• Авторский комментарий Пожалуй, «Сказки бабушки Лукерьи» подверглись самой беспощадной цензуре с моей стороны (если не считать сборника рассказов «Я – Бог, бесконечностью политый», который был написан в девяносто втором году и по сугубо личным соображениям вообще не будет опубликован, даже фрагментарно). По сути, в избранное целиком попал один-единственный рассказ. Остальные либо не попали вообще, либо представляют собой в конечной редакции куцый набор каких-то выхваченных из канвы рассуждений или сюжетных линий, которые до определённой степени самоценны. Название сборника абсолютно оторвано от его содержимого. Там нет сказок как таковых, да и бабушку Лукерью я не видел даже в самых страшных своих снах. Всё, что попало «под нож», несёт на себе слишком суровый отпечаток моего душевного состояния на тот момент и не может быть предъявлено широкой публике. Единственный нетронутый рассказ – это маленькое, трогательное и трагическое повествование про послевоенную судьбу солдатских ног. Он был посвящён военным действиям в непризнанной Республике Ичкерия. И если на сайте molvi.net с моей подачи говорится о том, что наибольший эмоциональный эффект от прочтения предложенных рассказов в электронном виде достигается в ночное время суток при полном отсутствии внешнего освещения, то в данном случае я хотел бы посоветовать прочитать рассказ с экрана портативного устройства в перерывах между ночными боями гденибудь на передовой, если судьба забросила вас в такие обстоятельства. Комментариев по ходу текста нет, хотя, по здравому размышлению, они не были бы кое-где лишними. В конце-концов, любопытствующие без труда найдут необходимую информацию в той же всемирной сети. Харитон молвиЩев 25 августа года 2008-го 2 Харитон молвиЩев Сказки бабушки Лукерьи 3 ГНОЙНЫЕ ВЫДЕЛЕНИЯ НАДОРВАВШИХСЯ ОТ РАДОСТИ ПИКИРУЮЩИХ БОМБАРДИРОВЩИКОВ А в этом рассказе уже не до шуточек будет. Потому как тут вообще нельзя нигде смеяться или причитать, будто это дурь какая-то. Потому как это моя позиция гражданская. Ну да ладно, чего тянуть-то? Поехали… Шёл как-то бой под Шали между боевиками чеченскими и группировкой сил федеральных. Жестокий такой. И огонь ураганным назвать можно. То тут земля вверх взметнётся, то там, то сям. Ну и шандарахнул один снаряд вплотную к тому месту, где занял боевую позицию солдатко. И убило солдатку. Да так убило, что на две части разорвало: одна в бронетехнику впечаталась, а другую взрывной волной унесло куда-то под Ачхой-Мартан. Наудачу верхняя половина на поле боя осталась. Её отскребли, как положено в гроб цинковый запечатали и отправили на родину, чтоб схоронили. Ну и ноги, конечно, искали перед этим, но они всё не подходили. Ещё бы иначе было – улетели ж не близко. В общем, забыли все про ноги. А ноги тем временем потихоньку оправились, в речушке ближайшей помылись (солдатко перед смертью обкакался немножко) и стали думу думать: как быть? Думать особо нечего было – домой двигать надо. Путь неблизкий, на перекладных не доберёшься, да того и гляди подстрелят. И пошли домой ноги солдатские. Долго ли, коротко ли через перевалы горные, через низины и долины бежали да ковыляли ноги, но дошли ж таки до дома рОдного. Здесь-то и встала во весь рост проблема, о которой как-то и не задумывалось раньше: это что ж, рассуждают ноги, придём мы сейчас домой, позвоним, открывается дверь и нате вам – ноги без туловища! И ведь не объяснишь, что обидно, кто ты и что ты – хозяин в земле поди ж ты не первый день покоится. Затеплилась тут в ногах надежда слабая – может живо туловище? Позвоню, оно откроет, обрадуется, нас вместе сошьют как будто и ничего не было! Да нет, опасно: вот если б туловище приползло – это одно, а ноги оторванные в проёме дверном – это верный обморок. Решили ноги, пока не рассвело, до кладбища добраться, а там при первых солнечных лучах побродить в поисках свежих могилок 4 – вдруг тело не в земле вовсе, а в госпитале лечится? Слабая надежда, но всё же… Потопали ноги на кладбище. Пришли. Рыскали недолго. В жутковатом лунном свете резанула табличка с портретом и надписью пояснительной. Всё. Кранты. Подогнулись ноги и в снег плюхнулись. Совсем им поплохело. Жизнь не мила стала. Хоть в могилу ложись. А что? Ноги вскочили. Всё верно! В могилу. Но жизнь штука коварная и спросила у ног: а как это вы думаете закапываться? А? Что, съели? Захлопнулась ловушка: ни в земле упокоиться, ни домой вернуться. Крепко закручинились ноги солдатские. Но недолго позволили себе сопли бабские размазывать. Раз так, без дела нечего сидеть, матерью с дела работать были приучены. Только опять пошатнулись ноги – как же мы работать будем? В футбол играть, что ли? «Кармен» на льду танцевать? Ладно. Раскисать нельзя. Чему быть – тому не миновать. Идут себе потихоньку ноги, работу мысленно подыскивают. Попалась им стена здания белая. Уставились ноги – что б такое написать? О! Знаем: «Смерть фашистской гадине!». Стали уголёк подыскивать и одумались. Негоже стены марать – так и самим замараться недолгонько. Как уж в «Театр Кукол» уткнулись, не знаю, но это и решило исход терзаний. Устроились на работу, верно смекнув: у кукол ног нема, всё ж разнообразие. Тут бы и поставить внушительную точку на радость охламонам и шутам, но не всё ещё сказано. Работают в кукольном театре ноги, там подсобят, здесь помогут. В общем, никаких претензий и главное самое денег ноги, равно как и пищи, не просят. Один только раз администрация предложила справить обувку и портки новые. На что ноги сказали, как отрезали: «Мы ноги не чьи-нибудь, а солдатские! Ни за что в барахло гражданское не оденемся!» Ну, администрация и не приставала больше. Ноги же знай себе по окончании дня рабочего кукол по местам развесят, приберут и к себе в каморку. Иногда водочки тяпнут, былое вспомнят, детективчик почитают. Разумеется, и сердечные привязанности были. Как-то 5 сдружились больше с ёжиком и принцессой. Конечно, принцессе больше внимания. Волосы разгладят, пыли на одёжке осесть не дадут. Грешным делом и под юбку заглядывали. Разумеется, ничего там не было вообще. Ну и не надо – это любовь платоническая. Ну так вот, идёт времечко. Подходит Рождество Христово. В это время для детворы Ёлки организуются. А уж под Рождество самое детишек с родителями через край привалило. Ноги солдатские накануне всю смазку проверили и оборудование, чтоб, ни дай Бог, какая заминка с занавесом и прочим вышла. Ладно всё работало, ноги тихонько в щёлку подглядывают, как детки веселятся. И заметили ноги дамочку. Глазам своим поверить не могут – невестка! Она, невестка! Откуда ж? Лучше б и не подходили, между нами говоря, ноги в тот день к расщелинке. Ведь это действительно невестка (по тем ещё временам) явилась. Да не одна. С мужем и ребёнком. Ноги это тоже поняли. Не поверили поначалу, за биноклем сбегали театральным, пригляделись. Поняли, что к чему. Сердце в груди запрыгало, нервы взвинтились: «Ах ты-ы-ы-ы… Ах ты ссука поганая! Променяла, блядина, память солдатскую на жирный хуище!!!» И сдали нервы. И выскочили ноги солдатские. Подлетели к невесточке милой и двинули ей так, что та копыта отбросила. И муженьку. И ребёнку ихнему. И пошли крошить всё и вся ноги солдатские… Когда их, ноги, снайперы пристрелили, много крови утекло. Эксперты подсчитали, что трупов всего 632, а ещё 17 без вести пропали. Вот и всё. P.S. Дурацкий какой-то рассказ получился слишком. А чего? Какая война, такой и рассказ. 6-10.I.96 КАРБИДНЫЕ ПОДНОШЕНИЯ ВОЛГО-ДОНСКИХ ПОЛНОМОЧИЙ ЯЩЕРИЦАМ, ФАНФАРЫ И КРЕПДЕШИН ПРЕЗИРАЮЩИХ {…} Долго ль, коротко ль утоляла жажду куница арбузАми с дынями, как показался островок. Куница велела 6 гребцам жару наддать, и скоро уткнулся плот в сушу. Островок вот такусеньким оказался. Песок кругом, коегде кокосы валяются. Кому сказать – не поверят: остров обитаемым оказался. Глазам кунициным такая картина предстала: на аккуратненьком стуле за столом сидит и пальцами барабанит академик Павлов, халатом белоснежным облачённый. На столе медицинские колбы и прочая хирургическая нечисть соседствуют. По левую руку от учёного именитого – наркотики. В двух шагах буквально клетка стоит, а в ней (мало этому академику собак) Джими Хендрикс слюнки пускает, наркотиков хочет, из угла в угол мечется. Правой рукой Павлов регистрирует в журнале эксперименты и их результаты. – Милорды! – обратилась куница. – Что это, простите, за остров? Прежде чем ответить, академик Павлов швырнул Хендриксу порцию гашиша. – Вы, милочка, плыли так долго и не знаете куда? {…} 13-22 января 96г. МАРШРУТ ЗАРАЖЕНИЯ ЛИЧНОСТИ НА АБРИКОСЫ НАТЯНУТЫЙ, БЕГУЩИЙ ПО ЗОВУ СЕРДЦА {…} А знаете, как люди заражаются болезнями, бронхитом например? Сидят в избушке палочки бронхитные, булку с маслом уминают, чайком из самоварчика балуются. То одна из-за стола выскочит, к оконцу подбежит – не наступили ли благоприятные условия?, то другая. Это всё у человека внутри происходит, в организме. А как только одна, принюхавшись, клич бросит – бегом на улицу, рассусоливать некогда. Что дальше грядёт, и писать не буду. Зачем же так, за что? Только возвращаются мысли тяжёлые камнепадом. Нет, расскажу, хватит тихой сапой жить, отмолчал я своё. В человеке в каждом и солнце есть, и облака. Вообще весь мир, нашему идентичный. Только в 7 природе солнце лучи испускает, которые не потрогаешь, от которых просто тепло, а у нас в организме солнце особые излучает. Это обыкновенная древесина. Не опилки, конечно, это было бы глупо. Вспомните, как в пыльной комнате луч явно заметен. А у нас без всякого солнца. Из дерева сделан. Темноватого такого цвета. Хочешь – отпиливай, хочешь – лаком покрой. Удобно. И палочки бронхитные (да и не только бронхитные) знают, как определить благоприятные условия: лучи, т.е. свет другими словами, вдруг лопаются на куски. Лошадки, коровы, блоки, из которых можно домики игрушечные строить – всего навалом. Добро это на землю красиво так падает, замедленно вертится и по ходу дела краски приобретает нужные. Жирафы жёлтыми пятнами покрываются, крокодилы зелёными становятся, и так далее. Палочки бронхитные допьют быстренько чай и вприпрыжку на улицу – благоприятные условия, что вы хотите. А толстопузый в это самое время ох как плохо себя чувствует (палочки ведь плодятся!). Чтоб не подохнуть, таблетки пить начинает. Фармацевты потрудились, конечно, на славу. Только вот чем вся эта пресловутая слава оборачивается: у стойких палочек бронхитных только одно оружие – гитара. Сомкнутся они, передние грифы сжимают, задние – плечом к плечу. – Три-четыре! Яростный строй яростный стройотря-а-а-а-ад… гита-а-а-а-а-ар, Запугать, наверное, хотят. Почва под ногами греется. Не от песен, а от таблеток. Температура по шкале Цельсия вверх ползёт. Вот уже и ногам горячо. Всё, не до песен – спасаться! Но некуда спасаться – удар ножом в спину, замечу. Почва везде как осатанела – и пылают дома, лопаются карнизы, закипают речушки. Сутки, вторые гибнут бронхитные палочки. Они боли не испытывают в силу особенности своей конструкции, но это ещё не повод убивать всё и вся. Часть (маленькая очень) спасается весьма непостижимым образом. В огурцах. Бегут наперегонки к огуречным плантациям и давай быстрее огурцы поздоровее выискивать, тоннель выколупывать и прятаться. Мелочь всякая огуречная быстро высыхает и скукоживается, а вот огурчищи противоборствуют стихии весьма успешно. Как вы уже догадались, кто в 8 них схоронился, тот и молодец, как солёный огурец. Всё заново отгрохают, в избушку засядут и давай благоприятных условий дожидаться. {…} Прогуливается Павлик и слышит звук шарманки. Интересно стало. Вскоре заприметил в свете фонаря старенького дедулю, крутившего не спеша ручку и негромко напевающего грустную песню. – Погадать тебе, сынок? – Погадайте. – Дай монетку. Порывшись в карманах, достал Павлик кой-какую мелочь. – Устроит? – Эх, времена тяжкие… Пришлось добавить. На плече у старика восседала маленькая шустрая обезьянка. – Давай, Плюшка, работай. Обезьянка картинно прикрыла глаза лапкой, а левой вытащила розовый билетик и отдал Павлуше. – – – – «Ты ослепнешь», – прочитал Павлик. Не повезло, – вздохнул старичок. А мы сейчас посмотрим. Пускай она ещё погадает. Отчего бы и нет. Старикашка деньги убрал, а обезьяна проделала привычную работу. – «Ты ослепнешь». Опять? Так. Продайте-ка мне пять карточек! – Мы не продаём, мы гадаем. – Хорошо. Погадайте пять раз. Вот деньги. На всех билетиках ослепнешь». была – Приятно было познакомиться. 9 одна надпись: «Ты Но развернувшегося Павлушу окликнул старичок. – Попробуй ещё раз, сынок. Последний. Бесплатно. Сам. Потянулся толстый за розовым счастьем – тут-то обезьяна Плюшка и вцепилась в глазки Павлушины, с корнем вырвала. Заорал слепыш и понёсся, кровь затыкая, куда глаза глядят. Старичок же перехватил из-за плеча металлическую коробочку с красным крестом и льдом внутри и молча сложил в неё глаза. И он, и обезьяна Плюшка подрабатывали в клинике у Святослава Фёдорова, глазного хирурга. {…} Теперича вот о чём поведать надобно. В лесах пригородных собрались на сходку волки. Слово взял вожак всех стай. Говорил он хрипло и отрывисто о том, что обнаглело племя людское. Если раньше набеги и делали, то как-то организованно, по-человечески. А теперь что? Стреляют и старых, и молодых, волчат утаскивают. Разбойничают в лесу, одним словом. – Что делать будем, волки? – спросил вожак. Все молчали, поскольку нужно было молчать – вожак сам объявит о своём решении. – Слушайте меня, волки. Завтра утром подкрепитесь как следует и ложитесь спать. А вечером, когда никто не ждёт, объявимся в городе. Пусть идут все, кто может идти. Старые матёрые волки, чтоб показать молодым, как нужно драться; старые волчицы, чтоб своим воем поддержать боевой дух. Пусть крепкие молодые клыки терзают человеческую плоть. Пойдут молодые волчицы, чтобы отомстить за невинно убиённых детишек. И пусть идут волчата. Они попробуют после бойни на вкус человеческое мясо. Пусть идут все! 10 Чудовищная стая не шелохнулась и не издала ни звука. Замолчал и вожак. И вдруг заговорила старая волчица, Мать Стаи. – По вечерам немного людей найдёшь ты на улице, старый волк. Как будешь выкуривать их из каменных нор? – Этим займётся обезьяна Плюшка. К вечеру весь город будет знать, что состоится бесплатное красочное шоу на самой большой площади города для детей и взрослых. И люди пойдут. Они охочи до таких зрелищ. Им быстро полюбится смешная суматошная обезьянка. Тем временем обезьяна Плюшка вместе со старикашкой вовсю расклеивали по городу плакаты зазывальные. {…} Толстяк на мягкой перине книжку читал. На улице ночь. Тихо, только электричка разве что промчится. На секунду откинув голову, Павлик фыркнул – в центре города немыслимое шоу с какой-то поганой обезьяной. Ну уж его не затащишь. Тем временем плотное кольцо горящих глаз медленно сжимало вокруг города кольцо. Это были волки. Время клонилось к полночи, когда Павлуша словно ужаленный подскочил. Весь красный, он словно в нервном испуге стал выдавливать таблетки в ступку. Растолча их, облегчённо вздохнул: до полуночи оставалось 4 минуты. Расстегнув и сняв рубаху, Павлик освободился от майки и, едва дыша, уселся на стул и стал ждать. Ровно в полночь грудь его затрещала, полилась кровь и, раздвинув клетку грудную, появилось сердце. Оно было маленьким и чёрным, всё покрытое источавшейся желчью. В руках у сердца был маленький хлыстик. Спрыгнув на стол, оно сумрачно посмотрело вокруг и хриплым голосом приказало: – Демидролу! 11 Павлик трясущимися руками подал ступку. Вывалив содержимое в рот, сердце облизнулось и щёлкнуло хлыстом. Толстый Павлик сжался. Сердце достало огниво и раскурив трубку, принялось расхаживать по столу туда-сюда, склонив голову. Как только трубка угасла, сердце соскочило со стола и направилось в прихожую. Павлуша на четвереньках последовал за ним. Усевшись на тумбочку, чёрное противное сердце приказало обуть его. Повязав на ноги голубенькие пинеточки, Павлик забился в угол. – Мы идём гулять, – сообщило сердце. Повиновавшись, толстый открыл входную дверь и вышел вслед на лестничную клетку. – Иди за переводом! – приказало сердце. Павлик взбежал к ящикам почтовым, достал почтовый перевод и отдал сердцу. То вырвало у него из рук. – Это мне перевод… – робко заметил Павлуша. В ответ сердце щёлкнуло хлыстом и захрипело. Вышли на улицу. Сердце понюхало воздух и встрепенулось. В нём проснулся азарт охотника. Добыча была рядом. Ничего не подозревая, во дворе разгуливали пещеристые тела. Коварное сердце в два прыжка очутилось рядом и вцепилось обоим в горло. Те сдались почти без сопротивления. Распотрошив нутро, чёрное сердце с досадой стукнуло маленьким кулачком. У пещеристых тел не оказалось души. Сердце же питалось душами. Оно уже давно сожрало душу поганого Павлика. – Иди домой! Неси плеер и кассету «Led Zeppelin», – приказало раздосадованное сердце. – Теперь идём на вокзал. Стоя на платформе, Павлик помог нацепить сердцу на плечи плеер в качестве ранца. Надев наушники, сердце поставило свою любимую песню: «Whole Lotta Love». И, сорвавшись с места, помчалось по шпалам. Куда бежишь, сердчишко? В Боснию. 12 Вот несётся желчное сердце, сшибая на своём пути поезда к чертям собачьим. Как вдруг видит – лежит на рельсах Анна Каренина. Остановилось. Жива ль? Мёртвая. Нет души у ней. Сплюнув, сердце вновь наддало жару. Скоро очутилось сердце в Боснии. Побродило по горам меж елей ветвистых. Кругом, куда ни глянь, трупы под снегом валяются. Ни одной живой души. Расстроилось сердце. Побрело куда глаза глядят. {…} Найдя неподалёку дерево поваленное, взгромоздилось на него сердце. {…} Как заслышало сердце стрёкот – насторожилось. Всё громче. Неужто по мою душу? Тихонько спряталось сердце под деревом, почтовый перевод к груди прижало. И вылетели тут «Апачи» да «Хью Кобры». Стали поливать убежище свинцовым дождём. Ринулось прочь сердце. Морская пехота в вдогонку бросилась, лазеры с космоса жгут всё попятам, вертолёты взрывают почву. Эх, только бы не зацепиться. Упадёшь – живым не встанешь. Бежит сердечко, через овражки перепрыгивая. Да нет, не уйти! Не уйти ему, сердечку нашему! Прижгут, ей Богу прижгут! И вдруг видит сердце, что стоит на конечной остановке троллейбус. «Двойка». Никого народу нет. Ни дай Бог дверь закроет и уедет! Метров сто ещё. А вояки совсем озверели. Почти поравнялось с троллейбусом, а дорога, снегом припорошенная, лёд под собой таит. Засеменило сердечко, а само тихонько под нос себе просит: – Подожди меня, «двоечка», миленькая, не уезжай… Не уезжай, двоечка… И впрыгнуло в последнюю дверь сердечко. И уехало на «двойке». 13 *** А я никогда больше рассказы писать не буду. Никогда. 9-18 марта 1996г. http://molvi.net 14