Глава VI. Первичное заселение Восточной Европы
advertisement
Глава VI. Первичное заселение Восточной Европы Территорию Восточной Европы кроманьонцы начали заселять 15 – 12 тыс. лет назад, когда закончился последний период оледенения. Ледник постепенно отходил на север, а на его месте образовывалась приледниковая тундровая зона, южнее развивалась лесная растительность. Освобожденные от ледника земли постепенно заселялись человеком, который уже знал лук и стрелы, поэтому мог охотиться не только методом загона на больших млекопитающих, которые в то время же уже начали исчезать, но и на меньших – оленей, лосей, медведей, косуль, зайцев. Переход к охоте на мелких животных был подготовлен развитием орудий труда, в первую очередь метательного оружия в конце палеолитической эпохи (Формозов А. А., 1959, 68). Общее направление движения групп первых охотников в Европе был с запада на восток. Это были люди палеолитических культур финальной стадии типа Мадлен (XV – X тыс. до н.э.). Центр этой культуры лежал в Юго-западной Франции и в Восточной Испании (Брей У., Трамп Д., 1990). Важнейшим продуктом питания этих людей был северный олень. В начале голоцена (XI – X тыс. до н.э.) в аллерёде, который ознаменовался относительны потеплением, измененте природных условий вызвали, по мнению, Шумкина кризис специализированного хозяйства населения Центрально Европы, которое состояло из охотников двух представительных групп (аренбургская и сведерская культуры). (Шумкин В. Я., 1990, 10). С появлением этих охотников на территории Восточной Европы начинается мезолитический период, который в целом совпадает с переходом в истории Земли от ледниковой эпохи плейстоцена к геологическую современности голоцена. Считается, что мезолит продолжался в Восточной Европе с IX до VI тыс. до н.э.. (Археология Украинской ССР). До начала мезолита, то есть около 15 тыс. лет назад общее количество населении Земли составляло только несколько миллионов человек, а в начало неолита (VII тыс. до н.э.) – около 10 миллионов. (Козлов В. И., 1982, 12). Преобладающая часть населения концентрировалась тогда в Южной и Восточной Азии, Африке И Южной Европе, а огромные пространства северной половины Евразии оставались почти полностью безлюдными. С потеплением в аллерёде (верхняя граница – начало IX тыс. до н.э..) на территории Восточной Европы идет увеличение роли древесных формаций. В это время в этих местах уже появляются карликовые березы, а потом и настоящие древовидные, встречаются и сосновые леса (Хотинский Н. А., 1977, 57). Идя за северным оленем, который в процессе таяния ледника отходил далее на север, общины охотников приледниковой Европы продвинулись с запада на территорию современной Польши, а с юга или юго-запада – до Белоруссии и Литвы. Здесь развились две поздепалеолитическо-мезолитические культуры – свидерская и несколько севернее от нее - мадленская. Свидерская культура в IX – VIII тыс. до н.э. концентрировалась в районе Литвы, занимая часть Польши, Белоруссию (неманская и посожская культурные группы), на юге достигала Карпат, а некоторые ее элементы встречаются даже в Крыму. Восточная граница этой культуры достигала верховьев Днепра и Волги (Римантене Р. К., 1971, 70; Кольцов Л. В., 1977, 119; Мейнандер К. Ф., 1974). Причинной формирование на этих территориях сосредотичия мезолитических культур можно объяснить не только приледниковой зоной, которой держался северный олень, но и наличием сырья для изготовления орудий труда и оружия для охоты. Как указывает Е. Г. Калечиц, территория Белоруссии очень богата на легкодоступные залежи кремниевого сырья, особенно в пределах Белорусского Поднепровья (Калечиц Е. Г., 1984, 16). Антропологический тип автохтонов Европы установить непросто. Здесь только нужно обратить внимание на одну особенность. У большинства людей земного шара волосы темные, и только на северо-западе Европы преобладают люди со светлыми глазами и белокурыми илиэ рыжими волосами. (Харрисон Дж., 1968, 188). Светлопигментированный европеоидный тип в Восточной Европе преобладает среди населения Прибалтики, среди мордвы-эрзя и среди коми-зырян (Марк К. Ю., 1965, 29, 30; Марк К., 1975, 13). Светлые волосы наследуется приблизительно как рецессивный ГЛАВА* VII признак, контролируемый одним геном, хотя иногда он проявляется и у гетерозигот (Харрисон Дж., 1968, 190). Потому светловолосое и голубоглазое население могло сохраняться только в регионе своего первичного распространения. Таким образом, можно предположить, что носителями свидерских традиций были люди нордического типа, которые продвинулись даже до Волги. Правда, Алексеев допускает возможность посветления северных европеоидов вследствие перехода рецессивных генов в гомозиготное состояние. Определенное значение могли также иметь адаптивные свойства светлой пигментации в условиях пониженной инсоляции (Алексеев В. П., 1974, 209-210). Но поскольку подобные процессы не имели места на севере Канадиы, то и в Европе их вероятность очень мала. Когда европейцы открыли Канарськие острова в XIV ст., они нашли их заселенными высокими, голубоглазыми, светловолосыми людьми с квадратными лицами, которые жили преимущественно в пещерах, пасли скот, немного занимались земледелием, металлов не знали. Назвали их гуанчи. Это были остатки этноса, который еще незадолго до проникновения финикийцев заселял Северную Африку (Krämer Walter, 1972, 50-51). Гуанчи формой лица напоминают кроманьонцев. Язык гуанчей родственный берберскому, который принадлежит к семито-хамитской семье. Как утверждал Чекановский, (Czekanowski J an, 1957) львовская математическая школа на базе краниологического материала установила математический закон распределения основных четырех европейских рас и их гибридов первой степени, которые вместе дали десять морфологических типов: 1. Нордический (длинноголовый, узколицый, светловолосый) 2. Средиземноморский (длинноголовый, низколицый, темноволосый) 3. Арменоидный (короткоголовый, узколицый, темноволосый) 4. Лапоноидный (короткоголовый, низколицый, темноволосый) 5. Северозападный (гибрид нордического и средиземноморского) 6. Динарский (гибрид нордического и арменоидного) 7. Субнордический (гибрид нордического и лапоноидного) 8. Литоральный (гибрид средиземноморского и арменоидного) 9. Сублапоноидный (гибрид средиземноморского и лапоноидного) 10. Альпийский (гибрид арменоидного с лапоноидным). Как видим, нордический тип отличается узколицостью, в то время как гуанчи имели квадратные лица. Таким образом, предположить распространение нордического расового типа из Африки в мезолите можно при условии довольно быстрых темпов грациации под влиянием экологических условий и культурного развития, что выглядит довольно сомнительным. Следовательно, скорее всего, люди нордической локальной расы действительно были автохтонами Западной и Центральной Европы и еще со времен верхнего палеолита, потому что должно бы пройти достаточно времени для того, чтобы сформировались некоторые изменения в антропологических признаках, которые отличают кроманьонцев и нордийцев. Вторая волна бродячих охотников-собирателей монголоидного антропологического типа шла Восточную Европу с востока. Ошибкина считает, что миграция монголоидного населения началась в мезолите (Ошибкина С. В., 1990, 119), но Алексеев допускает возможность начала распространения представителей азиатской ветви в западном направлении еще в эпоху верхнего палеолита (Алексеев В. П., 1974, 197). Очевидно западная и восточная волны могли встретиться еще в начало времен мезолита в районе Камы и Чусовой, на восток от которых кремневый инвентарь был совсем другого типа, без наконечников стрел из пластинок. От метисации низколицых людей монголоидного типа с людьми нордической локальной расы мог образоваться особый лапоноидный тип, происхождение которого до сих пор антропологами убедительно не объяснено. Гипотезе происхождения лапоноидов от метисации монголоидов с норидийцами в мезолите противоречат некоторые факты, в частности результаты анализа многочисленной эпипалеолитической находки черепов в Баварии, который дает такие результаты: нордический элемент – 14.4%, лапоноидный – 54.2%, средиземноморский – 31.4%. (Czekanowski J an, 1957, 30). По данным антропологических исследований верхнепалеолитических поселений возле Костенок на Дону здесь тоже жили ГЛАВА* VII представители всех основных расовых групп Европы (История СССР, 27). На основании подобных фактов делается вывод о том, что основы современного состояния антропологических отношений на европейском континенте сложились уже в ту эпоху (Czekanowski J an, 1957, 30). Тогда надо было бы признать, что существует возможность того, что лапоноидный тип является автохтонно европейским со времен верхнего палеолита или в том же периоде он образовался от от метисации с нордийцами. Возможность заселения Восточной Европы в палеолите людьми средиземноморской локальной расы очевидно нужно исключить, хотя украинские ученые выделяют в населении Украины Времен мезолита три типа, один из которых узколицый древнесредиземноморский (Археология Украинской ССР, 1985, 107). Но этот тип, кажется, немногочисленный, судя по выводам Гохмана, и как он мог попасть на Украину, неизвестно. В бассейне среднего Дуная не было выявлено никаких следов мезолитического населения, которое вело бы свое происхождение от охотников палеолита (Чайлд Гордон, 1952, 137). Если учесть, что на территории континентальной Греции не выявлено никаких следов палеолитических собирателей, а первой культурой была неолитическая земледельческая Сескло, занесенная извне, (Там же, 93; Сафронов В. А., 1989, 45), то тогда заселение Украины в мезолите через Балканы нужно исключить. Очевидно упомянутый средиземноморский тип представляет случайную группу охотников-собирателей, которые попали на Украину каким-то сложным путем. Возможно, днестровско-прикарпатскую область и далее частично южную часть Украины заселила отдельная волна поселенцев этого антропологического типа, которая в послеледниковый период пришла сюда с запада, продвигаясь севернее Карпат, но преимущественно здесь преобладало автохтонное население, которое заселяло эти территории со времен верхнего палеолита и создавало отдельную группу из числа позднепалеолитических культур. В конце концов, эти люди не могли быть средиземноморского типа еще и потому, что этот тип и теперь практически не распространен в Восточной Европе (Алексеев В. П., 1974, Карта распространения рас). Людьми средиземноморского типа, носителями микролитической техники тарденуазской традиции, могли быть разве что позднейшие переселенцы из Африки, о которых писал Чайльд Гордон. Вероятно, это они стали основой для формирования иберийского этноса, который составляли позднее собственно иберы, лигуры, турдетаны, аквитанцы, лузитаны и другие народы, которые заселяли южную часть Западной Европы. Правда, Чекановский считал, якобы экспансия средиземноморского элемента началась только в неолите, что противоречит им же самим представленным результатам анализа баварской находки черепов (Czekanowski J an, 1957, 31). Волнообразно заселялась и Украина (Археология Украинской ССР, 1985, 107). Конечно, среди этих волн могли быть и средиземноморцы, но в широкой массе они Восточной Европы не достигли, а их тарденуазская техника обработки кремня сначала распространялась путем заимствования среди автохтонного населения, а далее – путем расселение его в зоне циркумполярных культур. Таким образом, остается две возможности для решения антропологической загадки аборигенов Восточной Европы – они были или только нордического типа, или кроме нордийцев здесь жили люди и лапоноидного типа. Люди лапоноидного типа с характерным вогнутым носом, низким лицом, светлыми глазами и темнорусыми волосами абсолютно непохожи на любой из расовых типов, распространенных в Европе, Африке и на Близком Востоке. Точно так же трудно предположить их родство с кроманьонцами с их массивным носом и грубыми чертами лица (Всемирная история, т. 1 рис. между ст. 48-49, Елинек Ян, 1985, черт. 149). Отличаются они цветом глаз и волос и от монголоидов. В отличие от лапоноидов для людей нордического типа можно найти генетических родственников в Африке (гуанчи). В таком случае надо предпологать, что аборигенами по всей Европе были светлопигментированные кроманьонцы. В Восточной Европе черепа так называемых "восточных кроманьонцев" были найдены в Крыму в пещерах вдоль реки Черной (Возгрин В. Е, 1992, 17; Гохман И. И., 1966), в крымском гроте Шан-Коба, возле с. Васильевка недалеко от Днепропетровска (Пелещишин М., Підкова И., 1995, 9). С кроманьонцами, очевидно, генетически связан протоевропеоидный тип, а лапоноиды являются, действительно, позднейшим продуктом метисации людей этого типа с ГЛАВА* VII монголоидами, что со всех точек зрения кажется довольно реальным. Перемешавшись с протоевропеоидами в каком-то из изолированных регионов Восточной Европы, определенная группа монголоидов, которая проникла сюда, двигаясь из Азии вдоль южной границы ледника, образовала здесь со временем стойкую локальную антропологическую расу, которая уже в ранний послеледниковый период распространилась чуть ли не по всей Европе. В свое время А. А. Формозов выделил на территории Восточной Европы времен мезолита три этнокультурные области – южнорусскую, западнорусскую и центральную (Формозов А. А., 1959, 71). Характерной чертой южных мезолитических стоянок он считал оружие геометрических форм. Такие формы были распространены в Крыму, на Кавказе, в районе Днепровских порогов, на средний Донщине. Западная граница области проходила где-то между Днепром и Днестром, на востоке – между Волгою и Уралом. На юге кавказские стоянки с геометрическими фигурами смыкаются с аналогичными памятниками в Іране. Северная граница проходила через средний Северский Донец и окрестности Полтавы. Для среднерусской области характерны стоянки с наконечниками из ножевидных пластинок. Район распространения – бассейны Оки, верхней Волги, Десны, Белоруссия и Литва. Эти стоянки смыкаются с польскими стоянками свидерской культуры, однако полного тождества здесь нет, поэтому Формозов разделят всю эту область на две группы – "западнорусскую" и окскую (как это допускал в свое время П. П. Ефименко). При этом только у западной группы, которая включает стоянки Литвы и Белоруссии, можно найти много общего с мезолитом Польши (Там же, 75-77). Границы центральнорусской и западнорусских культурных областей остаются неясными. Позднее Формозов отказался от своего тричленного деления, поскольку геометрические орудия оказались также широко распространенными также в Европе и он признал, что "мезолит, характеризующийся геометрическими орудиями, – явление не столь узкое территориальное" (Формозов А. А., 1977, 59). Таким Образом, не стало оснований для выделения отдельной южной этнокультурной области. С другой стороны, Ошибкина считает, что на севере Восточной Европы в среднем мезолите проявляются два больших культурных региона. Западный регион (Кольський полуостров, Карелия, Восточное Прионежье) был освоен населением, которое пришло из Северной Европы и отчасти с Российской равнины. О заселении восточного региона (бассейны Сухоны, Северной Двины, Вичегды, Печоры) ведомости ограничы, а антропологические данные отсутствут. Эти два регионы отвечают, по мнению Ошибкиной, двум этнокультурным образованиям древности, внутри которых складывались культуры и группы стоянок соответственно племенным образованиям с определенной территорией (Ошибкина С. В., 1990, 125). Следовательно, всю территорию Восточной Европы времен мезолита в целом можно грубо разделить на две этнокультурные зоны – небольшую северно-восточную и большую юго-западно-южную, граница между которыми очень размыта. Такое разделение отвечало бы двум древнейшим расовым типам Восточной Европы (нордийцы и лапоноиды). В соответствии с двумя расовыми типами в Восточной Европе в начале мезолита должны бы существовать две группы палеоевропейских языков, граница между которыми сначала отвечала пределам распространения этих типов. Миграции могли привести к несоответствию антропологических и языковых границ, но можно предположить, что два древних палеоевропейских языка (западный – язык нордийцев и восточный – язык лапоноидов) сохранялись на противоположных концах Восточной Европы во времена мезолита в более или менее чистом виде. Глава VII. Расселение индоевропейцев, тюрков и финноугров в Восточной Европе. Население Восточной Европы все еще вело свой традиционный образ жизни бродячих собирателей-охотников, когда на Балканском полуострове и в районе нижнего Дуная в VI тыс. до н.э. образовался целый ряд отдельных культур, общие корни которых питались проникающим в Юго-Восточную Европу из Анатолии через эгейское пространство культурным потоком. ГЛАВА* VII Исследователи считают, что творцами первых неолитических культур были переселенцы с Балкан. С их распространением в направлении в Карпатского бассейна в V тыс. до н.э., когда здесь впервые поселяются племена, которые занимались земледелием и животноводством, происходит постепенный переход от мезолита к неолиту в Восточной Европе (Herrmann Joachim, 1982, 43). Здесь пришельцы создают культуру линейно-ленточной керамики, которая распространяется на значительной территории Европе и даже во Франции. Очевидно, другая* группа пришельцев создала бугско-днестровскую культуру, которая, возможно, имела определенные связи с "кукрекским" культурным комплексом, распространенным в азово-черноморской области, и местным мезолитом (Археология Украинской ССР, 1985, 126). Одновременно (V тыс. до н.э.) неолитические культуры через Закавказье распространяются на Восточной Украине (сурско-днепровская и днепро-донецкая). Распространение идет и путем расселения и отчасти путем заимствования продуктивного хозяйства. Демографическая экспансия земледельческих общин на территорию Восточной Европы была обусловлена относительным перенаселением на их первичных местах обитания в Анатолии и Закавказье, точнее достижением уровня, так называемой, “максимальной хозяйственной функции”, которая ставит границу росту населения на определенной территории, происходящим не только природным путем, но и за счет втягивания в земледельческую общину мелких соседних коллективов (Арутюнов С.А., 1982, 72). Экспансии способствовали также значительные климатические изменения с началом на границе VІ и V тыс. до н.э. атлантического периода, который характеризовался заметным потеплением и некоторым повышением влажности. Общины земледельцев в поисках соответствующих угодий начали продвигаться на территорию Европы. Среди этих общин были индоевропейцы, алтайцы, уральцы, которые оставили свою прародину в VІ тыс. до н.э. и постепенно достигли Восточной Европы. Первыми двигались индоевропейцы, поскольку именно они занимали крайнюю позицию на территории первичного поселения, а за ними двигались уральцы и алтайцы. Однако перед дальнейшим изложением нужно сделать некоторые уточнения. Противоречивый вопрос генетической родственности тюркских языков с монгольскими и тунгусо-манчжурскими в связи с полученными результатами следует решить негативно, поскольку прародина монгольского расового типа была бесспорно в Центральной Азии. Таким образом, элементы сходства между тюркскими и монгольскими языками надо объяснять позднейшими длительными контактами; очевидно, то же самое относится и тунгусо-манчжурским языкам. Такой вывод не дает оснований сомневаться в релевантности данных Иллича-Свитыча, который подал для алтайского языка также и факты из монгольских и тунгусо-манчжурских языков, поскольку в основном он опирался на материале языков тюркских. Языковые факты из монгольских и тунгусо-манчжурских языков в подавляющем большинстве случаев просто дублируют тюркские. А в тех случаях, когда они представлены без тюркских аналогов, они выглядят случайными, поскольку их аналоги в других ностратических языках весьма немногочислены. То же самое касается и языковых фактов самодийских языков в отношении к финно-угорским, правда отрицать их генетическое родство пока еще нет оснований, но в дальнейшем исследование уральских языков будет ограничиваться только финно-угроскими языками, а исследование их отношений с самодийскими должно стать отдельной темой. После этих уточнений попытаемся определить новые места поселений индоевропейцев, тюрков и финно-угров. Начнем с индоевропейцев. На базе этимологического словаря индоевропейского языка Ю. Покорны (А. Pokorny J., 19491959) была составная таблица-словарь, которая была дополнена материалами из этимологических словарей других индоевропейских языков (А. Fraenkel E., 1955-1965; А. Frisk H., 1970; А. Hübschmann Heinrich, 1972; А. Kluge Friedrich, 1989; А. Walde A., 1965 и др.). Всего в таблицу было внесено 2615 изоглосс из славянских, кельтских, германских, итальских (в основном из латинского), греческого, балтийских, индийских, иранских, армянских, тохарских, хетто-лувийских, албанского, фракийского, фригийского языков. Среди них 489 было признано общеиндоевропейскими Общими считались такие, которые были зафиксированы в семи наиболее многочисленно представленных в ГЛАВА* VII таблицах языков (германский, греческий, балтийский, индийский, итальский, славянский, кельтський, иранский). Подсчеты количества общих слов в парах отдельных языков дали результаты, которые сведены в таблицу 3. В таблице по диагонали представлено общее количество слов в каждом из языков, а количество общих слов для каждого пары языков можно найти на пересечении соответствующей колонки и строки. В таблицу не внесены данные из хетто-лувиских, тохарских, албанского, фракийского и фригийского языков из-за малого наличия слов. Родственные отношения этих языков с другими индоевропейскими будут рассмотрены отдельно другими методами. Надо иметь ввиду, что представленные здесь данные с точностью до одного слова являются текущими. Весь материал с таблицами находится в работе и постоянно корректируется по мере нахождения новых изоглосс, дополнениями в уже имеющиеся, но эти уточнения ни на что уже не влияют. Колебания в точности на 57% абсолютно не изменяют схему. На деле же фактически уточнения ведут к тому, что точки узлов ложатся все более компактно. После вычисления расстояния между центрами ареалов поселений носителей отдельных языков на момент их формирования по формуле L=K/N, где L – расстояние, N – количество общих слов в отдельной паре, а K – масштабный коэффициент, была построена схема родственных отношений индоевропейских языков, которая показанная на рисунке 9. При этом значение коэффициента K выбрано таким, чтобы размеры полученной схемы приблизительно отвечали масштабу карты, на которой будет вестись поиск подходящего для нее места. Из двух возможных зеркальных вариантов выбран тот, при котором кельтськая область находится на западе, иранская – на востоке, балтийская – на севере, по понятным причинам. Теперь попытаемся совместить полученную схему с каким-нибудь местом на географической карте Восточной Европы, имея ввиду, что здесь границами ареалов поселений могут быть реки. Единственный удовлетворительный вариант размещения схемы получаем в бассейне среднего и верхнего Днепра и его притоков Припяти и Десны. Умышленные попытки совместить схему с каким-либо другим участком были безрезультатные Ареалы поселений индоевропейцев показанные на рисунке 10 (Эта и последующие карты в этой версии работы не представлены, с ними можно познакомиться на этой же странице отдельно). Схема родственных отношений и конфигурация центров ареалов совпадают в достаточной степени, что видно из сравнения рисунков 9 и 10. Таблица1. Количество общих слов в парах индевропейских языков Язык слав. кельт. герм. итал. греч. балт. инд. иран. арм. слав. 763 310 504 297 403 571 257 201 153 кельт герм. итал. греч. балт. инд. иран. арм. 733 508 341 406 367 267 192 165 1059 420 278 199 642 194 1217 488 637 662 449 316 234 800 509 377 343 218 202 1202 573 534 352 291 890 445 209 470 Мы видим, что греческий язык, который находится в центре схемы, начал формироваться в ареале между нижней Припятью, Днепром и Березиною. На запад от него, за Случью (лп Припяти) между Неманом, Наревом и Ясельдой формировался прагерманский язык. Далее до Буга или даже до Висли был ареал древних кельтов. Праславяне жили севернее прагерманцев на правом берегу Немана по берегам небольших реек Меркис и Вилия. На восток от них до Березины были земли прабалтов. Праиндийцы заселяли бассейн Сожа между Днепром и Ипутью, а далее в ареале между ГЛАВА* VII верхней Десной и верхней Окой с северной границей по Угре жили праиранцы. Поселения предков армян были между Днепром, Десной и Сулой, а древние италики – между Припятью, Тетеревом и Случью (лп Припяти). Между отдельными ареалами древних индоевропейцев четко видные еще другие возможные ареалы поселений (между Березиной и Днепром, между Десной и Сеймом, между Десной и Іпутью, треугольник между Днепром, Тетеревом и Росью, между Бугом и Случью (пп Припяти). Можно допускать, что в этих ареалах начали формироваться прахеттский, пратохарский, прафригийский, прафракийский, праиллирийский, праалбанский языки, поскольку вся индоевропейская территория должна бы быть сплошной и компактной без вклинивания в нее ареалов носителей других языков, ибо расширялась постепенно и равномерно в разные стороны с началом расселение из первичного ареала, и иноязычные пришельцы непременно бы ассимилировались в индоевропейском окружении. Идентификацию пока еще "пустых" ареалов проведем позже, а пока еще попытаемся доказать, что вся индоевропейская территория лежала именно на этом пространстве. Но для этого нам нужно найти территорию поселений также для финно-угров и тюрок. Для финно-угорских языков лексический материал при составлении таблицысловаря брался в основном из двуязычных словарей (см. Список литературы, разд. Лексикография) по списку сем, составным на базе основного словарного фонда и включавшего в себя наиболее употребительные в быту слова (с учетом их частотности), названия основных животных, растений, простейших орудий труда, частей тела и т.д. – в соответствии с теми словами, которые уже были в выборке для индоевропейских языков. Однако довольно много данных была взято из этимологического словаря языка коми (А. Лыткин В. И., Гуляев И. С., 1970). В состав исследуемых были включенные такие финно-угорские языки: финскай, эстонский, вепсский, саамский, коми (зырянский и пермяцкий), удмуртский, мордовский (эрзя и мокша), марийский, венгерский, хантыйский и мансийчкий. После составления таблицы-словаря в нем оказалось 1624 изоглоссы, из которых каковы 143 было признано общими для всех финно-угорских языков. Славянские языки Балтийские языки Иранские языки Индийские языки Кельтские языки Греческий язык Германские языки Итальские языки Армянский язык Рисунок1. Схема родственных отношений индоевропейских языков ГЛАВА* VII Таблица2. Количество общих слов в парах финно-угорских языков. Язык фин. эст. вепс. коми саам удм. мари морд. ханты венг. манси фин. 728 515 425 302 293 259 248 274 191 160 145 эст. вепс. коми саам удм. мари морд. хант венг. манси 623 389 224 232 209 201 243 153 129 120 541 156 200 145 180 234 109 92 85 415 169 170 151 181 106 166 598 311 211 220 164 522 249 347 433 191 415 686 216 534 339 250 311 265 250 670 372 267 277 269 211 504 159 158 124 (Общими считались слова, представленыные в десяти языках из одиннадцати). Результаты подсчетов общих слов в парах языков сведены в таблицу 4. На основе этих данных была построена схема родства финно-угорских языков, показанная на рисунке 11. Для этой схемы на географической карте была найдена соответствующая территория в бассейне Волги и Оки, где по общему мнению должны были быть какое-то время поселения финно-угров, хотя их прародиной обычно считается Приуралье. Впрочем, как подметил Топоров, среди ученых существует тенденция расширения или перемещения предполагаемой прародины уральцев на запад от Урала, в пространство между Уралос и Средней Волгой и далее – даже до Прибалтики (Топоров В. Н., 1990, 104). В действительности же территория поселений финно-угров, как видно на рисунке 12, четко ограничивается Волгой на севере и востоке, а на западе вплотную прилегает к индоевропейской территории. Ареалы формирования отдельных языков большей частью ограниченны большими реками. Ареал прафиннов лежит между Окой и Клязьмой. На запад от них между Москвой-рекой и Окой до Угры был ареал правепсов, а праэстонцы жили на север от прафиннов и правепсов между Верхней Волгой, Верхней Москвой-рекой и Верхней Клязьмой. Две реки с одинаковым названием Нерль отделяли ареал праэстонцев от ареала прасаами, который ограничивался с севера и востока Волгой, а с юга – Нижней Клязьмой. На юго-восток от прасаами был ареал формирования языка коми; этот ареал на западе был ограничен Окой, на севере – Волгой, на востоке – Сурой, а на юге Мокшей и Алатырем. Ареал праманси был между Волгой и Сурой по оба берега Свияги. Реками Мокшей, Сурей и Алатырем был ограничен небольшой ареал прахантов, а праудмурты заселяли ареал по оба берега Вороны между Мокшей, Цной и Хопром. Ареал правенгров почти полностью был ограниченный Хопром и Медведицей, а ареал прамарийцев – реками Доном, Воронежем и Нижним Хопром. И, наконец, прамордва заселяла четырехугольник, ограниченный на западе и севере Окой, на востоке – Верхним Доном, а на юге – Сосной. Общая финно-угорская территория четко ограниченная Волгой и Доном, как мощными водными преградами. Только прамордва перешла на правый берег Верхнего Дона, то есть там, где он легок для преодоление, вплотную приблизившись к поселениям индоевропейцев. Как и на индоевропейской области, на всей финно-угорской территории тоже можно выделить "пустые" ареалы. Их, по крайней мере, два – на юг от средней Оки между Волгой и Медведицей. Можно допускать, что финно-угорское племя, известное под названием "мещера", заселяло первый из "пустых" ареалов в соседстве с прафиннами, прамордвой и прамарийцами. Это предположение базируется на мнении некоторых историков, которые считали, что мещера заселяла земли вдоль Оки (История СССР, 1966, т. 1, 471). Точно так же можно допускать, что племя мурома имело свой ареал между речками Битюгогом и Воронежем, и тогда земли древних марийцев ограничивались бы территорией между Битюгом и Хопром, но все это только предположения, поскольку для точной локализации ареалов ГЛАВА* VII этих двух племен нужно было б знать их язык. Что же касается других финно-угорских племен - ижорцев, карелов и т.д. то слдует допускать, что они сформировались несколько позднее, и их языка являются языками более высокого порядка по отношению к остальным финно-угорским. Скажем, карельский язык мог сформироваться на основе прафинского, но для уточнения этого вопроса необходимые специальные исследования. Для идентификации ареала между Волгой и Медведицей пока нет данных для каких бы то ни было предположений. Вепсский язык Мордовский язык Эстонский язык Марийский язык Финский язык Удмуртский язык Коми язык Саамский язык Хантыйский язык Венгерский язык Мансийский язык Рисунок2. Схема родственных отношений финно-угорсих языков. Точно так же само остаются неопределенными ареалы формирования самодийских языков, к которым принадлежат современные ненецкий, энецкий, нганасанский и селькупский. В древности их их должно было быть больше; в их состав входили также языки маторов, карагасов, котовцев и тому подобны (УРЕ, т. 12, 505). Если ставится вопрос о генетическом родстве этих языков с финно-угорскими, то, по крайней мере, первичные поселения их носителей должны были быть где-то недалеко от финно-угров. На карте Восточной Европы оставляется свободным место на север от верхней Волги. Можно было бы предположить, что здесь на основе населения лапоноидного антропологического типа и его языка сформировались также в определенных ГЛАВА* VII географических ареалах с выразительными границами этнические группы самодийцев. В саамском языке по свидетельствам многих ученых сохранился мощный слой субстратной лексики (до одной трети) неизвестного происхождения (Fromm Hans, 1990, 16). Допускается, что эта лексика самодийского происхождения, но имеется и другой взгляд: "мысль о самодийском происхождении субстратной лексики саамского языка не выдерживает критики" (Напольских В. В., 1990, 129). Однако по Мейнандеру "на огромной территории Северно-Восточной Европы от Урала до Ботнического залива, от Северного Ледовитого океана до рубежа Казань – Рига не существует никаких лингвистических следов других языков, кроме языков финно-угорских и самодийских” (Мейнандер К. Ф., 1990, 19). При таких обстоятельствах ближе всех к истине был, очевидно, Симченко, когда писал о общем субстрате для саамского и самодийских языков: "субстратные элементы саамского языка по своему характером нельзя считать прямыми заимствованиями у самодийских языков. В этом случае тождественные явления самодийских и лопарского языков слудует объяснять наличием в составе этих народов единого уралоязычного древнего субстрата, оказавшего лингвистическое влияние и на саамов, и на северных самодийцев” (Симченко Ю. Б., 1975, 167). "Сопоставление археологических, лингвистических и антропологических данных подтверждает в целом правильность гипотезы о существовании единого этнического субстрата в этнической истории Заполярья и Приполярья Старого Света" (Симченко Ю. Б., 1975, 184). Поскольку мы теперь знаем, что уральцы (финно-угры) не были аборигенами Европы, то тогда, принимая вывод Симченко об общем субстрате в саамском и самодийских языках, следует считать, что неизвестный субстрат в этих языках является частью лексики восточного праязыка людей лапоноидного типа, единого этноса, который в мезолите заселял Северно-восточную Европу. Перед началом работы с тюркскими языками возникли определенные трудности, а именно – проблема определения круга самостоятельных объектов исследования. Как известно, тюркских языков довольно много; включая мертвые, их можно насчитать больше тридцати. Некоторые из них настолько похожи между собой, что оправданным может быть предположение об их общем происхождении из одного языка порядка более высокого, чем пратюркский. Существуют разные* классификации тюркских языков, которые не противоречат одна другой в главном – в признании наиболее тесных семейных связей. Для проведенного исследования за основу была взята многоуровневая историческая классификация известного тюрколога Баскакова (Баскаков Н. А., 1960, 37-60). На верхнем уровне (новотюркская эпоха) он выделяет группы и подгруппы, которые включают в себя от одного до нескольких современных тюркских языков. Если объединить близко родственные современные языки отдельных подгрупп в один условный язык, то количество языков, которые бы могли быть самодостаточными объектами исследования графоаналитическим методом, сводится до тринадцати. Правда, оставляются еще один или два "мертвых" языка –древенеуйгурский и, возможно, карлукско-уйгурский. С учетом генетических связей по Баскакову, однако без претензий на историческую точность, а только для удобства изложения всем языкам, принятым к анализу, присвоены условные названия, которые для некоторых языков совпадают с современными. Таким образом, в дальнейшем изложении булгарскому (волжскобулгарскому) языку будет отвечать современный чувашский (и исчезнувший хазарский), татарскому – современные татарский, башкирский, кипчакскому - кумыцкий, карачаевский, балкарский, крымскотатарский и караимский, ногайскому казахский, каракалпакский и современный ногайский, огузскому - гагаузский и говоры современных балканских тюрков, сельджукскому - турецкий, азербайджанский и южные диалекты крымских татар, карлукской - узбекский и новоуйгурский, языку туба тувинский, карагаский, хаксскому - современный хакасский, камасинский, шорский, северноалтайский, сары-уйгурский, язык чулымских татар, алтайскому – современный южно-алтайский, а языкам киргизскому, туркменскому и якутскому - одноименные ГЛАВА* VII современные языки. Исчезнувшие языки не исследовались, а из вышеназванных не все в равной степени были использованы при составлении таблицы-словаря, но в целом материала было достаточно, за исключением алтайского языка. Для составления таблицы-словаря был преимущественно использован этимологический словарь тюркских языков (А. Севортян Э. В., 1974), а также двуязычные словари (см. Список литературы, раздел Лексикография). Таблица-словарь состоит из двух частей. Первая часть составлена на основе первых томов этимологического словаря, котрые вышли к моменту проведение исследований, (слова на гласные, а также на б, г, д, ж, й). В ее составе 842 изоглоссы. Дополнения из двуязычных словарей составляют не более 5%. Вторая часть составная на базе данных двуязычных словарей так же, как это делалось для финноугорских языков, однако в ней отсутствуют данные для алтайского языка. В целом во второй части 544 изоглоссы. Кроме того, 450 слов были признаны общетюркскими Таким образом, всего было проанализировано 1836 изоглосс. Подсчеты количества общих слов в парах отдельных языков (без учета общетюркских) дали результаты, которые приведены в таблице 5. Данные для алтайского языка несколько условны, поскольку получены пропорциональным перерасчетом данных первой части таблицы-словаря в соответствии с увеличением общего числа тюркских изоглосс во второй части таблицы (коэффициент перерасчета – 1.35) Таблица3. Количество общих слов в парах тюркских языков Язык кирг ног карл тат кипч селд турк хак туба якут булг огуз алт кирг 873 748 582 637 589 530 519 448 401 318 296 249 427 ног карл тат кипч селд турк хак туба якут булг огуз алт 870 704 674 611 529 532 421 360 290 306 258 420 861 642 599 568 580 405 354 274 317 283 396 760 553 530 381 294 254 325 300 361 588 377 274 165 149 352 558 296 140 111 290 441 182 176 401 137 340 815 623 532 515 412 342 262 342 268 396 757 557 329 278 222 296 367 289 734 310 264 185 294 338 305 454 102 88 217 Несмотря на то, что на старые генетические связи тюркских языков наслоились новые взаимые влияния процессе долгих миграций их носителей, схему родственных отношений получить удалось. Она показанная на рисунке 13. Правда, точки отдельных маргинальных языковых областей лежат не очень компактно, но очевидно изолировано. Другие же области тесно граничат между собою. Каждая область должна бы была состоять из 12 точек, но на схеме показанные не все связи, чтобы не перегружать схему сеткой линий, которые бы просто невозможно было проследить через их большую плотность. Благодаря характерной форме схемы найти для нее соответствие на географической карте удалось довольно легко, но не там, где можно было предполагать в согласно преобладающим теперь вохззрениям. Ни в горах Алтая, где горные цепи могли бы играть роль природных границ этноформирующих ареалов, ни в районе разветвленной сети Оби и Енисея ничего подходящего невозможно было отыскать. Схема накладывается на карту только в междуречьи Днепра и Дона, где характерный изгиб обеих рек подсказывает, как следует разместить полученную схему схему. При этом принималось во внимание, что якуты должны были заселять крайний восточный ареал, а булгары (предки чувашей и хазар) – крайний западный. ГЛАВА* VII Ареалы формирования отдельных первичных тюркских языков лежат главным образом в междуречьях теперь небольших, но когда-то полноводных рек. Ареал булгарского праязыка ограничен нижним течением Днепра, побережьем Азовского и Черного морей, а на востоке – реками Молочной и Конкой. Далее на восток вдоль побережья Азовского моря до реки Миус расположен ареал татарского праязыка, а за Міусом до Северского Донца тянется ареал алтайского. Севернее первых двух ареалов на небольшой территории междречья Еонки и Волчьей начал формироваться туркменскаий язык, а в ареале от Донца и Торца до Волчьей по обеим берегам Верхней Самары Орели – кипчакский. Еще севернее, между Ворсклой, Орелью и Донцом лежит ареал формирования сельджукского языка (современные турецкий и азербайджанский). За Ворсклой до Сулы или до Псла должен быть ареал огузского языка. К этому вопросу мы еще вернемся.. В междуречье Северского Донца и Оскола начал формироваться язык древних карлуков (современный узбецкий), а ниже по Донцу до Айдара - ногайский. Между Айдаром и Калитвой были поселения предков современных киргизов, а далее до Дона – предков современных тувинцев и карагасов. В ареале в излучине Дона до реки Чир начала формироваться якутский, а в небольшом ареале между Тихой Сосной и Черной Калитвой - хакасский. Представленная схема родства тюркских языков может пролить свет на некоторые загадочные языковые явления, которые объединяют такие тюркские языки, которые, казалось бы, находяться очень далеко друг от друга. Например, известна лексическая изоглосса: тур. olta "удочка" – чув. валта "то же" Сематичне тождество и фонетическое подобие этих слов очевидны, однако, поскольку нет объяснения, где и когда могли контактировать носители чувашского и турецкого языков, некоторые исследователи не считают эти слова родственными (Лебедева Е. А., 1981). Но Севортян достаточно справедливо указывает: ГЛАВА* VII Якутский язык Язык туба Хакасский язык Киргизский язык Ногайский язык Кипчакский язык Карлукский язык Алтайский язык Татарский язык Сельджукский язык Туркменский язык Огузский язык Булгарский язык Рисунок3. Схема родственных отношений тюркских языков "Особенности семантики (леска, крючок, удочка, наживка) – типичные для слов древнего образования, свидетельствуют о большом историческом возрасте слова. Слова отмечены только в турецком и чувашском, которые не имели исторически между собою связей, хотя это не единcтвенный случай, когда слово встрчается только в турецком и чувашском языках" (А. Севортян Э. В., 1974, 126). Ареалы чувашского и турецкого языков расположенные почти по соседству на общетюркской территории. Нет сомнения, это слово было распространено, по крайней мере, в западной, приднепровской части этой территории (см. Рисунок 14), поскольку кроме турецкого и чувашского, оно имеется также и в гагаузсгом (alta "удочка"), которое, ГЛАВА* VII правда, может быть заимствованым из турецкого. В туркменском соответствующее слово, возможно, исчезло, но, скорее всего, несколько изменило значение и пока еще не найдено. Теперь рассмотрим полученные территории поселений древних индоевропейцев, финно-угров и тюрков в целом. Мы видим, что эти территории нигде не накладываются друг на друга, а вплотную прилегают одна к другой, охватывая пространство, четко ограниченное на востоке и отчасти на севере большой водной преградой – Волгой. Другими участками северной границы является верхний Днепр и Западная Двина. На юге это пространство еще более четко ограничивается Доном и побережьем Азовського и Черного морей. При этом ареалы поселений этнических формирований здесь идут вплотную к этой природной границе. Только длинная и извилистая западная и югозападная граница пространства отчасти не имеет четких географических границ, за исключением течения нижнего Днепра, а также небольших участков Буга, Вепша, Вислы, Нарева, Немана. ГЛАВА* VII Глава VIII. Языковые контакты между индоевропейцы, тюрками и финно-уграми в Восточной Європе Языковеды и этнологи единодушно считают, а их поддерживают и археологи, что наиболее активными и постоянными были контакты финских народов с индоиранской частью индоевропейской общности (Халиков А. Х., 1990, 53). Точно так же не вызывает сомнений и то, что в наибольшей степени влияния тюркских языков подпадали марийский, венгерский, а также удмуртский и мордовский языки (Феоктистов А. П., 1965, 331-333), и это тоже может быть объяснено древними тесными контактами части финно-угров с тюрками. Территории древних поселений носителей индоевропейских, финно-угорских и тюркских языков расположенные таким образом, что предки марийцев и венгров, действительно, из всех финно-угров были ближайшими соседами тюрков, а древние иранцы были ближайшими соседами западных финно-угров. Иранско-финно-угорские языковые связи исследовались многими известными специалистами (A. Абаев В. И., 1965; Абаев В. И., 1981; Георгиев Вл., 1958; Корнилов Г. Э., 1973; Harmatta J., 1981; Blažek Vaclav, 1990; Fromm Hans, 1990; Gulya Janos, 1990; Koivulehto Jorma, 1990). Однако существует мнение, что иранцы большее контактировали с носителями древних восточно-финских диалектов, чем западных. Абаєв, например, целенаправленно сосредотачивал свое внимание на связях осетинского языка с венгерским, удмуртским и коми и считал, что западнофинских соответствий в осетинском значительно меньшее, чем восточнофинских и угорских. Теперь, имея на карте ареалы поселений носителей отдельных языков, можно проверить возможные более тесные взаимосвязи именно тех языков разных языковых семей, ареалы которых сосебствуют между собой, то есть иранско-вепсские, иранско-мордовские, армянско-тюркськие и, в частности, армянскоогузские (гагаузские), марийско-тюркские и венгерско-тюркские и т.д. Оставаясь в рамках лексико-статистических исследований, можно оценить количественно связи финно-угорских языков с отдельными индоевропейскими и тюркскими. На базе таблицсловарей этих трех языковых семей была составлена сводная таблица лексических между индоевропейскими, финно-угорскими и тюркскими языками (три группы изоглосс). В силу технических причин из тюркских языков к анализу были взяты только общетюркские слова, а из индоевропейских и финно-угорских – все аодобные изоглоссы. Всего в таблицу было внесено больше, чем 700 соответствий. Затем из нее был изъят предполагаемый ностратический фонд, к которому были отнесены те лексические соответствия, которые были наличными во всех трех группах слов, причем в двух группах они должны были быть общими для соответствующей языковой семьи. Таким образом, сравнивались чистые бинарные соответствия между индоевропейскими и финно-угорскими, индоевропейскими и тюркскими и между финно-угорскими и тюркскими. Рассмотрим сначала индоевропейско-финно-угорские соответствия. Всего их оказалось 208, причем их более всего было в иранском, греческом, индийском, балтийском и германском. Когда выяснилось, что наболее многочисленными являются иранско-финские параллели, тогда был проведен специальный поиск финско-иранских сепаратных связей. Несколько десятков их было найдено, но часть из них происходит из более позднейших времен, поэтому они были разделены две группы. Критерием разделения было количество иранских языков, в которых были найдены соответстия финским словам. Если таких языков было три и большее, предполагалось, что слово принадлежит времени ирано-финских контактов. Если слова встречались в одном-двух иранских языках, то они были отнесенны ко времени, когда общеиранский язык уже расчленился на отдельные языки. Слова первой группы тоже были внесены в таблицу, и общее количество соответстий увеличилось до 235. Часть этой таблицы будет приведена в дополнении (вторая книга этой работы). Затем для индоевропейских языков с наибольшим числом финноугорских соответствий было подсчитано количество общих слов с отдельными финноугорскими. Результаты подсчетов приведены в таблице 6. В таблице во второй колонке ГЛАВА* VII представлено общее количество общих слов соответствующего индоевропейского языка со всеми финно-угорскими. Финно-угорские языки расположен в порядке их удаленности от индоевропейской территории, а индоевропейские – соответственно – от финно-угорской. Для финно-угорских языков мы можем видеть, что по мере удаления их ареалов количество общих слов в парах языков в целом постоянно уменьшается. В индоевропейской группе группе из порядка заметно выпадает индийский язык, поскольку индийцы первыми оставили свою прародину и не имели больше контактов с финно-уграми, в то время как носители других индоевропейских языков продолжали иметь с ними контакты и в более поздние времена, что привело к дополнительным взаимным заимствованиям. Таблица4. Количество общих слов в индоевропейских и финно-угорских языках. иран инд греч балт герм общ. вепс морд мари эст 171 114 136 120 120 88 59 80 60 59 98 54 69 63 56 58 45 49 38 41 83 58 66 65 61 фин . 80 57 63 58 56 саа м 50 35 36 37 33 уд м 43 33 42 38 34 ком и 34 24 31 30 33 угор хант манс 31 25 23 19 21 33 23 27 26 26 21 14 17 15 17 Кроме того, несколько не вписываются в общую картину и связи германских и балтийских языков с с эстонским и финским языками. Причины этому также в позднейших заимствованиях, которые не вдалось отфильтровать. Надо также указать, что при составлении таблиц ощущался недостаток лексического материала из вепсского языка. Небольшой словарь Зайцевої и Муллонен (А. Зайцева М. И., Муллонен М. И. 1972) содержит только 7 тыс. слов, и в нем иногда нет слов даже для обозначения довольно простых семантических понятий. Возможно, что именно из-за отсутствия полных словарей веспского языка более тесные связи иранских языков с западно-финскими остались без внимания ученых. Как можно видеть по размещению ареала правепсов на общей финно-угорской территории, данные этого языка очень важны для характеристики иранско-финно-угорских языковых отношений, и в веспском языке должно было бы быть значительно большее количество соответствий иранским словам, чем это указано в табл. 4. Теперь вепсский язык быстро исчезает, поэтому вряд ли будет когда-то составлен более полный вепсский словарь, и нужно благодарить Зайцеву и Муллонен за то, что они задокументировали для будущих исследователей хотя бы основной словарный фонд этого ичезающего языка. Есть очень интересные примеры сепаратных связей вепсского с иранским. Основные из них приведенны в таблице 7. Конечно, указанная "сепаратність", как всегда, условна, поскольку никогда нельзя быть уверенным в том, что не найдется какого-нибудь соответствия еще и в других языках. Большинство вепсских слов в таблице – это заимствования из иранского, но в те древние времена при отсутствии четкой языковой детерминации из-за ощутимого сходства языков даже разных языковых групп контакты между соседними племенами были приблизительно одинаковыми безотносительно к принадлежности языка соседей, и новые слова распостранялись с одинаковой скоростью во всех направлениях из места их возникновения, если в них была действительная потребность. Поэтому те древние заимствования подлежат тому же закону распределения, что и слова близкородственных языков, хотя их и нельзя считать изоглоссами в полном понимании слова из-за фонетических особенностей языков разных групп. Тем не менее, корректнее все-таки говорить не о заимствовании, а о иноязычном происхождении отдельных слов. В более поздние времена с ростом этнического самосознания и большей дивергенции языков в своем развития на пути распространения новых слов уже возникали дополнительные барьеры. ГЛАВА* VII Иранско-мордовские языковые связи более известны, чем иранско-вепськие, хотя и рассматриваются обычно в рамках связей финно-угорских языков с индо-иранскими, даже иногда представляются только индийско-мордовские или индийско-венгерские параллели без иранских соответствий, и это создает впечатление одинакового положения др.-индийского и дрю-иранского языков относительно финно-угорских. Такой подход является следствием того, что современные специалисты, находятся в плену старых взглядов и выводов, сформированных еще в минувшем столетии на основании первых общих исследований и необоснованых концепций, когда считалось самоочевидным существование индоиранской общности. Вот типичный пример* такого рассмотрения: "Контакт и даже этническое перемешивание индоиранцев с финноуграми продолжались в лесостепной зоне Восточной Европы на протяжении всего времени" (Harmatta J., 1981, 79). Однако, при сепаратном рассмотрении индийскофинно-угорских и ирано-финно-угорских языковых связей почти всегда при наличии соответствия, скажем, мордовскому слову в индийском, его также можно найти и в иранском, и это понятно, поскольку ареал иранских языков был ближе к ареалу мордовского, чем ареал индийского. Дело, очевидно, запутывало еще и то, что в очень фонетически консервативном мордовском языке зафиксированы и сбережены втечение тысячелетий особенности древне-индийской фонетики. Например, морд. врьгаз имеет параллели в других финно-угорских, но только мордовское слово почти полностью тождествено др.-инд. vrgas "волк". Таблица5. Вепсско-иранские лексические отношения Вепский язык azrag – острога Иранские языки ос. arc, курд. erş – копье, тал. ox – стрела. čopak – быстрый пушт., гил. čabuk, перс. čabok – быстрый. hobdä – толочь в ступе курд. heweng, тал. h w ng, гил. hawang, пушт. hawanga – ступа. kanz – семья многчисленные соответствия в kund – община, ир.- kand-kant-gund и т. п – коллектив село, город. kezr – колесо gerd – распространенный корень в словах со значением "крутить", "шея" и т. п. курд. kotek, перс. kotäk гил. kötkšta – резать скот kut k – удар l’öda – бить тадж. latma – удар, шугн. – lat – удариться, курд. lîdan – бить opak – страшный гил. bеk, курд. bak, тадж. bok – страх rusked – красный перс. räxš тал. r š ягн. raxš и др. – красный t’üukta – капать курд. tika, гил. tikk – капля и еще несколько подобных ир. слов в значении "кусок" toh’ - береста курд. tûz, перс. tus; тадж. tús – береза Примечания В вепс. – метатеза, в тал. известное выпадение r В вепс. -dä – формант инфинитива. w b – известный переход Переход d z встречается в ир. и вепс. языках Метатеза и переход d Переход s h z ГЛАВА* VII Итак, приведем для примера только некоторые малоизвестные иранскомордовские соответствия: морд. паця "крило" - перс. bazu "рука", ос. bazyr "крило", пушт. bâzu "рука”, курд. bazik "крило"; морд. кичкор "кривий" – тал., гил. k j, перс. käj, ягн. kaja "кривий"; морд. пенч "ложка" - курд. penc "кисть руки", тал. penj "лапа", пушт. panja "лапа"; морд. пона "шерсть" - язг. pon "перо", шунг. pum "пух", морд. торхтав "мутний" гил. tarik, пушт. tаrik, тал. toik "темный". Подсчеты лексических соответствий отдельных финно-угорских языков с общетюркским лексическим фондом дали такие результаты: марийский язык – 55 соответствий, венгерский – 41, удмуртский – 32, мордовский – 29, хантыйский – 22, коми – 21, эстонский – 21, финский – 17, вепсский – 14, мансийский – 14. Кроме того, в марийском и венгерском языках есть очень большое количество изолированных лексических параллелей с отдельными тюркскими языками, есть они также и в мордовских и удмуртских языках. Большая часть из них была позаимствована из татарского, чувашского и других тюркских языков в более поздние и даже относительно недавние исторические времена (Деак Шандор, 1961). Приводить примеры многочисленных финско-угорско-тюркских соответстий нет смысла смысла, поскольку отделить древние и позднейшие заимствования в большинстве случаев почти невозможно. Однако возможные взаимосвязи венгерского и якутского языков нельзя объяснить позднейшими заимствованиями, поскольку в исторические времена предки венгров и якутов никогда между собой не контактировали. Больше того – в соответствии с существующими теперь представлениями о этногенезе венгров и якутов – они вообще никогда контактировать и не могли. Если же предки венгров и якутов, действительно, как это показано на карте, заселяли соседние ареалы, то в их языках должны были бы остаться какие-то следы взаимных контактов. Целенаправленный поиск этих следов принес некоторые результаты. Скажем, венг. hiúz "рысь" хорошо отвечает якут. яяc "то же", венгн. tar "лысый" - якут. тараг,ай "то же" (в якутском языке формант аг,ай имеет значение усиления – "весь", "полностью"). Эти два венгерско-якутские соответствия являются изолированными в своих языках, поэтому нельзя говорить о заимствовании через какой-то третий язык. Тесное соседство финно-угорской и тюркской областей подтверждается также и известными общими тюркско-фінно-угорськими грамматическими особенностями, такими как, например, гармония гласных, отсутствие грамматических родов, выражения притяжательности личными окончаниями, обстоятельственных отношений послелогами вместо предлогов и т.д. (Деак Шандор, 1961) Количество индоевропейско-тюркских соответсвий в армянском, греческом, германском, балтийском, индийском и иранском языках приблизительно одинаково и лежит в пределах двух десятков слов. Тюркские слова в славянских языках позднейшего происхождения (Menges Karl H., 1990, 117). Есть в армянском языке также около двох десятков изолированных соответствий тюркским корней, но большинство из этих слов могло быть позаимствованым уже в исторические времена из турецкого или азербайджанского языко, однако среди них есть несколько, которым своим звуковым составом свидетельствуют о очень давнем заимствовании. В Первую очередь это арм. antar "лес", которому точно отвечает гаг. andyz "то же" Переход r - s, z произошел в тюркских языках очень давно, поскольку охватил их почти все (кроме чувашского). И армянское и гагаузское слова не имеют соответствий в других языках, поэтому это может свидетельствовать о древних армянско-гагаузских (огузских) контактах, когда носители соответствующих древних праязыков заселяли соседние ареалы на левом берегу Днепра. Граница между ними проходила либо по Пслу, либо по Суле. По Пслу идет граница между степью и лесостепью, поэтому, возможно, именно эта река отделяла скотоводов огузов от охотников протоармян. Те древние контакты подтверждают также изолированная пара арм. gjul "село" - гаг. küü "то же" и арм. gor "ягненок", которое может происходить от распр. тюрк. gozy/kuzy "то же", а также некоторые другие параллели. Но есть еще интересное соответствие, которое бесспорно связывает вместе сразу три области - тюркскую, финно-угорскую и индоевропейскую.В армянском языке есть слово kamur, в греческом gafura, а в марийском кувар, которые все имеют одинаковое значение "мост" и все происходят от ГЛАВА* VII древнего тюркского слова *kobur, которое теперь существует во всех тюркских языках (кроме, возможно, хакасского) и имеет формы köpьr, küper, kövür и т.д. О том, что это слово было позаимствовано именно из пратюркского говорит не только широкая распространенность этого* слова в тюркских языках, но и тот факт, что кроме слова для обозначения моста тюрки имели общие слова для названий других гидротехнических сооружений и плавсредств: bög "плотина", gemi "лодка", kürek "весло". Реки в тюркской области относительно небольшие, поэтому тюркам использовать их в различных целях было легче, чем их соседям, и они, очевидно, начали делать это раньше них, о чем и свидетельствуют приведенные примеры. Уже на то время же существовала межплеменная обменная торговля. Предметами обмена были в первую очередь скот, вяленая рыба, соль и, очевидно, орудия труда, художественные изделия и пр.. Об этом свидетельствует существование в тюркских языках языках западных ареалов и в языке соседних с ними армян слова с разными значениями, которые может объединять только общее значение "товар, предмет обмена". Собственное, этим словом и есть товар, которое в армянском языке имеет форму tavar и означает "овца", "стадо овец”, в тюркских языках ему отвечают: кум. tuuar "стадо", тур. tavar "имущество", "скот", балк., кр.-тат. tu'ar "то же", чув. тăвар "соль", тавăр "возвращать долг", "мстить", "отвечать", "выворачивать" и др. При этом очень показательными являются чувашские слова. Предки чувашей булгары, заселяли ареал вплотную к заливу Сиваш, где с давних пор существовал соляный промысел. Следовательно для булгар соль была основным предметом экспорта и поэтому приобрела* значение "товар". Второе чувашское слово семантично и фонетически стоит несколько далее. Но в принципе сначала оно могло означать "отплачивать ", "компенсировать"* что по семантике близко к значению "цена", которое могло развиться из значения "товар обмена". Во многих иранских языках есть слово tabar/teber/tevir "топор", а в финно-угорських слова этого корня имеют значение "ткань" (саам. тавяр, мар. тувыр, хант. tаgar). Очевидно, все они того же происхождения, поскольку и орудия труда, так же и продукты производства были предметом торговли. Сюда следует отнести также слав. туръ, лат. taurus и гр. "бик", хотя авторитетные специалисты (Фасмер, Вальде и Гофман, Менгес) о подобных связях участвуют. Все вышеприведенные примеры хорошо вписываются в рамки древних, до сих пор необъясненных армянско-тюркских связей, о которых которых, для примера, говорит, ссылаясь на наблюдение Бодуена де Куртене, Бірнбаум: "Армянский язык причисляется к ариоевропейской отрасли языков, и, действительно, многими своими сторонами он к ней принадлежит, но вместе с тем по некоторым частностям его сторон и вообще по некоторым основным особенностям его необходимо поставить рядом с языками, если не стюркско-татарскими или урало-алтайскими, то, по крайней, мере с языками, очень близкими к этим последним. Так, например, в склонении отражение в армянском языке мира внешнего, физического, пространственного происходит большей частью на татарский лад (падежи Locativus, Ablativus, Instrumentalis), отражения же отношений общественных является продолжением форм ариоевропейских (Genetivus, Dativus, Accusativus)" (Бирнбаум Х., 1993, 13). Учитывая расположение ареала формирования армянского языка в тесном соседстве с тюркской областью (Бірнбаум употребляет вместо "тюркский" принятый на Западе термин “тюрко-татарский" или просто "татарский" – В. С.), можно хорошо понять причину древних армянско-тюркских связей. Тюркские влияния распространялись, очевидно, не только на соседние ареалы, а даже и далее, вплоть до поселений протогреков. В греческом языке имеются суффиксы приближение и удаления(-de ие функцию, что и подобные тюркские послелоги -da,-de и-dan,-den, применяющиеся при образовании локатива с ответом на вопрос где?, куда?, откуда? Тюркские влияния можно найти и в греческой лексике. Например гр. т тюрк. aul, avul "село" (лат. aula ГЛАВА* VII заимствовано из греческого). Тюркского происхождения гр. "смех" (от тюрк. gülüš "то же", а также гр. и лат. araneus "паук", которые могут быть связанные с чув. эрешмен, гаг. öрумжäк, аз. hörümč k "то же" Ареал формирования итальского языка также находился на довольно небольшом расстоянии от тюркской области, поэтому неэтимологизированным на индоевропейской основе латинским словам можно найти лексические параллели и в тюркских языках. Но на этом вопросе мы остановимся несколько позднее. Вообще по сравнению с индоевропейскими и финно-угорскими языками среди общетюркских слов мы находим значительно большее слов с значениями, которые свидетельствуют об общем высоком уровне культуры и общественных отношений у пратюрков и, в частности, о существовании среди них развитого полеводства и, особенно, животноводства. Это такие слова: ajgyr "жеребец", akja "деньги" (первичное значение, очевидно, "стоимость", "цена"), alma "яблоко", altyn "золото", arpa "ячмень", at "конь", bajtal "кобыла", balta "топор", beg "господин", boz "шило", bosaga "порог", bög "плотина", buga "бык", buzagy "теленок", geči “коза", gemi "лодка", dary "просо", demir "железо", ejer "седло", inek "корова", it "собака", jaby "кінь", jaj "лук", jаl "грива", jelin "вымя’, jigit "всадник", jorga "иноходь", kazan "котел", kamčy "кнут", kiš "ржать", kömür "уголь", köpür "мост", kul "раб", kürek "весло", mal "скот", öj "дом", teker "колесо", tojnak "копито", ujan "узда", üzenni "стремя” и т.д.. Возможно, какая-то часть из этих слов, но очень незначительная, получила дальнейшее распространение среди всех тюрков в более поздние времена, но в индоевропейских и финно-угорских языках подавляющее большинство слов подобного значения распространено в двух-трех языках, и это говорит и о более низком общем культурном уровне индоевропейцев и финно-угров тех времен и о неравномерности развития их разных этнических ответвлений. Объяснение этому может быть в географических особенностях тюркской области, где существовали не только более благоприятные условия для развития полеводства и животноводства, но и возможности для более тесных контактов с древними земледельческими культурами Закавказья и Передней Азии. Учась у них ведению сельского хозяйства, тюрки передавали свой опыт культивации растений далее на северо-запад и северо-восток. Об этом свидетельствуют некоторые лексические данные, поскольку распространение культурных растений преимущественно сопровождалось заимствованием их названий. Так, от общ.-тюрк. arpa "ячмень" происходит гр. и алб. el'p "то же", ближайшие соседи тюрков среди финноугрі\ов позаимствовали у них вместе с просом и его название: общ.-тюрк. dary "просо" венг. dara "крупа", мар. тар "просо". Кроме проса северно-восточные соседи позаимствовали от тюрков овес и лук: распр. тюрк. sulu/sula/suly "овес" – мар. шяльö "овес", морд. суро "просо", хант. sola "овес"; тюрк. sogan/sugan "лук" - венг. hagyma, удм. сугон мар. шоган, коми сугонь "лук". То, что тюрки учились культуре земледелия у кавказских народов, подтверждается наличием в тюркских языках слов для обозначения культурных растений, которые имеют параллели в кавказских языках. Например, тому же тюрк. sulu/sula/suly „овес“ отвечает груз. svili "рожь" и чеч. sula "овес". Культурные влияния тюрков распространялись главным образом на финноугорськую область, и шире, на Лівобережье Днепра. Кроме сельскохозяйственной терминологии финно-угры и индоевропейцы заимствовали у тюрков названия некоторых хозяйственных предметов, оружия: общ.-тюрк. balta (старая форма сохранилась в чув. пурта) "топор" отвечают венг. bárd "то же" (balta позднейшее заимствование), коми, удм. пурт "нож", др.-инд. parasu, тох. peret (осет. færæt "топор", вероятно, позаимствовано из тох.), язг. parus "топор", гр. "копье, дротик", лат. bardicium "копье, топорик”, нем. Barte "топорик", др.-сак. barda; общ.-тюрк. damar "жила" трансформировалось в других языках в слова с значением "тетива", "стрела", "копье" и т.д., др.-инд. tomara "копье, дротик”, хант. tamar "тупая стрела" (на белку, чтобы не испортить шкурку), вепс. tomar "стрела", осет. tomar "направлять" (от "стрела" – В.И. Абаєв), возможно, гр. "острый"; общ.-тюрк. čana (есть и груз. čana) "сани", čanah "челюсть" отвечают саам. soann, эст. saan, манс. sun, венг. szán, осет. dzonyg’ "сани", арм. sahnak. Последнее слово Менгес считает общим для всей ГЛАВА* VII северной части ностратической области (Менгес К. Г. 1979, 205). Тюркских заимствований тех времен в индоевропейском языку из отрасли земледелия очень мало, а из отрасли животноводства почти нет совсем. Правда, и в финно-угорских языках заимствования больше касаются полеводства, чем животноводства. Для примера можно привести разве только распр. тюрк. ökuz/öguz/öküz (праформа *ökör) венг. ökör. Отсюда можно сделать два вывода. Во-первых, еще до переселения в Восточную Европу индоевропейцы, тюрки и финно-угры были уже, действительно, знакомые с основными видами домашних животных, а, во-вторых, индоевропейцы в отличие от финно-угров имели еще другой источник культурных влияний кроме тюркской области. О возможности существования такого источника говорят, для примера, индоевропейские и тюркские названия яблока как плода культивированного растения, для сравнения которых есть основания. Общ.-тюрк. alma "яблоко" заимствовано в венгерский язык в той же самой форме, в удмуртском оно оно имеет форму улма, а в мордовском умарь. Происхождение последнего слова неясно. В индоевропейском языке для названия яблока и яблони существовало и.е. слово *abel (от него нем.Apfel, рус. яблоко, лит. abuolis, лат. топоним Abella, кельт. avallo, aval). Греки называли яблоко и яблоню -албански яблоко – mollе, по-латински mаlus "яблуня", а хеттское название – šamalu. Сюда же может быть отнесено санс. amla "кислий". Если сравнить все эти слова, то можно прийти к выводу, что все индоевропейские слова могли быть общего происхождения, если бы исходной формой было *amal, которое также напоминает тюрк. alma. Против возможности общего происхождения и.е. и тюрк.названий яблока не возражают Гамкрелідзе и Иванов, которые праформу и. е. слов видят как *amlu и как-будто привлекают к этому корня и хеттское šamalu (Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В., 1984, 639), но оно, очевидно, позаимствовано из семито-хамитских, поскольку есть арабское samar "плод". В такой ситуации решение происхождения названия для яблока в индоевропейских, тюркских и финно-угорских языках может быть таким. Все указанные варианты названий яблока были позаимствованы из неизвестного нам языка, носители которого жили где-то недалеко от областей тюрков и индоевропейцев (удмуртское и венгерское слова позаимствованы из тюркских, а мордовское - из неизвестного индоевропейского). Единственным местом, одинаково близким для этих двух областей, является Правобережье Днепра, территория распространения в V – III тыс. до н.э. трипольской культуры. Если для подобных соображений найдется еще достаточный дополнительный материал, то мы сможем и датировать время поселения индоевропейцы и тюрков в своих областях относительно времени существования трипольской культуры, и получить определенное представление о языке трипольцев. Если пойти далее и предположить, что хетты позаимствовали слово šamalu не у семитов в Передний Азии, а у трипольцев еще на своей прародине, что в принципе возможно при трипольской форме *hamal, то тогда можно рассматривать возможность семитского происхождения трипольцев. (Как мы увидим далее, трипольцы и хетты были соседями на своих территориях поселений). Однако, несмотря на более высокий уровень культуры тюрков, они тоже немного замствовали у индоевропейцев. Вероятно индоевропейцы первыми в Восточной Европе начали откармливать домашних свиней, о чем могут свидетельствовать два общеиндоевропейских названия свиньи: *sûs и *porќos. Одну из них позаимствовали тюрки: чув. сысна, каз. шошка, хак. сосха, кирг. чочко, а финно-угры – вторую: фин. porsas, удм. парсь, коми порсь, манси пурысь, все – "свинья". Утюрков для обозначения свиньи нет общего слова, в некоторых языках есть слова другого корня: гаг., аз. донуз, кум. тонгуз, позаимствовано из другого источника. При кочевом способе жизни тюрки не могли разводить свиней, которые не совсем годятся для перекочевок, но это домашнее животное тюрки знали и, очевидно, познакомились с ним от индоевропейцев.
