Старовериеx 34 KB

Староверие, предпринимательство
и Морозовы
Поводом для написания этого материала послужил выход книги доктора исторических наук А. В. Пыжикова
«Грани русского раскола. Заметки о нашей истории от XVII века до 1917 года». Уже само ее название
говорит о главной теме этого научного исследования. Но автор ведет рассказ не о самом
старообрядчестве, а о том, насколько религиозный раскол в православии повлиял на ход истории России.
Однако, в отличие от абсолютного большинства других авторов, А. В. Пыжиков рассматривает староверие
не как маргинальное явление в жизни страны и общества,
а как ее важнейший компонент, связанный с основами народного, прежде всего крестьянского бытия.
На основе этого анализа становится легче понять и многие события из жизни и деятельности российского
купечества, включая и наших Морозовых.
Раскол
Известно, какой трагедией для России обернулась церковная реформа, предпринятая патриархом
Никоном при поддержке царя Алексея Михайловича, о чем так убедительно повествуется, в частности, в
«Житии» протопопа Аввакума. Спасаясь от преследований, многие старообрядцы бежали в отдаленные
районы страны, а часть их осела на землях Гуслицы, окруженных непроходимыми болотами. При Петре
положение для старообрядцев не улучшилось. Более того, когда все население страны было обложено
подушной податью, то с «раскольников» ее брали в двойном размере (отсюда «двойной оклад»). В ответ на
эти и другие притеснения не остались в долгу и сами староверы, для которых Петр стал воплощением
«Антихриста». При нем петербургский двор взял ориентир на европейские образцы, ничего, однако, не меняя
в жизни миллионов крепостных крестьян.
Несуразность создавшейся ситуации хорошо поняла императрица Екатерина II, которая предприняла ряд
мер, направленных на снятие напряжения в стране и вовлечение широких масс крестьянства в ее
хозяйственную жизнь. Ряд указов коснулся и староверов: от возвращения в Россию тех, кто прежде был
вынужден бежать из страны, до многочисленных актов, касающихся трудовой деятельности. Это и закрытие
«Раскольнической конторы», и отмена «двойного оклада», и «дозволение всем желающим заводить ткацкие
станки», и «записывание крестьян в купечество», а позже и разделение их на гильдии. А изданный при
императоре Павле I манифест «О трехдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика…» еще
более способствовал вовлечению крестьян в коммерческие дела. И не случайно отмечено, что российский
капитализм «рос из крестьянского корня».
Отсюда становится ясно, как удалось энергичному Савве Васильевичу Морозову встать на ноги, наладить
свое производство, освободиться от неволи и стать затем основателем могущественной династии
текстильных фабрикантов. Уже в первой половине XIX века он отделил от общего дела своих старших
сыновей Елисея и Захара, передав им предприятия соответственно в Никольском (будущая Викуловская
мануфактура) и Глухово-Богородске (мануфактура Захаровичей). Другую мануфактуру в Никольском С. В.
Морозов передал младшему сыну Тимофею, поручив ему также руководство новой мануфактурой в Твери. И
в этом случае проявилась еще одна характерная черта, присущая морали и этике староверов. Тимофей
Саввич не стал удерживать в своих руках Тверскую мануфактуру, а передал ее племянникам — двум
сыновьям рано умершего брата Абрама Саввича.
Действительно, духовное начало имело важнейшее значение в жизни староверов. Для отправления
культа у них при императрице Екатерине II появились свои храмы и религиозные центры. В Москве это
произошло словно согласно известной пословице: «Не бывать бы счастью, да несчастье помогло». В 1771
году в городе разразилась страшная эпидемия чумы, жертвой которой оказались многие тысячи ее жителей.
Помощь властям в борьбе с этой бедой предложили и староверы, обитавшие преимущественно в восточных
районах Первопрестольной. Центрами по оказанию помощи страждущим стали Рогожское у поповцев и
Преображенское у беспоповцев, с которыми были связаны впоследствии многие Морозовы, Кузнецовы,
Зимины и другие купеческие династии. Здесь же появились и кладбища для погребения усопших, ибо
императрица запретила впредь хоронить при городских храмах.
Стало очевидным, что трудолюбие и энергия старообрядцев может во многом способствовать развитию
промышленности, предпринимательства и торговли. Это они убедительно продемонстрировали в
посленаполеоновский период, когда надо было воссоздавать многие отрасли экономики. Между тем как
дворянство предпочитало припеваючи жить по-старому — на сельском хозяйстве с личной собственностью
на землю и применением труда крепостных. Но это шло вразрез с основными принципами староверов,
считающих, что мерой всему является труд, а земля, ее недра и воды — это дар свыше. Более того, институт
частной собственности противоречил понятию коллективизма, воплощением которого была крестьянская
община. Старообрядцы считали общину основой своего бытия и труда, полагая, что именно она выручит
людей в трудную минуту. Поэтому они и работали во имя интересов общины, и, как подчеркивает А. В.
Пыжиков, общинный капитал позволил староверам сыграть важнейшую роль в российской экономике, причем
не только в сельском хозяйстве. О них немало написано, старообрядцы в той или иной форме фигурируют в
произведениях отечественной литературы. Это относится не только к писателям дореволюционного периода
(П.
И.
Мельников-Печерский,
А.
Н.
Островский,
Н.
С.
Лесков,
И. С. Тургенев, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, В. Г. Короленко
и другие), но и к тем, кто творил в годы советской власти (В. В. Иванов, Л. М. Леонов,
Б. А. Пильняк, Л. Н. Сейфуллина, А. Н. Толстой, Д. А. Фурманов).
Основных принципов староверия придерживалось и купеческое сословие, деятельность которого
сосредоточилась в городах. Ее центром стала Москва, где жили и работали известные купцы, в основном
староверы. Многие из них, некогда крепостные крестьяне, сумели благодаря общинной помощи, поступавшей
из Рогожского и Преображенского, встать на ноги и развернуть свое дело. Вместе с тем они выступали
единым фронтом, когда речь заходила о попытках петербургских чиновников как-то ущемить их права.
Противостояние с Петербургом
По официальным данным, старообрядцы составляли примерно два процента от населения всей страны.
Но в действительности, как подчеркивает А. В. Пыжиков, их было в России по меньшей мере в десять раз
больше. Свидетельство тому — многочисленные жалобы с мест от полиции и православного
священноначалия, поступавшие в Петербург, что-де крестьяне не соблюдают церковных обрядов, крестятся
двуперстием, утаивают принадлежность к «расколу», укрывают беглых единоверцев и многое другое.
Растущая сила староверов в экономике и их влияние на народ вызывали беспокойство в Петербурге, и
правление Николая I ознаменовалось новым наступлением на старообрядчество. Поповцам было запрещено
иметь своих епископов, что привело к созданию староверческой белокриницкой иерархии за рубежом. Царь
не мог потерпеть такого, и в середине 50-х годов XIX века были опечатаны старообрядческие алтари в
храмах, которые оставались закрытыми до 1905 года. Часть этих храмов была объявлена единоверческими,
и власти всячески стимулировали переход от старообрядчества к единоверию. Ведь в этом случае можно
было сохранить купеческое звание, что особенно важно было для рядовых купцов-староверов. Перед ними
ставилась дилемма: сохранить дело, поменяв веру, или же лишиться его, оставаясь в старообрядчестве. Из
Морозовых в единоверии оказались Абрамовичи-Тверские, между тем как меньше давления со стороны
властей испытывали староверы-беспоповцы (например, Викуловичи или Зимины), перед которыми не стоял
вопрос о церковной иерархии. Могущественные Тимофеевичи и Захаровичи, также как и большинство
крупнейших купцов-староверов, устояли перед поставленным выбором, сохранив веру своих предков.
Показателен в этом отношении пример с Саввой Тимофеевичем Морозовым, который во имя сохранения
веры отказался от выборов на пост московского главы.
Но иной раз приходилось менять веру в силу жизненных обстоятельств. Обычно это происходило тогда,
когда дочек купцов-старообрядцев выдавали замуж за православных, и в этом случае невеста была обязана
принимать веру своего суженого (так произошло в ряде случаев в семьях Морозовых). Но религиозные браки
в самой староверческой среде долгое время не получали признания со стороны государства, поскольку это
считалось признанием самого раскола. И только в 1874 году, после многолетнего обсуждения, был принят
закон о таких браках с введением специальных метрических книг, что, наконец, сняло еще одно из
ограничений в жизни старообрядцев.
Между тем после Крестьянской реформы 1861 года обострилась конкурентная борьба между дворянскочиновничьим Петербургом и московской группировкой купцов-староверов, которые выражали также интересы
своих партнеров-единоверцев из Центрального района страны, с Урала, Поволжья. В Москве тон задавали
такие известные фамилии староверческого происхождения, как Морозовы, их родственники Солдатенковы, а
также Найденовы, Рябушинские, Алексеевы, Коншины, Лямины, Лепешкины, Третьяковы и так далее. Их
представители возглавляли Московский биржевой комитет, Московское купеческое общество взаимного
кредита, Московский купеческий банк и другие коммерческие учреждения. Они же держали под контролем
состав и деятельность Московской городской думы и земства.
Все это раздражало официальный Петербург, который стремился к внедрению европейских методов
хозяйствования, основанных на частной собственности, активном привлечении иностранного капитала,
создании акционерных обществ. Для этого столица располагала тем, что сейчас называется
административным ресурсом. Бюджет страны находился в ее руках, и московские купцы в течение многих лет
вели борьбу за доступ к общероссийскому бюджету. Развитие торгово-экономических отношений на новых
принципах не могло не отразиться на их деятельности. Прежде главный принцип деятельности староверов
заключался в общинном начале, и сама община поручала наиболее авторитетным и умелым своим людям
управлять ее делами и финансами (пример Саввы Васильевича Морозова, которому московские
старообрядцы поручали свои деньги). Со временем наиболее состоятельные и предприимчивые из них стали
выделяться из общинного дела и активизировать свои личные дела. Постепенно их предприятия становились
семейными (например, «Товарный дом Саввы Морозова сын и К»), а затем купцы-староверы перешли к
созданию товариществ на паях, в которые могли вступать и другие их единоверцы, даже будучи не
связанными узами родства. Так, в 1855 году было основано Товарищество Глуховской мануфактуры
Захаровичей, в 1859-м — Товарищество Тверской мануфактуры, которым прежде, до совершеннолетия
Абрамовичей, руководил Т. С. Морозов, в 1873-м — Товарищество Никольской мануфактуры и в 1882-м —
Товарищество Викуловской мануфактуры. Но даже при создании паевых товариществ в них сохранялась
семейственность, и большая часть паев принадлежала многочисленной родне основателей этих
товариществ.
В связи с переходом купцов-староверов на новые формы хозяйствования, когда капитал приобретал все
более частный характер, А. В. Пыжиков делает такой вывод: «Социальное обременение в сочетании с
невысокой организацией труда делало промышленность староверческого происхождения более затратной, а
значит, и менее конкурентоспособной… Обеспечение же потребностей рабочих из первейшей обязанности
превращалось в обузу и отодвигалось на второй план, а обширная социальная инфраструктура становилась,
в глазах хозяев, непрофильным активом, расходы на который следует минимизировать. Оборотной стороной
этого болезненного процесса стала благотворительность, широко распространившаяся в купеческой среде».
Чтобы не идеализировать деятельность московских купцов, заметим также, что в их среде стала
постепенно появляться купеческая аристократия, и это, конечно, не могло способствовать единству хозяев и
рабочих. Противоречие между политикой хозяев и запросами рабочих нашло отражение в известной
Морозовской стачке 1885 года. Хотя Никольская мануфактура функционировала уже в виде Товарищества, но
Тимофей Саввич Морозов, видимо, продолжал чувствовать себя, как и прежде, непререкаемым хозяином.
Принятые им крутые меры дали повод к стачке и привели впоследствии к фактической смене руководства на
Никольской мануфактуре. Его сын и наследник Савва Тимофеевич извлек необходимый урок из этих
трагических событий, предприняв целый ряд мер, направленных как на развитие и совершенствование
производства, так и на решение социальных вопросов. Более того, неутомимая и полезная деятельность
молодого предпринимателя была по достоинству оценена деловым миром, и 29-летнего С. Т. Морозова
избрали председателем Нижегородского ярмарочного комитета, коим он оставался в течение целых шести
лет. Пользуясь своим положением, он неоднократно обращался к властям с требованиями о защите
интересов российского предпринимательства, о чем говорят и его официальные речи.
Роковая черта
Противостояние между Москвой и Петербургом особенно обострилась на рубеже двух веков, и причиной
тому стали таможенные вопросы, которые не оставались без внимания вплоть до начала Первой мировой
войны. Столичные ведомства стремились к заключению таможенного союза с Германией — несправедливого,
по мнению московского купечества. Он давал преимущества для импортеров иностранных станков и машин и
для экспортеров зерна и промышленных товаров с Юга России, в то время как текстильная продукция,
которой заправляли в основном купцы-староверы, не получала льгот.
А. В. Пыжиков подчеркивает, что в конце концов, Москва купеческая пришла к осознанию того что
чиновничий Петербург, да и весь правящий аппарат Российской империи, не желал делать ничего
позитивного для купеческо-предпринимательского класса Москвы и всего Центрального района страны.
Отсюда — рост в старообрядческой среде антиправительственных настроений и поддержка либеральных
идей, дружеские отношения с известными деятелями культуры и искусства Серебряного века, конкретная
помощь даже левым силам, включая социал-демократов (ранее староверы симпатизировали славянофилам).
И здесь не был исключением пример Саввы Морозова, который, с одной стороны, путем решающего
материального вклада в организацию и становление Московского художественного театра поддержал новое,
прогрессивное явление в театральной жизни России, а с другой — оказывал помощь сторонникам социалдемократического движения. Подобных примеров было немало, в том числе среди многих представителей
всех ветвей морозовского клана. Огромный вклад в культуру и науку внесли, например, Морозовы Тверские и
Богородские, сестры и брат Саввы Сергей Тимофеевич, их братья и сестры из Викуловичей. И некоторые из
последних оставили свой след не только в культурно-просветительской области, но и в делах, связанных с
РСДРП и революцией 1905 года (к примеру, дочь Викула Елисеевича Вера и ее дети — дочери Екатерина,
Елизавета и сын Николай Шмит). Таких примеров было немало в купеческой среде, о чем говорят
многочисленные полицейские донесения.
В борьбе против чиновничьего Петербурга купеческая Москва использовала любой шанс, и в этом ее не
остановило даже появление в апреле 1905 года царского указа о веротерпимости, после которого были
распечатаны алтари староверческих храмов. Представители московского купечества стремились на первых
порах проводить свою политику и в Государственной думе России, у них был даже «свой человек» в
коридорах власти — Александр Васильевич Кривошеин, ставший позже министром земледелия (женатый на
Елене Геннадьевне Карповой-Морозовой, а позже на его сестре Ольге Васильевне женился Сергей
Тимофеевич Морозов). Не вызвала энтузиазма у староверов и Столыпинская реформа, поскольку она была
направлена против традиционной крестьянской общины — основы народного уклада.
В общем, все усилия москвичей в Петербурге не принесли ожидаемых изменений в государственной
политике, но у себя в Москве купечество продолжало гнуть свою линию. C началом Первой мировой войны
противостояние с властью еще более усилилось. Помимо использования в качестве трибуны разного рода
городских, земских и общественных организаций, активным полем деятельности оппозиции стали военнопромышленные комитеты (ВПК). Свободные от опеки, они позволили купечеству резко усилить
промышленное производство, связанное с военными нуждами, решая одновременно социальные проблемы
при помощи так называемых рабочих групп. Особо большую роль играл московский ВПК, который возглавлял
Сергей Александрович Смирнов, стоявший вместе с братом Василием во главе «Товарищества на паях
Ликинской мануфактуры А. В. Смирнова» (в 1917 году С. А. Смирнов стал в качестве Государственного
контролера членом Временного правительства).
Подводя итог противостоянию между правительством и либеральной общественностью, закончившемуся
перевесом в пользу либерализма благодаря поддержке со стороны купечества, А. В. Пыжиков в своей книге
подчеркивает: «Потерпев фиаско, московская буржуазия настроилась на откровенное расшатывание
государственного порядка. Главным орудием в этом деле становятся общественные организации, созданные
при ее активном участии для помощи фронту — Земский и Городской советы, военно-промышленные
комитеты. Дискредитация же самой верховной власти проводилась посредством интенсивной эксплуатации
распутинской темы. Итогом, к которому стремился московский клан, освоивший либеральные рубежи и
ставший душой оппозиционного проекта, явилась Февральская революция. Февраль 1917 года — звездный
час купеческой буржуазии». Автор уточняет, что «список кадетов, социал-демократов (меньшевиков) и
эсеров, принявших участие в работе разных составов Временного правительства, практически полностью
совпадает с кругом оппозиционных деятелей, собираемых и финансируемых купечеством Первопрестольной
в 1912 — 1916 годах». И резюмирует: «В истории движения купеческой буржуазии, вышедшей из
старообрядчества, была поставлена точка».
Гамэр БАУТДИНОВ,
действительный член
Морозовского клуба.