Слово живое и слово мертвое в метапоэтике Андрея Белого и
advertisement
Л.А. Молоканова Ставропольский государственный университет СЛОВО «ЖИВОЕ» И СЛОВО «МЕРТВОЕ» В МЕТАПОЭТИКЕ АНДРЕЯ БЕЛОГО И ФИЛОСОФСКОЙ РЕФЛЕКСИИ ПАВЛА ФЛОРЕНСКОГО. Среди современников Белого, в философии которых можно усмотреть черты, схожие с его гуманистическими исканиями, следует назвать П. А. Флоренского. В отличие от Белого он не ставил перед собой задачу построения системы мировоззрения, но его личность во многом отвечала пропагандируемой теоретиком символизма идее создания «нового человека», совмещающего в себе черты разных культур: религиозной и светской, европейской и восточной, научной и художественной, национальной и вселенской. Оба они, и поэт – мыслитель, и теоретик – богослов, занимались проблемами языка и слова, теорией символа. У обоих в основе концепций лежали труды известнейших ученых – лингвистов, представителей ономатопоэтической парадигмы в языкознании – В. фон Гумбольдта, Г. Штейенталя, А.А. Потебни и др. И Белый, и Флоренский придерживаются тезиса Гумбольдта о том, что человек «выделяя из себя язык, тем же актом вплетает себя в его ткань… Чувство и деятельность человека зависят от представлений, а представления – от языка…» (1, с. 574). При этом Белый говорит о том, взаимообусловлены, что язык они и человеческая развиваются жизнь вместе, без взаимосвязаны одного и невозможно появление другого. Весь мир человека определяется языком. Флоренский тоже пишет о роли языка в нашей жизни, добавляя , что «язык – важный и монументальный – огромное лоно мысли человеческой, среда, в которой движемся, воздух, которым дышим… Мы дорожим языком, поскольку признаем его объективным, данным нам, как бы наложенным на нас условием нашей жизни…» (4, с. 142). В. Гумбольдт был первым среди лингвистов, кто сознательно положил в основу своей концепции языковой принцип деятельности: «Язык следует рассматривать не как мертвый продукт. Но как созидающий процесс» (2, с. 67). По Белому, язык – это живая материя, она находится в постоянном развитии и движении, это вечная деятельность. «Язык не есть нечто готовое и обозримое в целом; он вечно создается» (1, с. 574). Язык есть работающая система, «которая не столько находится во власти говорящего и слушающего, сколько сама им владеет» (6, с. 784). Это своеобразный порождающий себя вновь и вновь организм. А значит, в языке нет ничего единичного, его компоненты являются частью одной системы, в которой все гармонично и цельно. Этот тезис поддерживается и Павлом Флоренским: «… в языке все живет, все движется; действительно в языке – только мгновенное возникновение, мгновенное действие духа…» (4, с. 132). При этом философ добавляет, что язык является достоянием всего народа, а не отдельного человека. Развивая свою теорию, А. Белый приходит к мысли, что язык – это, прежде всего, «наиболее могущественное орудие творчества» (1, с. 429). В статье «Магия слов» (1910 г.) Белый пишет, что «поэзия прямо связана с творчеством языка; и косвенно связана она с мифическим творчеством» (1, с. 475). Язык, как таковой, «есть уже форма творчества» (1, с. 572). Поэт, вслед за Гумбольдтом, также признает творческую роль языка, «способную в нас пересоздать окружающую природу: называя предметы, мы в сущности вызываем их из мрака неизвестности, приказываем им быть тем, что они есть…» (1, с. 574). Таким образом, творческая роль языка является одним из важнейших его свойств. Именно благодаря этому свойству, этому призванию языка к творческой деятельности человек способен творить окружающую его действительность, давать имена всему, что существует. Флоренский также приходит к мысли, что творчество языка («языковое творчество» по Флоренскому) очень важно для гармонического развития человека и его сознания. При этом именно в творчестве Флоренский видит залог жизни языка. Здесь философ противопоставляет «живые» языки искусственным. Говоря, что в последних, по замыслу их создателей, «не должно быть ничего непредусмотренного, никакого индивидуального творчества, никаких своеобразных мест и сторон…» (4, с. 142), а законы, по которым развивается и строится язык, определяет некий «языко-творец». «Изобретатели» искусственных языков «мнят себя сверхчеловеческими законодателями, выкраивающими по-своему всемирную историю…» (4, с. 143). «Новые», точные и рациональные языки подчиняются только воле их создателя. При этом в них нет ни одного изъяна. Они идеальны и мертвы. И чем больше отдаляется такой «рациональный» язык от языка живого, тем больше он становится похожим на язык «философский». Но «сооружения эти отнюдь не «языки» и тем более не «философские» (4, с. 143). Это попытка «окаменить весь язык, выжав все живые струи из науки и отлив систему железобетонных сооружений» (4, с. 143 – 144). Подобные «философские» языки закрепощают творчество мысли, «замораживают мысль в данном ее состоянии» (4, с. 144). Такие «рациональные», а тем более «философские» языки не смогут долго существовать, ибо «исторические корни языка, народно-стихийное начало его все еще живо в речи, хотя бы и подстриженной…» (4, с. 143). И дальше это народное начало даст о себе знать. Получается, что язык – это не индивидуальное творение, но и нет вселенского языка. Золотая середина - это равновесие между этими двумя началами: «нет индивидуального языка, который не был бы вселенским в основе своей; нет вселенского языка, который бы не был в своем явлении – индивидуальным» (4, с. 142). Андрей Белый высказывает схожие идеи, но для него в языке заложен конфликт между индивидуальным и общим началом, между прошлым и настоящим. В такой ситуации язык должен быть очень гибкой и сбалансированной системой, которая, учитывая достижения прошлых поколений, готова для принятия нового, противоречивого. Для него язык – творчество индивидуальное, переходящее в творчество индивидуально-коллективное и стремящееся расшириться универсально. «Язык есть создание «неделимых», но предполагающее творчество бесконечности поколений и зависящее от преломления его другими; язык есть борьба суммы неологизмов с окаменевшим наследством прошлого» (6, с. 785). В этом положении и А. Белый и П. Флоренский расходятся с Гумбольдтом. Последний считает, что языку «присуще очевидное для нас, хотя и необъяснимое в своей сути самодеятельное начало, и в этом плане он вовсе не продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа, не создание народов, а доставшийся им в удел дар, их внутренняя судьба» (2, с. 68). Гумбольдт не соглашается с тем, что своему возникновению язык обязан необыкновенной мыслительной работе его создателей, так как «сознательным творением человеческого рассудка язык объяснить невозможно» (2, с. 69). Но при этом немецкий лингвист допускает некоторое вмешательство людей в развитие языка. Язык связан с искусством. По мнению Белого, нельзя рассматривать эти два понятия отвлеченно друг от друга. Язык – условие существования самого человечества; и «потому первоначально поэзия, познавание, музыка и речь были единством; и потому живая речь была магией» (1, с. 431). Языку тем самым отводится важная роль в жизни людей. По мнению Белого, при помощи языка человек может создавать свою вселенную, свой мир, может быть немного художником. В каждом человеке есть скрытые возможности, каждый может быть творцом. Эти возможности дарит людям язык через живое слово, с помощью которого мы «ведем непрерывное упражнение творческих сил языка» (1, с. 434). Говоря о языке, Белый вводит и понятие речи. Главной задачей речи поэт считает возможность творить новые образы. Это становится возможным при помощи слияния поэтической, образной и живой речи, которые являются различными гранями речи как таковой. При этом поэтическая речь ничего не показывает, она лишь группирует слова таким образом, что каждый человек может досоздать нужный ему поэтический образ. Живая речь побуждает нас к творчеству, а образная «плодит образы» (1, с. 433). Таким образом, человек становится немного художником, слыша и интерпретируя живое слово в потоке речи. Живая речь порождает живое слово. Эти же идеи мы можем найти и у Флоренского. У него есть язык живой и «философский», «окаменелый» язык, из которого «выжали всем живые струи» (4, с. 143). В центре языковой концепции Белого находится слово. Для Белого важен «культ слова», который он считает «деятельной причиной нового творчества» (3, с. 3). В слове есть идеальность и цельность, свойственные искусству, следовательно, слово и есть искусство, «а именно поэзия» (6, с. 783). Непосредственное изображение видимости отсутствует в поэзии, «словесное описание этой видимости его заменяет. Совокупность слов, вытянутых в одну строчку, символизирует одномерность поэзии» (1, с. 160). Поэзия через слово может совмещать в себе условия временных и пространственных форм, именно через него в поэзии может отображаться не только форма образов, но и их смена. Говоря о природе слова, Белый выделяет живое слово, полуобраз – полутермин (прозаическое слово) и слово – термин. Живое слово есть «есть семя, прозябающее в душах; оно сулит тысячи цветов: у одного оно прорастает, как белая роза; у другого, как синенький василек» (1, с. 433). Лишь оно способно созидать мир, лишь через него создаются звуковые образы, через которые возможно упражнение творческих сил языка. Слово–термин – это то образование, которое получилось в результате распада живого слова. Оно должно иметь побочное, вторичное значение, если же ставить его на первое место, то «умирает речь, т.е. живое слово» (1, с. 434). Полуобраз – полутермин – это то явление, которое есть «недоразложившееся живое слово», способное разрушить окружающий мир. «Слово–термин – прекрасный и мертвый кристалл, образованный благодаря завершившемуся процессу разложения живого слова. Живое слово (слово – плоть) – цветущий организм. Идеальный термин – это вечный кристалл, получаемый только путем окончательного разложения; слово – образ – подобно живому человеческому существу: оно творит, влияет, меняет свое содержание. Обычное прозаическое слово, т.е. слово, потерявшее звуковую и живописующую образность и еще не ставшее идеальным термином, - зловонный, разлагающийся труп. Зловонное слов полуобраз – полутермин, ни то, ни се – гниющая падаль, прикидывающаяся живой» (1, с. 436). Об этом в свое время говорили А.А. Потебня, Д.Н. Овсянико-Куликовский, В.Б. Шкловский. Например, в своей «Теории прозы» (1925 г.) В.Б. Шкловский замечает, что «древнейшим поэтическим творчеством человека было творчество слов. Сейчас слова мертвы, и язык подобен кладбищу, но только что рожденное слово было живо, образно» (5, с. 36). Действительно, изначально все слова были живыми, они имели свой особый смысл, могли создавать новый мир, наполненный образами и смыслами. Шкловский говорит и о существовании «выветрившихся слов» («слов – терминов» у А. Белого). Эти, потерявшие свою внутреннюю форму (первичное значение у А. Белого), слова совершают переход от поэзии к прозе. «Эта потеря формы слова является большим облегчением для мышления и может быть необходимым условием существования науки, но искусство не могло удовольствоваться этим выветрившимся словом» (5, с. 37). Белый в своей теории выделяет живое слово, способное воплотиться в поэтической речи, слово мертвое, которое свойственно для будничной, лишенной всякой образности речи, и слово науки, которое, хоть и лишено образности, все же прекрасно в своей ясности и способности точно отображать явления окружающей действительности. Таким образом, Белый признает, что между словами, употребляемыми в прозаической и поэтической речи, есть разница. Эта разница заключается в степени образности и наличии внутренней формы. Флоренский также выделяет в речи живое и мертвое слово. Но в его теории эти понятия носят другие названия и выделяются на иных основаниях. В слове для Флоренского заключена воля, которая при произнесении слова способна «произвести в нем то изменение, какое способен получить данный объект» (4, с. 241). Именно слово является связующим звеном между людьми, народами, между временем и пространством. «В слове я выхожу из пределов своей ограниченности и соединяюсь с безмерно превосходящей мою собственную волею целого народа, и причем не в данный только исторический момент… – соединяюсь с исторически проявленною волею народа…» (4, с. 240) Философ выделяет слово гибкое (живое, искомое), обычное (житейское, культивированное) и слово твердое («все-приспособленное», зрелое). Живое слово (или концентрированное, сокровенное слово) не может раскрыться без связи с природой. Именно такое слово способно пробудить в человеке чувства, заставить его сопереживать и творить собственный мир, где каждая вещь получает свое настоящее имя: «Кто не припомнит слов и звуков смущения, скорби, ненависти и гнева, которые силятся воплотиться в своеобразную звуковую речь?... И кажется, что именуются имена вещей более истинные, нежели те, которыми мы их именуем в повседневной жизни, - первобытные и сокровенные имена самих сущностей Природы» (4, с. 145). Живое слово для Флоренского «есть полный, распустившейся цвет языка» (4, с. 157). Это живое, искомое слово является опорой для мысли, сокровищницей истории всего человечества, условием духовной жизни, «оно… есть некоторое окончательное слово, которое настолько попало в самую точку, в самую суть познаваемой реальности, настолько в нем выразилась природа человечности – что никто и никогда не посмеет и не сумеет посягнуть на это слово, не обкрадывая духовно самого себя» (4, с. 181). В этом слове сконцентрирована вся мудрость, вся сущность предмета или явления действительности. Зрелое слово относится к слову «житейскому». Это слово лишено индивидуальности. Им пользуются «в каждый данный момент, по каждому данному поводу, при каждом частном намерении» (4, с. 181). В нем в отличие от живого слова никогда не будут «преобразованы все могущие возникнуть оттенки и направления духовных движений» (4, с. 181). В таком слове никогда не воплотится «неожиданное, самое своеобразно-индивидуальное, даже до капризности» (4, с. 181) явление духа (значение по Белому). Наука и философия, по Флоренскому, развиваются на основе неизменного, «все-приспособительного, зрелого слова» (4, с. 182). Слово науки не появляется само по себе. Чтобы быть пригодным для выражения самой сути вещей и явлений, сути, лишенной образности и красоты, но в тоже время не превратиться в слово обыденное, оно должно быть «неизмеримо, так сказать, питательнее обыкновенного слова, неизмеримо сочнее, неизмеримо сгущеннее, и вместе с тем быть устойчивым, твердым, и даже неизмеримо устойчивее и тверже обычного слова» (4, с. 182). Это зрелое слово, по мнению Флоренского, не может наскучить, не может исчерпать себя из-за «внутренней определенности своей». Зрелое слово отображает реальность, оно «есть само образ реальности» (4, с. 184). У Флоренского есть и такое понятие как термин. Это «слово слов, как слово спрессованное, как сгущенный самый существенный сок слова, есть такой конденсатор душевной жизни преимущественно» (4, с. 241). Только таким словом, по мнению философа, можно «легко и небрежно получить требуемую степень сосредоточенности» (4, с. 242). Именно в нем отражена суть значения, которое мы вкладываем в слово. Проблема возникновения и развития языка, соотношения слова поэтического и слова науки волновали многих ученых XX века. Эти проблемы остаются актуальными и сегодня. Андрей Белый и Павел Флоренский тоже не оставили без внимания эти вопросы. Говорят они об одних явлениях, но с разных точек зрения. Для Белого важен сам язык, его творческий потенциал. Для него слово – это возможность выразить себя. Он видит в слове целый мир, мир способный меняться, способный в тоже время и изменять. теорию слова и знака Он строит как основу символизма. Флоренский же, постоянно ссылаясь на Гумбольдта, уходит в историю языка, философской мысли. Для него важно создать общую теорию, которую можно применить в различных областях знания. Ту теорию, которая сможет объяснить происходящие изменения в нашем сознании, в нашей духовной жизни. Литература 1. Белый А. Символизм.- М.: Мусагет, 1910.– 635 с. 2. Звегинцев В.А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч.1 -М., 1960.- 406 с. 3. Фещенко В.В. Поэзия языка. О становлении лингвистических взглядов Андрея Белого. - Москва, 2005, 17 с. // www.allbest.ru 4. Флоренский П. Имена: Сочинения. – М.: Эксмо, 2008.– 896 с.– (Антология мысли). 5. Шкловский В.Б. Теория литературы // www.philolog.ru 6. Штайн К.Э. Язык как деятельность и произведение: проблема символа в статье А. Белого «Язык и мысль (философия языка А.А. Потебни) // Три века русской метапоэтики: Легитимация дискурса. Антология: В 4х т. Том 2. Конец XIX — начало XX вв. Реализм. Символизм. Акмеизм. Модернизм // Под общей редакцией проф. К.Э. Штайн. — Ставрополь: Издательство «Ставрополье», 2005. — 884 с. (782 - 791)
