принадлежала небольшой наследственной группе самых богатых и знатных фамилий. Однако, сознавая невозможность осуществления этого идеала во Флоренции, Гвиччардини, в отличие от Н. Макиавелли, пессимистически оценивал перспективы будущего развития Италии, не верил в возможность её объединения и ослабления внутренних конфликтов. Такая позиция уводила его от идей «гражданского гуманизма», порождала у него скептицизм и даже цинизм в политических и моральных вопросах. Главным двигателем в политике Гвиччардини считал личные выгоды и стремление к спокойствию отдельных индивидов, оправдывая аполитизм и 44 любую беспринципность в политике. В отличие от Макиавелли он не заботился об общем благе государства. Своё отношение к современности Гвиччардини переносил и на осмысление прошлого в своих исторических сочинениях. Главные из них - «История Флоренции с 1378 по 1509 год» (написана им в 1509 г. на итальянском языке, но впервые опубликована лишь в середине XIX в.) и «История Италии» с 1492 по 1534 г. (написана им на склоне лет также на итальянском языке и опубликована при его жизни). В обеих работах Ф. Гвиччардини выступает как весьма осведомленный автор. В отличие от других историков-гуманистов, в том числе и Н. Макиавелли, он пользуется для описания событий не только нарративными (и часто единичными) источниками, но и документальными материалами, доступными ему как политику - дипломатической перепиской, государственными актами и т. п. Это позволило ему дать широкую картину истории Флоренции и Италии, показать внутригородскую борьбу, военные конфликты между отдельными государствами Италии, яркие характеристики политических деятелей. Особенностью Гвиччардини как историка является интерес к экономическим и финансовым вопросам, мало занимавшим других, который отчасти вытекал из представления его о том, что людьми не в последнюю очередь движут и материальные побуждения. Гвиччардини в большей степени реалист, чем Макиавелли, но зато ему совершенно безразлично выявление общих законов развития истории, он мельчит её, пытается объяснять события частными и ничтожными причинами. Политическая борьба для него не закон исторического развития, а лишь случайная игра личных страстей и меркантильных интересов: восстание Чомпи, например, это не борьба богатых и бедных, как считал Макиавелли, а следствие интриг одной из политических партий Флоренции во время очередной избирательной кампании. Таким образом, «реализм» Гвиччардини сводится к житейской обывательской трезвости. Гвиччардини крайне тенденциозен в освещении описываемых событий: он оценивает их с точки зрения того, насколько они были выгодны или невыгодны для олигархической системы управления, и не видит более далеких перспектив исторического развития. 2. Крупнейшие представители гуманистической историографии в других странах Западной Европы В XVI в. гуманистическая историография распространяется и в других странах Европы, приобретая своеобразные национальные формы. Вместе с тем внешние приёмы гуманистического историописания сплошь и рядом используются учеными, выражавшими взгляды и симпатии разных социальных слоёв, а нередко и апологетами абсолютной монархии и даже представителями церкви как католической, так и протестантской. Франция. Во Франции гуманистическая историография использовалась главным образом как идейное оружие борющихся дворянских группировок и третьего сословия и поэтому носила весьма пёструю политическую окраску. Наибольшее влияние на последующую историческую мысль (XVII— XVIII вв.) оказали социологические и исторические взгляды Ж. Бодена, хотя он не был собственно историком. Жан Боден (1530-1596) был выразителем настроений наиболее передовых слоёв третьего сословия, решительным сторонником сильной абсолютной монархии. В то же время он считал, что монарх не может нарушать права 45 собственности своих подданных, в частности облагать их налогами без их согласия. Здесь можно видеть ростки буржуазной теории естественного права, широко распространившейся позднее, в XVII - XVIII вв. В трактатах «Метод лёгкого ознакомления с историей» (1566) и «Шесть книг о государстве» (1576) Боден, как и Макиавелли, отстаивал мысль о наличии в истории внутренних объективных закономерностей. К их числу он относил воздействие на историю условий географической среды, определявших, по его мнению, психический склад разных народов, который во многом влиял на их исторические судьбы. Позднее эта плодотворная для своего времени идея была развита социологами и историками эпохи Просвещения, в частности Монтескье. Вместе с тем Ж. Боден не считал влияние географического фактора в истории непреодолимым, полагая, что разумные законы и основанное на них государство могут смягчить или устранить действие неблагоприятных естественных условий. Кроме географического фактора, важное значение в историческом развитии, согласно Бодену принадлежит также культуре и религии, тем самым он наметил культурно-историческое направление в историографии. Не менее плодотворной была идея Бодена о прогрессе в истории, противостоящая циклизму Макиавелли и историческому пессимизму Гвиччардини. В отличие от них Боден подчеркивал превосходство современной эпохи не только над временем дикости и варварства, но и над античностью, в смысле развития наук, расширения географического кругозора людей, совершенствования искусств и, что наиболее интересно, - в области промышленности, торговли, военного дела. Значительно опережая свою эпоху, Ж. Боден ставил вопрос о том, что история есть наука, обладающая собственными методами познания. Наряду с этим он, как человек своего времени, отдал дань представлениям о влиянии магических сил и демонического начала на ход истории и в поисках объективных исторических законов нередко обращался к алхимии, астрологии, которые еще пользовались в ту эпоху популярностью даже среди образованных людей. Крупным достижением научной мысли того времени явился труд французского исследователя Жозефа Жюста Скалигера (1540-1609) «Об улучшении хронологии» (1583), заложившей основы этой научной дисциплине. Чтобы завершить работу в том же направлении, он издаёт в 1606 г. «Тезаурус темпорум», где собирает сведения всех известных ему античных хронографов. Скалигера считают также основателем научной эпиграфики. Он собрал множество текстов на латинском и греческом языках, передал их профессору Гейдельбергского университета Яну Грутеру и помог ему в их издании. Так, в 1603 г. появилось огромное собрание из 12 тыс. латинских и греческих надписей, открывшее серию подобного рода сборников латинских, греческих и этрусских надписей. Англия. В Англии гуманистическая историография в XVI в. была развита слабее, чем в Италии и во Франции, сосуществуя с традиционными формами исторических сочинений - хрониками, хотя уже очищенными от самых невероятных чудес. Наиболее крупными историками-гуманистами, близкими к политическому направлению, были в начале XVI в. великий английский гуманист, создатель первой социалистической утопии Т. Мор и в конце XVI начале XVII в. не менее знаменитый философ-материалист Ф. Бэкон. Оба они были крупными политическими деятелями английской абсолютной монархии, 46 затем оба оказались в опале. Они видели в истории школу политического опыта, хотя и пытались извлечь из неё весьма различные уроки. В развитии гуманистической исторической мысли заметное место занимает работа Томаса Мора (1478-1535) - «Утопия» (1516). Он подверг в ней резкой критике общественный и политический строй современной ему Англии и объявил частную собственность причиной социального неравенства и угнетения и в прошлом, и в настоящем. Тем самым Т. Мор преодолел классовую ограниченность гуманистического мировоззрения, включив в понятие гуманизма стремление к социальной справедливости по отношению к эксплуатируемым. В то же время, видя в «огораживании» корень бродяжничества и воровства, Т. Мор не смог продвинуться в осмыслении этого явления дальше, чем позволяла эпоха, и рекомендовал отдавать воров в бессрочное рабство. Т. Мору, который с 1518 по 1533 г. был канцлером Генриха VIII, принадлежит и собственно исторический труд, бескомпромиссно осуждающий тиранию, окрашенный в какой-то мере антиабсолютистскими тенденциями, «История Ричарда III» (1514—1518). Она сохранилась в двух авторских текстах - латинском и английском, что свидетельствует о том, что книга была рассчитана на широкого читателя. Написанная в духе политического направления гуманистической историографии, книга проникнута ненавистью к тирании, яркий пример которой Т. Мор видит в образе короля-узурпатора, убийцы Ричарда III. В противоположность Н. Макиавелли, который полностью отделил мораль от политики, Т. Мор отстаивал необходимость для правителя соблюдать высокие моральные принципы в любых обстоятельствах. Судьбой Ричарда III он пытался показать, что их нарушение ведет и государство, и самого правителя к бесславной гибели. Т. Мор пользовался широким кругом источников - письменных и устных сообщений современников описываемых событий. Однако он не всегда проявлял достаточную объективность в их истолковании, стремясь нарисовать однозначный образ Ричарда III как исчадия ада и показать пагубность неумеренной жажды власти. Иную политическую окраску имел исторический труд Френсиса Бэкона (1561-1626) - «История Генриха VII», написанный им в 1621 г. на английском языке, затем переведенный на латынь. Бэкон писал эту книгу, находясь в опале, после долгого периода своего канцлерства при Якове I Стюарте. Тем не менее, его работа была написана с целью возвеличения абсолютной монархии, в частности династии Тюдоров, первым представителем которой был Генрих VII. Будучи идеологом прогрессивной тогда буржуазии и нового дворянства, Бэкон, как и Макиавелли, был сторонником сильной центральной власти, допуская её право на аморальные действия, если это необходимо для общего блага. Его книга пронизана острой политической тенденциозностью, но вместе с тем в ней весьма реалистично и трезво оцениваются события недавнего прошлого. Бэкон осуждает Ричарда III, но в отличие от Мора отдает должное его достоинствам как правителя. Несмотря на преклонение перед сильной властью, Бэкон в традициях гуманизма предпочитает видеть на престоле просвещенного правителя, опирающегося на советы мудрых и образованных людей; большое значение он придает парламенту и советникам короля. Ф. Бэкон, подобно Ф. Гвиччардини, уделяет много внимания экономике, в частности финансам. Наиболее интересны его рассуждения о восстаниях, которые он считает обычным повсе- 47 дневным явлением в тюдоровской Англии. Осуждая восстания и мятежи и видя в их подавлении одну из главных функций государства, он при всей своей тенденциозности пытается уяснить себе анатомию этих движений, порождающие их объективные условия. Бэкон выделяет два основных типа мятежей: те, которые происходят «от буйства» (в основном сепаратистские восстания знати), и другие, возникающие вследствие «нужды». К последним он относит собственно народные движения конца XV в., справедливо подчеркивая их антиналоговый характер. Хотя Бэкон, как и все историки-гуманисты, отводит в своем сочинении большое место отдельным личностям, он стремится на основании «эмпирических» данных, изученных им фактов дать причинно-следственное объяснение хода истории, определить условия, в которых зарождается и развивается данное событие. В нем можно видеть одного из крупнейших представителей политического направления гуманистической историографии. Германия. В Германии XVI в. в связи с острой социально-политической и религиозной борьбой эпохи Реформации и Крестьянской войной историография, в том числе и гуманистическая, служила идейным оружием различных социальных групп и отражала часто диаметрально противоположные тенденции в области политики и религии. При этом, как в лагере католической реакции, так и протестантской оппозиции, вплоть до самой радикальной, в историографии сохранила свое влияние теологическая концепция истории, хотя иногда видоизмененная влиянием гуманистических идей. Поэтому в немецкой историографии XVI в. значительное место занимали сочинения смешанного типа; по форме подражавшие гуманистическим работам, а по существу близкие к средневековым хроникам. Собственно гуманистических работ было мало, и они не были широко известны. Переплетение средневековой, мистической традиции с гуманистическим влиянием характерно и для одного из интереснейших немецких историков этого периода Себастьяна Франка (1499-1542). Будучи выразителем настроений наиболее радикальных слоев бюргерства, Франк испытал известное влияние гуманистических идей, стал лютеранином, позднее - анабаптистом, но затем отошел и от этого движения, придя к своеобразному «мистическому пантеизму». В основном историческом сочинении С. Франка - «Хроника, Летопись и Историческая библия» - увидевшем свет в 1531 г., причудливо переплетаются средневековая форма изложения и своеобразная теологическая трактовка истории с трезвым, рационалистическим в духе гуманизма, подходам к её проблемам. Божественное начало в истории Франк рассматривает с пантеистических позиций, считая, что Бог разлит в мире, воплощён в каждом человеке и осуществляет историю через действия не осознающих этого людей. Хотя разлитый в мире Бог составляет благое начало, люди могут использовать его по-разному: одни для благих дел другие во зло. Поэтому божественный план реализуется в истории лишь в конечном счёте, и, люди, изучая историю, должны извлекать из неё практический опыт для настоящего и будущего. С. Франка отличает то, что он рассматривает историю с точки зрения интересов простого народа, что нередко интуитивно приводит его к ряду необычайных для его времени выводов. Так, он осуждает частную собственность как источник насилия богатых над бедными, ограбления последних; в государстве он видит силу, которая вскоре после своего возникновения оказалась на стороне богатых и помогает притеснять простой народ; он обличает 48 католическую церковь за то, что она отошла от принципов раннего христианства. Эта книга проникнута сочувствием к крестьянству, несущему несправедливые феодальные повинности. В них Франк видит причины крестьянских восстаний, в частности Крестьянской войны 1524-1525 гг. Но в то же время он осуждает эти восстания, утверждая, что народ не должен восставать, но лишь покорно ждать избавления с помощью Бога. Написанная простым образным немецким языком «Хроника» Франка, как и его многочисленные публицистические сочинения, пользовалась популярностью в народе и сыграла большую роль в формировании немецкого литературного языка. Если сочинения С.Франка можно назвать схоластикогуманистическими, то работы Беата Ренана (1485-1547) представляют собой уже чисто гуманистическое направление. Б. Ренан яркий последователь эрудитской школы Биондо в Германии, был типичным кабинетным ученым, эрудитом, стремившимся отгородиться в своей исследовательской работе от бурных политических событий своего времени. Однако тематика этой работы была подсказана ему все же общими интересами эпохи, всей националистической направленностью немецкого гуманизма: в центре его внимания стояли древние германцы и история Германии в раннее средневековье. О характере его научных интересов говорит уже первый его труд – «Критические комментарии к Тациту» (1619). Делом всей его жизни были «Три книги германской истории» (1531) - произведение, в котором его эрудиция и критическое дарование развернулись с наибольшим блеском. Первая книга посвящена древней Германии и эпохе великого переселения народов; во второй книге автор следит за судьбами, главным образом, племени франков, причем период их господства он рассматривает как время усиления и распространения рабства (или, точнее, крепостничества), а распадение франкской монархии как восстановление древней германской свободы; наконец, третья книга представляет собрание этюдов и исследований культурно-исторического и источниковедческого характера. Работа Ренана насквозь проникнута критическим духом. Он подвергает тщательному исследованию достоверность каждого используемого источника и каждого приводимого ими факта, не щадя никаких авторитетов. Пользовавшееся в то время в гуманистических кругах полным доверием сочинение так называемого Бероза (Псевдо-Бероз) он разоблачил как грубую подделку, и, действительно, как потом оказалось, эта мнимая хроника древневавилонского жреца была составлена гуманистом Джованни Нанни. Но и к сообщениям древних авторов Ренан относился с большой осторожностью, принимая лишь те из них, которые не вызывали никаких подозрений. Не приходится и говорить, что легенды и псевдо-научные гипотезы, к которым нередко прибегали и гуманисты, чтобы восполнить пробелы в устной и письменной традиции, он решительно отвергает. Для научного метода Ренана характерно также широкое применение выдвинутого еще Биондо приема конъектурной критики текста. Опираясь на прекрасное знание латинского и греческого языков, он в сомнительных местах предлагает своё чтение текста, и хотя далеко не все его конъектуры были впоследствии оправданы наукой, однако в большинстве случаев они являются очень остроумными и правдоподобными. Деятельность Ренана в последующем высоко оценили, его труд был признан первым подлинно научным трудом по истории Германии. 49 Таким образом, историография периода Возрождения занимает особое место в длительном развитии исторической науки, прежде всего как её начальный этап. Главная заслуга гуманистов заключалась в создании светской концепции истории. Важное значение имело широкое привлечение различных источников: нарративных, археографических, эпиграфических, нумизматических, документальных. Неустанная забота гуманистов о поиске и издании произведений античных авторов, собрание богатых коллекций древностей и их описание заложили прочную источниковую базу для дальнейшего развития исторической мысли. 50 Г л а в а 4. ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ В РАЗВИТИИ СИСТЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ XVIII век вошёл в историю, как век Просвещения. Огромную роль в идейном обогащении историографии этого времени сыграли естественноматематические науки с их стремлением к рациональному, точному знанию. Вера в разум, стремление основываться на разуме как последнем и верховном авторитете явилась основным моментом идеологии Просвещения. С этой точки зрения просветители подвергают полной переоценке все старые исторические ценности. Бог изгоняется из истории, то есть начатое гуманистами преодоление теологической интерпретации исторических явлений было доведено до конца. В связи с чем, просветители стали критически подходить к источникам, что сообщало их историческим сочинениям более научный характер. С глубокой верой в торжество разума у большинства историков эпохи Просвещения была связана оптимистическая вера в прогресс, который рассматривали как поступательное развитие культуры, нравов, наук и искусств, промышленности, техники, торговли. В понимании исторического развития человечества у некоторых представителей просветительской мысли (особенно ярко у Руссо) намечались элементы историзма и диалектического подхода к истолкованию истории. В этом же направлении на историографию ХVIII в. оказывали влияние философские системы XVI-XVII вв.: учение Бэкона, выдвинувшего индуктивный метод исследования; система Декарта, давшего механическую интерпретацию мира; учение Локка, пытавшегося построить гносеологию на данных опыта. Продолжая заложенную ими традицию, просветители стремились разработать единый метод познания природы и общества, включить явления общественной жизни в единую цепь изучаемых наукой закономерностей. Идею общественной закономерности они также трактовали преимущественно механистически. Представление о неизменной «природе человека» бралось за основу, из которой пытались вывести главнейшие законы общественной жизни. Теории «естественного права» и «общественного договора» явились важнейшими компонентами историко-социологических построений просветителей. В то же время в отличие от мыслителей XVII в., которые уподобляли общественные законы законам движения простых физических тел (притяжение, отталкивание и т.д.), они стремились также выявить специфические мотивы общественного поведения человека, обусловленные его биологической и духовной природой. Заметное влияние на историографию Просвещения оказали и Великие географические открытия, в ходе которых был собран богатейший географический и этнографический материал. Благодаря этому расширился исторический горизонт исследователей XVIII в.; историческая мысль вышла из того узкого, замкнутого круга чисто европейских интересов, в котором она до этого вращалась. Вольтер, Гердер, Кондорсе и другие «просветители» уделяют уже значительное внимание арабам, индусам, китайцам, подчёркивая их вклад в общечеловеческую культуру, вследствие чего было положено начало складыванию единой картины мира. Просветители предложили новое понимание самого предмета исторической науки. История для них – не только арена деятельности королей и геро- 51 ев, а прежде всего история цивилизации и человечества. Поэтому они вовлекли в сферу её изучения историю культуры в широком смысле, историю нравов, народонаселения и т.д. Для многих просветителей характерен был интерес к истории промышленности, торговли, технических усовершенствований. Осознание важности материальных условий в жизни человека вело к тому, что в исторических взглядах некоторых из них пробивалась материалистическая тенденция. 1. Просветительская историография во Франции Центром просветительской мысли XVIII в. являлась Франция. Для французских просветителей особенно характерна была общественно-политическая заострённость при написании исторических работ. Во многом история привлекала внимание мыслителей чисто с практических позиций, в ней они искали подтверждение своим идеалам свободы, черпали аргументы для обоснованности пагубности тирании. Поэтому в первую очередь французских просветителей интересовала античная история. В то же время потребности идейно-политической борьбы заставили их проявить интерес и к истории средних веков (несмотря на резкое отрицательное к ним отношение), в частности к проблеме происхождения общественно-политических учреждений средневековой Франции. Начало острой полемике вокруг вышеназванной проблемы положил в первой трети XVIII в. исторический спор между графом Буленвилье и аббатом Дюбо, получивший широкий отклик. Анри де Буленвиль (1658-1722) в главном своём труде – «История древнего правительства Франции» (1727) – выдвинул теорию, которая связывала возникновение французского общества и государства с германским завоеванием Галлии. Согласно ей, дворяне являлись потомками франков, народа победителя, и по праву завоевания господствовали над потомками побеждённых галло-римлян, третьим сословием. Буленвилье с необычайной ясностью выразил точку зрения «дворянского расизма», характерную для родовитого дворянства: только кровь даёт дворянское достоинство, ни король, ни какоелибо учреждение сделать это не в силах. Эта концепция встретила энергичный отпор. В 1734 г. аббат Дюбо (1670-1742), секретарь Французской Академии, опубликовал свою работу «Критическая история установления монархии в Галлии». Германистической точке зрения Буленвилье он противопоставил романистическую теорию. Согласно которой французское государство возникло не вследствие завоевания (факт завоевания Галлии франками аббат Дюбо отрицает), а как результат постепенного органического слияния исконного населения Галлии и пришельцев–франков. Последние были поселены на территории Галлии в качестве римских наёмников, а франкские короли были «чиновниками империи». Поэтому согласно концепции Дюбо франкская монархия являлась органическим продолжением Римской империи, но со временем происходит узурпация дворянами прав и достояния народа, а также права королевской власти, совершённая аристократией позднее, в IX-X вв. Так во французской историографии возникла германо-романская проблема, вокруг которой вплоть до конца XIX в. шла острая научная полемика и идейная борьба. Уже современники спора Буленвилье и Дюбо осознавали его социально-политический характер. Характерна оценка, данная ему Монтескье в работе «О духе законов»: «Граф де Буленвилье и аббат Дюбо создали 52 каждый свою систему, причём одна из этих систем походит на заговор против третьего сословия, а другая – на заговор против дворянства». Среди выдающихся деятелей французского Просвещения, оказавших особенно большое влияние на развитие историко-социологической мысли и историографии, были крупнейшие представители старшего поколения просветителей – Монтескье и Вольтер. Шарль Луи Монтескье де Секонда, барон де ла Бред (1689-1755), президент бордоского парламента (до 1726 г.), принадлежал к знатной семье провинциального дворянства мантии. Главные его труды – «О причинах величия и падения римлян» (1734) и знаменитый трактат «О духе законов» (1748). Как политического мыслителя Монтескье отличали огромная историческая эрудиция и вкус к социологическим построениям. Характерной чертой, выделявших его среди других просветителей, являлось то, что он в поисках решения современных ему политических проблем обращался не к абстрактным «естественным законам», выведенным умозрительно из природы человека, а к исследованию и критическому анализу действительно существовавших некогда политических форм, к конкретной истории человеческих обществ, широко используя при этом сравнительный метод. В то же время Монтескье утверждал, что общественная жизнь подчинена определённым объективным закономерностям, не зависящим ни от бога, ни от сознательной воли людей. «Я установил общие начала, - писал Монтескье в сочинении «О духе законов», - и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона».27 Однако в действительности Монтескье не всегда последовательно проводил это объективное понимание общественной закономерности, трактуя иногда социальный закон как результат свободного творчества законодателя. Изучив государственное устройство Англии, Монтескье создал теорию разделения властей (законодательная, исполнительная, судебная), заложив тем самым теоретические основы парламентаризма. С именем Монтескье связано и обоснование тезиса о решающем влиянии на общественное устройство географической среды. Природные условия, полагал он, формируют характер и «дух» народа, влияют на его экономическую деятельность и тем самым определяют, в конечном счёте, существующие у различных народов формы государственной власти и законодательства. «Законы, писал он, - очень тесно связаны с теми способами, которыми люди добывают себе средства к существованию. Народ, занимающейся торговлей и мореплаванием, нуждается в более обширном своде законов, чем народ, живущей скотоводством».28 Самой яркой фигурой французского просвещения являлся Мари Франсуа Аруэ Вольтер (1694-1778). В отличие от Монтескье, историей он занимался профессионально, это было одно из важных направлений его творческой деятельности. После публикации в 1731 г. первого исторического труда «История Карла XII» Вольтер создал «Век Людовика XIV» (1751), «Обзор века Людовика XV» (1755-1763), «Историю России в царствование Петра Великого» (1759-1763) и др. Наиболее монументальное историческое сочинение Вольтера – «Опыт о нравах и духе народов и о главных исторических событиях» 27 28 Монтескье Ш. Избранные произведения. – М., 1955. - С.159. Монтескье Ш. Избранные произведения. – М., 1955. - С.396. 53 (1756-1769) – охватывает громадный период от Карла Великого до Людовика XIII. Среди просветителей именно он целеустремлённо выступал за обновление исторической науки и стремился осуществить это в собственной практике. Главная его идея – это соединение истории с просветительской философией. Задача историка – не просто собирание фактов и изложение событий, но критическое осмысление всего материала с точки зрения разума. Вольтер ввёл в оборот понятие «философия истории» («La philosophie de l’histoire» название книги Вольтера опубликованной в 1765 г.). Язвительной критике и осмеянию Вольтер подвергал теологическую концепцию истории. Особенно достаётся Боссюэ и автору одного из наиболее популярных учебников, иезуиту Даниелю, над высказываниями которых Вольтер буквально издевается. Однако рационалистическая концепция самого Вольтера грешит несколько поверхностным прагматизмом, что особенно проявляется в его «Опыте о нравах». Отражая оптимистическое мироощущение просвещённых кругов XVIII в., Вольтер выступал одним из провозвестников теории исторического прогресса. Ему была чужда идеализация первобытного «естественного состояния» людей как счастливого изначального состояния человечества. В понимании движущего начала общественного прогресса Вольтер стоял на идеалистической позиции. Он прекрасно понимал важность земледелия, ремёсел, мануфактур и т.д., но первичным и определяющим импульсом их прогресса считал человеческий разум. Вольтер не считал прогресс движущимся в неодолимо-линейном направлении. Прогресс осуществляется избирательно, воплощается в отдельных периодах истории (например, век Филиппа и Александра Македонского, Цезаря, Людовика XIV и т.д.), которые выделяются на тёмном фоне и часто отделены друг от друга долгими веками невежества. Таковыми, например, ему представляется вся эпоха Средневековья – время варварской истории варварских народов, которые, став христианами, не стали цивилизованнее. Подводя итог рассмотрения Вольтера как историка, необходимо ещё раз подчеркнуть, что его основной заслугой перед историографией является ниспровержение теологического взгляда на историю, особенно ярко проявившееся в его «Опыте о нравах». Несомненной заслугой Вольтера является то, что он по-новому сформулировал требования и задачи историографии, указав на необходимость изучения не только и не столько церковной и династической истории, но также экономической, культурной и политической истории в самом широком смысле слова. С вольтеровским пониманием истории во многом перекликаются идеи, высказанные Ж. Тюрго, одним из ярких мыслителей и практических деятелей французского Просвещения. Анн Робер Жак Тюрго (1727-1781) – экономист школы «физиократов» (с его именем связана самая крупная в XVIII в. попытка буржуазных реформ в начале 1770-х гг.), прочно вошёл в историю развития историкосоциологической мысли, как создатель первой цельной теории общественного прогресса. В своих философско-исторических работах – «Последовательные успехи человеческого разума» (1750) и «Рассуждение о всеобщей истории» (1750) – Ж. Тюрго рассматривает историю человечества как закономерное поступательное движение по восходящей линии. Весь человеческий род «…переживая попеременно спокойствие и волнения, счастливые времена и годины бедствия, всегда шествует, хотя медленными шагами, ко всё больше- 54 му совершенству». Поэтому задача истории – «рассмотрение последовательных успехов человеческого рода и подробное изучение вызвавших их причин».29 Концепция прогресса у Тюрго, в отличие от того, как понимал его Вольтер, - это концепция бесконечного и непрерывного прогресса; её оценивают иногда как теорию линейного прогресса. Согласно его схеме, восхождение человечества по ступеням общественного прогресса, связано с переходом от собирательства и охоты к скотоводству и далее – к земледелию. Поскольку земледелие питает значительно больше людей, чем необходимо для возделывания земли, это ведёт к разделению труда, появлению городов, торговли и т.д. Таким образом, изменения в условиях материальной жизни выступают у Тюрго как определяющий фактор прогресса. Но эти изменения возможны благодаря развитию человеческой мысли. Поэтому, в конечном счетё, Тюрго высказывает общее для всех просветителей представление об успехах разума, как главной силе прогресса: «Всё следует за движением разума». Оригинальный и ценный вклад в развитие историко-социологических построений внесли мыслители, стоявшие на демократическом фланге французского Просвещения, и среди них, прежде всего, Жан-Жак Руссо (17121778). Как представлял себе Руссо развитие человечества, наиболее отчётливо видно в его произведении «Рассуждение о происхождении и причинах неравенства между людьми» (1755). Руссо считал, что человечество в своём развитии прошло стадию дообщественного состояния, когда люди жили сбором плодов, без частной собственности и т.д. Первобытные люди не знали несчастья, свойственного цивилизованным обществам, - у них не было угнетения. Человек той эпохи, по мнению мыслителя, это животное, но от других его отличала способность не поддаваться внушению инстинкта. Это ведёт его к совершенствованию, хотя как отмечает Руссо, вряд ли оно является благом. Толчком к развитию, совершенствованию послужило размножение людей и связанные с этим затруднения в добывании пищи. Человек начал использовать орудия, применять огонь. На этой почве возникает более тесное общение между людьми, образуется язык, создаются жилища. Появление последних приводит к образованию семьи. Этот период в истории человечества наиболее длительный и счастливый. На следующей ступени возникли обработка металлов и земледелие. Железо и хлеб цивилизовали людей, но они и погубили род человеческий, ибо среди порождённых ими общественных перемен было величайшее зло – частная собственность, и на обширных нивах, заменивших девственные леса, выросли вместе с урожаем рабство и нищета. Появление частной собственности разрушило первоначальное равенство, вызвало порчу нравов, пороки и ожесточённую борьбу между богатыми и бедными. Только на этой стадии, по мнению Руссо, когда уже произошло значительное социальное расслоение, возникает по инициативе богатых государство. Это – тот самый общественный договор, которому посвящена, окончательно незавершённая, но пользующаяся наибольшей известностью работа Руссо «Об общественном договоре». В целом концепции Руссо присущи черты, характерные для умозрительно сконструированных естественно-правовых построений XVIII в. Но вместе с тем его историко-социологические взгляды обнаруживают более определёнЦит. по: Историография новой и новейшей истории стран Европы и Америки / Под ред. И.С. Галкина и др. – М., 1977. - С.29 29 55 ные, чем у других современных ему мыслителей, элементы материализма и историзма. Исторический процесс в системе Руссо развёртывается как единый и закономерный, а возникновение и смена общественных форм ставятся в тесную связь с развитием материальной жизни, появлением новых приёмов производительной деятельности. Кроме того, в отличие от Вольтера и Тюрго Руссо не считал прогресс цивилизации, в том числе и развитие наук и искусств, безусловным благом. Он доказывал, что удаление человека от природы сопровождалось одновременно с падением нравов, ростом неравенства, появлением величайших общественных зол. В 1750-1770-е гг. во французском Просвещении выступила плеяда выдающихся философов-материалистов. Крупнейшими среди них были Дени Дидро (1718-1784), Клод Адриан Гельвеций (1715-1771), Поль Анри Гольбах (1723-1789). Исходным принципом общественных теорий философов-материалистов было представление о человеке как физическом существе, входящем неразрывной частью в «систему природы» (Гольбах). Чувственная природа этого человека толкает его к самосохранению, достижению личной пользы и удовольствия и в то же время побуждает избегать страдания. «Голод заставляет дикаря проводить целых шесть месяцев на озёрах и в лесах, учит его сгибать лук, плести сети, устраивать западни животным. Голод же заставляет у цивилизованных народов всех граждан работать, возделывать землю, учиться ремеслу и выполнять любые обязанности».30 Переход к общественному состоянию и возникновение государства также, по мнению Дидро и Гельвеция (Гольбах считал общественное состояние изначальным), объясняются потребностью человека, в частности необходимостью успешной борьбы с природой. Развивая эту мысль, они предложили схему первоначальных этапов истории близкую к схеме Тюрго. По мнению Дидро, люди последовательно переходили от собирательства к охоте и рыбной ловле, затем к скотоводству и, наконец, к земледелию. На стадии земледелия возникли частная собственность и политическая организация. Слабой стороной воззрения философов-материалистов был присущий им антропологизм. Подчёркивая единство человека и природы, они не осознавали специфики законов развития общества, отождествляли их с общими законами природы в целом. Это подталкивало их к натуралистическому объяснению тех или иных исторических событий обстоятельствами физиологического или медицинского порядка. Так П. Гольбах писал: «Излишек едкости в желчи фанатика, разгорячённость крови в сердце завоевателя, дурное пищеварение какого-либо монарха, прихоть какой-нибудь женщины – являются достаточными причинами, чтобы предпринимать войны, … погружать народы в нищету и траур».31 Наряду с природными факторами деятельность людей может быть объяснена, по мнению философов-материалистов, другими реальными причинами, в том числе сознательными мотивациями людей, их идеями. Гольбах писал: «Мнения правят миром». Громадную роль в дальнейшем развитии историко-социологической мысли сыграла Великая французская революция конца XVIII в. Уже в ходе неё перед потрясёнными современниками во весь рост встали вопросы о происхождении и историческом содержании величайшего события их времени. 30 31 Гельвеций К.А. О человеке // Гельвеций К.А. Сочинения. Т.2. – М., 1974. - С.100. Гольбах П. Избранные произведения. – М., 1963. - Т.1. - С.260-261. 56 Просветительскую линию исторической мысли, восходившую к Вольтеру и Тюрго, продолжил во время революции Жан Антуан Кондорсе (1743-1794). Известный математик, философ-просветитель маркиз Кондорсе принадлежал к младшему поколению энциклопедистов и был среди них одним из немногих, кто вплоть до 1793 г. активно участвовал в революционном движении, был членом Конвента. Близкий к жирондистам, он после их падения вынужден был скрываться, но в марте 1794 г. Кондорсе был арестован, заключён в тюрьму, где и умер. Во время своего вынужденного подполья Кондорсе создаёт своё главное историко-философское сочинение «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». Вся история человечества, согласно Кондорсе, это последовательное и постепенно ускоряющееся поступательное движение ко всё более разумному, соответствующему велениям природы вещей. Главными критериями прогресса были для мыслителя развитие разума и научного познания мира, успехи в достижении свободы. При этом первопричиной и двигательной силой прогресса человеческого рода он считал именно прогресс разума, рост просвещения и научных знаний. Эти принципы положены Кондорсе в основу периодизации истории, в которой он выделил 9 эпох. Первые пять эпох охватывают развитие человечества от первобытных времён до античности включительно. С падением Рима начинается шестая эпоха, охватывающая период раннего средневековья – время глубокого упадка. Однако в следующую, седьмую эпоху – от XIV в. до изобретения книгопечатания – человеческий разум вновь обретает утраченную энергию, совершает важные изобретения, расшатывающие авторитет суеверия. В городах и даже в некоторых государствах (Италии, Швейцарии, Англии) в эту эпоху появляются ростки свободы. Но особенное ускорение прогресса приносит восьмая эпоха – «от изобретения книгопечатания до периода, когда науки и философия сбросили иго авторитета», то есть время с конца XV до середины XVII вв. Человеческий разум «поднимает свои цепи, ослабляет некоторые из них и, приобретая беспрерывно новые силы, подготавливает и ускоряет момент своей свободы». Этот момент, по Кондорсе, наступает в девятую эпоху – «от Декарта до образования Французской республики». Именно в эту эпоху после долгих заблуждений люди дошли до понимания «истинных прав человека», что порождает желание улучшить участь народа. Таким образом, Кондорсе углубил учение своих предшественников о прогресс и первым предложил разработанную теорию единой линейной истории человечества с последовательно меняющимися стадиями развития, притом изменений к лучшему. Достигнув наибольшего расцвета во Франции, просветительская историко-социологическая мысль получила распространение и в других странах Европы, а также в Северной Америке. 2. Английская историография эпохи Просвещения В Англии XVIII в. Просвещение развивалось в условиях, когда тормозящее влияние феодальных отношений было фактически устранено. Поэтому английское Просвещение в сравнении с французским носило более умеренный характер. Видными английскими историками этого времени были Давид Юм и Эдуард Гиббон. Давид Юм (1711-1776) известный философ-идеалист, находясь под сильным влиянием идей французского Просвещения, представлял историю 57 как процесс, на который оказывают влияние разнообразные факторы - география, климат, экономика, государственные учреждения, законодательство, религия. Основной исторический труд Юма – это восьмитомная «История Англии от вторжения Юлия Цезаря до революции 1688 г.». Это была первая попытка дать связное цельное изложение английской истории в свете просветительских идей. В центре внимания автора – события политической истории, хотя он уделяет внимание религии, культуре и явлениям духовной жизни. В основе периодизации у Юма - царствование династий и королей. Стремясь сделать свой труд как можно доходчивым Юм постарался придать своему сочинению наиболее привлекательную форму. Хорошо продуманное и аргументированное повествование, отличный язык, яркие картины – всё это способствовало популярности труда, который более столетия оставался для англичан главным источником знаний по истории их страны. Однако в научном отношении сочинение Юма страдало существенными недостатками. Как правило, он удовлетворялся пересказом других исторических сочинений, без критики часто воспринимал любые свидетельства. Европейской известностью пользовалась и созданная Эдуардом Гиббоном (1737-1794) «История упадка и крушения Римской империи». Это сочинение содержит основанное на детальном изучении источников изложение политической истории Римской империи начиная с правления Коммода (180192) и доводит до падения Константинополя в 1453 г. История Византии для него - прямое продолжение истории Римской империи. Подобно Монтескье Гиббон признаёт и ценит честь и добродетель граждан республиканского Рима, но эпоха империи не была для него временем беспросветного упадка. Эпоху Антонинов (97-192) он называет одним из самых счастливых периодов в истории человечества. Лишь со времени императора Коммода (180-192) начинается политический кризис империи. Оценивая роль христианства для истории Рима, Гиббон приходит к выводу, что христианство сыграло отрицательную роль, так как ослабляло дух патриотизма и отвлекало от гражданских обязанностей. Заслуга Гиббона как историка состоит в том, что он выдвинул проблему упадка и крушения Рима как проблему естественного развития общества, определяемую не «божественным промыслом», а взаимодействием определённых причин и следствий. Однако главное достоинство труда Гиббона заключалось в его содержании. Автор доходчиво и последовательно выразил и развил важнейшие идеи своего времени. Он считал Римскую империю грандиозным памятником человеческого гения, а эпоху империи – периодом истории, когда положение человеческого рода было самым счастливым и процветающим. Оригинальным явлением в просветительской историографии были труды историков шотландской исторической школы. Её представители А. Фергюсон и в особенности У. Робертсон придавали большое значение в истории фактам материальной жизни, развитию промышленности и торговли, распределению собственности. Адам Фергюсон (1723-1816), занимавший кафедру профессора «моральной» философии в Эдинбургском университете, в своём сочинении «История гражданского общества», подобно Монтескье стремился открыть общий закон, управляющий общественным развитием. Он исходил из мысли, что решающую роль в развитии общества играет закон прогресса, ведущий к совершенствованию человеческого рода. Фергюсон подразделяют историю на 58 следующие этапы, каждому из которых соответствовал свой тип хозяйственной деятельности человека: дикость (охотники и рыболовы), варварство (скотоводы), цивилизация (земледельцы). Фергюсону принадлежит также попытка сопоставления выделенных ступеней развития с формами собственности: охотники-рыболовы, как и отдельные группы собирателей не имеют частной собственности, которая зарождается на втором этапе, то есть у скотоводов, и достигает полного развития у земледельцев. Он также одним из первых применил к изучению истории сравнительный метод: для понимания истории древних германцев времён Тацита привлёк описания жизни и быта индейских народов Северной Америки. Другой шотландский историк – Уильям Робертсон (1721-1793) также стремился в своих работах («История Шотландии», «История Америки», «История царствования императора Карла V» и др.) установить основные факторы, направляющие историческое развитие. На первый план среди них он выдвигает промышленность и торговлю. Признание важности материального фактора делает концепцию Робертсона более историчной. Его заслугой является также более чёткая, чем у предшественников, периодизация средних веков. За верхнюю границу этой эпохи он берёт 1500 г. С этого времени, по мнению Робертсона, возникает международная политика в собственном смысле этого слова, политика европейского равновесия. Самая незначительная перемена в положении какой-либо из европейских стран уже приводит к нарушению системы равновесия и вызывает сложные конфликты. Внутри тысячелетнего периода средних веков Робертсон также вводит деление на две части; границей между ними являются крестовые походы, которые повлекли за собой крупные изменения в европейской политике и культуре и дали толчок к развитию торговли. Другим примером длительного влияния Робертсона на историографию является популярное до настоящего времени в некоторых историографических школах определение сущности средневековья формулой: «феодализм плюс католицизм». 3. Просветительская историография в Германии Общая социально-экономическая и политическая отсталость раздробленной Германии, долгое и безраздельное господство теологии наложило отпечаток на творчество немецких историков эпохи Просвещения. В их трудах нередко просветительские идеи противоречиво сочетались с религиозномистическими представлениями. А территориальная раздробленность способствовала сосредоточению интересов передовых представителей историографии на идее национального единства и наиболее острых в тогдашних условиях проблемах единого государственного права. Иммануил Кант (1724-1804) в своей работе «Идеи относительно всеобщей истории под космополитическим углом зрения» (1784) выдвигает мысль о создании «совершенного гражданского строя» путём организации «великого союза народов», в котором даже самое малое государство пользовалось бы защитой и безопасностью. Автор убеждён в том, что всё историческое развитие ведёт к этой цели, и призывает к построению такой всеобщей истории, которая с помощью статистического метода показала бы закономерность процесса объединения в одно целое человеческого рода. В другой своей работе «Предполагаемое начало человеческой истории» Кант отмечает в качестве 59 фактора развития человеческий труд. По его мнению, труд и последующее его разделение есть исходная точка развития общества. В качестве подтверждения этого положения Кант приводит соответствующие эпизоды из Библии. Составной частью философии истории Канта выступала его теория культуры. Примечательно, что он отличал культуру от цивилизации. Его предшественники и современники понимали обычно под культурой всё созданное человеком в отличие от творений природы. Кант же считал культурой только те явления, которые служат благу человека, а цивилизацией называл современный ему тип устройства общества. Одним из первых обобщающих трудов в котором история культуры противопоставлялась чисто политической истории была монография немецкого исследователя Иоганна Иоахима Винкельмана (1717-1768) – «История искусства древности» (1764), в которой проводится мысль о том, что искусство связано с окружающей природой и зависит от нравов и политических учреждений народа. Поэтому, отталкиваясь от идей Монтескье, Винкельман по художественному совершенству на первое место, среди искусств древности, выдвигает греческое искусство, созданное в атмосфере гражданской свободы, любви к общественному благу и гуманного отношения к человеческой личности. Исходя из такого истолкования сущности греческого искусства, Винкельман выделяет отдельные этапы, увязав их с изменениями в политической жизни древних греков. С его труда началась научная история античного искусства, а его самого с полным правом можно назвать отцом научной истории искусства. Крупным немецким просветителем являлся Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803), в своей работе «Идей философии по истории человечества» (1784 -1791), он стремится показать те ступени прогрессивного развития, которые ведут к достижению великой цели – «гармонии наций, объединёно и дружно работающих в великой мастерской природы». Он отошёл от схематичного представления французских просветителей о развитии как прямолинейном непрерывном процессе и выдвинул на первый план идею прогресса, развивающегося не плавно, а скачкообразно, с возможными отклонениями и локальными культурами. Содержание прогресса заключалось, по Гердеру, в зарождении, укреплении и расцвете идеи гуманности, которая отличает мир человека от мира животных. Заметное место в этой концепции занимает характеристика античного общества. Гердер прослеживает связь греческой культуры и искусства с культурой восточных народов, чего не хотел видеть Винкельман. Он даёт периодизацию древнегреческой и древнеримской истории от их истоков через расцвет к разложению. Работа Гердера как бы подытоживает историческую деятельность просветителей, он преодолевает ограниченный характер географического детерминизма Монтескье, более критически подходит к источнику чем Вико и окончательно разрывает с библейско-христианской концепцией исторического развития, хотя являясь главой веймарского духовного ведомства он, по крайней мере, формально, всегда подчёркивал теологические основы своих взглядов. Вместе с тем у него наблюдается, как и многих просветителей, недооценка важности исторических знаний, апелляция к социологическим построениям, механицизм общих концепций. С эпохой Просвещения в Германии тесно связано стремление превратить изучение истории в самостоятельную дисциплину. Центром этих начинаний 60 был Гёттингенский университет, видную роль в котором играл профессор Иоганн Кристоф Гаттерер (1727-1799). Превращение истории в самостоятельную науку Гаттерер связывал с решением четырёх задач: 1) точное определение предмета исторического исследования, 2) развитие теории исторического познания, которая была бы адекватна реальности, 3) разработка общих методов исторического исследования и 4) создание специализированных исторических учреждений. История, по его убеждению, обязана раскрыть «движущие силы развития» и показать «скрытые отношения между действующими причинами и дальнейшими последствиями». Среди методов исследования он выделял два главных: хронологический и синхронный. Первый в его представлении объяснял, как постепенно образуются государство, нация и культура, второй был нацелен на изучение одновременных сходных процессов при широком использовании статистических материалов. Программа Гаттерера ставила перед исторической наукой его времени совершенно новые задачи и далеко опережала достигнутый ею уровень. Он приложил немало усилий, чтобы поднять значение вспомогательных исторических дисциплин, с этой целью им были написаны руководства по хронологии, нумизматике, генеалогии, дипломатике и географии. Наиболее крупным представителем гёттингенской школы был Август Людвиг Шлёцер (1735-1809). В своих произведениях по всемирной истории Шлёцер не ограничивался лишь политическими и военными событиями. Он пытался учесть и экономический фактор и придавал большое значение «изменениям физических потребностей» людей. Стремление охватить многие стороны социальной действительности, придать истории подлинно всемирный характер было наиболее сильной стороной работ Шлёцера. Он исходил из того, что все народы и все исторические эпохи, о которых сохранились достоверные сведения, заслуживают тщательного научного изучения. Важной заслугой Шлёцера является включение во всемирноисторическую схему так называемых переходных периодов. В истории полагал он точную дату начала и конца периода установить невозможно, так как рождению каждого периода предшествует длительный период перехода от старого состояния к новому. «Развитие христианства, варварские вторжения и завоевания являются в частности, событиями, знаменующими конец древности и переход к средневековью».32 В течение всей своей жизни Шлёцер испытал глубокий интерес к русской истории. Он основал в Гёттингене первое в Германии Общество по изучению русской истории и положил начало исследованиям истории России в европейской науке. Большой его заслугой явились сбор, изучение и издание древнерусских летописей в пяти томах. При этом он впервые систематически применил только ещё зарождавшийся тогда метод сравнительной историкофилологической критики источников. 4. Историческая наука эпохи Просвещения в Италии Эпохи Просвещения время наибольшего упадка Италии. Особенно глубоким был упадок культуры и образования в Неаполитанском королевстве, представляющем самый глухой угол Италии, с монархическим абсолютистЦит. по: Вайнштейн О.Л. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. –М.:Л., 1940. -С.131. 32 61 ским режимом. Вся жизнь королевства была опутана сетью католической церкви. Иезуиты пользовались в этом государстве огромным влиянием. Душная атмосфера засилья иезуитов в школе, где они насаждали систему образования в ложно-классическом стиле с непрерывным богослужением не способствовало развитию творческой мысли человека. Это во многом определило тот факт, что идеи Просвещения очень медленно проникали на итальянскую почву, поэтому в историографии господствующем направлением оставался эрудитско-филологический подход к истории, представители которого довольствовались только внешними явлениями в истории и не стремились понять внутреннее развитие человеческого общества. Однако против такого подхода к истории выступил Джамбаттиста Вико (1668-1744) опубликовавший в 1725 г. свой основной труд «Основания новой науки в связи с общей природой народов». Под влиянием естественно-математических наук, Вико выдвигает важное положение о едином для всех народов законе развития, которому подчинены явления в области права, литературы, языка, общественного и политического строя. Все эти явления он стремится понять не изолированно друг от друга, а в их совокупности и взаимной связи. Вико понимал исторический процесс как органический процесс. По его мнению, народы развиваются из самих себя, в силу известных внутренних законов, присущих человеческой природе. В то же время принцип внутреннего развития, по мнению Вико, установлен божеством, которое вмешивается в историю. Однако это вмешательство в конечном счёте лишь вечный идеальный закон, который управляет развитием человеческого общества. Определяя общие законы развития человечества Вико считает, что все общества в своём развитии проходят одинаковые стадии развития – божественную, героическую и человеческую. Первая эпоха – «века Богов» - это детство человечества, когда оно находится в первобытном состоянии. Духовная жизнь у людей, по мнению Вико, пробуждается с первыми ударами грома, а далее он наивно полагает, что гром есть результат «всемирного потопа», так как после него образовались болота, озёра, значительные пространства воды, которые испаряясь, создали большое количество туч. С этим и связаны грозы. Духовная жизнь людей пробуждается благодаря тому страху, который порождается ударами грома. Страх заставил людей разбежаться по пещерам, причём отдельные мужчины захватили с собой женщин, что и привело, по мнению Вико, к возникновению семей. Гром заставил людей признать существование какого-то страшного, сверхъестественного существа – Юпитера, или бога грома. Страх перед этим Богом дал людям представление о добре и зле, заставил людей стараться умилостивить Юпитера, тем самым создав культ этого божества. На основе культа вырастает особый мистический язык, мистическое искусство и т.д. В эту эпоху обоготворения сил природы вся власть принадлежит тем, кто является посредниками между богами и людьми, таковыми выступают отцы семейств или патриархи. Их власть сурова, она должна приготовить грубых и диких людей к осуществлению гражданских законов. Кроме людей, подчинённых патриархам, имеется ещё много людей – «полузвери-полулюди» - которые ведут яростную борьбу за выживание. Более слабые из них, спасаясь от сильных, ищут защиту у патриархов, которые, в конечном счёте, истребляют этих сильных разбойников. С этим Вико связывает миф о гигантомахии, о низвержении богами титанов, в частности миф о Геракле. 62 С этого момента Вико начинает новую эпоху – «века Героев». Люди, истребившие гигантов-разбойников, подчиняют себе тех, которые прибегли к их защите. Они заставляют их работать на себя, а для того чтобы контролировать этих зависимых (рабов), верхушка героев объединяется в государство и начинает строить укреплённые города. По мнению Вико, первая форма правления в государстве – аристократическая, так как отцы семействпатриархи образуют главный государственный орган – сенат. Но и «героические века» также приходят к концу вследствие того, что низшие слои, в частности плебейство, начинают всё чаще восставать против аристократии, которой приходится идти на уступки и допустить низшие слои в свою среду. Таким образом, наступает третья эпоха - «века Людей». Устанавливается новый общественный строй, созданный новым общественным классом, плебейством, - демократия. Но порок этого государственного устройства заключается в том, что при нём постоянно идёт борьба между богатыми и бедными, которая порождает гражданскую войну и анархию. Это заставляет людей, в конце концов, прибегнуть к установлению монархии, которую Вико считает наиболее идеальной формой государственного устройства. Монархия утверждается для охраны слабых, для неё характерна мягкость законов, сословия и национальности растворяются здесь в общем гражданстве. Однако, с токи зрения Вико, и монархия несёт в себе опасности, прежде всего она уводит людей от активного участия в политической жизни и тем самым развращает и принижает людей. Это приводит к новому огрублению нравов, новому варварству, но варварству не первобытному, богатому семенами дальнейшего развития, а варварству вырождающемуся, упадочному. Одним из выходов из создавшегося положения является завоевание таких упадочных обществ молодыми, свежими варварами, как это было с Римской империей в V в. По мнению Вико, средневековое варварство, сменившее упадочное варварство поздней Римской империи, явилось как бы новым возрождением «века Богов», с которого начинается новый цикл развития. За этим последовал новый «век Героев», который Вико видит в средневековой феодальной Европе, и затем новый «век Людей», который ему представляется в виде современности. Итак, новый круговорот, как считает Вико, начинается в том случае, если старое, разложившееся общество завоёвано новым, свежим варварством. Подводя итоги, мы можем отметить, что «Основания новой науки в связи с общей природой народов» - чрезвычайно своеобразная книга. Она представляет собой очень редкое и причудливое сочетание интересных интуитивных прозрений автора в отношении законов развития общества, прозрений во многом опередивших господствовавшие в историографии того времени представления, с такими совершенно ненаучными положениями, которые ставят это сочинение много ниже произведений просветителей XVIII в., решительно изгнавших из истории или сводивших понятие божества к отвлечённому философскому принципу. 5. Американская историография Просвещения Американское Просвещение зародилось в условиях борьбы за независимость и национальное единство жителей тринадцати английских колоний в Северной Америке. Выдающимися её представителями явились Бенджамин Франклин, Томас Джефферсон, Томас Пейн. 63 Творчество Бенджамина Франклина (1706-1790) открывает эпоху американского Просвещения. В его жизни и деятельности нашли живое воплощение просветительские идеи о самоценности человеческой личности, мерилом которой являются талант и труд. Франклин идеалистически рассматривал общественное развитие. По его мнению, движущей силой прогресса является совершенствование морали и знаний. В публицистических статьях, и особенно в работе «Исторический очерк конституции и правительства Пенсильвании» (1759), он неоднократно обращался к истории для аргументации права североамериканских колоний на независимость. Для этого обоснования Франклин обращается к теории договорного происхождения верховной власти. Единственным связывающим звеном между Англией и Северной Америкой признавалась власть британского монарха, которая должна в колониях быть ограничена хартиями и ассамблеями, подобно тому как она урезана в английской метрополии конституционными установлениями. Вклад в развитие исторической науки внёс и Томас Джефферсон (17431826) крупный государственный и общественный деятель эпохи Войны за независимость, автор Декларации независимости (1776). В Декларации была сформулирована историческая концепция происхождения революции. Помимо теоретических положений, из которых вытекало, что революция – результат развития колоний и существующая королевская власть не соответствует возросшему самосознанию жителей колонии, в ней подробно перечислялись «злоупотребления и насилия» короля. Для Джефферсона развитие общества – прежде всего продукт деятельности законодателей, а источник неравенства – в несовершенстве политических институтов. В то же время в своём республиканизме он был значительно последовательнее большинства французских просветителей. Он признавал за народом безусловное право на революционное восстание против тирании. Томас Пейн (1737-1809) занимал наиболее радикальные позиции в американском Просвещении. Социальные воззрения Пейна в значительной степени близки к взглядам левого крыла французских просветителей: он демократически истолковывал теорию естественного права, относя собственность к гражданским правам. Естественное состояние Пейн понимал как жизнь объединённых в коллектив людей, а не существование враждебных друг другу индивидов. Славу Пейну принёс памфлет «Здравый смысл» (1776), сыгравший роль колокола, призывавшего подняться на освободительную борьбу. В нём он подобно Джефферсону обосновывал концепцию независимости и республиканизма, проанализировал причины войны, показал историческую неизбежность разрыва между североамериканскими колониями и Англией. Он впервые в американской литературе с предельной ясностью показал, что в основе английской колониальной политики в Америке лежат экономические интересы и что Англия систематически эксплуатирует колонии, препятствуя их развитию. Новый этап в творчестве Пейна связан с его участием во Французской революции, которая углубила его радикализм. В «Веке разума» (1794) с позиций деизма рассматриваются вопросы религии, а Библия трактуется как легендарно-мифологический источник. Острой критике подверг он деятельность церкви, способствовавшую укреплению деспотизма. В «Аграрной справедливости» (1797) Пейн осудил существовавшую систему распределения собственности, которая обретает множество людей на 64 нищету. Учёный высказал прозорливую догадку об источнике капиталистической прибыли: «Если мы пристально исследуем этот вопрос, то обнаружится, что накопление движимой собственности является во многих случаях следствием малой платы за труд, который создал эту собственность».33 Американское Просвещение, складывавшееся под воздействием идей английских и французских просветителей, оказало в последующем благотворное влияние на европейскую общественную мысль. Таким образом, идеи и достижения эпохи Просвещения оказали огромное влияние на дальнейшее развитие исторической мысли. Историки последующих веков заимствовали у просветителей такие понятия как национальный дух и нация, понимающиеся как исторический индивидуум; понятие всемирной истории, как всеобщего и единого процесса развития человечества; убеждение в закономерности исторического процесса; внимание к явлениям культурного, а не одного только политического развития, представление о тесном взаимодействии самых различных народов и о роли торговли в установлении культурных связей между ними. Цит. по: Историография истории нового времени стран Европы и Америки / А.В. Адо, И.С. Галкин, И.В. Григорьева и др. / Под ред. И.П. Дементьева. – М., 1990. - С.95. 33 65 Г л а в а 5. РОМАНТИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ (первая половина XIX в.) В первой половине XIX в. в европейской культуре постепенно утверждается новое и противоречивое по содержанию идейное и художественное течение - романтизм, который проник во все сферы художественного творчества и оказал сильное влияние на общественную мысль. В этом культурном потоке сформировалось и романтическое направление в историографии, занимавшее преобладающие позиции до середины XIX в. Важным фактором повлиявшим на появление романтизма явилась Великая французская революция конца XVIII в., которая с одной стороны нанесла сильный удар по остаткам феодального мировоззрения. С другой стороны она вызвала волну реакции, в ходе которой многие философы и историки отшатывались от прежних «властителей духа», отрицали и осуждали всё, что было создано творческой мыслью предшествующего столетия – эпохи Просвещения. Важнейшим явлением первой половины XIX в. явилась развернувшаяся промышленная революция, в ходе которой создавалась новая техническая база европейской цивилизации, и которая способствовала во многом, что общественная мысль продолжила своё поступательное развитие. Наконец, весьма значительным фактором, оказавшим влияние на историографию оказались наполеоновские войны, которые вызвали обострение национальнопатриотических чувств в Германии и других странах, а это в свою очередь повысило интерес у общества к национальной истории. Крайняя неоднородность романтического течения в историографии затрудняет всякую попытку дать ему всеохватывающую характеристику. Всё же представляется возможным выделить некоторые наиболее общие черты романтической историографии. Главной позитивной чертой романтической историографии были историзм и тесно с ним связанное представление об «органическом», то есть независимом от сознательной воли отдельных людей, развитии исторического процесса. Определённая тенденция к историзму была присуща и исторической мысли просветителей, но она сильно ослаблялась их абстрактнорационалистическим, механистическим методом мышления. В результате целые эпохи в истории человечества, прежде всего период средних веков, оказались лишёнными позитивного исторического содержания. Романтическая историография пересмотрела эту оценку средневековья, а некоторые его представители даже были склонны к идеализации этого периода человеческой истории. Характерной чертой романтической историографии было представление о том, что «органическое» развитие исторического процесса раскрывается не в глобальном развитии всего человечества, а в конкретной истории отдельных народов и стран. Поэтому представители романтизма проявляли значительный интерес к национальной истории, стремясь выделить самобытные черты каждого народа, показать его место в общечеловеческой истории. Эти особенности романистическая историография, идеалистическая по своей философской основе, связывала с чертами присущего каждой нации «народного духа». Важной чертой романтизма явилось то, что, стремясь преодолеть абстрактно-рационалистический подход к истории, он придавал большое значение отображению своеобразных черт каждой исторической эпохи в её национальной и географической определённости. Отсюда выдвигавшийся 66 некоторыми историками первой половины XIX в. принцип «вживания» в изучаемую эпоху. К особенностям романистической историографии можно отнести и рост политизации исторической науки, что привело к оформлению в рамках её консервативного и либерального направлений, каждое из которых использовала историю для доказательства своих политических воззрений, что придавало общий противоречивый характер развития исторической мысли в эпоху романтизма. Так историки консервативного направления вели широкое критическое наступление на Французскую революцию и на идейное наследие Просвещения. Тезису просветителей о безграничных возможностях человеческого разума, рационального научного познания они противопоставляли провиденциальное, мистическое видение истории, мысль о примате веры, а также чувства над разумом. В противовес резко негативной оценке просветителей средневековья консервативные романтики идеализировали средние века – «время рыцарства и святых» - как период упорядоченного общества, рыцарского благородства и единого христианства – источника высших духовных ценностей. Ожесточённой критике подверглись разработанная просветителями концепция человеческой личности и прав человека, идеи общественного договора и народного суверенитета. По-иному преломлялись идеи романтизма в либеральной историографии. Её подъём определился в 1820-е гг., когда в Европе пробудились революционные и национально-освободительные движения. В теоретическом плане для либеральной историографии было характерно стремление синтезировать идеи Просвещения с наиболее плодотворными идеями романтизма. Вслед за просветителями либеральные историки сохраняли убеждение в силе рационального познания. От своих предшественников мыслители первой половины XIX века заимствовали и идею прогресса. Однако если просветители понимали прогресс как бесконечное совершенствование человеческого рода и всех его учреждений, то для либералов, по существу, он завершался торжеством политических принципов буржуазного либерализма. Вместе с тем либеральные историки преодолевали свойственные просветительской мысли крайности абстрактно-рационалистического подхода к истории, их мысль развивалась в основном в русле историзма. При этом идея органического развития общества сочеталась у них с признанием необходимости реформ во имя буржуазного прогресса и даже с принятием революции при условии, что она выступает как единственно возможное в данных условиях средство осуществления назревших либеральных преобразований и не выходит за их пределы. В рамках этого историко-политического мышления родилась развитая французскими историками периода Реставрации теория классовой борьбы. С этими чертами историзма связан и подход либеральных историков к средневековью. Они живо интересовались и много занимались историей средних веков (Гизо, Тьерри, Шлоссер, и др.). Однако в отличие от представителей консервативного романтизма, они были далеки от идеализации этой эпохи, хотя и не разделяли просветительского нигилизма в её общеисторической оценке. Средневековье интересовало их как период зарождения современных европейских наций и государств, становления «третьего сословия» и т.д. При изучении национальной истории своих стран, либеральные историки не принимали мистическое толкование «народного духа». Они выдвига- 67 ли на первый план понятие нации как исторически сложившейся индивидуальности, делая главный акцент на особенностях духовного склада и национальной культуры. В целом же следует отметить, что в первой половине XIX в. происходит возрастание общественной роли и влияния исторической науки, которая стала именоваться «наукой века». «Именно история, - с гордостью писал в 1823 г. О.Тьери, - наложит свой отпечаток на XIX век… она даст ему имя, как философия дала своё имя XVIII веку».34 С этим был связан и процесс постепенной профессионализации труда историков, отделения историографии как особой отрасли научного знания от «изящной словесности». В этот период повсюду в Европе создавались исторические общества, журналы, музеи, совершенствовалось хранение архивных документов. В ряде стран были предприняты фундаментальные многотомные публикации исторических источников. Так, в Германии с 1826 г. стало выходить продолжающееся до наших дней издание «Памятники истории Германии», во Франции с 1835 г. публикуют «Неизданные документы по истории Франции» (издано свыше 400 томов), в Италии в 1836 г. начали издавать «Памятники отечественной истории». Широкая публикация источников вновь поставила вопрос о совершенствовании метода работы над ними. Откликом на эту потребность был разработанный немецким историком Л. Ранке историко-критический метод, содержавший ряд важных положений необходимых при научной критике исторических источников. Новые черты, внесённые романтизмом в историографию, по-разному отражались в творчестве историков различных стран и направлений. Поэтому в дальнейшем целесообразно остановиться на некоторых из них определивших общие направления развития историографии первой половины XIX в. 1. Развитие исторической науки во Франции В первые десятилетия XIX (особенно во время Реставрации) общественный интерес к истории, ослабевший во время революции, значительно возрос. История заняла свое место в новой государственной системе среднего и высшего образования, организованной согласно законам 1806-1808 гг. Ее преподавание было введено в лицеях; в составе словесных факультетов, созданных в рамках новой университетской системы, были предусмотрены кафедры истории. В Сорбонне её занимал с 1812 г. Ф. Гизо, он же вёл историю в организованной в 1812 г. Высшей нормальной школе (из первого её выпуска вышли знаменитые историки О. Тьерри и В. Кузен). При Наполеоне в рамках высшего научного учреждения - Национального института была выделена секция истории и древней литературы (одна из четырех). В 1816 г. была восстановлена Академия надписей, которая продолжила «эрудитскую» традицию: она взяла на себя издание начатых еще бенедиктинцами многотомных публикаций источников. В 1821 г. для подготовки архивистов была организована «Школа хартий». Наконец, в годы Реставрации возросло внимание к историческим памятникам, осознаны их ценность и необходимость охраны. С 1819 г. в еже- Цит. по: Историография истории нового времени стран Европы и Америки // А.В. Адо, И.С. Галкин и др. / Под ред. И.П. Дементьева. – М., 1990. - С.110. 34 68 годные государственные бюджеты включались специальные ассигнования на поддержание памятников национальной истории. Что касается положения исторической науки, то во время авторитарного режима Первой империи она находилась в состоянии застоя. Единственно терпимой официальной историографии надлежало исторически обосновывать благодетельность правления первого консула и императора, сопоставляя его с деяниями Александра Македонского и Карла Великого. Правда, уже в эти годы в связи со становлением культуры романтизма совершались важные сдвиги в исторической мысли, но они давали о себе знать скорее в области художественной литературы, чем в историографии. Перелом в состоянии исторической науки произошел в период Реставрации - именно в это время история становится во Франции «наукой века». Этот перелом связан и с характерным для «романтического сознания» обострённым интересом к историческому прошлому, и в особенности с той исключительной общественной ролью, которую приобрела в эти годы историческая наука. История стала главным полем идейно-политического противостояния дворянской реакции и либеральной буржуазии, а в качестве центральной проблемы был выдвинут вопрос об отношении к Французской революции и ее наследию, воплощенному в буржуазных институтах, нормах общественной жизни, политических доктринах. Ополчаясь на них, теоретики дворянской реакции апеллировали к старине, к традиции. В свою очередь, отстаивая правомерность Французской революции и её завоеваний, либеральные политики и историки обращались не к абстрактным доводам естественного права, а к истории, они хотели отыскать в ней исторические корни революции и либеральных учреждений. В целом историческая мысль этого времени была отчетливо политизирована и «идеологизирована». Большинство видных французских историков первой половины XIX в. были непосредственно вовлечены в политическую, а отчасти в государственную деятельность, что во многом определило оформление в историографии двух основных течений – консервативного и либерального. Консервативное направление во французском романтизме. Первоначально романтизм в историографии оформился во Франции в русле реакции на Великую революцию, ополчившись на которую, а также на идеи Просвещения, он апеллировал к старине, к традиции. Его идеалом было феодальное прошлое. Наиболее последовательное выражение общественно-политические идеи консервативного романтизма во Франции нашли в сочинении Ж. Де Местра и Ф. Де Шатобриана. Граф Жозеф де Местр (1753-1821), публицист, политический деятель, религиозный философ, долгие годы проведший в эмиграции (в 1802-1817 гг. жил в Петербурге), был одним из вдохновителей и идеологов клерикальномонархического движения. В 1796 г. он опубликовал в эмиграции трактат «Соображения о Франции», направленный против Французской революции; большой известностью пользовались его сочинение «О папе» (1819) и особенно написанные в форме диалога «Петербургские вечера» (1821). Де Местр решительно отвергал взгляды просветителей на человека, лежавшие в основе их общественных идей. Ему присуще пессимистическое представление о человеческой природе - люди дурны. Поэтому законом мироздания являются зло, несправедливость, а неизбежным следствием их в обществе - убийства, войны, преступления. Для управления обществом требуются непререкаемая власть церкви и государства, жестокость и насилие, инквизиция и палач. Лучший государственный 69 порядок, по мнению де Местра - неограниченная власть короля, который правит при помощи дворянства. Выше короля на земле лишь власть католической церкви, воплощенная в папе. При этом во главу угла своей идеологии Ж. де Местр ставил непогрешимость папы и абсолютизм государя, которые, по его мнению, базируются на мистическом начале, представляя собой эманацию «божественной власти». Монарх получает свою власть «по божественному праву». Поэтому, с точки зрения де Местра, идея общественного договора не только не верна, но она нечестива. Истинная основа общества – органическая связь единиц и частных групп с государством, которое от них независимо и представляется только монархом. Убежденный противник Французской революции, де Местр обосновывал мысль о принципиальной невозможности преобразования общества и государства с помощью написанных в духе «разума» законов и конституций. Государства не основываются писаными конституциями. Суть дела в народном духе; в своей истории люди повинуются темным и могучим силам, какими являются нравы, обычаи, предрассудки, которые господствуют над людьми помимо их воли и сознания. Общий взгляд де Местра на историю был религиознопровиденциалистский. С этой точки зрения он осмысливал и Французскую революцию. Хотя революция, полагал де Местр, была делом сатанинским, все же и в ней ясно видна рука Провидения: революция явилась карой, обрушенной богом на впавших в грех французов. В своей гордыне философия (т.е. идеи просветителей) выступила с претензией на обладание мудростью и руководство людьми. «Чтобы покарать и посрамить её, господь должен был осудить её на мимолетное царствование»; и это страшное наказание было единственным средством спасения Франции. Конкретные причины революции он связывал с развитием критической мысли, философии и науки XVIIXVIII вв., которые расшатали религиозную веру и весь старый порядок. Дальние истоки разрушительной философии де Местр усматривал в Реформации, учениях Лютера и Кальвина. Другим видным представителем консервативного романтизма был известный французский писатель – виконт Франсуа Рене де Шатобриан (1768-1848). В юности Шатобриан формировался в атмосфере философского и политического вольномыслия, от которых решительно отошел в годы революции. Находясь в эмиграции в Лондоне, он создал опубликованный в 1797 г. в Париже «Исторический, политический и моральный опыт о древних и новых революциях», представляющее собой обозрение всех политических переворотов, которые он называет общим именем революции, от Древней Греции до современной ему истории. Выраженный в нём взгляд на историю исполнен скептицизма. Она представляется фатальным движением по замкнутому кругу, из которого человек тщетно пытается вырваться. Так, и Французская революция не дала, в сущности, ничего нового, в ней обнаруживается повторение того, что было уже в античной истории. Шатобриан выдвинул здесь обычную для враждебной революции публицистики того (как и более позднего) времени мысль, согласно которой главным пороком Французской революции были абстрактные, оторванные от реальной жизни идеи просветителей, которыми она руководствовалась. В частности, якобинцы пытались осуществить ложную идею совершенствования человека, его нравов и учреждений и совершили во имя этого беспримерные злодеяния. 70 Но наибольшее воздействие на историческую мысль оказало другое произведение Шатобриана - полубеллетристический трактат «Гений христианства» (1802). В этом 8-томном произведении он стремится доказать, что счастье человечества – в христианской вере, что из всех религий, христианство есть самая человечная, самая благоприятная для свободы, искусства и науки. В средневековье, когда, по его мнению, этот «гений христианства» господствовал, Шатобриан видит истоки высшей морали, высшей поэзии и высшего искусства, идеал общественного и политического устройства В целом же сочинения Шатобриана были проникнуты ностальгией о «добром старом времени». Создавая проникнутые духом сочувственного «сопереживания» картины нравов, быта средних веков, он положил начало манере красочного исторического описания и ввёл наряду с В. Скотом в историческую литературу романтический принцип «местного колорита». Либеральная школа историков. 20-е годы XIX в. отмечены во Франции значительным оживлением общественно-политической борьбы. Монархия Бурбонов всё более определенно эволюционировала в сторону дворянской и клерикальной реакции, и это вызывало усиление либеральной оппозиции. В этих условиях на арену общественной и научной деятельности вышло новое поколение историков романтического направления, сформировалась знаменитая либеральная историческая школа периода Реставрации, представленная О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Тьером и рядом других историков. Публикация их работ, а также выступления имели широкий общественный резонанс. Например, лекции в Сорбонне Ф. Гизо собирали до двух тысяч человек. В своём творчестве эти историки в ряде отношений продолжали традиции исторической мысли буржуазного направления в просветительстве. Они восприняли его антифеодальную заостренность, исторический оптимизм, убеждение в прогрессивном характере развития человеческой истории. Им не были чужды и элементы рационализма в подходе к истории. Но в целом для либеральной школы был характерен историзм научного мышления, представление об органическом развитии общества. Отстаивая «представительное правление», т. е. буржуазную конституционную монархию, они стремились выявить в истории средних веков зарождение и генезис буржуазии и соответствующих её интересам политических учреждений. В этом отношении они шли в русле романтизма, хотя восприятие его идей большинством из них имело свои пределы. Центральной проблемой, волновавшей историков этой школы, была Французская революция и шире - проблема буржуазной революции как таковой (хотя они и не употребляли этого понятия, введенного в науку позднее). Осмысливая её, одни из них (О. Тьерри, Ф. Гизо) погрузились в изучение средних веков, желая отыскать далекие исторические корни революции, другие (Ф.Мишле, А.Тьер) обратились к изучению самой Французской революции. Живой интерес историков либеральной школы вызывала история Англии, которая ранее прочно вступила на путь буржуазного развития и конституционно-монархического правления. Понятно и внимание этих историков к Английской революции XVII в., которой они посвятили ряд трудов и документальных публикаций. Одним из основателей либеральной школы историков периода Реставрации был Огюстен Тьерри (1795-1856). Он, как и многие историки его поколения, пришёл к занятиям историей от политики, стремясь с её помощью обосновать политическую программу либеральной буржуазии. В 1817-1820 гг. Тьерри выступил с серией статей, объединённых позднее в сборнике «Десять 71 лет исторических исследований». В 1825 г. вышел главный труд Тьерри «История завоевания Англии норманнами», а в 1827 г. - его «Письма об истории Франции». Поднимая в статьях 1820-х гг. «знамя исторической реформы», он критикует метод «абстрактного изложения истории» в духе просветительского рационализма XVIII в. Важной задачей историка Тьерри считал воссоздание прошлого в его неповторимом своеобразии, проникновение в «дух времени» с помощью художественного воображения и интуиции, «сопереживание» с изображаемой эпохой. Вместе с тем Тьерри отнюдь не отвергал методов рационального познания и необходимости установления на их основе определенных исторических закономерностей. В юности (1814-1817) Тьерри был учеником и секретарем великого социалиста-утописта Сен-Симона. Несмотря на их разрыв, именно с влиянием Сен-Симона связаны некоторые важные стороны исторических воззрений Тьерри: концепция разделения общества на классы и их борьбы, понимание исторической науки как социальной истории, т.е. истории общества, народа. «История Франции, которую мы находим у современных писателей, - писал Тьерри, - не является ни подлинной историей страны, ни национальной, ни народной историей... Нам недостаёт истории граждан, истории подданных, истории народа» 35. В историю исторической мысли Тьерри вошел как отец «классовой борьбы» во французской историографии. Идею борьбы классов, точнее, в его трактовке - различных сословий, разных народов или «рас», он положил в основу своей концепции истории Франции, а её возникновение связывал с германским завоеванием Галлии. В итоге завоевания на территории Франции оказались две непримиримо враждебные «расы», два народа - завоевателифранки, предки дворянства, и порабощенные галло-римляне, предки третьего сословия. Их борьба пронизывает дальнейшую историю страны. Её великими вехами были «коммунальные революции» XII в., Французская революция XVIII в. Борьба возобновилась со времени Реставрации, её завершением должно быть окончательное торжество третьего сословия. Излюбленной темой Тьерри, которую он проводит с особой силой в ряде своих «Писем об истории Франции», была борьба городских коммун против феодалов в XI-XII вв. Борьбу городов за автономию Тьерри называет «настоящей социальной революцией», исторической прелюдией Французской революции XVIII в. В городском движении и коммунальных революциях Тьерри видел начало нового европейского общества, рождение нового класса - буржуазии, который, с его точки зрения, являлся в начале XIX в. главным носителем культуры. Таковы были взгляды и деятельность Тьерри в период реставрации. Однако после революции 1830 г., которая, по его мнению, завершает ту борьбу, что вело третье сословие, взгляды Тьерри начинают претерпевать изменения. Но особенно на него повлияла революция 1848 г., в ходе которой впервые чётко проявился раскол третьего сословия. То столкновение, которое произошло между буржуазией и пролетариатом в 1848 г., казалось Тьерри исторической ошибкой. Он доказывал, что такого антагонизма не было в прошлом и не должно быть в будущем. В связи с этим Тьерри начинает уже по-иному относиться и к народным движениям прошлого. Исчезает его Цит. по: Историография истории нового времени стран Европы и Америки // А.В. Адо, И.С. Галкин и др. / Под ред. И.П. Дементьева. – М., 1990. - С.121. 35 72 прежнее сочувствие Жаку Простаку, которого он сделал героем французской истории («Истинная история Жака Простака», 1820). А в последние годы своей жизни Тьерри погрузился в религию, в мистицизм, раскаялся в своих прежних выступлениях против церкви. Во время Реставрации были созданы лучшие труды и другого представителя либеральной школы – Франсуа Пьера Гийома Гизо (1787-1874). Он происходил из протестантской буржуазной семьи Южной Франции. Его отец сначала приветствовал Французскую революцию 1789 г., но затем оказался в лагере контрреволюции и был казнён. Его семья эмигрировала в Женеву, где юный Гизо получил суровое кальвинистское воспитание. Он рано начал увлекаться историей. В 1812 г. ещё не достигнув 25 лет, Гизо уже получил кафедру истории в Париже. Подобно Тьерри, Гизо изучал преимущественно средневековую историю Франции, но, в сфере его внимания было и новое время. Его главные труды 1820-х гг., посвященные истории Франции, - «Опыты по истории Франции» (1823), особенно же знаменитые книги (курсы лекций, читанные в Сорбонне) «История цивилизации в Европе» (1828, доведена до Французской революции) и «История цивилизации во Франции» (1829-1830, доведена до времени Гуго Капета). Гизо не разделял романтических увлечений Тьерри методами «сопереживания» и художественного постижения прошлого. Историк, обладавший незаурядным аналитическим умом, он стремился к выделению главных линий в развитии общества, к созданию «философской», т.е. обобщающей, генерализирующей истории. В этом отношении Гизо продолжал вольтеровскую традицию в историографии. Развивая её, он отстаивал и идею прогресса в истории. Свойственная и другим либеральным историкам, у Гизо она была выражена особенно последовательно и рельефно. Поступательное развитие в сторону совершенствования общества и человека он - считал главной чертой цивилизации, в особенности европейской, которая «существует уже пятнадцать столетий и находится постоянно в состоянии прогресса». Наряду с Тьерри Гизо был одним из создателей буржуазной теории сословной борьбы; на этой основе - он строил свою концепцию истории Франции и Европы: «борьба: между сословиями» наполняет всю новую историю, из неё, можно сказать, родилась новейшая Европа». Гизо, как и Тьерри, считал эту борьбу результатом германского завоевания. Но в своих главных работах он давал ей более глубокое объяснение, связывая ее не с завоеванием, а с последующим развитием имущественных отношений, прежде всего отношений земельной собственности. «Изучение земельных отношений должно предшествовать изучению положения людей. Чтобы понять политические учреждения, надо знать различные общественные слои, существующие в обществе, и их отношения. Чтобы понять эти различные общественные слои, надо знать природу отношений собственности».36 Однако Гизо не мог сколько-нибудь последовательно применить свой принцип приоритета социальной истории и отношении собственности к конкретному анализу истории. Его идеалистические взгляды вели к тому, что в конкретно-исторических построениях ведущим началом у него выступала борьба между отвлеченными политическими принципами (так, политическая борьба во Франции XVII-XVIII вв. объ- Историография новой и новейшей истории стран Европы и Америки / Под ред. И.С. Галкина. – М., 1977. - С.59. 36 73 яснялась борьбой между «принципом абсолютной монархии» и «принципом свободного исследования»). В работе «История цивилизации во Франции» Гизо поднимает проблему определения сущности феодализма. Он отмечает три наиболее существенных, с его точки зрения, признака феодализма. Первый – социальный – условный характер земельной собственности, который Гизо выдвигает на первый план. Два других признака – политические. Это, во-первых, слияние верховной власти с земельной собственностью, благодаря которому политическая власть находилась в руках феодалов, и, во-вторых, установление иерархии в среде феодальных землевладельцев. Особый интерес Гизо проявлял по отношению к английской революции. В 1826-1827 гг. вышли первые два тома его «Истории Английской революции», доведённые до казни Карла I. В 1854 г., после того как Гизо отошёл от политической деятельности, вышла вторая часть – « История английской республики и Оливера Кромвеля». В своих работах он рассматривает главным образом политическую историю английской революции. Однако это не помешало ему определить её социальные корни: «Английская революция берёт своё начало в изменениях, которые произошли в социальном положении и правах английского народа». Однако в первую очередь Гизо занимала проблема истории представительных учреждений. Для него это было важно, прежде всего, потому, что ему необходимо было доказать, что и во Франции представительные учреждения так же естественны и законны, как и в Англии. Имя Франсуа-Огюста Минье (1796-1884) известно главным образом в связи с его «Историей французской революции» (1824). Это – популярная (первые три издания вышли уже к 1825 г., в дальнейшем её многократно переиздавали, вплоть до начала ХХ в.) и очень ясно изложенная история французской революции. Не будучи историком такого масштаба, как О.Тьерри или Ф.Гизо, Минье, однако, смог создать стройную концепцию Французской революции, выдержанную в духе общих принципов либеральной исторической школы. Революцию он считал явлением закономерным и благотворным. Во Франции до революции «ещё существовали средневековые формы общества». Этот старый порядок «революция заменила новым, более справедливым и более соответствующим требованиям времени»; она «изменила не только политическую власть, но произвела переворот во всем внутреннем состоянии нации». Историю революции Минье рассматривал как борьбу различных классов; все годы её «прошли в стараниях утвердить господство одного из классов, составлявших французскую нацию». Он различал в революции три главные борющиеся силы: привилегированные классы, которые хотели установить свой порядок против двора и буржуазии; «средний класс» (буржуазия), принципом которого была свобода и который боролся против привилегированных и народной массы - его интерес воплотился в конституции 1791 г.; наконец, народ, его принципом являлось равенство, попыткой «толпы», «массы» захватить власть были конституция 1793 г. и якобинская диктатура. Разумеется, все симпатии либерала Минье были на стороне «среднего класса», конституции 1791 г. и Директории. Однако он считал необходимыми и неизбежными все этапы Французской революции. «Крайности» якобинства, по его мнению, были вызваны необходимостью подавления контрреволюции. В основном с тех же позиций, что и труд Минье, была написана «История Французской революции» Адольфа Тьера (1797-1877). Восемь томов это- 74 го труда вышли в 1823-1827 гг. Как и Минье, Тьер руководствовался идеей о необходимости, скорее даже фатальной обязательности Французской революции в целом и всех её этапов. В сущности, он развивал концепцию «революции-блока», которая широко вошла в историографию в XIX в. В работе Тьера приводился обширный новый материал по военной и финансовой истории революции. В 30-40-е гг. XIX в. политические и исторические воззрения историков, примыкавших к либеральной исторической школе, существенно изменились. Новые тенденции в развитии либеральной историографии романтизма наиболее проявились в работах А. Токвиля и Ж. Мишле. Алексис де Токвиль (1805-1859) потомок старинного дворянского рода приобрёл широкую известность в годы Июльской монархии уже после публикации своего первого труда «Демократия в Америки» (1835), написанного после путешествия в США, совершённого в 1831-1832 гг. По своему характеру эта работа является чисто политологической, но она оказала огромное влияние на формирование исторической концепции Токвиля. Он считал, что от тирании большинства до единоличного деспотизма – один шаг. Талантливый полководец всегда может, при помощи армии, захватить власть, и народ, привыкший повиноваться центральному правительству, охотно откажется от участия в правлении, лишь бы его новый господин обеспечил порядок и покровительствовал обогащению. Единственное средство, которое может предотвратить такой исход, - сама свобода. Она даёт людям больше, чем только удовлетворение материальных интересов. Но для истинной свободы одной конституции и бюрократического государства недостаточно: это только «прикручивание головы свободы к телу раба». Необходима широкая децентрализация власти, подчёркивал Токвиль, при сохранении у центрального правительства минимума прав. Большое государство не может существовать без федеративного устройства. А свобода печати и организаций является лучшей гарантией против тирании большинства. «Старый порядок и революция» - работа, в которой Токвиль продолжил свои политические размышления, но уже на историческом материале. Он был первым историком, обратившимся к архивным источникам дореволюционного периода и эпохи Великой французской революции (протоколы Генеральных штатов и провинциальных собраний, наказы и т. д.). Главной идеей работы было то, что в недрах «старой» Франции до 1789 г. уже существовали корни нового, из которых могло бы вырасти «новое общество» мирным путем, без революции. Это был период экономического подъема, когда дворянство и буржуазия процветали, а крестьянство, задолго до революции, стало собственником земли и постепенно граждане перед лицом монарха уравнивались в правах. Между тем от политической свободы французское общество давно отвыкло. Генеральные штаты не собирались с начала XVII в. Разрушая феодальные учреждения, короли заменяли их бюрократией - жёстко централизованным государством. Местное самоуправление было уничтожено. Правительство искусственно поддерживало существование сословий, а само общество держало под постоянной опекой. Если и сохранился еще дух независимости, проявлявшийся в борьбе парламентов с королями, то он был способен только на свержение деспотизма, но не для мирного пользования свободой. В 1789 г. французы свергли «старый порядок», но любовь к свободе, возникшая незадолго до революции, скоро исчезла под давлением революционной анархии. Страсть к обогащению, необходимость сильной власти в условиях беспрерывных войн и страх перед установлением сословного 75 строя привели к установлению диктатуры. Наполеон консолидировал в единое общество французские сословия, но вместе с тем восстановил бюрократическое централизованное государство «старого порядка». После падения власти Наполеона у французов несколько раз вспыхивало стремление к свободе, но свобода всегда гибла от сохранявшегося наполеоновского порядка централизации и бюрократической опеки. Токвиль первым среди историков связал историю дореволюционной и послереволюционной Франции в единую систему. Многие его идеи и сегодня вызывают большой интерес у историков. Крупнейшим французским историком был Жюль Мишле (1784-1874). Он сам называл себя потомком крестьян, но его отец принадлежал, скорее, к городской мелкой буржуазии. При Наполеоне он был типографом, но затем разорился. С большим трудом ему удалось получить высшее образование и заняться преподаванием истории. Вскоре Мишле зарекомендовал себя рядом трудов по истории: сначала составил хронологические и синхронистические таблицы, затем написал общий очерк новейшей истории. Уже в эту раннюю пору своей деятельности Мишле интересовался не только внешней стороной истории, но стремился дать её философское истолкование. В частности, в 1820 г. он сделал перевод «Основания новой науки об общей природе наций» Вико и дал к ней свои комментарии. В 1827 г. Мишле получил место профессора в Высшей нормальной школе (г. Париж). Революция 1830 г. произвела на Мишле огромное впечатление и во мно гом оказало влияние на дальнейшее становление его концепции истории, которая заметно отличалась от концепций других представителей либерального романтизма. Понимание истории у Мишле пронизано идеей прогресса, но оно идеалистично. Самые сильные стороны Мишле как историка во многом обусловлены его общественной позицией республиканца, демократа, смелого борца против клерикальной реакции. Мишле вошел в историографию, прежде всего, как ученый, посвятивший себя истории народа. В отличие от либеральной школы главной силой французской истории он считал не буржуазию, а простой народ, под которым Мишле имел в виду в первую очередь мелких собственников, и, прежде всего крестьян. Мишле считал, что в отличие от буржуазии, а также от образованных людей вообще народ сохраняет естественное совершенство. Он руководствуется в своих действиях не рассудочными умствованиями, а «могучим народным инстинктом», ему присущи любовь к родине и глубокая привязанность к земле, героизм и самопожертвование, сердечное тепло. Мишле глубоко сочувствовал тяжелому положению «низших слоёв». Поэтому революцию 1848 г. он приветствовал как исполнение своих надежд на лучшее, хотя выступления рабочих Мишле пугали. По его мнению, они нарушали единство нации. В духе этих идей написано лучшее произведение Мишле «История Французской революции». Эта книга - своеобразная попытка рассмотреть революцию «снизу», как историю борьбы народных масс, а не буржуазную и парламентскую историю. Мишле верно уловил глубокую народную основу Французской революции, дал яркие картины массовых выступлений народа. Все достижения революции он связывал с его героизмом, стойкостью, жертвами. Придавая особое значение его «наивному инстинкту», стихийному чутью, Мишле в некоторых случаях подметил реальные черты массовой народной психологии в первые годы революции. Одним из первых он использовал важные архивные документы. Особенно ценны изученные им протоколы па- 76 рижских секций, впоследствии сгоревшие при пожаре в ратуше во время подавления Парижской коммуны 1871 г. В основе революции, по мнению Мишле, лежали не материальные интересы, а идеи справедливости, братства, свободы. Следуя своему пониманию «народа», он противопоставлял необразованную, но сильную своим верным инстинктом массу образованной буржуазии, политическим деятелям («честолюбцам») и партиям. Но в то же время он стремился доказать, что тогда не было никаких оснований для социальных конфликтов между буржуазией и народом. Характерно, что наибольшие симпатии Мишле вызывал Дантон, «трогательно стремившийся к примирению партий». Напротив, в якобинцах он усматривал лишь нечто вроде инквизиторской, священнической корпорации, чуждой народному духу. Высшим достижением революции он считал 10 августа 1792 г. и провозглашение республики. 2. Английская историография первой половины XIX в. На развитие исторических знаний в Англии в первые десятилетия XIX в. во многом оказывало влияние промышленная революция, которая ускорила процесс дифференциации гуманитарного знания и постепенной профессионализации исторических исследований. Большую роль в развитии историографии этого периода оказала деятельность публикаторских клубов, занимавшихся изучением отечественных исторических памятников. Их деятельность во многом предопределило создание в 1838 г. центрального архивного учреждения (Public record office). Немаловажным фактором, оказавшим влияние на развитие исторической мысли в Англии в начале XIX в., явился рост интереса к истории в обществе. Этому во многом способствовала Французская революция, под влиянием которой в среде имущих классов усилилась тенденция к идеализации средневековья, восхваление социального и политического строя предшествовавшего революции. Кроме того, борьба против завоевательных планов Наполеона, вызвавшая рост национального самосознания, также усилила интерес к прошлому. Его выражением стала публикация древних легенд, сказаний, а также появление исторических романов Вальтера Скотта (1771-1832), в творчестве которого нашли отражение важнейшие события и процессы европейского средневековья. В. Скотт стремился воссоздать историческую действительность со всем её колоритом, нарисовать картины быта и психологию людей того времени. Красочный язык и увлекательное повествование способствовало тому, что романы Скотта встречались восторженно в обществе, а профессиональная деятельность многих историков последующего времени начиналась именно с увлекательного их чтения. Сдерживающим фактором развития историографии являлся контроль за обучением студентов осуществляемый со стороны англиканского духовенства. Учёные были вынуждены постоянно оглядываться на религиозные каноны. В тематике исторических работ видное место занимала история церкви и религиозных догматов. Только в 1840-е – начале 1850-х гг. в Оксфорде начала оформляться школа «юриспруденции и новой истории». В целом же историческая мысль Англии этого времени развивалась вне университетских стен. Кроме того, острая борьба на политической арене привела к тому, что в английской историографии первой половины XIX в. оформилось два основных направления на партийной основе – торийская и вигская – каждое из которых имело свой подход к оценке исторического процесса. 77 Несмотря на то, что английская историография эпохи романтизма имела чётко выраженный политизированный характер, именно в это время происходит расширение диапазона исторических исследований в предметном и географическом отношениях. В 1838 г. вышел в свет первый том обширного исследования Т. Тука «История цен и денежного обращения», в котором на основе богатых фактических данных прослеживались движение цен на продовольствие и колебание курса денег начиная с 1793 г. В эти же годы появляются обобщающие труды по истории отдельных отраслей экономики хлопчатобумажной, шерстяной, гончарного дела и др. В этих работах делались первые попытки понять причины возникновения новой промышленности. Обширные торговые интересы Англии на Востоке стимулировали интерес английских историков к истории Востока, особое место занимала Индия. В начале XIX в Г. Коулбрук опубликовал свою работу «Очерки вед», с которой началось систематическое изучение древнеиндийской письменности. Вигская историография. Ведущее место в английской историографии первой половины XIX в. занимало вигское направление. На формирование исторических взглядов историков-вигов заметное влияние оказали идеи утилитаризма философа и юриста Иеремии Бентама (1748-1832), доказывавшего, что единственным критерием целесообразности любого учреждения и законодательного акта должен быть принцип полезности. Крупным представителем вигской историографии был Генри Галлам (1777—1859). В своём основном труде - «Конституционная история Англии от Генриха VII до Георга II (1485—1760)» - автор превозносит английскую политическую систему, в которой якобы господствует «золотая середина» и отсутствуют крайности - деспотизм и анархия. В отличие от других стран, заявляет Галлам, в Англии всегда царила законность, и с ней считались все, в том числе правители. Правда, он признает, что и в истории Англии были периоды, когда какая-либо крайность на время брала верх. Так, в правление Генриха VIII царил деспотизм, а во время революции середины XVII в. - анархия. Однако такие периоды были исключением и длились недолго. В основном же Англия - это страна, процветающая под властью мудрого закона и конституции. Чёткость и определенность, с которой Галлам в работе сформулировал принципы вигской историографии, обеспечили его книге большой успех. В научном отношении работа Галлама для своего времени представляла значительный шаг вперед. Автор совсем не касался экономики и социальных проблем, ему были чужды понятия «классы» и «классовая борьба», однако сюжеты политической и конституционной истории освещены весьма полно, на обширном материале источников. Большой эрудицией отмечена и другая работы Галлама — «Взгляд на состояние Европы в средние века» (3т., 1818). В этом произведении он непропорционально много отводит места истории Англии, изображая её ведущей страной средневековой Европы. Во многом этому способствовал английский феодализм, благодаря которому английская монархия не имела возможности, по его утверждению, угнетать и подавлять своих подданных и который якобы способствовал сохранению англичанами чувства чести и собственного достоинства. Наиболее видным представителем вигской историографии в Англии был Томас Бабингтон Маколей (1800—1859), один из первых профессиональных историков в Англии. Избранный в 1830 г. в парламент, он активно участвовал в борьбе за парламентскую реформу 1832 г. В награду за это в 78 правительстве вигов он получил выгодный пост в Совете по делам Индии, а в 1839 г. стал военным министром. Маколей был противником демократизации английского политического строя, В 1842 г. при обсуждении второй чартистской петиции, требовавшей всеобщего избирательного права, Маколей заявил, что это требование противоречит политическому строю Англии, поскольку последний основан на частной собственности, Главный его труд «История Англии от воцарения Якова II», имевший в свое время огромнейшую популярность, написан ярким, образным языком и принадлежит к лучшим образцам английской литературной прозы. Всего за 25 лет в одной только Англии его тираж составил 140 тыс. экземпляров. Эта работа неоднократно переводилась на другие языки, в том числе и русский. В «Истории Англии» Маколей стремился к большой точности. Однако его отказ от научной критики исторических источников и легкое обращение со многими важными фактами уменьшают чисто научную значимость труда. Историк, писал Маколей, не судья, который должен соблюдать беспристрастие, а адвокат, страстно заинтересованный в событиях, поэтому его задача заключается вовсе не в том, чтобы «слепо» следовать фактам. Маколей представляет историю своей страны как непрерывное движение по пути прогресса под руководством партии вигов к либерализму 30-х и 50-х гг. XIX века. Важнейшим событием в истории Англии он считает «славную революцию» 1688 года, которая привлекала его отсутствием насилия. Для него «славная революция» - образец решения социальных и политических проблем. Маколей противопоставляет ее английской революции середины XVII в., которая, по его мнению, подорвала мощь и величие Англии. Торийская историография не выдвинула крупных фигур. Её самым заметным представителем был Арчибальд Алисон (1792—1867). В своих работах «История Европы в период Французской революции», «История от Реставрации до воцарения Наполеона III» он исходит из того, что любые перемены в обществе нежелательны, они чреваты революцией и опасны для существующего порядка. Алисон нападал на «губительную страсть к новшествам» и восхвалял английскую политическую систему. История Французской революции изложена им крайне тенденциозно. Он безоговорочно осуждал все действия якобинцев. Наполеон в его изображении - кровожадный тиран, а английские политики того периода - Пит, Каслри, Веллингтон - воплощение миролюбия и благородства. Особое место среди английских романистов занимает Томас Карлейль (1795-1881). Поэт и историк он являлся одним из наиболее читаемых и почитаемых авторов в Англии XIX в. Тэн писал «Спросите любого англичанина, кого у них больше всего читают, и всякий ответит вам: Карлейля». Карлейль воспитал в Англии целое поколение энергичных общественных деятелей. Он совершил для Англии гигантскую работу, по словам Джона Марлея – положил конец увлечению байронизмом и пессимизмом и призвал англичан к деятельной жизни. Тем не менее, он не пользовался особым влиянием в научных кругах и не стал основателем новой школы в историографии. Карлейль не считал историю наукой, а лишь драмой страстей, борьбой добра и зла, которую историк должен обнаружить и описать с наибольшей яркостью. Поэтому для него при изучении исторического материала главным было не критическое изучение источников, а интуиция, которая подсказывала ему весьма субъективные выводы. Поэтому исторические работы Карлейля носили беллетризованный характер. 79 Первое крупное историческое произведение Карлейля - «История Французской революции», в которой он осуждает Французскую и всякие революции вообще. В то же время всё сочинение – это пламенный страстный призыв понять революцию, стремление правдиво описать страдания и надежды народа, восхищение его героизмом. Книга Карлейля встретила одобрительные отзывы в обоих политических лагерях: и тори, и виги восприняли её как обличение революции, с одной стороны - как «анархии, вырвавшейся из оков», а с другой - как осуждение «старого порядка», который не сумел реформами предотвратить революцию. Карлейль был одним из первых исследователей, который пытался беспристрастно разобраться в причинах массового террора во Французской революции. В 1844 г. он публикует книгу «Герои, почитание героев и героическое в истории", в которой утверждает, что история - это биография великих людей и целые эпохи являются продуктом их творчества. Роль великих творцов исторического процесса играют «истинные аристократы», а народная масса представляет собой слепое и безгласное орудие в руках великого человека. Герой должен быть спасителем общества от революции. «Пока человек будет человеком - кромвели и наполеоны всегда будут неизбежным завершением санкюлотизма». Стоя на этих позициях, Карлейль опубликовал в 1845-1846 гг. историческую работу «Письма и речи Оливера Кромвеля». Работа носила для своего времени новаторский характер. Английские историки того времени игнорировали этого деятеля, видя в нём «тирана». Карлейль же сделал попытку вскрыть подлинные мотивы и значение государственной деятельности Кромвеля. В частности он показал его заслуги в возвышении морского могущества Англии и в усилении её международного престижа. В целом же всё творчество Карлейля было пронизано противоречием. Начав свою деятельность с критики буржуазии, он, в конечном счёте, начинает прославлять её «цивилизаторскую миссию». Более того, после революции 1848 г. и обострения чартистского движения в Англии Т. Карлейль переходит в реакционный лагерь. Спасение Европы от ужасов революции он видит в объединении Германии, главного героя – вождя современности – в Бисмарке, а свой политический идеал в германском милитаристском государстве. За написание апологетической «Истории Фридриха II Прусского» он даже получил орден от Бисмарка. 3. Развитие исторической мысли в Германии в первой половине XIX в. Немецкая романтическая историография зарождается в обстановке глубочайшей подавленности общества, вызванного военными поражениями со стороны армии Наполеона, которые воспринимались как национальный позор. Стремясь уйти от него, историки погружаются в изучение «славного прошлого» Германии, то есть в средневековье, когда германская нация играла якобы ведущую роль в Европе. История, по мысли немецкой интеллигенции, должна была вернуть немцам чувство уважения в годину национального бедствия и поднять дух народа. В годы, последовавшие за падением Наполеона, интерес к истории, хотя и по несколько иным мотивам, ещё более усилился. Начиная с 1820 г. на всей территории Германии начинают возникать различные любительские или полупрофессиональные общества по изучению отечественной истории. К се- 80 редине 1840-х гг. их насчитывалось около 44. В 1846 г. была предпринята попытка объединения этих обществ в общегерманский союз, но из-за разногласий между либеральными и консервативными историками по поводу принципов организации этот план не был реализован. При наличии общих основных принципов немецкий романтизм в политическом отношении разделялся на два основных направления: северогерманский протестантский романтизм возлагал свои надежды на Пруссию и Гогенцоллеров; южногерманский католический романтизм обратился к монархии Габсбургов. Романтическая историография в Германии при всей своей политической противоречивости разработала некоторые научно плодотворные методологические принципы изучения прошлого. Именно немецкие романтики внесли заметный позитивный вклад в формирование принципа историзма. Они рассматривали каждый этап в истории как определенное необходимое звено в цепи общего развития, являющегося плавным органическим процессом, который нельзя нарушать даже реформами, не говоря уже о революциях. Поэтому историзм романтиков имел ретроспективный характер, он был полностью обращен в прошлое. Если романтики справедливо рассматривали средние века как необходимый и закономерный этап истории, то применительно к буржуазным отношениям отбрасывали собственный принцип историзма и заявляли, что, коль скоро эти отношения не имеют исторических корней в прошлом, они являются незаконными и неисторическими. Достижением романтизма было осознание национальной целостности и народности культуры, что было особенно трудно именно в Германии с её раздробленностью, разобщением очагов культуры и прямым противостоянием католических и протестантских кругов. Большое влияние на развитие исторической мысли в Германии оказала сложившаяся в этот период немецкая классическая философия. В начале XIX в. огромную популярность приобрел профессор философии Йенского, а затем Берлинского университета Иоганн Готлиб Фихте (1762-1814), сын бедного ремесленника, недюжинные способности которого открыли ему дорогу к высшему образованию. Боевой темперамент и страстный патриотизм Фихте глубоко связали его жизнь с судьбой Германии. Он был единственным из видных немецких мыслителей того времени, кто принял непосредственное участие в войне против Наполеона. Фихте умер весной 1814 г. от тифа, косившего ряды прусской армии. Лейтмотивом всего творчества Фихте являлись идея национального единства Германии. При этом с одной стороны, сильное влияние на него оказали идеи Просвещения, с другой - он во многом шел вслед за реакционными романтиками с их идеализацией германского средневековья и религиозным мистицизмом. Не видя общественной силы, способной возглавить борьбу за объединение страны, Фихте в своей субъективно-идеалистической философии пришел к выводу, что подлинным творцом истории являются не государства или народы, а некое творческое начало, абсолютизированное им в понятии «Я». Отвергая, в сущности, научный характер истории, Фихте в духе романтиков считал, что нужна такая история, которая не будет излагать факты и события в хронологическом порядке, а неосознанно чудесным образом перенесёт человека в гущу исторического прошлого. Современное общество Фихте рассматривал как этап рабства, при котором люди не только не достигли, но даже не осознали свою свободу и самостоятельность, в то время как, по его мнению, конечной целью любого обще- 81 ства являются свобода и полное равенство всех его членов. Само содержание прогресса Фихте понимал, прежде всего, как развитие науки, поэтому ведущую роль в обществе он отводил ученым. В последний период жизни Фихте его учение все больше теряло черты диалектики и историзма. В нем начали преобладать морализирующие тенденции и появились даже националистические утверждения о превосходстве немецкой нации над другими народами. Рано созревший как мыслитель, в 23 года уже ставший профессором философии Йенского университета, Фридрих Вильгельм Шеллинг (17751854) начал свою деятельность как последователь Фихте, но очень скоро перешел на позиции объективного идеализма. История существовала для Шеллинга в виде трех разновидностей: эмпирической, прагматической и поэтической. Первая заключалась в описании всех фактов, лежащих на поверхности событий. Вторая отбирала факты под определенным углом зрения, исходя из дидактического или политического критерия. Третья же представляла собой высший тип синтеза действительного и идеального. Пытаясь решить проблему свободы и закономерности в истории, Шеллинг ввел третье, высшее по отношению к ним понятие абсолюта, открывающегося во всемирной истории. Её Шеллинг делил на три основные эпохи судьба, природа и провидение. Эпоха судьбы охватывала те древние периоды, о которых остались лишь туманные и отрывочные воспоминания. Второй период начался с упрочения Рима, когда в обществе установились естественные законы, окрепли общение и связи между народами, идущими к единому всемирному государству. С его созданием начнется третий период, при котором законы природы преобразуются в осуществление провидения, а сам бог «обретет бытие». Идеи Фихте и Шеллинга нашли завершение в творчестве Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831), выдающегося мыслителя, который впервые представил весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса, т. е. в беспрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движения и развития. В лекциях по философии истории, читаемых Гегелем с 1818 г. в Берлинском университете, он впервые попытался применить диалектический метод к мировой истории как к прогрессивному процессу, развивающемуся через борьбу противоположностей. Всемирную историю Гегель понимал как саморазвитие первичного мирового духа, заключающееся в непрерывном росте осознания свободы. Мировой дух у Гегеля представлял собой не что иное, как человечество, взятое в целом. Он считал, что реальность человечества заключается в мировом духе, но, с другой стороны, реальность мирового духа заключается в единстве человечества. Строение духа распадается у Гегеля на три элемента: общее, единичное и особенное. Общее - это сам мировой дух, единичное - отдельный человек, или дух во плоти, а особенное - это дух отдельного народа, который и является главным субъектом всемирной истории. Гегель всегда подчеркивал, что «особенный дух народа есть природный индивидуум», поэтому, как и всё в природе, он является исторически преходящим. В отличие от французских просветителей, Гегель подходил к проблеме закономерности общественного развития, истоков и перспектив социального прогресса с широкой социально-исторической точки зрения, а не только исходя из теории естественного права. Предшественникам Гегеля казалось, что достаточно установить разумное просвещенное конституционное правление, 82 чтобы все социальные проблемы были разрешены. Но революция во Франции наглядно показала, что не отдельные личности устанавливают социальные порядки, а, наоборот, сама логика социального развития выдвигает либо отбрасывает тех или иных исторических деятелей. Гегель одним из первых глубоко осознал, что не великие личности делают историю, а сама история создает своих героев и что развитие общества не является порождением субъективных стремлений правителей, а подчинено объективной закономерности, которую можно познать научно. Такой внутренней закономерностью истории Гегель считал прогресс в осознании свободы. Будучи идеалистом, он нашел движущую силу исторического развития не в сфере материального производства, а в сфере общественного сознания. По учению Гегеля, история начинается на Древнем Востоке, где свобода впервые зародилась, но была задушена деспотиями. Далее мировой дух продвинулся в Элладу, где появилось уже осознание свободы как ценности, но лишь немногие избранные стали подлинно свободными. Необходимым условием свободы у античных народов была ее противоположность - рабовладение. Поэтому и там принцип свободы был лишь прикрытием ее фактического попрания. Начало третьего этапа Гегель связывал с возникновением христианства и его распространением у германских народов, когда начал осознаваться принцип: человек как таковой свободен. Конечно, Гегель не считал, что этот высший принцип уже реализован; пока он только осознан. Само же его внедрение и представляет собой содержание новой истории. Таким образом, смысл истории у Гегеля заключался в неуклонном движении от «природного» рабства к подлинно человеческому бытию под защитой «конкретной свободы», воплощаемой в государстве. Историческая школа права. Родоначальником исторической школы права можно считать Густава Гуго (1764-1844). В 1798 г. вышла его книга «Естественное право как философия действующего права», в которой Гуго доказывает мысль, что естественное право есть не что иное, как именно действующее право. По его мнению, право и законодательство создаются не волей законодателя, не каким-нибудь вмешательством извне, а вырастают в результате собственного развития, подобно тому, как создаётся язык. Утверждая авторитет исторически возникшего права, Гуго призывает к изучению истории права. Изучать прошлое, по его мнению, необходимо не для того, чтобы его критиковать, как это делала философия просвещения, а для того чтобы всемирно укреплять авторитет всех обычаев и учреждений, возникших в процессе исторического развития. Гуго лишь приблизительно наметил основные идеи исторической школы права. Своё же обоснования они получили в творчестве двух виднейших представителей этой школы – Ф. Cавиньи и К. Эйхгорна. Фридрих Карл Савиньи (1779-1861) уже в 21 год стал профессором Марбургского университета. С основанием университета в Берлине Савиньи был приглашён читать римское право в нём, а вскоре стал его ректором после недолгого пребывания на этом посту Фихте. В 1842 г. Савиньи был назначен министром юстиции Пруссии. Ярый противник любого конституционализма, он в 1814 г. выпустил подлинный манифест исторической школы права «О призвании нашего времени к законодательству и науке о праве». Книга была полемическим ответом на выступление либерального правоведа Антона Тибо, требовавшего создания единой правовой системы для всей Германии как первого шага на пути к национальному объединению. Савиньи в резкой 83 форме отверг идею о праве как продукте разума, объявив его одной из прирожденных сторон национальной сущности любого народа, подобно языку, обычаям и традициям. Право невозможно сконструировать или заимствовать у соседних государств. Оно является органическим проявлением народного духа, не может быть ни создано, ни отменено отдельным законодателем, поскольку возникло из внутренней сущности нации и всей ее прошлой истории. Этот вывод распространяется затем на все исторические явления. Каждое столетие, утверждает Савиньи, не приносит чего-то произвольного и нового, а является продолжением старого и творит в неразрывной связи со своим прошлым. История – это не просто собрание примеров, но единственный путь к подлинному познанию нашего современного состояния. Только с помощью этого исторического познания законодатель в состоянии проникнуть в подлинный дух народа и создать правовые нормы в соответствии с этим духом. Для того чтобы обосновать своё положение о медленном, постепенном, независимом от каких бы то ни было катастроф развитии права, Савиньи пишет своё основное исследование – «История римского права в средние века» (6 т., 1815-1831), в котором доказывает, что с исчезновением Римской империи римское право всё же продолжало существовать, подвергаясь, в соответствии с «духом народа» и потребностями эпохи, медленным изменениям. Ближайший соратник Савиньи Карл Фридрих Эйхгорн (1781-1854) в молодости был участником войны против Наполеона, стоял на либеральнопатриотических позициях. Из-за своего либерализма в 1817 г. он был вынужден покинуть Берлинский университет и возвратиться в родной Гёттинген, где его лекции по истории права собирали огромную аудиторию. В начале 1830-х годов Эйхгорн, взгляды которого решительно эволюционировали в сторону консерватизма, по приглашению Савиньи вновь оказался в прусской столице, где совмещал государственную службу и научную деятельность. Его главной работой была «История немецкого государства и права» (1808-1818), которая сделалась на долгое время основополагающим трудом в области германского права. В своём сочинении Эйхгорн впервые обстоятельно проследил историю германского права и государственных учреждений с древнейших времен до 1815 г., разбивая его историю на четыре периода. Первый период охватывает время с 114 г. до н.э. по 561 г. В конце этого периода и в начале следующего были собраны и записаны обычаи германских племен. Второй период составляет история франкской монархии. Эйхгорн рассматривает здесь происхождение королевских прав и государственных должностей бенефициальной системы, эволюцию военной организации франков и ее влияние на публичное и частное право, организацию средневековой церкви в Германии и германское государственное устройство той эпохи. Этот период, по его мнению, продолжался с 561 до 888 г. Третий период -от 888 до 1517 г. - время Священной Римской империи германской нации. Четвертый период - это период возникновения и дальнейшего развития германских государств от 1517 до 1815 г. Остановимся на некоторых проблемах, которые ставит Эйхгорн. Начнем с вопроса о марке. Для него община-марка была лишь формой объединения отдельных индивидуальных поселенцев-собственников своей земли и не играла сначала существенной роли в жизни германцев. Однако в последующем Эйхгорн приходит к другим выводам: марка выдвигается на первое место, как главный институт древнейшего строя германских племен. Он прямо говорит, что у германцев «основой древнейшего политического 84 устройства по данным как самых ранних, так и более поздних источников является объединение марок, т.е. отдельных общин, связанных совместным возделыванием и пользованием землей, в более крупные общинные объединения».37 По вопросу возникновения средневековых городов Эйхгорн также проводит мысль, что они имеют германское начало (Эйхгорн был сторонником так называемой «вотчинной» теории возникновения городов, согласно которой город и его институты развивались из феодальной вотчины, её управления и права). Таким образом, главная идея книги состояла в опровержении взгляда просветителей на немецкое право как на собрание анахронизмов и доказательстве того, что оно является продуктом закономерного органического развития немецкого народного духа. Подводя итоги развития исторической школы права следует отметить, что она надолго определила особую склонность немецкой историографии к государственно-правовой трактовке исторического процесса. Либерально-романтическая историография Германии представлена в первую очередь Г. Луденом и К. фон Роттеком. Генрих Луден (1780-1847) происходил из простой крестьянской семьи. Свою учёбу он начал только в 17-летнем возрасте, но всего за шесть лет сумел окончить бременскую гимназию и Гёттингенский университет. Его первыми историческими работами были биографии немецкого гуманиста X. Томазия и голландского юриста и социолога Г. Гроция. Выбор этих героев был далеко не случаен; Луден хотел познакомить читателей с теми мыслителями, которые, развивая учение о естественном праве, давали идейное оружие в борьбе против феодализма. Лекциями по отечественной истории, которые Луден с 1808 г. читал в Йенском университете, он стремился идеологически поддержать начинавшуюся борьбу за освобождение и единство Германии, видя в истории могучее средство патриотического воспитания. Его лекции получили широкую известность далеко за пределами Йены, и даже сам Наполеон негодующе говорил о тех «революционных семенах», которые падают в студенческую среду из «дерзких революционных речей» крамольного йенского профессора. В годы Реставрации Луден стал общепризнанным теоретиком и любимым профессором студенческого оппозиционного движения. Его новые лекции о народных движениях в истории собирали более трехсот студентов из пятисот, учившихся тогда в Йенском университете. В эти же годы Луден создает трехтомную «Всеобщую историю народов и государств», затем вышли его 12-томная «История немецкого народа» (1825—1837) и 3-томная «История германцев» (1842—1843), Исторические взгляды Лудена исходили из признания прогресса и закономерности исторического развития, лежащих в основе нравственного совершенствования человека. Он полагал, что каждый народ обладает естественной прирожденной жизненной силой, которая и определяет своеобразие его исторического пути. Идея органического развития проистекала из романтических позиций Лудена, но вместе с тем он требовал избегать произвольной интерпретации событий и призывал выводить все явления из реальных взаимосвязей прошлого. Луден считал, что объективность историка заключается не в дословном воспроизведении источников. Он требовал выяснения мотивов, которыми 37 Косминский Е.А. Историография средних веков. – М., 1963. - С.307. 85 руководствовались составители древних хроник, и не простого описания отдельных событий, а исследования тех отношений и тех причин, которые привели к изучаемому явлению. Но сам он искал причины значительных исторических событий, прежде всего, в политических, религиозных и нравственных факторах, почти не упоминая о материальном производстве в обществе и его социальных противоречиях. Признанный идейный вождь раннего немецкого либерализма Карл фон Роттек (1775—1840) в духе идеологии Просвещения подчеркивал, что история «более чем какая-либо иная наука, является воспитателем идей свободы, естественным образом связанной с любовью к отечеству». Роттек рассматривал историю как постоянный процесс продвижения к справедливому правовому обществу. Конституционная форма правления, за которую он ратовал в издаваемом совместно с К.Т. Велькером «Государственном лексиконе», представляла в глазах Роттека подлинно рациональную систему общественного устройства. Государство, по его мнению, должно основываться на общественном договоре между народом как источником суверенитета и правителями, которые являются народными представителями. Роттек выступал против революционной борьбы и как истинный либерал настаивал на применении исключительно законных, с его точки зрения, средств для установления «разумной системы» в государстве. Провозгласив известный лозунг «Лучше свобода без единства, чем единство без свободы», Роттек указывал, что национальное объединение Германии под руководством австрийской или прусской короны не будет действительно прогрессивным событием. Не случайно его «Всемирная история для всех сословий» была запрещена в Пруссии как произведение, написанное в духе, враждебном к существующим порядкам. Гейдельбергская школа историков. До середины XIX в. ведущую роль в немецкой либеральной историографии играла так называемая Гейдельбергская школа историков, названная так по университету, в котором протекала педагогическая и научная деятельность Фридриха Кристофа Шлоссера (1776-1861), основателя школы. Перу Шлоссера принадлежат два фундаментальных труда: «История XVIII века» и «Всемирная история». Составлены эти сочинения из разных частей, написанных в разное время и с разными целями. Некоторые части являются специальными исследованиями, другие - курсами для студентов и публики; поэтому между отдельными частями нет соответствия и рядом с разделами иногда излишне подробными встречаются крупные пробелы. Но эти недостатки покрываются стремлением к объективности и искренностью Шлоссера, его тонким пониманием человеческой психологии и умением глубоко проникать в содержание исследуемого им времени. При этом он никогда не терял из виду своей цели, задачи истории, как он ее понимал: дать ответ на волнующие вопросы современной жизни. Оправдывая «крайности» Французской революции, критикуя «пороки» феодальных княжеств Германии и буржуазной Англии, Шлоссер показывал важность новых либеральных и демократических перемен. Однако его приверженность либеральным идеям не мешала ему быть беспристрастным в оценке людей и событий. Так, Шлоссер высоко оценил историческую роль некоторых монархов, например Александра Македонского, Фридриха II. «История XVIII века» представляет собой анализ предреволюционного состояния европейских государств, которых коснулось разложение политических режимов, и в особенности нравов правящей верхушки. Из этого состоя- 86 ния, по мнению Шлоссера, было только два выхода: или окончательная гибель, подобно гибели Римской империи, или революция. Было необходимо, «чтобы нация очистилась пламенем революции, как в огненной купели, и чтобы это пламя проникло во все старое дерево от корня его до вершины». Его оценки исторических событий и деятелей имеют характер по преимуществу нравственный или нравственно-политический, причем, несмотря на умение понимать и изображать дух эпохи; Шлоссер находил возможным произносить приговоры над историческими деятелями с личной точки зрения. Это придает его работам своеобразный колорит. Во «Всемирной истории» Шлоссер сохранил концепцию Гердера, которая заключалась в универсально-гуманистическом понимании истории, т.е. единой истории всех народов, в противовес узкому шовинизму и европоцентризму. Другим выдающимся представителем Гейдельбергской школы, хотя и более узким по диапазону своего творчества, является Вильгельм Циммерман (1807—1878), деревенский пастор, некоторое время преподававший в Высшей реальной школе Штутгарта. Он написал много исторических драм, стихотворений и научных работ, но основной темой его исследования являлась история Крестьянской войны в Германии, которой посвящена работа «История Великой крестьянской войны» (1841-1843). В этом сочинении, посвящённому его «высокочтимому учителю» Шлоссеру, Циммерман дал, основанную на впервые им использованных архивных материалах Штутгартского архива, подробную и яркую картину крестьянского восстания 1524-1625 гг., которое он называет подлинной революцией. Однако задачи этой революции он трактует слишком узко и упрощенно: «Если бы Германская революция 1525 г., - пишет он, - была доведена до конца, она создала бы политическое и религиозное единство Германии». Во всяком случае Циммерман является первым историком, отметившим принципиальное сходство между германской революцией 1525 г., английской XVII века и французской XVIII века. Но для него осталось неясным то, что впоследствии подчеркнул Энгельс, именно, что все три революции были революциями буржуазными, расчищавшими путь для окончательной победы капитализма. Историческая концепция Л.Ранке. В первой половине XIX в. в академической историографии возникла школа крупнейшего консервативного историка Леопольда Ранке (1795-1886). Он родился в захолустном уголке Тюрингии в семье юриста, все предки которого были евангелическими пасторами. Набожная лютеранская семейная атмосфера и изучение богословия в университетах Лейпцига и Галле наложили отпечаток на взгляды Ранке. В 1824 г., будучи учителем гимназии во Франкфурте-на-Одере, Ранке опубликовал свою первую книгу «История романских и германских народов с 1494 до 1535 года». Богатство фактического материала и тщательность его обработки сразу сделали книгу заметной в научных кругах. Ранке пригласили в Берлинский университет для чтения курса всеобщей истории. С 1834 г. Ранке ввёл в университете новую форму занятий со студентами - семинары, на которых критически изучались источники. Теоретические взгляды Ранке сформировались под влиянием философии идеализма и протестантизма. Исторический процесс, по Ранке, это осуществление «божественного плана управления миром», придающего единство всему процессу; причинные связи между собой также предуказаны Богом; религия играет решающую роль в жизни народов, внешне исторические явления выступают как борьба идей, причем высшая идея - Бог, а все прочие 87 идеи - «мысли Бога в мире». Каждый исторический период, имеет свою «руководящую идею». Наряду с религиозной идеей важное место в ходе истории занимает идея политическая, воплощенная в государстве. Каждое государство стремится быть могучим, сильным, чтобы укрепить свои позиции в мире; его политика всегда есть политика силы. Сама природа государств толкает их к борьбе за господство, к захватническим войнам. «Это вечный закон их существования». Такие войны имеют положительное значение, так как они содействуют гармоническому развитию наций, побуждают их ко всё новым усилиям. Войнами Ранке объясняет даже рост культуры; в грубой силе он усматривает проявление духовной сущности нации, ее изначальный гений. Однако не нужно забывать, что Ранке работал в период борьбы немцев за объединение Германии, и это сделала Пруссия с помощью грубой силы, с одной стороны, а с другой - при широкой поддержке немецкой общественности. Историческая концепция Ранке характеризуется также принципом европоцентризма. Весь ход истории определяют «ведущие народы; с VI в. это романо-германские народы и государства Западной Европы, которые создали самую высокую культуру, благодаря чему Европа стала центром всемирной истории. Историческую роль славян Ранке сводит к защите от восточных кочевников западноевропейской цивилизации. Сами славяне в культурной и политической организации полностью зависят от Запада. Основной интерес в своих сочинениях Ранке уделяет войнам и дипломатии, история выступает как преимущественно политическое развитие государств и их взаимоотношений, определяемых стремлением более сильных государств к гегемонии, а противостоящих им слабых в военном отношении к сохранению в Европе «политического равновесия». Еще одной характерной чертой всех произведений Ранке является то, что их можно назвать историей великих людей (королей, пап, полководцев, министров, политиков), которым Ранке с большим мастерством даёт блестящие портретные характеристики, что значительно оживляет изложение. Важным вкладом Ранке в развитие исторической науки является то, что он стал первым систематически применять к источникам средневековой и новой истории метод исторической критики источника, ранее выдвинутый специалистом по Древнему Риму Бартольдом Нибуром. Этот метод сводился к сопоставлению параллельных источников и перекрёстному анализу показаний очевидцев с целью их взаимной проверки, к тщательному анализу содержания каждого отдельного источника для установления его достоверности. Таким образом, подводя итоги, мы можем констатировать, что романтизм во многом способствовал расцвету национальной историографии, оттеснившей па задний план величественные всемирно-исторические схемы в духе Шеллинга или Гегеля. Повышенный интерес к национальному прошлому способствовал углублению исторической работы и её организации на более широкой научной основе. Это было достигнуто путем приведения в известность и публикации огромного числа ранее недоступных источников, учреждения исторических комиссий, обществ, специальных журналов, как центров научной работы. К числу достижений романтической историографии нужно отнести также создание новой формы исторических произведений, в которых важная роль отводится живому и детальному историческому расска- 88 зу. Благодаря этому, история, прежде отталкивавшая своею сухостью и схематизмом, приобрела привлекательность для широких читательских масс, что со своей стороны способствовало повышению роли исторической науки в выработке «общественного мнения» и во всей общественной жизни. Техника исторического исследования, приемы исторической критики в период романтической историографии также были подняты на неизмеримо большую высоту по сравнению с предшествовавшим этапом развития нашей науки. Однако, наряду с этими несомненными достижениями, романтизм внёс в историографию некоторые отрицательные черты. Главным пороком романтизма, независимо от его социально-политической окраски, была его насквозь идеалистическая методологическая основа. Романтизм, как уже отмечалось, сделал идею развития, зародившуюся еще в XVIII в., достоянием всей общественной и научной мысли, но идея развития рассматривалась исключительно как развитие идеи. Каждое отдельное учреждение, общественный или политический строй, вся история народа в целом изучались только с точки зрения реализации определенной идеи или уклонения от неё. Идеи правят миром, определяют судьбы народов и государств, вызывают, борьбу партий, классов, целых наций между собою. Таким образом, материальная основа жизни общества оставлялась историками-романтиками почти в полном пренебрежении. Другим существенным недостатком романтизма было чрезмерное преувеличение национальных особенностей, национальной «самобытности» в историческом развитии того или иного народа. Этот крайний национализм в последующем во многом способствовал оформлению учений об «исторической миссии» и об особой «избранности» и превосходстве одного народа над всеми другими. Г л а в а 6. ПОЗИТИВИЗМ И РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В. 89 Вторая половина XIX в. ознаменована значительным прогрессом в организации исторических исследований, публикации документов, преподавании истории. На это время приходится основание множества исторических журналов - в том числе таких, которые в своих странах надолго становятся ведущими, а иные из них продолжают выходить и поныне. Местные исторические общества объединяются в общенациональные ассоциации (Германия, США) или под эгидой вновь созданных научных центров типа Итальянского исторического института. Они играют важную роль в деле выявления и публикации локальных источников. Продолжаются ранее начатые большие серийные публикации документов (такие, как «Monumenta Germaniae Historica») и предпринимаются новые, например, снискавшие высокий научный авторитет издания руководимого Т. Зиккелем Австрийского института исторических исследований, главным образом по истории средневековья. Из специализированных центров изучения новой истории следует назвать основанное в 1888 г. и просуществовавшее до конца Третьей республики «Общество истории Французской революции», а среди его изданий - начатые в ознаменование 100-летнего юбилея революции многотомные публикации протоколов Якобинского клуба и актов Комитета общественного спасения. Закладываются основы специального исторического образования в университетах. Впереди других стран в этом отношении идёт Германия. В то время как в Англии первый университетский систематический курс по истории начинают читать в 1870-е годы, а в США первая историческая кафедра создается в 1881 г., в германских университетах уже с начала 1860-х годов существует специализация по различным отраслям исторических знаний. Университетскими учеными-историками ведутся и значительные научные исследования. Некоторые университеты (прежде всего опять-таки немецкие) осуществляют публикации документов, имеют собственные периодические издания типа «ученых записок» и т. д. Между историками отдельных стран складываются определенные научные связи. Часть из них получила образование и профессиональную подготовку в зарубежных университетах. Американские историки в то время нередко проходят обучение в Германии. Из России едут учиться историческому исследованию в университеты различных европейски стран, в русских университетах начинают свой путь в науку славянские историки. Научные контакты развиваются и посредством поездок с целью изучения на месте архивных первоисточников. Развитие исторической периодики помогает взаимному ознакомлению ученых с результатами исследований, ускоряет и облегчает циркуляцию идей в научной среде - и не только в пределах собственной страны. Историографические процессы в различных странах протекают в определенном взаимодействии, хотя в решающей мере обусловлены национальной спецификой. Дискуссии в академической среде по крупным историческим проблемам стали зачастую приобретать международный характер. Примером может служить дискуссия, развернувшаяся в 1880-е годы вокруг происхождения европейского феодализма. В ней участвовали, прежде всего, французские и немецкие историки, для которых после франко-прусской войны и образования Германской империи обрел новую актуальность насчитывавший уже вековую давность спор о роли германского завоевания и галло-римских институтов в становлении средневекового сословного строя во Франции. Но она привлекла внимание и историков Англии, США, где доводы «германистов» 90 были подхвачены для обоснования превосходства англосаксонских политических институтов. То, что эта дискуссия имела разные в различных странах политические отзвуки, не лишало её, однако, собственно научного содержания. Само её возникновение было связано с поступательным развитием исторической науки. Обсуждение проблемы генезиса феодализма опиралось в последние десятилетия XIX в. на новый уровень знаний об общинной организации и истории её разложения у различных европейских народов, достигнутый особенно благодаря трудам Г.Л. Маурера в Германии и М.М. Ковалевского в России. К концу XIX в. в среде профессиональных историков начинает проявляться неудовлетворенность наличным теоретико-методологическим арсеналом, предпринимаются поиски новых, более эффективных подходов к изучению прошлого. Наиболее примечательна в этой связи сделанная К. Лампрехтом в Германии попытка представить историю как закономерный процесс, этапы которого могут быть выделены с помощью метода «культурно-исторического синтеза», предполагающего комплексное изучение социальноэкономических отношений и явлений культуры. Практически это означало, что исторические эпохи Лампрехт различал по характерному для каждой из них складу общественной психологии. Его социально-психологическая интерпретация истории была встречена в штыки приверженцами старого идеализма в духе Ранке, неправомерно усмотревшими в ней материалистическое содержание. В действительности же она не только не выходила из идеалистических рамок, но была прямо противопоставлена самим Лампрехтом материалистическому пониманию истории, которое он объявил «односторонним», марксистскому взгляду на исторический процесс как на смену социально-экономических формаций. На исходе XIX в. представители влиятельных историографических течений все чаще вступают в прямую конфронтацию с марксизмом или же пытаются заимствовать и включить в свои построения отдельные его элементы. Это - своеобразное мерило научного авторитета, завоеванного к тому времени марксистской исторической концепцией. Марксистские идеи уже стали проникать в сферу исторического познания. В национальной историографии ряда стран зародилось марксистское направление, представленное по преимуществу работами активных участников социалистического движения. Труды П. Лафарга (Франция), А. Лабриолы (Италия), Г.В. Плеханова (Россия) внесли важный вклад не только в пропаганду, защиту и дальнейшую теоретическую разработку марксистского учения об обществе, но и в освещение с марксистских позиций проблем конкретной истории. Однако на протяжении всей второй половины XIX в. в историографии (особенно таких стран, как Англия, Франция, США, Италия, Россия) ведущее положение занимали идеи позитивизма. Позитивистская философия возникла и развивалась на фоне бурного прогресса естественных наук и испытала на себе его воздействие. Одной из основополагающих её идей стала возведенная в универсальный принцип идея эволюции, которой проложило путь открытие эволюционных процессов в природе Ч. Лайеллем (постепенность изменений земной коры) и Ч. Дарвином (эволюция биологических видов как результат естественного отбора). Позитивизм являл собой попытку противопоставить выстроенным умозрительно философским концепциям такое понимание мира, которое основывалось бы на положительных (позитивных) научных данных и охватывало бы как природу, так и общество. 91 Основы позитивистской философии были заложены еще в 30-40-е гг. XIX в. Огюстом Контом (1798-1757) в его основной работе «Курс позитивной философии». Но именно в рассматриваемый период позитивизм, получающий дальнейшее развитие в трудах Герберта Спенсера (1820-1903) – «Основные начала» (1862), «Основания социологии» и др. - становится наиболее влиятельным течением в западноевропейской философской мысли. Именно в русле позитивизма возникла новая специальная отрасль общественного познания - социология. Её родоначальником, как и зачинателем философской традиции позитивизма, был О. Конт. Он мыслил социологию, которую первоначально именовал «социальной физикой», как одну из теоретических наук, изучающих фундаментальные законы определенной категории явлений, наравне с такими науками, как астрономия, химия, физика, биология. Позитивистская социологическая теория исходила из представления о том, что развитие общества подчинено немногим вечным и неизменным «естественным законам». Согласно О. Конту, это закон либо «сосуществования», либо «последовательности» определенных явлений, составляющие предмет соответственно «социальной статики» и «социальной динамики». Г. Спенсер понимал «естественные законы» общественного развития в духе своих идей о принципиальном сходстве человеческого общества с биологическим организмом и поэтому пытался проследить действие закона эволюции и на примере истории общества. Найти действующие в истории «естественные законы» означало, по мнению теоретиков позитивизма, дать рациональную, упорядоченную картину исторического процесса. В последующем под «естественными законами» истории позитивисты стали понимать закономерности того типа, которые исследует статистика, т.е. проявляющиеся в больших совокупностях массовых явлений (само понятие статистической закономерности возникло в физике, где его ввел Дж. Максвелл). Стремясь, в соответствии со своим пониманием «естественных законов», выявить в историческом развитии то, что долговременно, устойчиво, постоянно, позитивистская социология совершенно не интересовалась единичным, конкретным, своеобразным в истории. Все это она оставляла на долю исторической науки, роль которой сводилась к накоплению эмпирического материала, собиранию фактов. Сама же она выстраивала лишь абстрактную схему истории, «историю без имен людей и даже без имен народов», как трактовал «социальную динамику» О. Конт. Позитивизм в философии претендовал на преодоление «односторонности» и материализма, и идеализма. Этой философской позиции соответствовало плюралистическое представление об истории как результате параллельного равнозначного воздействия и взаимодействия множества «факторов» (экономика, право, мораль, религия и т. д.).38 В то же время, не отдавая в теории предпочтения какому-либо из них как решающему, позитивистская социология на практике неизменно склонялась к объяснению истории через сознание людей (не индивидуальное, а массовое), оставаясь тем самым на почве идеализма. Хотя в позитивизме была заложена тенденция к противопоставлению истории и социологии и к принижению роли исторической науки как таковой, его философские и социологические идеи оказали во второй половине 38 Теория «равномерных факторов» 92 XIX в. сильное воздействие на развитие исторической науки. Но оно было неоднозначным по своим результатам. Позитивизм расшатывал ранее устоявшиеся в сфере понимания истории умозрительные концепции, подрывал позиции провиденциализма и других откровенно идеалистических истолкований исторического процесса, стимулировал поиски новых источников, их публикацию, разработку методики их анализа, способствовал развитию вспомогательных исторических дисциплин. На позитивистской идейно-методологической основе в конце XIX в. были созданы надолго вошедшие в научный арсенал специальные труды по источниковедению Ш.-В.Ланглуа и Ш. Сеньобоса во Франции, Э. Бернгейма - в Германии. Под влиянием позитивизма расширился диапазон исторических исследований, стала разрабатываться социально-экономическая история. В определенном смысле позитивизм помогал утвердиться представлению об объективной закономерности, присущей историческому развитию, и о прогрессивном, поступательном движении истории. Так, Г. Спенсер всю историю человечества делит на три этапа. На первом этапе возникает племенное общество, на втором появляется раннее классовое общество, происходит объединение племён в большие группы, появляются нации. Третий этап он именовал индустриальным, по его мнению, именно на нём человечество находится в настоящее время. Характеризуя позитивизм, следует учитывать, что понимание им прогресса было чисто эволюционистским, т.е. исключало возможность качественных революционных скачков. Так, О. Конт считал (прямо ссылаясь при этом на пример деятелей Французской революции), что стремиться к революционным изменениям в обществе - значит нарушать законы истории, идти против них. Признание закономерности в истории исчерпывалось у позитивистов представлением о всеобщих социологических законах, не оставлявшим места для обобщений на каком-либо ином уровне (такие обобщения объявлялись «метафизикой», а не положительным знанием). Поэтому позитивистская историография чем дальше, тем больше уходила от широких, имевших кардинальное значение проблем и направляла свои усилия лишь на поиск и детальное описание фактов. Таким образом, влияние позитивизма на историографию второй половины XIX в. шло в разных направлениях - и положительном, и отрицательном. Предпосылки к тому коренились в самом существе его теоретических принципов. Но позитивизм еще и по-разному вписывался в культурноисторический фон отдельных стран, выполнял неодинаковую роль в их духовной жизни вообще и национальной историографии в частности. Так, в России именно на позитивистской основе сложилась историческая школа, обратившаяся в условиях пореформенного периода к изучению аграрных проблем предреволюционной Франции и давшая признанные классическими труды в этой области. В Италии и других странах с сильным влиянием католической церкви в позитивизме нашли опору антиклерикальные тенденции. Теоретически позитивистская историография декларировала принцип беспристрастности научного исследования. За историком отрицалось право вносить в изучение прошлого элемент оценки с позиций своего времени, от него требовалось полностью «отключить» свои политические убеждения (подобно естествоиспытателю, для которого участие в политической жизни лежит за порогом его лаборатории), но практика приходила в противоречие с этими установками. Во Франции крупнейший представитель позитивистской историографии И. Тэн проявил в изображении Великой французской рево- 93 люции открытую приверженность реакционным взглядам, к которым он пришел после Парижской Коммуны. В США позитивистские идеи Г. Спенсера были восприняты историками так называемой англосаксонской школы (Дж. Фиске и др.), которые использовали их в обосновании теории «американской исключительности». В общем же плане философии позитивизма в наибольшей степени соответствовала на политическом уровне идеология либерализма, и теснее всего с ним были связаны либеральные течения историографии и общественной мысли. При всей значительности влияния позитивизма на историографию последних десятилетий XIX столетия оно вовсе не было безраздельным даже в тех странах, где ощущалось наиболее сильно. Позитивизму противостояла (особенно в Германии) историографическая традиция, восходившая к идеям Ранке. Но и эта так называемая немецкая школа, разрабатывавшая - в отличие от позитивистов - главным образом политическую историю, выступала как поборник научности исторического знания, и важное место уделяла совершенствованию методов исследования, критике источников и т. д. Переходя к рассмотрению особенностей развития историографии по странам, мы остановимся прежде всего на Германии, которая во второй половине XIX в. заняла, по всеобщему признанию, ведущее положение в исторической науке. 1. Немецкая историография второй половины XIX в. Во второй половине XIX в. Германия вступила в период мощного хозяйственного подъёма. В стране были заложены основы крупной промышленности, использовавшей новейшее оборудование, опыт и достижения британской индустрии. К концу 1860-х гг. завершилось капиталистическое переустройство сельского хозяйства. В политическом отношении вторая половина XIX в. является временем объединения Германии под эгидой Пруссии. Объединение было осуществлено путём «революции сверху», происходившей в форме трёх династических войн. Наконец, в 1870—1890-х гг. в политике Германской империи на первый план выдвигается подготовка агрессивных войн. Все эти внешние факторы непосредственно влияли на развитие немецкой исторической мысли. В этот период в немецких университетах наблюдался заметный прогресс в организации исторических исследований. Более трети студентов обучалось на философских факультетах, ставших ведущими во всех университетах Германии при одновременном падении значения теологических факультетов. В системе преподавания прочно укоренился лекционно-семинарский метод. Студенты приучались работать с первоисточниками, на основе которых писали рефераты и доклады с последующим обсуждением на семинаре. Тщательность и скрупулезность работы с источниками, настойчиво прививаемые студентам, сделали немецкие университеты образцом для других стран. Не случайно, что и в первой и особенно во второй половине XIX в. почти все одаренные иностранные студенты считали обязательным хотя бы три-четыре семестра проучиться в каком-нибудь из ведущих университетов Германии. С начала 1860-х гг. в университетах была введена специализация по древней, средневековой и новой истории, в связи с чем возник ряд новых исторических кафедр и институтов. Крупнейшие университеты Берлина, Мюнхена, Гейдельберга, Галле, Лейпцига, начали выпускать серийные исторические публикации. В крупных научных центрах были созданы исторические 94 комиссии, среди которых наиболее известной являлась комиссия при Баварской академии наук. В 1852 г. был создан Германский Национальный музей в Нюрнберге, где за короткое время удалось собрать значительное количество культурноисторических экспонатов; за ним последовал Римско-германский Центральный музей в Майнце. Начал выходить ряд новых периодических изданий по проблемам истории. Среди них особенно выделялся ведущий орган немецкой историографии «Исторический журнал», выходивший с 1859 г. в Мюнхене. Но сама структура немецкой исторической науки оставалась федералистской, в империи не существовало координирующих центров исторических исследований, не было каких-либо определенных программ научноисследовательской работы в области истории. Тем не менее немецкая историческая мысль в 1850-1860-х гг. получила сильный толчок, что было связано с вопросом политического объединения Германии. В историографии это привело к формированию двух основных направлений малогерманского (сторонники прусской ориентации) и великогерманской (сторонники австрийской ориентации). В то же время во многом под воздействием идей позитивизма в Германии оформляется и историко-экономическое направление. Однако в отличие от других ведущих государств Запада в Германии в академических кругах позитивизм широкого распространения не получил. Кроме того, немецкие историки постоянно находились в оппозиции по отношению к позитивизму, продолжая развивать идеи и методологические подходы Л.Ранке. Малогерманская историческая школа. Господствующее положение в немецкой буржуазной историографии второй половины XIX в. занимали малогерманские историки, получившие такое название за активное участие в политической борьбе вокруг объединения Германии под руководством Пруссии и после 1871 г. ставшие официозной исторической школой ПрусскоГерманской империи. Признанными лидерами и вдохновителями малогерманской школы являлись И.Г. Дройзен, Г. фон Зибель и Г. фон Трейчке. К малогерманцам примыкал и ряд других видных историков, среди которых был и крупнейший исследователь античности Т. Моммзен, в отличие от прочих малогерманцев сохранивший либеральные воззрения и после создания Германской империи. Малогерманская школа была «политической» в том смысле, что она открыто требовала от историков политической тенденциозности. На историю её представители смотрели как на средство пропаганды своих политических идей. Иоганн Густав Дройзен (1808-1884) происходил из семьи бедного гарнизонного пастора провинциального городка Трептов, и уже в детстве в его сознание были заложены сохраненные на всю жизнь идеи лютеранства и пруссачества. Окончив Берлинский университет, Дройзен занимался проблемами античности и в 1833 г. опубликовал «Историю Александра Великого» (1836), за которой последовала двухтомная «История эллинизма» (1853). Уже в этих первых работах Дройзен расценивал проведенное военным путем объединение мелких греческих государств вокруг Македонии как образец национального объединения. Став в 1840 г. профессором в Кильском университете, Дройзен обратился к изучению нового времени и создал двухтомные «Лекции по освободительным войнам» (1846). После перехода в Берлинский университет он создаёт свой основной труд «История прусской политики» (14 т., 1855-1886). В этом произведении Дройзен преследует чисто политическую цель – доказать 95 провиденциальную роль Пруссии в судьбе Германии не только в новое время, но и в средние века. Ярый противник позитивизма Дройзен, на первое место в исторических исследованиях выдвигает сознание, с помощью которого историк может понять прошлое. Количественные методы позитивистов он отрицает, заявляя, что никакие законы истории не могут быть выведены ни из статистики, ни из психологии массы, ни из географических условий. Несмотря на использование критического метода, Дройзен являлся творцом романтической «прусской легенды», ничего общего не имеющего с историей. Наиболее ярким и талантливым представителем малогерманской школы был Генрих фон Зибель (1817-1895). Он родился в Дюссельдорфе в семье крупного прусского чиновника, которому было пожаловано наследственное дворянство; учился в Берлинском университете у Савиньи и Ранке. В 18401845 гг. он был приват-доцентом в Бонне, в 1845-1856гг. - профессором в Марбурге, затем до 1861 г. - в Мюнхене и снова в Бонне. В 1875 г. его пригласили в Берлин на должность директора Прусского государственного архива. Зибель был членом Баварской Академии наук и с 1859 г. до конца дней главным редактором созданного им первого общегерманского «Исторического журнала. Зибель - историк яркой индивидуальности и большого темперамента. Будучи признанным вождем малогерманской школы, он в некоторых вопросах занимал более прогрессивные позиции, чем такие ее представители, как Дройзен и Трейчке. Зибель начал свою деятельность как медиевист, но затем под влиянием событий 1848 г. и последующей политической борьбы переключился на сюжеты новой истории. Живой и страстный человек, Зибель с конца 1830-х годов активно участвовал в политической жизни, был членом франкфуртского парламента, а позднее, после создания Германской империи, неоднократно избирался в рейхстаг. Для Зибеля история всегда была полем боя, на котором решались спорные вопросы современной политики. Отвергая объективизм Ранке, Зибель откровенно утверждал неизбежность тенденциозности всякого историка в науке и был в этом вопросе, несомненно, более прав и честен, чем Ранке. Однако он не хотел видеть связи между политической тенденцией историка и его классовой идеологией. В конечном итоге источником тенденциозности историка он считал не классовую, а человеческую его заинтересованность в делах человеческих. В отличие от ортодоксальных ранкеанцев, Зибель сближал историю в смысле ее познавательных возможностей с естественными науками, считая, что она также «способна достичь точного знания». Вместе с тем Зибель гораздо отчетливее, чем позитивисты, видел различия между историком и естествоиспытателем. Он правильно заметил, что в отличие от натуралиста историк имеет дело не только с материальными явлениями, которые поддаются чувственному восприятию, но также с настроениями, мыслями и поступками людей, да еще живших в далеком прошлом, которые не могут быть предметом непосредственного чувственного опыта исследования. Обо всем историк узнает из свидетельств третьих лиц, часто недостаточно достоверных, так как они страдают, как правило, субъективностью, а иногда и прямо лживы. Зибель в отличие от Ранке, признавал наличие в истории общей объективной закономерности, однако эту закономерность он понимал чисто идеалистически, как господство в истории абстрактного, одинакового для всех 96 эпох «нравственного закона», который он выводил из «человеческой природы». Как и позитивисты Зибель признавал закон всеобщей эволюции и общественного прогресса, но понимал его также чисто идеалистически, как прогресс политических форм, вершиной которого он считал прусскую монархию. Великогерманская историческая школа. Политическими оппонентами малогерманцев в истории были представители великогерманской школы к которой примыкало большинство историков Южной и Средней Германии и особенно католических областей последней, прежде всего Австрии. Главным центром их деятельности была Вена, где в 1854 г. по образцу французской «Школы хартий» был создан «Исторический институт», занимавшийся критическим изучением средневековых архивных документов. Вокруг института сложилась сильная школа источниковедов и палеографов, наиболее крупными представителями которой были Т. Зикель, Ю. Фиккер. Другими центрами великогерманской школы являлась Венская академия наук и Инсбрукский университет, где долгое время был профессором Фиккер. К австрийской великогерманской школе, кроме перечисленных выше историков, примыкали И.Ф. Бёмер, К. А. Корнелиус, О. Лоренц и др. Так же как и малогерманцы, эти историки были открытыми сторонниками тенденциозного освещения истории и рассматривали историю Германии с позиции апологии Австрии как носительницы средневековых имперских традиций. Самым авторитетным представителем великогерманского направления являлся профессор Инсбрукского университета Юлиус Фиккер (1826-1902), родом из отсталого аграрного района Вестфалии. Работы по истории средневекового немецкого и итальянского права принесли Фиккеру известность благодаря богатству содержавшегося в них фактического материала и тщательности обработки источников. Весьма ценными для своего времени были и его «Очерки по источниковедению» (1877—1878). Фиккер являлся ревностным приверженцем Габсбургской династии и участвовал добровольцем в войне против Пруссии, считая Австрийскую империю с ее многонациональным составом лучшим гарантом национальных и международных интересов Германии. Наиболее полно свою историческую концепцию Фиккер изложил во время ожесточенной четырехлетней дискуссии с Зибелем о значении средневековой Германской империи и её внешней политики для последующей исторической судьбы немцев. Исходя из политических соображений, Зибель резко обрушился на романтическую идеализацию империи историкамивеликогерманцами и справедливо указал, что бесплодные итальянские походы императоров вредили национальным интересам Германии и во многом были продиктованы личными амбициями правителей, которых всегда манил «мираж господства к югу от Альп». Фиккер, который раскрыл не столько научную, сколько политическую подоплеку концепции Зибеля, сам в свою очередь перешел к явной апологетике средневековой империи, объявив её подлинным наследником только Австрию. Дискуссия Зибеля и Фиккера была не совсем обычным столкновением различных точек зрения, независимо от их политических или научных устремлений. Речь шла о противоборстве двух давних принципиальных тенденций немецкой историографии по проблеме возникновения германского государства. Первая тенденция исходила из чисто националистической позиции: решающее значение в возникновении государства придавалось «немецкому народному духу». Представители второй считали создание государства 97 следствием лишь династической политики, делом рук отдельных правителей, наследниками которых являлись якобы только Габсбурги. Но в обоих случаях социально-экономические процессы и значение для складывания немецкого государства классовых противоречий между феодалами и крестьянами практически игнорировались. В споре о содержании и значении итальянской политики императоров в научном плане последнее слово осталось за более подготовленным Фиккером. Большинство немецких историков, включая и Дройзена, высказались в его поддержку, в то же время отметив многие грубые фактические ошибки Зибеля и его слишком бросавшуюся в глаза политическую тенденциозность. Великогерманская школа как политическое направление в историографии утратила смысл своего существования после австро-прусской войны 1866 г. и окончательного исключения Австрии из единой Германии. В качестве её преемников и наследников в конце XIX в. выступили католические историки, в основном группировавшиеся вне Пруссии. Основная идея этой «школы» заключалась в прославлении католической церкви и осуждении немецкой Реформации, которой ее представители уделяли главное внимание. Наиболее известные из них: мюнхенский историк Иозеф Гёррес, Игнац Дёллингер, Иоган Фридрих Бёмер. Самым крупным и наиболее типичным представителем этой школы был ученик Бёмера И.Янсен. Иоган Янсен (1829-1891), католический теолог, затем историк, с 1851 г. приват-доцент академии в Мюнстере, позднее преподаватель католической гимназии во Франкфурте-на-Майне. В 1860 г. принял сан священника. Наибольшую известность получил его основной труд «История германского народа на исходе средних веков» (1876-1888), охватывающий период с XV в. до начала Тридцатилетней войны. Янсен, анализируя исторический опыт Реформации и Крестьянской войны, стремится доказать необходимость и полезность католической идеологии как средства спасения от социальных революций. Янсен осуждает Реформацию как великое бедствие для Германии, отрицает ее связь с интересами крестьянства, доказывает, что немецкие крестьяне, в том числе и крепостные, в XV-XVI вв. жили здоровой патриархальной жизнью, не зная эксплуатации, и что в их среде не могло быть недовольства церковью. Источником такого недовольства Янсен считает только города, где господствовали лихоимство и безудержная жажда наживы, постепенно распространявшиеся и на деревню. Под этим влиянием феодалы стали нажимать на крестьянство с помощью рецепции римского права, а крестьяне стали недобросовестно исполнять свои обязанности по отношению к феодалам. Наступило время социальной и моральной деградации, создалась благоприятная атмосфера для распространения разрушительного «евангелизма», в котором сошлись интересы «пролетариата», городского, крестьянского и рыцарского. «Евангелизм» породил Крестьянскую войну, всем участникам которой без различия Янсен приписывает стремление переустроить общество на коммунистических началах. Таким образом, источником всех «бед», обрушившихся на Германию в начале XVI в., Янсен в конечном итоге считает городской капиталистический дух. Янсен, один из немногих историков своего времени, поставил вопрос о «социальном» характере «евангелизма» и порожденной им, как он полагал, Крестьянской войны. Однако он не смог правильно решить его в силу крайней тенденциозности и своей концепции и подбора и некритического одностороннего анализа источников. В них Янсен ищет лишь подтверждения своих предвзятых идей. И хотя его работа опирается на широкий материал ис- 98 точников и внешне стоит на реальной почве фактов, она крайне пронизана романтизацией «доброго старого времени». Культурно-историческое направление. Зачинателем нового культурноисторического направления в немецкой историографии являлся Яков Буркгардт (1818-1897). Он окончил Берлинский университет, где был учеником Ранке. Однако Буркгардт не только не воспринял строгого научнокритического подхода Ранке к источнику, но и занял по отношению к нему достаточно враждебную позицию. В противоположность школе Ранке, он выдвигал на первый план не государство и политическую историю, а историю духовной и отчасти материальной культуры человечества. Он писал: «история была и остаётся для меня величайшей поэзией; я рассматриваю её как удивительный процесс… новых, вечно новых открытий духа».39 В ранний период творчества Буркгардт видел суть исторического прогресса в раскрытии возможностей человеческой личности. Считая, что история представляет собой взаимодействие государства, религии и культуры, особо важную роль он отводил последней, поскольку именно в культуре человеческий дух раскрывался наиболее полно. Подробно такая концепция была изложена в работе «История Ренессанса в Италии» (1860). Одним из первых среди историков Буркгардт попытался на основе воссоздания быта и нравов описываемой эпохи, характеристики взглядов её выдающихся представителей выявить свойственный Возрождению и охватывающий все его аспекты тип культуры. Этим и объяснялось статичное изображение Возрождения как единого целого, без выделения каких-либо хронологических этапов. Само возникновение Ренессанса Буркгардт считал загадочным феноменом взлёта человеческого духа. Это было связано с его общеисторической концепцией, согласно которой история есть смена культур на основе «высших и непостижимых законов жизни». Другим видным представителем историко-культурного направления создавшим свою школу являлся Карл Лапрехт (1856-1915). Первоначально он занимался исключительно хозяйственной историей, затем под влиянием идей Бокля, Тэна, Дарвина он поставил своей задачей поднять историю до уровня подлинной науки, устанавливающей непреложные законы развития. Став в 1891 г. профессором Лейпцигского университета Лампрехт организует семинар по истории культуры и формирует целые отряды историков, которые занимались под его руководством специальными историко-культурными проблемами, сообразно выработанным им принципам исторической науки. Непосредственным приложением этих принципов к конкретной истории является его «Немецкая история» в 12 томах. Вся история немецкого народа представлена в данной работе как последовательная смена определённых «социально-психологических типов». Сообразно господству того или иного типа, общественное развитие проходит стадии: символическую (доклассовое общество), типическую (раннее средневековье), конвенциональную (позднее средневековье), индивидуалистическую (эпоха Ренессанса и Просвещения), субъективную (эпоха Романтизма), после чего наступает эпоха «социальнопсихологическая», обусловленная промышленной революцией. Важность социально-психологических исследований в истории он подчёркивает в другой своей работе «Новая историческая наука» (1905), в которой заявляет, что история как таковая, не что иное, как прикладная психолоЦит. по: Историография истории нового времени стран Европы и Америки / Под ред. А.В. Адо, И.С. Галкина и др. – М.. 1990. -С.262. 39 99 гия, поэтому для понимания исторического развития очень важной составной является теоретическая психология. Историко-правовое направление. Во второй половине XIX в. в немецкой историографии по-прежнему видное место занимала историческая школа права. Наиболее ярким представителем которой в это время являлся Г.Л. фон Маурер (1790-1874). Юрист по образованию, он долгое время был крупным судейским чиновником, в начале 1830-х гг. по приглашению вновь созданного независимого греческого государства разрабатывал для него законы и конституцию, в 1847 г. был назначен первым министром Баварии. Однако мартовская революция 1848 г. положила конец его политической карьере, после чего Маурер сосредоточил своё внимание на научной работе. Главным исследованием, в котором Маурер излагает свою марковую теорию, является 12-ти томная работа, посвящённая строю немецкой марки, двора, села и города. Основные положение его исторической концепции, сводятся к следующему. Германцы были «завоевательным кочевым народом, не знавшим частную собственность на землю. При переходе к оседлости они селились родовыми общинами. Эти общины, или марки, занимали обширные пространства, впоследствии ставшие территориями округов, сотен, графств и даже целых королевств или герцогств. Внутри марки первоначально господствовало полное равенство, поддерживавшееся периодическими переделами, но завоевание римских провинций и «воздействие его на Германию породили неравенство». Крестьяне покорённых римских земель со своими наделами были включены в состав германских общин, утративших таким образом родовой характер, а понятие частной собственности, усвоенное из римского права, положило начало разрушению общины. На развалинах марки, в результате постепенного захвата судебных и прочих прав, возникла местная земская власть и власть государства. Следя за постепенным падением маркового строя, Маурер отмечал, что стремление помещиков и князей к присвоению власти над общиной вызывало отпор со стороны последней. В этой борьбе марки побеждали там, где мелкие помещики и крестьяне выступали совместно против крупных феодалов. Но ещё большее значение для сохранения свободной марки имела связь марки с императором и империей. С распадом Германской империи исчезла и эта поддержка, и последние остатки общинной жизни, «принадлежавшие к первым и древнейшим основам германского строя», начали быстро исчезать. Марковая, или общинная теория, в создании которой, помимо Маурера, принимали участие и другие историки и экономисты (Ганссен, Рошер, Зибель), легла в основу тех представлений о происхождении феодализма и развития аграрных отношений в средние века, которые на несколько десятилетий сделались господствующими в западноевропейской историографии. Применительно к истории Германии дальнейшее своё развитие марковая теория получила в работах Гирке, Мейцен, Брунера. Историко-экономическое направление. С 1870-х гг. в немецкой историографии начинает усиливаться историко-экономическое направление, в центре внимания которого оказались процессы, происходившие в базисе общества. Его формирование было обусловлено ростом социальной борьбы и распространением марксизма, которому представители этого направления пытались противопоставить собственную концепцию социальноэкономического развития общества. Она была призвана доказать извечность частной собственности и обосновать такое понимание исторического процес- 100 са, по которому капитализм представал как завершение истории человечества. Представители этого направления выступали как сторонники реформ для смягчения обострившихся социальных противоречий. Во имя сохранения капитализма они пропагандировали активную социальную политику и усиление прямого государственного вмешательства в экономическую сферу деятельности. Для распространения своих взглядов они создали в 1872 г. Союз социальной политики, просуществовавший до первых лет фашизма. В методологическом плане историко-экономическое направление отрицало какие-либо общие законы и заменяло экономическую теорию сбором и описанием фактов хозяйственной деятельности в различные эпохи. Во многом оно было близко к позитивизму, но вместе с тем находилось и под заметным влиянием традиционной для немецкой историографии идеи органического развития общества, почерпнутой из арсенала исторической школы права. В некоторых отношениях принципы историко-экономической школы были плодотворны и представляли определенный прогресс в развитии исторической науки. В исследованиях принадлежавших ученым этой школы подчеркивалось особо важное значение экономики как специального предмета научного изучения. Они впервые попытались дать периодизацию истории по экономическому критерию. Сделал это еще представитель старой школы Б. Хильдебранд, разделивший всю историю на три периода, исходя из типа хозяйства: натуральное, денежное и кредитное хозяйство. Историко-экономическое направление имело своим предшественником «историческую школу в политэкономии», которая возникла в Германии в 40-е годы XIX в. и выступила с критикой классической буржуазной политической экономии А. Смита. Абстрактной политэкономии представители «исторической школы» пытались противопоставить иной подход, при котором были бы установлены законы не экономического развития вообще, а только такие, которые специфичны для определенных исторических периодов. Ведущим лидером новой школы и руководителем Союза социальной политики были Г. Шмолер. Густав Шмоллер (1838-1917) был профессором Страсбургского, а затем Берлинского университета, членом Прусской академии наук, официальным придворным историографом Бранденбурга, инициатором и руководителем издания знаменитой серии исследований и документов по административной и социально-экономической истории Пруссии - «Прусские акты». Он создал также «Ежегодник по вопросам законодательства, управления и народного хозяйства». В многочисленных трудах, посвященных генезису капиталистических отношений в Германии и различным проблемам социально-экономической политики прусских королей, Шмоллер подробно разработал легенду о «социальной миссии» Гогенцоллернов. Легенда сводилась к тому, что главной причиной перехода от феодального застоя XVI в. к ускоренному развитию капитализма с начала XIX в. была социально-экономическая и торговая политика прусских правителей, которую Шмоллер именовал социальной и служившей интересам страны и народных масс. Видным ученым историко-экономического направления был лейпцигский профессор Карл Бюхер (1847-1930), которому принесла широкую известность работа «Возникновение народного хозяйства» (1893), за несколько лет вышедшая шестью изданиями. Это была теоретическая книга, в которой 101 Бюхер разработал экономическую периодизацию истории, выделив три периода по типу хозяйств: домашнего, городского и народного. Домашним Бюхер называл полностью обособленное натуральное хозяйство, которым по его периодизации характеризовались первобытное, рабовладельческое общество и средневековье на стадии вотчинного хозяйства. Когда в средние века с развитием городов обмен принимает регулярный, устойчивый характер, наступает, по Бюхеру, период городского хозяйства. С укреплением политической централизации разобщенные городские хозяйства превращаются в единое народное хозяйство, которое охватывает уже всю страну. Бюхер разработал и периодизацию промышленного производства, в развитии которого различал пять стадий: домашнее производство, ремесленное производство по индивидуальным заказам, ремесло, рассчитанное на рынок, домашняя промышленность и фабричное производство. Экономическая периодизация К.Бюхера в конце XIX –начале ХХ вв. получила широкое распространение в исторической и не только немецкой литературе. 2. Историческая наука во Франции во второй половине XIX в. Во второй половине XIX в. в социально-экономическом и политическом развитии Франции произошли глубокие изменения. В стране завершилась промышленная революция, в ходе которой увеличился удельный вес пролетариата. Бурными событиями была насыщена политическая история страны: бонапартистский переворот и цезаристский режим Второй империи, буржуазно-демократическая революция 1870 гг. и Парижская Коммуна 1871 г., установление республиканского строя и длительная борьба за его упрочение. Все эти факторы непосредственным образом влияли на развитие исторической мысли во Франции. Так новый подъём французской историографии во многом был обусловлен деятельностью Виктора Дюрюи и Габриеля Моно. В. Дюрюи в 1868 г был назначен министром народного просвещения. Находясь на этом посту он, стремясь улучшить организацию исторической работы, создаёт особое учреждение – Ecole pratique des hautes etudes, представлявшую нечто вроде института для подготовки аспирантов к самостоятельной научной работе. Руководство этим учреждением было поручено Г. Моно, который перед этим в течение двух лет работал в учебных заведениях Германии. Это во многом определило направление его деятельности. Так Моно перенёс во Францию опыт исторических семинаров Ранке; ему принадлежит также заслуга основания первого во Франции общего исторического журнала – Revue Historique (1876), задачей которого была пропаганда исторических знаний и борьба за реорганизацию исторического образования во Франции. В 1893 г. позитивист младшего поколения Рене Вормс основал «Международное социологическое обозрение». Тогда же возникли Парижское социологическое общество и Международный социологический институт, издающий с 1895 г. свои «Труды». Однако для Франции этого времени по сравнению с другими западными странами была характерна та особенность, что социология выступала здесь как чисто историческая дисциплина, имевшая своим предметом теоретические и философско-методологические проблемы истории. Позитивистская историография. Развитие позитивистской историографии во Франции во второй половине XIX в. связано в первую очередь с 102 деятельностью Ипполита Тэна (1828-1893), широко известного литературоведа и искусствоведа (основатель культурно-исторической школы в литературоведении), а также философа и историка. Уже в своей первой значимой четырёхтомной работе «История английской литературы» (1863-1864) Тэн, исходя из методологии позитивизма, попытался дать причинное объяснение явлений художественной жизни. Наибольшее значение Тэн придавал общественной психологии, которая, в свою очередь, определяется тремя основными факторами: «расой» (т.е. врожденными национальными особенностями), «средой» (климатом, а также политическими и социальными обстоятельствами) и историческим «моментом» (влиянием традиции). Свой «психологический метод» Тэн применил и в основном своем историческом труде — «Происхождение современной Франции», посвященном Великой французской революции. Свое исследование Тэн начинает с изучения предреволюционной Франции. Вопреки традициям, он уделяет больше внимания французскому обществу, чем государству, и выводит старый строй из общественных потребностей средневековья, а затем показывает причины превращения этого строя в источник привилегий и злоупотреблений, мастерски демонстрируя контраст между аристократическими салонами и задавленными налогами низами. В изображении самой революции Тэн также отошел от традиционной французской историографии - «патриотической» (апологии всех революций или одной из политических партий). Он критиковал членов Учредительного собрания за то, что те, не дав Франции конституции, начали с составления Декларации прав человека и гражданина. Они не поняли, что свободы без обязанностей не бывает. Отменив прежнее правительство (монархию), новое правительство увлеклось теоретическими спорами, что породило в стране «безначалие». Событие (взятие Бастилии), послужившее началом этой анархии, прежними историками рассматривалось как патриотический подвиг. Для Тэна это толчок, создавший благоприятную почву для зарождения нового политического типа (якобинца) и захвата им власти. И хотя он считал якобинских вождей «посредственностью», это не помешало ему защищать их перед английским историком Карлейлем: «Они были преданы отвлеченной истине, как ваши пуритане - божественной; они следовали философии, как ваши пуритане - религии; они ставили себе целью всеобщее спасение, как ваши пуритане - свое личное».40 При этом в якобинстве Тэн видел «зловредный политический тип», происшедший от «властолюбия, вскормленного догмой о всемогуществе государства, на благоприятной для того почве анархии, созданной революцией». Критика Тэном якобинцев в итоге переросла в критику революционных методов преобразований в обществе и в критику сильного государства, подавляющего свободу личности. Поэтому «Происхождение современной Франции» подверглось ярой критике, как со стороны ультраправых, так и ультралевых, заинтересованных в существовании авторитарных режимов. Однако его сочинение получило всеобщее признание во многих странах, выдержав множество изданий. Крупным представителем французского позитивизма в истории являлся Фюстель де Куланж (1830-1889). Ранний период его творчества посвящён изучению древней истории. Важное значение имели его исследования антич40 Историки и история: Жизнь, судьба, творчество. В 2-х т. - М., 1998. -Т. 2. - С.675. 103 ной гражданской общины или полиса – «Гражданская община античного мира» (1864). Автор решительно выступил против начинающейся модернизации древности и показывал, что экономической основой античной общины являлась рабство, глубоко отличное от капиталистических отношений. Кроме того, по мнению Куланжа, гражданская община состояла из семей и основывалась на религии, отсюда учёный выводил её силу. Существование индивидуальной свободы в городе-государстве Ф. де Куланж отрицал: «...действует не личность, а массы, которыми руководят понятие и интересы». В 1870-е гг. Фюстель де Куланж обращается к истории раннего средневековья. Правда, его основной труд «История общественного строя древней Франции» был первоначально задуман автором как часть всей французской истории от франкской Галлии до Великой французской революции. Но смерть помешала Ф. Де Куланжу осуществить свой грандиозный замысел. И все же уже написанная им «История Франции» представляется важным вкладом в мировую историческую науку. Ф. де Куланж одним из первых выдвинул идею о том, что античная цивилизация не погибла с приходом германских племен в IV - V вв. При этом, правда, он сводил на нет влияние варваров на историю Европы. По мнению Куланжа, внутри Римской империи оставалось достаточно сил, чтобы победить варваров. Слабые и грубые варвары не в состоянии были справиться с могущественной цивилизацией. Они стали переходить границы империи, гонимые внутренними усобицами, и оседать на территории, превращаясь в подданных империи. Таким образом, происходило лишь расширение сферы влияния римской культуры и медленное, более мирное, чем военное проникновение, в состав населения империи новых (германских) элементов. И в этом процессе внутренней борьбы между римской цивилизацией и варварском миром, по мнению Ф. Де Куланжа, рождается европейское средневековье и феодализм. Источником феодализма в конечном счете были лишь римские общественные институты (крупное землевладение, зависимость от него непосредственных производителей, сильная монархическая власть, частная собственность). Одна из научных заслуг в исторической науке Ф. де Куланжа состоит в том, что он обратил особое внимание на роль в истории экономических отношений. Он одним из первых обратился к специальному изучению аграрной истории раннего средневековья Франции. Для развития позднего позитивизма во Франции большое значение имела публикация книги «Введение в изучение истории» (1898) - профессоров Сорбонны Шарля Ланглуа (1863-1929) и Шарля Сеньобоса (1854-1942). Это небольшое по объему издание, выдержавшая ряд изданий в оригинале и переводах, в том числе на русский язык, через 60 лет после её выхода в свет была справедливо названа «библией позитивистского историзма». Она свидетельствует о внимании авторов, убежденных позитивистов, к распространению и совершенствованию техники исторического исследования, к углублению критики источников, но вместе с тем говорит об усилении фактологизма, сводящего задачу историка к собиранию, отбору и критике фактов и предполагающего отказ от выведения из них закономерностей общественного развития. Что касается широких обобщений, установления исторических законов, то авторы книги считают это делом социологов, но отнюдь не историков. Таким образом, Ланглуа и Сеньобос отвергли отождествление истории и социологии, характерное для Конта и его ближайших последователей. Ш. Сеньобос как в названном пособии, так и в другой работе – «Исторический метод в приложении к социальным наукам» - выдвигает следующие 104 идеалистические положения: «История - не наука, а только особый процесс познавания», к тому же процесс «субъективный и абстрактный; «исторический метод есть исключительно метод психологического толкования по аналогии». Вполне естественно, что исторический материализм он характеризует как «метафизику» и притом «необычайно опасную» и потому требующую неустанной борьбы с нею. Подводя итоги можно отметить, что положительными чертами французского позитивизма в области историографии были: 1) положение о прогрессивном характере всего исторического процесса; 2) тезис об индивидуальности и специфичности исторических явлений, их зависимости от места и времени; 3) требование максимально точного описания исторических фактов; 4) признание необходимости генетического принципа при изучении исторических событий, явлений или учреждений; 5) перенесение акцента от деятельности ведущих личностей на действия и состояние масс, от индивидуальной психологии на коллективную психологию, а в связи с этим — от ранее преобладавшей в исторических трудах военно-дипломатической тематики на историю учреждений и экономического строя. К отрицательными чертам можно отнести 1) идеалистическое представление об историческом процессе в целом; 2) Определение теории прогресса как «метафизической гипотезы»; 3) Определение истории как «строго субъективной науки», а уроков истории - как «устарелой иллюзии»: исторический опыт ничему не учит. Главная ценность истории в том, что она поставляет фактический материал для политических и социальных наук, а также способствует умственному развитию. Республиканская историография. Помимо позитивистского направления во французской историографии второй половины XIX в. в отдельное направление оформились историки республиканской школы. Отличительной их особенностью являлось то, что в центре их научных исследований в первую очередь находилась политическая история, особое внимание уделяли истории революций. Виднейшим представителем этой школы, стоявшим на левом её фланге, был Альфонс Олар (1849-1928), примыкавший к партии радикалов. Олар занимал кафедру по истории Французской революции в Сорбонне, с 1887 г. редактировал журнал «Французская революция», возглавлял Общество по истории Французской революции. Под его руководством были изданы важные публикации источников: протоколы Якобинского клуба, акты Комитета общественного спасения. Как исследователь Олар занимался историей политических идей и учреждений во время революции. Этому посвящен его главный труд «Политическая история Французской революции» (1901). Революцию он рассматривал как воплощение в жизнь принципов «Деклараций прав» 1789 и 1793 гг.: «Великая французская революция состояла в Декларации прав, редактированной в 1789 г. и дополненной в 1793 г., и во всех попытках, делавшихся с целью осуществления этой Декларации; контрреволюция состояла в попытках отвратить французов от поведения, согласно с основными принципами Декларации прав, т.е. согласного с разумом, просвещенным историей». Для Олара было характерно обычное для республиканской историографии возвеличение Дантона: «Политика Дантона была именно тем, что называют в настоящее время «оппортунизмом», если принять это слово в его хорошем значении. Дантон был продолжателем Мирабо, так же как Гамбетта был продолжателем Дантона». 105 Фундаментальный труд Олара содержал громадный новый материал относительно политических аспектов Французской революции и в этом смысле не утратил значения до сих пор. Однако глубинные пласты социальной и экономической ее истории оставались в тот период вне поля зрения Олара. Другим видным представителем республиканской школы был Альбер Сорель (1842-1906), профессор Высшей школы политических наук, член Французской академии. Его главный труд - «Европа и Французская революция» (8 т.,1885-1904) посвящён международным отношениям в Европе от конца «старого порядка» до 1815 г. Наряду с богатством материала сильной стороной работы Сореля было его стремление выяснить взаимную связь внешней и внутренней политики. Главную задачу своего труда Сорел видел в том, чтобы «показать, что Французская революция являлась естественным и необходимым продолжением истории Европы. Руководствуясь этим исходным принципом, Сорель стремился показать, что фатальной силой вещей Комитет общественного спасения и Наполеон I продолжали в своей внешней политике осуществлять задачи, поставленные еще абсолютной монархией, - завоевание «естественных границ» Франции (т.е. границы по левому берегу Рейна, Альпам и Пиренеям). Сорель действительно показал наличие определённой геополитической преемственности в долговременной ориентации внешнеполитической деятельности Французского государства. Но, следуя изначально заданной теме, он не видел исторической обусловленности различных типов внешней политики социальным характером сменявшихся во Франции режимов. Освободительные войны революции и экспансионистские войны Первой империи сливались у него в одно целое. 3. Английская историография второй половины XIX в. Вторая половина XIX в. была временем почти непрерывного роста экономического и политического могущества английской торгово-промышленной буржуазии. С успехами в экономике были связаны и достижения в естественных науках и технике. Эти обстоятельства, а также политическая стабильность в обществе порождало убеждение в прочности и нерушимости существующего строя и совершенстве английской политической системы. Поэтому для английских историков этого времени характерно проповедование идеи национальной исключительности англичан, а применительно к более древнем временам – их предков англосаксов, которым в отличие от всех других народов Европы, приписывали особую приверженность к свободе и демократии. В этом пункте идея национальной исключительности англичан смыкалась с апологией английской «конституционной монархии» и стремлением отыскать её истоки в XI-XIII в. и даже в англосаксонской эпохе. При этом в особую заслугу англосаксам, а затем их потомкам – англичанам – ставилось то, что они создавали свой «совершенный политический строй» мирным эволюционным путём без особых революционных потрясений. В целом во второй половине XIX в. английская историография развивалась достаточно довольно успешно, во многом этому способствовало постепенная профессионализация исторических исследований. Прогресс науки выразился, в частности, в публикации исторических материалов. В 1857 г. началось издание серии архивных документов, хроник средневековья, а с 1863 г. - систематическая публикация «свитков» (написанные, как правило, на пергаменте, эти средневековые документы хранились в свернутом виде). 106 Стали выходить реестры государственных бумаг за период с 1547 г. В 1859 г. Архивное управление занялось выявлением документов и материалов, хранящихся в частных коллекциях, разбросанных по стране. Для издания документов юридического характера в 1887 г. возникло Общество Селдена, названное по имени крупного юриста XVII в., а в 1893 г. - специальное Общество военно-морской истории с целью публикации документов по истории британского флота и морской политики Англии. В 1880-е годы было также начато издание документов по истории Шотландии, в том числе протоколов шотландского Тайного совета, и т. д. Продолжало свои публикации и общество имени Кемдена, созданное в 1838 г. Совершенствовалось и качество публикаций, что было связано с развитием научной критики. В ряде городов возникли местные исторические группы, которые по своей инициативе и за свой счет собирали исторические материалы локального характера, производили раскопки, реставрировали и ремонтировали старые здания и т. п. Рост интереса к истории и активность историков потребовали публикации специального исторического журнала. В 1886 г. начал выходить журнал «Английское историческое обозрение», который издается по настоящее время. В 1868 г. возникла первая общенациональная организация - Историческое общество, получившее вскоре статус Королевского общества. Вначале в нем преобладали историки-любители, и уровень исторических изысканий, результаты которых публиковались в его «Трудах», был невысоким. В 1880-1890-е годы процесс профессионализации затронул и Королевское историческое общество. В него вступили известные университетские историки – Дж. Актон, У. Каннингем, Ф. Мейтленд; повысилось качество издаваемых трудов. После объединения в 1897 г. Королевского общества с обществом имени Кемдена оно стало приобретать характер ведущего профессионального национального объединения историков. Произошли некоторые сдвиги и в университетском преподавании истории, хотя подготовка учёных-историков до начала 1890-х гг. велась в Англии на значительно более низком уровне, чем в Германии и Франции. Специальных исторических факультетов не было, историю преподавали на историкофилологических и юридических факультетах, где длительное время отсутствовали отдельные кафедры по разным разделам истории. Это во многом объясняет, что вплоть до 1870-х гг. университеты фактически не являлись центрами исторических исследований. В Оксфорде ситуация изменилась только с приходом Уильяма Стеббса (1825-1901), который в 1866 г. возглавил в нём кафедру истории. Он не только изменил систему преподавания истории (ввёл в практику семинары, а также систематический и непрерывный курс истории), но и способствовал организации научной деятельности в университете. Благодаря чему уже к концу XIX в. Оксфорд стал одним из университетских центров изучения истории, в работах учёных которого преобладала средневековая тематика. Позднее аналогичную методику преподавания в Кембридже стал применять Джон Эмери Актон (1834-1902), занявший в 1895 г. кафедру новой истории. Научное наследие Актона довольно скромно. Ему принадлежит всего лишь несколько журнальных статей и небольшой курс лекций. Однако он был одним из инициаторов коллективной работы кембриджских историков по истории нового времени и составил план его издания. Первый том этой работы увидел свет в 1902 г. уже после смерти Дж. Актона. Главную идею этого труда он видел в том, чтобы показать всю историю нового времени как непрерывное прогрессивное развитие. Историк, по мнению Актона, не может ограничиваться описанием событий и изложением 107 фактов, он призван помогать читателю оценивать их. В то же время историк не имеет права в угоду своим взглядам и идеям замалчивать, а тем более искажать факты. Большую роль в формировании нового научного понимания истории сыграл Генри Томас Бокль (1821-1862), автор работы «История цивилизации в Англии» (1857-1861). Эту работу он задумал как введение к 15томной «Истории мировой цивилизации». Бокль долго и основательно готовился к осуществлению своего грандиозного замысла: он изучил многие языки, собрал обширный материал и тщательно его обработал, но ранняя смерть помешала ему выполнить свой план, и в законченном виде осталось только введение к основному труду. Бокль предполагал показать полную и связную историю мировой цивилизации через историю отдельных народов, представить все развитие человечества как единый процесс. Это была для своего времени весьма смелая и прогрессивная идея. Бокль серьезно относился к задачам изучения истории. «Я убежден, писал он, - что приближается время, когда история будет поставлена на должную основу, когда изучение её будет признано как самое благородное и самое трудное занятие». Он выражал уверенность в наступлении времени, когда история будет разрабатываться подготовленными людьми и «будет спасена от рук биографов, генеалогов и собирателей анекдотов, придворных хронистов, князей и дворян - этих пустых болтунов, которые стоят на каждом углу и засоряют движение нашей национальной литературы»41. Бокль полагал, что исследование прошлого человечества возможно средствами, разработанными науками о природе. Одним из наиболее эффективных средств в арсенале естествознания он считал эксперимент, а его эквивалент в изучении истории видел в выработке эталона, прилагаемого затем к истории различных стран. Таким эталоном для него стала история Англии, на её примере он хотел доказать существование общих закономерностей и для других стран. Как позитивист Бокль также исходил из убеждения, что общество в своем развитии подчиняется определенным законам, и надеялся, открыв их, сделать историю точной наукой. Он считал важнейшим законом общественного развития прогресс, отождествляемый им с накоплением знаний. В то же время он полагал, что, поскольку человеческое общество - часть природы, оно подчиняется и её законам. Среди материальных факторов влияющих на развитие общества Бокль первое место ставит географический фактор - климат, почву и пищу. Он считал, что по мере развития общества роль этих факторов постепенно уменьшается, в то время как умственных и моральных факторов неуклонно возрастает. Г. Бокль неоднократно подчёркивал большое значение материальной стороны истории, в частности «накопления богатства» под которым он понимал в первую очередь результаты производственного труда человека. Основные события английского средневековья и нового времени в своей «Истории цивилизации в Англии» Бокль трактовал с либеральных позиций. Он высоко оценил выступление народа в период Английской революции против феодальной аристократии и короны, приветствовал Войну за независимость в США, одобрял Французскую революцию. Бокль стремился показать, что негативная реакция Англии на Американскую и Французскую революции Цит. по: Историография истории нового времени стран Европы и Америки /А.В. Адо, И.С. Галкин. – М., 1990.- С.233. 41 108 была тесно связана с интересами земельной олигархии, стремившейся подавить народные движения внутри страны. Работа Бокля проникнутая глубокой верой в прогресс, оказала большое влияние на социальную и историческую мысль. Она была переведена почти на все европейские языки, неоднократно переиздавалась и в России. Последователем и продолжателем методов Бокля был Уильям Лекки (1838-1903). В работе «История рационализма в Европе» (1865). Лекки доказывал, что с распространением просвещения и знаний и одновременно с уменьшением влияния церкви моральный уровень людей отнюдь не падает. Более того, полагал Лекки, именно господство теологических воззрений долго тормозило духовное развитие человечества, и подлинный прогресс его начинается только после того, как теология теряет свое влияние. Самая крупная работа Лекки - «История Англии в восемнадцатом столетии» (7 т., 1878-1890). Хотя основное внимание в ней уделено политической истории, автор отводил место и вопросам культуры, экономики, религии. Лекки не стремился осветить в одинаковой степени все темы, поэтому одним вопросам уделено много внимания, другие только затронуты. Значительное место отведено Ирландии, войне Англии с её американскими колониями в конце XVIII в. В главах об Ирландии, которые позднее были выделены в отдельные тома, Лекки с большим сочувствием рисовал борьбу ирландского народа за независимость и решительно осуждал жестокие расправы англичан, явившиеся, по его мнению, главной причиной Ирландского восстания в 1798 года. В последующем политические взгляды Лекки претерпели эволюцию. Вначале сочувственно относившийся к борьбе ирландского народа за свободу, в 1886 г. он выступил против проекта Гладстона о предоставлении Ирландии умеренного самоуправления под контролем Англии («гомруль»). Позднее в сочинении «Демократия и свобода» (1896) Лекки открыто нападал на демократическую реформу и демократию вообще, утверждая, что дальнейшее расширение избирательных прав не только вредно, но даже опасно для общества. В последние десятилетия XIX. под влиянием позитивизма важное место в тематике исторических работ стали занимать вопросы экономической истории. Наиболее крупными представителями этого направления были Т.Роджерс, У. Эшли. Торолд Роджерс (1825-1890), занимавший некоторое время кафедру политической экономии в Оксфорде, является автором «Истории сельского хозяйства и цен в Англии в 1259-1793 гг.» (8 т., 1866-1902). При написании своей работы Роджерс привлек разнообразные источники и материалы, проливающие свет на движение цен и заработков в эти столетия. Сопоставляя колебания цен на продукты питания и движение заработной платы, он стремился выявить, как изменялся материальный уровень жизни трудящихся. В смысле научной объективности труд Роджерса стоит значительно выше многих исторических трудов того времени. Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с теми страницами, где автор рассказывает о восстании Уота Тайлера, вскрывая его глубокие причины. Роджерс с сочувствием относился к борьбе английских тред-юнионов за право на существование и за повышение заработной платы. Однако по своим взглядам на исторический процесс Роджерс оставался идеалистом. Главной движущей силой развития общества он считал прогресс общественной мысли и давление общественного мнения. 109 Исследователем экономической истории был Уильям Эшли (18601927), некоторое время преподававший в Оксфорде. Его главный труд «Введение в экономическую историю и теорию» (2 т., 1888-1893) - посвящен экономической истории Англии в средние века. Изложение в книге доведено до XVI в. Работа основана на обширном круге источников. Большое внимание в ней уделяется экономическим доктринам средневековья. Консервативные политические взгляды Эшли позволили ему трезво оценить действительную роль свободной торговли в развитии английской экономики. Он одним из первых поставил под сомнение утверждение либеральных историков и экономистов о том, что успехи английской внешней торговли целиком проистекали из политики фритреда. 4. Американская историография второй половины XIX в. Для США вторая половина XIX в. была периодом бурного социальноэкономического и политического развития. Победа Северных штатов в Гражданской войне 1861 –1865 гг. смела главные препятствия для промышленного развития не только на севере, но и в южных штатах. К концу XIX в. США превратилась в высокоразвитую индустриальную державу мира. После окончания Реконструкции Юга расхождения между республиканской и демократической партиями потеряли существенное значение. Политический процесс развивался в сторону усиления государственной централизации. В идеологическом плане он сопровождался формированием гегемонистских идей, под флагом которых происходила подготовка внешнеполитической экспансии. Все эти изменения в сфере социально-экономических и политических отношений оказывали заметное влияние на развитие исторической мысли и науки в США. Американская историческая наука в целом до начала 1880-х гг. заметно отставала от европейской. Она не имела ни давних исследовательских традиций, ни достаточно квалифицированных преподавателей. Только с конца 1860-х гг. история стала обязательным предметом в колледжах, а постепенно – и в университетах: с 1865 г. она стала преподаваться в Гарвардском и Йельском университетах и только с начала 1870-х гг. - в остальных. Немалое значение имели поездки американских студентов в Германию, где они усваивали новые методы исторических исследований. По возвращении в США многие из них заняли кафедры истории или политических наук в ведущих американских университетах, например: Г.Б.Адамс – в университете Джонса Гопкинса (г. Балтимор), Дж. Барджесс – в Колумбийском (г.НьюЙорк), А. Уайт – в Корнельском (г. Итака) и др. В 1884 г. в г. Саратоге была создана «Американская историческая ассоциация», а с 1895 г. ею стал публиковаться первый в США общеисторический журнал «Американское историческое обозрение». Специализация научной работы историков вместе с успехами смежных наук благотворно сказалась на расширении проблематики. Большой вклад в изучение первобытного общества внес Льюис Генри Морган (1818-1881). Ученый, исследуя жизнь индейцев ирокезских племен, обратил внимание на материальные условия развития первобытного общества и привёл важные данные об историческом характере возникновения частной собственности. Именно развитие отношений собственности привело, по его мнению, к перестройке материнского рода в отцовский. У Моргана не было чёткого представления о производительных силах общества, он писал об изобретениях и 110 открытиях, но подразумевал под ними хозяйственную деятельность первобытных человеческих коллективов и их динамику во времени, а также влияние этой деятельности на все другие функциональные отправления общества. Поэтому Морган был материалистически мыслящим учёным, чья работа «Древнее общество» позволило во многом по-новому взглянуть на общественную организацию первобытного общества Сделала новый шаг вперед американская медиевистика. Традиции изучения европейского средневековья, заложенные в американской историографии еще в первой половине XIX в., продолжал Генри Чарлз Ли. В работах «История инквизиции» (1888), «История тайной исповеди и индульгенций» (1896) Ли на документальном материале, почерпнутом из многих архивов Европы, проследил борьбу церкви против еретических движений, показал ужасы инквизиции. Важной предпосылкой появления обобщающих трудов по национальной истории была разработка истории отдельных районов, имевших в условиях США существенные особенности. Активную деятельность по собиранию материалов, относящихся к истории Западного побережья Северной Америки, развернул вместе со своими помощниками Хьюберт Бэнкрофт. В 1874-1876 гг. был опубликован его 5-томный труд о местном населении Западного побережья Северной Америки, а позднее появилась 34-томная история тихоокеанских штатов. Шло интенсивное накопление материалов и по истории Гражданской войны. Так, в каждом штате и во многих крупных городах были созданы истории местных полков, принимавших участие в Гражданской войне. Не обладавшие высокими научными достоинствами, эти работы содержали, однако, громадный материал, ждавший анализа и обобщения. В области методологических принципов и методов исследования также произошли важные изменения. В 1880-х гг. наступает упадок господствовавшего в первой половине XIX в. романтического направления. Сменивший его позитивизм принёс в американскую историографию не только более высокую технику работы над источниками, но и требование создания социологической модели общественного развития по аналогии с естественными науками. Ядром американского позитивизма в истории стали историки, получившие образование в университетах Германии и Англии, большинство из них относятся к англосаксонской исторической школе. Представители англосаксонской школы утверждали, что только народы арийской расы создали наиболее демократические конституционные учреждения, сочетающие принципы индивидуализма и сильную государственную власть, местное самоуправление и федерализм; «тевтонское политическое наследие», заявляли они, англосаксы перенесли в V в. в Англию, а затем английские колонисты-пуритане - в Северную Америку. Особое внимание они уделяли генеалогии американских политических учреждений, пытались найти в колониальной Америке связующее звено со старогерманской племенной организацией. Центром нового направления стал университет Джонса Гопкинса в Балтиморе, а его энергичным пропагандистом — Герберт Бакстер Адамс (18501901). В работах «Саксонская десятина в Америке», «Германское происхождение городов Новой Англии» и других Г.Б. Адамс сопоставлял политические организации и земельные отношения в ранних колониальных поселениях Новой Англии и у германцев, описанных Тацитом. Он привел новые факты, показывавшие, что в ранних колониальных поселениях Америки сохранились от- 111 дельные элементы сельской общины, сделал интересные наблюдения об управлении пуританскими поселениями и провел лингвистический анализ названий городов Северной Германии, Англии и США. Однако, расширительно истолковывая эти вполне определенные свидетельства источников, Адамс пришел к выводу о «политическом родстве», идущем от расовой общности американских колонистов с древними германцами. Аналогичными проблемами занимались единомышленники Г.Б. Адамса: Д.Д. Уайт, Дж. Говард и др. Особой известностью пользовались работы Джона Фиске (1842-1901). В духе германистской теории он писал: «В самом глубоком и широком смысле наша американская история началась не с Декларации независимости и даже не с основания Джеймстауна или Плимута. Она в своих истоках восходит к тем дням, когда отважный Арминий в лесах Северной Германии разбил легионы Римской империи».42 В работе «Происхождение Новой Англии» (1899), рассматривая городское самоуправление, формирование городских ассамблей, образование федерации провинциальных ассамблей и т. д., Фиске старался показать, что на американской земле шло дальнейшее развитие англосаксонских политических принципов. Новая Англия улучшила староанглийскую модель. Даже Войну за независимость и Гражданскую войну 1861-1865 гг. Фиске рассматривал под углом зрения развития и сочетания конституционных идей федерализма и местной автономии. Хотя положения, выдвинутые англосаксонской школой преследовали, прежде всего, цель апологетики американских конституционных учреждений для «внутреннего» потребления, некоторые влиятельные историки провозгласили «право и обязанность» США распространить свои «совершенные» политические институты за пределы страны и даже на весь мир. Эти идеи вместе с традициями американского экспансионизма стали составной частью новой идеологии, складывавшейся в Соединенных Штатах на рубеже XIX-XX вв. Более серьезно подходили к англосаксонской проблеме профессор Гарвардского университета (с начала 1870-х годов) Генри Адамс (1838—1918) и его ученики. Г. Адамс, получивший образование в германских и английских университетах, испытал на себе влияние как ученых историко-правового направления, так и позитивистов. В первый период своей работы в Гарварде он специально занимался медиевистикой, читал там лекции и вёл семинары по средневековой истории. В то время он находился также под влиянием «тевтонской идеи», но используя в своих исследованиях критический метод Ранке и позитивистскую методологию, пришел к более осторожным и уравновешенным выводам. В своей опубликованной им в 1876 г. работе «Исследования по англосаксонскому праву» он пришел к выводу, что «тевтонисты» сильно преувеличили связи англосаксонской традиции как с древнегерманскими установлениями, так и с политическим строем США. Ученики Г. Адамса – Е. Ченнинг, К.Л. Осгуд, Ч. Бирд – явились основными оппонентами историков англосаксонской школы. Работа Чарльза Бирда «Тевтонское происхождение представительного правления» (1913) явилась последним ударом по «тевтонской» теории. Г л а в а 7. ИСТОРИОСОФИЯ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА Цит. по: Историография истории нового времени стран Европы и Америки /А.В. Адо, И.С. Галкин. – М., 1990. - С.283. 42 112 На рубеже XIX – ХХ вв. в развитии исторической науки всё больше стали проявляться признаки методологического кризиса. Основные принципы методологии истории, характерные для неё во второй половине XIX в., прежде всего позитивизм, подверглись серьёзной критике и коренному пересмотру. Причины такого пересмотра были двоякого рода. Одни проистекали из социально-исторических, идеологических и психологических изменений в западноевропейском обществе, другие коренились в области гносеологии и были вызваны прогрессом самой исторической науки. Конец XIX – начало ХХ вв. ознаменовался нарастанием классовой борьбы, усилением межимпериалистических противоречий, бурным ростом национализма и милитаризма – всё это приводило к тому, что даже либеральными историками всё чаще овладевало чувство тревоги. Историки начали утрачивать тот социальный оптимизм, который был присущ родоначальникам позитивизма – О. Конту, Г. Спенсеру и др. К концу XIX в. историческая наука значительно продвинулась вперёд в расширении своей проблематики и совершенствовании техники исследования. В то же время многие открытия в области конкретной истории не поддавались объяснению с позиций прежних обобщающих схем и понятий, более того, зачастую вступали с ними в противоречие. На смену глобальным обобщениям прошлой историографии, созданным на сравнительно скудной эмпирической базе, пришло бесчисленное множество узкоспециальных частных исследований. Они показали, как много неточного, приблизительного и просто неверного содержалось в исторических построениях позитивизма. Однако критика позитивистской методологии началась только в ходе методологической дискуссии в Германии вокруг позитивистских принципов К. Лампрехта. Именно эта дискуссия и послужила отправной точкой в формировании субъективистских теорий исторического познания, представлений об истории как науке об индивидуальном и неповторимом явлении. В полемике, развернувшейся вокруг К. Лампрехта, отразились все основные особенности научной и общественной борьбы того времени. Здесь было всё: и упорное сопротивление крупного учёного, стремившегося отстоять свои убеждения, и отсутствие у одного из столпов позитивизма теоретических возможностей ответить на вопросы времени, и яростные нападки противников экономического фактора в истории, сливавшиеся с общей антимарксистской истерией и гонениями на инакомыслящих, и, наконец, драматический отказ К. Лампрехта (и подобных ему) от прежних позиций, а затем – превращение в национал-патриота, апологета германского милитаризма. Почти одновременно с Германией начались методологические поиски в других государствах. Все они были выражением общей методологической переориентации исторической науки, но её проявления в каждой стране были различны и зависели как от конкретной социальной деятельности, так и от традиций и особенностей развития национальных историографических направлений. Из многих идеалистических течений, участвовавших в методологических дискуссиях начала ХХ в. (неогегельянство в Германии и Италии, интуитивизм во Франции, феноменологическое учение немецкого философа Э. Гуссерля и др.), на теоретические принципы историографии самое большое влияние оказали тогда сложившиеся в Германии философия жизни В. Дильтея и учение неокантианства. Свои взгляды Вильгельм Дильтей (1833-1911) развивал в энергичной полемике против методологии англо-французского позитивизма, который по 113 его выражению, «уродует историческую действительность для того, чтобы подогнать её к понятиям и методам, свойственным естественным наукам».43 Учёный формирует новый герменевтический44 метод исторической интерпретации. Психологической основой герменевтики для него служат жизненные проявления, зафиксированные в тексте. Гуманитарные науки должны различать выражение жизненных проявлений в исторических текстах. Метод понимания исторических текстов в герменевтической трактовке Дильтея есть метод психологической реконструкции. Однако столь всеобъемлющий методологический психологизм его не устраивал, и он ставит вопрос о возможности объективности в историческом познании, об объективности познания чужой индивидуальности. В этом направлении Дильтей разрабатывает метод соединения интерпретатора и интерпретируемого текста через нечто третье. Именно вопрос о природе третьего стоит в центре метода Дильтея, хотя ответ на него, который можно было бы назвать исчерпывающим, учёный не даёт. Допустимо предположить, что третьим может стать культурно-историческая реальность, в которую включены интерпретатор и интерпретируемый. Задача Дильтея состояла в том, чтобы быть посредником между историческим сознанием и требованиями истины науки. Он делает попытку создать учение о типах мировоззрения, которые бы отражали многозначность жизни. Такое преодоление историзма содержало в себе некоторые нерефлективные догматические предпосылки. Этот недостаток особенно очевидно проявился у последователей Дильтея (М. Вебера, Е. Шпрангера и др.), которые утверждали, что плодотворность истины зависит от тайной догматики, на которой истина и зиждется. Особое место в развитии герменевтического метода занимает Мартин Хайдеггер (1889-1976). Он рассматривает эсзистенцию как понимание. На первый взгляд, такая интерпретация парадоксальна, однако она служит главной идеей Хайдеггера: - герменевтика как инструментальный метод превращается в онтологию. Понимание есть основа человеческого мышления, а не форма его поведения. Наряду с Дильтеем настойчивыми поисками нового методологического обоснования специфики исторического познания занимались создатели баденской школы неокантианства Вильгельм Виндельбанд (1848-1915) и Генрих Риккерт (1863-1936). Главные положения неокантианской концепции были изложены Виндельбандом во введении к его «Истории философии» (1889) и докладе в Страсбургском университете «История и естествознание» (1894). Виндельбанд решительно возражал против свойственного позитивизму игнорирования специфики различных областей знания. Он предлагал исходить не из традиционного деления наук на естественные и гуманитарные по предмету их изучения, а из разработанной им классификации наук по методу. Поэтому Виндельбанд делил все науки на две большие группы – номоте43 Дильтей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX – XX вв. - М., 1987 . - С.108-135. 44 В античности герменевтикой называлось искусство разъяснения, перевода, истолкования. Своё имя этот вид интеллектуального труда получил от греческого бога Гермеса, в обязанности которого входило разъяснение простым смертным воли богов. В средние века герменевтика состояла на службе у теологии и основная её задача заключалась в интерпретации библейских текстов. В эпоху нового времени герменевтический метод входит в философию в основном через работы Фридриха Шлейермахера (1768-1834). Герменевтика, в его представлении, является искусством понимания не предметно-содержательного значения текста, а мыслящих индивидуальностей. 114 тические науки (т.е. науки о законах развития, от греческого nomos – закон) и науки идиографические (т.е. науки, описывающие единичное и неповторимое, от греческого idios – своеобразный). Более подробно развил такое деление Риккерт в книге «Границы естественнонаучного образования понятий» (1902). Он не соглашался с мыслью о том, что естествознание имеет дело только с общим, а история – только с индивидуальным, подчёркивая, что всякое научное мышление должно быть мышлением в общих понятиях. Специфику исторического познания Риккерт видел в том, что оно не находит нечто среднее и общее ряду действительных явлений, а выделяет в них индивидуальное и особенное путём сопоставления с общезначимыми культурными ценностями, которые он определял как «смысл, лежащий над всем бытием». Настаивая на том, что отнесение к ценности не является субъективным произволом, Риккерт, однако, так и не сумел убедительно обосновать критерии объективности предлагаемого им метода. Во многом это объяснялось тем, что он отрицал характер социального развития как процесса объективного, естественного и закономерного и не мог найти в нём самом объективных критериев расчленения. Единственным выходом из тупика было признание каких-то трансцендентальных общих ценностей, априорных по отношению к реальному историческому процессу. Работы неокантианцев были первой попыткой анализа логических основ гуманитарного познания и рельефно показали те сложности, с которыми связано применение теоретического метода в историческом исследовании. Кроме того, выступая за расширение познавательных возможностей истории и её прочное теоретико-методологическое основание Риккерт смог сделать из своих построений лишь вывод о том, что историческое познание не в силах адекватно отразить реальную действительность. Тем самым он приблизился к принципиальному агностицизму, опровергнуть который намеревался вначале. В конечном счёте неокантианство оказалось в замкнутом круге, оно теоретически обосновало и надолго закрепило тот разрыв между историей и социологией, который уже существовал в Германии. Преодолеть этот разрыв стремился крупнейший немецкий учёный Макс Вебер (1864-1920). Самой характерной чертой методологического учения Вебера явилась разработанная им категория идеального типа, создаваемого на основе выделения элементов реальной действительности. В результате такой абстрагирующей операции возникала свободная от реальных противоречий мысленная конструкция. По своей сути идеальный тип Вебера представлял собой аналогию идеальной модели в естественных науках и должен был служить инструментом для познания исторической реальности, средством и масштабом её измерения. Вебер считал идеально-типическими конструкциями такие понятия, как экономический обмен, ремесло, город и т.п. Все они рассматривались Вебером как средства для изображения индивидуальных исторических феноменов, а сам идеальный тип – как чисто логическое, доведённое до предельного полного выражения средство познания, упорядочивание множества реальных явлений на основе выделения их существенных отдельных аспектов и соединение последних в единый мысленный образ. При помощи идеального типа Вебер пытался разрешить сложную проблему социального познания: как можно сочетать индивидуальный и неповторимый характер исторических явлений с возможностью их научного познания, выраженного в обобщающих понятиях? Но он так и не довёл до пол- 115 ного завершения исследование о принципах образования идеального типа. С одной стороны, Вебер подчёркивал утопический характер идеального типа, с другой - то, что идеальный тип извлекается из самой реальной действительности. Поэтому у него идеальный тип означает то чисто мысленную конструкцию, то понятие, обобщающее эмпирическую действительность. Во многом это было связано с тем, что для Вебера история и социология тесно переплетались друг с другом. Задача первой, по его мнению, состояла в установлении причинных связей между индивидуальными историческими событиями, а социология должна устанавливать общие правила (законы) событий независимо от места и времени их свершения. Поскольку идеальный тип понимался Вебером как созданный в зависимости от направления интересов исследователя, отсюда вытекало, что на одном и том же материале можно сконструировать самые разнообразные идеальные типы. Вместо фактической взаимосвязи явлений Вебер выдвигал на первый план мысленную взаимосвязь проблем в человеческом сознании. Поэтому абсолютно все теоретические понятия были в его представлении лишь действенным инструментом познания, а не категориями, непосредственно отражающими реальное содержание и сущность исторического явления. Но если бы они не были упрощённым отображением некоторых черт или явлений реального мира, то просто не могли бы выполнять признаваемые за ними Вебером функции инструментов анализа. Таким образом, позитивистская методология в начале ХХ в. подверглась всесторонней критике. Положение позитивистской историографии было поколеблено не только внешне, но и внутренне; она вынуждена была начать пересмотр некоторых своих общих принципов. В то же время следует заметить, что на профессиональную историческую науку методологические дискуссии начала ХХ в. непосредственного влияния почти не оказали. Практика исторических исследований изменялась гораздо медленнее, чем их теория. Однако первая мировая война, революции и вызванный ими кризис европейской цивилизации окончательно подорвали методологическую базу классического позитивизма XIX в. неспособного ответить на новые вопросы и решить новые проблемы. Оказалась поколебленной сама ценность и целостность истории как таковой. Поэтому на рубеже 1920-х – 1930-х гг. возрастает стремление ответить на тревожные вопросы эпохи либо созданием глобальных теорий всего исторического процесса, либо в форме исторических сопоставлений и аналогий с прошлым, либо путём расширения исторического горизонта, включения новых сфер и проблем в область исследования. Одной из первых таких попыток явилась книга немецкого философа Освальда Шпенглера (1880-1936) «Закат Европы» (2 т., 1918-1922). В основе концепции Шпенглера лежала идея культурно-исторического цикла в сочетании с принципом замкнутости локальных культур. Пионером этих идей Шпенглер не был. О круговороте в истории не раз писали его предшественники (Гераклит, Платон, Дж. Вико, Н.Я. Данилевский и др.), но в отличие от них Шпенглер абсолютизировал свою основополагающую идею, превратив самобытность каждой отдельной культуры в полную её обособленность. Будучи историком культуры, Шпенглер специфически толковал её не как единую общечеловеческую, а как расколотую на восемь отдельных культур (египетская, вавилонская, китайская, греко-римская, византийско-арабская, западноевропейская и культура майя). Иногда он упоминал и о рождающейся только сейчас девятой культуре – русско-сибирской. Первоначало каждой 116 культуры – единая и единственная в своём роде «душа», некий дух, который не может быть познан рационально и выражен иначе, чем символически. Каждая из этих культур подчинена жёсткому биологическому ритму продолжительностью примерно в тысячу лет и проходит этапы жизни как организм – рождение цветение, увядание, смерть. Каждая из них непроницаема для остальных, поскольку устремлена к самовыражению в присущем только ей ритме, к самопониманию в только ей грезящихся образах и символах. Ни одна из этих мировых культур не имеет, по Шпенглеру, никаких преимуществ перед другими. Но не потому, что все они равновелики, а потому, что они природные живые организмы, по отношению к которым такое понятие, как оценка, неприемлемо вообще. В развитии каждой из культур Шпенглер выделял два главных этапа – восхождения и упадка, который он называл «цивилизацией» или «окостенением», связанным с наступлением эпохи масс. Символами этой эпохи являются огромные города, приходящие на смену тесно связанным с природой деревням и небольшим городкам. Последней конвульсией каждой культуры, по Шпенглеру, является появление «Цезаря» (человека или государства), ведущего мировую войну и устанавливающего своё абсолютное господство над данной культурой. Хотя эта череда войн есть форма самоотрицания и гибели культуры, Шпенглер относился к этому с мрачным воодушевлением, ибо не видел для людей эпохи цивилизации никакого иного смысла, кроме участия в таких войнах. Всемирной истории нет, как таковой, есть параллельное существование разделённых во времени и пространстве культур. Для О. Шпенглера идея единства всемирной истории, в сущности, лишена всякого смысла и не отражает ничего в реальности исторических процессов, множественных и не сливающихся в едином потоке. На первый взгляд, внешне сходную с концепцией Шпенглера направленность носила и грандиозная теория исторического развития, созданная британским учёным Арнольдом Джозефом Тойнби (1889-1975) в монументальном двенадцатитомном труде «Постижение истории». Под влиянием О. Шпенглера Тойнби стремится осмыслить всё общественное развитие человечества в духе теории круговорота локальных цивилизаций. Каждая цивилизация проходит в своём развитии стадии возникновения, роста, надлома, и разложения, после чего гибнет, уступая место другой (Тойнби выделял в истории 21 цивилизацию). Считая социальные процессы, последовательно происходящие в этих цивилизациях, аналогичными, Тойнби пытался вывести на этом основании некоторые «эмпирические законы» общественного развития, позволяющие предвидеть главные события в современном мире. Движущей силой развития цивилизации, как считал Тойнби, следуя А. Бергсону, является «творческое меньшинство», носитель «жизненного порыва», которое, удачно отвечая на различные исторические «вызовы», увлекает за собой «инертное большинство». Своеобразие этих «вызовов» и «ответов» в совокупности с географической средой обитания и определяет специфику каждой цивилизации, иерархию её социальных ценностей и философской концепции смысла жизни. Однако по мере развития цивилизации «творческое меньшинство» постепенно превращается в замкнутую самовоспроизводящуюся касту, утрачивает творческие способности и деградирует. Оказавшись однажды неспособной решить очередную социально-историческую проблему, «творческая элита» превращается в господствующее меньшинство, навязывающее свою власть силой, а не авторитетом, что приводит к надлому цивилизации. 117 Кризис усугубляется появлением «внутреннего и внешнего пролетариата». К первому Тойнби относил слои людей, ведущих паразитическое существование, которые не хотят ни трудиться, ни защищать родину, но готовы в любой момент затеять кровавую смуту, если не получают вожделенных «хлеба и зрелищ». Под «внешним пролетариатом» исследователь понимал народы на границах цивилизации, которые ведут варварский образ жизни и угрожают ей своими постоянными набегами и вторжениями. В конечном счёте взаимодействие этих трёх факторов и ведёт к гибели цивилизации либо от военного поражения, либо от естественной катастрофы. В 1961 г., завершая издание двенадцатого тома «постижения истории» Тойнби был склонен придать большее значение взаимодействию цивилизаций в пространстве и времени. Он подчёркивал, что на определённом этапе цивилизации (а их число он увеличил до более чем трёх десятков) – этапе надлома – появляются универсальные государства и высшие религии. При этом человек, подчиняясь власти высших религий, способен преодолеть политические и культурные барьеры, разделяющие государства и цивилизации. Роль цивилизаций А. Тойнби видел в том, что они формируют высшие религии, которые открывают путь к духовному прозрению, признанию друг друга и созданию внутреннего единства при сохранении многообразия. Стремясь ввести в свою концепцию элементы поступательного развития, Тойнби усматривал прогресс человечества в духовном совершенствовании. Человек для Тойнби был «постоянным и регулярным элементом в истории», связывающим звеном между различными цивилизациями. Поэтому прогресс в истории или развитие цивилизации – это возрастание человеческой свободы, ослабление тисков природы, общества и государства. Альтернативу концепциям циклического развития локальных цивилизаций предложил немецкий философ Карл Ясперс (1883-1969), создатель теории осевого времени. В отличие от О. Шпенглера и А. Тойнби, Ясперс делает акцент на том, что человечество имеет единое происхождение и единый путь развития. Однако, научно доказать это положение, по мнению Ясперса, невозможно, как невозможно доказать и противоположное. Допущение этого единства он называет постулатом веры. История, по Ясперсу, имеет своё начало и свой конец, а её движение определяется силой Провидения. Ставя вопрос таким образом, Ясперс, в сущности, возвращается к христианскому пониманию истории как единой линии. Европейская философия истории от Августина до Гегеля рассматривала исторический процесс с этой точки зрения и видела – хоть и с существенными изменениями – отправной пункт исторического развития в явлении Христа. Даже Гегель, пытавшийся нарисовать картину истории таким образом, чтобы христианство выступало лишь как один её момент, не составил здесь исключения, поскольку этот момент оказался у него наивысшим, кульминационным пунктом мирового исторического процесса, а явление Сына Божьего он назвал «осью мировой истории». Ясперс, однако, обращаясь к линейной схеме истории, отказывается усматривать её «ось» в боговоплощении, аргументируя это тем, что историческая ось должна иметь значение для всего человечества, в то время как явление Христа значимо только для христиан. Вопрос, следовательно, ставится так: возможна ли вера, общая для всего человечества, которая объединяла бы, а не разъединяла разные культурные регионы планеты? Такую веру, по мнению немецкого философа, не может предложить ни одна из существующих религий: ни иудаизм, ни христианство, ни ислам, ни буддизм и т.д., ибо они часто служили источниками раздо- 118 ра и взаимонепонимания. Поэтому Ясперс убеждён, что общей для всего человечества может быть только философская вера. Время рождения философской веры – это и есть искомая «ось мировой истории», или, как выражается Ясперс, «осевая эпоха». Это – время примерно между 800 и 200 гг. до н.э. В этот промежуток времени возникли параллельно в Китае, Индии, Персии, Палестине и Древней Греции духовные движения, сформировавшие тот тип человека, который, согласно Ясперсу, существует и поныне. «Осевая эпоха» время рождения и мировых религий, пришедших на смену язычеству, и философии, пришедшей на место мифологического сознания. Почти одновременно, независимо друг от друга, образовалось несколько духовных центров, внутренне родственных друг другу. Основное, что их сближало и что, следовательно, являлось основной характеристикой «осевой эпохи», - это прорыв мифологического миросозерцания, составлявшего духовную основу «доосевых культур». Человек, как бы впервые, пробудился к ясному отчётливому мышлению, возникло недоверие к непосредственному эмпирическому опыту, а также рационализация отношения к миру и к себе подобным. А это, по мнению Ясперса, является одной из главных предпосылок философского мышления. В мировой исторической науке межвоенного периода наблюдалось определённое противоречие. С одной стороны, разочаровавшись в позитивизме, многие историки декларировали непознаваемость прошлого. Так, видные представители американской историографии Чарльз Бирд (1874-1948) и Карл Лотус Беккер (1878-1945) заявили, что историческое познание произвольно и лишено всякой научности. Они утверждали, что «написание истории – акт веры» (Ч. Бирд), что «каждый сам себе историк» (К. Беккер). Происходит это, по их словам, потому, что историк творит субъективно, он создаёт факты прошлого, исходя из собственных идей и представлений своего времени. На британской почве подобные идеи пропагандировал неогегельянец Робин Джордж Коллингвуд (1889-1943), для которого «вся история есть история мысли», а в Италии, где господствовала «этико-политическая школа», её лидер Бенедетто Кроче (1866-1952) не уставал повторять, что «любая история есть современная история». В то же время ряд историков, не поддавшись методологической растерянности, осознали необходимость возрождения и обновления истории именно как науки, а не как спекулятивной абстракции или художественного творчества. Против как устаревшего позитивизма, так и иррационалистического субъективизма выступили французские историки Марк Блок (1886-1944) и Люсьен Февр (1978-1956), создавшие в конце 1920-х гг. журнал «Анналы экономической и социальной истории», ориентированный на построение обобщающего исторического синтеза. К концу 1930-х гг. позитивистская методология окончательно исчерпала потенциал дальнейшего своего развития. В методике и технике критики источников и анализа фактов она достигла такого уровня формального совершенства, превзойти который в принципе было, по-видимо, уже невозможно. Но позитивистская историография оставалась описательной, беспроблемной наукой, а поэтому уже не отвечала потребностям новой эпохи. На смену позитивизму приходит неопозитивизм, основные идеи которого сформировались в рамках деятельности Венского кружка, объединившего философов и физиков Венского университета. Организатором кружка являлся Мориц Шлик (1882-1936), а наиболее видными представителями – Отто Нейрат (1882-1945), Рудольф Карнап (1891-1970) и особенно Людвиг Вит- 119 генштейн (1889-1951), автор знаменитого «Логико-философского трактата» (1921). Венский кружок разработал ряд основополагающих принципов, которые во второй половине ХХ в. были восприняты многими историками. Основное их содержание сводится к следующим положениям: - все социальные явления подчиняются общим и для природы, и для истории законам, носящим универсальный характер (натурализм); - методы социально-исторического исследования должны быть точными, строгими и объективными, что и методы естественных наук (сциентизм); - субъективные аспекты человеческого поведения можно исследовать анализом не сознания, которое не наблюдаемо, а посредством открытых поступков и поведения (бихевиоризм); - истинность всех научных понятий, гипотез и утверждений должна устанавливаться на основе эмпирических процедур и практической проверяемости (верификация); - все социально-исторические явления должны быть описаны и выражены количественно (квантификация); - социология и история должны быть свободны от оценочных суждений и связи с любой идеологией (методологический объективизм). Таким образом, в конце XIX – первой половине ХХ века в условиях духовного кризиса европейского общества в истории философии были разработаны новые предпосылки для изменения мировоззренческой парадигмы индустриальной цивилизации. Философские искания в период «заката Европы» привели к возникновению различных историософских систем, которые определили развитие исторической мысли на всём протяжении ХХ в. Г л а в а 8. МАРКСИЗМ И МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ ИСТОРИИ 120 1. Развитие марксизма во второй половине XIX в. В середине XIX в. в европейской исторической науке оформилось новое направление, оказавшее заметное влияние на историографию второй половины XIX – ХХ вв., известное как марксизм. Его основателями стали Карл Маркс (1818-1883) и Фридрих Энгельс (1820-1895). Главнейшей историкофилософской идеей марксизма стала идея материалистического понимания истории. Основоположниками марксизма она разрабатывалась 50 лет – с середины 1840-х гг. по середину 1990-х гг., наполняясь всё новым и новым содержанием. С точки зрения Маркса и Энгельса, материалистическое понимание истории заключается в том, чтобы, исходя из материального производства непосредственных средств для жизни, сначала объяснить систему производственных отношений между людьми, а затем на этой основе объяснить и политическое устройство общества, право, мораль, религиозные и другие духовные явления. Возникновение нового понимания истории было подготовлено развитием наук о природе и обществе так и революционной ситуацией в Европе середины XIX в. Большие успехи естествознания в XVIII - первой половине XIX в. утверждали идею закономерности и в развитии общества. В то же время возникали философские, экономические и исторические учения, подготовлявшие открытие этой закономерности. Такими учениями были немецкая классическая философия, английская классическая политическая экономия и французский утопический социализм. Теоретические источники марксизма способствовали подготовке поворота в объяснении исторического процесса. Классическая немецкая философия дала предпосылки для возникновения материалистического взгляда на историю. Классическая политическая экономия своей теорией стоимости непосредственно направляла общественную мысль на понимание производственной деятельности людей как основы общества. Системы социалистов-утопистов (Сен-Симона, Фурье, Оуэна), при всём многообразии их умозрительных построений, сходились на признании важнейшего значения в судьбах человечества уровня развития производства. Таким образом, в разных аспектах и с разных сторон в общественную науку проникали плодотворные мысли о материальных основах исторического процесса, выдвигался вопрос о его закономерности. Материалистическое понимание истории было в своей основе разработано Марксом и Энгельсом в работе «Немецкая идеология» (1845-1846). С тех пор, как свидетельствовал Энгельс, Маркс не написал ничего, в чём бы эта теория не играла бы основополагающей роли. Эту характеристику можно полностью распространить и на труды самого Энгельса. В этот же период Маркс и Энгельс приступили к изучению истории рабочего класса и рабочего движения. Ф. Энгельс в работе «Положение рабочего класса в Англии» (1845) на материалах истории Англии с середины XVIII в. проследил процесс формирования английского пролетариата в класс и его борьбу, определявшую развитие его классового сознания. Энгельс выделил основные «фазисы возмущения рабочих против буржуазии»: борьба рабочих против введения машин, перераставшая в первые локальные рабочие восстания; создание рабочих коалиций и профессиональных союзов, развитие стачечной борьбы и, наконец, - политическая борьба пролетариата против 121 буржуазии, борьба за «социальную демократию» и завоевание власти. Связывая этот фазис и его типичные черты с чартистским движением в Англии, Энгельс анализировал исторический опыт последнего, его сильные и слабые стороны. В «Нищете философии» (1847) Маркс дополнил рядом характеристик схему Энгельса, обратив особое внимание на роль классового сознания в конституировании пролетариата как класса, в превращении его в «класс для себя». Наибольшей силы исторические обобщения Маркса и Энгельса достигли в «Манифесте Коммунистической партии» (1848), содержавшем цельное и стройное изложение революционного мировоззрения пролетариата. «Манифест Коммунистической партии» подвёл итоги разработки Марксом и Энгельсом основных идей материалистического понимания истории за предшествующий период. Через весь этот документ красной нитью проходила мысль о том, что со времени разложения первобытной общины вся история человечества была историей классовой борьбы между эксплуатируемыми и эксплуататорами: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». В последующих своих работах они дополнили и переработали некоторые положения своей материалистической философско-исторической концепции. Особенно важной являлась работы «Критика политической экономии» (1859) в предисловии к которой Маркс, излагая концептуальные основы своих взглядов, вводит целый ряд философско-социологических понятий («производительные силы», «производственные отношения», «базис», «надстройка и др.), резюмируя сделанное им открытие следующим выводом: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание». Установление зависимости сознания людей от их общественного бытия и его главного вида – материального производства – позволило Марксу переосмыслить роль духовной деятельности человека. Согласно теоретикам марксизма идеи и теории пусть даже самые радикальные и благожелательные не могут служить причинами исторических изменений реальности. Они лишь отражают объективную реальность, когда в этой реальности создаются благоприятные возможности. Признание того, что материальная основа общества составляет «…как бы скелет его организации» и является основой изменения социальных отношений и сознания людей привёло Маркса и Энгельса к выводу, что в развитии всех стран и народов, при всём огромном разнообразии составляющих их историю событий, политических порядков, воззрений и верований имеются однородные крупные отличительные черты, соответствующие исторически определенному способу производства. Такие общие характерные черты, выражающие нормальное и типичное в производственных отношениях общества, находящегося на определённой ступени исторического развития, они выразили понятием общественно-экономической формации. Учение об общественно-экономических формациях дало возможность рассмотреть всемирную историю как естественноисторический процесс восхождения человечества по ступеням развития от низших форм к высшим. В самом общем виде главные ступени развития человечества определялись как первобытнообщинный строй, группа формаций (рабовладельческая, феодальная и капиталистическая) основанных на эксплуатации чужого тру- 122 да, и высшая форма человеческого общества - коммунистическая общественно-экономическая формация - бесклассовое общество, с которого собственно и начнётся подлинная история человечества. Маркс и Энгельс показали, что каждая формация имеет свои специфические исторические закономерности, свои законы возникновения, развития и гибели. Общей же чертой является то, что переход от низшей формации к более высокой и сложной неизбежен в силу развития в недрах всякой антагонистической формации неразрешимых противоречий, ведущих к её гибели и одновременно создающих предпосылки для возникновения более прогрессивного общественного строя, который окончательно побеждает предшествующую формацию более высокой производительностью общественного труда. Конкретизируя эту общую схему развития человечества, Маркс и Энгельс считали, что в определённых условиях некоторые народы могут миновать отдельные этапы этого развития (рабовладение, феодализм, капитализм). Формирование законов исторического развития дало марксизму возможность противопоставить пониманию прогресса как гладкого, однолинейного, фатально поступательного хода истории новую научную концепцию исторического прогресса. Эта концепция охватывала противоречивость процесса развития общества и раскрывала его диалектику - развитие скачкообразное, с перерывом постепенности, развитие зигзагами, как бы по спирали, с возможностью временных и даже значительных регрессов, но с конечной неизбежной победой поступательного хода истории. В этом сочетании эволюционного и революционного развития Маркс и Энгельс, прежде всего, уделяли внимание именно революционному моменту, его закономерности. Маркс и Энгельс, исследуя природу антагонистических противоречий в обществе, с позиций своей концепции объяснили происхождение общественных классов вследствие возникновения общественного разделения труда и частной собственности на средства производства. На этой почве всякая борьба в истории в действительности - выражение классовых интересов, их противоречий и борьбы, которая, так или иначе, пронизывает собой все сферы жизни общества - экономическую, политическую и идеологическую. В отличие от других историков Маркс и Энгельс воспринимали борьбу классов как творческую силу истории. Революционные перевороты, которые осуществляют всеобщее переустройство общества, уничтожают устаревшие производственные и общественные отношения и утверждают новые отношения, соответствующие характеру и уровню производительных сил общества они называли «локомотивом истории», отводя им роль ускорителей исторического прогресса. Таковы были главные идеи, характеризующие материалистическое понимание истории. С возникновением марксизма были созданы совсем иные основы изучения исторического процесса. Сам процесс формирования нового мировоззрения требовал прежде всего фокусирования внимания на выделении определяющих черт, характеризующих закономерности общественного развития. В немалой степени это обусловливалось и бурной предреволюционной эпохой, когда формировался марксизм. 123 2. Марксизм и советская историческая наука После Октябрьской революции 1917 г. отечественная наука стала развиваться на основе марксистско-ленинского учения об обществе, ставшего официальной общественной доктриной, причём особое значение приобрело использование идей В.И. Ленина, в частности его концепции революции, решающей роли классовой борьбы, понимания государства как аппарата насилия одного класса над другим. Однако становление советской марксистской историографии было сложным процессом и прошло несколько этапов. В 1920-е гг. историческая наука ещё не была полностью унифицирована марксистской исторической теорией. В эти годы продолжали трудиться видные представители старых, дореволюционных направлений и школ (Н.И. Кареев, Е.В. Тарле, Л.П. Карсавин, Р.Ю. Виппер и др.). Переломным годом в развитии советской историографии первых лет стал 1929 г., когда официальный руководитель исторической науки М.Н. Покровский объявил об окончании «периода мирного сожительства» с учёными дореволюционной школы, что привело к началу чистке в рядах историков. Этого же мнения придерживался председатель Совнаркома В.М. Молотов, который в своём выступлении заявил, что 1930 г. должен стать «последним годом старых специалистов». Последствием этого заявления явилась организация таких печально известных политико-репрессивных процессов как «академическое дело» С.Ф. Платонова, процесс «Союза инженерных организаций» (Промпартии), на котором фигурировало имя Е.В. Тарле, а также развернувшейся дискуссии о «буржуазных историках Запада в СССР». На протяжении всей первой половины 1930-х гг. шла постепенная демонтация дореволюционной системы научноисследовательской работы, искоренение влияния европейских концепций Эд. Мейера, К. Бюхера, М. Вебера и др. В эмиграции оказались такие выдающиеся представители отечественной науки, как М.И. Ростовцев, Р.Ю. Виппер, ряд крупных учёных вынуждены были прекратить или резко сократить свою научную деятельность (И.И. Гревс, И.В. Нетушил, Д.М. Петрушевский). Происходит переориентация научно-исследовательской деятельности историков на изучение материальной культуры, социально-экономических отношений. К началу 1930-х гг. сформировалось уже новое поколение историковмарксистов, готовых выполнять социальный заказ, исходивший от нового строя, и писать историю с позиций требований коммунистических постулатов. С первых дней советской власти большевики огромное значение придавали новой организации исторической науки. Первым марксистским центром общественных наук явилась Социалистическая (в дальнейшем Коммунистическая) Академия, образованная 25 июня 1918 г. Для объединения учёных с ноября 1919 г. в Академии начали формироваться особые кабинеты (по истории социализма, внешней политики и т.д.). С декабря 1922 г. Академия стала издавать периодический орган «Вестник Социалистической Академии». Другими научно-исследовательскими центрами явились Институт К. Маркса и Ф. Энгельса и Институт В.И. Ленина, которым была вменена первоочередная задача издания и популяризации их трудов, осуществляемая на страницах таких печатных органов как «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса» (основан в 1924) и «Летописи марксизма» (основан в 1926). В 1922 г. была создана Российская Ассоциация научноисследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), куда вошёл и 124 образованный в 1921 г. Институт истории. Институт, начиная с 1926 г. начал публиковать свои «Труды», переименованные со II тома (1927) в «Учёные записки». Несмотря на то, что доминирующее положение в институте принадлежало исследованиям по новой и новейшей истории, всё же в 1920-е г. на страницах «Учёных записок» были опубликованы и ценные исследования по истории средних веков (Е.А. Косминского, А.И. Неусыхина, Н.П. Грацианского и др.). Одновременно с этими учреждениями в составе Академии Наук действовала, основанная ещё в 1903 г., Постоянная Историческая Комиссия (ПИК). В 1926 г. ПИК была объединена с Археологической комиссией в одну Постоянную Историко-Археологическую Комиссию, сосредоточившую своё внимание на памятниках русской истории. Вехой в развитии исторических учреждений стал 1929 г., когда Институт истории РАНИОН был переведён в систему Коммунистической Академии. Объясняя целесообразность этого, глава советской историографии М.Н. Покровский писал: «РАНИОН не сделался органом той науки, которую мы единственной называем наукой…, а аспирантов там готовят по рецепту 1910 г.». Эти слова свидетельствуют о том, что политика стала всё более жестко вторгаться в науку. В этом плане немалую роль на развитие советской историографии этого времени оказали установки М.Н. Покровского. Эти установки сводились к изгнанию истории, как предмета преподавания, из средней школы и замене её «обществоведением», представлявшим мешанину несистематических сведений из самых различных дисциплин; к ликвидации исторических факультетов в университетах; к полному игнорированию ранних периодов истории и ориентирование историков на занятия новейшим периодом. Кроме того, Покровский и его ученики насаждали в исторических учреждениях интерес к бесплодному схематизированию. В конце 1920-х – начале 1930-х гг. главным содержанием работы научных исторических учреждений являлись бесконечные дискуссии (о сущности и характере общественноэкономических формаций, об азиатском способе производства и т.д.), зачастую не подкреплённые серьёзным изучением конкретного исторического материала и имевшие, как правило, идеологическую окраску. Однако такой подход к истории подвергся критике в «Постановлении Совнаркома и ЦК ВКП (б) о преподавании гражданской истории в школах СССР» от 16 мая 1934 г. «Постановление» требовало систематического изложения конкретного исторического материала в хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей. Итогом этого явилось восстановление в 1934 г. при Государственных университетах исторических факультетов и учреждение в их составе кафедр древней, средней и новой истории, истории СССР, истории колониальных и зависимых стран. Параллельно с этим наметилась работа по написанию новых учебников по истории. В 1936 г. при Академии Наук СССР был учреждён Институт Истории, в который влился Институт Истории Коммунистической Академии, тем самым сделались ненужными особые исторические комиссии Академии Наук. Соответствующую реорганизацию испытали и центральные научно-исторические учреждения союзных республик. Академии Наук сделались повсюду центрами научной, в том числе и исторической работы. В целом эти преобразования способствовали развитию исторической мысли в СССР по пути марксистсколенинской историографии. Наибольшее число исследований советских историков в 1920-е-1940-е гг. было посвящено буржуазным революциям. Ценный вклад в изучение аг- 125 рарной истории английской революции внесли работы профессора Горьковского института С.И. Архангельского (1882-1958), видевшего в аграрном законодательстве 1640-1650-х гг. объяснение тех сдвигов, которые произошли в эту эпоху на пути капиталистического развития. Особенно пристально советские историки изучали Великую французскую революцию 1789-1799 гг. Первым из советских историков, приступивших к исследованию наиболее близкого концепции большевиков якобинского периода Французской революции, явился Н.М. Лукин (1885-1940). Большое место в своих работах Лукин отводил анализу тактики якобинцев в период обострения противоречий внутри страны. Концепция якобинизма, базировавшаяся у исследователя на ленинских оценках приобретает зримые черты апологии и поддержки террора как системы власти. Вместе с тем он обоснованно отмечал, что якобинцы никогда не стремились к уничтожению классов, считая экономическое равенство химерой. Большой вклад в изучение истории международных отношений в XIX – начале ХХ вв. внёс Е.В. Тарле (1874-1955), который уже с начала 1920-х гг. стал лояльно сотрудничать с новой властью. В своих работах «Наполеон» (1936), «Нашествие Наполеона на Россию» (1938) он сумел на основе анализа огромного фактического материала показать, как рухнули замыслы наполеона об установлении мирового господства, а также выявить причины поражения великого полководца в России. Историей международных отношений в XIX - начале ХХ вв. занимался и официальный руководитель советской историографии М.Н. Покровский (1868-1932). В соответствии со своей схемой «торгового капитализма» Покровский утверждал, что в сфере международных отношений решающее значение имела борьба за торговые пути. В частности весь внешнеполитический курс России конца - начала ХХ вв. он рассматривал сквозь призму борьбы за Босфор и Дарданеллы. Во второй половине 1930-х гг. начинают появляться крупные работы советских историков, посвящённые проблемам средневековой истории. А.Д. Удальцов (1883-1958) в своей монографии «Из аграрной истории каролингской Фландрии» (1935) исследует «конкретный процесс генезиса феодализма в областях коренного салического населения». Важнейшим выводом автора, являлось тщательное обоснование теории о «существовании в Каролингской Фландрии свободной деревни», испытывающей в IX в. процесс закрепощения. Другим исследованием по аграрной истории средневековой Европы, написанным с позиций марксистско-ленинской методологии, явилась монография Е.А. Косминского (1886-1959) «Английская деревня в XIII в.». Автор критикует теорию «хозяйственной гармонии» между лордом и крестьянской общиной и доказывает наличие классовой борьбы в английской деревне, сосредотачивая своё внимание на исследовании экономических предпосылок этой борьбы. Основы марксистского антиковедения были заложены трудами А.И. Тюменева, В.С. Сергеева, С.И. Ковалёва. Уже в 1920-1922 гг. вышла трёхтомная работа академика А.И. Тюменева (1880-1959) «Очерки экономической и социальной истории Древней Греции», в которой подчёркнут рабовладельческий характер античного производства и опровергается несостоятельность ойкосной теории К. Бюхера и модернистской концепции Эд. Мейера. В.С. Сергеев и С.И. Ковалёв стали авторами первых, написанных с марксистских позиций, учебных пособий и учебников по истории древнего 126 мира, хотя в них ещё сохранялись остатки модернистского понимания древности, в частности при описании античной истории они употребляли такие термины как «феодализм», «торговый капитализм». В ряде работ С.И. Ковалёва («Об основных проблемах рабовладельческой формации», «Проблемы социальной революции в античном обществе») были разработаны методологические аспекты рабовладельческой формации, её сущность, особенность и главные факторы развития. Ценные труды по социально-экономической проблеме были изданы О.О. Крюгером («Общий очерк социально-экономической истории эллинизма»1934), Р.В. Шмидтом («О положении пенестов в Фессалии»-1935). В многочисленных работах С.Я. Лурье ставились различные проблемы политической истории Аттики и греческой науки («Демокрит», «Геродот», «Очерки по истории греческой науки» и др.). В монографии А.В. Мишулина (1901-1948) «Спартаковское восстание» (1936) был обстоятельно изучен ход спартаковского движения, восстания рабов. По мнению автора, восстание явилось закономерным явлением римской истории, как итог классового противостояния, определявшего всю внутреннюю жизнь римского общества. В последующем А.В. Мишулин предлагает понятие «революция рабов» и её роль в древней истории. Согласно этой теории классовая борьба рабов и рабовладельцев, продолжавшаяся со II в. до н.э. и до V в. н.э., явилась основной причиной падения Римской государственности. В 1940-е гг. теория революции рабов в советской науке пересматривается, в частности, отказываются от концепции непрерывной революции рабов начиная со II в. до н.э. Таким образом, создав ряд крупных монографических и коллективных трудов, учебников и учебных пособий, советская историография 1930-1940-х гг., находившаяся в жесточайших шорах сталинизма, не избежавшая массовых репрессий, лишённая возможности доступа ко многим архивным материалам и общения со своими зарубежными коллегами, тем не менее, подготовила почву для дальнейших поисков в познании всеобщей истории, создав тем самым предпосылки для появления фундаментальных работ следующих поколений учёных-специалистов в этой отрасли исторической науки. После смерти И.В. Сталина и доклада Н.С. Хрущёва в феврале 1956 г. на ХХ съезде КПСС о культе личности в советской историографии наметились черты переосмысления исторического прошлого. В решениях ХХ съезда подчёркивалась необходимость серьёзной борьбы против догматизма и субъективизма в трактовке исторического процесса, объективного исследования событий прошлого, ни на шаг не отступая при этом от принципа марксистсколенинской методологии. Была сформирована новая редколлегия единственного тогда общеисторического журнала «Вопросы истории» во главе с А.М. Панкратовой, в неё вошли, главным образом известные специалисты по отечественной истории Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, Н.М. Дружинин и др. специалисты по зарубежной истории были представлены С.Д. Сказкиным и А.С. Ерусалимской. Со второй половине 1950-х гг. стали выходить новые исторические журналы: «История СССР», «Новая и новейшая история», «Латинская Америка». В 1950-1960-е гг. появился ряд новых академических институтов – Институт Африки (1959), Институт Латинской Америки (1961), Институт международного рабочего движения (1966), Институт США (1968, с 1971 г. Институт США и Канады). 127 Однако кардинального обновления советской историографии так и не произошло. Вплоть до второй половины 1980-х гг. изложение исторических проблем продолжало оставаться в подчинении отлаженной системы администрирования и информационных фильтров. Простор исторического поиска сужался закрытостью архивов и бдительным надзором за использованием извлечённого из их фондов материала. При этом историческая наука внешне являла собой картину успешно развивающейся и благополучной академической дисциплины, тем более что не все области исторического знания оказались под идеологическим контролем в равной степени. Так, сравнительно благоприятными были возможности проводить научные исследования по истории древнего мира, средних веков и раннего нового времени. И всё же главной характерной чертой советской историографии по-прежнему являлось то, что исследовать исторические проблемы можно было только в рамках и на основе марксистско-ленинской методологии, обязательным теоретическим фундаментом являлись произведения её основоположников. Так, когда в 1964 г. по инициативе М.Я. Гефтера, А.Я. Гуревича и других историков в Институте истории был создан сектор методологии истории, то это вызвало раздражение догматиков, ибо методологией истории считался исторический материализм, то есть сфера философии, а не истории, поэтому вскоре этот сектор методологии истории был закрыт. Позднее М.А. Барг, А.Я. Гуревич, Е.М. Штаерман предприняли попытку обосновать плодотворность и важность принципа структурного анализа, однако он был объявлен противоречащим теории социально-экономической формации и желанием данных учёных протащить в марксизм идеи неопозитивистов и М. Вебера об идеальной типологизации. Только в 1984 г. вышла книга М.А. Барга «Категории и методы исторической науки» явившейся в отечественной историографии первым опытом теоретического осмысления системы категориального знания в истории. В данной работе обстоятельно проанализированы категории исторического времени, исторического факта, системного подхода и анализа с этой точки зрения теоретических проблем истории средних веков и раннего нового времени Наиболее широкое воплощение марксистская концепция исторического процесса получила в крупных обобщающих работах – «Всемирная история» и «Советская историческая энциклопедия». Содержание исторического процесса при всём богатстве приводимого фактического материала, сводилось, в конечном счёте, к смене формаций в результате классовой борьбы. Примат последней как обязательной точки отсчёта определял подход к истории производства и идеологии, государства и права, политических процессов и религии, науки и искусства. Поэтому в рамках истории древнего мира одной из важнейших задач отечественной историографии являлось изучение различных проблем рабства. В 1963 г. была опубликована работа Я.А. Ленцмана «Рабство в микенской и гомеровской Греции», в 1969 г. работа К.К. Зельина и Т.К. Трофимовой «Формы зависимости в Восточном Средиземноморье в эллинистический период» (1969). Истории рабства в Риме посвящены работа Л.А. Ельницкого «Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII-III вв. до н.э.» (1964), две монографии Е.М. Штаерман «Расцвет рабовладельческих отношений в Римской республике» (1964) и «Рабовладельческие отношения в ранней Римской империи» (1971) и т.д. Написанные на основе многочисленных источников, эти монографии дали более современную трактовку самым различным аспек- 128 там рабовладельческих и других форм зависимости, показали роль рабовладельческого производства в античном мире. Вторым кардинальным направлением советской историографии истории античности явилось рассмотрение проблемы полисного устройства, его кризиса как на материале греческой истории (Ю.В. Андреев, В.Н. Андреев, Г.А. Кошеленко, Э.Д. Фролов и др.), так и римской истории конца республики (С.Л. Утченко, О.В. Кудрявцев и др.). Известным завершением исследовательской работы в этом направлении можно считать выход сводного 2-х томного труда «Античная Греция» (1983). Все эти работы показали, что неправомерно связывать развитие полисной организации и классического рабства. Напротив, можно говорить об их обратной зависимости и объяснять наивысшее развитие рабства, как последствие разложения классической полисной организации. К этому направление примыкают исследования политической истории античного общества. Среди которых следует отметить монографию К.К. Зельина «Борьба политических группировок в Аттике VI в. до н.э.» (1964), работу А.К. Бергер «Политическая мысль древнегреческой демократии» (1966), Э.Д. Фролова «Сицилийская держава Дионисия» (1979), И.Л. Маяк «Рим и Италия» (1963) и др., в которых исследуются практически все периоды и стороны политической жизни античного общества включая и историю международных отношений. Для советских медиевистов одной из центральных проблем средневековой истории Запада являлся вопрос генезиса феодализма и особенности перехода от античности к средневековью, причём их внимание было обращено главным образом на социально-экономический аспект этой проблемы. Важным исследованием, ставшим образцом для последующих работ, явилась монография А.И. Неусыхина (1898-1969) «Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI-VIII вв.» (1956), в которой автор показал все этапы развития родовой общины в соседскую общину-марку, вскрыл условия зарождения и развития свободного земельного владения – аллода, а также выявил причины имущественного расслоения среди свободных общинников. Проблему синтеза, романизации, специфики влияния романских и германских элементов в различных регионах Европы исследовала в своих трудах ещё с 1930-х гг. З.В. Удальцова (19181987). Она же одной из первых советских историков обратилась к теме раннесредневековой истории Византии. Несмотря на то, что во второй половине ХХ в. советские историки признали несостоятельность упрощённого представления о «революции рабов» как причине гибели Римской империи, всё же по вопросу перехода от античности к средневековью в советской историографии продолжала оставаться господствовавшей концепция о падении Римской империи в результате социальной революции (А.Р. Корсунский, А.В. Мишулин, А.Д. Дмитрев и др.). При этом теория революционного перехода от рабовладельческой формации к феодальной, была разработана применительно к другим регионам. В частности, Н.В. Пигулевская заявляла, что этот революционный переход в ближневосточных странах происходил в IV-VII вв. А.В. Мишулин применил концепцию революционного крушения рабовладельческого строя к Восточной Римской империи VI-VII вв.; процесс ликвидации рабовладельческих отношений был уподоблен тому, который произошёл в Западной Римской империи, а славянские вторжения в Византию, сыграли, по мнению учёного, такую же роль, как завоевания германцев и других варварских народов на Западе. 129 Ещё дальше по пути признания универсального характера перехода от рабовладения к феодализму пошёл известный советский востоковед Н.И. Конрад (1891-1970), показавший всеобщность термина «средние века», равным образом применимого к истории стран и Запада и Востока. Гранью между античностью и средневековьем он считал III-V вв. В этот период происходит распад рабовладельческого строя в трёх центрах мировой цивилизации – в Китае, Иране и Римской империи. По всем этим странам прокатывается мощная волна народных движений, и на авансцену истории выходят новые, молодые народы. Одним из первых против данной схемы выступил в своей работе «Борьба народных масс Римской империи против варваров в IV-V вв.» (1966) В.Т. Сиротенко. Полемизируя с А.Д. Дмитревым, он фактически отвергал революционное значение варварских вторжений, а также доказывал, что народные массы Империи видели в варварах не союзников, а злейших врагов. В середине 1970-х гг. вспыхнула новая дискуссия о переходном периоде от античности к средневековью, в ходе которой происходит отказ многих советских историков от утверждения о решающей роли социальной революции в падении Западной Римской империи. В то же время были предложены новые концепции, рассматривающие особенности переходного периода. В частности А.Я. Гуревич предложил концепцию генезиса феодализма под влиянием личных, внеэкономических связей. Важный вклад в мировую науку советские медиевисты внесли разрабатывая и другие аспекты социально-экономической истории средних веков. Л.А. Котельников и Ю.Л. Бессмертый, занимаясь проблемой взаимодействия феодальной деревни и города, показали влияние товарно-денежных отношений на положение крестьянства и на изменение формы ренты. Марксистская концепция кризиса феодального способа производства в городе и деревне, вследствие обострения классовой борьбы была разработана С.И. Архангельским, Ю.В. Сапрыкиным, В.Ф. Семёновым и др. Особенности раннекапиталистического развития, на примере Северной Италии, показали в своих работах В.И. Рутенбург и А.Д. Ролова. Изучению проблем социально-экономической и политической истории Византии посвятили свои труды Г.Г. Литаврин, Г.Л. Курбатов, Е.Э. Липшиц и др. В области новой истории по-прежнему главное внимание уделялось изучению революций и развитию международного рабочего движения. В освещении деятельности якобинцев особенно были заметны аналогии с октябрьской революцией. Особенно эти идеи получили своё развитие в монографии выдающего специалиста по истории Великой французской революции А.З. Манфреда (1906-1976) «Великая французская буржуазная революция» (1950). Автор считал, что якобинская власть опиралась на широкий блок от буржуазии до плебейства включительно, с последними связано возникновение эгалитарных, порой антибуржуазных тенденций. Важным звеном в изучении коммунистических идей в годы Французской революции была тема Бабефа и бабувизма. Наиболее подробное её исследование было проведено В.М. Далиным (1902-1985) в работе «Грак Бабёф накануне и во время Великой французской революции» (1983). Оппонируя многим своим предшественникам, автор стремился доказать, что истоки идейных воззрений Бабёфа не ограничивались аграрным эгалитаризмом, но были порождены тенденциями капиталистического развития. В целом же руководитель «заговора во имя равенства» представал как непосредственный предтеча научного коммунизма. 130 В изучение английской революции XVII в. важный вклад внёс М.А. Барг опубликовавший серию работ освещающие её различные стороны. В 1958 г. в соавторстве с В.М. Лавровским вышла первая его работа «Английская буржуазная революция XVII в.» в которой впервые в отечественной науке поднимались проблемы пауперизма и плебейской борьбы за углубление демократического содержания революции. Дальнейшее развитие этот сюжет получил в книге «Народные низы в английской буржуазной революции XVII в.» (1967), в которой доказывалось, что основой социального конфликта в революции был аграрный вопрос, решение которого происходило в борьбе двух путей – лендлордизма и крестьянско-плебейского демократизма. Итогом долголетних исследований М.А. Барга стала его последняя книга «Великая английская революция в портретах её деятелей», в которой через жизнеописание трёх ключевых фигур революции – Кромвеля, Лильберна и Уинстенли – автор показал особенности умонастроения и миропонимания трёх основных социальных групп – активных участников событий – индепенденского джентри, мелкой городской буржуазии и крестьянско-плебейских масс. Изучение истории международного рабочего движения получило чрезвычайно широкий размах, и превратилась в достаточно самостоятельную отрасль историографии. Особо активно эта тема стала разрабатываться с середины 1960-х гг., после организации Института международного рабочего движения со своим журналом «Рабочий класс и современный мир» (1971). Наиболее полной работой обобщившей исследования советских историков по проблеме международного движения являлся коллективный труд «Международное рабочее движение (Вопросы истории и теории)» (8 т., 1976-1985). Принципиальная идея работы, изложенная во введении, определяла, что рабочее движение рассматривается как совокупность всех форм активности пролетариата, направленной на выполнение его всемирно-исторической миссии. Но заданность такого подхода в значительной мере сужала проблемность этой капитальной по объёму и фактическому материалу работы. Вне поля зрения оказалось то обстоятельство, что пролетариат не стал могильщиком капитализма, из чего исходил марксизм. Базисной платформой коллективного труда явилась интерпретация классовой борьбы и революций, как движущих сил, «локомотивов истории». Классовый подход был возведён в универсальный принцип анализа. Все сферы человеческой деятельности рассматривались как проекция классовых интересов, что оборачивалось жёстким и одномерным детерминизмом. Несостоятельными оказались ещё некоторые основополагающие идеи, так, во втором томе авторы исходили из общепринятого в марксизме тезиса о том, что капиталистическая система достигла зрелости в начале второй половины XIX в., а с 1871 г. начинается нисходящая линия её развития, стадия его упадка. Действительность же оказалась, однако, значительно сложнее: теория общего кризиса капитализма, оказалась неподтверждённой на практике. Можно констатировать, что задача создания подлинно объективной и научной, а не апологетически приукрашенной истории рабочего и социалистического движения в советской историографии не была решена, хотя база фактических данных для этого была хорошо подготовлена. После второй мировой войны существенно возросло число работ по новейшей истории, однако именно этот раздел советской историографии наиболее жёстко испытывал контроль со стороны партийно-идеологического аппарата, что существенно сказалось на характере и качестве исследований по истории ХХ в. Так, особо пристальное внимание отечественных историков 131 вызывала история второй мировой войны и международных отношений после 1917 г., но по сути никто из многочисленных исследователей не вышел, да и не мог выйти за рамки партийных директив и той трактовки событий, которая давалась в официозном двухтомнике «История внешней политики СССР» (1966-1971). Уже само положение его главных редакторов (секретарь КПСС Б.Н. Пономарёв, министр иностранных дел А.А. Громыко, академик В.М. Хвостов) абсолютно исключало какие бы то ни было критические суждения относительно многочисленных искажений и умолчаний, в изобилии содержащихся в этом труде. Работы более конкретного характера шли в русле официально установленных канонов, изображая всю многоцветную палитру международных отношений и противоречий в упрощённом чёрно-белом свете,45 например, характер второй мировой войны на её первом этапе (сентябрь 1939 – июнь 1941) однозначно оценивался как империалистический с обеих сторон, в то же время Советско-финляндская война 1939 г. трактовалась исключительно как справедливая и оборонительная со стороны СССР, а противозаконное с точки зрения международного права включение трёх прибалтийских государств в состав СССР изображалось как «свободное волеизъявление» их населения. Односторонне подавались проблемы происхождения «холодной войны», вся ответственность за жесткое противостояние двух сверхдержав возлагалась только на США и на знаменитую фултонскую речь У. Черчиля (1946).46 Такой односторонний политизированный подход наблюдается и в исследованиях по другим темам новейшей истории, например, оценивая историческое развитие Франции после второй мировой войны, советские историки заявляли, что в годы Четвёртой республики происходила «фашизация страны» (к фашистским партиям относились все правые партии), а характеризуя деятельность деголлевцев во французском Сопротивлении многие историки вслед за Н.И. Годуновым отмечали, что она по существу была направлена против национально-освободительного движения во Франции, а часть их них находилась на службе германской разведки. Ноябрьская революция и первые годы Веймарской республики в Германии ещё с 1920-х гг. стали одним из наиболее разрабатываемых в советской науке сюжетов. В ходе дискуссии 1956-1958 гг. было признано, что ноябрьская революция – это революция буржуазно-демократическая, проведённая, в известной степени, пролетарскими средствами и методами. Наиболее обстоятельно обосновано это было в работах Я.С. Драбкина («Революция 19181919 гг. в Германии: Краткий очерк», «Ноябрьская революция в Германии»), создавшего впервые целостную панораму революции от её предпосылок до баварской Советской республики. В целом, подводя итоги развития отечественной историографии советского времени можно отметить, что оно являло собой неоднозначную картину. С одной стороны, это был период поступательного развития, накопления фактического материала, привлечение новых источников, становление новых, не существовавших прежде областей историографии. В науке было создано немало крупных исследований, получивших заслуженное признание мировой исторической науки. См. напр.: Сиполс В.Я. Советский Союз в борьбе за мир и безопасность. 1933-1939. –М., 1974. Галкин А.А., Мельников Д.Е. СССР, западные державы и германский вопрос. –М., 1966 и др. 46 См напр.: Кунина А.Е., Марушкина Б.И. Миф о миролюбии США. –М., 1960. 45 132 Но, с другой стороны, превращение марксизма из научного метода социально-исторического познания в коллекцию непререкаемых догматов, вело к появлению массы конъюнктурных подделок, в которых господствовали общие фразы, догматические стереотипы, избитые клише и лозунги. Воинствующая серость, выдаваемая обычно за боевитую партийность и бескомпромиссную защиту марксизма-ленинизма, резко снижала творческий потенциал советской историографии Г л а в а 9. ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ВЕДУЩИХ 133 НАЦИОНАЛЬНЫХ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИХ ШКОЛ В ХХ В. 1. Историческая наука во Франции Французская историография межвоенного периода. В межвоенный период во Франции сохранялась организация науки, сложившаяся в конце XIX – начале ХХ вв. Главными центрами исторических исследований и подготовки историков были гуманитарные («словесные») факультеты университетов, где работало большинство французских учёных. Кроме них исследования в области истории традиционно велись в таких известных научно-учебных заведениях, как Коллеж де Франс, Высшая нормальная школа, Национальная школа хартий, Практическая школа высших знаний и др. В 1939 г. было создано особое государственное учреждение – Национальный центр научных исследований, задача которого состояла в поддержке научных исследований. Большую роль в координации историков по-прежнему играли научные общества и издаваемые ими журналы. После окончания первой мировой войны вновь развернули свою деятельность «Общество новой истории» и его журнал «Обозрение новой и современной истории», «Общество по истории Французской революции», издававшее журнал «Французская революция» и многие другие общества историков. Однако по-прежнему единственным общеисторическим журналом до конца 1920-х гг. оставалось основанное еще в 1876 г. «Историческое обозрение». Наряду с журналами очень важной формой распространения результатов исторических изысканий была публикация диссертаций, которым во Франции традиционно придавали большое значение. Вплоть до 1958 г. существовала только одна ученая степень, на которую могли претендовать французские историки (как и филологи), - степень доктора гуманитарных наук. Требования к докторским диссертациям были очень высокими. На защиту выносились сразу две диссертации: «основная» и «дополнительная». «Основная диссертация» должна была содержать научное исследование крупной исторической проблемы, основанное на исчерпывающем изучении всех имеющихся по данному вопросу источников, в первую очередь, архивных документов. «Дополнительная диссертация» имела целью показать компетенцию автора в области источниковедения и историографии. Она могла состоять из историографического очерка или публикации документов с комментариями. Как правило, работа над диссертацией требовала значительного времени (часто 10-15 лет), но в результате формировалась целая библиотека крупных научных исследований, выполненных на высоком профессиональном уровне. Развитие исторической науки в межвоенный период во многом определялось общественно-политической ситуацией и особенностями духовной культуры того времени. После победоносного окончания войны во Франции широко распространились патриотические и националистические настроения. Целый ряд официальных церемоний: «Парад Победы» в 1919 г., «вечный огонь», зажженный в 1923 г. под Триумфальной аркой в честь «неизвестного солдата», были направлены на закрепление чувств «единства нации», «верности Родине», «неразрывных связей» Франции и её колониальных владений. С другой стороны, общие условия острого послевоенного кризиса. Октябрьская революция в России, революции в Германии и Австро-Венгрии дали мощный толчок подъему революционных и социалистических идей. Во Франции обострилась социальная борьба, значительно усилилось рабочее 134 движение, возникла сильная Коммунистическая партия, возросло влияние марксизма. Общественное внимание гораздо больше, чем раньше стали привлекать экономические и социальные вопросы, положение трудящихся масс, народные движения. В то же время огромные жертвы и колоссальные социальные потрясения, связанные с первой в истории человечества мировой войной, революциями, национально-освободительными движениями и т.д. ещё более подорвали веру в общественный прогресс, вызвали настроения пессимизма и разочарования. В 1930-е гг. на французское общественное мнение сильно повлияли мировой экономический кризис, наступление фашизма, угроза новой мировой войны, создание антифашистского Народного фронта. Новое поколение историков уже не удовлетворяла традиционная позитивистская историография, уделявшая главное внимание описанию событий политической, дипломатической и военной истории. В среде историков росло стремление к обновлению тематики, познавательных методов и содержания исторической науки. Эти поиски новых путей были тесно связаны с общей интеллектуальной атмосферой межвоенного времени. Начавшийся в XX в. «кризис физики» и последовавшие в первые послевоенные годы крупнейшие научные открытия, (прежде всего в области теории относительности и квантовой механики) привели к пересмотру прежней механистической картины мира. С огромным интересом были восприняты исследования австрийского психиатра 3. Фрейда, начатые еще в начале XX века, но получившие широкую известность в межвоенный период. Они выявили, что поведение человека часто определяется не его сознанием, а подсознанием, закрепившимися в подсознании «комплексами» вины, страха, сексуальными влечениями и т. п. Поиски новых подходов к изучению процессов общественного развития в это время продолжали представители смежных с историей наук: философы, социологи, географы, экономисты. Философ и социолог Анри Берр, выдвинувший до войны задачу создания целостного «культурно-исторического синтеза», в 1920 г. опубликовал первый том задуманной им грандиозной 100томной серии монографий «Эволюция человечества». Она была призвана продолжить знаменитую «Энциклопедию» Дидро и осветить историю человечества с точки зрения синтеза всех гуманитарных наук47. Считая определяющим фактором исторического развития духовную жизнь, Берр выдвигал на первый план изучение культурно-исторических процессов. Существенное воздействие на французскую историографию оказали труды некоторых географов, работавших в тесном контакте с историками. Особенно важное значение имела школа «географии человека», основателем которой был Пьер Видаль де ля Блаш (1845-1918). Эта школа изучала влияние на общество природного окружения и демографических факторов, как в прошлом, так и в настоящем. Её представители первыми начали разрабатывать проблемы миграции населения, экономического и демографического роста, ставшие впоследствии объектом исторических исследований. Продолжал начатые в довоенный период изыскания социолог и экономист Франсуа Симиан (1873-1935). Подвергнув критике историковпозитивистов за их пристрастие к эмпирическому описанию фактов, относящихся, главным образом, к политической истории, Симиан поставил задачу изучать массовые, повторяющиеся, статистически наблюдаемые совокупности экономических и социальных явлений на протяжении длительного перио47 Вышло только 6 томов задуманной Берром серии. 135 да времени. Главным предметом его исследований стала непривычная для большинства французских историков того времени тема: эволюция заработной платы, цен и доходов, а также их восприятие в «коллективной психологии» различных слоев общества. Попытку пересмотра методологии позитивизма с релятивистских позиций предпринял начинавший тогда свою научную деятельность после обучения в Германии, молодой философ и социолог Раймон Арон. В 1938 г. он опубликовал книгу «Введение в философию истории», в которой обосновал релятивистское и субъективистское понимание истории в духе немецких неокантианцев. Однако, ни Берр, ни Симиан, ни Арон, ни ученые из школы «географии человека» не были историками, и поэтому их воздействие на французскую историческую науку того времени все же было ограниченным. Главную роль в перестройке французской историографии сыграли историки Люсьен Февр (1878-1956) и Марк Блок (1886-1944). Л. Февр начинал свою научную работу в качестве географа. Однако в 1911 г., будучи уже профессором Дижонского университета, он защищает диссертацию по истории «Филипп II и Фраш-Конте», в которой впервые выразил взгляды на историческое исследование, основанное на изучении одной территории в ряде аспектов: политическом, социальном, религиозном и др. После окончания первой мировой войны Февр преподаёт в Страсбургском университете. В это время он обращается к истории средневековой культуры и исторической психологии. В Страсбургском университете Февр знакомится с будущим другом и выдающимся историком М. Блоком. В 1929 г. они совместно основали журнал «Аналлы экономической и социальной истории», вокруг которого впоследствии сформировалась «новая историческая школа» или школа «Анналов», произведшая настоящий переворот в историческом знании. Используя новый журнал как рупор, Февр и Блок начинают свои знаменитые «бои за историческую науку», борьбу за придание истории человеческого содержания, за освобождение её от господства схемы и сухого изложения фактов. Эта борьба вскоре стала приносить первые плоды. Школа «Анналов» привлекает всё большее число сторонников, а Л. Февр, ставший в 1933 г. профессором Коллеж де Франс, признаётся главой французской исторической науки. Он долгое время занимает пост председателя комитета историков Франции. После трагической гибели принимавшего участия во французском Сопротивлении М. Блока (1944), Февр один стоял у руля журнала «Анналы», после войны получившего название «Анналы. Экономика. Цивилизация. Общества». Основные воззрения Февра и Блока на содержание и методы исторической науки высказанные в их сочинениях48 складывались под сильным воздействием Дюркгейма и особенно Берра, с которым они тесно сотрудничали, стремясь реализовать его идею «исторического синтеза» путём организации Основные исследования Блока и Февра относятся к истории средних веков. Главные произведения Февра «Судьба Мартина Лютера» (1928) и «Проблема неверия в XVI веке. Религия Рабле» (1942). Кроме того, Февр написал огромное количество полемических статей и рецензий, часть которых позднее была собрана в сборниках «Битвы за историю»(1953) и «За целостную историю» (1962). Основные труды Блока – «Короли - чудотворцы» (1924) и «Феодальное общество» (т. 1-2, 1939-1940). Европейскую известность ему принес новаторский обобщающий труд «Характерные черты аграрной истории Франции» (1931). 48 136 междисциплинарных исследований. С уважением Февр и Блок относились к марксизму. Февр считал, что многие из идей, которые Маркс выразил с бесспорным мастерством, давно уже перешли в общий фонд, составляющий интеллектуальную сокровищницу целого поколения. К числу таких идей Февр относил, прежде всего, мысль о ведущей роли экономики и социальных отношении в развитии общества. Блок и Февр остро критиковали традиционную позитивистскую «событийную» историографию, которая, по мнению Блока, прозябала «в эмбриональной форме повествования». Они утверждали, что история призвана не просто описывать события, а выдвигать гипотезы, ставить и решать проблемы. Основную задачу исторической науки Блок и Февр видели в создании всеобъемлющей синтетической «глобальной» истории, охватывающей все стороны жизни человека, - «истории, которая стала бы центром, сердцем общественных наук, средоточием всех наук, изучающих общество с различных точек зрения - социальной, психологической, моральной, религиозной и эстетической, наконец, с политической, экономической и культурной»49 Решение подобной задачи предполагало широкий контакт и взаимодействие истории с другими науками, прежде всего - науками о человеке. Февр настойчиво обосновывал мысль о существовании «внутреннего единства, связующего между собою все научные дисциплины». Он говорил в 1941 г., обращаясь к студентам: «Историки, будьте географами! Будьте правоведами, социологами, психологами; не закрывайте глаза на то великое течение, которое с головокружительной скоростью обновляет науки о физическом мире».50 В отличие от Берра, выдвигавшего на первый план «культурноисторический синтез», Февр и Блок придавали особенно большое значение изучению экономических и социальных отношений. Февр доказывал, что для понимания «глубокой жизни» страны совершенно недостаточно описать деятельность монархов, дворцовые интриги и перевороты, «указы и приказы». Необходимо, прежде всего, дать представление о её природе, населении, хозяйственной деятельности, орудиях производства, торговле, городах, системе собственности, общественных классах, религии, языке, региональных различиях и многих других факторах общественного развития.51 Одной из новых важнейших проблем, открытых для исследования основателями «Анналов», является не изучавшаяся ранее история общественной психологии, коллективных представлений и ценностей, которую Блок и Февр определили как историю ментальностей, введя это, ныне широко принятое понятие в историографию. Основываясь на выдвинутом ими новом подходе к изучению истории. Блок и Февр подвергли пересмотру оба главных понятия исторической науки: исторический факт и исторический документ. Они доказывали, что к числу исторических фактов относятся не только «события», но и «процессы», в том числе процессы социально-экономического развития и общественной психологии. Обесценение монеты, понижение заработной платы, возрастание цен все это, - писал Л. Февр, «бесспорно, тоже исторические факты, причем, с нашей точки зрения, куда более важные, чем смерть какого-нибудь государя или заключение непрочного договора».52 В отличие от историков позитивистБлок М. Апология истории или ремесло историка. –М., 1986. - С.11 Февр Л. Бои за историю. - М., 1991. - С.48, 37. 51 Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С.65. 52 Там же, с.13. 49 50 137 ского направления, которые абсолютизировали значение письменных документов («текстов»), Блок и Февр значительно расширили круг источников. Февр писал: «История, несомненно, создается по письменным документам. Когда они есть. Но она может и должна создаваться без письменных документов, если их вовсе не существует. Пригодно все, что может использовать изобретательность историка, собирающего мёд не только с обычных цветов. Слова. Знаки. Пейзажи и черепица. Форма полей и количество сорняков. Фазы луны и формы упряжи. Экспертиза камней геологами и химический анализ металла шпаги химиками. Словом, все, что зависит от человека, служит человеку, выражает его присутствие, активность, вкусы, все человеческие проявления».53 Стремясь к созданию всеобъемлющей, «тотальной» истории Блок и Февр не придерживались монистического подхода к интерпретации исторического процесса. На первый план в их объяснении выступала то географическая среда и рост населения, то развитие техники и обмена, то коллективная психология (ментальность). Нередко именно она представала как ведущее начало, поскольку все явления общественной жизни осуществляются, проходя через сознание и субъективную психологическую мотивацию человека, а история всегда понималась Февром и Блоком как «наука о человеке», «наука о людях» - «единственных подлинных объектах истории». Полемизируя с историками-позитивистами, основатели «Анналов» доказывали, что материал источников и удостоверяемые ими факты всегда являются результатом творческой активности ученого, проведенного им отбора, который зависит от поставленной им проблемы, от выдвинутой гипотезы. Всякая история есть выбор, то есть историк сам создает материал для своей работы, постоянно «конструирует» свой объект изучения, отбирая и группируя необходимые ему источники и факты. Отсюда Блок и, особенно, Февр делали релятивистские выводы, утверждая, что исторические факты не существуют без историка, они созданы или «изобретены» историками. Тем не менее, в спорах о принципах и границах исторического познания Блок и Февр горячо отстаивали познавательные возможности истории, исходя из уверенности, что природа, а в ней и человек, как часть природы и объект истории, познаваемы и объяснимы. Они подчеркивали, что истории «коснулся глубокий и всеобщий кризис научных идей и концепций, вызванный внезапным расцветом некоторых наук», но были убеждены в её способности к обновлению. В 1941-1942 гг. Блок написал книгу «Апология истории или ремесло историка» (впервые опубликована в 1949 г.). Созданная в трагических условиях войны и поражения Франции, книга исполнена оптимизма относительно будущего истории. Как «серьезное аналитическое занятие история еще совсем молода», писал Блок; это «наука о людях во времени», которая «должна быть все более отважной исследовательницей ушедших эпох»54 Таким образом, новаторские труды М. Блока и Л. Февра, выдвинутые ими идеи означали переход к новому пониманию содержания и задач исторического мышления. Они заложили основу «новой исторической науки» или, - как её называют в США, - «новой научной истории» завоевавшей после второй мировой войны ведущее положение в мировой историографии. Французская историография во второй половине ХХ в. Вторая половина ХХ века стала временем подъёма и обновления французской исторической Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П. Дементьева, А.И. Патрушева. –М., 2000. - С.44-45. 54 Блок М. Апология истории или ремесло историка. –М., 1986. - С.18, 38. 53 138 науки. Во Франции появилось целая плеяда крупных историков, труды которых обрели широкую известность. Продолжая и развивая и традиции историографии межвоенного времени, они подвергли пересмотру тематику, исследовательские методы и само понимание предмета исторической науки. События всемирно-исторического значения: вторая мировая война, крах колониальной системы, научно-техническая революция и многое другое, потребовали осмысления нового исторического опыта. В развитии французской историографии второй половины ХХ в. выделяются два основных периода, границей между которыми можно считать середину 1970-х гг. Ведущее положение во французской историографии во второй половине ХХ в. принадлежало школе «Анналов». Главные научные достижения которой в послевоенные годы были связаны с работами историков «второго поколения», лидером которых стал ученик и друг Февра, крупнейший французский историк и организатор науки Фернан Бродель (1902-1985). Сын учителя, родившийся и выросший в деревне, Бродель называл себя «историком с крестьянскими корнями», которого всегда интересовали условия труда и быта трудящегося населения. Бродель видел главное дело своей жизни, в создании «совершенно новой истории», которую он называл «глобальной», или «тотальной», (то есть, всеобъемлющей) историей, «чьи пределы расширяются настолько, что охватят все науки о человеке, всю их совокупность и универсальность».55 Первым крупным трудом Броделя, в котором он предпринял попытку написать «глобальную историю» большого региона, было исследование «Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II» (1949). В центре этого исследования находился непривычный для историков того времени персонаж: «мир Средиземноморья» во второй половине XVI века. В первой части книги рассматривалась «почти неподвижная история», т.е. история взаимоотношений человека с окружающей его средой; во второй части – «история медленных изменений», или «структурная история», то есть развитие экономики, общества, государства и цивилизации; наконец, в третьей части, названной «События, политика и люди», изучалась быстротекущая «событийная история». Стремясь объединить историю и географию в единую «геоисторию», Бродель отводил особо важную роль среде обитания человека. Согласно его концепции, степи и горы, моря, и другие географические структуры определяют рамки деятельности человека, пути сообщения, а, следовательно, и торговли; местоположение и рост городов. На их основе возникают медленно изменяющиеся экономические и социальные структуры, к изучению которых призывали «Анналы». Основной особенностью методологического подхода Броделя было противопоставление прочных, устойчивых «структур» меняющимся «конъюнктурам» и еще более эфемерным «событиям», представляющим, по мнению Броделя, лишь «поверхностное волнение» океана истории. Другой важнейшей методологической идеей, впервые высказанной Броделем в «Средиземноморье», была мысль о разных «скоростях» исторического времени. Он различал время «большой длительности», то есть время существования наиболее прочных «структур» и длительных процессов общественного развития, и «короткое время» - время быстро протекающих политических событий или индивидуальной жизни человека. По мнению Броделя, для историка наиболее интересны процессы большой длительности, ибо они 55 Бродель Ф. Свидетельство историка // «Французский ежегодник». 1982. – М., 1984. - С.181. 139 определяют развитие человечества. В рамках «короткого времени» историку нечего делать; это, «по преимуществу, время хроникера, журналиста». По существу, работа Броделя положила начало так называемой «структурной истории», которая видит свою главную задачу в изучении различных общественных «структур». Поднятые им вопросы о роли устойчивых общественных структур и различных скоростях протекания исторических процессов обогащали историческое мышление и открывали новые перспективы научного исследования, однако пренебрежительное его отношение к «событиям» и «короткому времени» вело к недооценке исторического значения сравнительно кратковременных, хотя и очень значительных событий (например, войн или революций), которые оказывали большое влияние на ход истории. Однако несмотря на это «структурная история» Броделя, предложенная им проблематика научных исследований, его методология и терминология быстро вошли в моду и многие молодые историки устремились к той истории, которую проповедовали «Анналы». Вместе с Февром Бродель стал признанным лидером школы «Анналов», а в 1956 г. после смерти Февра он возглавил журнал «Анналы». Руководимый Броделем журнал «Анналы» систематически публиковал работы, посвященные процессам большой длительности и влиянию на них различных факторов: географических, климатических, демографических, психологических. Стремясь к междисциплинарным исследованиям, «Анналы» уделяли особое внимание разработке крупных комплексных тем, таких как «История и климат», «История и психология» и т. п. В 1970-е гг. выдвинутая Броделем концепция «глобальной истории» стала не удовлетворять многих историков, которые стали искать новые пути и методы исторических исследований. Это привело к созданию «новой исторической науки» или как её чаще именуют во Франции, - «новой истории», которая опиралась на достижения «Анналов», но и значительно отличалась от неё. Манифестом нового направления, где впервые зазвучал термин «новая история», стал трёхтомный сборник статей «Создавать историю», вышедший в 1974 г. под редакцией известного медиевиста ученика Броделя Жака Ле Гоффа и политолога Пьера Нора. Его авторы, принадлежавшие как к школе «Анналов», так и другим направлениям исторической мысли, заявили о своём намерении создать «новый тип истории» и наметить пути, по которым движется или должна двигаться будущая история. Вопреки взглядам Броделя, авторы сборника считали необходимым «возвращение события» и «короткого времени» в сферу внимания историков. Они выступали за обновление политической истории и её связь с политологией в надежде, что обновленная политическая история сможет играть главную роль. Отмечая «раздробление истории» на отдельные, мало связанные друг с другом, направления исследований, авторы сборника рассказывали о достижениях экономической истории, демографии, политологии, археологии, истории религии, искусства и науки. В третьем томе были собраны статьи по таким вопросам, которые раньше не привлекали историков, например история климата, молодежи, болезней и медицины, роль мифов, праздников, кинофильмов. Таким образом, в поле зрения историка включались темы, казавшиеся ранее несущественными, а теперь рассматриваемые как неотъемлемые аспекты жизни общества. Одной из главных отличительных черт «новой истории» стало широкое применение количественных ("квантитативных") методов исследования. По примеру США французские историки начали использовать компьютеры, ко- 140 торые позволяли проводить машинную обработку массовых источников по составленной заранее программе. Другим признаком обновления исторической науки было расширение и раздробление ее тематики на ряд направлений, использующих достижения смежных наук: демографии, антропологии, этнографии, психологии, лингвистики, климатологии. Экономическая и социальная история в их прежнем виде уступили ведущую роль исследованиям менталитета, а также на антропологию и биологию человека, исследование классов и других социальных групп уступили место изучению индивидуального образа жизни и мотивов поведения людей. Историческая демография выделилась в особую дисциплину, систематически применявшую количественные методы. Она стремилась создать статистическую картину семейной структуры общества и проследить ее эволюцию в связи с изменениями в экономике, условиях жизни, системах ценностей, общественной психологии. Зародилась и стала стремительно расти историческая антропология, изучающая, главным образом, биологические аспекты жизни человеческих обществ: рождение, смерть, болезни, состояние гигиены и т.п. Историки начали изучать отношение людей к жизни и смерти, выявляемое, главным образом, на основе их завещаний, надгробных надписей, вкладов в церкви, а также иконографии. Филипп Ариес в «Очерках истории смерти на Западе» (1975), в монографии «Человек и смерть» (1977) и в других работах утверждал, что отношение людей к смерти определяется, в первую очередь, их «коллективным подсознанием». Предметами специальных исследований стали празднества, символы, мифы, история ритуалов, «история общения» и «история воображаемого». В работе под программным заголовком «За другие средние века» (1977) Жак Ле Гофф впервые исследовал представления средневекового человека о времени, его отношения к труду, его мир и культуру. Жорж Дюби написал специальную работу о взаимоотношениях средневекового искусства и общества, в том числе получившую большую популярность книгу «Время соборов» (1976). Известный историк Даниель Рош в докторской диссертации «Век Просвещения в провинции» (1973) рассмотрел «социально-культурную среду» и историю общения во Франции XVII и XVIII веков, в том числе уровень грамотности и религиозности, представления людей об окружающем их мире, деятельность научных обществ и других просветительских организаций, формировавших общественное мнение и создававших новые формы общения. Образцом исследования истории символа могут служить монографии М. Агюлона – «Марианна в борьбе» (1979) и «Марианна у власти» (1984), где проанализированы возникновение и дальнейшая судьба одного из символов Великой французской революции - женской фигуры, прозванной «Марианной». Крупным шагом в изучении истории коллективных представлений стал капитальный 5-томный труд «Места памяти», опубликованный в 1984-1986 гг. под редакцией П. Нора. Его авторы исследовали различные «места памяти», то есть все то, что может служить сохранению памяти о прошлом, в том числе эмблемы, символы, памятники, праздники, архитектурные сооружения, учебники, словари, календари, исторические произведения, легенды и многое другое. Они стремились создать историю коллективных представлений, находящихся «между памятью и историей», выяснить, как формировались и за- 141 креплялись в памяти различных поколений, например, такие понятия, как «нация» и «республика». Большой вклад в создание «новой исторической науки» внесло «третье поколение» школы «Анналов», которые в начале 1970-х годов сменило поколение Броделя на руководящих постах. В 1969 г. Бродель, уже достигший предельного для администратора 65-летнего возраста, отошел от непосредственного руководства журналом, а затем покинул пост заведующего кафедрой современной цивилизации в Коллеж де Франс и должность руководителя VI секции Практической школы высших исследований, преобразованной в «Школу высших исследований в области социальных наук». Все эти посты перешли к «третьему поколению» школы «Анналов», наиболее видными представителями которого были «молодые директора», возглавлявшие журнал: Эммануэль Ле Руа Лядюри, Жак Ле Гоф и Марк Ферро. Под руководством «молодых директоров» журнал «Анналы» существенно изменил свою тематику, направив главное внимание на историю менталитета и историческую антропологию. Кроме того, не отказавшись, в принципе, от «глобальной истории» и исследований «большой длительности», новая редакция журнала взяло курс и на изучение сравнительно кратковременных исторических событий; уделяя большое внимание политической истории и истории современности. Собственные исследования «молодых директоров» отличались характерным для «новой исторической науки» разнообразием. Эммануэль Ле Руа Лядюри уделял внимание изучению «деревенской цивилизации», с её медленно текущей, «неподвижной историей». В книге о небольшой пиренейской деревушке Монтайю он дал образец детального историко-антропологического исследования, тщательно проанализировав жилища, одежду, питание, образ жизни и времяпрепровождение жителей этой деревни в XIII-XIV вв. Работы Марко Ферро были посвящены главным образом изучению кино как исторического источника, а также проблемам преподавания и восприятия истории. В 1980-е – 1990-е гг. французскую историческую науку постиг кризис, который, по мнению некоторых историков, связан с «провалом больших социально-экономических теорий», в первую очередь, марксизма и структурализма, разочарованием в познавательных возможностях количественной истории, исчерпанностью школы «Анналов», гегемония которой, - как они думают, - «подходит к концу».56 Во французской историографии возродился интерес к «событию» и «короткому времени»; описание вновь стали считать неотъемлемой частью исторического исследования; рассказ о событиях прошлого, который Марк Блок когда-то называл «эмбриональной формой» истории, опять занял почетное место наряду с анализом исторических проблем. Вслед за историками Италии и Германии некоторые французские историки начали заниматься «микроисторией», то есть пристальным изучением отдельных, сравнительно мелких, событий общественной или частной жизни. Главное место во французской историографии 1980-х - 1990-х гг. заняла обновленная политическая история и культурология. Традиционное изучение политических событий и учреждений теперь обогатились новыми подходами, позволившими изучать процессы принятия решений, мотивы коллективного Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П. Дементьева и А.И. Патрушева. –М., 2000. - С.278. 56 142 поведения, формирование образа своей страны и других стран, роль символов и стереотипов мышления. Вместе с политической историей вернулась обновленная военная история, которую школа «Анналов» времен Броделя глубоко презирала. Историю войн, сражений и походов она дополнила изучением отношений армии и общества, социального состава и психологии военных. Изучение ментальности и исторической антропологии осталось важным направлением научных исследований, однако центр внимания переместился в область истории культуры. По словам Ле Гоффа, «подобно экономике и социальной истории в прошлом, история культуры ныне имеет тенденцию захватить всё поле исторических исследований». Культурологию французские ученые рассматривают очень широко, включая в нее все формы духовной жизни, системы ценностей, идеологические и религиозные течения, труд, развлечения, ритуалы и многое другое. Культурологи занялись и такими темами, которые раньше вообще не изучались, например, историей «отклоняющегося поведения», историей маргинальных групп населения, историей сексуальности, историей женщин. В 1991 г. под редакцией Ж. Дюби и М. Перро была издана пятитомная «История женщин с античности до наших дней», которая послужила образцом для аналогичных изданий в других странах. Бурный подъем переживает история современности. По словам французских историков, в этой области произошла «маленькая интеллектуальная революция». Историки осознали, что «историческая дистанция» вовсе не гарантирует беспристрастности исследования, а архивные документы не всегда являются наиболее достоверными. Прежнее скептическое отношение к истории современности исчезло. Она стала общепризнанной и уважаемой частью исторической науки. В рамках «высшей школы исследований в области социальных наук» была создана кафедра истории современности, которую возглавил один из лидеров «новой исторической науки» П. Нора. С 1982 г. история послевоенного времени была включена в школьные программы и учебники. Появился новый журнал «Двадцатый век». К концу ХХ в. исследования по новейшей истории стали одними из самых популярных. Таким образом, на рубеже нового тысячелетия постоянно обновляясь, французская историческая наука сохранила свой высокий научный авторитет. Она остаётся одной из самых влиятельных национальных историографических школ. 2. Германская историография ХХ века Состояние исторической науки в Веймарской Германии. Крах кайзеровской империи, ноябрьская революция 1918 г. и установление Веймарской республики существенным образом сказались на состояние исторической науки в Германии. Многие прежние концепции германской историографии оказались дискредитированными. Однако радикального разрыва с прошлым не произошло. Наоборот, большинство историков стремилось сохранить преемственность традиций и возродить «национальное самосознание» как непременную предпосылку восстановления внешней мощи и внутренней стабильности германского государства. Общей чертой немецких историков стало отклонение тезиса о главной ответственности Германии за развязывание мировой войны, идеологическая борьба против Версальского договора, требование возвращения территорий бывшей Германской империи. 143 В веймарской Германии не существовало общенационального центра исторических исследований. Университеты сохранили традиционную автономию, все вопросы преподавания и научных исследований решали сами ординарные профессора, не заинтересованные, поэтому, в централизации исторической науки. К тому же, философские факультеты, куда входили исторические кафедры и семинары, стали оплотом антиреспубликанской оппозиции. Они отвергали попытки веймарской администрации увеличить число лояльных профессоров путем создания новых кафедр. Лишь с большим трудом властям удалось, например, создать в Берлинском университете в 1922 г. кафедру истории социализма, демократии и политических партий, руководителем которой стал близкий к социал-демократии Г. Майер. В методологическом отношении большинство историков оставалось на позициях идеалистического немецкого историзма с его культом индивидуального и абсолютизацией идиографического метода. Они по-прежнему с подозрением и недоверием относились к социологии и стремились воспрепятствовать её утверждению в университетах. Тем не менее, в 1919 г. первые кафедры социологии появились в университетах Кёльна и Франкфурта, в 1923 г. кафедра социологии была организована и в Берлине. Старые и новообразованные исторические учреждения и комиссии осуществили в эти годы публикации важных источников. Специально для издания источников по новой истории Германии в 1928 г. была организована Имперская историческая комиссия, выпустившая до 1939 г. восемь томов документов по внешней политике Пруссии. Активную работу по изданию источников вела Историческая комиссия Баварской Академии наук, под эгидой которой вышло 28 томов документов по немецкой истории ХIХ-ХХ вв. Но самой значительной публикацией источников стали изданные министерством иностранных дел дипломатические документы «Большая политика европейских кабинетов, 1871-1914» (1922-1927). В удивительно короткое время, за шесть лет, в свет вышла огромная публикация из 40 томов (54 книги), включавших почти 16 тысяч документов. Важным психологическим преимуществом было и то, что германское правительство первым открыло столь большое количество документов из тайных дипломатических архивов. Переходя к характеристике основных направлений немецкой межвоенной историографии следует заметить, что под влиянием политических процессов в германской исторической науке в зависимости от отношения историков к Вемарской республике оформилось несколько направлений: консервативное, либеральное, леволибиральное и демократическое. Консервативная историография. Задающее тон в германской историографии консервативное направление не признавало республику как законную форму государства, объявляя эту систему «импортированной с Запада» и глубоко чуждой немецкой сущности. Считая демократию и парламентаризм величайшей социально-политической опасностью для современности, консерваторы неустанно пропагандировали возврат к авторитарным формам правления или даже к восстановлению монархического режима. Заметную роль в их исторических представлениях стала играть антикапиталистическая демагогия, выраженная в требованиях создания «народного сообщества» под эгидой сильной государственной власти, защищающей трудящихся и средние слои от своекорыстного эгоизма крупных капиталистов и банкиров еврейского, прежде всего, происхождения. Особенно показательной в этом отношении была эволюция Вернера Зомбарта (1863-1941) в сторону социально-консервативных позиций. Он 144 превратился в идеолога средних слоев, пропагандиста особого немецкого пути развития, противника индустриализма, требовавшего возродить социально-экономические ценности доиндустриального прошлого. Классическим произведением социально-консервативной историографии стала книга Зомбарта «Пролетарский социализм» (1924), направленная против марксизма и либерализма. В другой своей работе – «Немецкий социализм» - Зомбарт защищал идею автаркии, предлагал ликвидировать крупные предприятия и возродить мелкое ремесло и сельское хозяйство. Капитализм с его конкуренцией и стремлением к прибыли был изображен как порождение дьявола. Изучая историю Германии нового времени, консерваторы противопоставляли кайзеровскую империю и Веймарскую республику. Основание империи они рассматривали как «ослепительный восход солнца, позолотивший полвека немецкой истории», Веймарская республика казалась «темной долиной, которую нужно покинуть как можно скорее». Например, Адальберт Валь (1871-1957) в монографии «Германская история от основания империи до начала мировой войны» проводил мысль, что эпоха империи есть вершина немецкой истории и критиковал преемников Бисмарка за ошибки, приведшие к изоляции Германии. Восходящим светилом консервативной историографии был представитель нового поколения, фрейбургский профессор Герхард Риттер (18881967), с достаточной лояльностью относившийся к республике. Исследуя англо-германские отношения на рубеже ХIХ-ХХ вв., Риттер верно отметил глубину их противоречий и убедительно показал, что распространенный среди историков тезис о возможности союза с Англией - это не более чем красивая легенда. Риттер объяснял невозможность такого союза извечными геополитическими факторами и принципиальной противоположностью немецкого и британского мышления. Одновременно он выступил за более тесную связь Германии и Советской России, рассчитывая использовать её для укрепления международных позиций немецкого империализма. Подобную идею сближения Германии и России Риттер проводил в самом крупном своем произведении того времени - двухтомной биографии инициатора и руководителя прусских реформ начала XIX в. барона К. Штейна («К.Штейн. Одна политическая биография». 1924). Смысл её состоял в подчеркивании оригинального характера реформаторской политики Штейна. Идеи Штейна базировались не на принципах Великой Французской революции, как доказывал ранее либерал Макс Лемен, а коренились, по мнению Риттера, в либеральном мышлении старой Священной Римской империи, в учении Лютера и Канта и, частично, в английских конституционных порядках. Поэтому реформы Штейна вовсе не порывали радикально с традициями германского прошлого, они произросли исторически именно на немецкой национальной почве. Другим важным аспектом книги была проблема создания единого немецкого государства. Риттер противопоставил реалиста Бисмарка моралисту Штейну и сделал вывод, что для успеха государственной политики необходимо отбросить мешающие моральные принципы, что удалось сделать только Бисмарку, в то время как Штейн остался в плену морализма. Либеральное направление. Либеральные историки принимали и поддерживали Веймарскую республику, считая её неизбежностью и наилучшим в данных условиях заслоном против социальных потрясений. Не отказываясь от борьбы за ревизию Версальского договора и возвращение утраченных тер- 145 риторий, прежде всего восточных, либералы выступали за более гибкую внешнюю политику и примирение с западными державами. Идейным лидером и духовным наставником либерального направления после смерти Фридриха Наумана и Макса Вебера стал Фридрих Мейнеке (1862-1954). В 1924 г. появилась его наиболее значительная книга «Идея государственного разума в новой истории». Явный отпечаток на концепцию автора наложило крушение Германской империи. Мейнеке отказался от слепого преклонения перед государством силы. Теперь политическая власть и государство предстают в его глазах не создателями, а губителями ценностей культуры. Чтобы ограничить их пагубное воздействие, Мейнеке предлагает ориентироваться на несколько туманную категорию «государственного разума», которую следует отличать от абстрактной теории государства. Эта категория определяет государственные интересы не в смысле создания идеального государства, а в интересах государства, существующего в конкретном выражении. Политика силы, свойственная государству, не идентична государственному разуму, т.к. задачей подлинно великого государственного деятеля Мейнеке считает сохранение необходимого равновесия морали и силы. В Германской империи баланс был нарушен в пользу второй, что и привело к катастрофе 1918 г. В книге «Возникновение историзма» (1936) Мейнеке нарисовал грандиозную картину генезиса историзма как одной из величайших духовных революций в жизни Европы. Идеалистический немецкий историзм выступил в его концепции высшим выражением человеческого духа. Он тщательно проследил истоки историзма у крупнейших французских, английских и немецких просветителей. При этом Мейнеке искал почву историзма не в социальной природе и направленности Просвещения, а в духовной жизни людей. Стремясь показать постепенное преобразование просветительского мышления в историческое, Мейнеке обосновал тезис о диаметральной противоположности Просвещения и историзма, трактуя последний как преодоление просветительского прагматизма и рационализма. К создателям раннего историзма Мейнеке относил Мёзера, Гердера, и Гёте, укладывая их в русло антипросветительской реакции в идейной жизни Германии XVIII в. Неправомерно считая Гердера и Гёте неоплатониками, имея в виду иррациональный аспект философии Платона, Мейнеке настойчиво подчеркивал якобы присущий им иррационализм мышления. Эта концепция Мейнеке получила широкое распространение. В межвоенный период продолжалась интенсивная деятельность Германа Онкена (1869-1945), издавшего ряд значительных исторических источников. Особый интерес вызвала его публикация трехтомного собрания документов по рейнской политике Наполеона III, извлеченных из многих европейских архивов. Сборник ставил целью показать, что экспансионистская политика Наполеона, добивавшегося установления границы по Рейну, была непосредственной причиной франко-германской войны 1870-1871 гг. и исторической прелюдией к первой мировой войне из-за реваншистских устремлений Франции. Леволибиральное направление. Историки этого направления выступали за сохранение и расширение парламентаризма, за мирное сотрудничество между государствами, против милитаризма, пруссачества и национализма. В прошлом Германии они искали историческое обоснование Веймарской республики, поэтому обращали главное внимание на периоды либеральнодемократического подъема и революционных битв. 146 Одним из первых историков, давших общую критическую картину Германской империи был профессор Кёльнского университета Иоганнес Цикурш (1876-1945). Трудом всей его жизни стала трёхтомная «Политическая история новой Германской империи» (1925-1930). В центре внимания автора стояла проблема Пруссии, поскольку ее дух и порядки оказались перенесенными и на всю империю. Главным содержанием истории Цикурш считал индивидуальные явления. Отсюда проистекал его повышенный интерес к выдающимся личностям: «герой» Фридрих Великий, «политический гений» Бисмарк, «циничный» дипломат Бюлов чередой проходят по немецкой истории. Но, отдавая дань великим личностям, Цикурш вовсе не считал, что они творят историю по своему усмотрению. Наоборот, они всегда выражают определенные политические идеалы, стратегические концепции, групповые интересы. Даже «демоническая гениальность» Бисмарка проявлялась для Цикурша не столько в личностном содержании его политики, сколько в его способности осуществить необходимую задачу национального объединения на основе уже отжившей своё традиции «прусскопротестанского военнодворянского государства Гогенцоллернов». Крупнейшим произведением леволиберальной историографии стала написанная Файтом Валентином (1885-1947) «История германской революции 1848-1849 гг.» (2 т., 1930-1931). Из-за противодействия академических кругов Валентин не смог получить место ни в одном университете и работал в Высшей торговой школе Берлина. Его фундаментальный труд был основан на огромном материале, почерпнутом из различных немецких архивов, а также архивов Вены и Москвы. По богатству источников и использованной литературы (свыше полутора тысяч названий) книга Валентина до сих пор не имеет себе равных. Автор убедительно показал характер революции, направленной против отживших феодально-абсолютистских порядков и политической раздробленности страны. Главными вехами революции в его изложении выступают мартовские революции, апрельское республиканское восстание в Бадене, сентябрьское восстание во Франкфурте-на-Майне, борьба за имперскую конституцию в Саксонии, Бадене, Рейнской области. В книге проводилась новая и важная мысль о связи немецкого, польского и итальянского вопросов как выражения общих процессов формирования национальных государств. Главной силой революции Валентин считал не народные низы, а демократическую мелкую буржуазию и выражавшую её интересы демократическую левую Франкфуртского парламента во главе с Р. Блюмом и К. Фогтом. Что же касается самостоятельного рабочего движения и деятельности Маркса и Энгельса, то Валентин полагал, что они сыграли в революции весьма незначительную роль, гораздо меньшую, чем Стефан Борн и его «Рабочее братство». Демократическое направление. В большинстве вопросов демократические историки занимали позиции, почти идентичные леволиберальным. Но некоторые моменты позволяют определить их взгляды как демократические. Они выступали за упрочение и расширение демократических завоеваний Ноябрьской революции, критически оценивали политику правых лидеров социал-демократии, проявляли большой интерес к марксизму и стремились использовать его теоретико-методологические принципы в практике исторического исследования. Демократические традиции германской истории подчеркивала в своих произведениях Хедвиг Хинтце (1884-1943), жена известного исследователя Пруссии Отто Хинтце. Она проводила линию преемственности от Реформа- 147 ции и Крестьянской войны через освободительное движение против Наполеона и революцию 1848-1849 гг. до Веймарской республики, несколько преувеличивая при этом её демократизм. Хинтце являлась одним из видных специалистов по истории Великой Французской революции. Её диссертация «Единство государства и федерализм в старой Франции и во время революции» (1922) была принята в Берлинском университете к защите только из-за уважения столичных профессоров к своему коллеге Отто Хинтце. Критиками эта работа не без основания была расценена как подлинная «апология Горы». Действительно, несмотря на то, что Хинтце осуждала террор с морально-этической точки зрения, этап якобинской диктатуры она считала «героическим периодом великого движения». Хинтце подчеркивала, что социально-экономические аспекты революции наиболее плодотворно можно исследовать, опираясь на методологию исторического материализма. Другим видным представителем демократической историографии оставался Карл Каутский (1854-1938), с 1924 г. живший в Вене. Там Каутский опубликовал двухтомное произведение «Материалистическое понимание истории» (1927), которое он сам рассматривал как квинтэссенцию своего творчества. В этой работе Каутский отделил метод и мировоззрение марксизма друг от друга. По его мнению, материалистическое понимание истории как метод может быть совместимо с любым другим мировоззрением, а не только с материалистической философией. Далее, он настаивал на «теории производительных сил», по которой развитие капиталистического общества является естественно-необходимым процессом, в конце которого организованный пролетариат подхватывает выпавшую из рук господствующих классов политическую власть. Таким образом, для Каутского социализм предстает столь же неизбежным и естественным конечным результатом истории, как день приходит на смену ночи. Поэтому он полагал, что главная задача рабочего класса и его партии состоит не в том, чтобы совершить революцию, а в том, чтобы этой революцией воспользоваться для создания социалистического общества. Столь фаталистическое понимание обедняло многообразие и сложность исторического развития, превращало его из живого и противоречивого процесса в сухую предопределенную схему. Историография в Третьей империи. Приход Гитлера к власти был воспринят неодинаково историками различных направлений. Либеральные ученые являлись естественными противниками тоталитарной политики германского нацизма. Они опасались, что она приведет не к сплочению немецкой нации, а к новому нарастанию социальных противоречий и классовых конфликтов. Отпугивала их также социальная демагогия нацизма, его плебейская массовая база. Консервативно-националистическим историкам было легче приспособиться к идеологии фашизма, хотя до 1933 г. и они относились к националсоциализму с опасливой осторожностью. Между консерваторами и нацистами существовали принципиальные мировоззренческие различия. Главные произведения нацистской идеологии «Моя борьба» Гитлера и «Миф XX века» Розенберга ставили в центр истории расу, а историки отводили эту роль государству, первые пропагандировали австро-великогерманские идеалы, вторые были в основном приверженцами Пруссии. В первые годы нового режима было уволено около 15 % университетских профессоров; среди историков увольнения были вызваны большей частью расовыми, а не политическими причинами. Исключением в этом смысле яви- 148 лось отстранение от работы Ф. Валентина, Ф. Шнабеля, В. Гёца, Г. Онкена. В 1935 г. Ф. Мейнеке был вынужден покинуть пост редактора «Исторического журнала», который перешел к Карлу Александру фон Мюллеру (1882-1964), единственному ординарному профессору, еще до 1933 г. ставшему членом НСДАП. Другой ведущий журнал «Исторический квартальник», руководимый либералом Э. Бранденбургом, был поставлен в столь сложное финансовое положение, что в 1938 г. вынужденно прекратил существование. На ведущую роль в германской историографии претендовал молодой и честолюбивый Вальтер Франк (1905-1945). Он получил известность как автор биографии пастора А. Штёккера, лидера христианско-социального движения в кайзеровской Германии, которому он стремился придать характер массовой антисемитской партии. Другим крупным произведением Франка была книга «Национализм и демократия во Франции Третьей республики» (1933), в которой проводилась идея, что «пивной путч» нацистов в 1923 г. аналогичен буланжистскому движению. Франк рассматривал оба явления как выступление «плебисцитарного национализма против парламентарной демократии». Написанная живо и интересно, книга ярко изображала моральное разложение и коррупцию в Третьей республике, оказавшейся во власти денежных тузов. Было очевидно, что, беспощадно критикуя парламентарную демократию во Франции, Франк направляет удар против Веймарской республики и требует её ликвидации. В 1935 г. по настоянию Франка была распущена Имперская историческая комиссия, а вместо неё был создан Имперский институт истории новой Германии. Став во главе Института, Франк начал яростные атаки как против либералов, так и против опеки ведомства Розенберга, ядовито высмеивая претензии людей, не получивших должного образования, на духовное руководство нацией. В итоге трений Франк был по настоянию Розенберга отправлен в 1941 г. в отставку. Пропагандируемая им «борющаяся наука» обратилась против него самого. Франк удалился в частную жизнь, в 1943 г. опубликовал трёхтомник документов из архива колониального деятеля Германии Карла Петерса. В день капитуляции Германии Франк застрелился. Нацистскому режиму не удалось поставить историков под полный контроль и насадить в университетах свою официальную идеологию. Но антидемократизм, национализм и реваншизм немецкой буржуазной историографии были точками её соприкосновения с идеологией фашизма. Это позволило историографии без существенных трений занять свое место в системе национал-социализма. Конечно, в эти годы было невозможным появление не только открыто оппозиционных работ, но даже таких, которые недостаточно соответствовали официальной идеологии. Так был наложен запрет на печатание пятого тома «Немецкой истории XIX века» Шнабеля. С другой стороны, пример Г. Риттера, проявившего гражданское мужество, когда он выступил в защиту Г. Онкена или критиковал нацистскую интерпретацию Лютера на Международном историческом конгрессе 1938 г. в Цюрихе, показывает, что политически консервативный историк, которого к тому же нельзя было обвинить в неарийском происхождении, мог позволить себе известное инакомыслие. Но книги Риттера вполне соответствовали духу Третьей империи. Его научно-популярная биография Фридриха Великого (1936) воспевала личность короля-солдата и обосновывала линию преемственности от него до церемонии в Потсдамской гарнизонной церкви, где над прахом Фридриха президент Гинденбург и канцлер Гитлер обменялись символическим и торжественным рукопожатием. 149 Большинство историков рассматривало национал-социализм, как радикальное выражение национальных немецких традиций. Поэтому они не видели никаких причин для отказа от сотрудничества с режимом. Но чисто нацистские сочинения писали исключительно молодые историки, скорее не из идейных, а из карьеристских побуждений. Такими были работы руководителя отдела «еврейского вопроса» в Имперском институте Вильгельма Грау, который не уставал доказывать, что «в искоренении истинно германского народного духа еврейский финансовый капитализм и большевизм идут рука об руку. Ротшильд и Маркс - это братья по крови и духу». Мистикой и ненавистью к культуре была проникнута книга Кристофа Штединга «Империя и болезнь европейской культуры» (1938). С начала второй мировой войны историки, воодушевленные первыми крупными успехами Германии, с удвоенной энергией принялись обосновывать и развивать идею немецкой культурной миссии в Европе. В 1940 г. в «Историческом журнале» появилась программная статья В. Франка «Немецкие науки о духе во время войны», где было заявлено, что после победы Германии в новой «Великой империи» науки о духе займут в табели о рангах приоритетное положение. Они призваны, по словам Франка, отбросить все прежние никчемные ценности и создать современные ориентиры, воспитывающие совершенно нового человека грядущего. Историки стремились также осмыслить опыт прошлой войны, чтобы избежать ее ошибок. В 1939 г. появилась капитальная двухтомная работа А. Вегерера «Начало мировой войны», в которой подробнейшим образом излагались все перипетии июльского кризиса 1914 г. Но из такого скрупулезного исследования автор делал ничего не говорящий вывод о том, что войну предопределила «судьба». Единственными виновниками войны Вегерер объявил Сербию и подстрекавшую её Россию, отметив, впрочем, что большая доля ответственности лежит на провокационно ведущей себя Франции. Примечательным образом автор не упоминал о роли Великобритании, что было связано с надеждами гитлеровской верхушки на возможное установление союза с Англией. В противоположность этому Риттер в книге «Государство силы и утопия» (1940) занял четкую антианглийскую позицию, которая настолько отвечала духу нацистской пропагандистской машины, что, несмотря на войну, книга в 1943 г. вышла сразу третьим и четвертым изданиями. Риттер исходил из геополитической трактовки принципиальной противоположности германского «континентального» и британского «островного» мышления. Первое открыто и честно, в духе Макиавелли признаёт жестокость политики, второе, идя по стопам Мора, прикрывает эту жестокость лицемерными рассуждениями о гуманности, справедливости и демократии. В конце 1943 г. переход к «тотальной войне» привёл к закрытию большинства исторических журналов, научных учреждений, дезорганизации университетов. Провозглашённое нацистской идеологией «обновление немецкой исторической науки» закончилось полным его крахом. Историческая наука в ФРГ во второй половине ХХ в. Крах нацизма в 1945 г. вызвал у немецких историков чувство растерянности и дезориентации. Прежний оптимизм и вера в превосходство немецкого духа сменились столь же безудержными причитаниями по поводу «ужасной беспросветности» будущего Германии. Это ярко отразилось в работе Фридриха Мейнеке «Германская катастрофа» (1946) в которой он открыто поставил вопрос о необходимости пересмотра и ревизии традиционных постулатов немецкой истори- 150 ческой науки. Однако до конца 1950-х гг. доминирующее положение в западногерманской историографии занимало консервативное направление представленное Г. Риттером, Г.И. Шёпсом, В. Хубачем и др. Понимая историю, как только сферу действия человеческого духа, консерваторы настойчиво рекомендовали идеалистический историзм. Начиная с начала 1960-х гг. в немецкой исторической науке наметился переход от консервативно-националистического к более современному неолиберальному направлению, выступившему за модернизацию идеалистического историзма, за изучение социальных структур, экономических и социальных процессов, массовых движений. На Фрейбургском конгрессе Союза историков в 1967 г. большинство участников констатировало, что «историзм в его старой форме канул в прошлое». Он был отвергнут, но одновременно выяснилось отсутствие приемлемой для всех новой теоретической платформы. Споры и дискуссии проходили на протяжении всех 1970-х гг. В ходе полемики неолибералы фактически разделились на два крыла - умереннореформаторское и более радикальное социально-критическое, чётко ориентированное на использование методов других социальных наук - социологии, политологии, демографии, социальной психологии. Программное значение в обращении к социальной истории имела работа гейдельбергского профессора Вернера Конце (1910-1986) – “Die Strukturgeschichte des technischindustriellen Zeitalters als Aufgabe fur Forschung und Unterricht” (1957), обосновавшая приоритет структурно-социального подхода и необходимости изучения не индивидуальных явлений, а «типичных коллективных феноменов». Конце заявил, что следует отказаться от укоренившейся трехступенчатой схемы: античность, средневековье, новое время. Он предложил иную схему трех всемирно-исторических эпох: доисторическая эпоха примитивной техники и социальной стагнации; начавшаяся около шести тысяч лет тому назад эпоха высоких культур, которые, однако, имели в основном статичный характер; третья стадия начинается в современный период индустриализации и является завершением европейской и всемирной истории. Изменение исторического процесса требует также изменения исторического метода. Сферу действия историографии следует расширить путём нового истолкования истории на базе теории индустриального общества, структурированного рассмотрения истории как синтеза истории социальной и политической. Развитие социальной истории повлекло за собой на рубеже 1960-1970-х гг. неожиданное последствие. Соглашаясь с тем, что в современном технологическом обществе многие связи с прошлым оказались прерванными, часть учёных стала выражать сомнение в ценности и значимости изучения прошлого вообще. В связи с таким положением развернулась широкая дискуссия о роли и задачах исторической науки и её теоретико-методологических основах. Развитие полемики привело к размежеванию неолиберального направления. От него отделилась группа историков образовавших новую социальнокритическую школу. Специфической чертой новой школы явились две отличительные особенности. Во-первых, она провозгласила своей задачей «анализ социальных слоёв, политических форм господства, экономического развития и социокультурных феноменов». Это означало, что структурно-исторический принцип не может быть монополией лишь социально-экономической истории, а должен применяться ко всем сферам исторической действительности. 151 Во-вторых, писать историю необходимо с критической точки зрения. Только в этом случае историческая наука может внести весомый вклад в создание рационально-гуманного общества. Центром социально-критической школы стал Билефельдский университет, а её рупором выпускаемый с 1975 г. журнал «История и общество. Журнал исторической социальной науки». Видными историками этой школы являются Ю. Кокк, В. Моммзен и др. Юрген Кокк (1941 г.р.) в своей основной работе «Состояние немецкого общества в годы первой мировой войны 1914-1918» (1973) исследует социально-экономические структуры и процессы развития в недрах общества вместо традиционной интерпретации, концентрирующей внимание на деятельности руководящих личностей в области экономики и политики. Свой анализ Кокка стремится вести на основе классовой теории марксизма, дополнив ее, несколько эклектично, новыми теориями конфликта. Такая модель позволяет принять во внимание и иные тенденции, религиозные факторы, региональные особенности, не теряя при этом общих контуров, выразившихся, прежде всего, в растущем отчуждении рабочих не только от государства, но и от обюрократившихся профсоюзов и СДПГ. В духе Макса Вебера Кокка подчеркнул, что его концепция является идеальным типом или эвристическим средством, которое невозможно ни верифицировать, ни опровергнуть. Это - инструмент "аналитической идентификации, объясняющий связи, и убедительного изображения элементов и факторов исторической действительности». Автор аргументировано показал, как в ходе войны внутри юнкерскобуржуазного блока произошла передвижка сил в пользу усиления промышленных элементов, оттеснивших аграрную аристократию на второй план. Под влиянием индустриальных магнатов оказались не только органы гражданского управления в рейхе, но и верховное командование армии, которое совместно с промышленниками разрабатывало методы государственного регулирования экономикой. Вольфганг Моммзен (1930 г. р.). В своих многочисленных исследованиях также использует системно-аналитические методы, не отказываясь радикально при этом и от применения традиционных, зарекомендовавших себя филолого-герменевтических приемов текстуального анализа. Произведения Моммзена «Эпоха империализма» (1968), «Теории империализма» (1977), «Европейский империализм» (1979) исходят из признания необходимости плюралистической трактовки этого сложнейшего исторического явления. По его мнению, все прежние классические теории империализма страдают тем, что, во-первых, они базируются, прежде всего, на определенных политических, а не на научных позициях, и, во-вторых, вся их аргументация чересчур монокаузальна, т.е. сводит все к одной причине. Моммзен же считает, что необходима комбинированная модель объяснения. В общих контурах концепция империализма самого Моммзена заключается в следующем. Империализм - это, прежде всего, следствие льющейся через край энергии европейских обществ в экономической, политической и военной сферах, но не присущая этой системе необходимость. Империалистическая экспансия была вызвана к жизни технологическим и экономическим превосходством индустриальных государств, которым стали тесны собственные границы. Способствовали этому и общественные процессы внутри стран, прежде всего стремление традиционных доиндустриальных господ- 152 ствующих элит сохранить своё положение путём активной внешней экспансии. Социально-критический подход к историческим исследованиям вызвал критику со стороны многих историков. Наиболее фундированный критический анализ концепции социально-критической школы дал Томас Ниппердай (1927-1992). Он выступил против исключительно критической функции историографии. Если история ограничивается только извлечением уроков из прошлого, считал Ниппердай, она видит в нём лишь те негативные стороны, которые надо преодолеть. А задача истории состоит в том, по его мнению, чтобы показать, что произошло в прошлом и почему случилось именно так, а не иначе. Поэтому, Ниппердай и другие сторонники применения модернизированных принципов историзма выступали за умеренный вариант социальной истории. Такой подход в историографии получил название неоисторизм Его характерной чертой является возрождение и быстрый расцвет нарративной (повествовательной) историографии в духе стилистики блестящих работ Л.Ранке. Стремление вернуть в историю человека, отразилось не только в подъёме нарративной литературы, но и в появлении направления, изучающего историческую повседневность. В крупных коллективных сборниках «История в повседневной жизни – повседневность в истории» (1982) и «История снизу» (1984) были разработаны теоретико-методологические основы исследований по повседневности. С начала 1990-х гг. развитие немецкой исторической науки определяется несколькими тенденциями, характерными и для всей мировой историографии, о чём будет сказано в последней главе нашего пособия. 3. Историческая наука Великобритании Состояние исторической науки в первой половине ХХ в. В первой половине ХХ в. продолжался процесс профессионализации исторического знания в Великобритании. В академической среде постепенно утверждалась мысль о том, что труд историка требует высокой профессиональной подготовки, специальных навыков исследовательской работы. В Оксфорде (1917) и в Кембридже (1920) была учреждена ученая степень доктора философии, которая присуждалась выпускникам университетов, подготовившим диссертации по исторической проблематике. В результате усилий академических историков по созданию системы обучения аспирантов в 1921 г. при Лондонском университете открылся общенациональный центр по подготовке профессионалов-историков. Институт исторических исследований, созданный на общественные средства и частные пожертвования, был поддержан ведущими университетами страны. Во главе его встал медиевист, профессор А. Поллард. В 1930-е г. институт стал курировать выпуск многотомной «Викторианской истории графств». Он выступал также в качестве организатора встреч историков-профессионалов разных стран. В 1921 г. в Лондоне состоялась первая англо-американская конференция профессоров истории. С 1926 г. эти встречи приобрели регулярный характер. С середины 1930-х г. начали проводиться научные конференции британских и французских историков. В межвоенный период окрепли позиции национальных исторических обществ. В 1918 г. при Королевском историческом обществе был создан ко- 153 митет по изучению исторических источников, члены которого занимались выявлением архивных документов и подготовкой их к публикации. Члены общества приступили в 1937 г. к периодическому изданию научной библиографии британской истории, которая включала в себя перечень монографий и статей, опубликованных после 1900 г. В 1920-1930-е г. заметно возрос авторитет Исторической ассоциации, в которой насчитывалось около ста местных отделений и 4,5 тыс. членов. Руководство ассоциацией осуществляли профессиональные историки Ч. Ферс, А. Грант и др. На страницах журнала «История», издаваемого ассоциацией, велась полемика о содержании предмета истории и её образовательной, воспитательной функции. С 1922 г. Историческая ассоциация начала публиковать информационный «Ежегодный бюллетень исторической литературы». Важное место в деятельности ассоциации заняло изучение проблем локальной истории. В середине 1920-х г. был создан комитет по локальной истории. Он координировал выявление, сбор и систематизацию исторических источников, которые проводили местные исторические и антикварные общества и архивы графств. В межвоенный период заметно выросло влияние региональных исторических обществ (например, Шотландского исторического общества) и некоторых университетских объединений историков-профессионалов. В 1922 г. в Кембриджском университете было учреждено историческое общество, члены которого спустя три года основали «Кембриджский исторический журнал». Вскоре вокруг журнала сформировалось научное сообщество, в которое входили многие известные британские историки (Дж. Бери, Дж. Клепэм, Дж. Роуз и др.). В первой половине ХХ в. ведущее положение в английской историографии по-прежнему занимали историки-медиевисты. Их научная и организационная деятельность во многом определяла облик исторического знания в стране. В то же время заметно возрос авторитет историков, занимающихся изучением новой истории. Это привело к открытию в 1937 г. кафедр новой истории в Кембридже и Оксфорде. Значительное воздействие на британскую историографию первой трети ХХ в. оказали изменения мировоззренческих установок в сообществе историков. В это время историки-профессионалы приходят к мысли, что история представляет собой область знания, по отношению к которой, невозможно применять методы познания, используемые в естественных науках. Индивидуализация «исторического метода» приводила сторонников подобного взгляда (А. Поллард, Дж. М. Тревельян и др.) к утверждению о большей близости истории к литературе и искусству, нежели собственно к науке. В следствии чего в английской историографии наметился синтез позитивизма с неокантианскими представлениями о специфике исторического познания, что придавало методологии истории черты эклетизма. Дальнейший поиск новых подходов к изучению прошлого обусловил появление в 1930-1940-е гг. философско-исторических трудов А. Дж. Тойнби (см. Главу 7) и Р. Коллингвуда. Робин Джордж Коллингвуд (1889-1943) в своих работах «Автобиография» (1939) и «Идея истории» (1946) выступил с критикой позитивизма. Он полагал, что история представляет собой не последовательность единичных событий, скреплённых причинно-следственными связями, и посредством которых она выглядит как закономерность, а процесс в котором «вещи не начинаются и кончаются, но превращаются друг в друга». Отсюда задачей 154 историка Коллингвуд считал не пассивное наблюдение фактов, а творческий анализ информации заложенной в них. Эта концепция в целом строилась на идеалистических основаниях и означала, что историческое знание как таковое представляло собой лишь «воспроизведение в уме историка мысли, историю которой он изучает».57 Другим историком, внесшим заметный вклад в критику господствовавшей тогда вигско-либеральной концепции истории, являлся Герберт Баттерфильд (1900-1979). В своих работах «Вигская интерпретация истории» (1931) и «Англичанин и его история» (1944) он определял исторический процесс как переход от одного состояния вещей к другому путём столкновений, взаимовлияний воли и побуждений индивидов и различных групп. Суть исторического познания, согласно Баттерфильду, заключается в постижении всего многообразия уникальных элементов, соединение которых даёт причудливые результаты. Поэтому он полагал, что история в действительности – это форма описательного произведения, которое сродни книгам о путешествиях, а историк ни судья, ни присяжный. Он находится в позиции человека, который призван дать свидетельство. Критические суждения Г. Баттерфильда, историософские работы А. Тойнби и Р. Коллингвуда способствовали переосмыслению господствовавшей тогда в британской историографии вигской концепции истории. Постепенно начали упрочиваться позиции экономической и социальной истории. Вслед за созданием в 1920 г. кафедры экономической истории в Манчестерском университете аналогичные кафедры были открыты в Лондонском университете (1921), Кембридже (1928), Оксфорде (1931). Оформление экономической истории как академической дисциплины в 1920-1930-е гг. связано с именами таких университетских историков-профессионалов как У. Эшли, Дж. Энвин, Дж. Клепэм, Р. Тоуни и др. В 1926 г. образовалось «Общество экономической истории», которое возглавлял бирмингемский профессор У. Эшли. Созданию общества сопутствовал выпуск с 1927 г. научного журнала «Экономико-историческое обозрение». Организация Общества экономической истории и журнала ускорили размежевание экономической истории и «исторической экономики» - отрасли политической экономии, которая сформировалась в Европе последней трети XIX в. Однако историки 1920-1930-х гг. расходились в понимании предмета и методов изучения экономической истории. Одни рассматривали её как область науки, находящуюся на стыке политэкономии и истории и предлагали развивать её в русле «исторической экономики». Другие отрывали эту дисциплину от теории и стремились придать ей сугубо прикладной характер, используя методики технических и естественных наук. Содержание дискуссий по поводу существа экономической истории и её положения в историографии в значительной мере обусловливалось воздействием на академическую среду марксистской политической экономии и социологии. Оформление экономической истории в британской историографии первой трети XX в. стимулировало рождение социальной истории как автономной области исторического знания. В то время большая часть профессионалов не проводила чёткой границы между экономической и социальной историей, отводя последней роль «младшей сестры». Социальный аспект присутствовал в работах экономических историков в основном как фон или дополнение к изучаемым вопросам. Пробле57 Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. –М., 1980. - С. 133-145, 378. 155 мы социально-экономической истории рассматривались ими в рамках социальных наук, связанных с потребностями британского общества и государства. Политизация экономической и социальной истории нашла организационное выражение в создании Национального института экономических и социальных исследований, который был образован в 1938 г. в Лондоне при содействии правительства. Несколько иначе трактовалось содержание социальной истории в работах историков, которые группировались в основном вокруг Лондонского университета: Б. и Дж. Хэммондн, Р. Тоуни, Дж. Коул и др. Под социальной историей они подразумевали быт, положение, поведение низших слоев общества в различные исторические эпохи. Выдвижение в историческом знании 1920-1930-х гг. на первый план вместо «героических» сюжетов политической истории тем обыденной жизни, смещение акцентов от изучения истории государственных и общественных институтов к истории повседневности, повышение массового спроса на книги по истории британской культуры обусловили появление более емкого толкования социальной истории. Подобный взгляд на историю через призму обыденности человеческого существования нашел яркое воплощение в работе известного кембриджского историка Дж. М. Тревельяна «Социальная история Англии» (1944). В его представлении структура исторического знания складывалась из трех основных компонентов - экономической, социальной и политической истории. В этой системе социальная история составляла главное звено, связывавшее две другие области историографии. Тревельян полагал, что сфера социальной истории - это «повседневная жизнь населения данной страны в прошедшие времена; она охватывает как общечеловеческие отношения, так и экономические отношения разных классов друг к другу, характер семейных отношений, домашний быт, условия труда и отдыха, отношение человека к природе, культуру каждой эпохи, возникшую из этих общих условий жизни и принимавшую непрестанно менявшиеся формы в религии, литературе и музыке, архитектуре, образовании и мышлении».58 Дж. М. Тревельян предлагал изучать социальную историю, как и всю историю в целом, в русле «чистой» историографии, родственной по духу и смыслу искусству и литературе. Во второй половине 1930-х гг. область социальной истории расширилась за счет включения в неё локальной истории. В трудах по локальной истории содержались целостные культурно-исторические характеристики местного общества (города, графства, региона). В рамках политической историографии важное место занимает изучение внешней и колониальной политики Великобритании. В 1927-1938 гг. под редакцией Дж. Гуча и Г. Темперли выходит одиннадцатитомная публикация «Британские документы о происхождении войны, 1898-1914». К этому же периоду относится издание академической трёхтомной «Кембриджской истории британской внешней политики» (1922-1923) под ред. А. Уорда и Дж. Гуча. Развитие британской историографии во второй половине ХХ в. в целом согласовывалась с тенденциями развития социально-гумманитарного знания стран Европы и Америки этого времени. В то же время историческая наука Великобритании имела свои устойчивые характерные черты, которые формировали её неповторимый облик. 58 Тревельян Дж. Социальная история Англии. – М., 1959. - С.15. 156 К середине XX в. политическая, экономическая и социальная история уже выражали себя в качестве многосоставных субдисциплин профессионального исторического знания Великобритании. В то же время в его поле стихийно втягивались исследовательские области из искусствознания, литературной критики, философии, психологии. В большой степени эта близость задавалась общей исторической ориентацией дисциплин социальногуманитарного знания, которая утвердилась в XIX в. в период господства научного исторического метода и его модификаций (генетической, компаративной, типологической). В академическом сообществе стали распространяться методологические и концептуальные установки аналитической философии, бихевиористской политической науки, математизированной экономической теории, формалистической литературной критики. В конце 1950-х - 1960-е гг. о себе в полный голос заявила «новая» историография, которая строилась на основах сциентизма и объективизма. Поборников «новой истории» объединяло стремление преобразовать устои традиционной науки средствами обновления теории, методологии, проблемных полей, языка исторической профессии и желание достигнуть «нового исторического синтеза». Главенствующее положение в британской историографии по-прежнему сохраняла политическая история. Однако в 1960-1970-х гг. её предмет стал определяться более ёмко, произошла корректировка семантики понятий и терминов. Одно из первых обоснований позиций «новой» политической истории содержалось в работе консервативного историка Дж. Элтона «Политическая история. Принципы и практика» (1970). В книге обосновывалась идея о необходимости обновления политической истории и её основных компонентов юридической, конституционной, административной, дипломатической истории - средствами более широкого истолкования предмета исследования, выявления приоритетности политических отношений в истории. Эти доводы были воспроизведены «новыми» политическими историками во время общебританской дискуссии «Что такое история сегодня?», организованной в середине 1980-х гг. журналом «Historu Todau». Дж. Элтон, Р. Хаттон и др. отстаивали тезис о том, что поскольку «все есть политика», ведущее положение в историческом знании и историческом сообществе должна по праву занимать именно эта дисциплина. К последней трети XX в. в рамках политической истории сосуществовали историки, представлявшие политическую историографию открыто ранкеанско-позитивистского толка и неоревизионистское направление. Дискуссии между ними, в конечном счете, велись вокруг необходимости обновления основных концептов. В лексикон политической историографии 1970-1980-х гг. вошли новые слова (такие как ментальность), которые при переводе их из культурной антропологии, психологии, информатики и других дисциплин оказались переистолкованы, переиначены семантически. Среди английских университетов ведущее место в исследовании политической проблематики по-прежнему занимали Оксфорд и Кембридж. В Оксфордском университете при изучении политической истории успешно применялись междисциплинарные подходы. Этот университет объединил многих видных историков, специализировавшихся в области политической истории (М. Ховард, С. Холмс, К. Морган и др.) В Кембридже политическая проблематика разрабатывалась профессорами и преподавателями Крайст-колледжа (Дж. Пламб,) Клер-колледжа (Дж.Элтон), Питер-хауса (Дж. Перри). Политическая история новейшего времени оказалась широко представлена в но- 157 вых, городских и технологических университетах (Шеффилд, Ньюкасл). Так, ведущее положение на гуманитарном факультете университета Стрэтклайда в последней трети XX в. заняло отделение политической науки, при котором сформировался центр по исследованию общественной политики в современной Великобритании, созданный при участии видного политолога Р. Роуза. Сотрудники центра занимались изучением британского электората и прогнозированием электорального поведения, проводили сравнительные исследования социально-политических сдвигов в странах Запада. В послевоенные годы изменились представления историков об экономической и социальной истории и взаимоотношениях между ними. В 1950 1960-х гг. процесс переосмысления содержания экономической истории совершался одновременно с пересмотром предмета социальной истории. Обсуждение вопросов истории перехода Европы от средних веков к новому времени, содержания и последствий промышленной революции, причин утраты Великобританией ведущих экономических позиций в мире и пр., в конечном счете, соотносилось с проблемой социально-экономической детерминации истории, изучением факторов воздействия экономики на социальные отношения и духовную жизнь общества. Сциентистская тенденция в социально-гуманитарном знании и, в особенности, ориентация экономической теории на математическое моделирование и эмпирический статистический анализ существенно повлияли на понимание предмета экономической истории. Все более отчетливо стала заявлять о себе новая экономическая история, основу которой составляло использование количественных методов. В 1970-1980-е гг. в рамках новой экономической истории оформились две отрасли - количественная история и история бизнеса. В разработку проблематики новой экономической истории активно включились и экономисты. В дальнейшем в работах экономических историков стали широко применяться методики, заимствованные из социологии, демографии, психологии. В 1978 г. при Лондонской школе экономики и политической науки был открыт Центр по изучению истории бизнеса. Аналогично образовался в 1988 г. Центр исследования истории бизнеса на базе отделения экономической истории Глазговского университета. С 1960-х гг. в университетах при содействии Общества экономической истории стали проводиться научные конференции. Переориентация общества на изучение новой экономическоё истории, и, прежде всего, количественной истории, обусловила сокращение притока новых членов. Сужение в новой экономической истории проблемных полей исследования, использование специфического языка привели к ограничению контактов с представителями других областей исторического знания. В 1980-е гг. в деятельности общества стали заметны попытки вернуться к более широкой трактовке экономической истории. В общество вошли такие известные историки, как Т. Баркер, Дж. Терек, П. Матиас и др. В последней трети XX в. выросло сотрудничество этой организации с Обществом социальной истории. Ко второй половине XX в. наиболее динамичной субдисциплиной исторического знания стала «новая социальная история». Начало качественного преобразования социальной истории в Великобритании связывается с изданием в 1963 г. книги Э. Томпсона «Становление английского рабочего класса». Позднее, со второй половины 1960-х гг., стали появляться работы по социальной истории, написанные под влиянием М. Вебера и школы «Анналов». 158 Новая социальная история сконцентрировала в себе основную проблематику исторических исследований «новой исторической науки. Само название было призвано отличать новую социальную историю от традиционной социальной истории. Теперь главным предметом исследований стало внутреннее состояние общества как такового (отдельных его групп и индивидов). Весь комплекс факторов предполагалось изучать в их материальном, социокультурном и психологическом выражении. Интенсивность процессов дифференциации и интеграции в науке в связи с расширением самого предмета истории, источниковой базы, методов исследования и способов обработки источников вызвала появление множества новых исследовательских областей. В историографии появились такие субдисциплины, как демографическая история (П. Ласлетт) социальноинтеллектуальная история (Дж. Покок, Дж. Данн, К. Скиннер), психоистория. Эти области тяготели к новой социальной истории и в значительной степени переплетались с ней. В 1980-е гг. определились такие исследовательские области, как история семьи (Л. Стоун), детства, образования, города (Дж. Даос), преступности, социальная история медицины, социальная история религии (К. Томас). Идея изучения «истории снизу», «народной истории» способствовала оформлению «женской (гендерной) истории», «новой рабочей истории» и т. п. Таким образом, почти на протяжении всей второй половины ХХ в. в британской историографии господствовала «новая история», которая при всём многообразии и противоречивости её компонентов, характеризовалась известным единством. Тем не менее, во второй половине 1980-х гг. среди историков заметно усилились критические настроения по поводу её возможностей. По их убеждению она не оправдало возлагавшиеся на неё надежды по созданию «тотальной» истории: «новая» историография оказалась не в состоянии преодолеть теоретико-методологическую и концептуальную разобщённость исторического знания. В истории «новой» историографии прослеживаются периоды, когда она испытывала определяющее влияние различных дисциплин: в 1960-е гг. – социологии и исторической демографии, в 1970-е гг. – социальной и культурной антропологии, а также психологии, позднее, в 19801990-е гг. – лингвистики и литературной критики. Кризис на рубеже нового тысячелетия «новой» историографии в Великобритании привёл к возобновлению поисков новых методологических основ исторических исследований. 4. Историческая наука в США Состояние исторической науки в США в первой половине ХХ в. Для первой половины ХХ в. характерна противоречивость методологических основ североамериканской исторической науки. С начала 1900-х гг. некоторые историки выступают с позиций релятивизма, то есть отрицания объективности исторического познания. Значительную роль при этом играла философия прагматизма. Одним из наиболее влиятельных вариантов прагматизма стал так называемый инструментализм, создателем которого был видный американский философ Джон Дьюи. Гносеология Дьюи основана на рассмотрении научных понятий лишь как «инструментов», истинность которых всецело определяется их практической полезностью. Констатируя неизбежную зависимость исторической науки от политических течений современности, Дьюи интерпрети- 159 рует это с позиций релятивизма и делает вывод о невозможности объективного исторического познания прошлого. Видные американские историки обращаются также к идеям европейских неокантианцев - В. Виндельбанда, Г. Риккерта и других, выдвинувших положение о принципиальном различии между методологией естественных и общественных наук и утверждавших, что в истории невозможно установление общих законов, что цель познания - лишь описание отдельных неповторяющихся событий. В своём обращении к Американской исторической ассоциации в 1931 г. известный историк К. Беккер выдвинул тезис, что представления любого человека об истории ничем принципиально не отличаются от научной истории и что объективной истории быть не может вообще, ибо история - это «акт мысли», которая творит историю сообразно интересам современности. Подобные взгляды были развиты влиятельными историками – президентами Американской исторической ассоциации Ч. Бирдом, Г. Боултоном, У. Доддом. Они подвергли критике историческую терминологию, объявили «символами», продуктами сознания историка такие понятия, как закономерность общественного развития, причинность явлений и т.д. Результатом скептического отношения к возможностям познания явилось также возрождение взглядов на историю как на искусство, в котором решающая роль принадлежит творческому воображению историка. Видное место в исторической литературе занял жанр литературно-исторической биографии. И все же ведущие позиции в американской исторической науке сохраняла методология позитивизма. Релятивизм ещё не внедрился в практику исторических исследований, и позитивистская теория многих «равноправных факторов» определяла подход большинства историков к изучению прошлого. С конца 1920-х гг. в американской историографии важное место начинает занимать экономическая и социальная история. Усиление внимания к этой проблематике происходило под влиянием целого ряда факторов - экономического развития страны, роста рабочего движения и внутренней эволюции позитивистского направления. Одно из ведущих мест в исторической науке США межвоенного периода заняло либерально-реформистское направление, за которым закрепилось название «прогрессистской школы», её основателем был Ф.Д. Тернер. Историки-прогрессисты Ч. О. Бирд, Д. Ф. Джеймсон, А. М. Шлезингер-старший, Дж. Т. Адамс и др. в основном концентрируют свой исследовательский интерес на изучении американской истории. Чарлз О. Бирд (1874-1948) и Артур М.Шлезингер-старший (1888-1965) посвящают свои работы эпохи Гражданской войны. Они отмечают, что развитие связей плантационного рабства с капиталистическим рынком сопровождалось усилением его несовместимости с промышленным капитализмом Северо-востока. Это противоречие, в конечном счёте, и явилось основополагающей причиной Гражданской войны, которая по своей сути, согласно Бирду, являлась «второй американской революцией». Главным вопросом которой явилась смена господства одного класса над другим – плантатороврабовладельцев промышленной буржуазией. Важное значение для развития методологии «прогрессистской школы» имела монография Джеймса Т. Адамса (1879-1949) «Провинциальное рабство» (1927). В которой была подвергнута сомнению, господствовавшая тогда в американской историографии, апологетическая концепция о развитии американского общества, как изначально образцовой демократии среднего 160 класса. Дж. Т. Адамс показал, что недемократические принципы получили своё выражение в политическом устройстве и религиозной жизни США. Кроме того, история США нового времени это эпоха на протяжении которой шла социально-экономическая дифференциация общества, в условиях ограниченной возможности социальной мобильности, а это в свою очередь также не способствовало формированию институтов демократии. Другой прогрессистский историк Джон Ф. Джеймсон (1850-1937) первым в США поставил задачу выявить типологическую общность Американской и Великой французской революций. Вопреки укоренившейся в историографии США оценке Американской революции как политической и антиколониальной, а Великой французской – как социальной, заменившей «старый порядок» (феодальный) «новым» (буржуазным), Джеймсон называл обе революции социальными. Это проявилось, во-первых, в том, что они были вызваны к жизни широкими движениями народных масс, и по его определению, были «популистскими революциями». Во-вторых, обе революции преследовали цель изменить общественные системы, имевшие схожие черты, отягчённые феодальными правами в системе землепользования, аристократическими политическими устройствами. Давая общую оценку деятельности историков-«прогрессистов», мы должны отметить, что их труды имели серьёзные отличия от предыдущих общих работ по американской истории. Если историки XIX в. (Дж. Скулер, Дж. Мак Мастер и др.) стремились вместить в многотомные сочинения все имевшиеся в их распоряжении сведения по американской истории, воздвигая «монблан» фактов, то историки-прогрессисты использовали фактическую ткань для теоретического осмысления исторического опыта США. Их историческому синтезу был присущ ряд важных нововведений. Создавая синтетические полотна американской истории, историкипрогрессисты активно размышляли над связью прошлого США со всемирноисторическим процессом. Многие среди них ограничивались раскрытием непосредственных отношений между историческим развитием Америки и Европы, таких, например, как зависимость истории США колониального периода от процесса формирования капиталистических отношений и ранних буржуазных революций в Западной Европе, в первую очередь, в Англии. Но некоторые историки-прогрессисты пытались выявить единую внутреннюю логику, общую закономерность исторического развития США и всемирноисторического процесса. Наивысшей активности прогрессистская школа достигла в 1930-1940-е гг., но вместе с тем в это время в её развитии выявились серьёзные внутренние противоречия. Главное из них заключалось в пересмотре социальнокритических позиций в подходе к американской истории и восприятии релятивистских методологических принципов. Эти изменения особенно заметны на примере творчества Ч. Бирда, который во многом под влиянием «нового курса» Ф. Рузвельта воспринял теорию «американской исключительности». Противоречивость его научных взглядов отразилось в его основной работе «Развитие американской цивилизации» (в соавторстве с женой – М.Р. Бирд). Первые два тома, появившиеся в 1920-е гг., трактовали американскую историю как неотъемлемую часть всемирно-исторического процесса. В третьем и особенно четвёртом томах, опубликованных в конце 1930- начале 1940-х гг., США рассматривались как особое, подчиняющееся специфическим законам культурно-психологическое сообщество, как уникальная и самая совершенная цивилизация. В методологическом плане эти изменения, в конечном счё- 161 те, привели Бирда к отказу от принципов классического позитивизма. Он поставил под сомнение и наличие объективных исторических фактов, объявив их категорией субъективного восприятия историка. «История! Да это кот, которого тянут за хвост туда, куда он меньше всего хочет идти сам», это нигилистическая фраза отразила эволюцию ведущего прогрессистского историка на завершающем этапе. В конце 1940-х гг. позиции прогрессистской школы покидают и другие видные её представители. Они отказываются от идеи социального конфликта как важнейшего фактора американского исторического развития и объявляют таковым реформы просвещённых президентов от Т. Джеферсона до Ф. Рузвельта. Эта концепция послужила основанием новой школы в американской историографии – неолиберальной, которая оформилась уже в 1950-е гг. Историческая наука в США во второй половине ХХ в. претерпела существенные обновления, поднявшие её на достаточно высокое место среди гуманитарных наук. В то же время развитие американской историографии было неоднозначным и даже противоречивым, попытки презентистского использования исторических знаний в целях текущей политики были далеко небезуспешными. Историков, как и представителей других социальных наук, призывали включиться в «холодную войну», дав ей социологическое, экономическое и историческое обоснования. Президент Трумэн обращаясь к Американской исторической ассоциации в декабре 1950 г. отметил, что главной задачей политики США является борьба с коммунизмом, и в этом деле «труд американских историков имеет колоссальное значение». Однако в целом американская историография значительно продвинулось вперёд не только в изучение истории США, но и в формировании новых отраслей исторической науки: латиноамериканистики, славистики, истории международных отношений. В США появилась целая плеяда крупных историков, социологов и политологов, труды которых приобрели весьма широкое международное звучание. В развитии американской исторической науки второй половины XX в. выделяются два этапа - конец 1940-х – 1950-е гг. и 1960-е начало 1990-х гг. Первый период характеризуется доминированием в историографии направления основанного на теории «консенсуса» (согласия). Её приверженцы, отправляясь от положений об «американской исключительности», отрицали важное значение социальных конфликтов в истории США. С 1960-х гг. начался новый период в развитии исторической мысли в США, который характеризуется формированием «новой исторической науки», возникновение которой было обусловлено как внутренними факторами (движение против расового гнёта, социально-экономические изменения в условиях НТР и т.д.), так и внешними (влияние европейской историографии, особенно французской и английской). «Новая историческая наука» развивалась с поистине американским размахом, она опиралась, прежде всего, на деловую постановку университетского исторического образования и широкое научнотехническое обеспечение научной работы, оказывая, в свою очередь, влияние на историографию других стран. Возрастание практической роли социальных знаний, в том числе исторической науки, потребности её внутреннего развития послужили важной причиной увеличения масштабов исторических исследований. Расширение подготовки профессиональных историков, создание большого числа новых научных центров, солидная материальная поддержка со стороны частных фондов (фонды Форда, Рокфеллеров, семейства Меллонов) и правитель- 162 ственных учреждений - всё это придало историческим исследованиям в США больший размах, чем в странах Западной Европы. Так только по фулбрайтовской программе ежегодно предоставляется до 500 субсидий для зарубежных поездок историков. В Америке существует весьма сложная система профессиональных организаций историков. Крупнейшим национальным объединением является Американская историческая ассоциация (АИА). Только ей конгрессом предоставлено право представлять профессиональные интересы американских историков в правительственных агентствах и на международной арене. Численность организации составляет около15-20 тыс. членов, а основным печатным органом АИА является – «Американское историческое обозрение». Под эгидой АИА развернута деятельность специализированных исторических обществ. Специализированные общества различны по своим научным интересам и масштабам деятельности. Научная направленность одних - изучение важных аспектов истории США: Ассоциация экономической истории (1940), Общество по изучению жизни и истории негров (1915), Американская ассоциация социальной истории (1976) и т. д. Другие общества имеют узкоспециальный характер, например, ставят целью изучение история медицины, архитектуры и т.д. Большая группа обществ, так или иначе, связана с изучением истории религии и её институтов. Ещё одна категория исторических обществ - объединения страноведческого характера: Североамериканская конференция британских исследований, Общество итальянской истории и т.д. Большим влиянием пользуется Американская ассоциация местной истории. В первое послевоенное десятилетие произошли существенные перемены в теоретико-методологических основах американской исторической науки. Критика классического позитивизма, которая нарастала в историографии с 1930-х гг., достигла своего апогея в конце 1940-начале 1950-х гг. Из новейших философских течений она испытала влияние экзистенциализма. В центре внимания оказались гносеологические проблемы: о различии методологии гуманитарных и естественных наук, критерии истинности исторического познания, соотношении истории и современности. Такие историки как Ч. Бирд, Дж. Хайнс и др. справедливо констатировав, зависимость исторического мышления от факторов сегодняшнего дня, выдвинули концепцию «объективного релятивизма». Всё что, может сделать историк для нейтрализации влияния современности на изучение прошлого, это попытаться контролировать отбор фактов и направленность исследования. Одним из важных следствий методологической переориентации американской историографии был упадок прогрессистского (экономического) направления. Изменение отношения к экономическому детерминизму раскрывает заявление Л. Хэкера: «материалистическая интерпретация политики несостоятельна. Это марксистский анализ». Экономическое направление не исчезло, но утеряло цельность и общественную значимость. Лишь отдельные представители американской исторической науки продолжали разрабатывать проблемы социальных конфликтов, другая же часть сужала экономизм до простого описания экономических явлений. В первые полтора послевоенных десятилетия доминирующее положение в американской историографии заняла теория «согласованных интересов». Она провозглашала, что американское общество на всём своём историческом пути отличалась единством по фундаментальным вопросам общественнополитического устройства. Разработка истории с позиций «согласованных ин- 163 тересов» требовала иных методов и ракурсов исследования. Большое внимание отводилось роли идей, политических доктрин, нередко анализируемых в отрыве от социальной почвы, и психологической мотивации. Теория «согласованных интересов» по-разному преломилась в исторических работах представителей консервативного и неолиберального направлений. Историки консервативного направления выступили с переосмыслением всей истории США, но особое внимание они уделяли раннему периоду, когда согласно их концепции были заложены основы единства американской нации, особенно характерны в этом плане работы Л. Харца, Бурстина и Р. Брауна. Луис Харц в работе «Либеральная традиция в Америки» выводит американскую исключительность из особенностей английской колонизации Северной Америки в XVII в. Согласно его концепции в Европе острая социальная борьба возникла из-за существования разных жизненных укладов и идеологических систем, в то же время при основании американских колоний от европейского общества отделился один идеологический компонент – пуританство, что и обеспечило развитие американской государственности в рамках либерального согласия. В отличие от Харца Дэниэль Бурстин утверждал, что согласие по фундаментальным вопросам сложилось в Америке в результате приспособления колонистов-поселенцев к новой специфической среде. Ещё один вариант консенсусного развития выдвинул Роберт Браун в книге «Демократия среднего класса и революция в Массачусетсе». Он доказывал, что в английских колониях преобладал «средний класс» самостоятельных фермеров, поэтому на почве экономической демократии складывалась политическая демократия. Разделяя в 1940-1950-х гг. вместе с консерваторами многие положения теории «согласованных интересов» неолиберальное направление имело ряд существенных особенностей. Во-первых, либеральные историки не отрицали борьбу либеральной и консервативной традиции, а нередко и социальных противоречий на протяжении всей истории США. Во-вторых отправляясь от концепции «старого» и «нового» капитализма, они прилагали теорию консенсуса, прежде всего, к истории США ХХ в. Ведущими историками неолиберального направления являлись Р. Хофстедтер и А.М. Шлезингер-младший. Научные интересы Р. Хофстедтера были сосредоточены главным образом вокруг проблем реформизма начала ХХ в. В своих работах «Американская политическая традиция», «Эра реформ» и др. он даёт широкую панораму, рисуя бурный процесс индустриализации и урбанизации на рубеже веков. При объяснении хода исторических событий Хофстедтер опирается во многом на психологическую мотивацию. Исторический процесс выступает у него, прежде всего, как ряд социально-политических изменений, обусловленных переменой «психологической атмосферы», то есть господствующих в обществе настроений, мнений, эмоций. Как и Хофстедтер, А.М. Шлезингер-младший рассматривает американскую историю под углом зрения нарастающего торжества либерального реформизма, главным орудием которого является государство. Один из центральных элементов исторической схемы Шлезингера – концепция чередования циклов либеральных реформ и периодов консервативной консолидации. Так, в соответствии с этой схемой джексоновская демократия положила конец «консервативной эре доброго согласия». «Прогрессистская эра» связанная с именами Т. Рузвельта и В. Вильсона, наступила после полосы засилья тре- 164 стов в экономике и общественной жизни, «новый курс» пришёл на смену более чем десятилетнему правлению республиканцев, выражавших интересы большого бизнеса.59 С 1960-х гг. американская историческая наука вступает в новый этап развития, ознаменовавшийся важными качественными изменениями. Большое воздействие на развитие историографии оказали теории «индустриального» и «нового индустриального общества», возводившие технологические изменения в первооснову исторического прогресса. Родоначальником этой теории выступал социолог У. Ростоу, опубликовавший в 1960 г. работу «Стадии экономического роста. Неокоммунистический манифест». Ростоу разделил историю человечества на пять стадий: 1) «традиционное общество», включающее все общества вплоть до капитализма, оно характеризуется низким уровнем производительности труда, господством в экономике сельского хозяйства; 2) «переходное общество», условно совпадающее с переходом к капитализму; 3) «период сдвига», характеризующийся промышленными революциями и началом индустриализации; 4) «период зрелости» - завершение индустриализации и возникновение высокоразвитых в промышленном отношении стран; 5) «эра высокого уровня массового потребления», достичь который удалось лишь США. В своём современном варианте эта теория разделяет человеческую историю на доиндустриальное (традиционное), индустриальное и постиндустриальное общества.60 Важным явлением развития американской историографии второй половины ХХ в. стало формирование «новой исторической науки», направления, опирающегося на методы современных общественных наук, в первую очередь таких, как социология, политология, экономика, антропология. Развитие новой научной истории в США началось с освоения количественных методов и складывания первоначально школы «новой экономической истории». По этой причине «новая историческая наука» в США получила название клиометрия («измеряющая историография»). И только затем стали складываться школы «новой социальной», «новой политической истории», использовавшие собственно методы общественных наук, такие как структурнофункциональный, стратификационный, бихевиористский и др. Наиболее влиятельным направлением «новой исторической школы» стала «новая социальная история». Оформилась она в 1960-е гг., и с тех пор её значение постоянно возрастает. Один за другим основываются журналы, исповедующие принципы «новой социальной истории». Главные из них – «Журнал социальной истории» и «Журнал междисциплинарной истории». В рамках «новой социальной истории» происходило внутренние разделение: появились направления «новой рабочей», «новой городской» истории, истории семьи, женского движения, детей и детства и т.д. И всё же выделялись два главных устойчивых интереса – это динамика социальных структур, а также история разнообразных социальных общностей, их возможностей, поведения, социальной психологии. Крупнейшим авторитетом «новой социальной истории» являлся профессор Нью-Йоркского Городского Университета Г. Гатман, который в своих трудах дал всесторонний анализ социальной психологии, нравов, обычаев, трудовой и семейной этики рабочего класса домонополистической эпохи. В 59 60 Шлезингер А.М. Циклы американской истории. – М., 1992. Теория Ростоу была развита Д. Беллом, З. Бжезинским и другими учеными. 165 частности Гатман не ограничился известным тезисом об отрицательном воздействии иммигрантских волн на процесс формирования сознания пролетариата. Он полагал, что континуитет доиндустриальных форм в «культуре» пролетариата США XIX в. только деформировал, но не «размывал» оппозицию американскому общественному миропорядку со стороны рабочих. В изучении истории женщин и женского движения оформились два отчётливых подхода. Первый рассматривает женщин как особую общественную группу, имеющую собственное, отличное от мужчин предназначение в истории. Сторонники этого направления, опираясь на первоисточники, вышедшие из-под пера женщин (письма, дневники, мемуары и т.д.), воссоздают особую «женскую культуру», которая свидетельствует, что у женщин имеется своё социально-историческое «поле», которое исключает экономику и политику, интегрируя в «женскую сферу» по преимуществу, дом, семью, религию, морально-этические ценности, стабилизирующую роль в обществе. Второй подход трактует женщин и мужчин по сути как два антогонистических начала: утверждается, что мужчины на протяжении всей истории исповедовали «половой шовинизм», по сути, насильственно загнав женщин в ущербную социальную сферу. Сторонники этого подхода отвергают все сложившиеся ценности, как «патриархальные», включая в них, в частности, семью и материнство. Немаловажную роль в рамках новой социальной истории играли исследования посвящённые истории культуры и менталитета чёрных американцев. В частности такими учёными как П. Равик, Ш.Г. Гутман и др. был раскритикован образ «сэмбо» - инфантильного психически и интеллектуально неполноценного чёрного раба, создававшийся десятилетиями в трудах консервативных историков. При этом были всесторонне исследованы формирование, прогрессивное развитие, выживание негритянской семьи, религии, культуры чёрных американцев. В 1980-1990-х гг. магистральные линии развития «новой исторической науки» не претерпели глубоких изменений. Ещё более расширились её тематические рамки, и значительно возросло число исследований. По существу, стёрлись грани между главными направлениями «новой исторической науки», их поглотила всеобъемлющая «новая социальная история». Вместе с тем, в историографии по-прежнему поднимались важные проблемы. Вслед за радикальным историком Катцем, исследовавшим ментальность бедняков в различные периоды истории США, некоторые историки обратились к изучению условий труда и быта различных сословий. В поле зрения социальных историков остаётся и история афро-американцев, кроме того популярными становятся работы освещающие различные социальные аспекты истории национальных меньшинств: индейцев, мексиканцев и др. Одной из главных тем остаётся история женщин (Т. Дублин, Д.Г. Фауст и др.). Тематические варианты исследований здесь поистине безграничны – от условий труда женщин в различные исторические эпохи, материнства, участия в войнах до сексуальной жизни и контроля над рождаемостью. В 1990-е гг. увеличилось количество публикаций по микроистории. Хотя американские социальные историки немало говорят о необходимости расширения изучения ментальности за счёт культуры, такой поворот здесь выражен слабее, чем в европейской, особенно во французской, «новой исторической науке». Изучение ментальности в США пошло, прежде всего, «вширь» - история различного рода ритуалов, манер поведения и т.д. Работ, подобных исследованию М. Каммена «По струнам памяти» (1991), о причинах 166 смены отношения разных поколений американцев к историческим событиям прошлого или А. Миллера «Империя глаза» (1993), где автор стремится связать изменения искусства пейзажа в картинах художников XIX в. со складыванием национального сознания у американцев, сравнительно немного. Подводя итоги можно констатировать, что в ХХ в. американская историческая наука превратилась в зрелую научную дисциплину. Она демократизировала тематику исторических исследований, подняла для изучения новые пласты ранее неизвестного материала по истории маргинальных слоёв, этнической истории, истории женщин и т.п. 5. Итальянская историография ХХ в. Историческая наука в условиях фашистской диктатуры. С окончанием первой мировой войны Италия вступила в полосу глубоких общественных потрясений, завершившихся в 1922 г. крахом либерально-парламентского государства и приходом к власти фашизма. Формально продолжала действовать прежняя конституция, до введения в 1926 г. чрезвычайных законов не были запрещены оппозиционные фашизму партии и их печатные издания. Однако за фасадом традиционных политических институтов постепенно выстраивался новый механизм власти в виде подчиненной лично Муссолини вооруженной силы - фашистской милиции, тайной политической полиции (ОВРА) и Особого трибунала и т.д. Заключив в 1929 г. соглашение с Ватиканом, положившее конец длительному конфликту между итальянским государством и католической церковью, фашизм в обмен на определенные уступки церкви заручился её идеологической поддержкой. В сфере идеологии итальянский фашизм проявлял чрезвычайную активность, стремясь внедрить в сознание массы населения собственную систему ценностей (культ войны, силы, нерассуждающего повиновения) и подчинить духовную жизнь страны своему тотальному контролю. Вся деятельность фашистского режима представлялась как служение идее нации, национального величия. Была разработана так называемая корпоративная доктрина, утверждавшая, что нация как моральное, политическое и экономическое единство полностью реализует себя в фашистском государстве, обеспечивающем сотрудничество различных классов (капиталистов и рабочих) «во имя общих национальных интересов». Итальянская нация изображалась (особенно после захвата в 1936 г. Эфиопии и провозглашения Италии империей) прямым наследником Древнего Рима, его военного могущества и имперских традиций. В 1930-е гг. итальянцы были объявлены одной из «арийских» рас и началась пропаганда расизма. Расовые законы 1938 г. закрыли лицам «неарийского» происхождения (прежде всего евреям) доступ к преподаванию и постам в научных учреждениях, В фашистский идеологический арсенал вошли существенные элементы социологических и политических теорий Г. Моска, и В. Парето, Р. Михельса. У Михельса фашизму импонировала идея неизбежного олигархического перерождения массовых политических партий, а в концепциях Моска и Парето их антидемократическая направленность, критика парламентаризма, представление о том, что реальной силой в обществе является лишь «политический класс» или «элита», по своему усмотрению манипулирующая массами. С приходом фашизма к власти определённая - хотя и относительно небольшая - часть итальянской интеллигенции встала на путь его активной поддержки. Наиболее характерными её представителями были известный 167 философ-неогегельянец Джовани Джентиле (1875-1944) и историк Джоаккино Вольпе (1876-1971). Они превратились по существу в официальных идеологов фашистского режима. Джентиле стал первым при фашизме министром народного образования (1922-1924 гг.). Им же был написан опубликованный в 1925 г. «Манифест фашистской интеллигенции». Он являлся бессменным главой созданного тогда же Национального фашистского института культуры, под эгидой которого, в частности, публиковалась специальная серия исторических исследований. Важная роль в идеологическом обеспечении необходимого режиму национального «консенсуса» отводилась начатому во второй половине 1920-х гг. изданию Итальянской энциклопедии, и руководство институтом, ведавшим её подготовкой, было возложено опять таки на Джентиле, а отделом средневековой и новой истории внутри него - на Вольпе. Кроме того, Вольпе возглавил некоторые вновь созданные научные учреждения исторического профиля и кафедру новой истории на факультете политических наук Римского университета. До середины 1930-х гг. местные Общества по изучению отечественной истории были связаны между собой через Итальянский исторический институт. Организацией представительства от Италии на международных конгрессах историков ведал Национальный комитет исторических наук. Существовало также Национальное общество истории Рисорджименто, располагавшее специальной библиотекой, музеем и архивом. Согласно закону от 30 июля 1934 г. все исторические научные учреждения Италии передавались в подчинение новому органу - Центральной Джунте исторических исследований. Председателем Джунты был назначен член Большого фашистского совета Чезаре Мария Де Векки, одновременно являвшийся президентом Общества истории Рисорджименто. Фашистское правительство открыло несколько специализированных исторических институтов общенационального значения - Институт новой и новейшей истории во главе с Вольпе, Институт древней истории, Институт нумизматики. Итальянский исторический институт был преобразован в Институт истории средневековья. Фашистский режим стремился превратить новые институты в свое идеологическое орудие, в средство пропаганды шовинистической идеи исключительности итальянской национальной истории и культуры. Министерство национального воспитания прямо требовало, чтобы исторические исследования в Италии были, наконец, направлены в русло того единства директив, которое составляет фундамент, необходимый для развития исторических наук и для нашего освобождения от иностранной культуры. Это во многом объясняет тот факт, что итальянская историография 1920-1930-х гг. была почти полностью сосредоточена на отечественной тематике. История других стран привлекала внимание учёных не сама по себе, а лишь в её связях с историей Италии. Виднейшее место в итальянской историографии первой половины ХХ в. занимал Бенедетто Кроче (1866-1952), разработавший в 1904-1905 гг. свою философскую систему на основе углубленного изучения трудов Гегеля. Согласно его этико-политической концепции определяющая роль в истории отводилась явлениям духовной и политической жизни. Критикуя философию Гегеля с позиций более последовательного объективного идеализма Кроче выдвинул тезис об абсолютно духовной природе действительности, понимая под духовным то, что связано с волей и деяниями людей., то есть является продуктом истории. В представлении об «историчности» мира и об истории как сознательной человеческой деятельности, царстве духа по преимуществу, заключалась суть крочеанского историзма. 168 С идеалистических позиций Кроче подверг резкой критике подчёркнуто объективистский подход к реконструкции прошлого, который исповедовали позитивисты. Одно из главных его положений в области теории исторического познания гласило, что прошлое является историей, а не мёртвой хроникой лишь постольку, поскольку оживляется мыслью историка. Историк же, утверждал Кроче, обращается к прошлому всегда под воздействием потребностей своего времени, и в этом смысле всякая история современна. Разработав детально собственную концепцию истории Кроче начиная с середины 1920-х гг. приступил к созданию своих основных собственно исторических трудов. Его интерес в первую очередь сосредоточился на проблемах новой истории и особенно на истории XIX в. – «века либерализма». Выбор темы исследования был не случаен, так как по своим политическим взглядам Кроче принадлежал к правому крылу итальянских либералов, которые, поддержав Муссолини в момент прихода к власти, начиная с середины 1920-х гг. стали переходить в оппозицию по отношению к фашизму. Поэтому в своих работах «История Италии с 1871 по 1915 гг.» и «История Европы в XIX в.» Кроче отстаивал мысль о непреходящей исторической ценности либеральных идеалов в том виде, как они были провозглашены в XIX в. Развитие исторической мысли в Италии во второй половине ХХ в. После освобождения Италии от фашизма с исторической науки были сняты путы, наложенные на неё тоталитарным режимом. В университетах было отменено принесение профессорами присяги. Национальный фашистский институт культуры прекратил своё существование. Обществам по изучению отечественной истории была возвращена их автономная организация. Центральная джунта исторических исследований сохранилась лишь как орган, координирующий деятельность четырёх общенациональных институтов специализированного характера: античной истории, истории средних веков, новой и новейшей истории, истории Рисорджименто. В неё вошли президенты этих институтов и представители университетов. Под её эгидой ведётся учёт текущей исторической библиографии и издаётся соответствующая серийная публикация. Был установлен новый порядок использования находящихся на государственном хранении архивных материалов, который открывал доступ к ним по истечении 50-летнего (для отдельных категорий - 70-летнего) срока давности документов. Тем самым впервые была создана возможность широкого привлечения фондов государственных архивов для исследований по новой, а в перспективе и по новейшей истории. Огромное развитие получила научная историческая периодика. В 1960-е гг. выходило свыше 250 исторических журналов, по данным на 1985 г. их насчитывалось 334 (включая ежегодники). Рядом со старыми периодическими изданиями - такими, как возродившийся в 1948 г. «Итальянский исторический журнал», «Новый исторический журнал», «Журнал по истории Рисорджименто» - появилось множество новых, специально посвящённых отдельным отраслям исторических знаний. Наиболее значительные из них в области новой и новейшей истории возникли вместе с созданием крупных исследовательских центров, профиль деятельности которых отвечал пробудившемуся общественному интересу к истории рабочего, демократического, антифашистского движения. Изучение проблем рабочего и социалистического движения сосредоточилось, прежде всего, в центре, основанном в 1948 г. в Милане на средства Джанджакомо Фельтринеллии - крупного предпринимателя, участвовавшего 169 в Сопротивлении и до 1956 г. состоявшего в ИКП. Первоначально этот центр назывался Библиотекой, с 1960 г - Институтом, с 1974 г. именуется Фондом Фельтринелли. Он располагал богатым архивом, в 1949-1957 гг. издавал журнал "Рабочее движение", а с 1958 г. выпускает "Ежегодники" («Аnnali»), где публикуются исследования и документы. Сразу же по окончании второй мировой войны в различных городах Италии стали возникать институты, ставившие своей целью сбор и сохранение документов Сопротивления. На их базе в 1949 г. в Милане был создан Национальный институт истории освободительного движения. К началу 1980х гг. в возглавляемую им федерацию входило 44 местных института. В его архиве представлен богатейший материал по истории Сопротивления, а также итальянского и европейского антифашизма 1920-х - 1930-х гт. В 1972 г. Институтом принята новая программа исследований, в центре которой - проблема перехода от фашизма к демократическому республиканскому строю. Она предполагает более широкое, чем прежде, изучение новейшей истории Италии. Журнал Института, первоначально выходивший под названием «Освободительное движение в Италии», с 1974 г. стал называться «Современная Италия». Профессиональная подготовка историков по-прежнему осуществляется через систему университетского образования, которая сохранила традиционно присущую ей гуманитарную ориентацию. В итальянских университетах нет исторических факультетов, хотя с 1981 г. введен диплом по специальности «история». Исторические кафедры и преподавание исторических дисциплин рассредоточены по различным факультетам, прежде всего таким, как имеющие преимущественно филологический профиль факультеты гуманитарных наук (facolta di lettere) и факультеты политических наук. Для усовершенствования исторической подготовки выпускников университетов в Неаполе в 1947 г. по инициативе Б. Кроче был основан Итальянский институт исторических наук (Институт Кроче). Программа обучения в нём рассчитана на 1-2 года и осуществляется силами как штатных, так и приглашенных извне профессоров. Подготовленные слушателями работы могут быть опубликованы в издаваемом с 1968 г. ежегоднике Института. Расширению контактов между историками различных специальностей способствовало создание в 1963 г. Общества итальянских историков. В 1967 г. состоялся их первый общенациональный конгресс, который подвел своеобразный итог развитию исторической науки в Италии за два послевоенных десятилетия. Исторические исследования в Италии осуществляются при известной финансовой поддержке государства - через министерства, в ведении которых находятся те или иные институты, или через Национальный совет исследований. После второй мировой войны в итальянской историографии начался закат «этико-политической» школы Кроче, связанный с общим ослаблением идейно-культурного влияния крочеанства. Ему способствовало также то, что крочеанская интерпретация истории единого итальянского государства не позволяла убедительно объяснить ни возникновение, ни падение фашизма. Критика крочеанства началась с публикации в 1947 г. книги Кроче «История Италии с 1871 по 1915 гг.». Автора упрекали в том, что он оставил без ответа вопрос об истоках фашизма, - причём даже те, кто в прошлом признавал его право абстрагироваться от этой проблемы в работе, доведенной лишь до 1915 г. В свете опыта Сопротивления выглядело анахронизмом и представле- 170 ние Кроче о том, что творческой силой в истории являются «верхи», господствующие классы и группы «политической аристократии». Тем не менее в 1950 - 1960-е гг. в научном мире еще сохраняли влияние многие историки сложившиеся как ученые в недрах крочеанской школы, либо в той или иной степени близкие к Кроче (сам он в 1952 г. умер). Федерико Шабо (1901-1960) стоял у истоков важного издательского начинания - многотомной публикации итальянских дипломатических документов, которая должна охватить период от объединения Италии до её освобождения от фашизма. Вплоть до своей смерти Шабо также возглавлял Институт Кроче в Неаполе. Среди ведущих университетских профессоров новой и новейшей истории и истории Рисорджименто были тяготевшие к крочеанству Франко Вальсекки (1903 г. р.), Альберто Мария Гизальберти (1894-1985), Нино Валери (1897-1978) и др. Они играли видную роль и в системе организации исторической науки. После создания Общества итальянских историков Ф. Вальсекки стал его председателем. А. М. Гизальберти в течение более 30 лет возглавлял Институт истории Рисорджименто. Под общей редакцией Н. Валери был создан написанный в основном в традициях «этико-политической» школы пятитомный коллективный труд «История Италии» - одна из первых в национальной историографии обобщающих работ подобного рода. Новое же поколение итальянских историков избирало другие ориентиры. Многие слушатели Института Кроче позднее выросли в крупных учёных, но пошли совершенно разными путями. Ренцо Де Феличе (1929 г.р.) стал основателем собственной исторической школы, заявившей о себе преимущественно исследованием фашизма и в методологическом отношении далекой от крочеанской традиции. Джулиано Прокачи (1926 г.р.) и Паскуале Виллани - стали известными историками-марксистами. Сложившаяся примерно в одно время с крочеанской «экономикоюридическая» школа на протяжении 1950-1960-х гг. как таковая практически исчезла. Её «патриарх» Джоаккино Вольпе как бывший видный деятель фашистского идеологического аппарата был отстранён от преподавания. Он оказался единственным, к кому в Италии была применена подобная санкция, что, впрочем, не повлекло за собой остракизма по отношению к нему в научной среде. Находясь уже в весьма преклонном возрасте (он дожил до 95 лет и умер в 1971 г.), Вольпе до конца своих дней не утратил работоспособности. К началу 1950-х гг. он завершил трёхтомную «Современную Италию»., а в 1960е гг. переиздал, снабдив их новыми предисловиями, некоторые свои труды по медиевистике. И все же в основном это было подведение итогов прежней деятельности Вольпе как учёного. Завершил свою научную деятельность начавший её ещё до первой мировой войны Джино Луцатто (1878-1964). Известный главным образом как медиевист, он выступил в 1949 г. с обобщающим трудом по экономической истории Италии, охватывающим античность и средневековье (до конца XV в.), а годом раньше закончил публикацию аналогичного исследования по новому времени (до конца XIX в.). Но научной смены в следующем поколении историков «экономико-юридическая» школа не имела - также и в медиевистике, где она в начале XX в. сказала новое слово в изучении социальной жизни и юридических институтов городских коммун, а теперь утратила самостоятельную роль и перестала как-либо выделяться особенностями своего подхода. Одновременно с увяданием традиционных исторических школ в Италии после освобождения от фашизма сложилось и завоевало сильные позиции 171 в историографии марксистское течение, которое внесло заметный вклад в разработку прежде всего проблем новой и новейшей истории. Историкимарксисты группировались вокруг центров по изучению Сопротивления, истории итальянского и международного рабочего движения и т. д. Постепенно они получали признание и в университетской среде. Университетскими профессорами стали Эрнесто Ражониери (Флоренция), Розарио Виллари (Рим), Филиппо Фрассати (Пиза) и др. Ученому-марксисту Джордже Канделоро принадлежит фундаментальный 11-томный труд по истории Италии в новое и новейшее время (с конца XVIII в. до установления республики), над которым он работал в течение 30 лет. Для большинства историков, становившихся приверженцами марксизма, это был выбор не только научной методологии, но и политической позиции. Потребность в поиске исторических корней массовых партий и движений, ставших в послевоенной Италии важнейшей общественной силой, вызвала к жизни не только марксистскую, но и католическую историографию. Её специфической сферой является история церкви, религиозных организаций, светского католического движения, взаимоотношений церкви с государством в различные периоды после объединения Италии. Как особое направление она оформилась в 1940-1950-е гг., когда появились обращавшиеся к подобной тематике католические журналы «Комментарий», «Жизнь и мысль», «Историкополитическое обозрение» и др. Наиболее видные представители католической историографии - профессор церковного права в Римском университете Артуро Карло Емоло (18911981), исследователь янсенизма и религиозных проблем в Пизанском университете Этторе Пассерэн д’ Антрев (1914 г.р.), Габриэле Де Роза (1917 г.р.) и др. Существующий с 1921 г. католический университет «Святого сердца» в Милане имеет сильную в научном отношении кафедру истории средних веков. В смысле методологии католическая историография близка к «этикополитической» школе Кроче. Границы между нею и другими историографическими направлениями определяются скорее различиями в политических и ценностных ориентациях, всегда игравшими большую роль в итальянской историографии. По традиции, восходящей к тому времени, когда церковь находилась в оппозиции к либеральному государству, католическая историография отделяет себя от историографии либеральной, а к этому последнему направлению преимущественно ко второй половине XX в. обычно относят историков. В конце 1970-х - начале 1980-х гг. появилось несколько обобщающих коллективных трудов по истории католического движения, они подводят своего рода итог предшествующим изысканиям и свидетельствуют о том, что в развитии этого историографического направления наметился новый этап: специфический предмет католической историографии становится всё труднее отделить от общегражданской тематики (история различного рода ассоциаций, партий, общественного сознания и т. д.). В 1980-е гг. в итальянской историографии наметился поиск новых исследовательских подходов. Широко обсуждался вопрос об освоении междисциплинарных подходов, о взаимодействии истории и социальных наук (социологии, демографии, антропологии и т.д.). Существенное влияние на эти поиски оказывал опыт развития исторической науки в других странах – прежде всего Франции (школа «Анналов») и Англии «»новая социальная история», «новая экономическая история»). Однако до конца 1980-х гг. потребность в обновлении методологии исторического исследования выражалась больше в постановке тех или иных проблем, чем в практической реализации 172 новых подходов. Только с начала 1990-х гг. значительное развитие получили исследования в русле «новой экономической истории» и «новой социальной истории». В рамках этих направлений такие исследователи как К. Гинцбург, Э. Гренди занялись проблемой изучения микроистории. Важным объектом исследования стала повседневная жизнь различных слоёв населения, характерные особенности их менталитета, сфера массовой народной культуры. В связи с разработкой подобных проблем активно осваивается методика устной истории. С 1981 г. издаётся журнал «Устные источники» («Fonti orali»). 173 СПИСОК используемой литературы Актуальные проблемы теории истории. Материалы «круглого стола». (12 января 1994 г.) // Вопросы истории. 1994, № 6. Афанасьева Ю.Н. Вчера и сегодня французской «новой исторической школы» // Вопросы истории. 1984. №11. Барг М.А. Категории и методы исторической науки. - М., 1984. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. – М., 1987. Барг М.А. Общественно-экономическая формация в свете нового исторического знания // Средние века. Вып. 55. - М., 1992. Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Человек в истории. – М., 1991. Блок М. Апология истории или ремесло историка. – М., 1973. Брагина Л.М. Социально-этические взгляды итальянских гуманистов. – М., 1983. Бутенко А.П. Философия истории и ХХ столетие // Философия и общество. 1997. №5 Вайнштейн О.Л. Историография средних веков в связи с развитием исторической мысли от начала средних веков до наших дней. – М.:Л., 1940. Вайнштейн О.Л. Западноевропейская средневековая историография. – М.:Л., 1964. Вайштейн О.Л. История советской медиевистики. 1917- 1966. - Л. 1968. Вайнштейн О.Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в XIX-ХХ веках. – Л., 1979. Гобозов И.А. Современная французская буржуазная философия истории. – М., 1978. Гольман Л.И. Энгельс историк. – М., 1984. Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». - М., 1993. Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. - М., 1985. Гутнова Е.В. Основные проблемы истории средних веков в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса. - М., 1986. Дубовицкий Г.А. «Новая социальная история» в историографии США // Вопросы истории. 1989. №2. Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. // Одиссей. Человек в истории. –М., 1991. Идеология и культура феодального общества в Западной Европе: проблемы культуры и социально-культурных представлений средневековья в современной зарубежной историографии. Реферативный сборник. - М.,1980 Историография истории нового времени стран Европы и Америки / А.В. Адо, И.С. Галкин, И.В. Григорьева и др. / Под ред. И.П. Дементьева. – М., 1990. Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П. Дементьева, А.И. Патрушева - М., 2000. Историография истории Древней Греции // История Древней Греции /Под ред. В.И. Кузищина. М., 1996. С.19-35. Историография истории Древнего Рима // История Древнего Рима /Под ред. В.И. Кузищина. М., 1994. С.17 -31. История Древнего Востока / Под ред. В.И. Кузищина. М., 1988. Каган М.С. Философия культуры. –СПб., 1996. 174 Косминский Е.А. Историография средних веков V в. – середина XIX в. (лекции). – М., 1963. Кроче Б. Теория и история историографии. – М., 1998. Кунина А.Е. США: методологические проблемы историографии. – М., 1988. Лафибер У. Американская историография внешней политики США // Новая и новейшая история. 1993. №1. Левчик Д.А. Роберт Уильям Фогаль и «новая экономическая история» // Новая и новейшая история. 1989. № 6. Люблинская А.Д. Источниковедение истории средних веков. - Л., 1955. Мельников А.С. Сравнительное изучение цивилизаций: некоторые вопросы критического анализа современных западных концепций мирового культурно- исторического процесса // Актуальные проблемы этнографии. - Л.,1979. Могильницкий Б.Г. Об исторической закономерности как предмете исторической науки // Новая и новейшая история. 1997. №2. Патрушев А.И. Консервативные тенденции в современной западногерманской буржуазной исторической науке //Новая и новейшая история. 1988. № 1. Радугин А.А. Философия: Курс лекций. – М., 1995. Рассел Б. История западной философии: В 2-х т. – Новосибирск, 1994. Ратмэн Д.Б. «Новая социальная история» в США // Новая и новейшая история. 1990. № 2. Реизов Б.Г. Французская романтическая историография. –Л., 1956. Репина Л.П. «Новая историческая наука» и «социальная история» - М., 1998. Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ. - М., 1989. Согрин В.В. Критические направления немарксистской историографии США в ХХ в. – М., 1987. Согрин В.В. Современная историография Великобритании. – М., 1991. Тишков В.А. История и историки в США. – М., 1985. Тойнби А. Дж. Постижение истории. – М., 1991. Удальцова З.В. Советское византиноведение за 50 лет. – М., 1969 Уильямсон С. Историческая клиометрия в США // Экономическая история. Обозрение. 1996. Вып.1. Февр Л. Бои за историю. – М., 1991. Хачатурян В.М. Проблема цивилизации в «Исследовании истории». А. Тойнби в оценке западной историографии // Новая и новейшая история. 1991. № 1. Черняк Е.Б. Об узловых теоретических проблемах всемирной истории // Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ. - М., 1989. Черняк Е.Б., Тормасов Б.А. Историки и история в 2-х томах. М.,19971998. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой культуры: В 2-х т. – М., 1998. Ясперс К. Смысл и назначение истории. – М., 1991. 175 СОДЕРЖАНИЕ Введение ………………………………………………………………………………………. 3 Глава 1. Развитие исторического знания в традиционных обществах ….… 5 1.Ближний Восток ……………………………………………………………………… 5 2.Восточная и Южная Азия ……………………………………………………….… 7 3. Античная цивилизация ………………………………………………………….… 8 Глава 2. Средневековая историография (VI - XV вв.) …………….……………….. 20 1.Начало формирования церковно-исторической концепции. Августин.. 21 2.Состояние исторической мысли в период раннего средневековья (VI – середина XI вв.) ……………………………………………23 3. Историческая мысль эпохи развитого средневековья (конец XI –XV вв.) …………………………………………….…. 27 Глава 3. Гуманистическая историография (XV – XVI вв.) …………….……..…. 35 1. Гуманистическая историография в Италии …………………………….…... 37 2. Крупнейшие представители гуманистической историографии в других странах Западной Европы ……………………………………………. 44 Глава 4. Историография эпохи Просвещения XVIII в. ………………………….… 50 1. Просветительская историография во Франции ……………………………. 51 2. Английская историография эпохи Просвещения …………………….……. 56 3. Просветительская историография в Германии …………………………….. 58 4.Историческая наука эпохи Просвещения в Италии ……………………….. 60 5.Американская историография Просвещения …………………………….…. 62 Глава 5. Романтическая историография (первая половина XIX в.)…………… 65 1. Развитие исторической науки во Франции ……………………………….…. 67 2. Английская историография первой половины XIX в. ……………..……... 76 3. Развитие исторической мысли в Германии в первой половине XIX в. . 79 Глава 6. Позитивизм и развитие исторической науки во второй половине XIX в. ……………………………………………………….. 89 1. Немецкая историография второй половины XIX в. ……………………..… 93 2. Историческая наука во Франции во второй половине XIX в. ……….… 101 3. Английская историография второй половины ХIХ в. ….………...….…. 105 4. Американская историография второй половины ХIХ в. ….…… ……… 109 Глава 7. Историософия начала ХХ в. ….…………………………………………… 112 Глава 8.Марксизм и материалистическое понимание истории ……………. 120 1.Развитие марксизма во второй половине XIX в. ……………………..…… 120 2.Марксизм и советская историческая наука ………………………………… 123 Глава 9. Основные тенденции развития ведущих национальных историографических школ в ХХ в. …………………………………………. 133 1.Историческая наука во Франции …………………………………………….... 133 2.Германская историография ХХ в. ………………………………..……………. 142 3.Историческая наука Великобритании ………………………………………… 152 4.Историческая наука в США ……………………………………………………… 158 5.Итальянская историография ХХ в. ……………………………………………. 166 Список используемой литературы ……………………………………………….…. 173 176 МЕЖДУНАРОДНАЯ АКАДЕМИЯ ИНФОРМАТИЗАЦИИ КРАСНОДАРСКОЕ РЕГИОНАЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ АРМАВИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ КАФЕДРА ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ НАЗАРОВ Сергей Васильевич ИСТОРИОГРАФИЯ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ (В СВЯЗИ С РАЗВИТИЕМ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ) Учебное пособие 177