Продавцы и покупатели сюжетов

1
Лариса Ивановна Щасная
ПРОДАВЦЫ И ПОКУПАТЕЛИ СЮЖЕТОВ
асв ю срФтсг у г ак н юсесесеФ нсеюнкнгссесае ссамян исевеми есгн в гинггФмсатнаФ
»рюна са са на енгг кФсяне гсм «
Действующие лица:
Продавец сюжетов, писатель Виктор Кущин.
Угрюмый, прохожий, покупатель сюжетов.
Малиновый пиджак, он же Вовчик, он же Владимир Степанович.
Девушка, попавшая в беду, она же Печальная красавица.
Ларёчница Альбина.
Покупатель пива, он же инженер Пётр Котиков.
Крысин, персонаж пьесы Кущина «Крыса по собственному желанию».
Куратор, персонаж пьесы Кущина «Крыса по собственному желанию».
Вьюгин, гениальный художник, персонаж пьесы Кущина «Крыса по собственному желанию».
Гламурная, продавщица киоска.
Пацаны в чёрном.
Сюжет № 1. «ВЫБОР»
Начало девяностых. Время, когда улицы русских городов превратились в огромную барахолку. На
заднике – на экране – мелькают документальные кадры, где переход к рыночной экономике
запечатлён как распродажа прежней жизни и торговля завезёнными «Сникерсами», «Баунти»,
«Твиксами», контрафактными сигаретами и спиртным. Ощущение перманентной толкучки. Обрывки
газет и картона на земле, где и раскладываются товары. Потом продавцы уходят, а бумаги остаются;
их носит ветер, создавая ощущение конца времён и нескончаемой поздней осени с безнадёжно
облетевшими деревьями… По тротуару рядом с газетным киоском, на котором прикреплён слоган
«ВСЕГДА ХОРОШИЕ НОВОСТИ» (а сам киоск закрыт – «Приём товара»), ходит странный человек,
с хрестоматийной интеллигентской бородкой, в куртке, легкой не по сезону, в клетчатом шарфе,
обёрнутом вокруг шеи, в помятом берете и очках. На шее у него – плакат-объявление, крупно, от
руки: «Продаю сюжеты!»
2
Продавец сюжетов (зазывая, громко). Ко мне, ко мне, ловцы потерянных душ, которым на
пиршестве интеллекта предлагают гниющие объедки чужих удовольствий. Я дам вам новые мысли!
Все здесь и сейчас торгуют вещами. В основном подержанными. Я же предлагаю истории (по
дешёвке, но могу и задорого!) на все мыслимые и немыслимые вкусы! Вы любите фильмыкатастрофы и ждёте апокалипсиса уже завтра? Купите же сюжеты, развернув которые, вы сможете
изменить судьбы мира, хотя бы и на бумаге. Или в компьютере! Что не так уж и мало! В конце
концов, наша жизнь становится всё более виртуальной. Время в нашей власти. Пространство может
быть пересоздано по нашему усмотрению.
Подходит Угрюмый.
Угрюмый. Ненавижу громкие крики, бьющий в глаза свет, яркие краски. Мне противно, что вы так
орёте, скликая соглядатаев своей нищеты и позора. Так и кажется, что сейчас сбегутся все шакалы
трусости и гиены предательства, поднимут свои отвратительные морды к небу и завоют на луну.
Продавец сюжетов. Чушь! Какая нищета? Мои богатства не поддаются учёту! Какой позор? Я
презираю людей! Какая луна? Да хоть бы и луна! Время суток не имеет для художника никакого
значения. Есть птицы ночные, а есть рассветные и дневные. Ночные поют слаще. Я вытряхну из
своей дорожной сумы такие не­обыкновенные сюжеты, что даже вы, мизантроп, будете поражены
моим богатством! Просто каждый торгует, чем может. Я – своей фантазией. Мои выдумки – вот моё
богатство.
Что нужно народу? Конечно! – хлеба и зрелищ! Основа зрелища – сюжет. Я – мастерская сюжетов. В
ход идёт всё – любая мелочь, любой предмет, любое слово могут стать отправной точкой
путешествия на край света, точнее, за край света!
Угрюмый. Ты обещаешь так много… А собственно, кто ты такой есть? Физиономия вроде
знакомая… (Злорадно.) Уж не Виктор ли Кущин, член несуществующего Союза советских
писателей? Как вы охраняли границы своего союза! Не допускали никого, никому из пишущих ходу
не давали. Но, при этом, сами-то как вдруг стали рваться к свободе – вы, прикормленные
государством бездари! Ну и как вам на свободе, душители талантов?
Продавец сюжетов (усмехается). Да, я Кущин. Да, мечтал о свободе. Ну, я и свободен,
самодостаточен. А вот вы… видно, что в плену старых комплексов.
Угрюмый (заносчиво). Мои комплексы при мне, о своих подумай! И чего же ты хочешь за свои, так
сказать, «истории»? Цена, говорю, какая? Душу, что ли, взамен?
Продавец сюжетов. Да кому в наши дни нужна душа, да ещё такая, как ваша. Своей унылостью она
давно уж принадлежит Князю Тьмы. Никто и тратиться не станет. Это вам, вам самому, позарез
важен сюжет, чтобы изменить ход вашей тусклой жизни, чтобы переписать её заново, чтобы про вас
не говорили: жив был – не жил, и умер – не мёртв…
Угрюмый (огрызается). Не твоё дело судить меня. Продаёшь – продавай, если купят. В чём я
сомневаюсь. Что, например, ты можешь мне предложить?
Продавец сюжетов. Ну вот, специально для вас – философско-апокалиптический. Назовём его
«Шедевр». Или «Выбор».
А сюжет таков. Художнику становится известно нечто важное – как? – это вопрос техники: скажем,
вещий сон. Да, сон. Художник спит, и Некто, Очень Могущественный, соображайте сами – Кто,
3
приходит к нему и говорит: «Мир на пороге атомной катастрофы. Она неизбежна. Это вопрос
ближайшего будущего. Но время, оставшееся до конца света, можно использовать по-разному.
Можно отказаться от твоей аскетичности и в конце концов – всё с большой буквы – В Конце Концов
(ха-ха!) насладиться жизнью. У тебя давно не было женщины. Ты дневал и ночевал у мольберта (как
вариант – за письменным столом). Нет, у мольберта, пожалуй, лучше. Все публичные дома
распахнутся перед тобой, и самые изощрённые жрицы любви дадут тебе любые невероятные
сексуальные удовольствия. И не надо бояться ни СПИДа, ни сифилиса. Всё равно ты умрёшь
раньше, чем успеет развиться любая, самая гнусная инфекция.
Но у тебя будет время насытиться всеми земными дарами. Ты сидел в своей мастерской впроголодь,
только и знал, что пил дешёвую водку, чтобы расслабиться после непосильного творческого
напряжения. Ты даже пить не хотел, просто видел в спиртном единственное спасение от
непрерывного стресса. Я же разверну перед тобой пиршество, какого свет не знал, – изысканные
яства, вина из погребов французских аристократов, утончённые деликатесы всех кухонь мира. Ты
попробуешь жизнь на зубок, твоё нёбо, твой нюх сумеют различить немыслимый по разнообразию
спектр вкусовых и обонятельных ощущений! О, ты как художник впитаешь ещё и своим
ненасытным зрением потрясающие по изобилию натюрморты, перед которыми колорит старых
голландских мастеров покажется тебе примитивно, детски бедным».
Угрюмый. Это – кто – так – говорит? Это – он, Тот? Или это – ты, Продавец сюжетов? Чей, я тебя
спрашиваю, замысел этой странной истории?
Продавец сюжетов. Не будьте занудой, господин Угрюмый! Ну какая разница, чей сюжет?
Заплатите, и он станет вашим.
Угрюмый. Чем платить, спрашиваю тебя?
Продавец сюжетов. Ну не кровью же писать расписки! Я человек практический: лучше всего –
деньгами. Но могу согласиться и на бартер. Я вам – историю. Вы мне – ну хотя бы хороший
коньячок и, конечно, приличную закусь. Скажем, кусок сёмги в вакуумной упаковке. Мне фосфор
крайне необходим для нормальной работы мозга. Хотя настоящий коньяк, а не какое-нибудь там
бренди сейчас купить весьма затруднительно, даже по самой высокой цене: жизнь переполнена
подделками. Собственно, если и есть вообще что-либо неподдельное в этом мире, так только
фантазия истинного художника.
Угрюмый. Ладно, я рассмотрю твои предложения. Продолжай.
Продавец сюжетов. Итак, возвращаемся к знаменательной беседе Художника и Того, Кто, сами
знаете – Кто. Он вновь обращается к растерянному Художнику: «Не хочешь множественности
плотских наслаждений? Я пошлю тебе единственную Прекрасную Женщину, твой идеал, о котором
ты мечтал с юности, но нигде не встречал. И ты узнаешь напоследок великую любовь,
всепоглощающую, высокодуховную. И ты будешь готов создать шедевр. Весь психофизический
состав изготовится к этому: в твою кровь будут впрыснуты гормоны, необходимые для творческого
взлёта невиданной силы: тестостерон, адреналин, эндорфин. Но… такое маленькое, такое
непреодолимое «но»: Время кончится. Кончится совсем, понимаешь? Времени для создания шедевра
не останется. Его ни для чего не останется. Оно просто кончится. Зато перед адом небытия ты
побываешь в настоящем раю. И – кстати! В моих силах устроить так, чтобы ты напоследок овладел
своим, так сказать, идеалом физически. Да, пожалуй, вот так: именно на самом пике
4
осуществляемого тобой вожделения, когда из тебя начнёт извергаться семя, произойдет вселенский
ядерный взрыв – как апофеоз твоей любви. Да! Да! Да!» Ну как? Здорово придумано?
Угрюмый прохожий. Не понимаю, о чём, собственно, речь? В чём зерно сюжета и какой
предлагается выбор. Ведь ты же предлагаешь сюжет «Выбор»? Не так ли?
Продавец сюжетов. Да, именно. Такой же вопрос задаёт и Художник. А Тот, Который, отвечает:
«Какова, спрашиваешь, альтернатива? На фоне аскезы, доводящей художника или монаха до
галлюцинаций, может произойти чудо: ты и сам, без меня, увидишь и почувствуешь всё то, что
предлагалось тебе в порядке искушения. И создашь свой Шедевр. Да, создашь. Но… всё то же
непреодолимое «но»: вселенский ядерный взрыв всё равно безвозвратно уничтожит жизнь на
планете. Я, правда, вижу некую деталь, весьма красноречивую. В поствзрывном пространстве
исчезнет только человек и всё, самое уязвимое, что создавалось его интеллектом в течение пяти
тысяч лет. А часть материального мира, так сказать, огнеупорная, сохранится. От человека, от тебя,
Художник, в частности, может остаться только тень. Помнишь, как это было в Хиросиме: люди
сгорели, а тени их «проявились» на стенах. Так будет и с тобой. И если твоя тень, с распростёртыми
крестом руками, будет маячить некоторое время на поверхности стены, то, что касается остального,
оно сгинет – ни мольберта, ни шедевра… Извини».
Угрюмый. Выбор, выбор-то каков?
Продавец сюжетов. Ну, специально для непонятливых, хотя от вас, так как вы, видимо, считаете
себя литератором, можно бы ожидать большего проникновения в суть дела. Наслаждение
материальными удовольствиями – самоотречение творчества. Таков этот выбор.
Угрюмый. Но здесь нет выбора…
Продавец сюжетов. Правильно. У этого Художника нет выбора: он всё отдаст ради создания
шедевра. И создаст его. А дальше, как предсказано.
Угрюмый. Тогда смысл-то в чём? Отказаться от всего самого обольстительного ради того, что всё
равно бесследно исчезнет?
Продавец сюжетов. Да, таков замысел. Впрочем, этот сюжет с подвижным финалом. Хотите –
сделайте иной выбор. Но это было бы так банально!
Угрюмый нервно прохаживается перед Продавцом сюжетов, стискивая руки, размахивая ими, словно
споря с самим собой.
Ну как? Берёте?
Угрюмый. Безумие, безумие! Всё равно всё пропадает?!
Продавец сюжетов. Это уж и всегда так. Выбирай не выбирай – ничего вечного. Всему «кирдык»,
при всех обстоятельствах. Но чисто теоретически – выбор любопытен. Вам-то самому чего бы
хотелось? Стать автором шедевра, хотя бы и на короткий миг? Или полного удовлетворения всех
потребностей?
Угрюмый растерянно поворачивается к зрителям.
Угрюмый. Но если я куплю сюжет, то он будет моим, и я могу его развернуть, как захочу. Это
может быть и пьеса, и повесть. Возможно, я создам шедевр, хотя бы и по чужой канве. Вся мировая
5
литература полна бродячих сюжетов. Но если бы передо мной – и такой выбор?! Можно свихнуться.
Этот безумец заставляет задуматься…
Угрюмый решительно обращается к Продавцу сюжетов.
У меня с собой пятьсот рублей.
Продавец сюжетов. Неплох сюжетец? Лучше бы тысячу.
Угрюмый (выворачивая карманы, всё в большем воодушевлении). Шестьсот пятьдесят три. Больше
нету.
Продавец сюжетов. Ну, бог с вами, давайте сколько есть. Хорошо хоть не шестьсот шестьдесят
шесть! Я этих историй сколько угодно напридумываю. А вы, как только свой шедевр сочините,
приходите показать…
Угрюмый уходит. Из окошка ларька неожиданно, словно кукушка из часов-ходиков, появляется
Ларёчница Альбина.
Ларёчница Альбина. Ну что, мил-человек! Разжился немного? Пока принимала товар, слышала
весь ваш разговор. Сейчас идут в ход разоблачения: народ мёдом не корми – дай чего-нибудь
похлеще про партию да про репрессии. Вот у меня последние новости про золото партии:
«Московские новости» только подвезли! А ты говоришь – «шедевр»!.. (Протягивает Кущину из
окошка пластмассовый стаканчик с кофе.) На, выпей, согрейся, а то и заболеть недолго!
Продавец сюжетов (растроганно). Спасибо вам, милая Альбина Фёдоровна! Я уж домой поскорее.
До завтра! Удачи вам в делах торговли хорошими новостями!
Ларёчница Альбина. Ну и тебе не хворать!
Продавец сюжетов удаляется.
Сюжет № 2.
«НЕ СТОРОЖ Я БРАТУ СВОЕМУ», или «БРАТАНЫ»
Спустя год или два. Продавец сюжетов, с замусоленной табличкой на груди «Продаю сюжеты!»,
прохаживается у киоска с вывеской «ВСЕГДА ЖИВЫЕ ЦВЕТЫ», дуя себе на руки и постукивая
ботинками: ноги замёрзли, холодно. Одет он не по погоде легко всё в ту же заношенную куртку,
только шарф другой, не такой яркий. Улова, как видно, нет. Из окошка ларька выглядывает
Ларёчница Альбина.
Ларёчница Альбина. Виктор Иванович, а Виктор Иванович! Зайди, что ли, ко мне, погрейся: у меня
всё-таки плитка электрическая.
Продавец сюжетов (охрипшим голосом). Спасибо, Альбина Фёдоровна, пока не заработал права на
тепло. Похожу, пожалуй, ещё немного. (Повышает голос.) Сюжеты, сюжеты продаю! Печальные и
смешные, вечные и сиюминутные, высокоморальные и вовсе безнравственные – на все вкусы.
6
Ларёчница Альбина. А в Голландии ихней круглый год цветут цветы! Это ж с ума сойти можно –
на весь мир хватает. Только вот в России сейчас простому человеку не до цветочков: у нас –
сплошные ягодки. Да горькие такие!
Продавец сюжетов. Походите, товарищи! Подгребайте, господа! Судари и сударыни, чёрт бы вас
побрал, скоро окочурюсь… Мне бы выпить чарочку для сугрева, всё бы не так тоскливо… При такой
температуре воздуха мысли утрачивают гибкость и подвижность. Они становятся плоскими, как
льдинки на лужах. О Господи! Пошли мне покупателя!
Раздаётся шум подъехавшего автомобиля. К Продавцу сюжетов приближается Некто в малиновом
пиджаке, бритоголовый, с золотой цепью и огромным крестом на груди. Вразвалку подходит он к
Кущину. За ним следуют двое накачанных пацанов в чёрном, с крестами на груди.
Ларёчница Альбина выставляет табличку «ПРИЁМ ТОВАРА» и быстро захлопывает окошко ларька.
Неужели этого крутого человека интересуют литературные сюжеты?
Малиновый пиджак (подходит, крутя на пальце ключ от машины). Эй, брателло, ты чего тут? От
кого? Кто крышует?
Продавец сюжетов (исключительно вежливо и интеллигентно). Я сам по себе. Продажа сюжетов –
дело штучное, сэр. Такого, как я, нет больше не только во всём городе, но и во всём государстве.
Малиновый пиджак (обижается). Чего дразнишься? С-э-э-р… Вот врежу по репе, узнаешь – сэр
или не сэр! Штучный он, видишь ли. Кто это определил?
Продавец сюжетов (исключительно вежливо и интеллигентно). Дело в том (простите, не имею
чести знать ваше имя-отчество-фамилию-социальное положение), что я – Виктор Кущин, бывший
писатель. Но ныне, не имея возможности издавать собственные произведения, предпочитаю
продавать сюжеты другим. Возможен бартер – беру и выпивкой, и продуктами. Это, видите ли,
гораздо быстрей, практичней, так сказать. Мера, конечно, вынужденная. Но у меня больная жена,
маленькая дочка, тоже простуженная в настоящее время. Нужны живые деньги. И поскорее.
Малиновый пиджак. Живые деньги всем нужны. Главное – живые деньги нужны живым. (Громко
хохочет над собственной шуткой.) А если кто неживой, то и живые деньги ему ни к чему. (Хохочет
над собственной шуткой.)
Продавец сюжетов (исключительно вежливо и интеллигентно). Совершенно справедливо. Но както всё надеешься на лучшее. К тому же, сейчас очень многие люди хотят стать писателями, но… или
фантазии не хватает, или умения. И, хотите – верьте, хотите – нет, покупают мои сюжеты. Находятся
такие романтики духа. Так что я, можно сказать, делаю доброе дело, помогаю людям.
Малиновый пиджак. Ишь ты, какой добродеятель нашёлся!
Продавец сюжетов (исключительно вежливо и интеллигентно). Но… Вижу на вас крест и
предполагаю, что вы не чужды вере.
Малиновый пиджак (раздраженно). Ты это… брось интеллигентностью давить. Я этого терпеть не
могу. Не посмотрю, что в бэрэте и очках: стоит мне пальцем шевельнуть, ты у меня сразу почеловечески заговоришь! А то, понимаешь, гонит пургу (передразнивает): «Сюжеты! Сюжеты!..»
Тоже мне, Кашпировский нашёлся! На этой территории никто сам по себе ничего не может
7
продавать. Сечёшь, писатель? Я тебе сам могу подкинуть сюжет: вот, значит, один ловчила решил
срубить на халяву капусты на чужом тротуаре. А тут подъехал смотрящий, и – догадайся с трёх раз,
что осталось от этого интеллигента! Правильно: один бэрэт. Ну и мокрое место. (Громко хохочет,
довольный своей шуткой.) Гони бабки. Продаю.
Продавец сюжетов (всё так же исключительно вежливо и терпеливо, не проявляя признаков
страха). Что ж, сюжетец вполне современный. Но, уж извините, не очень оригинальный. А знаете ли
что? Давайте, я вам изложу свой, и, может, мы устроим взаимозачёт? Потому что, честно говоря, у
меня сегодня не грибной день. Ну, то есть не клюёт. Заработал я тут бутылку водки. Могу, конечно,
отдать, хотя я и предполагал обменять её на молоко для своей девочки. Кашляет, видите ли: тёплое
молоко с мёдом ей просто необходимо. Да, так о сюжетах. Знаете, если вам мой сюжет понравится
больше, то, может, вы и скостите свой ясак.
Малиновый пиджак. Чего-чего?
Продавец сюжетов. Ну, словом, налог на место на вашем тротуаре.
Малиновый пиджак. Ну?
Продавец сюжетов (начинает издалека, вдохновенно). Жили-были муж и жена. Давно. Так давно,
что других людей ещё и в помине не было. И вот женщина родила сначала одного сына, а потом и
второго. Братья росли. Им светили одно солнце, одна луна. Ходили по одной земле. Всё у них было
одинаковое. Но отец больше любил младшего брата. А мать – первенца. Отец тогда был главой
семьи, не то что сегодня – женщины мужчин ни во что не ставят. Но и тогда женщина, вместо того
чтобы молча подчиняться мужу, всё норовила по-своему сделать. Одна беда от этих баб! Но и без
них – никуда! Верно, брат?
Малиновый пиджак (нетерпеливо). Не отвлекайся, писака. Короче.
Продавец сюжетов (несколько нервничая, поневоле ускоряет своё повествование). Да дело-то
вышло простое, всем известное. Росли братья-погодки. Только старший вышел как-то умнее, что ли.
Ну, в общем, вроде как учился прилично, не то чтобы отличник, но уж хорошист – точно! И работал
он, к примеру, как после окончания сельскохозяйственного техникума – на земле. Земледельцем,
значит, агрономом по-современному. А братец его младший учиться не хотел, от земли отлынивал и,
как это в деревнях принято, стал пастухом. Ну, знаете ли, как говорится: не хочешь учиться, пойдёшь
пасти свиней. Тут, правда, не свиней, а овец, но не в этом дело. Но стадо своё любил. И вообще, был
парень как парень.
Малиновый пиджак (раздражённо). Ну, тягомотина! И что?! Давай пошустрее. Время – деньги.
Продавец сюжетов (нервничая, старается ускорить повествование, но как-то не очень
получается). Ну и приехал к ним в гости Большой Хозяин.
Малиновый пиджак. Авторитет, что ли, местный?
Продавец сюжетов. Бери выше. Самый Большой Авторитет.
Малиновый пиджак. Ну?!
Продавец сюжетов. Ну и принесли они ему подарки. У младшего как раз овца окотилась. Он и
притащил Гостю в подарок ягнёнка.
8
Малиновый пиджак. На шашлыки?
Продавец сюжетов. Н-ну да… Что-то вроде того… Авторитету понравилось. Он его похвалил. А
старший принёс каравай хлеба. Но закваска в этот день перекисла, хлеба́ не удались. Да и вообще –
что это? – буханка против целого молочного ягнёнка… Авторитет рассердился, решил, что его не
уважает этот сукин сын, первенец. Так ему и сказал. И отослал обоих.
Малиновый пиджак. Как это – отослал? Послал куда подальше?
Продавец сюжетов. Ну, это говорится так – «отослал». Фигура речи. Они сами ушли. И пришли они
в поле. Младший перед старшим стал похваляться, что Авторитету его подарок по душе пришёлся и
что он наверняка его за это вознаградит. А буханка хлеба – это просто позор! И не подарок вовсе, а
сплошная насмешка. Слово за слово, расспорились, подрались, старший вгорячах младшего толкнул,
тот упал – о камень головой стукнулся, помер.
Малиновый пиджак (заинтересованно). Ничего себе! Посадили?
Продавец сюжетов (печально). О нет! Всё гораздо хуже.
Малиновый пиджак. Да куда уж хуже! Брательника-то пришил… Какой ни есть, а всё ж – родная
кровь.
Продавец сюжетов. Ну и Самому Большому это не понравилось. Он, главное дело, спрашивает
убийцу, когда тот домой вернулся: где, мол, брат твой? А тот дерзко так говорит ему: «А я откуда
знаю? Что я ему, сторож, что ли?» А Гость этот, заметь, всё знал и видел, не как простые люди…
Малиновый пиджак (задумчиво). Бывают среди них такие, что всё видят и знают. Одно слово –
Авторитет.
Продавец сюжетов. Ладно. На этом зацикливаться не будем. Но только этот Гость как закричит на
него: «Что ты наделал, несчастный! От тебя кровью пахнет – кровью брата твоего. Ты её пролил в
землю, и поля твои перестанут родить вообще! Тебе одно остаётся – уйти с этой земли навсегда и
скитаться до скончания века. И не будет тебе никакого покоя. И вообще, накажу тебя тем, что никто
не сможет убить тебя, как бы ты ни хотел умереть. А если кто поднимет на тебя руку, будет иметь
дело со Мной, потому что ты убил Брата. И должен отвечать по полной программе». И отстрелил
ему ухо, чтоб была на нём печать.
Малиновый пиджак (задумчиво). Круто. Сурово. Но – справедливо. И как эта штука – ну, сюжет
твой, значит, – будет называться?
Продавец сюжетов. Возможны варианты: «Каинова печать», «Разве сторож я брату моему?» или
просто – «Братаны».
Малиновый пиджак (уже не так сурово, как вначале). Эй, терпило, ты учился, что ли, где на
писателя?
Продавец сюжетов (печально). Учился. В университете. Потом в газете несколько лет работал.
Потом в Союз писателей приняли.
Малиновый пиджак (одобрительно). Не, ну ты реально мыслишь, хотя и терпило. И у нас на
Сортировке есть такой – Каин-Беспредельщик. Смотри, как бы он тебя за твой сюжетец не наказал.
Тоже, говорят, своего брательника пришил. И сколько на него ни наезжали, всё выходит сухим из
9
воды. Прямо как этот твой Первенец. Ну ладно, считай, что на первый раз я тебя прощаю. Не думай,
я не злодей какой-нибудь. Вот тебе «штука» – купи своей дочке что-нибудь вкусненькое. Но мне
больше не попадайся. Башку сверну.
Оборачивается к двум таким же крутым ребятам, которые неподвижно стояли за его спиной,
расставив ноги на ширину плеч, пока он вёл беседу с Продавцом сюжетов.
Поехали.
Уходят, слышен шум отъезжающего автомобиля. Из полукруглого окошка киоска вновь появляется
Альбина. Она торопливо крестится.
Ларёчница Альбина. Ну что, уехал Вовчик? Он ничего себе паренёк, но от греха подальше – крепче
спишь. Слышала я весь ваш разговор! Он такой: может и в положение войти, не то что другиепрочие.
Продавец сюжетов (рассматривает тысячную купюру, оставленную ему Малиновым пиджаком).
Ну ладно. Можно считать, я дёшево отделался. Или – дорого? Уж и не знаю. Придётся искать новое
место – за пределами ответственности этого Малинового пиджака. Жаль… Тут центр, рядом с домом
опять же. Ну что ж, хотя бы на сегодня и завтра я свою миссию перед семьёй выполнил. Спасибо
вечному сюжету. Порой дают меньше, чем просишь, но больше, чем стоишь. Скорее домой,
пропустить рюмочку: окоченел от холода!
Уходит.
Сюжет № 3.
«ДЕВУШКА, ПОПАВШАЯ В БЕДУ»
Прошло ещё лет пять-шесть. Продавец сюжетов с прежней табличкой на груди «Продаю сюжеты!»
прохаживается возле киоска с вывеской «ВСЕГДА СВЕЖЕЕ ПИВО». Теперь он одет в ветровку.
Бородки, клетчатого шарфа и берета больше нет. Продавец сюжетов как-то поблёк, пообносился. К
ларьку подходит Покупатель пива, человек средних лет, в рабочем комбинезоне, берёт бутылку пива
у Ларёчницы Альбины, которая работает теперь в этом киоске, и тут же начинает пить из горла,
опустошая всю, не отрываясь.
Покупатель пива (утираясь). Уф! Думал, загнусь с похмелья. Нет, ребята, так пить нельзя!
Стоит, согнувшись и облокотясь на прилавок ларька. Но, по мере того как пиво начинает
действовать, он постепенно распрямляется и даже с некоторым любопытством смотрит на Продавца
сюжетов.
Продавец сюжетов (зазывно, глядя на него). Продаю сюжеты на любой вкус – жестокие и
сентиментальные, простые и сложные, о любви и смерти! Подходите, покупайте!
10
Покупатель пива (благодушно). Ну, это что-то новенькое! Такого я ещё не видел! (Обращается к
Продавцу сюжетов.) И что? Неужели покупают?
Продавец сюжетов (доброжелательно). Представьте себе, есть такие чудаки. Но сегодня пока не
катит, что называется. Непруха.
Покупатель пива. Смеш-но! Слушай, ты меня заинтересовал. Покупать, конечно, не буду – куда
мне? – я не сочинитель. Но пивом готов угостить.
Покупатель пива наклоняется к окошку ларька.
А кто у нас сегодня за «Клинским» пойдёт? Альбина, солнышко, ещё два «Клинского»!
Альбина, улыбаясь, появляется в окошке киоска, подпирает подбородок рукой в ямочках и
сочувственно смотрит на мужчин, находящихся в бедственном положении.
Покупатель пива, срывая пробки о край прилавка, великодушно протягивает одну бутылку Продавцу
сюжетов.
Продавец сюжетов (смущённо принимая бутылку). Благодарю вас! И стыдно принять, и отказаться
не в силах: вчера тоже перебрал, а на опохмел – ни копейки. Но я добро помню, «Клинское» – за
мной. Ваше здоровье! (Жадно пьёт.) Не может быть, чтоб сегодня не повезло. С утра было
предчувствие…
Покупатель пива (добродушно). Ладно, чего там! Сегодня ты, а завтра я! Люди в России должны
помогать друг другу всегда, иначе нам не выжить в стране перманентного экстрима.
Продавец сюжетов. Справедливо! Ибо ветер удачи на наших просторах дует куда хочет и когда
хочет. Но сегодня у меня – предчувствие!..
Покупатель пива. А хорошее или плохое?
Продавец сюжетов. Что?
Покупатель пива. Ну, предчувствие.
Продавец сюжетов. А кто его знает! Я хочу сказать: и плохое предчувствие может обернуться такой
неожиданностью, которая при первом рассмотрении плоха, а при втором – самое то, что нужно.
Покупатель пива. Ну, это, в общем, по-нашенски, по-русски. Мы, русские, широко смотрим на
вещи.
Продавец сюжетов. Это – да. Сузить бы не помешало.
Покупатель пива. Ты так считаешь?
Продавец сюжетов. Да не я, классик. Просто цитирую.
Покупатель пива (задумчиво). Если нас сузить, это уж будем не мы.
Молча потягивают пиво.
Слушай, а ты вообще-то кто?
11
Продавец сюжетов. Я вообще-то бывший писатель. Теперь вот промышляю продажей сюжетов
другим.
Покупатель пива (оживляясь). А фамилия твоя… ваша – какая? Может, знаю: я раньше читал
книги. До перестройки. И, конечно, первое время, как начали печатать всё. Потом надоело. Не до
книг. Выжить бы.
Продавец сюжетов. Фамилия моя – Кущин. Виктор Кущин.
Покупатель пива. О! Представь себе, знаю. Читал твою книжку про милицию. Понравилась.
Довольно правдиво, и сюжет лихо закручен. Ну что ж, моё почтение! Будь здоров, бывший писатель!
А я Петр Котиков, бывший инженер. За знакомство!
Поднимает бутылку. Продавец сюжетов в ответ салютует своей.
Потом была у тебя ещё одна странная книга – уже в перестроечные времена. Я, признаться, её не
понял: что-то ты там накрутил, нафилософствовал… Про милицию лучше было, ближе к жизни. К
прошлой жизни.
А вообще-то, если начистоту, то вас всех, всю нашу гнилую творческую интеллигенцию, надо бы к
стенке поставить: столько вы наворотили за эти годы. Страну, считай, из-за вас потеряли: всё вы
народу нашему – неразумному, доверчивому – рассказывали, какая ужасная жизнь была при
советской власти. Вот теперь ты, писатель, торгуешь сюжетами, а я – инженер-технолог – занимаюсь
евроремонтом у новых русских.
Продавец сюжетов. И представьте, друг, я не стану возражать. Хотя удивляюсь, что вы – инженер –
не относите себя к интеллигенции, а даже противопоставляете… Правда, что касается «доверчивого
народа», то так и хочется вспомнить старую присказку – ну, про зеркало… Всё-то нам кто-то
виноват. Впрочем, я свою вину осознаю полностью: как же, выступал за «новое мышление», за
Горбачёва… Писал статьи, призывал «перестраиваться»!
Покупатель пива. Ну, по-настоящему виновные в нашей катастрофе откроются лет через сто, не
раньше! А пока, извини, ты и есть виноватый, раз призывал…
Продавец сюжетов. Не отрицаю. Может, если б сейчас расстреляли, так и легче бы, чем стоять с
этой вывеской. (Бьёт себя кулаком в грудь.) Прямо как партизан перед повешеньем!
Из ларька выходит крутобёдрая Ларёчница Альбина.
Ларёчница Альбина. Ну что, мальчики? Полегчало? Вот и хорошо. И вам веселей жить, и мне –
выручка. Эх! Солнышко как пригревает. По прогнозу, нынче май будет жаркий, самое то что нужно.
Пиво и мороженое за милую душу пойдут.
Покупатель пива. На пиво-то в нашей стране спрос всегда, особенно если с утра…
Ларёчница Альбина. Ну, спрос спросу – рознь. По­утру ко мне все алкаши с округи сползаются:
«Аля, дай похмелиться!», «Аля, запиши в долг!», «Аля, завтра отдам!» Да он не то что завтра – через
десять минут уже не помнит ни про какой долг. Только бы зенки залить.
К Продавцу сюжетов робко подходит Девушка, попавшая в беду. То, что она попала в беду, ясно с
самого начала: вид у неё, мягко говоря, потусторонний, несобранный: на ней зимнее пальтецо без
пуговиц, которое она то и дело запахивает, обута в какие-то школьные полуботиночки, без головного
12
убора, белокурые волосы растрепались… Но девушка хорошенькая, только совсем об этом не
помнит, что и говорит больше всего о её неблагополучии.
Девушка, попавшая в беду (застенчиво обращается к Продавцу сюжетов). А есть у вас сюжет о
попавшей в беду девушке, чтобы она справилась с несчастьями и снова стала счастливой?
Продавец сюжетов (пристально оглядывая бедно и небрежно одетую Девушку, попавшую в беду).
Можно узнать, в какую беду попала эта девушка?
Девушка, попавшая в беду. В очень большую! С ней стряслась страшная беда…
Продавец сюжетов. Интересно, что девушки называют страшной бедой?
Ларёчница Альбина (смеётся). Кавалер, наверное, бросил. У них же как первая любовь, так и –
несчастная…
Девушка, попавшая в беду. Разве это смешно, если кто-то кого-то бросил?
Ларёчница Альбина (отмахивается). Ой, милая! Поживёшь с моё, поймёшь, что – беда, что – нет.
Тогда на всякое неприятное происшествие будешь реагировать, как я теперь. Когда при мне говорят:
«Ох, беда!», я отвечаю: «До беды – семь лет, то ли будет, то ли нет…» Какие твои годы, чтобы ты
имела об этом правильное понятие?
Девушка, попавшая в беду. Вы говорите так, как будто вы очень жестокая! Но разве у вас есть
семнадцатилетняя дочь, которую изнасиловали?
Ларёчница Альбина. Боже упаси! У меня, к счастью, сын.
Девушка, попавшая в беду. Разве вашего сына посадили в тюрьму за то, что он отомстил обидчику
сестры?
Ларёчница Альбина. Как отомстил?
Девушка, попавшая в беду (совершенно спокойно). Как и положено в таких случаях, если это –
настоящий брат. Он убил насильника.
Ларёчница Альбина (крестится). Господи помилуй!
Покупатель пива. Прямо Мексика или Корсика местного разлива.
Продавец сюжетов (осторожно). И давно случилась эта беда с девушкой?
Девушка, попавшая в беду (угасшим голосом). Кажется, полгода назад. Или год? (Трёт лоб.) Я уже
не помню…
Ларёчница Альбина (голосом, полным сочувствия). Бедненькая! А как же её родители?
Девушка, попавшая в беду (отстранённо). Отец их бросил давным-давно. А мать от всего от этого
начала пить.
Ларёчница Альбина (преисполненная жалости). Миленькая, хочешь «Баунти»?
Девушка, попавшая в беду. А это правда, что «Баунти» – райское наслаждение?
13
Покупатель пива (хмыкает). Как говорит моя тёща: «Мочалка!» Налей ей лучше стаканчик пива.
Ларёчница Альбина. Ты что? Она же дитё!
Покупатель пива. Ну тогда дай нам с писателем ещё по бутылочке. Не знаю лучшего лекарства от
страха. У меня самого дочь растёт…
Ларёчница Альбина возвращается на своё рабочее место, подаёт Покупателю пива «Клинское».
Девушке, попавшей в беду, протягивает батончик «Баунти». Девушка, попавшая в беду, осторожно
берёт лакомство.
Девушка, попавшая в беду (разглядывает батончик в яркой упаковке). «Баунти»… Не пробовала…
Да, забыла сказать, денег у меня нет…
Ларёчница Альбина (отмахивается). Ладно. За счёт заведения! Попробуй, детка! (Смотрит на неё
из окна своего ларька, пригорюнившись, подперев подбородок.)
Девушка, попавшая в беду, медленно разворачивает, медленно откусывая, разглядывает батончик,
жуёт его как-то механически.
Ларёчница Альбина. Ну как?
Девушка, попавшая в беду. Я что-то ничего не чувствую. А какое сейчас время года – осень или
весна?
Продавец сюжетов. Вообще-то, май начинается.
Девушка, попавшая в беду. А холодно, как в ноябре…
Продавец сюжетов. Та девушка попала в беду в ноябре?
Девушка, попавшая в беду. Да. Беда случилась с ней, когда облетели все листья и их припорошило
первым снежком. Но листья ещё были очень красивыми, разноцветными, они не успели почернеть от
того, что лежат на земле. Прошлая осень была такая тёплая, затяжная… А потом как-то сразу…
Снежок окаймлял лужи. И пахло так, словно завтра – Новый год и ёлка с подарками. Но листья сразу
почернели.
Ларёчница Альбина (сокрушённо). Что за жизнь наступила, будь она проклята! Бандитская страна!
Никого не жалеют!
Продавец сюжетов. Наверное, вы любите литературу и пишете стихи?
Покупатель пива (прихлёбывая из бутылки). Похоже, что времена любви к изящной словесности
прошли в России навсегда.
Девушка, попавшая в беду. Да, я любила поэзию. В ту осень октябрь был необыкновенно тёплым и
ясным, и славно было бродить по улицам и повторять ахматовское: «Небывалая осень построила
купол высокий…», «И крапива запахла, как розы, но только сильней…» В ту осень я влюбилась: в
наш выпускной класс пришёл новый юноша. Он с родителями переехал к нам с Севера. Он был так
красив, так добр. Все девчонки стали за ним бегать. А я только смотрела издали. Я чувствовала, что
нравлюсь ему. И самым чудесным было то, что мы даже боялись взглянуть друг на друга, когда были
рядом. «И крапива запахла, как розы, но только сильней…» Только издали… В ту осень мои стихи о
14
любви напечатала областная газета… Я стала знаменитостью своего класса. «И крапива запахла, как
розы, но только сильней…» Но я больше не пишу стихов.
Продавец сюжетов. Собираетесь перейти на прозу?
Покупатель пива. Да денег-то у девчонки всё равно нет для ваших сюжетов. Она же сказала.
Продавец сюжетов. Это не так уж и важно. Я просто узнать хочу, перешла ли она на прозу…
Покупатель пива. Скорее, проза жизни перешла, нет, переехала бедолагу…
Ларёчница Альбина. А мать, выходит, пьёт себе, и нет ей дела ни до чего…
Девушка, попавшая в беду. Пожалуйста, не говорите плохо о моей маме. Она очень тонкий,
чувствительный человек. К тому же, она покончила с собой.
Ларёчница Альбина. Господи Иисусе!
Девушка, попавшая в беду, доедает «Баунти» и смотрит на пустую обёртку. Потом аккуратно
складывает её и прячет в карман.
Девушка, попавшая в беду. Спасибо. Наверное, это очень вкусно. Я только совсем перестала
ощущать вкус еды. Но это наверняка очень вкусно.
Ларёчница Альбина. Детка! Давно ли ты ела горячее? Ну хоть какой-нибудь супчик?
Девушка, попавшая в беду. Этого я сказать не могу. Может быть, давно, а может – недавно. Мне
кажется, это не имеет значения.
Продавец сюжетов (в сторону). Да уж! (Оборачиваясь к Девушке, попавшей в беду.) Чем же я могу
вам помочь?
Девушка, попавшая в беду. Я вижу, вы продаёте сюжеты на все случаи жизни?
Продавец сюжетов. Ну да, было дело, продавал… Продаю, в общем… Но что касается вас, даже не
знаю…
Девушка, попавшая в беду. А мальчик этот поступил в МГУ и уехал в столицу.
Ларёчница Альбина (в сердцах). Все они одним миром мазаны!..
Покупатель пива. Это ты, Альбиночка, про кого сейчас?
Ларёчница Альбина (в сердцах). Да какая разница про кого? Про всех! Загубили дитё…
Продавец сюжетов. Я всё-таки придерживаюсь того мнения, что, пока человек жив, многое можно
если не исправить, то, по крайней мере, преодолеть.
Девушка, попавшая в беду. Вы и в самом деле так думаете? Мне бы какой-нибудь пример, как это
бывает в жизни. Или, хотя бы, в литературе…
Раздаётся автомобильный гудок. Все оборачиваются на этот звук. Появляется бывший Малиновый
пиджак, впрочем, кардинально поменявший свой облик. О н одет вполне респектабельно: на нем
тёмный костюм, жилет, галстук. За ним следуют два «качка», тоже одетые в чёрное – кожаные
15
пиджаки, водолазки. Они останавливаются поодаль, ноги расставлены, руки сложены на животе.
Вполне узнаваемый бандитский облик охранников «авторитета», растиражированный
телесериалами. Покупатель пива как-то сразу «подбирается» и старается стушеваться. Он ставит
допитую бутылку на землю возле киоска и собирается уйти.
Ларёчница Альбина (Покупателю пива). Сдачу возьми! (Протягивает мелочь.)
Покупатель пива (бормочет). Да ладно, не в последний раз видимся…
Бывший Малиновый пиджак (острит). Это не тебе решать – в последний, не в последний!
Привет, Писатель! Ты опять на моей территории?
Продавец сюжетов. Здравствуйте! Ваша территория, похоже, стремительно расширяется.
Бывший Малиновый пиджак (добродушно). Не жалуюсь! А ты, я гляжу, всё на той же точке.
Продавец сюжетов. Нет, точки я время от времени меняю, но результат пока весьма скромный.
Сегодня вот мне даже пиво в долг поднесли, так что мне с вами пока нечем поделиться.
Бывший Малиновый пиджак (смеётся). Да ладно, Достоевский! Я не к тому.
Продавец сюжетов. Вижу, вы расширяете и свой кругозор. В прошлый раз вы обозвали меня
Кашпировским.
Бывший Малиновый пиджак (добродушно). Жизнь заставляет. Я теперь на улице не работаю. Бери
выше: в бригадирах пока хожу. И перспектива у меня немалая… Скоро буду начальником охраны в
офисе моего шефа. И вообще… времена пошли другие. Если хочешь знать, я на юрфак собираюсь
поступать. Будет диплом, открою адвокатскую контору, начну защищать честных людей.
Ларёчница Альбина (высовывается из окошка, будто только сейчас увидела подъехавшего). А,
Вовчик! Немецкого пива хочешь? Свеженькое, в банках.
Бывший Малиновый пиджак (небрежно). Полегче, Альбина! Не Вовчик, а Владимир Степанович.
Я уличное пиво больше не пью. Ребят моих можешь угостить: освежатся после работы.
Продавец сюжетов. Но вы же всё-таки остановились возле меня?..
Бывший Малиновый пиджак. Да вот проезжал мимо, вспомнил наш разговор. Захотелось словом
перекинуться.
Ларёчница выносит пиво охранникам, возвращается на своё рабочее место и застывает в полукружии
окна, как картина Кустодиева в раме.
Во время разговора Покупатель пива, медленно пятясь, отходит в сторонку. Девушка, попавшая в
беду, отрешённо смотрит в пространство, достаёт фантик из-под «Баунти», распрямляет его,
аккуратно складывает и снова возвращает в карман. И всё это так, словно она в этом месте и в это
время совершенно одна, никого не видит и не слышит.
Продавец сюжетов. Ну что ж! Для меня что ни встреча такого рода, то – новый сюжет. Очень рад
вас видеть, Владимир Степанович.
Бывший Малиновый пиджак (указывает на Девушку, попавшую в беду). А это что за чудо в
перьях?
16
Продавец сюжетов (понизив голос). О, это Девушка, попавшая в беду… Потише, пожалуйста.
Бывший Малиновый пиджак. Ну, блин, эти девушки только и знают, что попадают в беду! Сами
же и виноваты. Кстати, знаешь, твой сюжет про братано́в, он ведь по-другому повернулся.
Продавец сюжетов (заинтересованно). Что вы говорите? Не ожидал: ведь ему куда больше двух
тысяч лет.
Бывший Малиновый пиджак. Не знаю, как оно там было две тысячи лет назад, но только КаинаБеспредельщика с Сортировки всё-таки пришили. И Сортировка теперь наша. А ты говорил: ему
смерти никогда не будет.
Продавец сюжетов. Да, что ни говори, а жизнь сильно отличается от литературы.
Бывший Малиновый пиджак. Вот именно! И что интересно: не конкуренты, не профессионал
нанятый, а просто какой-то лох с улицы.
Девушка, попавшая в беду, наклоняется в окошко к Альбине, что-то неслышно говорит, и та даёт ей
ещё один батончик.
Девушка, попавшая в беду (разворачивает лакомство и нараспев, негромко, но внятно
произносит, не обращая ни на кого внимания). «Баунти»! Райское наслаждение!
Она начинает медленно и сосредоточенно есть сладость, разглядывая картинку на обёртке. Бывший
Малиновый пиджак, вопросительно поглядывая на Продавца сюжетов, крутит пальцем у виска.
Бывший Малиновый пиджак. Чего это она? Ку-ку?
Продавец сюжетов молча прикладывает палец к губам, прося своего собеседника о деликатности.
Тот пожимает плечами и продолжает свой рассказ.
Короче. У Каина была уборщица, по-современному – горничная, а у неё – дочь. Горничная эта
убирала Каиновы хоромы уже с год. И всё вроде было нормально. Но тут как-то она приболела и
прислала свою дочку-школьницу.
Девушка, попавшая в беду (громко). «Небывалая осень построила купол высокий, Был приказ
облакам это небо собой не темнить…»
Бывший Малиновый пиджак. Чего это с ней?
Продавец сюжетов. Рассказывайте, Владимир Степанович, это всё крайне интересно…
Бывший Малиновый пиджак. Чокнутая какая-то! Ну вот, Каин девчонку сам изнасиловал да ещё и
быкам своим отдал… Не по понятиям, короче.
Девушка, попавшая в беду (громко). «И крапива запахла, как розы, но только сильней!..»
Бывший Малиновый пиджак. Ну, она выжила, но тронулась. А братец её, восемнадцатилетний
студентишко первого курса, пришёл к Каину и застрелил его. И застрелил-то из какого-то
ружьишка… Главное, Каин садится в свой «мерс», весь из себя недоступный, окружённый охраной, а
этот сопляк подходит, – на него никто и внимания не обратил: так, мальчишка уличный, – пальтецо
расстёгивает, достаёт это паршивое ружьишко и – Каину в живот картечью. И где он только его
взял?
17
Девушка, попавшая в беду (отстранённо). У дяди Коли, соседа. Дядя Коля – охотник. Оно на
стенке висело, заряженное. Ванюшка пришёл к тёте Тоне, когда она одна была, отвлёк её, ружье
снял, под плащ спрятал. Тётя Тоня и не заметила…
Бывший Малиновый пиджак. Вот это да! Ничего себе! Это ты, что ли?
Девушка, попавшая в беду (ясным, спокойным голосом). Иногда мне кажется, что это я, а иногда –
нет.
Продавец сюжетов (бормочет). За такой современный сюжет мне самому надо бы Девушке
заплатить.
Бывший Малиновый пиджак. Ну, блин, улёт! Сказать по правде, Каина никто не пожалел:
сволочью был редкостной. Не по понятиям жил. Одно то, что брата своего угробил! А этот
пацанёнок – молодец! Ему будет легко сидеть. Таких уважают.
Продавец сюжетов (вполголоса бывшему Малиновому пиджаку). Девочку жалко: осталась одна,
мать-то покончила с собой. По-моему, она несколько дней не ела.
Бывший Малиновый пиджак (растроганно). Да ты что?! Ну я ей, конечно, могу подкинуть.
(Достаёт несколько бумажек из дорогого портмоне.) Альбина!
Ларёчница Альбина с готовностью выскакивает из своей «рамы».
Ларёчница Альбина. Это ты хорошо придумал, Вовчик! Так жаль её, сил нет…
Бывший Малиновый пиджак. Запомни, что я тебе больше не Вовчик, а Владимир Степанович.
Ларёчница Альбина. Хорошо, Вовчик! Я её сейчас в кафе отведу, накормлю.
Бывший Малиновый пиджак. Да, типа, из одежды надо бы кое-что прикупить: она что-то не по
сезону одета.
Ларёчница Альбина. Ты, Вовчик, человек! Я всегда говорила. Зря на нас никогда не наезжал.
Девчонку действительно жалко.
Девушка, попавшая в беду. Если на бандитские деньги купить белое платье, оно сразу станет
кроваво-красным…
Ларёчница Альбина. Ты, милая, помолчи, помолчи, оно и лучше будет.
Бывший Малиновый пиджак. Считайте, что я про бандитские деньги категорически не слышал.
Ларёчница Альбина. Я всегда говорила, Вовчик: ты – человек.
Бывший Малиновый пиджак отмахивается от Альбины с досадой, впрочем, без злости: «Дура-баба!»
– и уходит со своей командой прочь, оставляя за собой немую сцену. Каждый её участник, кроме
Девушки, попавшей в беду, по-своему выражает жестикуляцией приветствие и благодарность
Вовчику. Только Девушка, попавшая в беду, отворачивается от него и рассматривает «Баунти».
Девушка, попавшая в беду. Если на бандитские деньги купить белое платье…
18
Продавец сюжетов (задумчиво). А я говорю: силы зла и добра находятся в необъяснимом
равновесии. Кажется, зло перевешивает, зашкаливает, переходит все мыслимые и немыслимые
пределы. Но добро тут как тут со своей неразборчивостью, бескорыстием и, простите, глупостью…
Предвижу новый сюжет: бедняжке помогут подняться, но, чем закончится подобная
благотворительность, загадывать не берусь. А тебе, Девушка, скажу, что твоя история только
начинается… На твоём пути встретился добрый человек.
Сюжет № 4.
О СООТНОШЕНИИ УЖАСНОГО И ПРЕКРАСНОГО: ПРЕДАТЕЛЬСТВА И ТВОРЧЕСТВА.
«КРЫСА ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ»
Наши дни. Киоск «ВСЕГДА НА СВЯЗИ», где продаются мобильные телефоны. К стеклу
прикреплено объявление: «Новые гаджеты!» А рядом другое: «Ушла на двадцать минут». Продавец
сюжетов, в сильно потрепанной одежде, обрюзгший, опухший от пьянства, совершенно
опустившийся, пристроился рядом с киоском. Из грязной сумки, в которой помещаются бесплатные
газеты с объявлениями, которые он разносит по подъездам, озираясь, достаёт измятую «вывеску» –
«Продаю сюжеты!».
Продавец сюжетов. Главное, чтоб никто из городской администрации не увидел: на меня объявлена
охота; уже пытались повесить налог за незаконную предпринимательскую деятельность.
(Водружает объявление на грудь.) А теперь я должен произнести монолог. Единственный понастоящему мой в этой трагикомедии, где моё «я» было безжалостно попрано неотвратимыми
событиями. Всё, что сказано мной до этого, все проданные другим сюжеты: выморочные, вечные,
злободневные… по существу – лишь убежище. Я прятался не столько от позорной действительности,
сколько от самого себя, трусливо выдавая быт девяностых за «форс-мажор». Враньё! Настоящий
писатель живёт по принципу: чем хуже, тем лучше. Мучат его, он и рад: пишет всегда сильнее, чем в
спокойные времена. Из этого вывод: я не настоящий. Так, полуфабрикат. Потому что, когда стало
действительно худо, бросил литературу и начал давать эти клоунские представления с продажей
сюжетов на перекрёстках нашего захолустного городка. Можно бы сказать и более высокопарно: на
перекрёстках гибельной эпохи девяностых-нулевых.
Но не скажу. Потому что недостоин трагедии этой эпохи. Ведь я не столько созерцатель собственной
жизни, сколько… доносчик на неё. Потому что всё-таки не до конца завязал с сочинительством.
Пописываю, чтобы мелочно удостоверить, что пока ещё не умер. Кому это надо? Не знаю. Когда
загнусь, об этом, возможно, напишут другие. Мол, жил-был такой прозаик с ограниченной
известностью… В регионе-то книжки мои печатали, раскупали, читали. Зачем это было надо? – не
знаю. Ведь всё написанное – по определению ложь. Пушкин говорил: «на свете счастья нет», а я вам
доложу – на свете правды нет! И не было никогда. Впрочем, Пушкин и об этом… Он – обо всём…
Так кто может знать, чем и зачем я жил? Хотя то, что я писал в пору своего благополучия, я писал от
души, искренне… Но «ограниченное процветание» кончилось, хотя в ту пору я и квартиру
кооперативную построил, и «москвич» купил на гонорары… И вот в девяностые, осознав тщету
19
своих сочинительских усилий – в высшем, высшем смысле! – вышел я на улицу продавать сюжеты…
Миновали они, пролетели нулевые… Слово-то какое – «нулевые», то есть никакие, их как бы и не
было! – ноль, пустота, зеро… И мои «нулевые» антигерои жили вместе со мной, «работали на
улице», и выжили, и добрались до второго десятилетия двадцать первого века. Все они – на новом
уровне. Исключая меня…
Угрюмый повеселел: разжился на моём сюжете, угодил со своей повестью «Выбор» в список
бестселлеров, дали ему какую-то премию, называют постмодернистом и концептуалистом и
приглашают иногда в телеэфир; он ведь переехал в столицу. Я бы назвал его неприличным словом,
придуманным мной для сегодняшних сочинителей, – «контрацептивисты». Смысл – ничего живого
родить не могут, да и намерения такого нет. Иногда он навещает свою мать в нашем городе и
находит меня, чтобы посмеяться над моей непрактичностью и прикупить ещё какой-нибудь
сюжетец.
Бывший Малиновый пиджак Вовчик обзавёлся дипломом юриста, владеет сетью магазинов, создал
благотворительный фонд «Поможем друг другу», примкнул к самой большой партии в стране и стал
депутатом местной думы. Но Вовчик и в самом деле «человек», как сказала Ларёчница Альбина: он
помог хрупкой Девушке, попавшей в беду. Он её вылечил и выучил. Девушка стала очень красивой
женщиной – Печальной красавицей, и Вовчик сделал её исполнительным директором Фонда. Одно
время циркулировали слухи, что Вовчик хочет на ней жениться. Кстати, брата её он выкупил из
тюрьмы и принял к себе в охрану.
Ну кто ещё… Пётр Котиков, бывший инженер, совсем пропал из виду. Уж не спился ли? Не ведаю.
Но не забываю его слов, что творческая интеллигенция виновата во всех бедах страны и заслуживает
расстрела. Кроме того, я задолжал ему две бутылки «Клинского». Помню, помню… По долгам
следует платить. Особенно если собираешься в последнее путешествие.
А насчёт расстрела… Согласился тогда, соглашусь и сейчас. Вместо того чтобы сражаться на
баррикадах за ценности прежней жизни – о, я разделял их полностью, только считал, что их ещё
можно улучшить, в смысле, настоящий социализм построить, – я спрятался за болезнь жены и
беззащитность моей дочки. Так предал идеалы, а заодно и самых дорогих мне людей: я прикрылся
ими – ничуть не лучше бандитов, которые берут в заложники женщин и детей. И вот жена моя
умерла: очень ей было за меня стыдно! А дочка выросла, уехала в Москву и там сгинула… Говорили,
подалась в проститутки… И мне уже никогда, никогда не найти её… Так плачевно окончилась моя
жизнь… И ничто уже не волнует меня.
Лишь тема предательства с давних пор не отпускает. Я понял в конце концов, что в каждом человеке
есть – есть! – укромнейший уголок, в котором пусть и самый крошечный, микроскопический паучок
предательства свил свою уютную паутинку. Он живёт там – не видимый никому, о нём не принято
даже думать, не то что признаваться публично… Да и дел-то! Ну, не позвонил приятелю, когда ему
было плохо. Не навестил больного. Уклонился, когда собирали деньги попавшему в беду. Прошёл
мимо пьяного хама, оскорбившего женщину… Промолчал, когда надо было сказать, что думаешь на
самом деле. Но когда-нибудь надо же всякому – именно всякому, любому, каждому (слово-то какое
неприятное! – топорщится, как плохо выделанная шкура животного… Ужасное, ужасное сравнение!
Противное слово! И сам я, кажется, сильно не в себе. О, как я чувствую дисгармонию жизни, звуков,
всё это скрежетание: жд – жс – шкр – рщ… Б-р-р! Как хорошо бы сейчас выпить хоть глоток
спиртного: внутри всё спеклось!) …да, надо же заглянуть в самого себя. Так вот… Я не дам сбить
себя с толку ни-че-му!.. Ну пусть я спился… Пусть потерял человеческий облик, но ведь и такие, как
20
я, не лишены способности думать и чувствовать! И я скажу. Я договорю! Следует наконец-то
крикнуть громко, что мы – поколение предателей! Мы ведь не умерли, когда погибала наша страна.
То есть многие – самые совестливые – умерли, но не мы! Мы приспосабливались и приспособились к
гнусной реальности, к грязи на улицах, на экранах, в наших семьях. Мы полюбили новые деньги, от
которых пахло кровью и предательством: мы вросли в эти бандитские годы. И назвали это
прекрасным словом «свобода». И в эти воровские времена стали крысами в собственной стране.
Недаром же уголовники придумали словечко «крысятничать»! Поколение крыс. Я много думал над
этим… И я, в конце концов, написал пьесу: то последнее, что автору надо сказать человечеству. А
поскольку душа горит – выпить до смерти хочется! – то продаётся не сюжет, как раньше, а вся
рукопись целиком. Оцените название: «Крыса по собственному желанию»!
Можно ссылаться на различные источники, и все они подтверждают, что роль крыс в судьбе
человечества загадочна. Крыса – символ бедствия: будь то война или эпидемия чумы. Но она также –
символ хитрости, подлости, предательства… Крыса как будто легко поддаётся дрессировке. Но это
только видимость… Крысы себе на уме, они всегда обхитрят человека. Или соперничают с ним на
равных. Но если ты и сам стал крысой…
В общем, эта пьеса – мой донос на самого себя… На человечество, так сказать… Бедная моя жена!
Несчастная дочь! Это я повинен в вашей гибели! (Плачет, утирая глаза рукавом.)
Пока Продавец сюжетов разглагольствовал, беспорядочно жестикулируя, размахивая рукописью
своей пьесы, вокруг него собралась толпа. Появились Вовчик, Ларёчница Альбина, Девушка,
попавшая в беду, которая стала Печальной красавицей, Угрюмый. Подошёл и некий Серый человек,
в сером пальто, серой шляпе, в очках, с длинным чёрным зонтом-тростью, весьма похожий на крысу.
Угрюмый. Ну, Кущин, ты совсем спятил. Допился. А ну покажи, что там у тебя?
Продавец сюжетов. А-а-а, Угрюмый! – ты уже тут как тут? Сам придумать ничего не можешь, так
возле падшего сочинителя промышляешь, как крыса?
Угрюмый. Я вовсе не угрюмый, моя-то жизнь удалась – в отличие от твоей. По «Выбору», кстати,
снимают кино.
Продавец сюжетов. Мог бы мне за идею что-нибудь подкинуть.
Угрюмый. Да от твоей идеи мало что и осталось: всё я написал – сам, вот этой рукой… Ну-ка, дай,
дай свои листки, я гляну.
Почти вырывает из рук Продавца сюжетов сложенные вчетверо листы, разворачивает их, начинает
бегло читать.
Так, кабинет работника КГБ… Куратор… Крысин… художник Вьюгин… Да тут же всего две
картины! Гэбэшная тема вообще-то навязла в зубах, скоро будет – неформат. И вообще, всё без
начала, без конца… Э, да ты тут и себя самого упомянул… Ну, ты даёшь! Исписался, брат.
Из толпы выступает поближе к Угрюмому и Продавцу сюжетов Человек, похожий на крысу. Он
бормочет: «Крысин? Вьюгин? Не может быть! Можно взглянуть?»
Угрюмый (отдёргивает руку с растрёпанными листками). Позвольте, вы кто такой? Мы с
господином Кущиным давние знакомые. А вам-то что надо?
21
Крысин. Я Крысин.
Ларёчница Альбина. Ни фига себе!
Крысин. А покойный художник Вьюгин был моим близким другом. Ну-ка, покажите, что там про
нас написано. Может, мне пора в суд подавать на господина Кущина – за клевету?
Угрюмый отскакивает на безопасное расстояние от Крысина, протянувшего руку к листкам.
Угрюмый. Э нет, милейший господин Крысин! Я первый подошёл. И собираюсь купить эту
рукопись.
Продавец сюжетов (с горькой усмешкой). Сюрпрайз! Кто бы мог подумать! Среди моих
покупателей – конкуренция: спрос растёт! Значит, сегодня я наконец-то упьюсь на свой последний
гонорар! И если будет на то воля богов, то подведу черту под своей никчёмной жизнью: пить так
пить до смерти.
Крысин (протягивает руку к Угрюмому). Нет, позвольте. Это дело принципа. Немедленно дайте мне
рукопись, я ознакомлюсь…
Продавец сюжетов. Зачем так нервничать, господин Крысин? Ведь всё это лишь мой вымысел!
Крысин. А по какому праву мою фамилию использовали?!
Продавец сюжетов. А вы что, единственный Крысин на свете? Да вас с этой фамилией, пардон, как
собак нерезаных! Знавал я одного Крысина, все говорили, что он осведомитель гэбэшный. Работал
завхозом театрального комплекса. К нам в редакцию всё со своими заметочками бегал. Я его
проверил: в начале перестройки специально подсунул ему диалог из моей будто бы пьесы, с таким,
знаете ли, антипартийным душком… И что вы думаете? Купился, позорник: прямо с моего рабочего
стола эту бумажку прихватил, вроде как нечаянно, вместе со своими листками. А меня потом в
Серый дом для беседы вызывали… Правда, времена пошли другие, ничего мне не было, тем более
что скоро и строй общественный поменялся. А Крысин как растворился… Говорят, присвоил
несколько полотен гениального художника Вьюгина и за рубеж подался, разбогател.
Крысин. Неправда! Я просто получил наследство от одного родственника за границей!
Продавец сюжетов (от неожиданности разводит руками). Ни-че-го себе! Так это вы?
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Ну, писатель, давно же я тебя не видел, и ты, между
прочим, всё продолжаешь меня удивлять!
Печальная красавица (нервно ломая руки). Владимир Степанович, не забывайте, что это господин
Кущин предсказал сюжет моей жизни, когда я в прямом смысле с ума сходила. Он подарил мне тогда
надежду, что добрый и богатый человек вылечит, выучит меня и даст работу. (Плачет.)
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Ну-ну, детка, не надо расстраиваться! Ведь у нас всё в
порядке, правда? (Заботливо утирает ей глаза белоснежным платком.)
Печальная красавица (плачет). Правда… Владимир Степанович…
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (писателю, укоризненно). Не можете вы, писатели, без того,
чтобы слезу у человека не выжать.
22
Печальная красавица деловито вытирает глаза платком Вовчика, достаёт из сумочки планшет с
деловыми записями, что-то занося туда дорогой блестящей ручкой, и сухим строгим голосом
произносит (вполголоса): «Надо просчитать несколько вариантов помощи этому чудаку и выбрать
наиболее рациональный…»
Продавец сюжетов (заметно оживляется, вертит головой во все стороны). Вот она – жизнь,
интересней любого литературного вымысла!
Крысин тем временем пытается вырвать листки у Угрюмого.
Угрюмый (резво отступая в сторону). Так-так, значит. Сцена первая. «Самый конец
восьмидесятых: перестройка. Кабинет сотрудника КГБ. Действующие лица: Куратор и осведомитель
Крысин».
Крысин. Дайте, дайте прочесть, что тут напридумано!
Угрюмый. А вот я сейчас вслух и прочитаю. (Читает на разные голоса – за Крысина и за
Куратора.)
«Крысин. Да, господин… товарищ Куратор. Да, да, слушаюсь. Я действовал, как вы сказали.
Точь­в­точь. Ругал вас что есть силы.
Куратор. Ну и молодец. И как же ругал?
Крысин. Да я, гражданин… господин… вы уж не обижайтесь, я настаивал на том, что вы… ужасный
тип, с руками по локоть…
Куратор. Что? Пришлось настаивать? Не верили тебе, что ли?
Крысин. Как вам сказать… Не то чтобы совсем не верили, но – сомневались.
Куратор. Кто?!
Крысин. Да, знаете ли, есть один такой – член Союза писателей, поэт Колапушкин. Он всё нажимал
на то, что знает вас с молодости, когда вы учились вместе в пединституте. И, дескать, вы всегда были
порядочным человеком, и что не может быть, чтоб так изменились. Очень вас хвалил, госпо…»
Крысин (злобно). Я никогда не называл его господином! Какой он мне господин? Надо мной один
только Крысолов. И того я обхитрил!
Крысин бегает вокруг Угрюмого, который читает текст с издёвкой, наслаждаясь мучениями
Крысина, то и дело поднимая листки над головой, чтобы Крысин не смог их перехватить. Печальная
красавица в это время что-то усердно записывает в свой деловой блокнот. Она почти неслышно чтото журчит по мобильному. Вовчик с изумлением наблюдает происходящее, покачивая коротко
остриженной головой. Ларёчница Альбина сложила могучие руки на груди и неодобрительно
разглядывает Угрюмого, который аж светится от удовольствия. Круги Крысина становятся всё
медленнее и у́же: он выдохся. Продавец сюжетов оглядывается вокруг, видит возле киоска большой
дощатый ящик из-под какого-то товара, переворачивает и садится на него. У него нет сил стоя
наблюдать происходящее. Он расстёгивает куртку, обмахивается, вот-вот потеряет сознание от
голода и желания выпить. Ларёчница Альбина, которая любого человека видит насквозь, достаёт из
сумки бутылку пива и набор солёной рыбёшки.
23
Ларёчница Альбина. На, милый, погрызи, выпей. Несла мужику своему, но вижу – тебе нужней.
(Поворачивается к Угрюмому и Крысину.) А вы тут чего? Я всегда говорила, что от тощих да
унылых – всё зло!
Угрюмый. Всё зло от агентов кровавой «гэбни»! Видишь ли, бездарного Колапушкина в Союз
писателей приняли… Не потому ли, что с Куратором учился в пединституте и расхваливал его…
Меня-то не приняли. А где теперь Колапушкин? И где я? Да я вошёл в длинный шорт-лист Русского
Букера! Итак, возвращаемся к тексту. Крысин, значит, лебезит перед Куратором, что, мол,
Колапушкин хвалил «…господина Куратора»: Читаю дальше:
«Куратор. Вот так, значит. (Задумывается.) Совсем народ страх потерял. Удвой к нему внимание.
Этот, видно, хитрей, чем мы думали. Нам вообще пока непонятно, что происходит в этой
организации. Похоже, что там наметился раскол, как и во всём обществе. Поэтому войди в доверие к
Колапушкину. Попробуй с другой стороны: признай свои ошибки, начни меня хвалить, дуй в одну
дуду с ним. А пуще всего льсти ему самому. Тверди, что ты без ума от его стишков. Выучи
что­нибудь наизусть. Льсти. Льсти!
Крысин. Колапушкину? Этому в чувстве юмора не откажешь. Он шутит: есть Пушкин, а я – около…
Куратор. Ну так не ленись, вопреки его самоуничижению, повторять, что он гениален, что он –
лучший поэт эпохи.
Крысин. Колапушкин?!!
Куратор. Именно: против лести ни один сочинитель не устоит. Он и знает, что ты врёшь, но хоть на
миг один, а захочет поверить, не сможет удержаться. Тут его и бери голыми руками. Он раскроется,
словно раковина мидии на песке под солнцем.
Крысин. Вы ведь, господин Куратор, тоже, наверное, писали стихи: так красиво говорите! Про
мидии, и песок, и солнце! (Почтительно, но сдержанно, хихикает.) Метафора замечательная».
Угрюмый (Крысину, насмешливо). Ну и Подхалюзин, прости господи!
Крысин. Чушь! Никогда он у меня про Колапушкина не спрашивал. Никогда я не врал ему насчёт
того, что он сам стихи пишет. Я не подхалим какой-нибудь мелкий! (Подбегает к Продавцу
сюжетов.) Зачем? Зачем эта безвкусная ложь? (Снова поворачивается к Угрюмому; полы его серого
пальто развеваются, как будто на них дует какой-то потусторонний ветер, тоже серого цвета.)
Крысин по-прежнему безуспешно пытается вырвать рукопись у Угрюмого. Тот – в восторге от
ситуации, от унижения Крысина. Продавец сюжетов подкрепляется в сторонке пивом и воблой и
молча наблюдает их противоборство. Печальная красавица всё что-то пишет и периодически кому-то
«шепчет» в трубку. Вовчику интересно, но невесело. В этот момент к ларьку, где продают
мобильные телефоны, подходит молодая девица, вполне сексапильная и гламурная. Снимает
объявление «Ушла на двадцать минут».
Гламурная. И чего вы тут шумите? Что надо? Вы мне покупателей не отпугивайте!
Ларёчница Альбина. Я тебя, милая, понимаю: сама раньше в ларьке работала; это теперь я на рынке
овощами торгую. Но тут дела такие замешались, что без поллитра не разберёшься! Такое
светопредставление, что даже я чего только не повидала, а не знаю, что и сказать. Одно слово –
театр! Ты нас не гони, девушка, не гони.
24
Гламурная. У вас театр. А у меня – план. Нельзя тут, уходите.
Печальная красавица. Владимир Степанович! И правда, театр. Как во времена Шекспира: актёрами
– мужчины, и зрители прямо на сцене. И, как в «Гамлете», пьеса в пьесе! Интересно! Вы не
возражаете? Я заказала для всех раскладные стульчики, чтобы с комфортом, так сказать… Зачем же
вам стоять, это неправильно. Устанете!
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (растроганно). Спасибо, детка. Ты-то сама не устала?
Печальная красавица (оживлённо). Наоборот, Владимир Степанович! Хочу знать, чем дело
кончится!
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (умилённо). Лишь бы тебе, детка, было хорошо!
Ларёчница Альбина (в сторону). Ну и дела! Пропал наш Вовчик! (Закуривает сигарету.)
Печальная красавица (сухим строгим голосом, неодобрительно). Альбина Фёдоровна! У вас
появилась вредная привычка, это нехорошо.
Ларёчница Альбина (спокойно). Э, миленькая! Постоишь на рынке во всякую погоду, так не то что
закуришь… Не все ведь в горку, я – так под горку…
Продавец сюжетов (вполголоса). А понимает в жизни не меньше Шекспира.
Гламурная (настаивает). Послушайте! У меня план! Шли бы в другое место…
Вовчик подходит к ларьку, протягивает в окошко деньги.
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Дай-ка мне три трубки последней модели, с этими вашими
прибамбасами – гаджетами.
Гламурная (угодливо). Вот, пожалуйста, на выбор…
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Ну как, есть план? А теперь закрывай свой ларёк, вот тебе
стул, садись и помалкивай!
Гламурная с удовольствием присоединяется к публике возле закрытого ларька.
Продавец сюжетов (в сторону). У меня всегда было подозрение, что благотворительность
сказывается на характерах дающего и берущего самым непредсказуемым образом. Дающий иногда
становится лучше, но берущий… отклоняется от самого себя градусов так на сто восемьдесят…
Между тем, торжествующий Угрюмый с удовольствием возвращается к чтению рукописи.
Угрюмый. Ага, значит, метафора тебе про мидий понравилась! Ну и что же наш сатрап-кагэбэшник?
(Продолжает чтение рукописи.)
«Куратор (морщится). Ты это брось. Вот со мной этого не надо. Перебарщиваешь…»
Угрюмый. Даже этого чуть не стошнило!
Крысин. А я-то при чём? Всё – враки!
Угрюмый (смеётся).
25
«…Перебарщиваешь. Ты лучше скажи мне, что это за фрукт такой в писательской организации –
Виктор Кущин? Статья за статьёй – во всех областных и городских газетах, и всё с антисоветским
душком, с таким, знаешь ли, «перестроечным» пафосом! Гласность ему подавай, да чтоб никакой
цензуры!
Крысин (помолчав). Признаться, среди писателей и художников его пафос мало кто принимает
всерьёз. Считают, что он по вашему заданию это делает: раньше про милицию да про чекистов
повестушки писал. А теперь – в духе времени – «разоблачает» наши доблестные органы. Ну и
вообще, настроен нигилистически… Вот у меня тут есть его набросок – он, кстати, обронил его или
даже нарочно бросил в редакции одной газетки. (Сдержанно хихикает.) «Набросок» – «бросил»,
слова однокоренные, игра такая неожиданная получается. Ну да это так, между прочим… (Передает
обрывок страницы Куратору.)
Куратор нехотя берёт из рук Крысина бумажку.
Куратор (читает вслух вполголоса).
«Диалоги в семейном кругу Голосовановых»:
Жена Голосованова. Я что спросить хотела…
Голосованов. Ну? (Шелестит газетой.) А! Вот, пожалуйста, эти негодяи партократы опять тормозят
перестройку!.. Ну?
Жена Голосованова. Не пойму. Ведь если всё переименовали, если «Правду» теперь ве́лено называть
«Неправдой», то и все материалы в ней надо читать с этой самой отрицательной частицей – «не».
«Неправда», понимаешь? Всё – неправда!
Голосованов. Ну ты даёшь! Нельзя же так примитивно – буквально! – всё понимать.
Жена Голосованова. А как же и понимать, если неправда?
Голосованов. А так и понимать, дорогая, очень просто: партия изменила курс.
Жена Голосованова. Но как же так? Строили, строили социализм, коммунизм, а теперь – наоборот,
выходит? Что же теперь­то? Капитализм, что ли? Ну, это нам едва ли удастся. Это уж что­нибудь
такое будет, сверхъестественное…
Голосованов. Дура, что ты болтаешь! (Озирается, будто боится, что их подслушивают.) Главный
принцип сейчас знаешь какой? – «Больше человечности!»: «Да здравствует человеческий
потенциал!», «Дорогу человеческому фактору!» Поняла? А при капитализме какой главный
принцип?
Жена Голосованова. А чёрт его знает! Жить получше, что ли? Ну там, получше работать, чтобы
побольше получать?
Голосованов. Нет, я с тобой с ума сойду, честное слово! Человек человеку – кто? Ну что ты плечами
пожимаешь, курица! «Человек человеку – волк». Волчье капиталистическое общество, одним
словом. А у нас человек человеку – друг, товарищ и брат. Ясно?
Жена Голосованова. Ну если такой брат, как твой Венька…
26
Голосованов (раздражённо). Веньку не трогай! И почему ты всегда хочешь съязвить?.. Ну да, он
пьяница, и я знать его не хочу, но я всё же не позволю оскорблять свою семью! Я же не говорю, что
твоя мать – спекулянтка, а сестрица шляется бог знает где и с кем.
Жена Голосованова (задохнувшись от негодования). Ты… ты… дурак, хам!.. Ты всё врёшь! (Она
начинает громко рыдать.) Мать и продала­то всего­навсего каких­то килограмма три клубники. И
всегда так! Чуть что, ты начинаешь говорить гадости о моих… А чем мать виновата, что даже
варенья сварить не может: вы со своей перестройкой до того довели, что в магазинах сахара нет.
Пропадать, что ли, добру?
Голосованов (поморщившись). Уймись! (Чувствует, что перегнул палку, и, пытаясь исправить
положение, кладёт руку на талию жены.) Ну, Нин, да будет тебе, ей­богу! Пошутил я. (У него время
сытого комфорта: поел, выпил рюмку, хочется почитать интересную разоблачительную статью в
газете на диване, подремать наконец.)
Жена Голосованова (яростно сбрасывает обнимающую руку мужа). Шуточки! Если мать продала
три килограмма клубники с участка, так уже и спекулянтка?! Что же, ягодам гнить? Раньше
перетёрли бы с сахаром – витамины на всю зиму. А теперь? Это такие, как ты, безмозглые, нарешали
там: «Правда» – «Неправда», пить – не пить… Жить – не жить.
Голосованов (угрожающе). Ты партию не трогай!…»
Продавец сюжетов оживляется, пытается вставить слово.
Продавец сюжетов. Да это мой текст, и ты, Крысин, его украл!
Крысин (огрызается). Нечего разбрасываться своими бездарными сочинениями!
Угрюмый (радостно). Вот именно! Сплошных бездарей напринимали в свой союз, а мне отказали!..
Где теперь ваш Викентий Никитин, певец рабочего класса? В-а-альяжный такой весь из себя – с
трубкой, в свитере: то ли Хэмингуэй, то ли комиссар Мегрэ… И каждый год издавал то в нашем
издательстве, то в «Московском рабочем» свои опусы о гегемоне! А сегодня? То-то! Петрушку на
огороде выращивает. Я видел, его жена торгует зеленью на рынке… Вернёмся, однако, к нашим
баранам. Итак (читает):
«Куратор кладёт бумажку на столе в сторонке. Некоторое время молчит.
Куратор. Симптоматично. Мы тут, естественно, ни при чём. Он сам по себе. А ты как? Тоже ему не
веришь?
Крысин (разводит руками). Мужичок он вроде неплохой, только как­то уж слишком резко
развернулся, слишком круто…
Куратор. А впрочем, что ж. Ты по своей подлости только так и должен. Не можешь по­другому, а?
Не веришь никому? Считаешь, что все эти творческие интеллигенты – двуличные и продажные
трусы? Не так разве?
Крысин (смиренно). О, товарищ Куратор! На мой счёт вы очень ошибаетесь. Мне перед вами
прятать нечего, я весь как на ладони. Я ведь Крыса по собственному желанию. Я – Крыса – По
Собственному – Желанию! Я – с радостью… С гордостью за свой народ… С любовью к вам… С
верой в справедливость…
27
Куратор (брезгливо­насмешливо). Какие слова!
Ходит по комнате взад­вперёд, искоса поглядывая на Крысина.
Хм… Крыса по собственному желанию! Что ты этим хочешь сказать?
Крысин. Только то, что я сам в своё время… пришёл… предложил… написал. По собственному
желанию. Псевдоним «Крыса» мне присвоили здесь, это правда. Но – по моему настоянию. Я теперь
все отчеты так и подписываю: «Крыса» (по собственному желанию). Ка­Пэ­эС­Жэ, так сказать…
(Заговорщически хихикает.)
Куратор. Ещё бы ты не подписывал: тебе денежки платят. За каждую бумажонку, в которой ещё
неизвестно что – правда, а что – вранье».
Крысин, нервничая, продолжает кружить возле Угрюмого, который дразнит его, то поднимая текст
над головой, то пряча за спину. Продавцу сюжетов это в конце концов надоело, кроме того, он
«поправился», приободрился и твёрдым голосом потребовал: «Пьесу верни!» Забирает рукопись у
Угрюмого.
Печальная красавица. Виктор Иванович! Мне бы хотелось узнать, чем дело кончится.
Продавец сюжетов. Узнаешь.
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (сурово). Эй, друг! – узнае-те. Понял?
Продавец сюжетов (усмехаясь). Да понял, понял, Владимир Степанович. Просто, раз уж все
расселись как на сцене шекспировского театра, читать за Куратора давайте буду я сам, поскольку
знаю слова наизусть. А за Крысина пусть Крысин и читает. (Крысину.) Только чтоб без фокусов: что
написано, то и произноси!
Крысин. А если враки?
Продавец сюжетов. Это художественное произведение. Понял?
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Слышал, Крысин?
Крысин забирает текст, прокашливается, становится напротив Продавца сюжетов.
Крысин (откашливается). Начинаю.
Продавец сюжетов. Ремарки, что касаются Куратора, все мои. А ты сам соображай, что делать!
Давай!
Крысин (читает):
«Крысин. Зря, господин Куратор, обижаете. Я денег себе не беру.
Куратор. Как так?
Крысин. Не беру, не беру, и не думайте. Ничего такого, будто бы я из корысти. Я ведь все гонорары,
в том числе и отложенные раньше, теперь перечисляю в Фонд Разрушения Театра-на-Горе.
Куратор. Как это?! Ты же завхоз театрального комплекса! И – разрушение?!! С ума, что ли, вы все
посходили? (Неприятно озадачен.) Почему мне ничего неизвестно? Что ещё за Фонд?
28
Крысин. Ну, тревожиться не стоит. Это лишь дань времени, чтобы мне быть, так сказать, на гребне
событий. А до разрушения едва ли когда дойдёт. Однако разве вам не доложили? Уже неделю как
поданы документы на учреждение Фонда. Уставной капитал – из этих денег.
Куратор. С ума сойти… Ладно, я этот вопрос провентилирую.
Крысин (якобы торопится произвести благоприятное впечатление, скороговоркой). Дело до
крайности простое. Ну, посудите сами! Как возродиться нашему бедному, многострадальному
народу? Только через бескорыстие поводырей. Исключительно через тех, кто знает, куда вести… То
есть я, естественно, не так много о себе понимаю, что, мол, вот он я – поводырь. Но подспудно,
незаметно, чувствуя вашу волю и мудрость. Незримо, так сказать. По долгу высшего понимания
провозглашённых истин.
Куратор (подозрительно). Ты что́, демократ, что ли, замаскированный?
Крысин (машет руками). Что вы, что вы, господин Куратор! Я всегда был за авторитарное
правление в России. Хотя при демократии сексоту всё же, что ни говорите, живётся много
вольготней.
Куратор (взрывается). А чего тогда называешь меня «господином»? Какой я тебе, к чёрту,
«господин»!
Крысин. Ну это, извините, как­то само собой… Мне же приходится то с теми, то с этими иметь
дело. Приноравливаюсь. Но у меня есть своя идея.
Куратор. Вот времена настали! Каждый стукач норовит со своей идеей вылезть. Какая у тебя может
быть идея? – ты же осведомитель. Короче, какой такой Фонд?
Крысин. О, идея прекраснейшая! Она позволит сразу всех этих демократов выявить, а там уж как
получится. Они победят – и мы с ними, все их слабости, все грешки вызнаем. Будем потом на этом
играть. А наша возьмёт – опять же они все как на ладони. Всегда найдётся чем припугнуть. Они
сейчас на красивые слова, как мотыльки на свет, так и летят! Вы не представляете, с какой лёгкостью
мне удалось создать при будущем Фонде Разрушения Театра-на-Горе группу исследователей. Так
сказать, Архитекторов Духовного Пространства. Уже заседают два раза в неделю, очень горячо
высказываются. И получается по их расчётам, что все несчастья нашего Города от того, что
городской­то театр построен на месте взорванного в тридцатые годы православного Храма. И кем
построенного? Архитектором­конструктивистом, который, как недавно выяснилось, был тайным
членом французской масонской ложи «Восток». Так что умысел был далеко идущим. И они считают,
что с этим поделать ничего уже нельзя, кроме как обязательно взорвать теперь Театр-на-Горе. Вот
для чего Фонд.
Куратор (взволнован, возмущён). Ты дурак или сумасшедший?! Его строили­строили, миллионы
народных рублей вгрохали. Только­только эксплуатировать нормально начинаем. И на тебе –
взорвать Театр! Я тебе взорву!
Крысин (успокоительно). Да вы не волнуйтесь! Ведь нам никогда столько денег не собрать, чтобы
эту махину взорвать! Вы были когда­нибудь в его лабиринтах? Три театра: драматический,
музыкальный и кукольный – в одном здании… где это видано?! Это же пирамида Хеопса! А сколько
подсобных помещений! Одних дверей – шестьсот шестьдесят пять! Там уже несколько человек
заблудились, до сих пор найти не могут – пропали с концами!
29
Куратор (подозрительно). Не выдумывай! Уж не ваших ли рук дело – недавний пожар в драмтеатре?
Крысин (уклончиво). Архитекторы Духовного Пространства утверждают, что тут дело в каких­то
сгустках отрицательных энергий, от которых воспламенение и произошло.
Куратор. Ну что ты несёшь?! Короткое замыкание там было, понятно?! (Помолчав.) А эти твои
Архитекторы новоиспечённые, они уж не масоны ли? При слове «Архитекторы» мысли о масонах
приходят сами собой. И я не могу сказать, что это радостные мысли.
Крысин (сдержанно). Разве только из Великой английской ложи… Ну и не все, конечно, но
один­два… Но эти политикой не занимаются, в отличие от «Востока». Они настроены позитивно.
Куратор. Чёрта с два, не занимаются! А что же вы там делаете? Вообще, у англичан всегда была
приличная разведка. Похуже, конечно, нашей и немецкой. Но – тоже… Надо мне в это дело вникнуть
поглубже…
Прохаживается по кабинету перед Крысиным. Подходит к нему вплотную. Принимает решение.
Ладно, раскручивай свой Фонд, а там посмотрим.
Куратор ещё раз внимательно присматривается к осведомителю.
(Спрашивает заинтересованно, доверительно.) Слушай, а сколько тебе лет?! Я с шестьдесят
восьмого на этой работе. А ты всё такой же, тебя как заспиртовали. Только Куратор у тебя был
другой, и псевдоним не этот… ммм… как же?
Крысин (восхищённо). Какая у вас блистательная память! Кураторы у меня действительно менялись.
И псевдоним был – Мышкин. Ну, чистосердечный, правдолюбивый князь Мышкин из «Идиота».
Понимаете? В общем, так как­то… Но тоже – по собственному желанию.
Куратор (иронически). Ты, я смотрю, энтузиаст своего дела! Да ещё и интеллектуал.
Крысин (скромно). У каждого своё призвание.
Куратор (про себя). Тоже мне призвание – доносить на людей.
Крысин. Товарищ Куратор! У нас, Крыс, хороший слух. Мы очень чутки ко всем колебаниям
атмосферы. Я имею в виду не только общественную атмосферу… Слух настолько острый, что мы и
хотели бы не слышать, да не можем. Мы чувствуем всё. И это подчас просто невыносимо. Почему
крысы первыми бегут с корабля, когда он обречён? Вы не думали об этом? Мы первыми ощущаем
гул приближающихся потрясений. Мы предупреждали о катастрофе в Спитаке. Нам не поверили.
Мы говорим сейчас, что почва под нашим государством уже ходуном ходит, но наши
предостережения просто складывают в какие­то дальние ящики дальних столов… Вот и сейчас я
расслышал ваше пренебрежение в мой адрес. Но оно, поверьте, не заслуженно. И хоть я
маскировался под Мышкина какое­то время, а до этого в Кошкина, но всегда оставался самим собой
– то есть Крысой по Собственному Желанию. Вы спрашиваете, сколько мне лет? О, не так­то просто
ответить на этот вопрос!..
Куратор. Почему же?
Крысин (мнётся). Проблема в том, что я не знаю своего точного возраста.
30
Куратор (озадачен). То есть?
Крысин. У меня его нет.
Куратор. Метафора, что ли?
Крысин. Нет, истинная правда. Я был всегда и буду всегда. Мой возраст – это возраст человечества.
Куратор. Бред какой­то! С твоим предшественником было проще: товарно­денежные отношения всё
предельно упрощают.
Крысин. Мы, Истинные Крысы, до товарно­денежных…
Куратор. Ладно, хватит, у меня от тебя голова начинает болеть! Лучше скажи: слышал я, что у тебя
там, в Театре, живёт в потайной, кстати, шестьсот шестьдесят шестой комнате, какой­то
сумасшедший Художник, которого ты скрываешь ото всех и, главное, от нас и от психиатров. Так
или не так?
Крысин (помолчав). О, поверьте, этот безумец – Гений! И он живёт на нашей территории почти
законно: отказался в пользу 666­й от московской однокомнатной квартиры. Это я, с группой
поддержки из отдела культуры, уговорил его завещать и квартиру, и картины нашему городу. Но для
того, чтобы он согласился, пришлось перево­зить его к нам – вместе с кроватью и сотнями холстов и
полотен, которыми была забита его квартирка, а также, что гораздо существеннее, вместе с его
приручёнными крысами, которые спали с ним в этой кровати. Он ни за какие деньги не соглашался
расстаться с ними. Так и переехали: Художник, кровать, его картины и его крысы – в шестьсот
шестьдесят шестую, тайную, на плане не отмеченную комнату во чреве этого монстра –
Театра-на-Горе. Здесь ему намного просторней, чем в столице. К тому же, в потолке этого
помещения есть небольшой световой фонарь. Чего ещё желать художнику?! Он даже что­то
пытается снова писать.
Куратору уже надоел Крысин, поэтому он, невнимательно слушая, перекладывает бумаги с места на
место и готов отослать осведомителя – до следующей встречи, но тут Крысин подбрасывает
информацию, которая Куратору действительно интересна.
Государству от этого может быть большая прибыль: предвижу резкое подорожание его работ на
внешнем рынке.
Куратор (поднимает голову). Да?.. И о каких суммах идёт речь?
Крысин (помолчав, подумав). О сотнях тысяч…
Куратор. Рублей?
Крысин (помолчав, подумав). Нет, долларов.
Куратор (взволнованно). Сотни тысяч долларов!
Куратор выходит из­за стола и начинает нервно ходить по кабинету. Останавливается возле
стоящего навытяжку Крысина, рассматривает его. Принимает какое­то решение.
Вы правы: сейчас идут общественные нападки на «карательную психиатрию», отдавать его в
Жёлтый Дом было бы неразумно, тем более что он завещал Городу своё имущество. Да ещё и
31
продолжает его наращивать: работает, так сказать, на вечность. Это ведь наша с вами сверхзадача –
охранять художников и писателей и создавать им благоприятные условия для творчества, пусть даже
они ненавидят нас. Такова наша нелёгкая служба. Потомки ещё скажут нам спасибо!
Крысин. Совершенно согласен с вами, товарищ подполковник.
Куратор. Вообще­то, я пока что майор.
Крысин. Но – ненадолго! Уж поверьте моей способности чувствовать колебания земной коры.
Куратор (самодовольно). Ну, не время и не место говорить об этом. Вообще­то, методы работы с
общественным мнением кардинально изменились. Нам придётся пожертвовать кем­то из секретных
сотрудников и отдать на съедение прессе несколько человек «наших». Я хотел, было, тебя
«высветить», но раз ты у нас такой поборник интересов государства, то, пожалуй, повременю. Ты
там за этим Гением присматриваешь?
Крысин. Только и делаю последние шестьдесят лет.
Куратор. Сколько, сколько?!
Крысин пожимает плечами.
Ну да ладно. Шестьдесят так шестьдесят! Хорошо сохранился. Итак: хочу видеть краткий отчёт о
ваших беседах.
Крысин. Увы, это десятки томов… Наши споры об искусстве. О жизни…
Куратор. Не надо за всю жизнь. Давай дайджест за последнее время. Коротко, внятно, ясно. Ты меня
заинтриговал. Если это предполагаемая мировая знаменитость ближайшего будущего, если это
сенсация и прочее, то я должен быть в курсе. И помалкивай. Я не хочу, чтобы этот отчёт видел
кто­то ещё. Уяснил?
Крысин. Так точно! Разрешите идти?
Куратор. Топай…»
Крысин. На этом первая часть кончается.
Печальная красавица (капризно). Владимир Степанович, я хочу эту рукопись! Я хочу, чтобы её
поставили на сцене нашего Театра-на-Горе. Вы знаете, кто крышевал Каина?
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (обречённо). Мы же договорились не вспоминать…
Печальная красавица. Конечно, Владимир Степанович. Я только хочу сказать, что тогда некий
Куратор…
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (безнадёжно). Так сколько лет уже прошло!..
Печальная красавица. А что изменилось?
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (неуверенно). Ну, всё-таки…
Печальная красавица (жёстко). Короче, я уже вижу, как это будет. Это мой шанс свести счёты с
прошлым…
32
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (сдаваясь). Как скажешь, детка… Но, может, с твоим
психоаналитиком посоветуемся?
Печальная красавица. Я сама себе психоаналитик. Творчество целительно.
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Что-то я не заметил этого по нашему писателю.
Печальная красавица. С писателем будем работать. Я тут, пока суд да дело, быстренько
созвонилась и переговорила со всеми. Дело обстоит так: за квартиру Кущин не платил полгода.
Можно купить вместе с долгом. Квартира в престижном доме, отремонтируем, продадим вдвое, а то
и втрое дороже. Писателя отправим в элитарный пансионат «Вишенки» под Москвой. Туда, кстати,
ваш партнёр по бизнесу Долгополов поставляет продукты на льготных условиях: старика своего там
поселил… Составит протекцию.
Продавец сюжетов (неприятно поражён). Так, значит, теперь вы, миледи, будете решать, где мне
жить и где умирать?
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (строго). Ты, писатель, помолчи, когда Ангелина Сергеевна
говорит!
Продавец сюжетов. Вот вам и ещё сюжет: просто Ангел превращается в Ангела мщения.
Печальная красавица. Возможно, вы и правы. Будем сотрудничать. Хочу под вашим руководством
пройти писательский ликбез. Я вдруг поняла, что только творчество сделает меня свободной. А жанр
диалогов самый для этого случая подходящий: материал жизненный довлеет. Раньше я писала стихи,
но поэзия – прихоть Бога. Она только для чистых людей. А мне никогда уже не быть чистой…
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (умоляюще). Ты же обещала, детка…
Ларёчница Альбина (вполголоса, в сторону). Бедняжка! Такое разве забудешь! И Вовчика до слёз
жалко.
Печальная красавица. Всё-всё, не волнуйтесь, Владимир Степанович. Я только о деле. Итак, стихи
побоку. До прозы пока ещё не доросла, можно сказать. А диалоги… Воплощение своих мыслей
увидеть в словах и поступках реальных людей,.. Сделать их похожими на тех, кого ненавидишь и
хочешь уничтожить… О, сладкое слово – месть! Это как раз по мне: буду продюсировать спектакль.
Это забавно: ещё не пробовала.
Крысин. Я протестую против постановки! Затронута моя честь! Пусть автор изменит фамилию
Крысин.
Продавец сюжетов (насмешливо). На Мышкина, что ли? Так ты и как Мышкин тоже там отметился.
Крысин. Ничем не подкреплённые выдумки!
Печальная красавица (по-хозяйски). Это обсудим в рабочем порядке. Давайте дальше. О чём вторая
картина?
Продавец сюжетов. О соотношении прекрасного и ужасного: свободного творчества и
предательства.
33
Угрюмый (недовольно). Может, хватит препираться? Развели антимонию на пустом месте! Можно
подумать, с шедевром имеем дело! Читайте уже свою посредственную писанину!
Бывший Малиновый пиджак Вовчик. Ты бы помолчал: пришёл тут на дармовщинку поживиться!
Тебе ничего не светит, заруби на носу: Ангелина Сергеевна покупает сочинение… (Обращается к
Печальной красавице.) Солнышко, у меня через сорок минут заседание комиссии по правам
человека.
Печальная красавица (капризно). Нет, Владимир Степанович, я не хочу, не могу без вас. (Достаёт
из сумочки платок Вовчика и подносит к сухим глазам.)
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (растроганный и довольный, соглашается). Ладно, ладно,
детка, останусь, только не плачь. Ну подумаешь, опоздаю немного… Читайте поскорее, сочинители!
Продавец сюжетов. Ну так что ж, Крысин, заглянем в психологию предательства? Давай
разделимся: я за художника Вьюгина и – ремарки. А ты сам за себя. Начнём?!
Крысин размахивает руками, делает круг перед киоском «ВСЕГДА НА СВЯЗИ» и сидящими на
стульях зрителями. О н всё больше походит на огромную крысу. Продавец сюжетов протягивает ему
текст. Они попеременно читают.
«КАРТИНА ВТОРАЯ. Потайная комната № 666. Фонарь на потолке. Посреди помещения – ложе,
застланное клетчатым пледом. Тут же кресло, в котором полулежит художник Вьюгин. Поток
тусклого света от фонаря падает на мольберт. В руках у Вьюгина – кисть; он обтирает её, после того
как сделал несколько мазков, и без сил падает в кресло. Вдоль стен стоят его картины, некоторые
повреждены крысами. Крысы неподвижно смотрят из своих крысиных ходов. Огромные крысы
разместились и под креслом хозяина, и на его ложе. Он кидает им еду, которая была неопрятно
разбросана на небольшом столике возле кресла.
Вьюгин. Рука ослабела. И света, света не хватает… Я не различаю оттенков. Это конец! Но какая
долгая агония… За что, за что мне послана такая длинная жизнь, что я уже не понимаю, сколько же
мне лет? И всё один, один, один… Устал…
Тихо входит Крысин. В руках у него пакет, из которого он извлекает бутылку вина, продукты,
фрукты, расставляя их на столике.
Крысин. Как за что? За твой эгоизм и высокомерие. Ты всегда хотел быть один, дышать
разреженным воздухом вершин, заниматься только творчеством. Всё это ты получил, Вьюгин. Что ж
теперь ропщешь?
Вьюгин. А, это ты, Крыса… Всё ходишь. Всё шляешься, вынюхиваешь? Что тебе надо от меня?
Крысин. Вот опять ты за своё. Если я не приду, то кто же принесёт пищу для тебя и твоих крыс? А
также и вино твоё любимое – «Мукузани»! Кто тебе достанет его в эпоху борьбы с пьянством?
Только я. Взял впрок в буфете Ведомства, где в очередной раз докладывал о тебе. Убедил Куратора,
что ты гениальный художник и что тебе «Мукузани» необходимо как допинг. В общем, на
ближайшие полгода запасся. А ты говоришь – «шляешься!» Как это неблагородно.
Вьюгин. И не стыдно признаваться в том, что ты продолжаешь своё доносительство? Скольких ты
предал, бездарный человек?!
34
Крысин. В истории искусства я буду значить не меньше тебя. Моё имя всегда – всегда! – понимаешь
ли? – будут поминать рядом с именами самых больших мастеров, которых я передал… в руки
правосудия. Передал – и горжусь этим. Ибо вовремя остановил от падения: вспомни, к чему шло
дело! Портреты узколобых – вместо Бога и его Ангелов… Мелкие черти – вместо дьявола…
Падение, падение, падение! Вы все разучились писать. Кроме тебя. Признаю. Может быть, потому­то
я и пощадил тебя. Ну и ещё двух­трёх… Таких же неподвластных. Правда, ты не создавал портретов.
Ты ушёл целиком в пейзаж.
Но, может, зря я тебя пощадил? Смотри­ка: для тех, убитых вовремя, настал срок жить заново. О них
пишут. Их работы выставляются при восторженных криках толпы! Они прославлены в истории
искусства.
А ты? Что можешь сегодня предъявить публике ты? Ты, всю жизнь просидевший один. Друживший
только с крысами. Тебе нечего ответить, не так ли? Вот и получилось, что, предав тех, я сделал их
бессмертными. А оставив в живых тебя, я похоронил художника Вьюгина заживо. Вот чего история
искусства мне может не простить. Сожалею, очень сожалею. Ибо крысы пожирают твои работы,
ради которых я оставил тебе жизнь.
Вьюгин. Брось ты сокрушаться! Шедевром больше, шедевром меньше – кого это опечалит? Кому
это нужно? Я писал потому, что не мог не писать. Я делал это для себя одного – плевать мне на
публику. Мне это доставляло наслаждение – большее, чем близость с женщиной. Или пьянство. Или
обжорство. Или… Ну что там ещё в арсенале ваших мелких соблазнов?.. Ну да, в общем, всё равно.
Неважно. Не в этом же суть. Ты вряд ли поймёшь… Сам­то ты, бедняга, ничего написать не мог
кроме доноса…
А творчество – это равенство с Богом! Равенство с Богом! Не меньшее, чем Сотворение мира. Это
создание новой реальности. И, что главное, не только той, что можно пощупать и понюхать, лизнуть
языком, но и бесконечной перспективы мыслей и чувств, которые равны космосу человеческих
миров и находятся далеко за пределами вещественного.
Крысин. Стоп, стоп… Хочу тебя немного приземлить и указать на ряд противоречий, весьма
существенных в твоих рассуждениях. Итак, первое: ты – бог, тебе человек не нужен, то есть плевать
тебе на признание. Второе: картину свою ты всё­таки «видишь», как бы глазами многих – отсюда
«космос» и, прости уж, невероятное преувеличение её значения. А вот это уже нечеловеческая
гордыня, мать всех грехов на свете…
Вьюгин. Ну, гордыня… И что? Это привилегия таланта, осознающего себя. Сам Бог дал мне дар
творить. Перед Ним только и отвечу.
Крысин. Да ведь это, скорее, подарочек от дьявола, чем от Бога. Ой, смотри, не угоди в ад, где одни
только вечные муки! А тут – на земле – крысы, которых ты прикармливал, когда тебя не станет,
дожрут твои работы и спасибо не скажут. Вот и не будет тебя ни здесь, ни там… Нет, зря не написал
на тебя в ОГПУ ещё тогда, когда ты только входил в силу. Самое было время упечь туда, где Макар
телят не пас… Остался бы в музеях Вьюгин раннего и среднего периодов. А то – возгордился!
Вьюгин. Да что с тобой говорить, бесталанное ты существо?! Всё равно не поймёшь…
Крысин. Нет, ты постой! А что если я больше твоего понимаю? И за тебя, и за себя? И за Бога, и за
дьявола? Они ведь оба грешников любят. А я свои грехи не прячу, признаю, понимаю, что Зло есть
логическое продолжение Добра. И что таланту сопутствует такое множество пороков, что впору
35
пожалеть вас. Вот скажи: почему ты так бездарно распорядился своим талантом? Почему не захотел
даже в голодные годы продать ни единой картины? Это о твоём альтруизме, что ли, говорит? Нет, уж
извини, совсем о другом! Для себя, для себя одного берёг ты свои работы. И люди отвернулись от
тебя. У тебя даже жены никогда не было: ты ревновал свои холсты к любой женщине. Вдруг она
станет между работой и тобой?! Ни жены, ни ребёнка!.. – ты нарушил завет Бога людям: плодитесь и
размножайтесь! Вот что ты сделал. Остались одни крысы. Вот их­то ты полюбил… Не пойму только
– почему, ведь они прогрызают ходы в твоих приставленных друг к другу картинах. Упёк бы я тебя
тогда, вовремя, и не случилось бы этой беды. Как это совместить – любовь к картинам и любовь к
крысам, которые эти картины уничтожают? Объясни.
Вьюгин. Нечего мне объяснять. Ничего объяснять не буду. Мои работы – что хочу, то и делаю.
Крысин. Ну вот, это более или менее понятно: собственнический инстинкт, жадность и скупость в
одном флаконе, как говорится. И сам не «гам», и другому не дам. Это не любовь к искусству, это –
ненависть к человечеству!
Вьюгин. А что это такое – человечество? Ты его видел? Вот и я тоже могу представить только
умозрительно. В лучшем случае, то есть не в лучшем, конечно, а в худшем, вижу перед собой толпу.
Толпу ненавидел всегда. Толпа дурно пахнет, особенно в жару и – особенно – в каком­нибудь
помещении. В жару она ещё и вопит: «Распни его!» А в помещении… Был я на тех собраниях, где
орали с блеском в глазах: «Расстрелять, чтоб другим неповадно было!» Ты, кстати, тоже там был.
Крысин. Ну, не такой я дурак, чтобы орать вместе со всеми: «Расстрелять!» Да я и не хотел вовсе
крови. Только обострения всех чувств зарвавшегося, заевшегося таланта, готового безоглядно
прислуживать тому проклятому режиму. Думал, шуганут одного, другого – одумаетесь. Поймёте, что
лизать пятки сильным мира сего – постыдно. Но ты­то первое время был не такой. Ты, из нищеты
выбившийся, вёл себя как аристократ – независимо, ничего не боялся, в хоровом «пении» не
участвовал… Ну, думал я, этот настоящий. Пусть себе пишет. Пусть создаёт шедевры. И чем же всё
кончилось? Крысиными ходами… О, я глупец!
Вьюгин. Слушай, не пойму я тебя: чего это ты крыс так невзлюбил? Ведь ты же сам – Крыса.
Крысин. Крыса крысе – рознь. Одно дело, я – добровольно так назвавшийся, взваливший на себя
всю тяжесть ответственности перед будущим за талантливых художников. Я – бесстрашно
принявший вызов жестокого времени и вступивший в схватку с режимом за их бессмертие! Я –
презревший предрассудки и поднявшийся до самых холодных и безлюдных вершин духа! Я – не
побоявшийся обвинений недальновидных, примитивных людишек в предательстве! Я – столь много
сделавший для искусства: подумай только, где бы ещё сохранились письма и дневники наших
гениев, если не в Ведомстве, которое все проклинают, а должны бы благословлять! Да я могу себя
называть как угодно: моё место рядом с богоравными творцами. И я назвался Крысой, потому что
мне смешны ваши претензии на величие, кончающиеся крысиными ходами, которые прогрызли эти
мерзкие разносчики вирусных заболеваний. Разносчики чумы. «Чума – на оба ваших дома!»
Вьюгин. А это ещё к чему? Приплёл тут Шекспира… Кому – мерзкие… А мне они нравятся. Умны,
хитры, но умеют быть благодарными: ко мне весьма привязаны. Сколько на меня писали соседи в
санэпидемстанцию, жаловались на засилье крыс. Заявятся по доносу «звероловы», а я своих друзей в
постель спрячу, они там притихнут, сидят, понимают опасность. Ну, подумаешь, прогрызли картины.
Им же надо как­то передвигаться по комнате: теснота страшная, полотна да холсты один к другому в
ряд. Вот и прогрызли. Да на здоровье! Всё равно скоро мне помирать. Придут чужие, заберут,
36
развесят, станут смотреть на мои деревья, на мою воду, на мои цветы… Пусть лучше крысы. Люди
хуже крыс.
Ты говоришь: жены не было, женщин не любил. Любил. Да загубили её «добрые люди»… Не нужно
мне вашего человечества!
Крысин. Придумываешь. Не было никакой девушки. Не было любви.
Вьюгин. Ты этого знать не можешь.
Крысин. Я­то как раз знаю. Роза Вертанова – моя дальняя родственница.
Вьгин. Врёшь, врешь, Крыса!
Крысин. Зачем мне врать? Она полукровка: еврейка по матери, русская по отцу. Записалась русской,
потому что в СССР национальность определялась по отцу. Как все полукровки, талантливая была
девчонка. У неё всё получалось: и в актёрской студии блистала, и стихи писала, и способности к
живописи определённо имела. Но самый большой дар её – это авантюризм. Скучно ей было в тесном
мирке московских сплетен. В Париж рвалась. В Нью­Йорк! Любой ценой.
Вьюгин (горько). Да, девочка хотела посмотреть мир. Ну и что? Что в этом плохого?
Крысин. Ничего, ничего… Только я говорю, что любви­то не было. Всё подстроило Ведомство. Вас
с ней нарочно свели, как бы случайно, чтобы добраться до тебя, спровоцировать, а потом через тебя
– до других, которые живопись путали с политикой и выказывали недовольство существующим
строем. Помнишь чистки в Союзе художников? Готовился показательный процесс над
формалистами. У тебя была безупречная репутация – реалист, лояльный к власти…
Вьюгин. Врёшь! Безразличный.
Крысин. Не всё ли равно? Это лишь вопрос терминологии. Тебя просто водили на крючке. А ты
думал – любовь.
Вьюгин. Я убью тебя!
Крысин (лениво позёвывая). Мне скучно, Вьюгин! Не­ужели ты до сих пор не понял, что я
бессмертен? Неужели в твою талантливую, но, как я понимаю, примитивно тупую голову до сих пор
не пришло, что Иуда предал Христа не потому, что жаждал бессмертия, – и, кстати, получил его на
веки вечные: где Спаситель, там и он! – а потому, что хотел помочь Христу…
Вьюгин. Как ты мерзок, у тебя – ничего святого!
Крысин. Оставь это! Можно подумать, ты веришь в Бога… Я гораздо набожнее, уже потому, что
признаю неистребимую жизненность Иуды и его Патрона, если предположить, что это было не
божеское дело, а совсем наоборот. Хотя, повторяю, как ещё рассудить!.. А Роза наша Вертанова,
подробно познакомившись с тобой, пришла к выводу, что ты не можешь быть особенно полезен
Ведомству, так как по природе своей – бирюк­одиночка. Мне, правда, это в тебе больше всего и
нравилось. Ты хорошо работал тогда. Более того – блистательно! Твои волжские пейзажи с
красными лодками, твои гениальные деревья в бурю… Я­то знал о тебе больше того, что Роза
написала в отчётах… Но она, как умела, сделала свою работу. Вот её и послали в Париж. Ах, милый
наивный мой друг!
37
Вьюгин. Пошёл ты… Какой я тебе друг?!
Крысин. Ты даже не знаешь – какой!.. Дорогой, очень дорогой. Ведь Розу нашу Вертанову
посадили, бедняжку, из­за тебя. Нет, сначала за работу с тобой её наградили. И поехала она в
командировку в Париж. А потом, в результате этой самой награды, она всерьёз увлеклась чуждыми
идеями. И каким­то там эмигрантиком. А всерьёз надо было относиться только к полученному
гонорару. Который, кстати, всегда в таких случаях делится на тридцать. Я понятно выражаюсь?
Метафизическое число – 30. Сакральное число – 30! Хотя, конечно, были ещё ночи страсти…
Вьюгин (замахивается на Крысина). Убью!
Крысин (безнадёжно отмахивается). Говорю же – бессмертен. Я и сам уже до чёртиков устал от
самого себя и сам хотел бы покоя. Не дано! Надо нести свою нелёгкую службу.
Вьюгин глухо, отчаянно рыдает. Крысин покровительственно похлопывает его по плечу: «Ну­ну, не
убивайся так».
Вьюгин. Будь ты проклят со своим бессмертием!
Крысин. Тут ты – в самую точку. Бессмертие – это и есть самое что ни на есть настоящее проклятие.
И в том ещё смысле, что единственный литературный жанр, который действительно является
вечным, то есть бессмертным, это – донос. «Нетленка», выражаясь на вашем художническом
жаргоне. Не тлеют, не горят, не тонут… Хотелось бы, говоря по правде, кое от чего избавиться. Но
не тут­то было: они в несгораемых сейфах Ведомства, с грифом «Хранить вечно».
Вьюгин. А как же уничтоженные вами во времена «перестройки» ценные документы?
Крысин. О, это пускание пыли в глаза! Это их перемещение из старых сейфов в новые,
усовершенствованные. И только. Но, с другой стороны, какой вклад в отечественную культуру!
Знаешь, была такая поэтесса – с задатками гениальности, но чересчур строптивая, со всякими там
отклонениями, не допустимыми в социалистическом обществе… Впрочем, все гении – с
отклонениями. Меня лично такие вещи не трогают, они лишь объясняют пики на творческой, так
сказать, кардиограмме… Ну вот, жила беспутно, пила, разбрасывала написанное,
вольнодумничала… Посадили. И что же? Из этого изначально порочного создания именно в лагерях,
в несвободе, в мучениях и выработалась ярчайшая творческая индивидуальность. Ей давали
тетрадку, карандаш. Она писала. У неё отбирали. Снова давали тетрадь и карандаш, и опять –
шедевры! Невероятные по свободе всплески мысли и эмоций! И так на протяжении десяти лет «без
права переписки». И что ты думаешь? Когда её выпустили, она люто тосковала о неволе, не знала,
что с собой на «гражданке» делать. Почти перестала писать: действительность была столь убога,
столь буднична… И тогда её снова посадили под каким­то ничтожным предлогом: государство
заботилось о поддержании интеллектуального потенциала общества. Не то что сейчас. Ей снова дали
тетрадь и карандаш… Эти десять тетрадей… Это, я тебе скажу, нечто! Это такие раскалённые
уголья, которые невозможно в руки просто так взять – обжигает! Да, мой милый, гениальность – это
магма, вырвавшаяся из преисподней.
Вьюгин. Так много, так красиво говоришь! А кто ты есть? Ничтожество!
Крысин (спокойно). История рассудит.
Вьюгин. На этом суде тебе и таким, как ты, пощады не будет.
38
Крысин. За что? За то, что мы порок направили в русло творчества? За то, что история искусства
нашими стараниями обогатилась шедеврами? За что же?
Вьюгин (кричит). Ненавижу тебя с твоей казуистикой! Иуда!
Крысин. А помнишь ли – нет, ты­то, конечно, помнишь, люблю твою начитанность! – в Евангелии
от Матфея, как Иуда привёл стражников в Гефсиманский сад, чтобы отдать им Иисуса?.. Он указал
на Учителя поцелуем: «…радуйся, Равви! И поцеловал Его». И как Иисус назвал его? А? «Друг,
зачем ты пришёл?» Чему, спрашивается, «радуйся»? Почему – «друг»? Почему – «зачем?..», если Он
всё заранее знал? Вопрос риторический. Оба понимали, что Иуде выпала самая печальная в этой
истории доля. Потому что Иуда был нужен Иисусу, чтобы исполнилось предназначенное. Думаешь,
Иуде это было легко? Но он знал, что без него никак не обойтись, что он должен помочь Иисусу
взойти на крест. Помнишь, как Иисус боялся? «…душа моя скорбит смертельно…» Помнишь
Моление о Чаше? «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия…» Иуда помог. А легко ли
это ему было, суди сам: пришёл в храм, говорит первосвященникам: «согрешил я, предав кровь
невинную». «И бросив серебренники в храме, он вышел, пошёл и удавился». Вон сколько человек
этот взял на себя грехов! А всё ради святого дела. И что же? Иисус прославлен во веки веков. А Иуда
проклят. Разве это справедливо?!
Вьюгин. Молчи, молчи! Слушать тебя не хочу! Такие, как ты, найдут оправдание любому злу.
Крысин. Да зачем мне оправдания? Они нужны слабым. А мы, мы правим миром, мы сильны. Мы
сильнее тех, кто считает себя правителями. Мы управляем ими. Это мы заказываем законы, по
которым правители делают вид, что руководят массами. Да, мы направляем руку пишущих законы,
так что мы и есть руководящие. Ведь на каждого из них есть компромат. На каждого! И мы дёргаем
за ниточки, всего лишь дёргаем за ниточки, осторожно, нежно, с любовью. По правде говоря, я часто
изнемогаю под бременем своей силы.
Но я тебе скажу, что все мы, Крысы По Собственному Желанию, специализируемся кто на чём. Меня
материальное интересует мало. Моя сфера – Искусство. Высокое искусство. Так я стал твоей тенью.
Твоим альтер­эго.
Вьюгин. Ты бесплоден. Ты ничего не мог создать. Вот и прилепился ко мне и другим, чтобы, как
импотент, подглядывать за чужой любовью.
Крысин (спокойно). Ты можешь говорить всё, что угодно, тебе меня не обидеть. Я сам знаю все свои
просчёты и победы: фифти­фифти. И я люблю тебя, твою возвышенную душу. Но ты – скорее мой
просчёт, чем победа. Ты не понял правил игры. И подружился – назло мне и другим Людям­Крысам
– с обычными крысами, не осознав, что они лишь одно из воплощений высшей расы – Людей­Крыс.
Они полюбили тебя. Но любовь крысы – не людская привязанность. Она вечная. И она – особенная.
Они не могут покинуть тебя: ты для них – Повелитель. Но картины твои для них – лишь повод быть
к тебе ближе. Зачем ты вызвал их из подвалов? Единственный способ поддержания жизни крысы из
подвала – пожирать то, что поддаётся съедению. Ты их приручил, но, когда они, оголодав, принялись
за твои холсты и полотна, ты не дал им понять, что этого нельзя делать. Поэтому они и прогрызли
свои крысиные ходы в твоих плотно приставленных друг к другу работах. К тому же, они
стремились быть рядом с тобой. Ты ведь всю свою материализованную творческую энергию сгустил
так плотно, что они искали путь к тебе, прогрызая преграду. И то, что я так долго и успешно
оберегал – твою жизнь и твоё творчество, – они уничтожили. Это повергает меня в уныние: не
39
уследил! Но, с другой стороны, пересмотри свои работы! Ты увидишь, что они расправились не с
твоими ранними шедеврами, а с уже вполне предсказуемыми и заурядными вещами позднего
Вьюгина. И это доказывает, что в конечном счёте все крысы в мире – заодно. И что подвальные
тоже, находясь на нижней ступени развития, всё же интеллектуальнее и памятливее вас, людей. И
крысам принадлежит будущее. Им принадлежат все свалки планеты. А свалки планеты больше
самых крупных мегаполисов. Тут цепочка такая: ненасытный, прожорливый человек окружает себя
отходами, отбросами, умудряясь создать призрачный благопристойный чистенький мирок посреди
вселенской помойки, в которую стремительно превращается Земля.
Вот недавно читал в газете, что отряды бразильских полицейских в Рио­де­Жанейро, вооружённые
автоматами, ведут настоящую войну с крысами на городских свалках. Но истребить их не удаётся.
Бесполезно! Ты скажешь: это где­то там, где много солнца и всё мгновенно начинает гнить,
привлекая грызунов. А вот тебе ещё одна заметка. Откуда бы ты думал? Из славного города Кирова.
Санэпидемстанция отметила появление в этом благословенном населённом пункте нынешней,
слишком тёплой зимой крыс огромного, небывалого размера. Полуметровые крысы! Это о
чем­нибудь говорит тебе? Грядёт новая цивилизация – цивилизация крыс. Она наступит в год Крысы
по китайскому календарю.
И, вполне возможно, подвальные Крысы, достигнув небывалых ранее размеров, захотят подняться на
задние лапы, а там и до развития речи недалеко. И Крысы такое скажут о человечестве, что будет
несомненно новым и поразительным даже для нас, Крыс в человеческом обличии. Ибо, хотя мы и
принадлежим к одному с ними виду, всё же представляем разные цивилизации. Мы – раса высшая,
они – пока низшая. Хотя я не исключаю того, что они, сильные своими низменными инстинктами,
начнут войну против нас, изнеженных интеллектуалов, уже набравшихся от людей их пороков и
слабостей. И тогда неизвестно ещё, кто одержит верх.
Вьюгин. Я скажу тебе – кто! Я тебе скажу! Ваше место и в самом деле на свалках. Ваше дело –
пожирать отбросы. И знаешь ещё что? Вы в конце концов пожрёте друг друга! Вот тебе история из
моего давнего барачного быта. Недалеко от нас работал мясокомбинат. И крыс было
видимо­невидимо: побольше, небось, чем в Рио­де­Жанейро. Никакого от них житья. Что же
придумали наши хитроумные барачные обитатели? Ловят несколько крыс живьём, прикрывают
металлическую бочку крышкой, которая легко опрокидывается, на дне – приманка. Зверюги лезут на
бочку, они ведь съедобного ничего не пропускают, им всё надо. Дальше – проще простого: крыса
залезает на крышку, крышка переворачивается, всё! – крыса в западне. И так их наловят, наловят, а
есть им там нечего, и они начинают пожирать друг друга. Тогда бочку опрокидывают и выпускают
этих людоедов, то есть крысоедов. И они начинают уничтожать своих сородичей на воле. У них уже
другой «менталитет». Напиши эссе «Воспитание крыс»! Ты наверняка найдёшь какой­то высший
философско­крысиный смысл в этой барачной истории. А мне было жалко их. Вот почему я не
позволяю уничтожать своих дорогих друзей.
Крысин. Что ж! История как история. Она приложима к любому биологическому сообществу
всеядных. Люди поступают так же. Многие из них давно уже перевоплотились в крыс, только не все
это понимают. Окружающие, я имею в виду.
Вьюгин. Люди в крыс, или – крысы в людей?
Крысин. О, это процесс взаимного обогащения и взаимного проникновения лучших, наиболее
сильных видовых качеств. Это что­то вроде кентавров древности. Хитроумие, ловкость, бесстрашие
крысы в сочетании с человеческим интеллектом (впрочем, крысы часто интеллектуально развитее
40
людей!) даёт образцы нового вида политиков­глобалистов, бизнесменов мирового уровня…
Присмотрись к некоторым персонажам мирового истеблишмента! Разве не видно, что они в прямом
родстве с крысами? Посмотри на их одухотворённые, утончённые лица! Это они, объединив мир и,
соответственно, поделив его, обнюхивают свою добычу столь трогательно, что у меня некоторые
репортажи по телевидению просто вышибают слезу. Я вижу, вижу, кому уже принадлежит планета.
И у меня сердце заходится от радости! Наши идут!!!
Внезапно раздаётся дудочка Крысолова, появившегося из­за правой кулисы. Это странная фигура в
средневековом камзоле, сказочных башмаках с загнутыми носами, в причудливом головном уборе.
Мелодия столь сладостная, столь прекрасная, что и Вьюгин, и Крысин замирают, глядя на
диковинного музыканта. Потом Крысин начинает корчиться, испытывая муки зависимости от этой
инфернальной мелодии. У него – настоящая ломка.
О нет, только не это! Только не это! (Корчится.)
Вьюгин (с неожиданным сочувствием глядя на мучения Крысина). Что с тобой?! О, бедный друг
мой! О, мой несчастный брат! Если ты покинешь меня навсегда, кто заменит тебя в моих
бесконечных бессонных бдениях? Мы так срослись, мы не сможем друг без друга! Я без тебя
погибну. Мне необходимо расчёсывать язвы прошлого, чтобы чувствовать себя живым. Этот
мучительный зуд, который рождается из наших диалогов, – единственное свидетельство того, что я
ещё не умер. Ведь писать картины я больше не могу. (Рыдает.) Из всех, кто жил и страдал в наше
время, только мы и остались. Казалось, что вечность дарована нам, чтобы без конца сводить счёты,
выяснять, кто больше повинен, и мы никогда не умрём, потому что установить это невозможно. Ты
не смеешь вот так бросить меня и уйти за Крысоловом вместе с моими домашними крысами! Ты не
оставишь меня?!
Крысин. Вон как ты заговорил! А помнишь, как проклинал?! Меня, своего благодетеля! Впрочем,
что взять с человека? Он всегда так непоследователен. Только крысы, следуя предначертанному, не
ропщут, а идут до конца.
Дудочка играет всё слаще, всё неотвратимей. Крысин перестаёт корчиться, выпрямляется, словно
освобождаясь от своей роковой зависимости.
Мы вольные крысы, пора, брат, пора! Прощай, Вьюгин. Я сделал для тебя всё, что мог. Ухожу,
забирая с собой и твоих прогрызателей шедевров. Крысы всех стран и всех рас – высшей и низшей,
объединяйтесь! Говорят, время шедевров кончилось. Искусство умерло. Нам намекают, что Времени
вообще не осталось. Но это не так! У этой истории нет конца. Она вечная. Пока на Земле живут
крысы».
Крысин. Тут ты прав, незадачливый писака!..
Печальная красавица (в гневе). Я и за Вьюгина отомщу! И за ту Розу Вартанову, которую все
предали! Вы все ещё поплачете!
Угрюмый. Да это же выдумка в чистом виде! Продай мне, продай, Кущин!
Продавец сюжетов. Опоздал, брат! Я ей отдам: пусть утолит боль, если сможет.
Ларёчница Альбина. Много вы, мужики, понимаете в утолении женской боли… Бедняжка, сколько
она выстрадала!
41
Печальная красавица. Тут, Альбина Фёдоровна, вы ошибаетесь. Я давно уже не знаю, что такое
боль. Моя участь – бесчувствие, а это ещё страшней, чем боль.
К компании, которая усердно слушала, уже начиная скучать, диалог Крысина и Вьюгина, Крысина и
Продавца сюжетов, приблизился бывший инженер Пётр Котиков. Он постарел, поседел, одет бедно,
но чисто. Видно, что не спился. Видимо, дожил до скромной пенсии.
Пётр Котиков подходит к Продавцу сюжетов, дружески хлопает е г о по плечу.
Пётр Котиков. Ты жив, бродяга! Рад тебе! Я как увидел это странное собрание на тротуаре, так, не
поверишь, сразу тебя вспомнил!
Продавец сюжетов (обрадованно). Где же вы пропадали столько лет? Ведь я вам две бутылки
«Клинского» должен!
Пётр Котиков (удивлённо и растроганно). Ну и память! Да я в Москве вахтовым методом в банке
охранником работал, малярил, штукатурил, да много чего делал. У меня дочка без мужа родила, надо
было внучонка поднимать!
Продавец сюжетов. О, эти взрослые дочери – вечная печаль и забота отцов. (Вытирает глаза
рукавом.) Моя-то совсем пропала.
Пётр Котиков (сочувственно). Главное, не терять надежды… А я смотрю, лица вроде знакомые, но
в то же время – совсем новые. А ты, значит, про «Клинское» помнишь?
Продавец сюжетов. Добра не забываю. Ангелина Сергеевна, нельзя ли – в качестве аванса –
подбросить… Мне – позарез…
Печальная красавица (неодобрительно). Виктор Иванович, я думаю, нам стоит начинать лечение в
специализированной клинике не откладывая.
Продавец сюжетов. Ладно, я не против, но только с завтрашнего дня. А сегодня у меня двойная
радость: диалоги, считай, продал и друга встретил. Нам надо посидеть за бутылочкой, поговорить о
жизни, так что, Ангелина Сергеевна, с вас причитается…
Крысин. Я в суд на вас всех…
Угрюмый (торопливо). Слушай, Кущин! Пока они там что-то решат, я сразу, наличными… Может,
сговоримся?
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (сурово). Я тебе сговорюсь! (Достаёт портмоне,
протягивает несколько пятитысячных купюр Продавцу сюжетов.) Хватит на первое время?
Ларёчница Альбина (с восторгом). Я всегда говорила, что Вовчик – человек!
Печальная красавица (сухо). Не забывайте, Альбина Фёдоровна, что Владимир Степанович –
депутат, попечитель фонда «Поможем друг другу» и член комиссии по правам человека.
Бывший Малиновый пиджак Вовчик (спохватывается). Всё, детка, опаздываю на комиссию,
лечу… Заканчивай тут сама. Сделаем всё, как ты хочешь.
Печальная красавица. Я, пожалуй, тоже поеду. Вас, Виктор Иванович, найду завтра. Обсудим
детали. Рукопись забираю: завтра же и оформим передачу авторских прав нотариально. А пока
42
отдыхайте, но помните, что вы на пути к возрождению. Вы мне очень нужны, не забывайте и об
этом.
Бывший Малиновый пиджак Вовчик и Печальная красавица уходят, слышен шум отъезжающего
автомобиля. Гламурная деловито открывает ларёк. Угрюмый недовольно топчется на месте, не хочет
примириться с поражением, но на него никто не обращает внимания.
Ларёчница Альбина (грустно вздыхает, закуривает). Эх, как жизнь поворачивается! Хороша же
она стала, а была такая замухрышка, несчастная, потерянная… А теперь – красавица!
Продавец сюжетов. Печальная.
Ларёчница Альбина. Что?
Продавец сюжетов. Печальная, говорю, красавица.
Угрюмый. С жиру бесятся.
Ларёчница Альбина. Помолчал бы ты, завистливый человек. Что ты можешь понять в людском
горе? Не принимали тебя в Союз писателей – и правильно делали! Писатель должен душу
человеческую любить, а не как ты – только насмехаешься. Противно и стоять-то рядом с тобой.
Тьфу!.. Прощайте, Виктор Иванович Кущин, желаю вам здоровья, счастья и успеха в работе.
Продавец сюжетов. Стойте, Альбина Фёдоровна, я разбогател, мне столько не нужно. Возьмите
пять тысяч.
Ларёчница Альбина (пораженно). Да вы что, Виктор Иванович! Я ведь попросту, как своему…
Вижу – страдаете…
Продавец сюжетов. За то и спасибо. Возьмите. Не обижайте, мне они, скорее всего, не
понадобятся… Возьмите!
Ларёчница Альбина (берёт бумажку с чувством неловкости: видно, что не привыкла подарки
получать, её амплуа – отдавать, отдавать, отдавать). Ну, спаси Господи! Я за тебя самую
большую свечку поставлю в храме.
Продавец сюжетов. Поставьте, милая. За меня больше некому помолиться!
Ларёчница Альбина уходит, крестясь.
Продавец сюжетов. Любая порядочная пьеса должна кончаться торжеством любви и свадьбой или
«полной гибелью всерьёз». Но наше время – эпоха снижения жанров. И зрителю, как заметил
однажды великий Август Стриндберг, хочется весёленькой трагедии. Так было где-то когда-то
больше ста лет назад, ничего не изменилось здесь и сегодня.
Пусть Печальная красавица строит планы моего спасения и своего мщения, пусть мечтает! Я-то
знаю, чем кончится это представление. Или, как говорит Альбина: светопредставление. Если
Печальная красавица поставит на сцене мои диалоги под своим именем, то и пускай, я даже рад.
Мне-то главное было – гонорар немедленно получить. Я должен вернуть две бутылки «Клинского»
инженеру Котикову, а уж потом, без долгов, отчалю на своём последнем челне под управлением
Харона… Пусть перевозит меня на тот берег вусмерть пьяным. И да будет на то воля богов! А живые
пусть себе утешаются «искусством»! Милые мои, наслаждайтесь творчеством как местью и местью –
43
как творчеством. Я ищу только свободы. Высшая степень свободы для человека – небытие. Я слаб,
ничтожен, но амбициозен: хочу стать ещё ничтожней, хочу полного исчезновения! Адью!
Дорогой инженер Пётр Котиков! Составьте мне компанию накануне этого знаменательного события!
Мы найдём что-нибудь и получше «Клинского»! Но сначала – отдать долг…
Пётр Котиков и Продавец сюжетов уходят. Гламурная возвращается в свой киоск.
Крысин (оставшись один). Пьёте? Ну что ж, пейте, если больше ни на что не способны! Умирать
собрались? Вымирайте, не жалко! Тогда последнее слово за нами, Крысами, останется.
ЗАНАВЕС
ВТОРАЯ ОБЛОЖКА:
Книга пьес для чтения «Что делать несчастливым?..» – тринадцатая на счету у члена Союза
писателей России Ларисы Щасной. Она автор девяти поэтических сборников и трёх книг прозы.
Одна из пьес сборника – «В углу, под искусственной пальмой...» – публиковалась в липецком
журнале «Петровский мост» (№ 4, 2010) и была отмечена премией журнала. Хочется верить, что
число тринадцать будет счастливым для всей книги «Что делать несчастливым?..»
Лариса Ивановна Щасная
Тел. (493 2) 37-43-53
Автор напоминает о действующем законодательстве об авторском праве и невозможности
постановки пьесы без письменного разрешения правообладателя.