Психология творчества - Кафедра биохимии биологического
advertisement
А.А. БОЛДЫРЕВ ПАРАДОКСЫ МАГИЧЕСКОГО КРИСТАЛЛА (этюды о творчестве) Москва - 2005 5 Издание печатается по решению Ученого Совета Международного учебно-научного Биотехнологического Центра МГУ им. М.В. Ломоносова Болдырев Александр Александрович В монографии в свободной форме изложены представления об особенностях творческого процесса, дана попытка выявить особенности психики, важные для творческого процесса, приведены примеры интуитивных «озарений», лежащих в основе многих счастливых находок в процессе познания. Книга предназначена для широкого круга любознательных читателей, интересующихся проблемами творчества. Иллюстрации Максима СОКОЛОВА 6 От автора Эта книга не относится к тем, что могут быть написаны «на одном дыхании». Как это не странно, материал, который лег в ее основу, собирался в процессе многолетнего чтения автором курса лекций по общим проблемам биологии для студентов факультета психологии МГУ. Как оказалось, актуальные проблемы психологии и биологии скрещивались на одном основании – биологические и психологические аспекты процесса познания. Благодаря собственным исследованиям в области нейрохимии, мне оказались близки многие проблемы, привлекающие психологов. Обсуждение их со студентами в ходе лекционных и семинарских занятий, я получал стимул для дальнейшего осмысления этих вопросов. Оформляя для печати эту короткую книжку, я хочу принести благодарность моим студентам, которые помогали мне в завершении работы над рукописью – как тем, кто добровольно вызвался сделать это, так и тем, кто, зачастую не отдавая себе отчета, способствовали ее оформлению. Один из моих давних студентов, Максим Соколов проиллюстрировал рукопись оригинальными рисунками. Я рад разделить с читателями удовольствие от ознакомления с ними. А.А. БОЛДЫРЕВ 7 ПРЕДИСЛОВИЕ …И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Еще неясно различал. А.С. Пушкин, «Евгений Онегин» Прогресс науки питается из двух главных источников: внутреннее развитие человеческой мысли и социальные потребности общества. Оба источника тесно связаны... Так, первоначальные опыты Дж.К. Максвелла с проволочной катушкой и магнитным сердечником рассматривались как плод досужего ума. Понимание взаимосвязи электрических и магнитных явлений несколько десятилетий спустя привели к созданию электродвигателя. И когда в конце ХХ столетия один из крупнейших городов мира – Нью-Йорк из-за неисправности подстанции на несколько часов остался без электричества, стало понятно, насколько важны для современной цивилизации законы, вытекающие из наблюдений Максвелла. Когда научная идея внедряется в производство, ее дальнейшая судьба определяется уже не столько логикой самой идеи, сколько нуждами производства. Кроме того, возникают новые общественные потребности, стимулирующие дальнейшие развитие научной идеи. Таким образом, наука не только движет производство вперед, но и сама движется благодаря ему. По этой причине характер способа производства становится важным фактором развития науки и техники. Целью науки во все времена являлось получение сведений об окружающей нас природе. Для древних греков познание природы было частью постижения гармония мира. В средние века познание рассматривали как способ проникновения в божественные цели мироздания. С переходом к современной цивилизации наука стала одним из путей приобретения человеком господства над природой. Сегодня цель науки – знания, находящие практическое применение. Наука стала дорого стоить. Одновременно она стала много уметь, и общество должно тщательно контролировать пути ее развития. 8 Последствия внедрения результатов науки в производство обнаруживаются и в изменении характера труда или его эффективности, и в области социальных отношений (благодаря созданию новых потребностей, навыков, форм общения), и в политической жизни. Примером тому является развитие ядерной энергетики, телевидения, внедрение видео и компьютерной техники, появление новых видов связи, транспорта, освоение космоса. Современная наука требует от исследователя переработки огромного объема накопленных знаний, настолько большого, что в ряде случаев избыток информации мешает отыскать прямую дорогу к пониманию причин изучаемого явления, и требуется определенная пластичность мысли, избирательность восприятия, интуиция, чтобы опыт прошлого не пропал даром, а послужил источником нового знания. Что такое научное творчество? Это не воспроизведение известного, а открытие еще непознанного, существующего в природе в неявной для исследователя форме. Поэтому научному подходу нельзя обучить по принципу «делай, как я». Процесс познания, путь, которым идет ученый, скрыт от окружающих, они видят лишь результат. Зачастую этот путь настолько «интуитивен», что процесс познания оказывается скрыт и от самого ученого: творчество является самой непознанной стороной деятельности человеческого мозга. Можно ли «обучить» творчеству? Можно ли выработать способность делать открытия, или нужно родиться Коперником или Ломоносовым? В наши дни научная работа – это не удел одиночек, удовлетворяющий свой творческий интерес, а требующая огромного финансирования и, значит, зависящая от его источников деятельность выдающихся представителей человеческого общества. И стоит она обществу очень дорого (в развитых странах расходы на науку составляют 5-8% бюджета). Так что нельзя полагаться только на то, что Ломоносовы и Коперники сами пробьют себе дорогу…. Творчеству можно и нужно учиться, КПД такого обучения никогда не бывает стопроцентным, но если учитель воспитает даже одного ученика, который пойдет дальше учителя, - его труд окупится. Частым противоречием в жизни общества является противоречие между знанием и умением. Когда в середине ХХ века при изучении быта и жизни индейцев-майя археологи обнаружили в раскопках детские игрушки – они поразились. И было чему. Эти игрушки имели колеса. А многотонные каменные глыбы при строительстве пирамид майя перетаскивали без применения колеса – это тоже было археологам известно. Знать колесо и не найти ему достойного применения – это ли не трагедия цивилизации?! И в сегодняшнем (чрезмерном) обилии информации можно оказаться в аналогичном положении – иметь знания и не найти им практического приложения. Наверное, главная задача обучения в науке именно состоит в том, чтобы обеспечить надежное руководство в безбрежном море информации. 9 Что же может явиться такой путеводной звездой в жизни ученого? Трудолюбие? Знания? Творческая атмосфера в коллективе? Или случай, который надо не упустить? Мне кажется, наиболее верный путь успешного творчества – добиваться того, чтобы работать с вдохновением. Тем самым, которое А.С. Пушкин назвал магическим кристаллом и которое способно соединить все духовные и творческие силы в единый порыв и подчинить его одной цели. Эта книга – о вдохновении исследовательской работы. О минутах счастья, о годах чернового, неблагодарного труда. О безрезультатных усилиях ученых. О специфике научной работы. О пользе науки для общества и о том, что общество должно заботиться о своем интеллектуальном потенциале. 10 Глава I. НАУКА И ИСКУССТВО В НАШЕЙ ЖИЗНИ Роль личности в творческой деятельности – Личностные характеристики творческого человека - Как оценить творческую одаренность - Подсознательное в творчестве – Определение творческого акта – Язык науки Наука – это искусство нахождения проблем, поддающихся экспериментальному решению. Отто Варбург Искусство и наука, как две стороны одной медали, представляют собой два различных способа познания мира. Только предметом искусства является то, что находится внутри нас, а науки – то, что нас окружает. И это не единственное различие между наукой и искусством. Мы знаем, что произведения искусства неповторимы и не воспроизводимы: только Пушкин мог создать «Евгения Онегина» - этот «продукт» искусства. Но продукт научного творчества должен быть и повторим, и воспроизводим. Факт, обнаруженный одним ученым, может (и должен) быть в полном объеме воспроизведен и другими исследователями. Если бы радий не открыла Мария Кюри, его открыл бы кто-нибудь другой, и свойства радия не зависят от личности открывателя. Кроме того, произведения науки, как правило, однозначно. Пифагор хотел, чтобы все, кто знакомился с его теоремой, видели в ней один смысл. Но Гомер – он не хотел этого, так как произведения искусства многозначны, и каждый, знакомясь с ними, открывает в них то, что ему созвучно. Перечитывая «Войну и мир» в разные периоды своей жизни, мы открываем в романе все новые и новые стороны. Наконец, научное творчество нуждается в глубокой преемственности, и представители научных школ создают, как правило, более существенный вклад в развитие науки, чем одиночки…. Напротив Камю, Пикассо, Сикейрос не опираются, а отталкиваются от предшественников, они вырастают из них, и традиционность в искусстве гораздо менее важной, чем традиционность в науке. Однако все эти особенности, которые приходят на ум, как доказательства различий между наукой и искусством, отступают на второй план при рассмотрении общего между этими видами творческой 11 деятельности человека. А общность состоит именно в том, что оба представляют собой творческую деятельность конкретных личностей и зависят, таким образом, от субъективных черт этих личностей. Мир науки зависит от личности того, кто этот мир созидает. Это обстоятельство редко принимают во внимание, между тем оно часто играет важную роль в процессе познания. Это положение легко проиллюстрировать конкретным примером из истории естествознания, вспомнив становление представлений об эволюции живого и сравнивая вклад в эту проблему двух таких разных личностей, как Мальтус и Дарвин. Оба ученых фактически наблюдали одни и те же явлении, но какой вывод сделал из этих наблюдений Мальтус, и какой Дарвин! Первая серьезная попытка выявить особенности психики ученого была выявлена американкой Н. Роу в 1953 г. на материале бесед с 64 известными исследователями; эта попытка оказалась безуспешной. Самое тщательное обследование не позволило установить у выдающихся представителей естественных наук каких-либо особенностей характера, которые бы не были присущи «простым смертным» Затем в 60-е гг. К. Роджерс и его последователи (Англия), также пытались охарактеризовать личность ученого и сопоставить ее особенности с результативностью творчества. 12 В 1976 г. И. Айзенштат провел опрос 699 ученых для того, чтобы оценить, какие качества являются особенно важными для результативной научной деятельности. Ответы, в общем, были разочаровывающетривиальными: отмечалось влияние среды на развитие творческой личности, важность критического склада ума ученого и чуткость к новым направлениям в науке. В 1984 г. сотрудники отдела психологии Филадельфийского университета (США) сформулировали эмпирическую связь между достижениями ученого и его личностью. Авторы проведенного исследования выделили те черты характера, которые отличают творчески одаренных людей от людей заурядных. Во-первых, автономность мышления, стремление быть независимым в принятии профессиональных решений; во-вторых, упорство в работе и способность концентрировать усилия на решение одной проблемы в течение длительного времени; втретьих, оригинальность, наличие богатого воображения; в-четвертых, потребность в профессиональном признании коллегами, научным миром; в-пятых, свобода от следования правилам и шаблонам, сочетающаяся со способностью учитывать прошлый опыт; и, наконец, в-шестых, эстетическая восприимчивость, потребность в красоте и элегантности научных решений. Для доказательства связи указанных свойств с творческой одаренностью авторы опроса поставили перед собой 2 задачи: выяснить, можно ли по наличию данных личностных черт прогнозировать уровень достижений ученого, а также изучить, как выявляется эта взаимосвязь у специалистов различных дисциплин. В качестве показателя научных достижений рассматривалось количество публикаций и их цитируемость. К статистическому опросу было привлечено 750 ученых мужского пола, из них 250 биологов, 250 химиков и 250 физиков, получивших ученую степень в 1960-1967 гг. Эти ученые были отобраны в случайном порядке из вышедшего в 1976 г. статистического сборника «Американцы и американки в науке». Из анализа были исключены две последних (из вышеперечисленных) личностных черты – гибкость и эстетическое восприятие: они показались авторам необъективными. Было разработано 60 вопросов к ученым, и корреляционный анализ показал тесную взаимосвязь между показателями всех 4 характеристик личности и используемым критерием успеха количеством публикаций. Показатель продуктивности у всех ученых наиболее четко совпадает с такой чертой личности, как упорство в работе. Для биологов особо важна автономность мышления, для физиков и химиков – оригинальность, наличие воображения. Для ученых всех трех дисциплин показатель творческого вклада коррелирует с потребностью в профессиональном признании коллегами. Проведенное исследование позволило дифференцировать зачастую отождествляемые понятия – продуктивность и творческую одаренность ученого, поскольку для их проявления оказались важными разные черты 13 личности. Более того, можно было видеть, что продуктивность ученого легче поддается прогнозированию, чем его творческий вклад. Наконец, было подчеркнуто, что учет особенностей личности творческого работника вовсе не умаляет значения других факторов: условий жизни, творческой атмосферы и обыкновенного везения. В заключении авторы предлагали использовать результаты их исследования для отбора перспективных ученых на ранних стадиях развития личности, поскольку традиционные критерии отбора дискредитировали себя. Существуют и возражения высказанной точке зрения, основное из которых заключается в том, что количество публикаций ученого в значительной степени определяется размером научного коллектива, в котором он работает. Хотя в 1981 г. Дж. Коун в статье «Количество публикаций, как функция размера лаборатории» на примере анализа работы трех биомедицинских научно-исследовательских институтов США утверждал, что продуктивность сотрудников лабораторий, измеряемая числом научных публикаций за год, не зависит от размера лабораторий, эта точка зрения была подвергнута критике. М. Куреши, повторяя это исследование, пришел к выводу, что на самом деле такая зависимость существует, хотя и не является линейной. М. Куреши исследовал 46 лабораторий Национального Института здоровья США и 21 лабораторию Национального Института Медицинских Исследований в Англии (1984 г.). Куреши разделил все изучавшиеся лаборатории в соответствии с их численностью на группы и рассчитал для каждой лаборатории величину эффективности (или норму публикаций), равную частному от деления суммы числа публикаций за год для всей лаборатории на численность ее сотрудников. На графике зависимости эффективности работника от числа сотрудников коллектива, в котором он трудится, автор обнаружил три пика, соответствующих численности сотрудников лаборатории в 6, 16 и 27 человек; он пришел к выводу, что такие размеры лаборатории являются оптимальными с точки зрения их эффективности. В то же время, в начале графика была обнаружена линейная зависимость. По-видимому, только в этой области эффективность исследования ученого пропорциональна количеству партнеров по работе. Такой результат неожиданен. Казалось бы, число членов научного коллектива вообще не должно иметь значения для эффективности научной работы. Вспоминается высказывание Б. Рассела о том, что без способностей к умственному одиночеству творческая деятельность вообще невозможна. То же, но другими словами, говорит и старая испанская пословица: «Вдвоем привидения не увидишь», - ведь наука включает в себя не только черновую подготовку эксперимента, не только его осуществление, зачастую требующее дорогостоящего и сложного оборудования, где без помощников не обойдешься. Главным этапом научной работы все же остается – придумать опыт и осмыслить полученные результаты, сделать их трамплином для дальнейшего 14 движения. Большую ли роль играет коллектив на этих стадиях научной деятельности? Однако в современной науке есть проблемы, которые доступны коллективу в большой степени, чем одиночкам. Может быть по этой причине в последние годы сильно возросло количество публикаций, подаваемых от имени 10-16 авторов, а статьи следуют одна за другой, постадийно раскрывая новые закономерности структуры белка, принципы упаковки генетической информации, характер регуляции клеточного метаболизма: за считанные недели, «навалившись всем миром», ученые сообща решают какую-нибудь сложную проблему… Да, «навалившись всем миром» можно получить большое количество результатов, можно получить уникальные данные, например, о первичной структуре белка. Но, чтобы проанализировать эти данные, чтобы представить себе, как последовательность аминокислот определяет упаковку вторичной структуры, и как вторичная структура изменяется при взаимодействии белка с окружающей средой, - здесь не количество членов лаборатории оказывается решающим. Анализировать результаты и выдвигать новые проблемы, наверное, все-таки приходится в одиночку: «Вдвоем привидения не увидишь». Да, в науке есть целые стадии исследовательского процесса, которые не поддаются коллективному воздействию; они зависят от людей, осуществляющих процесс познания. И в этом сходство науки и искусства, объединяющее эти два вида духовной деятельности человека. Социологи и историки науки полагают, что противопоставление науки и искусства как двух принципиально противоположных способов познания, основывается на том, что недооценивается роль подсознательного в научном творчестве. Отсюда возникает формализация представлений о науке. Порой считают, что научные успехи есть лишь результат финансирования; успешность исследования определяют количеством людей, которые заняты в науке, и условий, в которых они находятся. Безусловно, это все важно. Особенно в настоящее время, когда в области экспериментальных наук невозможно «творить» за пустым столом, не используя точных приборов, высокочистых реактивов. А технические усилия? Здесь, наверное, как в айсберге: на каждую часть видимого (результативного) приходится девять частей скрытого труда. Но ведь технический труд важен не сам по себе, а для того, чтобы привести ученого к пониманию внутренних механизмов и связей в изучаемом явлении. Факты, которые мы получаем даже при самом искусном планировании эксперимента, отражают действительность не «напрямую». Еще И.П. Павлов говорил: «умейте спрашивать у природы». Нужно лишь понять суть этого ответа; процесс осознания получаемых данных и представляет собой научное творчество. Его можно определить как социально-значимую, целенаправленную деятельность человека в интеллектуальном или практическом плане, адекватно воспроизводящую 15 объективную реальность, преобразующую ее и создающую с помощью индивидуальных средств и форм познания нечто новое, не существовавшее ранее. Можно и иначе определить суть творческого процесса. Для этого посмотрите на схему, где изображены точки, расположенные в определенном порядке. Требуется, не отрывая карандаша от бумаги, провести 4 прямые линии так, чтобы соединить все точки между собой. Попытайтесь сделать это самостоятельно. Не получается? – Посмотрите на следующую схему, где указан порядок проведения линий. Оказывается, что условие выполнимо, причем довольно простым способом. Надо лишь проявить нетривиальный подход, чтобы решить эту задачу. Таким образом, можно сказать, что творчество – преодоление ограничений привычного (стандартного) мышления. Поэтому оно и зависит так сильно от интеллектуальных и личностных свойств исследователя, является неповторимым по характеру своей деятельности. Поэтому, естественно, интересно рассмотреть вопрос о личности ученого, определить черты, обеспечивающие успех его в науке, реализацию творческого потенциала. Поговорим о языке науки. Язык важен не только для изложения полученной информации. Язык – история народа. Может быть, главной причиной гибели цивилизации инков было то, что они не знали письменности, и их цивилизация не выдержала натиска испанской культуры. Физик Я.И. Френкель часто говорил, что в науке, в отличии от искусства, глубокая мысль выигрывает от упрощения. Если в искусстве главное – «как», то в науке главное – «что». Но просто описать - что 16 происходит, можно лишь досконально изучив это «что», то есть, поняв суть проблемы. Есть ли специфика у научного языка? Безусловно, есть. Более того, особенности языка, как и уровень культуры, в каждую эпоху накладывают отпечаток на особенности развития науки. Например, характер развития науки в Греции и Риме в древние времена определялся не только специфическим отношением к труду: работа считалась не престижным занятием (удел рабов!) и поэтому экспериментальной науки не существовало, а были только проблемные наблюдения природы. Это накладывало отпечаток и на специфику литературного языка. Вспомните поэму Лукреция Кара «О природе вещей», и прикиньте, можно ли гекзаетром отдавать приказания в современном звездолете? Раньше китайская девушка говорила уважаемому собеседнику: «Можете считать себя поцелованным». А нынче?… Обратимся к языку тибетской медицины? Даже после скрупулезных усилий переводчиков тексты тибетских рукописей нельзя использовать в качестве рецептов для приготовления лекарств (хотя известно, что они были весьма эффективны) – так много иносказаний и одухотворения неодушевленных предметов затемняет смысл. Использование иносказаний намеренно затемняет смысл рекомендаций для приготовления лекарств на основе камфары: «Камфару готовят так: как дикого человека, который бродит один; как богатыря, которого снабжают оружием; как царицу, которую сопровождает свита; как посла, соединяющегося с друзьями и врагами; как военачальника, находящегося среди соратников; как царя, ведущего всех за собой». Как видим, мало перевести этот рецепт, следует понять, что в первом случае пациенты камфару получают в чистом виде; в остальных ее применяют с другими компонентами: «вооружают» 17 сандалом и борцом разнолистным, «сажают на коня» - капают на сахар, «учтивая свита» включает в себя мускус, медвежью желчь, шафран и т.д. Можно ли этот язык считать научным? Язык науки не терпит недомолвок, и английский язык стал широко применяться в международном научном мире не только исходя из широко распространившегося в свое время экономического и политического влияния Великобритании на многие страны мира, но и благодаря его приспособленности к тому, чтобы просто излагать сложные вещи. В отличие от английского языка, русский язык более многозначен. Это делает таким глубоким психологический анализ внутреннего мира человека, как у Достоевского или Толстого, но и весьма многословным доклад русского ученого. Другой особенностью русского языка, также накладывающей отпечаток на его использование в качестве инструмента научного общения является его динамизм. Значения слов в русском языке существенно изменяются со сменой человеческих поколений. Примером может служить слово «необходимый». Что может быть необходимым для современного человека? Платок необходим, авторучка необходима… Русский путешественник Семен Дежнев писал в отчете о своих неудачных попытках пройти устьем рек в Ледовитый океан: «Тринадцать раз пройти я пытался и поворачивал назад, встречая на своем пути необходимые (!) камни». Да, существенно изменяются со временем значения слов в русском языке! Л.Н. Гумилев обращает внимание на изменение смысла слова «иго» - во времена татаро-монгольского нашествия оно означало заостренную палочку, которой скрепляют узду или хомут. Существовало оно и в смысле «бремя» - то есть то, что несут. Слово «иго» в смысле «угнетение» стало употребляться только при Петре III. В 1691 г. запорожцы писали, будто они «…с немалою жалостию под игом московского царя воздыхают». Отталкиваясь от этого лингвистического открытия? Л.Н. Гумилев развивает парадоксальную концепцию о том, что татаро-монгольское иго для развития Руси имело многие положительные стороны, соответствуя в те времена не современному, а историческому смыслу этого термина. Современные авторы зачастую не в силах справиться с многозначностью русского языка. В одной популярной книге, посвященной целительным свойствам «намагниченной воды», описывая ее благоприятные эффекты, авторы пишут, что кролики, которых поили такой водой, «давали вдвое больше помета» (имея в виду «помет», как показатель численности их потомства). Особые трудности подстерегают переводчиков научного текста. Знаменитой стала оплошность переводчика на русский язык труда Ф. Энгельса «Диалектика природы», благодаря чему каждый школьник выучил, что «Жизнь – есть способ существования белковых тел». Эти слова остаются в памяти навсегда, и когда, вырастая, мы узнаем о нуклеиновых кислотах (неизвестных во времена Энгельса), мы 18 снисходительно прощаем ему «биологическую недальновидность». Однако автором знаменитого определения жизни является не Энгельс, а его переводчик, нашедший неправильный синоним к немецкому слову «Eiweisstoff» - белок куриного яйца. В немецком языке это слово является синонимом слова «протоплазма». Одним из наиболее впечатляющих достижений биологии Х1Х в. было учение о протоплазме, которую рассматривали, как основу феномена жизни. При изучении протоплазмы было установлено ее сходство с белками молока, куриного яйца и крови. Так было сформулировано представление, что жизнь есть способ существования и функционирования «живой протоплазмы», отличной от простого белка (!), а не тождественной ему. Однако в переводе на русский язык именно это отличие затерялось… Как правило, ученые выражают свои мысли хуже, чем позволяют их возможности. Научные сотрудники ряда исследовательских центров США обязаны регулярно сообщать о результатах исследований в ежемесячных письменных докладах, становящихся достоянием всех сотрудников. От качества этих докладов зависит мнение об ученом, и очень важно, чтобы доклады были написаны доступным и четким языком. Примерно 15% ученых и инженеров высшей квалификации, уверенно работающих в лаборатории, не в состоянии вразумительно изложить полученные ими результаты. Их доклады оказывают плохую услугу научному коллективу, руководству института и самим авторам, так как снижают шансы на продвижение по службе и повышение профессиональной репутации. Обычны следующие недостатки научных докладов. Авторы слишком злоупотребляют страдательным залогом; избегают местоимений «я» и «мы», предпочитая безличные конструкции типа «следует полагать» или «считают, что», у них «дрожат колени», когда приходится давать конкретные рекомендации. Они избегают наречий, уточняющих или ограничивающих какое-либо высказывание. Иными словами, присущая этим людям осторожность, оборонительная позиция и боязнь сказать лишнее, мешают им точно выразить свои мысли. Излюбленные грамматические обороты автора ясно отражают свойства его личности, например, страдательный залог соответствует стремлению уклониться от ответственности. В той части публикаций, где говорится о результатах исследования, авторы нередко прибегают к недомолвкам, и тем самым минимизируют свои находки. Так, например, они пишут: «удалось добиться некоторого снижения примесей». Они избегают слов «резко», «значительно», «коренным образом» и предпочитают слова «как будто» «почти». Там, где идет речь о выводах, они невнятно повторяют отдельные фразы из экспериментального раздела, проявляют максимальную уклончивость и любят перестраховочные формулировки с обилием слов «вероятно», «возможно», «не исключено», «при прочих равных условиях». Причина этих стилистических предпочтений в том, что исследователи отнюдь не считают их недостатком, а ошибочно полагают инструментом 19 научного языка. Они в всерьез верят, что этот стиль свидетельствует об их объективности, научной добросовестности и предусмотрительности в анализе новых научных проблем. В книге Дж. Сквайрса «Практическая физика» приводятся в систематизированном виде требования к научному изложению материала. Автор обращает внимание на наиболее часто встречающиеся ошибки эксперимента - от бездумного употребления статистических приёмов обработки результатов до неточных или небрежных записей в экспериментальном журнале. Он обращает внимание на научное планирование эксперимента, правильное построение графиков, необходимость оценивать полученные результаты с точки зрения здравого смысла и даёт ряд простых, но ценных советов. Книга заканчивается разделом: «Как писать статьи». В краткой форме автор суммирует элементарные принципы научного стиля изложения. Прежде всего, следует обратить внимание на заглавие статьи. Оно должно быть кратким – не более десяти слов. Но надо учесть, что потом оно появится в предметных указателях. Составителя справочной литературы именно по заглавию решат, куда отнести ту или иную книгу, полагаясь на слова, содержащиеся в заглавии. Поэтому в нём должно содержаться 1-2 ключевых слов, которые помогут классифицировать вашу работу. Работа обычно предваряется аннотацией. Она рассчитана на две категории читателей. Тем, кто сам работает в данной области, аннотация позволяет решить, стоит ли читать эту статью. Для тех же, кто интересуется этой тематикой побочно, она должна служить кратким рефератом. Поэтому в аннотации следует указывать не только предмет исследования, но и привести окончательные фактические результаты и выводы. Обычно статьи делят на несколько фиксированных разделов: «Введение», «Материалы и методы», «Результаты» и «Обсуждение». Введение – очень важная часть работы, она содержит изложение проблемы. В нём должно быть указано: чем интересна данная проблема с точки зрения вашей науки; какое место данный эксперимент занимает в данной тематике; как он связан с предыдущими исследованиями. Часто в конце этого раздела в краткой форме авторы указывают, какой вклад вносит их работа в решение рассматриваемой проблемы. К методической части работы предъявляется одно главное требование – аппаратура, методические приёмы и приготовление реактивов должны быть описаны так, чтобы любой учёный при желании был в состоянии воспроизвести вашу работу и получить те же результаты. Поэтому язык должен быть прост, выражение однозначны, а условия исчерпывающе. Результаты эксперимента. Конечно, изложение их несёт на себе отпечаток стиля и характера автора. Но и тут можно высказать ряд общих правил. Не приводите всех данных. Они лишь запутают читателя и рассеют его внимание. Читатель должен будет выяснить их относительную важность и находить наиболее существенные закономерности. Но это – 20 ваша работа, которую следует проделать перед тем, как писать статью. В ней следует привести только типичные результаты экспериментов и важнейшие окончательные результаты. Обсуждение результатов (подобно введению) – важнейшая часть статьи. В ней нужно провести сопоставление вашей работы с другими известными результатами; соотнести полученные результаты с соответствующими концепциями и гипотезами, дать анализ состояния проблемы в свете полученных вами данных. Большинство журналов публикует специальные «Правила для авторов», которых надо придерживаться. Однако в них, как правило, не отмечено одно важнейшее требование к публикации, которое является для редактора решающим. Это требование ясности изложения. Статья должна быть написана так, чтобы читателю было легко следить за ходом изложения и увидеть «лес за деревьями». И последнее. Не каждому исследователю удаётся стать большим писателем, но каждый должен совершенствовать язык изложения, чтобы читатель понимал то, что хочет сказать учёный в своей публикации. 21 Глава II. КОМПОНЕНТЫ ТВОРЧЕСКОГО ПРОЦЕССА Труд и результат – Кто может заниматься наукой? – Типы интеллекта: от гипотезы к открытию – Роль аналогий – Умеет ли видеть смотрящий – Роль случая – Полёты во сне: память предков? – Мозговая атака – Озарение и интуиция – два вида творчества – Мужчина и женщина в науке Душа народа, наверное, уже видна из его пословиц. Американцы учат детей: «Время – деньги», а у русских в ходу: «Жизнь – копейка»… И трудно сказать, какая из наций более склонна к творческой деятельности. Жизненное наблюдение Часто длительный и упорный труд не является гарантией успеха в науке, не зря говорят: «Корни учения горьки, а плоды его кислы», «Учёный идёт от ложного знания к истинному незнанию». Как возникает разочарование в научной деятельности? Часто оно происходит оттого, что учёный преждевременно берётся за решение научной проблемы. Преждевременно – в том смысле, что наука ещё не имеет объективных условий для её разрешения. Пример такой трагедии даёт опыт последних 25 лет жизни Леонардо да Винчи. Он отдал это время конструированию летательных аппаратов тяжелее воздуха. При отсутствии необходимых материалов, строгого научного языка, который необходим для описания закономерностей полёта (ещё до формулирования Ньютоном закона всемирного тяготения и Жуковским – принципа подъёмной силы) и, самое главное, в отсутствии необходимых источников энергии – эту проблему решить было в принципе невозможно. Из записных книжек Леонардо видно, как много раздумий, соображений, эскизов, разнообразных проектов, напряжения души посвятил этот гений решению неразрешимой в ту эпоху проблемы… Последние 30 лет жизни А. Эйнштейна были посвящены созданию общей теории относительности, что также не привело к положительному результату. Всё это вызывает вопрос: в чём же залог успеха учёного? Джозеф Пристли, оценивая результативность творческого процесса, говорил: «Научным творчеством эффективно способен заниматься каждый, кто в состоянии настроить себя на систематический сбор факторов». В правоте Пристли нас убеждает пример К. Линнея, автора 22 первой систематики растительного и животного царства, и Ч. Дарвина, который из наблюдений живой природы вывел один из фундаментальных законов развития биологии – закон естественного отбора. И тот, и другой посвятили науке, без преувеличения, всю свою жизнь. С другой стороны, в одном частном письме (7 октября 1931 г.) А. Эйнштейн писал: «Для создания теории недостаточно просто набора фактов, требуется ещё свободная конструкция мыслей, проникающих в самую суть вещей. Физик не должен удовлетворяться чисто феноменологическими соображениями об известных фактах, он должен прибегать к умозрительному методу, чтобы выявить глубинные закономерности… Учёный должен уметь удивляться». Действительно, лишь особый тип интеллекта может обеспечить успех в научной деятельности, связанной с преодолением, с прыжком в неизвестное, с интуитивным решением проблемы, которая обычными способами на настоящем уровне развития науки не может быть решена. Х. Гарднер – современный историк и социолог – выделяет 7 различных типов интеллекта. Первый из них – вербальный. Как правило, у людей с вербальным типом интеллекта более развито левое полушарие. Эти люди являются логически мыслящими лекторами, убедительно излагающими свои мысли. Примером интеллекта вербального типа является интеллект писателя Стендаля. Второй тип интеллекта – музыкальный. Он чувствителен к восприятию музыки и музыкальной культуры, но не обязательно сочетается с достижениями в других сферах духовной жизни. Как пример интеллекта этого типа любят приводить композитора В.А. Моцарта, который допускал грамматические ошибки в письмах. Третий тип интеллекта – пространственный. Он был присущ, например, Эйнштейну, который, согласно его собственным воспоминаниям, начал думать о теории относительности с того момента, когда представил себя сидящим верхом движущемся световом луче. Четвёртый тип интеллекта – логико-математический. Известно большое количество знаменитых людей, обладавших этим видом интеллекта. Это, в частности, Эварист Галуа, который в ночь перед дуэлью, закончившейся его смертью, на полях какой-то рукописи решил математическую теорему. Она знаменита тем, что ход её решения уже два столетия представляет собой загадку для математиков. Пятый тип интеллекта – моторный. Человек с таким интеллектом наиболее обучаем по принципу «делай, как я». Блестящий пример моторного интеллекта - французский мим Марсель Марсо. Примеры моторного интеллекта дают нам также наблюдения за поведением животных. Так, шимпанзе, склонные ловить и поедать термитов (они при этом получают необходимые для организма вещества), обучаются этому занятию в раннем детстве. Наблюдение за поведением сирот шимпанзе, отлучённых от матери в младенчестве, показывают, что они не могут 23 справиться с этим делом самостоятельно. Оказывается моторный тип их развития не получил должного толчка в детстве. Наконец, имеются ещё два типа интеллекта: межличностный (политического деятеля, учителя) и внутриличностный (писатели, врачи, психиатры); последние в наибольшей степени проявляют склонность к решению научных, социальных и психологических проблем. Установлено, что принадлежность к интеллекту любого типа не гарантирует ни удачи, ни ограничений в научной деятельности. Можно с уверенностью утверждать, что люди с интеллектом любого склада способны добиться успеха на научном поприще. В то же время, хотя разные черты интеллекта проявляются у разных людей в различной степени, гениальных учёных отличает многогранность интеллекта. Именно эта особенность лежит в основе способности людей постигать внутреннюю суть неизученных явлений. Дарвин говорил, что это качество является существенной особенностью учёного потому, что внутренние связи явлений в природе часто исключительно глубоко замаскированы. В качестве любимой иллюстрации сложности законов природы он приводил такую закономерность: «Чем лучше клевер, тем больше кошек!» И пояснял: «Потому, что клевер опыляют шмели, шмелей поедают мыши, а мышей - кошки». В приведённой выше классификации Х. Гарднер трактует понятие «интеллект» весьма широко. Например, то, что он описывает, как моторный или музыкальный интеллект, в быту называют умением или талантом, приравнивая личностный интеллект к черте характера. Данные нейропсихологии, по мнению Гарднера, доказывают, что разные популяции людей демонстрируют качественно различные психические процессы, то есть демонстрируют различные типы доминирующего интеллекта. С этим утверждением трудно согласиться. Возможно, здесь недооценивается роль культуры в развитии навыков. Действительно, если в каком-то обществе высоко ценят определённые способности, можно ожидать, что большинство членов этого общества разовьет их до того уровня, который позволит другой цивилизации рассматривать их, как редкую одарённость. Таких примеров много. У европейцев вызывают удивление эскимос, находящий дорогу без видимых опознавательных знаков; полинезиец, который прокладывает курс среди тысячи островов с удивительной точностью без навигационных приборов; мусульманин, который цитирует наизусть многие страницы Корана. Японские дети, обучаемые по системе «Судзуки», умело исполняют камерную музыку в возрасте 5 лет. Шахматист, который держит в уме тысячи различных шахматных партий, или подросток, использующий компьютер для сочинения музыки – все эти случаи типичны для людей одного уклада, у других народов они могут вызвать удивление. Однако эти примеры демонстрируют лишь необыкновенную многогранность человеческих возможностей и показывают важность культурных традиций для полноты их развития. Они же одновременно свидетельствуют о малой 24 ценности общепринятых тестов на интеллект, которые в значительной степени опираются на фальсификации американского психолога Сирила Бэрта (см. Гл. V). Зададимся вопросом: с чего же начинается научная проблема и каков стратегический путь её развития? Обратимся к двум публикациям, анализируя движение человеческой мысли. Одна из них принадлежит перу Ф. Энгельса – это «Диалектика природы», где рассматривается путь от гипотезы к теории, а вторая – работа А. Пуанкаре, в которой рассматривается как исследователь движется от факта к открытию. Энгельс пишет: «Формой развития естествознания является гипотеза. Наблюдение открывает какой-нибудь новый факт, делающим невозможным прежний способ объяснения фактов, относящихся к той же самой группе. С этого момента возникает потребность в новых способах объяснения, опирающегося сперва только на ограниченное количество фактов и наблюдений. Дальнейший опытный материал приводит к очищению этих гипотез: устраняет одни из них, исправляет другие, пока наконец не будет установлен в чистом виде закон. Если бы мы захотели ждать, пока материал будет готов в чистом виде для закона, то это значило бы приостановить до тех пор мыслящее исследование и уже по одному этому мы никогда бы не получили бы закона». Из этого глубокого замечания вытекают все теории познания, и представления о формировании новых концепций в науке, как мы их теперь понимаем, и путь познания, приводящий к установлению закономерностей, которые могут быть использованы в практике… «Изучая историю науки, говорит А. Пуанкаре, мы замечаем два явления, которые можно назвать взаимно противоположными: за кажущейся сложностью скрывается простота; напротив, видимая простота на самом деле таит в себе чрезвычайную сложность. Что может быть сложнее запутанных движений планет и что может быть проще законов Ньютона? Правильная оценка реальных взаимоотношений между наблюдаемыми явлениями – за опытом. Только он может научить нас чему-либо новому, только он может вооружить нас достоверностью. Однако одних наблюдений недостаточно, ими надо пользоваться, а для этого их надо обобщить. Так всегда и поступали; однако, поскольку память о бывших ошибках делала человека все более осмотрительным, то наблюдать стали все больше, а обобщать все меньше». Далее Пуанкаре обосновывает очень важную мысль о необходимости интуиции (предвидения) в оценке и систематизации фактов: каждый факт имеет неравную цену по сравнению с другими. Нередко говорят, что следует экспериментировать без предвзятых идей. Однако это не только делало бы всякий опыт бесполезным, но и значило бы желать невозможного. Всякий несет в себе свое миропредставление, от которого не так легко освободиться. Благодаря обобщению каждый наблюдаемый факт позволяет нам предвидеть множество других. Однако не следует забывать, что из них 25 только первый достоверен (он основан на наблюдении), а все остальные лишь вероятны. Как бы прочно обоснованным не казалось наше предвидение, все же мы никогда не имеем абсолютной уверенности в том, что оно не будет опровергнуто опытом, предпринятым в целях его проверки. Из предыдущего ясно, что не следует упускать ни одного случая выполнить проверочный опыт. Но всякое экспериментальное исследование продолжительно и сопряжено с трудностями: работников мало, число же фактов, которые нам нужно предвидеть, неизмеримо: в сравнении с количеством их, число возможных для нас проверок будет величиной ничтожно малой. Из того немногого, что может быть нами достигнуто непосредственно, нужно извлечь возможно большую пользу; нужно, чтобы каждый опыт позволял нам возможно больше увеличивать как численность, так и вероятность предвидимых нами фактов. Задача состоит в том, чтобы повысить производительность научного познания… Остается лишь удивляться, как актуально звучат сегодня слова, сказанные А. Пуанкаре столетие назад. Что является начальным этапом, стимулирующим развитие творческого процесса? Самым первым импульсом творчества является формулирование проблемы. Тому, как у ученых возникает интерес к той или иной научной проблеме, посвящено много различных исследований. Так, американский социолог Д. Перкинс в статье «О роли отдаленных аналогий» говорит, что в основе многих научных открытий лежат необычные аналогии. Однако, по мнению автора, имеются причины, по которым аналогиям следует с осторожностью отводить роль движущей силы открытия. Во-первых, перспектива создать что-либо новое с помощью широких аналогий, позволяющих переступить границы общепринятого, обладает большой притягательностью и может ввести человека в заблуждение по поводу существа проблемы. Во-вторых, свидетельство важности аналогий для творческих достижений выглядит в целом весьма неубедительно. В частности, из истории науки трудно извлечь точные данные о числе открытий, сделанных именно благодаря использованию аналогий. Далее Перкинс обосновывает свою позицию. Ведь если в понятие «открытие» включать случаи внезапного озарения, то «новое» означает, что аналогия должна возникать при анализе фактов, ранее неизвестных человеку, занимающемуся этой проблемой. Отдаленная аналогия означает, что требуется соотнести рассматриваемый вопрос с чем-то, взятым из совершенно другой области. Например, сравнение вен и артерий руки с кровеносной системой ноги не является отдаленной аналогией, в то время как сравнение вен и артерий с автомагистралями является таковой. Материалом для анализа Д. Перкинса служили протоколы собственных социологических экспериментов, в которых испытуемые описывали, каким образом они решали задачи на смекалку; отчеты 26 студентов по случаю бытовых «открытий», происходящих в повседневной жизни: сеансы психотерапии, в которых диалог между врачом и пациентом позволял следить за ходом мыслей врача-психиатра; отчеты о практикумах, в которых студенты решали физические задачи совместно с обучающим; автобиографии ученых, содержащие случаи, в которых описаны попытки решения проблем с помощью преднамеренного использования аналогий. Анализ всех этих данных позволил автору придти к трем основным выводам. Во–первых, отдаленная аналогия редко фигурирует в качестве посредника, участвующего в открытии. Во–вторых, в творческом процессе в явном виде обычно отсутствуют даже близкие аналогии. В–третьих, преднамеренное использование новых отдаленных аналогий часто отвлекает человека от существенных аспектов проблемы, тщательный анализ которых мог бы привести к ее решению. «При объяснении движущих сил открытия нет никакой необходимости обращаться к аналогиям, - утверждает Перкинс, - существует много других способов понимания того, как происходит открытие». Например, заключительный шаг в открытии двойной спирали ДНК Уотсоном и Криком состоял в поиске путей соединения в единое целое отдельных компонентов химических структур. Не является ли такая позиция упрощенной? В действительности, творческое мышление представляет собой процесс соотнесения объектов и идей, которые раньше не были связаны между собой. Например, на протяжении тысячелетий люди наблюдали за движением Луны и океанскими приливами, но лишь в ХVII в. И. Кеплер увидел связь между этими явлениями. Кстати говоря, его современник Г. Галилей высмеивал эту идею как предрассудок. Гуттенберг, Кекуле, Флеминг, Гарвей – все они мысленно соединяли то, что считалось несоединяемым. Но после того, как это соотнесение было проделано, оно давало новый импульс, создавало новую точку зрения на проблему, и благодаря этой новизне проблема раскрывала более глубоко свои внутренние качества. А по прошествии времени неожиданность этого соотнесения сглаживается. И мы удивляемся тому, как раньше не замечали естественной связи этих явлений. В умение видеть новые аспекты проблемы включается способность сформулировать проблему. В науке правильно поставить вопрос порой важнее, чем правильно на него ответить! Эстетические соображения часто без достаточных экспериментальных оснований (из-за научного чутья) могут заставить ученого отказаться от существующих ранее представлений или заподозрить их в неадекватности реальной природе. Так, чувство неудовлетворенности, испытываемое Эйнштейном от асимметрии в проявлении законов Максвелла, заставило его провести дополнительную работу и в конечном счете привело к созданию единой теории Пространства - Времени. Явление, ставящее в тупик ученого, может подсказать неожиданное направление исследования. Так, Рентген открыл 27 Х-лучи, случайно обнаружив засветку фотобумаги под воздействием излучения катодной трубки. Многие авторы отмечают важную роль случая в творческом познании. Вероятно, «задача» случая заключается в том, чтобы создать для творческой личности условия, требующие неожиданной реакции, чтобы стимулировать тот элемент озарения, который в обычной ситуации может и не возникнуть как естественное и необходимое решение. Из исторических примеров, иллюстрирующих это положение, вспоминается Екатерина Дашкова – первый Президент Российской академии, которая во время путешествия в Германию обнаружила, что стену одной из комнат, которые ей отвели для отдыха, занимает помпезная картина, прославляющая прусское оружие. На картине была изображена битва пруссаков с русскими, где русские терпели поражение от побеждающих их воинственных и доблестных пруссаков. А, между тем, обстоятельства описанной битвы свидетельствовали, что речь идет о сражении, в действительности выигранном русской армией. Дашкова не могла потерпеть такой фальсификации истории. Но что было делать? Заявить протест? Она путешествовала как частное лицо. Дашкова выбрала способ, который характеризует ее, как безусловно творческого человека. Приказав достать краски и запершись в апартаментах, она перекрасила кафтаны солдат, изображенных на огромном батальном полотне. Теперь, к ее удовлетворению, на картине мужественные русские солдаты обращали вспять пруссаков, и историческая справедливость восторжествовала! Склонность к творческому процессу психологи сопоставляют со способностью переживать ощущение полета во сне. Это странное и неожиданное чувство, характеризующее, казалось бы, никогда не испытанную человеком способность, практически мы все переживаем в раннем детстве. Возможно, что она пришла к нам из давней предыстории человечества, когда наши предки проводили ночь в ветвях высоких деревьев. Иногда во время сна равновесие терялось, из сонных рук выскальзывала ветвь, которая служила опорой, и люди падали, переживая необычные, потрясающие ощущения. Как правило, падение заканчивалось на земле, а жертвы неосторожности разбивались насмерть. Но те из них, кто успевал ухватиться за ветки и спастись – навсегда удерживали в памяти ощущение полета, не заканчивающегося падением. Потомство, естественно, давали те особи, которые, испытав чувство полета, все-таки спаслись от смерти, и, возможно, мы произошли от этих счастливцев. Вот почему, человек, переживший ощущение полета во сне, даже если он при этом он падает с кровати, успевает проснуться еще до того, как воспринимает в своих ощущениях феномен падения. Социологи утверждают, что способность переживать во сне чувство полета сохраняется у творческих людей на протяжении всей их сознательной деятельности и отражает способность к нестандартному поведению при решении стоящих перед ними научных проблем. 28 Но вернемся к началу разговора. Формулировка научной проблемы – лишь первый, хотя и важный этап ее решения. Весь процесс может быть разделен на пять основных этапов: формулировка проблемы; первое творческое усилие, связанное с решением (чаще всего неудачное или, по крайней мере, неокончательное); внутренняя сосредоточенность, так сказать, инкубация; озарение; окончательная оценка результатов. Таким образом, первые три этапа нужны для того, чтобы ввести ученого в состояние, которое подготовило бы его к способности интуитивного решения проблемы, связанного не с аналогичными подходами, а с собственным оригинальным путем. Естественно, что на этих этапах самое большое значение придается методам формулирования проблем. Западные социологи предлагают начинать решение любой научной проблемы так называемой «мозговой атакой». Что это такое? Это способ формулирования за ограниченное время большого числа часто взаимоисключающих идей от ограниченного числа участников. Количество идей, предлагаемых в течение одной такой сессии, может достигать нескольких десятков. Оптимальное число участников – 12 (желательно не менее 6, но и не более 20), продолжительность мозговой атаки составляет от 20 мин до 3 часов – в зависимости от сложности проблемы. Основные черты этого метода – свободная атмосфера, стремление столкнуть максимальное количество идей, чтобы осуществить их взаимное влияние, развитие и усовершенствование в ходе дискуссии. В изложении Дж. Роулинсона – специалиста по формулированию путей научного творчества – мозговая атака также состоит из уже упомянутых этапов. Вначале происходит формулирование проблемы, подлежащей обсуждению. Все участники дискуссии должны выйти на одинаковый исходный уровень. Для этого им необходимо дать разумный минимум информации. В течение 10 мин один из участников (или приглашенный эксперт) излагает суть проблемы, не вдаваясь в ее детали. Вторая стадия – это переформулирование проблемы; любой желающий формулирует проблему так, как он ее понял, и все формулировки фиксируются на бумаге. На третьей стадии происходит выбор основной формулировки. Его осуществляет либо лидер, либо все участники. Из всех формулировок выделяют одну или несколько наиболее удачных и точных. Затем наступает, как говорит Роулинсон, разминка. Этот этап необходим для создания свободной атмосферы. Обычно он продолжается 5-10 мин. Руководитель предлагает участникам вопросы типа: «Назовите все возможные варианты применения проблемы, если она будет решена». «Предложите способы ее решения» и т.д. Иногда разминка включает обсуждение проблем, не имеющих отношения к конкретному вопросу. Последняя стадия представляет собой собственно мозговую атаку. Участники предлагают пути для решения проблемы, которые руководитель записывает и, заполнив лист бумаги, вывешивает для общего обозрения. Не стоит записывать дискуссию на магнитофонную ленту – это 29 сковывает участников. Не следует обращаться к кому-либо из участников и предлагать высказаться: у него может не быть никакой идеи и ему будет неприятно, что это видят другие. Если идеи начинают иссякать, руководитель может предложить другую формулировку той же проблемы (обычно это подхлестывает участников). Чем чаще во время сессии раздаются шутки, и чем раскованнее дискуссия, тем лучше. Когда участники устают и поток идей прекращается, начинается «ревизия» идей. Выбирают самую «дикую» для того, чтобы использовать ее как один из неожиданных подходов к решению вопроса. Обычно такие поиски сопровождаются смехом, а сами оценки являются критическими. При этом участники вновь начинают предлагать идеи, и. как правило, эти идеи оказываются самыми удачными. Для успешной мозговой атаки руководитель заранее должен продумать состав коллектива. Необходимо, чтобы в него входили не только знатоки проблемы, но и специалисты в смежных, важных для темы дискуссии, областях. В группу должны включаться люди обоего пола и разных возрастов, Посторонние наблюдатели на эту сессию не допускаются, присутствуют только желающие участвовать непосредственно. Естественно, что руководитель должен быть энтузиастом, обладать чувством юмора, благожелательно относиться к любой идее и фиксировать ее, не высказывая критического отношения. Количество выдвинутых идей, многие из которых оказываются нелепыми, уже известными или неподходящими, не является показателем успешности мозговой атаки. Этим показателем служит количество идей, воплощаемых в жизнь. Мозговая атака протекает в течение одной встречи, но оценка выдвинутых идей – процесс более трудоемкий и требует более длительного времени. Когда идея уже найдена, ее воплощение в жизнь потребует решений на другом уровне. Поэтому возможные трудности в осуществлении выдвинутых идей могут быть оценены только значительно позже. Насколько известно автору, в нашей стране метод мозговой атаки до последнего времени не пропагандировался. Однако в некоторых неформальных научных коллективах, состоящих из энтузиастовединомышленников, этот принцип был найден интуитивно и использовался довольно часто. Участники такой дискуссии ощущали, что интенсивное общение может приблизить его участников к состоянию озарения. Озарение – это не мгновенная вспышка, а результат процесса, требующего времени. Если простая ассоциация занимает от 3 до 5 секунд работы мозга, наивно думать, что серьезная научная идея может вспыхнуть и сформироваться в мозгу в тысячные доли секунды. Как показали исследования американских электрофизиологов, разработавших способ экспериментально измерять продолжительность сновидений, «высвечивание» одного образа сновидений требует четверти секунды. Поэтому, например, если сновидение состоит из 16 сменяющих друг друга 30 сцен, то оно длится 4 сек, а обычная продолжительность сновидений – от 5 до 60 сек. Аналитическая работа ученого протекает в других масштабах времени, а поэтому вспышки озарения, которые измеряются секундами или минутами, нужно соотносить с активным мыслительным процессом, протекающим на протяжении месяцев, лет и десятилетий. Ход мыслей ученого может быть понятен лишь в историческом контексте с учетом его окружения, общественных и политических условий его творчества. Ведь мышление индивидуума является в то же время и частью социального процесса. Это богатое поле для совместного анализа историков науки, психологов и социологов, изучающих социальные стимулы для развития тех или иных научных концепций. Неоднократно психофизиологии сообщали об успешных занятиях, целью которых было возбуждение творческой активности человека. Они считают, что большинство людей в повседневной деятельности подавляют свои способности к зрительному воображению, считая зрительные образы неуместными или неадекватными. А ведь именно эти зрительные образы являются активным элементом процесса творчества. Никола Тесла, современник Эдисона, реализовал многие творческие идеи с помощью одних только зрительных образов. Он был способен создавать настолько отчетливые зрительные образы, что «конструировал» электроприборы и даже «испытывал их» в своем воображении. За свою жизнь этот человек составил около 100 000 технических документов на четырех языках, включая 35 000 страниц научных статей и патентов. Считается, что в основе творческого процесса лежит аналитическое мышление. С этим можно поспорить: аналитическое мышление является строго логическим и приводит к единственному ответу или небольшому числу ответов, которые могут быть воплощены в жизнь. Творческое мышление представляет собой сочетание анализа и интуиции, в процессе которого человек способен выдвигать, как правило, больше способов решения, чем может быть осуществлено в жизни. Таким образом, творческое мышление рождает большое количество идей, из которых может быть выбрана та, что позволяет решить проблему с помощью аналитического мышления. Анализируя вклад мужчин и женщин в творческий процесс, ученые приходят к выводу, что в то время, как мужчины более склонны к мышлению интуитивному, женщины в большей степени склонны к мышлению аналитическому. Поэтому, хотя слово «изобретатель» и мужского рода, у женщин обнаруживается больше патентов на изобретения и приспособления, чем вклада в чистую науку. Конечно, из правил есть исключения, и существует феномен Марии СклодовскойКюри и Софьи Ковалевской; тем не менее, в целом больший вклад женщины вносят не в процесс открытия новых явлений, а в процесс «освоения» имеющихся открытий. 31 История сохранила много примеров изобретательности женщин. Например, говорят о Марте Костен, которая изобрела трехцветную дорожную сигнализацию (светофор); М. Потц, которая изобрела утюг, заостренный с двух концов (он пользовался огромной популярностью в конце XIX в.). Сохранилось свидетельство, что 31 октября 1635 г. в Великобритании патент №87 был выдан Саре Джеррой, которая изобрела машинку для распиливания деревянных чурок на тонкие планки, шедшие для изготовления шляпных картонок. Первый патент, который Британское патентное бюро выдало американскому колонисту, достался жителю Пенсильвании Т. Мастерсу – «За приспособление для очистки и сушки кукурузного зерна, придуманное его женой Сибиллой»! Систематическим изучением творчества женщин-изобретателей, вообще говоря, не занимались. Тем не менее, известно, что вклад женщинизобретателей в общий фонд изобретений, отмеченных патентными бюро, непрерывно увеличивается. За последнее столетие появились такие оригинальные, сделанные женщинами изобретения, как машина для изготовления бумажных кульков (1971 г., Маргарет Найт); различные варианты детских колясок; винт, заостренный в форме бурава (эта идея, пришедшая в голову одной девочке, принесла ее родителям целое состояние). В 1954 г. Сенатская подкомиссия США указывала в своем докладе, что средний годовой доход по 62 изученным лицензиям составляет 34 000 долларов на лицензию, в том числе у женщин – 50 000 долларов на лицензию. Таким образом, изобретательность женщин носит более практический характер и отличается более широким диапазоном. Возникает вопрос: имеются ли генетические и морфологические обоснования особенностей женского склада ума? Психологи из университета Джона Хопкинса (США) в течение 8 лет занимались поисками математически одаренных школьников. Изучив более 10 000 учеников-добровольцев по их академическим склонностям и по способности решать сложные математические задачи, авторы обнаружили, что при устном опросе никаких различий между полами не выявляется. При проведении письменного математического тестирования преимущество оказалось за представителями сильного пола. Эти результаты весьма убедительны: 27% обследованных юношей набрали более 600 баллов (ни одна девушка не показала такого результата). Хотя математически одаренные девушки и были выявлены (всего было отобрано 1817 математически одаренных юношей и 675 математически одаренных девушек), различия в степени одаренности нельзя было объяснить ни разницей в их подготовке, ни случайными факторами, влиянием среды или социального окружения. С возрастом различие в уровнях математической одарённости учеников разных полов ещё более увеличивается, но это можно объяснить влиянием упражнений и тренировки способностей, поскольку в последних 32 классах школ в США существуют дифференцированные программы обучения. Почему же так мало выдающихся женщин-математиков? В самом ли деле девочки рождаются менее способными к математике, или математически одарённые девочки не хотят проявляться и не поступают в математические классы, чтобы не выделяться среди подруг? Тогда возможно, что обнаруженные различия не принципиальны, а носят социальную окраску. Действительно, факторы социального окружения и культурной среды играют большую роль, чем обычно думают. Более того, математические тесты нельзя считать мерой математических способностей вообще. Например, возможно, что принимаемые за основу тесты больше соответствуют складу ума мальчиков, чем девочек. Вред, который принесёт сенсационная публикация о неспособности женщин внести вклад в развитие математических идей, гораздо больше, чем возможная польза от утверждения, что женщины генетически «ниже» мужчин (в отношении математики), даже если это утверждение и является правильным. Однако то обстоятельство, что между полами существуют различия в творческой деятельности, требует от учёных внимания к данной проблеме. В результате её исследования было обнаружено, что эти различия имеют физиологическую основу. Изучение мозга крыс показало, что у самцов 33 область коры правого полушария толще, чем у самок. Кастрация самцов приводит к устранению этих различий. Учёные объясняют эти различия специфическим гормональным действием. По мнению профессора Гарвардского университета Н. Гершвинда (США), мужской половой гормон тестостерон замедляет рост левого полушария, что ведёт к большему развитию правого. Как следствие этого, мужчины чаще становятся левшами. Это же объясняет различия между мужчинами и женщинами в математическом и зрительно-пространственном мышлению. По мнению Гершвинда, между обменом тестостерона и развитием межполушарной асимметрии в целом наблюдается глубокая корреляция. В основе асимметрии мозга лежат анатомические различия между правым и левым полушариями головного мозга, это результат специфического действия гормонов, вырабатываемых организмом. По этой причине «вклад» левого и правого полушарий мозга в способности к творчеству не одинаков. Физиологи считают, что для полноценного творчества необходима реализация потенциала, обусловленного работой правого полушария. Таким образом, поскольку мужские половые гормоны влияют на способность к мысленной работе с объектами, что обеспечивает специфику, так сказать, «мужского» склада ума в науке. В этом смысле женщины с самого начала оказываются в биологически невыгодном положении. Однако существует много областей науки, где женский ум и женская психика незаменимы. В исследованиях генетической обусловленности развития интеллекта существует несколько рискованных и даже порочных теорий. Одна из них заключается в попытке придать чрезмерное значение генетическим (расовым) признакам человека без учёта условий его жизни. Даже в тех работах, где анализируются условия жизни, им всё-таки не отводится должного места. Можно привести в качестве примера результаты исследований положения негров в США. В них, в частности, было установлено, что даже через 20 лет после принятия в Америке закона о совместном обучении школьников (1967), уровень образованности негритянского меньшинства почти не изменился. Авторы отчёта комиссии конгресса США говорят, что «невзирая на принятие закона о совместном обучении, гарантировавшего равные права чёрным и белым, проявления умственных способностей у негров всё-таки остаются заниженными (?!). По-видимому, это можно объяснить их расовыми, а не социальными особенностями!» Этот вывод некорректен, потому что негр, обладающий теми же самыми «правами» за учебной партой в школе, имеющий те же учебники, ручку и бумагу, пытающийся отвечать на те же вопросы учителя, по окончанию школы возвращается домой и оказывается в совершенно иных социальных условиях – неравноценных ни по уровню питания, ни по характеру развлечений, ни по окружению, ни, наконец, по возможности усвоения учебного материала. Ведь в необеспеченной семье распределение времени у детей, характер их отдыха, доступность к компьютерной технике и т.д. – иные, чем в обеспеченных семьях! Но 34 нужно ещё иметь и желание учиться. И те негры, кто хочет, достигают многого. Важны «установки» среды, родителей. Поэтому, конечно, равенство возможностей детей разных классов социальных слоёв является, мягко говоря, лишь формальным. Эта концепция подтверждается самой жизнью – по мере улучшения условий жизни «цветного населения» США число высокопрофессиональных работников, вышедших из этой среды, неуклонно увеличивается. Структура социальных слоёв общества и генетическая основа интеллекта слабо изучены современной социологией. Тем не менее, ясно, что условия внешней среды, в которой ребёнок проводит значительную часть времени, обусловленные положением родителей в обществе, влияют на умственное развитие ребёнка, и не учитывать это не возможно. В работе А. Хелси «Генетика, социальная структура и интеллект» (1977) проблема связи между социальной структурой и распределением генотипа в популяции рассматривается на примере проявления умственных способностей людей разных социальных групп. Автор отстаивает положение, что трудно оценить умственные способности людей без учёта их социального положения, места, которое они занимают в обществе, их доходов. Одно безусловно ясно – все представители всех рас человечества способны к творческой деятельности, и эта способность должна культивироваться. Люди заслуживают условий, при которых они будут иметь возможность для развития своих творческих способностей. 35 ГЛАВА III. ЛИЧНОСТЬ УЧЁНОГО Способы мышления - Приёмы творчества - Творчество и возраст - Как оценить результативность работы - Нобелевские лауреаты: образец учёного? - Наследуется ли способность к творчеству? - Генетические и социальные источники творческой личности - Как оценить творческий потенциал Из сосуда может вытечь только то, что было в нём. Шота Руставели Какие особые способности обеспечивают успех творческой деятельности учёного? Существует ли особый стиль мышления, присущий учёному? Большинство людей убеждены, что в проблемной ситуации возможно только два решения: верное и неверное. Такой способ мышления современный философ Дж. Китинг назвал диадическим. По его мнению, распространённость такого стиля – результат существующей системы обучения, для которой характерно чёткое разграничение между «правильным» и «неправильным» ответами. Такое разграничение позволяет оценивать знания большинства учащихся исходя из единых принципов и критериев. Для обыденной жизни этого достаточно. Однако в результате такого обучения многие выпускники университетов, попав в сложные научные ситуации, пытаются и в них отыскать однозначные ответы. Для успешного решения современных научных проблем этот стиль должен быть преодолён; нужно овладеть навыками мышления, которое называется «мышление по принципу триады». Если исследователь использует тривиальный диадический вариант творчества, он зачастую тратит непропорционально много времени для отыскания верного решения – одного из двух возможных (на его взгляд). Однако нужно иметь в виду, что любое хорошее решение на уровне более совершенной технологии может быть заменено ещё лучшим. Поэтому не следует искать идеальных решений, нужно выбирать одно из наиболее подходящих и внедрять его в практику для того, чтобы получать положительный результат, не дожидаясь идеала. Для иллюстрации успеха стратегических решений, которые развивались по принципу триады, можно напомнить о развитии технологической мысли в Японии после II мировой войны. Руководители 36 страны осознали, что возрождение станет возможным лишь тогда, когда японские товары станут конкурентоспособными на международном рынке. Основным препятствием этому была репутация Японии, как производителя дешёвой, но ненадёжной продукции. Японцы пришли к выводу, что самый короткий путь на мировой рынок- производство автомобилей. Вначале усилия специалистов в автомобильной промышленности имели подражательный характер, но они упорно продолжали совершенствовать технологию и вышли на рынок с конкурентоспособными марками автомобилей, которые были уменьшенной копией американских. Так Япония решила первоначальную проблему. К концу 60-х гг. ХХ в. японские автомобилестроители сконцентрировали усилия на повышении качества продукции и уровня производительности труда. Теперь Япония стала сильным конкурентом на мировом рынке и по другим видам товаров. Это был второй этап решения проблемы. В настоящее время страна находится на третьем этапе развития. Японцы уделяют большое внимание эффективным методам обучения, намереваясь сделать знания и интеллект предметом экспорта. Промышленный, финансовый и интеллектуальный потенциал японской экономики сконцентрирован на создание компьютеров, обладающих возможностями, аналогичными человеческому мозгу; Японская техника для бытовых, исследовательских и промышленных целей заняла главенствующее положение в мире. Так, верно угаданное направление научного и технического развития позволило преодолеть «дистанцию», отделяющую науку одной страны от науки другой страны; промышленность одной страны от промышленности другой страны - не догоняя в традиционных отраслях, а создавая новые. Оригинальное решение проблемы - главная особенность мышления профессионального исследователя. Личность учёного - чем же она отличается от личности обычного человека? По мнению профессора экономики из университета штата Айова (США) Г. Лэдда, учёного отличает прежде всего такое устройство психики, которое позволяет подхлёстывать подсознательные процессы, стимулировать воображение и интуицию. По его мнению, есть специальные приёмы, которые способствуют процессу подсознательного творчества. Во-первых, это сомнение. Чем более человек склонен сомневаться в привычных способах мышления и подходах к проблемам, тем скорее всего в его сознании возникнут новые плодотворные идеи. Во-вторых, это склонность к риску: «не страшно сделать ошибку, страшно, если ошибка никем не будет обнаружена»,- говорит автор. В-третьих, это разнообразие опыта, воспоминаний и интересов человека. Важно обладать именно разнообразным, а не продолжительно 37 накопленным опытом, ибо зачастую, трёхлетний багаж научного работника представляет собой годичный опыт, повторенный трижды. В-четвёртых, нужна тщательная профессиональная подготовка; это важнейший путь стимулирования интуиции. Умение профессионально сформулировать проблему есть важнейшая часть исследования - ведь в правильно сформулированном вопросе уже содержится зародыш ответа. В-пятых, необходима напряжённость мышления. Она достигается благодаря эмоциональному, полному погружению в проблему, когда человек забывает обо всём остальном, отключается от всех дел и забот, целиком концентрируясь на решении увлёкшей его проблемы. Но кроме этих качеств необходимы и противоположные! Важна способность временно уйти от проблемы, отвлечься от неё. Как показывает опыт многих исследователей, временный уход от проблемы помогает подсознательному поиску новых оригинальных путей к решению, ибо длительное умственное напряжение обладает инерционным эффектом, заставляет мысль двигаться по замкнутому кругу. Уход от проблемы и видимая релаксация(расслабление) является хитростью ума: многим исследователям идеи приходили в голову во время бритья, езды в автомобиле, во сне, на встречах с друзьями. Нередко помогает письменное изложение проблемы; порою его считают лишь неприятной процедурой, необходимой для фиксации готового результата. На самом деле письменное изложение является, несомненно, частью осмысления проблемы. В ходе изложения не только проверяются и уточняются результаты, но они организуются, выстраиваются в подобные системы. При этом может обнаружиться нечто новое, что позволяет исследователю проникнуть в собственное подсознание. Важна при этом бывает жесткость сроков. Многие ученые работают более собранно, когда установлены ограниченные сроки, стимулирующие их творческие возможности. При этом важно, находясь в напряжении, обладать способностью улавливать интуитивные догадки. Ученый должен знать о возможности этих внезапных озарений и, если они возникают, фиксировать на них свое внимание и записывать, так как идеи, внезапно возникшие в подсознании, могут повторно не появиться или появиться не скоро. Каждое решение может прояснить несколько проблем. Известный математик Г. Пойя советовал, сделав открытие, каким бы скромным оно не было, не упускать открывающиеся при этом возможности использовать найденный метод в смежных областях знаний: «Нужно выжать все возможное из каждого успеха. Всегда проверяйте, можно ли использовать полученные результаты или найденные решения для прояснения соседних сопутствующих проблем». Лэдд сожалеет, что начинающие ученые много сил тратят на изучение изощренных математических методов исследования. Конечно, они не 38 лишни, но научный работник пренебрегает при этом методами стимулирования собственного творческого потенциала. Все перечисленные особенности мышления ученого в той или иной степени присущи, конечно, и обычным людям. Но чем лучше выражены эти качества и чем более выигрышно их сочетание, тем больше человеку подходит занятие творческой деятельностью (как говорят, «ему больше дано природой»), тем большего эффекта можно ожидать от его научной деятельности. Вопрос только заключается в том, как развить то, что дано нам природой. Даже самый перспективный ученый начинает научную деятельность не в том состоянии, какого достигает при полном раскрытии своих творческих сил. Известен случай из биографии А. Эйнштейна: раздосадованный «ограниченными математическими способностями ученика» учителя предлагали родителям забрать его из гимназии. Ясно, что творческие способности развиваются постепенно. Среда, родители, образ жизни могут тормозить или стимулировать их выявление. С возрастом, с накоплением опыта научная продуктивность изменяется, и в определенный период ученый достигает вершины своей творческой деятельности. Многие полагают, что к старости творческий выход понижается. Однако С. Коул (США) считает такую точку зрения сомнительной, а методологию, оценивающую влияние возраста на способность к творчеству, порочной, ибо, приводя примеры творческих достижений разных возрастных групп, зачастую не учитывают возрастного состава ученой корпорации в целом. Если, например, молодые ученые составляют 90% всего научного сообщества, то даже при условии, что творческий потенциал старых и молодых ученых одинаков, 0,9 всех открытий будет принадлежать молодым ученым. Но ведь это не доказывает, что с возрастом творческий потенциал снижается! Правильный вывод в этом случае должен состоять в том, что большую часть важных научных открытий делают молодые ученые потому, что их большинство, а не потому, что возраст влияет на творческую продуктивность. С. Коул изучил продуктивность большой группы ученых (физиков, химиков, биологов, математиков и социологов) за пятилетний период (1965-1969 гг.). Показателем творческой продуктивности служило количество публикаций и их «качество». Последний параметр определялся числом ссылок на данную публикацию в течение нескольких лет после ее появления (индекс цитирования). Коул пришел к выводу, что не существует прямой зависимости между возрастом и научной активностью. С возрастом продуктивность ученого увеличивается и достигает пика к 4050 годам, а затем лишь несколько снижается. В большинстве научных дисциплин «продуктивность» ученых, которым перевалило за 60 лет, не намного меньше, чем в группе тех, кто моложе 35 лет. Индексы цитирования также не подтверждают мнения, будто работы молодых ученых более значительны. Между 35 и 50 годами качество работ 39 остается примерно на одном уровне. Правда, цитирование иногда отражает не только важность работы, но и авторитет ученого. Нельзя исключить и того, что маститые ученые, вошедшие в возраст, и на самом деле начинают работать менее результативно, - и этому есть свое объяснение. И. Тамм говорил: «То, что я могу сделать, - меня менее всего интересует, беда в том, что меня интересует то, что я сделать пока не могу». И эта «беда» - удел каждого настоящего ученого. Сейчас рядовой физик знает больше Ньютона, однако бессмертие определяется тем, какой проблеме решил посвятить ученый свою научную жизнь. Так, интенсивность творческой деятельности А. Эйнштейна в последние 30 лет его жизни отнюдь не ослабела, - сконцентрированность мысли, размах исследований были колоссальны, но задача, которую взялся решить Эйнштейн – общая теория относительности – оказалась выше и его потенциальных возможностей, и современного уровня науки. И это привело к внешней «бесплодности» последних лет жизни ученого, которые на самом деле прошли в обстановке исключительной концентрации его творческой энергии. И, может быть, эти годы не были совсем бесполезны для науки, потому что поставленная проблема – это тоже большой вклад в науку. Как говорил Жан Жорес: «Наука передает будущему не свой пепел, а свой огонь». Для объективной характеристики продуктивности ученых разных возрастов упоминавшийся уже С. Коул изучал публикуемость группы математиков на протяжении 25 лет их деятельности. Автор разделил всех ученых на три группы: не публикующие ничего, публикующие мало и публикующие много. В каждом возрасте оказались представители всех трех групп, а доля ученых, публикующих много работ, в каждом возрастном интервале оставалась постоянной. Иногда отмечались переходы из одной группы в другую (не более 10%), а в большинстве случаев тот, кто активно публиковался в молодости, много печатался и в дальнейшем. Автор считает, что найденные им закономерности можно объяснить, исходя из существующей системы поощрения роста ученого. В процессе подготовки докторских диссертаций каждый научный сотрудник должен публиковаться. У тех, кто обнаруживает, что их публикации не имеют резонанса, охота печататься пропадает; другие же видят, что их работы имеют отклик среди коллег, и это побуждает их публиковаться все больше и больше. Поэтому ученые старше 50 лет, публикующие много работ – это, как правило, люди, выполнившие в прошлом значительные исследования. Иными словами, ученые, чьи ранние работы часто цитируются, сохраняют и в дальнейшем высокую продуктивность, и работы этих ученых, достигших пожилого возраста, ничуть не уступают работам молодых ученых (если судить о качестве по индексу цитирования). Иной раз с возрастом продуктивность даже повышается, ибо добившись высокого статуса в академическом мире, ученый попадает в условия, более благоприятные для работы с точки зрения финансирования, 40 оборудования, помощи обслуживающего персонала и отношения со стороны публикующих инстанций. Рассматривая научное творчество и личность ученых, многие социологи науки обращаются к лауреатам Нобелевских премий. Хотя со времени присуждения первых Нобелевских премий прошло около 100 лет, они и сейчас остаются самыми престижными наградами в ученом мире. Опираясь на изучение биографий Нобелевских лауреатов в области науки, сотрудник Берлинского университета им. Гумбольта, Г. Петцольд пытался установить, какие факты способствуют формированию творческих способностей человека. Распределение по странам и по разным областям деятельности лауреатов Нобелевских премий (по материалам первых 80 лет присуждения) представлено в Таблице 1. Наибольшее количество Нобелевских премий присуждено представителям США, а в США, Великобритании и ФРГ находятся 344 из 580 выданных к 1987 г. премий. Десять стран, указанных в Таблице 1 первыми, концентрируют у себя более 85% всех наград. Средний возраст Нобелевских лауреатов составляет 58 лет. Это свидетельствует, что Нобелевская премия является скорее итогом научной деятельности, чем стимулом к ней. Но эта величина не является ни постоянной во времени, ни неизменной для представителей разных областей деятельности. Так, за период 1940-1981 гг. этот параметр вырос у физиков с 46 до 52 лет, у химиков – с 50 до 57 лет, у медиков – с 53 до 57 лет. «Помолодели» только борцы за мир (с 62 до 58 лет). Причина «старения» представителей естественных наук остается неизученной. Интерес представляет и рассмотрение соотношения между живущими и умершими лауреатами. До 30-х годов количество живущих лауреатов превышало количество скончавшихся. В 40-50-х гг. наступило равновесие, в наши дни имеет место обратная ситуация – лауреаты быстрее умирают, чем награждаются новые. Значит ли это, что старится творческий потенциал человечества? С течением времени увеличивается ежегодное количество «коллективных лауреатов» в области естественных наук: проявляется отчетливая тенденция перехода от индивидуального творчества к коллективному. Тенденция началась в годы Второй мировой войны и достигла максимума в 70-е гг. Распределение Нобелевских лауреатов по социальному происхождению тоже исключительно интересно. Значительное влияние на становление учёного оказывают семья, учителя, коллеги. Как показывают подсчёты, большинство Нобелевских лауреатов происходит из имущих семей, однако даже в рамках этой относительно однородной социальной среды выявляется существенная закономерность: обнаружена несомненная связь между интеллектуальным развитием будущего учёного и уровнем образования и интересами родителей. Более половины из 243 Нобелевских 41 лауреатов, отмеченных интеллигенции. премией за 1901-1970 гг., вышли из Таблица 1. Нобелевские лауреаты по странам и дисциплинам (1901-1981 гг.) Государство США Великобритания ФРГ Франция Швеция Швейцария Россия (СССР) Италия Австрия Дания Нидерланды Япония Ирландия Индия Пакистан Финляндия Норвегия Аргентина Канада Бельгия Испания Венгрия Португалия Австралия Польша Чили Исландия Югославия Греция Израиль Гватемала Колумбия Нигерия ЮАР Вьетнам АРЕ Мексика Коста-Рика ВСЕГО Физика Химия 51 20 18 8 4 5 7 2 3 3 5 2 1 1 1 131 33 23 25 7 4 1 1 1 1 1 1 1 1 11 2 1 109 Дисциплина МедиЛитерацина тура 65 22 10 8 6 2 3 5 4 2 2 1 2 3 1 1 1 2 144 10 8 6 12 2 4 5 3 1 2 1 1 1 3 1 3 1 2 2 2 1 2 1 1 1 1 84 Борьба за мир Экономика Всего % 20 9 4 9 12 1 1 2 1 1 1 3 1 2 2 1 4 1 1 2 1 1 1 1 87 16 4 1 1 25 195 69 63 44 29 16 12 11 11 10 8 9 3 1 3 2 7 4 5 9 4 1 1 3 3 2 2 1 2 2 1 1 1 2 1 1 1 1 580 33,6 14,8 10,9 7,6 5,0 2,8 2,1 1,9 1,9 1,7 1,5 1,6 0,5 0,2 0,5 0,3 1,2 0.5 0,8 1,5 0.6 0,2 0,2 0,5 0,5 0.4 0,3 0,2 0,3 0.3 0,2 0,2 0,2 0,3 0.2 0,2 0,2 0,2 100 42 Примерно в шестой части семей, давших науке Нобелевских лауреатов, главой семьи был профессор. Нередко будущие лауреаты выбирают научную специальность по примеру отца. Особенно часто это встречается в семьях медиков, где от отца к сыну переходят не только научные интересы, но и частная практика. История присуждения Нобелевских премий знает 5 случаев, когда её обладателями становились представители двух поколений одной семьи. Три премии (1 по физике и 2 по химии) на счету династии Кюри. В 1903 г. награды были удостоены супруги Пьер Кюри и Мария Склодовская-Кюри; в 1911 г., после смерти Пьера Кюри, премию повторно получила Мария Склодовская-Кюри, в 1935 г. были отмечены Нобелевским комитетом их дочь - Ирена Жолио-Кюри вместе со своим мужем Фредериком Жолио. В 1906 г. Нобелевскую премию за работы в области физики получил Дж.Дж. Томсон, а через 31 год – его сын – Джордж Томсон. В 1915 г. лауреатами стали отец и сын Брегги. В 1922 г. Нобелевская премия в области физики была присуждена Нильсу Бору, а спустя 51 год её удостоился его сын. Такие факты «наследования» Нобелевской премии, в известной степени, объясняются семейными интересами и проблемами, однако не исключено, что эксперты могли попасть под обаяние известного имени. Поскольку главным местом воспитания талантов является высшее учебное заведение, исключительно большое влияние приобретает роль учителя. Как показал опрос учёных, удостоенных Нобелевских премий за достижения в области теоретической физики, 27% из них имели возможность работать с одним, 36% - с двумя, 13% - с тремя выдающимися исследователями, которых они считают своими учителями. Учитывая это, необходимо предоставлять начинающим специалистам возможность широких контактов с выдающимися учеными отрасли, как в национальных , так и в международных научных центрах. Из работ последнего времени интересные исследования принадлежат Х. Цукерман, которая специально встречалась с проживающими в США Нобелевскими лауреатами, вследствие чего возникла её содержательная книга «Научная элита» (1977). Цукерман обнаружила, что в большинстве своём представители творческой научной элиты в США принадлежат к благополучным семействам, они не рассматривали занятия наукой как источник заработка. Цукерман подчёркивает, что свойства творческой личности нельзя считать только врождёнными, они воспитываются и внешней средой. Поэтому для начинающего работника так важно найти выдающегося учителя- исследователя, способного воспитать научного смену. Недаром Дж.Дж. Томсон и Эрнест Резерфорд вырастили в Кавендишской лаборатории целую «семью» Нобелевских лауреатов всех национальностей. Учитель передаёт ученику не только конкретные знания и технические навыки, но и свой стиль и манеру мышления. Общение с мыслителем высшего ранга позволяет усвоить его взгляды на мир и на 43 место науки в мире, на роль и характер научного исследования. Ученик усваивает представления и о необходимом уровне исследовательской работы, стандарты требовательности, то, что называется научным вкусом. Это эстетическое чутьё, позволяющее из множества проблем выделить наиболее важную и доступную для разработки на нынешнем этапе развития науки, даже если другим эта проблема кажется неразрешимой. Общение с высокоталантливыми и продуктивными учителями помогает ученику уверовать в собственные силы, почувствовать, что и он может работать на таком уровне. Много высокоодарённых учеников собираются вокруг талантливого учителя, и это важно потому, что возникает общение друг с другом, возникает критика, дух соревнования, творческая атмосфера, которая способствует развитию молодых учёных не меньше, чем их общение с шефом. Со временем, когда ученики сами становятся корифеями и превращаются в маститых учёных, они во многом повторяют своего шефа, собирая вокруг себя собственную научную смену. Многие учёные отмечают, что они значительно выше ценят идеи, чем конкретные открытия. Фундаментальные исследования нобелевского ранга концентрируются в относительно немногочисленных очагах науки. Список коллективов, где родилось наибольшее количество Нобелевских идей, возглавляют Кембриджский (Великобритания) и Нью-Йоркский (США) университеты (данные на 1981 г.): на их счету по 16 премий; за ними следует Гарвардский университет (США) - 15, Оксфордский (Великобритания) - 9 и Калифорнийский технологический институт в Пасадене (США) - 9. По 7 премий получили ученые университета в Париже и университета города Беркли. И ныне, несмотря на конкуренцию щедро оборудованных национальных исследовательских центров, академических институтов и промышленных лабораторий, университеты по-прежнему дают большинство Нобелевских лауреатов: видимо, благодаря постоянному притоку новых талантов, здесь складывается особенно благоприятная почва для развития фундаментальной науки. Важна также атмосфера общения в том научном сообществе, где вращаются учёные. Успехи немецкой науки в первые два десятилетия прошлого века трудно представить себе вне той неповторимой атмосферы, которая царила в интеллектуальных кругах Берлина благодаря деятельности Физического коллоквиума, Физического общества, Общества немецких естествоиспытателей. Здесь в общении с такими учёными, как Макс Планк, Вильгельм Нернст, Альберт Эйнштейн молодые исследователи проходили отличную школу творческого мышления. Исследование Цукерман не подтвердил мнение, будто большинство творчески одарённых учёных выполняют наиболее значительные работы в молодости. Не вполне правильным оказалось и мнение, что после присуждения Нобелевской премии учёные резко снижают исследовательскую активность. Часть учёных продолжает трудиться попрежнему. Так, Джордж Бардин дважды был увенчан Нобелевским 44 комитетом – за изобретение транзистора в 1956 г. и за работы по сверхпроводимости в 1972 г. Биохимик Г. Виланд, получивший премию за выяснение формулы стеринов в 1927 г., в дальнейшей работе показал, что эта формула неверна. В 1932 г. он внёс необходимые исправления и опубликовал формулу, соответствующую действительности. Формально Нобелевский комитет присудил ему премию незаслуженно, но, учитывая дальнейшие работы Виланда, ошибки по существу Комитет не допустил. Цукерман отметила такую закономерность: те учёные, которые и до присуждения премии были знамениты, после присуждения её продолжают активно работать; те, которые до её присуждения были малоизвестны, значительно снижают научную продуктивность. И, наконец, у некоторых учёных после присуждения премии продуктивность повысилась, они чувствуют себя обязанными доказать, что получили премию не случайно. Присуждение Нобелевской премии оказывает психологическое воздействие на лауреатов: порою оно приводит даже к личностной деформации. Иногда изменяются взаимоотношения с коллегами – происходят эмоциональное обособление, увеличение дистанции между людьми, возникает зависть, враждебность. Это объясняется тем, что молодые учёные стремятся укрепить свою репутацию, занявшись опровержением Нобелевских лауреатов, возникает синдром «Давида и Голиафа». Для некоторых учёных возросшая популярность тяжела. Они не встречают у коллег прежней критичности, которая необходима для успешной работы. Высказанная ими мысль внушает слишком большое почтение. Другие, напротив, отмечают, что премия придала им уверенности и смелости высказывать вслух свои идеи. Изучение биографий и личностных особенностей творческой элиты научного мира приводит Х. Цукерман к выводу, что в науке имеет место «феномен накопления привилегий». Люди, рано проявившие своё дарование, получают доступ в лучшие университеты, пользуются лучшими преподавателями, современным оборудованием. В результате проявляется ещё больший разрыв между ними и остальными учёными, у них возникают качества, которые нельзя приобрести из книг, поскольку они вырабатываются в результате личного общения с крупными учёными. Эти привилегированные молодые люди оказываются с самого начала своей карьеры прочно включёнными в систему научных связей: они получают хорошие служебные назначения, находятся в стимулирующем творческом климате. Между тем многие другие учёные, которые не попали в эту «спираль нарастающей квалификации и преимуществ», потенциально способны внести не меньший вклад в науку, но не могут получить должных условий для развития. Поэтому Цукерман считает существующую систему подготовки кадров на Западе чересчур элитарной. Из опроса американских Нобелевских лауреатов вытекает, что качества, которые они считают важными для достижения научного успеха, совпадают с теми чертами, которые известный физиолог У.Б. Кеннон 45 приписывал творческому ученому. Кеннон считал необходимыми условиями успешной работы в науке находчивость, умение смотреть в будущее, философский взгляд на мир, веру в важность своих усилий, готовность к риску (в том числе, своей репутацией и временем); любознательность, способность разработать оригинальный план эксперимента; воображение, способность выдвигать идеи и задавать правильные вопросы; критичность, позволяющую контролировать полет воображения; разнообразный научный опыт и знания, необходимые для того, чтобы можно было использовать разные подходы и методы; научную честность, готовность признать факты, противоречащие собственным гипотезам, технические навыки обращения с оборудованием, хорошую образовательную подготовку, наблюдательность; емкую память, легко воспроизводящую новые факты; терпение, готовность преодолевать препятствия; умение тщательно форсировать результаты. Возвращаясь к характеристике творческой личности, следует процитировать профессора Д. Остина (США), который особенно подчеркивает критичность таких людей по отношению к собственным идеям и гипотезам. Он считает это не менее важным, чем способность к выдвижению собственных идей. «Чувствовать, какие идеи следует отбросить, еще важнее, чем генерировать их, - говорит он, - здесь существует та же закономерность, что и при выборе жены: удачно жениться, это не значит выбрать ту единственную, которая принесет счастье, а суметь избежать многих, которые сделают тебя несчастным». Самые тщательные сравнения, как мы отмечали выше, не позволяли выявить даже у самых крупных ученых каких-либо исключительных личностных характеристик. Если поговорить об отличиях, они скорее лежат в области мотивации поведения. Всем ученым присуща любознательность, они получают удовлетворение от исследовательской деятельности. По мнению известного американского ученого К. Роджерса, это единственное качество, которое отличает ученого от обычного человека. Сильный побудительный стимул к творчеству – стремление выразить себя, реализовать свои возможности. Это стремление присуще каждому нормальному человеку, хотя оно может быть скрыто под толстым слоем механизмом психологической защиты. Тогда мы должны заключить, что развитие творческой личности заключается в поощрении стремления выразить себя. Роджерс называет 3 главные условия конструктивного творчества. Во-первых, – это открытость, готовность к восприятию опыта; у психически здоровой личности все внешние и внутренние импульсы доходят до сознания, не преломляясь сквозь призму предубеждений. Такой человек воспринимает реальность так. Как она есть, даже если она и противоречит его предыдущему жизненному опыту. Эта способность позволяет сформулировать внутренний конфликт явления, который и 46 может явиться побудительным стимулом к его познанию, к установлению реальной картины мира. Второе условие, которое Роджерс считает важным для того, чтобы оценка труда основывалась не на признании окружающими, а на собственном суждении – способность к внутренней оценке ситуации (вспомните слова Пушкина: «Поэта следует судить по его собственным законам»). В-третьих, ученого должна притягивать «игра» с элементами действительности и с идеями – это условие может быть и не столь важно, как первые два; оно состоит в способности непринужденно объединять чуждые друг другу идеи в различные сочетания, выдвигать дикие, смешные и нелепые, на первй взгляд, предположения, делать общеизвестное – проблематичным. Из непринужденной игры такого рода возникают догадка и озарение, неожиданные и полные смысла. При сочетании этих трех условий в процессе познания осуществляется творческий акт, «хотя мы и не можем, - говорит Роджерс, - взять на себя смелость описания творческого акта, ибо по самой природе своей он не поддается описанию». Вопрос о творческом потенциале личности тесно связан с проблемой наследования творческого потенциала. В первом приближении кажется, что творческие способности не наследуются. Мы очень часто видим это при сравнении успехов в науке родителей и их детей, а также достижений на поприще родителей и их детей, а также достижений на поприще родителей знаменитых писателей, художников, артистов – «на детях природа отдыхает». В то же время, бесспорно, что условия для развития этих детей оказываются гораздо лучшими, чем у их сверстников, не имеющих такого окружения, важного для формирования интеллекта. Тем не менее, оценивая преемственность творческой одаренности, некоторые полагают, что, по-видимому, существуют факторы, которые влияют на формирование интеллекта, и эти факторы имеют генетическую природу. Одно из наблюдений такого рода было сделано при массовом обследовании населения в Великобритании в начале Х1Х в. Обследование выявило значительную корреляцию между интеллектом и близорукостью (миопией). Генетическая обусловленность миопии является доказанной. Поэтому, когда в 1813 г. были опубликованы данные о том, что в Английском флоте миопия бывает чаще у офицеров, чем у матросов, а потом последовали сообщения о миопии у школьников и студентов, внимание научной общественности привлек тот факт, что в университете г. Беркли (США) 50% студентов близоруки, в то время, как в общей массе населения штата Калифорния близорукие составляют всего 10%. Получалось, что близорукие имеют в 5 раз больше шансов на поступление в университет. Многие психологи возражали против генетической связи миопии и интеллекта. Они предполагали, что близорукие дети, будучи ограничены в выборе занятий, поневоле ведут «книжный» образ жизни и у них 47 развивается интеллект. Однако это возражение было опровергнуто: было показано, что преимущества в интеллекте выявляются несколько раньше, чем развивается миопия. Было обнаружено, что чем больше в данной популяции близоруких, тем меньше в этих районах школ для умственно отсталых детей. В некоторых районах США с китайским населением 50% близоруких, а умственно отсталых почти не наблюдается. Этот факт кажется убедительным, однако трудно определить, каким образом «ген миопии» может влиять на развитие центральной нервной системы. Основываясь на факторах корреляции генетических особенностей с умственной деятельностью человека, вульгаризаторы науки с таких же позиций трактуют данные о распространении душевных заболеваний и склонности к алкоголизму. По ряду наблюдений склонность к алкоголю явно коррелирует с повышенной социальной активностью. Именно наличие «гена алкоголизма», как они полагают, позволяют личности добиваться выдающихся свершений. Ген алкоголизма (название условно) не обязательно делает человека алкоголиком, хотя располагает к этому. Была даже подсчитана частота (встречаемость) гена в различных этнических группах; она оказалась высока у ирландцев и очень низка у евреев. Не только пристрастие к алкоголю, но и такие особенности поведения, как общительность, повышенная социальная активность, возможно, объясняют, почему эти свойства сочетаются с проявлением научной прозорливости. Среди родственников людей – носителей этого гена процент алкоголиков также оказывается существенно выше, чем в общей массе населения. Делается вывод, что в таких семьях ген алкоголизма передается по наследству, и если пристрастие к спиртному не становится само по себе препятствием к развитию личности, носитель его достигает успехов там, где требуется вера в себя, напористость, гиперактивность. «Разве Вы не видели, - говорят сторонники генетической обусловленности творческих способностей, как физически неполноценный человек оказывается наделен сверхъестественными способностями угадывать движения души, читать мысли на расстоянии или считать с необыкновенной быстротой? В природе вес сбалансировано. И часто дефектный ген, вызывающий врожденный порок или заболевание, одновременно обеспечивает проявление благоприятных качеств». Действительно, в научной литературе известны примеры, связанные, например, с геном серповидно-клеточной анемии. Он приводит к смерти гомозиготных индивидуумов, зато гетерозиготным позволяет в трудных условиях, например, в тропической Африке, обеспечивает относительную невосприимчивость к малярии. Поэтому естественный отбор не выбрасывает мутантный ген из генофонда, и частота его в популяции человечества остается постоянной. В генетике это явление носит название «сбалансированного полиморфизма». 48 Возможно, что то же самое относится и к «гену шизофрении». Частота его в популяции современного человечества достигает 20%, но в отличие от «гена алкоголизма» он распространен вне зависимости от национальной принадлежности. Связана ли шизофрения с творческой активностью личности? Важными условиями творческого мышления являются способность находить скрытые связи и выдвигать новые идеи; рискованность и широта ассоциаций; умение легко переносить двусмысленные неразрешимые ситуации; увлеченность работой, доходящая до одержимости. Если эти качества соединяются со способностью к усвоению и накоплению фактов, ученый оказывается в состоянии синтезировать уже существующие знания в новые представления и идеи. При изучении родословных творчески одаренных людей удается легко установить, что творческие индивидуумы чаще всего старшие дети в семье. Установлено также, что из близнецов никогда не выходило великих деятелей, прославившихся выдающимися свершениями. Однако самые примечательные факты обнаружились при исследовании корреляции между творческой одаренностью и душевными болезнями. Выявилась столь высокая положительная корреляция, что многие ученые полагают возможным считать «ген шизофрении» прочно сцепленным с творческим потенциалом человечества. Наличие у человека такого гена не обязательно приводит к развитию болезни. Но, может быть, он оказывает влияние на мозговые функции, стимулируя их? Возможно, это один из факторов, обеспечивающих высокий творческий потенциал человека? Из выдающихся ученых страдали душевными болезнями Декарт, Паскаль, Ньютон, Лагранж, Фарадей, Якоби, Дарвин; многие великие философы были отмечены признаками психической болезни, в их числе Платон, Кант, Шопенгауэр, Ницше. Риск психического заболевания в общей массе населения составляет примерно 5%. Если бы не существовало никакой связи между творческим потенциалом и психозом, то лишь у 5% гениев возникали бы душевные болезни. На самом деле эта величина, повидимому, приближается к 30%. Сравнительное исследование биографий великих художников, композиторов и писателей дает, приблизительно, ту картину, что и исследование биографий выдающихся ученых. Напрашивается вопрос: выходит, человечество заинтересовано в росте психических заболеваний, близорукости и во всех тех проявлениях, которые сопутствуют возрастанию творческого потенциала общества? Но если люди, одаренные творческим умом, появляются на свет при условии общего роста таких болезней, не является ли это ценой, которую человечество должно платить за высокую одаренность отдельных своих представителей, без которых прогресс – социальный, научный, технический – оказывается невозможным? Что это – плата за высокий уровень цивилизации или ее непосредственные следствия? 49 Озабоченность генетическим здоровьем человека ученые начали высказывать еще в начале ХХ в. Ф. Гальтон, предложивший термин «евгеника», высказал мысль, что с развитием цивилизации происходит неизбежное вырождение человечества. Причиной является давление мутаций, которое приводит к расшатыванию и «дезинтеграции» наследственности, поскольку оно не контролируется естественным отбором. Таким образом, было сделано заключение, что, лишившись поддержки естественного отбора, человек идет к своей биологической гибели. На первый взгляд эта точка зрения справедлива, т.к. общее улучшение санитарно-гигиенических норм, условий труда и быта существенно увеличили в ХХI в. Биологическую длительность жизни, а успехи медицины помогают сохранять жизнь людей с генетическими дефектами; в результате «вредные» гены получили возможность распространяться в генофонде человечества и обусловливать его вырождение. Так рассуждали формальные генетики, и в начале ХХ в. Возникли многочисленные евгенические общества, в программу которых входило противодействие деградации генофонда человечества и улучшение «человеческой породы». Предлагались избирательный подбор супружеских пар для направленного улучшения потомства, рождения детей – носителей «вредных генов», создание банка половых клеток «лучших» представителей человечества. Евгеническое движение было сильно дискредитировано немецкими генетиками в период 2 мировой войны, проводившими в концлагерях варварские эксперименты на людях с целью «улучшения» человечества. Однако и научная ценность евгенических воззрений сомнительна. Отечественные ученые всегда сдержанно оценивали целесообразность вмешательства в генофонд человечества с целью его улучшения и стабилизации. Н.П. Дубинин настойчиво обосновывает мысль о том, что генетическая программа человека как биологического вида заключается в том, что «выскользнув» из-под контроля естественного отбора, он, в отличие от всех животных, создал, благодаря наличию сознания, вторую программу социального развития, позволяющую ему даже эффективнее и быстрее приспосабливаться к среде (и приспосабливать ее к своим потребностям), чем в случае естественного отбора. Это обстоятельство, по мнению Дубинина, позволило полнее раскрыть внутренние возможности человека, привело к проявлениям широкого генетического полиморфизма. Можно твердо сказать, что ни в прошлом не было, ни в будущем не возникнет двух генетически одинаковых людей. Каждый индивидуум генетически уникален. Медленное течение генетической эволюции оказалось заменено быстрым процессом изменения духовного мира человека, совершенствования его социального развития. История человечества показывает, что для своего развития она не нуждается в генетической эволюции. Однако программа социального развития не записана в генетическом материале человека. Она должна передаваться потомству путем 50 воспитания, путем создания и сохранения (совершенствования) определенного уклада жизни. Несовершенные социальные условия угнетают интеллектуальные способности людей. При подавлении личности целые поколения могут оказаться под влиянием отрицательного типа воспитания. Так, «по наследству» с социальным укладом передаются в поколениях преступность, алкоголизм, проституция. В свете современных данных популяционной генетики специальных генов, предназначенных для наследования социальных признаков, не существует. В то же время развитие цивилизации, увеличение длительности человеческой жизни и неконтролируемые антропогенные факторы привели к более частой встречаемости наследственных генетических болезней. В ряде развитых стран, в том числе и в нашей стране, существуют генетические консультационные пункты, куда можно обратиться для получения прогностической справки о генетических особенностях супругов и здоровье их будущего потомства. Следовательно, интеллектуальный «заряд» человека формируется их двух независимых источников – генетического и социального. И трудно сказать, какой из них является определяющим. Творческие способности каждого человека потенциально очень велики и могут быть усовершенствованы (вскрыты) направленным воздействием семьи, общества, государства. Поэтому интеллектуальная насыщенность среды, в которой формируется личность, имеет первостепенное значение. Для оценки различных черт личности – наблюдательности, способности к абстрактному мышлению, наличию ассоциативных связей существует множество оценочных тестов. В качестве примера приведем предложенный профессором П. Просецким психологический тест, изображающий четыре пары нестандартно изображенных циферблатов, стрелки которых показывают разное время. 51 Если для правильного определения времени на всех циферблатах Вам потребуется менее 3 мин, Ваша психика характеризуется развитым пространственным воображением. Психологи разработали также специальные тесты, позволяющие оценить потенциальную способность личности к творческому (нетривиальному) мышлению. Таков опросник Л. Уортмана, предложенный им в 1981 г. (Таблица 2). Систематическое использование тестов такого рода, даже при условии их неполноты и субъективности, позволяет оценить развитие творческих способностей человека и способствует раскрытию его творческого потенциала. Таблица 2. ОЦЕНКА ТВОРЧЕСКИХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ЛИЧНОСТИ (на каждое из 50 утверждений нужно дать один из 5 ответов: А – совершенно согласен. Б – согласен, В – не знаю, Г – не согласен. Д – совершенно не согласен) 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. Я всегда работаю с твердой уверенностью, что иду по верному пути Бессмысленно спрашивать, если не надеешься получить ответ Лучший метод решения проблем – последовательность логических шагов Я порой высказываю мнение, которое расхолаживает членов группы Много размышляю о том, что обо мне думают другие Чувствую, что могу внести вклад, сделать что-то новое в этом мире Важнее правильно поступать, чем получать одобрение Не уважаю неуверенных и нерешительных людей Я готов биться над трудной проблемой Временами я способен чрезмерно увлекаться Мои лучшие идеи нередко приходят в часы досуга В ходе решения проблем полагаюсь на интуитивные догадки и на «чутье» Я значительно быстрее анализирую материал, чем объединяю разрозненную информацию в целостную картину Мне нравятся хобби, связанные с коллекционированием Дневные грезы дали толчок многим моим начинаниям Если бы мне предложили избрать вместо нынешней другую профессию, я скорее согласился бы стать врачом, чем путешественником Мне легко общаться с людьми своего круга У меня высокая эстетическая восприимчивость Интуитивные догадки – ненадежные путеводители при решении проблем Важнее додуматься до хорошей идеи, чем «продать» ее другим Всегда избегаю унизительных для меня ситуаций При оценке информации источник для меня больше значит, чем содержание Мне нравятся люди, девиз которых «сначала дело, потом «удовольствие» Самоуважение важнее, чем уважение других Лишены мудрости те, кто стремится к совершенству Мне нравится работа, в ходе которой я оказываю влияние на других людей Люблю, чтобы каждая вещь имела свое место и находилась на нем Люди, которые забавляются «сумасшедшими идеями» - непрактичны 52 29. 30. 31. 32. 33. 34. 35. 36. 37. 38. 39. 40. 41. 42. 43. 44. 45. 46. 47. 48. 49. 50. Люблю забавляться новыми идеями, даже если от них нет практической пользы Если подход к проблеме неудачен, я быстро переключаюсь на другой Не люблю задавать вопросы, свидетельствующие о моем невежестве Мне легче изменить свои интересы, если это необходимо для карьеры, чем переменить место работы, следуя своим склонностям Проблема зачастую не поддается решению из-за неправильно поставленных вопросов Я часто заранее предвосхищаю решение своих проблем Анализировать свои неудачи – бессмысленная трата времени К метафорам и аналогиям прибегают те, кто умеет строго мыслить Мне случалось так восхищаться изобретательностью плута, что я внутренне желал ему успеха Я часто начинаю работать над проблемой, которую смутно чувствую, но не могу ясно сформулировать Я часто забываю имена людей, названия улиц и населенных пунктов Думаю, что основа успеха – упорный труд Для меня очень важно, чтобы меня считали полезным членом группы Умею сдерживать свои внутренние порывы Целиком полагаюсь на своего руководителя Не люблю ничего неопределенного и непредсказуемого Предпочитаю работать в группе, а не в одиночку Плохо, что многие люди все воспринимают слишком всерьез Порой меня неотвязно преследует нерешенная проблема, и я не могу «освободиться» от нее Легко отказываюсь от ближайших выгод ради отдаленных задач и целей Будь я преподавателем, предпочел бы излагать факты, а не теории Меня привлекает загадка жизни Подсчет результатов: Для утверждений, обозначенных «х»: А – это +2; Б - +1, В – 0, Г - -1, Д - -2. Для остальных утверждений: А - -2, Б - -1, В – 0, Г - +1, Д - +2. Набранная сумма от 80 до 100 единиц – высокотворческая личность, от 60 до 79 – выше среднего уровня, от 40 до 59 – средний уровень, от 20 до 39 ниже среднего, менее 20 –Вы не творческая личность (простите) 53 Глава IV. ЧЕМУ УЧАТ ВЕЛИКИЕ ПРИМЕРЫ Приверженцы Платона и Декарта в науке – Искренние заблуждения – Польза разносторонности – Подтверждающий и исследовательский анализ – Вдохновение и труд – Научное предвидение – Любители и профессионалы – Надо ли оберегать свой вклад в науку? – Строение гениального мозга – Внутренняя эмиграция: Эйнштейн и Гейзенберг Полезно поразмыслить над ошибками, сделанными великими умами, ибо они часто имели серьезные основания для того, чтобы их совершить. Луи де Бройль Мемуарная литература всегда привлекает возможностью узнать о специфических чертах характера великих людей, о качествах их ума, объясняющих причины, по которым эти люди внесли незабываемый вклад в развитие цивилизации. Однако часто, к сожалению, в мемуаристике обращается внимание на такие особенности характера, которые, мягко говоря, не имеют отношения к творческой деятельности. По этой причине наблюдается одностороннее изложение и даже фальсификация исторических фактов: чередой проходят в отечественных «исторических» романах пьяница и дебошир Петр I, развратница Екатерина, нечистый на руку Алексашка Меньшиков. И возникает справедливое недоумение: а кто же создал великую страну, организовал ее, воплотил просветительские идеи в жизнь, продвинул цивилизацию вперед и сделал Россию могучим, динамически развивающимся государством. Не на пустом же месте это возникло. Фундамент нашей жизни заложен талантливыми и неуемными предками. Народ всегда нуждался в лидерах, и они выдвигаются самой жизнью из лучших представителей умнейших людей своего времени. Поэтому неуважительно и неисторически звучат многие «исторические» романы, которые стремятся описать интимные стороны жизни выдающейся личности, не давая объективного характера ее деятельности в целом. Мы не берем на себя смелость попытаться найти объективную характеристику ученым, внесшим существенный вклад в науку. Хочется лишь на некоторых примерах продемонстрировать специфику творческого 54 мышления, как она выражается в деятельности психологически разных, отличающихся по реакции, но всегда творчески одаренных людей. Для начала обратимся к размышлениям об искусстве научного исследования, как его изложил в книге « Огонь Гераклита» (1978 г.). Э. Чаргоф - профессор биохимии Колумбийского университета, родившийся в 1905 г. в Вене. Там же он учился и получил университетское образование, до 1933 г. работал в Берлине, затем в Пастеровском институте в Париже, а в 1935 г. – переселился в США. Его основной вклад в науку связан с изучением нуклеиновых кислот и той роли, которую они играют в передаче наследственных признаков (знаменитое правило Чаргофа, гласящее, что в нуклеиновых кислотах сумма гуаниновых и цитозиновых оснований равна сумме адениновых и тиминовых оснований, легло в основу понимания структуры двойной спирали). По мнению Чаргофа, в последние десятилетия научные исследования стали массовой профессией, а научная истина приобрела статус товара. «50 лет назад, - говорит Чаргоф, - было бы немыслимо представить себе гарвардского профессора, который обращается за консультацией к финансовому эксперту по вопросу о коммерческом будущем какого-либо биологического открытия. Сейчас это в порядке вещей: ученый из мастераумельца превратился в участника огромного предприятия, точнее, в его наемного труженика». Было время, когда ученый сам заботился о приобретении инструментов и приборов, выкраивая средства из своего профессорского жалования. Но когда Чаргоф начал свою научную деятельность, ученые уже не были собственниками рабочей аппаратуры, хотя их «средства производства» были еще весьма недороги. Сейчас ситуация, как мы знаем, коренным образом изменилась. Изменились, соответственно, и установки ученых, их взгляды на научную работу. « Мы стремимся сосредоточить свое внимание, - говорит Чаргоф, на мельчайших доступных нам частицах. И неудивительно, что это часто мешает нам видеть целое. Ученым сейчас присуще чрезмерное, выходящее за рамки необходимости, стремление к точности; подмена сущности явления его образом; бесконечные поиски непрямых путей манипулированием с невидимым без попыток сделать его видимым, замена воображения прибором, а накопление опыта – информацией; стремление усложнять и без того сложное». Вот почему, полагает Чаргоф, научные исследования стали дорогостоящими и дегуманизирующими. Ученый стал служащим огромного треста, который монополизировал научную аппаратуру и доступ к научной информации. Ученый зависит от научных импресарио. Скоро появятся автоматизированные фабрики по производству новых знаний, а ученые будут лишь следить за приборами и разъяснять полученные данные обслуживающему персоналу более низкого уровня, иронизирует Чаргоф. Уже сейчас научный мир мало похож на сообщество ученых 20-х – 30-х годов. 55 Возрастает сложность и неуправляемость мировой исследовательской системы. Это создает лидеров, которые не знают, что именно они делают, и неминуемо превращаются в шарлатанов. По мнению Чаргофа, научные импрессарио этого типа характеризуют неизбежный этап заката науки. На протяжении своей долгой жизни в науке Чаргоф встречал ученых 2-х типов – платонианцев и картезианцев. «Платонианец мечтательно дрейфует по океану, а картезианец энергичным кролем переплывает бассейн. Картезианец хочет объяснить, платонианец надеется понять. Для картезианца этот мир и жизнь – смешение различных сил, излучений и веществ, которые можно рассортировать, описать и соотнести друг с другом. Для платонианца они представляются великой загадкой, и таинственность служит одной из составляющих ее красоты. Платонианцы владеют искусством научного исследования, картезианцы отдают предпочтение методичности и организованности. И хотя абсолютно чистых типов не бывает, большая часть современных ученых принадлежит к картезианскому типу. Поскольку нынешние люди стремятся все объяснять, то картезианцы пользуются большим успехом – ведь куда легче объяснить плавательный бассейн, чем океан». Чаргоф отмечет, что платонианцы сейчас редки (сам он причисляет себя к этому типу ученых). В прежние времена, когда наука была моложе, их было несколько больше. «Очень трудно говорить об этом, но все мои ученики, за одним или двумя исключениями – это картезианцы», - признается Чаргоф. Изучая научные проблемы, платонианцы и картезианцы проводят одни и те же эксперименты, причем платонианцы проводят большее количество опытов, чем картезианцы, ибо картезианцы заранее достаточно ясно представляют себе, что именно они должны найти. И потому они ограничивают себя тем минимумом усилий, который необходим для иллюстрации правоты. Так называемый прогресс науки часто связан со всегда неизбежными недосмотрами и небрежностью этих довольно близоруких мыслителей. Различия между двумя типами ученых проявляются и в трактовке полученных экспериментальных данных. Для платонианца его экспериментальные находки лишь «тень реальной действительности». Они служат толчком к размышлению о внутренних связях в природе. Для картезианца его экспериментальные находки есть сама реальность – тщательно отполированные блоки, из которых построен мир. Из большого количества мелких деталей он конструирует как можно более простую Вселенную. Платонианец отдается «на волю волн» - в этом состоит его искусство научного исследования. «Ученому необходимы такие качества, как дар обращать внимание на значимые явления и отворачиваться от тривиальных; чувствовать, что именно кажется важным и полезным. Трудно определить, являются ли эти качества врожденными или в какой-то степени могут быть приобретены» говорит Чаргоф. 56 Чаргоф не уверен, что его размышления могут быть полезны начинающему ученому. Он только предостерегает молодежь от ложного впечатления, будто строго логический тон научных публикаций отражает подлинный дух научного творчества. Строгая логика научных публикаций скрывает больше, чем открывает, ибо исследовательская работа в лаборатории выглядит совсем не так, как в научном журнале: «Наука не отменила человеческую натуру, и если естественные науки не знают границ, то лишь потому, что беспредельны человеческие ошибки и человеческие глупости». Тех, кто больше интересуется методикой индивидуальной научной работы, Чаргоф в несколько ироническом стиле отсылает к книге П. Медавара «Советы молодому ученому». Творческие личности являются яркими индивидуальностями, потому и отличаются друг от друга. Но есть у них и нечто общее – их роднит способность к длительному и напряженному труду, этот труд для них наслаждение. Было бы неверно, однако считать их фанатиками. Известный философ Дж. Сантаяна (1896-1950) определил фанатика, как человека, который удваивает усилия, когда теряет из вида цель. Великие творцы не подходят под это определение по той причине, что они никогда не теряют цели из вида. Обычно перед ними не одна, а несколько задач, но безошибочное чувство цели указывает им, чем следует заняться в данный момент времени. Творчески одаренные люди легко переключаются с одной деятельности на другую, внешне совсем не похожую, но обладающую тонким внутренним родством с первой. * * * Поучительна творческая деятельность Иоганна Кеплера, который, как известно, был не только образованным, разносторонне проявившим себя ученым, но и человеком, который много времени, сил, энергии потратил на такую, казалось бы, осмысленную деятельность, как астрология. В 1979 г. вышла книга Ж. Гальберна, которая называется «История науки перед лицом астрологической деятельности Кеплера». Французский историк науки анализирует взгляды на место астрологии в научной деятельности Кеплера. «Кеплер, - говорит он, - более, чем кто-либо иной заставляет историков науки интересоваться астрологией. По-видимому, именно благодаря Кеплеру астрология имеет определенные шансы на внимание». Астрологические воззрения Кеплера представляют трудности для оценки. Во-первых, не ясно, какую роль сыграли занятия астрологией в исследовательской деятельности Кеплера. И, если он занимался ею всерьез, то каковы его успехи на этом поприще? Во-вторых, как повлияли успехи, достигнутые Кеплером в других областях знаний, на развитие астрологии? Наконец, с точки зрения изучения истории астрологии представляет интерес эволюция взглядов на нее Кеплера. 57 Одно из распространенных убеждений историков науки заключается в том, что Кеплер занимался астрологией, чтобы, продавая свои предсказания «наивным королям», заработать деньги для астрономических исследований. Несомненно, необходимость борьбы с нищетой побуждала его выполнять и меркантильные работы. Возможно, и будучи богатым, Кеплер не гнушался развитием астрологических теорий по той причине, что видел в этом продолжение своей научной деятельности и возможность связать астрологию с объективными науками. Другие ученые рассматривают астрологические увлечения Кеплера как мелкие сочинения, приуроченные к «случаю», в которых Кеплер оттачивал ум в полемике с современниками. Однако именно эти «сочинения, приуроченные к случаю», позволили Кеплеру сформулировать мысли, которые у него окончательно созрели к тому времени. Современники пытались обвинить Кеплера (такие голоса не утихают и до сего дня) в жульничестве при составлении гороскопа для герцога Валленштейна, споря об его ошибках, как будто было скандальным, если помимо прочего Кеплер оказался бы еще и хорошим астрологом. При этом нападающие не улавливали (или не хотели улавливать) оригинальности мысли Кеплера, который рассматривал приемы астрологии как рабочий инструмент абстрактного мышления. Существуют собственные календари Кеплера, его справочники, но ни одного систематизированного, законченного труда, характерного для работ Кеплера в других областях, в астрологии у Кеплера нет. Гальберн считает, что Кеплер хотел применить к астрологии ту же «обработку», которую Лютер предложил для христианства: сбросить мелкие украшения и вернуться к сути дела. Однако суть дела заключается в том, что астрологические взгляды Кеплера входят составной частью в разные работы, написанные им по другим поводам. Несомненно, чтобы основать «свою» астрологию, Кеплер пользовался закономерностями, обнаруженными им, например, в оптике и музыке. Для него Земля – свидетель межпланетных связей. И так же, как в музыке, он долгое время основывал свои исследования на гамме, состоящей из семи нот. Так, он ищет связи, способные воздействовать на Землю, как частицу, состоящую из 7 гармонически взаимодействующих тел. Астрология у Кеплера является главенствующей частью его космологии. Ибо представляет собой то самое сочленение, которое объединяет человека с космосом. Кеплер принадлежал к астрономам, которым нужно было убедить себя в том, что изучение звезд представляет интерес для человечества как такового. Наименее ясным является вопрос о взаимосвязи астрологической мысли Кеплера с историей астрологии в целом. Одни историки целиком отрицают оригинальность кеплеровского мышления в сфере астрологии, другие впадают в противоположную крайность и считают, что Кеплер впервые замахнулся на священные традиции астрологии и раскачал ее устои. Однако и то, и другое, по-видимому, неверно. Между Птолемеем и Кеплером был длительный период реконструкции и модернизации древних 58 астрологических сведений. Кеплер намеревался реформировать астрологию и поставить ее рядом с астрономией. Суть его реформы предположительно заключалась в том, что астрология должна была освободиться от магии зодиакальных знаков, тем самым теряя последнюю связь с мифологией и отвергая произвольность исчислений, лежащих в основе совпадений, которую Кеплер отвергал абсолютно. Поэтому неверно видеть в фигуре Кеплера последнего астролога, феномена без прошлого и будущего. Оценить смысл реформаторских усилий Кеплера в астрологии можно только изучая последующую историю астрологии. Кеплер умер в 1630 г. Но уже к концу ХVII в. астрология пришла в упадок, и реформы Кеплера повисли в воздухе: пытаясь согласовать астрономию, астрологию и музыку, Кеплер опирался на число «7», используемое традиционной астрологией. Открытие в 1781 г. восьмой планеты солнечной системы – Урана, а затем спутников Юпитера, обесценило эти попытки Кеплера. С другой стороны, астрология этого периода переживала период накопления, а не период чистки, и если новые аспекты, предложенные Кеплером, были ею восприняты, то его пересмотр традиционных положений астрологии оказался полностью забытым. Имелись ли у Кеплера надежды на превращение астрологии в объективную науку? История естествознания показывает, если такие надежды и были, они не имели под собой основания. Но можно ли было без надежд на результативность исследований потратить половину своей творческой жизни на раздумья и активную деятельность в области бессмысленной науки, считая ее таковою? Безусловно, нет. Заблуждения Кеплера, бесспорно, были искренними. Искренность в деятельности ученого является важным компонентом, в значительной степени обуславливающим успешность его деятельности. Характерно, что при жизни И. Кеплера признание получила лишь его астрологическая деятельность, и осталось неизвестным, насколько огорчало его то, что современники проходили мимо его усилий в области «гармонизации всех наук» … * * * Учёным, который также не испытывал при жизни полного признания, соответствующего его научному вкладу, является один из основателей научной генетики Томас Хант Морган (1866-1945). В период своего становления как учёного (до 1891 г.) Морган занимался зоологией, в частности морфологией. Затем он перешёл к эмбриологии, физиологии, отчасти к биохимии, и уже на грани ХIХ и ХХ вв. встретился с научными публикациями Менделя, которые появились в печати за несколько десятилетий до этого, но не получили широкого признания. Однако именно в этот период, в начале ХХ в. Гуго де Фриз сформулировал свои 59 представления о теории мутаций. Сопоставив данные Менделя с концепцией де Фриза, Морган развернул широкие экспериментальные исследования, главным объектом которых была плодовая мушка дрозофила. Эти эксперименты и привели к разработке хромосомной теории наследственности. Исследовательская группа Моргана была сформирована в 1910-1920 гг. Именно в эти годы Морган оказался вовлеченным в спор о евгенике. Под евгеникой понимали тогда научно обоснованные мероприятия, направленные на «улучшение» генофонда человечества: не только путем элиминации дефектных генов, но и путем отбора генов, обусловливающих наиболее желательные черты субъекта, как члена общества. До 1915 г. Морган поддерживал евгеничеcкое движение, но затем охладел к нему, оценивая его антинаучный характер. Однако он не предполагал тех ужасных последствий, к которым оно может привести (к геноциду и обоснованию расовой дискриминации). Исследования группы Моргана были восприняты в советской России в 20-х гг. ХХ в. с пониманием и энтузиазмом. Особенный интерес вызывали опыты на дрозофилах, о которых рассказывал ученик Моргана Г. Меллер во время своей первой поездки в Россию. Вскоре в СССР был организован Институт прикладной ботаники, и уже в следующем десятилетии русская школа внесла выдающийся вклад в две области генетики: в цитологические исследования структуры хромосом и в популяционную генетику. К сожалению, бурное развитие генетики в СССР было задержано противниками менделизма и морганизма (см. ниже). В других странах достижения школы Моргана были также не восприняты безоговорочно, и. хотя и способствовали росту генетических исследований (в 1933 г. Моргану была присуждена Нобелевская премия), однако не получили безусловного и однозначного признания. Морган оставил Колумбийский университет и переехал во вновь организованный Калифорнийский технологический институт, где началась новая страница его научной биографии, ознаменованная стремлением установить связь между кодированием и передачей генетической информации. Иными словами, он понял, что центр тяжести в исследованиях должен быть перенесен на физиологические и биохимические аспекты наследственной передачи информации. Он пригласил на работу группу талантливых физиков и химиков, проявляющих интерес к биологии. В их числе был, в частности, Макс Дельбрюк (основатель молекулярной биологии), испытавший сильное влияние работавшего одно время с ним советского генетика Н.В. Тимофеева-Рессовского. До последних дней жизни Морган оставался на передовых рубежах науки, хотя его собственная творческая активность в последний период жизни снизилась. Морган оставил огромный след в современной биологии; значение имеют не только его исследования, но непосредственное влияние, как незаурядной личности, на тех, кто с ним непосредственно встречался. Характер у него был открытый и дружелюбный, он любил 60 общение с неакадемическим окружением, особенно с детьми. Ученики отмечали исключительную естественность его поведения, он не притворялся, а сохранил в душе своей детское восприятие, и игры с детьми доставляли ему неподдельное наслаждение. Он был весьма доброжелателен и всегда готов прийти на помощь коллегам – как в научных, так и в материальных вопросах. В денежных отношениях он был чрезвычайно щепетилен. Одной из характерных черт Т. Моргана было замечательное чувство юмора: себя самого он никогда не принимал слишком серьезно, но к своей работе относился исключительно внимательно. Он работал много и обладал поразительной силой сосредоточенности: он проводил время за экспериментальной работой, либо читал, либо писал; даже на прогулке постоянно обдумывал занимавшие его научные проблемы. Возвращаясь вечером домой из лаборатории, садился за фортепиано и отдыхал, играя Бетховена или Штрауса, затем снова работал до полуночи. Психика Моргана отличалась гибкостью и подвижностью: он легко прерывал работу, если необходимо было поговорить с зарубежными посетителями, собственным учеником или со студентом. С годами интерес к изобразительным искусствам угас, но интерес к музыке сохранился. Морган не уделял большого внимания официальным или политическим вопросам, он был уверен, что ученый наилучшим образом служит обществу своей научной работой, а не речами в поддержку того или иного мероприятия. Жизнь доказала узость такой позиции: в современном мире ученый не может оказаться безразличным к тому, каким образом используются в обществе плоды его открытий. Необходимость сосредоточиться на своих научных проблемах и именно этим вносить свой вклад в развитие общества не освобождает ученого от ответственности за последствия его достижений… * * * Современная естественная наука, все более превращаясь из описательной и качественной в науку количественную, с почтением относится к проблемам статистики. В этом отношении интересно вспомнить отца современной прикладной статистики, преподавателя гарвардской школы здравоохранения Ф. Мостеллера. Он занимается статистикой более 45 лет; интерес к ней возник у ученого практически случайно: будучи студентом Технологического института Карнеги, Мостеллер решал задачу: вероятность набора 10 очков при игре в кости с использованием трех костей. Он справился с этой задачей, но увидел, что решение является частным: метод пригоден только для случая, если костей только три. Он обратился к своему другу математику, который показал ему исключительно изящный способ решения общего случая этой задачи. Так 61 началось увлечение, которое со временем сделало Ф. Мостеллера крупнейшим в США, да и в мире, авторитетом по прикладной статистике. Долгое время Мостеллер занимал в Принстоне ведущую роль в отделе статистики и вероятности. По наблюдениям Мостеллера статистические методы делятся на две группы: подтверждающий анализ и исследовательский анализ. т 62 , 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 ( 75 ) 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 ( 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 е о 103 104 105 106 И. Ньютон прекрасно понимал всю слабость допущения, что тела обладают способностью действовать друг на друга «на расстоянии». Ему самому не нравилось это допущение – так называемая «гравитация». Но, понимая, что уровень знаний его эпохи не позволяет глубже проникнуть в природу тяготения, он вынес эту проблему «за скобки». С такой же трудностью столкнулся Ч. Дарвин, разрабатывая теорию эволюции – в то время еще не было науки генетики. И Дарвин был вынужден делать чисто умозрительные предположения без попыток проникнуть в сущность явления. Он также вынес за скобки проблему наследования, хотя (по его собственным словам) то и дело возвращался, чтобы бросить на нее еще один взгляд. Дарвина часто описывают как робкого и болезненного человека, но это, наверное, были лишь чисто внешним проявлением. Внутренней чертой его творческой личности было постоянное стремление дерзать, 107 бросать вызов. Требовалось огромное мужество, чтобы отправиться в пятилетнее плавание на «Бигле». Отвага нужна была, чтобы выступить с теорией, которая, как он знал, вызовет недовольство и семьи, и друзей, не говоря уже о могущественной церкви… Биограф Ч. Дарвина Х. Грубер пытался проследить за изменениями в его мышлении в течение 18 месяцев после возвращения из плавания на «Бигле». Эти изменения зафиксированы в записных книжках великого ученого. Вначале Дарвин верил в «теорию монад»: «существуют элементарные формы жизни, - пишет он в дневнике, - монады, которые самопроизвольно зародились и положили начало отдельным биологическим видам». Но вскоре Дарвин столкнулся с вопросом, на который его теория не давала ответа: почему некоторые виды распространились успешно, а другие исчезли с лица земли? К концу 1837 г. Дарвин сформулировал для себя другую теорию, согласно которой старые виды служили родоначальниками новым (!). Но было неясно, почему старые виды иногда выживали, а иногда нет? Каков механизм отбора? Ответ пришел, когда в сентябре 1833 г. Дарвин читал («для развлечения», - как он сам говорил), книгу английского экономиста Т. Мальтуса «О народонаселении». Отталкиваясь от вульгарного изложения идеи автора о борьбе за существование, Дарвин нашел недостающее концептуальное звено своей теории: естественный отбор был тем механизмом, который приводил к сохранению благоприятных вариаций и к уничтожению неблагоприятных. В результате возникли новые виды. Этому внезапному озарению в творчестве предшествовало 18 месяцев упорных размышлений. Они протекали не только в словесной форме, но и в форме зрительных образов. В частности, в записных книжках сохранилось много схем, изображающих древо развития природы. Схемы постепенно менялись и совершенствовались. В книге «Происхождение видов» есть всего одна схема – последняя. До конца своих дней ощущал Ч. Дарвин незавершенность своей теории. Он чувствовал неполноту выдвинутой им характеристики происхождения видов – Дарвину не хватало представлений о материальных носителях наследственности – представлений биологии следующего века. А ведь уже были осуществлены опыты Грегора Менделя. Они были напечатаны через 15 лет после «Происхождения видов». Они не получили резонанса, потому что ни общество в целом, ни передовые мыслители (включая самого Дарвина) не были готовы к восприятию новых идей и фактов, с привлечением которых эту проблему можно было решить. Мендель был образованным человеком, он владел математикой в глубокой и совершенной форме. Мендель обратился в Брюннское аббатство (ныне город Брно, Чехия) с просьбой предоставить ему место для проведения задуманных им экспериментов. Уже тогда он предполагал 108 возможный результат этих опытов. И целью работы была проверка его идеи о наследовании признаков у растений. Он работал весьма скрупулезно – с настойчивостью не агронома, а ученого. Он выращивал не урожай, он растил плоды собственной идеологии, и подвергал их изощренному математическому анализу. И, конечно, удачей было то, что он выбрал горох – растение, обладающее способностью к явному расщеплению признаков (попытки воспроизвести эти закономерности на ястребинке закончились безрезультатно). Но Мендель был готов и к неудачам, поэтому специфика математического анализа застраховывала его от случайной небрежности природы в проявлении собственных закономерностей … В 1984 г. вышла работа, анализирующая менделевские опыты; она называется «Результаты опытов Менделя на горохе – плод гениальности или обмана?». Работа американской исследовательницы Дж.А. Миллер посвящена причинам публикации основоположником генетики Менделем странных, с точки зрения формальной генетики, материалов, давших основания обвинять его в обмане научной общественности. Миллер имеет в виду работу Р. Фишера, изданную в 1936 г., в которой утверждалось, что у Менделя был всего 1 шанс из 30 000 получить на растениях гороха результат, подтверждающий его теорию. Поэтому результаты Менделя слишком хороши, чтобы быть правильными. С тех пор в течение более 70 лет генетики и историки науки обсуждают достоверность эмпирических данных, опубликованных Менделем. Миллер подчеркивает, что эта тема обсуждается всегда чисто гипотетически из-за того, что все первоначальные записи Менделя незадолго до кончины были им уничтожены. Основная публикация появилась в малоизвестном журнале в 1866 г. и осталась незамеченной до 1900 г. Таким образом, реконструировать математические методы, с помощью которых Мендель обрабатывал эмпирические данные, оказалось невозможным. Традиционно в защиту научной честности Менделя приводятся следующие аргументы: во-первых, статистический анализ Фишера мог оказаться ошибочным; во-вторых, данные мог подтасовать садовник, чтобы сделать Менделю приятное; в-третьих, Менделю могло очень сильно повезти. Рассматриваются и более новые объяснения. Рут Бернштейн, биохимик из Сан-Диего (США) показала, что оценка признаков, на основе которых выводятся статистические закономерности в генетике, часто бывает субъективной. Даже специалисты расходятся во мнениях относительно цвета растений. Процедура оценки цвета предполагает его восприятие и обозначение, что дает основания для существенных индивидуальных различий. По мнению Берштейн и категоризация признаков растений, и субъективные процедуры оценки, использующиеся Менделем, могли заметно повлиять на полученные им результаты. 109 В то же время Мендель осознавал произвольный характер своих наблюдений и отмечал формальный характер связи таких субъективных категорий, как, например, цвета и высоты растений. Однако нет оснований подозревать Менделя в обмане. Те, кто обвиняет ученого в не вполне объективном обращении с экспериментальными данными. Просто не понимают, как работают компетентные исследователи. В действительности ученые проводят не единичные исследования, а циклы исследований. Но публикуются результаты тех экспериментов, которые наиболее убедительно подтверждают выявленные закономерности. Миллер также приводит мнение канадского химика М. Юссельмана относительно происхождения полученных Менделем данных. Юссельман считает, что сам по себе целенаправленный отбор данных не является обманом научной общественности, если он специально не преследует цель ввести кого-то в заблуждение. У Менделя не было той мотивации к обману, которую имеют современные ученые в погоне за карьеристскими соображениями. Более того, способность к отбору научных данных Юссельман считает не формой обмана, а одним из признаков научной одаренности. Современная наука согласна с взглядом Миллер на то, что данные Менделя являются скорее плодом гениальной прозорливости и догадки, нежели осознанного или бессознательного обмана. Отбор и интерпретация данных – это интуитивный путь, который используется учеными для того. чтобы достичь максимально эффективного результата. Показательна взаимосвязь между теориями Менделя и Дарвина. Известно, что Мендель к концу своих исследований уже прочел «Происхождение видов» Дарвина и был эволюционистом. И хотя высказывались мнения, что в статье Менделя можно найти следы его попыток вооружить дарвиновскую теорию столь необходимым и недостающим ей механизмом наследственности, и что он не сделал этого из некоторых политических соображений, тем не менее, подлинный смысл экспериментов с растениями гороха заключался для него, скорее всего лишь в том, чтобы проанализировать возможность изменений, происходящих в процессе гибридизации. Что же касается вторичного открытия работ Менделя в 1900 г., связанного с именами де Фриза, Корренса и Чермака, в результате которого Менделя стали почитать как отца генетики, следует иметь в виду, что оно произошло в контексте острой дискуссии между Корренсом и де Фризом относительно приоритета в открытии принципа расщепления и доминирования наследственных факторов. Каждая из сторон находила в Менделеевских идеях подтверждение правильности своей позиции. И, таким образом, Мендель из забвения появился постольку. Поскольку авторы дискуссии прочитали у него то, что соответствовало их собственным взглядам и интересам. 110 * * * В наше время любительские занятия наукой не могут претендовать на серьезное значение, а немногочисленные чудаки-любители не идут в сравнение с профессиональными учеными. Тем не менее, в 1982 г. в журнале «New Scientist» была напечатана статья И. Ритпаса «Невероятные истории о двух ученых». В ней говорится, что автор разыскал в Англии двух пожилых людей, всю свою жизнь непрофессионально занимающихся научными изысканиями и изобретательством и достигших безусловных успехов в этой области. Первый из них – 81-летний инженер и изобретатель Г. Долл, посвятивший все свое свободное время «изучению неба, Земли и пределов технических возможностей человека». Долл мало известен вне узкого круга специалистов как из-за своей скромности, так и из-за того, что многочисленные его достижения являются результатом хобби, а не профессиональной деятельности. Это классический пример «изобретателя в свободное время». Он родился в семье инженера-приборостроителя, ушел из школы в 14 лет с началом Первой мировой войны и поступил работать на авиастроительную фирму, а затем – на приборостроительный завод. Здесь он проработал 48 лет и сооружал приборы для измерения потоков жидкости, необходимые для нужд производства. В 1965 г. он вышел на пенсию, все свободное время посвящая изобретательской деятельности, получил ряд патентов, например, на собственную телевизионную систему (1931 г.), на метод оптической записи звука на пленку (1933 г.), на «трубу Дола», используемую и до сих пор для измерения потоков воды в трубопроводах. Во время II мировой войны Долл был приглашен как эксперт для изучения обломков немецкой ракеты «ФАУ-2», упавшей во время испытательных полетов в Швецию. Изучив камеру сгорания и топливные насосы ракет, он сумел вычислить силу ее тяги и дальность полета еще до того, как первая ракета «ФАУ-2» была выпущена в направлении Лондона. Рабочая комната в доме Дола похожа на мастерскую Деда Мороза, наполненную кучей волшебных вещей: научные инструменты и оптические детали (многие из них сделаны собственноручно), сувениры из дальних путешествий, коробка с фотографиями, отснятыми за 65 лет жизни, включая первые цветные и стереоскопические изображения. Центральное место занимает камера-обскура Дола, взглянуть на которую приезжают посетители из многих стран. С ее помощью можно получить изображение солнца величиной во всю стену и изучать детали его поверхности. В 1929 г. Долл модифицировал распространенный тип зеркального телескопа, и эта модификация сейчас широко применяется ввиду ее более простого изготовления. Предложенный им тест для проверки формы зеркала телескопа сейчас используется оптиками всего мира как стандартная техническая процедура. Одновременно Доллу 111 принадлежит рекорд изготовления сильных однолинзовых микроскопов: у него есть микроскоп, увеличивающий в 1000 раз. Что же побуждало Дола создавать все новые уникальные устройства? Сам он объяснял это просто: «Это испытание моих сил и возможностей». Его жена высказывалась более прямо: «Гораций всегда хочет сделать лучше, чем кто-либо до него». Ярким примером желания достичь пределов практически возможного служит механизм для нанесения микроскопических надписей. В 1943 г. Долл узнал об американце, который сумел добиться такой микрозаписи, что на 1 квадратном дюйме (6,5 см2) можно выгравировать 30 копий Библий. За один год Долл создал механизм, который позволил уменьшить сделанные от руки надписи настолько, что на квадратном дюйме помещалось бы 140 Библий, а затем довел этот показатель до 250. Отдельные буквы при этом были уже на пределе разрешающей способности оптических микроскопов. Долл сам говорил об этом с усмешкой: «Это было для меня только развлечением». Второй персонаж статьи – 70-летний астроном-любитель, бывший учитель Дж. Элкок. Астрономией он заинтересовался еще мальчишкой, найдя маленькую карту звездного неба в энциклопедии. Главная особенность Элкока – уникальная зрительная память, благодаря которой он держит в голове расположение как минимум 30 000 звезд и 500 туманностей. Он знал небо, вероятно, лучше, чем кто-либо в мире, а возможно, и лучше любого другого человека за всю историю человечества. Это выдающийся наблюдатель-любитель прошлого столетия. Его успех показывает, что в сегодняшней астрономии все еще есть место для любителя со скромным оборудованием, деятельность которого признается профессиональными астрономами. Свой первый важный научный результат Элкок получил в 30-е гг. ХХ в. при изучении метеоритов. Наблюдения за падающими звездами, которые он проводил, показали, что спорадические метеориты принадлежат солнечной системе, а не прилетели из межзвездного пространства, как тогда предполагали профессиональные астрономы. После войны этот вывод был подтвержден наблюдениями с помощью радара. В тот же период Дж. Элкок принялся заучивать наизусть карту ночного звездного неба и к концу 1932 г. помнил уже положение большинства звезд, видимых невооруженным глазом. В 50-х гг. он перешел от наблюдений за метеоритами к поиску новых комет с помощью бинокля с 25-кратным увеличением. В конце августа 1959 г. после 6 лет терпеливых наблюдений, он за одну неделю обнаружил сразу две кометы (это были первые кометы, обнаруженные английскими астрономами в ХХ в.), а 1963-65 гг. - еще две. Все четыре названы его именем. Одновременно Джордж Элкок заинтересовался так называемыми «новыми звездами», которые в 50-е гг. были абсолютно загадочными объектами. Для их обнаружения необходимо было знать карту звездного неба именно так, как знал ее Элкок, то есть запоминать расположение звезд размером вплоть до восьмой звездной величины, что находится на 112 пределе видимости человеческого глаза. В 1955 г. он приступил к выполнению этой задачи, хотя вначале она казалась ему самому практически нереальной. Однако через 6 лет терпеливой работы он добился успеха и с начала 1961 г. приступил к регулярным поискам новых звезд, используя обыкновенный (даже не авиационный) ручной бинокль. 8 июня 1967 г. Элкок открыл первую новую звезду в созвездии Дельфина, которой немедленно заинтересовались крупнейшие обсерватории мира. Всего Элкок обнаружил 4 новых звезды (в 1967, 1968, 1970 и 1977 гг.). В 1978 г. за свои заслуги перед астрономией он был награжден орденом Британской империи пятой степени … * * * В 1936 г. в пристройку одной американской библиотеки было решено поместить герметичную коробку с предметами, которые могут представить археологический интерес для потомков. В числе прочих выдающихся умов человечества попросили написать что-нибудь на высокопрочной бумаге, которая сохранится 1000 лет, и Альберта Эйнштейна. 4 мая 1936 г. Эйнштейн отослал такой текст: «Дорогие потомки! Если вы не стали справедливее, миролюбивее и, вообще, разумнее, чем мы, то и черт вас, в таком случае, возьми!.Это благочестивое пожелание с глубоким почтением изрек тот, кто был Альбертом Эйнштейном». В 1979 г. вышла из печати книга, составленная хранительницей архива Эйнштейна, бывшим секретарем ученого, Э. Дюкас. Книга вышла в свет к 100-летию со дня рождения Эйнштейна и, в основном, содержит неопубликованные письма, статьи, черновики, отрывки, заметки, не предназначенные для печати, но из которых, по мнению Э. Дюкас, вырисовывается портрет Эйнштейна – человека. Может быть, наиболее интересным в этой книге является то, как Эйнштейн представляет себе просто ученого, его ответственность за результаты своей работы. В частности, в этой книге приводится маленький рассказ о том, как в 1908 г. Эйнштейн реагировал на выступление немецкого физика И.Штарка, претендовавшего на приоритет в открытии теории относительности, который вскоре после этого получил Нобелевскую премию. 17 февраля 1908 г. Эйнштейн пишет: «Я был ошеломлен тем, что Вы не признаете моего приоритета в установлении связи между инерционной массой и энергией». – речь шла о знаменитой формуле E=mc2. 19 февраля 1908 г. Штарк ответил письмом, в котором выражал чувство восхищения Эйнштейном. 22 февраля Эйнштейн пишет Штарку ответ: «Если бы я не сожалел, еще до получения Вашего письма, о том, что поддался мелочным побуждениям и заговорил о приоритете, то Ваше подробное письмо показало мне, что моя обида была напрасна. Люди, 113 которым посчастливилось сделать вклад в развитие науки, не должны позволять таким пустякам омрачать радость при созерцании плодов общих усилий». Ученый придерживался таких взглядов на протяжении всей жизни. В марте 1927 г. Эйнштейн прочитал публичную лекцию, и один солидный научный журнал предложил ее опубликовать. Эйнштейн ответил: «Я против публикации, потому что моя лекция не достаточно оригинальна. Если хочешь, чтобы тебя продолжали читать, нельзя печатать ничего малозначительного». Естественно, для историков науки А. Эйнштейн представляет огромный интерес с точки зрения потенциальных возможностей человеческого мозга. В 1978 г. в газете «New York Times» появилась маленькая заметка о том, что со времени смерти Эйнштейна (1955 г.) группой специалистов проводятся исследования его мозга. Цель этого исследования - выявить анатомические или морфологические особенности мозга Эйнштейна, которые обусловили его гениальность. Позже, в 1985 г. в журнале «Science news» было помещено сообщение о результатах этого исследования. М. Даймонд и ее коллеги из Калифорнийского университета сообщили, что мозг Эйнштейна действительно имел некоторые морфологические особенности. Они исследовали 4 среза из префронтальных и нижнетеменных отделов коры обоих полушарий (считается, что эти зоны мозга связаны с наиболее сложными формами мышления). Авторы продемонстрировали, что в год смерти (76 лет) мозг ученого содержал больше глиальных клеток (в пересчёте на 1 нейрон) по сравнению с мозгом 11 мужчин со средним уровнем интеллекта в возрасте от 49 до 80 лет. Клетки нейроглии служат для защиты, опоры и питания нейронов, они обеспечивают реактивные свойства нейронов. Исходя из полученных результатов можно было заключить, что, по крайней мере, в одной высокоразвитой области мозга интеллектуальные процессы протекали у Эйнштейна более интенсивно, чем у обыкновенных людей. Остаётся вопросом, являлась ли эта особенность мозга учёного врождённой или была приобретена в процессе жизни - глиальные клетки, в отличие от нейронов, продолжают делиться и после завершения формирования мозга. Изменения мозга вследствие обучения являются одной из самых больших загадок. Хотя количество нейронов в ходе обучения не возрастает, эффективность действия межнейронных контактов изменяется в зависимости от частоты их использования. Поэтому ученые рассматривают память как систему усовершенствованных синапсов с одной стороны и как «представительство» внешнего мира – с другой. Рождающийся ребенок, таким образом, имеет не сложившийся, развитый мозг, а мозг, лишь предрасположенный к усвоению знаний. В 1983 г. С. Гольдберг, анализируя проблему «А. Эйнштейн и творческий акт», приводит этот пример в качестве иллюстрации одного из трех существующих в настоящее время подходов к объяснению 114 человеческой гениальности. Это попытки связать ее с особенностями морфологического строения мозга; стремление обнаружить отклонения от нормы реакции с помощью специальных тестов, аналогичным тем, которые используются при изучении интеллекта; и, наконец, - анализ сознательной интеллектуальной работы, - пути, который привел ученого к открытию. Анализ деятельности Эйнштейна как ученого в этом отношении особенно интересен. Наиболее характерной чертой для Эйнштейна была огромная любознательность, сочетающаяся с наличием глубокой интуиции и целеустремленностью. Он обладал поистине любознательностью ребенка. Одновременно окружающие замечали, что он казалось, носит особые очки, делающими невидимым все, что не относится к делу. В начале ХХ в. крупнейшие ученые, такие, как Х.А. Лоренц, А. Пуанкаре, пытались решить вопрос о том, как эфир воздействует на движущиеся в нем материальные тела. Эйнштейн понял, что ответ на этот вопрос следует искать, изучая не сами материальные тела, а то, каким образом мы измеряем их взаимное расположение и перемещение. Создание Эйнштейном в начале ХХ в. специальной теории относительности можно уподобить решению головоломки. Все составные части головоломки были обнаружены другими учеными, но соединить их в единое целое никто не мог. И только Эйнштейну удалось решить эту задачу, объединив самым неожиданным, и, казалось бы, невозможным способом. Эйнштейну были свойственны и целеустремленность, и высокая работоспособность. С тех пор, как в 1920 г. он поставил перед собой цель создать единую теорию поля, он ни разу не отступил от этой цели. Многие физики выражали сожаление, что с возрастом у него «иссяк запас новых идей». Но это не так. Скорее, его научные интересы стали уклоняться в сторону от основного русла исследований в физике. «Впрочем, - отмечает Голдберг, - Эйнштейн никогда не стремился придерживаться общепринятого направления, он всегда занимался тем, что соответствовало его собственным научным устремлениям. Его поглощенность работой была такова, что даже незадолго до смерти он постоянно держал возле себя карандаш и блокнот, чтобы иметь возможность продолжить работу над единой теорией поля». Великий физик обладал безошибочной интуицией относительно того, какое знание следует считать истиной. Известны случаи, когда Эйнштейн отвергал результаты эксперимента, противоречащие его теории, основываясь лишь на эстетических соображениях, предполагая, что в экспериментах, вероятно, была допущена ошибка. Измерения, проводимые другими учеными, впоследствии подтверждали его правоту. Эйнштейн выработал собственный критерий оценки справедливости научных теорий, основанный, как он говорил, на чувственной интуиции и игре некоторыми основополагающими идеями. Критерий 115 непротиворечивости внутренних частей теории Эйнштейн дополнил еще двумя: «критерием внешнего подтверждения» и «принципом внутреннего совершенства теории» (в дополнение к ее внешнему подтверждению опытом). «Внутреннее совершенство теории является следствием естественности и логической простоты ее посылок», - говорил Эйнштейн. Он считал удачной ту теорию, в которой содержится минимальное количество допущений, необходимых для объяснения всей совокупности экспериментальных данных. Специальная теория относительности, содержащая всего два постулата, служит, по мнению Эйнштейна, относительно удачным примером научной теории. Альберт Эйнштейн оценивал свою жизнь и судьбу как исключительно счастливую. По-видимому, ощущение счастья происходило из верно угаданной гармонии между внутренними склонностями, внешним их проявлением и профессиональными интересами ученого. * * * Надо сказать, что прожить долгую и счастливую научную жизнь удается не каждому ученому – в значительной степени потому, что внешние обстоятельства часто преломляются в поведении ученого нежелательным для его биографии образом. И когда возникает противоречие между обстоятельствами жизни и обязанностью ученого проявить гражданское мужество, не всегда в характере и интеллектуальной деятельности ученого достает прозорливости, жизненного опыта, политической ответственности, чтобы принципиальные вопросы решить правильно. То обстоятельство, что Эйнштейн оказался во внешней эмиграции после прихода к власти Гитлера, в значительной степени усложняло его судьбу, порвало его связи с Родиной, но в значительной степени и облегчило его будущую жизнь, сохранило и углубило его связи с международной научной общественностью и с его друзьями-физиками. Иной пример дает нам биография Вернер Гейзенберга, который находился в состоянии, так сказать, «внутренней эмиграции». Оказавшись перед необходимостью решения аналогичного вопроса, он поступил не так, как Эйнштейн, и остался в гитлеровской Германии. Это наложило трагический отпечаток на весь последний период жизни ученого. В 1984 г. в Бостоне вышли воспоминания об этом выдающемся немецком физикетеоретике, одном из создателей квантовой механики, лауреате Нобелевской премии 1933 г. Вернере Гейзенберге (1901-1976 гг.). В книге, написанной его женой, особенно тщательно характеризуется период «внутренней эмиграции» ученого. В тексте много внимания уделено анализу причин, побудивших Гейзенберга во время установления 116 нацистского режима остаться в Германии, а также тому, какова была его роль в событиях, происходивших в тот период в ядерной физике. В конце 1927 г. Гейзенберг занял место профессора теоретической физики Лейпцигского университета. Там он поставил перед собой задачу создать такой же интернациональный коллектив, какой был у Нильса Бора в Копенгагене. В определенной степени ему это удалось, и к моменту нацистского переворота в лаборатории Гейзенберга были сосредоточены сильные ученые с многообещающим научным потенциалом. После нацистского переворота у Гейзенберга возникли осложнения во взаимоотношениях с национал-социалистами, вызванные отказом Гейзенберга стать членом какой-нибудь нацистской общественной организации. Кроме того, он отказался подписать декларацию на имя Гитлера, а также послать ему телеграмму с подтверждением своей верности. Присуждение Нобелевской премии привлекло особенно пристальное внимание к нему со стороны нацистских кругов. Стало известно, что на его лекции затевают провокационное выступление. И лишь благодаря помощи приятеля, занимавшего высокий пост в националсоциалистической партии, ему удалось избежать крупных неприятностей. В 1934 г. стало ясно, что надежды на улучшение политической обстановки тщетны, и часть физиков покинула страну. Гейзенберг обсуждал свою судьбу с Максом Планком, который посоветовал ему остаться и переждать. Недавно (в 1933 г.) Германию покинул Эйнштейн. Его отъезд расчистил путь тем деятелям от науки, которые стремились внедрить нацистскую идеологию и антисемитизм в интерпретацию физических проблем. Таким образом, лидерами движения за «арийскую физику» стали Ф. Ленард и И. Штарк. Оставшийся в Германии Гейзенберг также стал считаться сторонником движения за «арийскую физику». На самом деле, по мнению жены Гейзенберга, в Германии в этот период происходила борьба между ним и «арийскими физиками»; Гейзенберг продолжал вести самостоятельное направление в науке и в курсе современной теоретической физики отдавал должное теории относительности и его создателю. В 1937 г. решался вопрос о назначении преемника А. Зоммерфельда, уходившего по возрасту с поста профессора теоретической физики Мюнхенского университета. Сам Зоммерфельд и другие физики Германии считали естественной кандидатуру В. Гейзенберга. И когда тот уже получил официальное назначение, в официальном органе СС журнале «Черный корпус» появилась большая статья Штарка «Белые евреи в науке». Она содержала обвинения в адрес Гейзенберга, Ученый проявил решительность и упорство, которые всегда были свойственны его характеру. Он обратился с письмом по поводу выдвинутых против него обвинений непосредственно к Гиммлеру. Оно было передано матерью Гейзенберга матери Гиммлера, с которой они были знакомы. Примерно через год от Гиммлера пришел ответ, в котором обвинения считались необоснованными. 117 Однако заниматься теоретическими исследованиями с каждым годом становилось все труднее. Жизнь Гейзенберга превратилась в борьбу «против засилья фашистского духа в науке». В это время из зарубежных университетов он вновь получает несколько предложений. Однако он не покинул Германии, в которой жили его дети и которую в глубине души он продолжал любить. Он полагал, что его отъезд усилит позиции «арийских» ученых-физиков и поставит под удар коллег и учеников. В 1939 г. Гейзенберг поехал в США в надежде объяснить своим коллегам-физикам мотивы решения остаться в Германии. Он все еще верил в наличие мирового братства физиков и считал, что интересы этого братства выше политических разногласий. «Безусловно, Гейзенберг был патриотом и любил свою страну, - говорит автор, - но он ни на секунду не мог поверить в ее победу в этой войне, которую развязал Гитлер. Гейзенберг отдавал себе отчет, что остаться в Германии – значит оказаться среди проигравших». Но сознавал ли он, что «проиграет» столь крупно?! В первые же годы войны Управление армейских вооружений предложило Гейзенбергу вместе с другими физиками начать разработку проекта по практическому применению атомного реактора. В 40-41 гг. Гейзенберг работал над созданием атомного реактора. Чем дальше продвигалась эта работа, тем очевиднее становилась возможность осуществления взрыва необычайной силы с помощью цепной ядерной реакции. В то же время было понятно, что практическое использование атомной энергии сопряжено с такими трудностями, что на их преодоление понадобятся годы работы и огромные средства. Гейзенберг решил обсудить проблемы, возникшие в связи с возможностью ядерных взрывов, с Нильсом Бором. Их встреча состоялась в 1941 г. в Копенгагене поздней осенью. В силу ряда причин и, в частности, из-за чрезмерной осторожности в поведении Гейзенберга, между двумя учеными не возникло взаимопонимания. Одной из главных целей Гейзенберга было довести до сведения Бора, что Германия не сможет и якобы не намеревается создавать атомную бомбу. Он надеялся, что в случае, если американцы узнают об этом. Они, вероятно, и сами откажутся от этих исключительно дорогостоящих исследований. Более того, Гейзенбергу казалось, что его миссия может предотвратить использование атомной бомбы против Германии. Однако из этого разговора Бор, переполненный ненавистью к нацистам, оккупировавшим Данию, сделал лишь один вывод: в Германии знают, что создание ядерной бомбы принципиально возможно и работают над этим. Таково было положение дел, когда 4 июня 1942 г. А. Шпеер, имперский министр вооружения, созвал секретную встречу в Берлине по вопросу об атомных исследованиях. На этой встрече Гейзенберг отчитывался о ходе исследований за 3 года. По словам автора книги, Гейзенберг не предпринял никаких попыток для того, чтобы убедить правительственных чиновников в возможности создания атомной бомбы. Тем не менее, Шпеер дал указания продолжить работу над урановым 118 реактором для производства энергии, которую командование военноморским флотом намеревалось использовать на подводных лодках. В этот период Гейзенберг работал в качестве директора Института физики Общества кайзера Вильгельма, возглавив его в 1942 г. Институт стал центром всех ядерных исследований в Германии. По окончании II мировой войны Гейзенберг оказался в числе 10 крупнейших немецких физиков, интернированных в Англию, где они провели около года, 7 августа 1945 г. он узнал о взрыве первой атомной бомбы. Это сообщение потрясло Гейзенберга. Через несколько дней после взрыва немецкие ученые составили меморандум, в котором описали ход работ по атомной физике, проводившихся в Германии. В меморандуме подчеркивалось, что немецкие ученые занимались главным образом проблемами практического применения ядерной энергии в различных областях, а непосредственное создание атомной бомбы в их задачу не входило. В послевоенные годы В. Гейзенберг продолжал проявлять политическую активность. В 1949 г. в ФРГ по его инициативе был создан Научно-Консультационный Совет по ядерной энергии. Гейзенберг полагал, что он сможет консультировать правительство ФРГ по научным вопросам и участвовать в обсуждении всех важных политических решений, связанных с использованием ядерной стратегии. Однако поглощенный одновременно и научными идеями, Гейзенберг не смог последовательно провести в жизнь этот замысел. В итоге Совет был преобразован в исследовательскую ассоциацию, занимающуюся чисто научными вопросами. Эта неудача не обескуражила Гейзенберга, он продолжал участвовать во многих научно-политических начинаниях. При его содействии был создал Международный Исследовательский Центр в Женеве. Он был главой фонда Александра Гумбольдта, деятельность которого в определенном смысле явилась исполнением давней мечты Гейзенберга об интернациональной семье ученых всего мира. Тем не менее, следует признать, что положение ученого, находившегося в оппозиции к мировой физической науке в период гитлеризма, в большой степени ограничило развитие его творческого потенциала. * * * 26 ноября 1987 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Николая Ивановича Вавилова - ученого, имя которого по праву стоит в одном ряду с такими естествоиспытателями природы, как Карл Линней, Альфонс Декандоль, Чарльз Дарвин. Неутомимый путешественник, он объездил буквально всю нашу страну и все очаги культурного земледелия пяти континентов, привозя из каждой экспедиции не только записки и впечатления, но и живые дикие и культурные растения. Эрудит, 119 владеющий 20 иностранными языками. Организатор сельскохозяйственной науки, возглавлявший Бюро по прикладной ботанике. Всесоюзный Институт растениеводства, Институт генетики АН СССР, бывший президентом ВАСХНИЛ им. Ленина... Блестящий ученый - автор работ по иммунитету растений, открыватель законов гомологических рядов, автор капитального труда "История развития мирового земледелия", написанного им в тюрьме и считающегося пропавшим… Но, может быть, самое главное в биографии Н.И. Вавилова - его приверженность научной истине, непреклонность и стойкость. «Пойдем на костер, будем гореть, но от убеждений своих не откажемся» - это высказывание Вавилова 30-х гг., когда советская генетика вышла на передовые рубежи мировой науки, когда коллективный трехтомный труд Вавилова и его сотрудников "Теоретические основы селекции" (1935-1937) принес отечественной селекции широкое признание. И в этот же период разрастающийся конфликт с Т.Д. Лысенко на почве антинаучной "теории" последнего о яровизации озимых растений. Доказанная Н.И. Вавиловым и его учениками несостоятельность "теории яровизации" Лысенко не стала достоянием научной общественности, а ошельмованный Вавилов сначала был устранен с руководящих постов, а затем по ложному доносу в августе 1940 г. во время очередной экспедиции арестован (в Черновцах) и препровожден в тюрьму. Два с половиной года режима следственного изолятора, а затем Саратовской тюрьмы не смогли сломить его духа. Ставшие известными подробности последнего - трагического периода его жизни показывают, что и в тюрьме он оставался патриотом не только своей страны, но и мировой науки в целом. Не мог он отречься от науки в угоду Лысенко. Он и в период разнузданной агитации за «мичуринскую биологию» изо всех сил боролся с «облысением» нашей науки и в последние дни, проведенные в тюрьме, не сдался. Потрясает благородством и мужеством его письмо от 25 апреля 1942 г., в котором он просит об ускорении решения по своему делу... По трагическому стечению обстоятельств решение о замене расстрела 20 годами тюремного заключения вначале было затеряно, а будучи возобновленным - опоздало... 26 января 1943 г. Н.И. Вавилов скончался. В нашей памяти он будет жить, как несгибаемыq борец за чистоту научной идеи. 120 Глава V. ТОЧНОСТЬ ОШИБОК И ЭНЕРГИЯ ЗАБЛУЖДЕНИЙ О. Леви и А.Ф. Самойлов - Добросовестное заблуждение М.В. Ломоносова - Является ли практика критерием истины - Феномен Лысенко в отечественной генетике Существует ли лженаука - Мошенничество в науке - Классификация научного плутовства - Цитирование и самоцитирование - Этический кодекс ученого Главная заслуга Колумба при открытии Америки – не в использовании идеи шарообразности Земли и не в тщательности подготовки экспедиций. Она - в мужестве оставить за плечами все, известное до сих пор, и продолжать плавание вперед, когда возвращение стало уже невозможным из-за исчерпания более половины своих продовольственных запасов… Только так и можно достичь новой земли. Но для этого нужно мыслить непривычными способами, быть готовым к нестандартному мышлению. В. Гейзенберг В своей последней книге, которая называлась "Энергия заблуждения", В. Шкловский высказывает мысль о том, что многие достижения человеческого разума только потому и были возможны, что человек брался за дело, полагая, что его достаточно легко сделать. Вряд ли Колумб отправился бы на запад, если бы знал, что этот путь в Индию втрое длиннее. Наверное, и химик Серенсен не стал бы перегонять воду, чтобы добиться нейтрального значения водородного показателя (хотя теория предсказывает "нулевую" кислотность у воды. на практике из-за содержания солей водородный показатель воды слегка сдвинут в кислую сторону). Серенсен не знал, что достичь нейтрального значения рН у воды при ее дистилляции из стеклянной посуды вообще невозможно: стекло выщелачивается, и ионы выходят в воду из стенок колбы. Более 500 раз осуществлял ученый процесс дистилляции и получил воду с. нейтральным значением рН только после того, как стекло, используемое в экспериментальной работе, полностью выщелочилось. И, может быть, И. Ньютон не совершил бы переворота в механике, если б знал наперед, сколько бессонных ночей и изнуряющих размышлений от него это потребует. 121 Если мы хотя бы приблизительно догадывались, как много усилий потребует начинаемое нами дело, может быть, и не нашли сил, чтобы за него взяться. Энергия заблуждения... И точность ошибок... Истории науки известны случаи, когда неверные наблюдения ложились в основу открытий. Это были случаи, когда уверенность ученого в справедливости догадки позволяла ему не добиваться полноценных и безоговорочных доказательств, а считать таковыми те, что обеспечиваются современным уровнем науки. Помните у Энгельса: если бы ученый для окончательного формулирования закономерности ждал полного ее доказательства, законов вообще бы нельзя было сформулировать! Блестящим примером того, как невоспроизводимый факт лег в основу открытия важнейшей биологической закономерности, являются опыты Отто Леви (1920-1925) в которых он доказывал химический механизм передачи возбуждения в нервно-мышечных контактах. О. Леви получил за эти работы Нобелевскую премию, между тем, до сего дня эти опыты не могут быть воспроизведены - они вообще не воспроизводимы в тех условиях, в которых работал О. Леви. Суть работы Отто Леви сводилась к тому, что два изолированных сердца лягушки, перфузируемые физиологическим раствором, осуществляли ритмическую работу в процессе которой перфузат из одного сердца переносили в канюлю, соединяющуюся с полостями второго сердца. Если активность первого сердца тормозилась вследствие раздражения вагусного нерва, то перфузат оказывал тормозящее действие на работу второго сердца. Можно было представить себе, таким образом, что при раздражении вагуса выделяется какое-то химическое вещество, которое оказывает тормозящее действие. «Это были эпохальные эксперименты, вспоминает коллега Леви по лаборатории З. Бак. - Жаль только, что они обладали неотчетливой демонстративностью, и далеко не в каждом эксперименте эффект воспроизводился». Это и неудивительно - передача тормозного сигнала в нервных окончаниях действительно осуществляется с помощью химического соединения - эфира холина и уксусной кислоты - ацетилхолина. Для прерывания сигнала природой предусмотрено разрушение этого вещества до его неактивных предшественников. Это делает специальный фермент ацетилхолинэстераза. Присутствие этого фермента и мешало проявлению эффекта. Даже, несмотря на то, что опыты проводились в осенне-зимний период, когда ацетилхолинэстераза менее активна, при понижении температуры в ванночке, что тоже должно было понижать активность фермента. И все же опыты то удавались, то нет! «Демонстрация, которую О. Леви просили провести в 1926 г. в Стокгольме на международном Конгрессе, - пишет Зенон Бак, - убедила в наличии эффекта не всех присутствующих. Лишь сам экспериментатор заявил, что он удовлетворен результатом». 122 Неоднозначность эффектов оказалось возможным устранить только после обнаружения химического ингибитора ацетилхолинэстеразы. Теперь демонстрация опытов О. Леви на студенческих практикумах для физиологов осуществляется на фоне эзерина. Но ведь он был открыт только 3 года спустя (в 1927 г.) после того, как О. Леви опубликовал свои данные! Получая Нобелевскую премию, ученый еще был не уверен в том, что ему следует это делать, и по свидетельству друзей колебался, принимать ли ему эту награду. По иронии судьбы в то же время в России эту проблему решил (и решил более однозначно) заведующий кафедрой физиологии Казанского университета профессор А.Ф. Самойлов, но его эксперименты оказались в тени опытов О. Леви. Опыты Самойлова обладали наглядной убедительностью. Он измерял так называемую физиологическую 123 задержку: время, необходимое для передачи возбуждения нерва на мышцу лягушки. Он обнаружил, что при уменьшении температуры на 10о задержка в распространении возбуждения по нерву возрастала в 1,5-1,8 раза, а при распространении через нервно-мышечный контакт - в 2,2-2,5 раза. Самойлов сделал вывод, что, исходя из величины температурного коэффициента, распространение возбуждения по нерву является физический процессом, а в передаче возбуждения от нервного волокна к мышечным участвует какая-то химическая реакция! Другими словами, в основе нервно-мышечной передачи лежит химический процесс. Тем не менее, исторически сложилось так, что опыты Отто Леви приобрели больший резонанс, чем опыты Самойлова. И в настоящее время только в отечественной научной литературе приоритет А.Ф. Самойлова в этой проблеме оказывается более или менее установленным... Является ли познание последовательным процессом или скачком, интуитивным постижением явления? Обнаружен факт, но неизвестны реальные причины явления. Чтобы понять его суть, причины надо открыть! И на этом пути, когда логика мало может помочь успеху, ученый пользуется интуицией: он моделирует внутреннюю суть явления, не опираясь на известные законы. Естественно, что на интуитивном пути возможны ошибки. Но самое интересное в том, что иногда концепции, которые кажутся ошибочными, в дальнейшем оказываются действительно гениально угаданными, вскрывающими реально существующие причины описанного явления. Вот почему К. Роджерс говорит, что ошибки есть неизбежный результат творческой деятельности. И, может быть, до какой-то степени - и сам способ творческой деятельности! Согласно легенде, некто, выигравший большую сумму денег, пришел благодарить предсказателя за удачный совет. - Как ты узнал, что 27 - тот номер, на который должен выпасть выигрыш? - Ну, это совсем просто, - отвечал предсказатель, - ты же пришел за советом в четверг, 7 июня. Четверг - это 4-й день недели, 4 х 7 = 27. Вот и все. - Постой, но ведь 4 х 7 = 28 ? - Да, но ты же выиграл! Разве этого мало? Обычно считают, что выиграть, исходя из ложных предпосылок, можно только в искусстве. А как в науке - можно ли достичь реальных успехов, исходя из ошибочных или недостаточно точных экспериментов? Уместен пример с М.В. Ломоносовым, экспериментально показавшим в 1756 г., что взаимопревращения веществ протекают по так называемому «Закону сохранения вещества и энергии». Несколько позже эту же закономерность открыл и А. Лавуазье. П. Ландольт поставил под сомнение справедливость этого закона: он повторил опыты Ломоносова, взвешивая с большой точностью (до десятого знака) запаянные реторы с веществами до и после их нагревания. Если учесть энергию, выделявшуюся в этих 124 реакциях и воспользоваться уравнением теории относительности А. Эйнштейна, то можно рассчитать изменения в весе реторты, которое должно произойти в результате протекания реакции: оно будет малым, но реальным! Ландольту не хватило всего 2 порядков точности, при которых эти изменения можно было учесть. Ландольт очень близко подошел к открытию одного из самых фундаментальных законов природы... Предположим, однако, что ему удалось бы зарегистрировать разницу в весе - большинство ученых ему бы просто не поверили: они были к этому не подготовлены. Жизнь показывает, что пока решение проблемы лежит на пределе точности метода, оно будет встречаться коллегами-учеными с недоверием. И лишь когда природа подскажет новый способ решения проблемы, она перейдет из разряда неразрешимых в разряд тривиальных. Вот почему Гегель отмечал, что «истина рождается как ересь, а умираете как предрассудок». Так случилось позже с законом А. Эйнштейна: он был довольно просто проверен Ф.У. Астоном, который изобрел новый способ определения массы радиоактивных изотопов по отклонению ионного пучка. Таким образом, открытие Ломоносовым этого фундаментального закона было следствием недостаточной точной точности используемых приборов. Однако в рамках классической физики ученые продолжают пользоваться этим законом и до сегодняшнего дня. К чести ученого мира надо сказать, что никто и никогда не обвинял Ломоносова в ошибочности его воззрений, потому что, фактически, уточнение закона сохранения вещества и энергии, которое было сделано в начале ХX в. благодаря работам Эйнштейна в области теории относительности, соответствовало периоду зрелого развития физической науки. Подобным же образом заблуждался и Галилей. Его наблюдения с Пизанской башни падения пули и пушечного ядра, ударявшихся о землю одновременно, привели к формулированию важных законов тяготения. Однако современные расчеты показывают, что Галилей был не прав тяжелые тела падают быстрее: при падении, согласно квантовой теории поля, более тяжелые тела (как и более холодные) характеризуются более выраженным уменьшением инерционной массы. Однако этот эффект очень мал и не имеет влияния на закономерности взаимодействия макротел , при земных скоростях, с которыми Галилей имел дело. Но эти примеры показывают нам, что критерий практики по своей сути никогда не может полностью подтвердить или опровергнуть какихлибо человеческих представлений. Как это ни парадоксально факты в науке сами по себе значат очень мало. Эйнштейн говорил: «Лишь теория объясняет, что на самом деле мы ухитряемся наблюдать». Факты искажают отображение действительности в нашем сознании, если идея, их группирующая, порочна. При этом не обязательно даже проявлять научную нечистоплотность и сознательно их подтасовывать. Достаточно их по какому-либо "правилу" честно отобрать 125 и (или) сгруппировать вокруг неверной идеи, а фанатизм "созидателей" и неуступчивость приверженцев докончат остальное. Т.Д. Лысенко и его последователи - тому убедительный пример. Закономерен или случаен стремительный взлет Т.Д. Лысенко? Знавшие его люди отмечали, что он был энергичным, способным работником, но нетерпимым к мнению других исследователей и к тому же человеком очень низкой культуры. Вместо проверки первых догадок и анализа первых успехов он тут высказывал категорические рекомендации и предписания со ссылкой на то, что они одобрены Политбюро и самим Сталиным. Не обладая систематическими и разносторонними знаниями, Лысенко, тем не менее, отличался способностью быстро схватывать суть явления, после чего уже не менял составленное мнение, требуя его экспериментального подтверждения. К научной дискуссии был органически не способен. По иронии судьбы он был приглашен на первое в его жизни Совещание по растениеводству (1929 г.) никем иным, как Н.И. Вавиловым, бывшим в то время Президентом ВАСХНИЛ. 10 лет потребовалось напористому самоучке для того, чтобы, пропагандируя "безграничные возможности" мичуринской биологии в решении продовольственного вопроса в голодной, но революционного энтузиазма России, обратить на себя внимание научной общественности. В ход пошло все - импонирующий массам азарт переделки природы путем "воспитания", озлобленные нападки на "буржуазную генетику" и ее отечественных последователей в недемократической обстановке того времени, демагогические обещания "повернуть науку лицом от дрозофил к коровам" и т.д. В 1938 г. развернулась открытая дискуссия советских ученыхгенетиков с "товарищами, малоподготовленными и в то же время зараженными запалом критики и реформаторства" (по выражению Вавилова). Эта дискуссия привела агронома, стремящегося «воспитать гены», на пост директора Института Генетики. Через год Т.Д. Лысенко сменил Н.И. Вавилова и на посту Президента ВАСХНИЛ. А в 1948 г. специальной сессией ВАСХНИЛ была поставлена точка в борьбе между двумя течениями в отечественной генетике: победила «мичуринская биология» во главе с Т.Д. Лысенко. Что дало это нашей стране и нашей науке? В 30-х-40-х гг. ХХ в. отечественная генетическая школа была представлена плеядой блестящих ученых (Н.И. Вавилов, Н.К. Кольцов, А.С. Серебровский. С.С. Четвериков). Они занимали ведущие позиции в мировой науке. В конце 30-х годов Лысенко и его сторонники, безответственно обещая быстрые успехи в деле селекции, повышении урожайности сельскохозяйственных растений и продуктивности животных, заняли административные посты в генетической науке. Они давали голословные, но эффективные обещания (большинство из которых не выполнили), одновременно препятствуя критике своих действий со 126 стороны «классических» генетиков. Все другие исследования, не согласующиеся с так называемой «мичуринской» генетикой, оказались фактически под запретом. В сборнике «Развитие биологии в СССР» (1967) читаем: «Используя как повод в значительной мере преодоленные самими генетиками некоторые ошибочные представления раннего периода развития этой науки, Лысенко и его последователи сумели широко распространить представление о генетике, как о лженауке и добиться к 1948 г. свертывания генетических исследований в нашей стране. В результате развитие целого ряда важных отраслей биологии было сильно задержано. Т.Д. Лысенко вместе с И.И. Презентом и другими стал догматически пропагандировать свою линию, как единственно верное учение в биологии. Одновременно начался период необоснованной критики его противников, которые якобы недооценивали роль практики, нужды которой выдвигались жизнью». Т.Д. Лысенко пытался создать свою систему взглядов на природу наследственности, формально связав ее с диалектическим материализмом и противопоставив ее хромосомной теории гена. Это был трудный период, когда выступать за открытую дискуссию, предлагать скрестить шпаги и в научном споре добиться истины было небезопасно не только для авторитета ученого, для успешности его научной работы, но и для его жизни. Это был период, отбросивший нашу генетику на многие годы назад, но он не остановил развития научных взглядов. Он не упразднил ни генетики, ни хромосомной теории наследственности, ни опытов Менделя и Моргана, ни достижений генетической школы Кольцова и Серебровского. На совести Лысенко и его соратников лежит сознательное противодействие объективной истине. Этот этап в развитии советской науки оказался возможен вследствие некритического восхваления одних и необъективного запрета других представлений. Наука не может развиваться в обстановке запретов и несвободы в выражении взглядов. Недаром период «лысенковщины» характеризовался понижением общей требовательности к научному качеству исследований, спадом принципиальности и появлением таких научных фальсификаций, как подтасовка О.Б. Лепешинской опытов, якобы доказывающих возможность возникновения живых клеток из неживого материала. Периодически в нашей публицистике возникал термин «лженаука» для того, чтобы заклеймить, опорочить, запретить какой-либо вид деятельности ученого. Люди постарше помнят, как в роли лженауки выступали и кибернетика, и семиотика, и менделизм-морганизм. Позже разоблачители менделизма сами справедливо были осуждены как лжеученые... В последние годы раздается обоснованная критика в адрес экстрасенсов, парапсихологов, телепатов… Но не произойдет ли переоценка и этих взглядов? Как бы нам отличить истинную науку от ложной? Глядя во вчерашний день, каждый безошибочно скажет, что генетика и дарвинизм не противоречат друг другу, что кибернетика необходима для решения насущных проблем управления, что семиотика 127 отражает длительный опыт народной медицины в диагностике и лечения многих болезней. Но как обстоят дела с телекинезом и другими парапсихологическими способностями? Следует ли изучать телепатические способности или это лженаука? Каждая наука имеет свою задачу, характером их постановки науки и отличаются друг от друга. Исходя из этого, физик М.В. Волькенштейн предлагал все то, что не имеет научно поставленной задачи и не опирается на материалистическую картину мира, считать лженаукой. Это разумное предложение, однако существует проблема: что сегодня не может быть сформулировано научно - завтра может быть увидено по-другому! Вот пример: долгое время считавшееся темным и вредным поверье о том, что собирать лечебные травы нужно в определенное время (в некоторых случаях - полнолуние) теперь легко объясняется целесообразностью, так как в этот период содержание в них лекарственных веществ наиболее высоко. А вот еще пример: хиромантия - ну чем не лженаука? Какая связь между судьбой человека и линиями на ладонях рук? Никакой! Шарлатанство! А между тем ученые института геронтологии АН УССР нашли, что для некоторых наследственных заболеваний характерно особое расположение линий на ладонях и пальцах руки - свой рисунок! Есть связь! А в Институте радиоэлектроники в группе академика Ю.В. Гуляева проводились исследования физических полей генерируемых экстрасенсами. Опыты показали, что способности экстрасенсов имеют материалистическую основу. И если мы пока не можем представить себе материальной основы телепатии, значит ли это, что изучение ее является предметом лженауки? Вот тут мы снова возвращаемся к пониманию задачи науки. Что будет изучать ученый, интересующийся телепатией? Существует ли предмет изучения? Есть ли феномен телепатии, или сплошь подтасовки? И если феномен есть - это не лженаука. А если феномен отсутствует, то и изучать нечего. Вернее говорить о заблуждении. А заблуждающихся в науке - и вольно, и невольно - всегда было предостаточно. Заблуждалась О.Б. Лепешинская, разрабатывая рецепт самозарождения жизни: «20 гидр растираем в ступке, к кашице прибавляем 8 капель водопроводной воды, насыщенную, путем встряхивания, воздухом... Через час появляются мельчайшие блестящие точки, величиной с укол булавки... из них развиваются шарообразные тельца - коацерваты. Поведение шариков, их развитие свидетельствует о их жизнедеятельности - они живые!» Заблуждались негодующие противники Дарвина посла выхода в свет «Происхождения видов». Заблуждался Лейбниц, нападая на закон всемирного тяготения. Заблуждался Гете, отвергая ньютоновскую теорию света. Но никаких научных доводов по существу дела они не выдвигали... Существует ли лженаука? Нет, существует шарлатанство, и оно начинается там, где опыт подменяют диктатом, а воспроизводимость данных - верой. 128 При чтении этой главы, может возникнуть впечатлении, что элементы нечестности присущи лишь современной науке. Это впечатлением неверно. В книге «Преступление Клавдия Птолемея» (1985) современный английский ученый Роберт Р. Ньютон обращает внимание на преступление, совершенное в древности против науки, - преступление, которое надолго лишило человечество основополагающей информации о положении Луны и звезд на небосклоне во времена Клавдия Птолемея (II век н.э.). Существует несколько сочинений в области естественных наук, сохранившихся с древних времен до наших дней, которые продолжительное время имели определяющее влияние на науку и культуру общества. По ним учились и учили. К этим сочинениям относится и 13томный труд К. Птолемея «Альмагест». Длительное время его рассматривали как энциклопедию по астрономии, вобравшую в себя информацию из многих более ранних, не доведших до нас сочинений. "Альмагест" был популярен не только в кругу астрономовпрофессионалов, но и среди культурных людей того времени. Даже создатель гелиоцентрической системы мира Николай Коперник безгранично верил в непогрешимость, честность и математический талант Птолемея. Р. Ньютон критически отнесся к этой оценке. Основной вывод, к которому пришел исследователь, состоит в том, что абсолютное большинство наблюдений, положенных в основу геоцентрической картины мироздания, и приписанных Птолемеем себе и своим ученикам, было ими сфабриковано или подделано, а основные достижения античной астрономии изложены неполно и необъективно. Птолемей, по мнению Ньютона, не наблюдал небесные светила, а объявлял наблюдениями результаты вычислений положения Солнца, Луны и планет на основе данных своих предшественников (прежде всего Гиппарха), добавляя к ним влияние прецессий (прецессия - медленное движение оси вращения Земли по круговому конусу с периодом около 26000 лет; требует введения временной поправки на положение звезд и планет на небосклоне). При этом значение прецессии он определял много хуже, чем позволяла наука того времени. Искажение и подделка наблюдений, осуществленные Птолемеем для упрочнения своей геоцентрической картины мира, нанесли невосполнимый ущерб науке. Труд Птолемея был известен повсеместно. Он широко использовался астрономами арабского Востока, сохранившими его до наших дней в многочисленных копиях. Доптолемеевские сочинения, напротив, до нас не дошли и остались неизвестными. Поскольку в «Альмагесте» оказались приведены ложные характеристики звездного неба того времени, до нас не дошли реальные 129 наблюдения древних астрономов, которые могли бы ныне послужить основой сравнительной астрономии. Во-вторых, если бы этот труд, с изучения которого начинали свой путь в науке многие выдающиеся ученые, в том числе и Коперник, и Кеплер, не дошел до средних веков, возникла бы необходимость обобщения фактов о строении Вселенной, причем это могло бы произойти гораздо раньше и на более верной основе (как это было сделано Кеплером). Но, кажется, наибольший вред нанес Птолемей науке в том отношении, что продемонстрировал благополучием своей жизни и широкой известностью после смерти, что судьба самого удачливого мошенника в науке (как называет Птолемея Р. Ньютон) - порой не самая плохая. В 1984 г. вышла статья французского специалиста по истории науки П. Тюилье, которая называется «Мошенничали ли химик Лавуазье и математик Гульдин?». В статье разбираются вопросы, касающиеся случаев вероятного нарушения учеными научной этики в прошлом. По мнению автора, прежде чем бросить тень на доброе имя ученого, надо не только располагать неопровержимыми доказательствами, но и быть уверенными, что правило научной честности нарушено им сознательно. Именно с такой позиции, вероятно, следует рассматривать упорно циркулирующие слухи о 130 недобросовестности французского химика А. Лавуазье (1743-1794) и швейцарского математика П. Гульдина (1577-1643). В 1774 г. Лавуазье выпустил в свет книгу своих физических и химических трудов. В связи с этой работой Парижская Академия Наук опубликовала два документа: Отчет и Отзыв о работе Лавуазье. Отчет, зачитанный на собрании Академии 7 декабря 1773 г. (еще до выхода книги) был подготовлен комиссией, назначенной Академией. Отзыв, опубликованный в 1778 г. был анонимным и содержал резюме работы Лавуазье. В обоих документах подчеркивались достоинства книги. Обман, приписываемый Лавуазье, не столь уж значителен: он, якобы, сам составил положительный официальный отчет о своей работе, который должна была составить комиссия. А разве современный ученый сам этого никогда не делает? Но Лавуазье приписывают также авторство и хвалебного отзыва на свои труды. Однако современная историография подчеркивает, что относительно Отчета все подозрения в авторстве Лавуазье отпадают. Не только сами работы Лавуазье были достаточно убедительными и не нуждались в мошенничестве и подтасовках, но и был обнаружен документ, свидетельствующий о том, что с 25 по 29 сентября 1773 г. Лавуазье лично воспроизводил с особой тщательностью свои опыты в присутствии комиссии Парижской Академии Наук. С отзывом, по словам Тюилье, дело обстоит сложнее. Был обнаружен текст, написанный рукой Лавуазье и почти полностью совпадающий с опубликованным текстом отзыва. Помимо этого, в опубликованном отзыве сделан ряд добавлений, прославляющих Лавуазье. По мнению канадского историка науки К. Перрена, они принадлежат секретарю Академии, но не исключено, что они были внесены и самим Лавуазье. Несмотря на то, что вопрос о роли Лавуазье в написании отзыва остается спорным, в любом случае следует раз и навсегда покончить с легендой о Лавуазье, якобы составившим при пособничестве четырех уважаемых членов Академии фальшивый отчет о своей работе, как это указывается во многих историографических работах. Другой пример аналогичных споров историков науки дает теорема Гульдина о телах вращения, сформулированная им в 1640 г. Известно, что эта теорема содержалась в труде «Математические собрания» александрийского геометра Паппа (III в. до н.э.). Вопрос заключается в том, не заимствовал ли Гульдин свою теорему из трудов Паппа? Учитывая, что 3-е издание книги Паппа (с которым был знаком Гульдин) вышло в свет в 1602 г., а теорема Гульдина появилась в 1640 г., вполне может статься, считает автор, что запоздалое заимствование было бессознательно вызвано смутным воспоминанием о прочитанном раннее труде. Но обвинение Гульдина в сознательном плагиате также нельзя считать доказанным. Однако и примеров того, как исследователь сознательно вводит в заблуждение научную общественность, к сожалению, сколько угодно. В 131 1979 г. стало известно, что В. Сомон, получивший в Йельской медицинской школе (США) грант в 100 000 долларов, украл результаты своего соперника по лаборатории и сфабриковал на их основе статью, отдав ее в печать. Вернувшись после этого на родину в Индию, он поставил в затруднительное положение своего научного руководителя доктора Ф. Хелега. Араб Аль-Сапти из Иордании дословно переписал 7 статей своих научных руководителей и поместил их под своим именем в малоизвестных журналах. М. Страусс в Бостонском университете за 3 года получил около 1 млн. долларов на изучение рака и составлял отчеты, содержащие ложные сведения о результатах лечения. В этом же ряду стоят две нашумевшие истории из области подлогов и ошибок в науке. Это истории о биологе Д. Лонге и кардиологе Д. Дарси. Лонг работал в престижной клинике Центральной больницы штата Массачусетс, изучая в лаборатории культуру клеток пациентов с болезнью Ходжкина. На эти исследования он получил государственные субсидии на общую сумму 759 000 долларов. Лонг долгое время публиковал вместе со своими руководителями статьи в ведущих научных журналах, хотя все попытки других ученых воспроизвести его эксперименты кончались неудачей. Карьера Лонга развивалась успешно до тех пор, пока его коллега, инспектируя лабораторные журналы, не заподозрил подлога. Проведенная проверка выяснила, что изучавшаяся культура клеток не имела отношения к болезни Ходжкина и, более того, принадлежала не человеку, а обезьяне. В результате разыгравшегося скандала в 1980 г. Лонг ушел со своего поста. Еще более впечатляюща в этом смысле карьера Д. Дарси, которого некогда называли одним из выдающихся молодых ученых в американской медицине. Он работал в двух американских центрах кардиологических исследований: университетах Эмори и Гарварда, и напечатал большее число статей с фальсифицированными данными клинических исследований, причем среди его соавторов были два крупнейших американских кардиолога. Дарси разоблачили только после того, как коллегам стала подозрительна его чрезмерная продуктивность. Тайно наблюдая за ним в течение одного дня, они обнаружили, что за несколько часов он сфабриковал данные, которые позже объявил полученными за несколько дней работы. Разоблачение Дарси больно ударило по моральноэтическому престижу американских кардиологов. Оно обратило внимание социологов на участившиеся случаи мошенничества в науке. Создается впечатление, что современной науке не хватает элементарной честности. Это заключение подтверждает так называемое «дело Ильмензее». Научные изыскания профессора эмбриологии факультета естественных наук Женевского университета К. Ильмензее включали микро-манипуляции с эмбрионами мышей, эксперименты по пересадке ядер одной клетки в другую, замещение раковых клеток 132 нормальными клетками эмбрионов и т.д. Эффектные опыты по трансформации некоторых раковых клеток в обычные принесли ему в 1975 г. широкую известность. В 1981 г. он опубликовал результаты исследований по созданию клона мышиных клеток при помощи пересадки ядер. После этого Ильмензее стал самым известным биологом Женевского университета. Он руководил крупнейшей лабораторией, располагал финансами, поступавшими из Швейцарского Фонда Исследований, Национального Института здоровья США и международных организаций. В январе 1983 г. на университетском семинаре биологической секции три сотрудника Ильмензее обвинили его в фальсификации научных данных. Речь шла об опытах, сходных с теми, результаты которых были опубликованы в 1981 г. Эти сотрудники указывали на отсутствие свидетельств о проведении профессором опытов по пересадке ядер клеток и некоторых других опытов, а также на то, что ряд экспериментов проделан в таких условиях, которые не позволяют оплодотворенной яйцеклетке мыши развиться in vitro до стадии бластоцисты, необходимой для внедрения их в матку мыши. В это время из США стали поступать сведения о возможных неточностях, допущенных Ильмензеем в работе, проделанной летом 1982 г. Под давлением друзей-биологов, Ильмензее подписал заявление, которое было расценено Ректором университета как признание в фальсификации данных. Ректор Женевского университета опубликовал информацию о деле Ильмензее, где, в частности, сообщалось о создании специальной международной комиссии для оценки его работы по трансплантации клеточных ящер. По предложению Ученого Совета факультета, с согласия ректора и самого ученого в нее вошли 3 зарубежных ученых-биолога, работающих в смежных областях, и один юрист. На период работы комиссии Ильмензее был освобожден от руководства лаборатории и от преподавания. Одновременно ему была приостановлена выплата средств из Швейцарского Фонда исследований. Работа международной комиссии включала беседы с Ильмензее и его сотрудниками, изучение лабораторных записей и протоколов эксперимента. Она также рассмотрела заявку на финансовые средства, переданную Ильмензее в Швейцарский Фонд исследований, в которой было обнаружено несколько ошибок. Заключение комиссии, появившееся после семимесячной работы, носило противоречивый характер. С одной стороны, указывалось, что никаких доказательств, свидетельствующих о намеренной фальсификации данных, не обнаружено. Таким образом, категорически отвергалось обвинение в фальсификации, выдвинутое против Ильмензее его сотрудниками. С другой стороны, общее количество ошибок и противоречия в документации лаборатории таковы, что они ставят под сомнение обоснованность выводов и научную значимость проделанной серии экспериментов. Комиссия также не смогла решить вопрос: означала 133 ли подпись Ильмензее под заявлением о работе, проделанной летом 1982 г., признание в мошенничестве. Между тем обвинения Ильмензее в мошенничестве нарастали. Факультет естественных наук Женевского университета не согласился с решением экспертной комиссии о невозможности доказать справедливость обвинения в мошенничестве, выдвинутых против биолога. А Ильмензее тем временем сообщил в журнал «New Sсientist», что у него могут возникнуть осложнения в связи с необходимостью воспроизвести опыты, на чем настаивает комиссия. С тех пор, как началась эта история, лабораторию Ильмензее покинуло 30 человек, что значительно осложняет повторение экспериментов. Однако комиссия по-прежнему считала, что только повторение эксперимента могло бы положить конец неясности. Возникали и другие трудности. Так, первоначально Ильмензее утверждал, что когда ядра из клеток опухолей яичников мыши пересаживаются в мышиные эмбрионы, собственные ядра которых удалены, возможность нормального развития мыши на ранних стадиях сохраняется. Согласно его последним заявлениям, клетки опухоли, хранящиеся в его лаборатории «в резерве», изменились настолько, что повторить прежние результаты уже, нет возможности. Как утверждает один из бывших коллег Ильмензее, восстановление нормальной культуры из замороженных клеток - стандартная процедура, с которой легко справляются другие члены лаборатории. По его мнению, было бы лучше, если бы Ильмензее взял ядра клеток мышей с определенным геном, который может действовать как ядерный маркер, а эмбрионы - у различных групп мышей, имеющих некоторые отличия, которые можно использовать для маркировки цитоплазмы. Таким образом, данные Ильмензее можно было бы подтвердить, сравнивая развитие клеток разного происхождения. Берки и те, кто поддерживал обвинение, настаивают на том, что отчеты Ильмензее о полученных результатах в начале 1982 г. были полностью подделаны. Фонд исследований принял окончательное решение о прекращении финансовой поддержки его лаборатории. В невиновность Ильмензее не хотят верить также его коллеги по факультету. Они ссылаются на то, что комиссия, сняв с Ильмензее обвинение в фальсификации, одновременно признала искренность и честности его сотрудников, выдвинувших обвинение. Ильмензее пытался привлечь к работе зарубежных ученых и организовать проверку поставленных под сомнения опытов. Но это вряд ли прояснило ситуацию - ведь успех повторных экспериментов вовсе не будет означать успеха предыдущих, а будет свидетельствовать лишь о том, что они принципиально выполнимы. Неудача, наоборот, не опровергнет результатов первых опытов и не послужит доказательством того, что они невыполнимы. Поэтому отныне имя Ильмензее навсегда будет связано с символом мошенничества. 134 Такова дорогая цена, которой - вольно или невольно - расплачиваются ученые за подлог и фальсификацию. Резонанс от разоблачения может больно затронуть также руководителя, соавторов и коллег по лаборатории. Так произошло в случае с профессором Эфраимом Рэкером - пионером исследований в области биоэнергетики клетки. В 1979 г. в лаборатории Рэкера появился молодой активный студент Марк Спектор, который выразил желание работать в области биоэнергетики патологических состояний. Рэкер предложил ему исследовать влияние специальных ферментов - протеинкиназ на мембранные белки. Это было новым направлением исследования; только что в ряде лабораторий была осуществлена модификация протеинкиназами растворимых белков клетки. Было интересно выяснить, как поведут себя мембранные мишени этих ферментов. Первые результаты Спектора были получены настолько быстро и оказались столь яркими, что произвели ошеломляющее действие на Рэкера, и перед публикацией он предложил их проверить своим сотрудникам, а также передал часть препаратов для проверки в лаборатории в других городах США. Получив подтверждение этим данным Рэкер совместно со Спектором опубликовали первую краткую работу в журнале «Science» (1980) и вторую, расширенную - в «Journal of Biological Chemistry» (1981). В них описывались опыты, которые показывали, что одной из мишеней протеинкиназ, обнаруживаемых в злокачественных тканях, является Na/K-зависимая АТФаза - фермент, поддерживающий ионный гомеостаз клеток. А результатом является повреждение фермента. Вследствие такой модифкации фермент, хотя тратит большое количество клеточной энергии, оказывается не в состоянии выбрасывать Na+ из клетки, ионный баланс нарушается, и процесс синтеза белка не может быть приостановлен. Возможно, что именно по этой причине клетка неуправляемо растет и трансформируется в злокачественную. Трудно было переоценить важность этого открытия, потому что оно позволяло не только предсказать возможность процесса злокачественного перерождения, не только обеспечивало диагноз этого явления, но и показывало молекулярные механизмы превращений, которые протекают в клетке при злокачественном перерождении. Эти работы очень быстро получили широкую известность у научной общественности. Рэкер получил дополнительное финансирование, ему захотелось расширить это направление исследований. Уже в 1981 г. выходит следующая работа Спектора с Рэкером и соавторами, которая посвящена обнаружению в клетках животных регуляторного каскада реакций начинающегося с активации так называемого онкогена, а заканчивающегося только что открытой Рэкером и Спектором модификацией Na/К-АТФазы. С этого момента Спектор начинает возражать против участия других сотрудников в экспериментах, мотивируя это тем, что делить результаты 135 еще не сделанной работы придется с большим числом участников. Рэкер начинает ощущать подспудное желание Спектора ограничить доступ коллег к своим экспериментальным данным. Одновременно из ряда лабораторий поступают сведения, что не все данные Спектора подтверждаются. Это еще не вызывало особой тревоги, потому что образцы фосфорилируещего фермента (протеинкиназы), сохранившиеся у Спектора, вновь позволили получить положительные результаты. Но вот загорается "сигнал тревоги" - когда Рэкер присматривается к работе честолюбивого энтузиаста и просит его показать протоколы для установления конкретных условий проведения опыта. Спектор сначала отказывается дать протоколы, потом заявляет, что он их потерял, потом говорит, что он эти протоколы не вел систематически, потому что некоторые рутинные процедуры так хорошо отложились в памяти, что их и записывать нет смысла… И внезапно он покидает лабораторию, оставляя Рэкера перед препаратами, не все из которых воспроизводят уже описанные и напечатанные в приоритетных журналах «факты». В 1983 г. Э. Рэкер направляет в журнал «Science» письмо с опровержением результатов, полученных вместе со Спектором, указывая, что хотя только часть опубликованных фактов находится под сомнением, он считает целесообразным подвергнуть пересмотру всю концепцию. Вслед за этим он тратит около 3 лет интенсивной работы на воспроизведение всей последовательности этих реакций. Безоговорочно воспроизвести ему удается только один феномен: модификацию Na/КАТФазы протеинкиназами опухолевых клеток. Эти данные позже были подтверждены в другой лаборатории и, действительно, не вызывают сомнения… К сожалению, каскад реакций оказался плодом воображения Спектора. Наука как таковая не пострадала от этой фальсификации (а то, что данные Спектора в значительной степени оказались ложными, не вызывает сейчас у Рэкера сомнений), но безусловно, пострадал Рэкер: его научный авторитет оказался под угрозой. Многие сотрудники просто не пожелали иметь с ним дела, а ряд журналов отказывался печатать его публикации после того, как все случилось. Это и понятно, так как одним из важнейших компонентов творческого процесса является научная честность. У читателя может возникнуть недоумение, почему все приводимые примеры нечистоплотности в науке почерпнуты ив жизни западных лабораторий. Дело здесь не в том, что отечественная наука может «похвастаться» такими промахами. Однако, к сожалению, ни социология, ни психология научного поиска в нашей стране систематически не исследуется и не обсуждается в научной печати. Чаще всего «научные неурядицы» обсуждаются журналистами на страницах газет и журналов читатель, интересующийся этими вопросами, может вспомнить неисчислимое количество примеров. Другой вопрос - кого учат (или предостерегают) эти примеры, будучи подвергнуты пристрастному журналистскому анализу и преподнесены некомпетентному читателю. 136 Выполняя исследование, ученый должен быть уверен в абсолютной воспроизводимости своих результатов. Он должен быть убежден в том, что его работа отражает объективную реальность. Без этого его деятельность превращается не только в самообман, но и в целенаправленный обмен научной общественности. И это рано или поздно раскроется: наукой занимаются огромные коллективы, и научный факт, способный изменить представления о современной мире, привлекает внимание большого количества научных лабораторий. Каждая перспективная публикация получает резонанс, а это дает безусловную уверенность, что результаты ее будут воспроизводиться и критически анализироваться. Даже когда ученый делает какую-то экспериментальную ошибку или приходит к неправильному выводу, только одно может извинить его в этой ситуации: ошибка является не следствием его профессиональной некомпетентности, а результатом добросовестного заблуждения и неверной интерпретации. Вот почему разоблачение английского психолога Сирила Бэрта, безнаказанно и целенаправленно дурачившего научную общественность на протяжении многих десятилетий, прозвучало буквально как гром среди ясного неба. Феномен сэра Сирила Бэрта ныне анализируется во многих трудах, посвященных психологии ученого. Вот что рассказывает о своих встречах с Бэртом известный психолог Г. Айзенк, эмигрировавший в Англию из гитлеровской Германии в середине 30-х гг. ХХ в. Бэрт внес значительный вклад в факторный анализ и его использование в психологии, генетическом анализе и в психометрии. Но этот "интеллектуальный колосс" стоял, как говорит Айзенк, на глиняных ногах. Будучи учеником Бэрта, Айзенк столкнулся с этим противоречием его личности много раньше, чем она стала достоянием гласности. С. Бэрт был внешне спокойным, готовым к сотрудничеству, даже услужливым, но внутренне он был невротичен, и ему были присущи враждебность и параноидальные черты. Он был скрытен, коварен, не любил наиболее одаренных своих учеников. В 1938 г. Сирил Бэрт предложил Айзенку написать совместную рецензию на книгу Л. Терстоуна. Когда рецензия была сдана в редакцию, под ней стояли две подписи: Айзенка и Бэрта. Но появилась она в печати под именем одного лишь Айзенка, а текст оказался измененным: были сделаны вставки, в которых усилилась критика Терстоуна и содержались неумеренные похвалы Бэрту (тогда Бэрт был редактором этого журнала). С годами Бэрт становился все более враждебным, его раздражало, когда кто-то из коллег писал много статей. «Айзенк, Вы слишком много публикуетесь. В нашей стране это не принято», - говорил сэр Сирил. Когда Айзенк показал ему свою статью об исследовании юмора, Бэрт воспротивился ее публикации, сославшись на то, что другая его ученица, Шенкен, занимается этой темой, и публикация Айзенка помешает ей защитить диссертацию. Когда Айзенк спросил у Шенкен, как продвигаются ее исследования юмора, она удивилась, так как вовсе не работала над этой темой. Спустя годы Бэрт ссылался на ее 137 неосуществившуюся работу о юморе, как на действительно существующую, что свидетельствовало, по мнению Айзенка, о «нездоровом отношении Бэрта к фактам». В 1947 г. Айзенк издал книгу, и появилась убийственная рецензия на нее за подписью видного специалиста по статистике, а через много лет мнимый автор рецензии сообщил Айзенку, что написал хвалебный отзыв, но Бэрт, злоупотребив положением редактора, самолично переписал его, не показав автору. Однако самой большой виной Сирила Бэрта перед наукой явились сознательные фальсификации данных, которые систематически допускались им в своей работе. Особую известность сэр С. Бэрт имел в области педагогической психологии, где он достиг вершину научной карьеры. За работы по взаимосвязи наследственности и так называемого коэффициента интеллектуальности он был награжден в 1981 г. наиболее престижной премией Американской технологической ассоциации премией Торндайка. Основываясь на экспериментальных данных, подвергнутых «виртуозной» статистической обработке, Бэрт утверждал, что определяющим фактором интеллектуальной одаренности является наследственность. Психологические исследования Бэрта пользовались большим доверием ученых и политиков США и Великобритании. В этих странах комиссии по образованию и науке рекомендовала выводы Бэрта использовать при выявлении особо одаренных абитуриентов - кандидатов для обучения перспективным дисциплинам (в том числе важным для таких сфер деятельности, как военная промышленность. Бэрт предложил расчет специального "коэффициента интеллектуальности" используемого для прогноза перспектив развития интеллектуального уровня и индивидуумов. Лишь после смерти Бэрта малоизвестный ученый из Принстона Л. Кеймин отметил вопиющую неправдоподобность статистических выкладок Бэрта. Тщательная проверка материалов подтвердила мнение Кеймина. Оказалось, что теория о тесной связи наследственности и коэффициента интеллектуальности является полностью фальсифицированной. Кеймин отмечает, что слепая вера в истинность утверждений ученый иногда приводит к неприятным социальным последствиям; так, на основе "всеми признанных" исследований Бэрта, правительствами США и Великобритании были сделаны неверные политические выводы, что в первую очередь сказалось на системе образования этих стран в настоящее время. Приходится с грустью признать, что «точность ошибок и энергия заблуждений» - красивая, но опасная реклама пути, который не стоит рекомендовать ученому. Многие зарубежные ученые считают, что мошенничество тесно связано со структурой науки. Так, У. Брод в 1981 г. напечатал в журнале «Science» статью, которая называется «Мошенничество и структура науки». До последних лет, пишет Брод, случаи научного плутовства не выносились на обсуждение широкой публики. Считалось, что контроль 138 внутреннее дело самой науки, и что внутри науки имеются специальные механизмы, позволяющие отбрасывать ложные данные. Общественность надеялась, что наука сама «корректирует» себя, так как важные эксперименты всегда стараются воспроизвести другие исследователи и либо подтверждает их, либо опровергают. Истинные ученые, в том числе Нобелевские лауреаты, публично опровергают в печати свои прежние данные, если обнаруживают свои ошибки. Автор отмечает, что хотя обсуждение жульничества в науке сейчас ведется весьма активно, мошеннических проделок не стало меньше, скорее наоборот. В чем же причины этого явления? Возможно, одна из них - дух конкуренции в науке, необходимость бороться за финансирование или служебное положение. Однако многие считают, что напряженная конкуренция существовала и в прошлом; случаи недобросовестности тоже бывали в прошлом. Известно, что Ньютон, Мендель, Птолемей «свободно» обращались с фактами. Некоторые ученые даже считают, что "маломасштабное жульничество" необходимо для прогресса науки, ибо ни одна теория не согласуется со всеми известными фактами сразу. Поэтому ученый должен хитроумно отодвинуть некоторые факты в сторону или до поры просто игнорировать их. Сходные мысли высказывал философ Р. Кун, полагая, что в «спокойные» периоды развития науки (в отличие от революционных вспышек) аномалии либо замалчивают, либо вовсе игнорируют. Если плутовство в той или иной форме вообще присуще науке, то почему же его в последнее время чаще разоблачают? - опрашивает У. Брод. Он считает, что нужно различать взаимные разоблачения ученых и вынесение случаев жульничества на обозрение публики. Взаиморазоблачения ученых связаны с ухудшившимся финансовым положением науки. Поэтому в дальнейшем следует ожидать учащения таких случаев. Интерес широкой публики к тому, что происходит внутри науки, проявляется, прежде всего, в отношении тех научных исследований, которые имеют непосредственное воздействие на политику и здоровье населения. Некоторые ученые считают, что вынесение случаев научного мошенничества на страницы массовой печати связано о возросшим социальным самосознанием как ученых, так и общественности. У. Брод отмечал, что случаи мошенничества, разоблаченные в последние годы, всплыли отнюдь не благодаря попыткам опровергнуть эксперименты и проверить странные результаты. Подозрения в жульничестве и последующие разоблачения были связаны с вненаучными соображениями. Нужно учитывать, что самокорректирующие механизмы или скептицизм общества не могут обнаружить разницу между ошибкой и умышленной фальсификацией. Они лишь позволяют подвергнуть сомнению экспериментальные данные. Если же сфабрикованные результаты случайно окажутся, правильными, то речь будет идти не о фальсификации, а об интуиции! 139 Многие ученые обладают своего рода научной неприкосновенностью: их данные не подвергаются сомнению. Это либо исследователи, обладающие громким именем; либо ученые, работающие в престижных научных учреждениях. Были случаи, когда в течение 30 или даже 40 лет никто не подвергал сомнению ложность теорий, основанных на фальсифицированных данных, как это имело место в случае с С. Бэртом. Существуют разные формы научных фальсификаций. Во-первых - это плагиат или публикация под своим именем чужих работ. Во-вторых, это кража данных: присвоение экспериментальных результатов, добытых кемто другим. В-третьих, это кража идей: когда автор не цитирует своих предшественников, уже опубликовавших подобные идеи, или присваивает себе идею, полученную при неформальном общении (в дискуссии, беседе и т.п.). Вот уже и классификации плутовства и подлога в науке стали появляться на страницах научных журналов: - добросовестное заблуждение; - сознательный подлог; - «легкий массаж» научных фактов с целью добиться лучшего совпадения теории с практикой; - неразборчивость средств в борьбе за престиж. Очевидно, самокорректирующих механизмов в науке недостаточно они не служат, защитой от мошенничества. Сейчас научные сообщества и учреждения разрабатывают специальные меры, которые должны пресечь попытки жульничества. Национальный институт здоровья США в 1980 г. ввел правило, согласно которому любое учреждение будет лишено правительственной финансовой поддержки, если хотя бы один его научный сотрудник будет уличен в научном подлоге. Многие ученые высказываются в том духе, что все тревоги по поводу мошенничества в науке не имеют существенного значения, ибо большие скандалы бывают редко, а мелкие не заслуживают внимания. Научные достижения оцениваются не по критериям честности, а по критериям «инсайта», то есть проникновения в глубь явлений. Пусть Ньютон и Мендель проявляли недобросовестность, говорят они, все равно их теории изучает сегодня каждый школьник. Уильям Брод полагает, что хотя отчасти это и так, но вред, который приносит жульничество в науке, все же достаточно. Напрасно тратятся деньги и время исследователей. Особенно страдают молодые талантливые ученые, если они пытаются бороться за истину и вывести на чистую воду фальсификатора, обладающего авторитетом и властью. Фальсификация научных данных, хотя она и увеличивается в последнее время в объеме, не оказывает столь разрушительного влияния на науку. Однако умышленное «улучшение данных», которое сейчас стало «мощным стимулом» в жизни некоторых лабораторий, действительно очень опасно. Оно способствует различным формам предвзятости: не вполне объективная интерпретация, недостаточно строго проведенные 140 эксперименты, тенденциозность в отборе фактов, закрывание глаз на отдельные результаты, которые не вписываются в общую картину, хитроумная постановка эксперимента, чтобы обязательно получить тот результат, который хочется получить, и т.д. Такая предвзятость недавно отчетливо проявилась в деятельности комитета США по аэронавтике при оценке влияния сверхзвуковой авиации на состояние атмосферы. Казалось бы, объективные рассуждения должны приводить к прямо противоположным выводам, но эти выводы были экономически невыгодны, и Комитет постарался дать благоприятное заключение. А разве не то же ощущение оставляет у нас история развития отечественной ядерной энергетики, когда один из руководителей проекта ядерного реактора типа «РБМК» утверждал, что реакторы этого типа настолько безопасны, что их можно устанавливать на Красной площади?! Была ли это служебная некомпетентность или профессиональная оплошность – специальная проблема. Однако несомненно, что общество оказалось введено в заблуждение и тяжело расплатилось за это. Что же может почерпнуть наука из истории научных фальсификаций? Феномен мошенничества в науке, известный еще со времен Птолемея, сопутствует многим научным исследованиям. То, что ученые жульничают и часто делают это беспрепятственно длительное время, является фактором, стимулирующим жульничество. В 1983 г. была опубликована книга, которая рассматривает вред научных фальсификаций, наносимый развитию научных концепций. Эта монография У. Брода и Н. Уэйда которая называется «Предатели истины». По мнению ее авторов, в науке, как социальном институте, должны существовать три независимых механизма самокоррекции, гарантирующей честное и качественное выполнение научных исследований, а также быстрое выявление случаев недобросовестности или подтасовки. Во-первых, это оценка комитетов независимых ученых, консультирующих правительственные органы и дающих представление о целесообразности ассигнований на то или иное исследование. Во-вторых, это заключения рецензентов, к которым обращаются редакторы журналов, получивших на публикацию научные статьи. В-третьих, повторение экспериментов (наиболее совершенный метод проверки данных). Если эти механизмы применяются эффективно, то пойти на научный подлог, рискуя своей репутацией и всей научной карьерой, способен только сумасшедший. Изучив, будучи сотрудником журнала «Science», достаточное количество факторов научной недобросовестности, Уэйд пришел к выводу, что в настоящее время эти механизмы действуют плохо, иногда они не срабатывает вообще. Повторение эксперимента проводится, как правило, не с целью подтверждения его истины, а с целью получения на его основе новых результатов, так как простое повторение в случае удачи не приносит 141 лавров, а неудача приписывается скорее неточности повторного эксперимента, нежели ошибочности первого. Что касается решений правительственных экспертов, то они неоднократно показывали свою подверженность давлению авторитетов и личностных связей. Рецензенты журналов, будучи не в состоянии или не имея желания досконально проанализировать рукопись статьи и полученные в ней результаты, часто пренебрегают своими обязанностями «стража научной истины». Корни описанного явления автор видит не в том или ином отклонении в психике ученого, а в том, что наука в наше время является одним из способов достижения жизненных благ. Наряду с желанием постичь истину ученые имеют и иную цель - добиться славы, финансовых кредитов. Как правило, эти цели дополняют друг друга. Однако в погоне за результатами конкурентная борьба между учеными приводит подчас к конфликту между истиной и честолюбием. Много социологических работ посвящено анализу случаев когда научный руководитель присваивает себе экспериментальные данные, полученные аспирантом. Является ли эта практика правильной или она сродни плагиату? С одной стороны, аспирант зачастую безропотен, он рассчитывает на помощь руководителя при защите диссертации, устройстве на работу после защиты. Получается нечто вроде «обмена». Очень много научных репутаций было создано благодаря «эксплуатации» аспирантов. Но с другой стороны, формирование аспиранта как научной личности, возникновение у него научных концепций в значительной степени осуществляется под влиянием и благодаря руководителю. И часто трудно разобраться, кто же был первоисточником возникшей научной идеи - ученик или учитель. Даже если идея была высказана самим аспирантом, может быть, аспиранта подвел к ней руководитель (или формулируя словами то, что сам предполагал, или пробуждал самостоятельную творческую деятельность аспиранта). Многие научные руководители считают экспериментальные данные, полученные их учениками, своей законной интеллектуальной собственностью. Однако практика присвоения шефом результатов, полученных его подчиненным, сама по себе аморальна; к тому же, она порождает вторичную нечестность. Один английский ученый рассказывал, что он нарочно фальсифицировал данные биохимического эксперимента, чтобы досадить своему шефу, поскольку заранее знал, что шеф опубликует эти данные под своим именем. Присвоение научным руководителем работ своих молодых сотрудников и диссертантов развращает руководителей, приводит их к циничному взгляду на этические нормы научного сообщества и на этику вообще. Однако контроль взаимоотношений аспиранта и руководителя имеет юридические затруднения. Один редактор журнала жаловался, что когда он хотел напечатать статью об использовании профессорами научных данных, полученных аспирантами и студентами, заинтересованные лица 142 отказались сообщить ему примеры, более того - пригрозили, что подадут на него в суд за клевету. При публикации работ, подписанных несколькими авторами, возникает вопрос о степени участия каждого автора. Не исключено, что многие авторы лишь формально участвовали в этой работе. Реальными авторами должны бы считаться те, кто внес незаменимый интеллектуальный вклад в развитие проблемы. Многие ученые США отмечают, что их результаты воруют, причем воровство начинается, как только они начинают делать что-то значительное и интересное. Но могут быть и пограничные случаи. Ученый может действительно забыть, что он где-то читал о какой-то идее и искренне считать ее своей собственной (для этого есть специальный термин - криптомнезия). Криптомнезии часто подвержены рецензенты, для которых чужая рукопись, несомненно, служит неосознанным источником новых научных идей. В случае заимствования трудно установить, имеет ли место криптомнезия или умышленное воровство. Много опоров и обид возникает вокруг укоренившейся практики цитирования, которая превратилась в своеобразную игру. В этой игре авторы пытаются скрыть истоки своих идей среди массы тривиальных и не идущих к делу ссылок и выставить свою лабораторию единственным "кладезем мудрости". Многие авторы цитируют только, собственные работы и статьи своих друзей, а также ссылаются на влиятельных лиц. С развитием компьютерной техники многие журналы взяли за правило печатать лишь те работы, которые содержат цитируемую литературу, подобранную с помощью ключевых слов по компьютеру. Это гарантирует, по их мнению, что вся ценная и объективная информация, предшествующая проделанной работе, будет отражена в ссылках цитируемой литературы. Анализ цитирования в науке интересен сам по себе. Цитируемость несомненно дает полезную информацию, но ее некритическое использование чревато неожиданными и неоправданными выводами. Так, в 1985 г. сотрудница секции теории и организации науки Гумбольдского университета в Берлине (ГДР) Л. Ланге опубликовала работу "Влияние страны и научной дисциплины на стиль цитирования". В ней приведено сравнение цитирования иностранной и отечественной литературы журналов пяти стран (СССР, США, ГДР, Польша, ФРГ) в области психологии, психиатрии и социологии. Полученное распределение ссылок по "национальным адресам" показывает, что "число ссылок на англоязычные публикации уменьшается по мере увеличения политического (!) и географического расстояния от США". С такой интерпретацией нельзя согласиться, так как она не учитывает вклад "национальной науки" в суть предмета и распространенность информации об этом вкладе в других странах. Тем не менее, цитаты завоевали популярность как показатель ценности исследования, как характеристика научных институтов и ученых. 143 Общеизвестное звучание эти вопросы приобрели с появлением информационного справочника «Sсience Citation Index, SCI», где можно получить справку о цитируемости каждого автора. Получила широкое распространение тенденция оценивать научный в вклад ученых способом цитатометрии. «Science Citation Index» обрабатывает около 2700 наиболее важных научных журналов мира, 37% из них - американские. На долю журналов социалистических стран приходится 6,5% (из них в СССР - 64 журнала, в ГДР - 35, в ВНР - 26, в ПНР - 25, ЧССР - 22, в Румынии - 4, СФРЮ - 2, в Болгарии - 2). По мнению американского социолога науки издателя SCY Е. Гарфилда среднегодовая норма цитирования ученого составляет 8 цитат. Частота цитирования ученого за два исследованных года в среднем соответствует 1,42 цитирования на 1 публикацию. По разным специальностям эта цифра колеблется: для биохимика - 2,6; для физхимика - 2,1; для физика - 1,7; для химика - 1,1. Максимальное число цитат на одно произведение достигает 20 в биохимии, 8 в физике, 5 в геофизике, 4 в химии. Из общего количества приведенных цитат около 20% составляют случаи самоцитирования. Анализ проблем цитирования указывает на ряд особенностей. Избыточное цитирование встречается, потому, что возможно ни редактор, ни рецензент не в состоянии проверить все цитируемые источники. Чаще всего причиной является желание упомянуть ученых, от которых автор зависит или и критики которых он опасается. Известно и неоправданное цитирование (в том числе чрезмерное самоцитирование). Культура цитирования часто оказывается низкой. Сошлюсь для примера на одну конкретную публикацию в отечественной литературе. «Ранее было показано,...» - пишет автор и ссылается при этом на собственные исследования. «В соответствии с данными литературы...» говорится далее в тексте и тоже приводится ссылка на собственные исследования. "Таким образом, полученные данные показывают..." заключает автор эту работу, и в общем числе ссылок, которые он применяет для доказательства своей точки зрения - 8 публикаций, из которых только одна о данных, полученных в другой лаборатории, остальные - самоцитирование. Это не позволяет сопоставить получаемые данные с результатами опубликованными в мировой литературе. Такой способ цитирования разрушает связи между исследователями различных лабораторий и наносит ущерб не только этического, но и научного порядка. Вопрос о цитировании принадлежит скорее к категориям нравственности и морали, чем к категории права. Введение ссылок в текст по сути отражает научную культуру автора. В последнее время обсуждается вопрос о применимости цитатометрии для оценки научного вклада ученого по результатам полного подсчета числа цитирований его работ за все время профессиональной деятельности или за длительный период. Такие оценки сегодня широко практикуются, зачастую являясь обоснованием для финансовых или 144 организационных выводов. В то же время объективность анализа вклада в науку, проведенного таким способом, вызывает серьезные возражения. Механическое применение данного метода может привести к ошибкам. Во-первых, работы специалистов с большим стажем будут в среднем получать больше ссылок, нежели публикации относительно молодых ученых. Правда, этот искажающий фактор можно нейтрализовать или уменьшить, группируя авторов по профессиональной однородности. Однако даже эта предосторожность сама по себе не снимает всех затруднений. Может оказаться, что хотя труды одного ученого за данный период получили в течение определяемого времени гораздо больше ссылок, чем другого, в одном случае большинство ссылок относится к давним публикациям, а в другом - к новым работам. Во-вторых, для оценки перспектив исследователя гораздо важнее учесть значимость и воздействие на профессиональное сообщество его позднейших работ. Так что в этом случае автоматическое решение в пользу первого из конкурентов вряд ли можно было бы счесть вполне обоснованным. В этом случае изучение динамики цитирования во времени могло бы дать более точную картину профессионального уровня ученого. Естественно, что такого рода анализ трудоемок и требует специальных подходов, которые оказались возможными только с появлением компьютерной техники, позволяющей быстро анализировать публикации и цитирования, учитывать самоцитирование в т.д. Однако формальный анализ проблемы цитирования может дать необъективную картину. Так, например, при огромной плотности цитирования двух известных ученых-биологов - С. Фиске и Дж. Суббароу чаще всего ссылаются на их методическую (единственную!) работу , посвященную определению неорганического фосфата в биологическом материале. Гораздо меньше цитируются другие их публикации, невзирая на то, что среди них приоритетная публикация об открытии важного соединения, являющегося высокоэнергетической молекулой, участвующей в энергетическом обмене клетки, - фосфокреатина. В последнее время в научной литературе наблюдается новый феномен: чрезмерное стремление к публикациям. Как отмечает главный редактор журнала «Sсience» Абельсон, ученые действуют совершенно безответственно в стремлении публиковаться как можно чаще. Иногда это доходит до того, что они публикуют один и тот же материал в двух или более журналах, параллельно представляют рукопись в несколько редакций и повторно, через определенные промежутки времени, публикуют по-разному оформленные, но по существу одни и те же материалы. Такая практика, безусловно, затрудняет эффективное общение между учеными, возлагает дополнительное бремя на тех исследователей, которые стремятся следить за литературой в своей области, отнимает время у внештатных рецензентов, увеличивает нагрузку редакционных работников, замедляет обработку рукописей, увеличивает стоимость научных изданий. Все это ведет к девальвации научных публикаций самих 145 по себе, а также к обесцениванию публикации как показателя творческой продуктивности ученого. Можно по-разному бороться с этой тенденцией. Научные сообщества организуют систематические конференции для ежегодных встреч и обмена свежей информацией. В странах с высокоразвитой электронновычислительной техникой существует компьютерная связь, позволяющая ученым разных стран объединится во «временные творческие коллективы». Так работают многие интернациональные научные коллективы США, Канады, Великобритании... А публикации используются для подведения итогов или констатации приоритета. Но это не снимает остроты в проблеме избыточных публикаций. На Западе этому есть ряд объективных причин. В условиях конкуренции за получение исследовательских субсидий для ученого важно иметь впечатляющий список опубликованных работ. При этом не секрет, что оценкой его работы является количество статей и престижность редакций, которые приняли рукопись для публикации, а отнюдь не воспроизводимость результатов, их важность для развития науки или другие объективные параметры. Кроме того, в современных, быстро развивающийся областях науки, исследования часто ведутся большими группами научных сотрудников, так что в заглавиях статей большинство членов группы часто скрывается под сокращением "и другие". Если же группа публикует много статей на данную тему, каждый из ее членов может, в свою очередь, оказаться на первом месте в списке авторов и будет процитирован "персонально". В научных журналах нередко наблюдается задержка в рассмотрении рукописей, поэтому возникает соблазн представить работу в несколько журналов одновременно, чтобы после принятия в одном забрать ее из остальных. Такое поведение, однако, лишь ухудшает ситуацию, не говоря и о том, что нарушаются инструкции для авторов, принятые в научных журналах. До сих пор ученые, нарушающие общепринятые правила публикации, не подвергались никаким санкциям, поскольку у редакторов хватает обязанностей и без того, чтобы брать на себя "полицейские функции". Сейчас положение начало меняться и уже имеются случаи наказания нарушителей. Недавно редакторы двух американских журналов «Сеll» (Кембридж) и «PNAS» (Вашингтон) договорились, что в течение трех лет не будут рассматривать рукописи одного «проштрафившегося» ученого с известным именем. В другом случае были приняты более строгие меры, когда обнаружилось, что некий исследователь представил одну рукопись в два журнала. Все американские журналы, публикующие статьи в этой области науки, решили не рассматривать рукописи, поступающие из лаборатории этого ученого. Абельсон предупреждает, что редакция журнала «Sciencе» также намеревается ввести более строгие правила для своих авторов и тщательно следить за их выполнением, а в случае нарушения принимать 146 соответствующие меры совместно с другими редакциями. "Мы надеемся, говорит Абельсон, - что карательной акции не потребуется, но нужно дать понять нарушителям, что в результате действий своих они больше проигрывают, чем выигрывают". Как обстоит дело с фальсификацией науки в нашей стране? Ведь у нас отсутствуют или сглажены многие «побудительные стимулы» для мошенничества и подтасовки данных, отмечаемые в западной науке. Было бы соблазнительно сказать, что корни мошенничества в науке в социалистическом обществе отсутствуют. Но заявлять это, имея в виду сессию ВАСХНИЛ в 1948 г.; помня, что долгое время кибернетику у нас публично называли «лженаукой»; и видя, что даже бесспорный научный и практический вклад ученого в нашей стране не гарантирует его избрание в Академию было бы признаком необоснованного оптимизма. Говоря о причинах признания сфальсифицированных данных не только широкой публикой, но и научными кругами, мы часто основываемся на упорно сохраняющемся представлении о науке как о строго логическом процессе, имеющем дело с объективными методами и однозначными фактами. Такое представление не соответствует реальности, так как не учитывает исторического контекста и влияния таких психологических факторов, как убеждения ученого, его воображение, интуиция. Как в давней истории науки, так и в современном ее развитии, случаи мошенничества, воровства чужих данных, фальсификации собственных не являются уж такими редкими. Причина этого, возможно, заключается как в самой структуре науки, так и в специфике научного сообщества, где интересы и цели отдельных ученых иногда не совпадают с целью всей организации способствовать росту эмпирических знаний. И тогда возникает соблазн украсть или подделать данные. В большинстве своем успех от фальсификации (если он не поддерживается специальными мероприятиями) очень кратковременен. В большей степени мошенник рискует причинить вред своей собственной репутации, ибо, хотя в науке нет внешних ревизоров, интересный факт вызывает резонанс у ученых, на него опираются коллеги в своей работе, и волей-неволей воспроизводят (или не воспроизводят), повторяют (или не повторяют) полученные закономерности и быстро разбираются в научной ценности этих результатов. Наоборот, если опубликованный результат является следствием фальсификации, но не представляет широкого научного интереса, он не влияет на развитие науки, и тогда фактически неважно, действительна или фальсифицирована эта закономерность. Однако приведенные нами примеры, основанные на анализе фактического материала, позволяют утверждать, что нечестность в науке не так уже безобидна. Более того, надо помнить случаи, когда сознательная или несознательная фальсификация влияла на развитие науки. Можно вспомнить К. Птолемея, Т.Д. Лысенко и других деятелей науки, которые влияли на развитие важных направлений науки, не имея 147 гарантий безусловной правильности своих убеждений. В той или иной степени их воззрения не соответствовали действительности. В одних случаях науке везло - это несоответствие обнаруживалось, и дело решалось в пользу ученого (в случае Менделя), в других случаях - не везло (в случае Лысенко). Тогда развитие научных концепций, эффективность научной деятельности снижались, а развитие науки затормаживалось на многие десятилетия, отчего проигрывала не только наука одной страны, но и мировое научное сообщество в целом. Как же культивировать честность в науке? Ведь существует относительно мало ученых, которые преднамеренно фальсифицируют результаты своих исследований, нечестно ведут себя по отношению к коллегам или "крадут" данные у студентов. С другой стороны довольно много ученых время от времени слегка обманывают себя в интерпретации данных эксперимента, замалчивают проблемы, связанные с систематическими ошибками при их проведении или недооценивают вклад других ученых в исследуемую проблему. На первый взгляд, сохранить индивидуальную честность в науке проще простого: соблюдай неукоснительно правила этики и морали и будешь честным ученым. Но такая трактовка слишком примитивна. Профессор Л. Бренсом в своей статье «Честность в науке» приводит случай из собственного опыта. Ему удалось предложить теоретическое объяснение одного физического явления. Однако данные эксперимента и теория расходились на 15%. Являлось ли это результатом несовершенства теории или погрешности измерительной техники? Отложив подготовленную в печать статью, автор разобрал экспериментальную установку, прокалибровал заново все входящие в нее приборы и через 3 месяца повторил эксперимент. Как же он был озадачен, обнаружив, что в новом виде установка обеспечивает полное соответствие практики его предсказаниям?! Какой результат надо считать верным - первый или второй? Можно ли считать критерием завершенности работы то, что вам нравятся ее результаты? Не было ли в пугающем совпадении теоретических и практических результатов подвоха? Словом, Л. Бренсом потратил еще три месяца на поиск возможных систематических ошибок, провел эксперимент на независимой установке и лишь после этого отважился его опубликовать. Видимо, подобная осторожность нужна не во всех случаях, но она неизбежна при проведении абсолютных измерений (в противовес относительному). Почему это требование должно соблюдаться, если ученые считаются честными и дисциплинированными? Поэтому что они постоянно испытывают соблазн получить «хорошие» или «важные» результаты в тот момент, когда данные эксперимента пересекаются в желаемой точке координат. Даже некоторые блестящие ученые поддаются этому соблазну. Можно привести еще один пример: с измерением универсальной константы - скорости света в вакууме. В 1941 г. ее считали равной 299776±4 км/с, а в 1954 г. - 299793±0,3 км/с. Первая величина была 148 ошибочной, но она почти точно совпадала с результатами предшествующих измерений, и могла быть уточнена лишь более совершенными методами. Что нужно сделать, чтобы уменьшить число таких «честных ошибок» и поднять качество, а тем самым и честное имя науки? Для этого нужны совместные усилия ученых университетов и академических исследовательских учреждений, издателей журналов и рецензентов. Молодых ученых следует обучать не только безукоризненному проведению экспериментов, но и искусству выявления и устранения систематических ошибок в измерениях. Ни один журнал не в состоянии опубликовать весь фактический материал, которым располагает автор эксперимента. Но как может рецензент одобрить публикацию, если необходимых доказательств не хватает? Традиционный ответ сводится к тому, что авторы скороговоркой ссылаются на предшествующие публикации. Поэтому читатель вынужден верить, что использованные автором методики исследования достойны доверия. Научная честность возлагает на ученого еще одно бремя: он обязан участвовать в рецензировании рукописей, составлении обзоров состояния исследований в своей области. Цель таких обзоров - повышение плотности полезной информации. Ошибочная информация, как и выводы без доказательств, бесполезны и даже вредны. Контроль за качеством оригинальных исследований входит в обязанности ученого. Ученый должен способствовать возрождению духа ответственности в науке вместо того, чтобы публиковать огромное число поспешно написанных статей. Острый интерес к проблеме научной честности может принести огромные блага, как науке, так и обществу. Честность науки оказывает влияние на восприятие общественностью предупреждений ученых, касаются ли они кислотных дождей, утраты генетического материала исчезнувших видов животных и растений или возможностей науки в решении глобальных экологических проблем. Все это делает ныне актуальным создание «Этического кодекса ученого». 149 Глава VI. СОЦИАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УЧЕНОГО Открытие по заказу - Роль интуиции - Феномен Кавендиша - Пристли и Тимирязев Многократное изобретение велосипеда - Был ли Павлов первооткрывателем учения о рефлексах? - "Своевременность" знания - Хиральная чистота биосферы - Трагедия Чернобыля и ядерная зима - Генетическая инженерия: опасность или благо? Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет. Марк Аврелий С тех пор, как исследовательская деятельность человека приняла характер направленного поиска информации, ученый берется за изучение проблемы для того, чтобы решить ее в ограниченные сроки. Понятно и стремление финансирующих организаций поставить научную работу в определенные границы, запланировать время и объект финансирования, необходимые для решения той иди иной задачи. Такое планирование предполагает, что научное открытие имеет логику и методологию, то есть, может осуществляться по заказу. Противоположная точка зрения заключается в том, что научное открытие невозможно запланировать. Процесс познания поддается планированию, но его результат и завершение к определенному сроку не поддаются прогнозу. Можно найти много ученых, являющихся приверженцами как первой, так и второй точки зрения; в частности, известный ученый-физик П.Л. Капица, считал, что сделать открытие по заказу невозможно. В 1979 г. в университете штата Невада (США) состоялась конференция, посвященная проблеме «Открытия в науке». Два года спустя материалы конференции были опубликованы под редакцией Т. Никлза и стали доступны широкой публике. Сам Никлз считает, что успешность научного исследования прямо зависит от применения «правильной» методологии. Неуспех ученого может объясняться, главным образом, применением неверной точки зрения на природу исследуемого явления Против такой логики открытия на этой конференции выступил Л. Лаудан. Его доклад назывался «Почему мы должны отклонить логику открытия?», что уже характеризовало точку зрения, которую он отстаивал. Лаудан напоминает, что со времен Гиппократа считалось, что о верности гипотез можно судить на основании проверки их следствий. Однако уже Платон и Аристотель быстро обнаружили недостаточность такого подхода, 150 поскольку истинность следствий сама по себе не доказывает истинности предшествующей им гипотезы или теории. Лаудан считает, что «открытие должно совершаться интуитивно, оно не может быть запланировано. И хотя существуют возможности ускорить процесс развития науки, изобретая специальные правила для увеличения количества новых научных открытий», невозможно фундаментальный вклад в развитие науки ограничить простой логикой плана. Аргументы тех ученых, которые отстаивают возможность логического подхода к научному исследованию, как, например, К. Поппер, оказывается не всегда убедительными. Так, из книги Поппера, которая называется «Логика открытия», видно, что запланировать можно лишь накопление знаний, информации. Качественный скачок, который должен быть сделан из анализа полученных данных, с трудом поддается логическому контролю, и в значительной степени зависит от личности ученого. Поэтому вернее предусмотреть в научном поиске два этапа: количественный подход к проблеме (накопление данных), который должен планироваться; темпы которого будут зависеть от финансирования и от количества ученых, занимающихся этой проблемой; и качественный скачок, который почти не поддается планированию. И хотя он тоже зависит от эрудиции ученого, в еще большей степени он зависит от личностных характеристик самого ученого. Ясно, что каждый ученый, занимающийся решением какой-то научной проблемы, проходит как первый этап, в котором он строго планирует свои исследования, так и второй этап творчества, в котором он в значительной степени опирается на внутреннюю интуицию. Казалось бы, экспериментальное наблюдение должно идти впереди логики открытия; начинаться проблема, наверное, должна с необъясненной закономерности или противоречия в наблюдениях. Но часто несовершенство экспериментального аппарата ограничивает возможности ученого и не позволяет ему опираться только на факты. Можно привести пример из раннего периода развития термодинамики, который анализируется в недавно опубликованной работе К. Трусдела «Искажающее воздействие эксперимента на ранних стадиях развития термодинамики». Сотрудник университета Дж. Гопкинса (США) Трусдел показывает, каким образом неточно осуществленные или ошибочно понятые эксперименты в определенной ситуации могут оказывать противодействующее влияние развитию научных теорий. Так, в 1812 г. был поставлен эксперимент по определению удельной теплоемкости газов. Он привел авторов эксперимента де ля Роша и Берара к выводу о зависимости удельной теплоемкости от давления. Этот вывод оказался ошибочным, однако, в то время он не противоречил общепринятым представлениям, в частности, хорошо согласовывался с калориметрическими исследованиями Лапласа. Однако когда Сади Карно критически проанализировал эти представления и привел к выводу, что удельная теплоемкость зависит 151 только от температуры при постоянном давлении, он не сомневался в точности эксперимента, проведенного де ля Рошем и Бераром. Критика его скорее была направлена на теоретическую интерпретацию этих экспериментов, тогда как, на самом деле причина заблуждений скрывалась в неточности измерений. Проведенные позже эксперименты Анри Виктора Реньо по определению теплоемкости реальных газов, напротив, вызвали восхищение современников своей точностью и изяществом. Однако результаты этих экспериментов не были опубликованы вплоть до 1853 г. За 3 года перед этим стали известны теоретические вычисления Ранкина, в которых из уже известных принципов термодинамики выводились значения удельной теплоемкости, существенно отличающиеся от данных, полученных в прямых экспериментах. Данные Реньо оказались простым подтверждением теоретических вычислений, и не сыграли особой роли в развитии термодинамики. Зато первоначальные опыты Джоуля, чьи идеи о взаимопревращаемости тепловой работы, оказали значительное влияние на формирование современной термодинамики, были настолько неточны, а их методика настолько несовершенна, что даже друг и единомышленник Джоуля Т. Кельвин относился к ним с величайшим сомнением, а Гельмгольц просто отвергал эти результаты. В 1892 г. А. Пуанкаре отмечал, что эксперименты Джоуля на самом деле были просто выводами из принятых теоретических положений, тогда как затем их, вопреки фактам, стали рассматривать как экспериментальное доказательство принципа эквивалентности тепла и работы. Из крупных теоретиков в 1859 г. только Клаузиус и Ранкин принимали результаты Джоуля за истинные. Однако решающую роль в этом сыграло обстоятельство, что они оба отвергали эксперименты де ля Роша и Берара и усматривали в опытах Джоуля доказательство постоянства удельных теплоемкостей, что совпадало с их теоретическими воззрениями. Однако Ранкин, тем не менее, отвергал численное значение, полученное Джоулем, а Клаузиус не распространял утверждение о постоянстве удельной теплоёмкости на реальные газы. К. Трусдел задается вопросом: как бы развивалась термодинамика, если бы де ля Рош и Берар сделали верный вывод о постоянстве теплоемкостей при постоянстве давлений для большинства газов, включая воздух. По-видимому, это привело бы к тому, что еще в 1812 г. термодинамика вступила в конфликт с теорией теплорода, и первый шаг в этом направлении Карно мог бы сделать раньше, чем он его сделал на самом деле. А если бы Реньо опубликовал верные результаты своих экспериментов еще в 1840 г., то есть сразу после их проведения, возможно, что Кельвин не согласился бы с результатами Джоуля, полученными в грубой форме на основе несовершенных опытов, и история термодинамики могла бы выглядеть совершенно иначе. Таким образом, на ученом лежит огромная ответственность за результаты, к которым приводит его работа. 152 Ведь «широкая ответственность» воспринимает мир таким, каким его видят ученые. Интуиция, которой пользуются ученые в оценке и интерпретации результатов, оказывается не менее важной, чем сила многократно повторяющегося эксперимента. П.Л. Капица вспоминает исторический факт из области исследований электричества, связанный с биографией Г. Кавендиша (1731-1810), и говорит, что навряд ли история найдет когдалибо объяснение парадоксу Кавендиша… Сэр Генри Кавендиш, брат герцога Девонширского, жил исключительно замкнутой жизнью и посвятил свои силы научным исследованиям. В дальнейшем он завещал существенную сумму денег на организацию научной лаборатории, которая доныне носит его имя. В 1877 г. знаменитый Дж. Максвелл, как директор лаборатории, разбирал архив Кавендиша и обнаружил неопубликованные работы ученого. В его архиве Максвелл обнаружил совершенно готовую к публикации рукопись, в которой был установлен характер взаимодействия зарядов в зависимости от расстояния между ними (сила взаимодействия обратно пропорциональна квадрату расстояний между зарядами) – то, что мы сейчас называем законом Кулона. Но этот закон стал известен лишь в 1785 г., а работа Кавендиша была написана в 1775 г., то есть за 10 лет до открытия Кулона! В этой же статье Максвелл указывает, что он нашел еще одну готовую для печати работу Кавендиша, где был сформулирован и переведен закон, известный сейчас как закон Ома. Это было сделано за 70 лет до того, как этот закон был открыт Омом! Насколько быстрее развивалось бы представление о мире электричества, если бы Кавендиш опубликовал эти работы тогда, когда он сформулировал эти закономерности! И как Кавендиш мог пренебречь публикацией таких фундаментальных исследований? Капица говорит, что история вряд ли найдет ответ на этот вопрос. Самое вероятное, с его точки зрения, что Кавендиш просто забыл (!) направить их в печать. Мне кажется более вероятным, что Кавендиш в тот момент не был полностью уверен в правильности этих глубоких и важных закономерностей. Внутренняя убежденность ученого в правильности пути, по которому он идет, в окончательности результатов, которые он получает, есть необходимый компонент логики творчества. Возвращаясь к примеру, который дают нам работы Г. Менделя, надо сказать, что замалчивание его работ, происходившее с 1865г. (то есть со времени первой публикации) до начала XX в., объясняется не чьей-то злой волей или равнодушием ученого мира: оно объясняется диссонансом между идеями Менделя и интересом к ним со стороны ученых. Мы выше уже обсуждали различные оценки исследований этого ученого. Недоразумения по поводу достоверности результатов Менделя вытекают из непонимания того, что ученому чужд формально статистический подход к изучению биологических объектов, при котором 153 допускается, что любой индивидуум мог быть однозначно отнесен по своим характерным признакам к той или иной классификационной группе. Мендель допускал субъективность в выражении законов природы, и тот метод анализа, который он применял в своих работах, блестяще оправдал себя. Однако понятно это стало только тогда, когда общество «созрело» до формулировки данной проблемы; когда в начале XX в. были поставлены вопросы, относящиеся к компетенции генетики и селекции; когда обществу потребовалось существенно улучшить продуктивность растительных и животных гибридов. В тот период наука осознавала потребность создания теоретических основ для улучшения пищевой ценности и продуктивности сельскохозяйственных животных и растений. Таким образом, открытие тогда своевременно, когда общество подготовлено к его восприятию и использованию. Вспоминается еще один, можно сказать, трагический пример из истории науки – исследования фотосинтеза, которые независимо и в разное время проводили Джозеф Пристли (1733-1804) и К.А. Тимирязев (1843-1920). Имя первого гораздо менее известно, чем второго. Тимирязев является общепризнанным основоположником концепции о космической роли Солнца в фотосинтетической деятельности растений. А между тем именно Пристли могла бы принадлежать честь открытия фотосинтеза. Блестяще образованный и разносторонний ученый, Дж. Пристли одновременно был и богословом, и естествоиспытателем, и философом. Он опубликовал более 250 работ по проблемам теологии, политики, естествознания, грамматики, истории, языковедения, риторики, литературы, биологии. Многие считают, что именно стихия все охватывающего интереса ко всем областям жизни погубила его научную карьеру. Разнообразие и широту интеллекта английского мыслителя считают непосредственной причиной отклонений его психики, которые оборвали его научную биографию и примерно на 100 лет отодвинули понимание человечеством природы фотосинтеза. Джозеф Пристли считал, что к эффективному научному творчеству способен каждый, кто может настроить себя на систематический отбор фактов. А поскольку его острому уму открывались самые разнообразные проблемы, он проявлял самые разносторонние научные интересы. Проблема, которая привела Пристли к трагическому исходу, была связана с горением и биологическим превращением газов. Пристли обнаружил, что если под колпак с горячей свечой посадить мышь вместе с зеленым растением, то мышь остается живой. Проводя эти эксперименты в самых разных сочетаниях, Пристли пришел к выводу, что зеленые растения «облагораживают» воздух. Воздух, «испорченный» в результате горения, вновь становится приемлемым для животного после выдерживания в нем зеленого растения. Эти эксперименты были поставлены в 1789 г., то есть на 100 лет раньше, чем это было сделано К.А. Тимирязевым. 154 Дальнейшие события развивались следующим образом. Пристли заявил о своем желании доложить об этих опытах в Английском Королевском обществе и получил соответствующее приглашение. Накануне демонстрации два колпака с «испорченным» сгоревшей свечей воздухом и поместил под один зеленое растение. Когда же на следующий день в присутствии высокого собрания он посадил под каждый из колпаков по белой мыши, он рассчитывал, что мышь, находящаяся вместе с зеленым растением, выживет, а вторая – погибнет. Каково же было потрясение, когда погибли оба животных! Он не мог понять, почему растения, так «безотказно» облагораживающие воздух в его лаборатории, оказались бессильными в здании Вестминстерского аббатства, где осуществлялась демонстрация этого эксперимента! Чего не хватало для облагораживающего действия зеленых растений? А не хватало – света! Сквозь узкие, стрельчатые окна помещения, где проходил опыт, его проникало так мало, что фотосинтетический процесс не мог осуществляться. Несвоевременность этого открытия, неполнота знания проблемы поставили под угрозу дискредитации открытие Пристли. Эта трагическая случайность привела к тому, что ее автор навсегда отказался от научных экспериментов. Он посвятил остаток своих дней богословию. 155 А идея фотосинтеза не пропала. Она снова возникла, но на более высоком уровне; она была доказана Тимирязевым и осталась в фонде реальных знаний человечества. Таким образом, преждевременно сделанное открытие, не сопровождавшееся пониманием внутренней сути событий, оказывается очень «непрочным»: не только общество не подготовлено к восприятию нового, но и у самого автора этого открытия не существует идеологической платформы. Наука изобилует примерами, когда одно и то же открытие делается независимо разными учеными. Широко известен пример с изобретением дифференциального исчисления Ньютоном в 1671 г. и (независимо) Лейбницем в 1676 г. Точно также открытие «неэвклидовой» геометрии осуществилось независимо Больяйи (1826-1833), Гауссом (1829) и Лобачевским (1836-1840). Пример повторно осуществляемых открытий дает теорема Пифагора. Еще индийскими браминам был известен способ ее нематематического доказательства. Приведем ход их рассуждений; для этого потребуется обратиться к схеме. Согласно теореме, требуется доказать, что площадь квадрата, построенного на гипотенузе прямоугольника, равна сумме площадей квадратов, построенных на его катетах. Возьмем квадрат, проведем внутри него два перпендикуляра на равных расстояниях от его сторон (часть а). Затем соединим стороны образовавшихся параллелограммов, формируя треугольники 1, 2, 3 и 4 (часть б). Чертим еще один квадрат, равный предыдущему, и укладываем образованные треугольники в углах этого квадрата (часть в). Если у каждого квадрата отнять сумму четырех треугольников, то получим в первом случае – два квадрата, построенных на катетах (заштрихованы), а во втором случае – квадрат, построенный на гипотенузе (заштрихован дважды). Поскольку из площади одного и того же квадрата мы отнимали площади одинаковых, но лишь по-разному расположенных треугольников – значит, теорема доказана: площадь большого квадрата равна сумме площадей двух малых. Все эти факты иллюстрируют положение, высказываемое историком науки Р.Л. Уайлдером. Он говорит, что если данная культура созрела до такой степени, что появляется вероятность выдвижения новой идеи или метода, то можно уверенно предсказать их появление, причем усилиями не одного ученого, а сразу нескольких. Многократное изобретение велосипеда показывает, что научная деятельность, имеющая значение для цивилизации, не пропадает бесследно. Действительно, «продукты» человеческого творчества накапливаются, и этот фонд поддерживается и сохраняется, поскольку результаты мыслительной деятельности человека применяются на практике. Но общество обычно готово принять и оценить по достоинству только те результаты, которые немедленно приносят практические плоды. Интересно, что Никола Тесла, выдающийся инженер-изобретатель и 156 рационализатор своего времени, осуществивший огромное количество технических проектов, широко известных среди специалистов, был наиболее ценим согражданами за то, что изобрел устройство, смешивающее холодную и горячую воду. За изобретение крана-смесителя благодарные жители Загреба поставили ему памятник. 157 Сегнетово колесо известно со времен Герона Александрийского. Почему же этот аппарат, использовавшийся в древние времена на массовых праздниках (водометные и огнеметные струи и т.д.) носят имя французского инженера? Потому что он дал ему вторую жизнь в пароводяных турбинах. И, может быть, справедливо, что люди, которые нашли практическое применение находкам и изобретениям науки, ценятся выше, чем те, кто стоят у истоков явления. Характерно, что на способ применения также накладывает отпечаток личность ученого. Ниже помещены титульный лист книги, изданной в 1629 г. и один из рисунков, помещенных в этом издании. На этом рисунке изображена собака с искусственным дефектом: фистулой желудка. «Павловские операции» - сказали бы вы, если бы эта книга не была издана за столетия до деятельности ученого. Так разве не он все это придумал? И эти постулаты о рефлексах, и эти операции, за которые была присуждена Нобелевская премия? Нет, он. Более того, по свидетельству ученика П. П. Павлова, С. Е. Манойлова, Павлову никогда не была известна эта книга, и все операции и инструментов для опытов на животных были разработаны им независимо и самостоятельно. Так, что же, эта премия вручена Павлову за повторение? За подражание? Ясно, что нет. Не за придуманные и проведенные 158 эксперименты получил ученый мировое призвание, а за понимание того, что именно они означают. Павлов создал учение о рефлексах, как основу физиологической деятельности животных и человека! Значит достаточно быть искусным врачом, чтобы такие виртуозные опыты провести, но надо быть Ученым, чтобы понять смысл этих экспериментов. Итак, исследователь всегда стоит перед дилеммой: обнародовать преждевременные знания, опережающие уровень развития современного общества (феномен Менделя) или утаить их до срока, лишив общество возможности использовать эти данные, пока они не имеют полной гарантии достоверности (феномен Кавендиша). В обоих случаях общество застраховано от необратимых утрат - законы Кавендиша все равно не остались в тайне, они живут под другими именами и служат цивилизации, а открытия Менделя остались незамеченными лишь до момента формирования новых взглядов на природу наследственности, когда о его экспериментах «вспомнили». 159 Опыты Менделя были опубликованы в 1865 г. Они могли быть известны Ч. Дарвину, который умер в 1882 г. Как не хватало Дарвину этих выводов Менделя в его дискуссии с Дженкиным! Дарвину не хватало этих данных, но человечество их получило… В иногда необъяснимых поступках ученого проскальзывает ощущение ответственности перед обществом за результаты научной деятельности. Н.В. Тимофеев-Рессовский любил повторять: «Когда ученый утрачивает чувство социальной ответственности, наука теряет престиж». Ведь сумел Н. Бор приостановить исследования ядерных процессов в своей лаборатории после оккупации Дании фашистскими войсками! Внимательное рассмотрение строения живых систем обнаруживает их «стремление» к билатеральной симметрии. Оно базируется на основе объединения несимметричных структур: так, рисунок крыльев бабочки создает симметричный узор благодаря «зеркальному отображению», асимметричная молекула ДНК, объединяясь с подобной, но не симметричной, а комплементарной ей структурой, образует двойную спираль… Эта способность живых объектов объясняется хиральностью биологических молекул: они подходят друг к другу, как правая рука к левой. Из биологически важных органических молекул можно образовать протяженные полимерные структуры лишь при одном условии – если они обладают «хиральной чистотой», а не являются рацематами (смесью право- и левовращающих изомеров). В настоящее время известно, что проведение реакций в рацемической смеси приводит к образованию более коротких полимеров как белков, так и полинуклеотидов, чем при использовании хирально чистых растворов исходных соединений. Живые системы сохраняют хиральную чистоту - белки состоят только из L-α-аминокислот, а нуклеиновые кислоты содержат лишь Д-сахара. Значит, возникновение и воспроизведение биополимеров при зарождении жизни протекало в хирально чистой среде. Другими словами, еще до стадии биологической эволюции существовали условия, когда была (случайно? целенаправленно?) разрушена зеркальная симметрия органических молекул: в неживой природе все оптически активные вещества присутствуют в рацемической смеси, а хиральная чистота биосферы абсолютна. Развитие цивилизации до последнего времени протекало в условиях постоянства хиральной чистоты биосферы. Однако в XX в. возникла грозная опасность того, что человек «поднимет руку» на основные закономерности, создавшие и поддерживающие стабильное состояние биосферы. Многие ученые (специалисты в области экологии) весьма скептически оценивают результаты производственной активности человечества исходя из несовершенства используемых технологий. Загрязнение рек и озер, отравление атмосферы, кислотные дожди… Специалист в области экологии профессор МГУ В.Д. Федоров пишет: 160 «Человек ведет себя в окружающем его природном мире как монокультура со всеми сопутствующими этому положению «атрибутами». Разбазаривание ресурсов и необратимые изменения окружающей среды – вот результаты его жизнедеятельности. Человек противопоставил себя породившей его природе и поставил себя и свою деятельность вне экологии. И если ему не хватит разума и возможностей сделать спасительный шаг – «вписать» себя вновь в экологию, то нет нужды тогда страшиться атомной катастрофы и мгновенного уничтожения. Человеку, как биологическому виду, уготовлена более верная и неотвратимая, но не менее зримая гибель вследствие отравления окружающей среды продуктами его жизнедеятельности, то есть глобального антропогенного загрязнения биосферы, которой был назван нами медленным взрывом. Оснований для беспокойства более чем достаточно, если мы примем во внимание всего-навсего один факт: ежегодно 17 млн тонн отходов, содержащих наиболее токсичные соединения, попадают с материковыми стоками в Мировой океан! Существуют, к тому же, еще и другие пути распространения загрязнений – наземные и атмосферные. Экосистем, не зараженных отходами, на Земле более не существует, так что есть все основания утверждать, что «медленный взрыв» уже идет, и некоторые системы под прессом антропогенного воздействия уже ослаблены. Первый шаг разрушения экосистем – стадия «релаксации» - свидетельствует об их ослаблении, о падении надежности функционирования и частично разрушении структуры вследствие обеднения состава». Эту обширную цитату мы взяли мы взяли из работы Федорова «Актуальное и неактуальное в гидробиологии». А насколько слабо разработан вопрос о возможном влиянии биотехнологии на окружающую среду?! Научные исследования в этой области должны быть сконцентрированы на следующих основных вопросах: выявление, оценка и совершенствование применяемых методов тестирования микроорганизмов; определение влияния химических, физических и иных микроорганизмов; изучение процесса переноса генетической информации в микроорганизмах; выявление и разработка новых методов оценки опасности, обусловленной «загрязнением» окружающей среды новыми микроорганизмами. До сих пор живы в нашей памяти трагические результаты применения выпускавшегося рядом фирм Западной Европы талидомида – «идеального средства от головной боли». У женщин, регулярно применявших талидомид, рождались дети с морфологическими дефектами. Причина этого была установлена с большим запозданием: препарат производился в рацемической форме, и лишь один из его изомеров (правовращающий) был генетически безопасен, а левовращающий вызывал уродства у развивающихся эмбрионов… Такими же неожиданными последствиями может завершится попытка широкого внедрения в наш рацион белков микробного происхождения. 161 Одна из наиболее грозных опасностей нашего времени – недостаточный контроль за работой атомных станций. Наиболее чистый экологически, этот источник энергии при нарушении техники безопасности может стать источником бедствия для населения окрестных районов. Аварии, произошедшие 28 марта 1979 г. на атомной США «Три Мейл Айленд» (работы по ликвидации аварии велись до 1989 г.) и 26 апреля 1986 г. в Чернобыле – суровые предупреждения человечеству. Прямой обязанностью ученых является создание такой защитной системы, которая бы обладала многократным запасом прочности. По мере развития цивилизации возникают проблемы, накладывающие на ученых повышенную научную и социальную ответственность. Особую опасность представляют ядерные взрывы большой мощности – по своему воздействию они обладают неописуемо вредоносным влиянием на биосферу. Поскольку способность биосферы к самоподдержанию хиральной чистоты не безгранична, человечеству следует отдавать себе отчет в опасности такой катастрофы. После трагедии в Чернобыле надо еще раз задуматься об ответственности людей, от поступков которых зависит не только благополучие общества, но и сама цивилизация. Ядерная энергетика – это реальность, ее использование необходимо и неизбежно, но настоящий период – период первых шагов освоения ядерной энергетики, когда никто не застрахован от ошибок, даже таких трагических, как катастрофа на атомной станции. Что же говорить в таком случае о ядерном оружии? Анализируя эту проблему, академик В.И. Гольданский пишет, что главным последствием такой катастрофы может явиться потеря хиральной чистоты биосферы. В этих условиях динамическое равновесие живого и неживого будет необратимо нарушено. Ученые неоднократно анализировали возможные последствия нарушений равновесия в природе в условиях развязывания ядерной войны, используя для этого современные ЭВМ. Первые данные американских профессоров П. Крутцена и К. Сагана появились в 1983 г. Они не учитывали, что после ядерного взрыва будут нарушены условия функционирования живых систем не только в области взрыва. В воздух поднимается пыль, пепел от пожаров. Вслед за пожаром резко снизится температура воздуха, наступит темнота. Воздушные течения перенесут облака пепла в районы, непосредственно не пострадавшие от взрыва. В Вычислительном Центре Академии наук отечественные ученые В.В. Александров и Г.Л. Стенчиков углубили подходы американцев, «запрограммировав» при этом и поведение мирового океана, и возрастающее количество СО2 в атмосфере. Из разработанной ими модели вытекало, что в результате ядерной войны с общей мощностью взрывов 5000 Мт (12% всех ядерных запасов на планете), наступившая ночь продлится непрерывно около года. Уже в первые недели средняя температура в Европе понизится на 15º, в США и Сибири – на 30-40º. 162 Произойдет перестройка атмосферной циркуляции и нарушение ее цикличности. На советско-американском симпозиуме «Мир после ядерной войны», проходившем в 1983 г., результаты советских и американских исследований были сопоставлены. Состояние, которое должно возникнуть на планете, получило название «ядерной зимы». Академик Е.П. Велихов сказал на этой встрече, что ядерное оружие уже не инструмент политики и не инструмент войны, а инструмент самоубийства. Действительно, ядерный потенциал, накопленный на планете, аккумулировал не только огромное количество человеческого труда, но и потрясающую опасность. Мы должны дать себе отчет: несут ли ответственность ученые, внесшие вклад в развитие химического, ядерного и лазерного вооружения перед обществом, перед цивилизацией, перед народами стран мира? Или эта ответственность лежит только на правительствах, которые проводят ту или иную политику? Уголовной ответственности за эту работу ученый, безусловно, не несет, но социально-этическая ответственность перед самим собой, перед человечеством не является пустым звуком. Фактически, она является критерием правильности его поступков. И недаром Гейзенберг, который во времена гитлеровской Германии остался на родине, до конца своих дней ощущал давление моральных обязательств, которые это на него накладывало. В новом тысячелетии истории человечества мы являемся свидетелями возникновения таких областей науки, которые составляют генетическую инженерию. Возникает вопрос: готово ли общество к правильному использованию достижений, возникших в связи с генетическими исследованиями в медицине, биологии, генетике? Ведь однажды оно уже продемонстрировало, что достижения науки (ядерной физики) могут принести больше вреда, чем пользы. Касаясь таких достижений биологии, как искусственное оплодотворение, пересадка человеческих органов, многоцелевое использование замороженных зародышевых клеток и т.д., мы должны понять, при каких условиях приемлемо (с точки зрения морали и права) применение этих достижений. Во Франции до сих пор законодательство практически не затрагивает области медицины, биологии и генетики, хотя с каждым днем возникает все больше спорных юридических вопросов. Так, например, новые методы преодоления стерильности (искусственное оплодотворение с последующей имплантацией развивающегося эмбриона в организм матери или согласившейся заменить ее другой женщине) позволяют иметь ребенка практически каждой семье, даже в том случае, когда родители имеют индивидуальную несовместимость. При этом возникает проблема «права на ребенка». Ведь признание за каждым индивидуумом права на ребенка едва ли является благоразумным хотя бы с точки зрения интересов самого будущего ребенка. Возникают вопросы, сходные с теми, которые ставили ученыеевгеники, предлагавшие ввести «запрет на детей» родителям с 163 патологической наследственностью. Согласно статистическим данным на конец прошлого века свыше 10% населения мира страдало от различных генетических дефектов. Всего выявлено более тысячи различных генетических аномалий, к ним следует добавить почти 1500 заболеваний, которые, вероятно, также имеют генетических происхождение. Врожденные физические недостатки и наследственные болезни являются основной причиной (после ослабления санитарно-эпидемиологического контроля и гуманитарных катастроф) смертности детей в возрасте до четырех лет. Во Франции ежегодно рождается около 40000 детей с психическими и физическими дефектами. В нашей стране, исходя из официальной статистики около 5% всех, рождающихся детей, имеют врожденные генетические дефекты. В связи с этим медики предлагают добрачную генетическую диагностику или дородовую диагностику беременных женщин с учетом рекомендаций современной генетики. Вопрос о том, чтобы генетические анализы имели статус не только социальной, но и юридической рекомендации. В ряде стран возникают юридические проблемы, связанные с определением степени и характера родства при рождении ребенка. Искусственное оплодотворение, при котором используются сперматозоиды из усредненного банка половых клеток, создает условия, нарушающие биологическое единство семьи. Юридическая практика не готова к этим нововведениям медицины. В настоящее время согласие мужа на искусственное оплодотворение жены лишено юридической силы. Так, статья 312 гражданского кодекса Франции гласит: «Отцом ребенка, зачатого во время замужества, является муж». Но эта же статья предоставляла мужу право отказаться от ребенка, если он докажет в судебном порядке, что не в состоянии быть отцом. При искусственном оплодотворении муж всегда может обеспечить такие доказательства (например, предоставив анализ крови или справку о своей стерильности). Западные юристы разработали и предлагают следующее юридическое решение вопроса об искусственном оплодотворении применительно к разным случаям: «Искусственное оплодотворение замужней женщины спермой своего мужа или другого лица может осуществляться только в имеющих на это разрешение клиниках, если один из супругов бесплоден или в том случае, если зачатие ребенка от мужа связано со значительным риском для здоровья; оно допустимо только при наличии письменной просьбы обоих супругов. Ему должны сопутствовать консультации врача на предмет определения обоснованности этой просьбы». Возникает так называемая проблема «аренда матки» - так хлестко журналисты назвали ситуацию, когда будущая мать ребенка, не желая вынашивать его, готова оплатить расходы не только по искусственному оплодотворению и имплантации зародыша, но и по его вынашиванию другой женщиной. В печати сообщалось о реальном случае, когда женщина, родившая такого ребенка, сначала нанялась в няньки к 164 «биологической» матери, а затем выкрала ребенка, предъявив на него «родительские» права. И кого считать настоящей матерью? Правительство Великобритании изучает этическую проблему, вызываемую искусственным оплодотворением женской яйцеклетки в пробирке с целью последующей имплантации ее в организм женщины. Речь идет о необходимости выработать соответствующее законодательство. Три аспекта этой проблемы заслуживают специального внимания. Во-первых, до настоящего времени не существует контроля за деятельностью ученых, работающих с яйцеклетками или эмбрионами с целью получения трансгенных животных и растений. Нельзя себе представить какой-нибудь генетический эксперимент, который в настоящее время технически невозможно было бы провести в лабораторных условиях. Так, например, в лабораторных условиях создан новый вид животного – овцекоза. Генетики мотивируют целесообразность таких опытов необходимостью открытия всеобщих генетических законов. Но имеет ли наука право экспериментировать над природой, вызывая риск ее необратимой генетической модификации? Вторая проблема – это сфера генетических манипуляций с человеком. Генетическая инженерия таит в себе немало опасного. Из ее концепций вытекает, что некоторые типы людей заслуживают большего права на жизнь, чем другие. Ученые-медики обладают, якобы, достаточной компетенцией, чтобы решать, кто из людей к какой категории относится. В настоящее время они могут оплодотворять женскую яйцеклетку в пробирке, разделить на две части, произведя искусственных близнецов, одну часть заморозить, а другую вырастить в лаборатории до стадии, которая позволяет определить ее генетические особенности. Если выяснится генетические отклонения – оба эмбриона уничтожаются. Если зародыш оказывается полноценным, то его вторая половина размораживается и имплантируется будущей матери… Третья проблема связана с пробирочным оплодотворением яйца с целью его имплантации бесплодным женщинам. Из каждых 100 женщин 6 – бесплодных, из них 20-30% по причине непроходимости фаллопиевых труб. Оплодотворение в пробирке служит для них единственным средством преодолеть бесплодие. Пробирочное оплодотворение яйцеклетки-донора для последующей имплантации может применяться и в случае заболевания половых органов. В женских яичниках созревают ежемесячно до 15 яйцеклеток, часть из которых могла бы быть успешно оплодотворена в лаборатории, но лишь максимум 6 из них имплантируются пациентам, желающим стать матерью. Судьба остальных яйцеклеток, независимо от того, оплодотворены они или нет, остается одной из самых спорных проблем пробирочного оплодотворения. Предполагаемые эксперименты с ними могут быть направлены на совершенствование техники оплодотворения в пробирке, изучение ранних стадий развития эмбриона, врожденных аномалий, генетических 165 заболеваний. Но это эксперименты на человеческих эмбрионах! И можно ли поручиться, что не будут производиться опасные эксперименты, связанные с искусственным выбором пола младенца, дублирование пола эмбрионов, их выращивание за пределами установленных временных рамок? Не менее важны и возникающие при этом этические проблемы. Особое значение они имеют для стран, где искусственное оплодотворение человеческих яйцеклеток достигло существенных размеров. В Великобритании к концу ХХ в. благополучно родились около двух сотен искусственно зачатых детей. Для всех этих случаев искусственное оплодотворение было признано единственно возможным способом обеспечить желание родителей иметь ребенка в условиях, когда они не имеют для этого физических возможностей. В нашей стране так же имеются случаи рождения искусственно зачатого ребенка. Все эти дети нормально развиваются, но само их появление приводит к возникновению комплекса морально-этических проблем. В 1986 г. впервые в Европе в неаполитанской больнице «Карделли» успешно был завершен эксперимент, готовившийся несколько лет. Цель его – предопределение пола развивающегося ребенка. Суть метода заключается в разделе сперматозоидов, несущих женскую и мужскую хромосомы перед оплодотворением. «Мы преследовали, - сказал в интервью генетик Р. Мальи, - не задачи регулирования рождаемости, а чисто научные цели. Этот подход, например, можно использовать, чтобы избежать ряда сцепленных с полом наследственных заболеваний, например, гемофилии». Оплодотворение в пробирке и дальнейшие достижения эмбриологии человека, приводящие к клонированию организмов несомненно, ставят ряд этических, социальных и юридических вопросов. Все они требуют обстоятельного обсуждения. Главный аспект этих проблем, который сейчас интересует общественность, - имели ли право ученые продвигаться в этой области, не будучи уверены, что уровень развития цивилизации достаточен для «грамотного использования» возможных результатов этих исследований? Вряд ли стоит спорить сейчас о том, что первый пещерный человек, сумевший добыть огонь, не должен был делать этого (или не должен был делиться с другими этим открытием) только на том основании, что в дальнейшем этим его открытием могут воспользоваться поджигатели. Еще один аспект этики в области медицины не менее важен: он затрагивает проблемы жизни и смерти. Американские юристы поднимают эти проблемы в настоящее время как исключительно важные, потому что достижения медицинской науки и техники раздвинули границы воздействия на живые организмы. Жизнь теперь можно проследить (и даже сфотографировать) с момента оплодотворения яйцеклетки. Смерть можно отсрочить с помощью аппаратов искусственного дыхания и кровообращения даже в тех случаях, когда мозг пациента уже не 166 выполняет своих функций. Однако далеко не все, что стало возможным с медицинской точки зрения, является этически желательным или юридически допустимым. Значительные успехи медицины в регуляции смертности человечества стали проявляться с середины нашего столетия. До этого времени большинство людей умирало от инфекционных заболеваний. Главной причиной смертности были грипп и пневмония, затем туберкулез и гастрит; ныне большинство людей умирает от хронических заболеваний. Из двух миллионов американцев, умирающих ежегодно, 34% погибают от сердечных заболеваний, 22% от рака, 7% от сосудистых заболеваний типа инсульта. Это все болезни преимущественно пожилого возраста. В течение всей истории человечества люди умирали дома, в настоящее время большинство людей умирают в притонах или больницах. В 1949 г. 50% всех случаев смерти в США были зарегистрированы в медицинских учреждениях. В 1958 г. эта цифра достигла 62% в 1977-70%, а в настоящее время она, видимо, приблизилась к 80%... Устав американской медицинской ассоциации провозглашает, что социальная обязанность врача заключается в продлении жизни и облегчении страданий людей. Однако выполнение одной обязанности иногда противоречит другой. Подобные конфликты выдвигают ряд важных этических вопросов о продолжении жизнеподдерживающего лечения. При каких обстоятельствах лечение можно начинать или прекращать? Кто правомочен принимать такие решения? Какие критерии должны применяться? В апреле 1982 г. в США родился мальчик с синдромом Дауна и деформированным пищеводом. Младенец умер через шесть дней, посколько его родители отказались от хирургической операции по воссозданию пищевода – она была им не по средствам. Верховный суд США подтвердил право родителей отказаться от попытки излечения своего ребенка, однако возмущение общественности вынудило американскую администрацию разработать инструкцию, которая дает федеральным властям право контролировать отказ родителей от лечения обреченных детей. Наибольшую известность в США получил случай с К.А. Куинлейн. В 1979 г. верховный суд штата Нью-Джерси постановил, что отец этой, длительное время находившейся в коматозном состоянии, девочки имеет право отключить аппарат, обеспечивающий ее дыхание. Возникает вопрос о том можно ли пациентов в таком состоянии считать мертвыми? Президентская комиссия по изучению этой проблемы ответила отрицательно и рекомендовала штатам принять закон о единообразном толковании смерти. Она определила смерть как или необратимое прекращения кровообращения и дыхательной функции, или необратимое прекращение функций мозга. Шесть штатов США из 50 уже приняли законы по определению смерти, еще 27 издали административный акт, в котором смерть трактуется, как прекращение мозговой деятельности. 167 Анализируя случай с Куинлейн, суд пришел к выводу, что ее отец имел право отключить дыхательный аппарат, поскольку он не имел средств для жизнеподдерживающего лечения. В 1984 г. министерство здравоохранения и социальных услуг США разработало инструкцию, обязывающую больницы до 2000 г. создать комитеты по наблюдению за лечением детей, которые должны контролировать вопросы жизни и смерти новорожденных, страдающих физическими или умственными недостатками. Американская ассоциация медиков выступает против этой инструкции, поскольку законодательство США не имеет правовой и финансовой основы для вмешательства в решение учреждений. Дебаты по вопросам медицинской этики в проблемах жизни и смерти пациентов продолжают оставаться в центре внимания общественности многих стран. Целый комплекс проблем, которые потенциально несут обществу и благо, и опасность, рождает ныне генетическая инженерия. Достижения в этой области резко повышают социальную ответственность ученых перед обществом. В молекулярной биологии в течение последних 40 лет ведется острейшая дискуссия об этики научного исследования и социальной ответственности ученого. В 1966 г. Британский совет по научной политике создал рабочую группу молекулярной биологии под председательством Дж. Кендрью, поручить ей изучить вопрос о нынешнем состоянии и будущих планах подготовки к проведению исследований в области молекулярной биологии в стране. Появившийся два года спустя, так называемый «доклад Кендрью» рекомендовал увеличить субсидии на подготовку кадров и проведение исследований в области биологии на молекулярном уровне. В конце ХХ в. видный биохимик Ганс Кребс возглавил специальный подкомитет, который высказывался в поддержку доклада Кендрью, и на страницах научной печати появились оптимистические прогнозы о том, что «блага молекулярной биологии не за горами и не идут ни в какое сравнение с возможным риском». В 1968-71 гг. комиссия Конгресса США рассматривала вопрос об увеличении субсидий на генетические исследования и оговорила необходимость предусмотреть специальные средства для исследования связанных с ними этических проблем и аспектов. Однако уже в 1969 г. прозвучал первый сигнал тревоги. В связи с выделением из бактерий индивидуальных генов, американские ученые Беквит и Шапиро опубликовали заявление о том, что это открытие может оказаться опасным, если его использовать с антигуманными намерениями. Подлинную тревогу общественности вызвало открытие американца П. Берга, которому удалось получить гибридную ДНК, содержащую онкогенный вирус, вызывающий рак у человека. Успехи с рекомбинацией ДНК в пробирке лишь усилили страх общественности перед опасностями молекулярной биологии. 168 Особняком стоит вопрос о генетически модифицированной пище. Успехи в получении трансгенных животных и растений позволяет решить проблему питания на планете, поскольку ученые в состоянии создать зимостойкие, засухоустойчивые и неповреждаемые вирусами виды с помощью приемов генетической инженерии. Однако получаемая из этих животных и растений пища будет содержать генетически чуждый человеку материал. Традиционные способы обработки продуктов не устранят этой чужеродности, и новые гены попадут в организм человека вместе с продуктами питания. Даже если они не проникнут в ткани и не встроятся в геном человеческого организма, они будут ассимилированы кишечной флорой, модификация которой вызовет последствия, которые в настоящее время невозможно предсказать. Один из результатов увеличения генетически модифицированной пищи средним классом Европы – увеличение частоты аллергических заболеваний. Не говоря уже о непривычном (пресном) вкусе генетически модифицированной пищи, массированная аллергическая атака – цена, которую приходится платить за решение проблемы голода. И никто не может предсказать более отдаленных последствий… 169 Обсуждение проблем биобезопасности на регулярно проводимых международных генетических конгрессах выявляет разногласия среди ученых не только в США, но и за их пределами. Большинство ученых поняли, что появилась возможность искусственного создания новых, не только полезных, но и опасных организмов. Другим источником тревоги была угроза ненамеренного заражения исследователей или окружающей среды болезнетворными бактериями. В апреле 1974 г. комитет Берга опубликовал письмо, в котором предложил создать международное совещание с целью обсудить эффективные методы борьбы с потенциальными опасностями и призвал ученых наложить добровольный мораторий на проведение некоторых видов молекулярнобиологических исследований. В 1985 г. в США состоялась международная конференция по рекомбинантной ДНК, в которой приняло участие 134 выдающихся ученых из США и 18 – из зарубежных стран, включая СССР. Ее участники выработали конвенцию биологической защиты, на основе которой в 1976 г. были разработаны рекомендации национальных институтов здравоохранение и института здравоохранения США по проведению исследований с рекомбинантными ДНК. Аналогичные меры были приняты в Великобритании, Франции и других европейских странах. Но даже эти меры не сняли остроту дебатов, которые продолжались в 1975-78 гг. В качестве примера можно сослаться на письмо Э. Чаргофа, опубликованное в журнале «Science». В этой статье он сравнивает молекулярную генетику с чудовищем Франкенштейна, а 170 микробиологов с террористической организацией, которая требует от ФБР разработки рекомендаций по определению мест для безопасного взрыва бомб. В конце письма он задает вопрос: «Разве мы имеем право необратимо останавливать эволюционную мудрость миллионов лет, чтобы удовлетворить амбиции и любознательность горстки ученых?». Церковь заявляет, что генетическая инженерия противоречит законам природы. Эксперименты с рекомбинантной ДНК открывают в ближайшем будущем перспективы реального воздействия на эволюцию человека. В прессе есть сообщения, что министерство обороны США субсидирует генетические исследования. Такие исследования таят в себе реальную опасность, угрожая производством самого страшного оружия, которое когда-либо использовалось. Его использование может вызвать серьезные заболевания и генетические дефекты, а также породить необратимые изменения в последующей эволюции человека и других живых существ. Оно представляет угрозу для развития человечества не только во время войны, но может вызвать дегенерацию и полное уничтожение всего живого на нашей планете и в мирное время в результате оплошности ученых – они ведь тоже всего лишь люди! До сих пор в США существует запрет на государственного финансирования экспериментов со стволовыми клетками человека. Однако на прошедшем в Москве в 2004 г. очередном генетическом конгрессе отмечалось, что существующие и прогнозируемые успехи в использовании стволовых клеток человека так велики, что от них невозможно отказаться. Они сулят успех в борьбе с генетически обусловленными заболеваниями (врожденными дефектами), нейродегенеративными болезнями, преждевременной старостью. Таким образом, наука как один из самых фундаментальных компонентов культуры и цивилизации является социальной силой, обладающей огромной ответственностью. С этой социальной силой общество lдолжно считаться и, как показывает опыт развития цивилизации, общество дорожит компетентностью ученого. Единственное, чем могут ответить сами ученые на это доверие, оказываемое им обществом, это осознанием глубины своей социальной и этической ответственности. Наука ради блага человека, ради сохранения цивилизации, наука ради науки… Есть ли различия в формулировках исследований, есть ли различия в эффективности работы, в результативности опытов в зависимости от научного кредо ученого? Зависит ли результат исследования от того, каковы этические и социальные установки исследователя (особенно, если эксперименты затрагивают основы современной цивилизации)? Многие ученые выступают против ограничений в биомедицинских исследованиях, связанных с рекомбинацией ДНК, считая, что необходимо доверие к социальной зрелости ученого, и высказывая уверенность в том, что даже если какие-то проблемы будут решены «преждевременно», 171 общество от этого не пострадает, поскольку человечество сумеет справиться с возникшими социальными, этическими, юридическими и другими последствиями. «Есть некоторые вещи, - пишет сторонник противоположной точки зрения Г. Вайсман, - которые ученые-биологи не могут, не имеют права исследовать, иначе наше понимание человечности будет поколеблено. До недавнего времени биологи были убеждены, что всякое новое знание, которое они получают о живой материи, может быть полезным для общественного благосостояния. Этот подход служил моральным оправданием вмешательства ученых в живую природу». Недавние события развеяли эти прежде незыблемые убеждения. Ведь эстетические взгляд на науку как на процесс чистого познания до сих пор приносил важные практические результаты. Исследования почвенной плесени дали нам стрептомицин; изучение живой клетки привело к созданию вакцин, защищающих от болезней; исследование клеточного цикла позволило найти рациональный способ лечения лейкемии. Эти и, по меньшей мере, еще несколько десятков подобных примеров, убедили ученых-биологов в том, что если они работают чисто (с профессиональной точки зрения), то уже одним этим приносят пользу обществу. Ученый получал признание, если ему удавалось сделать воспроизводимый эксперимент. Теперь эстетические ценности биомедицинских исследований прежней безупречной репутации, и даже утилитарные цели науки стали подвергаться нападкам со стороны защитников окружающей среды. Они требуют наложить запрет на многие виды научных исследований, связанных с генной инженерией. «Неправда, - говорят представители другой позиции, - невозможно науке развиваться в условиях запрета. Единственной гарантией того, что новое знание не будет получено за счет принесения в жертву человеческих ценностей, может явиться только целостность всей системы человеческих ценностей, целостность всей системы цивилизации, которой руководствуются ученые для проведения исследований! Нельзя налагать ограничения и запреты на развитие научного знания! Разумеется ученые не должны проводить эксперименты, которые тривиальны, опасны или оказывают дегуманизующее воздействие. Однако смысл этих прилагательных определяется сутью нашей цивилизации, и если эта суть будет выражена на основе справедливости, сообщество ученых примет ее к руководству. Правда любой ценой, ничем не ограниченное изучение любых вещей в любое время – вот главнейшая культурная ценность нашей цивилизации». Наложения запретов на те направления исследований, которые могут привести к созданию биологических «химер», исходят из предположения, будто от научных экспериментов следует ожидать только плохих последствий. А ведь многие из нас, - говорят эти люди, - которым сейчас за 60, не жили бы в настоящее время, если б это предположение господствовало в прошлом веке. Наконец, многие убеждены, что культура 172 науки, которая охватывает, по меньшей мере, такую же часть нашего населения, как и гуманистическая культура, достойна того, чтобы ее лелеяли ради нее самой. Возможно, что нам вообще не удастся достигнуть утилитарных целей науки – свободы от голода, от болезней, спокойной молодости и крепкой старости, если только мы не станем на рискованную, но либеральную точку зрения, что пытливости ученых нет и не может быть предела. 173 Глава 7. ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ НАУКИ (вместо заключения) Нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Познание существующего всегда имело своей целью создать нечто, еще не существовавшее. Примером этого является изобретение человеком таких приборов, как колесо, космическая ракета, лазер. Человек не мог наблюдать прообразы этих устройств в природе. Создание их есть не только концентрация человеческого гения, но и результат практического ответа человека на запросы развития общества. Таким образом, наука, познавательная по самой своей сути, имеет внутри себя нечто, стимулирующее получение практического результата. Ученым органически присуще стремление получить такой конечный результат, который, кроме так называемой научной ценности, имел бы и практическое приложение. Широко известен тезис о том, что наука (вместе с образованием) должна превратиться в непосредственную производительную силу через влияние на производственные отношения людей. Обществу ясно, что передовая линия производственного процесса пролегает через науку лицом к непосредственным нуждам производства. Критически настроенный читатель спросит: Так ли уж необходима для этого «чистая наука»? Зачем нужно знание, например, молекулярных механизмов действия фармакологических препаратов? Ведь пользовались люди в течение столетий аспирином или сердечными гликозидами для лечения простуды или сердечной недостаточности, не помышляя о причине наступающего при этом облегчения?» Да, практика идет рука об руку с теорией, то обгоняя, то отставая от нее. Но только будучи вооружена теорией, она сможет наиболее эффективно и полно помочь в правильном использовании законов природы. В настоящее время прогресс цивилизации связывают с возможностями биотехнологии. Основываясь на фундаментальных исследованиях в области «чистой науки» (молекулярной биологии, микробиологии, генетики и т.д.), биотехнология интенсивно внедряется в сферу прикладной науки – земледелие, животноводство, медицину, фармацевтическое, пищевое и ферментное производства. 174 Современная биотехнология держит в поле зрения целый ряд важных направлений: - использование достижений биотехнологии для обеспечения животноводства кормами и повышение его продуктивности (биохимизация и химизация животноводства) - развитие микробиологического производства (производство белков, антибиотиков и др.) для нужд земледелия, пищевой промышленности, здравоохранения, фармакологии и других областей, а также для защиты окружающей среды - использование биологически активных веществ и культур тканей обеспечивающих исследовательскую работу и диагностические методики в вирусологии, иммунологии, физиологии, медицине (производство вакцин и т.д.) - применение биотехнологии в земледелии (биопестициды, регуляторы роста растений, биогаз) - производство и использование ферментов (особенно для земледелия, промышленности и здравоохранения). Развитие этих направлений зависит от многих факторов: возможностей экономики, успехов фундаментальных исследований и их внедрения, международного сотрудничества и т.п. Главная предпосылка развития биотехнологии – сбалансированность и обеспеченность сырьевой базы. Введение в строй биопроизводств позволит значительно сократить потребление традиционных видов сырья и материалов. Для народного хозяйства расширение биотехнологии ресурсов энергии и сырья, улучшение окружающей среды и здоровья людей, а получение достаточного количества качественных продуктов питания. Развитие науки во все времена демонстрировало мощь человеческого сознания и давало бесчисленные примеры того, как нематериальные усилие интеллекта реализуются в осязаемые результаты. Энгельс говорил, что пещерный человек, добывая огонь трением, не отдавал себе отчета в том, что он превращает работу в теплоту. Паровая машина Уатта отстоит от того периода на несколько тысячелетий: человечество потратило эти тысячелетия на то, чтобы добиться превращения этой реакции и создать условия для превращения тепла в работу… Паровая машина… Ее пользователи, в восхищении взирая на паровоз, еще наши деды. А все остальное – телефон, электричество, лазер, космические корабли и электронно-вычислительные машины – все то, без чего мы не представляем себе нашего уклада сегодня – возникло на протяжении жизни двух последних поколений. Мощен и не обратим процесс цивилизации, и все это – заслуга науки. С развитием техники и накоплением наших знаний о природе мы проникаем все глубже в таинство материи. Это накладывает отпечаток на предмет современной науки – он создается ныне самой наукой: глядя на чайник, можно было изобрести паровую машину, но на что нужно было смотреть, чтобы изобрести ЭВМ? Исчезает объект исследования – физик 175 изучает невесомые частицы, биологи невидимые вирусы… Между объектом науки и человеком встали приборы. Возникла проблема познания материального микромира. Как можно быть уверенным, что зарегистрированный феномен не «выдумка» сложных приборов? Как и раньше - через практику. Значение науки для практики заключается в том, что открытие должно оказывать на цивилизацию. Иначе будет как с викингами: они много раз открывали Америку, забредая туда на протяжении всего X в., но никому от этого не было ни жарко, ни холодно! И только Колумб совершил истинное открытие Нового Света, так как поставил на службу Старому Свету его богатства. История науки показывает нам, что многие открытия делаются исследователями случайно, их нельзя прогнозировать. Но это не значит, что молодые исследователи, работающие в науке, не должны быть по своему образованию подготовлены к такой случайности. «Семена великих открытий носятся вокруг – говорил Дж. Генри, - но восходы дают лишь в тех умах, которые подготовлены к их восприятию». Возникает вопрос можно ли научить молодого ученого не упустить свой шанс, не пренебречь случайностью? Как правило, студенты, заканчивающие ВУЗ, обладают большим запасом знаний, но оказываются беспомощными перед реальными научными проблемами. Составление первой научноисследовательской программы для них очень большая трудность. Вряд ли подобная ситуация будет стимулировать научные открытия, в том числе и так называемые случайные. История открытия Х-лучей Рентгеном, пенициллина Флемингом, радиоактивного урана Беккерелем, «животного электричества» Гальвани, витамина К – Дамом - все это открытия, которые сделаны случайно! Но случайность была реализована только потому, что ученый оказался подготовленным к выявлению сути этой случайности. Умение наблюдать! Казалось бы, все ученые имеют равные шансы на неожиданные находки, но почему-то одни совершают открытия, а другие проходят мимо них. Умение наблюдать – это важно. Как построить обучение, чтобы студенты умели извлекать максимальную пользу из случайных находок? Во-первых, необходимо научить экспериментатора регистрировать результаты своих наблюдений. Большой недостаток существующей сегодня практики обучение – использование для лабораторных работ заранее напечатанных бланков. Конечно, это организует будущую информацию, представляет обучаемому рамки, в которые нужно просто вложить его наблюдения, но в итоге он будет обращать внимание только на те параметры эксперимента, которые отмечены в бланке. Экспериментатор привыкает, таким образом, видеть, но не наблюдать. Поэтому лучше бы было, чтобы студенты вели постоянную тетрадь лабораторных занятий и сами определяли, какие данные лабораторного эксперимента следует в нее заносить. Тем самым у исследователя должен 176 выработаться навык наблюдать, систематизировать и регистрировать результаты наблюдений. Во-вторых, необходимо как можно раньше вовлечь студентов в реальную научно-исследовательскую работу, то есть в такую работу, которая имеет непрогнозируемый результат. Учебники и научные статьи, как правило, создают упрощенное представление о научной работе. Большинство авторов подают свой материал так, будто логика исследований с самого начала была очевидной, задача состояла только в том, чтобы собрать данные для подтверждения выдвинутой гипотезы. Это явление в западной литературе получило название ретроспективной фальсификации. Реальная жизнь показывает всю несостоятельность такой схемы. Научные открытия далеко не всегда планируются заблаговременно, поэтому непрогнозируемое исследование под умелым руководством разовьет практические умения и научит рационально использовать технические ресурсы, правильно оценивать свои возможности. В-третьих, необходимо развивать гибкость мышления. Приверженность определенным схемам мешает воспринимать данные неожиданного опыта. Слишком часто студенты говорят: «Опыт не удался». Они имеют в виду, что не получили ожидаемых результатов, и сообщить, что-нибудь по мимо этого они не в состоянии. Обсуждая результаты эксперимента, внушая, что каждый опыт может дать полезную информацию, у студентов необходимо выработать привычку размышлять над всеми наблюдениями, и более того, которые отличаются от ожидаемых. В-четвертых, надо воспитывать у человека любознательность, ею должно быть пронизано все обучение. Для этого необходимо, чтобы преподаватель сам был искренне увлечен исследованиями, обладал любознательностью и заряжал ею своих учеников. И, наконец, следует иметь в виду, что научная принципиальность и твердость в отстаивании своих убеждений должна быть выше всех остальных добродетелей. Можно ли сочетать ее с уважительным отношением к учителю? На этот вопрос отвечает знаменитая фраза: «Платон мне друг, но истина – дороже». Ее произнес 17-летний Аристотель о Платоне, которому в то время исполнилось 60!... Как заметит Альберт Швейцер, простое размышление о смысле жизни уже само по себе имеет ценность. Такую же ценность имеют размышления о роли и назначении науки. Ученый имеет дело с феноменами окружающей человека (живой и неживой) природы, и незнание их сути возможно лишь постольку, поскольку человек сам – часть природы и подчиняется тем же законам. И все же как часто исследователь похож на ребенка, вертящего в руках сложный электронный механизм в попытке использовать его в качестве игрушки! В мире науки многое совсем не очевидно. Так, Великая Китайская Стена – внушительное инженерное сооружение, протянувшееся более, 177 чем на 1000 км (!) и имеющее толщину около 30 м у основания и 7-10 м в верхней своей части, в нашем сознании предстает как стена, которая ничего не окружает. И лишь историки знают, что на самом деле не стена, а Великая Дорога между Северным и Южным Ханствами, вознесенная на высоту более 15 м и оберегающая путников от встреч с вооруженными луком и стрелами, но находящимися далеко внизу кочевниками… И как часто мы смотрим на открытую уже закономерность, пытаясь найти ей объяснение, исходя из того арсенала понятий, которыми пользуемся сами!... По воспоминанию Вяземского, на лице умершего Пушкина «сквозь муку проглядывало неизъяснимое блаженство человека, покончившего счеты с жизнью». Возможно, если бы не эта дуэль, поэт все равно не задержался бы на свете – он «выложился» целиком… Когда Маяковский писал свою последнюю записку, он думал о себе как о мертвом. Перо выводило: «… не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил!». Лечившие В.И. Ленина врачи недоумевали, откуда у пациента доставало сил преодолевать болезнь – после его кончины вскрытие обнаружило, что склероз головного мозга зашел так глубоко, что обизвествевшие сосуды хрустели под скальпелем… Великие люди жили на «износ». Нельзя обещать, что одного этого условия достаточно для успешной жизни в науке, но только так и надо жить, понимая, что каждая личность не заменима, и работать надо так, как будто не сделанное Вами сегодня навсегда оставит зияющую рану в общей ткани познания. 178 ЛИТЕРАТУРА, РЕКОМЕНДУЕМАЯ ДЛЯ РАСШИРЕНИЯ КРУГОЗОРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. Адамар Ж. Исследование психологии изобретения в области математики. М., 1970. Азимов А. Вид с высоты. М., Мир, 1965. Блюменфельд Л.А. Решаемые и нерешаемые проблемы биологической физики. М., 2002. Болдырев А.А. Биология и психология в системе естественных наук. М., Диалог, 1994. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М., Наука, 1988. Герцен А.И. Письма об изучении природы. Госполитиздат, 1944. Глебов Р.Н. Ответственность интеллекта. М., Макс-Пресс, 2004. Глик Б., Пастернак Дж. Молекулярная биотехнология (принципы и применение). М., Мир, 2002. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. Л., Изд. ЛГУ, 1989. Ичас М. О природе живого: механизмы и смысл. М., Мир, 1994. Кастлер Г. Возникновение биологической организации. М., Мир, 1967. Кац В.А. Эволюционная биология. М., 2002. Керридж Д., Типтон К. Биохимическая логика. М., Мир, 1974. Клайн М. Математика. Утрата определенности. М., Мир, 1984. Лихачев Д.С. Прошлое – будущему. Л., Наука, 1985. Ломброзо Ц. Гениальность и помешательство. СПб., 1892. Манойлов С.Е. Ученый дворянин в СССР. СПб., 1997. Мечников И.И. Этюды оптимизма. М., Наука, 1964. Налимов Н.Н. Спонтанность сознания. М., Прометей, 1989. Паскаль Б. Мысли. М., Мир, 1974. Пуанкаре А. О науке. М., Наука, 1983. Пуанкаре А. О науке. М., Наука, 1983. Саркисов Д.С. Рекомбинации, как механизм многообразия в явлениях природы. М., 1999. Селье Г. От мечты к открытию. М., Мир, 1987. Фихте Б. Несколько лекций о природе ученого. М., ГИХЛ, 1936. Шкловский В.Б. Энергия заблуждения. М,. СП. 1981. Шноль .Э. Физико-химические факторы биологической эволюции. М., Наука, 1979. Югай Г.А. Общая теория жизни. М., Мысль, 1985. 179 СОДЕРЖАНИЕ Стр. ПРЕДИСЛОВИЕ ………………………………………………………. 3 Глава I. НАУКА И ИСКУССТВО В НАШЕЙ ЖИЗНИ …………… 6 Глава II. КОМПОНЕНТЫ ТВОРЧЕСКОГО ПРОЦЕСА…………… 17 Глава III. ЛИЧНОСТЬ УЧЕНОГО …………………………………... 31 Глава IV. ЧЕМУ УЧАТ ВЕЛИКИЕ ПРИМЕРЫ …………………… 49 Глава V. ТОЧНОСТЬ ОШИБОК И ЭНЕРГИЯ ЗАБЛУЖДЕНИЙ… 71 Глава VI. СОЦИАЛЬНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УЧЕНОГО …… 100 Глава VII. ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ НАУКИ (вместо заключения) …………………………………………….. 123 ЛИТЕРАТУРА, РЕКОМЕНДУЕМАЯ ДЛЯ РАСШИРЕНИЯ КРУГОЗОРА …………………………………………………………… 128 180 Доктор биол. наук Александр Александрович БОЛДЫРЕВ – профессор Международного учебно-научного Биотехнологического Центра МГУ им. М.В. Ломоносова, автор нескольких монографий и учебных пособий, более 250 научных статей и обзоров, плодотворно работает в области нейрохимии мозга. Педагогическая деятельность профессора А.А. Болдырева связана с чтением оригинальных лекционных курсов студентам Биологического и Психологического факультетов МГУ им. М.В. Ломоносова. Настоящее издание подготовлено им для читателей, интересующихся проблемами интеллектуальной деятельности мозга и процесса познания. Предназначено для студентов, специализирующихся в области биологии, психологии, культурологии и смежных дисциплинах. 181
