Любовный напиток
advertisement
1 Автор: Алла Кострыкина журнал «СТИЛЬ& ДОМ» №2/2004 Gaetano Donizetti «Любовный напиток» Импресарио театра «Каннобиана», ставшего к 1832-му крупнейшим после «Ла Скала» театром Милана, оказался в большом затруднении: композитор, обещавший написать специально для «Каннобианы» новую оперу, не сдержал слова. И времени до заявленной премьеры оставалось всего две недели! С присущей итальянцам эмоциональностью импресарио хватался за голову и вопрошал Мадонну, кого еще из святых ему молить о помощи. Впрочем, уповать на святых в вопросах музыкально-театральных – и импресарио прекрасно отдавал себе в этом отчет – было совершенно бессмысленно. Нужен был просто другой композитор – либо бесспорный гений, либо авантюрист, потому что другой за подобное просто не возьмется. Как раз в это время и появился в Милане Доницетти – талантливый композитор, для которого в музыкальном искусстве не было секретов, маэстро, умевший самый незначительный текст украсить вдохновенной музыкой. Злосчастный импресарио бросился к Доницетти и стал умолять его, чтобы он, поскольку времени совсем мало, переделал свою старую партитуру и сделал из нее что-нибудь, что можно показать публике. Импресарио знал, как действовать – нужно было рассердить маэстро. И тот действительно пришел в ярость: «У меня нет привычки штопать ни свои, ни чужие дыры! Уж лучше, если Романи мне поможет, я напишу новую оперу». «Я обещал за две недели положить на музыку какую-нибудь поэму, сказал Доницетти Феличе Романи, встретив его в тот же день. – Уступаю тебе неделю на либретто. Ну-ка, посмотрим, кто из нас смелее. Только имей в виду: примадонна у нас будет немка Гейнефеттер, тенор – мямля Дженеро, 2 комик Фреццолини блеет козленком, а французский бас Дебади вообще ничего не стоит. И все же мы должны с честью выйти из этой истории…» В поисках сюжета поэт и композитор перелистали множество книг и либретто, остановившись наконец на пьесе Скриба «Напиток». Две недели спустя, 12 мая 1831-го, состоялась премьера оперы Гаэтано Доницетти «Любовный напиток», и с тех пор эта веселая, изящная, тонкая опера не сходит со сцен многих театров мира. Публика приняла доницеттиевскую оперу безоговорочно и восхищенно, будто каждый аккорд, каждая ария исполнены были дивных чар. Вот свидетельство хроники. Критик «Гадзетта ди Милано» после второго спектакля писал: «Без всяких особых ожиданий, без каких-нибудь заманчивых обещаний эта опера, прекрасная от начала до конца, принесла автору и исполнителям всеобщее одобрение… Арии, дуэты, терцеты, ансамбли как в первом, так и во втором актах – все прекрасно, в высшей степени великолепно. Композитору аплодировали после каждой сцены, и когда в конце акта опускался занавес, без конца вызывали на сцену вместе с певцами, чтобы выразить заслуженное одобрение. Партитура отличается живым, блистательным музыкальным стилем настоящей комической оперы. Переход от комического к серьезному сделан с поразительной тонкостью, порывистостью и исполнен музыкальной страсти. Инструментовка, сопровождающая пение, живое, виртуозное и взволнованное, всегда продумана и блистательна, неизменно соответствует сценической ситуации, в ней чувствуется рука большого мастера. Расточать еще большую похвалу Маэстро – значило бы повредить опере: его произведение не нуждается в преувеличенной похвале». «Любовный напиток» выдержал тридцать два представления с аншлагом. Гаэтано Доницетти, как истинный рыцарь, шармер и бонтон, посвятил свою оперу прекрасной половине населения Милана. Дамы, несомненно, оценили столь щедрый подарок, но успехом своим «Любовный напиток», право, был обязан не посвящению – произведение было поистине 3 не сравненное. Сразу же после премьеры в Италии опера была поставлена за границей и везде ее принимали овациями! Известие о неимоверном успехе разнеслось повсюду, и некоторые миланские издатели тайком напечатали отрывки из оперы в переложении для фортепиано, но с кое-какими «непростительными пропусками и ошибками». Жалкие законы, охранявшие в то время авторское право, не могли помешать этому. Зависть и ложь постоянно преследовали композитора. «Маленькие подлости», о которых говорит Руайе в одном из писем к Верди, угнетали Гаэтано. То были требования руководителей театров и оркестров, певцов и балерин; капризы, компрометировавшие спектакль, анонимные нападки газет, оскорблявшие его; ревность менее удачливых и менее талантливых коллег, наглая клака; чванливые посредственности критики, бессильные выступить со своими собственными произведениями и потому уничтожавшие творения других; издатели, чьи противоречивые интересы раздували пыл разногласий. На все эти «маленькие подлости» Доницетти отвечал так, как отвечают сильные: своими произведениями. Гений Доницетти не знал стремительных падений, он все время был на взлете. Перу Маэстро принадлежит более 70 опер! Негативным выступлениям в прессе, нападкам ранящим, но преходящим, тленным, он противопоставлял свою бессмертную музыку. Воплотить в мелодиях бред, безумие, не допустив при этом ничего лишнего и неприятного, а вызвав только огромную жалость – вот чудо, сотворенное композитором. В этом проявилось его величие. Он сумел показать душевные переживания в музыке, которая сама по себе – уже действие. У современных композиторов воплощение абстрактной или сложной идеи требует большого разнообразия форм. У Доницетти напротив – все просто, лаконично, реально, и эта реальность овеяна таинством, свойственным лишь миру чувств. Будучи публичным человеком – ему по рангу надлежало бывать на разных празднествах и встречах артистов, литераторов, аристократов, но 4 заваленный работой, он страдал. В письме к своему другу Майру он изливал душу: «Я вынужден жить, где мне скучно… Я люблю искусство, люблю его страстно». В своем духовном одиночестве, в своей печали Маэстро чувствовал себя нищим и бездомным. В выборе оперных сюжетов Доницетти, несомненно, подчинялся чуткому, инстинктивному чувству театральности – красоте, благородству, величию и пропорциональности общей картины, движению масс. Характеры его героев прописаны старательно, цельны. Они любят и ненавидят друг друга, конечно же, не потому, что испили «любовного напитка». Улыбка – великий элемент культуры, но умеют посмеяться над собой единицы. Где бы Маэстро не находился, его мысли постоянно были заняты музыкой: внутренне он всегда был настроен на творческую волну, и в этом тончайшем мире, невидимом для окружающих, являлись ему герои его опер, и он бросал все дела, чтобы уловить и зафиксировать мгновения их жизни. Человек, чувствующий красоту, дышащий красотой, знающий, Гаэтано Доницетти родился в предместье Бергамо – города, соединяющего в себе черты Рима и Венеции, Флоренции и Перуджи, в 1797-м 29 ноября в бедной семье. В 1806-м семья переселилась из окраины в город. Мальчиком он любил заходить в церкви – рассматривал картины, арки, своды и заворожено слушал пение монахинь. Родители хотели видеть жизнь сына стабильной, материально обеспеченной и настаивали, чтобы он стал адвокатом, усердно готовили к будущей карьере. Гаэтано прекрасно знал латынь, итальянский язык, обладал должным красноречием… Но судьба распорядилась иначе. В девятилетнем возрасте его отправили в благотворительную музыкальную школу. 6 ноября 1806-го началась полная страстей творческая жизнь музыканта, в тот день он сделал первые шаги по тернистой дороге к Олимпу. Он познал роскошь, дружбу, принял горечь от утраты близких, дорогих людей. Он жил вдохновенно. 8 апреля 1848 года в 5 часов пополудни Доницетти скончался… 5 Непрерывным потоком шли люди, чтобы отдать ему последний долг. Город Бергамо оделся в траур. 11 апреля в 10 часов утра медленно и тяжело зазвонили колокола всех церквей. Толпа заполонила улицы. Похоронный кортеж двинулся к кладбищу Вальтессе. Шествие открывал полк национальной гвардии с музыкой и знаменами, за ним следовали четыреста человек с зажженными факелами, множество выдающихся людей искусства, приехавшие со всех концов Италии, представители городской власти, церковный капитул и, наконец, молодые люди из знатных семей, несшие гроб Маэстро, покрытый лавровым венком. За телом шли близкие и друзья. Гроб несли высоко – будто стремились приблизить тело к душе, взмывшей куда-то высоко, в лазурное небо. И люди, когда процессия проплывала мимо, опускались на колени, прощаясь с творцом прекрасных мелодий, который вознесся в небо… Навсегда завещал нам Маэстро Una furtiva lagrima… - «Слезу, упавшую украдкой». Автор: Тимур Гончар Десять миров Опять то же самое. Опять скука. Опять внешнее воздействие. Главное ограничится от мира, провести грань, стену, барьер, что угодно, только добиться одного – спокойствия. Это получается с большим трудом, потому что не избавиться от влияния, давки и воздействия. В такое время возникает что-то, что нельзя описать, что пробуждает страх и угрюмость, и тогда становится еще хуже. Это что-то прорастает, заполняя пространство функционирования и работы, и пытается подчинить своей воле все и вся. Оно разбухает, как атомный гриб, распространяясь все шире и шире. И когда происходит полное заполнение – рушатся все преграды, барьеры и стены, 6 которые ставились до этого с упорной надеждой ограничения. И из этой ситуации вытекают лишь два варианта. Либо «кнаружи», либо внутрь. Первый вариант опасен своей спонтанностью и злостью. В этот момент прорыва господствует НИЧТО, постепенно приходя к полной власти. Этот вариант опасен и тем, что его нельзя ни предотвратить ни остановить. Его можно лишь избежать. Да-да, это единственный выход, потому что предотвращать еще нечего, а останавливать уже нечего. Но «избежать» понятие относительное и вопрос лишь времени. Вариант «кнаружи» опасен своим опустошающим действием, после него наступает накопление и – опять по новой до следующей развилки. Польза от этого варианта заключается в разгрузке накопленного до данного момента. Чем больше бывает прорывов, тем хуже: замедляются деятельность и функции, происходит угасание медленное, но верное. Второй вариант интересен своей необычностью и по сути своей необъясним. Однако у него тоже есть недостатки. Основной из них заключается в том, что существует опасность так называемого «излияния», того ненужного, от чего хотелось бы избавиться в варианте «кнаружи» внутрь. Хотя это грозит меньшей опасностью, чем в первом варианте, но все же может привести к созданию новых барьеров, стен или преград внутри. Со временем такой островок начинает проявлять себя так странно и сильно, что может произойти локальное разрушение внутри. Это, бесспорно, приведет к смешиванию информации, а потом… Потом уже ничего. Когда информационные потоки пересекаются, возникает странное состояние, которое можно сравнивать с повышением адреналина в крови. Возникают образы, символы и так далее без определенного значения и функции. В данном мире, или, если угодно, отрезке пространства. Все это то, что может быть. А теперь – конкретно. 7 Автор: Алла Кострыкина Александр Бородин. «Князь Игорь» Один на двоих, видавший виды, старый, потертый маленький саквояж, свободные, безразмерные блузы (такой одежде отдавали предпочтение художники всех времен и народов), восторженные лица… Все говорило о том, что двое молодых людей, по всему – небогатых интеллигентов, покидали Италию. Позади диспуты, страстная работа в химических лабораториях, впечатления от увиденного, прочувствованного… Первый – выпускник Медико-хирургической академии Александр Бородин, второй – Дмитрий Менделеев, недавно окончивший Петербургский университет, возвращались на родину. Одаренных, жаждущих знаний, в какой-то мере одержимых, талантливых юношей специальная комиссия для пополнения и накопления опыта направила в дивную страну Италию на стажировку. Задолго до первой поездки за границу Бородин защитил диссертацию на докторскую степень, издал более десятка статей и рефератов, был избран членом Парижского химического общества, а затем и немецкого. По возвращении домой друзья мечтали продолжить занятия, посвятить себя исследованиям, каждый в своей области. Это были 60-е XIX века. К двум приятелям присоединились Савич и Олевинский. «Их троих – Савича, Бородина и Олевинского – от души люблю», такую запись сделал Единомышленников Дмитрий пригласили в Менделеев небольшой в своем германский дневнике. городок Гейдельберг на работу в университетскую химическую лабораторию, ставшей впоследствии резиденцией молодых русских ученых. «Большинство занимающихся здесь русских – славные малые, кружок у нас хороший», делится о первых днях пребывания в Германии Бородин в письме домой. Савич и Олевинский, гордость русской науки, к сожалению, рано ушли из жизни, а вот дружба Бородина и Менделеева длилась многие годы… Спустя время Александр Порфирьевич писал: «А я, братец, сильно вспоминаю иногда Гейдельберг и наше товарищество. Дай Бог, впереди 8 когда-нибудь такое время. Как другим – не знаю, а мне хорошо жилось с вами, и, в свою очередь, вам спасибо, глубокое спасибо за истинно товарищеское расположение, которое, я уверен, не изменится от широты и долготы той местности, где нас снова сведет судьба». Как ни странно, но напряженную, интересную работу забывали сразу же, когда по вечерам предавались музицированию, каждый владел игрой на каком-нибудь инструменте: фортепиано, скрипке… Особенной музыкальностью отличался Александр Порфирьевич Бородин (1833-1887). Домашние занятия музыкой для болезненного, склонного к чахотке петербургского мальчика не прошли даром. Он еще в детстве научился виртуозно играть на флейте, фортепиано, виолончели, что позволило всегда быть желанным участником любого камерного ансамбля. По воспоминаниям физиолога Сеченова, Бородин всегда удивлял умением «играть все, что мы требовали, без нот, на память». К этому времени молодой ученый был известен в кругу музыкантов-профессионалов, оценивших его творческие способности. С огромным удовольствием исполняли написанные им романсы, инструментальные пьесы, ансамбли, а несколько фортепианных произведений даже были изданы. В далеком 1849-м в одной из петербургских газет появилась статья, в которой говорилось: «Особенного внимания, по нашему мнению, заслуживают сочинения даровитого шестнадцатилетнего композитора Александра Бородина. Мы тем охотнее приветствуем это юное национальное дарование, что поприще композитора начинается не польками и мазурками, а трудом положительным, отличающим в сочинении тонкий эстетический вкус и поэтическую душу». В Гейдельберге Бородин урывками сочинял музыку, в основном камерную, которая сразу же исполнялась на музыкальных вечерах. но несмотря на страстное желание творить ее и колоссальный успех произведений, все это было вторичным, поскольку велико было увлечение наукой. 9 Встреча с молодой московской пианисткой Екатериной Сергеевной Протопоповой определила всю его дальнейшую жизнь. По состоянию здоровья врачи порекомендовали девушке пожить в Италии. На правах жениха Бородин сопровождал ее в поездке. Это был самый счастливый год в его жизни: занятия в химической лаборатории, музицирование с новыми знакомыми-итальянцами из научной среды и богемы, частое посещение выставок, концертов, оперных спектаклей. И самое главное – близость родного человека, большое чувство любви к талантливой музыкантше, которое «служило солнцем, освещавшим и согревавшим весь итальянский пейзаж» (запись в дневнике Александра). Там Бородин вместе с возлюбленной создает несколько фортепианных экзерсисов для игры в четыре руки, а по приезде в 1862-м в Петербург они, уже супруги, начали новую, полную страстей и вдохновения совместную жизнь. В этом же году его пригласили занять место адъюнкт-профессора в Медико-хирургической академии. Один из воспитанников Бородина вспоминает: «Живя в самом здании и работая совместно со своими учениками, Александр Порфирьевич почти беспрерывно находился с ними. Работая без устали, он не знал точно отмерянного времени для работы или отдыха. Его можно было встретить в лаборатории как ранним утром, так и глубокой ночью». Все, кто с ним работал, были благодарны судьбе за встречу с этим незаурядным человеком. Помимо чтения лекций, практических занятий, он вел большую общественную работу: хлопотал об открытии высших женских учебных заведений, был другом, поборником и защитником каждого, кто нуждался в его поддержке, порой лишал себя самых необходимых условий сносного существования. Не понаслышке зная о людском горе, он крепко верил в силу Добра, и его незаурядное мышление, научное мировоззрение раскрыли перед ним мощное и закономерное развитие жизни. Людские тревоги и недоумения могли возбуждать в нем сострадание и жалость, но не могли поколебать радостного приятия им мира. 10 «Даже странно, что во второй половине XIX века рядом и бок о бок с великим скорбником русским и печальником Мусоргским стоит такой цельный, стойкий человек, как Бородин, не оторвавшийся от природы, от стихии», - писал Б.Астафьев. Много, напряженно он работал в области любимой своей науки, сделал ряд интересных открытий, был известен всему миру, как даровитый, трудолюбивый ученый-химик, но за обликом великого профессора-практика, ищущего ответы и решения на загадки мироздания, скрывался невероятной силы, красоты, яркости и человеколюбия композитор, обогативший музыку неповторимыми, чарующими красотой и глубиной непреходящими ценностями. Будучи всегда раздвоен между научными работами и общественными делами, Бородин не скрывал, что музыку ему приходится сочинять лишь во время болезни, когда он волей-неволей должен находится дома. Культурная, артистическая жизнь была бурной и насыщенной, а Петербург, как известно, был законодателем вкуса. Однажды в гостях у коллеги-друга М.А.Боткина произошла встреча, во многом определившая дальнейшую жизнь, с Милием Балакиревым – руководителем могучей кучки. «После первого же месяца общения с Балакиревым Александр Порфирьевич окончательно переродился музыкально, - вспоминала супруга, - вырос на две головы, приобрел то в высшей степени оригинальо-бородинское, чему неизменно приходилось удивляться и восхищаться, слушая с этих пор его музыку». Балакирев первым разгадал необыкновенную музыкальную одаренность Бородина, так называемые его незаурядные способности удивляли и покоряли всех. Он был исключительным и многогранным, до совершенства доводил всякое дело, за которое брался. Специального музыкального образования не имел, но Дар Божий и чуткий ум человекаученого позволили обобщить механизм творчества, проследить последовательность и закономерность в гармонии и явлениях природы. 11 Сочинял бысторо, всецело отдаваясь миру музыки, но происходило это очень редко. «Музикусы», так называл он композиторов «Могучей кучки», часто ругали его за нерасторопность в написании произведений. Над первой симфонией под руководством Балакирева Бородин работал пять лет. Но музыка не оставляла ученого. Она звучала в его душе даже во время занятий со студентами в аудитории. Записывая мелком на доске пространственные формулы химических соединений – то ли по рассеянности, то ли от ощущения красоты и полноты звуков, - начинал чертить нотный стан и наносить новые неповторимые мелодии. А иногда – наоборот: дома посреди беседы с друзьями вскакивал, бежал в лабораторию, чтобы посмотреть, не перегорело или не перекипятилось ли там что-либо, а затем, вспоминал Римский-Корсаков, возвращался и продолжал начатую музыку или прерванный разговор. Среди всеобщего вечного изменения и переходящих явлений только человек способен и пытается создать непоколебимые формы – «нетленки», в которых запечатлено то, что особенно дорого нам в жизненных впечатлениях. Прожил Александр Порфирьевич всего 54 года, умер 15 февраля 1887-го от разрыва сердца. Из прожитых земных лет восемнадцать, с 1869 года до последнего вздоха, посвятил уникальному замыслу, грандиозному по масштабу произведению, единственной своей опере, которую смерть не дала окончить – «Князь Игорь». Лишь спустя время после кончины Бородина его друзья Глазунов и Римский-Корсаков – привели в стройный вид сделанное автором и подарили миру небывалый по мощи, образности и величию шедевр. Стасов – знаток, пылкий любитель искусства, поощряемый кружковцами «Могучей кучки», уговорил Бородина написать героикоэпическую оперу, а в качестве сюжета предложил «Слово о полке Игореве…». Как истинный ученый, Александр Порфирьевич с энтузиазмом приступил к кропотливой работе, изучив все исторические и художественнолитературные источники; работая с подлинными русскими летописями, 12 увлекся научными исследованиями о половцах; анализировал песни тюркских народов. Сохранилась папка, озаглавленная самим композитором: «Противоречия в источниках о походе Игоря». Из уважения к Личности венгерский этнограф Хунфальви прислал Бородину из Пешта сведения о половцах и сборники аутентичных песен. Основательно подготовившись теоретически, Бородин сам приступил к созданию либретто. Музыка оперы – нечто неразгаданное, в ней все пышет целостностью, восхищением жизнью во всех ее проявлениях… и раскрывается за всей современной сутолокой, спешкой, суетой широкое, беспредельное раздолье полей и степей, неспешно совершается чередование дня и ночи, жизни и смерти, любви и забвения… Вся опера «Князь Игорь» полна таких смен и свершений: день – затмение солнца – снова день; расставание – радость, счастье общения, тяжелая скорбь, горечь и сладость воспоминания, предтеча любви – томление и восторг, радость свидания, отчаяние – надежда, тоска о прожитом и детские мечты о лучшем, все насыщенно исключительной красоты и силы сопоставлениями, показана жизнь и зрелая, и спелая, и настоящая… Легендарный Ференц Лист, познакомившись с фортепианным переложением Первой симфонии Бородина, захотел увидеться с автором. Это произошло в 1877-м в Веймаре. «Я в восторге… Ваше Andante – шедевр! – вместо приветствия воскликнул Лист ошеломленному Бородину при встрече». Усадив гостя в кресло, добавил: «Это так очаровательно и так красиво… У Вас громадный и оригинальный талант!» Но, видя, что собеседник смутился, горячо продолжил: «Да я Вам не комплименты говорю. Я так стар, что мне не пристало говорить кому бы то ни было иначе, чем я думаю. Меня за это здесь не любят, но не могу же я говорить, что здесь пишут хорошие вещи, когда нахожу их плоскими и бездарными, безжизненными…» Они были дружны. Работая над оперой, Бородин делился впечатлениями с «седой Венерой», так называл он Листа. Последнее его 13 свидание произошло в 1885-м с почти слепым и неподвижным Маэстро, но по-прежнему горячо интересовавшимся новинками музыки, особенно русской. Великий музыкант знал, что «это творчество» с большим трудом пробивает дорогу, но не мог даже чуть-чуть представить, как тяжело пришлось проторять путь Бородину. Работа в академии, студенты, курсистки, бесчисленные научные собрания и конференции… «Утопаю в кипах исписанной бумаги разных комиссий. Тону в чернилах, которые обильно извожу на всякие отчеты, отношения, донесения, рапорты, мнения, заключения», - писал Александр Порфирьевич жене. Все это отнимало уйму времени, но давало удовлетворение и мнимое утешение, отвлекало от горьких дум о больной астмой жене, которая не могла с ним находиться в Петербурге и обычно по полгода жила у родителей в Подмосковье. Ее приезды в северную Ривьеру изматывали супругов. Римский-Корсаков в воспоминаниях об этом периоде пишет: «Екатерина Сергеевна продолжала хворать, проводя бессонные ночи. Александр Порфирьевич возился с нею, вставал рано, недосыпал. Вся домашняя жизнь необеспеченность их была полна беспорядка…» также была причиной неприятных Материальная размышлений. Александр Порфирьевич хватался за любой труд – работу в Медицинской академии совмещал с преподаванием в Лесной академии, переводил с иностранных языков, так как многие знал в совершенстве. «Дружище Менделеев, - обращается он к старому другу, - ты мне как-то говорил о переводе. Если ты можешь доставить эту работу, я буду тебе крайне благодарен, потому что нуждаюсь теперь в деньгах». Это «теперь» было константой. Удары судьбы Бородин принимал достойно, внешне всегда оставался доброжелательным, спокойным, но каких душевных сил это стоило! Самые большие требования он предъявлял к самому себе, считая это «нравственной гигиеной», которая «также необходима, как и физическая». Неиссякаемая доброта, доброжелательность его проявлялась не только в отношении к тем 14 кто нуждался, но и к тем кто преуспел больше, чем он, если, конечно, человек был симпатичен ему. Сообщая в письме об успехе одного из композиторов «Могучей кучки», Стасов добавляет: «Бородин радовался и восхищался, как только может «славная и честная его душа». Всегда бодрый духом, деятельный и энергичный Бородин последние годы жизни часто задумывался о будущем, которое было грустнобезнадежным: нездоровье и безденежье… «Хотелось бы пожить на свободе, развязавшись совсем с казенною службой. Кормиться надобно; пенсии не хватает на всех и вся, а музыкой хлеба не добудешь… Служил тридцать лет, выслужил тридцать реп. Выйду в отставку – жить нечем будет, придется удирать туда, где дешевле». И с горькой иронией добавил, что имеет «все признаки капиталиста, кроме самого главного, то есть капитала». Для примирения с действительностью Бородин-композитор, подводя итоги сделанного, вытесняет Бородина-ученого. Музыкальные успехи вдохновляли Александра Порфирьевича много сочинять. Все написанное исполнялось музыкантами мира – от Америки до Средней Азии, и всюду – ошеломляющий успех. Увертюру, почти весь третий акт оперы по памяти восстановили друзья-музыканты. В «табели о рангах» «Князь Игорь» занимает одно из первых мест в русской классической музыке благодаря оригинальности, красочности и темпераменту. В опере тонко выписаны наблюдения над природой человека. «Меня тянет к пению, кантилене, а не к речитативу, - писал он. – Хотя, по отзывам знающих людей, я последним владею недурно… Кроме того, меня тянет к формам более законченным, более округлым, более широким…» Поражают красотой, величием, монументальностью народно-массовые, хоровые сцены. Оперных героев, кем бы они ни были представлены – прославленным князем, ратником, неведомым скромным человеком – музыка рисует прекрасным, высоко духовными и физически сильными, мощными. Добро и зло присутствуют всегда, везде, как «да» и «нет», «плюс» и «минус». 15 Когда идет столкновение с чужеродным, страстность и глубина музыки встают во всем великолепии. Даже в гневе своем эта сила не теряет красоты и неотразимой прелести. В опере «Князь Игорь» два основных конфликта: между русскими и половцами и внутри русского лагеря. Музыкальными средствами убедительно показан контраст. Стиль оперы - эпический. Словно прекрасные древнерусские фрески обрамляют полотно Пролог и Эпилог. Показывая в своей опере русский (I, IV акты) и половецкий (II, III акты) лагеря, композитор утверждает не только их несовместимость, враждебное противостояние, но и точки соприкосновения: возвращение половцев с награбленной добычей - “пленниками” и мерзкое, отвратительное пьяное буйство Галицкого, брата Ярославны. Таких параллелей много… Здесь велика сила художественного воплощения идеи о недопустимости безнравственного, бесчеловечного в любом проявление, кто бы ни был их носителями. Не много найдется примеров в мировой классической музыке столь глубокого постижения души ”своего” и “чужого”, тонкого проникновение в народное творчество. Цена успехов, трудов - короткая жизнь. Из всего наследия предстает образ замечательного человека, педагога, ученого, общественного деятеля. Его неповторимо прекрасная индивидуальность раскрылась в самых различных своих проявлениях. Современников поражала цельность личности, у которой, как охарактеризовал Александра Бородина его ученик, ученый-химик Дианин, никаких деланных принципов не было, все поступки вытекали прямо из его богато одаренной гуманной натуры. Тимирязев писал: «Если спросят: какая была самая выдающаяся черта? Можно, не задумываясь, ответить одним словом: энтузиазм. Тот увлекающий человека и возвышающий его энтузиазм, то убеждение, что делается дело, способное поглотить все умственные влечения и нравственные силы…» Этот энтузиазм был отмечен чертою полного бескорыстия, доходившего порою до полного 16 забвения личных потребностей. Человек сам себя безраздельно приносил на служение, не желая ничего взамен… Мудрый старый Лист пророчествовал Бородину: «У Вас же течет живая струя; рано или поздно (вернее, что поздно) она пробьет себе дорогу». Какое счастье, что нам, живущим, можно без устали припадать к этому живительному, целительному источнику, имя которому – Музыка Бородина. Автор: Алла Кострыкина Рейнгольд Глиэр. Музыка золотого дождя Имя этого удивительного человека у меня на слуху с пяти лет. «Вырастишь и, если будешь стараться, если будешь заниматься, непременно поступишь «в Глиэра», - часто повторяла мне первая учительница по фортепиано Виктория Павловна Бугарева. Ей было давно за шестьдесят, в начале 20-х годов она работала в Харькове тапером. Я почему-то боялась этого словосочетания Рейнгольд Морицевич Глиэр… Тогда мне, ребенку, казалось, что это, ”кто-то, что-то” недостижимое, непостижимое и – притягательное. “Как-то так выходит, что кого из композиторов ни спросишь, он оказывается учеником Глиэра- или прямым или внучатым, то есть учеником ученика”, - так сказать один из первых воспитанников Рейнгольда Морицевич_ Сергей Прокофьев. Как я счастлив, что родился в Киеве! В Москве я никогда не нашел бы людей, которые отдавали бы мне столько своего времени и ума… Когда я только начинал учить музыку , я сам себе отыскивал учителей, занимавшихся со мной по большей части даром. Навсегда я запомнил слова Вейнбергера, старого скрипача: ”У тебя, Гольдык, большой талант, только ты об этом никогда не думай, а работай, работай и работай”. 30 декабря по старому стилю – в современных изданиях указывается датой рождения 11 или 12 января – 1875 года в семье мастера по ремонту, 17 настройки и изготовлению духовых музыкальных инструментов Морица Глиэра родился желанный ребенок. Семья жила на улице Бассейной в доме №6, там же располагалась мастерская отца и деда. Во многочисленном семействе Глиэров – отец, мать, бабушка и дедушка по линии отца, Рейнгольда росли еще два брата, Карл и Мориц , и сестра Цецилия – все были музыкально одаренными . Однако впервые скрипку Рейнгольд взял в руки только в одиннадцать лет. Тяжело складывалась жизнь. Обстановка в доме часто напоминала “бочку с подожженным порохом”: отец выпивал, роботы выполнял не вовремя, усилия деда сохранить дело были тщетны, а после его смерти “Фабрика музыкальных духовых инструментов” неумолимо шлак краху. Общение между членами семьи было напряженным, хотя все друг друга горячо любили. Центром добра была Жозефина Викентиевна ,мама будущего композитора .”Если бы не любовь матери, которая грела нас, как лучи весеннего солнца, эта жизнь могла бы совсем исковеркать мою душу,- писал Глиэр.- Я все оставлял в себе , и тяжесть все увеличивалась…” Спасенье мальчик нашел в музыке. В 1885 году Рейнгольд ,”дорого Гольдичек”- так называла его всегда мама, -поступил в гимназию, где охотно всему обучался , однако музыка, и особенно композиция, затмевали все предпочтения .В 14 лет он сочинял уже пьесы для фортепиано, скрипки или виолончели с фортепиано: сестра Цеся играла на фортепиано, брат Мориц – на виолончели. В 16 лет Рейнгольд в Киевское музыкальное училище. Преподаватель юного Глиэра по классу скрипки Отакар Шевчик настойчиво, усердно воспитывал в своих учениках умение и желание сознательно слушать, изучать музыку, наслаждаться ею. 1891 год был звездным. Это и самостоятельное поступление в желаемое учебное заведение, и судьбоносная встреча с Петром Ильичом Чайковским. В здании Киевского городского театра 21-22 декабря давал концерты корифей русской музыки! Первокурснику Глиэру неслыханно, несказанно повезло: во-первых, он был среди счастливцев, получивших 18 пропуск на сцену, за кулисы, а во-вторых… Так об этом вспоминал сам Рейнгольд Морицевич: «Когда он (Чайковский) прошел мимо меня и я увидел перед собой лицо, так хорошо знакомое мне по многочисленным портретам, я невольно поклонился, и Чайковский с улыбкой ответил на мой поклон. Первый раз в жизни я был свидетелем таких оваций, такого триумфа. И я впервые почувствовал, что музыка доставляет радость не только узкому кругу любителей; что музыкальные впечатления способны захватить и объединить широкую массу слушателей. Этот сложный комплекс впечатлений оказался последним толчком, решившим мою судьбу». А в семье обстановка была угнетающей: «Если я почему-нибудь и любил Достоевского, то, прежде всего, потому, что каждое чувство, каждое страдание, которое он описывал, приходилось мне и окружающим меня пережить… Я решил себя сделать таким, чтобы при всяких неблагоприятных обстоятельствах мог бы чувствовать себя независимым. Я старался приобрести такое имущество, которое у меня из людей никто не мог бы отнять. Это имущество – знания». Молодой человек очень много читал, изучал музыкальные дисциплины, философию, историю искусств и пришел к выводу: «Если хочешь глубокие чувства передать в искусстве, нужно иметь сильный ум. Чем сильнее ум, тем ярче можно передать то, что делается в душе». Родственники не одобряли его желание быть профессиональным музыкантом, и по окончании музыкального училища Рейнгольд Глиэр самостоятельно принял решение о поступлении в Московскую консерваторию. Летом 1894 года состоялся переезд в Москву. Он учился у Аренского, Танеева, Рахманинова, Скрябина, Ипполитова-Иванова и других. Молодой музыкант жадно все впитывал, учился, учился… В 1900-м имя Рейнгольда Морицевича Глиэра было высечено «золотыми» буквами на мраморной доске Храма музыки – такой чести удостаивались те, кто с отличием покидал alma mater. Спустя несколько лет после консерватории он писал к возлюбленной, ставшей впоследствии женой, Марии Робертовне 19 Ренквист: «Теперь все у меня под руками: самый лучший учитель ни на минуту не расстается со мною – это мой разум. Он меня толкает немилосердно вперед. Да, нельзя останавливаться, хотя бы случились какиенибудь несчастия. Нужно сделаться жестоким к самому себе. Нужно железную волю закалить и превратить в стальную. Нужно смотреть на мозг как на двигатель, который может из глубины души выталкивать самому мне мысли и чувства». Рейнгольд Морицевич охотно учил музыке, но с величайшим трудолюбием учился и сам. Под влиянием Танеева, Балакирева, РимскогоКорсакова, Бородина страстно изучал неисчерпаемый источник творчества – фольклор. «Глубже изучайте народную песню», - повторял слушателям Смоленский, директор Московского синодального училища, где брал уроки духовного пения Рейнгольд. Смоленский же предостерегал от подражания, пусть даже талантливым композиторам: «Они вас подавят, и вы растворитесь в чужой индивидуальности, так и не сказав своего слова. Ищите себя в народной музыке» . Летом, приезжая из Москвы в Киев, Глиэр спешил утолить жажду, слушая подлинные народные звучания, буквально впитывал польские мелодии, еврейские, украинские песни: «Это была стихийная сила искусства, которая непроизвольно овладевала моим сознанием, формировала мои музыкальные представления, - вспоминал Глиэр в письме к Ренквист. – Сегодня для меня самый счастливый день в жизни. То, что чувствует автор, видящий первое напечатанное произведение, я переживаю в данную минуту. Передо мной лежит партитура секстета, и мне кажется, что из напечатанных строчек выглядывает кто-то, улыбается, манит меня и показывает опять ту дорогу, которая, я думал, вовсе не существует… Чаще всего в жизни бывает так, что много о себе воображают те, которые права на это не имеют. Я хочу не много воображать, а много знать, поэтому я так много работаю». Этот вдохновенный труд был отмечен музыкальной элитой. 27 ноября 1905 года за Первый секстет Глиэр получил престижную Глинкинскую 20 премию. «Сегодня я пережил такие минуты, после которых не верится, чтобы существовали люди, могущие относится друг к другу дурно относится, после которых чувствуется, что и сам, и окружающие люди становятся во сто раз лучше прежнего». В 1901 году молодого композитора пригласили преподавать в свою школу сестры Гнесины. Нынешние музыканты это учебное заведение знают как Музыкально-педагогический институт им. Гнесиных, знаменитую «Гнесинку». Там, в далеком 1901 году, Рейнгольд встретил девушку, воспитанницу школы Марию Ренквист, любовь к которой пронес через всю свою яркую долгую творческую жизнь. Избранница была счастлива, ведь судьба преподнесла ей неоценимый подарок – глубокое чувство сильного, талантливого, незаурядного человека. В апреле возлюбленная пара стала супружеской. Все письма, написанные Рейнгольдом, Мария Робертовна сохранила. Их было тысячи – ведь они переписывались в течение многих лет. Двенадцать лет – с 1901-го по 1913-й – были насыщены. Глиэр попробовал себя почти во всех музыкальных жанрах. Пел в хоре, дирижировал хором, оркестром, преподавал фортепиано, играл в квартете – был хорошим скрипачом, сочинял музыку, преподавал музыкальнотеоретические дисциплины, и при этом успевал посещать выставки, театры… Только с товарищами общаться ему было некогда. Он работал, много, неустанно. «Я страшно спешу, так как боюсь, что скоро начнется весна моей жизни, а я в своей музыке буду говорить вовсе не то, что творится в моей душе… Если я сохраню бодрость до 50, то сделаю больше того, что хочу сделать, несмотря на то, что ни у кого в мире нет таких широких планов, как у меня». В 1913 году Глиэр вернулся из Москвы в Киев в качестве профессора консерватории по классу композиции, а через год был единодушно избран ректором Киевской консерватории. В этой должности он проработал до 1920 года. Под руководством Рейнгольда Глиэра в Киеве получили высшее музыкальное образование Б. Лятошинский, Л. Ревуцкий, М. Фролов, А. 21 Альшванг… Он преподавателей. сумел Был вокруг период себя собрать испытаний: лучших музыкантов- русско-германская война, революция 1917 года, гражданская война. В это лихолетье творили Беклемишев, Блумельфельд, Нейгауз, Пухальский, Бертье, Скоморовский, Вильконский, Волчек, Цветков, Шперлинг… Осенью 1917 года под управлением Глиэра в Киеве впервые прозвучал Первый фортепианный концерт любимого ученика Рейнгольда Морицевича Сергея Прокофьева. За роялем был сам автор. Для киевлян это было событие. Благодарные слушатели преподнесли Глиэру уникальный серебряный кубок с надписью «Илье Муромцу русского искусства». В 1920 году Глиэр вновь переехал в Москву, занял место профессора уже Московской консерватории. Сочинительство занимало все свободное от преподавания время. Композитора Рейнгольда Морицевича Глиэра по праву можно назвать интернациолистом. По приглашению правительства Азербайджана в августе 1923 года он отбыл в Баку – «поднимать музыкальную культуру». До этого азербайджанская музыка развивалась лишь как фольклорное искусство, но, чтобы двигаться вперед и развиваться в европейских традициях, нужна была помощь. Выбор и почётная обязанность пали на Рейнгольда Морицевича. «Только живя среди народа, слушая изо дня в день народную музыку, можно проникнуться истинным духом национального искусства», - писал Рейнгольд Морицевич в статье «Народ – великий учитель». В тех, «боевых», условиях, на истинно народном материале, рождалась опера «Шахсенем», премьера которой состоялась 4 мая 1934 года. В 1925 году дирекция Большого театра объявила конкурс на создание современного советского балета. Попыток было множество, но в те годы господствовала чудовищная идеология. Весь материал, предлагаемый десятками композиторов, нещадно браковался и отвергался. Глиэр дерзнул. Написанное произведение должно было передавать чувства советского моряка к китайской женщине. Сюжетом послужила заметка в газете 22 «Правда» о том, что в одном из портов Китая в результате интриг и происков англо-американских империалистов задержан советский грузовой пароход «Ленин» с гуманитарной помощью для китайских товарищей. Музыку к балету «Красный мак» написал Рейнгольд Глиэр. Композитор с честью выполнил исключительно трудное задание, погрузившись в специфику китайских традиций. Всемирно известное «Яблочко», знаменитый матросский танец, принимаемый за народное творение, - произведение авторское. Впервые музыка прозвучала 14 июня 1927 года на премьере балета «Красный мак». Рейнгольд Морицевич Глиэр, патриот, интернационалист, педагог, музыкант, боготворил жизнь во всех проявлениях. Он писал произведения светлые, понятные в любом уголке земного шара, в совершенстве изучил музыку кавказскую, узбекскую, монголо-бурятскую, ненецкую, азербайджанскую, китайскую, французскую, английскую, русскую… В этой его всепоглощающей страсти к гармоничному звучанию не было и не могло быть преград, каковы бы ни были события в мире. Даже Великая Отечественная война не отвлекла его от служения Музыке. 5 декабря 1941 года в Свердловске, куда эвакуировалась семья Глиэров, звучала увертюра «Дружба народов» под управлением автора. Беды и лишения, ответственность за судьбы близких людей и коллег не снизили творческой активности маэстро. В 1943 году композитор создает жемчужину душевной вокальной лирики – Концерт для женского голоса (сопрано) без текста с оркестром. Первая исполнительница – Казанцева, но посвящено произведение певице Пантофель-Нечецкой. 1950 год. Свой 75-летний юбилей композитор ознаменовал длительными концертными поездками по республикам Прибалтики и горячо любимой Средней Азии, в 1951-м дал симфонические авторские концерты в Москве, Киеве, почти во всех городах Советского Союза. Год 1956-й не предвещал перемен в жизни трудоголика Гольдика. Он по-прежнему напряженно концертировал, сочинял, о ком-то хлопотал, 23 встречался со слушателями… 22 мая Рейнгольд Морицевич присутствовал на репетиции своего балета «Медный всадник» в Одессе, пожаловался товарищу-одесситу, врачу Сигалу, на боль в сердце… Возвращаясь из Одессы в Москву через Киев, встретился со своими учениками. Лятошинский обратил внимание на утомленный вид Учителя., попросил беречь себя – в ответ получил светлую улыбку и обещание помнить совет. Однако об отдыхе Рейнгольд Морицевич и не думал, сердечные приступы осложнились острым радикулитом. Для польских товарищей в центральном Доме учителей в Москве должен был 30 мая 1956 года быть симфонический концерт – и он состоялся. Седой великий Дирижер последний раз а жизни надел фрак и взял в руки палочку… Тяжелый сердечный приступ в ночь с 3 на 4 июня уложил его в постель. «Я не могу обманывать», - с таким объяснением застала его, стоящим на коленях, дочь Нина: на подушке была разложена корректура сюиты последнего балета… К болезни Глиэр относился скептически, все его страхи остались давным-давно позади, где-то в двадцатых. Болезнь – лишь неприятный период, тормозящий его кипучую деятельность, сдерживающий энергию… Но 23 июня 1956 года сердце остановилось. Утром, в 8 часов. Рейнгольд, Дождь золотой. Сколько капель даровано! Вячеслав Паржицкий, ученик Льва Ревуцкого, бывшего ученика Глиэра, мой учитель по гармонии, говорил: «Гармонию на «5» знает только Бог… а я – ученик… хочу донести Вам… - ищите гармонию во всем». Как много тех, кто учился музыке, кто учит, тех, кто только начинает учится… Есть даже такой праздник – День музыки. Музыка никогда не предаст и не обманет, она воодушевит, утешит, одарит. Надо почитать и помнить тех, кто сделал мир добрее и краше. Анна Ахматова о музыке писала: «В ней что-то чудотворное горит и на глазах ее края гранятся». Великий огранщик, великий педагог-композитор Рейнгольд Глиэр, киевлянин, создал около пятисот крупных музыкальных произведений. Они живы и звучат по сей день, а лейтмотивом служит фраза, пожелание- 24 размышление: «У кого есть хорошие мысли, у того и поступки могут быть хорошими». Авторы Алла Кострыкина Наталья Синицына Светя другим, сгораю сам… Легенду о великом враче передают из уст в уста те, кому дорога память-быль, память-боль. Однажды к господину, доктору-благодетелю, приехали «посланцы из азиатских стран» и попросили прооперировать бая… долг врача и гражданина – смысл жизни, стержень этого человека. Преодолев немалый тяжелый путь, кудесник явился к пациенту, а дальше – как у Антона Павловича Чехова в рассказе «Враги». За банальную царапину он взял по тем временам деньги немалые… для того, чтобы построить и открыть больницу для бедных. Этим человеком был Николай Васильевич Склифосовский. Он родился 25 марта 1836 года. Сделанное им для медицины – неоценимо. Более доброго, щепетильного и ответственного Айболита трудно отыскать в истории, а те испытания, которые выпали на его судьбу и судьбы близких, дорогих ему людей, поражают воображение. Что было бы, если бы не… Через его руки прошли сотни тысяч раненых бойцов, ведь ему суждено было стать участником четырех войн и выйти героем-победителем, генералом медицинской службы в царской армии. Нет такой области медицины, где бы не проявился его талант. Он написал 114 научных статей, возглавлял хирургические кафедры Петербургского, Московского, Киевского университетов, поставил точный диагноз самому Пирогову… Его жизнь настолько многогранна и насыщена событиями, что каждый ее период достоин описания во многих томах, но мало кому известен период полтавский 25 На крутом берегу Ворсклы расположены дом и парк. Усадьба носила название «Отрада». Земледелие в ней велось на высоком уровне, в хозяйстве содержались лошади, крупный рогатый скот, бегали ручные газели. Местное население извещалось через рекламу в прессе о сельскохозяйственных продажах. Помимо этой кипучей деятельности, занимались разведением свиней, птицы, держали пасеку. На косогорах возвышались молодые дубки, клены. На территории усадьбы рос роскошный хмельник. Николай Васильевич с удовольствием занимался разведением этой культуры, даже в Чехию ездил с целью изучения ее выращивания. Склифосовский очень любил свой сад. Он чувствовал ответственность, был хозяином во всем, очень трогательно любил свою землю. Семья жила постоянно в Яковцах. В 1902 старшая дочь Ольга гостила у родителей. Николай Васильевич каждый день, гуляя с внуками, рассказывал им о своем саде, ребята любовались нежными персиками и чудесными оливковыми деревьями. Казалось, что каждое дерево гудит и шевелится. По всей лужайке были разбросаны группы кустарников, цветов, многолетних трав. Когда все зацветало, нельзя было залюбоваться этим буйством красок. Лучшим отдыхом для семьи Склифосовских стали работы в саду. Многое своими руками делал Николай Васильевич. Птичек он называл своими лучшими друзьями, всех певуний узнавал безошибочно по тембрам. Мальчишкам было запрещено стрелять из рогаток в саду. Сейчас село Яковцы – пригород Полтавы. Николая Васильевича Склифосовского в имении вспоминают. Иногда. Кому-то про эскулапа рассказала бабушка, до сих пор живущая в его доме, кто-то имеет комнату в общежитии, устроенном в здании школы, построенной на его средства. «Народ, умеющий чтить память своих великих предков, имеет право спокойно смотреть в будущее», - говорил Николай Васильевич. Его надежды не оправдались. Его могила заброшена, усадьба разрушена, не осталось ни сада, ни хмельника, ни виноградника… Дом перестроен и перенаселен, и нет ни одного указания, кто был его хозяином. Самое горькое, что забыты почти 26 все связи выдающегося хирурга с Украиной. А ведь с Полтавой был связан длительный период жизни Николая Васильевича. Начиная с 1871 года, он проводил там летние отпуска, а в 1900 году из-за ухудшения здоровья навсегда переехал в Украину. В конце XIX века Николай Васильевич Склифосовский был самой мощной фигурой в хирургии после Николая Ивановича Пирогова. Его академическая карьера головокружительна, стойкий характер, знание дела, преданность своим ученикам и пациентам сделали его самым популярным врачом. Приезжая в Полтаву отдохнуть, Николай Васильевич много работал. Он не умел жить жизнью отпускника, сельского хозяина, коротающего дни с соседями за чашкой чая в рассуждениях о прибыли и будущем урожае. Ежедневно принимал больных у себя дома, ездил по хуторам, раздавал лекарства, принимал роды. Часто – даже приплачивал больным. Выписать бедняку рецепт и дать деньги на пилюли и микстуры для Николая Васильевича – норма. Местные жители и люди из окружающих сел шли к нему толпами. Прежде не мечтавшие о фельдшере, теперь лечились у Самого… В Полтавской земской больнице он проводил разной степени сложности операции – от аппендицита до пластики, успешно иссекал онкологические опухоли. При этом в качестве наркоза использовал только хлороформ. Больница, где он работал, и по сей день стоит, горемычная. Во многих палатах обвалены стены и потолки. Не все местные, а тем более приезжающие с оказией доктора знают о том, что могила учителя хирургии находится недалеко. Поклонится этому человеку – великая честь. Трудно сказать, что должно пробудить светлое в каждом, чтобы память жила. В личной жизни Николай Васильевич пережил много трагедий и тяжелых потерь. Его первая жена Елизавета Григорьевна, умерла в возрасте 24 лет от тифа, оставив троих малолетних детей: Олю, Николая, Константина. Во втором браке с Софьей Александровной, родились еще четверо: Владимир, Борис, Александр и Тамара. Дети были дружны между собой, но всеобщей любимицей была старшая – Оленька. 27 Когда дети были маленькие, Николай Васильевич часто размышлял, что должны они нести в будущее, чтобы новые поколения были лучше и счастливее нынешних. Он не кичился своими заслугами, своей нравственной непохожестью на большинство, он хотел, чтобы дети его выросли людьми высоких достоинств и были окружены такими же. Он мучил себя упреками в том, что редко видел детей, он называл их своим земным бессмертием. Они рождены, чтобы пережить и продолжить его. Николай Васильевич не знал, сколько раз ему придется хоронить дорогие несбывшиеся надежды. Николай был убит в Японскую войну, Костя умер студентом, Володя скончался в 16 лет от туберкулеза почек, за ним ушел совсем юный Боря. Есть версия, что Саша покончил с собой после смерти отца. Тамара вместе с матерью Софьей Александровной были истерзаны в 1919 году партизанами. До пожилого возраста дожила только Ольга, она была женой видного врача, ученика Николая Васильевича Склифосовского, Михаила Павловича Яковлева. На территории бывшей усадьбы Склифосовских есть огромный дуб. Это место особенно печально: старожилы рассказывают, что именно под этим деревом были разрублены шашками дочь и вдова. Озверевшие вояки запретили их хоронить. Только спустя несколько дней жители предали останки земле. Их могилы не сохранены. «Вина» старенькой Софьи Александровны состояла только в том, что она была вдовой дворянина и жила всегда по совести, а в чем виновата дочь – этому нет объяснения… Николая Васильевича Склифосовского не стало 30 ноября 1904 года. При его богатырском сложении, силе и закалке он умер очень рано: на 68-м году жизни. Смерти любимых сынов его подкосили. Он не разрешал больше называть свое имение «Отрадой», хотя по-прежнему много и напряженно работал там. Дочь Ольга Яковлева вспоминала: «После трех-четырех операций кряду, часто при высокой температуре в операционной, надышавшись за несколько часов карболкой, эфиром, йодоформом, он приходил домой с ужаснейшей головной болью, от которой отделывался, выпив маленькую чашечку очень крепкого кофе. Никогда ни на какие 28 недомогания отец не жаловался. Но когда заболел, болезнь оказалась роковой. Нестерпимо было видеть его, всегда энергичного и бодрого, больным и беспомощным». Недалеко от школы, построенной им, есть холм, с которого Николай Васильевич с удовольствием следил за закатом и восходом, по-детски удивлённо наблюдал неповторимые пейзажи, радовался просторам Ворсклы. На этом месте находиться могила Склифосовских – отца и сына Владимира. Когда-то это была территория церкви, теперь к захоронениям вплотную подступают, как теперь говорят, элитные новостройки. Возможно, в Яковцах в прошлом веке не знали, что перед их доктором Николаем Васильевичем преклонялись известнейшие хирурги, светила с мировыми именами, а все европейские университеты считали за честь слушать его удивительные, уникальные лекции. Но мы-то знаем, кто он, Николай Васильевич Склифосовский! Все призывы о патриотизме , возрождение культуры меркнут, когда у знаёшь подробно о подробном. Получился каламбур, но почему-то страшный. Трудно необдуманно давать обеты – но уверены: будем возвращаться к памяти об этом ЧЕЛОВЕКЕ! Может быть, богатое воображение, яркая фантазия или ещё что-то руководило, но когда мы бродили по территории бывшего имения, легко было представить звуки фортепиано и виолончели, смех детей и разговоры взрослых. Сейчас огромная площадь перед домом – пастбище, бегают собаки, пасутся козы и коровы, а тогда это был парк, посаженный руками Николая Васильевича в честь младшей дочери Тамары. Только руины фонтанов да ещё цветочные вазоны напоминают о прошлом. Местные жители до сих пор называют рощицу Тамариной, хотя вряд ли кто-то задумывается, в честь кого она названа. Сегодня бывший дом семьи Склифосовских – ведомственное жильё института свиноводства, который просуществовал до Многострадальную землю опять делят, продают и покупают… 2000 года. 29 Почему-то перед глазами стоит кадр из фильма «РАБА ЛЮБВИ», где героиня кричит-шепчит: «Господа, вы звери, господа…» Homo homini lupus est.…Чудовищная истина: человек-человеку – волк.… Тем и прекрасна жизнь, ведь в ней всегда надеться повод покаяться, она даст шанс, возможность стать хотя бы Homo vulgaris, человеком обыкновенным. Многие письма Николая Васильевича заканчиваются добрым пожеланием. Слово способность излечить, придать силы, открыть в человеке самое главное, настоящее… Этот автограф пусть будет завещанием и оберегом нам, живущим, на чью долю выпала святая миссия мир строить. Петр Чайковский «Я желал бы распространялась, чтобы всеми силами души, чтобы музыка увеличивалось число людей, любящих моя ее, находящих в ней утешение и подпору». Петр Чайковский Если бы мне представился случай что-то изменить в судьбе – например, жить в другое время или в другой стране, - наверное я бы не воспользовалась этой возможностью. Но для себя самой непостижимо, насколько притягательным, как мираж,