Скорик Александр Павлович – доктор исторических наук, доктор
advertisement
Скорик А.П., Бондарев В.А. Золотая Орда и казаки: к вопросу о происхождении донского казачества // История в подробностях (г. Москва). 2013. № 8(38) (август). – С. 80-87. (Объем – 1,5 печ.л.). http://editionpress.ru/magazine.html – сайт журнала «История в подробностях». Адрес размещения номера журнала «История в подробностях» с текстом приводимой ниже статьи: http://www.editionpress.ru/istoria_038.html Скорик Александр Павлович – доктор исторических наук, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой теории государства и права и отечественной истории; директор НИИ истории казачества и развития казачьих регионов; почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации; заслуженный профессор Южно-Российского государственного политехнического университета (НПИ) имени М.И. Платова; г. Новочеркасск; Бондарев Виталий Александрович – доктор исторических наук, профессор кафедры теории государства и права и отечественной истории; главный научный сотрудник НИИ истории казачества и развития казачьих регионов Южно-Российского государственного политехнического университета (НПИ) имени М.И. Платова, г. Новочеркасск. ЗОЛОТАЯ ОРДА И КАЗАКИ: К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ДОНСКОГО КАЗАЧЕСТВА Статья посвящена осмыслению проблемы формирования донского казачества, представляющего собой уникальную общность в составе населения России. Авторское внимание сконцентрировано на одной из многочисленных версий происхождения донских казаков, в соответствии с которой отдаленными предками казачества являлись полиэтничные группы бродников, жившие на Дону и в Приазовье еще в домонгольскую эпоху. Обосновывается мнение о том, что Золотая Орда оказала существенное влияние на процесс формирования казачьих сообществ Дона и, таким образом, выступила в качестве важного фактора генезиса донского казачества. 2 Ключевые слова: автохтонная теория, бродники, Дикое Поле, донские казаки, Золотая Орда, татары. Донские казаки, судьба которых, уже с момента их появления на исторической сцене в середине XVI в., оказалась связана неразрывными узами с судьбой России, вписали немало славных и героических страниц в летопись великих свершений нашей страны. «Сыны донских степей», которых на протяжении столетий сопровождала вполне ими заслуженная и постоянно приумножаемая слава отважных воинов и защитников земли Русской, храбро сражались с многочисленными врагами, осваивали новые территории, боролись за свободу и счастье народа. Зная о том вкладе, какой был внесен казачеством в развитие российского государства и общества, сложно представить себе отечественную историю без данной общности. В то же время, широкая известность донских казаков как защитников родной земли парадоксальным образом соседствует с едва ли не полным отсутствием сведений о древнейших этапах их истории. По этому поводу уже высказывался А.И. Ригельман, перу которого, как известно, принадлежит первое обширное историческое исследование о донском казачестве. Приступая к написанию своей знаменитой «Истории о донских казаках», Александр Иванович Ригельман уже во вступлении к своей работе, с оттенком удивления, отмечал: «хотя всем, и едва ли не целому свету, по древности, а паче по храбрости в военных делах, не менее ж и по удальству, о находящихся в России Донских Козаках известно; но с коих времен и из каких людей они при своем месте начало свое возымели… мало кто ведает» [11, с. 17]. Надо сказать, что Ригельман судил о проблеме происхождения донцов довольно оптимистично: как-никак, он полагал, что об их «начале» пусть и «мало кто», но все-таки «ведает». Увы, но это не так. Даже в наши дни, опираясь на материалы многочисленных исследований, специалисты вынуждены констатировать, что «самые первые страницы истории казачества 3 читаются с большим трудом» [14, с. 8]. По сей день никто не может со всей определенностью указать на истоки донского казачества, так что человек, безапелляционно заявляющий о себе как об обладателе монополии на истину в данном вопросе, может вызвать лишь скептическую усмешку умудренных исследователей, а то и заставить окружающих несколько усомниться в его вменяемости. Нашему читателю может показаться, что установление исторических корней донского казачества не является столь уж важной научной задачей, тем более, что многие представители данной общности сегодня довольно равнодушны к указанной теме (по этому поводу В.С. Сидоров с характерной для него иронией писал, что современная историография, все более склоняющаяся к мнению об автохтонном происхождении донцов, «как бы оказывается более казачьей, чем сами казаки» [13, с. 9]). Однако, не стоит недооценивать важность создания общепринятой научной концепции происхождения казачества, основанной на широком эмпирическом материале и логично объясняющей противоречия между известными нам историческими фактами. Ведь, достигнутые в процессе реализации указанной задачи результаты имеют не только отвлеченно-теоретический, но и вполне практический интерес. В частности, достижение ясности в вопросе о начальных этапах генезиса казачьего сообщества Дона позволит пресечь разнообразные политические спекуляции, нацеленные на антинаучное удревнение истории казачества, распространение идеи о некоей культурноэтнической исключительности казаков, прямое противопоставление их русскому народу, и т.п. Следует отметить, что состояние плюрализма, которым характеризуется современная историческая наука в России, соответствующим образом сказалось на исследованиях проблемы складывания сообщества донских казаков. В отличие от советской и, даже, досоветской историографии, акцентировавших внимание на версии бегло-холопского происхождения 4 казаков (а, нередко, возводивших эту версию в абсолют), в настоящее время существует великое множество концептуальных вариантов генезиса казачества на Дону. Многочисленность данных концептуальных вариантов порождена, в первую очередь, крайней скудостью информации о ранних этапах истории донцов, ибо этапы эти были бесписьменными. Как известно, первое относительно развернутое и достоверное сообщение о донских казаках относится только к 1549 г., когда ногайский мурза Юсуф жаловался Ивану IV на притеснения со стороны донцов во главе с их атаманом: «нехто Сары-Азман словет, на Дону в трех и в четырех местах города поделали… да наших послов… и людей стерегут и разбивают» [9, с. 26]. О том, что происходило с казаками на Дону ранее этого письменного сообщения (а, очевидно, что казачье сообщество должно было сформироваться задолго до того, как его члены стали осложнять существование мурзы Юсуфа), мы можем лишь предполагать. Отсюда, — и масса разного рода версий о происхождении донцов, отличающихся друг от друга не только различным видением исторических корней казаков, но и степенью своей научной состоятельности. Собственно, приходится говорить о том, что версии возникновения донского казачьего сообщества можно подразделить на научные и лженаучные, причем последние, зачастую, близки к статусу мифа либо фантастики и, к сожалению, прочитываются массовым читателем с неподдельным интересом, а затем легко транслируются в повседневном общении. Творцы и сторонники фантастических версий происхождения донских казаков, как правило, упорно тщатся доказать, что в этническом плане казачество представляет собой не особую часть русского народа (или как отмечают современные исследователи: субэтнос, этническую группу), а совершенно отдельный народ, корни которого уходят далеко в глубь веков к скифам, сарматам, готам, татарам и т.д. Подобные якобы исторические воззрения довольно устойчивы, поскольку существуют издавна. Еще А.И. 5 Ригельман писал, что казаки полагают «себя природою не от Московских людей, и думают заподлинно только обрусевши, живучи при России, а не Русскими людьми быть» [11, с. 17]. Принимая во внимание тему настоящей публикации, в наши задачи не входит обзорный анализ фантастических версий генезиса донцов. Ограничимся лишь одним примером. В частности, с научной точки зрения невозможно квалифицировать иначе, как фантастическую, версию о происхождении донского казачества от скифских племен. Достаточно только изложить те «аргументы», которыми оперируют сторонники данной версии; а, как это ни удивительно, у нее есть сторонники! Так вот, согласно упомянутой версии, казаки — это «народность, образовавшаяся в начале новой эры как результат генетических связей между туранскими племенами скифского народа Кос-Сака (или Ка-Сака) и Приазовских Славян МеотоКайсаров с некоторой примесью Асов-Аланов или Танаитов (Донцов)» [7, с. 24]. Даже если умолчать о том, что в источниках нет никаких упоминаний о «скифском народе Кос-Сака» и этот «народ» является не более, чем плодом фантазии творцов данной версии (ибо, по их логике, мифические «коссаки» и стали предками казаков), все равно эти умозрительные построения не имеют под собой никаких документальных либо археологических обоснований. И подобных конструкций немало изобретено сторонниками удревнения казачьей истории, которые не замечают, как их благие намерения сильнейшим образом портят реноме современных казаков, вовсе не нуждающихся в чрезмерной героизации своего славного исторического прошлого. Заметное место во многих концепциях формирования донского казачества занимает Золотая Орда, которая трактуется либо как существенный фактор складывания казачьих сообществ, либо даже как своеобразный родоначальник казаков в их, привычном нам, обличье «степных рыцарей», если следовать названию известного произведения Д.И. 6 Петрова-Бирюка. Признание за мощным государством кочевников столь важного значения в процессе становления протоказачьих и казачьих сообществ представляется вполне правомерным. Золотая Орда, а затем ее наследники контролировали необъятные степи Подонья и Приазовья как раз тогда, когда здесь складывались боевые содружества казаков, так что татарское влияние на генезис казачества никоим образом невозможно отрицать. В конце концов, само слово «казак», как считает подавляющее большинство исследователей, происходит из татарского лексикона и означает «вольный воин», «удалец». Вероятно, собственные казаки были и у самих татар: ими являлись «выходцы из разных орд, из самых низов татарского общества, едва ли не единственной привилегией которых была личная свобода» [14, с. 7]. Даже в современных учебниках авторы вынуждены целые разделы и главы посвящать основным теориям происхождения казачества, среди которых упоминается и золотоордынская версия. Так, в учебнике для 10-го класса учреждений дополнительного образования детей и классов казачьей направленности «История образовательных казачества России» учреждений известный Краснодарского казаковед В.Н. края Ратушняк подчеркивает: «Среди бытующих гипотез о происхождении казачества упомянем еще одну: корни казачества она связывает с Золотой Ордой. Н.М. Карамзин отмечал и тюркское происхождение термина ″казак″, и то, что в составе татаро-монгольских войск были отряды конников, которых называли казаками. Эти сведения он черпал из летописей и дипломатических документов того периода. Но он не утверждал, что русское казачество произошло от казаков Золотой Орды» [10, с. 12]. Золотоордынские версии происхождения донского казачества кратко обозревают в учебных пособиях студентов вузов и ссузов и для учащихся казачьих кадетских корпусов также и ростовские авторы, причем, если например, С.А. Кислицын и И.Г. Кислицына разъясняют суть позиций 7 приверженцев такого подхода к происхождению донского казачества, то в авторском коллективе под руководством А.В. Венкова предпочли описать основные исторические события, разворачивавшиеся на территории Дона в XIII–XV вв., указав на наличие в регионе местного населения, с которым «слились» пришедшие с монголами кочевые племена [8, с. 15, 16; 6, с. 22– 24]. Вместе с тем, «золотоордынский след» в ранней истории казачества также нередко определенным образом мифологизируется. Здесь уместно указать на предположение, выдвинутое казачьим исследователем- эмигрантом А.А. Гордеевым. Собственно, его перу принадлежит наиболее полное и детальное изложение золотоордынской версии происхождения донского казачества. Согласно Гордееву, формирование казачества шло на основе частей легкой конницы монгольского войска: «несли службу по охране границ, внутренней безопасности, вели разведку и в сражениях первые начинали бой» [4, с. 13, 14]. Эта легкая кавалерия, утверждал Гордеев, комплектовалась, помимо прочего, за счет покоренных монголами народов Приазовья, составлявших пограничную стражу еще со времен тмутараканского князя Мстислава, в которую входили выведенные с Северного Кавказа «ясы и касоги, смешанные с остатками разных кочевых орд: печенегов, торков, берендеев» под общим «названием Черных клобуков». Таким образом, в составе монгольской армии сложился полиэтничный воинский контингент легкой конницы, служивший татарским ханам если не за совесть, то за страх. После распада Золотой Орды эти люди оказались предоставлены сами себе и под именем казаков «стали сливаться с русским народом» [4, с. 18, 14] — такова общая фабула золотоордынской версии, которая у Гордеева, тем не менее, оставляет определенное историческое место бродникам, монголами «превращенных в военных поселенцев» [4, с. 33]. 8 Гордеев, на наш взгляд, выделяет как бы три этапа в своей золотоордынской версии происхождения донского казачества. На первом, домонгольском, этапе самые отдаленные предки казаков: половцы, аланы, русы Приазовья и бродники в своеобразном «плавильном котле» объединились на основе сходных черт ведения хозяйства и образа жизни, а также православия. В результате сформировался целостный слой христианского населения Придонья-Приазовья в начале XIII в. еще перед приходом монголов. На втором, монгольском, этапе в основном из русских — «тагмы или данников крови» — формируется слой населения, который татары угоняют и поселяют на Дону на неудобных для обычного кочевья местах, на Верхнем Дону, Медведице, Хопре. Эта десятая часть народонаселения русских княжеств каждые несколько лет принудительно расселяется в районе Червленого Яра, или «Броднич с месты». По мнению Гордеева, русские переселенцы нигде не «растворились», относительно редко попадали в «глубины Азии», поскольку численно они значительно превосходили самих монголо-татар. Русские с отделением Золотой Орды от других монгольских улусов заняли преимущественно ордынское пограничье. Эти «военные переселенцы» проживали в Червленом Яру, на Урале и Тереке и прикрывали Золотую Орду в военном отношении на стратегических направлениях. Согласно Гордееву, именно за счет русских данников крови происходило постоянное пополнение легкой конницей основного войска Золотой Орды, формирование которой вполне можно назвать прообразом будущих казачьих частей. Переселенцы сохранили свой отчасти земледельческий образ жизни, «были прикреплены к землям и должны были заниматься скотоводством, коневодством, огородничеством, рыболовством и охотой», в чем были заинтересованы, прежде всего, сами монгольские завоеватели, поскольку необходимым для них становилось прикрепление данников («дани тагмы или 9 крови», т.е. каждого десятого человека) к строго определенным территориям созданного монголами огромного государства. «С образованием военных поселений в пределах Орды начали строиться повсюду храмы и налаживаться церковная иерархия», а поселившийся в Киеве митрополит имел влияние больше, чем отдельные русские князья [4, с. 24, 25]. Меньшая же часть русских переселенцев обслуживала по прямому заданию монгольских завоевателей жизненно важные для кочевников переправы через большие реки и обширную почтово-ямскую сеть, о чем, в частности, детально сообщает фламандский монах Рубрук (к анализу его дневниковых записей мы обратимся чуть позже). «Ямская служба состояла в быстрой доставке приказов и донесений, в сопровождении послов, курьеров и других чиновников» [4, с. 44], которые также перемещались верхом на лошадях. На станциях («ямах»), расположенных через каждые 25 верст, для поддержания связи содержалось до 400 лошадей. «Движение по ямским линиям производилось со скоростью до 250 верст в сутки. Конные сообщения дублировались пешими-скороходами, пробегавшими в день по 25 верст. На всех реках были установлены паромные и лодочные переправы, облуживание которых также производилось русским народом» [4, с. 28]. Кроме того, источником существования военных переселенцев-казаков становилась богатая военная добыча в частых походах Золотой Орды и получаемое от нее жалование в виде «пшеницы и проса» [4, с. 47]. На основе данных Плано Карпини, Гордеев устанавливает общую численность войск Золотой Орды на уровне не менее 600 тыс. чел., из которых 450 тыс. составляли «христиане и иные иноверные». К числу иноверных, по его мнению, «можно отнести приволжских болгар, черемисов и племена Северного Кавказа» [4, с. 29, 73]. Особо подчеркивается религиозный контекст: «В Ставке Золотой Орды находился епископ, по всей территории ее были расселены русские с церквами и духовенством, составлявшие 2/3 всего степного населения. Войска Золотой Орды также 10 более чем наполовину состояли из русского народа» [4, с. 50]. С учетом того исторического факта, что две три четверти населения в Орде представляли собой покоренные народы, версия Гордеева о золотоордынском происхождении донского казачества приобретает вполне определенные, хотя и весьма спорные, исторические основания. Переселяемые русские «данники крови» не только стали значительной частью населения Золотой Орды, причем их численность к концу XIII в. достигла двух третей от общего количества жителей этого государственного образования. Переселенцы, принудительно размещаемые на новых землях, на внутренних территориях Золотой Орды практически утрачивали связи со своей родиной и (что очень существенно) постепенно превращались в коренное население самой Золотой Орды и Дона. По мнению Гордеева, этот процесс завершается к началу правления хана Узбека (1313–1341 гг.) [4, с. 51]. Однако, на третьем, постмонгольском, этапе исторически закономерный распад ордынского государства приводит к разложению единого ордынского войска, в котором казачья служилая масса составляла 350 тыс. чел. [4, с. 85]. Свою заметную роль в распаде единого ордынского войска сыграл и тамерлановый погром, который вытолкнул в начале XV в. за пределы привычных мест проживания массы «бездомного люда», вошедшего в отряды «городовых» и «служилых казаков» Московского и других русских княжеств [4, с. 65]. Гордеев подчеркивает, что пришельцы сами называли себя казаками, и, по его мнению, они как раз и составили основную массу стрельцов, воротников, сторожей, «пищальников» и всю конную стражу засечных черт, поскольку «Русь была бедна населением и материальными средствами. Для формирования «нарочитых» или постоянных войск требовалось наличие свободного населения, не связанного государственными повинностями, и средства для их содержания, а также пригодного к военной службе. Таким населением оказались в прошлом выведенные монголами в виде «дани кривя» из русских княжеств люди, сотни лет состоявшие в частях 11 вооруженных сил монгол, а при ее распаде двинувшиеся в пределы русских княжеств, ища новых условий для своего существования» [4, с. 97]. Тем самым, в рамках предполагаемой логики развития исторических событий именно они являлись предками донских казаков. В результате, по Гордееву, казачья история насчитывает более 750 лет и берет свое исходное начало с момента учреждения Сарайско-Подонской епархии в 1261 г. [4, с. 40, 41]. Кстати, в 1460 г. «Сарско-Подонская епархия прекратила свое существование и из Сарая была приведена в Москву», причем епископ Вассиан (равно как и его приемник Прохор) сохранил титул «епископа Сарско-Подонской» епархии и окормлял еще долгое время казаков [4, с. 74, 75, 78]. Причем, казаки приняли активное участие в Куликовской битве, равно как в последующем походе на Москву золотоордынского хана Тохтамыша [4, с. 58, 59, 63]. В начале XV в. «донские казаки на долгое время географически разделились на две части: ″низовых″ и ″верховых″ казаков» [4, с. 67]. Распад Золотой Орды и формирование Московского централизованного государства не только выталкивали казаков в пределы русских княжеств, но и в последующем уже оттуда они возвращались на прежние места. Согласно Гордееву, «с границ московских княжеств к концу царствования Иоанна III на Дон и Терек ушли до 4000 казаков. Большинство ушедших осели в передах Хопра и Медведицы и, присоединившись к жившим там, образовали ″верховое казачество″». В результате на Дону постепенно сложились два мощных независимых казачьих центра. Первый казачий стан располагался в Раздорах при слиянии рек Северского Донца и Дона, а второй казачий стан — в Верхних Раздорах, на реке Медведице. Причем, военная активность низовых казаков направлялась против Азова и Крыма, а верховые казаки боролись против Астрахани и Большой ногайской орды [4, с. 80, 81, 87]. Гордеев настолько увлекается своей версией, что готов находить казаков на различных территориях: «При распаде Золотой Орды и образовании 12 новых ханств при них оставалась во всех случаях часть казаков, почему в то время повсюду было известно присутствие казаков. Казаки были крымские, астраханские, казанские и других ханств. В составе южно-восточных княжеств первым было Мещерское, в составе которого были казаки» [4, с. 55, 71]. При этом казаки представляют собой вполне самостоятельную силу: «В условиях наступившей анархии и бесправия в Золотой Орде казаки должны были поддерживать порядок и защищать свои земли от образовавшихся повсюду бродячих орд собственными силами» [4, с. 56]. С 1444 г., по мнению Гордеева, сведения о службе донских казаков московским князьям становятся устойчивыми. К казакам примыкают и «боярские дети» («обедневшие» или «обезземелившиеся» бояре) [4, с. 72]. Более того, в непосредственном подчинении московского великого князя Ивана III «состоял отряд донских казаков с их атаманом, которые принимали участие в походах московских войск», в частности, в походе на Казань в 1467 г. (атаман Иван Руда) [4, с. 75]. Завершая изложение золотоордынской версии, А.А. Гордеев подчеркивает: «Донские казаки в сношениях с московской властью имели часто натянутые отношения, но у них никогда не было стремления к измене московским царям, и, отстаивая свои права и ″вольности″ независимых казаков, они исправно несли свои обязанности и службу в отношении Москвы» [4, с. 98]. Конечно же, исторически такой вывод опрометчив, ибо в истории взаимоотношений донского казачества и Московского государства были разные времена. Золотоордынская версия А.А. Гордеева в объяснении происхождения донского казачества вполне устраивает и Русскую Православную Церковь. В книге «За други своя, или все о казачестве», изданной по благословению архиепископа Екатеринодарского и Кубанского Исидора, иеродиакон Андрей (А.М. Гнеденко) и священник Вячеслав (В.М. Гнеденко) целиком и полностью поддерживают золотоордынскую версию происхождения 13 донского казачества А.А. Гордеева, правда, не ссылаясь на автора, но практически дословно повторяя ряд его аргументов [3, с. 31–34]. Одобрительно золотоордынском к теоретическим происхождении постулатам донского А.А. казачества Гордеева о относятся и некоторые современные исследователи [2, с. 34–36; 15, с. 84]. Другая версия, производящая казаков от татар и увязывающая начало казачьей истории с золотоордынским периодом, в качестве отправной точки генезиса казачества называет принятие ислама татарами в период правления хана Узбека (1313–1341). Ее сторонники утверждают, что исламизация татар привела к ожесточенному противоборству между кочевниками, поскольку не все пожелали стать мусульманами: часть золотоордынского общества предпочла сохранить верность язычеству, а часть — принятому еще при Батые и его сыне Сартаке христианству. Именно эти «ордынские воиныхристиане и их потомки и последователи вошли в российскую историю как казаки, а ордынские воины-мусульмане — как татары» [1, с. 5, 6]. Упомянутая в начале нашей статьи концепция, производящая казаков от скифов, «Приазовских Славян Меото-Кайсаров» и пр., также отводит Золотой Орде и татарам чрезвычайно важную роль в истории казачества (которое, согласно данной версии, уже давным-давно существовало в донских степях, когда сюда пришли монголы: этим «скифский» вариант происхождения донцов отличается от «татарско-кавалерийского» и «татарско-христианского»). Согласно отмеченной концепции, донцы не были истреблены монголами и перешли к ним на службу. В границах «татарской империи», в которых оказались «все казаки», они «пользовались некоторыми автономными правами, имели во главе своей Церкви епископов Сарайских и Полонских и в большинстве сохранили и свой славянский язык и христианскую веру, хотя впоследствии среди них появились и магометане. Под властью ханов Донские Казаки оставались до конца XIV столетия, а Днепровские и веком больше. Те и другие должны были выполнять 14 некоторые служилые и хозяйственные обязанности». Однако, после Куликовской битвы, в которой казаки участвовали на стороне московского князя Дмитрия, татары вынудили донцов «очистить берега степной части Дона и переселиться не только в его верховья, но и дальше на север вплоть до Камы, Сев. Двины и Белого моря» [7, с. 25]. Все эти версии, либо производящие казаков непосредственно из Золотой Орды, либо связывающие их генезис с данным государством, объединяет, несмотря на различия, одна общая характеристика, каковой является неоправданная глобальность суждений. Те факты и явления, на основе которых авторы вышеобозначенных версий строили свои далеко идущие выводы, действительно, имели место и отрицать их невозможно. Монголы, и в самом деле, использовали потенциал покоренных племен и народов для усиления своей армии, о чем в источниках содержится масса свидетельств. Часть монголо-татарского населения Золотой Орды приняла христианство, что привело впоследствии, после исламизации этого государства, к междоусобной войне. Да и вольные объединения степных удальцов в значительной мере состоявшие из славян, вполне могли перейти на службу к монголам и пользоваться покровительством последних, о чем мы еще поговорим далее. Но, опираясь на эти факты, авторы и последователи вышеуказанных концепций делают слишком уж далеко идущие выводы, которые фактами уже не подкрепляются. исследователей На разнообразных основе имеющихся источников в распоряжении невозможно со всей определенностью говорить о том, что именно бойцы легкоконных отрядов монгольской армии стали первыми казаками, поскольку археологически это доказать нельзя, а письменные памятники ни о чем подобном не упоминают: в итоге, эта версия представляет собой всего лишь предположение, и не более того. Заявления о долговременной (на протяжении десятилетий!) вражде между татарами-христианами и татарами-мусульманами совершенно 15 неправомерны по той же причине: в дошедших до нас документах и свидетельствах современников ни о чем подобном и речи не идет, зато отмечается довольно быстрая победа сторонников хана Узбека над приверженцами старых верований, будь то язычники или христиане. Бездоказательны и заявления о том, что казаки (именно донские казаки, — славяне-христиане, а не татарская вольница) издавна входили в состав Золотой Орды, для них была создана Сарская (Сарайская) епархия и они же участвовали в Куликовской битве на стороне Дмитрия Донского. На основе имеющихся источников невозможно доказать эти положения. Наиболее вероятным из них выглядит лишь последнее — об участии казаков (точнее, протоказаков) Действительно, в Куликовской предположив битве наличие на в стороне степях русских Подонья войск. вольных протоказачьих отрядов (вероятно, таковые здесь в XIV в. существовали), логично говорить о том, что их члены могли помочь своим соплеменникам и единоверцам в борьбе с ханом Мамаем. Однако, сколь бы вероятным не представлялось такое предположение, документального подтверждения оно не находит. Вместе с тем, хотя источники и позволяют говорить о существовании донских казаков как таковых уже во времена Золотой Орды, их содержание дает основания предполагать наличие в рамках золотоордынского периода предков казачества. Все большее число исследователей считает такими предками бродников — полиэтничные сообщества вольных людей, жившие на Дону и в Приазовье (а также, видимо, на Днестре) еще в домонгольский период. Хотя среди бродников присутствовали выходцы из самых разных племен и народов (хазары, половцы, аланы, касоги и т.д.), в их составе, повидимому, преобладал восточнославянский компонент. В источниках содержится ряд упоминаний о бродниках, но наиболее знаменитым следует считать широко известный рассказ о том, как эти люди оказались на стороне монголо-татар в битве на Калке. Как известно, битва 16 состоялась в Приазовье 31 мая 1223 г. между монголо-татарами во главе с полководцами Чингисхана Субэдэем и Джэбэ и объединенной русскополовецкой ратью, общее руководство которой осуществляли три князя — Мстислав Романович Киевский, Мстислав Святославич Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий по прозвищу Удатный (т.е. удачливый; в литературе он нередко ошибочно именуется Удалым); половцами же командовал хан Котян, зятем которого и являлся Мстислав Удатный. Русскополовецкие войска потерпели сокрушительное поражение вследствие несогласованности своих действий и бросились искать спасения в бегстве. Однако, воины Мстислава Киевского, не успевшего или не пожелавшего принять участия в сражении, укрепились на холме и успешно отбивали атаки монголо-татар. Здесь и появляются бродники во главе с неким Плоскиней: «были вместе с татарами и бродники, а воеводой у них Плоскиня. Этот окаянный воевода целовал крест великому князю Мстиславу, и двум другим князьям, и всем, кто был с ними, что татары не убьют их, а возьмут за них выкуп, но солгал окаянный; передал их, связав, татарам» [17, с. 10]. Дальнейшее известно: татары убили простых киевлян, а знатных пленников связали и бросили на землю, после чего уселись на них сверху и весело отмечали победу, пока поверженные не умерли. Тот факт, что бродники выступили заодно с татарами, заставляет предположить, что они предпочли служить новой мощной военной силе, появившейся в степях Приазовья и Подонья. Вероятно, окончательно установив свое господство над указанными территориями, монгольские ханы не тронули бродников и даже использовали их в своих целях. Во всяком случае, подобное предположение вполне выглядит вероятным в свете повествования Вильгельма Рубрука. В 1253–1255 гг. фламандский монах-францисканец Вильгельм Рубрук, по поручению короля Франции Людовика IX, возглавил дипломатическую миссию, направлявшуюся в столицу Золотой Орды, город Сарай-Бату. Цель 17 миссии заключалась в том, чтобы выяснить дальнейшие намерения монголов: в особенности, относительно Европы, которую те уже пытались завоевать. С этим-то деликатным поручением посольство Рубрука двинулось на восток и оказалось, как писал Н.А. Заболоцкий, «в глуши восточных территорий, // Где ветер бил в лицо и грудь» и где, «Как первобытный крематорий, // Еще пылал Чингисов путь» [5, с. 33]. Для нас важно отметить то обстоятельство, что Рубрук, в своих довольно подробных путевых записках, упоминает и неких славян, служивших хану Батыю. Он писал, что, когда его посольство «не за много дней до праздника Марии Магдалины», т.е. незадолго до 22 июля 1253 г., достигло Дона («большой реки Танаида, которая отделяет Азию от Европы, как река Египта Азию от Африки»), они увидели переправу через реку и при ней поселок. Здесь, пишет Рубрук, «Батый и Сартах [Сартак, сын Батыя. — А. С., В. Б.] приказали устроить на восточном берегу поселок (casale) Русских, которые перевозят на лодках послов и купцов. Они сперва перевезли нас, а потом повозки, помещая одно колесо на одной барке, а другое на другой; они переезжали, привязывая барки друг к другу и так гребя» [12, с. 87]. Когда путешественники, оказавшись на другом берегу Дона (кстати, отметившие его одинаковость по ширине с рекой Сеной во французском Париже), то потребовали коней у своих паромщиков, но те ответили, «что имеют льготу от Батыя, а именно: они не обязаны ни к чему, как только перевозить идущих туда и обратно. Даже и от купцов они получают большую дань». На левом (восточном) берегу Дона караван Рубрука находился три дня, и все это время русские обеспечивали дипломатов продовольствием: «в первый день они дали нам большую свежую рыбу — чебак (borbotam), на второй день — ржаной хлеб и немного мяса, которое управитель селения собрал, на подобие жертвы, в различных домах, на третий день — сушеной рыбы, имевшейся у них там в большом количестве». Любопытно, что далее Рубрук писал об отсутствии у татар навыков рыбной ловли: по его словам, 18 реки этой земли весьма обильны разнообразной рыбой, «но Татары не умеют ее ловить и не заботятся о рыбе, если она не настолько велика, что они могут есть ее мясо, как мясо барана». Кроме того, «ниже есть другой поселок, где после [завершения летних откочевок татары] переправляются в зимнее время». Заслуживает упоминания еще одно место его записок, где он отмечает такое занятие этих «татарских русских», как хлебопашество: «в то время они жали рожь. Пшеница не родится там хорошо, а просо имеют они в большом количестве». Рубрук подчеркивает и положительное отношение жителей посещенного поселка к христианской религии: «когда я доказал им, что мы трудимся на общую пользу всех христиан, они дали нам быков и лошадей; самим же нам надлежало идти пешком» [12, с. 87]. Конечно, нельзя с полной уверенностью утверждать, что русские, упоминаемые Рубруком, являются бродниками; с таким же успехом это могли быть захваченные на Руси пленники, поселенные Батыем на берегу Дона с задачей выполнять вышеотмеченные функции. Однако, вариант с бродниками представляется более вероятным и, принимая его (хотя, надо признать, в отсутствии бесспорных подтверждений), мы можем говорить о бродниках как о наиболее вероятных предках казачества. Существуя на территории, контролируемой Золотой Ордой и под эгидой этого государства, будучи, вероятно, подданными татарских ханов, бродники могли принимать к себе и монголов, и половцев, и русских, сохраняя полиэтничный характер своей общности. По мере ослабления и крушения Золотой Орды и бегства русских людей на Дон сообщества бродников выступали ядром будущего донского казачества, которому была суждена славная судьба. «Дикое поле», по выражению В.С. Сидорова, «уподобилось своеобразному ядерному котлу, куда поступал интернациональный человеческий материал, одинаково неугодный дома, но здесь обогащавшийся взаимно, чем синтезировалась небывалая геополитическая активность» [13, с. 21]. 19 Татарскую версию периода исторического существования Золотой Орды предлагал известный немецкий профессор М.А. Миллер, начинавший свою научную карьеру в России и по происхождению считавшийся донским казаком станицы Старочеркасской. Михаил Александрович писал, что «большую роль в формировании Донского войска играли татары. В XIII столетии татары построили в устьях Дона крепость Азак, или Азов и образовали Азовский ханат. Азовским ханатом правили Гиреи. Азов чеканил свою монету. В состав ханата входили татарские поселения, расположенные главным образом в бассейне Нижнего Дона, а также и кочевые татары. С продвижением казаков вниз по Дону эти татарские поселения были ассимилированы казаками и от них остались названия ″Мечето″. Мечетинская станица, река Мечетка, курган Мечетка возле Калача и т.д. Все эти названия, воспоминания о том, что здесь когда-то находилось татарское поселение с мечетью. Названия рек на Дону также сохранились татарские: Чир, Сал, Арпачай, Аксай, Миус, Еланчик и т.д. Татары образовывали целые большие станицы — Курмоярские (Курман-Яр), станица Татарская в Черкасске». Кроме того, Миллер ссылается на факты широкого распространения татарского языка среди донских казаков в стародавние времена, и на его сохранение в казачьих семьях в Новочеркасске вплоть до 1930-х гг. [16, с. 32, 33]. Версия Миллера вполне сочетается с золотоордынской версией Гордеева, который отмечает существование групп азовских и крымских казаков [4, с. 74, 77]. Таким образом, донское казачество в ходе своего исторического формирования сумело придать окончательную упорядоченность значительной части Дикого Поля, обеспечить заселение и освоение значительных территорий, прежде всего, в бассейне Дона и Волги. Оказавшись надолго в широкой полосе исторического фронтира и столкновения имперских амбиций целого ряда государств, донцы создали уникальные казачьи сообщества и аккумулировали в их составе множество 20 субэтнических образований, одним из которых, на наш взгляд, являлись бродники. Источники 1. Агафонов О.В. Казачьи войска России во втором тысячелетии. Киров, 2002. 2. Вареник В.И. Происхождение донского казачества. Ростов н/Д., 1996. 3. Гнеденко А.М., Гнеденко В.М. За други своя, или все о казачестве. М., 1993. 4. Гордеев А.А. Золотая Орда и зарождение казачества // Гордеев А.А. История казачества. М., 2008. 5. Заболоцкий Н.А. Рубрук в Монголии // Заболоцкий Н.А. Столбцы и поэмы. Стихотворения. М., 1989. 6. История донского казачества: Учебное пособие. / Отв. ред. А.В. Венков. Ростов н/Д., 2005. 7. Казачий словарь-справочник. Т. II / Сост. Г.В. Губарев, редактор-издатель А.И. Скрылов. Сан Ансельмо, Калифорния, США, 1968. Репринт. воспроизведение. М., 1992. 8. Кислицын С.А., Кислицына И.Г. История Ростовской области (от Земли Войска Донского до наших дней): Учебное пособие. Ростов н/Д., 2012. 9. Левченко В.С. Страницы донской истории. Ростов н/Д., 1974. 10. Ратушняк В.Н. История казачества России: учебник для 10 классов. Краснодар, 2012. 11. Ригельман А.И. История о донских казаках. Ростов н/Д., 1992. 12. Рубрук В. Путешествие в восточные страны // Карпини П. История монголов. Рубрук В. Путешествие в восточные страны / Введение, перевод и примечания А.И. Малеина. СПб., 1911. 13. Сидоров В.С. Русские крестоносцы. Ростов н/Д., 1998. 14. Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории. М., 1990. 21 15. Тюменцев И.О. Историческая роль казачества на Юге России: перспективные направления исследования // Актуальные социальнополитические и экономические проблемы Южного федерального округа. Ростов н/Д., 2005. 16. Хохульников К.Н. Степные рыцари России!.. Казачье зарубежье. Ростов н/Д., 2005. 17. Шпаковский В.О. В лето 1223-е. Битва на Калке. М., 2003.
